Бюст Сократа в музее ВатиканаСокра́т ( ок. 469 г. до н. э., Афины — 399 г. до н. э., там же) — древнегреческий философ, учение которого знаменует поворот в философии — от рассмотрения природы и мира к рассмотрению человека. Его деятельность — поворотный момент античной философии. Своим методом анализа понятий (майевтика, диалектика) и отождествлением положительных качеств человека с его знаниями он направил внимание философов на важное значение человеческой личности. Сократа называют первым философом в собственном смысле этого слова. В лице Сократа философствующее мышление впервые обращается к себе самому, исследуя собственные принципы и приёмы. Представители греческой ветви патристики проводили прямые аналогии между Сократом и Христом.
Суд над Сократом
Судебный процесс над Сократом описан в двух произведениях Ксенофонта и Платона со сходным названием Апология Сократа . «Апология» соответствует словам «Защита», «Защитительная речь». В произведениях Платона и Ксенофонта «Защита Сократа на суде» содержится защитная речь Сократа на суде и описываются обстоятельства суда над ним. “Апология” - это воспроизведение той речи, которую Сократ произнес на суде в свою защиту. Конечно, это не стенографический отчет, а лишь то, что сохранилось в памяти Платона через несколько лет после этого события, - собранное вместе и литературно обработанное. Платон присутствовал на суде, и совершенно ясно, что написанное им представляет собой воспоминание Платона о том, что говорил Сократ. Основные факты суда над Сократом не вызывают сомнения.
В 399 году до н. э. Сократа предали суду лидеры возрожденной демократии. Анит, державшийся в тени политик, подстрекал Мелета предъявить Сократу иск. Обвинение в суде Архонта было составлено так: «Это обвинение составил и, подтвердив присягой, подал Мелет, сын Мелета из дема Питтос, против Сократа, сына Софроникса из дема Алопеки: Сократ повинен в отрицании богов, признанных городом; и во введении новых божественных существ; повинен он и в совращении молодежи. Предлагается смертная казнь».
Первое обвинение было сформулировано довольно невразумительно, возможно, потому, что истец надеялся, что судьи вспомнят о том, что старые ионийские космологи имели репутацию безбожников и что Алкивиад в 415 году до н. э. участвовал в профанации мистерий. Однако никто не вспомнил об амнистии 404—403 годов до н. э., главным организатором которой был сам Анит. Второе обвинение, в развращении молодежи, на самом деле подразумевало, что под влиянием Сократа молодые люди начинают критически относиться к афинской демократии. В основе обвинения, вне всякого сомнения, лежала убежденность в том, что Сократ должен ответить за то, что он «воспитал Алкивиада и Крития; Алкивиада, который временно перешел на сторону Спарты и вверг Афины в столь бедственное положение, и Крития, который был самым жестоким из олигархов». Об этом нельзя было сказать прямо, поскольку все знали об амнистии 404—403 годов до н. э., но публика сразу же поняла, в чем дело. Вот почему почти пятьдесят лет спустя Эсхин сказал: «Вы приговорили софиста Сократа к смерти за то, что он воспитал Крития.
В ответ на обвинения Сократ начинает с того, что обвиняет своих обвинителей в ораторском искусстве и опровергает это обвинение в применении к самому себе. Он говорит, что единственное ораторское искусство, на которое он способен, - это говорить правду. И они не должны сердиться, если он будет пользоваться привычным для него способом выражения и не произнесет “...речи, изукрашенной риторическими оборотами и эффектными словами...” Ему было 70 лет, и он никогда до этого не бывал в суде; поэтому они должны извинить его несудебную манеру речи. Он сказал затем, что, кроме его официальных обвинителей, он имеет многих неофициальных обвинителей, которые, с тех пор, когда эти судьи были еще детьми, говорили, что “существует некий Сократ, мудрый муж; его заботят небесные явления; он исследует все, что под землею, и “...более слабый довод делает более сильным”. Считают, говорит Сократ, что такие люди не верят в существование богов. Это старое обвинение со стороны общественного мнения более опасно, чем официальное обвинение, тем более, что Сократ не знает, кто эти люди, от которых оно исходит, за исключением Аристофана. Отвечая на эти старые враждебные доводы, Сократ указывает, что он не является ученым, и заявляет, что подобного рода знание “... вовсе меня не касается”, что он не учитель и не берет платы за обучение. Он высмеивает софистов и отрицает за ними знание, на которое они претендуют. После чего он говорит : ”...я постараюсь вам показать, что именно создало мне имя (мудреца) и навлекло на меня дурную славу”…
По-видимому, однажды у дельфийского оракула спросили, имеется ли человек более мудрый, чем Сократ, и оракул ответил, что не имеется. Сократ заявляет, что он был в полном недоумении, поскольку вовсе не признавал себя мудрым, хотя бог не может лгать. Поэтому он отправился к людям, считавшимся мудрыми, чтобы посмотреть, не может ли он убедить бога в его ошибке. Прежде всего, Сократ отправился к одному государственному деятелю, который “...кажется мудрым многим другим, а в особенности себе самому...” Сократ скоро обнаружил, что этот человек не был мудрым, и вежливо, но твердо объяснил ему это. “Все это возбудило в этом человеке... ко мне ненависть”. После этого Сократ обратился к поэтам, и попросил их объяснить ему отдельные места в их произведениях, но они не были в состоянии это сделать. “Таким образом, узнал я ... что-то, что они сочиняют, не мудростью сочиняют они, а благодаря какой-то прирожденной способности, в состоянии вдохновения...” Затем Сократ пошел к ремесленникам, но они также разочаровали его. В процессе этого занятия, говорит он, у него появилось много опасных врагов. Наконец он пришел к выводу, что “мудрым оказывается бог и прорицанием своим он указывает на то, что человеческая мудрость дешево стоит, ничего не стоит. И, кажется, он не имеет в виду тут Сократа, а только воспользовался моим именем примера ради, все равно как если бы он сказал: “О люди, тот из вас мудрее, кто, подобно Сократу, познал, что он поистине ничего не стоит в смысле мудрости”. Это занятие, состоявшее в том, чтобы изобличать людей, претендующих на мудрость, отнимало у Сократа все его время и способствовало его крайней бедности, но он считал своим долгом подтвердить слова оракула. Однако Сократ не утверждает, что мудрость - нечто принципиально непостижимое. И его знаменитый постулат: ”Я знаю только то, что ничего не знаю, а другие не знают даже этого”, означает только, что афинский мыслитель стремится знать больше и глубже. Русский философ конца 19 в. расшифровывает сократовские слова так: ”Кто познал свое незнание, тот уже нечто знает и может знать больше; ты не знаешь - так узнавай; не обладаешь правдой - так ищи ее; когда ищешь, она уже при тебе, только с закрытым лицом, и от твоего умственного труда зависит, чтобы она открылась”. Молодые люди, сыновья богатейших граждан, как говорит Сократ, у которых бывает больше всего досуга, с удовольствием слушают, как он испытывает людей и часто сами, подражая ему, пробуют испытывать других и тем самым способствуют увеличению числа его врагов. Потому что “им не хочется быть изобличенными в том, что они представляются, будто что-то знают, а на самом деле ничего не знают”. Этой защиты достаточно для первых обвинителей.
…Теперь Сократ переходит к рассмотрению аргументации своего обвинителя Мелета, “...доброго патриота, как он говорит...” Сократ спрашивает у Мелета, кто же те люди, которые делают молодых людей лучшими. Сначала Мелет называет судей, затем под давлением он был вынужден шаг за шагом признать, что все афиняне, кроме Сократа, делают молодых людей лучшими, вслед за чем Сократ поздравляет город с его счастливой судьбой. Далее Сократ говорит, что лучше жить с добрыми людьми, чем со злыми, и поэтому он не мог бы быть таким безумным, чтобы намеренно развращать своих сограждан. Если же он развращает их не намеренно, тогда Мелет должен был бы не привлекать его к суду, а наставлять и вразумлять его. В обвинении было сказано, что Сократ не только не признает богов, которых признает государство, но вводит других, своих собственных богов. Однако Мелет говорит, что Сократ является полным атеистом, и добавляет :”...он утверждает, что Солнце - камень, Луна - земля”. Сократ отвечает, что Мелет по-видимому, думает, что он обвиняет Анаксагора, чьи взгляды можно услышать в театре за одну драхму (по всей вероятности, в пьесах Еврипида). Сократ, конечно, отмечает, что это новое обвинение в полном атеизме противоречит самому же официальному обвинению, и затем переходит к более общим соображениям. Остальная часть “Апологии”, по существу, выдержана в религиозных тонах. Сократ вспоминает, что, когда он был воином и ему приказывали, он оставался на своем посту. “...Теперь, когда назначил меня бог для того, чтобы ... жить, занимаясь философией и испытанием самого себя и всех прочих...”, было бы так же позорно оставить строй, как прежде во время сражения. Страх смерти не является мудростью, поскольку никто не знает, не является ли смерть для человека величайшим из всех благ. Если бы ему предложили сохранить жизнь при условии, что он перестанет заниматься философией, как он это делал до сих пор, он ответил бы: “ Я вас, афиняне, люблю и обожаю, но повиноваться буду более богу, чем вам, и, пока дышу и в силах, не перестану заниматься философией, всегда уговаривать и указывать каждому из вас, кого встречу... Ибо так мне повелевает бог - будьте, уверены в этом; и, я думаю, что для вас во всем городе нет больше блага, как это мое служение богу”. Он продолжает далее: “Ведь я думаю, что, слушая меня, вы извлечете себе пользу. Я намерен сказать вам нечто такое, по поводу чего вы, пожалуй, поднимите крик. Только никоим образом не делайте этого! Будьте уверены: если вы меня убьете, такого, каков я есть, вы больше повредите не мне, а самим себе! Мне-то ведь нимало не принесут вреда ни Мелет, ни Анит, - да они и не смогут сделать этого, так как, я думаю, не полагается худшему наносить вред лучшему. Конечно, они могут и убить меня, подвергнуть изгнанию, лишить гражданских прав. Но это они и, пожалуй, еще и кто-либо иной считают за великое зло, я же не считаю, а считаю гораздо большим злом поступать так, как они теперь поступают, стремясь несправедливо осудить человека на смерть”. Сократ говорит, что он защищается не ради себя, но ради своих судей. Он является своего рода оводом, которого бог приставил к государству, и нелегко будет найти другого такого человека, как он. “ Очень может быть, вы, тяготясь мною, как те люди, которых будят, когда они дремлют, оттолкнете меня, по наущению Анита, и с легким сердцем убьете. Но тогда вы и всю остальную жизнь проведете в спячке, если только бог, в попечении о вас, не пошлет вам кого-нибудь другого”. Почему он давал эти советы только частным образом, а публично не давал советов по государственным делам? “...Вы неоднократно и повсюду от меня слышали: со мною бывает нечто божественное и демоническое, над чем и Мелет надсмеялся в своей жалобе. Началось это у меня с детства: какой-то голос, который всякий раз, когда бывает, постоянно отклоняет меня от того, что я намереваюсь сделать, но никогда не склоняет к чему-либо. Вот это-то и препятствует мне заниматься политикою”. Далее он говорит, что честный человек не может долго прожить, если он занимается государственными делами. Он приводит два примера того, как его против желания вовлекли в государственные дела: в первом случае он оказал сопротивление демократии, во втором - тридцати тиранам; причем в каждом случае, когда власти действовали противозаконно. Сократ отмечает, что среди присутствующих на суде находится много его бывших учеников, а также их отцов и братьев. Ни один из них не был вызван обвинителем в качестве свидетеля того, что Сократ развращал молодежь (это почти единственный аргумент в “Апологии”, который санкционировал бы адвокат). Сократ отказывается следовать обычаю приводить в суд своих плачущих детей, чтобы смягчить сердца судей; такие вызывающие жалость сцены, говорит он, делают равно смешными и обвиняемого и город. Его цель состояла в том, чтобы убедить судей, а не просить у них милости.
В афинском судопроизводстве процессы разделялись на «ценимые» и «неценимые». «Неценимыми» были те, в которых наказание было предусмотрено действующими законами, а «ценимыми» — те, в которых наказание назначал суд. В таком случае после первой подачи голосов, когда решался вопрос, виновен ли подсудимый, следовало второе голосование (если вердикт был обвинительный) относительно меры наказания или штрафа. Наказание предлагал как обвинитель, так и подсудимый, причём последнему было невыгодно назначать себе слишком малое наказание, потому что тогда судьи могли склониться на сторону наказания, предложенного обвинителем. Пример этого мы имеем в процессе Сократа:
Когда ему предложили назначить штраф, он ни сам не назначил его, ни друзьям не позволил, а, напротив, даже говорил, что назначать себе штраф — это значит признать себя виновным. После оглашения приговора и отказа судей назначить предложенное Сократом наказание в 30 мин. (в связи с этим Сократ называет Платона в качестве одного из своих поручителей, который присутствует на суде) он произносит свою последнюю речь: “Вам, осудившим меня, я хочу сделать предсказание о том, что произойдет вслед за тем. Ведь я уже нахожусь в таком положении, когда люди в особенности дают предсказания - это когда они должны умереть. Я говорю вам, тем, которые убили меня, что возмездие на вас придет немедленно же после моей смерти, возмездие - клянусь Зевсом! - гораздо более тяжелое, чем моя смерть, которой вы убиваете меня... В самом деле: если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите этим кого-либо от поношения вас в неправильной жизни вашей, вы неправильно мыслите. Ведь такого рода избавление и не очень- то возможно и не хорошо; а вот другой способ избавления - и самый прекрасный и самый легкий: не насиловать других, а самого себя держать так, чтобы быть как можно лучше...” Затем Сократ обращается к тем своим судьям, которые голосовали за его оправдание, и говорит им, что в течение этого дня его божественное знамение ни разу не противодействовало ему ни в действиях, ни в словах, хотя в других случаях оно много раз удерживало его среди речи. “...Сдается мне, - сказал он, - что приключившееся со мною есть благо, и не может быть, следовательно, правильным ваше предположение, поскольку мы думаем, что смерть есть зло”. Потому что смерть является или сном без сновидений, что представляет удивительную выгоду, или переселением души в другой мир. И “...чего не дал бы каждый из вас, чтобы быть вместе с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером? Да я хотел бы много раз умереть, если это правда!” В другом мире он будет беседовать с другими людьми, которые умерли вследствие несправедливого судебного решения, и, кроме того, он будет продолжать набираться знаний. “Само собой разумеется, тамошние люди за это не убивают, потому что они, помимо всего прочего, блаженнее здешних и уже все остальное время бессмертны, если правда то, что об этом говорят... Но вот уже и время уходить, мне - чтобы умереть, вам - чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее дело, известно одному богу”.
Потом, когда друзья хотели его похитить из тюрьмы, он не согласился и, кажется даже посмеялся над ними, спросив, знают ли они такое место за пределами Аттики, куда не было бы доступа смерти.
Согласно Платоновой «Апологии», он гордо говорит, что заслуживает не наказания, а высшей чести древних Афин — обеда в пританее за государственный счёт.
Смерть Сократа
Сократ знаменит не только тем, как жил, но и тем как принял свою смерть. Перед смертью Сократ попросил принести в жертву Асклепию петуха[9](обычно данный обряд совершался как благодарность за выздоровление), символизируя этим свою смерть как выздоровление, освобождение от земных оков. По мнению Сократа, этому освобождению душа философа не противится, поэтому тот спокоен пред ликом смерти. И обстоятельства казни, и сам её процесс были подробно описаны Платоном в его диалоге «Федон», целиком посвящённом последнему дню Сократа. Особенно примечательно, что в течение долгих лет благодаря Ксенофонту бытовало мнение о том, что Сократ был отравлен цикутой. Однако клиническая картина смерти не соответствует классической картине отравления цикутой. В недавнее время была предпринята попытк установить яд, от которого погиб Сократ, в результате автор пришёл к выводу, что был использован болиголов пятнистый (лат. Conium maculatum), картина отравления которым более подходит к тому, что описал Платон. Современная правовая оценка решения судей противоречива.
Заключение
Личность Сократа является предметом многочисленных спекуляций. Помимо философов и моралистов, характер Сократа пытались объяснить многие психологи. Особенно интересовались этим вопросом психология и философия девятнадцатого века, которые, порой, считали его случай патологическим. Однако, не смотря на всё это ,все древние писатели единогласно свидетельствуют, что слова Сократа были его делом - и не в переносном смысле, а в буквальном. Он принимал, когда нужно было, несправедливость - и тяжкую несправедливость, но себе не разрешал быть несправедливым даже по отношению к обидчику. И так как в жизни человеку, который сам не хочет обижать, приходится постоянно терпеть обиды от других, то жизнь Сократа была очень трудной и мучительной. Он роздал все, что у него было.И создал сам себе духовную пищу - не хлебом будет жить человек, не почестями и другими чувственными человеческими радостями, а сознанием своей справедливости, своей правоты. Человек может так жить, чтобы всегда чувствовать себя правым, и когда он чувствует себя правым, ему больше ничего и не нужно. Эта мысль Сократа, это дело Сократа легло в основание всей греческой философии - оно легло в основание всей вековой мудрости человечества.
referat911.ru
Киевскийуниверситет туризма, экономики и права.
Рефератна тему:
Сократ.
Написала: ПрокоповаВиктория
25 группа юридического факультета
дневной форми обучения
Киев2002
План:
Вступление;1. Ученики Сократа:
а) суд надСократом.
2. Ещё кое-что о “АпологииСократа”;
Заключение;
Список используемойлитературы.
Вступление
Сократ, древнегреческийфилософ,469-399 гг. до н.э., сын каменотеса Софрониска и повитухи Фенареты.Внешность Сократа все называли уродливой. Он был небольшого роста, с большимживотом, курносый, толстогубый, с толстой шеей и большой лысиной. Его облик никакне соответствовал идеалам того времени, и, что поражало более всего, внешностьфилософа не соответствовала “красоте его души”. Но все это лишь облагораживалоумение Сократа господствовать над всем земным, над собой и показывало величиеего духа.
Сократ как объект изученияпредставляет значительные трудности. Несомненно, что в отношениимногих исторических личностей нам очень мало известно, тогда как в отношениидругих известно многое; что же касается Сократа, то я не уверена, знаем ли мы онем очень мало или очень много. Бесспорно, что он был афинским гражданином,обладавшим небольшими средствами, который проводил свое время в диспутах и училмолодежь философии, но не за деньги, как это делали софисты.Достоверноизвестно, что в 399 году до н.э., когда Сократу было около 70 лет, он былосужден, приговорен к смерти и казнен на афинский манер. Ему дали выпить чашу сядом. Бесспорно также то, что он был хорошо известной личностью в Афинах,посколькуАристофан изобразил его в карикатурном виде в своей комедии “Облака”.
1. Ученики Сократа.
Но за пределами этих фактовсведения о Сократе приобретают спорный характер. Двое из учеников Сократа, Ксенофонт и Платон,написали о нем много, но рассказывают о нем весьма различные вещи. Бернетвысказал мысль, что даже в тех случаях, когда они в чем-либо согласны друг сдругом, то это происходит потому, что Ксенофонт повторяет Платона. Когда же онирасходятся во мнениях, то одни верят одному, другие-другому, а третьи не верятни одному из них. Я не рискну примкнутьк той или иной стороне в этом опасном споре, а лишь кратко изложу указанныеразличные точки зрения.
Начнем с Ксенофонта,военного человека, не очень щедро одаренного интеллектом и в целом склонногопридерживаться традиционных взглядов. Ксенофонт огорчен тем, что Сократаобвинили в нечестии и в развращении юношества; он утверждает, что, наоборот,Сократ был весьма благочестив и что влияние его на юношество было вполнеблаготворным. По-видимому, его идеи, далеко не являлись разрушительными, будучискорее скучными и банальными. Эта защита заходит слишком далеко, поскольку онаоставляет без объяснения враждебное отношение к Сократу. Как говорит Бернет,“защита Сократа Ксенофонтом чересчур успешна. Сократа никогда бы неприговорили к смерти, если бы он был таким, каким его описываетКсенофонт”.
Существовала тенденциясчитать, будто все, что говорит Ксенофонт, должно быть правильно, потому чтоему не хватало ума думать о чем-либо неправильном. Ссылаясь на Б. Рассела, яхотела бы отметить: “Эта линия аргументации совершенно неосновательна. Пересказглупым человеком того, что говорит умный, никогда не бывает правильным, потомучто он бессознательно превращает то, чтоон слышит, в то, что он может понять. Я предпочел бы, чтобы мои словапередавал мой злейший враг среди философов, чем друг, не сведущий в философии.Поэтому мы неможем принять то, что говорит Ксенофонт, если это включает какой-либо трудныйвопрос в философии или является частью аргументации, направленной на то, чтобыдоказать, что Сократ был несправедливо осужден”.
Тем не менее, некоторые из воспоминанийКсенофонта весьма убедительны. Он сообщает (как это делает и Платон), чтоСократ был постоянно занят вопросом о том, как добиться того, чтобы власть вгосударстве принадлежала компетентным людям. Он имел обыкновение задавать такиевопросы: “Если бы я хотел починить башмак, к кому бы я должен обратиться?” Наэтот вопрос некоторые искренние юноши отвечали: ”Ксапожнику, о Сократ”. Он имел обыкновение отправляться к плотникам, кузнецам ит.п. и задавал некоторым из них такой,например, вопрос: “Кто должен чинить корабль государства?” Когда он вступил вборьбу с тридцатью тиранами, их глава, Критий, который был знаком со взглядамиСократа, так как учился у него, запретил ему продолжать учить молодежь, сказав: ”Нет, тебе придется, Сократ, отказаться от этих сапожников,плотников, кузнецов: думаю, они совсем уже истрепались оттого, что вечно они утебя на языке”. Это происходило в период кратковременного олигархическогоправления, установленного спартанцами в конце пелопонесской войны. Но большуючасть времени в Афинах было демократическое правление, так что дажевоеначальники избирались по жребию. Однажды Сократ встретил юношу, желавшегостать военачальником, и убедил его поучиться военному искусству. Последовавэтому совету, юноша уехал и прошел небольшой курс тактики. Когда он вернулся,Сократ шутливо похвалил его и отправил обратно продолжать обучение. Другогоюношу Сократ заставил изучать основы науки о финансах. Подобного рода план онпытался проводить на многих людях, включая стратега; но было решено, что легчезаставить замолчать Сократа при помощи цикуты, чем избавиться от того зла, накоторое он жаловался.
Описание личности Сократа уПлатона вызывает затруднениесовершенно иного рода, чем описание Ксенофонта, а именно — очень трудно судитьо том, в какой мере Платон хотел изобразить Сократа как историческую личность ив какой мере он превратил лицо, называемое в его диалогах “Сократом”, в выразителясвоих собственных мнений. Платон был не только философом, но также талантливымписателем, обладавшим живым воображением и обаянием. Никто не предполагает, даи сам Платон не претендовал всерьез на то, что беседы в его диалогахпроисходили точно так, как он их излагает. Тем не менее, во всяком случае, вболее ранних диалогах, беседа ведется совершенно естественно и характеры ееучастников вполне убедительны. Именно выдающееся мастерство Платона какписателя вызывает сомнение в нем как в историке. Его Сократ являетсяпоследовательным и исключительно интересным характером, какого не смогло бы выдуматьбольшинство людей; но я считаю, что Платон мог бы выдумать его. Сделал ли онэто на самом деле, — это, конечно, другой вопрос.
2. Суд над Сократом.
Диалог, который громадным большинствомсчитается историческим, — это “Апология”. Это воспроизведение той речи, которую Сократ произнес на суде в свою защиту.Конечно, это не стенографический отчет, а лишь то, что сохранилось в памятиПлатона через несколько лет после этого события, — собранное вместе илитературно обработанное. Платон присутствовал на суде, и совершенно ясно, чтонаписанное им представляет собой воспоминание Платона о том, что говорил Сократ, и что Платон былнамерен, вообще говоря, создать произведение исторического характера. Этого,при всех оговорках, достаточно, чтобы дать совершенно определенное описаниехарактера Сократа.
Основные факты суда надСократом не вызывают сомнения. Судебное преследование было основано наобвинении в том, что “Сократ погрешает и переступает меру должного, исследуято, что под землею, и то, что в небесах, делая более слабый довод более сильными научая тому же самому других”. Действительным основанием враждебногоотношения к Сократу было, по всей вероятности, предположение, что он связан саристократической партией; большинство его учеников принадлежало к этойгруппе, и некоторые из них, находясь у власти, причинили большой вред. Но этооснование нельзя было сделать доводом вследствие амнистии. Большинством голосовСократ был признан виновным, и, согласно афинским законам, он мог предложить,чтобы ему назначили какое-нибудь наказание менее тяжелое, чем смерть. В случаепризнания обвиняемого виновным судьи должны были назначить одно из двухнаказаний, предложенных обвинением и защитой. Поэтому в интересах Сократа былопредложить такое наказание, которое суд мог принять как соответствующее еговине. Сократ же предложил штраф в 30 мин, который некоторые из его друзей (втом числе Платон) готовы были внести за него. Это было настолько легкимнаказанием, что суд был раздражен и приговорил Сократа к смерти большинством,превосходившим то большинство, которое признало его виновным. Сократ,несомненно, предвидел этот результат. Ясно, что у него не было желания избежатьнаказания смертью путем уступок, которые могли бы показаться признанием еговины.
Обвинителями Сократа былидемократический политический деятель Анит, поэт-трагик Мелет,”молодой инеизвестный, с гладкими волосами, скудной бородкой и крючковатым носом”, инеизвестный ритор Ликон. Они утверждали, что Сократ виновен в том, что непоклоняется тем богам, которых признает государство, но вводит другие, новыебожества и что он виновен в развращении молодежи, так как учил ее тому жесамому.
Оставив неразрешимым вопрособ отношении платоновского Сократа к действительному Сократу, посмотрим, чтозаставляет Платон говорить его в ответ на это обвинение.
Сократ начинает с того, чтообвиняет своих обвинителей в ораторском искусстве и опровергает это обвинениев применении к самому себе. Он говорит,что единственное ораторское искусство, на которое он способен, — это говоритьправду. И они не должны сердиться, если он будет пользоваться привычным длянего способом выражения и не произнесет “… речи, изукрашенной риторическимиоборотами и эффектными словами...” Ему было 70 лет, и он никогда до этого небывал в суде; поэтому они должны извинить его несудебную манеру речи.
Он сказал затем, что, кромеего официальных обвинителей, он имеет многих неофициальных обвинителей,которые, с тех пор, когда эти судьи были еще детьми, говорили, что “существуетнекий Сократ, мудрый муж; его заботят небесные явления; он исследует все, чтопод землею, и “… более слабый довод делает более сильным”. Считают, говорит Сократ, что такие люди не верятв существование богов. Это старое обвинение со стороны общественного мненияболее опасно, чем официальное обвинение, тем более, что Сократ не знает, ктоэти люди, от которых оно исходит, за исключением Аристофана. Отвечая на этистарые враждебные доводы, Сократ указывает, что он не является ученым, и заявляет,что подобного рода знание “… вовсе меня не касается”, что он не учитель и неберет платы за обучение. Он высмеивает софистов и отрицает за ними знание, накоторое они претендуют. После чего он говорит: ”… я постараюсь вампоказать, что именно создало мне имя (мудреца) и навлекло на меня дурную славу”…
А) Мудрость Сократа.
По-видимому, однажды удельфийского оракула спросили, имеется ли человек более мудрый, чем Сократ, иоракул ответил, что не имеется. Сократ заявляет, что он был в полномнедоумении, поскольку вовсе не признавал себя мудрым, хотя бог не может лгать.Поэтому он отправился к людям, считавшимся мудрыми, чтобы посмотреть, не можетли он убедить бога в его ошибке. Прежде всего, Сократ отправился к одномугосударственному деятелю, который “… кажется мудрым многим другим, а вособенности себе самому...” Сократ скоро обнаружил, что этот человек не былмудрым, и вежливо, но твердо объяснил ему это. “Все это возбудило в этомчеловеке… ко мне ненависть”. После этого Сократ обратился к поэтам, ипопросил их объяснить ему отдельные места в их произведениях, но они не были всостоянии это сделать. “Таким образом, узнал я… что-то, что они сочиняют, немудростью сочиняют они, а благодаря какой-то прирожденнойспособности, в состоянии вдохновения...” Затем Сократ пошел к ремесленникам, ноони также разочаровали его. В процессеэтого занятия, говорит он, у него появилось много опасных врагов. Наконец онпришел к выводу, что “мудрым оказывается бог и прорицанием своим он указываетна то, что человеческая мудрость дешево стоит, ничего не стоит. И, кажется, онне имеет в виду тут Сократа, а только воспользовался моим именем примера ради,все равно как если бы он сказал: “О люди, тот из вас мудрее, кто, подобноСократу, познал, что он поистине ничего не стоит в смысле мудрости”. Этозанятие, состоявшее в том, чтобы изобличать людей, претендующих на мудрость,отнимало у Сократа все его время и способствовало его крайней бедности, но онсчитал своим долгом подтвердить слова оракула.
Однако Сократ не утверждает,что мудрость — нечто принципиально непостижимое. И его знаменитый постулат:”Я знаю только то, что ничего не знаю, а другиене знают даже этого”, означает только,что афинский мыслитель стремится знать больше и глубже. Русский философ конца19 в. расшифровывает сократовские слова так: ”Кто познал свое незнание,тот уже нечто знает и может знать больше; ты не знаешь- так узнавай;не обладаешь правдой — так ищи ее; когда ищешь, она уже при тебе,только с закрытым лицом, и от твоего умственного труда зависит, чтобы онаоткрылась”.
Молодые люди, сыновьябогатейших граждан, как говорит Сократ,у которых бывает больше всего досуга, с удовольствием слушают, как ониспытывает людей и часто сами, подражая ему, пробуют испытывать других и темсамым способствуют увеличению числа его врагов. Потому что “им не хочется бытьизобличенными в том, что они представляются, будто что-то знают, а на самомделе ничего не знают”.
Этой защиты достаточно дляпервых обвинителей.
…Теперь Сократ переходит крассмотрению аргументации своего обвинителя Мелета, “… доброгопатриота, как он говорит...” Сократ спрашивает у Мелета, кто же те люди,которые делают молодых людей лучшими. Сначала Мелет называет судей, затем поддавлением он был вынужден шаг за шагом признать, что все афиняне, кромеСократа, делают молодых людей лучшими, вслед за чем Сократ поздравляет город сего счастливой судьбой. Далее Сократ говорит, что лучше жить с добрыми людьми,чем со злыми, и поэтому он не мог бы быть таким безумным, чтобы намеренноразвращать своих сограждан. Если же он развращает их не намеренно, тогда Мелетдолжен был бы не привлекать его к суду, а наставлять и вразумлять его.
В обвинении было сказано,что Сократ не только не признает богов, которых признает государство, но вводитдругих, своих собственных богов. Однако Мелет говорит, что Сократ являетсяполным атеистом, и добавляет :”… он утверждает, что Солнце — камень, Луна — земля”. Сократ отвечает, что Мелет по-видимому, думает, что он обвиняет Анаксагора, чьи взгляды можноуслышать в театре за одну драхму (по всей вероятности, в пьесах Еврипида).Сократ, конечно, отмечает, что это новое обвинение в полном атеизме противоречит самому же официальному обвинению, и затем переходит к более общимсоображениям.
Остальная часть “Апологии”,по существу, выдержана в религиозных тонах. Сократ вспоминает, что, когда он был воином и ему приказывали, оноставался на своем посту. “… Теперь, когда назначил меня бог для того, чтобы… жить, занимаясь философией и испытанием самого себя и всех прочих...”, былобы так же позорно оставить строй, как прежде во время сражения. Страх смерти неявляется мудростью, поскольку никто не знает, не является ли смерть длячеловека величайшим из всех благ. Если бы ему предложили сохранить жизнь приусловии, что он перестанет заниматься философией, как он это делал до сих пор,он ответил бы: “ Я вас, афиняне, люблю иобожаю, но повиноваться буду более богу, чем вам, и, пока дышу и в силах, неперестану заниматься философией, всегда уговаривать и указывать каждому из вас,кого встречу… Ибо так мне повелевает бог — будьте, уверены в этом; и, ядумаю, что для вас во всем городе нет больше блага, как это мое служение богу”.Он продолжает далее:
“Ведь я думаю, что, слушаяменя, вы извлечете себе пользу. Я намерен сказать вам нечто такое, по поводучего вы, пожалуй, поднимите крик. Только никоим образом не делайте этого!
Будьте уверены: если вы меняубьете, такого, каков я есть, вы больше повредите не мне, а самим себе! Мне-товедь нимало не принесут вреда ни Мелет, ни Анит, — да они и не смогут сделатьэтого, так как, я думаю, не полагается худшему наносить вред лучшему. Конечно,они могут и убить меня, подвергнуть изгнанию, лишить гражданских прав. Но этоони и, пожалуй, еще и кто-либо иной считают за великое зло, я же не считаю, асчитаю гораздо большим злом поступать так, как они теперь поступают, стремясьнесправедливо осудить человека на смерть”.
Сократ говорит, что онзащищается не ради себя, но ради своих судей. Он является своего рода оводом,которого бог приставил к государству, и нелегко будет найти другого такогочеловека, как он. “ Очень может быть, вы, тяготясь мною, как те люди, которых будят, когда они дремлют,оттолкнете меня, по наущению Анита, и с легким сердцем убьете. Но тогда вы ивсю остальную жизнь проведете в спячке, если только бог, в попечении о вас, непошлет вам кого-нибудь другого”.
Почему он давал эти советытолько частным образом, а публично не давал советов по государственным делам?“… Вы неоднократно и повсюду от меня слышали: со мною бывает нечтобожественное и демоническое, над чем и Мелет надсмеялся в своей жалобе.Началось это у меня с детства: какой-то голос, который всякий раз, когдабывает, постоянно отклоняет меня от того, что я намереваюсь сделать, но никогдане склоняет к чему-либо. Вот это-то и препятствует мне заниматься политикою”.Далее он говорит, что честный человек не может долго прожить, если онзанимается государственными делами. Он приводит два примера того, как егопротив желания вовлекли в государственные дела: в первом случае он оказал сопротивлениедемократии, во втором — тридцати тиранам; причем в каждом случае, когда властидействовали противозаконно.
Сократ отмечает, что средиприсутствующих на суде находится много его бывших учеников, а также их отцов и братьев. Ни один из них не былвызван обвинителем в качестве свидетеля того, что Сократ развращал молодежь (этопочти единственный аргумент в “Апологии”, который санкционировал бы адвокат).Сократ отказывается следовать обычаю приводить в суд своих плачущих детей,чтобы смягчить сердца судей; такие вызывающие жалость сцены, говорит он, делаютравно смешными и обвиняемого и город. Его цель состояла в том, чтобы убедитьсудей, а не просить у них милости.
После оглашения приговора иотказа судей назначить предложенное Сократом наказание в 30 мин. (в связи сэтим Сократ называет Платона в качестве одного из своих поручителей, которыйприсутствует на суде) он произносит свою последнюю речь:
“Вам, осудившим меня, я хочусделать предсказание о том, что произойдет вслед за тем. Ведь я уже нахожусь втаком положении, когда люди в особенности дают предсказания — это когда онидолжны умереть. Я говорю вам, тем, которые убили меня, что возмездие на васпридет немедленно же после моей смерти, возмездие — клянусь Зевсом! — гораздоболее тяжелое, чем моя смерть, которой вы убиваете меня… В самом деле: есливы думаете, что, убивая людей, вы удержите этим кого-либо от поношения вас внеправильной жизни вашей, вы неправильно мыслите. Ведь такого рода избавление ине очень-то возможно и не хорошо; а вот другой способ избавления — и самыйпрекрасный и самый легкий: не насиловать других, а самого себя держать так,чтобы быть как можно лучше...”
Затем Сократ обращается ктем своим судьям, которые голосовали за его оправдание, и говорит им, что втечение этого дня его божественное знамение ни разу не противодействовало емуни в действиях, ни в словах, хотя в других случаях оно много раз удерживало егосреди речи. “… Сдается мне, — сказал он, — что приключившееся со мною естьблаго, и не может быть, следовательно, правильным ваше предположение, посколькумы думаем, что смерть есть зло”. Потому что смерть является или сном безсновидений, что представляет удивительную выгоду, или переселением души вдругой мир. И “… чего не дал бы каждый из вас, чтобы быть вместе с Орфеем,Мусеем, Гесиодом, Гомером? Да я хотел бы много раз умереть, если это правда!” Вдругом мире он будет беседовать с другими людьми, которые умерли вследствиенесправедливого судебного решения, и, кроме того, он будет продолжатьнабираться знаний. “Само собой разумеется, тамошние люди за это не убивают,потому что они, помимо всего прочего, блаженнее здешних и уже все остальноевремя бессмертны, если правда то, что об этом говорят...
Но вот уже и время уходить,мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее дело,известно одному богу”.
2. Ещё кое-что о “АпологииСократа”.
“Апология Сократа” даетясное изображение человека определенного типа: человека уверенного в себе,великодушного, равнодушного к земному успеху, верящего, что им руководитбожественный голос, и убежденного в том, что для добродетельной жизни самымважным условием является ясное мышление, Если исключить последний пункт, тоСократ напоминает христианского мученика или пуританина. В последней части своей речи, в которой он обсуждает то,что происходит после смерти, невозможно не почувствовать, что он твердо верит вбессмертие и что высказываемая им неуверенность лишь напускная. Его нетревожит, подобно христианам, страх перед вечными муками; он не сомневается втом, что его жизнь в загробном мире будет счастливой. В “Федоне” платоновскийСократ приводит основания для веры в бессмертие. Действительно ли эти основанияоказали влияние на исторического Сократа, сказать нельзя.
Едва ли можно сколько-нибудьсомневаться в том, что исторический Сократ утверждал, что им руководил оракулили демон. Невозможно установить;аналогично ли это тому, что христианин назвал бы голосом совести, или это являлосьему как действительный голос. Жанну Д.Арк вдохновляли голоса, чтопредставляет собой обычный симптом душевной болезни. Сократ был подверженкаталептическим трансам; во всяком случае, это представляется естественнымобъяснением того случая, который однажды произошел с ним, когда он был навоенной службе:
“Погрузившись с раннего утрав какое-то размышление, он стоял и думал; так как дело у него не подвигалосьвперед, он не прекращал течения своих мыслей и все стоял. Наступил полдень;люди стали обращать на это внимание и с удивлением говорили один другому: “ВотСократ с раннего утра стоит чем-то озабоченный”. Наконец, когда наступил ужевечер, некоторые из тех, кто был помоложе — дело происходило летом, — вынесли(из палаток), после вечерней еды, матрацы, отчасти чтобы спать на холодке,отчасти чтобы наблюдать, будет ли Сократ стоять и ночью. Он простоял до зари исолнечного восхода, затем, совершив молитву Солнцу, ушел”.
Подобного рода факты вменьшей степени были обычным явлением у Сократа. В начале “Пира” у Платонаописывается, как Сократ и Аристодем отправились вместе на обед, но Сократ,будучи в состоянии рассеянности, отстал от Аристодема. Когда Аристодем пришел,хозяин дома, Агафон, спросил: “А Сократа-то что же ты не привел к нам?”Аристодем удивился, обнаружив, что Сократа не оказалось с ним; послали рабаискать Сократа, и он нашел его у соседней входной двери. “Сократ этот пошелназад, остановился у соседней входной двери и на мой зов сказал, что не желаетидти к нам”, — сказал раб. Те, кто хорошо знали Сократа, объяснили, что “… унего такая привычка — отойдет иной раз, куда придется, и стоит”. Они оставилиСократа в покое, и он пришел, когда обед наполовину был уже окончен.
Все согласны в том, чтоСократ был очень безобразен; он был курносый и имел большой живот. Он“… безобразнее всех силенов в сатирических драмах”. Он всегда был одет в старую, потрепанную одежду и всюду ходилбосиком. Его равнодушие к жаре и холоду, голоду и жажде удивляло всех. В “Пире”Платона Алкивиад, описывая Сократа на военной службе, говорит следующее:
“… Сократ превосходил нетолько меня, но и всех прочих своей трудоспособностью. Нередко случалось, чтообыкновенно бывает в походах, нам быть отрезанными (от подвоза продовольствия) и потому голодать. И тогда ввыносливости все были в сравнении с ним ничто… В выносливости от холода, — а зимы там жестокие — он показывал чудеса. В особенности один раз, когда стоялажесточайшая стужа и все либо совсем не выходили из палаток, либо, если кто ивыходил, удивительно, как сильно закутывался, подвязывал под ноги и обматывалих войлоком и овечьими шкурами, Сократ и тут выходил в том плаще, какой онобыкновенно носил ранее, и на босу ногу ходил по льду легче, чем все остальные,обутые. Воины стали косо смотреть на него, думая, что он издевается над ними”.
Постоянно подчеркиваетсяумение Сократа господствовать над всеми плотскими страстями. Он редко пил вино,но когда пил, то мог перепить любого; но никто никогда не видел его пьяным. Влюбви, даже при самых сильных соблазнах, он оставался “платоническим”, еслиПлатон говорит правду. Он был совершенным орфическим святым: в дуализменебесной души и земного тела он достиг полного господства души над телом.Решающим, в конечном счете, доказательством этого господства является егоравнодушие к смерти. В то же самое время Сократ не является ортодоксальным орфиком. Он принимает лишь основныедоктрины, но не суеверия и не церемонии очищения.
Платоновский Сократпредвосхищает и стоиков и киников. Стоики утверждали, что высшим добромявляется добродетель, и что человек не может быть лишен добродетели в силувнешних причин; эта теория подразумевается в утверждении Сократа, что его судьине могут повредить ему. Киники презирали земные блага и проявляли своепрезрение в том, что избегали удобств цивилизации; это та же самая точказрения, которая заставляла Сократа ходить босиком и плохо одетым.
Представляется совершенноопределенным, что Сократ был поглощен этическими вопросами, а не научными. Какмы видели, он говорит в “Апологии”, что подобного рода знание “… вовсе меня некасается”. Самые ранние из диалогов Платона, которые обычно считаются наиболеесократическими, посвящены в основном поискам определений этических терминов.“Хармид” посвящен определению умеренности, или воздержания; “Лисис” — дружбы;“Лахет” — мужества. Ни в одном из них не сделано выводов, но Сократ ясно говорит,что он считает важным рассмотрение этих вопросов.
Он утверждает, что ни одинчеловек не грешит сознательно и поэтому необходимо лишь знание, чтобы сделатьвсех людей совершенно добродетельными.
Для Сократа характерноутверждение тесной связи между добродетельюи знанием. В некоторой степени это характерно для всей греческой философии впротивоположность философии христианства. Согласно христианской этике,существенным является чистое сердце, которое можно встретить с одинаковойвероятностью, как у невежественных людей, так и среди ученых. Это различиемежду греческой и христианской этикой продолжает сохраняться вплоть донастоящего времени.
Еще один важный дляхарактеристики взглядов Сократа момент.Древнегреческий мыслитель — выраженный диалектик. Диалектика, то естьметод приобретения знания путем вопросов и ответов, не была изобретенаСократом. Но он был мастером выяснять суть вопросов и ответов в непринужденнойбеседе, предполагающей столкновение мыслей, отбрасывание ложных путей, выборнаводящих вопросов и, как следствие, постепенное приближение кистине. Именно в этой связи говорят о сократовской иронии, методе Сократа. Сутьего в стремлении достичь правильного знания, обнаруживая противоречия вутверждениях собеседника. Примеры использования Сократом диалектики в искусствеспора можно найти у Платона.
В диалоге Платона “Парменид”Зенон подвергает Сократа тому же самому роду обращения, какому повсюду уПлатона Сократ подвергает других. Но имеются все основания предполагать, чтоСократ применял на практике и развивал этот метод. Как мы видели, когда Сократаприговорили к смерти, он с радостьюразмышляет о том, что в загробном миреему можно продолжать вечно задавать вопросы и его не смогут предать смерти, таккак он будет бессмертным. Конечно, если он применял диалектику так, как этоописано в “Апологии”, то легко объяснить враждебное к нему отношение: всехвастуны в Афинах должны были объединиться против него.
Вопросы, которые могут бытьрассмотрены посредством метода Сократа, — это те вопросы, о которых мы ужеимеем достаточные познания, чтобы прийти к правильному выводу, но из-запутаницы или недостаточного анализа не сумели логически использовать то, что мызнаем. Такой вопрос, как “что такое справедливость?”, вполне годится дляобсуждения в платоновском диалоге. Все мы свободно употребляем слова“справедливый” и “несправедливый”, и, изучая, в каком смысле мы их употребляем,мы можем индуктивно прийти к определению, которое лучше всего будетсоответствовать употреблению этих слов. Требуется лишь знание того, какупотребляются эти слова в вопросе. Но когда наше исследование будет закончено,то окажется, что мы сделали лишь лингвистическое открытие, а не открытие вобласти этики.
Однако мы можем с пользойприменять этот метод для какого-то более широкого ряда случаев. Когда то, чтообсуждается, является более логическим, чем фактическим, тогда обсуждениеявляется хорошим методом выявления истины. Предположим, что кто-то утверждает,например, что демократия хороша, но лицам, придерживающимся определенныхмнений, не следовало бы разрешать голосовать; мы можем убедить такого человека в том, что оннепоследователен, и доказать ему, что по крайней мере одно из его двухутверждений должно быть более или менее ошибочным. Я считаю, что логическиеошибки имеют большее практическое значение, чем многие полагают; они дают возможность тому, кто ихсовершает, придерживаться удобного мнения по каждому вопросу. Всякая логическисвязная теория должна быть отчасти тягостной и противоречить распространеннымпредрассудкам. Диалектический метод, или, в более общем смысле, привычка ксвободному обсуждению, ведет к логической последовательности и является в этомотношении полезным. Но он совершенно непригоден, когда целью его являетсяобнаружение новых факторов.
Сократа интересует не только мораль, но и политика, право, гражданские законы, проблемы войныи мира — все, что тем или иным образом касалось каждого гражданина Афин. Ноглавное для него — этика. Развивая и отстаивая в разговорах и дискуссиях своивзгляды, философ стремится помочь людям найти “самих себя”, научиться вестисебя в соответствии с законами и нормаминравственности.
Заключение.
Рассматривая этогоуникального человека и философа Сократа, я хотела бы привести слова Л. Шестова,который очень точно и объемно охарактеризовал его:”При всей еговнешней скромности, при всей его видимой нетребовательности: он разговаривал ис ремесленниками, и с рабами, и с детьми; он жил бедно, одевался бедно, ел, чтоБог пошлет, терпеливо сносил жалобы и брань своей Ксантипы — право называтьсямудрейшим он отстаивал всеми силами своего замечательного ума. Он уступалдругим богатства, почести… но правоты своей он не уступил бы никому; тот, ктохотел быть правым, должен был идти за Сократом. Да и мог бы Сократ отречься отэтого своего права? Он отказался… от всего, чем люди жили,- от всехчувственных благ. Он, не колеблясь, утверждал, что лучше претерпетьнесправедливость, чем самому быть несправедливым. И в его устах это не былопустой фразой. Все древние писатели единогласно свидетельствуют, что словаСократа были его делом — и не в переносном смысле, а в буквальном. Онпринимал, когда нужно было, несправедливость — и тяжкую несправедливость, носебе не разрешал быть несправедливым даже по отношению к обидчику. И так как вжизни человеку, который сам не хочет обижать, приходится постоянно терпетьобиды от других, то жизнь Сократа была очень трудной и мучительной...” И чем жемог жить Сократ, когда он роздал все, что у него было? И вот он создал сам себедуховную пищу — не хлебом будет жить человек, не почестями и другимичувственными человеческими радостями, а сознанием своей справедливости, своейправоты. Человек может так жить, чтобы всегда чувствовать себя правым, и когдаон чувствует себя правым, ему больше ничего и не нужно.
Эта мысль Сократа, это делоСократа легло в основание всей греческой философии — оно легло в основание всейвековой мудрости человечества.
Список используемой литературы:
1. Г. Хафнер Выдающиеся портреты античности: 337 портретов в слове и образе. — М.,1984 г.
2. Б. Рассел История западной философии. — М.,1993 г.
3. М. Вальяно Основы философской культуры. — М.,1994 г.
www.ronl.ru
С делом Сократа до сих пор связано немало тайн. Почему афинская демократия уничтожила самого прославленного из своих граждан? Почему обвинение и приговор окутаны такой мистикой? Не было ли дело Сократа сфабриковано самим Сократом? Об этом и многом другом рассказывают ведущие передачи «Не так» радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.
А. Кузнецов: Фактически главным обвинителем Сократа являлся Анит, но формально таковым выступил Мелет. (По-видимому, Анит не был уверен в успехе возбуждаемого процесса, а поэтому возложил функции официального обвинителя на Мелета, на случай оправдания Сократа.) Текст обвинения гласил: «Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифеец, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки. Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть».
Главными обвинителями Сократа были Анит, Мелет и Ликон
Весной 399 года до нашей эры Сократ предстал перед одной из 10 палат суда присяжных (гелиэи). В состав суда входило 6 тысяч человек, из которых 5 тысяч были действительными и 1 тысяча запасными судьями. Выбор судей (гелиастов) происходил ежегодно по жребию из числа граждан не моложе 30 лет по 600 человек от каждой из 10 фил Аттики. Судебная палата, где разбиралось дело Сократа, состояла из 500 человек, точнее 501, поскольку к четному количеству судей присоединяли еще одного, приемного, для получения нечетного числа при голосовании.
Стоит отметить, что Анит и другие обвинители не жаждали крови Сократа, не добивались его смерти. Они были уверены, что суда вообще не будет: Сократ, не подвергнутый аресту, добровольно удалится из Афин и на суд не явится. Но все вышло иначе…
Бюст Сократа в музее Ватикана
С. Бунтман: Интересно, а какие мотивы были у обвинителей? Например, у того же Анита?
А. Кузнецов: Ну, во-первых, личная неприязнь. Дело в том, что Сократ неоднократно «проходился» по Аниту, шуточки его моментально расходились по Афинам, а Анит был человеком себялюбивым. Во-вторых, и Сократ, и Анит — представители двух совершенно разных точек зрения на некие, скажем так, базовые нравственные принципы. Анит — представитель отеческих нравов. Личность для него практически ничто. Она должна полностью посвятить себя служению полису. Личность имеет свободу воли только на очень ограниченном пространстве. Идти наперевес традициям, общественным мнениям категорически нельзя. То есть человек для полиса, а не полис для человека.
Сократ проповедовал свободу воли. Он исходил из того, что человек — это микрокосмос, поэтому многое он может позволить себе решать сам. Но вот в чем парадокс: во время Пелопоннесской войны Сократ внешне вел себя в соответствии с отеческими нравами. Он не обязан был идти в армию, однако пошел, добровольно, причем в чуть ли не самую физически тяжелую ее часть, в гоплиты. Это требовало большой выносливости, здоровья. И он сражался, принял участие в трех крупнейших баталиях. А в одном сражении, оставшись совершенно один, вынес с поля боя раненого, поразив своим мужеством и афинян, и спартанцев. То есть Сократ был человеком, который во всех отношениях соответствовал той самой идее гражданина-воина, но при этом постоянно подчеркивал, что делает он это не в стаде, не потому, что идут все, а потому, что это его личный, свободный выбор.
Сократа обвиняли в недостаточном почитании богов и в развращении молодежи
С. Бунтман: Давайте теперь пройдемся по пунктам обвинения. Как все происходило? Итак, Сократ не верил в городских богов…
А. Кузнецов: Сразу отметим, что в то время с городскими богами вообще все было довольно сложно. Неразбериха в умах, горечь поражения и все прочее приводили к тому, что все больше и больше в городе получали распространение чуждые афинянам культы: фракийско-фригийские, северо-восточные, суровые. Точно сказать, какой из них на тот момент был официальным, сложно. Но Сократу-то предъявляли другого бога — его демония. Что это такое? Ну, что-то вроде ангела-хранителя, руководителя, который дает советы, личного оракула.
Но главным, конечно, пунктом обвинения было обвинение в развращении юношей…
Сократ и Алкивиад кисти Антона Петтера
С. Бунтман: Что имелось в виду?
А. Кузнецов: То, что вместо солдат, которые должны быть уверены, что главная их обязанность — повиноваться своим командирам, честно служить Отечеству, Сократ поставляет Афинам молодых людей, умеющих сомневаться. «Подвергай все сомнению» — вот главный жизненный принцип философа. Соответственно, что можно ждать от бойца, который размышляет, рассуждает о свободе воли, о своем положении и так далее. При этом Сократ, во-первых, воспитывал юношей своим примером, а во-вторых, чисто статистически так сложилось, что многие его ученики во время Пелопоннесской войны продемонстрировали себя не с лучшей стороны.
Алкивиад, Критий и Харикл — вот три имени, которыми «били» Сократа, все из его ближайшего круга. Алкивиад, которого, выражаясь современным языком, отнесли к коллаборационистам, сначала служил Афинам. Однако его таланты не были, как считал он сам, должным образом оценены, поэтому он начал метаться из стороны в сторону. А Критий и Харикл — оба из Тридцати тиранов…
Возможно, будь у Сократа профессиональный защитник, все сложилось бы по-другому, но философ защищал себя сам. Защищал, как известно, абсолютно не в традиции того времени. Всю историю он старался свести к философскому спору с лирическими и нелирическими отступлениями. У зрителей, у значительной части гелиастов, среди которых в основном были люди достаточно простые, возникало ощущение, что Сократ пытается заболтать все это дело, что он юлит, уворачивается вместо того, чтобы дать прямые ответы на прямые вопросы.
Смелое поведение Сократа разозлило судей
Затем, уже в процессе, возникли еще два обвинения. Первое совершенно удивительное: Сократа обвинили в неуважении к великой греческой литературе и в критике великих поэтов, в первую очередь Гомера и Гесиода.
На самом деле Сократ не только хорошо относился к вышеназванным поэтам, но и считал их гениями. Упоминание об этом можно встретить в «Апологии» Платона.
И второе обвинение, которое также периодически всплывало, заключалось в том, что Сократ был признан врагом демократии и дурным гражданином. Нет, его поведение на войне не давало ни малейшего повода для обвинения, однако в остальном философ был пассивен.
Естественно, решение суда было не в пользу Сократа. Он был признан виновным при соотношении голосов 281 против 220.
С. Бунтман: Ну, не совсем критично.
А. Кузнецов: Да. Шанс смягчить наказание еще был, однако Сократ им не воспользовался.
Смерть Сократа. Жак-Луи Давид, 1787 год
В чем, собственно, дело? В практике судопроизводства греческих полисов было принято, чтобы обвиняемый после признания его виновным сам предлагал себе меру наказания, которую он заслуживает в собственных глазах. После этого суд присяжных выбирал между двумя (предложенными обвинителем и обвиняемым) мерами. Tertium non datur.
Так вот, вместо назначения себе какого-либо наказания Сократ попросил бесплатный «обед в пританее». Пританей — это здание на городской площади, где часто за общественный счет питались должностные лица и почетные граждане.
С. Бунтман: Ну, это совершенно явный вызов обществу, насмешка. Его только что большинством голосов признали виновным, а он требует награды за то, в чем его обвиняют.
А. Кузнецов: И еще одна вещь, которая, видимо, тоже очень раздразнила судей: Сократ не давил на жалость, демонстративно пренебрегал правилами, приличиями, нормами. О чем речь? В Афинах существовала определенная традиция поведения обвиняемого в суде: он должен был, опустив голову, просить прощения, пускать слезу (вспомним, например, Перикла). При этом все это должно было происходить на фоне плачущих жены и детей.
С. Бунтман: Известный сюжет: на кого же ты нас покидаешь, кормилец? Как же мы, сироты, без тебя будем?
А. Кузнецов: Да. Сократ этого не сделал. У него было трое сыновей, жена Ксантиппа, но все они по его приказу остались сидеть дома. Отсюда и результат второго голосования: 360 против 141.
Спустя почти 2500 лет после смерти Сократ был оправдан
С. Бунтман: То есть суд присяжных вынес Сократу смертный приговор?
А. Кузнецов: Да.
С. Бунтман: Была ли возможность амнистии?
А. Кузнецов: Нет. Приговор гелиэи был окончательным.
Однако казнь Сократа не была совершена сразу же. Почему? Дело в том, что в это время на остров Делос к храму Аполлона афиняне отправили священное судно с дарами (один из греческих ритуалов), и пока корабль был в пути, смертная казнь запрещалась.
За это время ученики Сократа подготовили побег. Осуществить его было несложно, но философ наотрез отказался, оставшись верным отеческим законам.
Последний день Сократа описан в диалоге «Федон». Философ провел его, беседуя со своими друзьями Кебетом, Симмием и Федоном о бессмертии души. Выпив яд, он лежал, ожидая смерти, и произнес свои последние слова: «Критон, мы должны Асклепию петуха, так отдайте же, не забудьте!» Когда яд достиг сердца, тело Сократа свела судорога и он умер.
'+$(this).find('.num-quest').html()+'. '+ $(this).find('.x_big-i').html() +'
diletant.media
Образ Сократа вот уже третье тысячелетие остается одним из самых притягательных в истории мировой философии. В настоящем издании под одной обложкой собраны все исторические свидетельства древних о знаменитом процессе над афинским мудрецом, прежде разбросанные в разных книгах и разных изданиях. В книгу включены сочинения Платона, Ксенофонта, Диогена Лаэрция, Плутарха, а также специально переведенная для данного сборника «Апология» Либания.
Эту книгу мне рекомендовала прочитать Ирина Мельникова.
Суд над Сократом. Сборник исторических свидетельств. – СПб.: Алетейя, 2000. – 272 с.
Скачать конспект (краткое содержание) в формате Word или pdf
Купить книгу в Ozon (на момент публикации заметки книга недоступна)
Год 399 до нашей эры, древние Афины, весна [1]. Сократу представлено обвинение. Обвинителей было трое, главный — Мелет, а также Ликон и Анит. Мелет — сочинитель трагедий, неудачливый стихотворец, никогда не удостаивавшийся победного венка на состязаниях драматургов, опасно обозленный молодой человек; Ликон — оратор или ритор, примерно того же калибра, что Мелет, так же алчущий славы и так же обделенный ею. В отличие от первых двух Анит вошел в историю. Он – влиятельная общественная фигура, богач, владелец кожевенных мастерских, у него есть определенная идейная позиция, он — «государственник», апостол демократии того типа, что установилась после диктатуры Тридцати. Именно противоборство Сократа и Анита, их подхода к жизни и индивидуальной свободе в условиях кризиса Афинского общества и развала Афинского морского союза, явится лейтмотивом сократовского процесса.
Смысл обвинения: Сократ не чтит истинных богов, вводит собственных, развращает молодежь, наказание —смертная казнь. Судопроизводство в Афинах осуществлял суд присяжных, так называемая гелиэя, состоящая из 501 человека, выбираемых случайным образом из приблизительно 6000. Процесс включал два акта: в первом обсуждался вопрос о виновности подсудимого, во втором — о мере наказания, если вердикт был обвинительным. Дважды проводилось голосование, дважды происходили прения сторон.
Почему дело вообще возникло, и именно в 399 году? Анит, недавний герой сопротивления олигархии Тридцати тиранов, один из апостолов новой демократии. Зачем ему понадобилось возбудить процесс против семидесятилетнего старца, в политическую жизнь никогда активно не встревавшего? На наш взгляд, существенно столкновение идеологий: самоценности, независимости внутреннего мира человека-микрокосма от внешних обстоятельств (Сократ), и утверждение, что такой независимости быть не должно, что отдельная личность обязана не только уважать общественный строй, введенный им кодекс правил и обычаев, но и сообразовывать с ним свое миросозерцание.
После тотального поражения Афин в Пелопоннесской войне число свободных граждан уменьшилось почти вдвое; с потерей «вассальных» городов-полисов (при Перикле их насчитывалось до 200!) упала торговля, опустела казна, незваной гостьей пришла нищета. Государство оказалось на краю исчезновения. В этих печальных обстоятельствах отцы возобновленной демократии, как правило, люди пожилые, хорошо помнившие дни процветания, заподозрили: не от Сократа ли идет порча? Не от его ли проповедей, не от его ли «лукавых» выспрашиваний, не от его ли философии, звучащей под небом Афин уже 30 с лишком лет? Не он ли, вечно окруженный юношами, в основном, детьми состоятельных и уважаемых людей, распространяет неверие? Вот истоки начавшегося против Сократа процесса в 399 году, зачинателем которого стал Анит.
Анит не «жаждал крови» согражданина, он был твердо убежден, что Сократ уйдет в добровольное изгнание (как сделал философ Анаксагор в сходной ситуации в 433 году).
Сократу были предъявлены следующие обвинения.
Пункт 1. Сократ не признает богов, почитаемых Городом и его гражданами, и вводит собственных. Мишенью стал знаменитый «божественный голос», «демоний» Сократа. Плутарх и Диоген Лаэрций полагают, что это был некий дар пророчества, знаки из будущего, тогда как Платон настаивает, что демоний лишь отвращал Сократа от ложного, но никогда не побуждал к свершению чего-либо и не касался других людей и событий. Анит и его «мальчики» выстраивали такую схему: Сократ верит своему особому демонию, стало быть, не верит в общепризнанных богов. Схема ничем не подтверждалась, но внешне, на слух, звучала достаточно опасно и убедительно. А как защищался подсудимый? Сократ ссылался на давние и всем понятные верования греков в «знамения», что открывают волю богов.
Второй удобной «зацепкой» в пункте об отрицании Сократом богов стало его мнимое занятие физическими науками, под которыми тогда понималась теория устройства мира, космоса и материалистическое объяснение небесных явлений. Сократу приписывались идеи Анаксагора Клазоменского. Если обвинения, сгруппированные вокруг «личного» бога-даймония, основывались на невежественном переиначивании все же существовавших высказываниях Сократа, то утверждения о каких-то тайных занятиях астрономией, космогонией (возникновением вселенной), природой в ее первоначалах, были прямой и злостной ложью.
Пункт 2. Сократ морально развращает молодых людей. Как ни странно, отбиться от этого обвинения философу было труднее всего. Причин тут много, есть психологические, исторические и те, что можно отнести непосредственно к обстановке на процессе, назовем их — ситуационные.
Причины исторические. Среди учеников Сократа находилось немало людей в высшей степени достойных, позже ставших полезными и честными гражданами, но не они вспоминались судьям. Жутковатыми свидетелями обвинения явились призраки трех сверхзнаменитых лиц, принесших Городу множество бед: Алкивиад, Критий и Харикл; все они когда-то тоже входили в число приверженцев философа. Правомерно ли было вменять в вину Учителю, что из его «семинара» выходили не только полезные обществу ученики, но и разрушители?
Причины ситуационные. Среди окружавших или страстно сочувствующих Сократу — большинство составляли молодые люди. Среди же гелиастов (присяжных) преобладали мужи за 40, за 50, и их не могла не раздражать молодежь, поддерживающая подсудимого.
Пункт 3. Недостаточное уважение и даже критика Сократом великих поэтов Греции. Да не удивится и не посетует нынешний молодой читатель на «дикость» нравов афинян — через 2400 лет — в тридцатые годы XX столетия легко было получить «десятку» за отрицание литературного таланта в Горьком!
Пункт 4. Сократ — враг демократии и дурной гражданин. Этого тоже впрямую не сказано в обвинении, но в разбирательство вошло и притом широко. Атаку с этой стороны Сократу, казалось, отразить было нетрудно; его мужественное неприятие власти Тридцати тиранов не успело еще выветриться из памяти афинян — и судей, и зрителей. Анит и компания выставляли на вид общественную пассивность старика (впрочем, и в молодые годы уклонявшегося от государственных должностей) и этим, возможно, набрали какое-то число очков; тем более, что сам Сократ всячески акцентировал свое нежелание заниматься политикой как таковой.
Имелись также отягчающие обстоятельства, исходившие от самого подсудимого. Из речей Сократа возникает ощущение, что он сознательно идет навстречу смерти. Это было мужество человека, спокойно подытожившего свои дни и поставившего точку. Судебное заседание в Афинах — действо ритуальное. Почти обязательным было слезное или хотя бы трогательное воззвание подсудимого к милосердию или присутствие детей и близких, молящих о пощаде. Сократ запретил родственникам являться в суд, и сам также не просил о пощаде.
К удивлению подсудимого, первое голосование оказалось для него не столь уж катастрофичным: Сократ был признан виновным 281 голосом против 220; это означало, что судьи колеблются. Для оправдания не хватало 31 голоса; заседатели явно давали Сократу шанс «отбиться» от смертного исхода. Все твердо были уверены, что подсудимый во втором акте исправится, станет вести себя в соответствии с принятыми правилами: слезы, жалостные увещевания; но самое главное, предложит себе серьезное наказание. Дело в том, что по афинским законам подсудимый, признанный виновным первым голосованием, должен был противопоставить статье обвинения — свою собственную, после чего присяжные выбирали ту или другую. Традиционно выгодным, верным приемом, чтобы смягчить сердца судей, считалось назначение подсудимым какой-то жестокой меры самому себе. Что же предложил себе в наказание Сократ? — «даровой обед в Пританее». То было прямым вызовом, иронией, насмешкой.
После второго выступления участь подсудимого была ясна: Сократа присудили к смерти большинством, в 360 голосов; против — всего 141. Приговор гелиэи был окончательным и обжалованию не подлежал даже в Народном собрании.
Если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне. Мне-то ведь не будет никакого вреда ни от Мелета, ни от Анита, я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от Бога. В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли.
Кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться честным человеком, а вступать на общественное поприще не должен. Кажется ли вам, что я мог бы прожить столько лет, если бы занимался общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного человека, спешил бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как оно и следует? Никоим образом, о мужи-афиняне! И никому другому это невозможно.
Если одних юношей я развращаю, а других уже развратил, то ведь те из них, которые уже состарились и узнали, что когда-то, во время их молодости, я советовал им что-то дурное, должны были бы теперь прийти мстить мне и обвинять меня. Многие из них тут. Но все готовы броситься на помощь ко мне, к тому развратителю, который делает зло их домашним, как утверждают Мелет и Анит. Какое может быть другое основание защищать меня, кроме прямой и справедливой уверенности, что Мелет лжет, а я говорю правду.
Возможно, что кто-нибудь из вас рассердится, что я не упрашивал вас, чтобы разжалобить, что я не приводил своих детей и множество других родных и друзей, а вот я ничего такого делать не намерен. Мне кажется, что это и неправильно, о мужи, просить судью и избегать наказания просьбою, вместо того, чтобы разъяснять дело и убеждать. Ведь судья посажен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд; и присягал он не в том, что будет миловать кого захочет, но в том, что будет судить по законам.
Я утверждаю, о мужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили. Ведь теперь, делая это, вы думали избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни, а случится с вами, говорю я, совсем обратное: больше будет у вас обличителей — тех, которых я до сих пор сдерживал и которых вы не замечали, и они будут тем невыносимее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать. В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Ведь такой способ самозащиты и не вполне возможен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый легкий: не закрывать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше.
Мелет: «Я знаю тех, кого ты уговорил слушаться тебя больше, чем родителей».
— Согласен, — сказал Сократ, — в вопросе о воспитании: вопрос этот, как все знают, меня интересует. Однако относительно здоровья люди больше слушаются врачей, чем родителей; в Народном собрании, как известно, все афиняне слушаются больше разумных ораторов, чем родственников. Да ведь и при выборах в стратеги не отдаете ли вы предпочтение пред отцами и братьями и, клянусь Зевсом, даже пред самими собой тем, кого считаете главными знатоками в военном деле?
— Да, — заметил Мелет, — потому что это полезно и является обычаем.
— В таком случае, — продолжал Сократ, — не кажется ли тебе странным еще вот что: во всех действиях лучшие знатоки пользуются не только равенством, но и предпочтением, и вот за то, что меня считают некоторые знающим в таком полезном для людей искусстве, как воспитание, ты желаешь меня казнить?
Сократ выше всего ставил оправдаться от обвинения в нечестии по отношению к богам и в несправедливости по отношению к людям, а молить об освобождении от казни он не находил нужным, а, напротив, полагал, что ему уже пора умереть.
Заметив, что его спутники плачут, он сказал: — Что это? Вы только теперь плачете? Разве не знаете, что с самого рождения я осужден природой на смерть? Да, если бы мне приходилось погибать безвременно, когда течет счастье, то, несомненно, надо бы было горевать мне и расположенным ко мне людям; если же я кончаю жизнь в ту пору, когда ожидаются в будущем разные невзгоды, то я думаю, что всем вам надо радоваться при виде моего счастья.
Увидав проходившего мимо Анита, Сократ, говорят, сказал: «Я встретился однажды на короткое время с сыном Анита; мне показалось, что он человек даровитый; поэтому я нахожу, что он не останется при том рабском занятии, к которому его предназначил отец; а за неимением хорошего руководителя, он впадет в какую-нибудь низкую страсть и, конечно, далеко пойдет по пути порока». Слова эти оправдались: молодой человек полюбил вино, ни днем, ни ночью не переставал пить и, в конце концов, стал ни на что не годным — ни для отечества, ни для друзей, ни для себя самого. Таким образом, Анит, как вследствие скверного воспитания сына, так и по случаю своего собственного неразумия, даже и по смерти имеет дурную славу. Сократ таким возвеличением себя на суде навлек на себя зависть и этим еще более способствовал своему осуждению. Мне кажется, участь, выпавшая ему на долю, была милостью богов: он покинул наиболее тяжелую часть жизни, а смерть ему досталась самая легкая. Вместе с тем он выказал силу духа: придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он как вообще не противился добру, так и перед смертью не выказал малодушия; напротив, радостно ожидал ее и свершил.
Однажды, сделавшись членом Совета и принеся присягу, которую приносят члены Совета, в том, что они будут при исполнении этой должности руководиться законами, он попал в главы Народного собрания. Когда народу захотелось осудить на смертную казнь стратегов Фрасилла и Эрасинида с их коллегами, всех одним голосованием, вопреки закону, Сократ отказался поставить это предложение на голосование, несмотря на раздражение народа против него, несмотря на угрозы многих влиятельных лиц: соблюдение присяги он поставил выше, чем угождение народу вопреки справедливости и чем охрану себя от угроз.
Да, его вера в промысел богов о людях была не такова, как вера простых людей, которые думают, что боги одно знают, другого не знают; Сократ был убежден, что боги все знают — как слова и дела, так и тайные намерения, что они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих. Ввиду этого я удивляюсь, как же афиняне поверили, что Сократ неразумно мыслит о богах — Сократ, который никогда не сказал и не сделал ничего нечестивого, а, наоборот, говорил и поступал так, что всякий, кто так говорит и поступает, был бы и считался бы благочестивейшим человеком.
Удивительным кажется мне также и то, что некоторые поверили, будто Сократ развращает молодежь — Сократ, который, кроме упомянутых качеств, прежде всего, более, чем кто-либо иной обладал воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, очень легко имел все в достаточном для него количестве. Так, если он сам был таким, то как мог сделать других безбожниками, нарушителями законов, чревоугодниками, сластолюбцами, неспособными к труду неженками?
А между тем он никогда не брался быть учителем добродетели; но, так как все видели, что он таков, то это давало надежду людям, находившимся в общении с ним, что они, подражая ему, станут такими же.
«Но, клянусь Зевсом», — говорит обвинитель, — «Сократ учил своих собеседников презирать установленные законы: он говорил, что глупо правителей государства выбирать посредством бобов, тогда как никто не хочет иметь выбранного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда, чем ошибки в государственной деятельности; подобные речи возбуждают в молодежи презрение к установленному государственному строю и склонность к насильственным действиям».
Я, напротив, думаю, что люди образованные, чувствующие в себе способность давать в будущем полезные советы согражданам, меньше, чем кто-либо другой, бывают склонны к насильственным действиям: они знают, что насилие сопряжено с враждой и опасностями, а путем убеждения можно достигнуть тех же самых результатов без опасности, пользуясь любовью; кого заставляют силой, тот ненавидит, как будто у него что-то отняли, а на кого воздействуют убеждением, тот любит, как будто ему сделали одолжение.
* * *
– Скажи мне, Перикл, — начал Алкивиад, — мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?
– Законы — это все то, что большинство примет и напишет с указанием, что следует делать и чего не следует.
– А если не большинство, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, — это что?
– Все, — отвечал Перикл, — что напишет властвующий, обсудив, что следует делать, называется законом.
– Так если и тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?
– Да, — отвечал Перикл, — все, что пишет тиран, пока власть в его руках, это есть закон.
– А насилие и беззаконие, — спросил Алкивиад, — что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?
– Мне кажется, да — сказал Перикл.
– Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?
– Мне кажется, да, — отвечал Перикл. — Я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивший граждан, есть закон.
– А все то, что пишет меньшинство, не убедив большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?
– Мне кажется, — отвечал Перикл, — все, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши, — все равно, пишет он это, или нет, будет скорее насилие, чем закон.
– Значит, и то, что пишет все большинство, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, а не убедив их, будет, скорее, насилие, чем закон?
Сократ так воздействовал на своих друзей, что они удалялись от всяких нечестивых, несправедливых и предосудительных поступков, не только когда их видели люди, но и когда они были одни, потому что были убеждены, что ни один их поступок не может остаться скрытым от богов.
Не касался он, с людьми беседуя, природы небесной и солнечной, путь Луны вычислять не собирался и причин молнии и грома не искал, так как полагал знание сих предметов бесполезным для жизни человека; но время свое и все силы души посвящал размышлениям об истине, и о том, кто подлинно мудр и храбр, и в чем благо семьи и отечества заключается; вот о каких вопросах он с любым поговорить был рад, учителем себя не называя и платы за слова свои не требуя, что сделал бы непременно странствующий софист [2].
Что же почтенного Анита разгневало, отчего он ныне Сократа обвиняет? Сократ, о науке жизни добродетельной беседы с афинянами ведя, Анита, бывало, упоминал. Тот от дела доходного отказаться не намерен был, однако, сердило его, что Сократ называет его торговцем кожевенным, будто было в названии нечто обидное. Не верьте, что Анит в заботе о вас суд сей затеял, или с целью единственной детей ваших от развратительства спасти. Ибо не будь Сократ другом истины, согласись он тщеславию Анитову польстить и лишь о богатстве мужа сего, от отца к нему перешедшем, в разговоре с людьми касаться, то не стал бы Анит обвинителем, и о Сократе-безбожнике, юношей губящем, вы б не услышали. Ибо движим Анит не тревогою за вас, а обидой за себя; не за отечества благополучие радеет, а за гордость свою уязвленную; не согласен он тем называться, кто и в самом деле есть; уже подав жалобу, пытался обвинитель с Сократом сговориться: пусть бы тот впредь, с горожанами беседуя, не называл Анита кожевником, и тотчас от обвинения он откажется.
Говорили мне, и немало меня слышанное порадовало, будто еще при жеребьевке кто-то из судей вероятных удивлялся, отчего ж обвинитель так долго медлил и наблюдал хладнокровно, как Сократ злое дело творит; и закралось в души многих сомнение: не свидетельствует ли сие промедление, что из видов личных Анит на жалобу решился, а не от гнева праведного.
Итак, либо Сократ ничем пред законами афинскими себя не запятнал, и потому молчал доныне обвинитель, что оснований для жалобы не было; или оба пред лицом отечества преступники: Анит-укрыватель Сократа-нечестивца ничуть не менее. А может, вот какой, афиняне, ответ годится: не попустительствовал Анит наглой дерзости, а просто мужа, которого видите вы пред собою, ныне оклеветал.
Дважды за те годы, что Сократ был в числе сограждан наших, перемены пришлось претерпеть своду законов: после несчастья сицилийского, и после поражения у Эгоспотам. Есть ли свидетельства, что Сократ примкнул к олигархии, был ли муж сей в числе Четырехсот, либо Тридцати? Сторонником Писандра? С Фераменом рядом стоял ли пред судьями? С Фринихом был ли единодушен? Но может, публично от соучастия в их устремлениях обвиняемый отказался, а втайне заодно с ними был и на благо тех же целей трудился? Не было этого, судьи.
Что же далее Анит Сократу в вину ставит, какою ложью сограждан дурачит? «Гесиода, Феогнида, Гомера и Пиндара, поэтов прославленных в Афинах, и далеко за пределами города нашего, он (Сократ) высмеивает и многое, ими сказанное, вздором считает». Боги не разгневаются, если вчера стихом восхищавшийся, иначе сегодня о нем отзовется, и мнение переменит на противоположное. Не смешно ль за помощью идти к правосудию, если собеседник в оценке предмета искусства с тобою расходится?
По словам Аристотеля, женат он был дважды: первый раз — на Ксантиппе, от которой, у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Аристида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена. Другие говорят, что Мирто была его первой женой, а некоторые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) — что он был женат на обеих сразу; по их словам, афиняне, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый гражданин мог жениться на одной женщине, а иметь детей также и от другой, — так поступил и Сократ. Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он ответил: «Делай, что хочешь, — все равно раскаешься». Но очень скоро афиняне раскаялись: они закрыли палестры и гимнасии, Мелета осудили на смерть, остальных — на изгнание, а в честь Сократа воздвигли бронзовую статую работы Лисиппа.
Всю жизнь он провел в бедности, тогда как мог бы воспользоваться тем, что ему с радостью готовы были предоставить его друзья; он не поступился философией, пренебрегая всеми препятствиями; наконец, когда товарищи подготовили ему обеспеченный побег из тюрьмы, он не склонился на все их настояния, чтобы уйти от верной смерти, а встретил ее с непоколебимой твердостью решения.
[1] Александр Кургатников
[2] Апология Сократа Либания (314–393 г. н. э.) отличается от всех других представленных в этой книге своей особой стилистикой и жанром. Это — созданная на определенную тему и записанная речь, декламация, по установившемуся определению «фиктивная», то есть как бы произнесенная на суде защитником (через 800 лет!) Ей присущи повторы, особая эмоциональная витиеватость, а в сюжетном отношении — некое плавное движение «по спирали» от зачина к торжественному финалу.
baguzin.ru
Дело Сократа подлежало рассмотрению в одном из отделений гелиэи — афинского суда присяжных. Гелиэя состояла из 6000 членов, ежегодно избиравшихся по жребию из 10 афинских фил. Судьями могли быть лишь афиняне, достигшие 30 лет, не отягощенные государственными долгами и не лишенные гражданской чести.
Из 6000 членов гелиэи 1000 гелиастов были запасными, а остальные 5000 по жребию распределялись на 10 судебных отделений по 500 человек в каждом. На случай равенства голосов «за» и «против» в каждое на 10 судебных отделений добавлялся еще один гелиаст. Обычно — так было и в случае с Сократом — гелиэя рассматривала подсудные ей дела на одном из своих отделений в составе 501 гелиаста. По некоторым наиболее важным делам число гелиастов могло быть доведено до 1001 и даже до 1501.
Председатель судебного отделения и прочие руководители процесса избирались по жребию. Чтобы избежать подкупа, пристрастности и прочих возможных нарушений правил судопроизводства, только в день слушания дела путем жребия определялось, какое именно судебное отделение будет рассматривать его. Хотя афинские суды и были завалены множеством дел, однако, по существовавшим правилам, в одном судебном отделении за день могли быть рассмотрены лишь четыре дела частного производства либо одно дело государственного характера.
Распорядок судебного разбирательства, очередность и продолжительность прений сторон, процедура определения судом вины, меры наказания и т. п. были подробно регламентированы, особенно строго в тех случаях, когда за данное преступление в законе предусматривались заключение в тюрьму, смертная казнь, изгнание, лишение гражданской чести, конфискация имущества. К этому разряду процессов относились и так называемые не оцененные дела, наказание по которым не было конкретно предусмотрено в законе и определялось самим судом (с учетом предложений сторон). Таким не оцененным процессом было и сократовское дело.
Продолжительность судебного дня в Афинах была установлена с ориентировкой на самые короткие дни в году в месяце посейдон (декабрь — январь) и равнялась 9 1/2 часам или в пересчете на воду для клепсидр (водяных часов) — 11 амфорам. За это время суду предстояло полностью разобрать соответствующее дело, выслушать стороны и вынести приговор. Кстати, сам Сократ полагал, что один день — слишком краткий срок для окончательного разбора уголовного дела, в частности и его дела. Намекая на судоговорение у спартанцев, он заметил на суде, что вопрос о смертной казни следовало бы решать в течение нескольких дней.
Время прений сторон определялось клепсидрами, причем для обвинителя и подсудимого с их свидетелями и помощниками имелись соответственно два отдельных сосуда с одинаковым количеством воды. Клепсидра запускалась, когда слово предоставлялось соответствующей стороне.
Процедура слушания дела Сократа была в соответствии с требованиями афинского судоговорения такова: оглашение обвинительной жалобы Мелета, выступление обвинителей (Мелета, Анита, Ликона) и подсудимого (Сократа), тайное голосование судей по вопросу о виновности или невиновности подсудимого, вынесение приговора (в случае с Сократом—обвинительного), предложения сторон (после признания судом вины) о мере наказания, тайное голосование судей по вопросу о мере наказания и оглашение избранной меры, последнее слово осужденного.
По некоторым сведениям, приводимым Диогеном Лаэртским, после оглашения на суде жалобы Мелета обвинительную речь против Сократа якобы произнес Полиэкт; речь эта была написана, по утверждению одних, софистом Поликрагом, по утверждению других — Анитом.
Диоген Лаэртский упоминает и о том, что Лисий написал для Сократа защитительную речь, составленную в духе тогдашних судебных выступлений. Ознакомившись с ней, Сократ сказал: «Прекрасная речь, мой Лисий, но для меня неподходящая». В ответ на недоумение Лисия — «Как же хорошая речь может быть для тебя неподходящей?» — Сократ заметил: «Разве и прекрасные наряды не были бы для меня неподходящими?!»
Отказавшись от помощи Лисия, Сократ защищался сам, в своей обычной манере опровержения мнений, доводов и предрассудков своих противников.
Обвинительных речей по делу Сократа не сохранилось, но об их содержании довольно развернутое и обстоятельное представление дают как ответная защитительная речь Сократа (в платоновском диалоге «Апология Сократа»), так и фрагменты из выступлений обвинителей, приводимые Ксенофонтом (в работе «Воспоминания о Сократе»).
Обвинительные речи, судя по всему, должны были конкретизировать расплывчатые пункты обвинения, отраженные в жалобе. В ходе подобной конкретизации старые, более абстрактные пункты обвинения «доказывались» путем их более определенной переформулировки. При этом обвинители, как, впрочем, и подсудимый, апеллировали в своих выступлениях к знанию, осведомленности судей о фактической стороне обсуждаемых вопросов; видимо, такая осведомленность суда делала излишним заслушивание свидетелей (обвинения или защиты) и т. п. Речь шла не об установлении каких-то новых и неизвестных фактов, но, скорее, об интерпретации с точки зрения афинского правопорядка ряда широко известных среди афинян обстоятельств сократовской жизни и деятельности.
Конкретизируя прежние пункты жалобы, обвинители по существу формулировали новые обвинения против Сократа. Этот недопустимый, по более поздним европейским представлениям, выход на суде за рамки и формулировки обвинительной жалобы считался правомерным и нормальным для афинского процесса.
Так, пытаясь доказать «безбожие» Сократа, Мелет па суде огульно приписывал ему утверждение о том, что «Солнце — камень, а Луна — земля». В подобном отрицании божественной природы небесных тел были повинны, по представлениям афинского демоса, вообще все «софисты», без различия их позиций и воззрений. Зная это предубеждение афинских судей против всей плеяды мудрствующих безбожников, Мелет, не утруждая себя тонкостями доказательства предъявленных им обвинений, просто аттестует Сократа в качестве одного из таких «софистов». Вспомним, что «софистом» считался и обвиненный ранее афинянами в безбожии натурфилософ Анаксагор, чьи космологические взгляды были Мелетом приписаны на суде Сократу.
По поводу этой крайне вольной манеры обоснования обвинений в безбожии Сократ резонно замечает своему обвинителю: «Анаксагора, стало быть, ты обвиняешь, друг мой Мелет, и так презираешь судей и считаешь их столь безграмотными, что думаешь, будто им неизвестно, что книги Анаксагора из Клазомен переполнены такими утверждениями? А молодые люди, оказывается, узнают это от меня, когда могут узнать то же самое, заплативши в орхестре самое большее драхму, и потом осмеять Сократа, если он станет приписывать себе эти мысли, к тому же еще столь нелепые!» (Платон. Апология Сократа, 26 d-е).
Не более состоятельной была мелетовская попытка доказать «безбожие» Сократа ссылкой на его «даймоний». Сократ обратил внимание судей на внутреннюю противоречивость подобного доказательства: его безбожие обосновывается тем, что он признает знамения богов (демонов, гениев). «Итак,— резюмирует Сократ на суде в полемике с Мелетом свои доводы против этого пункта обвинения,— если гениев я признаю, с чем ты согласен, а гении — это некие боги, то и выходит, как я сказал: ты шутишь и предлагаешь загадку, утверждая, что я не признаю богов и в то же время признаю их, потому что гениев-то я признаю. С другой стороны, если гении — это как бы побочные дети богов, от нимф или от кого-нибудь еще, как гласят предания, то какой же человек, признавая детей богов, не будет признавать самих богов?» (Там же, 27 d).
В тогдашних Афинах формы и приемы отправления религиозного культа, почитания богов, жертвоприношений и т. п. не были жестко и однозначно регламентированы и в рамках устоявшихся обычаев и обыкновений допускалось известное разнообразие. Не выходили за эти рамки и сократовские апелляции к «даймонию» как божественному знамению, ссылки на его запреты заниматься политикой и т. п. Сохранившиеся сведения о Сократе, его образе жизни и взглядах не оставляют сомнений в том, что он проявлял должное почитание принятого в его время культа богов греческого пантеона. Но «даймоний» Сократа — и это воодушевляло его обвинителей, питало энергию их возмущения — имел и необычный, некий сугубо индивидуальный, личностный аспект; он был каким-то внутренним богом и гением самого Сократа, лишь для него существовавшим и лишь ему вещавшим божественным внутренним голосом. Этот личный бог как бы ставил под сомнение общепризнанных богов, ущемлял их роль я значение, создавал впечатление их излишности и даже ненужности. Поэтому современники Сократа довольно легко и естественно могли усмотреть в его «даймоний» опасную попытку подмены давних и общепринятых представлений о богах индивидуальным мнением и модной отсебятиной, увидеть в случае с Сократом проявление той же субъективизации и релятивизации божественного начала, которая была столь характерна для тогдашних софистов.
Правда, демон Сократа пребывает в границах признания богов, божественной природы полиса и его законов, а не ведет, как у софистов, к скептицизму и атеизму в оценке божественных и человеческих порядков. Но он, этот личный демон, был для тогдашних религиозно-культовых обычаев и предрассудков чем-то новым и необычным, неким вновь открытым индивидуальным путем к божественной и человеческой справедливости. Это, конечно, подтачивало устои полисной общности и единомыслия. Если внутренний голос отдельного члена полиса берет на себя роль высшего критерия истинной добродетели, то очевидно, что прежние коллективистские начала и представления теряют свою общеобязательную силу. Почитание полисных богов и божественных установлений по обычаю и набожности подменялось внутренним голосом личного бога каждого отдельного человека.
Прибегнув к аналогии, можно сказать, что сократовский демон для античной религиозности был так же неприемлем, как в новое время лютеровская реформация для папского католицизма: и в том и в другом случае — при всем их различии — голос индивидуального убеждения получал опасный перевес в вопросах веры. Естественно поэтому, что в обоих случаях сторонники традиционных форм верования, отвергая новые веяния, квалифицировали названное индивидуальное убеждение как субъективистское и произвольное усмотрение.
Степень свободы и автономии личности, требуемая сократовским демоном, была чрезмерна для античного полиса. Сократовский путь демонстрации мудрости бога сопровождался разоблачением суетной и ложной мудрости представителей всех основных слоев афинского демократического полиса, а внутренний голос личного бога-демона заглушал общеобязательные веления полиса своим членам. Поскольку же религия в Афинах была важнейшим государственным делом, нововведения Сократа в вопросе о богах воспринимались тогдашними афинянами как одновременно и антиполисная акция, как отступление от полисных нравов, обычаев и законов, нарушение полисного правопорядка.
Государственным делом было и надлежащее воспитание подрастающего поколения в духе верности и преданности полисным правам и порядкам. Государственный характер религии и воспитания предопределял тесную внутреннюю связь различных пунктов предъявленного Сократу обвинения. Поэтому для тогдашних традиционистски настроенных афинян — судей Сократа позиция его обвинителей, сближавших религиозное новаторство Сократа с развращающим его воздействием на юношество, звучала довольно убедительно. С точки зрения обвинителей Сократа, его представления о богах и связанные с ними суждения о справедливости и добродетели в полисных делах развращали молодежь. Деятельность Сократа сталкивалась, таким образом, со всем укладом афинской полисной жизни — с религией, нравами, политикой, воспитанием. Развращение молодежи было, по мысли обвинителей, конечным следствием ошибочности и вредности сократовских воззрений, так сказать, плодом сократовского просвещения.
Обвинение Сократа в развращении молодежи было на суде расшифровано его противниками весьма обстоятельно. Обвинители указали на следующие направления пагубного воздействия Сократа на юношество: Сократ внушал своим слушателям презрение к существующим демократическим порядкам и законам, толкая их тем самым к насилию; учениками Сократа были Алкивиад и Критий, нанесшие большой вред афинскому полису; Сократ, ссылаясь на худшие места из знаменитых поэтов, учил неуважению к простому народу, преступлениям и тирании; Сократ настраивал юношей против их родителей, родственников и друзей, выставляя последних в смешном и глупом виде.
Говоря о внушении Сократом своим слушателям презрения к демократии, обвинители сослались па сократовскую критику принятого в Афинах способа назначения на различные государственные должности путем жребия — «посредством бобов». Действительно, Сократ неоднократно высмеивал такой порядок выборов, в результате которого у власти оказывались некомпетентные лица. Но он был очень далек от проповеди насильственной смены существовавших порядков.
Невозможно, конечно, точно установить, чему научились у Сократа Алкивиад и Критий. Видимо, и для них общение с Сократом не прошло даром, и они чем-то пополнили свой разноликий арсенал политической аргументации. Не вдаваясь здесь в тонкости действительных причин и масштабов пагубной для судеб Афин политической деятельности Алкивиада и Крития, следует отметить, что их действия никак не могут быть квалифицированы в качестве реализации сократовских представлений о разумной и справедливой политике. В сократовской постановке вопроса о политике, государственных деятелях и т. п. речь шла о поисках лучших путей формирования полисной жизни, отбора должностных лиц с учетом их умения, способностей, достоинств, словом, о принципе компетентности в политике, о квалифицированном управлении государством, тогда как, скажем, практические усилия Алкивиада и Крития были направлены, конечно же, не к утверждению этих положений, а к их личному самоутверждению на вершине политической власти, при необходимости — и с помощью прямого насилия. Вменение Сократу вины за вредные последствия чуждой ему стихии политических страстей, интриг и вероломства тех или иных его слушателей было явно не по адресу.
Сократу не повезло не только с одиозными слушателями — Алкивиадом и Критием, но и с великими — Гесиодом и Гомером. Так, он часто цитировал слова Гесиода: «Дела позорного нет, и только бездействие позорно». Сократ при этом имел в виду порочность лени и пренебрежения к труду. Обвинители же усмотрели в сократовском цитировании этого места из Гесиода оправдание всякого действия, в том числе дурного и позорного.
Приводил Сократ в своих беседах и стих Гомера, где Одиссей довольно круто обходится с ослушниками и любителями пошуметь:
Если ж кого заставал он кричащим из черни народной,
Скипетром тех ударял, обращаясь с такими словами:
«Смирно сиди, сумасшедший, и слушай других рассужденья,
Тех, что получше тебя. И труслив ты, и силой не славен;
Ты и в войне никогда не заметен, и в мирном совете».
Подобное обращение к Гомеру было интерпретировано обвинителем как выпад против демоса, одобрение дурного обращения с людьми из народа.
По существу, философское положение Сократа о преимуществе знающего перед незнающим было расценено его обвинителями как привитие юношам неуважения и презрения к их несведущим и, следовательно, бесполезным родителям, родственникам, друзьям. В таком духе расценивались, например, сократовские суждения о том, что для излечения больного знающий врач полезнее несведущей в этом деле родни и т. п.
Обвинители не подкрепили свои антисократовские суждения какими-либо конкретными доказательствами, Но выставили они и свидетелей. Упоминание имен Алкивиада и Крития, которых ко времени суда над Сократом уже не было в живых, лишь подогревало страсти, но ничего не доказывало.
На суде присутствовали многие молодые «ученики» Сократа, его слушатели Аполлодор, Критобул, Платон, Эпиген, Эсхин со своими взрослыми родственниками, и Сократ в своей защитительной речи резонно обратил внимание судей на то, что его обвинителю Мелету «всего нужнее было бы сослаться на кого-нибудь из них как на свидетеля; если тогда он забыл это сделать, пусть сделает теперь, я не возражаю,— пусть скажет, если ему есть что сказать по этому поводу» (Платон. Апология Сократа, 34). Обвинители, однако, не воспользовались предложением Сократа, а судьи, по сохранившимся сведениям, не дали слова юному Платону, выразившему желание выступить в качестве свидетеля защиты.
Против обвинения в «развращении молодежи» Сократ защищался несколько иначе, чем против тех пунктов, которые касались его «безбожия». Там он, как мы видели, во-первых, указал на злостную передержку обвинителя, приписавшего ему натурфилософские воззрения Анаксагора, а, во-вторых, обратил внимание судей на внутреннюю противоречивость и несогласованность различных моментов обвинения его в преступлениях против богов. Защищаясь же против обвинения в «развращении молодежи», Сократ развивает ту принципиально важную для всей его философской и жизненной позиции мысль, что он вообще не был чьим-либо учителем мудрости, но лишь собеседником в поисках истины. Ведь действительно мудр только бог, а человеческая мудрость немногого стоит. Поэтому, в частности, ему была столь чужда роль софиста — профессионального учителя мудрости, бравшего к тому же плату с учеников. С точки зрения Сократа, эта продажа знания была недостойным и низким занятием.
Ни своих слушателей Сократ не считал «учениками», ни себя их «учителем». Он лишь вел беседы со всеми, кто задавал ему вопросы, кому правилось вместе с ним разбирать различные вопросы или было просто забавно присутствовать на его испытаниях чужой мудрости и т. п. За этих слушателей-собеседников, подчеркнул Сократ в своей защитительной речи, он отказывается нести ответственность: он ведь и не брался их улучшать, не обещал им никакой мудрости. «И если кто из них,— говорит Сократ о своих собеседниках,— становится честнее или хуже, я по справедливости не могу за это держать ответ, потому что никого никогда не обещал учить и не учил» (Там же, 33 b).
Сам он в беседах стремился к истине и добродетели. Но его отношения с собеседниками не таковы, чтобы отвечать за них. «...Никогда и ни с кем,— подчеркивает он,— я не соглашался вопреки справедливости — ни с теми, кого клеветники мои называют моими учениками, пи еще с кем-нибудь» (Там же).
Обычно вопрос об ответственности «учителя» за практически-политические дела его «учеников» возникает с некоторым запозданием, когда уже нет фактической возможности привлечь его к посюстороннему суду. И вопрос этот, за редким исключением, обсуждается теоретически, а не уголовно-процессуально. Случай с Сократом относится к такому редкому исключению, когда «учитель» был привлечен к реальному суду. В этом деле афиняне проявили большую оперативность, если не сказать спешку. К сожалению, к моменту сократовского процесса уже не было в живых именно тех «учеников», за кого приходилось держать ответ. Видимо, сеть какая-то внутренняя необходимость, чтобы в такого рода делах кто-то из основных действующих лиц — «учитель» или «ученики» — отсутствовал. Но и то, что было, весьма поучительно. Уйди Сократ из жизни без помощи суда, Алкивиад и Критий были бы, пожалуй, зачислены потомками в ряды сократствующих политиков.
Оказавшись перед судом, Сократ мог, конечно, отмежеваться от «невыгодных» и одиозных «учеников» типа Алкивиада и Крития и сослаться на более благополучные примеры. Но это было бы непоследовательно, непринципиально. Подобная конъюнктурность была ему чужда. Он в принципе отверг ответственность философа за практические последствия его философии. И форма, в какой он это сделал,— мол, он не «учитель», у него не было «учеников» и вообще не «учил» и т. п.,— не должна нас вводить в заблуждение относительно сути дела. Данная форма, выбранная Сократом, диктовалась тогдашними представлениями о тесных, личных отношениях, которые имеют место между «учителем» и «учениками». Кроме того, Сократу было важно вообще отмести от себя приписываемое ему амплуа софиста, поскольку именно они тогда выступали в качестве частных учителей мудрости. В этой связи Сократ и обратил внимание судей на то, что он вел свои беседы открыто и своим собеседникам говорил то же, что и всем остальным афинянам,— публично и не скрывая своих мыслей.
В деле Сократа, абстрактно говоря, и обвинение и защита могут найти много аргументов в подкрепление своей позиции, поскольку сами эти позиции в рассматриваемом случае оказались радикально различными и непримиримыми. Политическая подоплека процесса против Сократа как носителя и пропагандиста антидемократических воззрений предопределяла тенденциозность трактовки обвинителями тех или иных — реальных или мнимых — сократовских поступков и высказываний. Из долгой, семидесятилетней жизни, прожитой открыто, на людях, можно надергать материалу и не на один процесс, В этом нечистоплотном деле противники Сократа проявили незаурядное мастерство. Все напряжение сократовских антитез («знающий—познающий», «мудрец—невежда», «справедливое — несправедливое» и т. п.) было организаторами антисократовского дела огульно и фальсификаторски перенесено в плоскость политическую и представлено как прямое проявление враждебности философа к афинскому демосу и полису. Играя на предрассудках я инстинктах афинян, обвинители избрали надежный путь к осуждению Сократа.
Начиная уголовное преследование Сократа, обвинители, видимо, допускали, что Сократ не явится по их вызову и, попросту говоря, затянет, заволокитит обсуждение дела. Такое нередко случалось в тогдашней практике. Так, Сократ мог, не желая связываться с обвинителями, и вообще покинуть Афины. Во всяком случае, обвинители, возбуждая дело, рассчитывали, с одной стороны, испугать Сократа и заставить его замолчать, а, с другой,— дискредитировать его в глазах афинян, представив его мудрость и весь его образ жизни как богохульство и нарушение устоев полиса. Но Сократ, принял брошенный ему вызов, заставил своих обвинителей, а заодно и близких им по духу судей, пойти до конца.
Занятая Сократом бескомпромиссная позиция, принципиальное отрицание им вины по всем пунктам предъявленного обвинения, уверенное отстаивание своих взглядов и высокого смысла всей своей прежней жизни лишь подогревали направленные против него страсти и предрассудки,
По принятому в афинских судах обыкновению, подсудимые, добиваясь снисхождения, слезно упрашивали и умоляли судей внять их просьбе, взывали к их жалости, приводили в суд своих плачущих детей, скорбящих родных, друзей, знакомых. Сократ не только но пошел по этой проторенной дорожке, но, больше того, стал иронизировать над укоренившимися привычками, которые, по его мнению, позорили город. Устраивать подобные слезные представления, заметил Сократ своим судьям, бесчестно и для подсудимого, и для них: подсудимый должен разъяснять дело и убеждать судей, а не просить и умолять их. «Ведь судья, — говорил Сократ в своей защитительной речи,— поставлен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд по правде; и присягал он не в том, что будет миловать кого захочет, но в том, что будет судить по законам. Поэтому и нам но следует приучать вас нарушать присягу, и вам не следует к этому приучаться, иначе мы можем с вами одинаково впасть в нечестье» (Там же, 35 с).
Подобные суждения подсудимого могли восприниматься судьями лишь как заносчивые поучения и неуместная критика. Да и все остальное его поведение было, с судейской точки зрения, вызывающим, заносчивым и провоцирующим. Решения по делу Сократа не оставляют на этот счет сомнений.
По процедуре судоговорения, после произнесения обвинительных и защитительных речей суд должен был простым большинством голосов при тайном голосовании решить вопрос о виновности или невиновности подсудимого. За признание Сократа виновным в предъявленных ему обвинениях было подано 280 голосов, против — 221 голос.
Признание его виновным не было для Сократа неожиданностью. Его, скорее, удивил незначительный перевес голосов против него. При этом Сократ полагал, что податель жалобы Мелет без помощи Анита и Ликона не собрал бы и пятой части голосов судей в пользу своего обвинения. А в соответствии с афинским законом обвинитель, чье предложение не получило одной пятой голосов всех судей, присуждался к внушительному штрафу и 1000 драхм и, кроме того, лишался права последующего обращения в суд с аналогичными жалобами.
Но вина была признана, и стороны должны были высказаться по вопросу о мере наказания. Обвинители настаивали, как и в жалобе, на смертной казни.
Сократ же в своей обычной иронической манере призвал судей воздать ему должное как заслуженному, но бедному человеку, который, оставив собственные дела, заботился о добродетели сограждан и благе государства. «Итак,— говорил Сократ,— если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя — к обеду в Пританее» (Там же, 37). Предложение это своей неожиданностью и дерзостью должно было шокировать судей: ведь в Пританее за счет государства предоставлялось питание в качестве великой почести победителям панэллинских Олимпийских игр.
Явно неприемлемыми для Сократа были такие реально возможные по его делу меры наказания, как лишение свободы или изгнание из Афин. Судьи, видимо, охотно согласились бы с такого рода предложениями. Но единственной мерой наказания, которую всерьез готов был бы предложить Сократ в создавшейся ситуации, был весьма умеренный денежный штраф. Все скромное имущество Сократа оценивалось примерно в 5 мин. И вот он считал подходящей суммой штраф в одну мину серебра. Но поскольку друзья Сократа — Платон, Критон, Критобул, Аполлодор — просили его назвать в качестве меры наказания штраф в 30 мин, а поручительство брали на себя, он и предложил в конце концов эту меру.
Суждения Сократа о мере наказания вызвали еще большее недовольство судей. Перевесом уже в 80 голосов ему был вынесен смертный приговор.
После провозглашения приговора Сократу, согласно процедуре, было предоставлено последнее слово. Пользуясь предоставленной возможностью, Сократ вновь подчеркнул свою верность избранной им линии защиты, хотя она и привела к его осуждению. «Потому,— пояснил он,— что ни на суде, ни на войне ни мне, ни кому-либо другому не следует избегать смерти любыми способами без разбора... Избегнуть смерти нетрудно, афиняне, а вот что гораздо труднее — это избегнуть испорченности: она настигает стремительней смерти» (Там же, 39 а—b).
На суде Сократ оказался перед жесткой альтернативой: либо отречься от своего, как он понимал, божественного призвания и лишь такой непомерной ценой добиться снисхождения, либо, оставаясь самим собой, открыто отстаивать дело всей своей жизни. Твердо избрав этот второй путь, Сократ в свою очередь поставил судей перед неприятным, трудным и ответственным выбором: либо оправдать его, легализовав тем самым всю его деятельность, либо радикально расправиться с ним. Никто не мог позволить себе отступление в создавшейся ситуации: ни подсудимый, считавший себя ответственным за судьбы истины и справедливости, ни судьи, олицетворявшие интересы афинского демократического полиса. Обе стороны взывали к богам, но по сути дела речь шла о столкновении индивида и полиса, философии и власти. В этом — глубокий принципиальный смысл сократовского процесса, его поучительность и масштабность.
Каждая из столкнувшихся сторон добилась того, па что, трезво говоря, могла рассчитывать: Сократ — того, что вынесенный ему смертный приговор как раз подтвердил его мнение об отклонении афинян и афинского полиса от добродетели и справедливости; судьи же — того, что ясно показали, кто собственно распоряжается делами и судьбами полиса.
Уголовный процесс, если даже слушается дело философа,— это сфера не теории, а практики. И принимаемые здесь решения продиктованы практически-политическими резонами, если даже последние и посрамлены философскими аргументами. Судебный процесс — вообще не подходящее поле для побед философской истины; последняя может рассчитывать на подобающий ей успех лишь в своей родной стихии — в сфере мысли, философствование же практическими средствами, когда две различные сферы и функции сливаются в одно начало и предстают в одном лице, чревато выходом на авансцену этакого софиста-тирана, вроде уже знакомого нам Крития.
В наказание Сократу и в назидание другим афинский демос своим приговором выразительно продемонстрировал практическое преимущество политической власти над философской истиной. Претензия обеих сторон на справедливость разрешилась так, как она, собственно, и могла быть решена практически, на судебном процессе: истина власти одержала верх над властью истины.
Сократ, судя по всему, был внутренне доволен исходом процесса, хотя и осудившего его, но нравственно посрамившего его противников. Он сделал все, что должен был сделать человек его репутации и судьбы. В своем последнем слове Сократ признается: «Я скажу вам: пожалуй, все это произошло мне на благо, и, видно, неправильно мнение всех тех, кто думает, будто смерть — это зло» (Там же, 40 с). Как глубокий старик он и так уже близок к смерти. О его же обвинителях и судьях, уличенных в злодействе, пойдет дурная слава убийц мудреца. С его уходом появятся новые обличители. «В самом деле,— говорил Сократ своим судьям,— если вы думаете, что, умерщвляя людей, вы заставите их не порицать вас за то, что вы живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Такой способ самозащиты и не вполне надежен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый легкий: не затыкать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше» (Там же, 39 d).
Надежным доказательством правильности избранного им па суде пути служило Сократу то важное для него обстоятельство, что в ходе всего процесса божественное знамение, голос его демона, ни разу не остановило и не удерживало его. Да и вообще, полагал Сократ, с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после: боги не перестают заботиться о его делах. «Но уже пора идти отсюда,— говорит Сократ афинянам, покидая суд,— мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а что из этого лучше, никому неведомо, кроме бога» (Там же, 42).
Сократа новели в тюрьму. Так закончился самый напряженный день Сократа — философа и человека. Чтобы отстоять себя духовно и нравственно, он пожертвовал собой физически, телесно. Он защищался ради правды с той искренней готовностью к смерти, которая так расковывает и освобождает человека. И он проиграл свое уголовное дело расчетливо, мудро, красиво, выиграв тем самым дело всей своей жизни. Это была старая трагическая игра с жесткими правилами. Ее суровый финал Сократ провел достойно того бессмертия, призраки которого витали над всем его процессом и отчетливо проступали в сумерках заходящего дня.
gumfak.ru
Демократы, вновь взявшие власть в Афинах после свержения Тридцати тиранов, хотели поддержать традиционные религиозные верования и привычные народу моральные нормы. Сократ же ещё со времён нападения на него Аристофана в комедии «Облака» не вполне справедливо считался главой софистов, учение которых породило по всей Греции гибельную безнравственность. Заменяя прежние правы и религию произвольными прихотями, оно ставило на место закона личную выгоду, внушало стремления к тирании, как самому завидному счастью, создало чуждую всяких убеждений риторику, приискивавшую хитрые технические средства оправдывать какие угодно мысли, гордившуюся тем, что умеет доставлять победу неправому делу. И действительно, из школы Сократа вышли самые горячие противники демократии, руководители аристократических заговоров Критий, Терамен, Алкивиад и Пифодор, архонт-эпоним, именем которого отмечался год беззаконий, год владычества Тридцати. А теперь ещё один ученик Сократа, знаменитый Ксенофонт, служил в том войске наемников, которое привел персидскому царевичу Киру Младшему спартанский военачальник.
Великий древнегреческий философ Сократ
Автор фото - Eric Gaba
Воспитатель таких учеников должен был казаться восстановленной демократии опасным учителем. Ей естественно было придти к мысли, что надо искоренить зло подавлением софистического преподавания. Демократы решили показать на Сократе пример, который напугал бы других. Тут не было заботы разбирать, подходят ли к нему те обвинения, какие были взводимы на всю новую софистическую философию. Он пал жертвою демократической реакции. Сократ был осужден на смерть не за свои политические убеждения, потому он что никогда не выказывал вражды к демократии, ни ослушания ей; и не по личной злобе он был избран жертвою, а только потому, что нужно было нанести удар приверженцам новых религиозных идей, и удар этот должен был быть тяжелым; а он был конечно тем тяжелее, чем выше стоял человек, на которого был направлен. Притом, в учении Сократа был элемент, действительно противоположный понятиям всего древнего мира. Сократ говорил, что человек должен не подчиняться безусловно законам, обычаям и понятиям своего государства, а следовать своим собственным мыслям, руководиться в своей политической деятельности собственными понятиями. В особенности опасно должно было казаться это основателям новой афинской демократии. Она не могла допустить, чтобы человек имел право уклоняться от своих гражданских обязанностей; не могла допустить учения, которое настаивало, что власть должна принадлежать только знающим философскую истину и что замещение должностей по жребию бросаемому всеми гражданами (как делалось в Афинах) – нелепость. Демократия не могла допустить, чтобы гражданин повиновался, как публично говорил о себе Сократ, своему внутреннему голосу (демону) более, чем афинскому правительству. Все эти причины и повели к смерти Сократа.
Ремесло доносчиков находилось тогда в большом развитии; потому легко было найти материалы для обвинения. Руководимый вышеперечисленными мотивами Анит, один из вождей демократической партии, группировавшихся около Тразибула, и вместе с Анитом поэт Мелет и оратор Ликон внесли в восстановленный народный суд (гелиэю) обвинение против Сократа. В нём утверждалось, что деятельность Сократа опасна государству, что он внушает молодым людям вредные правила, учит их презирать нравственность и законы и стремится ввести вместо государственной религии почитание новых богов.
Анит, понесший при тирании Тридцати большие имущественные потери и старавшийся теперь исправить свои расстроенные денежные дела торговлей кожами, имел кроме политических мотивов и личную вражду против Сократа за то, что Сократ внушил его сыну отвращение к занятию отцовским промыслом. Мелет и Ликон, вероятно, принадлежали к числу людей, которых прежде оскорблял Сократ своею иронией, и, быть может, хотели теперь отомстить ему за обиды. Из «Воспоминаний о Сократе», написанных в защиту своего учителя Ксенофонтом через несколько лет после его смерти, мы видим, что обвинители приводили ряд мыслей, взятых из бесед Сократа, в доказательство, что он подрывал в молодых людях уважение к родителям, любовь к родным, выставлял смешным замещение должностей по жребию, доказывал превосходство аристократов над простолюдинами и так далее. Та часть обвинения, что он презирает народных греческих богов и вводит новых, выглядела обоснованной: Сократ отвергал антропоморфные элементы эллинской мифологии, и говорил о своем «демоне» в таких выражениях, из которых следовало, что он ставит самого себя безусловным судьею истины.
Несмотря на тяжесть этих обвинений и на невыгодное для Сократа настроение гелиастов, он едва ли был бы осужден на смерть, если бы сам не раздражил против себя судей той речью, которой оправдывал себя. Очевидно, он сам хотел быть осужден на смерть, хотел избавить себя ею от предстоявших ему немощей и страданий старости: ему было тогда уже почти 70 лет. Сознавая честность и благородство своей жизни, Сократ не готовился к защите, и вместо того, чтобы опровергать доводы обвинителей или, как обыкновенно делалось, упрашивать суд жалобными мольбами, привести туда детей и родных для смягчения судей. Сократ произносил свою речь на суде гордым тоном уверенности в своей правоте, с бесстрашием выставлял свою деятельность безупречной, говорил, что он исполнял повеление дельфийского оракула, вменившего ему в обязанность исследование истины, пробуждение сознания о ней в себе и в других. В своей речи он утверждал, что заслужил признательность афинского народа, что если будет оправдан, то будет продолжать свою прежнюю деятельность, возложенную на него божеством; говорил судьям, что защищает себя не для своей, а для их пользы, потому что, осудив его, они сделали бы великий вред афинскому народу и тяжко согрешили бы пред богами. – Эта судебная речь, суть которой сохранена Платоном в «Апологии Сократа», была достойным завершением его благородной деятельности, наилучшим памятником ему.
Но и по тону, и по содержанию речь Сократа должна была произвести чрезвычайно дурное впечатление на судей, многие из которых видели в нем аристофановского развратителя молодёжи, другие ненавидели учителя и друга Крития и Алкивиада, некоторые имели против него личную вражду. Сократ стоял перед судьями не как обвиненный, а как повелитель; вместо того, чтобы защищать себя, он давал им наставления. При таких обстоятельствах, удивительно не то, что он был осужден, а то, что перевес на стороне обвинения был так незначителен, составлял всего пять или шесть голосов. «Сократ легко мог бы приобрести себе оправдание, если бы захотел льстить судьям или упрашивать их», – говорит Ксенофонт. Итак, приговор, объявившей его виновным, соответствовал его собственному желанию. Это видно и из того, как Сократ поступил после судебного голосования, признавшего его виновным. По афинским законам, признанный виновным имел право предлагать, чтобы наказание, которому он должен подвергнуться по закону, было заменено другим, менее тяжелым. Но Сократ воспользовался этим правом так, что его слова должны были увеличить раздражение судей. В своей новой речи, уже после приговора, он говорил:
«Итак, я должен сказать вам, какого наказания заслуживаю я, по моему мнению. По моему убеждению, я своею усердною и бескорыстною заботою сделать граждан мудрыми и добродетельными, оказал такую пользу афинскому государству, что заслуживаю получить пожизненное право обедать на государственный счет в Пританее, как победители на олимпийских играх и другие люди, заслуживающие признательность, государства. Да, я не могу признать, что я сделал что-нибудь дурное. И было бы неразумно, – продолжал Сократ, – если б я попросил себе изгнания или заключения в тюрьму – то есть, несомненно, бедствия, – вместо смерти, о которой я не знаю, бедствие она, или благо. Если б я был богат, то я предложил бы подвергнуть меня денежному штрафу; это не было бы бедствие. Но всех денег у меня только одна мина серебра; и я предлагаю взять с меня мину. Вот, впрочем, Платон и другие мои друзья говорят мне, чтоб я повысил цифру до тридцати мин, и хотят взять на себя поручительство. Потому я предлагаю, чтобы на меня был наложен штраф в тридцать мин, и подчиняюсь вашему приговору».
Называть себя заслужившим обеда в Пританее, самой высокой почести, какая могла быть получена афинским гражданином, – это должно было в устах осужденного казаться судьям насмешкою над судом, и они осудили Сократа на смерть, по предложению Мелета. Мудрец принял этот приговор с величайшим спокойствием: голос его демона молчал, не отклонял его от намерения умереть; потому Сократ полагал, что смерть не бедствие для него.
Смерть Сократа. Художник Ж. Л. Давид, 1787
Обыкновенно смертные приговоры исполнялись немедленно. Но исполнение приговора над Сократом было отсрочено на тридцать дней, потому что перед тем временем, как он был произнесен, священный корабль отплыл с посольством на Делосский праздник, и по древнему обычаю не должно было до его возвращения осквернять город исполнением смертных приговоров. Сократ провел эти дни перед смертью в темнице. Его держали в оковах; но его друзьям и ученикам было дозволено посещать его, и он перед смертью по-прежнему вел свои наставнические беседы с ними. Некоторые из его друзей, – главным в этом деле был богатый гражданин Критон, – хотели, подкупив смотрителя тюрьмы, доставить узнику возможность бежать. Но как ни убеждали они Сократа спастись, он решительно отверг их просьбу. Сократ считал, что бегство было бы несогласно с его учением, опозорило бы его.
Когда прошло время отсрочки, он, беседуя с друзьями о бессмертии души, выпил кубок яда, и умер с невозмутимым, светлым спокойствием. Существенное содержание возвышенной предсмертной беседы Сократа изложено в диалоге Платона «Федон». – Умирая, он сказал друзьям: «Мы все обязаны принести петуха в жертву благодарности богу Асклепию за мое исцеление: прошу вас, исполните это». Смысл этих предсмертных слов Сократа толкуют по-разному.
Смерть Сократа. Художник Ж. Б. Реньо, 1785
Так угас ярый свет, озаривший современникам и потомству пути, ведущие человека к истинному, не призрачному счастью. Как солнце под тропиками, Сократ до заката сохранил весь блеск своего величия; он умер в полной силе своего гения, с невозмутимым благородством души, как герой после победы, как мученик, запечатлевший своею смертью истину своего учения. Смерть была легка для Сократа, при блаженном его сознании, что он постоянно заботился совершенствовать себя и своих друзей.
rushist.com
С делом Сократа до сих пор связано немало тайн. Почему афинская демократия уничтожила самого прославленного из своих граждан? Почему обвинение и приговор окутаны такой мистикой? Не было ли дело Сократа сфабриковано самим Сократом? Об этом и многом другом рассказывают ведущие передачи «Не так» радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.
А. Кузнецов: Фактически главным обвинителем Сократа являлся Анит, но формально таковым выступил Мелет. (По-видимому, Анит не был уверен в успехе возбуждаемого процесса, а поэтому возложил функции официального обвинителя на Мелета, на случай оправдания Сократа.) Текст обвинения гласил: «Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифеец, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки. Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть».
Главными обвинителями Сократа были Анит, Мелет и Ликон
Весной 399 года до нашей эры Сократ предстал перед одной из 10 палат суда присяжных (гелиэи). В состав суда входило 6 тысяч человек, из которых 5 тысяч были действительными и 1 тысяча запасными судьями. Выбор судей (гелиастов) происходил ежегодно по жребию из числа граждан не моложе 30 лет по 600 человек от каждой из 10 фил Аттики. Судебная палата, где разбиралось дело Сократа, состояла из 500 человек, точнее 501, поскольку к четному количеству судей присоединяли еще одного, приемного, для получения нечетного числа при голосовании.
Стоит отметить, что Анит и другие обвинители не жаждали крови Сократа, не добивались его смерти. Они были уверены, что суда вообще не будет: Сократ, не подвергнутый аресту, добровольно удалится из Афин и на суд не явится. Но все вышло иначе…
Бюст Сократа в музее Ватикана
С. Бунтман: Интересно, а какие мотивы были у обвинителей? Например, у того же Анита?
А. Кузнецов: Ну, во-первых, личная неприязнь. Дело в том, что Сократ неоднократно «проходился» по Аниту, шуточки его моментально расходились по Афинам, а Анит был человеком себялюбивым. Во-вторых, и Сократ, и Анит — представители двух совершенно разных точек зрения на некие, скажем так, базовые нравственные принципы. Анит — представитель отеческих нравов. Личность для него практически ничто. Она должна полностью посвятить себя служению полису. Личность имеет свободу воли только на очень ограниченном пространстве. Идти наперевес традициям, общественным мнениям категорически нельзя. То есть человек для полиса, а не полис для человека.
Сократ проповедовал свободу воли. Он исходил из того, что человек — это микрокосмос, поэтому многое он может позволить себе решать сам. Но вот в чем парадокс: во время Пелопоннесской войны Сократ внешне вел себя в соответствии с отеческими нравами. Он не обязан был идти в армию, однако пошел, добровольно, причем в чуть ли не самую физически тяжелую ее часть, в гоплиты. Это требовало большой выносливости, здоровья. И он сражался, принял участие в трех крупнейших баталиях. А в одном сражении, оставшись совершенно один, вынес с поля боя раненого, поразив своим мужеством и афинян, и спартанцев. То есть Сократ был человеком, который во всех отношениях соответствовал той самой идее гражданина-воина, но при этом постоянно подчеркивал, что делает он это не в стаде, не потому, что идут все, а потому, что это его личный, свободный выбор.
Сократа обвиняли в недостаточном почитании богов и в развращении молодежи
С. Бунтман: Давайте теперь пройдемся по пунктам обвинения. Как все происходило? Итак, Сократ не верил в городских богов…
А. Кузнецов: Сразу отметим, что в то время с городскими богами вообще все было довольно сложно. Неразбериха в умах, горечь поражения и все прочее приводили к тому, что все больше и больше в городе получали распространение чуждые афинянам культы: фракийско-фригийские, северо-восточные, суровые. Точно сказать, какой из них на тот момент был официальным, сложно. Но Сократу-то предъявляли другого бога — его демония. Что это такое? Ну, что-то вроде ангела-хранителя, руководителя, который дает советы, личного оракула.
Но главным, конечно, пунктом обвинения было обвинение в развращении юношей…
Сократ и Алкивиад кисти Антона Петтера
С. Бунтман: Что имелось в виду?
А. Кузнецов: То, что вместо солдат, которые должны быть уверены, что главная их обязанность — повиноваться своим командирам, честно служить Отечеству, Сократ поставляет Афинам молодых людей, умеющих сомневаться. «Подвергай все сомнению» — вот главный жизненный принцип философа. Соответственно, что можно ждать от бойца, который размышляет, рассуждает о свободе воли, о своем положении и так далее. При этом Сократ, во-первых, воспитывал юношей своим примером, а во-вторых, чисто статистически так сложилось, что многие его ученики во время Пелопоннесской войны продемонстрировали себя не с лучшей стороны.
Алкивиад, Критий и Харикл — вот три имени, которыми «били» Сократа, все из его ближайшего круга. Алкивиад, которого, выражаясь современным языком, отнесли к коллаборационистам, сначала служил Афинам. Однако его таланты не были, как считал он сам, должным образом оценены, поэтому он начал метаться из стороны в сторону. А Критий и Харикл — оба из Тридцати тиранов…
Возможно, будь у Сократа профессиональный защитник, все сложилось бы по-другому, но философ защищал себя сам. Защищал, как известно, абсолютно не в традиции того времени. Всю историю он старался свести к философскому спору с лирическими и нелирическими отступлениями. У зрителей, у значительной части гелиастов, среди которых в основном были люди достаточно простые, возникало ощущение, что Сократ пытается заболтать все это дело, что он юлит, уворачивается вместо того, чтобы дать прямые ответы на прямые вопросы.
Смелое поведение Сократа разозлило судей
Затем, уже в процессе, возникли еще два обвинения. Первое совершенно удивительное: Сократа обвинили в неуважении к великой греческой литературе и в критике великих поэтов, в первую очередь Гомера и Гесиода.
На самом деле Сократ не только хорошо относился к вышеназванным поэтам, но и считал их гениями. Упоминание об этом можно встретить в «Апологии» Платона.
И второе обвинение, которое также периодически всплывало, заключалось в том, что Сократ был признан врагом демократии и дурным гражданином. Нет, его поведение на войне не давало ни малейшего повода для обвинения, однако в остальном философ был пассивен.
Естественно, решение суда было не в пользу Сократа. Он был признан виновным при соотношении голосов 281 против 220.
С. Бунтман: Ну, не совсем критично.
А. Кузнецов: Да. Шанс смягчить наказание еще был, однако Сократ им не воспользовался.
Смерть Сократа. Жак-Луи Давид, 1787 год
В чем, собственно, дело? В практике судопроизводства греческих полисов было принято, чтобы обвиняемый после признания его виновным сам предлагал себе меру наказания, которую он заслуживает в собственных глазах. После этого суд присяжных выбирал между двумя (предложенными обвинителем и обвиняемым) мерами. Tertium non datur.
Так вот, вместо назначения себе какого-либо наказания Сократ попросил бесплатный «обед в пританее». Пританей — это здание на городской площади, где часто за общественный счет питались должностные лица и почетные граждане.
С. Бунтман: Ну, это совершенно явный вызов обществу, насмешка. Его только что большинством голосов признали виновным, а он требует награды за то, в чем его обвиняют.
А. Кузнецов: И еще одна вещь, которая, видимо, тоже очень раздразнила судей: Сократ не давил на жалость, демонстративно пренебрегал правилами, приличиями, нормами. О чем речь? В Афинах существовала определенная традиция поведения обвиняемого в суде: он должен был, опустив голову, просить прощения, пускать слезу (вспомним, например, Перикла). При этом все это должно было происходить на фоне плачущих жены и детей.
С. Бунтман: Известный сюжет: на кого же ты нас покидаешь, кормилец? Как же мы, сироты, без тебя будем?
А. Кузнецов: Да. Сократ этого не сделал. У него было трое сыновей, жена Ксантиппа, но все они по его приказу остались сидеть дома. Отсюда и результат второго голосования: 360 против 141.
Спустя почти 2500 лет после смерти Сократ был оправдан
С. Бунтман: То есть суд присяжных вынес Сократу смертный приговор?
А. Кузнецов: Да.
С. Бунтман: Была ли возможность амнистии?
А. Кузнецов: Нет. Приговор гелиэи был окончательным.
Однако казнь Сократа не была совершена сразу же. Почему? Дело в том, что в это время на остров Делос к храму Аполлона афиняне отправили священное судно с дарами (один из греческих ритуалов), и пока корабль был в пути, смертная казнь запрещалась.
За это время ученики Сократа подготовили побег. Осуществить его было несложно, но философ наотрез отказался, оставшись верным отеческим законам.
Последний день Сократа описан в диалоге «Федон». Философ провел его, беседуя со своими друзьями Кебетом, Симмием и Федоном о бессмертии души. Выпив яд, он лежал, ожидая смерти, и произнес свои последние слова: «Критон, мы должны Асклепию петуха, так отдайте же, не забудьте!» Когда яд достиг сердца, тело Сократа свела судорога и он умер.
'+$(this).find('.num-quest').html()+'. '+ $(this).find('.x_big-i').html() +'
diletant.media
