Реферат: Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel). Гаргантюа и пантагрюэль реферат

"Гаргантюа и Пантагрюэль": краткое содержание / Другие авторы

Жили были король великан Грангузье и его супруга, тоже великанша, Гаргамелла из "Гаргантюа и Пантагрюэль", краткое содержание которого мы вам изложим. Жили они счастливо, много ели и много пили. Так много, что на их пропитание шли сотни и тысячи коров, поросят, баранов и всякой живности. Со всего королевства везли им провизию, ведь они короли — значит, и стол у них должен быть королевским. К тому же у каждого члена королевского дома был преогромный рот. Короли-великаны вместе с салатом могли проглотить и кого-либо из своих подданных, как это случилось однажды с наследным принцем, отправившим себе в рот шестерых паломников, притаившихся за капустными листьями. Правда, паломникам удалось спастись, но страху они натерпелись немало.

Событием в жизни Грангузье и Гаргамеллы было рождение сына Гаргантюа, того самого, который потом чуть было не проглотил шестерых благочестивых паломников. Гаргамелла объелась потрохами, «она съела этих самых кишок шестнадцать бочек, два бочонка и шесть горшков» и в таком своем недуге разрешилась от бремени. Королевский сын, как и полагается королевским сынам, появился на свет необычным способом, он вылез из левого уха своей родительницы.

Итак, королевский сын родился. Но едва он появился на свет, как громогласно заревел: "Пить!" Это привело Грангузье (Большая глотка) в великий восторг. Сын явно обнаруживал наследственные черты. «Какая же она (глотка) у тебя здоровенная!» — воскликнул счастливый отец (кё гран тю а). Так и назван был сын — Гаргантюа. Сказочная страна, в которой все это происходит, очевидно, Франция, потому что живут в ней французы. Они «по природе своей жизнерадостны, простодушны, приветливы и всеми любимы». Судя по всему, королевство должно быть огромным. Но, присмотревшись повнимательнее, мы видим, что родина великанов — всего лишь маленькая область вокруг хуторка Ла Девиньер. который принадлежал отцу Рабле. Однако все здесь как в заправских больших королевствах — и города, и крепости, и монастыри, и войны.

Гаргантюа был в родителей велик ростом и отличался таким же непомерным аппетитом. Жил он в свое удовольствие, пил, ел, спал и делал все то, что делают дети в его возрасте. К нему был приставлен для науки ученый дядька, схоласт, который обучал его латыни, но так, что королевское дитя год от года становилось глупее. Это в конце концов было замечено, и королевскому сыну дали другого учителя, ученого гуманиста, который применил совсем иной способ обучения и добился результатов замечательных. Гаргантюа вырос на диво разумным человеком. По этому поводу автор вспоминает древнегреческого философа Платона, который мечтал о таком государстве, где короли были бы философами, а философы королями.

Добрейший Грангузье души не чаял в своем сыне и отправил его для обучения в Париж. Там юный принц учился и развлекался. Однажды он уселся на башне Собора Богоматери. Этот неблагочестивый акт очень подивил горожан. Потом принцу приглянулись колокола Собора, и он приспособил их в качестве погремушек на шею своей кобылы. Это произвело еще больший переполох. Для вызволения колоколов к принцу был отправлен магистр местного университета (Сорбонны), некий богослов, причесывавшийся под Юлия Цезаря (Юлий Цезарь, как известно, был лыс), «неказистый» и «грязнее грязи».

Богослов произнес блестящую «мухоморительную» речь в защиту колоколов, в которой, между прочим, сообщил, что, в случае благополучного завершения своей миссии, он. богослов, получит от Сорбонны «десять пядей сосисок и отличные штаны». «Ах! ах! — жаловался сорбониист.— Не у всякого есть штаны, это я хорошо знаю по себе!» Гаргантюа был растроган, и колокола были возвращены. Так проходили дни юного Гаргантюа в Париже. Вскоре ему, однако, пришлось вернуться домой. Началась война. Поводом к ней послужила драка из-за лепешек.

Повод, как и во всех войнах, ничтожный, но последствия ужасные. На королевство напал со своим войском король-сосед — Пикрохол. Грангузье хотел было миром кончить распрю (он был не охотник до драк), но Пикрохол заупрямился, и война началась. В войне отличился монах по имени Жан. Монашеского в нем было мало, зато силушкой он обладал богатырской и так громил неприятеля, что получил прозвище Жан Зубодробитель. Пикрохол был побежден и лишился королевства. Одна старуха нагадала ему, что трон свой он вернет тогда, когда рак свистнет. И с той поры бывший король Пикрохол, всеми презираемый, жалкий и злой, выспрашивал у каждого, не слыхивал ли кто, как за морями да за долами свистнул рак.

Род великана Грангузье между тем здравствовал. Правда, сам Грангузье уже почил, но сын его, теперь король Гаргантюа, женатый на королеве Бадбек (это слово на гасконском диалекте означает «Разиня»), мирно управлял государством.

У Гаргантюа и Бадбек — сын Пантагрюэль, веселый, разумный и на редкость добродушный. Все было бы хорошо, но некий король Анарх возмечтал о мировом господстве и, как некогда Пикрохол, напал на королевство, которым правил Гаргантюа. Финал оказался и на этот раз для зачинщика плачевным. Анарх лишился трона и стал торговцем лука.

И снова в стране воцарился мир. Теперь в центре внимания принц Пантагрюэль и его друзья. Среди них Жан Зубодробитель, гуманист Понократ, озорник, но ученейший малый Панург и др. Веселая, шумная и, надо сказать, умная компания. Панург задумал жениться. Женитьба — дело простое, но каково старому холостяку решиться? А для Панурга уже «полдень прошел». И вот начались великие сомнения. А вдруг начнет изменять, а вдруг станет драться будущая супруга? Сомнения Панурга разделяет вся его компания. За советом обращаются и к ученым, и к знахарям, и к умным, и к дуракам. Нет убедительного ответа. Добрая компания решила в конце концов отправиться в далекое путешествие в неведомые страны к оракулу Божественной Бутылки.

Каких только диковин, каких чудищ не повидали они по пути! Наконец прибыли к Божественной Бутылке, но та вместо ответа издала особый звук, впрочем, такой, какой и может издавать бутылка: «Тринк!»

Странное, удивительное произведение! Оно живет уже пятое столетие. Интерес к нему не ослабевает. Что же в нем особенного? — Сказка. Вымысел. Фантазия. Шутки, прибаутки. «Гаргантюа и Пантагрюэль»... Краткое содержание, конечно, передает лишь основные события, а сама книга - огромный том. Ее автор — ученейший человек, доктор медицины Франсуа Рабле.

Источник: Артамонов С.Д. Сорок веков мировой литературы. В 4 кн. Кн. 3. Литература эпохи Возрождения. – М.: Просвещение, 1997

classlit.ru

Реферат - Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Роман (кн. 1–4, 153З–1552; кн. 5, опубл. 1564; полное авторство кн. 5 спорно)

ФрансуаРабле (Francois Rabelais) 1494-1553

Французская литература

О. Э. Гринберг

Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции. Книга, полная пантагрюэлизма

Обращаясь к достославным пьяницам и досточтимым венерикам, автор приглашает их развлекаться и веселиться, читая его книгу, и просит не забыть за него выпить.

Отца Гаргантюа звали Грангузье, этот великан был большой шутник, всегда пил до дна и любил закусить солененьким. Он женился на Гаргамелле, и она, проносив ребенка во чреве 11 месяцев, объелась на празднике требухой и родила сына-богатыря, который вышел у нее через левое ухо. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что Вакх вышел из бедра Юпитера, а Кастор и Поллукс — из яйца, снесенного и высиженного Ледой. Младенец сразу же заорал: «Лакать! Лакать!» — на что Грангузье воскликнул: «Ну и здоровенная же она у тебя!» («Ке гран тю а!» ) — имея в виду глотку, и все решили, что раз это было первое слово отца при рождении сына, то его и надо назвать Гаргантюа. Младенцу дали тяпнуть винца и по доброму христианскому обычаю окрестили. Ребенок был весьма смышленым и, когда ему шел шестой год, уже знал, что лучшая в мире подтирка — пушистый гусенок. Мальчика стали учить грамоте. Его наставниками были Тубал Олоферн, затем Дурако Простофиль, а потом Понократ. Продолжать образование Гаргантюа отправился в Париж, где ему приглянулись колокола собора Богоматери; он унес их к себе, чтобы повесить на шею своей кобыле, и его с трудом удалось уговорить вернуть их на место. Понократ позаботился о том, чтобы Гаргантюа не терял времени даром и занимался с ним даже тогда, когда Гаргантюа умывался, ходил в отхожее место и ел. Однажды лернейские пекари везли в город лепешки. Пастухи Гаргантюа попросили продать им часть лепешек, но пекари не захотели, тогда пастухи отобрали у них лепешки силой. Пекари пожаловались своему королю Пикрохолу, и Пикрохолово воинство напало на пастухов. Грангузье пытался уладить дело миром, но безуспешно, поэтому он призвал на помощь Гаргантюа. По пути домой Гаргантюа и его друзья разрушили вражеский замок на берегу речки Вед, и весь остаток пути Гаргантюа вычесывал из волос ядра Пикрохоловых пушек, оборонявших замок.

Когда Гаргантюа прибыл в замок отца, в его честь был устроен пир. Повара Оближи, Обглодай и Обсоси показали свое искусство, и угощение было таким вкусным, что Гаргантюа вместе с салатом невзначай проглотил шестерых паломников — по счастью, они застряли у него во рту, и он выковырял их зубочисткой. Грангузье рассказал о своей войне с Пикрохолом и очень хвалил брата Жана Зубодробителя — монаха, одержавшего победу при защите монастырского виноградника. Брат Жан оказался веселым собутыльником, и Гаргантюа с ним сразу подружился. Доблестные воины снарядились в поход. В лесу они наткнулись на разведку Пикрохола под командой графа Улепета. Брат Жан наголову разбил ее и освободил паломников, которых разведчики успели взять в плен. Брат Жан захватил военачальника Пикрохолова войска Фанфарона, но Грангузье отпустил его, Вернувшись к Пикрохолу, Фанфарон стал склонять короля к миру с Грангузье, которого считал теперь самым порядочным человеком на свете, и заколол шпагой Бедокура, назвавшего его предателем. За это Пикрохол велел своим лучникам разорвать фанфарона на части. Тогда Гаргантюа осадил Пикрохола в Ларош-Клермо и разбил его армию. Самому Пикрохолу удалось бежать, и по дороге старая колдунья нагадала ему, что он снова станет королем, когда рак свистнет. Говорят, теперь он живет в Лионе и всех спрашивает, не слыхать ли, чтобы где-нибудь свистнул рак, — видно, все надеется вернуть свое королевство. Гаргантюа был милостив с побежденными и щедро одарил соратников. Для брата Жана он построил Телемское аббатство, не похожее ни на какое другое. Туда допускали и мужчин и женщин — желательно молодых и красивых. Брат Жан отменил обет целомудрия, бедности и послушания и провозгласил, что каждый имеет право сочетаться браком, быть богатым и пользоваться полной свободой. Устав телемитов состоял из единственного правила: делай что хочешь.

Пантагрюэль, король дипсодов, показанный в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими деяниями и подвигами, сочинение покойного магистра Алькофрибаса, извлекателя квинтэссенции

В возрасте пятисот двадцати четырех лет Гаргантюа прижил сына со своей женой Бадбек, дочерью короля утопии. Ребенок был таким огромным, что его мать умерла родами. Он появился на свет во время великой засухи, поэтому получил имя Пантагрюэль («панта» по-гречески означает «все», а «грюэль» на языке агарян означает «жаждущий»). Гаргантюа очень скорбел о смерти жены, но потом решил: «Надо поменьше плакать и побольше пить!» Он занялся воспитанием сына, который был таким силачом, что еще лежа в колыбели разорвал медведя на части. Когда мальчик подрос, отец отправил его учиться. По пути в Париж Пантагрюэль встретил лимузинца, который говорил на такой смеси ученой латыни с французским, что невозможно было понять ни слова. Впрочем, когда рассерженный Пантагрюэль схватил его за горло, лимузинец со страху завопил на обычном французском языке, и тогда Пантагрюэль отпустил его. Прибыв в Париж, Пантагрюэль решил пополнить свое образование и стал читать книги из библиотеки святого Виктора, такие, как «Щелкание приходскими священниками друг друга по носу», «Постоянный альманах для подагриков и венериков» и т. п. Однажды Пантагрюэль встретил во время прогулки рослого человека, избитого до синяков. Пантагрюэль поинтересовался, какие приключения довели незнакомца до столь плачевного состояния, но тот на все вопросы отвечал на разных языках, и Пантагрюэль ничего не мог понять. Только когда незнакомец заговорил наконец по-французски, Пантагрюэль понял, что зовут его Панург и прибыл он из Турции, где был в плену. Пантагрюэль пригласил Панурга в гости и предложил свою дружбу.

В это время шла тяжба между Лижизадом и Пейвино, дело было до того темное, что суд «так же свободно в нем разбирался, как в древневерхненемецком языке». Было решено обратиться за помощью к Пантагрюэлю, который прославился на публичных диспутах. Он первым делом велел уничтожить все бумаги и заставил жалобщиков изложить суть дела устно. Выслушав их бессмысленные речи, он вынес справедливый приговор: ответчик должен «доставить сена и пакли на предмет затыкания гортанных прорех, перекрученных устрицами, пропущенными через решето на колесиках». Все были в восторге от его мудрого решения, включая обе тяжущиеся стороны, что бывает крайне редко. Панург рассказал Пантагрюэлю, как он был в плену у турок. Турки посадили его на вертел, нашпиговав салом, как кролика, и начали жарить, но поджариватель заснул, и Панург, изловчившись, бросил в него головешку от костра. Начался пожар, который спалил весь город, а Панург счастливо спасся и даже уберегся от собак, бросая им куски сала, которыми был нашпигован.

Великий английский ученый Таумаст прибыл в Париж, чтобы повидать Пантагрюэля и подвергнуть испытанию его ученость. Он предложил вести диспут так, как это намеревался сделать в Риме Пико делла Мирандола, — молча, знаками. Пантагрюэль согласился и всю ночь готовился к диспуту, читая Беду, Прокла, Плотина и других авторов, но Панург, видя его волнение, предложил заменить его на диспуте. Представившись учеником Пантагрюэля, Панург отвечал англичанину так лихо — вынимал из гульфика то бычье ребро, то апельсин, свистел, пыхтел, стучал зубами, выделывал руками разные фортели, — что без труда одолел Таумаста, который сказал, что слава Пантагрюэля недостаточна, ибо не соответствует и тысячной доле того, что есть в действительности. Получив известие о том, что Гаргантюа унесен в страну фей, и о том, что, проведав об этом, дипсоды перешли границу и опустошили утопию, Пантагрюэль срочно покинул Париж.

Вместе с друзьями он уничтожил шестьсот шестьдесят вражеских рыцарей, затопил своей мочой вражеский лагерь, а потом разгромил великанов под предводительством Вурдалака. В этой битве погиб наставник Пантагрюэля Эпистемон, но Панург пришил ему голову на место и оживил. Эпистемон рассказал, что был в аду, видел чертей, беседовал с Люцифером и хорошенько подзакусил. Он видел там Семирамиду, которая ловила вшей у бродяг, папу Сикста, который лечил от дурной болезни, и многих других: все, кто на этом свете были важными господами, влачат жалкое и унизительное существование на том, и наоборот. Эпистемон сожалел, что Панург так быстро вернул его к жизни, ему хотелось подольше побыть в аду. Пантагрюэль вступил в столицу амавротов, женил их короля Анарха на старой шлюхе и сделал его продавцом зеленого соуса. Когда Пантагрюэль со своей ратью ступил в землю дипсодскую, дипсоды обрадовались и поспешили сдаться. Одни лишь альмироды заупрямились, и Пантагрюэль приготовился к наступлению, но тут пошел дождь, его воины затряслись от холода, и Пантагрюэль накрыл свое войско языком, чтобы защитить от дождя. Рассказчик этих правдивых историй укрылся под большим лопухом, а оттуда прошел по языку и угодил Пантагрюэлю прямо в рот, где провел больше полугода, а когда вышел, то рассказал Пантагрюэлю, что все это время ел и пил то же, что и он, «взимая пошлину с самых лакомых кусков, проходивших через его глотку».

Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля, сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины

Покорив Дипсодию, Пантагрюэль переселил туда колонию утопийцев, чтобы возродить, украсить и заселить этот край, а также привить дипсодам чувство долга и привычку к послушанию. Панургу он пожаловал замок Рагу, дававший как минимум 6789106789 реалов ежегодного дохода, а часто и больше, но Панург за две недели растратил все свои доходы на три года вперед, причем не на какие-нибудь пустяки, а исключительно на попойки и пирушки. Он обещал Пантагрюэлю выплатить все долги к греческим календам (то есть никогда), ибо жизнь без долгов — не жизнь. Кто, как не заимодавец, денно и нощно молится о здоровье и долголетии должника. Панург стал подумывать о женитьбе и спросил совета у Пантагрюэля. Пантагрюэль согласился со всеми его доводами: и с теми, которые за женитьбу, и с теми, которые против, так что вопрос остался открытым. Они решили погадать по Вергилию и, раскрыв книгу наугад, прочли, что там написано, но совершенно по-разному истолковали цитату. То же произошло и тогда, когда Панург рассказал свой сон. По мнению Пантагрюэля, сон Панурга, как и Вергилий, сулил ему быть рогатым, битым и обобранным, Панург же видел в нем предсказание счастливой семейной жизни. Панург обратился к панзуйской сивилле, но и пророчество сивиллы они поняли по-разному. Престарелый поэт Котанмордан, женатый на Сифилитии, написал стихотворение, полное противоречий: «Женись, вступать не вздумай в брак. / <...> Не торопись, но поспешай. / Беги стремглав, замедли шаг. / Женись или нет» и т. д. Ни Эпистемон, ни ученый муж Триппа, ни брат Жан Зубодробитель не смогли разрешить обуревавших Панурга сомнений, Пантагрюэль призвал на совет богослова, лекаря, судью и философа. Богослов и лекарь посоветовали Панургу жениться, если ему этого хочется, а по поводу рогов богослов сказал, что это уж как Богу будет угодно, а лекарь — что рога естественное приложение к браку. Философ на вопрос, жениться Панургу или нет, ответил: «И то и другое», а когда Панург его переспросил: «Ни то ни другое». На все вопросы он дал столь уклончивые ответы, что в конце концов Панург воскликнул: «Я отступаюсь… я зарекаюсь… я сдаюсь. Он неуловим». Пантагрюэль отправился за судьей Бридуа, а его друг Карпалим — за шутом Трибуле. Бридуа в это время находился под судом. Ему было предъявлено обвинение, что он вынес несправедливый приговор с помощью игральных костей. Бридуа, щедро уснащая свою речь латинскими цитатами, оправдывался тем, что уже стар и плохо видит выпавшее количество очков. Пантагрюэль произнес речь в его защиту, и суд под председательством Суесловя оправдал Бридуа. Загадочную фразу шута Трибуле Пантагрюэль и Панург, как водится, поняли по-разному, но Панург обратил внимание, что шут сунул ему пустую бутылку, и предложил совершить путешествие к оракулу Божественной Бутылки. Пантагрюэль, Панург и их друзья снарядили флотилию, нагрузили корабли изрядным количеством чудо-травы пантагрюэлион и приготовились к отплытию.

Книга четвертая

Корабли вышли в море. На пятый день они встретили судно, плывшее из Фонарии. На борту его были французы, и Панург повздорил с купцом по прозвищу Индюшонок. Чтобы проучить забияку купца, Панург за три турских ливра купил у него одного барана из стада на выбор; выбрав вожака, Панург бросил его за борт. Все бараны стали прыгать в море вслед за вожаком, купец старался помешать им, и в результате один из баранов увлек его за собой в воду и купец утонул. В Прокурации — на земле прокуроров и ябедников — путешественникам не предложили ни поесть, ни попить. Жители этой страны добывали себе деньги на пропитание диковинным способом: они оскорбляли какого-нибудь дворянина до тех пор, пока он не выйдет из терпения и не изобьет их, — тогда они требовали с него кучу денег под страхом тюремного заключения.

Брат Жан спросил, кто хочет получить двадцать золотых экю за то, чтобы его дьявольски избили. От желающих отбою не было, и тот, кому посчастливилось получить взбучку от брата Жана, стал предметом всеобщей зависти. После сильной бури и посещения острова макреонов корабли Пантагрюэля прошли мимо острова Жалкого, где царствовал Постник, и приплыли на остров Дикий, населенный заклятыми врагами Постника — жирными Колбасами. Колбасы, принявшие Пантагрюэля и его друзей за воинов Постника, устроили им засаду. Пантагрюэль приготовился к бою и назначил командовать сражением Колбасореза и Сосисокромса. Эпистемон заметил, что имена полководцев внушают бодрость и уверенность в победе. Брат Жан построил огромную «свинью» и спрятал в нее целое войско отважных поваров, как в Троянского коня. Бой окончился полным поражением Колбас и появлением в небе их божества — огромного серого хряка, сбросившего на землю двадцать семь с лишним бочек горчицы, являющейся целебным бальзамом для Колбас.

Посетив остров Руах, жители которого ничего не ели и не пили, кроме ветра, Пантагрюэль и его спутники высадились на острове папефигов, порабощенных папоманами за то, что один из его обитателей показал фигу портрету папы. В часовне этого острова в купели лежал человек, а три священника стояли вокруг и заклинали бесов. Они рассказали, что этот человек пахарь. Однажды он вспахал поле и засеял его полбой, но на поле пришел чертенок и потребовал свою долю. Пахарь договорился поделить с ним урожай пополам: чертенку — то, что под землей, а крестьянину — то, что сверху. Когда пришло время собирать урожай, пахарю достались колосья, а чертенку — солома. На следующий год чертенок выбрал то, что сверху, но пахарь посеял репу, и чертенок вновь остался с носом. Тогда чертенок решил царапаться с пахарем с условием, что побежденный теряет свою часть поля. Но когда чертенок пришел к пахарю, его жена с рыданиями рассказала ему, как пахарь для тренировки царапнул ее мизинцем и всю разодрал. В доказательство она задрала юбку и показала рану между ног, так что чертенок почел за лучшее убраться восвояси. Покинув остров папефигов, путешественники прибыли на остров папоманов, жители которого, узнав, что они видели живого папу, приняли их как дорогих гостей и долго расхваливали им изданные папой Священные Декреталии. Отплыв от острова папоманов, Пантагрюэль и его спутники услышали голоса, конское ржание и другие звуки, но, сколько они ни озирались по сторонам, никого не увидели. Лоцман объяснил им, что на границе Ледовитого моря, где они плыли, минувшей зимой произошло сражение. Слова и крики, звон оружия и конское ржание замерзли в воздухе, а теперь, когда зима прошла, оттаяли и стали слышны. Пантагрюэль бросал на палубу пригоршни разноцветных слов, среди которых оказались даже ругательства. Вскоре Пантагрюэлева флотилия прибыла на остров, которым правил всемогущий мессер Гастер. Жители острова, приносили в жертву своему богу всякую снедь, начиная от хлеба и кончая артишоками. Пантагрюэль выяснил, что не кто иной, как Гастер, изобрел все науки и искусства: земледелие — для того, чтобы растить зерно, военное искусство и оружие — чтобы защищать зерно, медицину, астрологию и математику — чтобы хранить зерно. Когда путешественники проплыли мимо острова воров и разбойников, Панург спрятался в трюме, где принял пушистого котищу Салоеда за черта и обмарался от страха. Потом он утверждал, что ничуть не испугался и что он такой молодец против овец, каких свет не видел.

Книга пятая

Путешественники приплыли на остров Звонкий, куда их пустили только после четырехдневного поста, оказавшегося ужасным, ибо в первый день они постились через пень-колоду, во второй — спустя рукава, в третий — во всю мочь, а в четвертый — почем зря. На острове жили только птицы: клирцы, священцы, инокцы, епископцы, кардинцы и один палец. Они пели, когда слышали звон колокола. Посетив остров железных изделий и остров плутней, Пантагрюэль и его спутники прибыли на остров Застенок, населенный безобразными чудовищами — Пушистыми Котами, которые жили взятками, потребляя их в немереных количествах: к ним в гавань приходили целые корабли, груженные взятками. Вырвавшись из лап злых котов, путешественники посетили еще несколько островов и прибыли в гавань Матеотехнию, где их проводили во дворец королевы Квинтэссенции, которая не ела ничего, кроме некоторых категорий, абстракций, вторичных интенций, антитез и т. п. Прислужники ее доили козла и сливали молоко в решето, ловили сетями ветер, по одежке протягивали ножки и занимались прочими полезными делами. В конце путешествия Пантагрюэль и его друзья прибыли в Фонарию и высадились на острове, где находился оракул Бутылки. Фонарь проводил их в храм, где их провели к принцессе Бакбук — придворной даме Бутылки и верховной жрице при всех ее священнодействиях. Вход в храм Бутылки напомнил автору повествования разрисованный погребок в его родном городе Шиноне, где бывал и Пантагрюэль. В храме они увидели диковинный фонтан с колоннами и изваяниями. Струившаяся из него влага показалась путешественникам холодной ключевой водой, но после сытной закуски, принесенной для того, чтобы прочистить гостям нёбо, напиток показался каждому из них именно тем вином, которое он любил больше всего. После этого Бакбук спросила, кто хочет услышать слово Божественной Бутылки. Узнав, что это Панург, она увела его в круглую часовню, где в алебастровом фонтане лежала наполовину погруженная в воду Бутылка. Когда Панург пал на колени и пропел ритуальную песню виноградарей, Бакбук что-то бросила в фонтан, отчего в Бутылке послышался шум и раздалось слово: «Тринк». Бакбук достала книгу в серебряном переплете, оказавшуюся бутылкой фалернского вина, и велела Панургу осушить ее единым духом, ибо слово «тринк» означало «пей». На прощание Бакбук вручила Пантагрюэлю письмо к Гаргантюа, и путешественники отправились в обратный путь.

www.ronl.ru

Доклад - Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Роман (кн. 1–4, 153З–1552; кн. 5, опубл. 1564; полное авторство кн. 5 спорно)

ФрансуаРабле (Francois Rabelais) 1494-1553

Французская литература

О. Э. Гринберг

Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции. Книга, полная пантагрюэлизма

Обращаясь к достославным пьяницам и досточтимым венерикам, автор приглашает их развлекаться и веселиться, читая его книгу, и просит не забыть за него выпить.

Отца Гаргантюа звали Грангузье, этот великан был большой шутник, всегда пил до дна и любил закусить солененьким. Он женился на Гаргамелле, и она, проносив ребенка во чреве 11 месяцев, объелась на празднике требухой и родила сына-богатыря, который вышел у нее через левое ухо. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что Вакх вышел из бедра Юпитера, а Кастор и Поллукс — из яйца, снесенного и высиженного Ледой. Младенец сразу же заорал: «Лакать! Лакать!» — на что Грангузье воскликнул: «Ну и здоровенная же она у тебя!» («Ке гран тю а!» ) — имея в виду глотку, и все решили, что раз это было первое слово отца при рождении сына, то его и надо назвать Гаргантюа. Младенцу дали тяпнуть винца и по доброму христианскому обычаю окрестили. Ребенок был весьма смышленым и, когда ему шел шестой год, уже знал, что лучшая в мире подтирка — пушистый гусенок. Мальчика стали учить грамоте. Его наставниками были Тубал Олоферн, затем Дурако Простофиль, а потом Понократ. Продолжать образование Гаргантюа отправился в Париж, где ему приглянулись колокола собора Богоматери; он унес их к себе, чтобы повесить на шею своей кобыле, и его с трудом удалось уговорить вернуть их на место. Понократ позаботился о том, чтобы Гаргантюа не терял времени даром и занимался с ним даже тогда, когда Гаргантюа умывался, ходил в отхожее место и ел. Однажды лернейские пекари везли в город лепешки. Пастухи Гаргантюа попросили продать им часть лепешек, но пекари не захотели, тогда пастухи отобрали у них лепешки силой. Пекари пожаловались своему королю Пикрохолу, и Пикрохолово воинство напало на пастухов. Грангузье пытался уладить дело миром, но безуспешно, поэтому он призвал на помощь Гаргантюа. По пути домой Гаргантюа и его друзья разрушили вражеский замок на берегу речки Вед, и весь остаток пути Гаргантюа вычесывал из волос ядра Пикрохоловых пушек, оборонявших замок.

Когда Гаргантюа прибыл в замок отца, в его честь был устроен пир. Повара Оближи, Обглодай и Обсоси показали свое искусство, и угощение было таким вкусным, что Гаргантюа вместе с салатом невзначай проглотил шестерых паломников — по счастью, они застряли у него во рту, и он выковырял их зубочисткой. Грангузье рассказал о своей войне с Пикрохолом и очень хвалил брата Жана Зубодробителя — монаха, одержавшего победу при защите монастырского виноградника. Брат Жан оказался веселым собутыльником, и Гаргантюа с ним сразу подружился. Доблестные воины снарядились в поход. В лесу они наткнулись на разведку Пикрохола под командой графа Улепета. Брат Жан наголову разбил ее и освободил паломников, которых разведчики успели взять в плен. Брат Жан захватил военачальника Пикрохолова войска Фанфарона, но Грангузье отпустил его, Вернувшись к Пикрохолу, Фанфарон стал склонять короля к миру с Грангузье, которого считал теперь самым порядочным человеком на свете, и заколол шпагой Бедокура, назвавшего его предателем. За это Пикрохол велел своим лучникам разорвать фанфарона на части. Тогда Гаргантюа осадил Пикрохола в Ларош-Клермо и разбил его армию. Самому Пикрохолу удалось бежать, и по дороге старая колдунья нагадала ему, что он снова станет королем, когда рак свистнет. Говорят, теперь он живет в Лионе и всех спрашивает, не слыхать ли, чтобы где-нибудь свистнул рак, — видно, все надеется вернуть свое королевство. Гаргантюа был милостив с побежденными и щедро одарил соратников. Для брата Жана он построил Телемское аббатство, не похожее ни на какое другое. Туда допускали и мужчин и женщин — желательно молодых и красивых. Брат Жан отменил обет целомудрия, бедности и послушания и провозгласил, что каждый имеет право сочетаться браком, быть богатым и пользоваться полной свободой. Устав телемитов состоял из единственного правила: делай что хочешь.

Пантагрюэль, король дипсодов, показанный в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими деяниями и подвигами, сочинение покойного магистра Алькофрибаса, извлекателя квинтэссенции

В возрасте пятисот двадцати четырех лет Гаргантюа прижил сына со своей женой Бадбек, дочерью короля утопии. Ребенок был таким огромным, что его мать умерла родами. Он появился на свет во время великой засухи, поэтому получил имя Пантагрюэль («панта» по-гречески означает «все», а «грюэль» на языке агарян означает «жаждущий»). Гаргантюа очень скорбел о смерти жены, но потом решил: «Надо поменьше плакать и побольше пить!» Он занялся воспитанием сына, который был таким силачом, что еще лежа в колыбели разорвал медведя на части. Когда мальчик подрос, отец отправил его учиться. По пути в Париж Пантагрюэль встретил лимузинца, который говорил на такой смеси ученой латыни с французским, что невозможно было понять ни слова. Впрочем, когда рассерженный Пантагрюэль схватил его за горло, лимузинец со страху завопил на обычном французском языке, и тогда Пантагрюэль отпустил его. Прибыв в Париж, Пантагрюэль решил пополнить свое образование и стал читать книги из библиотеки святого Виктора, такие, как «Щелкание приходскими священниками друг друга по носу», «Постоянный альманах для подагриков и венериков» и т. п. Однажды Пантагрюэль встретил во время прогулки рослого человека, избитого до синяков. Пантагрюэль поинтересовался, какие приключения довели незнакомца до столь плачевного состояния, но тот на все вопросы отвечал на разных языках, и Пантагрюэль ничего не мог понять. Только когда незнакомец заговорил наконец по-французски, Пантагрюэль понял, что зовут его Панург и прибыл он из Турции, где был в плену. Пантагрюэль пригласил Панурга в гости и предложил свою дружбу.

В это время шла тяжба между Лижизадом и Пейвино, дело было до того темное, что суд «так же свободно в нем разбирался, как в древневерхненемецком языке». Было решено обратиться за помощью к Пантагрюэлю, который прославился на публичных диспутах. Он первым делом велел уничтожить все бумаги и заставил жалобщиков изложить суть дела устно. Выслушав их бессмысленные речи, он вынес справедливый приговор: ответчик должен «доставить сена и пакли на предмет затыкания гортанных прорех, перекрученных устрицами, пропущенными через решето на колесиках». Все были в восторге от его мудрого решения, включая обе тяжущиеся стороны, что бывает крайне редко. Панург рассказал Пантагрюэлю, как он был в плену у турок. Турки посадили его на вертел, нашпиговав салом, как кролика, и начали жарить, но поджариватель заснул, и Панург, изловчившись, бросил в него головешку от костра. Начался пожар, который спалил весь город, а Панург счастливо спасся и даже уберегся от собак, бросая им куски сала, которыми был нашпигован.

Великий английский ученый Таумаст прибыл в Париж, чтобы повидать Пантагрюэля и подвергнуть испытанию его ученость. Он предложил вести диспут так, как это намеревался сделать в Риме Пико делла Мирандола, — молча, знаками. Пантагрюэль согласился и всю ночь готовился к диспуту, читая Беду, Прокла, Плотина и других авторов, но Панург, видя его волнение, предложил заменить его на диспуте. Представившись учеником Пантагрюэля, Панург отвечал англичанину так лихо — вынимал из гульфика то бычье ребро, то апельсин, свистел, пыхтел, стучал зубами, выделывал руками разные фортели, — что без труда одолел Таумаста, который сказал, что слава Пантагрюэля недостаточна, ибо не соответствует и тысячной доле того, что есть в действительности. Получив известие о том, что Гаргантюа унесен в страну фей, и о том, что, проведав об этом, дипсоды перешли границу и опустошили утопию, Пантагрюэль срочно покинул Париж.

Вместе с друзьями он уничтожил шестьсот шестьдесят вражеских рыцарей, затопил своей мочой вражеский лагерь, а потом разгромил великанов под предводительством Вурдалака. В этой битве погиб наставник Пантагрюэля Эпистемон, но Панург пришил ему голову на место и оживил. Эпистемон рассказал, что был в аду, видел чертей, беседовал с Люцифером и хорошенько подзакусил. Он видел там Семирамиду, которая ловила вшей у бродяг, папу Сикста, который лечил от дурной болезни, и многих других: все, кто на этом свете были важными господами, влачат жалкое и унизительное существование на том, и наоборот. Эпистемон сожалел, что Панург так быстро вернул его к жизни, ему хотелось подольше побыть в аду. Пантагрюэль вступил в столицу амавротов, женил их короля Анарха на старой шлюхе и сделал его продавцом зеленого соуса. Когда Пантагрюэль со своей ратью ступил в землю дипсодскую, дипсоды обрадовались и поспешили сдаться. Одни лишь альмироды заупрямились, и Пантагрюэль приготовился к наступлению, но тут пошел дождь, его воины затряслись от холода, и Пантагрюэль накрыл свое войско языком, чтобы защитить от дождя. Рассказчик этих правдивых историй укрылся под большим лопухом, а оттуда прошел по языку и угодил Пантагрюэлю прямо в рот, где провел больше полугода, а когда вышел, то рассказал Пантагрюэлю, что все это время ел и пил то же, что и он, «взимая пошлину с самых лакомых кусков, проходивших через его глотку».

Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля, сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины

Покорив Дипсодию, Пантагрюэль переселил туда колонию утопийцев, чтобы возродить, украсить и заселить этот край, а также привить дипсодам чувство долга и привычку к послушанию. Панургу он пожаловал замок Рагу, дававший как минимум 6789106789 реалов ежегодного дохода, а часто и больше, но Панург за две недели растратил все свои доходы на три года вперед, причем не на какие-нибудь пустяки, а исключительно на попойки и пирушки. Он обещал Пантагрюэлю выплатить все долги к греческим календам (то есть никогда), ибо жизнь без долгов — не жизнь. Кто, как не заимодавец, денно и нощно молится о здоровье и долголетии должника. Панург стал подумывать о женитьбе и спросил совета у Пантагрюэля. Пантагрюэль согласился со всеми его доводами: и с теми, которые за женитьбу, и с теми, которые против, так что вопрос остался открытым. Они решили погадать по Вергилию и, раскрыв книгу наугад, прочли, что там написано, но совершенно по-разному истолковали цитату. То же произошло и тогда, когда Панург рассказал свой сон. По мнению Пантагрюэля, сон Панурга, как и Вергилий, сулил ему быть рогатым, битым и обобранным, Панург же видел в нем предсказание счастливой семейной жизни. Панург обратился к панзуйской сивилле, но и пророчество сивиллы они поняли по-разному. Престарелый поэт Котанмордан, женатый на Сифилитии, написал стихотворение, полное противоречий: «Женись, вступать не вздумай в брак. / <...> Не торопись, но поспешай. / Беги стремглав, замедли шаг. / Женись или нет» и т. д. Ни Эпистемон, ни ученый муж Триппа, ни брат Жан Зубодробитель не смогли разрешить обуревавших Панурга сомнений, Пантагрюэль призвал на совет богослова, лекаря, судью и философа. Богослов и лекарь посоветовали Панургу жениться, если ему этого хочется, а по поводу рогов богослов сказал, что это уж как Богу будет угодно, а лекарь — что рога естественное приложение к браку. Философ на вопрос, жениться Панургу или нет, ответил: «И то и другое», а когда Панург его переспросил: «Ни то ни другое». На все вопросы он дал столь уклончивые ответы, что в конце концов Панург воскликнул: «Я отступаюсь… я зарекаюсь… я сдаюсь. Он неуловим». Пантагрюэль отправился за судьей Бридуа, а его друг Карпалим — за шутом Трибуле. Бридуа в это время находился под судом. Ему было предъявлено обвинение, что он вынес несправедливый приговор с помощью игральных костей. Бридуа, щедро уснащая свою речь латинскими цитатами, оправдывался тем, что уже стар и плохо видит выпавшее количество очков. Пантагрюэль произнес речь в его защиту, и суд под председательством Суесловя оправдал Бридуа. Загадочную фразу шута Трибуле Пантагрюэль и Панург, как водится, поняли по-разному, но Панург обратил внимание, что шут сунул ему пустую бутылку, и предложил совершить путешествие к оракулу Божественной Бутылки. Пантагрюэль, Панург и их друзья снарядили флотилию, нагрузили корабли изрядным количеством чудо-травы пантагрюэлион и приготовились к отплытию.

Книга четвертая

Корабли вышли в море. На пятый день они встретили судно, плывшее из Фонарии. На борту его были французы, и Панург повздорил с купцом по прозвищу Индюшонок. Чтобы проучить забияку купца, Панург за три турских ливра купил у него одного барана из стада на выбор; выбрав вожака, Панург бросил его за борт. Все бараны стали прыгать в море вслед за вожаком, купец старался помешать им, и в результате один из баранов увлек его за собой в воду и купец утонул. В Прокурации — на земле прокуроров и ябедников — путешественникам не предложили ни поесть, ни попить. Жители этой страны добывали себе деньги на пропитание диковинным способом: они оскорбляли какого-нибудь дворянина до тех пор, пока он не выйдет из терпения и не изобьет их, — тогда они требовали с него кучу денег под страхом тюремного заключения.

Брат Жан спросил, кто хочет получить двадцать золотых экю за то, чтобы его дьявольски избили. От желающих отбою не было, и тот, кому посчастливилось получить взбучку от брата Жана, стал предметом всеобщей зависти. После сильной бури и посещения острова макреонов корабли Пантагрюэля прошли мимо острова Жалкого, где царствовал Постник, и приплыли на остров Дикий, населенный заклятыми врагами Постника — жирными Колбасами. Колбасы, принявшие Пантагрюэля и его друзей за воинов Постника, устроили им засаду. Пантагрюэль приготовился к бою и назначил командовать сражением Колбасореза и Сосисокромса. Эпистемон заметил, что имена полководцев внушают бодрость и уверенность в победе. Брат Жан построил огромную «свинью» и спрятал в нее целое войско отважных поваров, как в Троянского коня. Бой окончился полным поражением Колбас и появлением в небе их божества — огромного серого хряка, сбросившего на землю двадцать семь с лишним бочек горчицы, являющейся целебным бальзамом для Колбас.

Посетив остров Руах, жители которого ничего не ели и не пили, кроме ветра, Пантагрюэль и его спутники высадились на острове папефигов, порабощенных папоманами за то, что один из его обитателей показал фигу портрету папы. В часовне этого острова в купели лежал человек, а три священника стояли вокруг и заклинали бесов. Они рассказали, что этот человек пахарь. Однажды он вспахал поле и засеял его полбой, но на поле пришел чертенок и потребовал свою долю. Пахарь договорился поделить с ним урожай пополам: чертенку — то, что под землей, а крестьянину — то, что сверху. Когда пришло время собирать урожай, пахарю достались колосья, а чертенку — солома. На следующий год чертенок выбрал то, что сверху, но пахарь посеял репу, и чертенок вновь остался с носом. Тогда чертенок решил царапаться с пахарем с условием, что побежденный теряет свою часть поля. Но когда чертенок пришел к пахарю, его жена с рыданиями рассказала ему, как пахарь для тренировки царапнул ее мизинцем и всю разодрал. В доказательство она задрала юбку и показала рану между ног, так что чертенок почел за лучшее убраться восвояси. Покинув остров папефигов, путешественники прибыли на остров папоманов, жители которого, узнав, что они видели живого папу, приняли их как дорогих гостей и долго расхваливали им изданные папой Священные Декреталии. Отплыв от острова папоманов, Пантагрюэль и его спутники услышали голоса, конское ржание и другие звуки, но, сколько они ни озирались по сторонам, никого не увидели. Лоцман объяснил им, что на границе Ледовитого моря, где они плыли, минувшей зимой произошло сражение. Слова и крики, звон оружия и конское ржание замерзли в воздухе, а теперь, когда зима прошла, оттаяли и стали слышны. Пантагрюэль бросал на палубу пригоршни разноцветных слов, среди которых оказались даже ругательства. Вскоре Пантагрюэлева флотилия прибыла на остров, которым правил всемогущий мессер Гастер. Жители острова, приносили в жертву своему богу всякую снедь, начиная от хлеба и кончая артишоками. Пантагрюэль выяснил, что не кто иной, как Гастер, изобрел все науки и искусства: земледелие — для того, чтобы растить зерно, военное искусство и оружие — чтобы защищать зерно, медицину, астрологию и математику — чтобы хранить зерно. Когда путешественники проплыли мимо острова воров и разбойников, Панург спрятался в трюме, где принял пушистого котищу Салоеда за черта и обмарался от страха. Потом он утверждал, что ничуть не испугался и что он такой молодец против овец, каких свет не видел.

Книга пятая

Путешественники приплыли на остров Звонкий, куда их пустили только после четырехдневного поста, оказавшегося ужасным, ибо в первый день они постились через пень-колоду, во второй — спустя рукава, в третий — во всю мочь, а в четвертый — почем зря. На острове жили только птицы: клирцы, священцы, инокцы, епископцы, кардинцы и один палец. Они пели, когда слышали звон колокола. Посетив остров железных изделий и остров плутней, Пантагрюэль и его спутники прибыли на остров Застенок, населенный безобразными чудовищами — Пушистыми Котами, которые жили взятками, потребляя их в немереных количествах: к ним в гавань приходили целые корабли, груженные взятками. Вырвавшись из лап злых котов, путешественники посетили еще несколько островов и прибыли в гавань Матеотехнию, где их проводили во дворец королевы Квинтэссенции, которая не ела ничего, кроме некоторых категорий, абстракций, вторичных интенций, антитез и т. п. Прислужники ее доили козла и сливали молоко в решето, ловили сетями ветер, по одежке протягивали ножки и занимались прочими полезными делами. В конце путешествия Пантагрюэль и его друзья прибыли в Фонарию и высадились на острове, где находился оракул Бутылки. Фонарь проводил их в храм, где их провели к принцессе Бакбук — придворной даме Бутылки и верховной жрице при всех ее священнодействиях. Вход в храм Бутылки напомнил автору повествования разрисованный погребок в его родном городе Шиноне, где бывал и Пантагрюэль. В храме они увидели диковинный фонтан с колоннами и изваяниями. Струившаяся из него влага показалась путешественникам холодной ключевой водой, но после сытной закуски, принесенной для того, чтобы прочистить гостям нёбо, напиток показался каждому из них именно тем вином, которое он любил больше всего. После этого Бакбук спросила, кто хочет услышать слово Божественной Бутылки. Узнав, что это Панург, она увела его в круглую часовню, где в алебастровом фонтане лежала наполовину погруженная в воду Бутылка. Когда Панург пал на колени и пропел ритуальную песню виноградарей, Бакбук что-то бросила в фонтан, отчего в Бутылке послышался шум и раздалось слово: «Тринк». Бакбук достала книгу в серебряном переплете, оказавшуюся бутылкой фалернского вина, и велела Панургу осушить ее единым духом, ибо слово «тринк» означало «пей». На прощание Бакбук вручила Пантагрюэлю письмо к Гаргантюа, и путешественники отправились в обратный путь.

www.ronl.ru

Реферат - Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

----------------------------------------------------------------------------

Рабле

Гаргантюа и Пантагрюэль

Повесть

о преужасной жизни великого

Гаргантюа,

отца

Пантагрюэля,

некогда сочиненная

магистром

Алькофрибасом Назье,

извлекателем квинтэссенции

*

Книга,

полная пантагрюэлизма,

К ЧИТАТЕЛЯМ

Читатель, друг! За эту книгу сев,

Пристрастия свои преодолей,

Да не введет она тебя во гнев;

В ней нет ни злобы, ни пустых затей.

Пусть далеко до совершенства ей,

Но посмешит она тебя с успехом.

Раз ты тоскуешь, раз ты чужд утехам,

Я за иной предмет не в силах взяться:

Милей писать не с плачем, а со смехом, -

Ведь человеку свойственно смеяться*.

{* Стихотворные переводы, отмеченные звездочкой, выполнены Ю.

Корнеевым.}

^ ОТ АВТОРА

Достославные пьяницы и вы, досточтимые венерики (ибо вам, а не кому

другому, посвящены мои писания)! В диалоге Платона под названием Пир

Алкивиад, восхваляя своего наставника Сократа, поистине всем философам

философа, сравнил его, между прочим, с силенами. Силенами прежде назывались

ларчики вроде тех, какие бывают теперь у аптекарей; сверху на них нарисованы

смешные и забавные фигурки, как, например, гарпии, сатиры, взнузданные гуси,

рогатые зайцы, утки под вьючным седлом, крылатые козлы, олени в упряжке и

разные другие занятные картинки, вызывающие у людей смех, - этим именно

свойством и обладал Силен, учитель доброго Бахуса, - а внутри хранились

редкостные снадобья, как-то: меккский бальзам, амбра, амом, мускус, цибет,

порошки из драгоценных камней и прочее тому подобное. Таков, по словам

Алкивиада, и был Сократ: если бы вы обратили внимание только на его

наружность и стали судить о нем по внешнему виду, вы не дали бы за него и

ломаного гроша - до того он был некрасив и до того смешная была у него

повадка: нос у него был курносый, глядел он исподлобья, выражение лица у

него было тупое, нрав простой, одежда грубая, жил он в бедности, на женщин

ему не везло, не был он способен ни к какому роду государственной службы,

любил посмеяться, не дурак был выпить, любил подтрунить, скрывая за этим

божественную свою мудрость. Но откройте этот ларец - и вы найдете внутри

дивное, бесценное снадобье: живость мысли, сверхъестественную, добродетель

изумительную, мужество неодолимое, трезвость беспримерную, жизнерадостность

неизменную, твердость духа, несокрушимую и презрение необычайное ко всему,

из-за чего смертные так много хлопочут, суетятся, трудятся, путешествуют и

воюют.

К чему же, вы думаете, клонится это мое предисловие и предуведомление?

А вот к чему, добрые мои ученики и прочие шалопаи. Читая потешные заглавия

некоторых книг моего сочинения, как, например, _Гаргантюа, Пантагрюэль,

Феспент, О достоинствах гульфиков, Горох в сале cum commenta_ {1} и т. п.,

вы делаете слишком скороспелый вывод, будто в этих книгах речь идет только о

нелепостях, дурачествах и разных уморительных небывальщинах; иными словами,

вы, обратив внимание только на внешний признак (то есть на заглавие) и не

вникнув в суть дела, обыкновенно уже начинаете смеяться и веселиться. Но к

творениям рук человеческих так легкомысленно относиться нельзя. Вы же сами

говорите, что монаха узнают не по одежде, что иной, мол, и одет монахом, а

сам-то он совсем не монах, и что на ином хоть и испанский плащ, а храбрости

испанской в нем вот настолько нет. А посему раскройте мою книгу и вдумайтесь

хорошенько, о чем в ней говорится. Тогда вы уразумеете, что снадобье, в ней

заключенное, совсем не похоже на то, какое сулил ларец; я хочу сказать, что

предметы, о которых она толкует, вовсе не так нелепы, как можно было

подумать, прочитав заглавие.

Положим даже, вы там найдете вещи довольно забавные, если понимать их

буквально, вещи, вполне соответствующие заглавию, и все же не заслушивайтесь

вы пенья сирен, а лучше истолкуйте в более высоком смысле все то, что, как

вам могло случайно показаться, автор сказал спроста.

Вам когда-нибудь приходилось откупоривать бутылку? Дьявольщина!

Вспомните, как это было приятно. А случалось ли вам видеть собаку, нашедшую

мозговую кость? (Платон во II кн. _De rep_. {2} утверждает, что собака -

самое философское животное в мире.) Если видели, то могли заметить, с каким

благоговением она сторожит эту кость, как ревниво ее охраняет, как крепко

держит, как осторожно берет в рот, с каким смаком разгрызает, как

старательно высасывает. Что ее к этому понуждает? На что она надеется? Каких

благ себе ожидает? Решительно никаких, кроме капельки мозгу. Правда, эта

"капелька" слаще многого другого, ибо, как говорит Гален в III кн. _Facu.

natural._ {3} и в XI De usu parti. {4}, мозг - это совершеннейший род пищи,

какою нас наделяет природа.

По примеру вышеупомянутой собаки вам надлежит быть мудрыми, дабы

унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги, быть

стремительными в гоне и бесстрашными в хватке. Затем, после прилежного

чтения и долгих размышлений, вам надлежит разгрызть кость и высосать оттуда

мозговую субстанцию, то есть то, что я разумею под этим пифагорейским

символом, и вы можете быть совершенно уверены, что станете от этого чтения и

отважнее и умнее, ибо в книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое,

доступное лишь избранным учение, которое откроет вам величайшие таинства и

страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства.

Неужто вы в самом деле придерживаетесь того мнения, что Гомер, когда

писал _Илиаду_ и _Одиссею_, помышлял о тех аллегориях, которые ему приписали

Плутарх, Гераклид Понтийский, Евстафий, Корнут {5} и которые впоследствии у

них же выкрал Полициано? Если вы придерживаетесь этого мнения, значит, мне с

вами не по пути, ибо я полагаю, что Гомер так же мало думал об этих

аллегориях, как Овидий в своих _Метаморфозах_ о христианских святынях, а

между тем один пустоголовый монах {6], подхалим каких мало, тщился доказать

обратное, однако ж другого такого дурака, который был бы ему, как говорится,

под стать, не нашлось.

Если же вы смотрите иначе, то все-таки отчего бы вам и почему бы вам не

сделать того же с моими занятными и необыкновенными повестями, хотя, когда я

их сочинял, я думал о таких вещах столько же, сколько вы, а ведь вы, уж

верно, насчет того, чтобы выпить, от меня не отстанете? Должно заметить, что

на сочинение этой бесподобной книги я потратил и употребил как раз то время,

которое я себе отвел для поддержания телесных сил, а именно - для еды и

питья. Время это самое подходящее для того, чтобы писать о таких высоких

материях и о таких важных предметах, что уже прекрасно понимали Гомер,

образец для всех филологов, и отец поэтов латинских Энний, о чем у нас есть

свидетельство Горация, хотя какой-то межеумок и объявил, что от его стихов

пахнет не столько елеем, сколько вином.

То же самое один паршивец сказал и о моих книгах, - а, Да ну его в

задницу! Насколько же запах вина соблазнительнее, пленительнее,

восхитительнее, животворнее и тоньше, чем запах елея! И если про меня станут

говорить, что на вино я трачу больше, чем на масло, я возгоржусь так же, как

Демосфен, когда про него говорили, что на масло он тратит больше, чем на

вино {7}. Когда обо мне толкуют и говорят, что я выпить горазд и бутылке не

враг, - это для меня наивысшая похвала; благодаря этой славе я желанный

гость в любой приятной компании пантагрюэлистов. Демосфена один брюзга

упрекнул в том, что от его речей пахнет, как от фартука грязного и

замызганного маслобойщика. Ну, а уж вы толкуйте мои слова и поступки в самую

что ни на есть лучшую сторону, относитесь с уважением к моему

творогообразному мозгу, забавляющему вас этими россказнями, и по мере сил

ваших поддерживайте во мне веселое расположение духа.

Итак, мои милые, развлекайтесь и - телу во здравие, почкам на пользу -

веселитесь, читая мою книгу. Только вот что, балбесы, чума вас возьми:

смотрите не забудьте за меня выпить, а уж за мной дело не станет!

ГЛАВА I

О генеалогии и древности рода Гаргантюа

Желающих установить генеалогию Гаргантюа и древность его рода я отсылаю

к великой Пантагрюэльской хронике {1}. Она более обстоятельно расскажет вам

о том, как появились на свете первые великаны и как по прямой линии

произошел от них Гаргантюа, отец Пантагрюэля. И вы уж на меня не пеняйте за

то, что сейчас я не буду на этом останавливаться, хотя история эта сама по

себе такова, что чем чаще о ней вспоминать, тем больше бы она пришлась вашим

милостям по вкусу, и в доказательство я сошлюсь на _Филеба_ и _Горгия_

Платона, а также на Флакка {2}, который утверждает, что чем чаще повторять

иные речи (а мои речи, разумеется, именно таковы), тем они приятнее.

Дай бог, чтоб каждому была столь же доподлинно известна его родословная

от Ноева ковчега и до наших дней! Я полагаю, что многие из нынешних

императоров, королей, герцогов, князей и пап произошли от каких-нибудь

мелких торговцев реликвиями или же корзинщиков и, наоборот, немало жалких и

убогих побирушек из богаделен являются прямыми потомками великих королей и

императоров, - достаточно вспомнить, как поразительно быстро сменили

ассириян - мидяне,

мидян - персы,

персов - македоняне,

македонян - римляне,

римлян - греки {3},

греков - французы.

Что касается меня, то я, уж верно, происхожу от какого-нибудь богатого

короля или владетельного князя, жившего в незапамятные времена, ибо не?

родился еще на свет такой человек, который сильнее меня желал бы стать

королем и разбогатеть, - для того чтобы пировать, ничего не делать, ни о чем

не заботиться и щедрой рукой одарять своих приятелей и всех порядочных и

просвещенных людей. Однако ж я себя утешаю, что в ином мире я непременно

буду королем, да еще столь великим, что сейчас и помыслить о том не смею.

Придумайте же и вы себе такое или даже еще лучшее утешение в несчастье и

пейте на здоровье, коли есть охота.

Возвращаясь к нашим баранам, я должен сказать, что по великой милости

божьей родословная Гаргантюа с древнейших времен дошла до нас в более полном

виде, чем какая-либо еще, не считая родословной мессии, но о ней я говорить

не намерен, ибо это меня не касается, тем более что этому противятся черти

(то есть, я хотел сказать, клеветники и лицемеры). Сия родословная была

найдена Жаном Одо на его собственном лугу близ Голо*, пониже Олив, в той

стороне, где Нарсе, при следующих обстоятельствах. Землекопы, которым он

велел выгрести ил из канав, обнаружили, что их заступы упираются в огромный

бронзовый склеп длины невероятной, ибо конца его так и не нашли - склеп

уходил куда-то далеко за вьеннские шлюзы. В том самом месте, над которым был

изображен кубок, а вокруг кубка этрусскими буквами написано: _Hic bibitur_

{5}, склеп решились вскрыть и обнаружили девять фляг в таком порядке, в

каком гасконцы расставляют кегли, а под средней флягой оказалась громадная,

громоздкая, грязная, грузная, красивая, малюсенькая, заплесневелая книжица,

пахнувшая сильнее, но, увы, не слаще роз.

Вот эта книжица и заключала в себе вышеупомянутую родословную, всю

целиком написанную курсивным письмом, но не на пергаменте, не на вощеной

табличке, а на коре вяза, столь, однако, обветшавшей, что на ней почти

ничего нельзя было разобрать.

Аз многогрешный был туда зван и, прибегнув к помощи очков, применив тот

способ чтения стершихся букв, коему нас научил Аристотель, разобрал их все,

в чем вы и удостоверитесь, как скоро начнете пантагрюэльствовать, то есть

потягивать из бутылочки, потягивать да почитывать о престрашных Деяниях

Пантагрюэля.

В конце книги был обнаружен небольшой трактат под названием Целительные

безделки. Начало этой истории погрызли крысы, тараканы и, чтобы сказать - не

соврать, другие вредные твари. Остальное я из уважения к древности

найденного творения при сем прилагаю.

ГЛАВА II

Целительные безделки, отысканные в древних развалинах

Вон тот герой, кем были кимвры биты,

оясь росы, по воздуху летит,

зрев его, народ во все корыта

В ть бочки масла свежего спешит.

дна лишь старушонка голосит:

"Ох, судари мои, его ловите, -

Ведь он до самых пят дермом покрыт, -

Иль лесенку ему сюда несите".

Иной предполагал, что, лобызая

Его туфлю, спасти он душу мог.

Но тут явился некий плут из края,

Где ловят в озере плотву, и рек:

"От этого да сохранит вас бог!

В сей лавочке нечистое творится.

Не худо б вам заметить, что порок

Под клобуком приказчика гнездится".

Тогда прочли главу, но смысла было

В ней столько ж, сколько у овцы рогов.

А он сказал: "Тиара так застыла,

Что мозг во мне закоченеть готов".

Но у плиты, где пахло из котлов

Душистой брюквой, он согрелся скоро,

Возликовав, что вновь на дураков

И полоумных надевают шоры.

Речь шла о щели Патрика Святого,

О Гибралтаре и щелях иных.

Когда б они зарубцевались снова,

Умолк бы кашель в толще недр земных.

Зиянье этих дыр для глаз людских

Всегда казалось наглостью безбожной.

Вот если б удалось захлопнуть их,

То и в аренду сдать их было б можно.

Затем пришел и ощипал ворону

Геракл, забыв ливийские края.

"Увы! - Минос воскликнул разъяренно. -

Всех пригласили, обойден лишь я!

Они еще хотят, чтоб длань моя

Лягушками их не снабжала боле!

Пусть дьявола возьму я в кумовья,

Коль пряжею им торговать позволю".

Хромой К. Б. пришел и усмирил их.

Он пропуск от скворцов принес с собой.

Свояк Циклопа, гнев сдержать не в силах,

Убил их. Каждый вытер нос рукой.

Бывал осмеян содомит любой

В дубильне, что стоит на поле этом.

Тревогу поднимайте всей толпой:

Там будет больше их, чем прошлым летом.

Затем орел Юпитера решился

Побиться об заклад и сверху - шасть,

Но, видя их досаду, устрашился,

Что рай от их бесчинства может пасть,

И предпочел огонь небес украсть

Из рощи, где торговцы сельдью жили,

И захватить над всей лазурью власть,

Как масореты в старину учили.

Все подписали сделку, не робея

Пред Атою, бросавшей злобный взгляд,

И показалась им Пенфесилея

Старухой, продающей кресс-салат.

Кричал ей каждый: "Уходи назад,

Уродина, чье тело тоще тени!

Тобой обманно был у римлян взят

Их стяг великолепный из веленя!"

Одна Юнона с манною совою

Из туч на птиц стремила алчный взор.

С ней пошутили шуткою такою,

Что был совсем изъят ее убор.

Она могла - таков был уговор -

Лишь два яйца отнять у Прозерпины,

Не то ее привяжут к гребню гор.

Подсунув ей боярышник под спину.

Через пятнадцать месяцев тот воин,

Кем был когда-то Карфаген снесен,

Вошел в их круг, где, вежлив и спокоен,

Потребовал вернуть наследство он

Иль разделить, как требует закон,

Ровнее, чем стежки во шву сапожном,

Чем суп, который в полдень разделен

У грузчиков по котелкам порожним.

Но самострелом, дном котла пустого

И прялками отмечен будет год,

Когда все тело короля дурного

Под горностаем люэс изгрызет.

Ужель из-за одной ханжи пойдет

Такое множество арпанов прахом?

Оставьте! Маска вам не пристает,

От брата змей бегите прочь со страхом.

Когда сей год свершит свое теченье,

На землю снидут мир и тишина.

Исчезнут грубость, злость и оскорбленья,

А честность будет вознаграждена,

И радость, что была возвещена

Насельникам небес, взойдет на башню,

И волей царственного скакуна

Восторжествует мученик вчерашний.

И будет продолжаться это время,

Покуда Марс останется в цепях.

Затем придет прекраснейший меж всеми

Великий муж с веселием в очах.

Друзья мои, ликуйте на пирах,

Раз человек, отдавший душу богу,

Как ни жалеет он о прошлых днях,

Назад не может отыскать дорогу.

В конце концов того, кто был из воска,

Удастся к жакемару приковать,

И государем даже подголоски

Не станут звонаря с кастрюлей звать.

Эх, если б саблю у него отнять,

Не нужны б стали хитрость и уловки

И можно было б накрепко связать

Все горести концом одной веревки *.

^ ГЛАВА III

О том, как Гарантюа одиннадцать месяцев пребывал во чреве матери

Грангузье был в свое время большой шутник, по тогдашнему обычаю пил

непременно до дна и любил закусить солененьким. На сей предмет он постоянно

держал основательный запас майнцской и байоннской ветчины, немало копченых

бычьих языков, в зимнее время уйму колбас, изрядное количество солонины с

горчицей, на крайний же случай у него была еще икра и сосиски, но не

болонские (он боялся ломбардской отравы), а бигоррские, лонгонейские,

бреннские и руаргские.

Уже в зрелом возрасте он женился на Гаргамелле {1}, дочери короля

мотылькотов, девице из себя видной и пригожей, и частенько составляли они

вместе животное о двух спинах и весело терлись друг о друга своими телесами,

вследствие чего Гаргамелла зачала хорошего сына и проносила его одиннадцать

месяцев.

Должно заметить, что женщины вполне могут столько носить, и даже еще

больше, особливо если это кто-нибудь из ряда вон выходящий, кому назначены в

удел великие подвиги. Так, например, Гомер говорит, что младенец, коего

нимфа понесла от Нептуна, родился через год, то есть спустя двенадцать

месяцев. Между тем, как указывает в книге III Авл Геллий, длительный этот

срок в точности соответствовал величию Нептуна, ибо Нептунов младенец только

за такой промежуток времени и мог окончательно сформироваться. По той же

причине Юпитер продлил ночь, проведенную им с Алкменой, до сорока восьми

часов, а ведь в меньший срок ему бы не удалось выковать Геркулеса,

избавившего мир от чудищ и тиранов.

Господа древние пантагрюэлисты подтверждают сказанное мною и объявляют,

что ребенок вполне может родиться от женщины спустя одиннадцать месяцев

после смерти своего отца и что его, разумеется, должно признать

законнорожденным:

Гиппократ, _De alimenta_ {2},

Плиний, кн. VII, гл. V,

Плавт, _Cistellaria_ {3},

Марк Варрон в сатире _Завещание_ с соответствующей ссылкой на

Аристотеля,

Цензорин, _De die natali_ {4},

Аристотель, _De nat. animalium_ {5},

Геллий, кн. III, гл. XVI,

Сервий в _Комментариях к Экл._, толкуя стих Вергилия:

Matri longa decem {6}, и т. д. -

и многие другие безумцы, число коих умножится, если мы к ним

присовокупим еще и законоведов: _ff. De suis et legit., l. Intestato {7},

13, а также: _Autent., De re.stitut. et ea que parit in undecimo mense_ {8}.

Наконец был состряпан по этому поводу крючкотворительный закон: _Gallus ff.

De lib, et posthu. et l. septimo ff. De stat. homin._ {9}, и еще я мог бы

сослаться на некоторые законы, да только пока не решаюсь. Благодаря таким

законам вдовы смело могут пускаться во все тяжкие целых два месяца после

кончины супруга.

ГЛАВА IV

О том, как Гаргамелла, носившая в своем чреве Гаргантюа, объелась требухой

Вот при каких обстоятельствах и каким образом родила Гаргамелла; если

же вы этому не поверите, то пусть у вас выпадет кишка!

А у Гаргамеллы кишка выпала третьего февраля, после обеда, оттого что

она съела слишком много _годбийо. Годбийо_ - это внутренности жирных _куаро.

Куаро_ - это волы, которых откармливают в хлеву и на _гимо. Гимо_ - это

луга, которые косятся два раза в лето. Так вот, зарезали триста шестьдесят

семь тысяч четырнадцать таких жирных волов, и решено было на масляной их

засолить - с таким расчетом, чтобы к весеннему сезону мяса оказалось вдоволь

и чтобы перед обедом всегда можно было приложиться к солененькому, а как

приложишься, то уж тут вина только подавай.

Требухи, сами понимаете, получилось предостаточно, да еще такой

вкусной, что все ели и пальчики облизывали. Но вот в чем закорючка: ее

нельзя долго хранить, она начала портиться, а уж это на что же хуже! Ну и

решили все сразу слопать, чтобы ничего зря не пропадало. Того ради созвали

всех обитателей Сине, Сейи, Ларош-Клермо, Вогодри, Кудре-Монпансье, Ведского

брода, а равно и других соседей, и все они, как на подбор, были славные

кутилы, славные ребята и женскому полу спуску не давали.

Добряк Грангузье взыграл духом и распорядился, чтобы угощение было на

славу. Жене он все-таки сказал, чтобы она не очень налегала, потому что она

уже на сносях, а потроха - пища тяжелая. "Кишок без дерма не бывает", -

примолвил он. Однако ж, невзирая на предостережения, Гаргамелла съела этих

самых кишок шестнадцать бочек, два бочонка и шесть горшков. Ну, и раздуло же

ее от аппетитного содержимого этих кишок!

После обеда все повалили гурьбой в Сосе и там, на густой траве, под

звуки разымчивых флажолетов и нежных волынок пустились в пляс, и такое пошло

у них веселье, что любо-дорого было смотреть.

ГЛАВА V

Беседа во хмелю

Потом рассудили за благо подзакусить прямо на свежем воздухе. Тут

бутылочки взад-вперед заходили, окорока заплясали, стаканчики запорхали,

кувшинчики зазвенели.

- Наливай!

- Подавай!

- Не зевай!

- Разбавляй!

- Э, нет, мне без воды! Спасибо, приятель!

- А ну-ка, единым духом!

- Сообрази-ка мне стаканчик кларету, да гляди, чтобы с верхом!

- Зальем жажду!

- Теперь ты от меня отстанешь, лихоманка проклятая!

- Поверите ли, душенька, что-то мне нынче не пьется!

- Вам, верно, нездоровится, милочка?

- Да, нехорошо что-то мне.

- Трах-тарарах-тарарах, поговорим о вине!

- Я, как папский мул, пью в определенные часы.

- А я, как монах, на все руки мастер: и пить, и гулять, и часы читать.

- Что раньше появилось: жажда или напитки?

- Жажда, ибо кому бы пришло в голову ни с того ни с сего начать пить,

когда люди были еще невинны, как дети?

- Напитки, ибо _privatio presupponit habitum_ {1}. Я - духовная особа.

Foecundi calices quem non fecere disertum? {2}

- Мы, невинные детки, и без жажды пьем лихо,

- А я хоть и грешник, да без жажды не пью. Когда я, господи благослови,

начинаю, ее еще может и не быть, но потом она приходит сама, - я ее только

опережаю, понятно? Я пью под будущую жажду. Вот почему я пыо вечно. Вечная

жизнь для меня в вине, вино - вот моя вечная жизнь.

- Давайте пить! Давайте петь! Псалмы тянуть!

- А кто это у меня стакан стянул?

- А мне без всякого законного основания не подливают!

- Вы промачиваете горло для того, чтобы оно потом пересохло, или,

наоборот, сперва сушите, чтобы потом промочить?

- Я в теориях не разбираюсь, вот насчет практики - это еще туда-сюда.

- Живей, живей!

- Я промачиваю, я спрыскиваю, я пью - и все оттого, что боюсь умереть.

- Пейте всегда - и вы никогда не умрете.

- Если я перестану пить, я весь высохну и умру. Моя душа улетит от меня

туда, где посырее. В сухом месте душа не живет.

- А ну-ка, виночерпии, создатели новых форм, сотворите из непьющего

пьющего!

- Надо хорошенько полить эти жесткие, сухие внутренности!

- Кто пьет без всякого удовольствия, тому вино - не в коня корм.

- Вино все в кровь поступает - нужнику ничего не достается.

- Я себе нынче утром кишочки очистил, теперь нужно их сполоснуть.

- Уж я себе пузо набил!

- Если бы бумага, на которой я пишу векселя, пила так же, как я, то,

когда бы их подали ко взысканию, оказалось бы, что все буквы пьяным-пьяны,

все - в лежку, и суд, ничего не разобрав, не мог бы начать разбирательство.

- Смотрите за своей рукой: ее так и тянет к вину, оттого у вас нос

краснеет.

- Пока это вино выйдет, сколько еще успеет войти!

- Пить такими наперсточками - это все равно что воробья причащать.

- Здорово сказано!

- А предки наши вмиг выцеживали бочку.

- Славные певуны-п...уны! Выпьем!

- Зачем ходить на реку? Это лучше кишки промывает.

- Я пью, как губка.

- А я - как тамплиер.

- А я - _tanquam sponsus_ {3}.

- А я - _sicut terra sine aqua_ {4}.

- Что такое ветчина?

- Требование на попойку, лесенка вроде той, по которой бочки с вином

спускают в погребок; ну, а по этой - вино спускают в желудок.

- А посему выпьем, а посему выпьем! Я еще не нагрузился. _Respite

personam; pone pro duos; bus non est in usu_ {5}.

- Если б я так же умел ржать, как жрать, из меня вышел бы славный

жеребчик.

- Богач Жак Кер пивал не раз.

- Вот так поили бы и нас.

- Вакх под хмельком дошел до Инда.

- В подпитии взята Мелинда {6}.

- От мелкого дождя прекращается сильный ветер. От долгих возлияний

стихает гром.

- Эй, паж, налей-ка мне еще! Теперь и я вчиню тебе иск!

- Всем хватит вина, лишь бы пили до дна!

- Я подаю жалобу на свою жажду. Паж, дай законный ход моей жалобе!

- Мне бы остаточки вон с того блюда!

- Прежде я имел обыкновение пить до дна, а теперь я пью все до

капельки.

- Нам спешить некуда, давайте все подъедим!

- Уж и кишки у этого бычка, рыжего с черными полосками, - все отдай, да

мало! А ну, давайте мы их подчистую!

- Пейте, иначе я...

- Нет, нет!

- Пейте, я вас прошу!

- Птицы начинают есть только после того, как их по хвосту легонечко

хлопнут, а я начинаю пить только после того, как меня хорошенько попросят.

- _Lagona edatera_ {7}. Во всем моем теле норки такой не сыщешь, где бы

жажда могла укрыться от вина.

- У меня от этого вина жажда только сильнее.

- А мою жажду это вино прогонит.

- Объявим во всеуслышание под звон бутылок и фляг: коли ты потерял свою

жажду, то уж внутри себя ее не ищи, - частые винные клистиры ее извергли.

- Господь бог сотворил твердь, а вот мы уже на ногах не тверды.

- У меня на устах слово господа: _Sitio_ {8}.

- Не столь несокрушим камень, асбестом именуемый, сколь неутолима

жажда, которую сейчас испытывает мое высокопреподобие.

- "Аппетит приходит во время еды", сказал Анже Манский; {9} жажда

проходит во время пития.

- Есть средство от жажды?

- Есть, но только противоположное тому, какое помогает от укуса собаки:

если вы будете бежать позади собаки, она вас никогда не укусит; если вы

будете пить до жажды, она у вас никогда не появится.

- Ловлю тебя на слове, виночерпий! Будь же неисчерпаем! Еще

черепушечку! Проворней, не будь черепахой! Аргусу, чтобы видеть, нужно было

сто глаз, а виночерпию, как Бриарею, нужно сто рук, чтобы все подливать да

подливать.

- Чем лучше вымокнем, тем лучше подсохнем!

- Мне белого! Лей все, сколько там есть, лей, черт побери! Полней,

полней, у меня все горит!

- Хлопнем, служивый?

- Давай, давай! За твое здоровье, дружище!

- Ну и ну! Столько слопали, что чуть не лопнули!

- О, _lacryma Christi!_ {10}

- Это из Девиньеры, это пино!

- Славное белое винцо!

- Бархат, да и только, честное слово!

- Ах, что за вино! Карнаухое, чисто сработанное, из лучшей шерсти!

- А ну-ка, с новыми силами, приятель!

- Нам только выставь - мы все ставки убьем.

- _Ex hoc in hoc!_ {11} И никакого мошенничества. Все тому были

свидетели. Я всех нынче перепил.

- Ты перепил, а я перепел.

- О пьянствующие! О жаждущие!

- Паж, дружочек, пополней, чтоб сверху коронка была!

- Красная, как кардинальская мантия!

- _Natura abhorret vacuum_ {12}.

- После меня будет тут чем мухе напиться?

- Будем пить по-бретонски! {13}

- Залпом, залпом!

- Пейте, пейте этот целебный бальзам!

ГЛАВА VI

О том, каким весьма странным образом появился на свет Гаргантюа

Пьяная болтовня все еще продолжалась, как вдруг Гаргамелла

почувствовала резь в животе. Тогда Грангузье поднялся и, полагая, что это

предродовые схватки, в самых учтивых выражениях начал ее успокаивать; он

посоветовал ей прилечь на травку под ивами, - у нее, мол, отрастут вскорости

новые ножки, только для этого перед появлением новорожденной малютки ей

нужен новый запас душевных сил; правда, боль ей предстоит довольно

мучительная, но она скоро пройдет, зато радость, которая за этим последует,

все искупит, и о былых страданиях Гаргамелла и думать позабудет.

- Я тебе это докажу, - объявил он. - В Евангелии от Иоанна, глава

шестнадцатая, наш спаситель говорит: "Женщина, когда рождает, терпит скорбь,

но когда родит младенца, уже не помнит скорби".

- Ишь как это у тебя складно выходит, - заметила она. - Я больше люблю

слушать Евангелие, чем житие святой Маргариты или что-нибудь еще в таком же

ханжеском роде, да и пользы мне от него больше.

- Ты ведь у меня храбрая, как овечка, - сказал он, - вот и разрешайся

скорее, а там, глядишь, мы с тобой и другого сделаем.

- Ну, ну! Вам, мужчинам, легко говорить! - сказала она. - Уж я с божьей

помощью для тебя постараюсь. А все-таки лучше, если б тебе его отрезали!

- Что отрезали? - спросил Грангузье.

- Ну, ну, полно дурака валять! - сказала она. - Сам знаешь что.

- Ах, это! - сказал он. - Да пес с ним совсем! Коли уж он так тебе

досадил, вели хоть сейчас принести нож.

- Э, нет, избави бог! - сказала она. - Прости, господи, мое согрешение!

Я так просто сболтнула, не обращай на меня внимания. Это я только к тому,

что, если господь не поможет, мне нынче придется здорово помучиться, и все

из-за него, из-за того, что уж очень ты его балуешь.

- Ничего, ничего! - сказал он. - Об остальном не беспокойся, самое

главное позади. Пойду-ка я пропущу еще стаканчик. Если тебе станет худо, я

буду поблизости. Крикни что есть мочи, и я прибегу.

Малое время спустя она начала вздыхать, стонать и кричать. Тотчас

отовсюду набежали повитухи, стали ее щупать внизу и наткнулись на какие-то

обрывки кожи, весьма дурно пахнувшие; они было подумали, что это и есть

младенец, но это оказалась прямая кишка: она выпала у роженицы вследствие

ослабления сфинктера, или, по-вашему, заднего прохода, оттого что роженица,

как было сказано выше, объелась требухой.

Тогда одна мерзкая старушонка, лет за шестьдесят до того переселившаяся

сюда из Бризпайля, что возле Сен-Жну, и слывшая за великую лекарку, дала

Гаргамелле какого-то ужасного вяжущего средства, от которого у нее так

сжались и стянулись кольцевидные мышцы, что - страшно подумать! - вы бы их и

зубами, пожалуй, не растянули. Одним словом, получилось как у черта, который

во время молебна св. Мартину записывал на пергаменте, о чем судачили две

податливые бабенки, а потом так и не сумел растянуть пергамент зубами.

Из-за этого несчастного случая вены устья маточных артерий у роженицы

расширились, и ребенок проскочил прямо в полую вену, а затем, взобравшись по

диафрагме на высоту плеч, где вышеуказанная вена раздваивается, повернул

налево и вылез в левое ухо. Едва появившись на свет, он не закричал, как

другие младенцы: "И-и-и! И-и-и!" - нет, он зычным голосом заорал: "Лакать!

Лакать! Лакать!" - словно всем предлагал лакать, и крик его был слышен от

Бюссы до Виваре.

Я подозреваю, что такие необычные роды представляются вам не вполне

вероятными. Что ж, не верите - не надо, но только помните, что люди

порядочные, люди здравомыслящие верят всему, что услышат или прочтут. Не сам

ли Соломон в Притчах, глава XIV, сказал: _Innocens credit omni verbo_ {1}, и

т. д.? И не апостол ли Павел в _Первом послании к коринфянам_, глава XIII,

сказал: _Charitas omnia credit?_ {2} Почему бы и вам не поверить? Потому,

скажете вы, что здесь отсутствует даже видимость правды? Я же вам скажу, что

по этой-то самой причине вы и должны мне верить, верить слепо, ибо

сорбоннисты прямо утверждают, что вера и есть обличение вещей невидимых.

Разве тут что-нибудь находится в противоречии с нашими законами, с нашей

верой, со здравым смыслом, со Священным писанием? Я, по крайней мере,

держусь того мнения, что это ни в чем не противоречит Библии. Ведь, если

была на то божья воля, вы же не станете утверждать, что господь не мог так

сделать? Нет уж, пожалуйста, не обморочивайте себя праздными мыслями. Ведь

для бога нет ничего невозможного, и если бы он только захотел, то все

женщины производили бы на свет детей через уши.

Разве Вакх не вышел из бедра Юпитера?

Роктальяд - из пятки своей матери?

Крокмуш - из туфли кормилицы?

Разве Минерва не родилась в мозгу у Юпитера и не вышла через его ухо?

Разве Адонис не вышел из-под коры миррового дерева?

А Кастор и Поллукс - из яйца, высиженного и снесенного Ледой?

А как бы вы были удивлены и ошеломлены, если б я вам сейчас прочел

целиком ту главу из Плиния, где говорится о необычных к противоестественных

родах! А ведь я не такой самонадеянный враль, как он. Прочтите III главу VII

книги его Естественной истории - и не задуривайте мне голову.

^ ГЛАВА VII

О том, как Гаргантюа, было дано имя и как он стал посасывать вино

Добряк Грангузье, выпивая и веселясь с гостями, услышал страшный крик,

который испустил его сын, появившись на свет. "Лакать! Лакать! Лакать!" -

взывал ревущий младенец. Тогда Грангузье воскликнул: "Ке гран тю а!.." - что

означало: "Ну и здоровенная же она у тебя!.." Он имел в виду глотку.

Присутствовавшие не преминули заметить, что по образцу и примеру древних

евреев младенца, конечно, нужно назвать _Гаргантюа_, раз именно таково было

первое слово, произнесенное отцом при его рождении. Отец изъявил свое

согласие, матери это имя тоже очень понравилось. А чтобы унять ребенка, ему

дали тяпнуть винца, затем окунули в купель и по доброму христианскому обычаю

окрестили.

Между тем из Понтиля и Бреемона было доставлено семнадцать тысяч

девятьсот тринадцать коров, каковые должны были поить его молоком, ибо во

всей стране не нашлось ни одной подходящей кормилицы - так много молока

требовалось для его кормления. Впрочем, иные ученые скоттисты {1}

утверждали, что его выкормила мать и что она могла нацедить из своих сосцов

тысячу четыреста две бочки и девять горшков молока зараз, однако это

неправдоподобно, Сорбонна сочла такое мнение предосудительным, благочестивый

слух оскорбляющим и припахивающим ересью.

Так прошел год и десять месяцев, и с этого времени по совету врачей

ребенка начали вывозить, для чего некий Жан Денио смастерил прелестную

колясочку, в которую впрягали волов. В этой самой колясочке младенец лихо

раскатывал взад и вперед, и все с удовольствием на него смотрели: мордашка у

него была славная, число подбородков доходило едва ли не до восемнадцати, и

кричал он очень редко, зато марался каждый час, так как задняя часть была у

него на редкость слизокровна, что объяснялось как свойствами его организма,

так и случайными обстоятельствами, то есть особым его пристрастием к

возлияниям. Впрочем, без причины он капли в рот не брал. Когда же он бывал

раздосадован, разгневан, раздражен или удр

www.ronl.ru

Реферат - «Гаргантюа и Пантагрюэль»

На обложке рисунок О. Филипенко^ Удивительные машины, удивительна их история. Тебе, наш читатель, работать завтра среди них  КАК РОБОТЫ РАБОТАТЬ НАУЧИЛИСЬ РОБОТ ИНЖЕНЕРА ГРИШИНАУдивительный жилец поселился в квартире калужского инженера Бориса Николаевича Гришина. Робот, железный «человек».Рабочий день робота начинается рано. Первым делом он звонит — будит своего хозяина. Затем включает магнитофон с записью утренней зарядки.После зарядки, когда Борис Николаевич садится завтракать, робот коротко напоминает ему о всех неотложных делах.Робот остается один. Но скучать ему некогда. Успеть бы выполнить все поручения. Надо и квартиру проветрить, и заказать билет на поезд, и ужин вовремя подогреть. Вот раздался телефонный звонок. Робот снимает трубку.— Вас слушает электронный секретарь, — произносит он ровным, чуть глуховатым голосом. — К сожалению, Гришина нет дома. Если вам нужно что-то передать, говорите, я запишу.Робот может «запомнить» до тридцати телефонных разговоров, а вечером доложить о них инженеру.Он включит и настроит телевизор, если понадобится — вызовет на дом врача, а случится пожар — пожарных.Вот какого хорошего помощника построил себе инженер Гришин — умелого и безотказного.^ ПРОТОН ЭЛЕКТРОНОВИЧТеперь роботов строят даже школьники, юные техники. Ребята из Калининграда создали целую семью роботов. Забавно смотреть, как вышагивают «взрослые» роботы, а рядом с ними семенит робот-малыш.На Выставке достижений народного хозяйства в Москве я видел робота, которого построили юные техники из города Каменск-Уральский. Симпатичного такого, по имени Рэм. Он работает экскурсоводом, дает пояснения посетителям выставки, показывает различные модели, сделанные руками ребят.Голос у него — звонкий, ясный. Говорит, а сам посматривает на ту модель, о которой рассказывает. Чуть кто расшумится, он умолкает, а потом вежливо просит: «Пожалуйста, не шумите. Вы мне мешаете».А робота Протона Электроновича создали ребята из Дворца пионеров Курска. Он — веселый. Танцует. Водит хороводы и даже подмигивает тем, кто ему особенно понравился.^ РОБОТЫ ПРИХОДЯТ НА ЗАВОДПостепенно роботам начали поручать и дела посерьезнее. Их научили работать на заводах и фабриках. Они стали отличными малярами, электросварщиками, упаковщиками.На любом заводе, на любой фабрике нужны грузчики, подавальщики, подносчики. Есть заводские цехи, где работа — грязная, шумная. Есть такие, где — жарко, душно, вредно для здоровья людей. Там роботы потребовались в первую очередь.Им не страшны ни жара, ни холод, ни ядовитые испарения. Они не знают усталости. Могут трудиться по многу часов без перерыва. Выполнять самую тяжелую, самую нудную, однообразную работу. И делать ее быстро, четко, точно. Один робот может заменить собой десять, а то и двадцать рабочих.^ СКОЛЬКО РОБОТАМ РУК НАДОНа людей заводские роботы нисколько не похожи. Да это и не нужно. Туловище в виде тумбы или шкафчика. На нем укреплена рука с каким-нибудь инструментом. Рука может поворачиваться, сгибаться, сжимать и разжимать пальцы — инженеры называют их «схватами».Обычно роботу достаточно одной руки. Но бывают роботы и двурукие, трехрукие и даже четырехрукие. Все зависит от того, какую работу им приходится выполнять.Понаблюдайте за своими руками: они — подвижные, гибкие, ловкие. Недаром говорят, что человеческая рука — чудо природы. Задумались инженеры — как сделать роботам такие руки, чтобы они годились для всякой работы? И поняли: это пока не под силу. Куда проще и легче сделать для разных роботов разные руки.Посмотри на рисунок. Видишь, у одних — двупалая клешня, у других вместо пальцев — присоски. Есть руки, похожие на птичью лапу или клешню рака.А что же движет руку? Чаще всего — воздух. Да, не удивляйся. Тебе, наверное, приходилось пользоваться велосипедным насосом. При движении ручки насоса из него вырывается воздух. А если в насос, наоборот, подуть? Тогда начнет двигаться ручка. Вот это и есть воздушный двигатель. Примерно такой применяется в роботах. В него подается сжатый воздух. А это — очень большая сила.Если же надо, чтобы рука была еще сильнее, еще мощнее, вместо воздуха в двигатель ее накачивается жидкое масло. Под его напором рука и движется, куда надо. Она может поднять тяжелый груз.Теперь все чаще и чаще для передвижения рук роботов инженеры используют электрические моторы. Мотор через зубчатые колеса, через рычаги двигает руку. Получается просто и надежно. Не надо ни сжатого воздуха, ни жидкого масла. Одно электричество.^ ДЫРЧАТАЯ ПАМЯТЬИтак, туловище у робота есть. Рука есть. Двигатели есть. Все? Постойте, а кто же движением руки будет командовать? Как сделать, чтоб она знала, куда двигаться, где остановиться, когда включить и выключить станок?Придумали инженеры способ управлять роботами — простой и удобный. Взяли они длинную бумажную ленту и пробили на ней маленькие кругленькие отверстия. Посмотришь на такую перфоленту — вся она усеяна отверстиями. Где больше их, где меньше. Они — команды роботу. К примеру, вот эти три отверстия означают: «Поднять руку». А эти четыре: «Опустить руку». Эти пять: «Разжать пальцы».Ленту сворачивают в рулон и закладывают в туловище робота. Там есть сложный прибор-счетчик, который умеет подсчитывать количество отверстий на ленте и, значит, «понимать», какие команды на ней записаны. Он и управляет движением руки. Надо — руку поднимет. Надо — опустит. Влево направит или вправо повернет. Одним словом, рука будет делать все в точности так, как указано на перфоленте.^ ТАМ, ГДЕ СОБИРАЮТ «ЖИГУЛИ»Ну, а теперь давай побываем с тобой на каком-нибудь заводе. Например — на Волжском автомобильном, там, где собирают знаменитые легковые машины «Жигули».— Вот это заводище! — удивишься ты. — Целый город.И верно, с неделю надо ходить по его цехам, пока все обойдешь. Так их много, и такие они огромные. По некоторым впору на велосипеде ездить, а не пешком ходить.Неудивительно, что и машин здесь делают много. Проходит всего двадцать секунд (посчитай медленно до двадцати), и рождается новенькая машина, полностью готовая — садись и поезжай! Значит, за час — около двухсот. А за рабочий день — полторы тысячи!Изготовить легковую машину — дело непростое и нелегкое. В последние годы, правда, стало полегче: в цехах завода появились роботы.Для того, чтобы получился кузов машины — ее железный каркас, нужно собрать и крепко соединить больше тысячи деталей! Соединять лучше и быстрее всего с помощью электросварки.Делается это так. Железные детали плотно прижимают друг к другу, и в том месте, где они соприкасаются, пропускают электрический ток. Металл здесь так сильно нагревается, что даже плавится. Миг — и детали крепко сцепляются, сплавляются или, как еще говорят, свариваются.По длинному цеху движется дорога-конвейер. На ней установлены кузовы «Жигулей». Они еще не собраны. Их детали лишь прижаты одна к другой. Их надо сварить.Вдоль конвейера стоят роботы. К их рукам прикреплены сварочные клещи. Вот к одному из них подъехал кузов и остановился. Робот повернул руку, схватился за кузов, сжал клещи, загудел.Секунды не прошло — кузов в одном месте сварен. А робот уцепился за кузов в другом месте. И там дело сделано. Рука еще немного переместилась в сторону. И опять вспыхнул огонек. Своей длинной рукой робот может забраться в самый дальний угол кузова. Пока рука не обойдет все углы и закоулки, кузов с места не тронется.В это время другие роботы сварили другие кузовы. Ты теперь понимаешь, почему в цехе много роботов: для того, чтобы работа шла скорее. А каждый из роботов заменяет десять рабочих.Быстро, аккуратно работают роботы-сварщики. И что очень важно, они могут легко переучиваться. Конструкция автомобилей меняется, улучшается. Меняется и форма кузова, становится все красивее, более плавной, обтекаемой, более скоростной. Для роботов эти перемены не страшны. Они могут легко приноровиться к новому кузову. Надо только вложить в них другую перфоленту, с другими командами, и они снова готовы к работе.Пока роботы лишь сваривают кузовы автомобилей. Колеса, мотор, руль, приборы в машине устанавливаются рабочими. Однако придет время, когда и эту работу поручат роботам, конечно, более сложным, чем нынешние.^ РОБОТЫ УЧАТСЯ СМОТРЕТЬКажется, что может быть проще: взять книгу и переложить ее на другое место? Для нас действительно — просто. Для робота — очень сложно.Прежде, чем взять какую-нибудь вещь, нужно ее увидеть среди других вещей. Протянуть к ней руку. Решить, как удобнее брать.Те роботы, которые сейчас работают на заводах, делать это не умеют. Руки их двигаются только так, как им заранее задано. Сами они ничего изменить не могут. И вот что может получиться.Работает робот подавальщиком. Возьмет деталь. Повернется, переложит. Снова повернется, чтобы взять следующую. А она оказалась чуть сдвинутой со своего места. Ткнет робот руку туда, где должна быть деталь, а там ничего нет. Найти деталь робот не сможет.А для нас это совсем просто. Потому, что у нас есть глаза, чувствительная кожа. У нас есть органы чувств. Значит, и роботу они нужны.Чувствующие роботы уже созданы, но пока — опытные. Они еще проходят испытания в научных лабораториях.Одного такого робота я видел. Он может находить разбросанные по столу кубики и складывать их в коробку. Глазами ему служат телевизионные камеры.Только чувствующие роботы могут работать на заводах искусными сборщиками, собирать сложные машины и приборы, делать это быстро и безошибочно.^ МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИСейчас во всем мире более ста тысяч роботов. Только в нашей стране их около десяти тысяч!Роботы трудятся на самых разных заводах. На часовом заводе в городе Петродворце под Ленинградом они помогают делать часы: ставят в корпус маленькие колесики, завинчивают крохотные винтики.На московском заводе «Хромотрон» изготавливаются экраны для цветных телевизоров. Пока такой экран делается, его много раз нужно перенести, перевернуть, передвинуть. Раньше эта тяжелая работа выполнялась вручную. Теперь — с помощью роботов.А в городе Андропове есть завод, на котором тоже работают роботы: подавальщики, переносчики, сварщики.Чтобы жить лучше, чтобы наша страна стала еще богаче и сильнее, нам надо больше производить станков, автомобилей, тракторов, одежды, обуви, тканей. А для этого заводы и фабрики должны работать все быстрее, производительнее. Скажем, завод, который выпускал в день по тысяче автомобилей, должен выпускать их в два, в три раза больше. Число же рабочих на заводе увеличиваться не должно. Как этого добиться?Ответ ты уже знаешь: с помощью новейших машин, в том числе, конечно, и роботов.^ ДРУЗЬЯ РОБОТОВХорошо работают роботы, быстро, но до тех пор, пока они «здоровы», в исправности. Роботов надо осматривать, настраивать, ремонтировать. А чем сложнее робот, тем труднее это делать, больше надо знать и уметь.Однажды я побывал в техническом училище, где учатся будущие знатоки роботов. Обычные мальчики и девочки.Училище — маленький завод. Гудят станки. Много разных роботов. Обслуживают свой завод сами ребята. И одновременно приучаются обращаться со сложной техникой.Может быть, и ты, когда подрастешь, тоже захочешь конструировать роботов, управлять ими, «лечить» их. И если ты так решишь, я уверен, никогда об этом не пожалеешь.Г. ЧЕРНЕНКО Рисунки В. Цикоты^ Я ВЕРЮ... ПОВЕСТЬЗенна ХЕНДЕРСОН Рисунки В. ТопковаИ вот я сижу за своим столом, старательно изобразив на лице безмятежность и подчеркнуто расслабив руки, и ни один человек, взглянув на меня, наверно, не догадался бы, какая тяжкая проблема гложет меня. Да и я сама не могла поверить в ее существование. Скорее всего, проблемы такой просто не могло быть. И, тем не менее, мне предстояло разрешить ее. О, у меня было более чем достаточно времени, чтобы найти решение! До 2.15. И стрелки моих часов, как ножницы, неустанно отстригали минуты. 1.45. Что мне делать? Что мне делать, если наступит 2.15, а я не справлюсь с Дисмей? Вот она сидит сейчас рядом с Донной, и ее нечесаные космы торчат совсем близко от сверкающих, ухоженных локонов Донны.Ох, уж эти волосы Дисмей! В то октябрьское утро они бросились мне в глаза еще до того, как я взглянула на ее лицо. Вздохнув по поводу появления моего сорок пятого ученика, я сразу поняла, что она из семьи сезонных рабочих — обездоленное дитя. Почему-то это всегда видно по их волосам. Я взмолилась про себя, чтобы она, по крайней мере, оказалась чистой. И она была чистой — просто до болезненности. Ее руки и лодыжки были шершавыми от цыпок — не от грязи. Обвисшее платье, выгоревшее до едва заметной голубизны, с намеком на прежний цвет вдоль боковых швов и у воротника, было чистым, но невыглаженным. Гладкие, похожие на бесцветную мешковину, волосы как-то безжизненно обрамляли ее тонкое лицо и беспорядочными прядями спадали на плечи. Однако чистый розовый пробор, разделяющий волосы надвое, сохранился с того времени, как они были расчесаны еще мокрыми после мытья.Что ж, я радушно приняла ее в свой первый класс, довольная хотя бы тем, что новый ученик — девочка. Я так устала от постоянного избытка мальчиков! Меня удивило, что с ней пришла ее мать. Обычно в тех краях родители просто показывали детям, как пройти к остановке школьного автобуса, и отправляли в путь легким толчком. Но ее мать была здесь — женщина с удлиненными запястьями и шеей и продолговатым лицом, одетая в джинсы и выгоревшую рубашку из шотландки с булавками вместо пуговиц. Мне показалось, что она старше, чем должна выглядеть мать Дисмей. Ее узкие плечи были перекошены, а ткань рубашки на спине натягивалась крутой выпуклой дугой. Я не могла сказать, являлось ли это следствием изнурительного труда в течение всей жизни, или было врожденным уродством. Ее левая щека запала в том месте, где не хватало зубов, и резкие морщины, пересекающие во всех направлениях ее лицо, напоминали мне трещины, покрывающие тонкий слой высохшей на солнце грязи.— Дисмей? — спросила я. — Как вы пишете его?— Вы учительница, — ответила мать чуть хриплым голосом, словно им пользовались не очень часто. — Пишите его так, как вам хочется. Ее зовут Дисмей Ковен. Ей шесть. Она еще не ходила в школу. Мы были на капусте в Юта.— Мы должны иметь свидетельство о рождении... — заикнулась было я.— Его никогда не было, — кратко ответила миссис Ковен. — Так или иначе, она родилась. В Юта. Когда мы были там на капусте.По моей просьбе она повторила имя, чтобы я смогла уточнить его написание. Месяцем рождения я выбрала ей октябрь, отсчитав назад столько лет, сколько подходило ей по возрасту. Это было обычным делом, только иногда они даже не могли точно назвать месяц — какую культуру собирали в то время — да, но не месяц.Все это время мать стискивала плечи Дисмей обеими руками, а Дисмей просто стояла со спокойным лицом, прижавшись спиной к матери и наблюдая своими тусклыми глазами. Когда я получила всю необходимую информацию, включая тот факт, что Дисмей не станет есть, если ее завтраки не будут бесплатными, мать резко подтолкнула Дисмей ко мне и сказала ей:— Слушайся учительницу. Потом обратилась ко мне:— Учите ее правде. Она — доверчивый ребенок.И пошла прочь, не добавив ни слова и не оглянувшись.Итак, куда мне посадить сорок пятого ученика в классе, рассчитанном на сорок четыре человека? Я быстро пересчитала их. Все дети здесь. Нет ни одного свободного стула. Единственным незанятым местом в комнате была старая табуретка, которую я использовала как подставку, когда мне нужно было забраться повыше, а также усаживала на нее провинившихся в Углу Для Наказанных. Ну, что ж, Банни вполне сможет посидеть чуть подальше от Майкла, да и с табуреткой он знаком достаточно хорошо, так что я поместила его на табуретке у библиотечного стола, а Дисмей усадила рядом с Донной, поручив ей на этот день позаботиться о новенькой.Я дала Дисмей простой и цветные карандаши и другие необходимые принадлежности и предложила ознакомиться с комнатой, но она осталась сидеть там, куда я ее посадила, и сидела вся напряженная и неподвижная так долго, что это начало меня беспокоить. Я подошла к ней и написала печатными буквами ее имя на клочке нашей желтоватой учебной бумаги.— Вот твое имя, Дисмей. Может быть, посмотрим, как тебе удастся написать его? Я помогу тебе.Дисмей взяла у меня карандаш, держа его так, как будто это был кинжал. Для того, чтобы карандаш оказался в ее руке в нужном положении, мне пришлось поставить на соответствующее место каждый ее пальчик. Пока мы смогли написать имя, с нас градом катил пот. Это было похоже на протаскивание сквозь строй букв тяжелого железного стержня. Дисмей не проявила даже и тени удовлетворения, робкого или открытого, свойственного всем начинающим при первой успешной попытке написать свое имя. Она посмотрела на шатающиеся буквы, потом подняла глаза на меня.— Это твое имя, Дисмей, — улыбнулась я ей и произнесла его по буквам.Она снова взглянула на бумагу, карандаш закачался и завертелся в ее руке, пока не оказался опять зажатым как кинжал. Дисмей воткнула кончик карандаша в следующую строчку, и он проткнул бумагу насквозь. Быстрым, виноватым движением она прикрыла рукой дырочку и втянула голову в плечи.Я открыла коробку с цветными карандашами и вытрясла их немного оттуда, чтобы она могла видеть цвета — мне хотелось привлечь ее внимание и заставить повернуть лицо ко мне.— Может быть, ты лучше попробуешь цветными? Или походи по классу и посмотри, что делают другие дети.И я оставила ее, несколько приободренная. По крайней мере, она знала, что строчка предназначена для того, чтобы на ней писать. Это ли не признак зрелости!Весь остаток утра она настороженно просидела, как на насесте, на самом кончике стула, прямая, словно аршин проглотила. На большой перемене Донна самолично увела Дисмей в ванную, а потом на площадку для игр. Затем Донна покорно оставалась подле нее, с тоской наблюдая, как играют другие, пока не пришло время ввести Дисмей в игру и указать ей, что есть ряд девочек и ряд мальчиков.После перемены Дисмей позволила себе расслабиться на короткое время, когда она думала, что я не смотрю. Этого времени хватило ей для того, чтобы провести красным карандашом на бумаге две очень тонкие линии. Затем она просто сидела и таращила на них глаза, видимо, потрясенная результатом своих усилий. Скорее всего, она никогда до этого не держала в руках цветного карандаша.Пришло время ленча, и в столовой она с минуту смотрела в свою тарелку широко открытыми глазами, а потом, зачерпывая ложкой и пальцами, съела все с такой быстротой, что чуть не подавилась.— Хочешь еще? — спросила я.Дисмей посмотрела на меня так, будто я сошла с ума, задавая такой нелепый вопрос. На середине третьей порции она несколько сбавила темп. Теперь, при взгляде на меня, на ее тонкой щеке появлялось какое-то трепетное движение. Это могло быть началом улыбки. Донна показала ей, куда отнести грязную посуду, и отвела на площадку для игр.В этот первый день, после ленча, она в конце концов нарисовала картину — удивительно зрелую, — изображавшую три шатающихся тарелки, полных еды, и кривобокий пакет с молоком, из которого торчала огромная соломинка. По настоянию Донны, она взяла свой красный карандаш и внизу, у края листа, тщательно скопировала с бумажки, на которой было написано ее имя, буквы «Ди», но когда «с» оказалось повернутым наоборот, она прикрыла его все тем же быстрым, виноватым движением руки и просидела неподвижно до конца уроков.Мысль о Дисмей не оставляла меня и после того, как в этот день дети разошлись. Я привыкла к оробевшим, ушедшим в себя детям, до отчаяния напуганным приходом в новую школу, но мне никогда не приходилось сталкиваться с таким сильным проявлением этого, как у Дисмей. Ни слова, ни смеха, ни улыбки, ни даже слез. И такая осторожность — и при этом мать назвала ее доверчивым ребенком! Но в таком случае есть доверчивость и доверие. Доверие тоже может быть негативным. Вполне возможно, Дисмей больше всего верила в то, что нельзя верить в добро, — исключая, быть может, три тарелки, полные до краев едой, и красный карандаш. Ну что ж, для начала не так уж плохо!На следующее утро я почувствовала себя несколько увереннее. В конце концов, вчерашний день был для Дисмей первым днем в новой школе. Точнее, это был вообще ее первый школьный день. А дети удивительно легко приспосабливаются к новой обстановке, как правило.Я огляделась вокруг в поисках Дисмей. Долго искать ее не пришлось. Банни и Майкл загнали ее в угол возле дверей нашего класса. А ведь я должна была предвидеть это! Банни и Майкл были в этом году для меня источником постоянного раздражения. По отдельности они были живыми, способными детьми, намного превышающими средний уровень практически во всем. Но вместе! Вместе они были как уксус и сода, вдохновляя друг друга на самые дьявольские проказы, какие только могут изобрести два шестилетних мальчика. Они, как кремень и огниво, высекали искры, от которых начинал полыхать самый большой пожар несчастий, с которым я когда-либо сталкивалась. Недавно, после пребывания в Периоде Огульного Противодействия, они впали в Младенческий Период, сопровождающийся сосанием большого пальца, младенческим сюсюканьем и младенческим же ревом без единой слезинки — шумом, издаваемым с той же силой, с какой другие дети подражают реву реактивного самолета, грохоту шестизарядного револьвера или трескотне автомата.Эти двое не видели, как я подошла, и я постояла за ними с минуту, любопытствуя, что же они так быстро придумали, чтобы досадить Дисмей.— Это электрические розги, и они специально для девочек, — серьезно изрекал Банни.— Ты становишься во весь рост на качелях, а электрические розги специально для девочек, которые становятся на качелях, — хладнокровно подлил масла в огонь Майкл. — И они здорово больно бьют.— Они могут даже убить тебя, — с удовольствием сказал Банни.— До смерти, — добавил Майкл, делая круглые глаза и скашивая их слегка в сторону Банни, чтобы обменяться с ним своей радостью.Дисмей подняла одно плечо и провела дрожащей рукой по щеке.— Я не знала... — начала она.— Конечно, она не знала, — сурово сказала я. — Банни и Майкл, ну-ка, марш в комнату!Я отперла дверь и загнала их туда. Потом я обняла неподвижную Дисмей за плечи. Сквозь тонкое платье и жиденькую плоть можно было ощутить ее косточки.— Это не так, Дисмей, — сказала я. — Нет никаких электрических розог. Такого вообще не существует. Они просто дразнили тебя. Но у нас действительно есть правило — не вставать во весь рост на качелях. Ты можешь выпасть и разбиться. Вот сюда идет Донна. Ты пойди поиграй с ней, и она расскажет о наших правилах. И не верь Банни и Майклу, когда они говорят тебе что-нибудь плохое. Они просто пытаются дурачить тебя.Войдя в комнату, я предстала перед двумя грешниками, не испытывающими ни малейшего угрызения совести.— Вы плохо поступили по отношению к Дисмей, — сказала я. — А ведь она наша новая ученица. Неужели вы хотите, чтобы она подумала, что мы тут, в нашей школе, все такие злые?Они не удостоили меня ответом, если не считать тонкого хихиканья Банни, к которому он обычно прибегал, когда чувствовал некоторую растерянность.— Кроме того, вы ведь сказали ей неправду.— Мы просто играли, — сказал Майкл, обмениваясь косыми взглядами с Банни.— Говорить неправду — не лучший способ позабавиться, — напомнила я им.— Мы просто играли, — повторил Майкл, в то время как Банни обратился за помощью к своему большому пальцу.— Но Дисмей не знала, что вы только играли, — возразила я. — Она думала, что вы говорили правду.— Мы только играли, — сказал Банни, не вынимая палец изо рта.После того, как мы обсудили этот вопрос еще и еще раз, я сурово отправила их из комнаты. Эта парочка с визгом побежала прочь. На бегу, держась за свои джинсы пониже спины, они выкрикивали:— Мы получили взбучку! Электрическими розгами! Ой-ой! Ой-ой!Сердце мое упало. У меня возникло предчувствие, что Младенческий Период готов уступить свое место Периоду Насмешек Над Дисмей.Дисмей медленно входила в жизнь класса. Она начала работать вместе с классом, с легкостью догнав детей, пришедших в школу за месяц до нее. Одним махом расправившись с долгими и краткими гласными, она настигла нас на первых согласных. Дисмей показала способности к рисованию и живописи. Арифметика и чтение ровным потоком вливались в нее — и оставались там, вместо того, чтобы ослабевать и уходить, как это бывает со многими детьми. Но вся классная работа тускнела и становилась для Дисмей пустяком по сравнению с чудом того часа, когда я читала им сказки. Именно после первых нескольких чтений сказок, которые я устраивала сразу после обеденного перерыва, мне стало ясно, что имела в виду мать Дисмей, назвав ее доверчивым ребенком.Дисмей безгранично верила в абсолютную правдивость каждой сказки, которую ей приходилось слышать. Она была беспредельно доверчивой.Трудно объяснить разницу между тем, чем была сказка для нее и для остального класса. Другие всем сердцем верили в сказку во время чтения и без малейших колебаний отбрасывали ее, когда она заканчивалась. Но от Дисмей во время чтения исходило такое сильное чувство страстного приятия — и признания, — что временами меня чуть ли не мороз подирал по коже. Иногда мы разыгрывали сказки в лицах, и эта ее вера проявлялась с такой силой, что, когда Дисмей исполняла роль живущего под мостом тролля в сказке «Сердитый козел Билли», даже Банни бледнел и, очертя голову, проносился через мост, забывая, что он, Большой козел Билли, должен расхаживать с важным видом. И он наотрез отказался вернуться и убить тролля.Но эта доверчивость сослужила ей плохую службу, сделав ее полностью уязвимой для Банни и Майкла. Среди прочих несчастий они заставили ее поверить в то, что в ящике на крыше столовой, где помещалась сирена воздушной тревоги, живет лев. И когда как-то приехала машина гражданской обороны и на один миг включила сирену, чтобы проверить ее исправность, Дисмей, задыхаясь, с побелевшими от ужаса глазами, умчалась в комнату, слишком испуганная для того, чтобы даже закричать. Полдня она неподвижно просидела там с мокрым от слез лицом, несмотря на все мои попытки переубедить ее.Затем, в какой-то из дней я обнаружила ее горько рыдающей у тротуара, хотя в это время она должна была находиться в классе. Слезы беззвучно лились из ее глаз, в то время как она, содрогаясь от отчаяния, терла рукой тротуар.— Что случилось, Дисмей? — спросила я, присев на корточки подле нее, чтобы лучше видеть ее лицо. — Чем ты занимаешься?— Моя мама, — выдохнула она, — я покалечила мою маму!— Что такое ты говоришь? — спросила я в замешательстве.— Я наступила на трещину, — всхлипывая, сказала она. — Я не хотела, но Банни толкнул меня. И теперь у моей мамы сломана спина! Можете вы исправить сломанную спину? Это очень дорого стоит?— О, Дисмей, миленькая! — воскликнула я, разрываясь между жалостью и раздражением. — Я же говорила, чтобы ты не верила Банни. «Как по трещине пройдешь — маме спину перебьешь» — это ведь неправда! Это же просто такая песенка, которую любят распевать дети. На самом деле это не так!В конце концов я уговорила Дисмей оставить тротуар, но она явно была сама не своя весь остаток дня и вылетела, как пуля, из комнаты после окончания уроков, словно ей не терпелось скорее попасть домой, чтобы убедиться, что там все в порядке.Занятия в школе шли своим чередом, и от сказок мы перешли к книгам про страну Оз. Теперь на часе для чтения я сидела постоянно окруженная разлившимся у моих ног морем удивленных лиц, заново переживая вместе с ними очарование, испытанное мною тогда, когда я впервые услышала эти истории. И Дисмей так твердо верила в каждое услышанное от меня слово, что Майкл и Банни заставляли ее, охваченную ужасом, спасаться бегством каждый раз, когда пыльный вихрь проносился по площадке для игр. Наконец я вынуждена была решительно вмешаться в это дело, когда увидела, как Майкл борется с отчаянно молчавшей Дисмей, пытаясь разжать ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в окружающий площадку забор, чтобы вихрь не смог поднять ЕЕ и унести ЕЕ через Мертвую Пустыню в лапы Злой Колдуньи Запада.После этого Майкл обнаружил, что его джинсы — не такая уж хорошая защита от ракетки для пинг-понга, которая считалась самым суровым орудием физического наказания в нашем классе. Ему также пришлось, несмотря на полученную трепку, провести полдня в Изоляции вне классной комнаты, просидев в одиночестве на ступеньках у дверей; но самым тяжким было общее наказание, которому подвергся он вместе с Банни. Им было запрещено играть друг с другом три дня. Вид их удрученных, поникших фигур навевал уныние на всю площадку, и даже Дисмей простила их задолго до конца срока.Но проявленное мягкосердечие сделало ее еще более уязвимой для этих маленьких дьяволят, когда они в конце концов снова взялись за свое.Мы закончили первую книгу о стране Оз и с восторгом принялись за первую часть «Магии страны Оз», и вот тут-то мы на него и наткнулись! Прямо на девятнадцатой странице! Мы все торжественно на него посмотрели. Мы написали его на доске. Мы с благоговением созерцали его. НАСТОЯЩЕЕ ЖИВОЕ МАГИЧЕСКОЕ СЛОВО! И теперь, чтобы уметь заниматься настоящей магией, нам оставалось всего лишь научиться произносить его.Но вот здесь как раз и была загвоздка. Мы еще раз рассмотрели слово. ПИРЗКХГЛ. Мы проанализировали его. Все его буквы были известны, но в нем не имелось гласных, за исключением И. Как можно произнести слово, в котором столько гласных и которое не делилось на слоги? Конечно же, такое длинное слово должно было иметь более чем один слог!— Впрочем, мы должны проявлять осторожность даже при попытке произнести это слово, — предупредила я. — Потому что, если вы найдете правильный способ произносить его, вы сможете — ну, вот здесь написано: «...превратить любого человека в зверя, птицу или рыбу, или во что угодно и наоборот, как только вы узнаете, как произносить это магическое слово».— Вы сможете даже превращать самих себя. Разве не было бы забавным на некоторое время стать птицей? Но вот о чем нужно как следует подумать. Птицы умеют говорить в стране Оз, но могут ли они говорить здесь?Ответом было торжественное единодушное «нет» — если не считать попугаев и скворцов.— Так что, если вы превратите себя в птицу, вы не сможете снова превратить себя в человека. Вам придется оставаться птицей до тех пор, пока кто-нибудь не скажет магическое слово за вас. Так что лучше будьте поосторожнее, если вы научитесь произносить его.— А как ВЫ его произносите, учительница? — спросила Донна.— Мне никогда это не удавалось, — со вздохом сказала я. — Каждый раз, когда я дохожу до этого слова, мне приходится произносить его по буквам, так как я не могу произнести его правильно. Может быть, когда-нибудь я научусь этому. И вот ТОГДА, когда у нас наступит Тихий Час, я превращу вас всех в пасхальные яйца, и в нашем классе будет настоящий Тихий Час!Посмеявшись, дети вернулись к своим партам, и мы приготовились к нашим послеобеденным занятиям. Но сначала большинство детей склонилось над партами, старательно копируя с доски слово ПИРЗКХГЛ, чтобы унести его домой в надежде на то, что кто-нибудь поможет им научиться произносить его. Все было, как обычно, — смеющиеся дети, наполовину верящие в удивительные способности слова, и торжественная напряженность Дисмей, склонившейся над клочком бумаги и старательно переписывавшей слово, шевеля губами.А дело «Банни и Майкл против Дисмей» все продолжалось. Я посоветовалась с родителями мальчиков, но мы не смогли придумать ничего путного, что могло бы остановить их. Казалось, существовала какая-то непреодолимая сила, подстрекавшая мальчиков, несмотря на все наши попытки справиться с ними. Иногда приходится сталкиваться с такими вещами, как конфликт индивидуальностей — а иногда и союз индивидуальностей, — которые невозможно объяснить. Я пыталась решить эту проблему с позиции Дисмей, настаивая на том, чтобы она каждый раз, когда мальчики будут пытаться оплести ее очередной басней, рассказывала мне об этом прежде, чем окончательно поверить им; но Дисмей была слишком наивным ребенком, чтобы распознать пускаемое ими в ход коварство. Пробовала я и игнорировать всю эту ситуацию, полагая, что создаю ее сама, признавая ее существование. Но рыдавшая несколько раз в моих руках Дисмей убедила меня в ее реальности.И вот пришел вчерашний день. Это был холодный день, с неистовым ветром, пронизывающим до костей, несмотря на безоблачное небо — в такой день не очень-то поиграешь после ленча на площадке. Мы сказали детям, чтобы они побегали и поиграли минут пятнадцать после того, как мы вышли из столовой, а потом на оставшуюся часть перерыва зашли в дом. Я дрожала в своем свитере и жакете, щурясь от потока солнечного света, который, казалось, делал порывы проносившегося над площадкой холодного, хлесткого ветра еще холоднее. Дети, взвизгивая от возбуждения и ощущения свободы, носились взад и вперед наперегонки с ветром, играя в сумасшедшую игру — пятнашки, заключающуюся в том, что все становятся в круг и кто-нибудь начинает считать: «Джинджер, Финджер, Ливерпуль. К нам приехал мастер Гулль. Будет шить он и кроить, а тебе пора водить!», после чего они, как безумные, разбегаются во всех направлениях от того, на кого упало последнее слово.Однако энергии некоторых из наших подопечных хватило ненадолго, и когда я увидела, как Трееса и Ханнери забились в угол, дрожа от холода в своих потрескавшихся, не по размеру, башмаках, и плотнее закутываясь в изорванные свитера, я поднесла к губам свисток, давая команду на возвращение в класс.Крики и шум в конце концов сменились долгожданным сдержанным гулом Тихого Часа, и я позволила себе вздохнуть и расслабиться. Автоматически исключая тех, кто в этот день отсутствовал, я быстро пересчитала их и тут же, вздрогнув от неожиданности, снова проверила, кто есть в классе.— Где Дисмей? — спросила я. Последовало долгое молчание.— Знает ли кто-нибудь, где Дисмей?— Мы с ней были в комнате отдыха, — сказала Донна. — Она боится ходить туда одна. Она думает, что внизу, в кочегарке живет дракон, и поэтому боится ходить одна по лестнице.— Дак она играла с нами в пятнашки, — сказал со своим вечным сопением Ханнери.— Может, она пошла на большую площадку, — предположила Трееса. — Нам не велят играться на большой площадке, — целомудренно добавила она.И тут я услышала тонкое, смущенное хихиканье Банн^ БАРАБАН № 1 ЖУРНАЛ ЮНКОРОВ ПЕЧАТАЕТ ТВОИ ЗАМЕТКИ, СТИХИ, РИСУНКИ Революционный держим шаг! Слушайте все! Вообще-то возраст у меня уже комсомольский, но так получилось, что в комсомол я еще не вступил и хожу в школу в пионерском галстуке. Однажды ко мне подошел мой одноклассник Олег:— А тебе не стыдно ходить в галстуке?— Нет, — ответил я. — А почему мне должно быть стыдно?— Просто никто в восьмом классе в галстуке уже не ходит. А ты что — маленький?— Но разве пионерский галстук носят только маленькие? А как быть с пионервожатыми, например?Олег замялся, ничего не мог ответить. А я задумался: почему некоторые ребята стыдятся носить пионерский галстук? Неужели взрослость измеряется тем, что ты носишь или не носишь галстук, «фирменную» одежду? Разве быть взрослым — значит быть развязным, курить, красиво выражаться?

www.ronl.ru

Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Гаргантюа и Пантагрюэль (Gargantua et Pantagruel)

Роман (кн. 1–4, 153З–1552; кн. 5, опубл. 1564; полное авторство кн. 5 спорно)

Франсуа Рабле (Francois Rabelais) 1494-1553

Французская литература

О. Э. Гринберг

Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции. Книга, полная пантагрюэлизма

Обращаясь к достославным пьяницам и досточтимым венерикам, автор приглашает их развлекаться и веселиться, читая его книгу, и просит не забыть за него выпить.

Отца Гаргантюа звали Грангузье, этот великан был большой шутник, всегда пил до дна и любил закусить солененьким. Он женился на Гаргамелле, и она, проносив ребенка во чреве 11 месяцев, объелась на празднике требухой и родила сына-богатыря, который вышел у нее через левое ухо. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что Вакх вышел из бедра Юпитера, а Кастор и Поллукс — из яйца, снесенного и высиженного Ледой. Младенец сразу же заорал: «Лакать! Лакать!» — на что Грангузье воскликнул: «Ну и здоровенная же она у тебя!» («Ке гран тю а!» ) — имея в виду глотку, и все решили, что раз это было первое слово отца при рождении сына, то его и надо назвать Гаргантюа. Младенцу дали тяпнуть винца и по доброму христианскому обычаю окрестили. Ребенок был весьма смышленым и, когда ему шел шестой год, уже знал, что лучшая в мире подтирка — пушистый гусенок. Мальчика стали учить грамоте. Его наставниками были Тубал Олоферн, затем Дурако Простофиль, а потом Понократ. Продолжать образование Гаргантюа отправился в Париж, где ему приглянулись колокола собора Богоматери; он унес их к себе, чтобы повесить на шею своей кобыле, и его с трудом удалось уговорить вернуть их на место. Понократ позаботился о том, чтобы Гаргантюа не терял времени даром и занимался с ним даже тогда, когда Гаргантюа умывался, ходил в отхожее место и ел. Однажды лернейские пекари везли в город лепешки. Пастухи Гаргантюа попросили продать им часть лепешек, но пекари не захотели, тогда пастухи отобрали у них лепешки силой. Пекари пожаловались своему королю Пикрохолу, и Пикрохолово воинство напало на пастухов. Грангузье пытался уладить дело миром, но безуспешно, поэтому он призвал на помощь Гаргантюа. По пути домой Гаргантюа и его друзья разрушили вражеский замок на берегу речки Вед, и весь остаток пути Гаргантюа вычесывал из волос ядра Пикрохоловых пушек, оборонявших замок.

Когда Гаргантюа прибыл в замок отца, в его честь был устроен пир. Повара Оближи, Обглодай и Обсоси показали свое искусство, и угощение было таким вкусным, что Гаргантюа вместе с салатом невзначай проглотил шестерых паломников — по счастью, они застряли у него во рту, и он выковырял их зубочисткой. Грангузье рассказал о своей войне с Пикрохолом и очень хвалил брата Жана Зубодробителя — монаха, одержавшего победу при защите монастырского виноградника. Брат Жан оказался веселым собутыльником, и Гаргантюа с ним сразу подружился. Доблестные воины снарядились в поход. В лесу они наткнулись на разведку Пикрохола под командой графа Улепета. Брат Жан наголову разбил ее и освободил паломников, которых разведчики успели взять в плен. Брат Жан захватил военачальника Пикрохолова войска Фанфарона, но Грангузье отпустил его, Вернувшись к Пикрохолу, Фанфарон стал склонять короля к миру с Грангузье, которого считал теперь самым порядочным человеком на свете, и заколол шпагой Бедокура, назвавшего его предателем. За это Пикрохол велел своим лучникам разорвать фанфарона на части. Тогда Гаргантюа осадил Пикрохола в Ларош-Клермо и разбил его армию. Самому Пикрохолу удалось бежать, и по дороге старая колдунья нагадала ему, что он снова станет королем, когда рак свистнет. Говорят, теперь он живет в Лионе и всех спрашивает, не слыхать ли, чтобы где-нибудь свистнул рак, — видно, все надеется вернуть свое королевство. Гаргантюа был милостив с побежденными и щедро одарил соратников. Для брата Жана он построил Телемское аббатство, не похожее ни на какое другое. Туда допускали и мужчин и женщин — желательно молодых и красивых. Брат Жан отменил обет целомудрия, бедности и послушания и провозгласил, что каждый имеет право сочетаться браком, быть богатым и пользоваться полной свободой. Устав телемитов состоял из единственного правила: делай что хочешь.

Пантагрюэль, король дипсодов, показанный в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими деяниями и подвигами, сочинение покойного магистра Алькофрибаса, извлекателя квинтэссенции

В возрасте пятисот двадцати четырех лет Гаргантюа прижил сына со своей женой Бадбек, дочерью короля утопии. Ребенок был таким огромным, что его мать умерла родами. Он появился на свет во время великой засухи, поэтому получил имя Пантагрюэль («панта» по-гречески означает «все», а «грюэль» на языке агарян означает «жаждущий»). Гаргантюа очень скорбел о смерти жены, но потом решил: «Надо поменьше плакать и побольше пить!» Он занялся воспитанием сына, который был таким силачом, что еще лежа в колыбели разорвал медведя на части. Когда мальчик подрос, отец отправил его учиться. По пути в Париж Пантагрюэль встретил лимузинца, который говорил на такой смеси ученой латыни с французским, что невозможно было понять ни слова. Впрочем, когда рассерженный Пантагрюэль схватил его за горло, лимузинец со страху завопил на обычном французском языке, и тогда Пантагрюэль отпустил его. Прибыв в Париж, Пантагрюэль решил пополнить свое образование и стал читать книги из библиотеки святого Виктора, такие, как «Щелкание приходскими священниками друг друга по носу», «Постоянный альманах для подагриков и венериков» и т. п. Однажды Пантагрюэль встретил во время прогулки рослого человека, избитого до синяков. Пантагрюэль поинтересовался, какие приключения довели незнакомца до столь плачевного состояния, но тот на все вопросы отвечал на разных языках, и Пантагрюэль ничего не мог понять. Только когда незнакомец заговорил наконец по-французски, Пантагрюэль понял, что зовут его Панург и прибыл он из Турции, где был в плену. Пантагрюэль пригласил Панурга в гости и предложил свою дружбу.

В это время шла тяжба между Лижизадом и Пейвино, дело было до того темное, что суд «так же свободно в нем разбирался, как в древневерхненемецком языке». Было решено обратиться за помощью к Пантагрюэлю, который прославился на публичных диспутах. Он первым делом велел уничтожить все бумаги и заставил жалобщиков изложить суть дела устно. Выслушав их бессмысленные речи, он вынес справедливый приговор: ответчик должен «доставить сена и пакли на предмет затыкания гортанных прорех, перекрученных устрицами, пропущенными через решето на колесиках». Все были в восторге от его мудрого решения, включая обе тяжущиеся стороны, что бывает крайне редко. Панург рассказал Пантагрюэлю, как он был в плену у турок. Турки посадили его на вертел, нашпиговав салом, как кролика, и начали жарить, но поджариватель заснул, и Панург, изловчившись, бросил в него головешку от костра. Начался пожар, который спалил весь город, а Панург счастливо спасся и даже уберегся от собак, бросая им куски сала, которыми был нашпигован.

Великий английский ученый Таумаст прибыл в Париж, чтобы повидать Пантагрюэля и подвергнуть испытанию его ученость. Он предложил вести диспут так, как это намеревался сделать в Риме Пико делла Мирандола, — молча, знаками. Пантагрюэль согласился и всю ночь готовился к диспуту, читая Беду, Прокла, Плотина и других авторов, но Панург, видя его волнение, предложил заменить его на диспуте. Представившись учеником Пантагрюэля, Панург отвечал англичанину так лихо — вынимал из гульфика то бычье ребро, то апельсин, свистел, пыхтел, стучал зубами, выделывал руками разные фортели, — что без труда одолел Таумаста, который сказал, что слава Пантагрюэля недостаточна, ибо не соответствует и тысячной доле того, что есть в действительности. Получив известие о том, что Гаргантюа унесен в страну фей, и о том, что, проведав об этом, дипсоды перешли границу и опустошили утопию, Пантагрюэль срочно покинул Париж.

Вместе с друзьями он уничтожил шестьсот шестьдесят вражеских рыцарей, затопил своей мочой вражеский лагерь, а потом разгромил великанов под предводительством Вурдалака. В этой битве погиб наставник Пантагрюэля Эпистемон, но Панург пришил ему голову на место и оживил. Эпистемон рассказал, что был в аду, видел чертей, беседовал с Люцифером и хорошенько подзакусил. Он видел там Семирамиду, которая ловила вшей у бродяг, папу Сикста, который лечил от дурной болезни, и многих других: все, кто на этом свете были важными господами, влачат жалкое и унизительное существование на том, и наоборот. Эпистемон сожалел, что Панург так быстро вернул его к жизни, ему хотелось подольше побыть в аду. Пантагрюэль вступил в столицу амавротов, женил их короля Анарха на старой шлюхе и сделал его продавцом зеленого соуса. Когда Пантагрюэль со своей ратью ступил в землю дипсодскую, дипсоды обрадовались и поспешили сдаться. Одни лишь альмироды заупрямились, и Пантагрюэль приготовился к наступлению, но тут пошел дождь, его воины затряслись от холода, и Пантагрюэль накрыл свое войско языком, чтобы защитить от дождя. Рассказчик этих правдивых историй укрылся под большим лопухом, а оттуда прошел по языку и угодил Пантагрюэлю прямо в рот, где провел больше полугода, а когда вышел, то рассказал Пантагрюэлю, что все это время ел и пил то же, что и он, «взимая пошлину с самых лакомых кусков, проходивших через его глотку».

Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля, сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины

Покорив Дипсодию, Пантагрюэль переселил туда колонию утопийцев, чтобы возродить, украсить и заселить этот край, а также привить дипсодам чувство долга и привычку к послушанию. Панургу он пожаловал замок Рагу, дававший как минимум 6789106789 реалов ежегодного дохода, а часто и больше, но Панург за две недели растратил все свои доходы на три года вперед, причем не на какие-нибудь пустяки, а исключительно на попойки и пирушки. Он обещал Пантагрюэлю выплатить все долги к греческим календам (то есть никогда), ибо жизнь без долгов — не жизнь. Кто, как не заимодавец, денно и нощно молится о здоровье и долголетии должника. Панург стал подумывать о женитьбе и спросил совета у Пантагрюэля. Пантагрюэль согласился со всеми его доводами: и с теми, которые за женитьбу, и с теми, которые против, так что вопрос остался открытым. Они решили погадать по Вергилию и, раскрыв книгу наугад, прочли, что там написано, но совершенно по-разному истолковали цитату. То же произошло и тогда, когда Панург рассказал свой сон. По мнению Пантагрюэля, сон Панурга, как и Вергилий, сулил ему быть рогатым, битым и обобранным, Панург же видел в нем предсказание счастливой семейной жизни. Панург обратился к панзуйской сивилле, но и пророчество сивиллы они поняли по-разному. Престарелый поэт Котанмордан, женатый на Сифилитии, написал стихотворение, полное противоречий: «Женись, вступать не вздумай в брак. / <...> Не торопись, но поспешай. / Беги стремглав, замедли шаг. / Женись или нет» и т. д. Ни Эпистемон, ни ученый муж Триппа, ни брат Жан Зубодробитель не смогли разрешить обуревавших Панурга сомнений, Пантагрюэль призвал на совет богослова, лекаря, судью и философа. Богослов и лекарь посоветовали Панургу жениться, если ему этого хочется, а по поводу рогов богослов сказал, что это уж как Богу будет угодно, а лекарь — что рога естественное приложение к браку. Философ на вопрос, жениться Панургу или нет, ответил: «И то и другое», а когда Панург его переспросил: «Ни то ни другое». На все вопросы он дал столь уклончивые ответы, что в конце концов Панург воскликнул: «Я отступаюсь... я зарекаюсь... я сдаюсь. Он неуловим». Пантагрюэль отправился за судьей Бридуа, а его друг Карпалим — за шутом Трибуле. Бридуа в это время находился под судом. Ему было предъявлено обвинение, что он вынес несправедливый приговор с помощью игральных костей. Бридуа, щедро уснащая свою речь латинскими цитатами, оправдывался тем, что уже стар и плохо видит выпавшее количество очков. Пантагрюэль произнес речь в его защиту, и суд под председательством Суесловя оправдал Бридуа. Загадочную фразу шута Трибуле Пантагрюэль и Панург, как водится, поняли по-разному, но Панург обратил внимание, что шут сунул ему пустую бутылку, и предложил совершить путешествие к оракулу Божественной Бутылки. Пантагрюэль, Панург и их друзья снарядили флотилию, нагрузили корабли изрядным количеством чудо-травы пантагрюэлион и приготовились к отплытию.

Книга четвертая

Корабли вышли в море. На пятый день они встретили судно, плывшее из Фонарии. На борту его были французы, и Панург повздорил с купцом по прозвищу Индюшонок. Чтобы проучить забияку купца, Панург за три турских ливра купил у него одного барана из стада на выбор; выбрав вожака, Панург бросил его за борт. Все бараны стали прыгать в море вслед за вожаком, купец старался помешать им, и в результате один из баранов увлек его за собой в воду и купец утонул. В Прокурации — на земле прокуроров и ябедников — путешественникам не предложили ни поесть, ни попить. Жители этой страны добывали себе деньги на пропитание диковинным способом: они оскорбляли какого-нибудь дворянина до тех пор, пока он не выйдет из терпения и не изобьет их, — тогда они требовали с него кучу денег под страхом тюремного заключения.

Брат Жан спросил, кто хочет получить двадцать золотых экю за то, чтобы его дьявольски избили. От желающих отбою не было, и тот, кому посчастливилось получить взбучку от брата Жана, стал предметом всеобщей зависти. После сильной бури и посещения острова макреонов корабли Пантагрюэля прошли мимо острова Жалкого, где царствовал Постник, и приплыли на остров Дикий, населенный заклятыми врагами Постника — жирными Колбасами. Колбасы, принявшие Пантагрюэля и его друзей за воинов Постника, устроили им засаду. Пантагрюэль приготовился к бою и назначил командовать сражением Колбасореза и Сосисокромса. Эпистемон заметил, что имена полководцев внушают бодрость и уверенность в победе. Брат Жан построил огромную «свинью» и спрятал в нее целое войско отважных поваров, как в Троянского коня. Бой окончился полным поражением Колбас и появлением в небе их божества — огромного серого хряка, сбросившего на землю двадцать семь с лишним бочек горчицы, являющейся целебным бальзамом для Колбас.

Посетив остров Руах, жители которого ничего не ели и не пили, кроме ветра, Пантагрюэль и его спутники высадились на острове папефигов, порабощенных папоманами за то, что один из его обитателей показал фигу портрету папы. В часовне этого острова в купели лежал человек, а три священника стояли вокруг и заклинали бесов. Они рассказали, что этот человек пахарь. Однажды он вспахал поле и засеял его полбой, но на поле пришел чертенок и потребовал свою долю. Пахарь договорился поделить с ним урожай пополам: чертенку — то, что под землей, а крестьянину — то, что сверху. Когда пришло время собирать урожай, пахарю достались колосья, а чертенку — солома. На следующий год чертенок выбрал то, что сверху, но пахарь посеял репу, и чертенок вновь остался с носом. Тогда чертенок решил царапаться с пахарем с условием, что побежденный теряет свою часть поля. Но когда чертенок пришел к пахарю, его жена с рыданиями рассказала ему, как пахарь для тренировки царапнул ее мизинцем и всю разодрал. В доказательство она задрала юбку и показала рану между ног, так что чертенок почел за лучшее убраться восвояси. Покинув остров папефигов, путешественники прибыли на остров папоманов, жители которого, узнав, что они видели живого папу, приняли их как дорогих гостей и долго расхваливали им изданные папой Священные Декреталии. Отплыв от острова папоманов, Пантагрюэль и его спутники услышали голоса, конское ржание и другие звуки, но, сколько они ни озирались по сторонам, никого не увидели. Лоцман объяснил им, что на границе Ледовитого моря, где они плыли, минувшей зимой произошло сражение. Слова и крики, звон оружия и конское ржание замерзли в воздухе, а теперь, когда зима прошла, оттаяли и стали слышны. Пантагрюэль бросал на палубу пригоршни разноцветных слов, среди которых оказались даже ругательства. Вскоре Пантагрюэлева флотилия прибыла на остров, которым правил всемогущий мессер Гастер. Жители острова, приносили в жертву своему богу всякую снедь, начиная от хлеба и кончая артишоками. Пантагрюэль выяснил, что не кто иной, как Гастер, изобрел все науки и искусства: земледелие — для того, чтобы растить зерно, военное искусство и оружие — чтобы защищать зерно, медицину, астрологию и математику — чтобы хранить зерно. Когда путешественники проплыли мимо острова воров и разбойников, Панург спрятался в трюме, где принял пушистого котищу Салоеда за черта и обмарался от страха. Потом он утверждал, что ничуть не испугался и что он такой молодец против овец, каких свет не видел.

Книга пятая

Путешественники приплыли на остров Звонкий, куда их пустили только после четырехдневного поста, оказавшегося ужасным, ибо в первый день они постились через пень-колоду, во второй — спустя рукава, в третий — во всю мочь, а в четвертый — почем зря. На острове жили только птицы: клирцы, священцы, инокцы, епископцы, кардинцы и один палец. Они пели, когда слышали звон колокола. Посетив остров железных изделий и остров плутней, Пантагрюэль и его спутники прибыли на остров Застенок, населенный безобразными чудовищами — Пушистыми Котами, которые жили взятками, потребляя их в немереных количествах: к ним в гавань приходили целые корабли, груженные взятками. Вырвавшись из лап злых котов, путешественники посетили еще несколько островов и прибыли в гавань Матеотехнию, где их проводили во дворец королевы Квинтэссенции, которая не ела ничего, кроме некоторых категорий, абстракций, вторичных интенций, антитез и т. п. Прислужники ее доили козла и сливали молоко в решето, ловили сетями ветер, по одежке протягивали ножки и занимались прочими полезными делами. В конце путешествия Пантагрюэль и его друзья прибыли в Фонарию и высадились на острове, где находился оракул Бутылки. Фонарь проводил их в храм, где их провели к принцессе Бакбук — придворной даме Бутылки и верховной жрице при всех ее священнодействиях. Вход в храм Бутылки напомнил автору повествования разрисованный погребок в его родном городе Шиноне, где бывал и Пантагрюэль. В храме они увидели диковинный фонтан с колоннами и изваяниями. Струившаяся из него влага показалась путешественникам холодной ключевой водой, но после сытной закуски, принесенной для того, чтобы прочистить гостям нёбо, напиток показался каждому из них именно тем вином, которое он любил больше всего. После этого Бакбук спросила, кто хочет услышать слово Божественной Бутылки. Узнав, что это Панург, она увела его в круглую часовню, где в алебастровом фонтане лежала наполовину погруженная в воду Бутылка. Когда Панург пал на колени и пропел ритуальную песню виноградарей, Бакбук что-то бросила в фонтан, отчего в Бутылке послышался шум и раздалось слово: «Тринк». Бакбук достала книгу в серебряном переплете, оказавшуюся бутылкой фалернского вина, и велела Панургу осушить ее единым духом, ибо слово «тринк» означало «пей». На прощание Бакбук вручила Пантагрюэлю письмо к Гаргантюа, и путешественники отправились в обратный путь.

www.referatmix.ru

Реферат - Черты гуманизма в произведении Ф.Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

Один из величайших писателей эпохи Возрождения, француз Франсуа Рабле(1494-1553) родился в Шиноне (Турень) в семье зажиточного землевладельца и адвоката. Рано был отдан в монастырь Францисканского ордена, где получил сан священника в 1524 году. Но в результате враждебного отношения францисканцев к изучению греческого языка Рабле добился разрешения перейти в Бенедиктский орден. В 1530 году он переселился в Лион, где изучал медицину и стал врачом местной больницы.

Однажды ему в руки попала народная книга «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа» Это издание навело Рабле на мысль написать роман под названием «Гаргантюа и Пантагрюэль". Четыре книги романа увидели свет в 1532-1552 гг. Заключительная пятая книга появилась уже после смерти автора в 1564 г. Вероятно, что ее написал не сам Рабле, но кто-то из его последователей, располагавший набросками и черновиками, оставленными великим гуманистом.

В первой книге писатель призывает читателя не делать скоропалительных выводов из «потешных заглавий некоторых книг», а вникнуть в суть дела, потому то «к творениям рук человеческих так легкомысленно относиться нельзя». Он предлагает «истолковать в более высоком смысле все то, что, как вам могло случайно показаться, автор сказал спроста».

«Книга, полная Пантагрюэлизма» — так называет первую книгу Рабле, несмотря на то, что вся книга посвящена описанию жизни, друзей и родителей Гаргантюа, отца Пантагрюэля. Когда землекопы нашли склеп, содержащий родословную Гаргантюа, на его крышке была надпись “Hic bibitur ”, что означало “Здесь пьют”. Безусловно, можно сказать, что эта фраза сопровождает Гаргантюа на протяжении всей повести.

Действительно, основное действие начинается с большого пира, во время которого и рождается младенец, при виде которого его отец, Грангузье, восклицает: «Ке гран тю а!», имея в виду глотку ребенка, первыми словами которого были: «Лакать» Лакать! Лакать!» С первых же минут читатель попадает в атмосферу веселья и беззаботности пирующих, потому что «Вечная жизнь для меня в вине, вино — вот моя вечная жизнь!» — таков девиз не просто одного из празднующих, но и всех присутствующих на пиру.

Дальнейшее действие фокусируется на жизни и учебе Гаргантюа. В начале Грангузье замечает, что «ум его заключает в себе нечто божественное, до того он остер, тонок, глубок и ясен; его надобно только обучить всем наукам, и он достигнет высшей степени мудрости». Поэтому в его учители берут «великого богослова», магистра Тубала Олоферна, с которым Гаргантюа сумел выучить азбуку в обратном порядке за 5 лет и 3 месяца, прочитал много средневековых учебников «с комментариями Пустомелиуса, Оболтуса, Прудпруди, Галео, Жана Теленка, Грошмуцена и пропасть других». А после смерти богослова «его сменил еще один старый хрен, магистр Дурако Простофиль»…

В лице этих учителей Рабле высмеивает распространенный метод образования – чтение «умных» учебников и монотонное зубрение азбуки, пренебрежение физическим развитием человека и познания окружающего мира. Говорящие фамилии: Пустомелиус, Оболтус и т. д. раскрывают читателю отношение Рабле к такому образованию, а гротескные замечания усиливают нелепость и глупость таких методов науки.

Между делом Грангузье стал замечать, что от такого обучения его сын все больше тупеет и «час от часу становится рассеяннее и бестолковее». Франсуа Рабле описывает распорядок дней Гаргантюа, показывая как бестолково он проводит свое время.

Путем долгих раздумий, Грангузье делает учителем Гаргантюа мудрого Понократа, который превращает его в очень образованного, культурного и всесторонне-развитого человека, путем того, что очищает его мозг от «всякой скверны» и заставляет забыть все, чему учили его прошлые преподаватели. Понократ применил специальную методу, «благодаря которой у Гаргантюа не пропадало зря ни одного часа». Вместе с Понократом Гаргантюа читает произведения Плиния, Афинея, Диоскорида, Юлия Поллукса, Галена, Порфирия, Оппиана, Полибия, Гелиодора, Аристотеля, Элиана и других. Также Гаргантюа развивается и в точных науках, и в физической культуре.

В лице Понократа Рабле подразумевает ученого-гуманиста и показывает, какая большая разница между людьми и двумя методами образования: первый способ, распространенный, подразумевает собой заучивание правил и законов, а второй раскрывает возможности человека, дает ему развиться в полной мере.

Понократ везет Гаргантюа в Париж, где тот снимает огромные колокола с собора Парижской Богоматери. Но пока Гаргантюа занимается в Париже, на земли его отца вследствие небольшого инцидента нападает Пикрохол, сосед Грангузье. Пикрохол представляет собой нелепого и жадного человека. Он воображает себя великим предводителем наподобие Александра Македонского, его советники предлагают ему грандиозные планы и он с радостью мечтает о славе, не задумываясь о своих возможностях.

В результате Пикрохол оказывается побежденным и теряет все владения и власть. Но Гаргантюа великодушно обходится с побежденными, а добрый Грангузье щедро одаривает победителей. Учителям Гаргантюа он дарит во владения земли, а монаху Жану по прозвищу Зубодробитель из аббатства Сейи по его просьбе строит Телемскую (Телема по-гречески – желание) обитель. Она, безусловно, не похожа на все другие аббатства. В ней не отрекаются от жизни, а наоборот, приходят молодые и красивые для веселой и богатой жизни. Там царит полная свобода, каждый может уйти, когда захочет, потому что любой телемит «вправе сочетаться законным браком, быть богатым и пользоваться полной свободой». Само аббатство – огромный красивый замок на берегу реки Луары, в нем есть огромное книгохранилище, просторные галереи, двор с площадками для игр.

Понятно, что Телемское аббатство вовсе не монастырь. Оно — дерзкий вызов монастырским порядкам и самому духу монашества. Недаром с глубокой неприязнью относятся здесь к монахам и монахиням, злобным ханжам, святошам, наушникам и продавцам обмана. Телемское аббатство — это царство радости, молодости, красоты, изобилия и свободы. В его уставе записано только одно правило: «Делай что хочешь».

Поразительно, что в Телемском аббатстве, не знающем иных правил, совершенно отсутствуют ссоры и конфликты. Рабле замечает по этому поводу: «Людей свободных, происходящих от добрых родителей, просвещенных, вращающихся в порядочном обществе, сама природа наделяет инстинктом и побудительною силой, которые постоянно наставляют их на добрые дела и отвлекают их от порока, и сила эта зовется у них честью. Но когда тех же самых людей давят и гнетут подлое насилие и принуждение, они обращают благородный свой пыл, с которым они добровольно устремлялись к добродетели, на то, чтобы сбросить с себя и свернуть ярмо рабства, ибо нас искони влечет к запретному и мы жаждем того, в чем нам отказано»

Телемское аббатство, по замыслу Рабле, должно свидетельствовать о благородстве человеческой природы. Оно — всего лишь союз достойных, хорошо воспитанных и образованных людей. Рабле не рассказывает подробно об этих занятиях. Он только любуется ими.

Гуманизм борется за свободу и уважение человека, утверждая, что самое совершенное, что есть на свете – это личность.

На протяжении всей книгу Франсуа Рабле показывает и плохие, и хорошие стороны своих героев. Но тем не менее, в каждой главе видно, как он восхищается ими. Он показывает, что человек, несмотря на все его пороки, остается самым развитым, великодушным и совершенным существом на Земле. Рабле радуется тому, что на свете множество красивых и достойных людей. Видно, что он восхищается разумом и возможностями людей, а не это ли главная цель гуманизма?

Франсуа Рабле

«Гаргантюа и Пантагрюэль»

книга первая:

повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции

Черты гуманизма и особенности

произведения

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Галлюцинации и иллюзии реферат
• 
  Астигматизм реферат по физкультуре
• 
  Аргументация в речи реферат
• 
  Адольф гитлер реферат казакша
• 
  Адаптация физическая культура реферат
• 
  Адаптационные возможности организма реферат
• 
  Автомобильная промышленность россии реферат
• 
  Англия эпохи возрождения реферат
• 
  Реферат на тему тотем
• 
  Реферат организационно экономическая характеристика
• 
  Реферат своеобразие лирики лермонтова