События в Петрограде
В середине февраля 1917 года началась крупная забастовка на Путиловском заводе, в ответ администрация 22 февраля закрыла завод, грозя оставить на улице 30 тыс. рабочих. Стачки протеста прошли на ряде предприятий. 23 февраля (8 марта по новому стилю) жены рабочих, отстояв морозным утром в очереди за дешевым ржаным хлебом, узнали, что этого хлеба – основного продукта питания городских низов – в булочные не привезли. Они пошли по улицам, скандируя первый лозунг революции – «Хлеба». Стихийный марш перерос в демонстрацию в честь женского дня. Полиция не решилась стрелять в толпу, где было много женщин и детей. Успех демонстрации воодушевил рабочих. Через день забастовки и демонстрации рабочих охватили весь город. Царь, который накануне уехал на фронт, присылает телеграмму: «Завтра же прекратить беспорядки в столице». Но прекратить многотысячные «беспорядки» можно было только силой оружия. Утром 26-го февраля, в воскресенье, митинги были особенно многолюдны. Солдаты, получив приказ и боясь нарушить присягу, стреляют в безоружных демонстрантов, более 100 человек убиты и ранены. Центр города очищен. Царю доложили: «Войска действовали ревностно». Это было второе издание «Кровавого воскресения»: вновь по приказу царя был проведен расстрел мирных демонстраций, и вновь расстрел стал началом революции. Если бы не было этого расстрела, февральские митинги в столице могли бы закончиться также мирно, как они заканчивались в предыдущие месяцы. Пролитая кровь изменила ситуацию. Вечером в казармах шло бурное обсуждение событий, солдаты были недовольны тем, что их использовали в роли «опричников» самодержавия. На следующий день 27 февраля часть солдат Волынского полка с оружием в руках вышла на улицу и присоединила к себе другие полки – несомненно это было ключевое событие, предопределившее успех восстания в Петрограде. Сам факт участия солдат в восстании отрезал им в условиях военного времени путь назад. В этот день большинство полков гарнизона отказались подчинять генералу С. С. Хабалову, о чем тот сообщил по телеграфу царю: «Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог точка Большинство частей одна за другими изменили своему долгу отказываясь сражаться против мятежников точка Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск точка Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников понеся большие потери точка К вечеру мятежники овладели большею частью столицы точка Верными присяге остаются небольшие части полков стянутые у Зимнего Дворца...». Восстание солдат превратило мирные демонстрации рабочих в революцию, в прямую борьбу за свержение прежней власти. Огромные толпы солдат и рабочих пришли к Таврическому дворцу и потребовали от думских депутатов взять руководство стихийным движением в свои руки. Ключевой фигурой в этой ситуации мог бы стать Председатель IV Государственной Думы М. В. Родзянко, находившийся в крайне двусмысленном положении. Революция стала для М. В. Родзянко в высшей степени неожиданным и неприятным событиям. Родзянко испытывал дискомфорт, неуверенность, больше всего не желая, чтобы его воспринимали как революционера и бунтовщика. 26 февраля 1917 года, видя неумолимое разрастание революционного движения в столице, Родзянко отправил Николаю II телеграмму: "Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца". Эта телеграмма послана была Родзянко и всем главнокомандующим фронтами, с просьбой поддержать его. 27-го утром председатель Думы обратился к государю с новой телеграммой: "Положение ухудшается, надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии". Даже в этой ситуации, в условиях абсолютной анархии в Петрограде, Родзянко долго не решался на формирование в столице какого-то дееспособного органа управления, заявляя о том, что он не «бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались… Но я не революционер. Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но с другой стороны, ведь правительства нет. Ко мне рвутся со всех сторон… Все телефоны обрывают. Спрашивают, что делать? Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства? Ведь это Россия же наконец! Есть же у нас долг перед родиной? Как же быть? Как же быть?
Спрашивал он и у меня.
Я ответил совершенно неожиданно для самого себя, совершенно решительно:
- Берите, Михаил Владимирович. Никакого в этом нет бунта. Берите, как верноподданный… Берите, потому что держава Российская не может быть без власти… И если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить… Ведь сбежали? Да или нет?
- Сбежали… Где находится председатель Совета Министров – неизвестно. Его нельзя разыскать… Точно так же и министр внутренних дел… Никого нет… Кончено!
- Ну, если кончено, так и берите. Положение ясно. Может быть два выхода: все обойдется – государь назначит новое правительство, мы ему и сдадим власть… А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие, те, которые выбрали уже каких-то мерзавцев на заводах… Берите, ведь наконец, черт их возьми, что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками их не сыщешь», – вспоминал переживания Родзянко перед тем, как объявить о создании и возглавлении им Временного комитета Государственной Думы поздним вечером 27 февраля, депутат Государственной Думы В. В. Шульгин. Именно Родзянко как председатель Думы приветствовал полки, прибывавшие к Таврическому дворцу, чтобы заявить о своем переходе на сторону революции. «Полки по-прежнему прибывают, чтобы поклониться. Все они требуют Родзянко… Родзянко идет, ему командуют «на караул»; тогда он произносит речь громовым голосом… крики «ура!»… Играют марсельезу, которая режет нервы… Михаил Владимирович очень приспособлен для этих выходов: и фигура, и голос, и апломб, и горячность… При всех его недостатках, он любит Россию и делает, что может, т. е. кричит изо всех сил, чтобы защищали родину… И люди загораются, и вот оглушительные «ура», – вспоминал Шульгин. 28 февраля 1917 года Родзянко приказал снять висевший в главном зале Таврического дворца, где проходили заседания депутатов, портрет царя. Вместе с тем, несмотря на участие Родзянко в переговорах об отречении императора от престола, вплоть до 2 марта 1917 года, Михаил Владимирович был убежден в необходимости сохранения института монархии в России, и выступал в роли горячего сторонника отречения Николая II в пользу наследника, цесаревича Алексея Николаевича.
Именно в те дни в Петрограде возникают Временный комитет Государственной Думы – предтеча будущего Временного правительства, и Совет рабочих депутатов. В состав Временного комитета Государственной Думы, начавшего свою деятельность в ночь на 28 февраля 1917, вошли виднейшие представители российской общественности того времени: М. В. Родзянко (председатель), П. Н. Милюков, В. В. Шульгин, А. Ф. Керенский, Б. А. Энгельгардт, Н. В. Некрасов и др. Днем раньше в Таврическом дворце возникает Петросовет – Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Председателем исполкома Петросовета был избран меньшевик Н. С. Чхеидзе, а его товарищами (заместителями) стали эсер А. Ф. Керенский и меньшевик М. И. Скобелев. 1 марта исполком Петросовета предоставил Временному комитету право на формирование правительства. Однако, хотя самодержавный аппарат государственной власти уже фактически не функционировал, монарх еще не был низложен, а его поезд застрял на пути к революционному Петрограду.
Председатель Думы М.В. Родзянко решил использовать ситуацию для получения согласия царя на формирование «правительства доверия», ответственного перед Думой и просил командующих фронтов оказать на царя соответствующее влияние. Генералы поддержали думских лидеров. Тем не менее Николай II инициировал карательную экспедицию под командованием жесткого и решительного генерала Н. И. Иванова на Петроград, но войска были остановлены железнодорожниками Луги, испортившими пути. До Петрограда отряд генерала Иванова так и не добрался.
Действия Николая II
Роковой ошибкой царя был его отъезд из Ставки в Царское Село. Решение это было принято им самостоятельно, несмотря на просьбы начальника штаба генерала М. В. Алексеева ни в коем случае не покидать Ставку. Ранним утром 28 февраля 1917 г. литерный поезд «А», в котором находился император Николай II отошел от могилевского вокзала и направился к Царскому Селу. Время для отъезда было выбрано царем крайне неудачно: адмирал А. Д. Бубнов обоснованно утверждал, что «Когда царский поезд покидал Ставку, в Петрограде больше не существовало никакой царской правительственной власти и столица была уже полностью во власти революционеров; министры были арестованы, а из членов Государственной Думы было образовано Временное правительство, первой задачей которого было: не пропустить царя и эшелона с войском в район Петрограда». Думские лидеры не были единодушны в том, как поступить с царским поездом: блокировать ли его продвижение или напротив облегчить свободный проезд. Так или иначе, но в течение целого дня 28 февраля 1917 г. оба царских поезда (царский и свитский) беспрепятственно двигались по своему маршруту согласно графику. В час ночи 1 марта стало известно о том, что станции Любань и Тосно находятся во власти восставших войск. Царский поезд не пропускали из Малой Вишеры в Ставку, рассчитывая перехватить его на станции Дно.
Переговоры об отречении
На станции Дно император получил верноподданническую телеграмму от Председателя Государственной Думы М. В. Родзянко, в которой тот просил царя дождаться его приезда для «доклада вам, государь, о положении дел и необходимых мерах для спасения России». В ответ на это 1 марта 1917 г. Николай II потребовал, чтобы к нему приехал Родзянко. Октябрист С. И. Шидловский в своих воспоминаниях сообщает, что когда царский поезд находился между Малой Вишерой и Дно «Родзянко сказал мне, чтобы я готовился через час [дело было в 7 часов утра. – А. П.] ехать вместе с ним к государю предлагать ему отречение от престола». Поездка, однако, встретила противодействие совета рабочих и солдатских депутатов и лично Н. С. Чхеидзе, заявившего, что «совет решил не допускать поездки Родзянко к государю, пока не станет известным содержание того документа, который Родзянко собирается дать подписать государю. Во временном комитете был уже заготовлен черновик этого документа, кажется, составленный Милюковым и изложенный в двух абзацах. Первый заключал в себе самое отречение от престола, а второй – передачу его сыну». Советский историк А. З. Слонимский поправлял Шидловского в отношении авторства проекта отречения, предполагая, что «как обычно было в бюро Прогрессивного блока при составлении важного документа, над ним работали Шульгин и Милюков». Г. З. Иоффе, напротив, был убежден, что проект отречения был написан только Милюковым, доверяя, таким образом, показанию С. И. Шидловского. Чхеидзе заявил, что документ этот должен быть обсужден на пленуме Совета, и ушел. «поздно вечером [1 марта. – А. П.] пришел Чхеидзе, – продолжал Шидловский, – и довел до нашего сведения решение совета, который обеспечивал возможность проезда Родзянко при соблюдении двух условий. Во-первых, с нами должен поехать должен был Чхеидзе, против чего мы совсем не возражали, а во-вторых, совет соглашался только на первый абзац нашего текста, а второй отвергал совершенно. Тогда Родзянко и я заявили, что такого отречения мы государю не повезем, так как считаем невозможным предложить ему бросить престол на произвол судьбы, не указывая преемника или не давая указаний насчет того, как поступить с ним. На этом предприятие и закончилось, и Родзянко никуда не поехал». Таким образом, поездка лично преданных царю Шидловского и Родзянко была сорвана Петроградским Советом. Кроме того, нежелание Родзянко и Шидловского ехать к царю объяснялось еще и элементарным страхом, отсутствием гарантий их безопасности. Император мог их арестовать, расценить их поведение как мятеж против верховной власти и судить по законам военного времени. К поездке делегации ВКГД деятели Совета отнеслись с недоверием, подозревая у думских комиссаров стремление заключить «закулисную сделку с монархией». Поэтому просьба ВКГД была отклонена. Со стороны Петросовета желающих ехать к царю за отречением не нашлось. Нам же кажется, что представители советской демократии в тот момент не придавали особого значения формальному акту отречения Николая II. Об этом откровенно пишет Н. Н. Суханов: «низложение Николая само собой разумелось до такой степени, что в эти дни никто из нас не заботился практически о формальном осуществлении этого акта. Никакие усилия, никакая дипломатия, никакие козни правого крыла тут ничего не могли изменить ни на йоту. Тут было все ясно с манифестом, так же как и без него». Для представителей Петроградского Совета было очевидно, что монархия в России пала навсегда, если не юридически, то фактически, думские же деятели еще лелеяли надежду о ее спасении. В то же время октябрист Н. В. Савич утверждал, что между представителями ВКГД и советской демократии существовала негласная договоренность о сохранении монархии в России. В качестве единственной приемлемой для советских элементов кандидатуры назывался цесаревич Алексей Николаевич. Ожидалось отречение Николая II именно в его пользу. Так, скажем, М. В. Родзянко уже в эмиграции оставался убежден в том, что в случае отречения Николая II и воцарении цесаревича Алексея Николаевича при регентстве великого князя Михаила Александровича политический кризис был бы разрешен. На это еще до революции рассчитывал Прогрессивный блок. «Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю», – думалось лидеру кадетов П. Н. Милюкову. С. И. Шидловский утверждал, что «Гучков с Шульгиным без ведома временного комитета и совета рабочих депутатов умудрились похитить на Варшавском вокзале паровоз и вагон и укатили в Псков, откуда весьма скоро возвратились, привезя с собою подлинный акт отречения государя». Доверять свидетельству С. И. Шидловского о самочинной поездке А. И. Гучкова и В. В. Шульгина в Псков к Николаю II нет решительно никаких оснований. С представителями Временного комитета Государственной Думы поездка была согласована, о чем совершенно определенно указывал А. И. Гучков. Подтверждает показание Гучкова и помощник комиссара думского комитета в Министерстве транспорта Ю. В. Ломоносов, передающий в своих воспоминаниях любопытнейший телефонный разговор с М. В. Родзянко:
М. В. Родзянко: «Прикажите доложить Его Величеству. Что чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне оставить столицу. Императорский поезд назначьте и пусть он идет со всеми формальностями, присвоенными императорским поездам. Поняли?
Ю. В. Ломоносов: Слушаю-с. Будет исполнено: значит Ваш поезд по Виндавской [железной дороге. – А. П.] я отменяю.
М. В. Родзянко: Да, но пусть будет готов поезд на Псков. Поедут члены думы с поручением особой важности. Поняли?
Ю. В. Ломоносов: Отречение?
М. В. Родзянко: Это Вас не касается, и таких слов говорить нельзя.
Ю. В. Ломоносов: Слушаю-с». Особой ценностью обладает свидетельство самого М. В. Родзянко: «Для получения подлинного отречения императора Николая II, – писал Михаил Владимирович, – Председателем Государственной Думы, который не имел возможности ни на один шаг оставить столицу по сумме разных причин, были командированы: член Государственного Совета А. И. Гучков и член Государственной Думы Шульгин». Депутаты двинулись в Псков, где, как им было известно, находился в то время Николай II. Вместе с тем, что важно отметить, Исполнительный комитет Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, даже успев получить акт об отречении Николая II, ничего не подозревал ни о миссии, ни о поездке Гучкова и Шульгина. Поездка к царю была сохранена в тайне. Сам В. В. Шульгин признавался, что в голове его в те дни вертелась одна мысль: «как спасти монархию… Монархию, которая по тысячам причин, и, может быть, больше всего собственными руками, приготовила себе гибель». Мысль воплотилась в идее В. В. Шульгина: «Ценою отречения спасти жизнь государю…и спасти монархию…». По словам Шульгина, в Псков он отправился потому, что «Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии».
Гучков с Шульгиным выехали в Псков в 3 часа дня, 2 марта с Варшавского вокзала Петрограда. В 20. 42 Гучков и Шульгин вошли в вагон к царю. Накануне вечером В. В. Шульгиным был набросан проект отречения императора. Некоторые поправки в текст В. В. Шульгина внес А. И. Гучков. Прибыв на станцию назначения, Шульгин сообщил встречавшему думских делегатов полковнику А. А. Мордвинову, что «В Петрограде творится что-то невообразимое…Мы находимся всецело в их руках и нас наверно арестуют, когда мы вернемся». Василий Витальевич добавил, что «Мы [А. И. Гучков и В. В. Шульгин. – А. П.] надеемся только на то, что, быть может, государь нам поможет». Как император должен был помочь думским делегатам, Шульгин А. А. Мордвинову не сообщил. В царской свите известие о том, что вместе с А. И. Гучковым – личным врагом царя – едет Шульгин, известный своей преданностью идее монархии, вызвало надежду на то, что ситуация в Петрограде изменилась и «быть может страна удовлетворится ответственным министерством». Николаю II, ценившему до этого В. В. Шульгина за твердые монархические убеждения, «было очень тяжело узнать, что Шульгин едет депутатом сюда в Псков», вспоминал придворный историограф генерал Д. Н. Дубенский. Впрочем, тот же автор пишет о том, что «По виду Шульгин да и Гучков казались смущенными и конфузливо держались в ожидании выхода государя». Большинство источников утверждает, что отречение царя явилось добровольным актом, но престарелый министр двора В. Б. Фредерикс позднее утверждал, что «Государь колебался и противился и, что подпись под отречением была у него вырвана насильно грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: «подпишите, подпишите-же. Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остается делать. Если Вы не подпишите – я не отвечаю за Вашу жизнь». – «Я попробовал вмешаться, – рассказывал Фредерикс, – Рузский мне нагло заметил: я не с Вами разговариваю. Вам больше нет здесь места, Царь должен был бы давно окружить себя русскими людьми, а не остзейскими баронами». Государь был подавлен и смущенно смотрел вокруг…Затем Гучков и Шульгин пожелали остаться с Царем наедине. Государь сделал мне знак удалиться. Когда, спустя час, меня позвали, Государь сказал мне нерешительным тоном и, как всегда, потупив глаза: «Эти господа требуют, чтобы мы с Вами были разлучены. Они утверждают, что нам опасно быть вместе». «Опасно? Но для кого, Ваше Величество? Если это опасно для Вас, то я готов немедленно Вас покинуть, если же – для меня, то я умоляю Вас разрешить мне остаться с Вами», и объятый непосредственным, глубоким сочувствием, я схватил и поцеловал его руку. «Опасность угрожает мне», тихо промолвил Император. «Да хранит Бог Ваше Величество», сказал я, низко кланяясь. «Давно было пора расстаться», воскликнул Рузский. «Мне более никогда не разрешили увидеть Государя», прибавил Фредерикс. Камер-фурьерский журнал сдержанно повествует о происходивших событиях: «Его Величество, войдя к представителям народа, сказал: «Я все это обдумал, решил отречься. Но отрекаюсь не в пользу своего сына, так как я должен уехать из России, раз я оставляю верховную власть. Покинуть же в России сына, которого я очень люблю, оставить его на полную неизвестность, ни в коем случае не считаю возможным. Вот почему я решил передать престол моему брату, Великому Князю Михаилу Александровичу». Представители Временного правительства Гучков и Шульгин просили Его Величество еще раз обдумать свое решение. Государь Император удалился в соседнее отделение салон-вагона, в котором происходила беседа. Через 20 минут он вышел оттуда с текстом манифеста в руках и передавая его сказал: «Решение мое твердо и непреклонно».
Манифест
Текст отречения гласил:
«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и в согласии с Государственной думой признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие нашему брату, нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены. Во имя горячо любимой родины, призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний, помочь ему, вместе с представителями народа, вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Подписал: Николай
г.Псков. 2 марта, 15 час. 1917 г.
Министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс».
Спустя всего 6 дней после отречения Николая II Шульгин дал большое интервью московской газете «Русские ведомости»: «Необходимость отречения, – рассказывает В. В. Шульгин, – была единогласно принята всеми, и только исполнение этого решения затягивалось. А. И. Гучков и я решили отправиться в Псков, где, по полученным Исполнительным Комитетом Гос. Думы сведениям, в это время находился царь.
Мы выехали 2-го марта, в 3 ч. дня, с Варшавского вокзала. Высшие служащие вокзала оказали нам полное содействие. Поезд был немедленно доставлен. Было отдано распоряжение, чтобы поезд следовал с предельной скоростью. К нам в вагон сели инженеры, и мы поехали. Однако мы задержались довольно долго в Гатчине, где дожидались генерала Н. И. Иванова, который стоял где-то около Вырицы с эшелоном, посланным на усмирение Петрограда. Но с генералом Ивановым не удалось видеться. В Луге нас опять задержали, ибо собравшаяся толпа войска и народа просили А. И. Гучкова сказать несколько слов.
Около 10 час. вечера мы приехали в Псков. Я предполагал первоначально переговорить с генералом Н. В. Рузским, который был извещен о нашем приезде, но как только поезд остановился, в вагон вошел один из адъютантов государя и сказал нам: «Его величество вас ждет».
По выходе из вагона нам пришлось сделать всего несколько шагов до императорского поезда. Мне кажется, я не волновался. Я дошел до того переутомления и нервного напряжения, когда ничто, кажется, не может удивить и показаться невозможным. Мне было все-таки несколько неловко, что я явился к царю в пиджаке, грязный и немытый, четыре дня небритый, с лицом каторжника, выпущенного из только что сожженной тюрьмы.
Мы вошли в салон-вагон, ярко освещенный, крытый чем-то светло-зеленым. В вагоне был гр. Фредерикс (министр двора) и еще какой-то генерал, фамилии которого я не знаю.
Через несколько мгновений вошел царь. Он был в форме одного из кавказских полков. Лицо его не выражало решительно ничего большего, чем когда приходилось его видеть в другое время. Поздоровался он с нами скорее любезно, чем холодно, подал руку, затем сел и просил всех сесть, указав место А. И. Гучкову рядом с собою, около маленького столика, а мне напротив А. И. Гучкова. Фредерикс сел немного поодаль, а в глубине вагона за столик сел генерал, фамилии которого я не знаю, приготовляясь записывать. Кажется, в это время вошел генерал Рузский и, извинившись перед государем, поздоровался с нами и занял место рядом со мною, значит, против царя.
В таком составе, – царь, Гучков, я, Рузский, Фредерикс и генерал, который писал, – началась беседа.
Стал говорить Гучков. Я боялся, что Гучков скажет царю что-нибудь злое, безжалостное, но этого не случилось. Гучков говорил довольно долго, гладко, даже стройно в расположении частей своей речи. Он совершенно не коснулся прошлого. Он изложил современное положение, стараясь выяснить, до какой бездны мы дошли. Он говорил, не глядя на царя, положив правую руку на стол и опустив глаза. Он не видел лица царя, и, вероятно, так ему легче было договорить до конца. Он и сказал все до конца, закончив тем, что единственным выходом из этого положения было бы отречение царя от престола в пользу маленького Алексея с назначением регентом великого князя Михаила. Когда он это сказал, генерал Рузский наклонился ко мне и прошептал:
Это – уже дело решенное.
Когда Гучков кончил, царь заговорил, причем его голос и манеры были гораздо спокойнее и часто деловитее, чем взволнованная величием минуты и несколько приподнятая речь Гучкова. Царь сказал совершенно спокойно, как будто о самом обыкновенном деле:
Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3-х часов дня я готов был пойти на отречение в пользу своего сына. Затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен.
Тут он сделал очень короткую остановку и прибавил, но все так же спокойно: Вы это, надеюсь, поймете.
Затем он продолжал:
Поэтому я решил отречься от престола в пользу моего брата.
После этих слов он замолчал, как бы ожидая ответа.
Тогда я сказал:
Это предложение застает нас врасплох. Мы предвидели только отречение в пользу цесаревича Алексея. Поэтому я прошу разрешения поговорить с А. И. Гучковым четверть часа, чтобы дать согласованный ответ.
Царь согласился, но не помню уже, как разговор снова завязался, и мы очень скоро сдали эту позицию.
Гучков сказал, что он не чувствует себя в силах вмешиваться в отцовские чувства и считает невозможным в этой области какое-либо давление. Мне показалось, что в лице царя промелькнуло слабо выраженное удовлетворение при этих словах. Я со своей стороны сказал, что желание царя, насколько я мог его оценить, хотя имеет против себя то, что противоречит принятому решение, но за себя имеет также многое. При неизбежной разлуке создастся очень трудное и щекотливое положение, так как маленький царь будет все время думать об отсутствующих родителях и, быть может, в душе его будет расти недоброе чувство по отношению к людям, разлучившим его с отцом и матерью. Кроме того, большой вопрос, может ли регент принести присягу на верность конституции за малолетнего императора, между тем такая присяга при нынешних обстоятельствах совершенно необходима, чтобы не создалось опять двойственное положение. Это препятствие вступлении на престол Михаила Александровича будет устранено, ибо он может принести присягу и быть конституционным монархом. Таким образом, мы выразили согласие на отречение в пользу Михаила Александровича. После этого царь спросил нас, можем ли мы принять на себя законную ответственность, дать законную гарантию в том, что акт отречения действительно успокоит страну и не вызовет каких-либо осложнений.
На это мы ответили, что, насколько мы можем предвидеть, таких осложнений не ждем.
Я не помню точно, когда царь встал и ушел в соседний вагон подписать акт. Приблизительно около 11 ¼ час. царь вновь вошел в наш вагон, – в руках он держал листочки небольшого формата.
Он сказал:
Вот акт отречения. Прочитайте.
Мы стали читать вполголоса. Документ был написан благородно. Мне стало совестно за тот текст, который мы однажды набросали. Однако мы просили царя после слов «заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, коим будут установлены», вставить: «принеся в том всенародную присягу». Царь сейчас же согласился и приписал эти слова, изменив одно слово, так, что вышло «принеся в том ненарушимую присягу». Таким образом, Михаил Александрович должен был бы принести присягу на верность конституции и был бы строго конституционным монархом.
Мне казалось, что этого было совершенно достаточно, но события пошли дальше… Акт был написан на двух или трех листочках небольшого формата с помощью пишущей машинки. На заглавном листе стояли слева слова «Ставка», а справа – Начальнику Штаба. Подпись была сделана карандашом.
Когда мы это прочли и одобрили акт, мне кажется, что произошел обмен рукопожатиями, как будто имевшими сердечный характер. Впрочем, в это время я уже был безусловно взволнован и поэтому могу ошибаться. Может быть, этого не было. Я помню, что, когда я в последний раз взглянул на часы, было без двенадцати минут 12 час. Поэтому надо думать, что все это событие огромной исторической важности произошло между 11-ю и 12-ю часами в ночь со 2-го на 3-е марта. Я помню, что когда это случилось, у меня мелькнула мысль, как хорошо, что было 2-е марта, а не 1-е… После этого мы попрощались. Мне кажется, что злых чувств ни с той, ни с другой стороны в это мгновение не было. У меня на душе скорее была жалость к этому человеку, который в это мгновение искупал свои ошибки благородством мысли, осветившим отказ от власти. С внешней стороны царь был совершенно спокоен и скорее дружествен, чем холоден. Я забыл сказать, что мы уговорились с генералом Рузским, что будут два экземпляра акта, собственноручно подписанных, потому что мы согласились, что при бурных обстоятельствах в Петрограде акт, который мы привезем, может быть легко утрачен. Таким образом, первый подписанный акт на листочках небольшого формата должен был остаться у генерала Рузского. Мы же привезли второй экземпляр, также написанный на машинке, но на листочках большого формата. Подпись царя так же справа сделана карандашом, а с левой стороны пером скрепа министра двора Фредерикса. В получении этого экземпляра, который был нам вручен в вагоне генералом Рузским, мы, т. е. Гучков и я, выдали расписку. Этот экземпляр мы привезли в Петроград, и его удалось передать в надежные руки. Была минута, когда документ подвергался опасности…»
Уже в эмиграции В. В. Шульгин, отвечая на обвинения в «измене монархии» представителям монархического лагеря, писал о том, что «Псков не поразил Россию внезапно, как землетрясение. Был длительный процесс, который к этому привел…». Спасти монархию в тех условиях было, по всей видимости, нельзя. Последний же долг верноподданного перед своим государем В. В. Шульгин, по его убеждению, выполнил: «отречением, совершенным почти как таинство, [удалось] стереть в памяти людской все то, что к этому акту привело, оставив одно величие последней минуты». «Когда все было кончено, – вспоминал В. В. Шульгин, – Государь подал мне руку и слегка улыбнулся, я бы сказал – почти дружелюбно, если бы это слово было здесь уместно. И это царское рукопожатие и прощальная улыбка больше говорят моей совести, чем весь тот яд, которым мою душу стараются отравить…». Спустя почти полвека Шульгин писал, что «хотя я принял отречение из рук императора, но сделал это в форме, которую решаюсь назвать джентльменской. Этот акт не только величайшего значения, как перемена форм правления, имеющего тысячелетнюю давность, но он является рубежом между двумя эпохами…».
Закончив вопрос с отречением императора Николая II и с назначением председателем Временного правительства князя Г. Е. Львова, а Верховным Главнокомандующим Великого князя Николая Николаевича, А. И. Гучков и В. В. Шульгин немедленно телеграфировали начальнику штаба Верховного Главнокомандующего М. В. Алексееву с просьбой передать его имеющуюся информацию М. В. Родзянко. Последнего они просили сообщить в Псков о положении дел в Петрограде. «В 11 ½ час. ночи мы простились. В 2 часа ночи наш поезд двинулся в Петроград, куда мы везли отречение Николая 2-го»,– вспоминал В. В. Шульгин.
Переживший глубокую личную драму император Николай II оставил 2 марта 1917 года в своем дневнике следующую запись: «Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман»!
Оценки события и последствия
Сам поступок императора Николая II однозначно расценивать нельзя. Скажем, П. Б. Струве в отречении императора виделась «неувядаемая нравственная красота» и готовность «приять на себя мученичество за Россию и во имя России», в то время как В. В. Шульгин в письме к В. А. Маклакову подчеркивал, что «Его Величество 2-го марта вступил на путь нарушения закона, передав престол брату при живом сыне». Узнав об отречении Николая II в пользу Михаила Александровича, а не в пользу наследника цесаревича, Шульгин думал, что может быть, «государь и не имеет права отречься в пользу того, кого он выбрал, пусть на всякий случай отречение будет не совсем правильным. Кроме того, малолетний царь не мог бы установить конституционный строй, что возможно для Михаила. Если же события пойдут так, что не сможет удержаться и династия, то и тут положение Михаила будет легче, чем ребенка Алексея». Все же Шульгин пытался слабо возражать Николаю II, но А. И. Гучков пресек его слабые попытки, заявив, что он не может противиться отеческим чувствам царя. Опешившему же от удивления генералу Ю. Н. Данилову, В. В. Шульгин охотно пояснил, что в самом акте отречения Николая II в пользу Михаила Александровича есть «юридическая неправильность». Вопрос о невозможности царя отречься от престола и за себя, и за сына, а если шире, то вопрос о соответствии отречения Николая II действовавшим в ту пору законам о престолонаследии, возник сразу же после того, как император объявил о своей воле. «Что же касается того, будто бы мы не знали основных законов, то я, лично, знал их плохо. Но не настолько, конечно, чтобы не знать, что отречение в пользу Михаила Александровича не соответствует закону о престолонаследии», – писал В. В. Шульгин А. И. Гучкову. «Шульгин и я пробовали возразить, но впечатление у нас сложилось, что наши доводы не производят никакого впечатления и что, согласимся мы или нет, государь все это сделает, потому что у него решение это было окончательное», – вспоминал А. И. Гучков.
Вскоре после полуночи 3 марта 1917 года текст манифеста отрекшегося императора пришел в Ставку. Телеграфная лента была немедленно унесена к ген. Алексееву, который лежал в постели с сильными болями в почках и с температурой в 40 градусов. Через час из Пскова были переданы полные тексты актов. Текст отречения полностью совпадал с составленным в Ставке проектом с добавлением лишь о нежелании Николая II расстаться с сыном и о передаче престола брату. Заключительные слова, относившиеся в проекте Ставки к великому князю Алексею Николаевичу, были отнесены к Михаилу Александровичу. Около двух часов ночи на телеграф поступила депеша ген. Алексеева главнокомандующим с текстами актов и приказанием объявить их войскам и привести войска к присяге на верность Императору Михаилу Александровичу. Передача этой депеши была назначена в 3 ч. 10 м. ночи. Через 10 минут М. В. Родзянко именем Родины вызвал к аппарату ген. Алексеева и умолял его задержать опубликование акта отречения, так как в Петрограде считается неприемлемым воцарение Михаила Александровича. Около 4 час. ночи ген. Алексеев телеграммой главнокомандующим приказал задержать опубликование актов. Через сутки, в ночь на 4 марта, они были вновь переданы на фронт для опубликования, но уже с добавлением заявления Вел. Кн. Михаила Александровича о том, что он не считает возможным вступить на престол, не выслушав мнения Учредительного Собрания. Если бы опубликование текста манифеста не было бы задержано, у Михаила Александровича, вероятно, были хорошие шансы заручиться поддержкой в войсках, в которых его имя было хорошо известно и популярно. Михаил Александрович узнал бы «по многим, многим проводам, в том числе и от молчавших генералов, подлинное к нему отношение всей России», – думалось начальнику военной контрразведки Петрограда Б. Никитину. В войсках новость об отказе Михаила Александровича занять царский трон была воспринята с недоумением и недовольством, как вспоминал генерал-лейтенант Н. Н. Шиллинг, в 1917 году – командир лейб-гвардии Измайловского полка.
Автором текста отречения являлся церемонимейстер высочайшего двора директор политической канцелярии при Верховном Главнокомандующем Н. К. Базили. Составленный в торжественных выражениях, текст выглядел очень благородно.
Гучкову и Шульгину после подписания Николаем II текста отречения какое-то время казалось, что монархию еще можно спасти. Шульгин оставил яркие воспоминания по этому поводу: «Мы вышли из вагона. На путях, освещенных голубыми фонарями, стояла толпа людей. Они все знали и все понимали… Когда мы вышли, нас окружили, и эти люди наперебой старались пробиться к нас и спрашивали: «Что? Как?» Меня поразило то, что они были такие тихие, шепчущие… Они говорили, как будто в комнате тяжелобольного, умирающего…
Им надо было дать ответ. Ответ дал Гучков. Очень волнуясь, он сказал:
- Русские люди… Обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя… свое царское служение… Царь подписал отречение от престола. Россия вступает на новый путь. Будем просить Бога, чтобы он был милостив к нам… Толпа снимала шапки и крестилась… И было страшно тихо…».
Сам же отрекшийся император выехал в Могилев, где утром 9 марта 1917 состоялось его прощание как Верховного Главнокомандующего с войсками и чинами Ставки.
Счастливой жизни у Николая II и его семьи, как известно, не получилось. Царю не удалось зажить, как он хотел, в Крыму на положении рядового обывателя. Не удалось бывшему императору и эмигрировать заграницу. После долгих мытарств Николай II и его семья были расстреляны в Екатеринбурге 17 июля 1918 г., в подвале особняка купца Ипатьева. По иронии судьбы, уничтожение Ипатьевского дома было осуществлено во второй половине 1970-х годов тогдашним партийным лидером Свердловской области (так при Советской власти стал называться Екатеринбург) Б. Н. Ельциным.
Через 48 лет после падения монархии в России советские зрители получили уникальную возможность услышать с киноэкранов рассказ об отречении Николая II от ключевого свидетеля этого события – В. В. Шульгина, снявшегося в фильме кинорежиссера Ф. М. Эрмлера «Перед судом истории» (Ленфильм, 1965). Фильм, по сути, представлял собой развернутое интервью Шульгина о событиях Февральской революции 1917 года. Шульгин писал об этом: «На пороге пятидесятилетия со времени 2(15) марта 1917 года мне суждено было (фильм «Пред судом истории») на экране воспроизвести сцену отречения. Я прикован к креслу, где сидел уходящий монарх, цепью не стальной, сталь можно порвать, а неистребимым, нерасторжимым воспоминанием миллионов. Слух обо мне, действительно по всему Советскому Союзу. Люди на улицах и площадях, указывая друг другу на меня, говорят или шепчут:
Смотрите, ведь это Шульгин!
Да, да! Тот, что в фильме…
«Пред судом истории»…
Пред судом… Но только неизвестно кто кого судит.
Понимаю. Ведь это он принял отречение Николая II.
Он. А убили его?
Другие. Об этом лучше не говорить.
Понимаю.
Разговор замолкает.
Да, я принял отречение для того, чтобы царя не убили, как Павла I, Петра III, Александра II-го… Но Николая II все же убили! И потому, и потому я осужден: Мне не удалось спасти царя, царицу, их детей и родственников. Не удалось! Точка я завернут в свиток из колючей проволоки, которая ранит меня при каждом к ней прикосновении». Но еще более интересно другое наблюдение Шульгина: «Судьба всех бывших подданных этого несчастного царя была навсегда с ним связана. Многие из них разделили, рано или поздно, его злосчастную судьбу, т. е. погибли насильственной смертью. Их убивали сначала за то, что они не приняли революции. Потом, т. е. несколькими годами позже, стали убивать и тех, что пошли за триумфальной колесницей, т. е. за Революцией. И те, и другие были подданными царя Николая II. Разница была в том, что первые были верноподданные; а вторые, если можно так сказать, «скверноподданные». Судьба тех и других была одинакова: смерть, как последствие «крушения Империи».
Надежды думцев на то, что отречение Николая II позволит все-таки сохранить монархию, не оправдались. Революция уже не готова была принять монархический строй ни в каком виде. 3 марта Великий князь Михаил, находившийся в Петрограде, отказался принять корону, боясь за свою безопасность. Там, в Петрограде, на Миллионной ул., д. 12, состоялось падение трехсотлетней династии Романовых. Из присутствовавших там членов Временного правительства и Временного Комитета Государственной Думы лишь Милюков и Гучков высказались за принятие Михаилом короны. Участвовавший в работе этого исторического заседания В. В. Шульгин вспоминал свое впечатление от речи Милюкова:
«Головой – белый как лунь, сизый лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, а каркал хрипло…
- Если Вы откажетесь… Ваше высочество… будет гибель. Потому что Россия… Россия теряет… свою ось… Монарх… это – ось… Единственная ось страны… Масса, русская масса, вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь… будет анархия… хаос… кровавое месиво… Монарх – это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное общее… Единственное понятие о власти… пока… в России… Если вы откажетесь… будет ужас… полная неизвестность… ужасная неизвестность… потому что… не будет… не будет присяги… а присяга – это ответ… единственный ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… Это его – санкция… его одобрение… его согласие… без которого… нельзя… ничего… без которого не будет… государства… России… ничего не будет…». Однако принять престол от Михаила в тот момент значило лишь одно – всеми верными новому царю силами броситься на восставших и подавить восстание в крови. Трагедия же Михаила и заключалась в том, что никаких верных ему сил в наличии не было. Как следствие, никто не мог гарантировать Михаилу безопасность в случае его согласия принять корону.
Единственный социалист во Временном правительстве, Александр Федорович Керенский, говорил Михаилу в тот момент:
«Разрешите вам сказать… как русский… – русскому… Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете России… Наоборот… Я знаю настроение массы… рабочих и солдат… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала… И это в то время… когда России нужно полное единство… Пред лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война… И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству… как русский к русскому. Умоляю вас во имя России принести эту жертву! Если это жертва… Потому что с другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престо… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества…». Взяв полчаса на раздумье, Михаил вышел и сообщил свое решение: «При этих условиях я не могу принять престола, потому что…». Тут силы изменили великому князю, и он разрыдался. При участии нескольких человек был составлен текст манифеста об отказе великого князя Михаила Александровича восприять царский престол впредь до решения Всероссийского Учредительного собрания, оно одно было правомочно определить форму правления Российского государства. Тут следует обратить внимание на то, что Михаил Александрович не отрекался от престола – ведь он не успел побыть монархом – нет, он предоставлял решение вопроса о форме государственного устройства России – будет ли это монархия или республика – будущему Учредительному Собранию. Оно и только оно было правомочно решить все основные вопросы общерусской государственной жизни – вопросы аграрный, национальный, о будущем государственном устройстве России и т. д. Важнейшим пунктом «заявления» великого князя Михаила Александровича было то, что младший брат отрекшегося императора «подвешивал» вопрос о будущей форме правления «государства Российского» вплоть до решения Учредительного Собрания. Именно этот момент и породил в исследовательской литературе дискуссию о том, чем с точки зрения государственного устройства являлась Россия после отречения Николая II, причем нередко раздаются голоса, призывающие говорить о правовом вакууме в России периода Временного правительства и о нелегитимном характере власти последнего. По словам П. Н. Милюкова, «форма правления все же оставалась открытым вопросом. Что касается Временного правительства, тут было подчеркнуто отсутствие преемства власти от монарха, и великий князь лишь выражал просьбу о подчинении правительству, «по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти»… Временное правительство вступало в новую фазу русской истории, опираясь формально только на свою собственную «полноту власти». Склонный к тому, чтобы всегда подчеркивать силу своего политического предвидения, Милюков вспоминал, что он убеждал присутствующих на том памятном заседании в том, что «Временное Правительство одно, без монарха, является «утлой ладьей», которая может потонуть в океане народных волнений, стране при этих условиях может грозить потеря всякого сознания государственности и полная анархия, раньше чем соберется Учредительное Собрание; Временное Правительство одно до него не доживет и т. д.». Комментируя эту позицию Милюкова, Шульгин язвительно писал: «Классический пример этой трагической беспомощности представлял Милюков в 1917 году во время падения монархии. Стоя во главе самой влиятельной, казалось, русской политической партии, имевшей отделы в каждом городе и городишке, он 3-го марта горячо убеждал Великого князя Михаила Александровича не отказываться от престола. Однако, в защиту этого престола и просто для личной охраны будущего Михаила II-го он не мог дать ни одного человека, так таки ни одного. Казалось бы, в такую трагическую минуту естественно было бы дать членам партии к.-д., находившимся в Петрограде, приказ: с оружием в руках сбежаться к дому №12 на Миллионной, где решался вопрос, может ли принять престол Великий князь Михаил Александрович. Но это столь естественное теперь предположение может вызвать только горькую улыбку у тех, кто ясно себе представляет, что такое была конституционно-демократическая партия. В защиту и «конституции» и «демократии» она могла лить только слова, слова, слова, да еще чернила, в то время, когда необходимо было лить кровь, – свою и чужую. И вот мы присутствовали при вразумительном зрелище: убеленный сединами глава первейшей русской политической партии Милюков самоотверженно, но жалко, метался по петербургским казармам, убеждая, упрашивая, умоляя взбунтовавшуюся солдатчину сохранить дисциплину. Мудрено ли, что при таких обстоятельствах Великий Князь Михаил Александрович отказался принять престол. Представим себе на минуту, что в то странное время с просьбой принять престол обратился бы к Великому Князю не Милюков, а глава партии, скажем, «русских фашистов», т. е. человек, опирающийся на вооруженные когорты, готовые окружить №12 на Миллионной несколькими десятками тысяч штыков. Вероятно, ответ великого князя был бы иной. Мы все были 3 марта 1917 года так же бессильны, как Милюков…». Как бы то ни было, 3 марта 1917 года 304-летнее владычество Романовых закончилось. Отрекшийся от престола император Николай II в своем дневнике с горечью написал: «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
Само название правительства – Временное – подчеркивало переходный характер его власти, то, что верховная власть в стране принадлежит именно Учредительному собранию. Власть Временного правительства, возникшего с согласия Советов и освященного авторитетом Государственной Думы, установилась во всей стране чрезвычайно легко. В провинции революция «прошла по телеграфу». Никто не выступил на защиту монарха. Крушение монархии произошло. «Мысль отказывается охватить значение переживаемых событий. – Писал Шульгин читателям газеты «Киевлянин». – Произошел неслыханный в истории человечества переворот – нечто сказочное, невероятное, невозможное. В течение двадцати четырех часов два государя отказались от престола. Династия Романовых, простояв триста лет во главе Государства Российского, сложила с себя власть, и, по роковому стечению обстоятельств, – первый и последний Царь этого рода носил одно и то же имя. Нечто глубоко мистическое в этом странном совпадении. Триста лет тому назад Михаил, первый русский Царь из Дома Романовых, вступил на престол, когда, раздираемая страшной смутой, Россия вся загорелась одним общим стремлением: – «Нужен Царь!» Михаилу же, последнему Царю – через триста лет пришлось услышать как взбаламученные народные массы подняли к нему грозный крик: – «Не хотим Царя!»
Итогом Февральской революции стало свержение самодержавия. Государственная власть в стране перешла в руки Временного правительства. Однако в Петрограде, а затем и во многих других городах и в воинских частях возникли Советы рабочих и солдатских депутатов, которые постепенно превращались в альтернативные органы власти. Эту ситуацию назвали «двоевластием». Неискоренимое противоречие между Советами и Временным правительством заключалось в том, что Советы в целом склонялись к революционному пути развития России, в то время как Временное правительство скорее к постепенному, эволюционному. Если Советы олицетворяли собой в массе своей низы общества, то идеология Временного правительства в значительной мере отражала взгляды буржуазии, имущих слоев населения. Подобное противоречие порождало взаимное недоверие между Советами и Временным правительством. Кроме того, нужно указать самое главное: в руках Советов находился реальный контроль над армией – главной силой в любом государстве. О периоде двоевластия метко сказал В. Шульгин: «Старая власть сидит в Петропавловской крепости [наиболее ненавистные министры царского правительства были заключены под стражу в Петропавловскую крепость], а новая – под домашним арестом».
В октябре 1917 г. Советы свергли Временное правительство и стали органами государственной власти. Такой исход был во многом обусловлен той стратегией и тактикой поведения, которые избрали основные политические партии в постфевральской России.
w.histrf.ru
На третьем году тяжелой войны, в феврале 1917 г., Россия стояла на пороге победы, которая должна была обеспечить ей славу, небывалый расцвет и мировое могущество, а русскому народу - мир и благоденствие на многие годы.
После двухмесячного пребывания в столице, в среду 22 февраля/7 марта, Император Николай II отбыл из Царского Села в Ставку, находившуюся в Могилеве, где Его присутствие как Верховного Главнокомандующего было необходимо в связи с подготовкой решительного весеннего наступления. Начиная с этого дня, события стали развиваться с головокружительной быстротой.
Революционеры всех званий и направлений как будто ждали этого момента, чтобы от слов перейти к действиям и, воспользовавшись отсутствием Государя Императора, попытаться свергнуть существующий государственный строй. Едва ли было случайным и преждевременное возвращение в Ставку из отпуска по болезни генерала Алексеева, начальника штаба Верховного Главнокомандующего и одного из главных участников дальнейших событий, сыгравшего столь роковую роль. Уже на следующий день после отъезда Государя в Петрограде начались серьезные уличные беспорядки. Петроградский район был в то время крупным промышленным центром с многочисленным рабочим населением. Но было и другое важное обстоятельство. По распоряжению военного министра ген. Поливанова там было к началу 1917 г. сосредоточено до 200 000 солдат, большей частью новобранцев, ожидавших отправки на фронт. Это были, главным образом, запасные батальоны гвардейских полков, укомплектованные вопреки всем приказам не крестьянским сословием, а разношерстным составом с высоким процентом фабричного люда. Вся эта солдатская и рабочая масса, жившая в глубоком тылу в развращающих условиях большого города и в течение многих месяцев подвергавшаяся энергичной политической и пораженческой пропаганде со стороны революционеров и платных германских агентов, представляла собой готовый горючий материал для поднятия мятежа. Чтобы вызвать недовольство среди широких кругов населения и привлечь их на свою сторону, враги порядка стали распространять ложные слухи о недостатке хлеба. Под руководством революционных партий была организована забастовка рабочих, которая быстро разрасталась. В начале боевым лозунгом бастующих было требование хлеба. Но как только удалось вывести толпу на улицу, манифестации стали принимать политический характер: появились красные флаги и плакаты с надписями "Долой самодержавие" и "Долой войну". Однако, несмотря на многочисленные случаи нападения толпы на полицию - за 23 и 24 февраля пострадало двадцать восемь городовых. Власти не принимали никаких решительных мер для прекращения беспорядков и проявляли снисходительное отношение к демонстрантам.
25 февраля волнения охватили всю центральную часть города. На улицах происходили беспрерывные митинги, на которых безнаказанно произносились революционные речи. В этот день казаки, высланные усмирять беспорядки, впервые пошли на прямую измену и преступление: один из них зарубил шашкой пристава Крылова, пытавшегося вырвать у демонстрантов красный флаг. Это была первая жертва служебного долга. Опьяненная безнаказанностью, охваченная низменными страстями и руководимая опытными главарями, толпа становилась смелее и агрессивнее.
В воскресенье 26 февраля положение стало критическим. В городе слышалась стрельба. Были убитые и раненые. Во второй половине дня одна из рот запасного батальона л.-гв. Павловского полка неожиданно открыла огонь по войскам, разгонявшим демонстрантов, но вскоре ее удалось разоружить, причем зачинщики были арестованы.
Наконец, 27 февраля вспыхнул открытый военный бунт. Утром восстал запасный батальон л.-гв. Волынского полка, и вскоре к нему присоединились мятежники из других частей. Начались убийства офицеров. Толпа солдат и рабочих стала громить полицейские участки, освободила арестантов из тюрьмы "Кресты", подожгли здание Окружного Суда, и затем захватила Таврический дворец, занимаемый Государственной Думой, которая с этой минуты перестала существовать как высшее выборное государственное учреждение. Таврический дворец стал штаб-квартирой бунтовщиков, где в тот же день под одной крышей самочинно образовались два самостоятельных революционных органа: самозванный Временный комитет Государственной Думы во главе с ее председателем Родзянко и Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, возглавляемый Чхеидзе и его заместителем Керенским, при участии вожаков-пораженцев. Оба эти органа, в состав которых вошли левые депутаты Думы, социалисты всех толков, большевики и даже освобожденные из тюрем уголовные преступники, присвоили себе право говорить от имени русского народа и стали рассылать по всей стране телеграммы революционного содержания.
28 февраля смута перекинулась в окрестности столицы. В Кронштадте был убит начальник порта, и происходило избиение офицеров матросами Балтийского флота. В Петрограде царствовала анархия. Единственной фактической властью был Совет. Во всех остальных частях необъятной страны, за исключением 2-3 больших городов, где революционеры имели соучастников, поддерживался порядок, и сохранялось полное спокойствие.
Как только в Ставке было получено известие о военном бунте, Государь повелел отправить с фронта войска для восстановления порядка в Петрограде, поручив эту задачу генерал-адъютанту Н. И. Иванову. Одновременно с этим Он принял решение вернуться в Царское Село и в 5 ч. утра 28 февраля отбыл из Могилева. Покидая в столь критический момент Ставку, где были сосредоточены все нити военного управления. Государь терял непосредственный контакт с армией и фактически передал власть в руки ген. Алексеева, вполне полагаясь на верность и верноподданность старших военачальников. Это решение, как показал дальнейший ход событий, оказалось роковым. Вторник 28 февраля Он провел в пути.
В ночь на 1 марта, на ст. Малая Вишера, в 150 верстах от столицы, Царские поезда были остановлены, так как следующая большая станция была занята мятежниками. После неудачной попытки пробиться в Царское село другим путем Государь решил ехать в Псков, где находился штаб командующего северным фронтом генерал-адъютанта Рузского, куда Он и прибыл вечером того же дня. В это время отряд ген. Иванова достиг Царского Села.
Тем временем за истекшие 48 часов революционные силы в Петрограде успели организоваться. Совет рабочих депутатов был переименован в Совет рабочих и солдатских депутатов. Вечером 1 марта Совет издал знаменитый приказ № 1, подрывавший все основы дисциплины в армии и флоте, но утвердивший авторитет и популярность Совета среди солдатской массы. Русская армия как боевая сила перестала существовать: враг мог торжествовать.
Вечером 1 марта Государь имел продолжительный разговор с ген. Рузским, и этот разговор явился моментом происшедшего в Нем психологического перелома, когда у Него появилось ощущение безнадежности. Фактически, при той позиции, которую занимали Рузским и Алексеев, возможность сопротивления исключалась. Будучи отрезанным от внешнего мира, Государь находился как бы в плену: Его приказы не исполнялись. Государыня, никогда не доверявшая Рузскому, узнав, что Царский поезд задержан в Пскове, сразу поняла опасность. 2 марта Она писала Его Величеству: "А Ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что Ты можешь сделать?" И действительно, не было ли это осуществлением, хотя и в несколько измененном виде, давно задуманного плана Гучкова, состоявшего в том, чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой Императорский поезд и вынудить отречение, не останавливаясь в случае необходимости даже перед применением силы.
Наступил роковой день - четверг 2/15 марта. Только одна неделя отделяла его от дня отъезда Государя из Царского Села. Ночью Рузский своей властью распорядился прекратить отправку войск для подавления мятежа. В 15 ч. 30 м. Утра он сообщил Родзянко, что Государь дал согласие на ответственное министерство и поручает председателю Думы составить первый кабинет. Этот последний ответил отказом, указав, что требования революционеров идут дальше и что ставится вопрос об отречении Государя Императора от Престола. Слова Родзянко были немедленно подхвачены Алексеевым. В 10 ч. утра он по своей инициативе разослал циркулярную телеграмму всем командующим фронтами, в которой, изобразив положение в Петрограде в ложном свете, просил их, если они согласны с его мнением, срочно телеграфировать свою просьбу Государю об отречении. К 14 ч. 30 м. ответы всех высших начальников действующей армии были получены: все они присоединились к предложению Алексеева. Измена оказалась поголовной. Старшие военачальники, в том числе пять генерал-адъютантов, изменив воинской чести и долгу присяги, оказались в одном лагере с петроградской чернью. Расчет начальника штаба и его единомышленников был правильным: этот решающий удар сломил последнее сопротивление Государя. Ознакомившись с содержанием услужливо поданных Ему телеграмм, Государь ни минуты более не колебался и уже в 15 ч. дня дал согласие на отречение в пользу Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, но в тот же день, после продолжительного разговора с лейб-хирургом Федоровым о здоровье Наследника, он передумал и решил отречься в пользу Великого Князя Михаила Александровича.
В 16 ч. Милюков объявил в Таврическом дворце перед случайным сборищем людей об образовании Временного Правительства. На возгласы с мест: "Кто вас выбирал?" - Милюков бесстыдно отвечал: "Нас выбрала русская революция". Поздно вечером в Пскове прибыли представители Думского комитета Гучков и Шульгин. Государь был еще раз, жестоко обманут: Он принимал их за представителей русского народа, тогда как в действительности, они никого не представляли кроме группы революционных депутатов Думы. В двенадцать часов ночи Государь передал этим самозванцам текст Манифеста об отречении в пользу Своего Августейшего Брата с пометой: "15 часов" - тем часом, когда Государь впервые принял решение отречься от Престола.
Ставка Начальнику штаба
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Подписал: Николай
г. Псков. 2 марта, 15 час. 1917 г.
О том, насколько правильно Государь оценивал создавшееся положение и окружавших Его людей, свидетельствует короткая запись, ставшая исторической, сделанная Им в Своем дневнике в этот день:
“2 марта 1917 г.
Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!”
Вечером 3 марта Государь вернулся в Могилев, куда на следующий день прибыла из Киева Государыня Императрица Мария Федоровна. Это было Их последнее свидание.
Вечером 7 марта Государь собственноручно составил Свое прощальное обращение к Русской Армии, датированное 8 марта. Как известно, Временное Правительство запретило его распространение.
В эти последние дни пребывания Государя в Могилеве между Ставкой и Временным Правительством велись переговоры о свободном проезде Его в Царское Село, свободном там пребывании и беспрепятственном отъезде за границу через Мурманск. Отрекаясь от Престола, Государь сделал со Своей стороны все от Него зависящее, чтобы помочь Своим преемникам справиться со стоящими перед ними задачами. Он подписал указ о назначении кн. Львова председателем Совета Министров, Верховным Главнокомандующим Вел. Кн. Николая Николаевича, командующим войсками Петроградского военного округа - генерала Корнилова, выдвинутого Думским комитетом, и обратился русским людям с призывом поддержать новую власть. В ответе на этот благородный жест Государя уже 7 марта Временное Правительство, продолжая делать лживые заявления, вынесло на секретном заседании постановление о лишении свободы Государя и Государыни, в нарушение данных обещаний и гарантий.
В день отъезда из Могилева, 8 марта, Государь прощался с чинами штаба. Напряжение было настолько сильным, что многие не могли сдержать рыданий; несколько человек упало в обморок. Утром в этот день в Могилев прибыли члены Государственной Думы Бубликов, Вершинин, Грибунов и Калинин. В телеграмме главы Временного правительства кн. Львова сообщалось, что они будут сопровождать Государя в Царское Село как главу государства, отказавшегося от власти, и что их командировка означает проявление внимания к Государю.
Это была бессовестная ложь. Как только Государь сел в поезд, эти лица объявили Ему через генерал-адъютанта Алексеева, еще накануне осведомленного об истинной цели их приезда, что Он арестован. Наступил момент отъезда. Государь стоял у окна и смотрел на провожающих.
Когда поезд тронулся, генерал-адъютант Алексеев отдал честь Императору, а когда перед ним проходил вагон с четырьмя думскими революционерами, прицепленный последним, он подобострастно снял фуражку и низко поклонился этим первым конвоирам Царя-Мученика на Его крестном пути к подвалу Ипатьевского дома.
Начало февральской смуты совпало с заболеванием Августейших Детей корью. Первым заболел Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, заразившись от Своего приятеля Макарова, кадета одного из петроградских кадетских корпусов, где свирепствовала эпидемия кори. Когда Государь Император уезжал в Ставку, в среду 22 февраля/7 марта, Наследник уже лежал в постели с высокой температурой. Почти одновременно, в четверг, заболела Великая Княжна Ольга Николаевна, на следующий день - Великая Княжна Татьяна Николаевна, а через несколько дней, в самый разгар беспорядков в Петрограде, заразилась Великая Княжна Анастасия Николаевна. Это не было обычное - более или менее легкое заболевание. Болезнь протекала у Них весьма бурно, при температуре выше 40 . В эти тревожные дни только Великая Княжна Мария Николаевна служила опорой Матери и помогала ухаживать за больными. Она заболела последней. Положение Наследника было очень серьезным из-за Его хрупкого здоровья. У Великой Княжны Ольги Николаевны держалась очень высокая температура. У обеих младших Великих Княжон корь осложнилась опасной формой воспаления легких. К счастью, к этому времени Великая Княжна Татьяна Николаевна встала первой на путь выздоровления.
Болезнь Августейших Детей, конечно, не могла не отразиться на происходивших событиях. Государыня, всецело отдавшая Себя уходу за больными, полностью вышла из строя. Что же касается Государя Императора, то беспокойство о здоровье Детей и страх перед опасностью, угрожавшей Семье со стороны мятежников, ложились на Него тяжким бременем именно в тот момент, когда от Него требовалось наивысшее напряжение сил для принятия самых ответственных решений. Утратив способность передвижения из-за болезни детей, Августейшая Семья оказалась прикованной к бунтующей столице. Если бы Ее Величеству и Августейшим Детям удалось вовремя покинуть Царское Село и выехать навстречу Государю, если бы в эти судьбоносные дни царская Семья не была разлучена, ход истории мог бы принять иное направление.
О событиях, происходивших в Петрограде, Государыню осведомлял министр внутренних дел Протопопов. Общий тон его докладов был успокоительным и совершенно не соответствовал действительности. Он преуменьшал серьезность положения, но когда опасность стала очевидной, он растерялся и оказался неспособным принять необходимые решительные меры.
Вечером 28 февраля взбунтовался Царскосельский гарнизон. Толпа мятежников направилась к Александровскому Дворцу, который охранялся надежными частями. Угроза приблизилась вплотную. Защитники Дворца заняли боевую позицию. Столкновение казалось неизбежным. Тогда Государыня, опираясь на руку Великой Княжны Марии Николаевны, вышла из Дворца, чтобы предотвратить кровопролитие. Но и в эти критические минуты Она заботилась не только о безопасности Своей Семьи, но стремилась предупредить братоубийственную схватку. Она стала обходить верные войска и обратилась к солдатам с призывом сохранять спокойствие и не открывать огонь первыми. Появление Императрицы внесло успокоение. Убедившись в готовности дворцового гарнизона исполнить свой долг, мятежники не решились на него напасть. Обе стороны вступили между собой в переговоры. Возбуждение улеглось, и решено было установить нейтральную зону.
1 марта, когда Государь находился в пути, и два следующих дня, когда Он был задержан в Пскове, будучи отрезанным, от внешнего мира, были самыми мучительными для Императрицы. Тем не менее, не только в первые дни смуты, но и после отречения, Она продолжала сохранять мужество и наружное спокойствие. Она всегда тяжело переносила разлуку. За время пребывания Государя в Ставке в течение полутора лет Она написала Ему несколько сот писем. Но на этот раз грозное стечение обстоятельств - болезнь детей, бунт в Петрограде и, наконец, непосредственная угроза Александровскому Дворцу - требовало от Государыни крайнего напряжения, вынужденное бездействие и полная беспомощность еще более ухудшали Ее тяжелое душевное состояние. Страдания Государыни в эти дни смертельной тревоги - говорит П. Жильяр - превосходили всякое воображение. Она дошла до крайнего предела человеческих сил, и из этого последнего испытания Она вынесла то изумительно светлое спокойствие, которое потом поддерживало Ее и всю Ее Семью до последней минуты Их земной жизни.
Известие об отречении Государя достигло Александровского Дворца во второй половине дня 3 марта. Сначала оно было принято как ложный слух. Государыня вызвала к Себе Великого Князя Павла Александровича, и только после разговора с Ним, узнав некоторые подробности, Она склонилась, наконец, перед очевидностью. В письме от 4 марта Ее Величество писала Государю: "Только сегодня утром мы узнали, что все передано М (ише), и Бэби (Наследник Алексей Николаевич) теперь в безопасности - какое облегчение!" Вскоре стало известным, что 3 марта Великий Князь Михаил Александрович отказался вступить на Престол впредь то того, как Учредительное Собрание, созванное путем всеобщего голосования, установит "образ правления и новые основные законы Государства Российского".
Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народных.
Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием чрез представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.
Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
3 марта 1917 г.
Подписал: Михаил
Петроград
Великий Князь был, так же жестоко обманут, как и Его Державный Брат. Подписывая этот незаконный и юридически безграмотный акт, составленный бесчестными людьми, Великий Князь, не отдавая Себе в этом отчета, превысил Свои права, отменив основные законы, и фактически упразднил монархический строй. Вместе с этим, не отрекаясь формально от Престола и лишь условно отказываясь "воспринять верховную власть", Он прервал цепь престолонаследия и тем самым парализовал всякую возможность реставрации. Императорская Россия рухнула в бездну. Восемь месяцев спустя, матрос Железняк разогнал Учредительное собрание", вышвырнув вон ее председателя, и захватившие власть большевики не только положили конец историческому строю Российского Государства, но уничтожили и национальную Россию.
5/18 марта, около полуночи, Александровский Дворец впервые посетили представители новой власти. Это были: вновь назначенный командующий войсками Петроградского военного округа ген. Корнилов и военный министр Гучков, ненавидевший Их Величества. Оба были разукрашены огромными красными бантами с широкими ниспадающими лентами. Их бесцеремонное появление в столь поздний час во Дворце, где находились больные Дети и измученная Императрица, не имело никакой определенной цели. Корнилов в резкой форме потребовал видеть "бывшую Царицу". Государыня встретила их с холодным презрением - стоя, молча, не подавая руки. Непрошеные посетители растерялись и через несколько минут удалились. По-видимому это была первая разведка. Арест Государыни был совершен в тот же день, что и арест Государя Императора - в среду 8/21 марта. Он был приведен в исполнение уже приезжавшим в воскресенье вместе с Гучковым генералом Корниловым. На этот раз он явился в 10 ч. утра с пятью офицерами и новым комендантом Царского Села. Государыня, одетая в платье сестры милосердия, приняла их наверху, в детских комнатах. Подавленный величественным спокойствием Императрицы, Корнилов, смущенный и растерянный, начал в сбивчивых словах объяснять причину своего приезда, но Государыня, прервав его, сказала: "Мне все очень хорошо известно. Вы пришли меня арестовать?" Тот смешался еще более и, наконец, произнес: "Так точно". Всем находившимся во Дворце придворным чинам и служащим было объявлено, что все те, кто не желает подвергаться тюремному режиму, должны покинуть Дворец до четырех часов. Затем по приказу Корнилова было вынесено из Дворца знамя Сводного Гвардейского полка и верные части, несшие охрану Дворца, были заменены разнузданной солдатней. Начальником караула был назначен полковник Кобылинский.
До этого дня Августейшие дети ничего не знали о происшедшем перевороте, но продолжать скрывать от Них жестокую правду было невозможно. Великих Княжон Государыня осведомила Сама, поручив Пьеру Жильяру объяснить положение его Августейшему воспитаннику Наследнику Цесаревичу. Выслушав известие об отречении Государя, Наследник сильно покраснел и взволновался, но не сказал ни одного слова о Себе, не сделал ни единого намека на Свои права как Наследника. "Еще раз я убедился в скромности этого мальчика, которая не имела равной себе, также, как и Его доброта", пишет П. Жильяр, вспоминая эти трагические минуты.
На следующий день, 9/22 марта, прибыл Государь. На Царскосельском вокзале четыре революционных депутата Думы, конвоировавшие Его в пути, передали свои полномочия полковнику Кобылинскому. Государь проследовал в Александровский дворец. Из многочисленных приближенных, приехавших в том же поезде, только один гофмаршал кн. В. А. Долгоруков пожелал сопровождать Его Величество. Остальные разбежались в разные стороны, проникнутые чувством страха. Так начался Царскосельский период заточения Царской Семьи.
Из книги "Письма Святых Царственных Мучеников из заточения." Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря Санкт-Петербург 1998г.
Санкт-Петербургский Общественный Фонд Ревнителей памяти Государя Императора Николая II
Спасо-Преображенский Валаамский Ставропигиальный монастырь. http://www.orthodoxy.ru/tzar/
Выверено по изданию: Российское законодательство X-XX вв.: в 9 т. Т.9. Законодательство эпохи буржуазно- демократических революций. Отв. ред. О.И.Чистяков. М., Юридическая литература, 1994.
superbotanik.net
История отречения Николая 2 от престола - это один самых трагичных и кровавых моментов двадцатого века. Данное судьбоносное решение предопределило на долгие десятилетия ход развития России, а также и сам закат монархической династии. Трудно сказать, какие события произошли бы в нашей стране, если бы в ту самую знаменательную дату отречения Николая 2 от престола император принял бы иное решение. Удивительно, что до сих пор историки спорят по поводу того, было ли на самом деле это отречение или представленный народу документ являлся настоящим подлогом, который послужил отправной точкой всего того, что пережила Россия за последующий век. Попробуем разобраться в том, как именно складывались события, приведшие к появлению на свет гражданина Николая Романова вместо российского императора Николая II.
Для того чтобы понять, что именно привело к отречению Николая 2 от престола (дату этого события мы укажем немного позже), необходимо дать краткую характеристику всему периоду его правления.
На престол молодой император взошел после смерти своего отца Александра III. Многие историки считают, что морально самодержец не был готов к тем событиям, к которым семимильными шагами подходила Россия. Император Николай II был уверен, что для спасения страны необходимо четко придерживаться монархических устоев, которые сформировали еще его предшественники. Он с трудом воспринимал любые реформаторские идеи и недооценивал революционное движение, охватившее в этот период многие европейские державы.
В России с момента восхождения на престол Николая 2 (двадцатого октября 1894 года) постепенно нарастали революционные настроения. Народ требовал от императора реформ, которые удовлетворили бы интересы всех слоев общества. После продолжительных раздумий самодержец подписал несколько указов, дарующих свободу слова и совести, и редактирующих законы о разделении законодательной власти в стране.
На некоторое время эти действия потушили разгорающийся революционный пожар. Однако в 1914 году Российская империя оказалась втянута в войну и ситуация резко изменилась.
Многие ученые считают, что дата отречения Николая 2 от престола просто не существовала бы в российской истории, если бы не военные действия, которые оказались губительными в первую очередь для экономики империи.
Три года войны с Германией и Австрией стали настоящим испытанием для народа. Каждое новое поражение на фронте, вызывало недовольство простых людей. Экономика находилась в плачевном состоянии, что сопровождалось разрухой и обнищанием большей части населения страны.
Не единожды в городах поднимались восстания рабочих, которые на несколько дней парализовывали деятельность заводов и фабрик. Впрочем, сам император относился к подобным выступлениям и проявлениям народного отчаяния как ко временным и быстропроходящим недовольствам. Многие историки считают, что именно эта беззаботность и привела в дальнейшем к событиям, апогей которых пришелся на 2 марта 1917 года.
Для многих ученых до сих пор остается странным тот факт, что российская монархия рухнула в одночасье - практически за неделю. Этого времени оказалось достаточно, чтобы привести народ к революции, а императора - к подписанию документа об отречении.
Началом кровавых событий послужил отъезд Николая 2 в Ставку, расположенную в городе Могилеве. Поводом оставить Царское Село, где находилась вся императорская семья, послужила телеграмма генерала Алексеева. В ней он сообщал о необходимости личного визита императора, причем чем обусловлена такая срочность, генерал не пояснил. Удивительно, но до сих пор историки не выяснили факт, заставивший Николая 2 выехать из Царского Села и направиться в Могилев.
Однако 22 февраля императорский поезд отправился под охраной в Ставку, перед поездкой самодержец беседовал с министром внутренних дел, который обрисовал обстановку в Петрограде как спокойную.
Через сутки после отъезда из Царского Села Николай II прибыл в Могилев. С этого мгновения начался второй акт кровавой исторической драмы, разрушившей Российскую империю.
Утро двадцать третьего февраля ознаменовалось забастовками рабочих в Петрограде. На улицы города вышло около ста тысяч людей, на следующий день их количество уже превысило двести тысяч рабочих и членов их семей.
Интересно, что первые два дня никто из министров не сообщал императору о творящихся бесчинствах. Лишь 25 февраля в Ставку улетели две телеграммы, которые, впрочем, не раскрывали истинного положения вещей. Николай 2 отреагировал на них довольно спокойно и приказал немедленно решить вопрос с помощью сил правопорядка и оружия.
С каждым днем волна народного недовольства росла и к двадцать шестому февраля в Петрограде была распущена Государственная дума. Императору было отправлено сообщение, где подробно описывался весь ужас положения в городе. Однако Николай 2 воспринял это как преувеличение и даже не ответил на телеграмму.
В Петрограде начались вооруженные столкновения рабочих и военных. Количество раненых и убитых быстро росло, город был полностью парализован. Но даже это не заставило императора как-то отреагировать. На улицах начали звучать лозунги о свержении монарха.
Историки считают, что 27 февраля волнения приняли необратимый характер. Решить проблему и утихомирить людей мирно уже не представлялось возможным.
С утра к бастующим рабочим начали присоединяться военные гарнизоны. На пути толпы сметались все преграды, мятежники захватывали оружейные склады, открывали двери тюрем и сжигали государственные учреждения.
Император был полностью осведомлен о происходящем, но не выдал ни одного вразумительного распоряжения. Время стремительно уходило, однако в Ставке все еще ждали решения самодержца, которое сумело бы удовлетворить мятежников.
Брат императора сообщил ему о необходимости издания манифеста о смене власти и опубликовании нескольких программных тезисов, позволивших бы успокоить народ. Однако Николай 2 заявил о том, что планирует отложить принятие важного решения до приезда в Царское Село. 28 февраля императорский поезд выдвинулся из Ставки.
В связи с тем, что восстание начало разрастаться за пределы Петрограда, императорский железнодорожный состав не смог доехать до пункта назначения и, развернувшись на полпути, был вынужден остановиться в Пскове.
Первого марта было окончательно ясно, что восстание в Петрограде оказалось успешным и под контроль мятежников попали все объекты инфраструктуры. В российские города полетели телеграммы с описанием произошедших событий. Новая власть брала под контроль железнодорожное сообщение, тщательно охраняя подступы к Петрограду.
Забастовки и вооруженные столкновения охватили Москву и Кронштадт, император был достаточно хорошо информирован о происходящем, но не мог решиться на кардинальные действия, которые могли бы исправить ситуацию. Самодержец постоянно проводил совещания с министрами и генералами, советуясь и рассматривая различные варианты решения проблемы.
Ко второму марта император утвердился в мысли об отказе от престола в пользу своего сына Алексея.
Историки утверждают, что в первую очередь императора волновала сохранность царской династии. Он уже понимал, что удержать власть в своих руках ему не удастся, тем более что его соратники видели единственный выход из сложившейся ситуации именно в отречении от престола.
Стоит отметить, что в этот период Николай 2 все еще надеялся утихомирить восставших некоторыми реформами, но нужное время было упущено, и спасти империю мог только добровольный отказ от власти в пользу других лиц.
"Мы, Николай Второй" - именно так начинался документ, предопределивший судьбу России. Однако и здесь историки не могут сойтись во мнении, ведь многие читают, что манифест не имел никакой законной силы.
Известно, что документ об отречении подписывался дважды. Первый содержал информацию о том, что император отказывается от своей власти в пользу цесаревича Алексея. Так как он не мог самостоятельно управлять страной в силу возраста, то его регентом должен был стать Михаил - брат императора. Манифест был подписан ориентировочно в четыре часа дня, тогда же генералу Алексееву отправилась телеграмма, сообщающая о свершившемся событии.
Однако практически в двенадцать часов ночи Николай Второй изменил текст документа и отрекся от престола за себя и своего сына. Власть была отдана Михаилу Романовичу, который, впрочем, на следующий же день подписал еще один документ об отречении, решив не подвергать свою жизнь опасности в условиях растущих революционных настроений.
Причины отречения Николая 2 от престола обсуждаются до сих пор, но данная тема включена во все учебники по истории и даже встречается при сдаче ЕГЭ. Официально считается, что подписать документ императора подтолкнули следующие факторы:
В целом любая из вышеперечисленных причин сама по себе и все вместе в совокупности могли послужить тому, что самодержец принял для себя важное и тяжелое решение. Как бы то ни было, но дата отречения Николая 2 от престола стала началом самого тяжелого периода в истории России.
Последствия отречения Николая 2 от престола оказались катастрофическими для России. Их трудно описать в двух словах, однако можно сказать, что страна, которая считалась великой державой, перестала существовать.
За последующие годы она была ввергнута во многочисленные внутренние конфликты, разруху и попытки выстроить новую ветвь власти. В конечном итоге именно это привело к управлению большевиков, сумевших удержать в своих руках огромную страну.
Но для самого императора и его семьи отречение от престола стало роковым - в июле 1918 года Романовы были жестоко убиты в темном и сыром подвале дома в Екатеринбурге. Империя перестала существовать.
www.syl.ru
