8. Ораторское искусство ленина, свердлова, сталина. Ленин оратор реферат

Ленин как оратор: особенности речей культового политика

Владимир Ильич Ленин – культовая фигура российской истории. О том, какую роль он сыграл в развитии государства, можно спорить вечно, однако, принимая в расчет силу его воздействия на народные массы, мало кто станет отрицать талант Ленина как оратора.

Каждый политический деятель должен обладать набором определенных профессиональных качеств, одним из которых является способность выступать перед большой аудиторией и общаться с публикой. При этом у каждого политика есть своя особенная манера выступлений, привлекающая одних слушателей и отталкивающая других. Ленин как оратор имел свой неповторимый стиль выступлений, который помог ему добиться известных всем успехов на политическом поприще. В чем же заключается успех ленинской риторики?

Ораторские качества

Ленин как оратор

Образ политика во многом строится именно на манере его выступлений. Одни политические деятели завоевывают славу протестующих бунтарей, другие – эксцентричных болтунов, третьи – народных защитников и т.д. Развитие политической карьеры сильно зависит от того, как политик-оратор строит диалог с народом.

Исходя из того, каких политических вершин достиг Владимир Ильич Ленин, можно сделать следующий вывод: он умел не просто привлечь представителей народа, но и зажечь их сердца одной общей идеей, что, несомненно, говорит о его выдающихся ораторских способностях.

Основываясь на фрагментах выступлений политика и воспоминаниях его современников, можно выделить следующие ораторские качества, присущие Ленину.

Увлеченность собственной идеей

Ленин не предлагал народу того, во что не верил сам. В этом заключается одно из главных его достоинств. Он был не просто увлечен своей идеей, но даже заражен и поглощен ей. Наблюдая эту преданность идее, публика не могла оставаться равнодушной и заражалась ленинской идеологией подобно ее автору.

Харизматичная личность, уверенная в правоте своих мыслей и действий, способна вселять эту уверенность в окружающих и вести за собой толпы людей. Эта тонкая психологическая связь наблюдается не только в отношениях политика и его аудитории, но и в обычной повседневной жизни.

Экспрессивность

Отличительная черта Ленина как оратора – его активность, выражающаяся в жестикуляции и в манере речи. Все его выступления сопровождались резкими жестами и напряженностью всего тела, что говорит о полной самоотдаче политика его идее.

Ленин перед народом

Тем не менее, такая энергичность во время выступления не лучшим образом влияет на качество речи, становясь причиной сбивчивости и сумбурности некоторых высказываний.Экспрессивная манера речи нередко приносит политикам неудачу на профессиональном поприще, превращая их в глазах публики в неуравновешенных эксцентриков. Однако в случае с Лениным все вышло с точностью до наоборот: его экспрессия и политический азарт помогли объединить народ под крылом одной общей идеологии.

Лаконичная речь

Общаясь с публикой, оратор всегда подбирает определенный ключ и стиль речи именно к той аудитории, которая перед ним представлена. Так, оратор Ленин, понимая, что обращается, прежде всего, к простым рабочим и крестьянам, использовал в своей речи только краткие и простые слова и выражения, доступные для понимания обычным людям.

Как правило, толпа не воспринимает длинных философских рассуждений, но при этом бурно реагирует на острые и лаконичные выражения, заключенные в четко сформулированные и правильно поданные предложения.

Родство с толпой

Одной из основных ошибок многих политиков является возвышение своего собственного статуса за счет пафосного поведения перед публикой. Такая манера выступления отдаляет оратора от аудитории, в то время как общение с публикой на равных, что практиковал Владимир Ильич Ленин, сокращает расстояние между ними.

Общение на равных выражается не только в языке простого народа, но и в манере держать себя на публике. Ленин обращался к аудитории без излишнего пафоса, тем самым вызывая к себе народную симпатию и даже любовь.

Кроме того, за единение с народом отвечает также и манера Ленина выстраивать диалог с аудиторией вместо выступления перед ней. После короткой серии лаконичных и ярких высказываний Ленин всем своим видом обращается к аудитории, которая бурными криками или аплодисментами выражает свое согласие или протест.

Личностные качества

Ленин смотрит

Помимо ораторских качеств, на отношения выступающего и публики влияют также и личностные качества оратора. Владимир Ильич Ленин, как выдающийся политический деятель, обладал множеством отличительных черт характера. На его деятельность в качестве оратора влияли следующие личностные качества.

Энергичность. Во время выступления желание высказаться и донести до людей свои мысли настолько захватывало Владимира Ильича, что он не мог оставаться на одном месте. Он буквально сразу выходил из-за трибуны и начинал перемещаться с одного места на другое, наклоняя и отклоняя корпус, в напряжении вскидывая руки, будто всем телом помогая себе вкладывать идеи в умы людей.
Непреклонность. Стиль выступлений Ленина отличается жесткостью по отношению к оппоненту. Многие современники отмечали, что Ленин не дает возможности развернуть полноценную дискуссию, а, напротив, давит на оппонента мощью своего экспрессивного напора и непреклонностью по отношению к мнениям, отличным от его.
Высмеивание оппонента. Как правило, выражение пренебрежительного обращения к оппонентам выражалось в высмеивании их лозунгов, резком оспаривании их аргументов с попутным высказыванием гениальных мыслей. Любая полемика будила в Ленине боевой настрой и жажду бороться за свои убеждения, что ему прекрасно удавалось.
Самобытность. Ораторам свойственно в некотором роде выступать в качестве актеров перед публикой, что Ленину казалось «фиглярством», недопустимым для человека его идей. Именно поэтому перед аудиторией всегда выступал настоящий Владимир Ильич Ленин без каких бы то ни было масок, что подкупало народные массы.

Языковые особенности речи Ленина

Выступление Ленина

Ораторские и личностные качества Владимира Ильича во многом перекликаются с языковыми особенностями, характерными его речи. Так, говоря о языке ленинских выступлений, можно указать следующие особенности.

В литературе не раз отмечалась особая склонность Ленина к частым синтаксическим и лексическим повторам. С одной стороны, он применял эти повторы в пылу горячности, захватившей его в процессе выступления и заставившей неугомонно «долбить» одно и то же по несколько раз, делая тем самым акцент на главной идее высказывания. С другой стороны, повтор некоторых слов или конструкций применялся осознанно, создавая впечатление удара молотом, грозящего оппонентам.
Как уже было сказано, Ленин предпочитал обращаться к народу лаконично, потому его речь выстраивалась короткими, но информативно исчерпывающими абзацами. При этом примечателен тот факт, что в письменной речи он отдавал предпочтение длинным абзацам в 15-20 строк. Как в устной, так и в письменной речи, Ленин преследовал идею упорядоченности, поэтому для него всегда было важным четкое разделение текста на логические сформулированные абзацы.
Многие ученые и наблюдатели отмечали, что Ленину свойственно отсутствие каких бы то ни было стилевых тенденций, в то время как основная часть его оппонентов склонялась к пышному языку интеллигенции. Стремясь высмеять этот напыщенный язык, Ленин написал множество статей на тему пустословия и бессмысленной болтовни. Ему казалось, что подобное разбрасывание слов приводит к их своеобразному обесцениванию.
В свою очередь язык Ленина был достаточно простым и доступным для широкой аудитории, хотя и не лишенным некоторых классических приемов, к которым Ленин, вероятно, привык в университете. Тем не менее, в его речи редко появлялись метафоры, эпитеты, сравнения, цитаты и прочие средства литературного языка.
Некоторые исследователи утверждают, что изредка в речи Ленина появлялись меткие остроты или каламбуры, которые при этом выглядели импровизацией, но никак не авторской заготовкой.

Отличительной чертой Ленина является использование в речи своего рода «недопустимых слов», а также слов и выражений обиходной речи как для создания контраста с пафосной речью оппонентов, так и для сближения с народом.

Было отмечено, что Ленин как никто другой пользовался всеми богатствами русского языка, обращаясь к народным поговоркам, пословицам, выражениям и т.д.

Ленин за трибуной

Ленин говорит речь

Современному поколению людей достаточно сложно представить образ Владимира Ильича у трибуны – никто из ныне живущих политиков не соответствует его манере выступления. Однако абсолютно ясно то, что Ленин сильно отличался от образа классического оратора.

Его выступления всегда характеризовались краткостью – обычно ему хватало одного часа, редко он говорил чуть более часа. Сам Ленин во время своего выступления всегда посматривал на карманные часы, и, если наблюдал отставание от своего собственного графика выступления, начинал нервничать и торопиться.

Несмотря на краткость выступлений, он всегда успевал донести до слушателя все, что ему было необходимо. Это достигалось за счет того, что он говорил только о главном, позволяя себе множественные повторы основного посыла своего выступления. Его речь отличалась тематической связностью. Все, о чем он говорил в пределах одного выступления, было связано между собой одной фундаментальной идеей.

При этом нельзя не отметить яркость и живость его речи. Благодаря импульсивному характеру многие речи, высказанные в ходе полемики с кем-либо, становились порождением его раздражительности или даже гнева.

Часто сильное желание высказать все, что есть на душе, приводило к некоторому смятению и сумбурности речи, однако, тем не менее, ничто не выпадало из общей тематики выступления. Ленин также активно пользовался интонационными приемами, что не раз доказывало агитационный характер его речи.

Неуравновешенность и вспыльчивость приводили к тому, что в пределах одного выступления Ленин менял настроение всей речи по несколько раз, то выступая с беседой, то с рассуждениями, то с активными призывами к каким-либо действиям.

Ленин обладал феноменальной памятью, что позволяло ему выступать без бумажки, имея при себе лишь план выступления. Несмотря на то, что Ленин заранее тщательно готовил речь для своих выступлений, он всегда обращался и к импровизации. Кроме того, меткие замечания или аргументы, возникшие в его голове в ходе полемики или выступления, говорят о широком кругозоре и развитой эрудиции политического деятеля.

Все в поведении на публике и в манере выступления Владимира Ильича Ленина говорит о его необычной натуре как оратора. Многие ораторы, выступающие по существующим канонам риторики, не имеют ни любви аудитории, ни ораторской славы. Владимир Ленин имел и то и другое, будучи одним из самых своеобразных, но, тем не менее, талантливых ораторов мировой истории.

vseorechi.ru

8. Ораторское искусство ленина, свердлова, сталина

Последняя четверть XIX и начало XX века проходили под знаком социальных и политических изменений в России. На арену политической борьбы выходит рабочий класс. Организуется множество политических кружков, в которых рабочие изучают новое идеологическое учение Маркса и Энгельса. Живое слово пропагандистов и агитаторов приобретает огромное значение для политического просвещения трудящихся. Ни одна стачка, ни одна маевка не проходит без произнесения страстных агитационных речей. Зарождается новое, пролетарское революционное красноречие. Пролетарские ораторы в наиболее простой и доступной форме несут людям правду, агитируют на борьбу с угнетателями.

Признанными организаторами и ораторами рабочего класса становятся выходцы из народа П.Алексеев, С.Халтурин, И.Бабушкин, П.Заломов и др. В их речах далеко не все совершенно, но они увлекают слушателей страстностью, убежденностью, горячей верой в светлое будущее. В ряде случаев их речи поднимаются до уровня высочайшего политического пафоса.

Так, одним из первых пролетарских ораторов, получивших высокую оценку В.И.Ленина, был рабочий Сормовского завода П.Заломов. Его страстные речи, призывавшие к свержению самодержавия, имели большой успех у рабочих. Даже свою заключительную речь на суде он использовал в качестве агитационного выступления, о чем вспоминает так: «Я сам волновался от своего рассказа. Временами я умолкал, но тут же с новой силой и страстностью принимался говорить о той правде, от которой судьи хотели отмахнуться. Я видел, как нервничает председатель суда Попов. Худой и нервный защитник Маклаков плакал. И когда я рассказал о безотрадной жизни стариков-рабочих, они уже не могли себя сдерживать…». Приговоренный к пожизненной ссылке за организацию первомайской политической демонстрации в Сормове, Заломов продолжал вести и там активную пропагандистскую работу среди населения. Ораторы пролетариата стремились использовать все возможности для того, чтобы обратиться к народу со словом правды.

Большим подъемом красноречия характеризуется период, предшествовавший Октябрьскому перевороту 1917г. Политические речи звучали всюду: с трибуны Думы, на городских площадях, на заводских митингах и на тайных маевках. Они отличались полемическим характером, страстностью, непримиримостью. Именно в эти годы развивается ораторский талант Свердлова, Дзержинского, Сталина, Кирова, Луначарского, Фрунзе.

В.И.Ленин был признанным и непревзойденным политическим оратором того времени. Обладая колоссальной энергией убеждения, он немало сделал для того, чтобы его опыт политического красноречия не был забыт. Ленин написал много работ об искусстве политического оратора, пропагандиста и агитатора. При этом, говоря об образе оратора, он подчеркивал главное: выступающий должен говорить на понятном массам языке, четко, ясно, не уклоняться от главной цели. Настаивал на «очистке» русского языка от иностранных слов, непонятностей и неясностей. Обращал внимание на то, что пропагандист должен хорошо знать интересы аудитории, учитывать ее уровень развития и в соответствии с этим строить свое выступление. Ленин решительно выступал против фразерства и политической трескотни, требовал правдивости, ясности, доступности, убедительности речи. Как известно, все, что делал Ленин, объяснялось в первую очередь с позиций идеологии большевизма, в том числе и рассуждения об ораторском искусстве.

Большим ораторским талантом обладал Я.М.Свердлов. Те, кто слушали его речи, отмечали его уменье пользоваться своим голосом, говорить страстно, горячо, убедительно. С первых слов он умел устанавливать контакт с аудиторией, ибо говорил на понятном массе языке.

Речи Сталина отличались твердой логикой, убежденностью, страстной непримиримостью. Они были ярки и образны. Доступность – характерная черта речей не только Сталина, но всех пропагандистов и агитаторов этого периода. По сути, развивался тогда только один вид речей – политический.

studfiles.net

Реферат на тему Ленин, как политический деятель

умы трудящихся масс и опирался на них, был тесно связан с рабочими и крестьянами, пользовался их беспредельным доверием и поддержкой. Деятельность Ленина, как вождя Партии большевиков и главы Советского правительства поражает своей необыкновенной многогранностью и неиссякаемой энергией. Она охватывала все стороны жизни Республики Советов. Ленин руководил государственным, хозяйственным и культурным строительством, военным военными делами, внешней политикой, направлял работу общественных организаций, активно участвовал в различных съездах, конференциях, собраниях, выступал на фабриках и заводах, бывал в деревнях и селах. Колоссальную практическую работу Владимир Ильич соединял с теоретической деятельностью. В них проблемы строительства коммунизма и международного революционного движения он рассматривает, исходя из нового, определяющего фактора — раскола мира на две системы: социалистическую и капиталистическую, их противоборства. В. И. Ленин подчеркивал, что коммунистическая партия «должна действовать на научных основаниях», что вопросы социализма надо ставить научно. Лишь при условии совершенно объективного учета всех классовых сил «мы сможем сделать и правильные выводы относительно нашей политике вообще и наших ближайших задач» (цит. по 3, с. 22). В то же время, рассматривая революционную теорию как руководство к действию, как «обоснование предпринимаемых действий», Ленин указывал, что после завоевания власти рабочим классом, в период строительства социализма и коммунизма практическая деятельность самых широких масс и организаторская роль партии приобретают особенно важное значение. Как знаменательный факт, он отмечал, что к задачам социалистического переустройства общества, которые раньше ставились абстрактно, теоретически, пролетариат России и его партия впервые подошли вплотную, практически. Особо можно отметить ораторский талант Ленина. После Октября фотографы снимали Ленина не раз, точно так же кинематографщики. Голос его запечатлен на пластинках фонографа. Речи застенографированы и напечатаны. Таким образом, все элементы Владимира Ильича налицо. Но только элементы. А живая личность— в их неповторном и всегда динамическом сочетании. Крепкая и внутренне эластическая фигура невысокого роста, ровный, плавный, очень быстрый, чуть картавый, непрерывный, почти без пауз и на первых порах без особой интонации голос. Первые фразы обычно общи, тон нащупывающий, вся фигура как бы не нашла еще своего равновесия, жест не оформлен, взгляд ушел в себя, в лице скорее угрюмость и как бы даже досада— мысль ищет подхода к аудитории. Этот внутренний период длится то больше, то меньше— смотря по аудитории, по теме, по настроению оратора. Но вот он попал в зарубку. Тема начинает вырисовываться. Оратор наклоняет верхнюю часть туловища вперед, Заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. И от этого двойного движения сразу выступают вперед голова и руки. Голова сама по себе не кажется большой на этом невысоком, но крепком, ладно сколоченном, ритмическом теле. Но огромными кажутся на голове лоб и голые выпуклины черепа. Руки очень подвижны, однако без суетливости или нервозности. Кисть широкая, короткопалая, «плебейская», крепкая. В ней, в этой кисти, есть те же черты надежности и мужественного добродушия, что и во всей фигуре. Чтоб дать разглядеть это, нужно, однако, оратору осветиться изнутри, разгадав хитрость противника или самому с успехом заманив его в ловушку. Тогда из- под могучего лобно-черепного навеса выступают ленинские глаза. Даже безразличный слушатель, поймав впервые этот взор, настораживался и ждал, что будет дальше. Угловатые скулы освещались и смягчались в такие моменты крепко умной снисходительностью, за которой чувствовалось большое знание людей, отношений, обстановки— до самой что ни на есть глубокой подоплеки. Нижняя часть лица с рыжевато-сероватой растительностью как бы оставалась в тени. Голос смягчался, получал большую гибкость и— моментами— лукавую вкрадчивость. Но вот оратор приводит предполагаемое возражение от лица противника или злобную цитату из статьи врага. Прежде чем он успел разобрать враждебную мысль, он дает вам понять, что возражение неосновательно, поверхностно или фальшиво. Он высвобождает пальцы из жилетных вырезов, откидывает корпус слегка назад, отступает мелкими шагами, как бы для того, чтобы освободить себе место для разгона, и— то иронически, то с видом отчаяния— пожимает крутыми плечами и разводит руками, выразительно отставив большие пальцы. Осуждение противника, осмеяние или опозорение его— смотря по противнику и по случаю— всегда предшествует у него опровержению. Слушатель как бы предуведомляется заранее, какого рода доказательство ему надо ждать и на какой тон настроить свою мысль. После этого открывается логическое наступление. Левая рука либо снова попадает за жилетный вырез, либо— чаще— в карман брюк. Правая следует логике мысли и отмечает ее ритм. В нужные моменты левая приходит на помощь. Оратор устремляется к аудитории, доходит до края эстрады, склоняется вперед и округлыми движениями рук работает над собственным словесным материалом. Это значит, что дело дошло до центральной мысли, до главнейшего пункта всей речи. Если в аудитории есть противники, навстречу оратору поднимаются время от времени критические или враждебные восклицания. В десяти случаев из десяти они остаются без ответа. Оратор скажет то, что ему нужно, для кого нужно и так, как он считает нужным. Отклоняться в сторону для случайных возражений он не любил. Беглая находчивость не свойственна его сосредоточенности. Только голос его, после враждебных восклицаний, становится жестче, речь компактнее и напористее, мысль острее, жесты резче. Он подхватывает враждебный возглас с места только в том случае, если это отвечает общему ходу его мысли и может помочь ему скорее добраться до нужного вывода. Тут его ответы могут быть совершенно неожиданными— своей убийственной простотой. Он начисто обнажает ситуацию там, где, согласно ожиданиям, он должен был бы маскировать ее. Когда оратор бьет не по врагу, а по своим, то это чувствуется и в жесте, и в тоне. Самая неистовая атака сохраняет в таком случае характер «урезонивания». Иногда голос оратора срывается на высокой ноте: это когда он стремительно обличает кого-нибудь из своих, устыжает, доказывает, что оппонент ровнешенько ничего в вопросе не смыслит и в обоснование своих возражений ничего, ну так-таки ничегошеньки не привел. Вот на этих «ровнешеньки» и «ничегошеньки» (цит. по 6, с. 22) голос иногда доходит до фальцета и срыва, и от этого сердитейшая тирада принимает неожиданно оттенок добродушия. Оратор продумал заранее свою мысль до конца, до последнего практического вывода,— мысль, но не изложение, не форму, за исключением разве наиболее сжатых, метких, сочных выражений и словечек, которые входят затем в политическую жизнь партии и страны звонкой монетой обращения. Конституция слов обычно громоздкая, одно предложение напластовывается на другое или, наоборот, забирается внутрь его. Иногда, впрочем, оратор слишком стремительно взбегает по лестнице своих мыслей, перепрыгивая через две три ступени сразу: это когда вывод ему слишком ясен и практически слишком неотложен и нужно как можно скорее подвести к нему слушателей. Но вот он почувствовал, что аудитория не поспевает за ним, что связь со слушателями разомкнулась. Тогда он сразу берет себя в руки, спускается одним прыжком вниз и начинает свое восхождение заново, но уже более спокойным и соразмеренным шагом. Самый голос его становится иным, освобождается от излишней напряженности, получает обволакивающую убедительность. Конструкция речи от этого возврата вспять, конечно, страдает. Но разве речь существует для конструкции? Разве в речи ценна какая-либо другая логика, кроме логики, понуждающей к действию? И когда оратор вторично добирается до вывода, приведя на этот раз своих слушателей, не растеряв в пути никого, в зале физически ощущается та благодарная радость, в которую разрешается удовлетворенное напряжение коллективной мысли. Теперь остается пристукнуть раза два-три по выводу, для крепости, дать ему простое, яркое и образное выражение, для памяти, а затем можно позволить и себе и другим передышку, пошутить и посмеяться, чтобы коллективная мысль получше всосала в себя тем временем новое завоевание. Ораторский юмор Ленина также прост, как и все прочие его приемы, если здесь можно говорить о приемах. Ни самодовлеющего остроумия, ни тем более острословия в речах Ленина нет, а есть шутка, сочная, доступная массе, в подлинном смысле народная. Если в политической обстановке нет ничего слишком тревожного, если аудитория в большинстве своем «своя», то оратор не прочь мимоходом «побалагурить». В речах Ленина, как и во всей его работе, главной чертой остается целеустремленность. Оратор не речь строит, а ведет к определенному действенному выводу. Он подходит к своим слушателям по-разному: и разъясняет, и убеждает, и срамит, и шутит, и снова убеждает, и снова разъясняет. Но вот речь клонится к концу. Итоги подведены, выводы закреплены. Оратор имеет вид работника,

скачать работу

Ленин, как политический деятель

referat.resurs.kz

Реферат - Ленин, как политический деятель

--PAGE_BREAK--4. “БОЛЬШЕВИКИ ДОЛЖНЫ ВЗЯТЬ ВЛАСТЬ”. В середине сентября 1917 г. Владимир Ильич пишет из Финляндии Центральному Комитету, Петроградскому и Московскому комитетам письмо “Большевики должны взять власть” и письмо Центральному Комитету партии “Марксизм и восстание”. На основе глубокого и всестороннего анализа международной и внутренней обстановки он выдвинул перед партией задачу подготовки и организации вооруженного восстания для взятия власти. За ним не только большинство рабочего класса, но и большинство народа. Это доказано взятием власти Советами во многих местах страны после разгона корниловщины. В письме «Марксизм и восстание» Ленин показал, что отношения марксизма к восстанию, как к искусству, не имеет ничего общего с бланксизмом и заговорщичеством. Развивая дальше взгляды Маркса и Энгельса по вопросу о вооруженном восстании, он учил, что для того чтобы быть успешным, восстание должно опираться на передовой класс, на революционный подъем на рода и на такой переломный момент в развитии революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, и когда всего сильнее колебания в рядах врагов и среди слабых, половинчатых, нерешительных друзей революции. Если есть на лицо эти условия, то отказ от отношения к восстанию, как к искусству, будет изменой марксизму и революции. Уже в этом письме Ленин набрасывает свой примерный план организации восстания.

14-22 сентября, в Петрограде эсеро-меньшевистским ЦИК было созвано Демократическое совещание якобы в целях упразднения безответственного личного режима власти в стране и создания власти, подотчетной органам демократии. Но Ленин ясно видел, что главной целью Демократического совещания была попытка отвлечь внимания народа от нарастающей революции, втянуть большевиков в ловушку всероссийской «говорильни» и таким образом оторвать их от рвущейся на улицу массы. Большевики должны были, огласив свою декларацию, уйти с этого поддельного совещания, оставив из 136 своих делегатов одного-трех для «службы связи», а всех остальных двинуть на заводы и в казармы. Надо уйти в Советы, говорил Ленин, в профессиональные союзы, вообще к массам и звать их на борьбу.

Ленин советовал левым финским социал-демократам решительно выступить в Сейме за разрыв отношений Финляндии с временным правительством России.

Вскоре после перехода в Выборг, Владимир Ильич посылает председателю Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии И. Т. Смилге очень важное конспиративное письмо. Большевики Балтфлота и войск, расположенных в Финляндии, приступили к осуществлению содержащихся в письме ленинских указаний.

Большевики, указывал Ленин, не должны поддаваться конституционным иллюзиям, «вере» в созыв Учредительного собрания. Большевики не в праве ждать съезда Советов, назначенного на 20 октября, так как это значит, упустить время, пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь все.

В начале октября Ленин нелегально приехал в Петроград для непосредственного руководства подготовкой вооруженного восстания и его проведением. 7 октября он обратился с письмом к городской конференции большевиков. В письме к большевикам, участникам областного съезда Советов Северной области, Ленин охарактеризовал международные и внутренние условия, позволяющие большевикам немедленно взять власть и требующие от них быстрых и решительных революционных действий. Он подчеркивал, что сейчас российская революция уперлась не в резолюции и голосования на съездах, а в восстание. Свое письмо Ленин закончил словами: “Промедление смерти подобно”(цит. по 4, с. 22).

10 октября вопрос о вооруженном восстании обсуждался на заседании Центрального Комитета партии. Владимир Ильич выступил с докладом, в котором доказал, что момент для взятия власти пролетариатом и беднейшим крестьянством назрел. ЦК партии принял историческую ленинскую резолюцию об организации вооруженного восстания. Только Каменев и Зиновьев выступили против этой резолюции.

16 октября Ленин вновь выступил с докладом на расширенном заседании ЦК с представителями рабочих организаций. Он решительно требовал осуществления принятой ЦК резолюции. Заседание поддержало Ленина. На закрытом заседании был избран Военно-революционный центр по руководству восстанием в составе А. С. Бубнова, Ф. Э. Дзержинского, Я. М. Свердлова, И. В. Сталина и М. С. Урицкого.

18 октября, в момент, когда подготовка вооруженного восстания в центре и на местах шла на всех парах, Каменев опубликовал в полуменьшевистской газете «Новая Жизнь» от своего имени и от имени Зиновьева интервью, в котором заявил об их несогласии с курсом партии на подготовку вооруженного восстания, выдав тем самым врагам секретное решение ЦК.

В. И. Ленин с гневом и презрением заклеймил Каменева и Зиновьева, потребовал решительного осуждения и изгнания их из партии.

20 октября в «Рабочем Пути» было опубликовано письмо Зиновьева, в котором последний голословно отвергал предъявленные ему Лениным обвинения.

В тот же день письма Ленина о Каменеве и Зиновьеве обсуждались на заседании ЦК партии, Ленин на нем не присутствовал. Большинство членов ЦК (Сталин, Свердлов, Сокольников и др.) бывших на заседании, не поддержали предложение Ленина. Пять голосами против трех ЦК решает «принять отставку Каменева» (выход из ЦК) и шестью голосами «вменяется в обязанность Каменеву и Зиновьеву не выступать ни с какими заявлениями против решений ЦК и намеченной им линии работы. Принимается также предложение, чтобы ни один член ЦК не выступал против решений ЦК.

В письме Свердлову, написанному после заседания ЦК, Ленин не согласился с решением ЦК по вопросу о Каменеве и Зиновьеве.

В течение многих недель Ленин настойчиво подготавливал партию и рабочий класс к восстанию, разрабатывал основные правила и планы восстания, проверял его практическую подготовку в партийных организациях, внимательно следил за развитием революционной ситуации в стране, определил «момент» восстания, правильному выбору которого он предавал решающее значение. Ленин настаивал на том, чтобы покончить с Временным правительством непременно до II съезда Советов, и таким образом опередить врагов, ожидавших наступления большевиков в день открытия съезда.

Находясь на подпольной квартире и узнав 24 октября от Э. Рахьи и М. В. Фофановой, что правительственные части разводят мосты через Неву, Владимир Ильич быстро написал и отправил записку в ЦК, прося разрешение приехать в Смольный.

Не дожидаясь ответа, вечером 24 октября в сопровождении Э. Рахьи он сам идет в Смольный, где берет непосредственное руководство всем ходом вооруженного восстания в свои твердые руки.

5. ВО ГЛАВЕ ВООРУЖЕННОГО ВОССТАНИЯ.

Смольный в ту историческую ночь представлял величественную картину. Он был ярко освещен и весь заполнен народом. Со всех концов приходили сюда за указаниями красногвардейцы, командиры полков и заводов. На третьем этаже непрерывно заседал Военно-революционный комитет. Сменялись караулы около входных дверей, вбегали и убегали сотни связистов Красной гвардии и революционных полков. В Актовом зале Смольного рабочие и крестьяне, солдаты и матросы — делегаты Второго Всероссийского съезда Советов. На площади перед Смольным шумели броневики, приезжали и уезжали автомашины и мотоциклы, у входа в здание стояли пулеметы и орудия, у дверей — часовые, по обе стороны здания — караулы. Все время прибывали в распоряжение Военно-революционного комитета новые отряды рабочих и рабочей молодежи. Горевшие на площади костры причудливо освещали эту неповторимую панораму Смольного.

Вскоре после прибытия Ленина в Смольный на предприятия, в районы и воинские части столицы мотоциклисты доставили приказы о решительном наступлении. Отряды рабочей гвардии, матросов и полки Питера пришли в движение. Началось планомерное и вместе с тем стремительное блокирование улиц со стороны всех районов города, захват опорных пунктов и правительственных учреждений. К утру 25 октября (7 ноября) мосты через Неву, центральная телефонная станция, вокзалы, электростанции, Государственный банк и другие важнейшие учреждения были закрыты красногвардейцами, матросами и солдатами. За исключением Зимнего дворца, где укрывалось временное правительство, и здания штаба военного округа, весь город был в руках вооруженного пролетариата и революционных войск. Ленин торопил красногвардейцев, матросов и солдат с взятием Зимнего. Восстание фактически уже победило.

Днем в 2 часа 35 минут, в Актовом зале Смольного открылось экстренное заседание Петроградского Совета. Громадным большинством голосов заседание Петроградского Совета написанную Лениным революцию, в которой подчеркивались необычайная сплоченность, организованность, дисциплина и полное единодушие, проявленные массами.

Вечером 25 октября прогремел исторический выстрел с революционного крейсера «Аврора». Начался штурм зимнего дворца, завершившийся через несколько часов после полной победой восставших рабочих, солдат и матросов.

26 октября 1917 года Владимир Ильич написал также проекты декретов о мире, о земле и об образовании рабоче-крестьянского правительства России.

Значительную часть этого дня Владимир Ильич был занят вопросами обороны революционной столицы, подавление возникших в этот день очагов контрреволюции в городе.

6. ПЕРВЫЕ ЛЕНИНСКИЕ ДЕКРЕТЫ.

Вечером 26 октября (8 ноября) открылось второе и последнее II Всероссийского съезда Советов. «Было 8 часов 40 минут, когда громадная волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума и Ленина — великого Ленина среди них,» — вспоминал Джон Рид (цит. по 4, с. 22).

«В зале заседания творилось что-то невероятное. Аплодисменты перемешивались с криками радости. Тут же были не только делегаты съезда, зал наполнился до отказа находившимися в Смольном рабочими, солдатами и матросами. Люди становились на подоконники, выступы колонн, на стулья, лишь бы увидеть стоящего на трибуне Ленина,» — писал в своих воспоминаниях Л. Троцкий (цит. по 6, с. 22).

Указав на то, что вопрос о мире есть самый жгучий и больной вопрос современности, Ленин зачитал написанный им проект знаменитого Декрета о мире, предложенный на рассмотрение съезда партии большевиков. После обсуждения доклада Ленина, съезд с исключительным единодушием принял свой первый исторический акт — Декрет о мире.

Владимир Ильич вступил с докладом и по другому важнейшему вопросу порядка дня съезда, по вопросу о земле. Ленинский Декрет о земле имел важнейшее значение в борьбе большевистской партии за окончание завоевание крестьянства России на сторону рабочего класса и упрочения победы социальной революции.

На этом же заседании Всероссийский съезд Советов образовал для управления страной рабоче-крестьянское Советское правительство – Совет Народных Комиссаров во главе с В. И. Лениным.

В шестом часу утра 27 октября (9 ноября) под возгласы: «Да здравствует революция!», «Да здравствует социализм!» и звуки «Интернационала» Второй Всероссийский съезд Советов закончил свою работу.7. ЛЕНИН КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ.

В. И. Ленин воплотил в себе качества государственного деятеля нового, пролетарского, социалистического типа. Впервые в истории человечества руководителем государства стал вождь партии коммунистов, вождь рабочего класса, революционный марксист, который строил политику на научной основе, хорошо знал жизнь, понимал сокровенные думы и стремления народа. Владимир Ильич безгранично верил в творческие умы трудящихся масс и опирался на них, был тесно связан с рабочими и крестьянами, пользовался их беспредельным доверием и поддержкой.

Деятельность Ленина, как вождя Партии большевиков и главы Советского правительства поражает своей необыкновенной многогранностью и неиссякаемой энергией. Она охватывала все стороны жизни Республики Советов. Ленин руководил государственным, хозяйственным и культурным строительством, военным военными делами, внешней политикой, направлял работу общественных организаций, активно участвовал в различных съездах, конференциях, собраниях, выступал на фабриках и заводах, бывал в деревнях и селах. Колоссальную практическую работу Владимир Ильич соединял с теоретической деятельностью.

В них проблемы строительства коммунизма и международного революционного движения он рассматривает, исходя из нового, определяющего фактора — раскола мира на две системы: социалистическую и капиталистическую, их противоборства.

В. И. Ленин подчеркивал, что коммунистическая партия «должна действовать на научных основаниях», что вопросы социализма надо ставить научно. Лишь при условии совершенно объективного учета всех классовых сил «мы сможем сделать и правильные выводы относительно нашей политике вообще и наших ближайших задач» (цит. по 3, с. 22).

В то же время, рассматривая революционную теорию как руководство к действию, как «обоснование предпринимаемых действий», Ленин указывал, что после завоевания власти рабочим классом, в период строительства социализма и коммунизма практическая деятельность самых широких масс и организаторская роль партии приобретают особенно важное значение. Как знаменательный факт, он отмечал, что к задачам социалистического переустройства общества, которые раньше ставились абстрактно, теоретически, пролетариат России и его партия впервые подошли вплотную, практически.

Особо можно отметить ораторский талант Ленина. После Октября фотографы снимали Ленина не раз, точно так же кинематографщики. Голос его запечатлен на пластинках фонографа. Речи застенографированы и напечатаны. Таким образом, все элементы Владимира Ильича налицо. Но только элементы. А живая личность— в их неповторном и всегда динамическом сочетании.

Крепкая и внутренне эластическая фигура невысокого роста, ровный, плавный, очень быстрый, чуть картавый, непрерывный, почти без пауз и на первых порах без особой интонации голос.

Первые фразы обычно общи, тон нащупывающий, вся фигура как бы не нашла еще своего равновесия, жест не оформлен, взгляд ушел в себя, в лице скорее угрюмость и как бы даже досада— мысль ищет подхода к аудитории. Этот внутренний период длится то больше, то меньше— смотря по аудитории, по теме, по настроению оратора. Но вот он попал в зарубку. Тема начинает вырисовываться. Оратор наклоняет верхнюю часть туловища вперед, Заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. И от этого двойного движения сразу выступают вперед голова и руки. Голова сама по себе не кажется большой на этом невысоком, но крепком, ладно сколоченном, ритмическом теле. Но огромными кажутся на голове лоб и голые выпуклины черепа. Руки очень подвижны, однако без суетливости или нервозности. Кисть широкая, короткопалая, «плебейская», крепкая. В ней, в этой кисти, есть те же черты надежности и мужественного добродушия, что и во всей фигуре. Чтоб дать разглядеть это, нужно, однако, оратору осветиться изнутри, разгадав хитрость противника или самому с успехом заманив его в ловушку. Тогда из-под могучего лобно-черепного навеса выступают ленинские глаза. Даже безразличный слушатель, поймав впервые этот взор, настораживался и ждал, что будет дальше. Угловатые скулы освещались и смягчались в такие моменты крепко умной снисходительностью, за которой чувствовалось большое знание людей, отношений, обстановки— до самой что ни на есть глубокой подоплеки. Нижняя часть лица с рыжевато-сероватой растительностью как бы оставалась в тени. Голос смягчался, получал большую гибкость и— моментами— лукавую вкрадчивость.

Но вот оратор приводит предполагаемое возражение от лица противника или злобную цитату из статьи врага. Прежде чем он успел разобрать враждебную мысль, он дает вам понять, что возражение неосновательно, поверхностно или фальшиво. Он высвобождает пальцы из жилетных вырезов, откидывает корпус слегка назад, отступает мелкими шагами, как бы для того, чтобы освободить себе место для разгона, и— то иронически, то с видом отчаяния— пожимает крутыми плечами и разводит руками, выразительно отставив большие пальцы. Осуждение противника, осмеяние или опозорение его— смотря по противнику и по случаю— всегда предшествует у него опровержению. Слушатель как бы предуведомляется заранее, какого рода доказательство ему надо ждать и на какой тон настроить свою мысль. После этого открывается логическое наступление. Левая рука либо снова попадает за жилетный вырез, либо— чаще— в карман брюк. Правая следует логике мысли и отмечает ее ритм. В нужные моменты левая приходит на помощь. Оратор устремляется к аудитории, доходит до края эстрады, склоняется вперед и округлыми движениями рук работает над собственным словесным материалом. Это значит, что дело дошло до центральной мысли, до главнейшего пункта всей речи.

Если в аудитории есть противники, навстречу оратору поднимаются время от времени критические или враждебные восклицания. В десяти случаев из десяти они остаются без ответа. Оратор скажет то, что ему нужно, для кого нужно и так, как он считает нужным. Отклоняться в сторону для случайных возражений он не любил. Беглая находчивость не свойственна его сосредоточенности. Только голос его, после враждебных восклицаний, становится жестче, речь компактнее и напористее, мысль острее, жесты резче. Он подхватывает враждебный возглас с места только в том случае, если это отвечает общему ходу его мысли и может помочь ему скорее добраться до нужного вывода. Тут его ответы могут быть совершенно неожиданными— своей убийственной простотой. Он начисто обнажает ситуацию там, где, согласно ожиданиям, он должен был бы маскировать ее.

Когда оратор бьет не по врагу, а по своим, то это чувствуется и в жесте, и в тоне. Самая неистовая атака сохраняет в таком случае характер «урезонивания». Иногда голос оратора срывается на высокой ноте: это когда он стремительно обличает кого-нибудь из своих, устыжает, доказывает, что оппонент ровнешенько ничего в вопросе не смыслит и в обоснование своих возражений ничего, ну так-таки ничегошеньки не привел. Вот на этих «ровнешеньки» и «ничегошеньки» (цит. по 6, с. 22) голос иногда доходит до фальцета и срыва, и от этого сердитейшая тирада принимает неожиданно оттенок добродушия.

Оратор продумал заранее свою мысль до конца, до последнего практического вывода,— мысль, но не изложение, не форму, за исключением разве наиболее сжатых, метких, сочных выражений и словечек, которые входят затем в политическую жизнь партии и страны звонкой монетой обращения. Конституция слов обычно громоздкая, одно предложение напластовывается на другое или, наоборот, забирается внутрь его.

Иногда, впрочем, оратор слишком стремительно взбегает по лестнице своих мыслей, перепрыгивая через две три ступени сразу: это когда вывод ему слишком ясен и практически слишком неотложен и нужно как можно скорее подвести к нему слушателей. Но вот он почувствовал, что аудитория не поспевает за ним, что связь со слушателями разомкнулась. Тогда он сразу берет себя в руки, спускается одним прыжком вниз и начинает свое восхождение заново, но уже более спокойным и соразмеренным шагом. Самый голос его становится иным, освобождается от излишней напряженности, получает обволакивающую убедительность. Конструкция речи от этого возврата вспять, конечно, страдает. Но разве речь существует для конструкции? Разве в речи ценна какая-либо другая логика, кроме логики, понуждающей к действию?

И когда оратор вторично добирается до вывода, приведя на этот раз своих слушателей, не растеряв в пути никого, в зале физически ощущается та благодарная радость, в которую разрешается удовлетворенное напряжение коллективной мысли. Теперь остается пристукнуть раза два-три по выводу, для крепости, дать ему простое, яркое и образное выражение, для памяти, а затем можно позволить и себе и другим передышку, пошутить и посмеяться, чтобы коллективная мысль получше всосала в себя тем временем новое завоевание.

Ораторский юмор Ленина также прост, как и все прочие его приемы, если здесь можно говорить о приемах. Ни самодовлеющего остроумия, ни тем более острословия в речах Ленина нет, а есть шутка, сочная, доступная массе, в подлинном смысле народная. Если в политической обстановке нет ничего слишком тревожного, если аудитория в большинстве своем «своя», то оратор не прочь мимоходом «побалагурить».

В речах Ленина, как и во всей его работе, главной чертой остается целеустремленность. Оратор не речь строит, а ведет к определенному действенному выводу. Он подходит к своим слушателям по-разному: и разъясняет, и убеждает, и срамит, и шутит, и снова убеждает, и снова разъясняет.

Но вот речь клонится к концу. Итоги подведены, выводы закреплены. Оратор имеет вид работника, который умаялся, но дело свое выполнил. По голому черепу, на котором выступили крупинки пота, он проводит время от времени рукой. Голос звучит без напряжения, как догорает костер. Можно кончать. Но не надо ждать того венчающего речь подъемного финала, без которого, казалось бы, нельзя сойти с трибуны. Другим нельзя, а Ленину можно.8. СОЗДАНИЕ НОВОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АППАРАТА.

Закрепив победу, одержанную в Октябре, большевистская партия и Советское правительство направили все усилия масс на решение великих задач создания нового государственного и общественного строя. В своих выступлениях и обращениях к народу Ленин призывал трудящихся взять управление взять управление государством в свои руки, сплотится вокруг Советов, укреплять их, проявлять инициативу и самодеятельность. «Социализм,» — разъяснял Ленин,— «не создается по указам сверху. Его духу чужд казено-бюрократический автоматизм: социализм живой, творческий, есть создание самых народных масс» (цит. по 4, с. 22).

Всякий знает, кто что-нибудь знает о Ленине, что одна из сильнейших его сторон состояла в умении отделить каждый раз существо от формы. Но очень не мешает подчеркнуть, что он чрезвычайно ценил и форму, зная власть формального над умами и тем самым превращая формальное в материальное. С момента объявления Временного правительства низложенным Ленин систематически, и в крупном и в малом, действовал как правительство.

продолжение --PAGE_BREAK--

www.ronl.ru

Журнальный зал: Звезда, 2007 №11 - СЕРГЕЙ ЯРОВ

Сергей Викторович Яров (род. в 1959 г.) — доктор исторических наук, профессор РГПУ им. А. И. Герцена, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского Института истории РАН, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, автор книг по истории России XX в., исторической психологии. Публиковался в журнале “Звезда” (2004, №5).

ї Сергей Яров, 2007

Язык Ленина обычно меньше привлекал внимание исследователей, нежели его идеи и политические акции. Ленин не соответствовал классическому типу ораторов, для которых нормой были искусственный подбор красноречивых и афористичных сентенций, эффектные отступления, строгая логичность и последовательность изложения, расчетливо продуманная аффектация и тщательно выстроенная соразмерность каркасов речи. Перед нами par excellence — эмоциональные, торопливые и сбивчивые выступления, акцент на одной и той же идее, варьируемой вновь и вновь, хотя и на разные лады. Во многих его речах нет ни монументальности, ни системности, ни связности. В них заметно другое — эмоциональное “проговаривание” мысли, особенно увлекшей его в данную минуту, еще и еще раз до тех пор, пока охватившее его напряжение не ослабевает. Это можно скорее назвать своеобразной терапевтической практикой, посредством которой проходит высвобождение неприязни к идеям, людям и событиям, вызывающим всенарастающее раздражение.

Анализируя стиль Ленина, Л. Якубинский употребляет даже термин “лексический разряд”. Обратив внимание на то, сколь часто Ленин использует подряд сразу несколько синонимических определений, не желая ограничиваться одним из них, он пришел к выводу о том, что “логическое, предметное знание этого └перечисления“ стоит совсем на заднем плане и это └перечисление“ является фактом эмоционального говорения (а, следовательно, может быть использовано и как прием эмоционального внушения посредством речи), когда высокое эмоциональное напряжение разрешается мобилизацией ряда подобных членов предложения”1.

Вместе с тем ленинские речи далеко не так хаотичны и сумбурны, как это может показаться на первый взгляд. В них есть своя логика, отшлифованные приемы и не одни лишь ассоциативные связи определяют последовательность и сцепление их разных частей. Попытки уловить законы построения ленинских речей (равно как и его печатных трудов) были предприняты известными русскими формалистами, членами Общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ) в знаменитом сборнике “ЛЕФа”, увидевшем свет в 1924 г. У Ленина заметили латинскую конструкцию фразы и найденные у него цицеронианские стилистические заимствования связали с его классическим образованием2. Наблюдения эти интересны, но едва ли у Ленина можно обнаружить те элементы латинских апологий и филиппик, которые делали речь Цицерона, по замечанию одного из русских филологов-классиков, “патетичной и несколько мелодраматической”3. Речи, “сконструированной” по определенным законам экзальтации, мы у него не найдем. Простота и однообразие ритма жестов, замеченных Н. К. Крупской в выступлениях Ленина4, являлись своеобразным “внешним” отражением присущего ему стремления к тотальному упрощению всего словесного материала и его каркасов — синтаксиса, лексики, метафор, сравнений.

Упрощение — главный ораторский прием Ленина. Он подмечался всеми, будь то панегирист М. Горький или “формалист” Б. Казанский, маскировавший лингвистической терминологией свой скепсис в оценках ораторского мастерства Ленина. “Цеховой язык сменяется обыденной речью. Тяжелые слова — легкими словечками. Ученые рассуждения —фамильярным разговором”, — в столь полуафористической манере описал наиболее бросающиеся в глаза приметы этого упрощения А. Финкель в умеренно “формалистической” книге “О языке и стиле В. И. Ленина” (1925)5. Образцом нарочитого, стилизованного упрощения являлась брошюра Ленина “К деревенской бедноте”. Вряд ли для ее автора она стала поучительной школой. Язык этой работы — это не язык простого крестьянина, а намеренно вульгаризованный язык городского обывателя. Для его “облегчения” и “доступности” Ленин использовал прибаутки, пословицы и поговорки, в том числе литературного происхождения, и столь густо приправил его “простонародными” выражениями, что сделал текст порой отчетливо искусственным, похожим на какой-то формалистический речевой эксперимент. Такие опыты в России были — псевдонародные “афишки” московского губернатора Ф. Растопчина, призывавшие к борьбе с Наполеоном в 1812 г., или воззвание к крестьянам П. Чаадаева, обычно писавшего только на французском языке. Они казались забавой аристократов — “замечательных оригиналов” — и “пейзанской” бутафорией, над которой со времен карамзинской “Бедной Лизы” смеялись даже не очень придирчивые критики.

Чуждый какой-либо художественной экзальтации Ленин, возможно, не мог не почувствовать неестественность языковых барочных виньеток. “Подстраивание” под другой язык — это тоже своеобразное артистическое действие: человек играет чужую, не свойственную ему роль, что делает его похожим на фигляра. В позднейших его сочинениях не видишь особой заботы о их литературной и стилистической отделке. Встречающиеся здесь удачные обороты речи, остроты, афоризмы и каламбуры кажутся случайными, поскольку крайне редки. Канонический стиль Ленина был психологически обусловлен его неприязнью к любой театральной аффектации, особенностями его прагматического, сугубо трезвого и скептического ума. К пафосным выкрикам, “исповеди горячего сердца” и равнозначным им литературным украшательствам он относился с брезгливостью, неприязнью и недоверием. В силу присущей Ленину общей культуры ему никогда не удавалось копировать артистичный язык и он обычно не выходил за рамки сухих риторических штампов с их утратившим былой блеск холодным пафосом. В артистичности ему виделись богемность, разухабистость, эпатаж. Да и как могла закрепиться у него высокая речевая культура, спокойные, рассудительные “плехановские” обороты, где все дозировано — ирония, пафос, цитата, метафора! Всегда готовый к быстрому и беспощадному ответу и не разбиравший при этом средств, он испытывал даже какую-то аллергию к замедленности, округлости и витиеватости выражений. Речи Ленина — это постоянные полемические срывы, при которых не укорениться продуманной до мелочей эффектной ораторской технике: она взрывается его эмоциональностью, раздражением, гневом. Все гипертрофировано и обострено до ненависти и крика, нет и намеков на академический слог — как тут следовать традиционным риторическим формам, как поминутно заботиться о благозвучности фраз и оттенках голоса?

Формалисты находили в речах Ленина “сделанность”, хорошо рассчитанные ораторские ходы, но его приемы кажутся скорее импровизацией. В них нет четкой последовательности и жесткой логики, не все из них выигрышны. Удачный речевой оборот зачастую заканчивался невнятицей, скороговоркой или банальностью, и очень часто в ленинских выступлениях заметны повторы — именно не варьирование мысли с целью показать ее новые грани, а использование одних и тех же идиом, ничего не прибавляющих к прежде сказанному.

В его неожиданных каламбурах, как хорошо отметил Б. Казанский, нет игры6, они у него “случаются”, а не конструируются. Пластичность, яркость описаний ему редко удавались. Видна сугубая сдержанность даже и там, где ожидаешь встретить некую лиричность. Его бесцветные строки в некрологах И. В. Бабушкина и Н. Е. Федосеева, когда он стремится быстрее уйти от личных характеристик, закрываясь социологическими клише, — пример того, как вообще трудно давался ему жанр политической агиографии, лишенный полемичности. Живописность его язык приобретает лишь в политических боях. Он всегда к ним готов, он полон решимости выдержать их до конца, он обучен их технике. Ему присущи здесь и своеобразное остроумие (хотя обычно грубое) и эффектность саркастических упражнений.

Стремясь сделать слово более емким, доходчивым, выразительным, Ленин обычно прибегает к нескольким приемам. Первый из них — краткость предложений, деление текста на небольшие абзацы. Каждая фраза при этом получает особую весомость, ясность и жесткость. Можно даже сказать, что краткость здесь эквивалент громкости. Такие фразы легко повторять, а посредством повторений (весьма частых у Ленина) усиливается их воздействие на слушателя — они лучше воспринимаются и быстрее заучиваются. Второй прием — использование диалогических форм. В ряде случаев Ленин не ограничивается прямым категорическим утверждением, но достигает этого посредством ответов на вопросы воображаемого оппонента — это более наглядно и выпукло показывает слушателю его мысль. В-третьих, Ленин не перенасыщает свои выступления литературными реминисценциями, эпитетами, цитатами, поговорками, пословицами и сравнениями. Вообще там, где Ленин ссылается на литературные типажи для лучшей иллюстрации своих мыслей, это нередко приобретает характер жесткого ритуала: говорить об игре художественными образами для того, чтобы придать своим идеям пластичность и живописность, крайне трудно. Каждая из привлеченных им литературных цитат обычно четко прикреплена к какому-либо определенному постулату и “расшифровывает” только его. Связки этических терминов и соответствующих им художественных типов становятся у него необычайно прочными и окостеневшими. Каждый из терминов обычно имеет только один аналог: болтун — Репетилов, фантазер — Манилов, враль — Хлестаков, путаник — Ворошилов. Набор используемых Лениным литературных цитат довольно беден. Как правило, он ограничивается теми авторами, изучение которых являлось обязательным в гимназиях — только общепризнанные классики, никаких модернистов и очень мало “второстепенных” писателей.

Лексика ленинских выступлений весьма специфична. Ленин не увлекался латинизмами, что было тогда модой, а употребляя иностранные слова, даже переводил их на русский язык. Зато он не брезговал обиходно-бытовыми и даже “крепкими” выражениями, близкими к ненормативной лексике. Это, пожалуй, самый частый из применявшихся им способов “разнообразить” слово, лишить его монотонности и бесцветности. Нормативный, “правильный” русский язык он, конечно, знал, был чуток к чужому слову (это отмечали многие исследователи) и при случае мог поправить оглушенного терминологической какофонией Н. И. Бухарина7. Но его прозаизмы, однако, не случайны. Обиходные выражения, просторечия — элементы упрощения стиля — являлись своеобразной лингвистической параллелью к предпринятому в его речах тотальному упрощению идей или оценок событий. Только такой язык и оказывался для этого наиболее адекватным.

Отметим, наконец, и еще один его прием. Это сугубая категоричность, безапелляционность высказывания. У него почти никогда не найдем академической традиции равнения “pro” и “contra”, нет простой констатации какого-либо события, нейтрального изложения его эпизодов. Он не столько излагает, сколько нападает, высмеивает, проклинает, обличает. Очень ярко эту особенность ленинского стиля подчеркнул Б. Казанский: “Его речь не развертывает панораму для пассивного созерцания... Она борется со слушателем, вынуждая его к активному решению, и для этого припирает к стенке. └Ни с места. Руки вверх. Сдавайся“ — вот характер ленинской речи, она не допускает выбора”8.

“Речь об обмане народа лозунгами свободы и равенства”, произнесенная Лениным на 1-м Всероссийском съезде по внешкольному образованию 19 мая 1919 г.9, можно счесть квинтэссенцией его ораторских приемов, присущей ему логики и риторики. Наиболее интересны III и IV части речи, где Ленин откровенно выразил свое отношение к лозунгам демократии и равенства. Первое, на что здесь сразу обращаешь внимание, — это бесконечное повторение одних и тех же мыслей. Они, словно гвозди, прочно вдалбливаются в сознание слушателей. Как правило, повторяются предложения краткие, близкие к лозунгам. Предшествующие им рассуждения могут несколько отличаться по содержанию, но их концовки, выводы совпадают почти текстуально. Один из наиболее часто произносимых лозунгов: “Свобода, если она противоречит освобождению труда от гнета капитала, есть обман”. Поначалу Ленин его высказывает, не мотивируя особо, а ограничиваясь ссылками на программу РКП(б) и сочинения К. Маркса10, — этого оказывается достаточно, чтобы придать фразе солидность. Затем этот лозунг повторяется еще раз в несколько модифицированном виде. Обоснование лозунга также отсутствует — только навешиваются ярлыки на тех, кто отстаивает чистую демократию. Они называются пособниками эксплуататоров11. Почему? А потому что “свобода, если она не подчиняется интересам освобождения труда от гнета капитала, есть обман”12 — и затем вновь, для подтверждения правоты этого постулата следует ссылка на программу партии. В этой формуле заменено только одно слово, что, конечно, облегчает ее заучивание. Произнеся еще несколько фраз о необходимости борьбы с капиталом, который против большевиков “выдвинет знамя свободы”, он заявляет: “И мы ему отвечаем. Мы считаем необходимым этот ответ дать в своей программе: всякая свобода есть обман, если она противоречит интересам освобождения труда от гнета капитала”13.

Действительно, трудно не увидеть во всем этом отмеченную Б. Казанским “стойкость словесного сознания” Ленина14. Не так и существенно, где помещена ссылка на партийную программу (перед лозунгом или после него) и что допущена перестановка слов. Важнее, что он не только дословно повторяет самый лозунг, но и выдвигает его в одном и том же оформлении, повторяя сопутствующие ему вводные слова. Прочность словесного рисунка Ленина наглядно видна при последующих повторениях этого лозунга. Теперь ему предназначена несколько иная роль. Он используется для опровержения “буржуазной лжи”. Происходит это в диалогической форме: “Эти цивилизованные французы, англичане, американцы, они называют свободой хотя бы свободу собраний... А вы, большевики, вы свободу собраний нарушили. Да, — отвечаем мы, — ваша свобода... есть обман, если она противоречит освобождению труда от гнета капитала”15. Нет теперь устойчивой связки лозунга с партийной программой, но зато появляется связка с обвинением коммунистов в нарушении свобод. Через несколько абзацев читаем: “Вы нас обвиняете в нарушении свободы. Мы же признаем, что всякая свобода, если она не подчиняется интересам освобождения труда от гнета капитала, есть обман”16. Здесь наконец мы находим некое подобие мотивации данного лозунга — в других случаях она казалась неуместной. Особенностью этой мотивации является предельное, почти анекдотическое упрощение проблем демократии, которые сведены к вопросу о том, предоставят ли гражданам помещения для собраний: “Чтобы собираться в цивилизованной стране, которая все-таки зимы не уничтожила, погоды не переделала, нужно иметь помещение для собраний, а лучшие здания — в частной собственности”17.

О том, что для осуществления свободы собраний не всегда нужны лучшие здания и этим правом не обязательно пользоваться только в помещениях и только зимой, он не говорит, и, заметим, достаточно несколько простых саркастических вопросов, чтобы разрушить до основания эту логическую конструкцию. Прочие доводы, прозвучавшие в речи чуть позднее, не менее примитивны: свобода собраний “есть обман, потому что связывает руки трудящихся масс на все время перехода к социализму”18, и она также является обманом тогда, когда “трудящиеся задавлены рабством капитала и работой на капитал”19. Эту примитивность не могут замаскировать даже риторические штампы. Нужно особенное усилие, чтобы обнаружить последовательность логического развития мотивационной цепочки у Ленина. Вместо ответа на вопрос, почему свобода является обманом, следует указание на то, кому и при каких условиях выгоден этот обман. Речь Ленина столь хаотична и непосредственна, что трудно говорить об обдуманности умолчаний или тактических ухищрениях. Перед нами своеобразная стенограмма свободного потока политизированного сознания, в котором, правда, можно выявить определенные осевые конструкции и ключевые слова-клише. Последние он произносит как заклинания, зачастую не объясняя их содержания. Они — некий контрапункт для последующих рассуждений, которые, однако, в дальнейшем оказываются мало чем связанными с исходной точкой разговора.

Внимательно приглядевшись к тексту речи, замечаешь, что последовательность ее частей нередко определена ассоциативными связями, что делает системы аргументации громоздкими и неоправданно усложненными. Они только мешают ясности изложения, но, раз коснувшись какого-либо вопроса, Ленин словно автоматически воспроизводит все ответвляющиеся цепочки доводов, не сдерживаясь, эмоционально, не желая дисциплинировать себя оглядкой на утилитарные цели выступления — и до конца, пока не выговорится. Приведем примеры. Говоря о равенстве рабочих и крестьян, он сообщает, что это невозможно ввиду трудного положения в стране. Здесь, казалось, уместнее всего было бы дать его краткую (или развернутую) оценку. Ленин поступает по-другому. Он полемизирует с оценками ситуации в России, данными оппозицией, ухватывается за ее утверждение о том, что является подлинным или грубым коммунизмом, отмечает, что и Каутский что-то писал об этом, от Каутского естественно переходит к положению в Германии. Здесь срабатывает какой-то автоматический стереотип — и он шлет проклятья “палачам” германских рабочих Шейдеману и Носке, и наконец переходит к России: “Как же вы можете развить производство в стране, которая разграблена и разорена империалистами”20. Так кончается цепочка рассуждений, начатая спором о равенстве рабочих и крестьян. Укажем и на другой пример. Так, он говорит, что “крестьянин привык к свободной торговле хлебом”21. Ход дальнейших рассуждений таков: отмечается сила привычки, которой и держится капитализм, говорится о том, что крестьянин не привык отдавать хлеб по твердой цене, причем из-за того, что плохо работает государственный аппарат, а происходит это потому, что интеллигенция занимается саботажем, а аппарат надо чистить, и среди коммунистов есть жулики, и аппарат Комиссариата по продовольствию тоже плох, поскольку рабочие, как отмечают статистики, половину продуктов берут у спекулянтов и вообще голодают, и, таким образом, “надо говорить не о └равенстве“ вообще и не о └равенстве людей труда“, а о безусловной обязанности 60-ти крестьян подчиниться решению 10 рабочих”22. Вся цепочка мало связанных между собой постулатов воспроизводится здесь почти без переходов, но их сцепление вызвано тем, что они касаются одной области — продовольствия. Рассуждения о том, что положение в стране плохое и что сложно представить равенство рабочего с крестьянином, которые можно было проиллюстрировать простыми примерами, отягощены, раздроблены, замутнены всевозможными отступлениями, хотя и выражены далеко не витиеватым, а директивным, сухим и жестким языком.

В этой речи заметны и другие характерные для Ленина приемы. Высмеивание чужих лозунгов происходит не только посредством их анализа, но и безапелляционного указания на тех, кто их повторяет (“обыватели”)23 или поддерживает (“грабительское правительство”)24. Иронический подтекст обнаруживается и в том, что он называет такие лозунги “прекрасно звучащими”25. Неоднократно, как рефрен, повторяются его категорические утверждения о том, что любой, кто поддерживает лозунги свободы и равенства, — пособник Колчака, Милюкова, белогвардейцев, имущих классов. Если он где-то и смягчает их, то не для того, чтобы оправдать защитников свободы и равенства, а затем, чтобы сильнее подчеркнуть их шатания и недальновидность. Не брезгует Ленин простонародным языком и даже вульгаризмами (“маленькая нехваточка вышла”)26. Чтобы подчеркнуть правоту своих идей, он создает иллюзию их всеобщей поддержки, употребляя обычно местоимение “мы” и делая оговорки: “это ясно”, “это совершенная правда”. И, что совсем анекдотично, истинность своих размышлений он подтверждает ссылками на программу РКП(б). Здесь очень ясно проявляется дихотомичность и полярность его мышления. Середины тут нет: идти или за рабочими, или за буржуазией; кто не помогает трудящимся, тот помогает эксплуататорам; или диктатура пролетариата, или рабство капитала.

Жесткость, решительность, непреклонность, твердая уверенность в собственной правоте, нежелание сколько-нибудь объективно оценить чужие взгляды, привычка в любых либеральных лозунгах видеть только обман, придирчивое внимание к тому, каким языком пытаются замаскировать этот обман, — вот стиль Ленина. Как ни парадоксально, но его ораторские приемы оказывались преимуществом в ремесле агитатора. Он обращается не к искушенным политикам (их он и не пытался разубедить), а к тем, кому легче было понять именно простые, поверхностные догмы, кому трудно было следить за изысканностью слога и цветистостью метафор. Эта простота не всегда Ленину давалась ввиду привычки откликаться на все мелочи, относящиеся к темам его выступлений,

и увлекаться их подробным разъяснением. Но нельзя не заметить присущего ему многогранного дара упрощения даже там, где сооружается громоздкая система аргументов, — это основная, все подчиняющая себе доминанта его речи и письма.

Если ленинским выступлениям была во многом свойственна некая “хаотичность” приемов упрощения, то о речах Сталина этого сказать нельзя. Упрощения у него всегда глубоко обдуманы, порой даже искусственны, и нельзя не заметить настойчивой и постоянной шлифовки весьма простых оборотов, выражений, сравнений. Есть искушение увидеть в простоте политических речей Сталина отражение бедности его русского языка и присущего ему уровня общей культуры. Последнее отрицать нельзя, но даже обращение к сталинским письмам (за исключением, конечно, предназначенных для публикации многочисленных “ответов товарищам”) ярче выявляет нарочитую стилистическую отделку его устной речи. Скрытый от многих прагматический, деловой и трезвый эпистолярный язык Сталина оказывается намного богаче по оттенкам, интонации, синтаксическим оборотам его публичного политического языка, хотя и является столь же лексически примитивным. Парадокс ораторского ремесла Сталина заключался, однако, в том, что его граничившее порой с маниакальностью стремление обеднить устный язык делало его выступления одним из наиболее мощных инструментов воздействия на слушателей. Суть этого парадокса четко выразил в своей превосходной, хотя порой и излишне раскованной и полемичной книге “Писатель Сталин” М. Вайскопф: “Несмотря на скудость и тавтологичность, слог Сталина наделен великолепной маневренностью и гибкостью, многократно повышающей значение каждого слова”27.

Обратим внимание на самые характерные приемы Сталина как оратора. Один из наиболее распространенных из них — повторы одних и тех же слов, одних и тех же сочетаний слов, одних и тех же смысловых конструкций. Повторы часто связывали с катехизисной гимнастикой ума, усвоенной Сталиным еще в юности. Но манера Сталина не просто имитировала форму кратких вопросов и ответов. Она доводила этот прием до крайностей, аналоги которым подобрать весьма трудно. Примеры катехизисных конструкций можно обнаружить во многих речах Сталина, но ограничимся лишь одной из них — его речью на объединенном пленуме Центрального комитета и Центральной Контрольной комиссии ВКП(б) 7 января 1933 г. “Итоги первой пятилетки”28, той самой, которую Анри Барбюс назвал литературным шедевром. Можно иронизировать по этому поводу, считая мнение Барбюса следствием его экзальтации и ангажированности, но нельзя не признать, что именно эта речь Сталина является энциклопедией его ораторской техники. Приведем один из примеров цепочки сталинских катехизисных упражнений: “Знала ли об этом партия и отдавала ли себе в этом отчет? Да, знала. И не только знала, но и заявляла об этом во всеуслышание. Партия знала, каким путем была построена тяжелая индустрия Англии, Германии, Америки. Она знала, что тяжелая индустрия была построена в этих странах либо при помощи крупных займов, либо путем ограбления других стран, либо же и тем, и другим путем одновременно”29. Здесь нет “равновесия” вопросов и ответов. Краткая формулировка вопроса, не имеющего оценочного характера, почти “нейтрального” и не уводящего в сторону многословными ответвлениями, здесь нужна для того, чтобы быстрее привлечь внимание к ответу содержательному, полновесному, четко расставляющему идеологические приоритеты и не допускающему сомнений. Вопрос не должен был быть громоздким, ему надлежало быть предельно ясным, для того чтобы последующие части катехизиса усваивались более целенаправленно, в соответствии с заданным вопросом алгоритмом. Для этой же цели требовалось прочнее удержать его в сознании слушателей, и, может быть, именно этим было вызвано усиление вопроса посредством повторений: “знала” и “отдавала себе отчет” — понятия в данном контексте равнозначные.

Теперь обратим внимание на то, как строится ответ. Сначала мы встречаем краткое утвердительное предложение. Затем оно повторяется, но имеет более развернутый вид. Оговорка “заявляла об этом во всеуслышание” должна была с особенной силой подтвердить то, что “партия знала”. Этого аргумента (сформулированного безапелляционно и неконкретно) оказывается достаточно. Других попыток подтвердить правоту своего постулата Сталин не делает. Такой канвы он придерживается и в дальнейших вариациях на данную тему, расширяя еще и еще раз грани того, о чем “партия знала”, но и намеком не говоря о том, как ей стало об этом известно. Лишние рассуждения и оправдания могли только ослабить концентрацию внимания слушателей: вместо того чтобы просто воспринимать эти доводы, не сомневаясь в их истинности, они запутались бы в витиеватых цепочках доказательств. Трудно сказать, повторим это еще раз, насколько оратор обдуманно пользовался данным приемом, но отчетливо видно, что не то что путаницы, но и вообще какой-либо усложненности в постулатах, “дополняющих” ответ, он не допускал. Он мог, конечно, убрать эти повторы, нескончаемый рефрен клише — утверждений “партия знала”, но он поступил по-другому. В его пропагандистских опытах, однако, слишком уж велика концентрация различных риторических техник, чтобы признать его приемы случайными и импровизированными. Примененная им схема построения речи такова: тезис — развитие тезиса, но не слишком подробное, чтобы не дать возможности утратить его смысл — внимание на каком-либо аспекте тезиса, но не слишком пристальное, чтобы не нарушить целостность его восприятия, — давала возможность лучше манипулировать сознанием слушателей.

Наиболее впечатляющими являются у Сталина повторы смысловых конструкций — при почти полном совпадении как утвердительных, так и вопросительных предложений. В этом отношении его выступление на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. является поистине классическим: “Победила политика индустриализации страны. Ее результаты для всех теперь очевидны. Что можно возразить против этого факта?

Победила политика ликвидации кулачества и сплошной коллективизации. Ее результаты также очевидны для всех. Что можно возразить против этого факта?

Доказано на опыте нашей страны, что победа социализма в одной, отдельно взятой стране — вполне возможна. Что можно возразить против этого факта?”30.

Следует привести и еще один пример — повторы в следующих абзацах речи: “Значит ли это, однако, что борьба кончена, и дальнейшее наступление социализма отпадает, как излишняя вещь? Нет, не значит.

Значит ли это, что у нас все обстоит в партии благополучно, никаких уклонов не будет в ней больше и — стало быть — можно теперь почивать на лаврах? Нет, не значит”31.

Неизбежным следствием этой механики максимального сжатия лексических средств становится повторение даже не отдельных лексических конструкций, а целых предложений — как буквальное, так и смысловое. И здесь вновь обратимся к речи Сталина на XVII съезде ВКП(б): “После того, как дана правильная линия, после того, как дано правильное решение вопроса (то же самое, что “правильная линия”. — С. Я.), успех дела зависит от организационной работы, от организации борьбы за проведение в жизнь линии партии, от правильного подбора людей, от проверки исполнения решений руководящих органов

(в сущности то же самое, что “организационная работа”. — С. Я.). Без этого правильная линия и правильные решения (то же самое, что “правильная линия”. — С. Я.) рискуют потерпеть серьезный ущерб. Более того: после того, как дана правильная политическая линия, организационная работа решает все (ср. с первым предложением: “После того, как дана правильная линия… успех дела зависит от организационной работы”. — С. Я.), в том числе и судьбу самой политической линии — ее выполнение или провал”32.

Этот прочный словесный рисунок, донельзя упрощенный, ничем не разорвать. Предельно абстрактные формулировки трудно оспорить именно потому, что их расплывчатость исключает самую возможность несхоластического спора (схоластический как раз был возможен, вопрос лишь в том, способны ли были его вести не очень образованные слушатели). Раз высказанная мысль при помощи перестановки слов и словосочетаний, энергичных и настойчивых их повторений вбивается как гвоздь в сознание людей. Многословие обычно мешает оратору. Многословие эрудита, отягощенного выбором различных тактических ходов и богатством вариантов ответа, который под напором неожиданно возникающих культурных, идеологических и политических ассоциаций путается сам и путает других, — это одно. Многословие Сталина особенное — оно почти лишено слов. Так легче говорить и самому оратору. Так легче слушать и тем, кто внимает ему.

Повторы в речах Сталина тесно связаны с применявшимся им четким, тезисным дроблением постулатов: “во-первых”, “во-вторых”, “в-третьих”. В ряде случаев эта специфическая цифровая пунктуация отсутствует, но членение текста выделяется композиционно и интонационно посредством использования одинаковых вводных слов в абзацах, следующих один за другим, например: “основная задача пятилетки состояла в том, чтобы превратить СССР… в страну индустриальную”, “основная задача пятилетки состояла в том, чтобы… вытеснить до конца капиталистические элементы”, “основная задача пятилетки состояла в том, чтобы создать в нашей стране такую индустрию, которая была бы способна перевооружить и реорганизовать не только промышленность в целом”, “основная задача пятилетки состояла в том, чтобы перенести мелкое и раздробленное сельское хозяйство на рельсы крупного коллективного хозяйства”33. При этом разные тезисы могут оказаться близкими по содержанию, либо просто детализировать предыдущий тезис — но этим и достигалось нужное оратору усиление акцента на каком-либо из декларируемых постулатов. Происходит своеобразная схематизация мысли через схематизацию аргументов и частных примеров, подтверждающих правоту главного вывода, через схематизацию причин и последствий. В этой расчленяющей все и вся схеме и оказывается единственно уместной краткость предложения. Чтобы усилить воздействие краткого вступления, сосредоточить внимание слушателей на излагаемых далее постулатах. Сталин иногда просто повторяет одну и ту же мысль, придавая ей, правда, в каждом последующем предложении несколько иное оформление: “Перейдем к вопросу о пятилетнем плане по существу. Что такое пятилетний план? В чем состояла задача пятилетнего плана?”34.

Изучая порядок построения сталинской речи, замечаешь одну особенность. Сначала Сталин высказывает свою мысль, употребляя длинное предложение. Затем в других, соседних предложениях он чуть подробнее ее разъясняет и детализирует, и вот эти-то предложения последовательно становятся все более короткими, концентрацией слов усиливая воздействие основной идеи оратора: “Поэтому единственное, что остается им делать, — это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской власти, партии. И они пакостят как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины. Организуют саботаж”35. Достигнув своей цели, Сталин вновь использует длинное предложение — подобно опытному чтецу, который для поддержания внимания аудитории то говорит шепотом, то повышает голос.

Краткость предложений усиливается и тем, что почти в каждом из них содержатся те же слова и идиомы, которые имеются в предыдущем предложении. Сталин лишь изредка переставляет их, чередует, но в целом набор их крайне беден: “Ленинцы опираются на бедноту, когда есть капиталистические элементы и есть беднота, которую эксплуатируют капиталисты. Но когда капиталистические элементы разгромлены, а беднота освобождена от эксплуатации, задача ленинцев состоит не в том, чтобы закрепить и сохранить бедность и бедноту, предпосылки существования которых… уничтожены, а в том, чтобы уничтожить бедность и поднять бедноту до зажиточной жизни”36. Ленинцы, капиталистические элементы, беднота, эксплуатация, уничтожение — это опорные, осевые слова в данных предложениях, варьируемых на разные лады. К каждому из них можно подобрать не один синоним, но их Сталин избегает педантично и, надо особо отметить, изобретательно. В этом движении к упрощению лексических средств нарушается даже нормативная стилистика русского языка; Сталина, во всяком случае, не коробит словосочетание “зажиточная жизнь”. Он редко меняет присущие ему устойчивые клише: “кризис и безработица”, “пятилетка в четыре года”, “хорошо поставленная проверка исполнения” — только так и не иначе. Синонимы у него чаще всего возникают только как средство усиления какого-либо утверждения. В этом случае они, как правило, соседствуют друг с другом: “пакостить и вредить”, “путем уничтожения классов, путем ликвидации остатков капиталистических классов”37. Подобные слова (“воровство и хищение”) он делает основной одного из самых впечатляющих абзацев речи “Итоги первой пятилетки” — непревзойденного образца знаменитых опытов в жанре прозаических рондо: “Главное в └деятельности“ этих людей состоит в том, что они организуют массовое воровство и хищение государственного имущества, кооперативного имущества, колхозной собственности. Воровство и хищение на фабриках и заводах, воровство и хищение железнодорожных грузов, воровство и хищение в складах и торговых предприятиях — особенно воровство и хищение в совхозах — такова основная форма └деятельности“ этих бывших людей”38. Здесь, как видим, все построено на повторении как отдельных слов, так и целых смысловых конструкций.

Не раз обращалось внимание на то, что Сталин редко использовал литературные цитаты. Они к тому же часто выглядели как неумелые вкрапления, чуждые словесной ткани текста. Сама манера цитирования отчетливее всего выделяет его как эпигона социал-демократической публицистики. В его работах встречаются те же литературные образы, почерпнутые из русской классической литературы, обычно обличительные, которые типичны для социалистических пропагандистов. Они только представлены более грубо, без полемической изобретательности, гораздо более скупо и с характерными неточностями, словно он получил их из вторых или даже третьих рук. Саркастический язык, построенный на игре слов, неожиданных каламбурах и эффектных аллитерациях, ему чужд. У него нет языковой чуткости Троцкого, сочетавшего “вол-окиту” с “вол-исполкомом”. Для выразительности ему проще употребить обычные ругательства, причем заметно, что он предпочитает из них не столько политические, сколько “житейские”, бытовые, более понятные слушателям: “болтун”, “трус”. Стилистика языка — пожалуй, самое уязвимое место в выступлениях Сталина. Им присущи канцеляризмы и просторечия, в них не раз используется косноязычная советская бюрократическая речь. М. Вайскопф испещряет буквально целые страницы своей книги анекдотическими образцами сталинского красноречия. Приведем ряд примеров, обратившись к “Итогам первой пятилетки”: “беднота прет вверх к зажиточной жизни”, “перевести мелкое хозяйство на рельсы крупного хозяйства”, “вытянуть основные звенья плана”, “основное звено пятилетнего плана состояло в тяжелой промышленности”, “имеем указания Ленина и на этот предмет”, “в смысле производства электрической энергии”, “бледнеют масштабы и размеры”, “разбросавшись по лицу всего СССР”, “сознание людей отстает от фактического их положения”39. Такой же стиль присущ его докладу на XVII съезде ВКП(б): “обезличка в работе”, “куча задач”, “телячий восторг”, “подгонять работу к требованиям политической линии”40, и, наконец, подлинный перл: “дальнейшее наступление социализма отпадает как излишняя вещь”41. Последняя фраза является типичным для сталинской речи примером неточной метафоры — и таких примеров немало. Сталин знает наиболее употребительные обиходные выражения и расхожие и устойчивые политические клише. Но ему редко удается без натяжки так их сочетать, чтобы они стали естественной и необходимой частью метафор и сравнений. Едва ли Сталину требовалось особое усилие для того, чтобы нарочито вульгаризировать свой язык. Не удастся так точно пародировать советский словарь, с присущим ему смешением разговорной речи и бюрократических штампов тому, кто сам не живет в стихии этого языка, кто не говорит на нем и не мыслит его категориями. Ленин попытался в брошюре “К деревенской бедноте” подделаться под народную речь — но весь ее синтаксис, построение фраз, назойливость прибауток, которые, как он, возможно, считал, и встречались чаще всего у простолюдина, сразу обнаруживали руку интеллигента-публициста. Сталину подделываться не надо: на таком языке он говорит всегда и везде. Этот язык для него естествен, и он не пытается его выправить даже тогда, когда это стало бы выигрышным ходом поскольку его лингвистические импровизации были предметом насмешек оппозиции. К слову сказать, позднее эта привычка к употреблению вульгаризмов чуть не сыграла со Сталиным злую шутку. Готовя к печати в 1945 г. свою знаменитую речь о русском народе, он в числе его достоинств отметил и “крепкую спину” — правда, затем исключив эту сомнительную характеристику из окончательной редакции текста42.

Нельзя не отметить своеобразную системность и “равновесие” различных ораторских приемов Сталина. Простота риторики его речи вполне гармонировала с простотой и незамысловатостью оформленных ею положений, которые подкреплялись простыми, очевидными, внешне логичными и апеллирующими к здравому смыслу аргументами. Чем меньше аргументов, тем лучше — они будут звучать четче и в них не запутается слушатель. Чем очевиднее аргументы, тем быстрее сказывается эффект воздействия; чем проще аргументы, тем лучше они могут быть заучены. Можно спорить о том, так ли уж тщательно просчитывал Сталин последствия применяемой им ораторской техники, но несомненно, что сама эта техника шлифовалась им последовательно и целенаправленно. М. Вайскопф заметил, что “с годами, по мере укрепления его власти, сопряженной с все более капитальным погружением в русскую языковую среду, идиолект Сталина не расширяется, а неуклонно беднеет”43. Как ни парадоксально, но именно обеднение словаря Сталина придало его речам монументальность и торжественность, сделало их не тем, над чем стоило размышлять, а тем, что не подлежит сомнению.

Укрепляя свою диктатуру и избавляясь от соперников, становясь не одним из многих, а единственным, Сталин неизбежно должен был менять и стилистику своих речей. Они приобретали директивный характер, а язык директив не мог быть цветистым, многословным, призывающим к соисканию истины, вопрошающим, плюралистичным и толерантным. Он обязан был быть кратким, четким, ясным, не терпящим двусмысленностей, безапелляционным. Такова природа метаморфоз сталинского языка — от спокойной, уравновешенной манеры его ранней книги “Марксизм и национальный вопрос”, близкой к обычной социал-демократической публицистике, и блеклой, умеренной риторики статей 1917–1918 гг. до языка “тоталитарного”, исключительного по простоте и прозрачности, догматического и не допускающего никаких сомнений и прекословий, хорошо приспособленного для заучивания и скандирования вследствие его “лозунговой” лексики.

1 Якубинский Л. О снижении высокого стиля у Ленина // ЛЕФ. 1924. № 1. С. 75.

2 Эйхенбаум Б. Основные стилевые тенденции в речи Ленина // Там же. С. 70.

3 Покровский М. М. История римской литературы. М., 2001.

4 Крупская Н. К. Из ответов на анкету Института мозга в 1935 г. // Воспоминания о

В. И. Ленине. Т. 2. М., 1989. С. 368.

5 Финкель А. О языке и стиле Ленина. Вып. 1. Харьков, 1925. С. 27.

6 Казанский Б. Речь Ленина // ЛЕФ. 1924. № 1. С. 113, 118.

7 См. его замечания на книгу Н. И. Бухарина “Экономика переходного периода” // Ленинский сборник. Т. XL. М. 1985. С. 414, 429.

8 Казанский Б. Указ. соч. С. 124.

9 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38.

10 Там же. С. 346.

11 Там же. С. 347.

12 Там же.

13 Там же.

14 Казанский Б. Указ. соч. С. 117.

15 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 348.

16 Там же. С. 349.

17 Там же.

18 Там же. С. 350.

19 Там же. С. 351.

20 Там же. С. 357.

21 Там же. С. 361.

22 Там же. С. 362.

23 Там же. С. 345.

24 Там же. С. 348.

25 Там же. С. 346.

26 Там же. С. 358.

27 Вайскопф М. Писатель Сталин. М., 2001. С. 23.

28 Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Издание десятое. М., 1934. С. 478—512.

29 Там же. С. 487.

30 Там же. С. 579.

31 Там же.

32 Там же. С. 589—590.

33 Там же. С. 485.

34 Там же.

35 Там же. С. 507.

36 Там же. С. 586.

37 Там же. С. 507, 580.

38 Там же. С. 507—508.

39 Там же. С. 485, 486, 487, 489, 490, 507, 508.

40 Там же. С. 591, 595.

41 Там же. С. 597.

42 Невежин В. А. Застольные речи Сталина. М.—СПб., 2003. С. 470.

43 Вайскопф М. Указ. соч. С. 35.

magazines.russ.ru

СМЕНА, №2, 1924 год. Ленин — оратор.

"Смена", №2, февраль, 1924 год, стр. 15-16

Ленин — оратор.

Воспоминания Феоктиста Березовского.

Это было в первых числах мая 1918 г.

Заседание ВЦИК — в помещении Политехнического музея.

На повестке: «Очередные задачи Советской власти».

Докладчик: Владимир Ильич Ленин.

Большая и хорошо освещенная аудитория быстро заполнялась делегатами.

А балкон давно уже был переполнен публикой, среди которой преобладали серые солдатские гимнастерки и черные рабочие куртки. Но и в «гимнастерках» не трудно было угадать рабочих, вернувшихся с фронта: прокопченные лица, загрубелые в работе руки.

Кое-где мелькали шляпки и белоснежные сорочки.

И внизу, и на балконе, стоял сплошной гул.

Шляпки на балкон озираются и молчат.

Гудят гимнастерки и куртки:

— Папаша севодня... слышь... папаша..

— Ильич.

— Ну да... Как же...

— Покажет соглашателям...

— Будь спокоен... Не выдаст...

— Што тянут.

— Ильича нету... Некому крыть.

— Ха-ха-ха...

Гудит муравейник-балкон. Возбужденно улыбаются прокопченные лица. Между всклокоченных бороденок и насупленных бровей — любовно искрятся глаза.

Заседание долго не открывается.

А в Президиуме уже полно.

Толпятся группами. Разговаривают.

В проходах, между рядами, суетливо бегают делегаты. Наклоняются к сидениям. Жестикулируют.

Мой сосед эсэр-сибиряк, глядя в Президиум, перечисляет мне некоторых лиц:

— Вот эта... смуглая... кутается в воротник... Спиридонова... А этот... в растегнутой тужурке... Свердлов... А тот вон... беленький... юркий... Бухарин.... Левый коммунист... Сегодня он будет оппонировать 1) Ленину...

Вдруг внизу раздались апплодисменты: сначала жидко, потом сильней и сильней. Апплодисменты быстро перекинулись к нам — на балкон, а через минуту — аудитория, снизу до верху, дрожала от плеска рук.

В первый момент я не понял — в чем дело.

Видел, что из боковой двери на кафедру быстро вошел человек: небольшого роста, с красноватым лицом; в потертом демисезонном пальто, в приплюснутом картузе; не то с папкой, не то с портфелем в руках.

Аудитория бурно и несмолкаемо гремела апплодисментами.

А вошедший, не обращая внимания, быстро снимал и куда-то за стол бросал — картуз, пальто, портфель; в то же время шутливо о чем то говорил с Я. М. Свердловым.

Мой сосед-эсэр пояснил:

— Ленину апплодируют... любят...

Он тоскливо смотрел на серые гимнастерки и черные куртки.

А они впились восторженными, искрившимися глазами в одну точку — в Президиуме.

И апплодировали долго, ожесточенно.

Взволнованный, я впился в фигуру Ленина.

Искал сказачного героя.

А там, около небольшой группки, стоял внешне самый обыкновенный человек — с огромной лоснящейся лысиной, с смеющимся красноватым лицом, маленький, но коренастый; в поношенном пиджачном костюме, в белой, мягкой манишке с темным галстучком; только движения головы и рук были какие-то быстрые, часто меняющиеся.

Я. М. Свердлов подошел к своему стулу — в центре Президиума, позвонил и громко об'явил об открытии заседания, прочел повестку...

Потом:

— Слово предоставляется Председателю Совета Народных Комиссаров товарищу Ленину.

Опять бурный взрыв апплодисментов.

Владимир Ильич, с бумажкой в руках, быстро обошел длинный стол Президиума и стал сбоку — около кафедры.

Наступила тишина.

Зазвучал могучий, несколько хриповатый голос, странно гремевший из такой небольшой фигуры: гремевший с одинаковой силой — в течение двух часов с лишним.

Много приходилось слышать докладов и многих общепризнанных ораторов.

Но тут... все мои понятия о докладах и все представления об ораторских приемах — перевернулись.

Поражал этот огромный, слегка картавящий голос, отчетливо долетавший до самых отдаленных уголков аудитории.

Поражали — необычайная простота оборотов речи, глубина и меткость определений, которые гвоздями входили в сознание слушателя.

Эти мысли — гвозди долго сверлили мозг — спустя месяцы и годы.

Поражало, что Владимир Ильич, как будто не докладывал, а просто — интимно беседовал с одними, журил других и бичевал третьих.

Ни одной партии, как будто, он не упоминал.

Но чувствовалось, что зычные подчеркивания отдельных мест доклада заставляли гореть восторгом глаза большевиков; пришибали интернационалистов и анархистов и уничтожающе действовали на меньшевиков и эсэров.

Обращала внимание еще одна особенность в речи Владимира Ильича, которой я не замечал ни у одного из известных ораторов, ни до ни после тов. Ленина.

Его речь казалась продуманной и отточенной до мельчайших подробностей, казалась построенной по всем правилам ораторского искусства. Необычайно отточены были отдельные мысли и положения. Он их не подбирал — сами цеплялись одна за другую, вытекали одна из другой.

Это чувствовалось несмотря на всю остроту и непосредственность чувств, которые вкладывал Владимир Ильич в доклад и подчеркивал интонацией голоса.

В начале зычный голос вызывал напряженное деловое внимание аудитории.

Это деловое напряжение слушателей сменялось ощущением огромной тяжести и ответственности, которые взваливали на свои плечи — пролетариат и его классовая власть.

Затем, громовой голос зазвучал тревогой и ненавистью к тем, кто разрушал и саботировал великое дело освобождения трудящихся.

И ненависть застилала огнем взгляды серых гамнастерок и черных курток на балконе.

Конец доклада был пересыпан такой уничтожающей иронией к врагам рабочего класса, что тишина аудитории то и дело прерывалась взрывами заразительного смеха.

Казалось: Ленин стер, уничтожил, похоронил своих противников — до их выступлений.

Аудитория ревела долгими, оглушительными апплодисментами.

Годы и феерическая лента перемежающихся событий — стерли в памяти почти все основные положения доклада.

Но на все эти годы врезалась в память огненная мысль пронизывающая доклад:

«Советской России придется пережить период государственного социализма прежде, чем она приступит к коммунистическому переустройству».

И еще одна мысль сверлила сознание:

Ленин не только говорит и бросает в аудиторию свои пламенные колья — мысли, нужные, государственные. Нет. Он еще впитывает в себя и переводит на свой расскаленный язык то невидимое и неуловимое, что несется к нему напряженным электрическим током от тысячной аудитории, что струится из глаз этой черно-серой громады — внизу и на балконе.

Ленин знает глубочайшие тайники человеческих душ и находит в них отклик тому, что наболело у него, что веками болело и копилось в замученных, истерзанных сердцах.

В его словах и в его голосе звучали: непререкаемая логика, неоспоримая правда.

Кончилось. Затихла буря апплодисментов.

Начались прения.

Бледное выступление недурного оратора — эсэра Комкова.

Шипящий, точно осенний шорох листьев — голос Маркова.

Седовласый и костлявый анархист, размахивающий руками.

Яркая, саркастическая речь тов. Бухарина; такого молодого и такого задорного, точно допрашивающего Ильича:

— Что же его такое будет? Социализм это будет? Или точнее этот строй можно назвать государственный капитализм?

Владимир Ильич сидел около стола — на углу, писал на листке бумаги, часто поднимал одну бровь — смотрел на оппонентов. Иногда улыбался и крутил головой, как бы говоря: ну и городит.

И тотчас же склонялся к листку бумаги — быстро записывал.

Когда говорил и махал руками седовласый старик-анархист, Владимир Ильич несколько раз откидывал голову назад — беззвучно хохотал.

Кончились речи.

Владимир Ильич снова впереди стола, с бумажкой в руках.

Я глубоко заблуждался, когда думал в конце доклада о похоронах будущих оппонентов товарища Ленина. Здесь, в заключительном слове — была их могила. Казалось, — не человеческая речь звучит в этой огромной, переполненной людьми, аудитории, а свищут тысячи бичей, рассыпаются огненные искры, бороздят аудиторию воспламеняющие молнии.

И опять обращало внимание необычайное умение Ильича строить речь. Слушатель не утомлялся. И громко и добродушно хохотал, когда Ленин жестоко высмеивал левых эсэров и анархистов. А когда Ленин гневно бичевал меньшевиков и правых эсэров а они отбивались репликами с мест, аудитория ответила криками с балкона, стуком ног и ревом голосов.

Особенно бушевал балкон, — как море в непогоду. Засаленные гимнастерки и черные куртки свешивались с балкона, к эсэрам тянулись мозолистые руки и гневные взгляды.

По временам казалось, что вся эта громада сорвется с балкона, ухнет через барьер наголовы своих врагов и разорвет их в клочья.

Но — звонок и громкий властный голос Свердлова во время останавливает бушевавшую стихию.

А Владимир Ильич стоял с бумажкой в руках и как-то по особому добродушно, иронически улыбался. Глаза искрились, точно говорили:

«Пусть себе, други... Не страшно!»

Буря восторженных апплодисментов и криков долго неслась ему вслед, когда он быстро обходил длинный стол президиума и шутливо, переговариваясь с сидевшими за столом, усаживался.

Не помню, как закрылось заседание.

Помню только густую толпу, выносившую меня в стихийном потоке на улицу.

Глаза горят. Срываются короткие фразы:

— Не выдал папаша!.. Поддержал!..

— Долго не забуду!..

— Еще бы!.. Ильич-то!..

— С ним все будет наше!..

— Все возьмем!.. Весь мир завоюем!..

Толпа рассеялась по тротуару...

Шел я один и думал:

— С кем можно сравнить Ленина?!

Мелькали исторические фигуры прошлого, знакомые по литературе, вожди мелкой и крупной буржуазии, которых лично довелось видеть. Но ни с кем нельзя было сравнить Владимира Ильича.

Оратор — трибун, все охватывающий государственный деятель, великий мудрец и философ, вождь и сердцевед народных масс — он единственная фигура в истории человечества.

Он — пророк человечества, открывающий новые эпохи.

На другой день, встретив эсэра-сибиряка, я спросил:

— Ну, как! Сердитесь на Ленина?

Он поднял на меня удивленные глаза:

— Разве можно на него сердиться. С ним можно не соглашаться, но сердиться...

Эсэр не докончил свою мысль и пожал плечами.

Сейчас мне вспоминается еще подобный случай.

На VIII С'езде Советов, кажется, в заключительком слове по докладу Совета Народных Комиссаров, Владимир Ильич бичевал международный капитал и, обращаясь к ложам иностранных представителей, ядовито их высмеивал. Делегаты хохотали и шумно апплодировали. Взглянув на дипломатическую и журналистскую ложи, я был поражен:

Обнажив золотые зубы до ушей, иностранцы долго и шумно апплодировали...

1) Возражать. (назад)

sergeyhry.narod.ru

известные ораторы мира и современности

Ораторское искусство помогает человеку донести до других свои мысли и убеждения ярко, красиво, в доступной форме. Этот навык помогает быть лидером компании, преуспеть в работе, добиться высот в общественной жизни. Невозможно представить политика, который не может изъясняться логично и конструктивно.

Ораторы Древней Греции

Свое начало ораторское искусство берет в Греции. Секреты великих ораторов той поры сохранились до сих пор. Длинный список из них начинается с жителей Афин. Это знаменитые Перикл, Лисий, Демосфен, Аристотель и другие. Важное внимание они уделяли позам рук и ног. Особенно знамениты были судебные ораторы. Одним из лучших являлся Лисий. Во время суда он был оригинален, выразителен и неповторим. Его речи всегда были продуманы, выстроены логично и отработаны с особой тщательностью. В своих высказываниях Лисий любил использовать юмор, вызывая симпатию у присутствующих. Его речь – эталон для ораторов мира. Фразы Лисий произносил кратко, изящно.

Лисий являлся логографом. Он составлял речи для выступлений в суде своим подзащитным. Лисий мог в рассказах отразить черты своих подопечных. Его стиль, построение аргументации перенимали другие судебные ораторы. Критики отмечали, что Лисий изыскан и ярок.

Представители отечественной риторики

Не менее интересны русские личности современности. Ораторы России в 20 и 21 веке, заслуживающие внимания – это Анатолий Федорович Кони, Владимир Путин, Троцкий, Жириновский и другие.

Анатолий Федорович Кони

Анатолий Федорович Кони – юрист и общественный деятель начала 20 века. Он ратовал за соблюдение нравственности в суде, а своими личностными качествами подавал пример другим. Речь Анатолия Федоровича Кони не отличалась монотонностью, ее характеризовала динамичность и живость.

Судебные ораторы, по мнению Кони, должны были нести справедливость. Анатолий Федорович являлся защитником правды. Его речи не были сухими или чрезмерно окрашенными эмоциями.

Анатолий Федорович Кони умел сочетать факты с чувствами так, что рассуждения воздействовали на умы судей в его пользу. Защитные речи не оставляли сомнения в положительном вынесении приговора.

Анатолий Федорович Кони обладал высокими моральными идеалами, придерживался строгих правил, высказывался ясно, не употреблял непонятных терминов и в совершенстве владел красноречием.

Владимир Ильич Ленин

Выступление Владимира Ленина

Ленин разговаривал с народом на понятном для них языке. Он хорошо чувствовал настрой толпы, умел увлечь идеями. Ленин больше общался со слушателями, вел диалог. Всегда лаконичен, конкретен, использовал направляющие жесты рук, усиливающие воздействие. Поза ног – удобная, они широко расставлены. Ленин обладал особой энергетикой, которую невозможно было не перенять.

Эффектные и харизматичные высказывания увлекали всех. Ленин всегда знал то, о чем говорит. Его слова наполнены ясностью. А высказывания, которые произносил Ленин, становились крылатыми, их повторяли и печатали.

Иосиф Виссарионович Сталин

Сталин как оратор не менее харизматичный, чем его предшественник Ленин. Это два самых ярких человека 20 столетия. Он часто использовал секреты великих ораторов. Один из них – многочисленные повторы слов и лексических конструкций. В отличие от лаконичных фраз, которые использовал Ленин, Сталин чаще употреблял длинные предложения.

Владимир Владимирович Путин

Путин – один из представителей современных политических ораторов 20 и 21 столетия. Его речь отличается легким эпатажем, с долей юмора. При этом Путин говорит без напряжения, все его слова продуманы и взвешены. Жестикуляция рук плавная, не отвлекает внимание. Положение ног Путин не меняет в течение разговора.

Путин один из известных государственных деятелей, которого отличает свой стиль в разговоре. Это отмечается всеми. Сдержанность и спокойствие – вот характеристики высказываний президента. Путин не изменяет себе и не позволяет резких или грубых слов. Он всегда отвечает на поставленные вопросы, разбирается в теме. Путин не позволяет себе начинать беседу без предварительной подготовки.

Выступление Владимира Путина

Владимир Вольфович Жириновский

Речь Жириновского всегда эмоционально окрашена, непредсказуема, агрессивна. В разговоре он может внезапно принимать оборонительные меры, давя на собеседника. Выступления фееричны, похожи на шоу. Жириновский активно жестикулирует. Позы рук и ног при разговоре подчеркивает настрой политика. Закладывание рук за спину или указательные жесты, редкие изменения в положении ног. Он не только харизматичный оратор, но и умный.

Жириновский разбирается в теме разговора, легко ведет споры. Его речь ярко окрашена, чувственна. Жириновский редко сдерживает свои эмоции, может позволить лишнего.

Сергей Александрович Шипунов

Сергей Шипунов начал свою деятельность в 20 столетии и продолжает по сей день. Он не только сам владеет ораторским искусством, но и успешно обучает этому других. Сергей Шипунов ведет консультации и индивидуальные тренинги. К нему обращаются крупные компании и политики. Книги по ораторскому искусству Сергея Шипунова пользуются большим успехом. В них он делится опытом, выдает секреты великих ораторов.

Лев Давидович Троцкий

Троцкий – выдающийся оратор. Его отличал громкий душевный голос, слова были слышны издалека. Троцкий был образован и энергичен. Противники опасались его. Троцкий говорил напористо, без запинок и пауз.

Троцкий никого не боялся, говорил без утайки. Его речи были построены лаконично, последовательно. Троцкий обладал даром убеждения. У него было много последователей. Троцкий владел даром красноречия, это ярко видно в его политических высказываниях.

Зарубежные ораторы

В 20 столетии немало красноречивых иностранных деятелей. Это Гитлер, Уинстон Черчилль.

Адольф Гитлер

Гитлер – сильный оратор, умеющий держать публику в напряжении. Движения ног отсутствуют. Гитлер использовал жесты рук, отличающиеся резкостью и эмоциональностью. Заметная черта речи – сильные паузы, которыми Гитлер подчеркивал важное.

Гитлер готовил речь заранее, писал на листочке. Его слова чрезмерно окрашены эмоциями. Гитлер был переполнен чувствами. Замедление и ускорение речи привлекало внимание. Гитлер использовал этот прием в каждом выступлении.

Его идеи далеки от идей мира 20 века, но люди шли за ним. Не зря Гитлера называют оратором зла!

Уинстон Черчилль

Выступление Уинстона Черчилля

Уинстон Черчилль тщательно готовился к выступлению. Мимика, жесты рук, положение ног всегда продумывалось заранее. Уинстон Черчилль отшлифовывал текст до идеала. Он был харизматичный политик, который часто использовал юмор. Лучшие высказывания Уинстон Черчилль придумал задолго до их произнесения.

Вдохновленный своими идеями Уинстон Черчилль заражал ими окружающих. Черчилль активно использовал метафоры, сравнения. Уинстон старался быть спокойным, естественным. От природы он страдал шепелявостью, но Уинстон Черчилль смог справиться с этим дефектом.

Джеймс Хьюмс

Джеймс Хьюмс является наставником пяти американских президентов. Его уроки помогут достичь лидерства с помощью ораторства. Джеймс Хьюмс показывает, что красноречием может овладеть практически любой.

Есть люди, у которых талант к красноречию дан природой. Но и этим даром можно овладеть. Для этого нужно немного поработать. Известные и выдающиеся личности мира всегда имеют такой дар. Они чаще других становятся главами государств, политических партий.

yourspeech.ru