Книга Контрольный поцелуй читать онлайн. Поцелуй контрольный читать
Страница 7 Контрольный поцелуй читать онлайн
ГЛАВА 7 Уже в холле я почувствовала запах гари и испугалась. – У нас пожар? – Нет, – захихикала Маня. – Зайка пирог печет. – С яблоками и курагой, – уточнил, ухмыляясь, Аркадий. В кухне стояла дымовая завеса. Сидевшие на пороге собаки отчаянно чихали. Возле мойки, над формой, наполненной чем-то черным, стояла Зайка. Ее фигура выражала отчаяние. – А все ты виновата, – неожиданно набросилась она на меня. – Да я только вошла! – Когда покупали плиту, я хотела “Бош”! А ты приобрела “Индезит”! – Ну и что? – растерялась я. – А то, что “Бош” дает гудок, если в духовке начинает дымить, а “Индезиту” на это наплевать. Так что из-за тебя все сгорело. Я подошла к мойке, понюхала форму. – Бабушка брала терку и соскребала черноту. – Да? – воодушевилась Зайка. – Попробуем. Она потрясла форму, и оттуда шмякнулся на блюдо какой-то непонятный кусок, больше всего напоминающий гранитный памятник. Из шкафчика достали терку, и горелые ошметки полетели в разные стороны. Банди отчего-то завыл, а Снап застонал. – Цыц, противные! – рявкнула Зайка. – С чего это рыдать задумали? – А они так реагируют на черный цвет, думают, что у нас похороны, – подал из коридора голос Аркадий. Не обращая внимания на эти издевательства, Ольга сдула с пирожка черные крошки и оглядела произведение своего кулинарного искусства. – Прекрасно, – довольно сказала она, – сейчас посыплем пирог сахарной пудрой и станем пить чай, иди в столовую. Я послушно направилась к столу и в кресле у окна обнаружила Александра Михайловича, ласково поглаживающего Хуча и Жюли. – Ты чего прячешься? – Боялся Ольге под горячую руку попасть, – усмехнулся полковник, – она тут на реактивной метле летала и плевалась огнем, как Змей Горыныч. Мопс блаженно щурился на его. коленях. Вообще-то Хуч принадлежит полковнику. В свое время мы пригласили Александра Михайловича на лето в Париж и познакомили там с французским коллегой – комиссаром Жоржем Перье. Как мужчины договорились между собой – понять невозможно. Жорж знает два слова по-русски – “икра” и “водка”, полковник, в свою очередь, может, слегка путая падежи и предлоги, выдать на французском текст “Москва – столица”. Но после двух бутылок бордо они начали переговариваться весьма бойко и остались вполне довольны друг другом. У них много общего. Оба убежденные холостяки, отдающие все силы любимой работе. К тому же издали обоих борцов с преступностью можно принять за близнецов – они лысоватые, толстенькие, брюшко над слегка мятыми брюками нависает. Вдобавок и тот, и другой Любители вкусно поесть и выпить пива. В день отлета полковника в Москву Жорж привез в аэропорт корзиночку. – Пусть он напоминает обо мне, – заявил комиссар. Внутри на голубой подушечке мирно спал месячный щенок мопса по кличке Хуч. Александр Михайлович поначалу честно пытался заменить ему отца и мать. Но собачку такого возраста полагается кормить шесть раз в день, а еще надо утешать по ночам, играть днем… Короче, через две недели Хуч перебрался к нам, а Александр Михайлович стал исполнять роль папы по воскресеньям. Под светлой шерсткой Хуча бьется любвеобильное сердце, и в нашем доме он не только в роли любимого ребенка, но и заботливого отца собственного семейства. Самые нежные взаимоотношения связывают его с йоркширской терьершей Жюли. Плоды брака – щенков невероятной породы “ложкинский мопстерьер” – мы раздаем по знакомым. Делать это каждый раз все труднее, потому что и дальние, и близкие приятели уже, по выражению Мани, омопсячены. Несколько раз полковнику удавалось, – используя положение начальника, навязывать “внуков” подчиненным, а в последний раз пришлось стоять с корзиной у “Макдоналдса” на Тверской. Ехидный Кеша издевательски предложил Александру Михайловичу заглянуть в картотеку условно досрочно освобожденных. – Вот кому нужно предлагать щеночков от полковника, – похохатывал мой сынуля, – хорошо воспитывает, нормально кормит – на свободе гуляет, недоглядел за собачкой – снова мотай на зону. Приятель мой только крякнул, но ничего не сказал… – Ну, – запричитала входящая Ольга, – почему еще не сели? Она поставила в центр стола блюдо, на котором лежал вполне симпатичный пирог. Если не знать, как этот шедевр рождался на свет, съешь за милую душу. Домашние с подозрением уставились на выпечку, щедро обсыпанную толстым слоем сахарной пудры. – Приступайте, – распорядилась Ольга и положила мне большущий кусок. Я принюхалась: легкий запах ванили и чего-то кислого. Была не была. Закрыв глаза, храбро куснула многострадального погорельца. Да, Зайке удалось достичь удивительного эффекта – сверху бисквит почернел, а внутри чуть сыроват. И все же не так уж и плохо. Только странный вкус у пудры – пресный какой-то и на зубах противно скрипит. Видя, что я, откусив кусок, не свалилась на пол и не забилась в предсмертных конвульсиях, домашние тоже начали пробовать свои порции. Минуту-другую стояла тишина. Потом полковник спросил: – Сверху-то что? – Пудра, – ответила Зайка, пока еще не прикоснувшаяся к пирогу. – Вижу, что пудра, – продолжал Александр Михайлович, – а из чего? – Как из чего? – обозлилась вконец Ольга. – У тебя во рту вкус пропал? И вообще, какая еще может быть пудра? Сахарная, конечно! – Нет, не похоже, – засомневался полковник и протянул Хучу кусочек. Хучик, страстный любитель печеного и сладкого, ловко ухватил подачку и тут же выплюнул. До сих пор он отказывался только от одного вида еды – бутафорских бананов из картона, их Маня купила в магазине “Смешные ужасы”. Воцарилась тишина. Зайка схватила ложку, засунула свою выпечку в рот и ахнула: – Да это же крахмал! Я обсыпала такой вкусный пирог крахмалом!.. Конечно, несъедобно!.. Она выскочила за дверь, из коридора донеслись всхлипывания. Аркадий понесся следом. – Заинька, – уговаривал он жену, – страшно вкусно, просто пальчики оближешь, хочешь, съем весь пирог? Манюня с грохотом отодвинула тарелку и накинулась на смущенного Александра Михайловича: – Ну кто тебя просил уточнять, что ты ешь? Все-таки профессия определенно накладывает на человека отпечаток! Да какая разница, чем пирог обсыпан, итак понятно – отраву дали, гадость жуткую. Ешь и… молчи! Зайка весь день его пекла! Полковник сконфузился окончательно. Хуч, опасливо нюхавший бисквит, принялся чихать. Допив чай, я положила несчастный пирог в пакет: выброшу в помойку у ларьков, чтобы Зайка не нашла свое произведение в ведре. Скажу потом, что стряхнули крахмал и съели с превеликим удовольствием. Александр Михайлович молча брел рядом по улице. – Не расстраивайся, – пожалела я его. – Скоро Катерина после свадьбы вернется, и Зайка перестанет экспериментировать. – Да я не из-за этого, – отмахнулся полковник, – день тяжелый выдался, и вообще грустно как-то и противно… и страшно одновременно. – Почему? – Я присела у ларьков на лавочку. – Чего только не навидался на работе, – вздохнул полковник, – пора бы вроде ко всему и привыкнуть… Я делю преступников на несколько групп. Одни – просто придурки, не умеющие себя занять люди, Напились, подрались, схватились за ножи или сковородки, или табуретки, или что там еще под руку попалось. В результате один в морге, другой в СИЗО. И жалко их, и зло берет… Других просто довели до преступления. Отец каждый день избивал дочь, в конце концов она его облила спящего кипятком из чайника. Или возьми такую расхожую историю – приехал мужик из командировки на день раньше, жена в кровати с другим. Он ее треснул как следует и убивать-то не хотел, случайно вышло… Этих можно только пожалеть. Есть и такие, кто сознательно шел на преступление, планировал, готовился… В последнее время появились наемные исполнители. Самое интересное, что и этих я понимаю. Как правило, без всяких нравственных тормозов – просто зарабатывают, как умеют… мерзкие, словом, личности. Но ужас состоит в том, что по улицам ходят сейчас полные отморозки! Пойми правильно, не душевнобольные люди, не маньяки, не клиенты психиатра, а рядовые граждане, готовые на все. И здесь я перестаю что-либо понимать. Мораль у них до крайности проста: не нравится мужик – машину во дворе моет – убью, собака написала возле подъезда – застрелю и ее, и хозяина… Вчера две девчонки, пятнадцать и семнадцать лет, сестры между прочим, убили семидесятилетнего старика, соседа по лестничной клетке. Нанесли двадцать ножевых ранений, просто искромсали дедулю в лапшу. Мотив: им показалось, что дед напустил на их семью порчу! Представляешь?! Я только развела руками: ну что тут скажешь? – Сегодня тоже ничего себе история… – продолжал изливать душу полковник, – опять две сестры, но на этот раз одна убила другую, а потом с собой покончила. Мотив – младшая получила роль в кино, а старшая – нет. Налила сестричке в чашку яду, смотрела, как та мучается, не вызвала врача. А потом, видно, испугалась и тоже приняла отраву. Спрашивается, чего им не жилось? Две красавицы, молодые, здоровые. Одна блондинка, другая брюнетка, девочки – просто загляденье! Нет, определенно народ сошел с ума… – Как их звали, – уже зная ответ, спросила я, – девочек этих?.. – Анна и Вера Подушкины, – произнес ничего не подозревающий полковник. У меня закружилась голова, хорошо, что сидела на скамейке. Рассказать ему о роли Веры в похищении детей? Нет, пока подожду. Иначе слова больше не проронит. – Действительно ужасно! Как же такое произошло? Оказывается, около одиннадцати утра соседка обнаружила, что дверь Подушкиных приоткрыта. Думая, что безголовые девчонки забыли запереть замок, женщина заглянула в холл и позвала их. Но в квартире молчание и запах гари. Испугавшись пожара, соседка прошла в комнату и обнаружила на диване лежащих рядом бездыханных Аню и Веру. Анна аккуратно уложена, Вера вся скрючена. На плите в кухне мирно сгорала на медленном огне кастрюлька с геркулесовой кашей. Кто-то из девочек готовил завтрак. На обеденном столе белела напечатанная на компьютере записка: “Жить не хочу, все счастье досталось Аньке. "Но не играть ей роли в фильме. Прощайте, Вера”. Рядом тихо гудел лазерный принтер и кружился на экране красно-белый виртуальный мячик… Проводив Александра Михайловича, я в задумчивости побрела домой. Неужели Вера решилась на подобный поступок? Было в ее лице что-то злое и порочное, но все равно не похоже, что она способна на самоубийство. А что, если их убили? И это могли быть те люди, которые испугались длинного языка старшей сестры, короче говоря, похитители девочек. Но Аню-то за что? Нет, надо определенно все выяснить. Если оба дела связаны, расскажу обо всем Александру Михайловичу, тогда он получит основания для розыска Поли и Нади. Я схватила трубку и набрала номер Артамоновых. Подошел Андрюшка. – Как дела? – Никак. Лида без сознания, дышит при помощи какого-то аппарата. Зрелище не для нервных. Вот в этой фразе весь Андрей, не жену ему жалко, а себя, любимого! – У тебя был роман с Тышкевич? – С Лягушкой? Ерунда, просто пару раз в ресторане сидели. – Не ври. – Ну на дачу съездили как-то, ей-богу, и все. Это не роман, а так… перепихон. От злости я швырнула трубку, и маленький “Эрикссон” обиженно заморгал зеленой лампочкой “смените батарею”. Яростно роясь в телефонных внутренностях, я злобно повторяла: “Перепихон”. Тоже мне Казанова! На следующее утро пришлось решать непростой вопрос. Куда отправиться вначале? Допрашивать Лягушку и Эльвиру Балчуг? Расспрашивать соседку Подушкиных? Навестить Лиду в больнице? Пораскинув мозгами, решила начать с Лягушки. Новоявленная полька жила в более чем скромном квартале – Теплом Стане. "Интересно, почему данное место назвали теплым?” – думала я, ежась от пронизывающего ветра, который моментально залез под куртку, стоило только вылезти из машины. И подъезд, и лифт, и квартира оказались обычными, без всяких прибамбасов типа волосатых ковров и белой кожи на стенах. Самый обычный антураж – крошечная прихожая с грудой туфель и шаткой вешалкой. Меня провели сразу на кухню, которая свидетельствовала, как медленно растет благосостояние хозяйки. Стиральная машина “Канди”, плита “Электролюкс”, зато холодильник и телевизор отечественные, старенькие, и мебель допотопная – серый пластик в розовый цветочек. У самой когда-то то же самое было. Зато Лягушка выглядела ослепительно. Узенькие черные брючки выгодно подчеркивали длинные ноги актрисы, зеленая кофточка удивительно шла хозяйке. Римма оказалась рыжей, с молочной кожей, чуть тронутой редкими веснушками, и светло-зелеными глазами. Волосы она собрала сзади в тугой пучок, спереди легкая челка и колечки волос. Кажется, понятно, чей образ Лягушка взяла за образец. Николь Кидман! Модная голливудская рыжеволосая дива, Получилось довольно похоже, да и возраст у них примерно одинаковый, около тридцати. Когда я покидала Воропаевых, Марина предупредила – Эльвира просто дура, а Римма – умная и хитрая. Ни той, ни другой ни в коем случае нельзя говорить, что у Артамоновых пропали дочери. Одна по глупости, а другая по злобе растреплет. И теперь предстояло аккуратно выяснить, что за обида на Андрюшку тлеет в душе Риммы. – Ваш адрес, – начала я с ходу, – дал мне господин Артамонов. – Да? – вздернула бровь Лягушка. – Что за проблема у Андрея? – Насколько мне известно, никаких, – бодро ответила я, – просто посоветовал пригласить вас на роль. – Классика или современная пьеса? – Абсолютно современная, – заверила я ее, – типа мюзикла, с переодеванием… – Нет, что он себе думает? – Римма раздраженно забегала по кухне. – Я актриса трагического плана – Медея, ну, в крайнем случае, Чехов. Мне подвластны любые чувства, глобальные, конечно. Мюзикл! Как только ему в голову это пришло! – Жаль, – притворно огорчилась я, – предполагали потом возить спектакль по нашей области, зритель благодарный: шахтеры, крестьяне. Опять же заработок отличный. – Так вы не из Москвы! – возмутилась Лягушка. – Уральские горы, – пояснила я с достоинством, – край самоцветов и металлургов. От злости у Лягушкиной пропал голос, и несколько секунд актриса шумно дышала. Так сопит обиженный Хуч, когда Маня отнимает у мопса вредное сладкое печенье. Наконец Римма решила не убивать нахальную провинциалку и сухо заявила: – Простите, такое предложение не для меня. Кататься по клубам – маленькое удовольствие, поищите сразу менее известных… сходите в “Щуку”, ГИТИС, может, кто из студентов захочет подработать. – Неудачно вышло, – пробормотала я, – Андрей Артамонов меня заверил, что вы сидите без работы и хватаетесь за любое предложение. Римма побагровела. Видя эффект, я продолжала жать на ту же педаль: – Абсолютно уверенно говорил, что в Москве, пока он жив, вам не предложат никакой роли, я и подумала, что вы сразу ухватитесь за наш мюзикл! Лягушкины щеки быстро меняли окраску от светло-розовых до баклажанно-синих. – Ну скотина, – процедила она, все же стараясь не потерять лицо. – Ну сволочь. Ладно-ладно. Тоже мне Хичкок нашелся. Не один в столице продюсер… – Еще он всем сообщает, что у вас отвратительный характер, – подлила я масла в огонь, – рассказывал историю про миску с салатом, предупреждал, что вы ради денег готовы на все… – При чем тут деньги? – удивилась Римма. – Он говорил, что вы поспорили с Никитой Богословским на тысячу долларов… – Это Лидка придумала, стервятина, лахудра хитрая, – возмутилась Римма, – да не так все было. Я поглядела на ее пышущее гневным негодованием лицо, закурила сигарету и стала слушать. Андрей Артамонов дал Лягушкиной небольшую роль в спектакле “Привидение”. Всего два выхода на протяжении двух актов. В общем, “кушать подано”, или, как говорят балетные, “седьмым лебедем у пятого пруда”. Естественно, Римме хотелось большего. Но ситуация на подмостках сейчас такова, что выбирать не приходится, хватай, что дают. Но произошло событие, широко описанное в литературе. Актриса, исполнявшая главную роль, за пять минут до выхода на сцену, буквально в кулисе, упала с сердечным приступом! За сценой все заметались в ужасе. Времени, чтобы вызвать из дома дублершу, нет. Зрители уже начали в нетерпении хлопать в ладоши. И тут настал звездный час Лягушки. Она объявила, что отлично знает роль и готова заменить больную. Андрюшка схватился за голову, но отменять спектакль… Скандал! Лягушку срочно переодели, и действие понеслось. Сыграла она, кстати, неплохо. Вечером все участники, довольные, что спектакль состоялся, отправились к Артамонову на дачу – праздновать премьеру. Хорошо и много выпили, в конце концов Римма оказалась в постели режиссера. Утром она просто светилась от счастья. Удача пролилась дождем на кружившуюся голову: и роль, и влиятельный любовник. В мечтах Лягушка уже играла весь репертуар московских театров, не хватало только паровоза, который вытащит ее из ямы нищеты и безвестности… Но радужные надежды оборвались сразу. В пять часов вечера, когда Римма старательно готовилась выйти на сцену главной героиней во второй раз, распахнулась дверь гримерки и помреж сообщил, что больная в полном порядке и Лягушка опять играет “смышленую служанку”. Римма кинулась к Андрею. Тот снисходительно похлопал женщину по плечу: – Ты уж извини, но спектакль ставили для Татьяны. Молодец, конечно, что выручила, но эта роль для другой актрисы. – А нельзя ли играть по очереди? – попросила Римма. – Конечно, – не задумываясь, пообещал режиссер, – поставлю тебя третьим составом. Но в качестве главной героини Лягушкина больше в этой пьесе на сцену так и не вышла. Артамонов пообещал ей всенепременно бенефис в новой постановке. Но следующей премьерой оказался “Севильский цирюльник”. Всего одна подходящая роль – Сюзанна. И она досталась Марине Воропаевой. Обозленная Римма ворвалась в кабинет к Артамонову и обозвала его лгуном: Андрей спокойно объяснил трясущейся от негодования девице, что спектакль – дело коммерческое. У Воропаевой имя, на нее охотно пойдет зритель. Римма же пока не популярна. Рисковать огромными суммами ради дамских капризов он не намерен. Вот в следующей постановке обязательно. – Знаю, где расположено популярное имя Воропаевой – между ног, – завопила Римма. – Или даешь Сюзанну мне, или сегодня же сообщаю твоей жене, какие мягкие матрацы у нее на даче, в спальне… Но Артамонов только усмехнулся: – Во-первых, Лида тебе не поверит, во-вторых, у нас контрактная система, актеры набираются на определенную постановку. Твой договор истек вчера, а новый я оформлять не собираюсь. То есть он практически выгнал Лягушку на улицу. Потерявшая голову актриса тут же позвонила Лиде. Та молча выслушала подробности супружеской неверности Андрея и сказала без всяких-эмоций: – Спасибо, Римма, очень вам признательна. – За что? – растерялась от такой непонятной реакции несостоявшаяся Сюзанна. – Видишь ли, после родов все болею, никак не оправлюсь, и мне приятно знать, что Андрюша не ходит по проституткам, а пользуется услугами аккуратных женщин. Очень боюсь заразы – сифилиса, триппера. А ты ведь здорова, так что мне можно не беспокоиться. Да не сомневайся, мы люди благодарные. Поговорю с мужем, попрошу, чтобы подыскал тебе рольку поинтересней. – Я так трубку швырнула, – поделилась со мной Римма, – что аппарат пополам треснул. Ну не сука ли? Да уж, молодец Лидка, спуску никому не давала, и даже мне, лучшей подруге, ничего, порочащего блудливого супружника, не рассказывала. Пообщавшись с Лидусей, Римма влила в себя бокал коньяка и отправилась в ресторан, чтобы привести растрепанные нервы в порядок. Первые, кого она увидела в уютном зале, оказались нежно улыбающиеся друг другу Артамоновы. В глазах у Лягушки помутилось. Сначала она хотела просто выйти, но потом тихий внутренний голос шепнул актрисе: "Действуй по обстоятельствам”. И она с чувством глубокого удовлетворения надела на Андрюшку миску… Тут входная дверь распахнулась, и из коридорчика донесся приятный голос: – Кошечка, ты где? – Здесь! – крикнула Римма. В комнату вошел мужик лет сорока. Одного взгляда, брошенного на него, было достаточно, чтобы понять, кто таков вошедший. Короткая квадратная шея, миллиметровый слой волос на крупной голове… На груди золотая цепь толщиной почти с мою ногу, на пальцах парочка килограммовых перстней, из-под лих высовывались синие следы татуировок. Огромными, похожими на свиные окорока руками мужик держал пакет, откуда выглядывали банки и горлышки бутылок. – Кошечка моя, – ласковым, абсолютно влюбленным голосом проворковал вошедший, – познакомь, в натуре, с подружкой. Вот уж не думала, что подобный монстр способен на такие нежности. – Это не подружка, – одернула его Римма, – а работодатель. Решила, что я нуждаюсь в ролях и поеду за длинным рублем в Тмутаракань. Кавалер брякнул торбой об стол. – Римма – звезда, – без тени сомнения заявил он, – мы сейчас станем кино снимать, а она главной будет. Жуткая вещь! Чуть не расплакался, когда прочитал. Страшное дело, из-за любви оба погибли. А все родители виноваты. “Ромео и Джульетта” называется, может, слыхала? Уже со всеми договорился, прямо на днях начинаем… Он с нежностью поглядел на Лягушку. Та весьма горделиво на меня. – Так что можете передать Артамонову – не нуждаюсь в его подачках. У нас с мужем большие планы. – Вы вышли замуж? – немедленно отреагировала я. – Андрей мне говорил, что вы свободны… – Ровно неделя сегодня, – пояснил мужик, и неожиданно стало понятно, что он очень молод, скорей всего и двадцати пяти еще нет… Сев в “Вольво”, со спокойной душой вычеркнула Лягушку из списка подозреваемых. Конечно, она страшно зла на Артамонова, но достаточно удачно, по ее понятиям, вышла замуж, приобрела, как видно, состоятельного супруга, готового ради нее даже читать Шекспира. Девочки ей явно ни к чему. Теперь надо прощупать Эльвиру Балчуг. Новая муза Андрюшки обитала на улице с замечательным названием Последний тупик. Наверное, приятно отвечать на вопрос: “Где живете?” Тут, рядышком, в Последнем тупике! Магистраль и впрямь оказалась тупиком на задах Савеловского вокзала. Вокруг – бесконечные гаражи и автомастерские. Единственный жилой дом выглядел отвратительно – грязно-серая пятиэтажка. Швы между блоками, заделанные черной штукатуркой, издали кажутся измазанными дегтем. В подъезде везде выбиты стекла, а на лестничной площадке третьего этажа похрапывает пьяный мужик. Я переступила через него и позвонила в дверь с номером 28. Послышался топот и детский голосок: – Кто там? – Здесь живет Эльвира Балчуг? – Что хотите? – упорствовал ребенок, не отпирая замка. Потом раздались возня, шлепок, негодующий вопль, и на пороге возникла очаровательная девушка, почти девочка. Марина Воропаева права, назвав Эльвиру цыганкой. Копна черных мелковьющихся кудрей, огромные карие глаза, летящие к вискам брови и нежно-оливковый цвет кожи. К тому же на Балчуг – ярко-красное платье с широкой юбкой. Ей бы выступать в ансамбле “Ромэн”. Интересно, каким образом Андрюшка намеревался превратить данный персонаж в Офелию? – Вы ко мне? – спросила девушка. – Да, – твердо сообщила я и решительно протиснулась в прихожую. Из коридора выглядывали две детские головки с любопытно раскрытыми ртами. – Я от Артамонова. – Проходите, – вспыхнула огнем Эльвира. Мы прошли в комнату. Всего их в квартире две. Из большей, метров двадцати, дверь вела в меньшую, очевидно, совсем крохотную. Не успели мы сесть за покрытый плюшевой скатертью стол, как две любопытные малышки примостились рядом, явно желая поучаствовать в разговоре. Из кухни выглянула древняя бабка. – Вирочка, – прогундосила она, – гость пришел? Ты стели кроватку-то, чистое белье в шкафу возьми. Балчуг так и подскочила на стуле, потом, нервно закрывая дверь на кухню, пробормотала: – Пожалуйста, не обращайте внимания. У бабули был инсульт, и она ничего теперь не соображает, что несет. – Что это ты про меня глупости рассказываешь? – заколотилась из кухни сумасшедшая. – Всегда ведь гостей спать укладываешь! Девчонки захихикали, одна начала сосредоточенно ковырять в носу, другая принялась грызть кончик карандаша. – Катя, Таня, пошли бы вы погуляли, – решила избавиться от них Эльвира. – Нам мама не разрешает одним во двор выходить, – немедленно хором отозвались сестры. Балчуг вздохнула и уставилась на меня бездонными глазами. – Я старшая сестра Артамонова. Услышав это заявление, Эльвира моментально потащила меня в маленькую комнату и закрыла дверь на замок. – Чего хотите? – Не хочу, а требую оставить Андрея в покое. Какого черта вы лезете в. семью? Там двое детей, между прочим. Балчуг отбежала к окну и зашипела: – Вот еще. К вашему сведению, семьи давно нет. Андрей не любит жену и собирается разводиться. Он с ней уже год не спит! Она его не понимает! Я с сочувствием поглядела на девчонку. По виду ей не больше двадцати. Ничего, скоро поймет, что мужчины страшно не любят разводиться и жениться на любовницах. А сказку про непонятость и одинокую постель рассказывают таким дурочкам охотно. – Мой вам совет, – начала я наставительно, – оставьте Андрея в покое. Не вашего поля ягода. Поищите другой объект, помоложе. Кстати, у Артамоновых дома полное понимание. Лида на таких, как вы, просто внимания не обращает. Андрей человек поэтического склада, вот и заводит постоянные романы. Но жену никогда не бросит. Знаете, сколько у него в постели перебывало? Тучи. И Марина Воропаева, и Римма Лягушкина… Так что не надейтесь. Злые слезы выступили на глазах Эльвиры, она топнула ногой и свистящим шепотом стала возражать: – Ничегошеньки-то вы не знаете! Лидка – гримерша. Только и умеет щеки румянами мазать. А я – творческая личность. Андрей восхищается моим талантом. Между прочим, решил ставить “Гамлета” и Офелию отдает мне. Я – его муза! Я присвистнула: – Муза! Офелия! Наверное, принца Датского станет играть Костя Райкин? – Да вы в своем уме! – оскорбилась Эльвира. – Он же старик и урод! "А кто сказал, что Гамлет был красавцем?” – подумала я, но вслух уточнила: – Во-первых, Райкин не намного старше Андрея, а во-вторых, подходит вам внешне – такой же смуглый… Балчуг прямо задохнулась от злости. Наверное, очень хотела выгнать меня вон, но ругаться со старшей сестрой любовника все же опасалась. – Артамонов страшно талантлив, – ринулась она отстаивать свою позицию, – он пьесу прочитал по-своему. Нетрадиционно взглянул на текст. Да, обычно Офелию играют голубоглазые блондинки, но в этом-то и весь кайф, чтобы в его постановке на сцену вышла брюнетка. Вам этого не понять. Чтобы оценить подобный замысел, следует быть творческой личностью, а не мещанкой с авоськой! Это революция на сцене, шок, новое видение! И, между прочим, на роль Гамлета приглашен Юрий Костомаров! Произнеся это имя, девчонка торжествующе поглядела на меня. Костомаров – самый модный сейчас актер, успевший засветиться за последние два года чуть ли не в десятке кинолент. Парню удалось даже принять участие в съемках какого-то фильма в Голливуде, и после этого рейтинг его в Москве подскочил до недосягаемой высоты. Да, Андрюша решил подготовить для своей дамы сердца ослепительную взлетную площадку. Увидав в афише фамилию Костомаров, народ валом повалит в театр и проглотит любую Офелию. – Ну еще не факт, что вы получите роль, – решила я остудить пыл Эльвиры. Балчуг рванулась к письменному столу, с треском выдвинула ящик и сунула мне в руки листок бумаги. Контракт! – Ну что? – торжествующе сверкнула она блестящими глазами. – Видали? Да уж, Андрюшка не терял зря времени, вот старый греховодник! – Ладно, – попыталась я изобразить понимание, – вижу у вас с братом все серьезно. – Очень, – радостно подтвердила Эльвира, – у нас настоящая страстная любовь. Я буду его любимой, единственной, ведущей актрисой, как Мазинау Феллини. Мы поставим десятки пьес – Чехов, Шоу, Ибсен, Шекспир… О, я чувствую в себе столько сил! У режиссера должна быть муза. Только влюбленные могут подняться к вершинам. Я молча слушала наивные благоглупости. И стало жаль бедняжку. Через два-три месяца Андрей найдет новый предмет обожания, и Эльвире придется туго. Тяжело падать с вершины таких надежд мордой об пол. – Но как же Лида и дети? – прикинулась я озабоченной. – Ну… – замялась Эльвира, – станем помогать бывшей семье материально, пусть в гости ходит, возражать не буду. Дети-то уже большие, не младенцы, слава богу. – Андрей очень девочек любит! – Я рожу ему сыновей! – заявила дурочка. Усаживаясь в “Вольво”, не переставала удивляться. Ну надо же оказаться такой наивной и всерьез надеяться на брак с Артамоновым. Впрочем, это личное дело Андрюшки, как он станет в данном случае выпутываться. Для меня сейчас важно другое. У Балчуг нет никаких оснований похищать Полю с Надей. Безусловно, существование Лиды ее злит, но Эльвира ощущает себя счастливой соперницей рядом с покинутой женой. Роль уже получила, в любви Андрюшкиной абсолютно уверена, ну зачем ей девочки? Следовало признать, что и здесь у меня облом. Тяжело вздохнув, я порулила к Подушкиным. Соседка из квартиры напротив, миловидная женщина лет пятидесяти, с простым, интеллигентным обликом, несколько удивилась визиту “майора милиции”. – Ваши коллеги меня уже посещали, – заметила она. – Возникли еще вопросы, – ответила я, входя в квартиру. Такая же комната, как у Подушкиных, только интерьер другой. Повсюду книги, журналы… На огромном письменном столе компьютер и какие-то непонятные приборы. – Давно знаете соседей? – Меня зовут Юлия Сергеевна, – представилась женщина, – с девочками знакома с рождения. Их отец, Павел Константинович, мой коллега по работе. – Это интересно! – сказала я. – Расскажите поподробней. Юлия Сергеевна улыбнулась: – Боюсь, что не сообщу каких-либо полезных для вас сведений. – Нас интересует любая информация. Юлия Сергеевна стала рассказывать. Она математик, кандидат наук, всю жизнь работает в одном НИИ. Павел Константинович – профессор, доктор наук, заведует отделом, но не тем, где трудится Юлия Сергеевна Фомина, а другим. Когда институт построил в Бутове кооператив, Фомина оказалась на одной лестничной клетке с Подушкиными. Отношения у них установились хорошие, близкие. Иногда одалживают друг у друга соль, спички, да все, что угодно. Пока девочки ходили в школу, у Юлии Сергеевны хранились ключи от соседской квартиры. Возвращаясь домой, сначала Вера, а потом и Аня звонили в дверь к Фоминой. И Павел Константинович, и мать – Карелия Львовна, просто горели на работе, пробиваясь на самый верх научного Олимпа. Юлия Сергеевна же вполне была довольна статусом кандидата наук и имела только один присутственный день в неделю. – Аня – хорошая девочка, – вздохнула Фомина. – Добрая, спокойная, отзывчивая. Если видела, что я плохо себя чувствую, всегда бегала в магазин или аптеку и всегда безотказно. Вера обладала другим характером. Очень уж ревновала, когда Аня родилась, – вспоминала Юлия Сергеевна. – И разница в возрасте у них, можно сказать, никакая, а поди ж ты… Все требовала, чтобы ей покупали вещи, игрушки первой. Постоянно кричала: “Я старше!” Даже за столом вечно приглядывала, чтобы сестре, не дай бог, больше не положили… Могла сливы в тарелке пересчитать или клубнику… До смешного доходило – один раз у Анечки посреди зимы сапожки развалились, и ей купили новые. Так Вера не успокоилась, пока такие же не вытребовала. И ведь не нужны были, а все равно – раз Ане купили, и ей подавай. Юлия Сергеевна как-то прямо сказала Карелии Львовне, что не следует потакать капризам старшенькой. Но мать только отмахнулась. Денег в семье достаточно, и приобретение лишних сапог не обременительно. Так они и росли. Когда Ане исполнилось двенадцать лет, стало ясно, что девочка становится удивительной красавицей. Все обращали на нее внимание, и Вера страшно злилась. Лицо старшей было тоже приятным, с правильными чертами, но чего-то ей не хватало. Всего лишь милая мордашка, не более того. Старшенькая отпустила волосы до плеч, потом стала пользоваться косметикой… Когда Аня перешла в десятый класс, ее пригласили на съемки телевизионного фильма. Вера, к тому времени студентка театрального вуза, просто перекосилась от зависти. Накануне съемок Вера принесла тюбик с маской для лица и предложила сестре воспользоваться кремом: – Будешь завтра как бутончик. Обрадованная Анечка намазала личико и посидела, с маской двадцать минут – так написано на упаковке. Когда же смыла белую, резко пахнущую массу, из зеркала на нее глянула физиономия, похожая на кусок сырой говядины. Расстроенная до слез Верочка кинулась накладывать на горевшие щеки сестры питательный крем, но стало только хуже. Аня, утирая слезы, приготовила компрессы из ромашки. Пришедшая Карелия Львовна, хорошо владевшая французским языком, обнаружила, что в картонной упаковке с рекламой “Омолаживающий гель” на самом деле – средство для чистки серебра. Анечка, не читавшая по-французски и не понявшая надписей на тюбике, нанесла на лицо эту едкую массу. Ни о каких съемках речи идти не могло. Пришлось долго лечиться у дерматолога, но кожа еще полгода казалась воспаленной. Верочка картинно убивалась. Маску, желая услужить сестре, она купила в переходе у лоточницы… Отец с матерью успокаивали старшую дочь, бьющуюся в истерике, но Юлия Сергеевна ни на минуту не поверила актрисе. – Позавидовала сестре, вот и подгадила ей, – вздохнула женщина. Потом старшие Подушкины укатили по контракту в Америку, а Ане опять улыбнулась удача. У нее начала отлично складываться карьера в модельном бизнесе. У Веры же, решившей также показать себя на подиуме, дело не пошло… – Думаете, она могла отравить Аню из-за роли в кино? – Не знаю, – пожала плечами Фомина, – все-таки убийство, это уж слишком! К тому же у Веры не было оснований… – Как? А участие Ани в съемках? Юлия Сергеевна вздохнула. Она ничего не слышала об успехах младшей. Зато Вера приходила к ней, кажется, за спичками и расхвасталась. Ей предложили потрясающую роль в новом спектакле. Трагедийную! Электра! – Она захлебывалась от счастья, – вспоминала Фомина, – просто упивалась, предвкушала головокружительную карьеру, фото в журналах и баснословные гонорары… А утром я увидела открытую дверь, и гарью тянет… Юлия Сергеевна вошла в квартиру, позвала девочек. Но ответом послужила звенящая тишина. Соседка сначала заглянула на кухню и обнаружила на плите абсолютно черную кастрюльку, рядом на столике – пакет молока и банка с овсянкой. Ругая на все корки глупых девчонок, едва не устроивших пожар, женщина схватила кастрюльку и залила горячей водой. В комнату зашла случайно, сама не знает почему. Твердо уверенная, что Аня и Вера бегают где-то в городе. Но сестры оказались дома, рядышком, на диване. – Сразу поняли, что они уже мертвы? – Да, – кивнула Юлия Сергеевна. – Правда, Аня лежала со спокойным лицом, будто спала. Я даже потрогала ее за руку… А Вера вся скрюченная… – Значит, вы думаете, что это сначала убийство, а потом суицид? – Может быть, да, а может, и нет, – неопределенно сказала соседка. – У вас есть какие-то подозрения? – Да нет… – покачала головой Фомина, – зависть – страшная вещь, но мне не нравится записка. – Думаете, Вера не могла такое написать? – Написать-то могла, а вот воспроизвести на компьютере… Машина появилась у Подушкиных уже давно. Павел Константинович любил работать по ночам, когда все спят. По странному стечению обстоятельств, в семье математика родились дети абсолютно гуманитарной склонности. Пошли в мать. И Аня и Вера совершенно не умели работать на компьютере. – Они даже не умели его включать, – поведала Юлия Сергеевна, – а уж подсоединить принтер для них вообще запредельно. – Может, выучились, а вы не знали… – Если и освоили машину, то не раньше чем за двое суток до смерти, потому что Вере нужно было несколько дней назад сдавать реферат… Девушка пришла к Юлии Сергеевне с просьбой распечатать работу. Та попеняла актрисе: – У самих компьютер пылится, научились бы, в жизни пригодитс readme.club
Страница 2 Контрольный поцелуй читать онлайн
ГЛАВА 2 Домой я собралась только около девяти вечера. Все не хотела будить измученную подругу. Наконец то раскрыла глаза, села на кровати и тут же заплакала. "Ну не сволочи ли ее муженек и свекровь”, – со злостью подумала я, протягивая Лидусе стакан с валерьянкой. Бросили бедняжку одну дома! Да ей в клинике следует лежать под постоянным присмотром, а не изводиться в одиночестве, в пустой детской! В конце концов после недолгих колебаний я угостила несчастную мать стаканом чая, где растворила две найденные в аптечке таблетки родедорма. Пусть поспит до утра спокойно, а там станем разбираться на трезвую голову. Удобно устроив подругу на кровати, я написала Андрюшке все, что про него думаю, и спустилась к “Вольво”. И тут позвонила Маша. – Мусечка, ты где? – вкрадчиво завела дочь. – Скоро буду, а что? – Видишь ли, – продолжала мяться Манюня, – задали на завтра доклад “Размножение обезьяны”. – Но при чем тут я? Выяснилось, что очень даже при чем. Забывчивая Маша не захватила из академии книгу “Жизнь приматов”. И теперь мне предлагалось заехать за книгой к дочкиной одногруппнице. – Совсем недалеко, – виновато просила Марья. – Алтуфьевское шоссе, сейчас уже вечер, народу мало, быстренько смотаешься. А то поставят незачет… Чертыхаясь, я принялась искать неведомую ранее магистраль. Машка твердо решила стать после окончания школы собачьим доктором и три раза в неделю исправно посещает занятия в Ветеринарной академии. Преподавание там поставлено серьезно, от детей требуют бесконечные рефераты, доклады и сообщения. Вечно она готовится к каким-то семинарам, коллоквиумам, экзаменам. Мне просто стало дурно, когда случайно увидела таблицу “Строение собачьего уха”. Нет, такое выучить невозможно! Но Маня упорно продирается сквозь колючие заросли науки. – Давай, старшая! – подначивает ее обычно брат. – Домашний ветеринар в хозяйстве пригодится. Это святая правда. В доме живет куча животных. Одних собак пять штук. Сначала, правда, обзавелись двумя: питбулем Банди и ротвейлером Снапом. Честно говоря, думали, что покупаем злобных сторожей. Кеша даже привинтил возле домофона на воротах красочную табличку: “Осторожно! Злая собака!” И пит и ротвейлер попали в дом месячными щенками. Брали их одновременно, чтобы, по выражению Зайки, “росли братьями”. Они были такие маленькие, такие беззащитные, так плакали первой ночью в специально купленной корзиночке… В середине ночи Кеша не выдержал и взял их в постель. Подрастая, собаки стали походить на плюшевые игрушки. Редко кто оставался безучастным, глядя, как толстозаденький Снап и голенастый Банди пытаются влезть по лестнице на второй этаж. И, конечно же, мы их постоянно кормили, засовывая в жадные щенячьи рты лакомые кусочки. Опомнились только через год, когда поняли, что по дому носятся две почти пятидесятикилограммовые лошади, абсолютно неспособные охранять хозяев. Всех людей, чужих и своих, бравые “секьюрити” встречают, радостно повизгивая. Ситуация усугубилась тем, что щенков принесли в дом, где безраздельно царствовали кошки – трехцветная Клеопатра и белая Фифина. Сначала киски пришли в полное негодование и залезли на книжные шкафы, гневно шипя на наглых малолеток. Потом принялись их страстно воспитывать: били за провинности, кусали и фыркали. Результат не замедлил сказаться. Питбуль Банди боится вообще всех кошек, а ротвейлер Снап только наших. Еще Клеопатра и Фифина научили щенков мыться и драться по-кошачьи. Когда Снап сосредоточенно нализывает переднюю лапу, а потом тщательно начинает мыть морду, незнакомые собачники цепенеют. Правда, кошки у нас тоже не совсем обычные. Дело в том, что их детство и юность прошли рядом с белой крысой Фимой, и наши дурочки решили, что все мыши их лучшие друзья. Во всяком случае, когда Машины хомяки Зюка и Зика удирают из банки, чаще всего мы находим их под животом у Фифины или под мордой Снапа. Банди при виде хомячат убегает, их он тоже боится. Потом один из приятелей, уезжая на несколько месяцев в командировку, оставил у нас карликового пуделя Черри. И просто забыл про собачку, ее тоже пришлось принять в стаю. Честно говоря, думали, что больше “скотный двор” разрастаться не станет, но тут у Аркаши и Зайки родились близнецы, мы нашли няню Серафиму Ивановну, а у той оказалась очаровательная йоркширская терьерша Жюли. Последнее приобретение – английский мопс Хуч. Но об истории его появления расскажу потом. Я тихо катилась по Алтуфьевскому шоссе и, как было оговорено, возле магазина “Тюльпан” заметила худенькую девочку в желтой куртке. Забрав “Жизнь приматов”, порулила в Ложкино, но в самом центре Москвы, недалеко от входа в метро “Маяковская”, “Вольво” встал, категорически отказываясь двигаться дальше. С помощью подошедшего гаишника вызвала сервисную службу и через полчаса выслушала приговор: машину починят, но только завтрак вечеру. Отдав механикам ключи, я в растерянности встала у памятника поэту и принялась звонить домой. – Машина сломалась, сейчас начну ловить такси. – Ни в коем случае, – тут же отозвалась Зайка, – стой, где стоишь, я мигом за тобой приеду. Я поглядела на часы – одиннадцать. Скорее всего Ольга уже в кровати, она любит пораньше зарыться в одеяльце с книжкой и шоколадкой. Представляю, как ей хочется ехать в Москву! – Нет-нет, возьму машину, не волнуйтесь, на меня никто не польстится. – На тебя нет, – согласилась безжалостная Зайка, – а на твои серьги, кольца и часы охотники найдутся. Мы попрепирались еще немного и пришли к компромиссу. Я еду до станции “Речной вокзал” на метро, а Ольга встретит меня у выхода. Несмотря на поздний час, вагоны оказались переполнены. Мне досталось место в самом конце вагона, на маленьком диванчике. Сев, от скуки стала разглядывать попутчиков. Серые, землистые лица, слегка нанесенный макияж у женщин и чуть проступающая щетина у мужчин. Многие держат в руках дешевые карманные издания. Никто не смеется, не болтает. Просто человек сорок усталых, измученных работяг, несущихся по тоннелю. На “Белорусской” в вагон ввалилась толстая женщина с огромными кульками. Обозрев сиденья, она подошла ко мне и попыталась устроиться рядом, Диванчик, где я сидела, страшно неудобный. Двоим просторно, а троим – тесно. Но дама преисполнилась решимости отвоевать вожделенное место. Напряженно сопя, она принялась втискивать необъятный зад в узенькое пространство, оставшееся между мной и парнишкой в потертых джинсах. Зад не влезал, но его обладательница сосредоточенно ткнула мальчишку локтем и заметила: – Могли бы подвинуться. Мы с пареньком вжались в бортики. Распространяя запах пота, бабища умостилась и злобно проговорила: – Развалились будто у себя дома, а человеку после работы присесть негде. – Жрать меньше надо, – окрысился паренек, – такие, как вы, должны двойную плату за проезд вносить. – Ах ты, гаденыш! – взвилась баба, больно пихая меня жирной рукой в перстнях. – Жаба эфиопская, – не остался в долгу мальчишка. Я невольно улыбнулась: ну при чем тут Эфиопия? И все же нарастающая ругань начала действовать мне на нервы, я встала и отошла поближе к двери. На “Динамо” в противоположный конец вагона вкатилась инвалидная коляска. – Люди добрые, – защебетал проникновенный голос, без запинки выкрикивая заученный текст, – мы сами приехали с Владивостоку, ребенка на операцию привезли по поводу параличу, кто не верит, гляньте документы. Подайте, сколько можете, на лечение. Дай бог вам счастья и здоровья вашим детям. Я поглядела на говорившую. Толстый платок не скрывал розовощекого деревенского лица, а под потертым плащиком угадывалась складненькая девичья фигурка. Лет попрошайке от силы шестнадцать-семнадцать, и она никак не может быть матерью ребенка, дремлющего в коляске. Я присмотрелась к инвалиду. Похоже, девочка и впрямь больна. Бледное, даже синее лицо, бескровные губы, и спит каким-то неестественным сном. Ноги несчастной укутаны в застиранное байковое одеяльце, ручки с обгрызенными ногтями безжизненно покоятся на коленях. Нищенка собрала дань и подкатила коляску к двери, прямо к моему носу. Тут поезд остановился в тоннеле. Я продолжала рассматривать больную. Примерно около восьми лет, на правой щеке довольно крупная родинка, русые волосы давно не мыты, на левой руке у запястья тонкий шрам. Какие-то странные воспоминания зашевелились в моей голове. У кого из знакомых детей тоже есть такая родинка и подобный шрам? Поезд поехал. Девочка открыла глаза, огромные, синие, и прошептала: – Пить хочу. – Сейчас выйдем, и попьешь, – равнодушно заметила попрошайка. Параличная закрыла глаза, состав встал на станции “Аэропорт”. Коляска с грохотом выкатилась на платформу. Больная повернула голову, вновь раскрыла глаза, встретилась со мной взглядом и внезапно закричала – Состав уносил меня дальше, но я словно провалилась в обморок. Боже мой, нет, не правда! Парализованная в коляске – это же Наденька Артамонова, пропавшая дочь Лиды. У нее крупная родинка на лице, а шрам заработала, когда порезала в пять лет руку, разбив стакан. Бежала и упала прямо на осколки… Ребенок узнал меня, а я ее нет, потому что Наденька, всегда веселая, подвижная хохотушка и болтушка, совершенно не походила сама на себя. Такой тихой и обреченной не видела ее никогда! Перегон от “Аэропорта” до “Сокола” показался вечностью. Вскочив в обратный поезд, я вылетела на “Аэропорте” и заметалась по перрону. Два выхода! Куда податься? Добежав до дежурной, низенькой толстой тетки в красном берете, я, задыхаясь, проговорила: – Девочки в инвалидной коляске не видели? Дежурная отрицательно покачала головой. Я бросилась к стоящему рядом милиционеру: – Сейчас тут не проезжала парализованная? Страж порядка глянул поверх моей головы и, даже не удосуживаясь ответить, только пошевелил подбородком. Кипя от злости, понеслась к другому выходу. Как же, небось все нищие платят дежурным и милиционерам мзду. Иначе чем объяснить странную слепоту тех, кто призван наводить в метрополитене порядок? Вот, например, прямо у ступенек сидит молодой парень без обеих ног. Предположим, этого просто пожалели, действительно страшное несчастье. Но вот две бойкие старушонки с табличками “Собираю на похороны внучки”, опухший дядя с палкой в руке и лицо кавказской национальности, на вид совершенно здоровое? Ведь клянчат в двух шагах от дежурных, а никто и ухом не ведет! Я бегала по перрону, опрашивала сидевших на лавочках, но все куда-то спешили, и никто не запомнил девочку в инвалидной коляске. А ведь Наденька кричала. Примерно около двенадцати вышла наконец на “Речном вокзале” на улицу. Взволнованная Ольга накинулась на меня с воплем: – Ты что, на коленях от “Маяковской” ползла? Думала, несчастье с тобой случилось! Но я не стала рассказывать ей о Наденьке: чем Меньше людей знает, тем лучше. Дома на кухне обнаружила несколько коробок из-под салатов, пиццы и замороженной рыбы. Не успела я запихнуть в микроволновку кусочек пиццы, как влетела, уже в пижаме. Маша. – Давай книжку! – заорала дочка. Я похолодела. А где “Жизнь приматов”? – Ну, – торопила Маня. – Извини, котик, – промямлила я, – кажется, я ее потеряла. – Где? – потребовала ответа девочка. Ну не глупый ли вопрос! Если бы знала, поехала бы и взяла. Может, выронила в вагоне, может, на станции. Правда, остается маленький шанс, что столь необходимое издание преспокойно лежит в “Вольво”. – Ведь знала, что тебе ничего нельзя поручать! – в сердцах выкрикнула Маня и ринулась в спальню. Я машинально попробовала откусить замороженную пиццу. Интересно, а моя сумочка где? Там ключи, права, кошелек, косметика… Хорошо хоть телефон сунула в карман! Слава богу, вот он в другом кармане! И почему пицца не подогрелась за десять минут? А, забыла включить печку. Может, следует начинать пить стугерон или ноотропил? Хотя, как говорит Кешка, если головы не было до сорока лет, то потом уже не будет никогда.readme.club
Страница 17 Контрольный поцелуй читать онлайн
ГЛАВА 17 К Насте Мартиросян я попала в середине дня. Сначала пришлось повозить Капитолину по разным инстанциям. Наконец, избавившись от нее в министерстве, где женщине обещали показать список детских домов, понеслась в Хлебный переулок. На звонок долго не открывали, но в “глазке” мелькнула быстрая тень, и я поняла, что меня разглядывают. Наконец послышался голос: – Кто там? – Открывайте, – как можно более резко проговорила я и поднесла к глазку красные корочки с золотыми буквами МВД. Раздалось сдавленное ойканье, и за дверью воцарилась тишина. Я звонила, стучала в створку ногами – бесполезно. Поднявшись чуть выше по лестнице, села на подоконник и закурила. Подожду немного, может, хозяйка выйдет за покупками. Однако то, что она побоялась открыть дверь служителю закона, наводит на подозрение. Минуты текли, за дверью тишина. Наконец створки тихонько приотворилась, и на площадку выскочил красивый парень, смахивающий на молодого Алена Делона. В два прыжка, чуть не сломав немолодые уже ноги, я подскочила к нему и приказала: – Стой, милиция. Парень вздрогнул и неожиданно разрыдался. Напуганная столь сильным действием своих слов, я тронула этого молодца за плечо: – Что случилось? Парень поднял красивенькое личико с мужественным подбородком, хлюпнул носом и занудил: – Не виноват, ей-богу, она сама. Ну кто мог подумать, что так выйдет… – Иди в квартиру! – прикрикнула я. Юноша порылся в карманах, достал ключи, отпер замок. Мы оказались в темноватой прихожей. Откуда-то издалека неслись странные звуки, словно засорившаяся раковина никак не может проглотить воду, затем послышался протяжный стон. Парень безвольно сел на стул. Рыдать он перестал, зато начал трястись. Стон повторился. Я пошла на звук. В большой, шикарно оборудованной ванной, на полу в какой-то блевотине лежала тоненькая девочка, по виду совсем ребенок. Тощенькая шейка, руки-веточки и синеватое личико. Землистый цвет лица, прерывистое дыхание явственно показывали, что ей очень плохо. Но это явно не алкоголь. – Ну-ка, быстро рассказывай, что тут происходит, не то арестую, – пригрозила я, набирая 03. Парень опять стал рыдать, как баба, повторяя на все лады про свою невиновность. Похоже, ему не помешает хорошая порция тазепама. "Скорая помощь” прибыла на удивление быстро. Молодой румяный врач посмотрел на девчонку брезгливо: – Здорово ее ломает… Обязан сообщить в милицию, да и лекарств нужных нет. Я вытащила сто долларов. Вопрос о вызове патруля отпал сам собой, и тут же появились ампулы. Какой-то укол вкатили и парню. Наверное, лекарство было действенным, потому что “Ален Делон” прекратил судорожно всхлипывать и обрел дар речи. Через час “пейзаж” изменился. Девчонка спала на кровати в уютной спальне, заваленной мягкими игрушками, мы с парнем устроились на кухне. – Так вы не из милиции, – обрадовался мальчишка. – Почему ты так думаешь? – Будет легавка сто баксов лепиле давать, – усмехнулся юноша. – Ты что, на зоне сидел? – Нет, – оторопел “Ален Делон”. – Тогда разговаривай нормально, а не по фене. Да, я не из милиции, работаю частным детективом. И меня наняли родственники Веры Подушкиной, чтобы раскрыть тайну ее смерти. Ты ведь знал Веру? – В одной группе учились. – Прекрасно, значит, вижу Фадеева? – А разве она не покончила с собой? – поинтересовался Олег. Я посмотрела в его глаза труса на мужественном лице. – Здесь вопросы задаю я. – Хотя, – продолжал парень, – если вспомнить, какой она вела образ жизни, так не удивительно… – Что же странного было в этом образе?.. Олег закурил и начал с удовольствием сплетничать. Весь их курс мечтал попасть в руки Валерии Петровны Артамоновой. Преподавательница вообще-то беспощадная. Две-три неудачные работы, и студента выгоняют. Ни слезы, ни просьбы не трогали каменного сердца профессорши. Она не терпела лентяев. “Даже курицу можно научить, если та регулярно станет посещать занятия”, – приговаривала Артамонова, муштруя слушателей. Опоздать на репетицию все боялись до ужаса. Именно за опоздания была отстранена от курсового спектакля Илона Быкова. – Бог наградил тебя талантом, но без трудолюбия и аккуратности это бесценное качество пропадет зря, – отчеканила Валерия Петровна, вводя вместо Илоны не особо одаренную, зато старательную Галю Соломатину. Артамонова настаивала на безоговорочном повиновении. И если приказывала повелительным тоном: "Немедленно смени прическу и макияж”, девчонки без разговоров неслись в парикмахерскую. Ее слушатели лишались всего – личной жизни, вечеринок, съемок в эпизодах и даже прогулок. Только работа, работа, работа. Валерия Петровна сама трудилась как динамомашина, того же требовала и от избранных ею студентов. Не все выдерживали такой прессинг. Многие ломались и уходили к другим педагогам. Но выстоявшие пять лет с Валерией в конце концов получали царский подарок – ее расположение. Над своими выпускниками Артамонова тряслась, как наседка. Устраивала на работу в лучшие театральные коллективы, всячески способствовала карьерному росту, помогала готовить сложные роли. Ей ничего не стоило набрать номер какого-нибудь главного режиссера и потребовать для одного из своих мальчиков ангажемент. Именно мальчиков, потому что девочек Валерия брала менее охотно. – Стараюсь, выучиваю выскочку, – рассуждала Артамонова, – а она сразу же норовит замуж, обзаводится младенцами, расплывается, как русская квашня… Столько труда псу под хвост. По институту ходили слухи, что с девчонок, принятых под крыло, Валерия Петровна требовала расписку в том, что они в течение десяти лет замуж не выйдут. Возможно, это не правда, а вот то, что молодые актрисы, вымуштрованные Артамоновой, взлетали на гребень успеха – видели все. Совершенно не талантливая и малоинтересная внешне Роза Крымова после получения диплома снялась разом в трех лентах и получила “Нику”. Чуть прихрамывающая Ольга Сизова блистала в новом спектакле, заставляя зал рыдать. Портреты далеко не красивой Ольги заполнили почти все журналы и газеты. Ну а Маша Богданова, про которую другие преподаватели с сочувствием говорили: “Славная девушка, но сцена не для нее”, даже снялась в Голливуде и вернулась в Москву победительницей. Десятки других девочек, красивых, умных и даже талантливых, сгинули в безвестности. Но их учила не Валерия. С курса Олега Фадеева Артамонова отобрала Веру Подушкину и Настю Мартиросян. Лизу Костину отвергла сразу, не помогли никакие просьбы влиятельных родителей. – У нее слишком сытый вид, – заявила она отцу Лизы, решительно отклонив его протекцию. Вера работала как ненормальная. Смотрела преподавательнице в рот и выполняла любые, даже нелепые требования. Однажды Валерия Петровна дала ей задание разыграть на улице перед Центральным телеграфом сюжет “НЛО”. Вера уставилась в небо, принялась размахивать руками, кричать от ужаса. Собралась толпа, люди задирали вверх головы. – Вы что, не видите? – бесновалась студентка. – Ну вот же он летит, сейчас всех уничтожит. Какая-то женщина истерически завопила: – Вижу, вижу! В толпе началась страшная паника. И тут подоспел патруль. Но наставница выручила Веру и велела Насте на следующий день изобразить перед входом в “Макдоналдс” припадок эпилепсии. Настя храбро вышла на улицу, но… не смогла преодолеть скованность. Разрыдавшись, она бросилась к педагогу. Но та не собиралась утешать застенчивую девушку. – Актер должен уметь все, – отчеканила преподавательница. – Даю один день для подготовки, не сыграешь завтра, уходи к Михайлову. Настя зарыдала еще пуще. Старик Михайлов подбирал тех студентов, от которых обычно отказывались преподаватели. Так сказать, отсев. Вечером Вера приехала к Насте. Бедняжка Мартиросян с распухшим носом безнадежно махнула рукой. – Не смогу я биться в корчах на улице. На сцене – другое дело, а на проспекте, среди дня не получится. – А ты представь себе, что улица – это зрительный зал, – посоветовала Вера. – Бесполезно, – обреченно прошептала Настя. – Жаль, конечно, но у Валерии мне не учиться, видно, придется у Михайлова курс заканчивать, а потом всю жизнь говорить на сцене “кушать подано”. Она заплакала. – Не реви, – оборвала ее Вера. – Смотри, что я тебе принесла. – И она протянула подруге небольшой кусочек розовой жвачки размером с почтовую марку. – Это что? – не поняла Настя. – Волшебное средство, – усмехнулась Вера. – Завтра, когда к “Макдоналдсу” подойдем, съешь его. – И что дальше? Поможет? – Еще как, – заявила Вера. Так и вышло. Настя проглотила рыхловатый кусочек. Солнце вдруг стало ярче, листва зеленее… Все вокруг показалось прекрасным, милые приветливые люди, ласково улыбаясь, ждали, когда Настенька сыграет роль. С дурным криком Мартиросян рухнулась наземь и стала биться в корчах. Она не остановилась даже, когда два милиционера кинулись ей на помощь. Разноцветные шарики прыгали перед глазами, и из головы подошедшей Леры почему-то росли рога. Затем наступила темнота. Настя пришла в себя на лавочке в парке. Встревоженная Валерия Петровна лила ей на голову воду из бутылки. Рядом стояли перепуганные студенты, и Вера с довольным лицом. – Великий актер Кин, – сказала преподавательница, увидав, что Настя пришла в себя, – был вынужден отказаться от роли Гамлета. Каждый раз в финальной сцене он настолько входил в образ, что мог умереть. Так что, Настюша, играй да не заигрывайся… Но все равно – молодец! Мартиросян покраснела, услышав нечастую в устах строгой наставницы похвалу. Потом ей досталась сложная роль Медеи. Греческая трагедия, мать убивает своих детей, чтобы причинить боль бросившему ее мужу… Молоденькая, незамужняя и бездетная Настенька никак не могла войти в образ, и Артамонова выходила из себя, заставляя девушку репетировать с утра до ночи. В конце концов Настюша попросила Веру: – Дай мне еще раз такую же пластинку, розовенькую… Подушкина ухмыльнулась: – Понравилось? И снова пластинка мгновенно растаяла на языке, вызвав взрыв ярких эмоций. Валерия Петровна пришла в восторг: – Деточка, ты, конечно, страшно долго раскачиваешься, зато, когда дозреешь, бываешь феноменальна. Чтобы хорошо отыграть премьеру, Настя опять прибегла к странной пластинке. Потом еще, и еще, и наконец настал день, когда Вера сказала: – Слушай, мы, конечно, подруги, но знаешь, сколько это стоит? – Ой, – испугалась наивная Настя, – я сама покупать буду, только дай рецепт. От такой наивности Вера просто обомлела. Странно, как студентка театрального вуза ухитрилась ничего не знать о наркотиках. Подушкина прочитала Насте короткую лекцию о пропитанных ЛСД бумажных пластинках, о героиновых уколах и маковой соломке… Мартиросян почему-то не испугалась. – Столько раз пробовала, и ничего, не привыкла, – наивно рассудила Настя. – Мне нужно отлично отыграть спектакли… Потом оставлю это запросто. Вера пожала плечами: – Дело твое. Она свела Настю с поставщиком, и Мартиросян начала без ограничений поглощать эту “дурь”. Но скоро для достижения эффекта на сцене наркотических пластинок стало недостаточно, в ход пошли таблетки, уколы… Через полгода Настя превратилась в настоящую наркоманку. Очевидно, ей от природы достался крепкий организм, потому что, обколовшись до одури, она все же не теряла форму, а исправно трудилась. После хорошей дозы могла, как автомат, репетировать по двадцать часов кряду. Валерия Петровна, никогда не имевшая дела с наркоманами, не понимала, в чем дело, и ставила Настю всем в пример. В институте, конечно, встречались разные люди. Попадались между ними алкоголики и наркоманы. Но и тех и других было видно сразу. Одних по красным мутным глазам, других по истерическому поведению. Настя же камуфлировалась изо всех сил. Институтские “торчки” отоваривались “дурью” все вместе у одного поставщика, услужливо привозившего зелье прямо к дверям учебного заведения. Настя же предпочитала мотаться к своему барыге. Она стала носить кофты с длинными рукавами, а когда поняла, что следы от уколов могут выдать ее тайну, решила колоться в пупок. Конечно, невыносимо больно, зато никакой любопытный не спросит: “Что это у тебя за синяки на руках?” Постоянную жажду она объясняла всем неизвестно откуда взявшимся диабетом. На эту же болячку кивала и тогда, когда кто-нибудь из педагогов сетовал: – Настенька, кушай побольше, уж больно ты похудела… По институту поползли слухи, что первая ученица, любимица Артамоновой, тяжело больна, но все равно работает в полную силу. – Значит, Вера посадила Настю на иглу? – уточнила я. – Зачем? Олег пожал плечами: – Может, и в самом деле помочь хотела… Настька так убивалась, что Валерия ее отчислит! – Вера сама употребляла наркотики? – Никогда, – уверенно ответил Фадеев. – Не пила и не курила. Она, знаете, вообще была Железный Феликс, к тому же без всяких моральных принципов. И такая странная! Сделает гадость, а потом через некоторое время тебе же и рассказывает, что это она нагадила. – Очень странно… Олег хмыкнул. – Ну конечно, нормальному человеку это трудно понять. Веру приняли в институт непонятно как. Во всяком случае, Фадеев возмущенно сообщил, что никаким талантом там и не пахло. – Наверное, родители хорошо заплатили, – ехидничал Олег. – Они у нее не бедные. В конце первого семестра студенты стали определяться к преподавателям актерского мастерства. Естественно, самая длинная очередь выстроилась к Валерии Петровне. Та, просмотрев “материал”, объявила, что берет несколько мальчиков и всего лишь двух девочек – Настю и Катеньку Малахову. Вера осталась за бортом. Она и в самом деле не годилась ни той, ни другой в подметки. Распределение произошло примерно в конце ноября, а тридцатого декабря одаренная и необыкновенно красивая Катюша погибла. – Что с ней случилось? – Попала под поезд метро, – сообщил Олег. – Кто-то в давке с платформы столкнул, а поезд не успел затормозить. Катьку просто размазало, хоронили в закрытом гробу… Самым ужасным было то, что в тот трагический день она вышла из института вместе с Валерией Петровной и несчастье произошло на глазах у преподавательницы. Впервые за свою преподавательскую деятельность Артамонова на следующий день не пришла на работу. Зато, появившись в среду, объявила, что берет к себе… Веру Подушкину. Студенты посудачили немного по поводу странного выбора, но спорить, естественно, не осмелились. Вера же принялась трудиться как ненормальная. – Выполняла любые дурацкие указания Валерии, – рассказывал Олег. – Просто в рот смотрела, таскала ей до квартиры сумки с продуктами, чуть ли не полы у Артамоновой напрашивалась мыть. И знаете, высидела-таки свое! Несколько недель тому назад ей досталась роль. Но какая! Ни в студенческой постановке, ни в курсовом спектакле, а у самого Фреда Кройнева, решившего воплотить на московской сцене великую “Электру”. За роль Электры сражались почти все столичные актрисы от двадцати до пятидесяти. Но Фред хотел новое, наивное, “незамусоленное” лицо, и Валерия Петровна предложила Веру. Все недоумевали, почему роль досталась не Насте. Мартиросян тяжело пережила удачу подружки. Плакала несколько дней. Олег тщетно пытался ее успокоить. А позавчера окончательно сошла с катушек, к тому же у нее кончился героин и началась ломка. – Ей было так плохо! – вспоминал Фадеев. – Думал, коньки отбросит! – И поэтому решил убежать, бросив ее одну, даже не вызвав врача, – возмутилась я. – Хорош друг! Олег покраснел и стал оправдываться: – У меня завтра начинаются репетиции! А вдруг бы “Скорая” вызвала милицию? Вам хорошо, сунули им сто баксов, те и отвязались. А у меня таких денег нет. Приехали бы менты и засадили меня – оправдывайся потом. Нет, я так не могу. Я глядела на “Алена Делона” изумленно. Он что, всерьез это все говорит? Из спальни раздался протяжный стон. – Подожди здесь, – велела я и пошла в комнату. Настя сидела, покачиваясь на кровати. Цвет ее лица напоминал первую весеннюю траву, глаза, обрамленные темными полукружьями, совершенно ввалились, но взгляд был осмысленный. – Вы кто? – простонала девушка. – Милиция. Мартиросян рухнула на подушку. – А, все равно, арестовывайте, только пить принесите. – Где твои родители? – спросила я, подавая воду. Жадными глотками опустошив стакан, девушка пояснила: – На гастролях. – А ты, значит; тут оттягиваешься, пока надзирателей нет. – Да пошли вы, – огрызнулась Настя, закрывая – Мне теперь все равно, хотите сажайте, хотите вешайте… В коридоре хлопнула дверь. Я вышла в прихожую. Трусливый “Ален Делон”, боящийся пропустить завтрашние репетиции, поспешно бежал. – Твой любовничек сделал ноги, – сообщила я, возвращаясь в спальню. Мартиросян лежала лицом к стене. – Слышала? Удрал твой Ромео. – Скатертью дорога… – отмахнулась Настя. – И вам тоже. Я разозлилась: – Послушай, могла бы и повежливей. Тебе. просто повезло, что я пришла. Девушка хрипло засмеялась и повернулась ко мне скукоженным личиком. – Да уж, сказочное везение, попасть в руки легавки… Живо заметете. Однако выраженьица у будущей актрисы! – Посмотри сюда, – велела я, садясь на кровать. Привыкшая повиноваться приказам, студентка уставилась на меня лихорадочно блестевшими глазами. – Ну? – Во-первых, срок дают не за употребление наркотиков, а за их распространение. Тебе грозит лишь больница, но, если раскинешь оставшимися мозгами, поймешь, что подобная перспектива не так уж и плоха. По крайней мере избавишься от зависимости, человеком станешь. – Я не наркоманка, – стала уверять Мартиросян. – Всего несколько раз и попробовала, могу соскочить в любой момент. Знакомые песни! Что алкоголики, что наркоманы – все на одно лицо! – Да ты погляди на себя! На мумию ведь похожа. Еще несколько недель, и в институте станет все известно. Артамонова тебя тогда выгонит! – Она меня уже выперла, – всхлипнула Настя. – Порекомендовала на Электру Верку. Знаете, какая это роль? И что ожидает ту, которая сыграет у Кройнева? Да разве вы можете это понять! И она опять зарылась носом в подушку. – Вера умерла, – напомнила я, – и, если приведешь себя в порядок, роль может достаться тебе. Хочешь, поговорю с Лерой, она моя хорошая знакомая? Настя выскочила из одеяла, словно выброшенная пружиной, и упала передо мной на колени. Вытянув вперед молитвенно сложенные руки, она заголосила: – Миленькая, любименькая, родненькая, да я все для вас сделаю, на животе от Москвы до Вашингтона проползу, только помогите. Я вздохнула. Да, девчонка, как все актрисы, не упустила возможности устроить спектакль. Малый театр на дому! – От Москвы до Вашингтона невозможно проползти на животе. Не ожидавшая подобной реакции девушка растерялась и совершенно нормальным тоном спросила, демонстрируя подростковое упрямство: – Почему? Сказала проползу, значит, проползу! – Нас разделяет океан, – спокойно напомнила я, – часть пути придется плыть.readme.club
