/ Реферат Институциональная экономика. Институциональная экономика реферат

Реферат Институциональная экономика

ФГОБУ ВПО «СибГУТИ»

Кафедра экономической теории

Реферат по институциональной экономике на тему:

«Институциональная политика РФ»

Выполнил: ст-т 2 курса ф-та ИЭФ, гр. ЭМ-24 Домшинский В.В.

Проверила: Кулешова Т.А.

Новосибирск 2013

Политическое развитие России в 2000-е годы характеризовалось упадком и разложением важнейших политических институтов, которые задают правила игры для осуществления власти и управления в стране. Хотя эти тенденции нашли отражение в многочисленных негативных оценках положения дел в России с точки зрения демократии, качества государственного управления и верховенства права, анализ их причин и последствий остается резервом исследовательской повестки дня.

Почему и как российские политические институты оказались крайне неэффективными для развития страны, но при этом устойчиво функционируют в режиме самоподдержания? Каких траекторий дальнейшей эволюции от них можно ожидать в обозримом будущем? Можно объяснить институциональное развитие посткоммунистической России интересами политических элит, стремящихся исключить любые вызовы своему доминирующему положению и потому склонных поддерживать неэффективное равновесие в политической системе страны. До тех пор, пока издержки такого равновесия для российских правящих групп не превышают его выгоды, оно будет поддерживаться всеми заинтересованными сторонами. Хотя продолжение такой политики может усугубить проблемы страны, стимулы для нарушения равновесия сегодня невелики. Иначе говоря, в российской политике возникла и укореняется «институциональная ловушка». Политику институционального строительства в России можно рассмотреть на примере анализа эволюции трех институциональных арен: (1) разделения властей между президентом и парламентом страны, (2) электоральной и партийной систем и (3) механизма взаимодействия федеральных и субнациональных органов управления.

Политика институционального разложения: случай России

Преднамеренное создание и поддержание неэффективных институтов, ведущих те или иные общества по пути институционального упадка и разложения, следует считать нор­мой политики институционального строи­тельства, а отнюдь не отклонением от нее. Но большинство специалистов, анализирую­щих процессы институционального строи­тельства (как в исторической ретроспективе, так и в современную эпоху), склонны делать упор на немногие «истории успеха», связан­ные с созданием устойчивых эффективных институтов, обделяя вниманием случаи институциональных провалов или промежу­точные и неустойчивые варианты институ­циональных трансформаций. Ими подробно изучены «пакты элит» или «обусловленные институциональные компромиссы», воз­никающие в результате структурно обуслов­ленного равновесия сил внутриполитических факторов на фоне высокой неопределенности, когда успешный выбор институтов миними­зирует издержки и раздвигает временные горизонты участников политического про­цесса. Иным вариантом успешной политики институционального строительства служит «навязанный» институциональный выбор как средство внешнего управления со стороны международной среды — будь то оккупация Западной Германии после Второй мировой войны или стремление стран Восточной Европы войти в состав Европейского союза и вынужденных принимать его усло­вия. В свою очередь, страны постсоветской Евразии могут служить примерами своего рода «лаборатории» или «естественного эксперимента» как частичных и временных решений, обусловливающих циклические неустойчивые исходы институционального строительства, так и преднамеренного создания устойчивых неэффективных инсти­тутов, служащих максимизации выгод правящих групп, которые стремятся монополизи­ровать политическую ренту. Сравнительные исследования постсоветских государств позволяют говорить о том, что последний вариант возникал в ходе трансформаций политических режимов тогда и там, когда и где конфликты ключевых сторон оказались решены по принципу «победитель получает все». Процессы и последствия институцио­нального строительства постсоветских стран демонстрировали существенные вариации как в траекториях политических изменений, так и в эффективности/неэффективности институтов. Россия в этом отношении выступала на фоне постсоветских соседей как особый случай. Во-первых, путь страны в тупик «институциональной ловушки» неэф­фективного авторитаризма оказался слож­ным и извилистым. Во-вторых, возможности ее эволюционного выхода из этого тупика становятся все более призрачными.

Россия на пути к «институциональной ловушке»

ЭПИЗОД 1: БОРЬБА ЭЛИТ И «КАРТЕЛЬНЫЕ СОГЛАШЕНИЯ»

(1993—2000) Процессы институционального строительства в постсоветских государствах во многом стали побочным продуктом кон­фликтов ключевых политических сторон — различных сегментов элит, констелляции и политические ориентации которых (во мно­гом унаследованные от советского периода истории) обусловливали как институциональ­ный выбор, так и его политические послед­ствия. Острые конфликты российских элит обнаружились в 1992—1993 годах на фоне развала СССР, глубокого экономического спада и высокого уровня инфляции. Элиты разделились на два лагеря, сложившихся вокруг президента Бориса Ельцина и вокруг Верховного Совета России. В основе их борьбы, помимо разногласий по эконо­мическим вопросам, лежало стремление захватить доминирующую позицию.

Распределение ресурсов было очевидно неравным: Ельцин был куда сильнее своих оппонентов, пользовался более высокой массовой поддержкой, поэтому цена подавле­ния противников казалась довольно низкой. В сентябре 1993-го он объявил о роспуске парламента, но тот отказался подчиниться и объявил импичмент президенту. Однако после обстрела здания парламента из танко­вых орудий парламентарии, не имея выбора, были вынуждены сдаться. Победа в «игре с нулевой суммой» стала поворотным пунктом при выборе институтов: в декабре 1993 года Ельцин, не встретив серьезного сопротивле­ния, навязал принятие на референдуме про­екта конституции и гарантировал себе широ­кий объем полномочий при почти полном отсутствии сдержек и противовесов. Едва ли не единственным формальным институ­циональным ограничением президентской власти было ограничение срока президент­ских полномочий двумя четырехлетними периодами подряд.

Казалось бы, такое институциональное устройство, возникшее в результате разреше­ния конфликта элит по принципу «победи­тель получает все», позволяло Ельцину — по причине отсутствия институциональных ограничений — применить стратегию пода­вления оппонентов (подобно действиям Лукашенко в Белоруссии после 1996-го). На практике, однако, вопреки вроде бы открывавшимся институциональным воз­можностям для неограниченного произвола, Ельцин после 1993 года вынужден был отка­заться от методов подавления из-за нарастаю­щей фрагментации элит на фоне слабости государства. Рыхлая коалиция Ельцина распалась на несколько конкурирую­щих клик, что вело к повышению относитель­ной цены подавления оппонентов, особенно в условиях упадка и фрагментации силового и еще больше — дистрибутивного потенциала российского государства. У Ельцина не было достаточно сил и ресурсов (включая под­держку со стороны элит и общества в целом) для того, чтобы одержать верх над своими потенциальными противниками на всех аре­нах. У его же потенциальных противников, равно как и у других, не было ни сти­мулов, ни ресурсов для взаимной устойчивой кооперации по принципу «негативного кон­сенсуса» (несмотря на то, что на парламент­ских выборах в декабре 1993-го оппозицион­ные партии различных оттенков смогли полу­чить около половины мест в Государственной думе). Хотя политические институты в тот период служили довольно слабыми «фильтра­ми» деятельности факторов, они тем не менее предотвращали подрыв статус-кво и по умол­чанию способствовали сохранению стихийно сложившегося частичного и неэффективного равновесия политических сил в стране.

В этих условиях Ельцин, как доминирую­щий участник российской политики, сменил стратегию подавления на более дешевую — на кооперацию с подчиненными, вклю­чая и часть своих бывших противников, что значимым образом отразилось на процессах институционального строительства. Начиная с 1994-го лагерь Ельцина инициировал серию неявных «картельных соглашений» элит. Ряд региональных лидеров, которые были готовы «присягнуть» на лояльность Ельцину, под­писали двусторонние договоры с Центром, предоставившие им многочисленные привилегии в части налогов и прав собственности. Оппозиционные партии и политики были включены в рамки нового режима, не создавая при этом угрозы его подрыва. Даже обла­дая большинством в Государственной думе (в 1996—1999 годах), они предпочитали поли­тическое маневрирование и компромиссы с исполнительной властью, а не конфронтацию с правящей группой. Эти компромиссы нашли отражение и в практике институцио­нального строительства: многие принятые с согласия заинтересованных сторон законы (включая и нормативные акты, регулировав­шие отношения Центра и регионов, а также электоральную политику) были полны поло­винчатых формулировок, умолчаний и «дыр». Президентские выборы 1996-го сыграли ключевую роль в поддержании «картельных соглашений» и сохранении статус-кво. Хотя варианты отмены выборов или непризнания их результатов в случае поражения являлись одним из критически важных аспектов кам­пании Ельцина, а его команда даже было приступила к роспуску Думы, цена подрыва существующих институтов и выживания правящей группы посредством подавления оппозиции (и отказа от выборов) оказалась слишком высока. Это могло расколоть элиты еще глубже, чем в 1993 году. В итоге прези­дентская команда вынуждена была пойти на сохранение институтов и на менее дорогую кооперацию с подчиненными, видя в этом наименьшее из зол. Выборы, которые расценивались как явно несправедливые, не говоря уже о фактах фальсификации в пользу Ельцина, не встретили отпора со стороны политических сил, включая оппозицию, при­знавшую их итоги.

Парадоксальным образом, в условиях отмечавшейся всеми наблюдателями слабо­сти российского государства, российские политические институты поддерживали, по крайней мере на время, элементы демокра­тического устройства. Но платой за такое поддержание статус-кво стал ряд глубоких патологий в политике и управлении. В части партийной системы России специалисты критиковали ее избыточную фрагментацию (из-за повышенного предложения во всех сегментах российского электорального рынка) и высокий уровень электоральной неустойчивости (из-за высокой эластичности спроса избирателей). В общенациональной и особенно субнациональной электоральной политике также отмечалась ключевая роль непартийных политиков, опиравшихся на региональные и/или отраслевые группы интересов. В части взаимоотношений Центра с российскими регионами наблю­далась спонтанная передача важнейших рычагов управления сверху вниз, к которым относились:

- полномочия в сфере институционально­го регулирования (принятие региональ­ных законов, ряд из которых противоре­чил федеральным нормам, а также систе­матическое неисполнение федеральных законов на уровне отдельных регионов), административные ресурсы, в том числе влияние регионов на назначение руко­водителей федеральных органов власти, включая силовые структуры (прокуратура, милиция), а в ряде случаев также и их переход de facto в подчинение региональ­ных политико-финансовых (а порой и кри­минальных) группировок [18],

- экономические ресурсы, в частности, права собственности, которые в значи­тельной мере переходили под контроль региональных администраций, игравших роль «группы вето» в экономической политике,

- контроль над бюджетными средствами, субнациональная доля которых возросла в общем объеме российского бюджета в 1998 году до почти 60 проц. за счет сокра­щения доли средств, находившихся под управлением Центра,

- утрата Центром рычагов воздействия на региональные политические процессы и превращение региональных элит в группы, способные осуществлять право «вето» в ходе федеральных выборов, тем самым вынуждая Центр к новым уступкам. Наконец, в части взаимодействия зако­нодательной и исполнительной власти в условиях «разделенного правления» проис­ходило систематическое откладывание или замораживание принятия многих крайне необходимых стране законов, что блокирова­ло проведение важнейших реформ. По сути, неэффективное институциональное равнове­сие в России сыграло немалую роль в финан­совом кризисе 1998 года.

Частичное равновесие неэффективных институтов сопровождалось острыми кон­фликтами элит, возникавшими всякий раз при изменении баланса сил между сторонами. В преддверии электорального цикла 1999—2000 годов рыхлая коалиция регио­нальных лидеров и «олигархов» была готова к захвату доминирующей позиции, стремясь к победе на конкурентных выборах. Но такой сценарий развития событий не был реализован, причем не только из-за соотно­шения сил, стихийно сложившегося в ходе «войны за ельцинское наследство», когда Владимир Путин и его окружение добились смены предпочтений региональных лидеров и представителей бизнеса, игравших в ходе кампании ключевую роль. Проблема была и в том, что низкая эффективность российских политических институтов, особенно остро проявившаяся в ходе финансового кризиса 1998-го, не устраивала российский полити­ческий класс, который стремился не только максимизировать собственные выгоды в ходе многочисленных конфликтов, но и преодо­леть стихийно сложившееся частичное институциональное равновесие. В этой связи отмечался «запрос на рецентрализацию», доминировавший после 1998 года среди российских элит. Но и идеи усиления полномо­чий парламента, ограничения президентской власти и консолидации партийной системы присутствовали в ходе думских выборов 1999-го в программах ряда партий независи­мо от их ориентации. Запрос на институ­циональные изменения, однако, был вопло­щен в жизнь таким образом, что лекарство от патологий 1990-х годов оказалось страшнее самой болезни.

ЭПИЗОД 2: «НАВЯЗАННЫЙ КОНСЕНСУС» (2000—2010)

Казалось бы, переход президентской вла­сти от Ельцина к Путину в начале 2000-го открывал новые возможности для успешного институционального строительства в России. Но, получив доступ к доминирую­щей позиции, Путин не имел никаких сти­мулов ее ослаблять; напротив, исправление институциональных патологий в 2000-е годы оказалось направлено не на повышение эффективности институтов, а на их ослабление и на снижение автономии подчиненных. Именно эти цели и преследовали институциональные измене­ния 2000-х, связанные с рецентрализацией государства и переформатированием рос­сийской электоральной и партийной систем. Хотя формальное распределение полномо­чий между президентом и иными сторонами российской политики на первых порах не претерпело изменений, сам характер их взаимодействий качественно изменился. «Картельные соглашения» элит при Ельцине распадались из-за низкой эффективности институтов, побуждавшей подчиненных акторов искать автономии по отношению к доминирующему актору, который был не способен устойчиво защищать свои позиции. При Путине условия новых «картельных соглашений» приобрели характер «предло­жения, от которого невозможно отказаться», или своего рода «навязанного консенсуса».

В свою очередь, доминирующая стратегия «лояльности» Путину со стороны подчинен­ных была вызвана недостатком у них ресурсов для «протеста». Для Путина изначальный выбор в пользу кооперации, а не подавления был обусловлен обстоятель­ствами его прихода на политическую сцену в качестве президента. В начале 2000-х годов его преобладание в контроле над ресурсами было относительным, а не абсолютным, поэтому и цена подавления противников была весьма высокой. Это с особой отчетливостью обнаруживается на фоне предшествующего десятилетия жестких межэлитных конфликтов, низкой эффективности институтов и высокой неопределенно­сти. Кооперация с подчиненными была выгодна для Путина, который благода­ря этому увеличил свой контроль над ресур­сами и успешно ослаблял своих младших партнеров посредством тактики «разделяй и властвуй». Такая констелляция во многом определялась неформальным торгом под­чиненных акторов с доминирующим и между собой в рамках «навязанного консенсуса», а не посредством значимой электоральной конкуренции. Но условия хрупкой сделки оказались нарушены, когда доминирующий актор смог сосредоточить в своих руках объем ресурсов, позволивший резко снизить цену подавления.

С начала 2000-х годов Государственная дума поддерживала почти все президентские законопроекты независимо от их содержа­ния, а преобразованная в «Единую Россию» (ЕР) «партия власти» обладала большинством мест в нижней палате. Парламентское доминирование партии, обусловленное имплицитной коалиционной политикой пар­тии на думских выборах 2003-го, изменения­ми думского регламента и формированием «сфабрикованного сверхбольшинства», позволило ЕР получить более чем 2/3 дум­ских мандатов. У ЕР, так и не ставшей авто­номной от президентской администрации, которая руководила ею по принципу «внеш­него управления», не было стимулов к укреплению Думы. Более того, провозгласив устами своего лидера Бориса Грызлова, что «парламент — не место для дискуссий», она сознательно превратила его в маловлиятель­ный и малозначимый институт. В дополнение к этому Путин создал федеральные округа по всей территории страны, назначив своих представителей с полномочиями коорди­нировать деятельность федеральных мини­стерств и ведомств в регионах, а также кон­тролировать использование федерального имущества и средств федерального бюджета. Ресурсы региональных лидеров, прежде рас­полагавших полнотой власти в своих «вотчи­нах», были серьезно ограничены, а в верхней палате парламента — Совете Федерации — их сменили назначенные чиновники, после чего палата утратила всякое политическое значе­ние. Президент же получил право распускать региональные легислатуры и отстранять от должности глав исполнительной власти регионов в случаях нарушения ими федераль­ных законов. Одновременно Путин начал атаки на независимые СМИ, большинство из которых были вынуждены прибегнуть к самоцензуре и/или перешли под прямой либо косвенный контроль государства или связанных с ним бизнес-групп. Путин заявил о «равноудаленном» подходе государства к бизнесу в обмен на отказ последнего от уча­стия в принятии ключевых политических решений, в то время как несогласные с этим подходом были подвергнуты преследовани­ям, наиболее ярким примером чего стало «дело Юкоса». Резюмируя, можно сказать, что после 2000 года Путин не только добился прекращения конкуренции элит, но и смог осуществить институциональные изменения, ослаблявшие позиции всех политических сторон, кроме доминирующей. В итоге пре­зидентская администрация превратилась в единственный центр институционального строительства в стране, а главной целью политики институциональных изменений стало формальное закрепление монополии правящей группы на власть и на извлечение ренты.

Если на первом этапе и рецентрализация, и реформирование электоральной и партий­ной систем в качестве побочных эффектов стимулировали некоторое ослабление про­извола субнациональных авторитарных режимов и даже рост политической конку­ренции на региональных и местных выбо­рах, то новый раунд институциональных изменений, начатых после 2003—2004 годов, повлек за собой упадок и разложение (и без того слабых) демократических институтов. После 2003-го Кремль инициировал новую волну реформ, направленных на дальнейшее ограничение поля политической конкурен­ции. К ним следует отнести: повышение барьера для прохождения списков партий в Государственную думу (и в большинство региональных легислатур) с 5 проц. до 7 проц. и принятие в новой редакции закона о политических партиях, ужесточившего орга­низационные требования и требования член­ства при регистрации политических партий на фоне перерегистрации ранее созданных партий на новых условиях. Это существенно повысило входной барьер на российском рынке партийной политики: создание новых партий стало крайне затруднительным, а численность партий в 2003—2008 годах сокра­тилась с 46 до 7. Кроме того, запрет на соз­дание предвыборных блоков сделал крайне затруднительным выживание малых партий. Реформа избирательной системы на думских выборах (замена смешанной системы голо­сованием за закрытые партийные списки) повысила партийную дисциплину внутри ЕР и лояльность ее депутатов Кремлю, позволив ЕР достичь электорального доминирования по итогам думских выборов 2007-го. Успеху «Единой России» способствовало немало факторов, начиная от высокого уровня мас­совой поддержки Владимира Путина и закан­чивая несправедливым характером выборов, но вместе с тем ни одна иная партия не способна была представить адекватную аль­тернативу «партии власти». Кроме того, при­нятие Думой новых законов, усиливавших государственный контроль над общественны­ми организациями и ставивших их в зависи­мость от органов власти, а также изменение правил проведения публичных мероприятий развязывали властям руки в том, что касается предотвращения антисистемной мобилиза­ции в рамках гражданских общественных инициатив и силового подавления протест-ных акций (масштаб которых в России, впро­чем, оставался невысок на протяжении всего постсоветского периода).

Начиная с 2003-го, по инициативе пре­зидентской администрации, на выборах региональных легислатур была принуди­тельно введена смешанная избирательная система, призванная закрепить влияние в регионах общефедеральных партий и, пре­жде всего, главного орудия Кремля — «Единой России». Но эта мера дала лишь ограни­ченный эффект с точки зрения усиления контроля Центра над локальными лидерами. Напротив, в 2003—2004 годах ЕР добивалась успехов на региональных и местных выборах лишь там, где отделения этих партий сами находились под контролем губернаторов и/ или мэров городов. У тех же не было стиму­лов класть все яйца в одну корзину, поэтому они распределяли свою поддержку между разными партиями и блоками, созданными подконтрольными им отделениями общена­циональных партий. Хотя стимулирование межпартийной конкуренции само по себе рас­ширяло набор политических альтернатив на региональном и местном уровнях и в перспек­тиве могло бы способствовать подрыву субна­ционального авторитаризма, такое развитие событий не входило в планы лидеров страны, заинтересованных прежде всего в удержании власти в ходе федеральных выборов 2007— 2008 годов. Такой исход мог быть обеспечен, помимо прочего, включением субнациональ­ных «политических машин» в состав общена­циональной «колонны». Поэтому принятое Центром в 2004-м решение об отмене выбо­ров глав исполнительной власти регионов стало логическим продолжением политики рецентрализации. Введение фактического назначения глав исполнительной власти реги­онов, по сути, означало новый неформальный контракт между Центром и локальными лиде­рами, который решал проблему взаимных обязательств, ранее препятствовавшую пре­вращению «Единой России» в доминирующую партии. Институциональные изменения также порождали новые стимулы для локаль­ных лидеров, вынуждая их быть лояльными ЕР и при этом не оставляя им прежних воз­можностей для диверсификации политиче­ских инвестиций. Вряд ли следует удивлять­ся тому, что на думских выборах 2007-го 65 из 85-ти глав исполнительной власти регионов вошли в список ЕР, хотя еще на думских выбоpax 2003-го в нем значилось менее половины региональных лидеров. Способность кон­тролировать электоральный процесс любы­ми средствами, а отнюдь не эффективность регионального и местного управления обе­спечивали выживание назначенных Центром региональных лидеров и в ходе федеральных выборов 2007—2008 годов, и в последующий период. Компромисс между федеральными и локальными лидерами, достигнутый по схеме «монопольное сохранение власти в обмен на "правильные" результаты голосования», стал не просто важнейшей составной частью российского авторитаризма, но и был закре­плен институционально.

В конце концов, институциональные изме­нения 2000-х закрепили «навязанный консен­сус» российских элит, уничтожив возможные альтернативы статус-кво и/или сделав их цену для всех акторов запретительно высо­кой. Доминирующий актор смог закрепить свое монопольное господство, сравнительно безболезненно передав пост главы государ­ства подобранному им лояльному преемнику (Дмитрию Медведеву). Хотя оппозиционно настроенные наблюдатели связывали со сменой президента России свои надежды на институциональную либерализацию, у нового главы государства не оказалось ни стимулов, ни ресурсов для радикальных реформ в этом направлении. Предпринятые в ходе его пре­зидентства институциональные изменения в основном выступали средством «тонкой настройки», призванной частично исправить некоторые «перегибы» прежних преобра­зований, предпринятых его предшествен­ником. Такие шаги, как формальные отчеты правительства перед Думой, снижение требований к численности политических партий при их регистрации с 50 тыс. до 45 тыс. чле­нов, предоставление 1—2 мест в Думе парти­ям, получившим от 5 до 7 проц. голосов на выборах, наделение партий, победивших на региональных выборах, правом предлагать президенту кандидатуры на посты губернаторов регионов (наряду с частичным обновлением самого состава губернаторского корпуса), были явно косметическими. Да и отдельные шаги по оживлению созданных ранее второстепенных политических инсти­тутов (Общественная палата, всевозможные консультативные советы и т. д.) имели откро­венно имитационный характер. Но важней­шим институциональным преобразованием периода президентства Медведева стали поправки в Конституцию, которые продлева­ли срок президентских полномочий с 4 до 6 лет и срок полномочий Думы с 4 до 5 лет, что, безусловно, было направлено на сохранение статус-кво в политическом устройстве стра­ны. Период президентства Медведева в этом отношении демонстрировал консолидацию российского политического режима на фоне отсутствия значимых акторов, способных бросить ему вызовы; даже глубокий экономи­ческий спад, вызванный глобальным кризи­сом 2008—2009 годов, не создал существен­ных стимулов для подрыва статус-кво и/или для новых реформ. Иными словами, главным результатом институциональных изменений 2000-х в России стала целенаправленная «порча» политических институтов, максими­зировавшая прибыль правящих групп за счет усугубления тяжелых «детских болезней» периода 1990-х годов и последующего их перерастания в хронические заболевания.

Институциональная ловушка: тупик «стабильности»

Важнейшим итогом институционального строительства последних двух десятилетий в России стало становление и последующая консолидация трех важнейших формальных институтов (институционального «ядра») российского политического режима:

- монопольное господство фактического лидера федеральной исполнительной власти в сфере принятия политических решений;

studfiles.net

Реферат Институциональная экономика

- отсутствие открытой электоральной кон­куренции элит;

- иерархическая соподчиненность субна­циональных органов власти и управления («вертикаль власти»).

Эти институты на сегодняшний день (если их рассматривать с точки зрения соответствия «интересам тех, кто занимает позиции, позволяющие влиять на формиро­вание новых правил») весьма несовершенны, поскольку они содержат временные либо неустранимые «дефекты»: на федеральном уровне государственного управления имеет место своего рода двоевластие (президент versus премьер-министр), иные партии, чем ЕР, в отдельных случаях выступают реальны­ми противниками этой партии на электораль­ных аренах, а «вертикаль власти» не носит всеохватывающего характера из-за неполно­го включения в ее состав органов местного самоуправления. Всем этим институтам также имманентно (неизбежно и неустрани­мо) присуща неэффективность, проявления­ми которой служат:

- крайне высокий уровень коррупции (которая, помимо прочего, создает стиму­лы к лояльности всех сегментов элит),

- скрытая, но весьма жесткая борьба заин­тересованных групп («башен Кремля») за доступ к ренте и передел ресурсов,

- неспособность правящих групп к проведению реформ, способных нарушить сложившееся институциональное равно­весие (что объясняет неэффективность попыток авторитарной модернизации страны).

Сформировавшееся в России к началу 2010-х годов институциональное равновесие оказалось самоподдерживающимся — не только из-за отсутствия значимых акторов, способных создать вызовы режиму, но и в силу инерции, задаваемой в том числе и институтами, сформированными в 1990-е и особенно в 2000-е. Хотя некоторые исследо­вания говорят о глубокой неудовлетворен­ности российских элит положением дел в стране, их коллективным действиям, направленным на изменения статус-кво, сегодня препятствует не только доволь­но сильная фрагментация акторов, но и институционально закрепленные барьеры. В самом деле, сложившееся равновесие фактически способствует тому, что стремле­ние к сохранению любой ценой статус-кво в системе власти и управления («стабиль­ность» режима) из средства его поддержа­ния становится самоцелью для правящих групп. Даже если предположить, что те или иные группы в руководстве страны сегодня или завтра сами захотят провести преобра­зования, ориентированные на повышение эффективности управления страной, их благие намерения почти неизбежно натол­кнутся на риски непреднамеренного ухуд­шения собственного положения из-за под­рыва статус-кво, превосходящие возможные выгоды таких преобразований для самих правящих групп и для страны в целом. В итоге Россия оказывается в ситуации, когда даже осознание элитами, да и обществом в целом, острой необходимости перемен в стране и кардинального пересмотра ука­занных выше политических институтов не только не создает у акторов стимулов к пре­образованиям, но и также наталкивается на представление о невозможности реализо­вать их «здесь и теперь» без существенных потерь для тех, кто рискнет эти перемены воплотить в жизнь.

Такого рода институциональное равнове­сие, которое в значительной мере напомина­ет позднесоветскую политическую практику 1970-х — начала 1980-х годов, представляет собой «институциональную ловушку», то есть устойчивое, но неэффективное равновесие, в нарушении которого никто из значимых сторон не заинтересован. Иначе говоря, по мере дальнейшего упрочения нынешней институциональной «стабильности» Россия попадает в «порочный круг», чем дальше, тем больше снижая шансы страны на успешный выход из возникшей «институциональной ловушки».

Повестка дня на завтра

Возможен ли, и если да, то каким образом, выход России из «институциональной ловуш­ки»: отказ от нынешних политических инсти­тутов неэффективного авторитаризма и выработка новых, более устойчивых и успеш­ных демократических правил игры? Ответ на этот вопрос представляется неочевидным, по крайней мере, в краткосрочной перспек­тиве. И дело не только в том, что сегодня условия для такого рода институциональных изменений в России отсутствуют (никто из акторов не способен, да и не склонен к их проведению). Выход из «институциональных ловушек» обычно становится следствием мощных внешних шоков, подобных войнам, революциям, природным либо техногенным катастрофам или экономическим коллапсам, и предугадать возможное их воздействие на поведение акторов — задача заведомо небла­годарная. Во всяком случае, если вывести за скобки вероятность такого рода внешних шоков для России, то, следует признать, раз­витие событий по данному пути более чем сомнительно. Реалистической альтернативой можно считать эволюцию существующих в России политических институтов в ином направлении. На сегодняшний день про­сматриваются два базовых варианта краткос­рочной эволюции российских политических институтов: сохранение нынешнего статус-кво (говоря языком советского периода, их дальнейшее «загнивание») либо попытки преодоления их низкой эффективности путем ужесточения авторитарных тенден­ций (то есть посредством «жесткой руки»). Вероятность каждого из этих вариантов с трудом поддается оценке; скорее всего, этот вопрос прояснится лишь с завершением общероссийского электорального цикла 2011-2012 годов.

Вариант «загнивания» предполагает сохра­нение нынешних политических институтов России на протяжении ближайшего десяти­летия в их неизменном виде, с отдельными, не слишком существенными изменениями. Такое — вполне инерционное — развитие событий имеет шансы реализоваться, если констел­ляция ключевых акторов и их возможности по извлечению ренты останутся примерно теми же, что и сейчас. В этом случае можно ожидать дальнейшего усугубления проблем принципал-агентских отношений между Центром и субна­циональными органами власти и управления, нарастания коррупции на всех уровнях и перманентных всплесков (периодически «разруливаемых») конфликтов групп интересов за передел ренты. Вместе с тем ожидаемое дальнейшее снижение эффективности инсти­тутов, весьма вероятно, будет сопровождаться и косметическими институциональными изме­нениями, призванными повысить значимость второстепенных институтов, с тем чтобы сохранить в прежнем состоянии и в какой-то мере упрочить институциональное «ядро» политического режима. Сегодня эти институ­ты (такие, как Общественная палата или пар­тии — сателлиты Кремля типа «Справедливой России» либо «Правого дела») по большей части носят имитационный характер. Но нельзя исключить, что со временем они могут при­обрести определенную автономию и высту­пить в качестве полноценных политических арен и/или подчиненных акторов, которые не только не подрывают монополию правящей группы, но и, напротив, поддерживают ее. Еще дальше идущие шаги на этом пути могут включать в себя и коррекцию распределения власти — замену абсолютного большинства ЕР в региональных легислатурах относительным, «сверхболышинства» ЕР в Государственной думе простым большинством, определенное расширение полномочий Думы и региональ­ных легислатур (в частности, согласование с большинством депутатов кандидатур на посты федеральных и региональных министров) и т. д. В предельном варианте косметиче­ские институциональные изменения могут включать в себя даже создание условий для «управляемой» электоральной конкуренции на субнациональных выборах (предполагаю­щей, однако, что доступ к участию ограничен «лояльными» партиями и кандидатами, а цен­трализованный контроль над субнациональ­ными органами управления сохранен в рамках «вертикали власти»). Такого рода институцио­нальные изменения в целом позволят правя­щей группе кооптировать реальных и потен­циальных автономных акторов, вместо того чтобы подавлять их. Но все эти шаги скорее увеличат издержки поддержания институцио­нального равновесия (в том числе из-за роста побочных платежей соискателям ренты), чем повысят эффективность институтов. Такая политика может продолжаться до тех пор, пока эти издержки не окажутся запретительно высокими либо пока нынешнее поколение рос­сийских руководителей попросту не уйдет в мир иной, подобно поколению советских руко­водителей эпохи «застоя», при жизни которых на саму возможность пересмотра институцио­нального «ядра» в стране было наложено табу.

Альтернативный вариант развития собы­тий предполагает, что правящая группа может предпринять попытку решить проблемы неэффективности институтов или избавиться от реальных и потенциальных вызовов своему доминирующему положению (эти цели могут преследоваться одновременно) посредством «жесткой руки», то есть с помощью полного или частичного демонтажа демократическо­го «фасада» ряда нынешних институтов и их замены сугубо авторитарными механизмами управления при сохранении институциональ­ного «ядра» неизменным. Трудно предсказы­вать те конкретные шаги, которые могут быть сделаны Кремлем на этом пути, однако вполне возможны различные ограничения деятель­ности политических партий и общественных объединений (включая и «лояльные» властям), кардинальный пересмотр законодательства и правоприменительной практики в направле­нии расширения полномочий правоохрани­тельных органов и спецслужб и дальнейшего ограничения прав и свобод граждан, свертыва­ние деятельности и/или последующий упадок второстепенных институтов и т. д. Более ради­кальные версии могут включать в себя еще боль­шее сужение полномочий парламента путем «добровольного» делегирования исполнитель­ной власти права принимать законы с их после­дующим утверждением Государственной думой и Советом Федерации, а также аналогичное делегирование региональными органами вла­сти части своих полномочий Центру. Наконец, логическим следствием движения по этому пути может стать принятие новой Конституции стра­ны, избавленной от рудиментов эпохи «лихих девяностых» в виде деклараций прав и свобод граждан, норм о приоритете международных обязательств России перед внутренним зако­нодательством и прочих либеральных положений. Не приходится рассчитывать на то, что эти меры повысят эффективность российских политических институтов: коррупция, «борьба башен Кремля» за передел ренты и нарастание проблем принципал-агентских отношений не исчезнут, а приобретут иные формы. Наоборот, они могут повлечь за собой рост затрат на под­держание институционального равновесия в результате увеличения издержек контроля и подавления, с одной стороны, и побочных пла­тежей «силовикам» — с другой.

Не следует ожидать, что подобные инсти­туциональные изменения сами по себе могут спровоцировать нарушение равновесия, даже если расширение репрессивных практик начнет угрожать значительной части прежде лояльных акторов или тем или иным «несо­гласным» с правящей группой — по крайней мере до тех пор, пока «уход» в форме отъезда из страны будет оставаться для них более доступной альтернативой «протесту» против статус-кво. Во всяком случае, опыт режима Лукашенко в Белоруссии говорит о том, что в отсутствие реалистических альтернатив неэффективные репрессивные автори­тарные режимы могут длительное время поддерживать институциональное равно­весие, сохраняя статус-кво «по умолчанию». Основные сходства и различия описанных вариантов сведены в таблицу 1.

Описанные варианты российской инсти­туциональной эволюции — «загнивание» и «жесткая рука» (соответствующие ориентациям сегментов российской правящей группы, которых на журналистском жаргоне принято называть «либералами» и «силовиками») представляют собой своего рода «идеальные типы». Реальная практика институциональ­ных изменений в российской политике может представлять собой ту или иную комбинацию этих вариантов или непоследовательное чередование их элементов. Но возможна ли альтернатива этим вариантам, предпо­лагающая улучшение качества российских политических институтов и при этом их постепенную мутацию из авторитарных Савлов в демократических Павлов? На этот вопрос следует ответить отрицательно, если опираться как на теоретические ожидания, так и на опыт функционирования российских политических институтов в 1990-е и особенно в 2000-е годы. Эти институты в своем нынеш­нем состоянии принципиально несовмести­мы с демократией, достойным правлением и верховенством права. Вот почему демократи­зация и политическая модернизация России, если и когда они произойдут, потребуют не эволюции ныне существующих политических институтов, а их демонтажа и замены совер­шенно иными механизмами власти и управле­ния, которые необходимы для решения задач реформ. При этом успех на пути полного пересмотра политики институционального строительства отнюдь не гарантирован, а качество самих институтов в ходе этого про­цесса (по крайней мере, на первом этапе), вполне вероятно, даже снизится. Эти издерж­ки будут возрастать тем больше, чем дольше сохранится в России нынешнее институцио­нальное равновесие.

Почти два десятилетия политики инсти­туционального строительства в России при­вели страну в тупик «институциональной ловушки» господства неэффективных авто­ритарных политических институтов. Эти институты, самоподдерживающиеся и уко­реняющиеся в политической жизни страны, стали продуктом деятельности российского политического режима и служат важней­шим инструментом, обеспечивающим его функционирование. Но эти институты также служат и важнейшим тормозом для развития России, препятствуя политиче­ской конкуренции элит за голоса избирате­лей, подотчетности и ответственности орга­нов власти, а также эффективности управле­ния на всех уровнях.Российские политические институты в их нынешнем виде уже нельзя улучшить: их можно только уничтожить. В ближайшие годы станет яснее, возможны ли в принципе демонтаж и замена российских политических институ­тов мирным путем, либо эти институты ока­жутся несовместимы с дальнейшим суще­ствованием России как таковой.

studfiles.net

Реферат по Институциональной экономике на тему «Теория контрактов»

с. 1

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Уральский федеральный университет

имени первого Президента России Б.Н.Ельцина»

Реферат по Институциональной экономике на тему

«Теория контрактов»

Выполнила: студентка

гр., ЭМ-132706, Редькина Анастасия

Проверил: Шаесламов Э. Р.

Екатеринбург 2014

Содержание Введение………………………………………………………………………..…............................3

Взаимодействие участников экономической жизни (участников контракта)…………………..4

Основные составляющие контракта……………………………………………………………….5

Структура контракта………………………………………………………………………………..5

Общая схема теории контрактов…………………………………………………………………...8

Полный контракт…………………………………………………………………………………..12

Несовершенные контракты……………………………………………………………………….13

Список литературы………………………………………………………………………………...17

Введение

Институциональная экономическая теория расширяет микроэкономический анализ, вовлекая в него факторы, которые не учитываются классической микроэкономической теорией. К таковым относятся факторы неполноты информации, недоопределенности прав собственности, факторы неопределенности (ожидания) и, наконец, факторы неких коллективных действий в ситуации коллективного выбора, которые отличаются от действий в ситуации индивидуального выбора, рассматриваемых традиционной микроэкономикой. Притом, что институциональный анализ зародился достаточно давно, только лет 30 назад началось его вхождение в основное течение экономической мысли. До этого институционализм существовал как течение, оппозиционное классической экономической теории, как течение, сосредоточивающееся скорее на критике этой теории и на формулировках того, что бы имело смысл сделать, нежели на позитивном исследовании.

Теорией контрактов называется возникший в последние 20-30 лет раздел экономической теории, в котором рассматриваются модели с асимметричной информацией и ненаблюдаемыми действиями, а также с несовершенствами составления и исполнения контрактов. Теория контрактов базируется на тех же основных предположениях, что и неоклассическая экономическая теория, созданная в 1950-60 гг. (а именно, предполагает рациональность экономических агентов и широко использует теорию экономического равновесия и теорию игр), однако существенно дополняет ее. В частности, в отличие от основных утверждений теории общего равновесия типа «если выполнены предположения о симметрии информации, совершенстве конкуренции и полноте контрактов и рынков, равновесие эффективно», теория контрактов объясняет, что будет, если эти предположения не выполнены. Теория контрактов по существу предлагает позитивное моделирование трансакционных издержек, описывая, как именно устроены отношения агентов и равновесия в случае невыполнения условий теоремы Коуза (а также теоремы Модильяни-Миллера и первой теоремы благосостояния), и почему условия теоремы Коуза могут не выполняться. В этом смысле теория контрактов частично формализует идеи новой институциональной экономики.

Экономику можно представить себе состоящей из отдельных индивидов или из отдельных индивидов и их объединений, которые обменивают между собой принадлежащие им ресурсы. Взаимодействие между индивидами (правильнее - между агентами производства), в процессе которого осуществляется передача из рук в руки на тех или иных условиях того или иного ресурса, называется трансакцией. Трансакции обеспечивают достижение некой точки рыночного равновесия (равновесия спроса и предложения). Мы нуждаемся в них, чтобы не просто уловить это равновесие, но и реализовать его.

Доинституциональная, или неоклассическая экономическая теория трансакции не рассматривала или рассматривала их, как автоматически совершающиеся. Фактически она рассматривала только предварительные условия экономического взаимодействия, но не само это взаимодействие.

Неоинституциональная экономика построена на том, что трансакция не происходит автоматически. Трансакция влечет за собой определенного рода издержки, которые и регламентируют как сам факт ее осуществления (будет ли она вообще осуществлена, или останется гипотетической), так и ее тип. Допустим, у нас есть точка равновесия. Но стоимость некой трансакции повышает данную цену. В результате, либо происходит определенный сдвиг кривых спроса и предложения, и возникает новая точка равновесия; либо данная трансакция не осуществляется (не находится людей, согласных платить эту дополнительную цену).

КОНТРАКТА). Чем участники контракта руководствуются в процессе взаимодействия? Все они имеют индивидуальные интересы, которые настойчиво преследуют (степень настойчивости зависит от характера индивида), поэтому их взаимодействие, так или иначе, сводится к проблеме координации интересов. Названная проблема является проблемой институциональной теории в рамках экономического подхода. Участников контракта отличает две черты, существенные для современной экономической жизни.

1) Все участники экономической жизни (участники контракта) считаются изначально свободными. Это значит, что никто не принуждает их вступать в те или иные сделки, они в эти сделки вступают добровольно. А всякое недобровольное действие будет означать в экономическом анализе, что человека физически принудили к нему.

2) Все участники экономической жизни (участники контракта) преследуют свои собственные интересы. В силу того, что участники контракта добровольно соглашаются взаимодействовать друг с другом и преследуют свои интересы, они должны прийти к согласию между собой. Ведь никто не может заставить другого сделать что-то, противоречащее интересам последнего. Поэтому контракт включает в себя характеристику этого согласия и процесс его достижения.

ОСНОВНЫЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ КОНТРАКТА.

1) Предмет контракта.

В качестве предмета контракта специфицируется вид совместного действия (когда это совместная деятельность) и способы, которыми партнеры увязывают действия между собой. 2) Размер возмещения, получаемого участниками за свои действия. 3) Правила и процедуры, которые используются сторонами в обусловленных контрактом

действиях в будущем.

В контрактах более продолжительных, более объемных пункт, связанный с процедурами и правилами, которыми руководствуются участники контракта в дальнейшем, очень важен. Такой пункт означает, что участники вступают в определенные отношения в будущем. Например, продавец автомобиля должен не просто его продать, сбыть с рук. Он обязан еще и бесплатно обслуживать его в течение года, если за это время параметры автомобиля, оговоренные в контракте, выйдут за установленные стандарты. 4) Ожидаемое поведение.

Контракт, включает характеристику поведения сторон, которого они ожидают друг от друга. Данная составляющая контракта - самая важная, ибо в атмосферу неопределенности, неуверенности, в которой мы находимся, контракт вносит некоторый элемент надежности и прогнозируемости (теперь вы знаете, что за чем последует). Скажем, вы не знали, каким образом будете обучаться, но, купив обучающую программу, вы приобретаете уверенность - вы уже знаете, что будете делать. Т.е. зона, очерчиваемая контрактом, становится прогнозируемой для его участников - она уже представляется им не черным ящиком, а зоной определенности.

С точки зрения теории контрактного права, можно выделить ряд параметров, по которым контракты различаются между собой. К ним обычно относят:

- размер,

- продолжительность,

- содержание,

- частоту,

- формальность,

- реальное равенство (или неравенство) участников.

1. Размер.

Он может быть объективным и субъективным.

Объективный размер контракта - это размер по отношению к представлениям судебной инстанции. В каждой стране есть понятие малого контракта и большой суммы, которая подлежит новому порядку арбитражного рассмотрения.

Субъективный (или относительный) размер контракта связан с «эффектом богатства». Чем больше ваш капитал, тем меньшую долю в нем занимает сумма определенного контракта, благодаря чему субъективный размер контракта разный для разных участников. Он связан в экономическом плане с реальным равенством или неравенством участников.

Контракт может быть любой продолжительности – от разового, или точкового контракта и вплоть до контракта с неопределенным сроком. Примером практически бесконечного (без определенного срока окончания) контракта в академической жизни является tenure – пожизненный найм профессора. Такой профессор может читать лекции до тех пор, пока ему позволяет здоровье. На Западе данный контракт заключается с большинством заслуженных профессоров и служит очень важным элементом академической свободы – он позволяет профессору высказывать любые взгляды, пусть и не совпадающие со взглядами большинства факультета, ибо профессор знает, что за взгляды его никогда не уволят.

Что касается авторского права, то продолжительность его может быть различна, но все же это – контракт конечный. Бывает разовое авторское право. Бывает, что оно длится 5 или 10 лет после смерти автора. Однако, как правило, в большинстве стран срок авторского права – 25 лет, после чего произведение открывается для свободной публикации. Хотя обычно авторское право разными способами пытаются обходить. 3. Содержание

Теорией контрактного права стандартно выделяются следующие виды контракта:

• Контракт продажи
• Контракт разового найма. В данном контракте описывается, что конкретно должно быть сделано. Например, вы заключаете такой контракт с маляром, если вам нужно разовым образом покрасить свой дом.
• Контракт найма. В нем вы расписываете свое право, как нанимателя, распоряжаться действиями нанятого вами человека.
• Брачный контракт. Это контракт некоммерческий. Он широко распространен на Западе. Данный контракт предполагает, что вы определенным образом эксплуатируете совместно накопленное имущество и приобретаете права на это имущество, которые будут реализованы как в процессе вашей совместной жизни, так и в случае развода.
• Потребительский кредитный контракт. Теперь на Западе это отдельный вид контракта. Он всегда асимметричен, и о подавленной стороне заботятся юристы этого кредита. Во всех странах и даже у нас существует достаточно мощное законодательство в защиту потребителей.
• Контракт ренты. Контракт ренты есть стандартный договор аренды некоторой собственности, предусматривающий, что под него вы не даете ничего в залог. Контракт ренты может, например, заключать корпорация, имущество которой легко описать и обратить в уплату.
• Кредитный контракт на приобретения недвижимости. Данный контракт является крупным договором аренды, и здесь залогом служит вся ваша кредитная история сама по себе. Этот контракт типичен для семей среднего класса и выше. Обычно это система приобретения недвижимости, когда залогом выступает та недвижимость, которая у вас есть. На Западе существует достаточно мощная система перестраховок недвижимого имущества, которая делает этот контракт достаточно безопасным. В России же он пока применяется плохо по двум причинам. Во-первых, для него нет основы из-за отсутствия частной собственности на землю. Во-вторых, у нас еще не сложилась сеть страховочных и перестраховочных институтов.
• Лизинговый контракт
• Кредитный контракт. Большинство юристов считает, что кредитный договор есть продажа денежных ресурсов, и специально его не выделяет. В теории контрактного права выделение коммерческого кредитного контракта крайне редко.

4. Частота.

Контракт может быть разовый и повторяющийся. Повторяющийся контракт - это контракт, который повторяется ежедневно, еженедельно, ежегодно (т.е. укладывается в активный период деятельности какого-то предприятия). Если в своем повторении контракт совпадает с оборотом оборотного капитала, это - повторяющийся частый контракт. Если в своем повторении контракт совпадает с обновлением основного капитала, основных средств, это - повторяющийся, но редкий контракт. 5. Формальность.

Контракт бывает писаный и неписаный. Чем мельче контракт, тем меньше вероятность того, что он записывается. Степень формализации контракта вообще есть проблема контрактного права и проблема экономической теории контрактов.

6. Реальное равенство (или неравенство) участников.

Реальное равенство участников имеет место в симметричном контракте (например, при покупке репы, когда, с одной стороны, выступает одиночка-покупатель, а с другой –одиночка-продавец). А пример асимметричного контракта – покупка одиночкой-покупателем некоего продукта, производимого огромной мультинациональной корпорацией. В этом случае проявляется реальное неравенство – вы не можете ставить свои условия, вы просто покупаете или не покупаете продукцию этой фирмы. Асимметричный контракт связан с тем, что огромная компания взаимодействует с огромным количеством мельчайших, предельно ничтожных для нее потребителей. И компания не будет модифицировать для каждого из них свои контракты. А любой из потребителей не может выступать как сторона, он пассивен. Это настолько важно в экономическом плане, что фиксируется даже юристами.

Тот раздел теории контрактов, который связан с изучением ex ante контрактного процесса, обычно обозначается как теория агентских отношений (agency theory). Основное допущение, принимаемое в рамках теории агентских отношений, состоит в том, что контракт после его заключения полностью реализуется и, таким образом, ex post контрактный процесс не связан ни с какими дополнительными трудностями. Основными предметными областями теории ex ante контрактного процесса являются пред- и постконтрактный оппортунизм.

Оппортунизм, с которым принципал пытается справиться на стадии поиска агента, принято обозначать как предконтрактный. Последний выражается в сокрытии агентом информации о своем типе. Под типом агента может подразумеваться, например, качество товара, который он продает, или его отношение к товару, который он покупает. В последнем случае классическим примером является искушенность человека в вопросе о качестве вина, так что вино определенного качества будет приносить различную полезность покупателю в зависимости от его искушенности. Следствием предконтрактного оппортунизма является неблагоприятный отбор т. е. сужение рынка за счет уменьшения числа реализованных сделок.

Та разновидность оппортунизма, против которой направлены усилия принципала на стадии заключения контракта с уже найденным агентом, обозначается как постконтрактный оппортунизм. Он выражается в сокрытии агентом информации о своих усилиях или действиях после заключения контракта. Результатом постконтрактного оппортунизма является моральный риск, т. е. вероятность неблагоприятного влияния заключенного контракта на систему стимулов агента, в результате чего в рамках данного контракта уменьшается ожидаемая полезность принципала. Обе проблемы в данной теории решаются на стадии заключения контракта, т. е. основной вопрос здесь состоит в том, каким в той или иной конкретной ситуации должен быть контракт, чтобы исключить пред- или постконтрактный оппортунизм. Далее, асимметричность информации на стадии поиска партнера принимает форму скрытой информации, т. е. отсутствия у принципала информации о типе агента, а на стадии заключения контракта — форму скрытых действий, которые имеют место, когда принципал не знает, каковы усилия агента, с которым заключен контракт.

Вместе с тем из вышеприведенных определений вытекает, что эти формы асимметричности информации являются также и формами проявления пред- и постконтрактного оппортунизма. Проблемы, порождаемые обеими формами оппортунизма и асимметричности информации, — неблагоприятный отбор и моральный риск, — решаются посредством разработки оптимального контракта, который в первом случае направлен на выявление типа агента, а во втором случае — на настройку его стимулов.

Принято выделять два способа выявления типа агента, которые обозначаются как фильтрация и сигнализирование. В первом случае предлагается меню контрактов, составленных таким образом, что агенты того или иного типа сами должны выбрать предназначенный для них контракт. В последнем случае инициатива исходит от агента, а именно он создает сигнал, позволяющий принципалу идентифицировать его тип. Классическим примером сигнала является уровень образования. Таблица 1.1. Формы проявления оппортунизма и асимметричности информации, их экономических последствий и борьбы с ними

Формы проявления Базовые понятия	На стадии поиска партнера	На стадии заключения контракта
Оппортунизм	Предконтрактный	Постконтрактный
Асимметричность информации	Скрытая информация	Скрытые действия
Экономическая неэффективность	Неблагоприятный отбор	Моральный риск
Оптимальный контракт	Сигнализирование; фильтрация; рационирование	Участие в прибылях; эффективная заработная плата

Контрактный процесс изучается в рамках теории трансакционных издержек. Главная предпосылка данной теории заключается в том, что контракты всегда содержат неточности и прочие несовершенства, в силу которых их реализация может быть только частичной. Отсюда вытекает необходимость в управлении контрактными отношениями после заключения контракта. Основной вывод данной теории заключается в том, что главной функцией контрактов, или организаций, является экономия на сумме трансакционных и производственных издержек.

В рамках данной теории существует два взгляда на причину указанной экономии. В одном случае основной упор делается на измерении рентабельности трансакций, т. е. издержках, связанных с неопределенностью экономических результатов и характеристик обмениваемых благ. Источником этой неопределенности является разновидность асимметричной информации, обозначаемая как проблема царя Соломона. Она проявляется в том, что стороны располагают одинаковой информацией, но не в состоянии донести ее до третьей стороны. В результате возникает разновидность морального риска, обозначаемая как моральный риск в коллективе.

Основное значение контрактов, или организаций, усматривается в снижении этого рода неопределенности посредством, участия в прибылях, эффективной заработной платы или контроля. Следует отметить, что данная проблематика занимает промежуточное положение в рамках теории контрактов и может относиться и к ex ante, и к ex post контрактному процессу. Это зависит от того, на какой стадии решается проблема. Если она решается на стадии заключения контракта путем нахождения оптимальной схемы участия в прибылях или эффективной заработной платы, то речь идет об ex ante контрактном процессе. Если же она разрешается на стадии реализации контракта посредством корректировки уровня и формы контроля, моральный риск в коллективе становится проблемой ex post контрактного процесса.

Другой взгляд на природу этой экономии предполагает, что она достигается за счет дифференцированного закрепления трансакций за различными структурами управления ими, т. е. для каждой трансакции подбирается наиболее подходящая для нее организация, будь то рынок, фирма или какая-либо промежуточная форма. Такова общая схема теории контрактов (рис. 2).

Рис. 2. Классификация основных предметных областей (показаны в рамках) и

соответствующих им направлений (показаны без рамок) теории контрактов

ПОЛНЫЙ КОНТРАКТ Такой контракт не может быть написан по целому ряду причин, однако указанная абстракция необходима для понимания, чем является контракт сам по себе, а также какие отступления от совершенства контракта и в каких формах допустимы. Понятие «complete contract» («полный контракт») ввели Милгром и Робертс. Рассмотрим основные черты таких контрактов.

1. Полный контракт должен абсолютно точно установить, что каждая сторона обязана делать в каждом возможном случае развития событий. Однако, поскольку мы живем в мире достаточно неопределенном (наши знания ограничены), количество таких случаев представляет собой бесконечность уже на уровне первого шага в исполнении данного контракта.

2. Полный контракт должен определить распределение издержек и результатов в каждом из возможного множества случаев. Иными словами, полным контрактом определяются издержки, с которыми связана деятельность агентов в каждом из случаев, и та выгода, которая обусловлена их деятельностью.

3. При этом полный контракт должен не только определить все возможные реализации внешних событий или каких-то вариантов в исполнении данного контракта, но и предусмотреть абсолютно все случаи несоблюдения одной из сторон тех или иных условий контракта и соответствующие этому штрафные санкции.

4. Основные положения полного контракта должны формироваться таким образом, чтобы каждая из сторон сочла для себя оптимальным в каждый данный момент соблюдать условия контракта, потому что контракт – добровольный, он реализуется без принуждения и основывается на принципах взаимной выгоды.

Мир совершенной информации предполагает следующие условия:

1. абсолютную рациональность;

2. полную информацию;

3. абсолютные вычислительные способности.

В мире реальном эти условия отсутствуют, поэтому контракты у нас несовершенные. И задача теории контрактов состоит как раз в том, чтобы выделить различные виды несовершенства контрактов; объяснить, каким образом сделки все же заключаются; и определить ту грань, за которой они перестают заключаться.

НЕСОВЕРШЕННЫЕ КОНТРАКТЫ 1. Точковые контракты.

Эти рыночные контракты можно представить следующим образом: участники сделки встретились, обменялись, разошлись. Точковые контракты характеризуются своей минимальной защищенностью, минимальной прописанностью. Они либо используют стандартную форму контрактных обязательств, либо опираются на существующее законодательство. Точковые контракты могут существовать, только когда относительная ценность капитала, вложенного участниками в контракт, сравнительно невелика. Естественно, вступая в контракт, который отнимает 20 % капитала, экономический агент не будет его оформлять, как точковый контракт.

Внешне эти контракты очень похожи на совершенные (идеальные), хотя таковыми и не являются. Похожи они тем, что мгновенны. Они очень редко предполагают какие-то судебные разбирательства, взаимозависимости и т.д. Помогает им быть похожими на совершенные контракты также конкуренция на рынке, которая давит на участников экономической жизни, вынуждая быть честными и пытаться исполнять контракты. Рынок таких разовых контрактов, где важна практически только цена, дает вполне адекватную ценовую информацию. Там, где существует эффективно работающий рынок с эффективным ценовым механизмом, «точковые» контракты очень широко распространены. Чем больше такого рода контрактов, тем эффективнее экономика, потому что они предполагают минимальные усилия сторон и минимальные затраты, т.е. минимальные трансакционные издержки сторон.

Как известно, трансакционные издержки минимальны, когда в экономике существуют

- адекватная информация,

- свободная конкуренция,

- жесткое законодательство,

- атмосфера доверия.

Именно эти четыре элемента обуславливают точковые контракты. В ряде развитых европейских стран до 60 % всех контрактов малого объема – устные (люди встречаются, договариваются и переводят друг другу деньги на основе устных обещаний). Но если система информации неадекватна, экономическим агентам придется затрачивать дополнительные усилия на поиск информации, и контракты в простом виде, существовать уже не будут, как не будут они существовать и при наличии проблем со свободной конкуренцией. Жесткое законодательство гарантирует простоту такого контракта. Дополнительно его простоту гарантирует атмосфера доверия (с доверием друг к другу связаны мягкие институты).

2. Отношенческие, или реляционные контракты.

Понятие «отношенческий контракт» ввел О.Уильямсон. Отношенческие контракты, как и точковые, не прописывают всей цепочки последовательных действий (что и невозможно). Вместо этого они фокусируются на описании целей и принципов взаимодействия сторон.

В качестве примера такого контракта Милгром и Робертс приводят совместный исследовательский проект фирм «Apple» и «Microsoft». Предполагая произвести некий микропроцессор или некое программное обеспечение (software), стороны для этой цели создают совместное предприятие, фиксируют обязательства участников, число сотрудников, которых направляет в это предприятие каждая сторона, разделение издержек и разделение возможных прибылей, а также порядок разрешения споров. (Обычно пишется, что споры должны разрешаться в дружественной атмосфере, что означает: стороны не должны подавать друг на друга в суд и не должны вовлекать в споры общественность, т.е. не должны допускать утечек в средства массовой информации.)

Это классический отношенческий контракт – стороны надеются друг на друга, будучи связаны одной целью, и их взаимоотношения достаточно устойчивы, поскольку фирмы заинтересованы в кооперации друг с другом; однако в контракте не описывается, что конкретно должна делать каждая из сторон.

Другой пример, который приводят Милгром и Робертс, - контракт преподавателя в США. В этом контракте записана масса бессмысленных, в общем, вещей - что преподаватель не должен приставать к студенткам, что ему гарантировано место парковки автомобиля, и т.п. Но в нем не прописана ни его зарплата, ни содержание того, что он должен читать. Т.е. контракт не фиксирует никаких существенных обязательств ни преподавателя, ни университета, его нанимающего, что обусловлено их взаимной заинтересованностью. Захоти они друг с другом судиться, это бросит явную тень и на преподавателя, и на университет. Поэтому между ними может существовать отношенческий контракт. Их взаимоотношения достаточно формальные, экономически не очень значимые. Заметим, что большая часть отношенческих контрактов связана с проблемой инвестиций в специфические активы. Именно эти инвестиции создают основную сеть и внутреннюю структуру таких контрактов.

3. Контракты найма.

Можно включить сюда и контракты привлечения финансовых средств фирмы.

4. Имплицитные контракты.

На самом деле любой из трех вышеперечисленных контрактов может быть имплицитным, если он опирается в конечном счете не на жесткие, а на мягкие институты (т.е. на традицию). Имплицитный контракт отличается тем, что его не заключают. Предполагается, что человек просто обязан его выполнять, ибо так принято вести себя в обществе. Имплицитные контракты чаще всего существуют как многосторонние контракты, и само их выделение достаточно спорно. Ведь многосторонний контракт – это фактически обязательства человека вести себя определенным образом по отношению к определенному сообществу.

Заключение Итак, все контракты направлены на то, чтобы установить зоны предсказуемости. Как только мы нанимаемся куда-то, как только мы приобретаем чайник или утюг, как только мы вступаем в отношенческий контракт с долгосрочным партнером, мы делаем предсказуемым некий сектор своей деятельности. Именно информационная ценность контракта является теоретической проблемой и активно разрабатывается сегодня экономической теорией. С информационной ценностью контракта и предконтрактной деятельностью связана теория сигнализирования, а также исследования фьючерсов. В настоящее время разработка теории фьючерсов, фьючерсных рынков, и т.п. – одна из центральных проблем экономической науки. Фьючерсы ведь тоже – контракты. Они основаны на условном переходе ценности. Фьючерсные контракты обеспечивают фоновую информацию для рынка в целом и оказывают тем самым воздействие на поведение участников рынка. Скажем, они показывают, столько будет стоить зерно через 3 месяца, через 5 месяцев, и т.д.

Таким образом, в теории всеобщего равновесия стратегические взаимодействия между экономическими агентами не принимаются во внимание. Контракты сводятся к соглашениям относительно количества и цен, причем цены задаются извне, неким «аукционистом». Это ключевое действующее лицо централизует заявки на покупку и продажу, запрещает обмен за пределами равновесия, при этом аукционист не преследует никаких собственных интересов. Он также препятствует коммуникации между экономическими субъектами, предлагая им довольствоваться при принятии решений информацией, содержащейся в ценах. Проблемы координации решаются без какого-либо использования контрактов.

Теории контрактов имеют ряд общих элементов. В самой форме решение о заключении контракта представляет собой стандартный случай дискретного выбора: стороны сделки заключают контракт, если ожидаемые от него выгоды (за вычетом трансакционных издержек) превышают выгоды от организации трансакции иным способом.

Главными мотивами заключения контракта в литературе об агентстве признаются перенесение риска (страхование) и упорядочение стимулов (нахождение оптимального соотношения между этими двумя целями занимает центральное место в моделях морального риска). Отличия между теориями контрактов производны от различных допущений, делаемых их представителями.

Список литературы

1. «Институциональная экономика» под общей редакцией А.Олейника. – М.:ИНФРА-М, 2007. – 704 с.

2. Вольчек «Курс лекций по институциональной экономике»

3. www.window.edu.ru

с. 1

prerek.ru

Смотрите также

• 
  Реферат умственная отсталость
• 
  Спутниковая связь реферат
• 
  Общественные организации реферат
• 
  Реферат карл великий
• 
  Карл великий реферат
• 
  Реферат первобытная культура
• 
  Налоговое право реферат
• 
  Современная философия реферат
• 
  Финансовый анализ реферат
• 
  История химии реферат
• 
  Древние цивилизации реферат