Христианство в контексте языческой культуры Древнего Рима. Рим на пути от язычества к христианству реферат

Глава 1 От язычества к христианству. Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Глава 1

От язычества к христианству

В предыдущих главах было рассмотрено зарождение и распространение христианства в Римской империи, начало становления христианской церкви. Далее мы рассмотрим утверждение их господства в позднеантичную эпоху, эволюцию византийской восточнохристианской церкви. Эти проблемы более тесно связаны с современной историей, поскольку в период поздней античности христианство утвердилось на всей огромной территории Римской империи. К этой эпохе восходят и истоки образования двух церквей — западнохристианской (католической) и восточнохристианской (православной).

Христианская конфессия и поныне является самой крупной в современном мире — свыше 1 миллиарда человек, из которых около 85 миллионов принадлежит к православной религии. Последнюю иногда называют греко-православной, византийской, поскольку она сложилась и оформилась в восточной (греческой) половине Римской империи, превратившейся в конце IV века в самостоятельное государство — Византию. В ее состав вошли большая часть Балканского полуострова, Малая Азия и другие области Ближнего Востока, Египет, часть Армении и Грузии, Северного Причерноморья.

В этот период образуются основные, существующие и поныне, церкви восточнохристианского мира, исторически связанные с православной, ортодоксальной, тяготеющие к ней, хотя организационно нередко отделенные от нее. Таковы, например, армяно-григорианская, монофивитская (Ближний Восток, Египет, Эфиопия), грузинская православная. — Ортодоксальное византийское христианство закрепило свои позиции на Балканском полуострове — в средние века на территории Болгарии, Сербии и, наконец, было принято на Руси.

За последние десятилетия появился новый археологический материал, что позволило переосмыслить данные давно известных письменных источников и внести заметные уточнения в общую картину развития христианства и церкви. Новые исследования вскрыли мощный и длительно существовавший пласт «народного христианства» — массового религиозного сознания, весьма поверхностно христианизированного, пронизанного множеством пережитков дохристианских, языческих представлений и верований, который дает значительно более сложную картину, достаточно отличную от той, которая предстает на основании письменных источников[31].

Значительно богаче мы представляем теперь культуру византийского общества, то место, которое занимала в его жизни религия[32]. История Византии, особенно церкви, до недавнего времени представлялась достаточно статичной, застойной. Но только теперь, с учетом нового археологического материала, появилась возможность составить представления о масштабах перемен, которые происходили во внутренней жизни Византии, откуда на Русь пришло христианство. Естественно, вызывается особый интерес к тому, что представляла собой византийская церковь того времени. Почему было принято именно византийское христианство?

В истории Древнего Рима III век был эпохой жесточайшего кризиса, потрясшего основы античного общества. Это кризис рабства и аграрных отношений, обеднение и упадок городов, античных городских общин, обострение социальных противоречий и, как следствие, политической борьбы, бесконечная череда узурпаторов и разрушительные гражданские войны, эпидемии и сокращение населения. В этот период страна не могла успешно противостоять вторжениям. Только к концу столетня начали намечаться тенденции к стабилизации. Некоторое смягчение рабства, предоставление рабам возможности вести самостоятельное хозяйство, распространение мелких хозяйств зависимых держателей-колонов — все это позволило временно приостановить дальнейший упадок. Античное общество вступило в последний период своего существования — эпоху поздней античности. В конце III века оно резко отличалось от того, каким было за столетие до этого, — страна богатых и процветающих городов, муниципальная знать которых могла подкармливать и увеселять своих неимущих сограждан, соревноваться между собой в украшении городов новыми общественными сооружениями, когда внутренний обмен и торговля достигли не виданных ранее размеров, экономически укрепляя единство огромной империи, простиравшейся от Британии до Евфрата.

К концу века население Римской империи сократилось не менее чем на четверть. Пустовали огромные массивы заброшенных земель, города находились в упадке, их знать обеднела и не могла поддерживать непрерывно возраставшее число неимущих. По подсчетам некоторых исследователей, «уровень жизни», благосостояния понизился вдвое по сравнению со II столетием. Приблизительно на столько же сократился внутренний обмен. Быстро росло крупное землевладение за счет земель городов и городской знати и разорявшегося свободного крестьянства. Усиливалась натурализация хозяйства.

Вторая половина III века — эпоха начала массового распространения христианства и глубокого кризиса язычества. Считают, что в начале IV века христиане составляли уже более 10 процентов населения империи. Ничтожная по масштабам Римской империи и ее удельному весу в духовной общественной жизни страны еще во II веке, секта стала весомой и реальной силой столетие спустя[33].

Античное общество напрягало последние силы, чтобы продлить свое существование. Было смягчено рабство, но одновременно широко открыты пути для закабаления и превращения в зависимых массы ранее свободных лиц. Резко возрос налоговый гнет. Пытаясь стабилизировать положение, законсервировать существующую структуру общества, государство встало на путь прикрепления каждого к своим занятиям. Земледельцев — к земле, ремесленников — к своим профессиям, бедневшую муниципальную знать — к своим городским обязанностям.

Реформы конца III — начала IV века оформляли рождение Поздней Римской империи, последней формы античной государственности — домината. Империя превращалась в централизованную бюрократическо-военную монархию с неограниченной властью императора-доминуса. Был резко усилен аппарат прямого административного управления, число провинций удвоено их делением. Вдвое увеличена армия, разделенная теперь на пограничную, для постоянной обороны границ, и мобильную, расквартированную внутри страны, для ведения длительных военных действий и подавления недовольства населения.

Нестабильность существования, гнет и притеснения создавали объективную основу дальнейшего распространения христианства. Как писал один из современников, только «сильные люди» могли благополучно жить в обществе того времени.

Духовные потребности все возраставшей части населения уже не удовлетворяли старые языческие культы, холодные и официозные, в высшей степени политические, служившие средством сплочения вокруг полиса, государства. Сами по себе они были всего лишь внешним выражением той системы ценностей, которые связывали человека с гражданской общиной, коллективом и ранее гарантировали его относительно благополучное существование. Как на земле слабый искал себе индивидуального «сильного» покровителя — патрона, так росла вера в христианского бога — небесного патрона, спасителя и утешителя. В конце III века императоры еще пытались добиться сплочения населения вокруг государственных языческих культов, но приверженность к ним падала. Народ уже не верил в силу и авторитет римской государственности, официальный культ. Изменить положение мог только обожествленный спаситель. Поэтому императоры все чаще стали претендовать не только на персональную связь с их личными богами-покровителями, но и на собственную божественность. Диоклетиан (284–305) был, по существу, последним римским императором, которому еще удалось временно упрочить общественно-политическое единство империи на основе языческого культа. Гонения на христиан при нем приобрели особенно энергичные размеры не только потому, что число их многократно умножилось и они стали значительно сильнее, но и потому, что христианство и церковь того времени были враждебны государству, являлись реальным препятствием на пути к упрочению внутреннего единства. Диоклетиан беспощадно преследовал тех, кто не принимал предписанного культа. В этот период христианство еще не было однородным. Непрерывно умножалось число направлений и течений. Ряды христиан стали интенсивно пополняться имущими. Из сообщества всеобщего братства христиан церковь все более отчетливо стала превращаться в организацию, возглавлявшуюся избранными и имущими. Увеличивалась дистанция между «посвященными» и «непосвященными». Росла духовная власть ее локальных глав — епископов: «кто не с епископом, тот вне церкви». Постепенно начинали вырисовываться очертания будущей единой общеимперской ее организации. В жизни и деятельности церкви все большую роль начали играть соборы — съезды духовенства, на которых решались спорные вопросы учения, церковной практики и обрядности. В церковной проповеди глуше и глуше звучало осуждение богатства.

Однако в массах продолжали жить раннехристианские идеалы. Они упрочивались контактами с восточными дуалистическими учениями, резко противопоставлявшими силы добра и зла, царство бога и мир сатаны. К числу последних нужно в первую очередь отнести распространившееся с середины III века на Востоке манихейство, оказавшее огромное влияние на последующее развитие народных ересей.

С массовым распространением христианства проблемы единства церкви обретали особое значение. Церковь не только выработала на собственной практике, но и усвоила идеи римской государственной практики конца III — начала IV века и в значительно больших, чем было свойственно последней, размерах стала рассматривать разномыслие как прямое предательство. Античное язычество не знало той остроты и беспощадности внутренних конфликтов, какими отличалось христианство. Подлинное его состояние к началу IV столетия было старательно фальсифицировано последующей христианской историографией. После окончательной победы христианства ортодоксальное направление уже не могло признать, что его предтечи пришли к началу решительной борьбы достаточно слабыми. Тогда бы отчетливей выступила подлинная роль государства, что было не особенно выгодно церкви.

Новейшие исследования житийной литературы обнаруживают, что немалое количество христианских мучеников, позднее причисленных к лику ортодоксальных святых, в конце III — начале IV века, в действительности принадлежало не к официально победившему христианству, а к признанным затем еретическим течениям, продолжавшим традиции раннего христианства. Таким образом, и внутренний конфликт в церкви нарастал.

По-видимому, правы те исследователи, которые считают, что и сама христианская церковь в начале IV века в не меньшей, а, может быть, в большей степени нуждалась в союзе с государством[34]. Это отчетливо видно и по той ожесточенной борьбе направлений в христианстве, которая развернулась сразу же после признания его законной религией.

Союз церкви и государства ведет свое начало от Константина I (306–337), признавшего равноправие христианства с другими культами и склонявшегося к особой его поддержке, за что он был признан православной церковью «равноапостольным». Тогда же начинается многовековая история европейских «христианских монархий» — христианского государства вообще, которая проходит через все средневековье.

В истории взаимоотношений Константина с христианством и церковью еще много неясного. Христианская Историография немало потрудилась над идеализацией Личности этого императора, стремясь освятить его авторитетом многое из того, что получило распространение в практике церкви и ее отношениях с государством лишь в дальнейшем.

То, что Константин формально стал «первым христианским императором», не бесспорно. Он действительно склонялся к христианству, поддерживал его, в императорском окружении было немало христиан, император прислушивался к их мнению. Но укоренившаяся легенда о принятии им крещения на смертном одре вызывает сомнения. Еще не умершая в современной историографии идея, что, создавая Константинополь, он одновременно стремился создать и новую «христианскую столицу», в противовес языческому Риму, не выдержала проверки.

Трезвый прагматик, настойчиво продолжавший политику Диоклетиана, Константин более всего был озабочен укреплением единства империи и дорожил многовековым авторитетом и сложившимся значением Рима как столицы единого государства. Он и его ближайшие преемники исходили из этой политической концепции, имевшей немаловажное значение и для истории церкви. Рим продолжал оставаться столицей, важнейшим символом единства империи. Основанный же в 324 году Константинополь мыслился не как новая столица империи, а только как личная императорская столица и одновременно главная военная ставка. При Диоклетиане «личной» столицей и центром управления была Никомедня. Отличие Константинополя заключалось в том, что старый Византий на Босфоре, ставший Константинополем, был заново отстроен как постоянная личная императорская столица. Но это его положение исторически было неустойчивым. Каждый новый император мог перенести свою столицу в любое место, казавшееся ему более удобным для управления, Константин и его преемники редко жили в столице. Вместе с ними кочевали верхушка администрации, главное военное командование, двор. В дальнейшем и правители западной половины империи часто меняли свои столицы-резиденции: ими были то Милан, то Равенна, то какой-либо иной крупный город империи. Константинополь исторически оказался идеальным центром восточной половины империи, а преемственность власти в династии Константина сделала его своего рода наследственной столицей.

Но даже при том, что в «личной» столице могли в большей степени проявиться собственные симпатии императора, не обнаруживается никаких следов его стремления превратить Константинополь в христианскую столицу. Церковное строительство в городе при нем и его ближайших преемниках было достаточно скромным, а церковный глава константинопольских христиан до второй половины IV века не возвышался в ряду обыкновенных епископов империи и находился в подчинении митрополита малоазийской Гераклеи. Все это никак не свидетельствует об активном стремлении императора поднять духовное значение и авторитет церкви Константинополя как христианской столицы. В этом плане Константин также признавал приоритет Рима. Римские епископы уже в 314 году получили в качестве резиденции Латеранский дворец.

В системе представлений самого Константина большую роль играла синкретическая система культов во главе с культом Солнца. Солярный культ фактически более других приближался к христианскому монотеизму, был реальным мостиком к единобожию[35]. Для Константина христианство было одним из элементов в совокупности культов, призванных упрочить идеологическое единство империи и императорское единовластие.

Проблема борьбы христианства и язычества в IV веке и отношения к ней императорской власти, государства во многом еще нуждается в изучении. Две трети столетия понадобились церкви для того, чтобы христианство восторжествовало. Однако у нас мало оснований считать, что государство постоянно и последовательно боролось с язычеством. Гонения против язычников во многих случаях были поверхностными, касались определенных групп, а не массы населения, зачастую обусловливались не столько религиозными, сколько государственно-политическими мотивами, судя по многочисленным эдиктам против язычества. Если верить в реальную результативность и последовательное осуществление каждого из них, оно должно было значительно раньше утратить свое значение и сойти с исторической сцены, чем это произошло в действительности.

Отношение Константина к христианству и церкви определялось политическими мотивами, политическим расчетом. Вероятно, не столь правильно прямое утверждение, что Константину был нужен союз не столько с христианством, сколько с церковью[36]. Было бы ошибочно противопоставлять одно другому, но Константину действительно нужен был союз не с христианством вообще, широким и разнородным религиозным движением, а с теми его направлениями, которые отвечали интересам верхушки позднеантичного общества и победу которых могла обеспечить церковь. Он в полной мере оценил ее готовность к союзу, как и потребность в поддержке, желание ради этого пойти на компромисс. Были ясны выгоды этого союза и возможности церковной организации как института.

Как нельзя более кстати подходил к условиям эпохи призыв к смирению, когда жестокой эксплуатации и угнетению подвергались не только рабы, но и все возраставшая масса свободного населения империи. Не случайно Ф. Энгельс подчеркивал, что христианство того времени «совершенно неповинно в постепенном отмирании античного рабства», трансформированных античных порядков[37]. Церковь не внесла никаких видимых изменений в реальное положение даже своих собственных рабов. И в VII веке они также трудились в поместьях и владениях церкви и монастырей.

Ближайшим советником и сподвижником Константина епископом Евсевием была разработана новая христианская концепция императорской власти. Евсевий опирался на эллинистическую идею «царя и царства». Однако если последняя склонялась к обожествлению самого царя, признанию его прямым продолжением божества, то в христианской концепции Евсевия, естественно, не могло быть места для прямого обожествления земного правителя. Переработав эллинистическую концепцию, Евсевий выдвинул идею монаршей власти милостью божьей. Так земной правитель из живого бога, родственника или потомка богов, превращался в его наместника, представителя и исполнителя божьей воли в земных делах. Бог правит всем — он «пантократор», вседержитель. Император вершит земные дела — он «космократор». Так формировалась христианская идея божественного происхождения земной власти, фактически опиравшаяся на давние римские традиции «священства» Римской державы.

Различие между признанием божественности происхождения власти и реальной божественности самого императора было не столь велико. Но последнее противоречило старым традициям римской государственности — «священства» державы. Императоров-богов породил III кризисный век.

В IV веке в связи с некоторой стабилизацией положения вновь ожили римские традиции. Идея «священного» Рима продолжала жить. Поэтому концепция Евсевия фактически складывалась не как концепция божественного происхождения власти каждого данного правителя, его персональной на этой основе «священности», а священства места, которое он занимал. Концепция Евсевия обосновывала императорское единовластие. Один бог на небе, один император на земле, отсюда и единство церкви: одна власть — одна церковь. Эта идея легла в основу концепции «христианской державы» Евсевия. Прежняя «священная» Римская империя превращалась в осененную божественным благословением державу христиан. Так утверждалась идея преемственности всей предшествующей римской истории и обосновывался тезис о спасении Римской империи через принятие христианства, возрождалась вера в ее возможное счастливое будущее. Этот «христианский оптимизм» сыграл немалую роль. Он существенно помог позднеантичному государству бороться за сохранение существующих порядков, превратил официальное христианство и церковь в важнейший инструмент идейной политики. Соответственно и император оказывался земным главой христиан, обязанным заботиться о распространении и утверждении христианства, покровителем и защитником церкви. Этот его христианский долг — будущая основа права критики церковью императорской власти, но, одновременно, и вмешательства последней в «земные» дела церкви.

Миланским эдиктом 313 года о веротерпимости христианство было признано равноправным наряду с другими официально признаваемыми государством верованиями. Согласно эдикту, «каждому предоставляется произвольно мысленно обращаться к той вере, которую он находит согласной с собственным убеждением, чтобы божество при всяком случае ниспосылало нам быструю помощь и всякие блага». С изданием Миланского эдикта церковь превратилась в официально признанную государством корпорацию, имевшую право не только на отправление культа, строительство храмов, но и на собственные имущества и доходы. Начинается превращение церкви в крупнейшего собственника империи, а духовенства в привилегированное сословие. Константин освободил его «от всех общественных обязанностей», чтобы оно служило «божеству со всей ревностью» для пользы «общественных дел». Церковь и клирики теперь не платили важнейшие государственные налоги. На нее распространялись те привилегии, которыми ранее обладали языческие храмы, — признание их священства — неприкосновенности, право давать покровительство, убежище, защиту и, наконец, официально признаваемый отпуск рабов на волю. Была признана посредническая роль церкви перед государственной властью, право ходатайства епископов перед ней по мирским делам и заботам своей паствы.

Константин, запретивший изуверские культы и жертвоприношения, гладиаторские бои, казнь рабов через распятие, закрывший немало храмов и конфисковавший их имущество, значительную часть его передал церкви. Из государственной казны выделялись немалые средства на благотворительную деятельность церкви. Эта практика государственной помощи, участия императорской власти в церковной благотворительности стала традицией. Государство осуществляло ее «руками церкви».

Так последняя из «одинокой» и «странствующей» превратилась в признанную государством, привилегированную и «воинствующую». Она отблагодарила императора, осуждая христиан, уклонявшихся от государственной, военной службы, выполнения своих гражданских обязанностей и повинностей. В новых условиях еще более интенсивно пошел процесс ее территориальной организации, формирования вселенской церкви, упрочения власти епископов, их контроля над духовенством. Церковь в немалой степени использовала поддержку и помощь государства, чтобы ослабить влияние паствы на выборы духовенства.

Территориальная организация церкви, по существу, копировала государственную. Главной общественно-государственной ячейкой был полис-город с подвластной ему сельской округой. Практически сложилось так, — что каждый город стал и центром епархии, подвластная ему церковная округа совпадала с сельской округой города. Образовалось много сотен епархий, группы провинций объединялись в более крупные единицы — диоцезы, епархии — в митрополии. Епископская власть во многом копировала гражданское управление. Росла власть епископа над подчиненным ему церковным диоцезом.

Начиная с IV века епископы все чаще выдвигались и избирались из городской знати, муниципальной аристократии, а духовенство преимущественно росло за счет зажиточных горожан. Городское духовенство было многочисленным и более образованным, господствовало в епархии. Долгое время горожане составляли большинство христиан. Авторитет христианско-церковного центра продолжал поддерживать и освящать характерное для античности господство города над округой, идею города как центра духовной власти и влияния.

С признанием церкви государством стало неуклонно расти число народных религиозных течений, отходивших от нее, становившихся все более враждебными ей и, соответственно, все более энергично преследуемых ею. К их числу на Востоке империи могут быть отнесены мессалианство, монтанизм, манихейство. Нередко стоявшие на грани разрыва с христианством, они выступали против идей, «примиряющих добро со злом», пытались в рамках своих религиозных общин осуществлять раннехристианские идеалы равенства и братства. Аскетический монтанизм на Востоке империи представлял собой отчетливо выраженную форму крестьянско-общинного протеста против существующих условий и защищавшей их церкви. В западной половине империи, прежде всего в Северной Африке, получил широкое распространение донатизм, выливавшийся в религиозную форму социального протеста. Донатисты выступали не только против союза церкви с государством, но и против богатства духовенства, требуя, чтобы оно было образцом «евангельской чистоты» для верующих. Постепенно складывался круг «низких», народных ересей, наиболее решительно отвергаемых и гонимых церковью.

Но и внутри ее самой уже вскоре после принятия Миланского эдикта разворачивается борьба течений. IV век открыл эпоху так называемых «триадологических» споров — о христианском понимании троичности божества (бог-отец, бог-сын — Христос и бог — дух святой), взаимосвязи и соотношении элементов Троицы. Александрийским священником Арием было выдвинуто положение, что Христос не обладает полной божественностью, то есть как творение бога-отца он не «единосущен», а только «подобносущен» ему. Учение Ария, низводившее Христа до положения полубожества, связанное еще с античным способом мышления, получило широкое распространение и популярность среди населения восточных провинций, особенно горожан.

Против Ария яростно выступили сторонники «единосущия», которые не могли допустить принижения степени божественности Христа. Развернулась ожесточенная борьба, которая привела к созыву в 325 году I Вселенского Никейского собора. На нем был выработан и утвержден в качестве символа веры догмат о том, что сын божий является единосущным богу-отцу. Другие суждения, в том числе и арианство, воспринимались как отклонения от истинного христианского учения, ересь. Однако соборное осуждение не снизило популярности арианства. Наоборот, оно получило еще более широкое распространение в восточных провинциях.

Собор был созван по настоянию церковных иерархов, прежде всего Евсевия, но руководил им император Константин, так как государству, по-видимому, было важно преодолеть церковные расхождения. Константин не воспрепятствовал осуждению арианства, но есть основания полагать, что в последующем он более симпатизировал ему, чем ортодоксальному христианству.

Помимо догматических вопросов на соборе были рассмотрены и другие, связанные с устройством церкви, определены права, полномочия и власть епископов. Собор в основном оформил церковную иерархию, упрочил зависимость епископов от митрополитов. Исторически сложилось несколько церквей, претендовавших на особое, положение в системе вселенской. Христианство зародилось и получило широкое распространение прежде всего на Востоке империи. Поэтому виднейшими центрами, со своими собственными сложившимися богословскими школами, стали Антиохия и Александрия. Александрийские епископы фактически стояли во главе всей церкви Египта и были инициаторами распространения христианства в соседних районах. Антиохийская главенствовала над большей частью церквей Востока империи. С ней была связана укреплявшаяся христианская церковь Армении и Грузии. Так исторически складывались основы будущих главных подразделений христианской церкви — патриархатов. На Западе такое место занимал Рим, бесспорно ставший там основным центром распространения христианства.

Вполне естественно, что встал вопрос «о старшинстве». Каждая из церквей претендовала на определенную самостоятельность. Для этого была выработана концепция обоснования прав церквей — их достоинство определялось «апостольским основанием». Римская церковь имела все данные претендовать на первенство как церковь, основанная ближайшим и любимым учеником Христа апостолом Петром, а также отличавшаяся упорством римских христиан в защите веры.

Здесь быстро утвердилось господство ортодоксального христианства, жесткая дисциплинарность отношений, юридизм мышления ее идеологов, характерные для римской традиции в целом. Нельзя сбрасывать со счетов и реальное столичное положение Рима в империи. Конечно, богатое языческое прошлое, многовековая роль столицы языческого государства и главного центра его культов, не очень украшало христианскую репутацию Рима, и позднее этот аспект скажется. Но в IV веке реально признанное положение Рима как столицы государства подкрепляло претензии римского епископа. Никейский собор признал его первенство в церкйи как по положению, так и по достоинству. За ним закреплялось право арбитра в церковных спорах и, соответственно, право обращений к нему, апелляции к его авторитету. Так фактически оформилась структура, иерархия вселенской церкви, главой которой был признан епископ римский, прямой предшественник будущих пап. На соборе западных епископов в 359 году он был признан единственным главой церкви и всех епископов западной половины империи, своего рода «патриархом» Запада.

В IV веке получает распространение и такой институт, как монашество. Отшельничество, анахоресис — уход от мира, отречение от него с целью ведения праведной, совершенной жизни — были известны давно. Документально анахореты зафиксированы в Египте во II веке. Известно давнее существование религиозных общин — предшественников позднеантичных монастырей. Но настоящее, массовое монашеское движение начинается на рубеже III–IV веков, и связано оно было с последствиями кризиса. Монастырь представлялся подобием «града» небесного, как отрицание и противоположность «града» земного — античного полиса. Из тысяч отшельников, порвавших с миром, образовались первые египетские монастыри в отдаленных, труднодоступных местах — в пустыне, в горах. Их основателями и создателями первых уставов считаются Антоний и Пахомий (конец III — середина IV века).

Монастыри были нескольких типов. Вначале лавра — объединение раздельно живущих отшельников, индивидуально обеспечивающих свое существование, но связанных определенными правилами общения, наличием общего главы и организатора. Первоначальную массу монашества составляла сельская и городская беднота, обеспечивавшая свое существование работой по найму в сельском хозяйстве, собственным ремесленным трудом. Позднее появляются общежительные монастыри с совместным или келейным проживанием монахов, более строгими распорядком и дисциплиной, обязательным трудом, общим участием в молитвах и присутствием на богослужениях.

Ставший образцовым общежительный устав был разработан одним из «отцов восточной церкви» Василием Великим (330–379). Он регламентировал весь распорядок жизни монашества: время физического труда, религиозных упражнений и молитв. Такие монастыри стали вскоре превращаться в самостоятельные хозяйственные организмы. Они имели и обрабатывали свои земли, вели торговлю изделиями монахов-ремесленников. Василий Великий уже рекомендовал основывать монастыри ближе к городам, чтобы обеспечить приток горожан. Таким образом, постепенно они распространяются повсеместно. Монашество начинает играть более активную роль в духовной жизни общества и города. К концу IV столетия оно становится влиятельной силон.

В это же время проводилась огромная работа по систематизации христианского вероучения. Это была эпоха расцвета патристики, деятельности наиболее выдающихся «отцов церкви» — Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иеронима Блаженного, Амвросия Медиоланского, Августина. В своих произведениях они дали развернутое религиозно-философское обоснование ортодоксальной христианской доктрины, использовав и приспособив к задачам церкви элементы наследия античной философии, современного им неоплатонизма. Особенно значительна в этом отношении была роль «трех великих каппадокийцев» — Василия Великого, Григория Нисского и Григория Богослова, разработавших учение о трех ипостасях — образах, проявлениях единой божественной сущности, завершивших закладку основ всей христианской ортодоксии. Они не только внесли огромный вклад в разработку христианского богословия, критику язычества, арианства — всех основных учений, враждебных ортодоксальному христианству, но практически подготовили идейный разгром арианства и обеспечили полную победу никейской догмы на II Вселенском Константинопольском соборе 381 года. Церковь пришла к торжеству христианства достаточно единой.

Была проделана колоссальная работа по разработке христианской литургии — богослужения, обрядности, создан календарь христианских праздников, основные типы произведений христианской литературы, сформировались каноны-правила и принципы их составления. В трудах «отцов церкви» были развиты и детализированы принципы и нормы христианской морали и этики. Церковь распространила и закрепила свое влияние на важнейшие стороны духовной жизни общества. Начинается расцвет житийной, агиографической литературы.

В годы правления императора Феодосия I (378–395), после Константинопольского собора 381 года, церковь вступила в эпоху торжества христианства. К концу IV столетия подавляющее большинство населения империи — от 70 до 80 процентов — составляли христиане. Конечно, значительная часть восприняла основные христианские идеи весьма поверхностно. Среди представителей господствующего класса было немало таких, для кого христианство оставалось своеобразным вариантом обязательного государственного культа. Их обращение в христианство было во многом формальным, в глубине души они считали его полезной для общества и народа верой, а сами продолжали оставаться достаточно свободомыслящими, то есть политическими христианами, внутренне достаточно нейтральными к христианскому вероучению, если не скептически относящимися к нему.

Реальная христианизация самосознания господствующего класса происходила достаточно медленно. Фактически она завершилась к концу позднеантичной эпохи, если не с ее падением. Народное самосознание продолжало разрабатывать в христианстве свои идеи, вместе с тем в нем сохранялись и языческие традиции.

Однако в целом торжество христианства и церкви совершилось. Новая эпоха в их истории была открыта знаменитыми эдиктами 390–392 годов, первый из которых официально объявлял христианство ортодоксально-никейской догмы государственной религией Римской империи, а второй запрещал отправления языческих культов и предписывал закрытие и уничтожение всех языческих храмов. Язычникам было предложено перейти в христианство.

Через три года империя распалась на два самостоятельных государства: Византию (в восточной ее половине) и Западную Римскую империю. Но окончательно сложившаяся за столетие государственного единства вселенская христианская церковь стала исторической реальностью.

Следующая глава >

history.wikireading.ru

Реферат - От язычества к христианству

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

С КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: От язычества к христианству. Господин Великий Новгород. Начати старыми словесы трудных повестей”

Выполнил студент 33 группы

Корниенко Алексей

Киев 2009

От язычества к христианству

Древнерусское язычество, с точки зрения многих исследователей, недостаточно изучено, хотя настолько глубоко проникло практически во все стороны русской культуры, не исключая и христианства, что до сих пор мы встречаемся со многими его явлениями. Период домонгольской Руси иногда называют “золотым веком” ранней русской культуры [23], но не одно лишь христианство составляло сущность этого периода — языческие основы присутствуют и в фольклоре, и упоминаются в летописях.

Обожествляя природу во всех ее проявлениях, древний славянин связывал свои радости с добрым божеством, а горести — со злым. Так появились первые объекты поклонения, о чем вдохновенно писал Кайсаров: “История человечества показывает нам, что до того еще, как человек не знал искусства делать себе изображения богов, чтил он некоторые предметы, предлагаемые ему природою. С удивлением взирал он на огненный шар, катящийся над его головою, стоял у порывистого ручья, шумно ниспадавшего с горы в долину, чувствовал приятное дуновение воздуха, изумлялся, был вне себя от восторга; он не примечал, чтобы существо, подобное ему, всем этим управляло” [199, с. 28, 29]. Не обнаружив таких существ, славяне поклонялись природе: рекам (Бугу или Дону), озерам (Ильмень-озеру), рощам или холмам (недаром в фольклоре упоминается Лысая гора). Это самый древний слой языческих верований, с ним связаны все последующие божества и объекты поклонения.

Поэтическое одухотворение природы вызвало к жизни в сознании древних славян представления о различных неперсонифицированных божествах, злых и добрых. Одни оберегали дом, угодья и окружающую природу, другие, враждебные человеку,-— требовали особого к себе отношения. Духов было великое множество: домовой, банник (дух бани), кутный бог, дрёма (вспомним детскую песенку “Ходит Дрёма возле дома”), баюн (кот-баюн — сказочник), домашние духи-“вредители” — злыдни, бесы, шишиги, кикиморы. Добрые и злые божества населяли и окрестности. Русалки первоначально были берегинями, помогающими попавшему в беду человеку, и только христианское мировоззрение превратило их в утопленниц. Были и другие берегини: первоначально женское божество Полкан (“полуконь”, позже превратилось в сказочного богатыря полуконя, получеловека), возникшее по аналогии с другими подобными божествами — птицами с лицом женщины: Жар-птица, Ноготь-птица, оберегающими жизнь человека, его скот, посевы. Лесные духи — разные лешие, мавки, лихо одноглазое, анчутки (помесь черта и утки) — олицетворяли опасные силы природы.

Развитие отношений с природой, попытки лучше понять ее привели к персонификации сил природы — появлению могущественных богов. Центральное место занимают божества солнца, света, с ними славяне связывали происхождение всего земного, в том числе своего рода. Таким богом был Даждьбог, создавший свет, тепло, солнце, времена года, бог, охраняющий род (в “Слове о полку Игореве” славяне называются даждьбожьими внуками). У многих племен западных славян таким божеством был Световид с четырьмя лицами, символизирующими его власть на четыре стороны света, даровавший людям урожай, изобилие, свет и тепло. Бог солнца Хоре был также и богом врачевания. Его имя произошло от греческого понятия, обозначающего круг (отсюда хоровод, хоромы —-круговая застройка) [199].

Особое место в пантеоне славянских богов занимал Перун. Любопытно, что когда в 988 году киевский князь Владимир принял христианство, то “Перун, как важнейший из богов, получил и большее наказание перед прочими богами. В Киеве его привязали к лошадям и таким образом тащили по городу до реки, а там двенадцать молодых людей били его палками, а потом бросили в реку и сделали конец его славе” [там же, с. 56].

После Перуна по значимости шел Велес-Волос. Б. Рыбаков считает, что он был также богом богатства. “Выражение идеи богатства… ведет нас в совершенно определенную историческую эпоху, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, “говяда”, т. е. в бронзовый век” [там же, с. 220]. Культ Велеса был связан с культом мертвых, культом предков: предавая мертвых земле, славяне считали, что они помогают плодородию и богатому урожаю. Вплоть до XIX века крестьяне оставляли ему в жертву колосья “на бородку” от последнего снопа, отсюда у славянских народов почтительное отношение к последнему снопу, его зерна считали плодовитыми и примешивали к посевным.

Кроме природных божеств, а также Рода и Рожаниц, был Дид — прародитель, “хранитель рода и прежде всего детей”… Для тех, кто считали, что ведут свой род от Перуна… это еще и синоним Перуна” К таким божествам относили и женские божества — Золотую Бабу, Мокошь — покровительницу домашнего изобилия и женских рукоделий. Богиню Мокошь воспринимали как “мать счастья”, рисовали “пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни” [там же, с. 15, 187].

Особое место в языческом сознании древних славян занимали календарные праздники, они расширяли пантеон богов, приурочивая к главным природным состояниям множество других объектов поклонения. Многие праздники приходились на переломные периоды природных циклов — встречи и проводы зимы (коляда и масленица), весны (радуница и семик), лета (русалии и купала) — или были связаны с земледельческими работами. До наших времен сохранился праздник Коляды (лат. calendae), воплощения новогоднего цикла, которому на святках посвящались величальные песни — колядки. “Солнце наряжается по-праздничному в сарафан и кокошник и едет “в малеваному возочку на вороному конечку” в теплые страны (к весне и лету)” [там же, с. 77]. На смену старому нарождается “новое солнце”, оно и будет светить в новом году. До сих пор мы представляем Новый год в виде младенца или маленького мальчика.

Самым известным летним праздником был Купала, или Ярила, праздновавшийся в день летнего солнцестояния. Обряды, совершаемые на празднике, и название — Купала (от глагола купать, кипеть; родств. лат. cupido “стремление”) указывают на связь купальских ритуалов с огнем — земным и небесным (солнцем). “В ночь на 24 июня был обычай не спать: караулить встречу месяца с солнцем...” В эту ночь жгли костры, прыгали через них, чтобы показать молодечество и испытать счастье. Считалось, что в эту ночь могут происходить различные чудеса. Непременным ритуалом праздника было предание соломенной куклы Купалы огню под шутки, непристойные песни и причитания [там же, с. 78].

Были на Руси свои боги любви — Лада или Лель, подобный греческому Амуру, различные местные божества. Славяно-русскую мифологию, богатую и поэтичную, постигла печальная участь: при введении христианства, по свидетельству летописей, целые деревни, где жители держались за прежнюю веру, выжигались и уничтожались, а вместе с ними ушли в небытие многие славянские мифы.

Конечно, христианство должно было сыграть и сыграло свою главную роль в культуре и истории России, в период становления русской государственности оно стало ее цементирующей основой. Христианство нашло на Руси и свою культурную основу: почитание главы рода, его зачинателя органически сплелось с идеей Бога-Творца, Бога-Отца, создателя, заступника и высшего судии. В древнем язычестве (у балтийских славян) было триглавое божество Триглав, головы которого символизировали власть над тремя царствами — небом, землей и преисподней. Эти языческие верования как бы предвосхитили некоторые стороны христианского культа.

Многие элементы славянского язычества органично вошли в христианскую культуру. Календарные праздники древних славян воплотились в праздниках, посвященных христианским святым: праздник Купала соединился с поклонением Иоанну Крестителю, Перун преобразовался в образ Ильи-пророка, Мокошь — в Параскеву Пятницу, которой выстроена была в Новгороде церковь, праздник масленицы предваряет великий пост и так далее. Главные праздники христианства сочетаются как с календарными состояниями природы, так и со сроками полевых работ. Совсем не случайно праздник Пасхи, воскресения Бога является весенним праздником, когда возрождается (воскресает) земля и все живое. Не случайно Рождество Христово приходится на тот же период, что и праздник Коляда, когда рождение младенца-солнца отождествляется с рождением младенца Христа. Праздник же Рождества Богоматери приходится как раз на окончание уборки урожая.

Однако взаимодействие славянского язычества с христианством не было безоблачным, их отношения не сводились к простой замене одних божеств другими. Переосмысление языческих богов и их функций произошло, скорее, вопреки, чем благодаря христианству, особенно сильно порицавшему веселые праздники, на которых хмельной разгул, брань, гаданья имели магическое значение. Официальная русская государственность и церковь всячески поносили язычество: одна из записей XI века гласит, что люди живут “не слушая божественных словес, не аще плясци или гудци (играя на гудках) или ин хто игрецъ позовёть на игрище или на какое зборище идольское, то вси тамо текут радуяся… и весь день то (т) предстоят позорьствуюе тамо” [там же, с. 146].

Приход христианства на Русь, определенным образом негативно сказавшийся на языческой культуре, имел важные, далеко идущие последствия — и политические (объединение Руси вокруг общей религии, заключение союза с Византией), и культурные. Христианство обогатило русскую культуру множеством уже развитых культурных ценностей, придало безудержной поэтической фантазии древних славян более совершенную и гармонизированную форму, внесло в славянский мир сложнейшую логическую и образную систему, выработанную человечеством. Принятие христианства было осознанным выбором Владимира Святославича, хотя некоторые источники утверждают, что якобы первое крещение приняли киевские князья Дир и Аскольд еще в 60-е годы IX века, практически за сто лет до официального принятия христианства. Благодаря просветительской деятельности Кирилла и Мефодия еще до реформ Владимира на Руси были переведены с греческого некоторые богословские книги, поэтому просвещенные и грамотные люди в какой-то мере были знакомы с текстами Священного писания.

Христианство ввело Русь в культуру остальной Европы, что было немаловажно для развития и укрепления внешнеполитических связей. “Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю” [23, с. 15]. Как мировая религия, христианство отвечало интересам практически любой народности, входившей в русское государство, и во многом способствовало дальнейшему развитию общества на протяжении последующих эпох.

Культурную роль принятия христианства на Руси трудно переоценить. Одним из самых значительных последствий этого явления была выработка нового мировоззрения, в котором непосредственность, искренность и целостность языческого мировоззрения сочетались с высокими моральными установками, с идеей жертвенности во имя общего дела, наконец, с идеей единства, столь необходимого феодальному государству.

Господин Великий Новгород

К XII веку Россия насчитывала множество богатых городов — Чернигов, Полоцк, Галич, Смоленск, Суздаль, Владимир и другие. Недаром скандинавы называли Северо-Западную Русь Гардарикой — “страной городов”. Появляются “стольные” города с резиденциями князей, монастырями, соборами, боярскими палатами. Постепенно устанавливается особый тип русского города — “окольный город”. В центре сооружается укрепление — детинец, с XIV века именуемый кремлем. В кремле находились резиденция князя и все административные здания. Рядом с кремлем располагался посад с торговой площадью, как правило, обнесенный мощными стенами. Строительство домов ведется по улицам, мощенным деревом, но за отсутствием общего плана застройки улицы на всем своем протяжении имели разную ширину и были кривыми и извилистыми. Русский средневековый город отличался от городов европейского типа: для них характерны были тесная застройка и узкие улицы, поэтому они росли ввысь, а все земельные участки горожан находились за городскими воротами. На Руси города строили просторно, дома располагались вольготно, вокруг жилищ — дворы, палисадники, сады, огороды. Европейские города либо подчинялись сеньору, либо были вольными, русские — находились под властью феодалов и церкви. Города на Руси были центрами торговли и ремесла, но в них еще не сложился, не оформился средний класс (подобный западноевропейскому бюргерству) со своими культурными и моральными ценностями.

К XII—XIII векам насчитывалось уже примерно 300 городов, в которых ремесленники представляли около 60 специальностей. По качеству изготовления оружия, доспехов, украшений русским мастерам не было равных в Европе. Хотя городские жители в социальном отношении не были однородными, но все они находились в равном положении перед власть имущими — и экономически, и политически.

Вокруг городов группировались деревни и села, входившие в земельные владения князей, бояр и церкви. Существовали города-крепости с немногочисленным населением. Развитие городов немало способствовало отделению целых областей от Киева.

Среди русских городов один выделялся своей абсолютной неповторимостью, в былинах и сказаниях его называли с почтительной торжественностью: господин Великий Новгород. Знаменит он был прежде всего своей древностью: на реке Волхов уже в IX веке (в летописи упоминается 859 год) стояло поселение, разделенное рекой на Торговую и Софийскую стороны, которые соединял Великий мост. Другая его особенность — многонациональность: здесь жили не только славяне, но и другие народности: водь, ижора, карелы, чудь, финны. Окрестные места были суровыми, но благодатными и для земледелия, и для охоты, и для рыбной ловли. В Новгороде варили соль (в ту пору весьма важный и ценный продукт), в окрестностях добывали железо. Новгородские ремесленники славились далеко за пределами своих земель. Новгород располагался на удобных водных путях, и прочие ремесленные города — Псков, Старая Русса, Великие Луки — поставляли через него свои изделия на внутренний и внешний рынок. Новгородцы имели торговые связи с Швецией. Данией, Германией, куда поставлялись изделия гончаров, ювелиров, оружейников и обычные дары природы — воск и мед, лен и пенька, меха, моржовые клыки. Из Европы везли сукно, предметы роскоши. Город рос и богател, украшался, строился, один из первых (если не единственный!) построил систему водоотведения (канализацию).

Не только экономическая самостоятельность делала Новгород единственным в своем роде: он был самостоятелен и политически. Еще в начале XI века город отказался платить дань великому князю и стал приглашать к себе “княжити” князей по своему выбору. В 1126 году новгородцы выбирают посадника из местных жителей (конечно, не простолюдина или ремесленника, а боярина), но именно так в первый и последний раз в Древней Руси появилась республика, где главные вопросы решало вече — собрание свободных жителей города (бояр, купцов и “черных людей” — ремесленников и мелких торговцев), избиравшее из бояр посадника, который ведал всеми делами Новгородской земли, и тысяцкого — начальника новгородского войска. Вместе с ними управлением города занимался архиепископ, он был казначеем, распорядителем земли и торговли, ведал внешней политикой, возглавлял церковный суд, наблюдал за ведением летописей, имел людей, состоявших у него на военной службе, и полк воинов. При этом в Новгороде было самоуправление. Город был поделен на пять округов (“концов”). В каждом округе было свое вече, выбиравшее старост, осуществлявших власть в округе. Только не было мира и благополучия в Новгороде: постоянно вспыхивали восстания горожан и крестьян, недовольных правлением бояр. “В 1228 году “простая чадь” Новгорода расправилась с архиепископом Арсением, прогнала его “акы злодея, пхающе за ворот” [125, с. 93]. С 1236 года князем в Новгороде стал Александр Ярославич (1220—1263), будущий Невский.

Новгородцы отличались от большинства жителей Руси более суровым в своем стремлении к справедливости и свободе отношением сограждан друг к другу, но и более возбудимым, “бунташным” духом. Дело, очевидно, в том, что, как пишет известный русский историк С. М. Соловьев (1820—1879), само вече имело неопределенный характер. Народ собирался на него по колокольному звону, чтобы выслушать князя, посадника или любых “недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица”. Поэтому новгородцы выглядели крамольниками, присвоившими себе “волю любить добрых и казнить злых” [280, т. 2, с. 28]. Новгородский люд был и более развитым, способным дать достойный отпор любому враждебному для них действию — от великокняжеского посягновения на их независимость до вражеской агрессии.

В Новгороде было 69 церквей, в центре города возвышалась крепость (детинец) с мощными башнями и бойницами в них. Новгородские храмы, предназначенные не столько для торжественных, сколько для повседневных служб, отличались скромностью, а иногда использовались как складские помещения. Новгородские летописи, в отличие от других, например киевских, всегда торжественных, велеречивых и субъективных, просты в описании фактов, летописцев больше заботит точная запись событий новгородской жизни. Да и писались летописи не в монастырях, а среди так называемого “белого” духовенства, близкого к мирской жизни.

Начати старыми словесы трудных повестей”

Период развития культуры домонгольской Руси обладает одной важной особенностью. До сих пор мы имели дело с историей древнерусского государства, в XII веке — это уже история самостоятельных княжеств и их политического и экономического противостояния, о чем свидетельствуют летописи и другие письменные источники. Их авторы призывают Русь к единству, но — подчеркнем — к единству политическому, а не к некоей религиозной или “русской идее”. Киевская Русь к тому времени утеряла свои позиции как централизующая власть. Многие удельные князья претендовали на киевский престол, усилились набеги окрестных кочевых и прочих племен, а выстоять под их натиском, сохранить свою независимость можно было только в единстве. Это прекрасно понимали образованные люди своего времени, они обращались не столько к народу, сколько к князьям, убеждая их в необходимости воссоединения: взывали к разуму, совести, доброй воле, славному прошлому.

Не удивительно, что слово, прежде всего письменное, начинает приобретать огромное значение, распространяется грамотность, особенно среди горожан. Князья, бояре, монастыри составляли библиотеки из наиболее значительных книг, их писали или переводили с других языков, переписывали, украшали орнаментами, виньетками, заглавными буквами — “буквицами”.

Раздробленность Руси привела к тому, что ее культура вбирает в себя областнические элементы, свойственные до того образу жизни жителей лишь определенной местности. В обособившихся друг от друга княжествах создавались свои обычаи и традиции, изменения касались не только поведения, одежды (отсюда такое разнообразие народных костюмов), песен, танцев, устных рассказов и былин, но и языка: постепенно углубляющиеся местные произносительные, лексические и грамматические расхождения привели к возникновению диалектов — местных наречий.

Русский фольклор также приобретает местные, областнические особенности. Появляются былины Киевского цикла, Новгородского цикла, по мнению большинства исследователей, существовали рязанские, ростовские, черниговские и другие былины. Сохранились, к сожалению, только Киевский и Новгородский циклы, отражающие различные типы государственности, характер отношений к государству составителей былин, следовательно, и самого народа. Для Киевского цикла характерно столкновение богатыря и князя, как в былине об Иване Гостином сыне, вызвавшемся на пиру Владимира показать свою удаль. Те, кто друг за друга попрятался, не приняв вызова Владимира, начали ставить заклады, при этом за Ивана об заклад бьются “руськи богатыри”, а за князя “бояра всё”. Это противопоставление двух сил уже носит социальный оттенок. В былине “Ставр Годинович” с князем состязается не богатырь, а жена Ставра Годиновича “Василиса, дочь Никулишна”, своим хитроумием победив не только князя, но и Алешу Поповича с Добрыней Никитичем. Новгородские герои более демократичны: Садко, например, не богатырь и не воин, а бедный гусляр, чудом получивший богатство и сумевший благодаря таланту и уму выбраться из пучин царя морского. Василий Буслаев, который со своей “хороброй дружинушкой” свершал буйные набеги, чем занимались некогда реальные новгородские “ушкуйники”, от Белого моря до Черного, бьется об заклад со всем Новгородом. При этом он, будучи весьма благочестивым, посетил святые места “душа спасти”. “Даже отправляясь на богомолье, замаливать свои грехи, Василий Буслаев остается таким же бунтарем. Но только теперь он вступает в единоборство с судьбой...” [48, с. 477].

Величайшим творением древнерусской культуры конца XII века является “Слово о полку Игореве” (1187), остающееся пока анонимным. По мнению Д. С. Лихачева, автор мог быть приближенным Игоря или Святослава, киевлянином или черниговцем, дружинником или ученым “книжником”. Некоторые считают, что автор — грамотный половец, не понаслышке знакомый с перипетиями похода, тем более, что задолго до описываемого похода хан Кончак был другом князя Игоря, и им вместе приходилось выступать против русских князей. Третьи предполагают, что “автор “Слова”, очевидно, был богатым феодалом, поэтом-певцом князей Ольговичей… и жил в Киеве при дворе старшего в их роде Святослава” [121, т. 2, с. 426]. Имя автора “Слова” до сих пор неизвестно и, считает Лихачев, вряд ли станет когда-нибудь известно.

В “Слове”, как в фокусе, соединилось многое: прошлое и настоящее Руси, реальность и идеальные представления о должном, язычество и христианство, и это поставило его в разряд произведений с мировой известностью. В лучших традициях мировой культуры автор произведения видит истину в прошлом, когда Русь еще была единой. Ко времени написания “Слова” Киев уже утратил свое могущество, а многие князья перестали играть сколько-нибудь значительные роли, поэтому странно, на первый взгляд, что в повествовании носителем идеала выступает киевский князь Святослав (“грозный, великий”) — на самом деле незначительный персонаж истории. Автор призывает князей Всеволода Суздальского, Ярослава Галицкого, Романа Волынского выступить за Киев, несмотря на то, что в исторической реальности они были не столь могущественны, да и сами претендовали на киевский престол. Все эти исторические несоответствия — лишь художественный прием: автору важно, говоря о желательном и должном, показать идеального героя, идеальное состояние Руси. “Идейная сила “Слова” состояла в том, что оно пыталось противостоять политической действительности с позиций в данных условиях хотя и несбыточного, но высокого идеала… Столкновение высокого идеала с печальной действительностью обусловило… органическое слияние гражданского пафоса с поэтической одухотворенностью...” [там же].

Так соотносятся в “Слове” реальное и идеальное: автор не писал хронику похода, а создавал художественное произведение, и такое соотнесение — одно из непременных условий искусства. Интересны в “Слове” соединение языческих и христианских воззрений, отражающих особенности русской культуры того времени, авторское представление о мире как о Космосе, в котором все едино — человек, история, природа, символы добра и зла, выраженные через природные состояния света и тьмы, солнца и месяца. Знаменитый эпизод солнечного затмения — символическое предупреждение Игорю о неудаче похода, поэтому опрометчивым и дерзким кажется князьям и дружинникам пренебрежение Игоря таким серьезным “знамением”. (Предания рода Ольговичей — потомков князя Олега, а также летописи сохранили сведения о том, что многие бедствия были связаны с солнечными затмениями).

Образ солнца как бы сопровождает князя Игоря на всем протяжении его похода и поражения: в самом начале Игорь “възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся свои вой прикрыты”; по пути “Солнце ему тьмою путь заступаше”; на Каяле “тьма свет покрыла”, Ярославна в своем плаче-заклинании восклицает: “Светлое и тресветлое слънце!” Но не только в этом заложена языческая символика “Слова”. Автор соединяет действия людей с разными состояниями живой, одухотворенной природы: здесь действуют не только свет и тьма, но и ветер, гроза, тучи, звери и птицы, деревья и травы. И, главное, он связывает людей с языческими богами: не только дружинники Игоря — даждьбожьи внуки, но и Боян вещий — “внук” Белеса, Стрибог выступает покровителем половцев, а выражение “Буй тур” (Бешеный Бык), адресованное Всеволоду, восходит к тюркским (половецким) мифологическим образам. Ярославна в своем плаче использует языческие заклинания.

Язык “Слова” удивительно поэтичен: то торжественно приподнятый, то лиричный, то величественно горделивый, то бесконечно печальный, он до сих пор не утратил своего пафоса.

Жанр “Слова” стал традиционным для древнерусской литературы. В начале XI века были написаны “Слово о законе и благодати”, “Слово о вере варяжской”, “Слово о князехъ”, в которых говорилось о насущных проблемах своего времени. Автор “Слова о князехъ” обличал враждующих князей в гневной фразе: “Славы и чести вы лишитесь за свое злопамятство и вражду” [23, с. 29].

Один из сторонников неограниченной власти владимирского князя, некий Даниил по прозванию Заточник пишет послание князю с тем, чтобы привлечь его внимание к обездоленным, зависимым от него людям. Послание известно в двух вариантах — “Слово Даниила Заточеника, еже написа своему князю Ярославу Володимировичю” (XII век) и “Моление Даниила Заточника” (составленное на основе “Слова” в XIII веке). В “Слове” автор жалуется князю на свое нищенское состояние, хотя он человек образованный; в “Молении” он обличает бояр, создавая идеальный образ князя — защитника подданных. Даниил Заточник предлагает себя князю в качестве советника, поскольку он, по его признанию не храбр “на рати”, но зато силен в “словах” и “крепок умом”. Блестящий слог обнаруживает у автора дар публициста:

«Яко же бо олово гинет часто разливаемо, тако и человек, приемля многия беды… Злато съкрушается огнемъ, а человекъ напастьми; пшеница бо много мучима чистъ хлеб являет, а в печали обретаеть человекъ умъ свръшенъ. Молеве, княжи, ризы едять, а печаль человека; печалну бо мужу засышють (засушат) кости. Аще кто в печали человека призрит, какъ студеною водою напоить во знойный день… Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачают устне твои и послание твое аки рай с плодом… Да не будет, княже мои, господине, рука твоя согбена на подаяние убогих; ни чашею бо море расчерпати, ни нашим иманиемъ твоего дому истощити. Яко же бо неводь не удержитъ воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни серебра, но раздавай людем» [102, с. 119].

Главным пафосом “Слова” Даниила Заточника становятся защита обездоленных, представление о княжеской власти как власти справедливой. Автор восторгается книжной ученостью, умело использует иронию, прославляет силу ума: “Вострубим, яко в златокованныя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа” [там же, с. 117].

Высокой образованностью отличались многие древнерусские писатели, например, епископ Кирилл Туровский (ок. 1130-х годов — не позднее 1182), автор торжественных “Слов” и поучений, Климент Смолятич, киевский митрополит в 1147—1154 годах, боровшийся за независимость русской церкви от Византии, знавший сочинения Гомера, Аристотеля, Платона.

Большое место в искусстве Руси продолжают занимать летописи, также гласящие о феодальной раздробленности. Именно в это время Волынское княжество пытается создать первую историю России в процессе переписывания Ипатьевской летописи. Правда и этим попыткам по-прежнему присуща субъективность: взгляды летописцев на историю зависят от их политических привязанностей, переписчики также вносят в тексты оценочный момент. Таким образом, русскую историю начали переписывать уже в древности.

Использованная литература :

1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.

www.ronl.ru

— Часть 4 Христианство в контексте языческой культуры Древнего Рима

Заключение

Проблема взаимоотношений христианства и язычества в Римской империи в III-IV вв. практически не была предметом специального исследования ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. Исследовались лишь отдельные ее аспекты, причем преимущественно в зарубежной историографии.

Общим итогом развития религий в Римской империи в III в. стало постепенное сближение язычества и христианства в самых различных аспектах. Это сближение подготовило относительно быструю победу христианства над язычеством и сравнительно безболезненную адаптацию христианства в структуры Римской империи.

Для развития христианства особое значение имел III в., который стал временем напряженных духовных и религиозных исканий, обусловленных глубокими изменениями в общественном и индивидуальном сознании людей того времени, вызванными экономическими, социальными, политическими и культурными проявлениями кризиса.

Особое значение в жизни ранних христианских общин занимало отношение верующих и общины в целом с императорской властью. Они были сложными и довольно противоречивыми. В Евангелиях содержатся четкие указания на повиновение властям и честное выполнение всех необходимых обязанностей. При существующих в Риме еще с республиканского времени религиозной терпимости, многочисленных культах, преимущественном интересе к внешней стороне религиозного поклонения новая религия не могла вызвать каких-либо подозрений со стороны императорской власти. Однако положение было не столь простым и однозначным.

Вера в пришествие Христа как Мессии, который должен покарать людей, концепция земной жизни как мира, наполненного грехом, пороками и преступлениями, который должен быть осужден во время Страшного суда и разрушен, а на его обломках, должно быть создано тысячелетнее царство справедливости, стояла в очевидной оппозиции к концепции золотого века, довольства, могущества и процветания Римской империи, олицетворяемой и поддерживаемой императорской властью. Христиане отрицали тем самым всю систему духовных и культурных ценностей античного мира. Сама апелляция христианского вероучения к обиженным, гонимым, плачущим аккумулировала в христианских общинах все недовольные существующей жизнью социальные элементы.

Победа христианства над язычеством была достигнута в ожесточенной борьбе, но в процессе христианизации не оставалось неизменным само христианство, которое постепенно вырабатывало догматическую систему, частью которой было освящение существующих политических и общественных порядков.

Исторические условия способствовали тому, что отказ от язычества в качестве государственной религии Римской империи и переход этой роли к христианству означали не окончательный разрыв с прошлым, но сохранение основных светских традиций и трансформацию их применительно к новой обстановке.

Список источников и литературы

ИСТОЧНИКИ

1. Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. Пер. С.Н. Кондратьева; Под ред. А.И. Доватура. - М.: Наука, 1992. - 384 с.

2. Дион Кассий Римская история. – СПб.: Евразия, 2001.

3. Публий Тацит Корнелий. Собрание сочинений в 2-х т. / Изд. Подготовили А.С.Бобович, Я.М.Боровский, М.Е.Сергеенко. – М.-Л.: Наука, 1969.

4. Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. – М.: Политиздат, 1990. – 479 с.

МОНОГРАФИИ, ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

5. Абрамзон М.Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской Империи. – М.: Изд-во Инст-та археологии РАН, 1995.

6. Буассье Г. Падение язычества. Исследование последней религиозной борьбы на Западе в IV в. / Пер. с франц. под ред. и с пред. М.С.Корелина. - М.: Кнорус, 2006.

7. Бычков В.В. Эстетика поздней античности. II - III века. - M.: Прогресс, 1981.

8. Власов С.М. Константин Великий. М.: Молодая гвардия, 2001. - 310 с.

9. Всемирная история. В 10-ти тт. / Глав, редакция: Е.М.Жуков (глав, ред.) и др. - Т.2 / Под ред.С.Л.Утченко (отв.ред.) и др. - М.: Госполитиздат, 1956. - 899 с.

10. Виппер Р. Ю. Рим и раннее христианство. - М. - Л.: ОГИЗ, 1954.

11. Гиббон Э. История упадка и разрушения Великой Римской империи: Закат и падение Римской империи: В 7 т. Т.3 / Пер. с англ. - М.: ТЕРРА, 1997. - 624 с.

12. Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян.- М.,1999.

13. Голубцова Н.И. Идеологическая борьба в Риме на рубеже IV-V вв. // Из истории социально-политических идей. Сб.статей к 75-летию акад. В.П.Волгина. - М.: изд-во АН СССР, 1955.

14. Грант М. Римские императоры / пер. с англ. М. Гитт - М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998.

15. Джонс А.Х. Гибель античного мира. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. – 576 с.

16. Дюрант В. Цезарь и Христос / Пер. с англ. В.В.Федорина, Науч. ред. Г.М. Степаненко. - М.: КРОН-ПРЕСС, 1995. - 736с.

17. Ешевский С.В. Очерки язычества и христианства. – СПб.,1873.

18. История древнего мира / Под ред. И.М. Дьяконова, В.Д. Нероновой, И.С. Свенцицкой. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983. - Кн.3: Упадок древних обществ / Отв.ред.В.Д.Неронова. - 302 с.

19. История Древнего Рима / Под ред. В.И.Кузищина. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: Высшая школа, 2001. - 383 с.

20. Каждан А.П. От Христа к Константину. – М.: Знание, 1965.

21. Казаков М.М. Проблема христианизации Римской империи // Исследования по зарубежной истории. - Смоленск, 2000. - С. 196-204.

22. Казаков М.М. Рим на пути от язычества к христианству. Алтарь Победы // Вестник древней истории. - 1995. - №4. - С. 161-174.

23. Ковалев С.И. История Рима. – М.: МГУ, 1948.

24. Корелин М.С. Падение античного миросозерцания. – СПб.: Лань, 2004.

25. Культура Древнего Рима. В 2-х тт. / Отв. ред.Е.С.Голубцова. - М.: Наука, 1985. Том 2.

26. Курбатов Г.Л., Фролов Э.Д., Фроянов И.Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. - Л.: Лениздат, 1988.

27. Свенцицкая И.С. Ранее христианство: страницы истории. – М.: ИПЛ, 1987.

© Размещение материала на других электронных ресурсах только в сопровождении активной ссылки

Вы можете заказать оригинальную авторскую работу на эту и любую другую тему.

magref.ru

От язычества к христианству, реферат — allRefers.ru

От язычества к христианству - раздел Религия, Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

В предыдущих главах было рассмотрено зарождение и распространение христианства в Римской империи, начало становления христианской церкви. Далее мы рассмотрим утверждение их господства в позднеантичную эпоху, эволюцию византийской восточнохристианской церкви. Эти проблемы более тесно связаны с современной историей, поскольку в период поздней античности христианство утвердилось на всей огромной территории Римской империи. К этой эпохе восходят и истоки образования двух церквей — западнохристианской (католической) и восточнохристианской (православной).

Христианская конфессия и поныне является самой крупной в современном мире — свыше 1 миллиарда человек, из которых около 85 миллионов принадлежит к православной религии. Последнюю иногда называют греко-православной, византийской, поскольку она сложилась и оформилась в восточной (греческой) половине Римской империи, превратившейся в конце IV века в самостоятельное государство — Византию. В ее состав вошли большая часть Балканского полуострова, Малая Азия и другие области Ближнего Востока, Египет, часть Армении и Грузии, Северного Причерноморья.

В этот период образуются основные, существующие и поныне, церкви восточнохристианского мира, исторически связанные с православной, ортодоксальной, тяготеющие к ней, хотя организационно нередко отделенные от нее. Таковы, например, армяно-григорианская, монофивитская (Ближний Восток, Египет, Эфиопия), грузинская православная. — Ортодоксальное византийское христианство закрепило свои позиции на Балканском полуострове — в средние века на территории Болгарии, Сербии и, наконец, было принято на Руси.

За последние десятилетия появился новый археологический материал, что позволило переосмыслить данные давно известных письменных источников и внести заметные уточнения в общую картину развития христианства и церкви. Новые исследования вскрыли мощный и длительно существовавший пласт «народного христианства» — массового религиозного сознания, весьма поверхностно христианизированного, пронизанного множеством пережитков дохристианских, языческих представлений и верований, который дает значительно более сложную картину, достаточно отличную от той, которая предстает на основании письменных источников[31].

Значительно богаче мы представляем теперь культуру византийского общества, то место, которое занимала в его жизни религия[32]. История Византии, особенно церкви, до недавнего времени представлялась достаточно статичной, застойной. Но только теперь, с учетом нового археологического материала, появилась возможность составить представления о масштабах перемен, которые происходили во внутренней жизни Византии, откуда на Русь пришло христианство. Естественно, вызывается особый интерес к тому, что представляла собой византийская церковь того времени. Почему было принято именно византийское христианство?

В истории Древнего Рима III век был эпохой жесточайшего кризиса, потрясшего основы античного общества. Это кризис рабства и аграрных отношений, обеднение и упадок городов, античных городских общин, обострение социальных противоречий и, как следствие, политической борьбы, бесконечная череда узурпаторов и разрушительные гражданские войны, эпидемии и сокращение населения. В этот период страна не могла успешно противостоять вторжениям. Только к концу столетня начали намечаться тенденции к стабилизации. Некоторое смягчение рабства, предоставление рабам возможности вести самостоятельное хозяйство, распространение мелких хозяйств зависимых держателей-колонов — все это позволило временно приостановить дальнейший упадок. Античное общество вступило в последний период своего существования — эпоху поздней античности. В конце III века оно резко отличалось от того, каким было за столетие до этого, — страна богатых и процветающих городов, муниципальная знать которых могла подкармливать и увеселять своих неимущих сограждан, соревноваться между собой в украшении городов новыми общественными сооружениями, когда внутренний обмен и торговля достигли не виданных ранее размеров, экономически укрепляя единство огромной империи, простиравшейся от Британии до Евфрата.

К концу века население Римской империи сократилось не менее чем на четверть. Пустовали огромные массивы заброшенных земель, города находились в упадке, их знать обеднела и не могла поддерживать непрерывно возраставшее число неимущих. По подсчетам некоторых исследователей, «уровень жизни», благосостояния понизился вдвое по сравнению со II столетием. Приблизительно на столько же сократился внутренний обмен. Быстро росло крупное землевладение за счет земель городов и городской знати и разорявшегося свободного крестьянства. Усиливалась натурализация хозяйства.

Вторая половина III века — эпоха начала массового распространения христианства и глубокого кризиса язычества. Считают, что в начале IV века христиане составляли уже более 10 процентов населения империи. Ничтожная по масштабам Римской империи и ее удельному весу в духовной общественной жизни страны еще во II веке, секта стала весомой и реальной силой столетие спустя[33].

Античное общество напрягало последние силы, чтобы продлить свое существование. Было смягчено рабство, но одновременно широко открыты пути для закабаления и превращения в зависимых массы ранее свободных лиц. Резко возрос налоговый гнет. Пытаясь стабилизировать положение, законсервировать существующую структуру общества, государство встало на путь прикрепления каждого к своим занятиям. Земледельцев — к земле, ремесленников — к своим профессиям, бедневшую муниципальную знать — к своим городским обязанностям.

Реформы конца III — начала IV века оформляли рождение Поздней Римской империи, последней формы античной государственности — домината. Империя превращалась в централизованную бюрократическо-военную монархию с неограниченной властью императора-доминуса. Был резко усилен аппарат прямого административного управления, число провинций удвоено их делением. Вдвое увеличена армия, разделенная теперь на пограничную, для постоянной обороны границ, и мобильную, расквартированную внутри страны, для ведения длительных военных действий и подавления недовольства населения.

Нестабильность существования, гнет и притеснения создавали объективную основу дальнейшего распространения христианства. Как писал один из современников, только «сильные люди» могли благополучно жить в обществе того времени.

Духовные потребности все возраставшей части населения уже не удовлетворяли старые языческие культы, холодные и официозные, в высшей степени политические, служившие средством сплочения вокруг полиса, государства. Сами по себе они были всего лишь внешним выражением той системы ценностей, которые связывали человека с гражданской общиной, коллективом и ранее гарантировали его относительно благополучное существование. Как на земле слабый искал себе индивидуального «сильного» покровителя — патрона, так росла вера в христианского бога — небесного патрона, спасителя и утешителя. В конце III века императоры еще пытались добиться сплочения населения вокруг государственных языческих культов, но приверженность к ним падала. Народ уже не верил в силу и авторитет римской государственности, официальный культ. Изменить положение мог только обожествленный спаситель. Поэтому императоры все чаще стали претендовать не только на персональную связь с их личными богами-покровителями, но и на собственную божественность. Диоклетиан (284–305) был, по существу, последним римским императором, которому еще удалось временно упрочить общественно-политическое единство империи на основе языческого культа. Гонения на христиан при нем приобрели особенно энергичные размеры не только потому, что число их многократно умножилось и они стали значительно сильнее, но и потому, что христианство и церковь того времени были враждебны государству, являлись реальным препятствием на пути к упрочению внутреннего единства. Диоклетиан беспощадно преследовал тех, кто не принимал предписанного культа. В этот период христианство еще не было однородным. Непрерывно умножалось число направлений и течений. Ряды христиан стали интенсивно пополняться имущими. Из сообщества всеобщего братства христиан церковь все более отчетливо стала превращаться в организацию, возглавлявшуюся избранными и имущими. Увеличивалась дистанция между «посвященными» и «непосвященными». Росла духовная власть ее локальных глав — епископов: «кто не с епископом, тот вне церкви». Постепенно начинали вырисовываться очертания будущей единой общеимперской ее организации. В жизни и деятельности церкви все большую роль начали играть соборы — съезды духовенства, на которых решались спорные вопросы учения, церковной практики и обрядности. В церковной проповеди глуше и глуше звучало осуждение богатства.

Однако в массах продолжали жить раннехристианские идеалы. Они упрочивались контактами с восточными дуалистическими учениями, резко противопоставлявшими силы добра и зла, царство бога и мир сатаны. К числу последних нужно в первую очередь отнести распространившееся с середины III века на Востоке манихейство, оказавшее огромное влияние на последующее развитие народных ересей.

С массовым распространением христианства проблемы единства церкви обретали особое значение. Церковь не только выработала на собственной практике, но и усвоила идеи римской государственной практики конца III — начала IV века и в значительно больших, чем было свойственно последней, размерах стала рассматривать разномыслие как прямое предательство. Античное язычество не знало той остроты и беспощадности внутренних конфликтов, какими отличалось христианство. Подлинное его состояние к началу IV столетия было старательно фальсифицировано последующей христианской историографией. После окончательной победы христианства ортодоксальное направление уже не могло признать, что его предтечи пришли к началу решительной борьбы достаточно слабыми. Тогда бы отчетливей выступила подлинная роль государства, что было не особенно выгодно церкви.

Новейшие исследования житийной литературы обнаруживают, что немалое количество христианских мучеников, позднее причисленных к лику ортодоксальных святых, в конце III — начале IV века, в действительности принадлежало не к официально победившему христианству, а к признанным затем еретическим течениям, продолжавшим традиции раннего христианства. Таким образом, и внутренний конфликт в церкви нарастал.

По-видимому, правы те исследователи, которые считают, что и сама христианская церковь в начале IV века в не меньшей, а, может быть, в большей степени нуждалась в союзе с государством[34]. Это отчетливо видно и по той ожесточенной борьбе направлений в христианстве, которая развернулась сразу же после признания его законной религией.

Союз церкви и государства ведет свое начало от Константина I (306–337), признавшего равноправие христианства с другими культами и склонявшегося к особой его поддержке, за что он был признан православной церковью «равноапостольным». Тогда же начинается многовековая история европейских «христианских монархий» — христианского государства вообще, которая проходит через все средневековье.

В истории взаимоотношений Константина с христианством и церковью еще много неясного. Христианская Историография немало потрудилась над идеализацией Личности этого императора, стремясь освятить его авторитетом многое из того, что получило распространение в практике церкви и ее отношениях с государством лишь в дальнейшем.

То, что Константин формально стал «первым христианским императором», не бесспорно. Он действительно склонялся к христианству, поддерживал его, в императорском окружении было немало христиан, император прислушивался к их мнению. Но укоренившаяся легенда о принятии им крещения на смертном одре вызывает сомнения. Еще не умершая в современной историографии идея, что, создавая Константинополь, он одновременно стремился создать и новую «христианскую столицу», в противовес языческому Риму, не выдержала проверки.

Трезвый прагматик, настойчиво продолжавший политику Диоклетиана, Константин более всего был озабочен укреплением единства империи и дорожил многовековым авторитетом и сложившимся значением Рима как столицы единого государства. Он и его ближайшие преемники исходили из этой политической концепции, имевшей немаловажное значение и для истории церкви. Рим продолжал оставаться столицей, важнейшим символом единства империи. Основанный же в 324 году Константинополь мыслился не как новая столица империи, а только как личная императорская столица и одновременно главная военная ставка. При Диоклетиане «личной» столицей и центром управления была Никомедня. Отличие Константинополя заключалось в том, что старый Византий на Босфоре, ставший Константинополем, был заново отстроен как постоянная личная императорская столица. Но это его положение исторически было неустойчивым. Каждый новый император мог перенести свою столицу в любое место, казавшееся ему более удобным для управления, Константин и его преемники редко жили в столице. Вместе с ними кочевали верхушка администрации, главное военное командование, двор. В дальнейшем и правители западной половины империи часто меняли свои столицы-резиденции: ими были то Милан, то Равенна, то какой-либо иной крупный город империи. Константинополь исторически оказался идеальным центром восточной половины империи, а преемственность власти в династии Константина сделала его своего рода наследственной столицей.

Но даже при том, что в «личной» столице могли в большей степени проявиться собственные симпатии императора, не обнаруживается никаких следов его стремления превратить Константинополь в христианскую столицу. Церковное строительство в городе при нем и его ближайших преемниках было достаточно скромным, а церковный глава константинопольских христиан до второй половины IV века не возвышался в ряду обыкновенных епископов империи и находился в подчинении митрополита малоазийской Гераклеи. Все это никак не свидетельствует об активном стремлении императора поднять духовное значение и авторитет церкви Константинополя как христианской столицы. В этом плане Константин также признавал приоритет Рима. Римские епископы уже в 314 году получили в качестве резиденции Латеранский дворец.

В системе представлений самого Константина большую роль играла синкретическая система культов во главе с культом Солнца. Солярный культ фактически более других приближался к христианскому монотеизму, был реальным мостиком к единобожию[35]. Для Константина христианство было одним из элементов в совокупности культов, призванных упрочить идеологическое единство империи и императорское единовластие.

Проблема борьбы христианства и язычества в IV веке и отношения к ней императорской власти, государства во многом еще нуждается в изучении. Две трети столетия понадобились церкви для того, чтобы христианство восторжествовало. Однако у нас мало оснований считать, что государство постоянно и последовательно боролось с язычеством. Гонения против язычников во многих случаях были поверхностными, касались определенных групп, а не массы населения, зачастую обусловливались не столько религиозными, сколько государственно-политическими мотивами, судя по многочисленным эдиктам против язычества. Если верить в реальную результативность и последовательное осуществление каждого из них, оно должно было значительно раньше утратить свое значение и сойти с исторической сцены, чем это произошло в действительности.

Отношение Константина к христианству и церкви определялось политическими мотивами, политическим расчетом. Вероятно, не столь правильно прямое утверждение, что Константину был нужен союз не столько с христианством, сколько с церковью[36]. Было бы ошибочно противопоставлять одно другому, но Константину действительно нужен был союз не с христианством вообще, широким и разнородным религиозным движением, а с теми его направлениями, которые отвечали интересам верхушки позднеантичного общества и победу которых могла обеспечить церковь. Он в полной мере оценил ее готовность к союзу, как и потребность в поддержке, желание ради этого пойти на компромисс. Были ясны выгоды этого союза и возможности церковной организации как института.

Как нельзя более кстати подходил к условиям эпохи призыв к смирению, когда жестокой эксплуатации и угнетению подвергались не только рабы, но и все возраставшая масса свободного населения империи. Не случайно Ф. Энгельс подчеркивал, что христианство того времени «совершенно неповинно в постепенном отмирании античного рабства», трансформированных античных порядков[37]. Церковь не внесла никаких видимых изменений в реальное положение даже своих собственных рабов. И в VII веке они также трудились в поместьях и владениях церкви и монастырей.

Ближайшим советником и сподвижником Константина епископом Евсевием была разработана новая христианская концепция императорской власти. Евсевий опирался на эллинистическую идею «царя и царства». Однако если последняя склонялась к обожествлению самого царя, признанию его прямым продолжением божества, то в христианской концепции Евсевия, естественно, не могло быть места для прямого обожествления земного правителя. Переработав эллинистическую концепцию, Евсевий выдвинул идею монаршей власти милостью божьей. Так земной правитель из живого бога, родственника или потомка богов, превращался в его наместника, представителя и исполнителя божьей воли в земных делах. Бог правит всем — он «пантократор», вседержитель. Император вершит земные дела — он «космократор». Так формировалась христианская идея божественного происхождения земной власти, фактически опиравшаяся на давние римские традиции «священства» Римской державы.

Различие между признанием божественности происхождения власти и реальной божественности самого императора было не столь велико. Но последнее противоречило старым традициям римской государственности — «священства» державы. Императоров-богов породил III кризисный век.

В IV веке в связи с некоторой стабилизацией положения вновь ожили римские традиции. Идея «священного» Рима продолжала жить. Поэтому концепция Евсевия фактически складывалась не как концепция божественного происхождения власти каждого данного правителя, его персональной на этой основе «священности», а священства места, которое он занимал. Концепция Евсевия обосновывала императорское единовластие. Один бог на небе, один император на земле, отсюда и единство церкви: одна власть — одна церковь. Эта идея легла в основу концепции «христианской державы» Евсевия. Прежняя «священная» Римская империя превращалась в осененную божественным благословением державу христиан. Так утверждалась идея преемственности всей предшествующей римской истории и обосновывался тезис о спасении Римской империи через принятие христианства, возрождалась вера в ее возможное счастливое будущее. Этот «христианский оптимизм» сыграл немалую роль. Он существенно помог позднеантичному государству бороться за сохранение существующих порядков, превратил официальное христианство и церковь в важнейший инструмент идейной политики. Соответственно и император оказывался земным главой христиан, обязанным заботиться о распространении и утверждении христианства, покровителем и защитником церкви. Этот его христианский долг — будущая основа права критики церковью императорской власти, но, одновременно, и вмешательства последней в «земные» дела церкви.

Миланским эдиктом 313 года о веротерпимости христианство было признано равноправным наряду с другими официально признаваемыми государством верованиями. Согласно эдикту, «каждому предоставляется произвольно мысленно обращаться к той вере, которую он находит согласной с собственным убеждением, чтобы божество при всяком случае ниспосылало нам быструю помощь и всякие блага». С изданием Миланского эдикта церковь превратилась в официально признанную государством корпорацию, имевшую право не только на отправление культа, строительство храмов, но и на собственные имущества и доходы. Начинается превращение церкви в крупнейшего собственника империи, а духовенства в привилегированное сословие. Константин освободил его «от всех общественных обязанностей», чтобы оно служило «божеству со всей ревностью» для пользы «общественных дел». Церковь и клирики теперь не платили важнейшие государственные налоги. На нее распространялись те привилегии, которыми ранее обладали языческие храмы, — признание их священства — неприкосновенности, право давать покровительство, убежище, защиту и, наконец, официально признаваемый отпуск рабов на волю. Была признана посредническая роль церкви перед государственной властью, право ходатайства епископов перед ней по мирским делам и заботам своей паствы.

Константин, запретивший изуверские культы и жертвоприношения, гладиаторские бои, казнь рабов через распятие, закрывший немало храмов и конфисковавший их имущество, значительную часть его передал церкви. Из государственной казны выделялись немалые средства на благотворительную деятельность церкви. Эта практика государственной помощи, участия императорской власти в церковной благотворительности стала традицией. Государство осуществляло ее «руками церкви».

Так последняя из «одинокой» и «странствующей» превратилась в признанную государством, привилегированную и «воинствующую». Она отблагодарила императора, осуждая христиан, уклонявшихся от государственной, военной службы, выполнения своих гражданских обязанностей и повинностей. В новых условиях еще более интенсивно пошел процесс ее территориальной организации, формирования вселенской церкви, упрочения власти епископов, их контроля над духовенством. Церковь в немалой степени использовала поддержку и помощь государства, чтобы ослабить влияние паствы на выборы духовенства.

Территориальная организация церкви, по существу, копировала государственную. Главной общественно-государственной ячейкой был полис-город с подвластной ему сельской округой. Практически сложилось так, — что каждый город стал и центром епархии, подвластная ему церковная округа совпадала с сельской округой города. Образовалось много сотен епархий, группы провинций объединялись в более крупные единицы — диоцезы, епархии — в митрополии. Епископская власть во многом копировала гражданское управление. Росла власть епископа над подчиненным ему церковным диоцезом.

Начиная с IV века епископы все чаще выдвигались и избирались из городской знати, муниципальной аристократии, а духовенство преимущественно росло за счет зажиточных горожан. Городское духовенство было многочисленным и более образованным, господствовало в епархии. Долгое время горожане составляли большинство христиан. Авторитет христианско-церковного центра продолжал поддерживать и освящать характерное для античности господство города над округой, идею города как центра духовной власти и влияния.

С признанием церкви государством стало неуклонно расти число народных религиозных течений, отходивших от нее, становившихся все более враждебными ей и, соответственно, все более энергично преследуемых ею. К их числу на Востоке империи могут быть отнесены мессалианство, монтанизм, манихейство. Нередко стоявшие на грани разрыва с христианством, они выступали против идей, «примиряющих добро со злом», пытались в рамках своих религиозных общин осуществлять раннехристианские идеалы равенства и братства. Аскетический монтанизм на Востоке империи представлял собой отчетливо выраженную форму крестьянско-общинного протеста против существующих условий и защищавшей их церкви. В западной половине империи, прежде всего в Северной Африке, получил широкое распространение донатизм, выливавшийся в религиозную форму социального протеста. Донатисты выступали не только против союза церкви с государством, но и против богатства духовенства, требуя, чтобы оно было образцом «евангельской чистоты» для верующих. Постепенно складывался круг «низких», народных ересей, наиболее решительно отвергаемых и гонимых церковью.

Но и внутри ее самой уже вскоре после принятия Миланского эдикта разворачивается борьба течений. IV век открыл эпоху так называемых «триадологических» споров — о христианском понимании троичности божества (бог-отец, бог-сын — Христос и бог — дух святой), взаимосвязи и соотношении элементов Троицы. Александрийским священником Арием было выдвинуто положение, что Христос не обладает полной божественностью, то есть как творение бога-отца он не «единосущен», а только «подобносущен» ему. Учение Ария, низводившее Христа до положения полубожества, связанное еще с античным способом мышления, получило широкое распространение и популярность среди населения восточных провинций, особенно горожан.

Против Ария яростно выступили сторонники «единосущия», которые не могли допустить принижения степени божественности Христа. Развернулась ожесточенная борьба, которая привела к созыву в 325 году I Вселенского Никейского собора. На нем был выработан и утвержден в качестве символа веры догмат о том, что сын божий является единосущным богу-отцу. Другие суждения, в том числе и арианство, воспринимались как отклонения от истинного христианского учения, ересь. Однако соборное осуждение не снизило популярности арианства. Наоборот, оно получило еще более широкое распространение в восточных провинциях.

Собор был созван по настоянию церковных иерархов, прежде всего Евсевия, но руководил им император Константин, так как государству, по-видимому, было важно преодолеть церковные расхождения. Константин не воспрепятствовал осуждению арианства, но есть основания полагать, что в последующем он более симпатизировал ему, чем ортодоксальному христианству.

Помимо догматических вопросов на соборе были рассмотрены и другие, связанные с устройством церкви, определены права, полномочия и власть епископов. Собор в основном оформил церковную иерархию, упрочил зависимость епископов от митрополитов. Исторически сложилось несколько церквей, претендовавших на особое, положение в системе вселенской. Христианство зародилось и получило широкое распространение прежде всего на Востоке империи. Поэтому виднейшими центрами, со своими собственными сложившимися богословскими школами, стали Антиохия и Александрия. Александрийские епископы фактически стояли во главе всей церкви Египта и были инициаторами распространения христианства в соседних районах. Антиохийская главенствовала над большей частью церквей Востока империи. С ней была связана укреплявшаяся христианская церковь Армении и Грузии. Так исторически складывались основы будущих главных подразделений христианской церкви — патриархатов. На Западе такое место занимал Рим, бесспорно ставший там основным центром распространения христианства.

Вполне естественно, что встал вопрос «о старшинстве». Каждая из церквей претендовала на определенную самостоятельность. Для этого была выработана концепция обоснования прав церквей — их достоинство определялось «апостольским основанием». Римская церковь имела все данные претендовать на первенство как церковь, основанная ближайшим и любимым учеником Христа апостолом Петром, а также отличавшаяся упорством римских христиан в защите веры.

Здесь быстро утвердилось господство ортодоксального христианства, жесткая дисциплинарность отношений, юридизм мышления ее идеологов, характерные для римской традиции в целом. Нельзя сбрасывать со счетов и реальное столичное положение Рима в империи. Конечно, богатое языческое прошлое, многовековая роль столицы языческого государства и главного центра его культов, не очень украшало христианскую репутацию Рима, и позднее этот аспект скажется. Но в IV веке реально признанное положение Рима как столицы государства подкрепляло претензии римского епископа. Никейский собор признал его первенство в церкйи как по положению, так и по достоинству. За ним закреплялось право арбитра в церковных спорах и, соответственно, право обращений к нему, апелляции к его авторитету. Так фактически оформилась структура, иерархия вселенской церкви, главой которой был признан епископ римский, прямой предшественник будущих пап. На соборе западных епископов в 359 году он был признан единственным главой церкви и всех епископов западной половины империи, своего рода «патриархом» Запада.

В IV веке получает распространение и такой институт, как монашество. Отшельничество, анахоресис — уход от мира, отречение от него с целью ведения праведной, совершенной жизни — были известны давно. Документально анахореты зафиксированы в Египте во II веке. Известно давнее существование религиозных общин — предшественников позднеантичных монастырей. Но настоящее, массовое монашеское движение начинается на рубеже III–IV веков, и связано оно было с последствиями кризиса. Монастырь представлялся подобием «града» небесного, как отрицание и противоположность «града» земного — античного полиса. Из тысяч отшельников, порвавших с миром, образовались первые египетские монастыри в отдаленных, труднодоступных местах — в пустыне, в горах. Их основателями и создателями первых уставов считаются Антоний и Пахомий (конец III — середина IV века).

Монастыри были нескольких типов. Вначале лавра — объединение раздельно живущих отшельников, индивидуально обеспечивающих свое существование, но связанных определенными правилами общения, наличием общего главы и организатора. Первоначальную массу монашества составляла сельская и городская беднота, обеспечивавшая свое существование работой по найму в сельском хозяйстве, собственным ремесленным трудом. Позднее появляются общежительные монастыри с совместным или келейным проживанием монахов, более строгими распорядком и дисциплиной, обязательным трудом, общим участием в молитвах и присутствием на богослужениях.

Ставший образцовым общежительный устав был разработан одним из «отцов восточной церкви» Василием Великим (330–379). Он регламентировал весь распорядок жизни монашества: время физического труда, религиозных упражнений и молитв. Такие монастыри стали вскоре превращаться в самостоятельные хозяйственные организмы. Они имели и обрабатывали свои земли, вели торговлю изделиями монахов-ремесленников. Василий Великий уже рекомендовал основывать монастыри ближе к городам, чтобы обеспечить приток горожан. Таким образом, постепенно они распространяются повсеместно. Монашество начинает играть более активную роль в духовной жизни общества и города. К концу IV столетия оно становится влиятельной силон.

В это же время проводилась огромная работа по систематизации христианского вероучения. Это была эпоха расцвета патристики, деятельности наиболее выдающихся «отцов церкви» — Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иеронима Блаженного, Амвросия Медиоланского, Августина. В своих произведениях они дали развернутое религиозно-философское обоснование ортодоксальной христианской доктрины, использовав и приспособив к задачам церкви элементы наследия античной философии, современного им неоплатонизма. Особенно значительна в этом отношении была роль «трех великих каппадокийцев» — Василия Великого, Григория Нисского и Григория Богослова, разработавших учение о трех ипостасях — образах, проявлениях единой божественной сущности, завершивших закладку основ всей христианской ортодоксии. Они не только внесли огромный вклад в разработку христианского богословия, критику язычества, арианства — всех основных учений, враждебных ортодоксальному христианству, но практически подготовили идейный разгром арианства и обеспечили полную победу никейской догмы на II Вселенском Константинопольском соборе 381 года. Церковь пришла к торжеству христианства достаточно единой.

Была проделана колоссальная работа по разработке христианской литургии — богослужения, обрядности, создан календарь христианских праздников, основные типы произведений христианской литературы, сформировались каноны-правила и принципы их составления. В трудах «отцов церкви» были развиты и детализированы принципы и нормы христианской морали и этики. Церковь распространила и закрепила свое влияние на важнейшие стороны духовной жизни общества. Начинается расцвет житийной, агиографической литературы.

В годы правления императора Феодосия I (378–395), после Константинопольского собора 381 года, церковь вступила в эпоху торжества христианства. К концу IV столетия подавляющее большинство населения империи — от 70 до 80 процентов — составляли христиане. Конечно, значительная часть восприняла основные христианские идеи весьма поверхностно. Среди представителей господствующего класса было немало таких, для кого христианство оставалось своеобразным вариантом обязательного государственного культа. Их обращение в христианство было во многом формальным, в глубине души они считали его полезной для общества и народа верой, а сами продолжали оставаться достаточно свободомыслящими, то есть политическими христианами, внутренне достаточно нейтральными к христианскому вероучению, если не скептически относящимися к нему.

Реальная христианизация самосознания господствующего класса происходила достаточно медленно. Фактически она завершилась к концу позднеантичной эпохи, если не с ее падением. Народное самосознание продолжало разрабатывать в христианстве свои идеи, вместе с тем в нем сохранялись и языческие традиции.

Однако в целом торжество христианства и церкви совершилось. Новая эпоха в их истории была открыта знаменитыми эдиктами 390–392 годов, первый из которых официально объявлял христианство ортодоксально-никейской догмы государственной религией Римской империи, а второй запрещал отправления языческих культов и предписывал закрытие и уничтожение всех языческих храмов. Язычникам было предложено перейти в христианство.

Через три года империя распалась на два самостоятельных государства: Византию (в восточной ее половине) и Западную Римскую империю. Но окончательно сложившаяся за столетие государственного единства вселенская христианская церковь стала исторической реальностью.

allrefers.ru

Христианство в контексте языческой культуры Древнего Рима

Оглавление

Введение 3

Глава I. Христианство и язычество: традиции и новаторство 8

1.1. Языческий политеизм римской Империи 8

1.2. Христианская религия и культ: языческие традиции и новаторство 14

Глава II. Христианство и римская культура 22

2.1. Распространение христианства во II – III вв. н.э. 22

2.2. Отношение к христианству в римском обществе 28

Заключение 35

Список источников и литературы 37

Введение

Христианство прошло долгий путь, прежде чем стало мировой религией и духовной основой европейской культуры. Оно зародилось в I веке нашей эры, которую мы отсчитываем от Рождества Христова, и вначале формировалось в лоне иудаизма, как одна из его сект. Но проповедь Иисуса из Назарета по своему содержанию выходила далеко за пределы национальной религии древних евреев. Именно это универсальное значение христианства и сделало Иисуса Спасителем в глазах миллионов людей, находящих в христианской вере смысловую основу своей жизни.

Третий век нашей эры для Римской империи явился периодом ослабления авторитета императорской власти, политической анархии, произвола армии и бюрократии. Тяжелые последствия политического кризиса, охватившие Империю, сами, в свою очередь, были проявлением серьезных социально-экономических изменений в римском обществе. В конечном итоге они были вызваны системным кризисом античного способа производства, исчерпанием заложенных в нем потенциальных возможностей для развития хозяйства и культуры.

Именно в III-IV века н.э. в Римской Империи происходит распространение христианства. В третьем веке христианство распространялось в полулегальных или полностью нелегальных условиях, и влияние христианства на языческие культы было незначительным. Да и в количественном отношении самих христиан было слишком мало. Церковь, раздираемая ересями и противоречиями между мелкими общинами и не являлась стройной и сильной организацией. Однако уже к V веку Римская империя стала христианской империей, и христианство начинает оказывать существенное влияние практически на все сферы жизни римского общества.

Таким образом, изучение взаимоотношений христианства и языческой культуры в Римской империи представляет большой научный интерес и является чрезвычайно важным для понимания сущности христианской религии, начального периода ее истории и дальнейшего развития.

Следует отметить, что в последние годы по разным аспектам истории античного христианства публикуется множество исследований.

При всем многообразии исследований в зарубежной историографии иностранные источники нам по большей части недоступны, поэтому мы использовали исключительно переводную литературу. Как правило, это общие работы по этому историческому периоду. Сюда можно отнести работы Э.Гиббона [11], П.Гиро [12], А.Джонса [15] и др. В частности мы использовали большой труд А.Джонса, представляющий фундаментальное и кропотливое исследование почти всех сторон жизни Поздней Римской империи. Автор уделяет большое внимание событиям религиозно-политической борьбы в III-IV вв. [15]

Определенный интерес для нас представляет работа А.Дюранта «Цезарь и Христос», однако из за ее популярного изложения, яркой эмоциональной окрашенности, ценность данного исследования существенно снижается [16].

Отечественную историографию по истории религиозной жизни Римской империи в III-IV века представляют преимущественно церковные авторы или историки, находившиеся под сильным влиянием церкви, а в советское время -исключительно авторы атеистического направления, почти не представленного в зарубежной историографии.

Ярким примером такого рода исследований являются учебные пособия того времени. Например, С.И.Ковалев [23] сильно преувеличивал роль рабов в распространении христианства. Однако в то же время появлялись общие труды (В.С.Сергеев), в которых предлагалась более широкая историческая картина, делался акцент на сложность и неоднозначность процессов в истории Поздней Римской империи.

Следует отметить основательное исследование истории раннего христианства до Константина включительно, осуществленное в 1980-х годах И.С.Свенцицкой [27]. Одна часть этого труда посвящена анализу апокрифической литературы, а вторая - исследованию процесса формирования христианской церкви из раннехристианской общины. Автор анализирует широкий круг источников и доводит свое изложение до эпохи Константина, не уделяя, к сожалению, внимания последующему развитию христианской церкви.

В ряде работ отечественных ученых советского и постсоветского периода затрагивались проблемы истории христианства в Римской империи и религиозно-политической борьбы в IV в. на конкретно-историческом уровне. Так, А.П.Каждан исследовал судьбы христианства при Константине с точки зрения советской исторической науки [20].

Определенное внимание проблемам истории христианства в Римской империи уделяют отечественные византинисты, особенно Г.Л.Курбатов. З.В.Удальцова исследовала основные направления развития византийской культуры в IV-V вв. и в том числе взаимодействие и борьбу язычества и христианства, а также творчество последних античных историков и первых историков церкви. Эстетику поздней античности и эстетические воззрения отцов церкви исследовал В.В.Бычков [7].

Таким образом, взаимоотношение христианства и язычества в отечественной исторической науке, хоть и получила определенное освещение, однако явно недостаточное.

Проблема взаимоотношений христианства и язычества отражена в источниках достаточно широко. Определенные аспекты этих взаимоотношений отражены в археологических памятниках, литературных источниках, трудах представителей античной историографии, правовых актах императорской власти и т.д. Рассмотрим ниже те виды источников, которые использованы нами в данной работе.

Археологические данные представлены многочисленными христианскими погребениями, из которых особо выделяются римские катакомбы, служившие местом погребения и мемориальным памятником; остатки христианских зданий, а также предметы культа, найденные на местах христианских собраний. Так, расположение христианских погребений может дать представление о характере обряда погребения, широте распространения культа.

Разнообразные фрески, мозаики, скульптурные изображения дают возможность проследить процесс формирования взаимоотношений христианства и язычества в искусстве и поэтапное становление христианской эстетической системы. Сочетание языческих элементов с христианскими позволяет пролить свет на такие аспекты христианизации, как преодоление языческого мировоззрения, степень христианизации того или иного региона Римской империи, отражение в искусстве борьбы христианства с язычеством.

Важны для нас и эпиграфические источники. Так, христианские надписи сопровождают и погребения, и места отправления обрядов, и некоторые здания, и зарождающуюся христианскую живопись. Все они могут быть использованы как исторический источник, и некоторые из них могут содержать материал большой значимости. Важны для нас различные посвятительные надписи языческого характера – они позволяют оценить степень языческой оппозиции христианству, характер связей с христианством.

Нумизматические данные позволяют уточнить датировку отдельных событий, а также могут свидетельствовать о религиозной политике римских императоров и проникновении христианской символики в их медали и монеты [5].

Особенно ценны для выявления характера взаимоотношений христианства и язычества являются агиографические источники. В эту группу входят акты христианских мучеников и биографии святых. Источники данной группы важны потому, что этот литературный жанр возник в III веке, во время гонений на христианство римских императоров.

Актуальность обозначенной проблемы, ее недостаточная разработанность обусловили выбор темы курсовой работы: «Христианство в контексте языческой культуры Древнего Рима».

Объектом исследования выступает религиозная борьба христианства с язычеством в Риме.

Основными методами настоящего курсового исследования являются: диалектический, исторический, системный, сравнительно-исторический.

Территориальные рамки исследования определяются в основном границами Римской империи, хотя в ряде случаев в данной курсовой работе затрагивается варварская периферия и некоторые страны за пределами Римской империи.

Хронологические рамки данного исследования мы определили следующим образом – от эпохи возникновения христианства (I век н.э.) до конца IV века н.э., когда христианство стало государственной религией Империи.

Цель работы выяснить специфику взаимоотношений христианства и язычества в римском государстве в I-IV века н.э.

В соответствии с целью исследования предусматривается решение следующих задач:

1) охарактеризовать исторические причины возникновения и языческие корни христианства;

2) рассмотреть особенности взаимоотношений языческих культов и христианства;

3) проанализировать гонения и попытки примирения меду римским обществом и христианством;

Структура исследования. Данная курсовая работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

magref.ru

Реферат От язычества к христианству

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

С КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: От язычества к христианству. Господин Великий Новгород. Начати старыми словесы трудных повестей”

Выполнил студент 33 группы

Корниенко Алексей

Киев 2009

От язычества к христианству

Древнерусское язычество, с точки зрения многих исследователей, недостаточно изучено, хотя настолько глубоко проникло практически во все стороны русской культуры, не исключая и христианства, что до сих пор мы встречаемся со многими его явлениями. Период домонгольской Руси иногда называют “золотым веком” ранней русской культуры [23], но не одно лишь христианство составляло сущность этого периода — языческие основы присутствуют и в фольклоре, и упоминаются в летописях.

Обожествляя природу во всех ее проявлениях, древний славянин связывал свои радости с добрым божеством, а горести — со злым. Так появились первые объекты поклонения, о чем вдохновенно писал Кайсаров: “История человечества показывает нам, что до того еще, как человек не знал искусства делать себе изображения богов, чтил он некоторые предметы, предлагаемые ему природою. С удивлением взирал он на огненный шар, катящийся над его головою, стоял у порывистого ручья, шумно ниспадавшего с горы в долину, чувствовал приятное дуновение воздуха, изумлялся, был вне себя от восторга; он не примечал, чтобы существо, подобное ему, всем этим управляло” [199, с. 28, 29]. Не обнаружив таких существ, славяне поклонялись природе: рекам (Бугу или Дону), озерам (Ильмень-озеру), рощам или холмам (недаром в фольклоре упоминается Лысая гора). Это самый древний слой языческих верований, с ним связаны все последующие божества и объекты поклонения.

Поэтическое одухотворение природы вызвало к жизни в сознании древних славян представления о различных неперсонифицированных божествах, злых и добрых. Одни оберегали дом, угодья и окружающую природу, другие, враждебные человеку,-— требовали особого к себе отношения. Духов было великое множество: домовой, банник (дух бани), кутный бог, дрёма (вспомним детскую песенку “Ходит Дрёма возле дома”), баюн (кот-баюн — сказочник), домашние духи-“вредители” — злыдни, бесы, шишиги, кикиморы. Добрые и злые божества населяли и окрестности. Русалки первоначально были берегинями, помогающими попавшему в беду человеку, и только христианское мировоззрение превратило их в утопленниц. Были и другие берегини: первоначально женское божество Полкан (“полуконь”, позже превратилось в сказочного богатыря полуконя, получеловека), возникшее по аналогии с другими подобными божествами — птицами с лицом женщины: Жар-птица, Ноготь-птица, оберегающими жизнь человека, его скот, посевы. Лесные духи — разные лешие, мавки, лихо одноглазое, анчутки (помесь черта и утки) — олицетворяли опасные силы природы.

Развитие отношений с природой, попытки лучше понять ее привели к персонификации сил природы — появлению могущественных богов. Центральное место занимают божества солнца, света, с ними славяне связывали происхождение всего земного, в том числе своего рода. Таким богом был Даждьбог, создавший свет, тепло, солнце, времена года, бог, охраняющий род (в “Слове о полку Игореве” славяне называются даждьбожьими внуками). У многих племен западных славян таким божеством был Световид с четырьмя лицами, символизирующими его власть на четыре стороны света, даровавший людям урожай, изобилие, свет и тепло. Бог солнца Хоре был также и богом врачевания. Его имя произошло от греческого понятия, обозначающего круг (отсюда хоровод, хоромы —-круговая застройка) [199].

Особое место в пантеоне славянских богов занимал Перун. Любопытно, что когда в 988 году киевский князь Владимир принял христианство, то “Перун, как важнейший из богов, получил и большее наказание перед прочими богами. В Киеве его привязали к лошадям и таким образом тащили по городу до реки, а там двенадцать молодых людей били его палками, а потом бросили в реку и сделали конец его славе” [там же, с. 56].

После Перуна по значимости шел Велес-Волос. Б. Рыбаков считает, что он был также богом богатства. “Выражение идеи богатства... ведет нас в совершенно определенную историческую эпоху, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, “говяда”, т. е. в бронзовый век” [там же, с. 220]. Культ Велеса был связан с культом мертвых, культом предков: предавая мертвых земле, славяне считали, что они помогают плодородию и богатому урожаю. Вплоть до XIX века крестьяне оставляли ему в жертву колосья “на бородку” от последнего снопа, отсюда у славянских народов почтительное отношение к последнему снопу, его зерна считали плодовитыми и примешивали к посевным.

Кроме природных божеств, а также Рода и Рожаниц, был Дид — прародитель, “хранитель рода и прежде всего детей”... Для тех, кто считали, что ведут свой род от Перуна... это еще и синоним Перуна” К таким божествам относили и женские божества — Золотую Бабу, Мокошь — покровительницу домашнего изобилия и женских рукоделий. Богиню Мокошь воспринимали как “мать счастья”, рисовали “пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни” [там же, с. 15, 187].

Особое место в языческом сознании древних славян занимали календарные праздники, они расширяли пантеон богов, приурочивая к главным природным состояниям множество других объектов поклонения. Многие праздники приходились на переломные периоды природных циклов — встречи и проводы зимы (коляда и масленица), весны (радуница и семик), лета (русалии и купала) — или были связаны с земледельческими работами. До наших времен сохранился праздник Коляды (лат. calendae), воплощения новогоднего цикла, которому на святках посвящались величальные песни — колядки. “Солнце наряжается по-праздничному в сарафан и кокошник и едет “в малеваному возочку на вороному конечку” в теплые страны (к весне и лету)” [там же, с. 77]. На смену старому нарождается “новое солнце”, оно и будет светить в новом году. До сих пор мы представляем Новый год в виде младенца или маленького мальчика.

Самым известным летним праздником был Купала, или Ярила, праздновавшийся в день летнего солнцестояния. Обряды, совершаемые на празднике, и название — Купала (от глагола купать, кипеть; родств. лат. cupido “стремление”) указывают на связь купальских ритуалов с огнем — земным и небесным (солнцем). “В ночь на 24 июня был обычай не спать: караулить встречу месяца с солнцем...” В эту ночь жгли костры, прыгали через них, чтобы показать молодечество и испытать счастье. Считалось, что в эту ночь могут происходить различные чудеса. Непременным ритуалом праздника было предание соломенной куклы Купалы огню под шутки, непристойные песни и причитания [там же, с. 78].

Были на Руси свои боги любви — Лада или Лель, подобный греческому Амуру, различные местные божества. Славяно-русскую мифологию, богатую и поэтичную, постигла печальная участь: при введении христианства, по свидетельству летописей, целые деревни, где жители держались за прежнюю веру, выжигались и уничтожались, а вместе с ними ушли в небытие многие славянские мифы.

Конечно, христианство должно было сыграть и сыграло свою главную роль в культуре и истории России, в период становления русской государственности оно стало ее цементирующей основой. Христианство нашло на Руси и свою культурную основу: почитание главы рода, его зачинателя органически сплелось с идеей Бога-Творца, Бога-Отца, создателя, заступника и высшего судии. В древнем язычестве (у балтийских славян) было триглавое божество Триглав, головы которого символизировали власть над тремя царствами — небом, землей и преисподней. Эти языческие верования как бы предвосхитили некоторые стороны христианского культа.

Многие элементы славянского язычества органично вошли в христианскую культуру. Календарные праздники древних славян воплотились в праздниках, посвященных христианским святым: праздник Купала соединился с поклонением Иоанну Крестителю, Перун преобразовался в образ Ильи-пророка, Мокошь — в Параскеву Пятницу, которой выстроена была в Новгороде церковь, праздник масленицы предваряет великий пост и так далее. Главные праздники христианства сочетаются как с календарными состояниями природы, так и со сроками полевых работ. Совсем не случайно праздник Пасхи, воскресения Бога является весенним праздником, когда возрождается (воскресает) земля и все живое. Не случайно Рождество Христово приходится на тот же период, что и праздник Коляда, когда рождение младенца-солнца отождествляется с рождением младенца Христа. Праздник же Рождества Богоматери приходится как раз на окончание уборки урожая.

Однако взаимодействие славянского язычества с христианством не было безоблачным, их отношения не сводились к простой замене одних божеств другими. Переосмысление языческих богов и их функций произошло, скорее, вопреки, чем благодаря христианству, особенно сильно порицавшему веселые праздники, на которых хмельной разгул, брань, гаданья имели магическое значение. Официальная русская государственность и церковь всячески поносили язычество: одна из записей XI века гласит, что люди живут “не слушая божественных словес, не аще плясци или гудци (играя на гудках) или ин хто игрецъ позовёть на игрище или на какое зборище идольское, то вси тамо текут радуяся... и весь день то (т) предстоят позорьствуюе тамо” [там же, с. 146].

Приход христианства на Русь, определенным образом негативно сказавшийся на языческой культуре, имел важные, далеко идущие последствия — и политические (объединение Руси вокруг общей религии, заключение союза с Византией), и культурные. Христианство обогатило русскую культуру множеством уже развитых культурных ценностей, придало безудержной поэтической фантазии древних славян более совершенную и гармонизированную форму, внесло в славянский мир сложнейшую логическую и образную систему, выработанную человечеством. Принятие христианства было осознанным выбором Владимира Святославича, хотя некоторые источники утверждают, что якобы первое крещение приняли киевские князья Дир и Аскольд еще в 60-е годы IX века, практически за сто лет до официального принятия христианства. Благодаря просветительской деятельности Кирилла и Мефодия еще до реформ Владимира на Руси были переведены с греческого некоторые богословские книги, поэтому просвещенные и грамотные люди в какой-то мере были знакомы с текстами Священного писания.

Христианство ввело Русь в культуру остальной Европы, что было немаловажно для развития и укрепления внешнеполитических связей. “Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю” [23, с. 15]. Как мировая религия, христианство отвечало интересам практически любой народности, входившей в русское государство, и во многом способствовало дальнейшему развитию общества на протяжении последующих эпох.

Культурную роль принятия христианства на Руси трудно переоценить. Одним из самых значительных последствий этого явления была выработка нового мировоззрения, в котором непосредственность, искренность и целостность языческого мировоззрения сочетались с высокими моральными установками, с идеей жертвенности во имя общего дела, наконец, с идеей единства, столь необходимого феодальному государству.

Господин Великий Новгород

К XII веку Россия насчитывала множество богатых городов — Чернигов, Полоцк, Галич, Смоленск, Суздаль, Владимир и другие. Недаром скандинавы называли Северо-Западную Русь Гардарикой — “страной городов”. Появляются “стольные” города с резиденциями князей, монастырями, соборами, боярскими палатами. Постепенно устанавливается особый тип русского города — “окольный город”. В центре сооружается укрепление — детинец, с XIV века именуемый кремлем. В кремле находились резиденция князя и все административные здания. Рядом с кремлем располагался посад с торговой площадью, как правило, обнесенный мощными стенами. Строительство домов ведется по улицам, мощенным деревом, но за отсутствием общего плана застройки улицы на всем своем протяжении имели разную ширину и были кривыми и извилистыми. Русский средневековый город отличался от городов европейского типа: для них характерны были тесная застройка и узкие улицы, поэтому они росли ввысь, а все земельные участки горожан находились за городскими воротами. На Руси города строили просторно, дома располагались вольготно, вокруг жилищ — дворы, палисадники, сады, огороды. Европейские города либо подчинялись сеньору, либо были вольными, русские — находились под властью феодалов и церкви. Города на Руси были центрами торговли и ремесла, но в них еще не сложился, не оформился средний класс (подобный западноевропейскому бюргерству) со своими культурными и моральными ценностями.

К XII—XIII векам насчитывалось уже примерно 300 городов, в которых ремесленники представляли около 60 специальностей. По качеству изготовления оружия, доспехов, украшений русским мастерам не было равных в Европе. Хотя городские жители в социальном отношении не были однородными, но все они находились в равном положении перед власть имущими — и экономически, и политически.

Вокруг городов группировались деревни и села, входившие в земельные владения князей, бояр и церкви. Существовали города-крепости с немногочисленным населением. Развитие городов немало способствовало отделению целых областей от Киева.

Среди русских городов один выделялся своей абсолютной неповторимостью, в былинах и сказаниях его называли с почтительной торжественностью: господин Великий Новгород. Знаменит он был прежде всего своей древностью: на реке Волхов уже в IX веке (в летописи упоминается 859 год) стояло поселение, разделенное рекой на Торговую и Софийскую стороны, которые соединял Великий мост. Другая его особенность — многонациональность: здесь жили не только славяне, но и другие народности: водь, ижора, карелы, чудь, финны. Окрестные места были суровыми, но благодатными и для земледелия, и для охоты, и для рыбной ловли. В Новгороде варили соль (в ту пору весьма важный и ценный продукт), в окрестностях добывали железо. Новгородские ремесленники славились далеко за пределами своих земель. Новгород располагался на удобных водных путях, и прочие ремесленные города — Псков, Старая Русса, Великие Луки — поставляли через него свои изделия на внутренний и внешний рынок. Новгородцы имели торговые связи с Швецией. Данией, Германией, куда поставлялись изделия гончаров, ювелиров, оружейников и обычные дары природы — воск и мед, лен и пенька, меха, моржовые клыки. Из Европы везли сукно, предметы роскоши. Город рос и богател, украшался, строился, один из первых (если не единственный!) построил систему водоотведения (канализацию).

Не только экономическая самостоятельность делала Новгород единственным в своем роде: он был самостоятелен и политически. Еще в начале XI века город отказался платить дань великому князю и стал приглашать к себе “княжити” князей по своему выбору. В 1126 году новгородцы выбирают посадника из местных жителей (конечно, не простолюдина или ремесленника, а боярина), но именно так в первый и последний раз в Древней Руси появилась республика, где главные вопросы решало вече — собрание свободных жителей города (бояр, купцов и “черных людей” — ремесленников и мелких торговцев), избиравшее из бояр посадника, который ведал всеми делами Новгородской земли, и тысяцкого — начальника новгородского войска. Вместе с ними управлением города занимался архиепископ, он был казначеем, распорядителем земли и торговли, ведал внешней политикой, возглавлял церковный суд, наблюдал за ведением летописей, имел людей, состоявших у него на военной службе, и полк воинов. При этом в Новгороде было самоуправление. Город был поделен на пять округов (“концов”). В каждом округе было свое вече, выбиравшее старост, осуществлявших власть в округе. Только не было мира и благополучия в Новгороде: постоянно вспыхивали восстания горожан и крестьян, недовольных правлением бояр. “В 1228 году “простая чадь” Новгорода расправилась с архиепископом Арсением, прогнала его “акы злодея, пхающе за ворот” [125, с. 93]. С 1236 года князем в Новгороде стал Александр Ярославич (1220—1263), будущий Невский.

Новгородцы отличались от большинства жителей Руси более суровым в своем стремлении к справедливости и свободе отношением сограждан друг к другу, но и более возбудимым, “бунташным” духом. Дело, очевидно, в том, что, как пишет известный русский историк С. М. Соловьев (1820—1879), само вече имело неопределенный характер. Народ собирался на него по колокольному звону, чтобы выслушать князя, посадника или любых “недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица”. Поэтому новгородцы выглядели крамольниками, присвоившими себе “волю любить добрых и казнить злых” [280, т. 2, с. 28]. Новгородский люд был и более развитым, способным дать достойный отпор любому враждебному для них действию — от великокняжеского посягновения на их независимость до вражеской агрессии.

В Новгороде было 69 церквей, в центре города возвышалась крепость (детинец) с мощными башнями и бойницами в них. Новгородские храмы, предназначенные не столько для торжественных, сколько для повседневных служб, отличались скромностью, а иногда использовались как складские помещения. Новгородские летописи, в отличие от других, например киевских, всегда торжественных, велеречивых и субъективных, просты в описании фактов, летописцев больше заботит точная запись событий новгородской жизни. Да и писались летописи не в монастырях, а среди так называемого “белого” духовенства, близкого к мирской жизни.

Начати старыми словесы трудных повестей”

Период развития культуры домонгольской Руси обладает одной важной особенностью. До сих пор мы имели дело с историей древнерусского государства, в XII веке — это уже история самостоятельных княжеств и их политического и экономического противостояния, о чем свидетельствуют летописи и другие письменные источники. Их авторы призывают Русь к единству, но — подчеркнем — к единству политическому, а не к некоей религиозной или “русской идее”. Киевская Русь к тому времени утеряла свои позиции как централизующая власть. Многие удельные князья претендовали на киевский престол, усилились набеги окрестных кочевых и прочих племен, а выстоять под их натиском, сохранить свою независимость можно было только в единстве. Это прекрасно понимали образованные люди своего времени, они обращались не столько к народу, сколько к князьям, убеждая их в необходимости воссоединения: взывали к разуму, совести, доброй воле, славному прошлому.

Не удивительно, что слово, прежде всего письменное, начинает приобретать огромное значение, распространяется грамотность, особенно среди горожан. Князья, бояре, монастыри составляли библиотеки из наиболее значительных книг, их писали или переводили с других языков, переписывали, украшали орнаментами, виньетками, заглавными буквами — “буквицами”.

Раздробленность Руси привела к тому, что ее культура вбирает в себя областнические элементы, свойственные до того образу жизни жителей лишь определенной местности. В обособившихся друг от друга княжествах создавались свои обычаи и традиции, изменения касались не только поведения, одежды (отсюда такое разнообразие народных костюмов), песен, танцев, устных рассказов и былин, но и языка: постепенно углубляющиеся местные произносительные, лексические и грамматические расхождения привели к возникновению диалектов — местных наречий.

Русский фольклор также приобретает местные, областнические особенности. Появляются былины Киевского цикла, Новгородского цикла, по мнению большинства исследователей, существовали рязанские, ростовские, черниговские и другие былины. Сохранились, к сожалению, только Киевский и Новгородский циклы, отражающие различные типы государственности, характер отношений к государству составителей былин, следовательно, и самого народа. Для Киевского цикла характерно столкновение богатыря и князя, как в былине об Иване Гостином сыне, вызвавшемся на пиру Владимира показать свою удаль. Те, кто друг за друга попрятался, не приняв вызова Владимира, начали ставить заклады, при этом за Ивана об заклад бьются “руськи богатыри”, а за князя “бояра всё”. Это противопоставление двух сил уже носит социальный оттенок. В былине “Ставр Годинович” с князем состязается не богатырь, а жена Ставра Годиновича “Василиса, дочь Никулишна”, своим хитроумием победив не только князя, но и Алешу Поповича с Добрыней Никитичем. Новгородские герои более демократичны: Садко, например, не богатырь и не воин, а бедный гусляр, чудом получивший богатство и сумевший благодаря таланту и уму выбраться из пучин царя морского. Василий Буслаев, который со своей “хороброй дружинушкой” свершал буйные набеги, чем занимались некогда реальные новгородские “ушкуйники”, от Белого моря до Черного, бьется об заклад со всем Новгородом. При этом он, будучи весьма благочестивым, посетил святые места “душа спасти”. “Даже отправляясь на богомолье, замаливать свои грехи, Василий Буслаев остается таким же бунтарем. Но только теперь он вступает в единоборство с судьбой...” [48, с. 477].

Величайшим творением древнерусской культуры конца XII века является “Слово о полку Игореве” (1187), остающееся пока анонимным. По мнению Д. С. Лихачева, автор мог быть приближенным Игоря или Святослава, киевлянином или черниговцем, дружинником или ученым “книжником”. Некоторые считают, что автор — грамотный половец, не понаслышке знакомый с перипетиями похода, тем более, что задолго до описываемого похода хан Кончак был другом князя Игоря, и им вместе приходилось выступать против русских князей. Третьи предполагают, что “автор “Слова”, очевидно, был богатым феодалом, поэтом-певцом князей Ольговичей... и жил в Киеве при дворе старшего в их роде Святослава” [121, т. 2, с. 426]. Имя автора “Слова” до сих пор неизвестно и, считает Лихачев, вряд ли станет когда-нибудь известно.

В “Слове”, как в фокусе, соединилось многое: прошлое и настоящее Руси, реальность и идеальные представления о должном, язычество и христианство, и это поставило его в разряд произведений с мировой известностью. В лучших традициях мировой культуры автор произведения видит истину в прошлом, когда Русь еще была единой. Ко времени написания “Слова” Киев уже утратил свое могущество, а многие князья перестали играть сколько-нибудь значительные роли, поэтому странно, на первый взгляд, что в повествовании носителем идеала выступает киевский князь Святослав (“грозный, великий”) — на самом деле незначительный персонаж истории. Автор призывает князей Всеволода Суздальского, Ярослава Галицкого, Романа Волынского выступить за Киев, несмотря на то, что в исторической реальности они были не столь могущественны, да и сами претендовали на киевский престол. Все эти исторические несоответствия — лишь художественный прием: автору важно, говоря о желательном и должном, показать идеального героя, идеальное состояние Руси. “Идейная сила “Слова” состояла в том, что оно пыталось противостоять политической действительности с позиций в данных условиях хотя и несбыточного, но высокого идеала... Столкновение высокого идеала с печальной действительностью обусловило... органическое слияние гражданского пафоса с поэтической одухотворенностью...” [там же].

Так соотносятся в “Слове” реальное и идеальное: автор не писал хронику похода, а создавал художественное произведение, и такое соотнесение — одно из непременных условий искусства. Интересны в “Слове” соединение языческих и христианских воззрений, отражающих особенности русской культуры того времени, авторское представление о мире как о Космосе, в котором все едино — человек, история, природа, символы добра и зла, выраженные через природные состояния света и тьмы, солнца и месяца. Знаменитый эпизод солнечного затмения — символическое предупреждение Игорю о неудаче похода, поэтому опрометчивым и дерзким кажется князьям и дружинникам пренебрежение Игоря таким серьезным “знамением”. (Предания рода Ольговичей — потомков князя Олега, а также летописи сохранили сведения о том, что многие бедствия были связаны с солнечными затмениями).

Образ солнца как бы сопровождает князя Игоря на всем протяжении его похода и поражения: в самом начале Игорь “възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся свои вой прикрыты”; по пути “Солнце ему тьмою путь заступаше”; на Каяле “тьма свет покрыла”, Ярославна в своем плаче-заклинании восклицает: “Светлое и тресветлое слънце!” Но не только в этом заложена языческая символика “Слова”. Автор соединяет действия людей с разными состояниями живой, одухотворенной природы: здесь действуют не только свет и тьма, но и ветер, гроза, тучи, звери и птицы, деревья и травы. И, главное, он связывает людей с языческими богами: не только дружинники Игоря — даждьбожьи внуки, но и Боян вещий — “внук” Белеса, Стрибог выступает покровителем половцев, а выражение “Буй тур” (Бешеный Бык), адресованное Всеволоду, восходит к тюркским (половецким) мифологическим образам. Ярославна в своем плаче использует языческие заклинания.

Язык “Слова” удивительно поэтичен: то торжественно приподнятый, то лиричный, то величественно горделивый, то бесконечно печальный, он до сих пор не утратил своего пафоса.

Жанр “Слова” стал традиционным для древнерусской литературы. В начале XI века были написаны “Слово о законе и благодати”, “Слово о вере варяжской”, “Слово о князехъ”, в которых говорилось о насущных проблемах своего времени. Автор “Слова о князехъ” обличал враждующих князей в гневной фразе: “Славы и чести вы лишитесь за свое злопамятство и вражду” [23, с. 29].

Один из сторонников неограниченной власти владимирского князя, некий Даниил по прозванию Заточник пишет послание князю с тем, чтобы привлечь его внимание к обездоленным, зависимым от него людям. Послание известно в двух вариантах — “Слово Даниила Заточеника, еже написа своему князю Ярославу Володимировичю” (XII век) и “Моление Даниила Заточника” (составленное на основе “Слова” в XIII веке). В “Слове” автор жалуется князю на свое нищенское состояние, хотя он человек образованный; в “Молении” он обличает бояр, создавая идеальный образ князя — защитника подданных. Даниил Заточник предлагает себя князю в качестве советника, поскольку он, по его признанию не храбр “на рати”, но зато силен в “словах” и “крепок умом”. Блестящий слог обнаруживает у автора дар публициста:

"Яко же бо олово гинет часто разливаемо, тако и человек, приемля многия беды... Злато съкрушается огнемъ, а человекъ напастьми; пшеница бо много мучима чистъ хлеб являет, а в печали обретаеть человекъ умъ свръшенъ. Молеве, княжи, ризы едять, а печаль человека; печалну бо мужу засышють (засушат) кости. Аще кто в печали человека призрит, какъ студеною водою напоить во знойный день... Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачают устне твои и послание твое аки рай с плодом... Да не будет, княже мои, господине, рука твоя согбена на подаяние убогих; ни чашею бо море расчерпати, ни нашим иманиемъ твоего дому истощити. Яко же бо неводь не удержитъ воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни серебра, но раздавай людем" [102, с. 119].

Главным пафосом “Слова” Даниила Заточника становятся защита обездоленных, представление о княжеской власти как власти справедливой. Автор восторгается книжной ученостью, умело использует иронию, прославляет силу ума: “Вострубим, яко в златокованныя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа” [там же, с. 117].

Высокой образованностью отличались многие древнерусские писатели, например, епископ Кирилл Туровский (ок. 1130-х годов — не позднее 1182), автор торжественных “Слов” и поучений, Климент Смолятич, киевский митрополит в 1147—1154 годах, боровшийся за независимость русской церкви от Византии, знавший сочинения Гомера, Аристотеля, Платона.

Большое место в искусстве Руси продолжают занимать летописи, также гласящие о феодальной раздробленности. Именно в это время Волынское княжество пытается создать первую историю России в процессе переписывания Ипатьевской летописи. Правда и этим попыткам по-прежнему присуща субъективность: взгляды летописцев на историю зависят от их политических привязанностей, переписчики также вносят в тексты оценочный момент. Таким образом, русскую историю начали переписывать уже в древности.

Использованная литература:

1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.

bukvasha.ru

Реферат: От язычества к христианству

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

С КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: От язычества к христианству. Господин Великий Новгород. Начати старыми словесы трудных повестей”

Выполнил студент 33 группы

Корниенко Алексей

Киев 2009

От язычества к христианству

Древнерусское язычество, с точки зрения многих исследователей, недостаточно изучено, хотя настолько глубоко проникло практически во все стороны русской культуры, не исключая и христианства, что до сих пор мы встречаемся со многими его явлениями. Период домонгольской Руси иногда называют “золотым веком” ранней русской культуры [23], но не одно лишь христианство составляло сущность этого периода — языческие основы присутствуют и в фольклоре, и упоминаются в летописях.

Обожествляя природу во всех ее проявлениях, древний славянин связывал свои радости с добрым божеством, а горести — со злым. Так появились первые объекты поклонения, о чем вдохновенно писал Кайсаров: “История человечества показывает нам, что до того еще, как человек не знал искусства делать себе изображения богов, чтил он некоторые предметы, предлагаемые ему природою. С удивлением взирал он на огненный шар, катящийся над его головою, стоял у порывистого ручья, шумно ниспадавшего с горы в долину, чувствовал приятное дуновение воздуха, изумлялся, был вне себя от восторга; он не примечал, чтобы существо, подобное ему, всем этим управляло” [199, с. 28, 29]. Не обнаружив таких существ, славяне поклонялись природе: рекам (Бугу или Дону), озерам (Ильмень-озеру), рощам или холмам (недаром в фольклоре упоминается Лысая гора). Это самый древний слой языческих верований, с ним связаны все последующие божества и объекты поклонения.

Поэтическое одухотворение природы вызвало к жизни в сознании древних славян представления о различных неперсонифицированных божествах, злых и добрых. Одни оберегали дом, угодья и окружающую природу, другие, враждебные человеку,-— требовали особого к себе отношения. Духов было великое множество: домовой, банник (дух бани), кутный бог, дрёма (вспомним детскую песенку “Ходит Дрёма возле дома”), баюн (кот-баюн — сказочник), домашние духи-“вредители” — злыдни, бесы, шишиги, кикиморы. Добрые и злые божества населяли и окрестности. Русалки первоначально были берегинями, помогающими попавшему в беду человеку, и только христианское мировоззрение превратило их в утопленниц. Были и другие берегини: первоначально женское божество Полкан (“полуконь”, позже превратилось в сказочного богатыря полуконя, получеловека), возникшее по аналогии с другими подобными божествами — птицами с лицом женщины: Жар-птица, Ноготь-птица, оберегающими жизнь человека, его скот, посевы. Лесные духи — разные лешие, мавки, лихо одноглазое, анчутки (помесь черта и утки) — олицетворяли опасные силы природы.

Развитие отношений с природой, попытки лучше понять ее привели к персонификации сил природы — появлению могущественных богов. Центральное место занимают божества солнца, света, с ними славяне связывали происхождение всего земного, в том числе своего рода. Таким богом был Даждьбог, создавший свет, тепло, солнце, времена года, бог, охраняющий род (в “Слове о полку Игореве” славяне называются даждьбожьими внуками). У многих племен западных славян таким божеством был Световид с четырьмя лицами, символизирующими его власть на четыре стороны света, даровавший людям урожай, изобилие, свет и тепло. Бог солнца Хоре был также и богом врачевания. Его имя произошло от греческого понятия, обозначающего круг (отсюда хоровод, хоромы —-круговая застройка) [199].

Особое место в пантеоне славянских богов занимал Перун. Любопытно, что когда в 988 году киевский князь Владимир принял христианство, то “Перун, как важнейший из богов, получил и большее наказание перед прочими богами. В Киеве его привязали к лошадям и таким образом тащили по городу до реки, а там двенадцать молодых людей били его палками, а потом бросили в реку и сделали конец его славе” [там же, с. 56].

После Перуна по значимости шел Велес-Волос. Б. Рыбаков считает, что он был также богом богатства. “Выражение идеи богатства... ведет нас в совершенно определенную историческую эпоху, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, “говяда”, т. е. в бронзовый век” [там же, с. 220]. Культ Велеса был связан с культом мертвых, культом предков: предавая мертвых земле, славяне считали, что они помогают плодородию и богатому урожаю. Вплоть до XIX века крестьяне оставляли ему в жертву колосья “на бородку” от последнего снопа, отсюда у славянских народов почтительное отношение к последнему снопу, его зерна считали плодовитыми и примешивали к посевным.

Кроме природных божеств, а также Рода и Рожаниц, был Дид — прародитель, “хранитель рода и прежде всего детей”... Для тех, кто считали, что ведут свой род от Перуна... это еще и синоним Перуна” К таким божествам относили и женские божества — Золотую Бабу, Мокошь — покровительницу домашнего изобилия и женских рукоделий. Богиню Мокошь воспринимали как “мать счастья”, рисовали “пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни” [там же, с. 15, 187].

Особое место в языческом сознании древних славян занимали календарные праздники, они расширяли пантеон богов, приурочивая к главным природным состояниям множество других объектов поклонения. Многие праздники приходились на переломные периоды природных циклов — встречи и проводы зимы (коляда и масленица), весны (радуница и семик), лета (русалии и купала) — или были связаны с земледельческими работами. До наших времен сохранился праздник Коляды (лат. calendae), воплощения новогоднего цикла, которому на святках посвящались величальные песни — колядки. “Солнце наряжается по-праздничному в сарафан и кокошник и едет “в малеваному возочку на вороному конечку” в теплые страны (к весне и лету)” [там же, с. 77]. На смену старому нарождается “новое солнце”, оно и будет светить в новом году. До сих пор мы представляем Новый год в виде младенца или маленького мальчика.

Самым известным летним праздником был Купала, или Ярила, праздновавшийся в день летнего солнцестояния. Обряды, совершаемые на празднике, и название — Купала (от глагола купать, кипеть; родств. лат. cupido “стремление”) указывают на связь купальских ритуалов с огнем — земным и небесным (солнцем). “В ночь на 24 июня был обычай не спать: караулить встречу месяца с солнцем...” В эту ночь жгли костры, прыгали через них, чтобы показать молодечество и испытать счастье. Считалось, что в эту ночь могут происходить различные чудеса. Непременным ритуалом праздника было предание соломенной куклы Купалы огню под шутки, непристойные песни и причитания [там же, с. 78].

Были на Руси свои боги любви — Лада или Лель, подобный греческому Амуру, различные местные божества. Славяно-русскую мифологию, богатую и поэтичную, постигла печальная участь: при введении христианства, по свидетельству летописей, целые деревни, где жители держались за прежнюю веру, выжигались и уничтожались, а вместе с ними ушли в небытие многие славянские мифы.

Конечно, христианство должно было сыграть и сыграло свою главную роль в культуре и истории России, в период становления русской государственности оно стало ее цементирующей основой. Христианство нашло на Руси и свою культурную основу: почитание главы рода, его зачинателя органически сплелось с идеей Бога-Творца, Бога-Отца, создателя, заступника и высшего судии. В древнем язычестве (у балтийских славян) было триглавое божество Триглав, головы которого символизировали власть над тремя царствами — небом, землей и преисподней. Эти языческие верования как бы предвосхитили некоторые стороны христианского культа.

Многие элементы славянского язычества органично вошли в христианскую культуру. Календарные праздники древних славян воплотились в праздниках, посвященных христианским святым: праздник Купала соединился с поклонением Иоанну Крестителю, Перун преобразовался в образ Ильи-пророка, Мокошь — в Параскеву Пятницу, которой выстроена была в Новгороде церковь, праздник масленицы предваряет великий пост и так далее. Главные праздники христианства сочетаются как с календарными состояниями природы, так и со сроками полевых работ. Совсем не случайно праздник Пасхи, воскресения Бога является весенним праздником, когда возрождается (воскресает) земля и все живое. Не случайно Рождество Христово приходится на тот же период, что и праздник Коляда, когда рождение младенца-солнца отождествляется с рождением младенца Христа. Праздник же Рождества Богоматери приходится как раз на окончание уборки урожая.

Однако взаимодействие славянского язычества с христианством не было безоблачным, их отношения не сводились к простой замене одних божеств другими. Переосмысление языческих богов и их функций произошло, скорее, вопреки, чем благодаря христианству, особенно сильно порицавшему веселые праздники, на которых хмельной разгул, брань, гаданья имели магическое значение. Официальная русская государственность и церковь всячески поносили язычество: одна из записей XI века гласит, что люди живут “не слушая божественных словес, не аще плясци или гудци (играя на гудках) или ин хто игрецъ позовёть на игрище или на какое зборище идольское, то вси тамо текут радуяся... и весь день то (т) предстоят позорьствуюе тамо” [там же, с. 146].

Приход христианства на Русь, определенным образом негативно сказавшийся на языческой культуре, имел важные, далеко идущие последствия — и политические (объединение Руси вокруг общей религии, заключение союза с Византией), и культурные. Христианство обогатило русскую культуру множеством уже развитых культурных ценностей, придало безудержной поэтической фантазии древних славян более совершенную и гармонизированную форму, внесло в славянский мир сложнейшую логическую и образную систему, выработанную человечеством. Принятие христианства было осознанным выбором Владимира Святославича, хотя некоторые источники утверждают, что якобы первое крещение приняли киевские князья Дир и Аскольд еще в 60-е годы IX века, практически за сто лет до официального принятия христианства. Благодаря просветительской деятельности Кирилла и Мефодия еще до реформ Владимира на Руси были переведены с греческого некоторые богословские книги, поэтому просвещенные и грамотные люди в какой-то мере были знакомы с текстами Священного писания.

Христианство ввело Русь в культуру остальной Европы, что было немаловажно для развития и укрепления внешнеполитических связей. “Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю” [23, с. 15]. Как мировая религия, христианство отвечало интересам практически любой народности, входившей в русское государство, и во многом способствовало дальнейшему развитию общества на протяжении последующих эпох.

Культурную роль принятия христианства на Руси трудно переоценить. Одним из самых значительных последствий этого явления была выработка нового мировоззрения, в котором непосредственность, искренность и целостность языческого мировоззрения сочетались с высокими моральными установками, с идеей жертвенности во имя общего дела, наконец, с идеей единства, столь необходимого феодальному государству.

Господин Великий Новгород

К XII веку Россия насчитывала множество богатых городов — Чернигов, Полоцк, Галич, Смоленск, Суздаль, Владимир и другие. Недаром скандинавы называли Северо-Западную Русь Гардарикой — “страной городов”. Появляются “стольные” города с резиденциями князей, монастырями, соборами, боярскими палатами. Постепенно устанавливается особый тип русского города — “окольный город”. В центре сооружается укрепление — детинец, с XIV века именуемый кремлем. В кремле находились резиденция князя и все административные здания. Рядом с кремлем располагался посад с торговой площадью, как правило, обнесенный мощными стенами. Строительство домов ведется по улицам, мощенным деревом, но за отсутствием общего плана застройки улицы на всем своем протяжении имели разную ширину и были кривыми и извилистыми. Русский средневековый город отличался от городов европейского типа: для них характерны были тесная застройка и узкие улицы, поэтому они росли ввысь, а все земельные участки горожан находились за городскими воротами. На Руси города строили просторно, дома располагались вольготно, вокруг жилищ — дворы, палисадники, сады, огороды. Европейские города либо подчинялись сеньору, либо были вольными, русские — находились под властью феодалов и церкви. Города на Руси были центрами торговли и ремесла, но в них еще не сложился, не оформился средний класс (подобный западноевропейскому бюргерству) со своими культурными и моральными ценностями.

К XII—XIII векам насчитывалось уже примерно 300 городов, в которых ремесленники представляли около 60 специальностей. По качеству изготовления оружия, доспехов, украшений русским мастерам не было равных в Европе. Хотя городские жители в социальном отношении не были однородными, но все они находились в равном положении перед власть имущими — и экономически, и политически.

Вокруг городов группировались деревни и села, входившие в земельные владения князей, бояр и церкви. Существовали города-крепости с немногочисленным населением. Развитие городов немало способствовало отделению целых областей от Киева.

Среди русских городов один выделялся своей абсолютной неповторимостью, в былинах и сказаниях его называли с почтительной торжественностью: господин Великий Новгород. Знаменит он был прежде всего своей древностью: на реке Волхов уже в IX веке (в летописи упоминается 859 год) стояло поселение, разделенное рекой на Торговую и Софийскую стороны, которые соединял Великий мост. Другая его особенность — многонациональность: здесь жили не только славяне, но и другие народности: водь, ижора, карелы, чудь, финны. Окрестные места были суровыми, но благодатными и для земледелия, и для охоты, и для рыбной ловли. В Новгороде варили соль (в ту пору весьма важный и ценный продукт), в окрестностях добывали железо. Новгородские ремесленники славились далеко за пределами своих земель. Новгород располагался на удобных водных путях, и прочие ремесленные города — Псков, Старая Русса, Великие Луки — поставляли через него свои изделия на внутренний и внешний рынок. Новгородцы имели торговые связи с Швецией. Данией, Германией, куда поставлялись изделия гончаров, ювелиров, оружейников и обычные дары природы — воск и мед, лен и пенька, меха, моржовые клыки. Из Европы везли сукно, предметы роскоши. Город рос и богател, украшался, строился, один из первых (если не единственный!) построил систему водоотведения (канализацию).

Не только экономическая самостоятельность делала Новгород единственным в своем роде: он был самостоятелен и политически. Еще в начале XI века город отказался платить дань великому князю и стал приглашать к себе “княжити” князей по своему выбору. В 1126 году новгородцы выбирают посадника из местных жителей (конечно, не простолюдина или ремесленника, а боярина), но именно так в первый и последний раз в Древней Руси появилась республика, где главные вопросы решало вече — собрание свободных жителей города (бояр, купцов и “черных людей” — ремесленников и мелких торговцев), избиравшее из бояр посадника, который ведал всеми делами Новгородской земли, и тысяцкого — начальника новгородского войска. Вместе с ними управлением города занимался архиепископ, он был казначеем, распорядителем земли и торговли, ведал внешней политикой, возглавлял церковный суд, наблюдал за ведением летописей, имел людей, состоявших у него на военной службе, и полк воинов. При этом в Новгороде было самоуправление. Город был поделен на пять округов (“концов”). В каждом округе было свое вече, выбиравшее старост, осуществлявших власть в округе. Только не было мира и благополучия в Новгороде: постоянно вспыхивали восстания горожан и крестьян, недовольных правлением бояр. “В 1228 году “простая чадь” Новгорода расправилась с архиепископом Арсением, прогнала его “акы злодея, пхающе за ворот” [125, с. 93]. С 1236 года князем в Новгороде стал Александр Ярославич (1220—1263), будущий Невский.

Новгородцы отличались от большинства жителей Руси более суровым в своем стремлении к справедливости и свободе отношением сограждан друг к другу, но и более возбудимым, “бунташным” духом. Дело, очевидно, в том, что, как пишет известный русский историк С. М. Соловьев (1820—1879), само вече имело неопределенный характер. Народ собирался на него по колокольному звону, чтобы выслушать князя, посадника или любых “недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица”. Поэтому новгородцы выглядели крамольниками, присвоившими себе “волю любить добрых и казнить злых” [280, т. 2, с. 28]. Новгородский люд был и более развитым, способным дать достойный отпор любому враждебному для них действию — от великокняжеского посягновения на их независимость до вражеской агрессии.

В Новгороде было 69 церквей, в центре города возвышалась крепость (детинец) с мощными башнями и бойницами в них. Новгородские храмы, предназначенные не столько для торжественных, сколько для повседневных служб, отличались скромностью, а иногда использовались как складские помещения. Новгородские летописи, в отличие от других, например киевских, всегда торжественных, велеречивых и субъективных, просты в описании фактов, летописцев больше заботит точная запись событий новгородской жизни. Да и писались летописи не в монастырях, а среди так называемого “белого” духовенства, близкого к мирской жизни.

Начати старыми словесы трудных повестей”

Период развития культуры домонгольской Руси обладает одной важной особенностью. До сих пор мы имели дело с историей древнерусского государства, в XII веке — это уже история самостоятельных княжеств и их политического и экономического противостояния, о чем свидетельствуют летописи и другие письменные источники. Их авторы призывают Русь к единству, но — подчеркнем — к единству политическому, а не к некоей религиозной или “русской идее”. Киевская Русь к тому времени утеряла свои позиции как централизующая власть. Многие удельные князья претендовали на киевский престол, усилились набеги окрестных кочевых и прочих племен, а выстоять под их натиском, сохранить свою независимость можно было только в единстве. Это прекрасно понимали образованные люди своего времени, они обращались не столько к народу, сколько к князьям, убеждая их в необходимости воссоединения: взывали к разуму, совести, доброй воле, славному прошлому.

Не удивительно, что слово, прежде всего письменное, начинает приобретать огромное значение, распространяется грамотность, особенно среди горожан. Князья, бояре, монастыри составляли библиотеки из наиболее значительных книг, их писали или переводили с других языков, переписывали, украшали орнаментами, виньетками, заглавными буквами — “буквицами”.

Раздробленность Руси привела к тому, что ее культура вбирает в себя областнические элементы, свойственные до того образу жизни жителей лишь определенной местности. В обособившихся друг от друга княжествах создавались свои обычаи и традиции, изменения касались не только поведения, одежды (отсюда такое разнообразие народных костюмов), песен, танцев, устных рассказов и былин, но и языка: постепенно углубляющиеся местные произносительные, лексические и грамматические расхождения привели к возникновению диалектов — местных наречий.

Русский фольклор также приобретает местные, областнические особенности. Появляются былины Киевского цикла, Новгородского цикла, по мнению большинства исследователей, существовали рязанские, ростовские, черниговские и другие былины. Сохранились, к сожалению, только Киевский и Новгородский циклы, отражающие различные типы государственности, характер отношений к государству составителей былин, следовательно, и самого народа. Для Киевского цикла характерно столкновение богатыря и князя, как в былине об Иване Гостином сыне, вызвавшемся на пиру Владимира показать свою удаль. Те, кто друг за друга попрятался, не приняв вызова Владимира, начали ставить заклады, при этом за Ивана об заклад бьются “руськи богатыри”, а за князя “бояра всё”. Это противопоставление двух сил уже носит социальный оттенок. В былине “Ставр Годинович” с князем состязается не богатырь, а жена Ставра Годиновича “Василиса, дочь Никулишна”, своим хитроумием победив не только князя, но и Алешу Поповича с Добрыней Никитичем. Новгородские герои более демократичны: Садко, например, не богатырь и не воин, а бедный гусляр, чудом получивший богатство и сумевший благодаря таланту и уму выбраться из пучин царя морского. Василий Буслаев, который со своей “хороброй дружинушкой” свершал буйные набеги, чем занимались некогда реальные новгородские “ушкуйники”, от Белого моря до Черного, бьется об заклад со всем Новгородом. При этом он, будучи весьма благочестивым, посетил святые места “душа спасти”. “Даже отправляясь на богомолье, замаливать свои грехи, Василий Буслаев остается таким же бунтарем. Но только теперь он вступает в единоборство с судьбой...” [48, с. 477].

Величайшим творением древнерусской культуры конца XII века является “Слово о полку Игореве” (1187), остающееся пока анонимным. По мнению Д. С. Лихачева, автор мог быть приближенным Игоря или Святослава, киевлянином или черниговцем, дружинником или ученым “книжником”. Некоторые считают, что автор — грамотный половец, не понаслышке знакомый с перипетиями похода, тем более, что задолго до описываемого похода хан Кончак был другом князя Игоря, и им вместе приходилось выступать против русских князей. Третьи предполагают, что “автор “Слова”, очевидно, был богатым феодалом, поэтом-певцом князей Ольговичей... и жил в Киеве при дворе старшего в их роде Святослава” [121, т. 2, с. 426]. Имя автора “Слова” до сих пор неизвестно и, считает Лихачев, вряд ли станет когда-нибудь известно.

В “Слове”, как в фокусе, соединилось многое: прошлое и настоящее Руси, реальность и идеальные представления о должном, язычество и христианство, и это поставило его в разряд произведений с мировой известностью. В лучших традициях мировой культуры автор произведения видит истину в прошлом, когда Русь еще была единой. Ко времени написания “Слова” Киев уже утратил свое могущество, а многие князья перестали играть сколько-нибудь значительные роли, поэтому странно, на первый взгляд, что в повествовании носителем идеала выступает киевский князь Святослав (“грозный, великий”) — на самом деле незначительный персонаж истории. Автор призывает князей Всеволода Суздальского, Ярослава Галицкого, Романа Волынского выступить за Киев, несмотря на то, что в исторической реальности они были не столь могущественны, да и сами претендовали на киевский престол. Все эти исторические несоответствия — лишь художественный прием: автору важно, говоря о желательном и должном, показать идеального героя, идеальное состояние Руси. “Идейная сила “Слова” состояла в том, что оно пыталось противостоять политической действительности с позиций в данных условиях хотя и несбыточного, но высокого идеала... Столкновение высокого идеала с печальной действительностью обусловило... органическое слияние гражданского пафоса с поэтической одухотворенностью...” [там же].

Так соотносятся в “Слове” реальное и идеальное: автор не писал хронику похода, а создавал художественное произведение, и такое соотнесение — одно из непременных условий искусства. Интересны в “Слове” соединение языческих и христианских воззрений, отражающих особенности русской культуры того времени, авторское представление о мире как о Космосе, в котором все едино — человек, история, природа, символы добра и зла, выраженные через природные состояния света и тьмы, солнца и месяца. Знаменитый эпизод солнечного затмения — символическое предупреждение Игорю о неудаче похода, поэтому опрометчивым и дерзким кажется князьям и дружинникам пренебрежение Игоря таким серьезным “знамением”. (Предания рода Ольговичей — потомков князя Олега, а также летописи сохранили сведения о том, что многие бедствия были связаны с солнечными затмениями).

Образ солнца как бы сопровождает князя Игоря на всем протяжении его похода и поражения: в самом начале Игорь “възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся свои вой прикрыты”; по пути “Солнце ему тьмою путь заступаше”; на Каяле “тьма свет покрыла”, Ярославна в своем плаче-заклинании восклицает: “Светлое и тресветлое слънце!” Но не только в этом заложена языческая символика “Слова”. Автор соединяет действия людей с разными состояниями живой, одухотворенной природы: здесь действуют не только свет и тьма, но и ветер, гроза, тучи, звери и птицы, деревья и травы. И, главное, он связывает людей с языческими богами: не только дружинники Игоря — даждьбожьи внуки, но и Боян вещий — “внук” Белеса, Стрибог выступает покровителем половцев, а выражение “Буй тур” (Бешеный Бык), адресованное Всеволоду, восходит к тюркским (половецким) мифологическим образам. Ярославна в своем плаче использует языческие заклинания.

Язык “Слова” удивительно поэтичен: то торжественно приподнятый, то лиричный, то величественно горделивый, то бесконечно печальный, он до сих пор не утратил своего пафоса.

Жанр “Слова” стал традиционным для древнерусской литературы. В начале XI века были написаны “Слово о законе и благодати”, “Слово о вере варяжской”, “Слово о князехъ”, в которых говорилось о насущных проблемах своего времени. Автор “Слова о князехъ” обличал враждующих князей в гневной фразе: “Славы и чести вы лишитесь за свое злопамятство и вражду” [23, с. 29].

Один из сторонников неограниченной власти владимирского князя, некий Даниил по прозванию Заточник пишет послание князю с тем, чтобы привлечь его внимание к обездоленным, зависимым от него людям. Послание известно в двух вариантах — “Слово Даниила Заточеника, еже написа своему князю Ярославу Володимировичю” (XII век) и “Моление Даниила Заточника” (составленное на основе “Слова” в XIII веке). В “Слове” автор жалуется князю на свое нищенское состояние, хотя он человек образованный; в “Молении” он обличает бояр, создавая идеальный образ князя — защитника подданных. Даниил Заточник предлагает себя князю в качестве советника, поскольку он, по его признанию не храбр “на рати”, но зато силен в “словах” и “крепок умом”. Блестящий слог обнаруживает у автора дар публициста:

"Яко же бо олово гинет часто разливаемо, тако и человек, приемля многия беды... Злато съкрушается огнемъ, а человекъ напастьми; пшеница бо много мучима чистъ хлеб являет, а в печали обретаеть человекъ умъ свръшенъ. Молеве, княжи, ризы едять, а печаль человека; печалну бо мужу засышють (засушат) кости. Аще кто в печали человека призрит, какъ студеною водою напоить во знойный день... Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачают устне твои и послание твое аки рай с плодом... Да не будет, княже мои, господине, рука твоя согбена на подаяние убогих; ни чашею бо море расчерпати, ни нашим иманиемъ твоего дому истощити. Яко же бо неводь не удержитъ воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни серебра, но раздавай людем" [102, с. 119].

Главным пафосом “Слова” Даниила Заточника становятся защита обездоленных, представление о княжеской власти как власти справедливой. Автор восторгается книжной ученостью, умело использует иронию, прославляет силу ума: “Вострубим, яко в златокованныя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа” [там же, с. 117].

Высокой образованностью отличались многие древнерусские писатели, например, епископ Кирилл Туровский (ок. 1130-х годов — не позднее 1182), автор торжественных “Слов” и поучений, Климент Смолятич, киевский митрополит в 1147—1154 годах, боровшийся за независимость русской церкви от Византии, знавший сочинения Гомера, Аристотеля, Платона.

Большое место в искусстве Руси продолжают занимать летописи, также гласящие о феодальной раздробленности. Именно в это время Волынское княжество пытается создать первую историю России в процессе переписывания Ипатьевской летописи. Правда и этим попыткам по-прежнему присуща субъективность: взгляды летописцев на историю зависят от их политических привязанностей, переписчики также вносят в тексты оценочный момент. Таким образом, русскую историю начали переписывать уже в древности.

Использованная литература:

1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.

www.referatmix.ru

Смотрите также

• 
  Реферат философия религия наука их единство и различие
• 
  Реферат на тему землетрясение по обж 9 класс
• 
  Реферат по географии на тему равнины 6 класс
• 
  Реферат праздники сша на английском языке с переводом
• 
  Реферат на тему магнитное поле и электромагнитная индукция
• 
  Реферат на тему безопасность труда при грузовых операциях
• 
  Дагестан между февралем и октябрем 1917 года реферат
• 
  Реферат задачи психопрофилактической работы и способы ее осуществления
• 
  Уголовная ответственность за правонарушения в информационной сфере реферат
• 
  21 октября день государственного языка в узбекистане реферат
• 
  Стратегия устойчивого развития как условие выживания человечества реферат