Доклад: Материалистическая социальная философия. Социальная философия реферат по философии

Дипломная работа - Социальная философия как наука

Социальная философия как наука ВВЕДЕНИЕ

Тема моего реферата – “Социальная философия как наука”. Возникновение философии, как и науки в целом относится к тому этапу человеческой истории, когда обнаружилась явная недостаточность эмпирических знаний для приспособления к социальной и биологической среде, а тем более для их преобразования. Можно предположить, что эта острая гносеологическая ситуация носила затяжной характер, поскольку для ее разрешения требовались определенные объективные предпосылки. Таким историко-бытийным фоном возникновения науки была эпоха перехода от доцивилизационной первобытности к цивилизации, которая, несмотря на всю свою незрелость, уже осуществила отделение труда умственного от труда физического и привела к появлению особой группы людей, профессионально занимающихся производством научных знаний.

Реферат логически разделен на три главы. В первой главе рассматривается социальная философия как наука. Вторая глава посвящена функциям социальной философии. Третья глава является заключительной и в ней определяется место социальной философии в системе наук. Глава 1. Социальная философия как наука.

Анализируя эпоху зарождения науки, в том числе и философии, Карл Ясперс ввел понятие осевого времени, подразумевая под ним эпоху резкого поворота в истории от мифологического сознания к научно-философскому осмыслению окружающего мира и места человека в нем. Удивительно, и этому еще не дано объяснения, что эта поворотная эпоха началась и протекала почти одновременно в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга (между 800 и 200 годами до н.э.). В это время в Китае жили и творили Конфуций и Лао-цзы, Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, в Индии возникли Упанишады, жил Будда. В совокупности ости мыслителями этих двух стран были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, материализма, софистики и нигилизма. В Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки — Илия, Исайя, Иеремия; б Греции — это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков Еврипида и Софокла, историка Фукиди-да и механика Архимеда.

“Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, — заключает Ясперс, — сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели”.

Таким образом, уже тогда, на заре цивилизации появилась настоятельная общественная потребность в научных (в том числе, в философских) знаниях об окружающем нас природном и социальном мире и месте человека в нем.

Речь, разумеется, идет не о формировании самостоятельной научной дисциплины — социальной философии, а только о ее генезисе. Вообще наука изначально могла возникнуть только в нерасчлененном, синкретичном виде, без деления, скажем, на физику, химию, биологию, социологию и т.д., не говоря уже о более дробной дифференциации. Причины такой цельности понятны: знаний о мире было накоплено еще сравнительно мало, да к тому же и проникновение в сущность явлений было довольно поверхностным. В этих исторических условиях наука включала в себя всю совокупность знаний о мире, в том числе и социально-философские представления. Наука и философия были до того слитны, что с таким же полным правом можно говорить о включении первоначальной философией в себя всей совокупности научных знаний, в том числе обществоведческих.

Но с самого начала возникновения науки начал действовать и один из основных законов ее развития — закон дифференциации научных знаний. Результатом дифференциации является последовательное выделение все новых, относительно самостоятельных отраслей научного знания, в том числе сужение предмета философии. Однако, отпочковывая от себя одну за другой конкретные научные отрасли, философия отнюдь не уподоблялась шекспировскому королю Лиру, который раздал все свое королевство дочерям, а сам остался ни с чем. С философией происходило обратное: чем больше отделялись от нее отрасли научного знания, тем богаче, плодотворнее, полезнее для общества становилась философия, ибо обретала свое собственное лицо, свой собственный, не совпадающий с другими предмет исследования, иначе говоря — свои собственные функции, свое место в общественном сознании.

“Дифференциации в течение многих веков подвергалось и само философское знание, вследствие чего его структура претерпела существенные изменения”.

Так, в ходе исторического развития от собственно философии отделились психология, формальная логика, этика, эстетика.

Все структурные элементы философского знания между собой неразрывно связаны, что на схеме показано в виде непрерывных линий. Пунктир между онтологией и логикой означает, что в данном случае связь между структурными элементами опосредована и осуществляется через гносеологию и концепции взаимосвязи и развития.

Где же в этой структуре может быть определена ниша для социальной философии?

Было бы опрометчиво рассматривать социальную философию в качестве сугубо самостоятельного, пятого структурного элемента философского знания в дополнение к онтологии, концепциям взаимосвязи и развития, гносеологии и логике. Если бы так почему-то случилось в ходе дифференциации философского знания, то философия перестала бы быть философией, т.е. совокупностью наиболее общих представлений о мире в целом, об универсальных законах его существования и развития. В качестве предметной области остался бы только мир природный да общие проблемы познания.

Правильней, очевидно, видеть в социальной философии обществоведческий срез философского знания в целом и большинства его структурных элементов в отдельности. В этом плане можно говорить о социальной онтологии, включающей в себя проблемы общественного бытия и его модификаций — бытия экономического, бытия социального в узком смысле слова, бытия экологического, бытия демографического. Соответствующим срезом концепций взаимосвязи и развития выступает социальная динамика, рассматривающая проблемы линейности, цикличности и спиралеобразности в общественном развитии, соотношения революционного и эволюционного в переходные эпохи, общественного прогресса. Есть еще один чрезвычайно важный структурный элемент социально-философского знания, представляющий собой срез гносеологии — социальное познание. В его поле зрения анализ общественного сознания, специфика применения при изучении социума общенаучных методов и форм познания.

Исключение в данном контексте составляет лишь такой элемент философского знания как логика. В силу своей предельной абстрактности и универсальности он вряд ли допускает какие-либо специфические срезы с себя, например, в виде социальной логики. Глава 2. Функции социальной философии как науки.

Двумя основными специфическими функциями социальной философии, как и философии в целом, являются мировоззренческая и методологическая. Специфическими они называются потому, что в развитом и концентрированном виде присущи только философии.

Мировоззрение есть совокупность наиболее общих взглядов и представлений о сущности окружающего нас мира и месте человека в нем. Для правильного понимания мировоззренческой функции философии необходимо учесть, по крайней мере, два момента.

1. Способы формирования мировоззрения у человека. Мировоззрение индивида может сформироваться либо в результате получения научных знаний в процессе образования (в том числе и самообразования), либо в стихийном процессе становления личности под воздействием социального окружения. При этом возможны и смешанные, гибридные варианты, когда одни элементы мировоззрения индивида оказываются научно выверенными, а другие остаются на уровне расхожего обыденного мнения с его предрассудками и заблуждениями. Не погрешим против истины, если скажем, что никакая философская система, даже самая современная и совершенная, не гарантирует абсолютного отсутствия во взглядах индивида подобных предрассудков и заблуждений, хотя бы потому, что сама она не полностью свободна от них. И в то же время только систематическое философское образование способно свести “мифологическую” составляющую нашего собственного мировоззрения к минимуму.

2. Философия представляет собой все же не все мировоззрение, а “лишь” его ядро, поскольку в формировании мировоззрения участвуют все отрасли знания, все те учебные дисциплины, которые изучаются студентами в вузе (всеобщая история, психология, физика, языкознание и т.д.). Каждая из них в скрытом, а зачастую и в открытом, виде содержит в себе мировоззренческие выводы и, соответственно, вносит свой вклад в мировоззренческую подготовку будущего специалиста.

Опыт преподавания в средних и высших учебных заведениях показывает, что учащимися и студентами высоко ценится именно этот, мировоззренческий, аспект наших выступлений перед ними. Оно и понятно: этот аспект представляет собой наиболее основательный, наименее тленный слой знания, а факты, которые нанизываются на эту координату, на эту логическую канву, приобретают обоснованность, с которой их уже невозможно забыть. К тому же факты, хотя и “упрямая вещь”, но по мере продвижения науки вперед постоянно обновляются и уточняются. И это происходит не по причине конъюнктурных соображений, разделяемых исследователем. Такова логика развития науки. Вспомним хотя бы, как был отброшен физикой двадцатого века “факт” существования эфира. Однако при этом следует отметить, что само отношение к интерпретации и к судьбе факта в немалой степени зависит от мировоззренческих позиций исследователя.

Как уже отмечалось выше, наряду с мировоззренческой функцией и в неразрывной связи с ней социальная философия выполняет методологическую функцию.

Философский метод есть система наиболее общих принципов теоретического исследования действительности. Принципы эти могут быть совершенно различны. Можно, например, подойти к одному и тому же изучаемому явлению как развивающемуся, а можно подойти к нему как неизменному, раз навсегда данному. В зависимости от этого и результаты теоретического исследования и практические выводы из него будут существенно различаться.

В истории философии прослеживаются два основных философских метода — диалектика и метафизика. Принципиальные различия между ними как двумя противоположными концепциями взаимосвязи и развития можно представить следующим образом.

1. Диалектика исходит из всеобщей, универсальной взаимосвязи явлений и процессов в окружающем нас мире; метафизика признает только связи случайные, возводя в абсолют автономность, самостоятельность вещи.

2. Диалектика исходит из принципа развития, качественных изменений явлений и процессов; метафизика сводит все изменения в мире только к количественным изменениям.

3. Диалектика исходит из внутренней противоречивости, закономерно присущей любому явлению или процессу; метафизика же считает, что противоречия свойственны только нашему мышлению, но отнюдь не объективной действительности.

4. Диалектика исходит из того, что именно борьба внутренне присущих явлениям и процессам противоположностей представляет собой главный источник их развития; метафизика же переносит этот источник вне исследуемого предмета.

Философский метод выступает как отражение определенного уровня научного познания мира. Это становится очевидным, как только кто-то пытается ответить на вопрос: в чем причина, почему в истории философии диалектика и метафизика сменяли друг друга в качестве господствующих философских методов? Смена эта происходила закономерно, в связи с качественными изменениями в характере самой науки, и, прежде всего, естествознания. Так, античная диалектика, превосходившая метафизику в объяснении мира в целом вынуждена была уступить свое первенство, как только конкретные науки занялись детальным, скрупулезным исследованием каждого явления в отдельности и в его статике. На этом этапе (а он длился сотни лет) метафизика как нельзя лучше отвечала духу тогдашней науки. Но затем наступил новый этап, когда научное знание из описывающего, собирающего начало превращаться в сравнивающее, классифицирующее, систематизирующее (вспомнимте, что сделали Карл Линней в виде системы растительного и животного мира, Дарвин своей эволюционной теорией, Менделеев — периодической системой элементов и т.д.). Духу такого научного знания может соответствовать только диалектический метод.

Подытоживая, можно выделить следующие линии взаимодействия философии и частных наук:

а) на каждом историческом этапе развития науки философский метод синтезируется из достижений частных, конкретных наук, отражая дух науки своего времени, ее качественную специфику;

б) в свою очередь каждая из конкретных наук использует философский метод в качестве системы общих принципов подхода к изучению интересующих ее явлений и процессов.

Возникает вполне закономерный вопрос: если принципы философского метода действительно всеобщи и универсальны, то насколько вправе говорить о методологической функции социальной философии? Оказывается, вправе, ибо общефилософский метод преломляется в социально-философском срезе весьма специфически. Так, в ряде естественных наук к середине XIX в. уже утверждались основные принципы диалектического метода, между тем как в социальной философии еще господствовала метафизика. А ведь методологическая функция философии реализовывалась в отраслях обществоведческо-гуманитарного цикла, как правило, не непосредственно, а прежде всего через социальную философию. Еще один пример. В философии вообще идея объективной закономерности развития окружающего нас мира прослеживается с античных времен, однако, когда речь заходит об обществе, то и сегодня есть ряд течений (например, позитивизм), отрицающих объективный характер законов общественного развития. Вполне естественно, что социальная философия позитивизма оказывает существенное методологическое воздействие на представителей конкретных обществоведческих наук, о чем у нас еще будет повод поговорить подробнее.

Для удобства изложения автору реферата пришлось последовать примеру С.Э. Крапивенского и четко и резко разграничить две функции социальной философии — мировоззренческую и методологическую. В действительности же они взаимопереходят, взаимопроникают. С одной стороны метод включен в мировоззрение, ибо наше знание об окружающем социальном мире в самых существенных моментах будет неполным, если отвлечься от универсальной взаимосвязи и развития в нем. С другой стороны, мировоззренческие принципы (и прежде всего принципы объективности законов общественного развития, принцип первичности общественного бытия) входят в состав философского метода.

Кроме рассмотренных выше основных функций, которые выполняет только философия, необходимо учитывать ее огромное значение и в реализации чрезвычайно важных общенаучных функций — гуманистической и общекультурной. Разумеется, и эти функции философия выполняет специфическим, только ей присущим способом — способом философской рефлексии. Подчеркнем также, что неспецифичность гуманистической и общекультурной функций отнюдь не означают их меньшей внутри-философской, междисциплинарной и общественной значимости по сравнению со специфическими.

Гуманистическая функция философии направлена на воспитание личности в духе гуманизма, гуманизма реального, научно обосновывающего пути освобождения человека, его дальнейшего совершенствования.

Собственно философия и началась с обдумывания смысла человеческой жизни и заявила об этом знаменитым античным афоризмом о Человеке как мере всех вещей. Сократ и Платон, философы эпохи Возрождения, Ф.Бэкон и Гоббс, Спиноза, французские материалисты XVIII в., представители классической немецкой философии, Маркс и Энгельс, русские философы “серебряного века”, экзистенциалисты — все они в фокус своего мировоззрения ставят человека как чувствующего, мыслящего и творящего субъекта. Каждый из классиков философии, развивая учение о человеке, по-новому высвечивал и проявлял какую-то важную для нас грань: то ли отношение человека к природе, то ли биологическую первоприроду человека, то ли зависимость человека от социальной среды и т.д. --PAGE_BREAK-- В сумме своей это классическое наследие предстает перед нами как попытка всесторонне решить проблему “Человек и окружающий мир”, ответить на три исчерпывающих эту проблему вопроса, которые Кант в “Критике чистого разума” сформулировал так: 1. Что я могу знать? 2 Что я должен делать? 3. На что я могу надеяться?

И Кант был абсолютно прав, утверждая, что в этих трех вопросах объединяются “все интересы моего разума (и спекулятивные и практические).

Общекультурную функцию философия тоже выполняла с момента своего зарождения, и если сужался предмет философии, то с общекультурной функцией философии происходило скорей всего обратное: ее роль в жизни общества непрерывно возрастала. Уже Цицерон с полным правом заявлял, что “культура духа есть философия”.

Тем более это справедливо для нашего времени. Без преувеличения можно сказать, что философия является сегодня важнейшим элементом духовной культуры человечества. “Мне представляется, — писал видный физик ФРГ, лауреат Нобелевской премии, Макс Лауэ, — что все науки должны группироваться вокруг философии как их общего центра и что служение ей является их собственной целью. Так и только так можно сохранить единство научной культуры против неудержимо прогрессирующей специализации наук. Без этого единства вся культура была бы обречена на гибель”.

“Итак, если ставим перед собой вопрос “Что мне дает философия? Что мне дает ее изучение?”, нельзя сбрасывать со счетов ее общекультурную функцию. Никогда не считался культурным человек, философски необразованный и неподготовленный. Тем более это относится ко времени, в котором мы живем. С другой стороны, в порядке, так сказать, обратной связи, заметим, что по отношению человека к философии можно судить и об его общей и его профессиональной культуре. И если он, подобно фонвизинскому Митрофанушке, вопрошает “А на что мне философия?”, тогда его “культурный” уровень вполне очевиден”.

Рассмотрев функции социальной философии, попытаемся вернуться к аристотелевской характеристике философии как самой бесполезной и одновременно самой прекрасной науки.

Да, она бесполезна в плане узко утилитарном, прагматическом, ибо философия не может научить выпечке пирогов, плавке металла, сапожному ремеслу и т.д. Более того — она не может подменить собой ни одну из конкретных наук, решая за них их специфические проблемы. Из истории философии известно, насколько бесплодными оказались многовековые попытки рассматривать философию в качестве “науки наук”, втискивающей все остальные науки в прокрустово ложе общих схем и заменяющей собой эти науки. И только обретя свои специфические функции, философия перестает быть бесполезной: она дает конкретным наукам то, что они сами синтезировать не могут — мировоззрение и методологию, общегуманистический смысл и культурологическую значимость.

“Что же касается “прекрасности” философии, то она слита воедино с ее полезностью в указанном высоком смысле. Действительно, что может быть прекраснее, чем приобщение к ценностям духовным, к пониманию смысла жизни, своего места в мире, своих взаимоотношений с другими людьми?! И реализуется это прекрасное прежде всего в гуманистической и общекультурной функциях философии, всегда являющейся духовной квинтэссенцией своей эпохи”.

Глава 3. Место социальной философии в системе наук.

Социальная философия в органическом единстве с другими компонентами философского знания выступает в качестве мировоззренческого и методологического основания всех общественных, а еще шире всех гуманитарных наук, включая психологию, лингвистику и т.д.

Доказательство выдвинутого положения начнем с анализа взаимоотношений социальной философии с социологией. Этот сюжет выбран нами для примера в силу двух обстоятельств. Во-первых, именно вокруг соотношения социальной философии (в ее традиционном тогда варианте исторического материализма) и получавшей тогда права гражданства прикладной социологии прошли бурные дискуссии в шестидесятые-семидесятые годы. Во-вторых, пример этот предельно нагляден и без особых трудностей может быть экстраполирован на другие отрасли гуманитарного, а также, и негуманитарного знания.

В дискуссиях о соотношении социальной философии и социологии выявились три точки зрения, что социальная философия равна всей социологии. Этот тезис о тождестве исторического материализма и социологии был явно направлен против прикладной социологии, ненужной и вредной в глазах приверженцев казарменного социализма и тоталитарных режимов: зачем еще какая-то прикладная социология, если исторический материализм (т.е. социальная философия марксизма) сам по себе способен исследовать и объяснить все общественные проблемы? Есть и другая позиция, “социальная философия вне социологии”. Сторонники этой точки зрения разделяли искусственным рвом социальную философию как философскую науку, как методологию от социологии как комплекса конкретных знаний об обществе. Если бы такой отрыв состоялся, социология оказалась бы во власти самого откровенного ползучего эмпиризма с его отказом от права на сколько-нибудь значительные обобщения общетеоретического порядка. Сторонники третьего направления “социальная философия есть верхний, методологический этаж социологии”, были свободны от крайностей, присущих двум изложенным выше точкам зрения. Социальная философия — не вне социологии и не вся социология, а один из ее собственных слоев.

Соотношение же между социальной философией и другими общественными науками оказывается более сложным в чем можно убедится на примере соотношения социальной философии и истории.

“Здесь в границах историко-научного знания, социальная философия не является уже монопольной владелицей верхнего этажа: она делит его с еще одной научной дисциплиной — методологией истории, или, как ее часто именуют, методологией исторического познания, которая имеет своим предметом общетеоретические проблемы, встающие перед исторической наукой. И хотя грань между социально-философскими проблемами и методологическими проблемами самой исторической науки весьма условна, но все же она существует. При этом методологические проблемы истории нельзя рассматривать во всех случаях как конкретизацию соответствующих социально-философских проблем (например, исторические законы как конкретизацию законов общесоциологических), ибо в очень существенной своей части методология истории призвана заниматься и проблемами гносеологическими (проблема факта и его интерпретации, специфика восхождения к абстрактному знанию в исторической науке и т.д.)”.

Говоря о верхнем слое исторического знания, необходимо учитывать два обстоятельства.

В этот слой входит не социальная философия в целом, а лишь те ее концепции, идеи и понятия, которые в настоящее время востребуются исторической наукой в связи с ее собственным уровнем развития и решаемыми задачами. Остальное содержание социальной философии как бы составляет резерв этого слоя теории. Так, например, пока целые поколения видных отечественных исследователей Западной Европы (от И.В. Лучицкого, Н.И. Кареева, П.Г.Виноградова, М.М. Ковалевского, А.Н. Савина до Д.М. Петрушевского, Е.А. Косминского, А.И. Неусыхина, Н.П. Грацианского, С.Д. Сказкина) занимались преимущественно проблемами аграрной истории, во многом невостребованными оказывались понятия и выводы социальной философии, касающиеся психологического уровня общественного сознания. “Сегодня же, когда ученики этих исследователей, углубляя исторический анализ, обратились к изучению систем ценностей и социально-культурных представлений людей той эпохи верхний слой здания исторической науки заметно обогатился. Свидетельством этого служит происходящее на наших глазах вхождение в понятийный аппарат исторических исследований понятия “менталитет”, обозначающего социально-психологический облик и настрой большой социальной группы (народности, нации, класса, сословия и т.п.)”.

Общетеоретические, методологические проблемы самой исторической науки уже для постановки, а тем более для своего решения, нуждаются в солидном философском обосновании. Выдающиеся русские историки всегда отчетливо это представляли. В 1884/85 академическом году В.О.Ключевский впервые в России прочитал спецкурс “Методология русской истории”, озаглавив первый раздел первой лекции так: “Отсутствие метода в нашей истории”. Комментируя эту формулировку, Ключевский говорил: “Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия — она многое отработала; но я не взведу на нее напраслины, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработанным ею материалом; она даже не знает, хорошо ли его обработала”. Откуда же могут быть подчерпнуты исторической наукой соответствующие критерии и подходы, тем более в условиях нулевого уровня разработки собственных методологических концепций? Ясно, что таким первоначальным источником может выступать только философия, в том числе ее обществоведческий срез.

То, что сказано о соотношении социальной философии и истории, с известными коррективами (в каждом случае сугубо конкретными, учитывающими специфику данной науки) может быть экстраполировано на любую отрасль обществоведческого, гуманитарного знания. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, в заключение автор реферата хотел бы добавить, что методологическую функцию социальной философии было бы неверно ограничивать только сферой гуманитарных наук. Как наука философская, социальная философия выполняет эту функцию по отношению ко всем наукам, в том числе и к естествознанию. Многие проблемы и здесь могут быть решены только при методологическом обосновании с помощью законов, открытых социальной философией (например периодизация истории той или иной науки, роль общественных условий в появлении и решении научных проблем; роль мировоззрения в научном творчестве; моральная ответственность ученого; классификация наук; превращение науки в непосредственную производительную силу общества и т.д.).

Кроме того, необходимо учитывать, что в современном естествознании есть множество отраслей, которые изучают объекты, относящиеся одновременно и к природе и к обществу. Достижения этих наук, для того, чтобы быть эффективными, должны опираться на знание не только законов природы, но и законов социологических потребностей общества и уровня общественного развития. Архитекторы, например, разрабатывая проекты жилых комплексов, должны учитывать тенденции развития быта (домашнего хозяйства, общественного питания), общественного воспитания детей и т.д. Большое значение имеет социальная философия и для медицины, поскольку болезнь есть явление не только биологическое, но и социальное.

www.ronl.ru

Доклад - Материалистическая социальная философия

ПЛАН

1. Формирование основ материалистической социальной философии

2. Концепции социальной исторической практики

3. Концепция общественного сознания и идеология

4. Разработка концепций материалистической диалектики в творчестве К. Маркса и Ф. Энгельса

Литература

1. Формирование основ материалистической социальной философии

Как неоднократно поясняли основоположники марксизма, домарксовский философский материализм (в том числе и фейербаховский) ограничивался констатацией зависимости человека, его практической и познавательной деятельности от природы. Человек есть часть природы, «живет природой» и потому не является нейтральным носителем «чистого самосознания», или «духа». В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс неоднократно возвращался к мысли об общественной (социальной) сущности человека. Развитие этой мысли, определив направление, в котором Маркс преобразовывает материализм. Уже в «Тезисах о Фейербахе» (1845) утверждается, что жизнь людей, в которой и обнаруживается человеческая сущность, носит преимущественно практический характер. Человек не просто «находится» в природе, а практически преобразовывает, изменяет ее. Еще раньше Маркс заключил, что трудовая деятельность — родовая для человека, то есть подлинно человеческая. В обществе отчуждения она извращена, перевернута, искажена. Отчужденный труд является проклятием, утратой человеческой сущности. Поэтому философам — и материалистам, и идеалистам — подлинно человеческим в человеке всегда казалось только духовное начало, относящееся к высшим формам творчества и культуры. Практическая же жизнь людей третируется как что-то грязно-торгашеское, античеловеческое и враждебное разуму и высшим философским ценностям.

В действительности именно труд как преобразование природы и активное одновременное преобразование людьми своих собст­венных общественных отношений и составляет бытие человека в обществе. Таким образом, практика является наиболее глубинной основой и характеристикой человеческого мира.

Главная, фундаментальная философская идея Маркса состоит в том, что практика исходна и первична по отношению ко всему духовному миру, культуре в ее даже самых далеких от практики проявлениях. Практика носит общественный характер, ее нет вне общения и связей между людьми. Практика — исторична, она сос­тоит в непрерывном преобразовании людьми условий, обстоятельств и самих себя. Практика есть предметная деятельность, поскольку люди действуют не в безвоздушном пространстве, не в «чистом мышлении», а в реальности, где приходится преобразовывать то, что дает природа, и то, что уже создано другими людьми, то есть различные предметы. Соответственно все виды сознания людей включены в практическую жизнь и следуют за общим ходом развития практики. Они выражают, осмысливают, осознают, отражают только то, что так или иначе уже вошло в разряд практиче­ских проблем. И именно в исторической практике в конечном счете и решаются все те теоретические проблемы, которые кажутся мыслителям исключительно делом просвещенного философского разума. Соответственно теоретик только в практическом воплоще­нии, в содействии или противодействии историческому развитию практической сферы, действительной жизни людей может обосно­вать правильность, истинность, плодотворность своих взглядов.

Так Маркс значительно расширил и развил сферу действия главного положения материализма. Материализм был распространен на область общественных явлений, общественной жизни. Практическая деятельность людей — преобразование природного мира (производство) и преобразование людьми самих себя — является основой изменений в духовном творчестве, культуре, искусстве, философии и т. д. Это глобальное философское обобщение. Оно утверждается в масштабе всей всемирной истории, для всех времен и народов. Бытие людей, практика рассматриваются здесь как явление всемирно историческое. Соответственно духовная культура, творчество, сознание общества берутся в объе­ме общечеловеческом.

2. Концепции социальной исторической практики

Размышляя об основных этапах предшествующей истории, настоящего и будущего, Маркс и Энгельс выделили несколько ведущих типов организации общества — общественных форм, или формаций. Поскольку в практической жизни наиболее фундаментальным, существенным уровнем является уровень производства жизни, основные исторические формы общественного устройства определяются по ведущему типу организации материального производства, получилось, что исторический путь общества от «первобытного стада» через античный (рабовладельческий) тип, феодально-крепостнический к современному, основанному на сис­теме наемного труда в промышленном производстве, с необхо­димостью должен быть продолжен в производстве жизни вне наемного труда, вне частной капиталистической собственности, в условиях свободной ассоциации свободных индивидов.

Цельную формулировку основных положений материализма, распространенного на человеческое общество и его историю, Маркс дал в предисловии к сочинению “К критике политической экономии”. Здесь он утверждает, что «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».

Открытие материалистического понимания истории или, вернее, последовательное продолжение, распространение материализма на область общественных явлений устранило два главных недостатка прежних исторических теорий. Во-первых, они в лучшем случае рассматривали лишь идейные мотивы исторической деятельности людей, не исследуя того, чем вызываются эти мотивы, не улавливая объективной закономерности в развитии системы общественных отношений, не усматривая корней этих отношений в степени развития материального производства; во-вторых, прежние теории не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический материализм впервые дал возможность с естественноисторической точностью исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий.

Домарксовская “социология” и историография в лучшем случае давали накопление сырых фактов, отрывочно набранных, и изображение отдельных сторон исторического процесса. Марксизм указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества.

Люди сами творят свою историю, но чем определяются мотивы людей и именно масс людей, чем вызываются столкновения противоречивых идей и стремлений, какова совокупность всех этих столкновений всей массы человеческих обществ, каковы объективные условия производства материальной жизни, создающие базу всей исторической деятельности людей, каков закон развития этих условий,— на все это обратил внимание Маркс и указал путь к научному изучению истории, как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости, процесса.

Анализ исторических типов общества был дополнен важными выводами о внутренней организации общества. Материальное про­изводство определяет основные структуры больших групп людей, находящихся в различном отношении к предметам, средствам и результатам труда,— классы. Тип собственности создает социаль­ную структуру отношений и общения между разными группами людей — «гражданское общество». Эта структура упорядочива­ется и управляется внешней, отчужденной от нее силой — госу­дарством. Порядок жизни, задаваемый основными отношениями «гражданского общества» и поддерживаемый государством, ото­бражается и закрепляется в политических, правовых, религиозных, моральных, философских представлениях, обычаях, зако­нах и установках.

3. Концепция общественного сознания и идеология

Открытие зависимости сознания людей от бытия, практической деятельности и ее главного вида — материального производства позволило Марксу коренным образом переосмыслить значение и роль духовной деятельности (в том числе и философской) в историческом процессе. Идеи и концепции, даже самые ради­кальные и революционные, не могут служить источниками и причинами исторических изменений в реальности. Всякое миро­воззрение, в том числе и философское, не творит и не создает, а только выражает жизнь, изменяющуюся по собственным, лишь частично доступным и понятным людям законам. Типичным Маркс считает положение, когда сознание выражает определенную реальность, историческую практику только косвенно, частично. Существуют и иллюзорные, фантастические представления о реальности. Теоретик может быть сознательным апологетом какой-либо социальной группы, создателем того, что Маркс называет «социальным лицемерием эпохи». И тем не менее и фантасти­ческие, и социально-тенденциозные идеи выражают уровень разви­тия общества даже в самом своем искажении.

Обобщая свои выводы, Маркс и Энгельс создают концепцию идеологии. Духовное творчество — философское, политическое, правовое, религиозное — является идеологическим искажением реальности в той степени, в какой оно претендует на самостоя­тельную и первичную (направляющую) роль в жизни общества. И это проявляется независимо от классовой — радикальной ли, консервативной — его ориентации. Идеология всегда только сопровождает — содействует или препятствует — реальности, которой она подчинена и в которую входит. Изменяется жизнь в реальном ее течении соответственно изменяются и взгляды людей, подстраивается соответствующая идеологическая форма осознания и выражения этих изменений (часто весьма неадекватная).

4. Разработка концепций материалистической диалектики в творчестве К. Маркса и Ф. Энгельса

Начиная с 1844—1845 гг., когда сложились взгляды Маркса, он был материалистом, в частности сторонником Л. Фейербаха, усматривая и впоследствии его слабые стороны исключительно в недостаточной последовательности и всесторонности его материализма. Всемирно-историческое, “составляющее эпоху” значение Фейербаха Маркс видел именно в решительном разрыве с идеализмом Гегеля и в провозглашении материализма, который еще “в XVIII веке особенно во Франции был борьбой не только против существующих политических учреждений, а вместе с тем против религии и теологии, но и против всякой метафизики”. “Для Гегеля,— писал Маркс,— процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург (творец, созидатель) действительного… У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней”. В полном соответствии с этой материалистической философией Маркса и излагая ее, Энгельс писал в “Анти-Дюринге”: “… Единство мира состоит не в его бытии, а в его материальности, которая доказывается… долгим и трудным развитием философии и естествознания… Движение есть форма бытия материи. Нигде и никогда не бывало и не может быть материи без движения, движения без материи… Если поставить вопрос, что такое мышление и познание, откуда они берутся, то мы увидим, что они — продукты человеческого мозга и что сам человек — продукт природы, развившийся в известной природной обстановке и вместе с ней. Само собою разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в последнем счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи природы, а соответствуют ей”. “Гегель был идеалист, т. е. для него мысли нашей головы были не отражениями более или менее абстрактными действительных вещей и процессов, а, наоборот, вещи и развитие их были для Гегеля отражениями какой-то идеи, существовавшей где-то до возникновения мира”. В своем сочинении “Людвиг Фейербах”, в котором Энгельс излагает свои и Маркса взгляды на философию Фейербаха и которое Энгельс отправил в печать, предварительно перечитав старую рукопись свою и Маркса 1844—1845 гг. по вопросу о Гегеле, Фейербахе и материалистическом понимании истории, Энгельс пишет: “Великим основным вопросом всякой, а особенно новейшей философии является вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе… что чему предшествует: дух природе или природа духу… Философы разделились на два больших лагеря, сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, так или иначе признавали сотворение мира,… составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма”. Всякое иное употребление понятий (философского) идеализма и материализма ведет лишь к путанице. Маркс решительно отвергал не только идеализм, всегда связанный так или иначе с религией, но и распространенную особенно в наши дни точку зрения Юма и Канта, агностицизм, критицизм, позитивизм в различных видах, считая подобную философию “реакционной” уступкой идеализму и в лучшем случае “стыдливым пропусканием через заднюю дверь материализма, изгоняемого на глазах публики”.

В особенности надо отметить взгляд Маркса на отношение свободы к необходимости: “слепа необходимость, пока она не сознана. Свобода есть сознание необходимости”. Основным недостатком “старого”, в том числе и фейербаховского, материализма Маркс и Энгельс считали то, что этот материализм был «преимущественно механическим», не учитывая новейшего развития химии и биологии; то, что старый материализм был неисторичен, недиалектичен (метафизичен в смысле антидиалектики), не проводил последовательно и всесторонне точки зрения развития; то, что они “сущность человека” понимали абстрактно, а не как “совокупность” (определенных конкретно исторически) “всех общественных отношений” и потому только “объясняли” мир, тогда когда дело идет об “изменении” его, т. е. не понимали значения “революционной практической деятельности”.

Диалектический материализм “не нуждается ни в какой философии, стоящей над прочими науками”. От прежней философии остается учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика. А диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход от незнания к познанию.

Литература

1. «Введение в философию», под. ред. Фролова И.Т., Москва, 1989

2. «История философии: Запад – Россия – Восток. Книга вторая. Философия XV-XIX вв.», Москва, 1996

3. «Хрестоматия по философии», Москва, 1998

4. Блинников Л.В. «Великие философы», Москва, 1997

5. Рассел Б. «История западной философии. Часть II», Москва, 1993

www.ronl.ru

Доклад - Социальная философия ЛН Толстого

Аннотация

Мой реферат написан по книге А.А. Галактионова и П.Ф. Никандрова: “Русская философия IX-XIX веков”, страницы 563-576. Темы данного отрывка – “Истинная религия и смысл жизни в понимании Л.Н. Толстого”, “Социальная философия Л.Н. Толстого”. К главному источнику составлены десять вопросов, на них ответы даны цитатами из главного текста. В дополнение, приводятся ответы из других источников.

“Истинная религия и смысл жизни”

В процессе создания своего религиозно-этического учения Толстой изучил и переосмыслил все основные религиозные вероучения, отбирая из них те нравственные принципы, которые укладывались в слагавшуюся в его сознании систему взглядов. По преимуществу он обращался к восточным, азиатским религиозным и философским учениям, где сильнее, чем в соответствующих идеологических течениях Европы, был выражен патриархальные элемент. Что же касается христианства, то и оно подверглось им своеобразной переработке.

он вы

Из западноевропейских мыслителей Толстой ближе всего к Руссо, Шопенгауэру и Бергсону. Руссо в основном повлиял на социальную философию писателя и на его педагогические воззрения. Что же касается нравственно-религиозного учения, то здесь легко прослеживается его связь прежде всего с Шопенгауэром. У обоих мыслителей много созвучного в трактовке категорий воли, совести, добродетели. Для обоих характерна аскетическая и пессимистическая направленность учений в целом. Бергсон, по-видимому, повлиял на Толстого в понимания некоторых общефилософских и гносеологических проблем, таких, как причинность, целесообразность. Так же, как и Бергсон, Толстой был склонен к иррационализму, выдвижению на первый план интуиции.

Воззрения Толстого слагались, разумеется, преимущественно под воздействием общественной и умственной атмосферы России второй половины XIX в. Русская мысль дала целый комплекс идей и течений, которые своеобразно переплавлялись в сознании писателя. Но при всех влияниях, испытанных Толстым на протяжении долгой жизни, он шел своим, неповторимым путем. Для него не было непререкаемых авторитетов, перед которыми бы он останавливался. Все учения и идеи преломлялись им через призму русской жизни в ее переходный период.

Все планы преобразования жизни Толстой связывал с усовершенствованием человека. Отсюда, естественно, проблемы нравственности выдвигаются в центр философии и социологии. Но построение учения он не мыслил себе без религиозного основания. Все религии, по мнению Толстого, заключают в себе две части: одна — этическая, т. е. учение о жизни людей, а другая — метафизическая, содержащая основную религиозную догматику и толкующая о Боге и его атрибутах, о происхождении мира и людей, об их отношении к Богу. Поскольку метафизическая сторона религий неодинакова, будучи как бы сопутствующим признаком, а этическая во всех религиях совпадает, то, следовательно, именно она и составляет подлинныйсмысл любой религии, а в истинной религии она должна сделаться единственным содержанием. И сколько бы церковь ни подменяла этику метафизикой, сколько бы ни ставила внешнее, мирское выше внутреннего в угоду своим земным, корыстным целям, люди, в особенности простой народ, далекий от понимания догматических ухищрений, сохранил нравственное ядро религии во всей его чистоте. Поэтому Толстой отвергал церковь, церковную догматику и обрядность и звал учиться истинной вере у простых людей.

Вместе с тем человечество на протяжении своего долгого существовании открыло и выработало духовные начала, которыми руководствуются все люди. Факт совпадения этих начал в сознании и поведении людей является для Толстого еще одним доказательством возможности и построения единой “истинной” религии: “Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками.” И далее он поясняет, что положения этой “истинной” религии до того свойственны людям, что принимаются ими как давно известные и само собой разумеющиеся. Для христиан “истиной” религией является христианство, но не в его внешних формах, а в моральных принципах, по которым христианство совпадает с конфуцианством, даосизмом, иудаизмом, буддизмом и даже магометанством. В свою очередь, истинным во всех, этих религиях является то, что совпадает с христианством. А это значит, что многообразие вероучений свидетельствует о несостоятельности отдельных религии, учений или церквей, но это не может служить доводом против необходимости и истинности религии вообще.

Важное место в системе религиозно-этических воззрений Толстого занимает понятие бога и особенно значение этого понятия применительно к человеку. Определения бога в онтологическом плане, т. е. как бесконечного бытия, а также в космологическом смысле, т. е. как творца мира, для Толстого не представляют интереса. Напротив, он объявляет метафизическим суеверием идею, что мир произошел из ничего, только в результате акта божественного творения. Сущность божества он рассматривает преимущественно в моральном плане. Он представляет бога в качестве “неограниченного существа”, которое сознается каждым человеком в самом себе в ограниченных временем и пространством пределах. А еще точнее, как любил повторять Толстой, “Бог есть любовь”, “совершенное благо”, составляющее ядро человеческого “я”. Он склонен был отождествлять понятие бога с понятием души. “Нечто бестелесное, связанное с нашим телом, мы называем душою. Это же бестелесное, ни с чем не связанное и дающее жизнь всему, что есть, мы называем Богом”. Душа, по его учению, есть причина человеческого сознания, которое в свою очередь, должно быть имманацией “всеобщего разума”. Этот всеобщий разум, или Бог, является высшим законом нравственности, и познании его составляет главную задачу человечества, ибо от этого находится в прямой зависимости понимание смысла жизни и способы ее правильного устройства.

Но прежде чем решить вопрос о смысле жизни, человек должен осознать, что такое жизнь вообще. Перебирая все известные тогда в естественных науках определения жизни, Толстой считает их, во-первых, тавтологическими, а, во-вторых, фиксирующими лишь сопутствующие процессы, а не определяющими саму жизнь, так как они сводят многообразие человека к биологическому существованию. А между тем указывает Толстой, жизнь человека невозможна без общественных и нравственных побуждений, и потому всем определениям жизни он противопоставляет своё: слабости — избирают люди, примирившиеся с обманом, в котором живут. Все эти позиции Толстой считает иллюзорными, не содержащими в себе удовлетворительного решения вопроса, потомучто они выведены рассудочно. Но помимо разума, который охватывает отношения между “я” и “не-я”, человек обладает неким внутренним, надразумным “сознанием жизни”, которое корректирует работу разума. Она-то, эта жизненная сила, заключена в простом народе, понимание смысла жизни который недеформировано ни влиянием ложного знания, ни искусственной цивилизацией, ни церковным богословием. “Неразумное знание” народа есть вера. Следовательно, в народе и надо искать смысл жизни.

Показательны в этом отношении рассуждения Толстого от имени Левина в последних главах романа “Анна Каренина”. Откуда, для чего, зачем и что такое жизнь, каков ее смысл, а также смысл человеческих побуждений и стремлений — вот опросы, поставленные Толстым перед Левиным. “Организм, разрушение его, неистребимость материи, закон сохранения силы” развитие — были те слова, которые заменили ему прежнюю веру. Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали. Не найдя ответа в теориях материалистов и естествоиспытателей, Левин обратился кидеалистической философии, к сочинениям Платона, Канта, Шеллинга, Гегеля и Шопенгауэра, но рационалистические конструкции с неопределенен понятиями рушились тотчас же, как только он вспоминал, что в жизни человека есть много более важного, чем разум, такою, что с помощью разума объяснить нельзя. В своих поисках Левин добрался до богословской литературы и в том числе до сочинений Хомякова. Сначала он согласился с идеологом славянофильства, что постижение «божественных истин» дано не отдельному человеку, а совокупности людей, объединенных церковью. Но изучение истории разных церквей привело его к убеждению, что церкви враждебны друг другу и каждая из них претендует на исключительность. Последнее обстоятельство вызнало у него недоверие к церковному богословию и заставило искать истину в своей, собственной душе. В словах крестьянина Федора: “жить для Бога, для души”, “жить по правде, по божьи” ему неожиданно открылся смысл жизни.

Толстой доказывает, что все ученые и мыслители, ставившие вопрос о смысле жизни, или давали неопределенный ответ, или приходили к признанию бессмысленности конечного существования человека перед лицом бесконечного мира. Однако суть вопроса Толстой видит в том, какой смысл именно конечного в бесконечном? Какое вневременное и внепространственное значение имеет индивидуальная жизнь, взятая сама по себе? И эта новая постановка вопроса приводит Толстого к ещёболее категорическому заявлению,что только религиозная верараскрывает перед человеком смысл его жизни, направляет его на путь совершенствования себя и общества, “Цель жизни только одна: стремиться к тому совершенству, которое указал нам Христос, сказав: “Будьте совершенны, как Отец ваш небесный”. Эта единственная доступная человекуцель жизни достигается не стоянием на столбе, не аскетизмом, а выработкою в себе любовного общения со всеми людьми. Из стремления к этой правильно понимаемой цели вытекаютвсе полезные человеческие деятельности, и соответственно этой цели решаются все вопросы”.

Хотя конечная цель жизни мира и скрыта от человека, тем не менее он, зная “дело бога”, понимает, что в этом он призван участвовать посредством увеличения любви или, как говорит Толстой, — установлением “царства божия внутри нас и вне нас”. Человек проникается сознанием, что он — орудие, которым, работает бог, и что его личное благо состоят в участия в этой работе.

Практическое средство для осуществления указанной цели Толстой видит в принципе “непротивления злу насилием”. Перелагая евангельские заповеди, он находит в нихсовершеннейшее выражение моральных норм, обязательных в любом обществе. Но центральным связующим положением этого кодекса, по его мнению, является принцип непротивления. Люди всегда понимали, что личное благополучие связано с благом других. Но они ошибочно думали, что проведение в жизнь этого закона можно достигнуть с помощью насилия, которое оправдывалось необходимостью возмездия за несоблюдение закона. Поэтому одни брали на себя исполнение возмездия и на этом развращались, другие повиновались и тоже развращались покорностью перед насилием власти. Такому удалению от норм истинной жизни содействовала и церковь, “но как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла. Только добро, встречая зло и не заражаясь им, побеждает зло”. Осуждая одинаково за насилие и правительство, и революционеров, Толстой дает следующие рекомендации практической этики: 1) перестать самому делать прямое насилие, а также и готовиться к нему; 2) не принимать участия в каком бы то ни было насилии делаемом другими людьми; 3) не одобрять никакого насилия.

Итак, религиозная антропология и выводимая из неё религиозная этика Толстого, составлявшая, собственно, стержень его общетеоретических воззрений, направлена главным образом к человеку и посвящена выяснению отношения людей к миру, человеческой природы, материальной и духовной жизни, цели и смысла человеческого существования. Этот круг вопросов издавна волновал человечество, и все крупные художники или мыслители прошлого так или иначе затрагивали ту область, которая для Толстого была единственно важной и которой он посвятил свой талант. Не найдя у своих предшественников удовлетворяющего ответа на эти вопросы, Толстой обратился к исследованию самой жизни в самых различных се проявлениях. Хорошо зная быт и нравы дворянской аристократии, городских низов и разоряющегося крестьянства, он нарисовал в своих художественных произведениях яркую, убедительную картину распада феодальной России. Однако, не сумев разобраться в сущности социальных противоречий, он, как часто бывает в таких случаях, стал искать спасения в религии. Слабость Толстого в теоретическом отношения легко обнаруживается в неопределенности и двусмысленности терминологии при определении даже таких коренных для него понятий, как “Бог”, “разум”, “душа”, “интуиция”, “смысл жизни”. Его теория строится не на логике, а скорее на чувстве, на психологическом восприятии.

Но как бы то ни было, Толстой — художник, мыслитель и проповедник был борцом против неправды, социально-политического угнетения и экономического неравенства. В этом смысле совершенно справедливо отметил В. Ф. Асмус, что толстовская религия была больше социальной критикой, чем догмой богословия. Такой же характер имеют и его взгляды на общество, в которых позитивная программа очень слаба, неубедительна, утопична, тогда как протестующий, обличающий голос гениального писателя приковал к нему внимание всего цивилизованного мира, а самодержавие, правящие классы и церковь видели в нем одного из самых опасных своих врагов.

“Социальная философия”

Социальные воззрения Толстого более прямо, чем его религиозно-этическое учение, отразили противоречия буржуазного общества и отчаянное положение крестьянских масс в период от реформы 1861 г. до революции 1905 г.

Толстому удалось создать правдивую картину ломки исконных устоев жизни, а именно, разорения помещичьих хозяйств и попыток дворян, вчерашних крепостников приспособиться к новым аграрным отношениям; обнищания обобранного реформой крестьянства; безысходного существования городских низов; чиновничьего грабежа; равнодушия и продажности власти бессилия честных представителей русского общества внести в жизнь, уродливость которой они хорошо сознавали, какое-нибудь разумное начинание; наконец, беспомощности революционеров народнического типа.

В процессе осмысления происходивших в России событий Толстой поставил и пытался разрешить целый ряд теоретических проблем применительно к области общественной жизни. Он стремился разобраться в законах общественного прогресса, выяснить различные тенденции капиталистических отношений вообще и в России в особенности; большое внимание он уделил проблеме государства и церкви, высказал свое отношение к революции; своеобразно рассмотрел вопрос о роли личности и народных масс в истории. Как мыслителя и как художника его, конечно, интересовала общественная роль науки, искусства и культуры вообще. И хотя названные социологические проблемы рассмотрены Толстым под углом зрения все той же концепции смысла жизни, тем не менее, в его суждениях содержится немало оригинальных мыслей, своеобразных подходов и глубоких наблюдений.

Затронутые Толстым практические и теоретические вопросы социальной жизни были одинаково близки всем направлениям русской общественной мысли второй половины XIX в. Поэтому он органически вписывается в историю теоретических исканий, начиная от Радищева и декабристов и кончая марксизмом. В той или иной степени его искания перекликаются с взглядами славянофилов и неославянофилов, с теориями революционных демократов-шестидесятников и народников. Подобно славянофилам, Толстой отрицал западную цивилизацию, воспевал патриархальную старину и приписывал идеализированному им народу религиозность и смирение. Увлекаясь Герценом, Толстой особенно ценил у него разоблачительную критику российских порядков, а в Чернышевском видел последовательного защитника угнетенного крестьянства, хотя и не одобрял склонность последнего к “крайним мерам” и пропаганду социализма. В деятельности и во взглядах Толстого можно обнаружить народнический элемент. Он по-своему “ходил в народ”. Трудно говорить о прямых влияниях, но у Толстого и у народнических теоретиков встречается поразительное сходство в трактовке прогресса и его двойственности в отношении к имущим и неимущим (Лавров), в понимании проблемы “разделения труда” (Михайловский), в отношении к государству и официальной наук (Бакунин).

Еще в начале 60-х годов Толстой в статье “Прогресс и определение образования” с большим сомнением высказался о возможности существования общих законов истории, а за понятием прогресса отказался признать какую-либо значимость. “Прогресс вообще, во всем человечестве, есть факт недоказанный и несуществующий для всех восточных народов, и потому сказать, что прогресс есть закон человечества, столь же неосновательно, что сказать, что все люди бывают белокурые, за исключением черноволосых”. Тогда же он обратил внимание на то, что прошедшее является основанием для будущего, но часто как раз наоборот — преградой для него, что благосостояние людей меняется, причем неравномерно в отношении к разным слоям общества. Следуя Руссо, Толстой ставит вопрос так, что вообще должносчитать благосостоянием — улучшение ли путей сообщения, распространение книгопечатания, освещение улиц, увеличение богаделен или первобытное богатство природы с ее лесами, дичью, рыбой, физическим развитием человека, чистотой нравов и т. п. Одни люди за прогресс принимают увеличение материальных удобств, другие — совершенствование социального устройства, третьи — рост науки, культуры и искусства, нравственности, равенства и свободы и т. д. А это значит, что “человек, который бесстрастно будет относиться ко всем сторонам жизни человечества, всегда найдет, что прогресс одной стороны всегда выкупается регрессом другой сторонычеловеческой жизни”. Прогресс был бы благом, если бы выгоды его бесспорно перевешивали невыгоды. Но на деле все обстоит иначе.

На такой абстрактной постановке вопроса о прогрессе и его противоречиях Толстой задержался ненадолго. Следующим шагом было соотнесение благ цивилизации и культуры, включая сюда и науку, с уровнем жизни и потребностями народных масс. Будучи знакомым с положением трудящихся на Западе, но особенно хорошо зная его в России, Толстой справедливо говорил о том, что материальные удобства жизни, техника, наука, искусство чужды и непонятны народу, задавленному повседневной нуждой, и воспринимаются им как нечто ненужное и враждебное. В полном согласии с Лавровым, хотя, вероятно, независимо от последнего, Толстой утверждал, что прогресс коснулся привилегированного меньшинства, которое пользуется достижениями цивилизации за счет огромного большинства, составляющего девять десятых населения. Но если революционер Лавров на историю смотрел оптимистически, Толстой, далекий от социализма, делал противоположные выводы, приходя к отрицанию прогресса и к идеализации патриархального быта. По его мнению, все изобретения и научные открытия вредны уже потому, что помогают богатым укреплять положение и еще успешнее эксплуатировать народ. Отвергая все современные ему точки зрение на прогресс, Толстой соответственно своим религиозно-этическим убеждениям утверждал, что общий закон истории и собственно прогресс всегда остается личным внутренним сознанием.

В критике официальной культуры и особенно науки Толстой во многом сближается с Бакуниным, который тоже считал их лицемерными ивраждебными народу, поскольку они служат интересам буржуазного общества. Но у Толстого критика как материальных, так я духовных ценностей переросла критику культуры эксплуататорского общества и превратилась в отрицаниекультуры и науки в их собственном содержании и значении.

Отражательное отношение к культуре Толстого прямо связано с его взглядом на характер производственных отношений современного ему общества, несостоятельность которого он выводит из разделения труда. Вопреки всем выводам экономической науки Толстой с позиций патриархального крестьянства отвергал капиталистическую кооперацию на том основании, что она предполагает специализацию производителей по выполнению определенных производственных функций. По его мнению, каждый человек должен личным трудом обеспечивать все свои бытовые и хозяйственные, материальные и духовные потребности. В противном случае нарушается нормальное развитее и функционирование личности, возникает однобокое совершенствование либо физических, либо умственных способностей, что пагубно сказывается на обществе в целом. Но с особой настойчивостью Толстой возражал против разделения труда на физический и умственный, усматривая в этом крайнее проявление социального неравенства, более того, он, по существу, отождествлял противоположность труда физического и умственного с противоположностью между бедностью и богатством, между трудящимися и собственниками. Разделение труда, по словам Толстого, есть в действительности перенесение всех общественных тягот на простой народ для того, чтобы привилегированные классы могли вести праздный образ жизни.

Аналогичная постановка вопроса содержится и в социологической концепции Н. К. Михайловского. Подобно Толстому, он также противопоставлял простую кооперацию сложной и так же, как Толстой, считал, что общественный идеал “позади нас”, что общинные отношения русской деревни являются высшим типом кооперации. Однако Михайловский рассчитывал на перерастание общинной формы организации в социалистическую.

Толстой же абсолютизировал натуральное крестьянское хозяйство и считал его мерилом организации производства, выдвигая на первый план земледельческий труд.

Этот взгляд Толстого явился реакцией на развитие капиталистических отношений в России, которые стали проникать в деревню. Именно на капитализм возлагалась им вся ответственность за “невыгодное” положение земледелия: «Бедность России происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности. Этому содействовали в последнее время и ненормально привитая России внешняя цивилизация, в особенности пути сообщения, железные дороги, повлекшие за собою концентрацию людей в городах, и развитие роскоши, и в ущерб земледелию развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры».

По мере укрепления капиталистического уклада в России отношение Толстого к его проявлениям делалось все более непримиримым. При этом он обращал внимание главным образом на обнищание и разорение широких масс народа. Для Толстого существует только один мотив, объясняющий цель капиталистического производства, — выгоды капиталистов и правительства, которое действует с помощью насилия и в ущерб интересам народа, создавая армию, полицию, шпионов, бюрократию, суды и тюрьмы. Так Толстой переходит к критике государства.

Было время, когда низкий уровень нравственности и склонность людей к насилию оправдывали существование государства и верховной власти тем, что зло государственного насилия было меньшим злом, чем насилие людей друг над другом. Но, когда нравы людей смягчились, а власть, нестесненная в своих действиях, напротив, разрослась, ее деятельность “превратилась в преступление”. Народы попали сначала в материальную зависимость от государства, которое присвоило себе право распоряжаться землей, взимать с населения налоги и займы для содержания чиновников и попов, строительства дворцов и ведения войн. Толстой, враг милитаризма, к числу самых возмутительных насилий власти относит воинскую повинность, называя ее худшим видом рабства. Наконец, самым ужасным злом властей он считал умственное и нравственное развращение народов: причисление людей к господствующим религиям, внушение им в учебных заведениях, в книгах и газетах, подкупленных правительствами, что власть есть необходимое условие жизни и что всякое насилие совершается во имя общего блага. Толстой не делал различия в формах государственного устройства, утверждая, что все они — от открыто-деспотических до либерально-республиканских, от Чингисхана до Чемберлена — сохраняют свою насильственную сущность и те средства с помощью которых порабощаются люди во имя этого земного рабства.

Проблему государства, как и другие проблемы своей философии и социологии, Толстой переводит в плоскость нравственности. В работе “Патриотизм и правительство” онписал: “Правительства, нетолько военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю полезны, но безвредны только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых святых людей.… Но ведь правительства, по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей”. Толстой поясняет далее, что люди, стоящие у власти, обычно доказывают, что власть необходима для защиты добрых людей от злых, причисляя себя именно к тем добрым, т.е. к защитникам справедливости. Но можно ли считать всякого завоевателя, устанавливающего свою власть, добрее покорённых? Или: при совершении переворотов всегда ли власть переходила к более добрым?

Идеал Толстого вырастал из наблюдений над жизнью и хозяйственно-административными отношениями сельской общины и организации окраинного казачества. Вслед за К. Аксаковым он, по существу, проводил идею о раздельности “земли” и “государства”. В духе славянофилов и революционных демократов, сторонников теории “русского социализма” он считал общину тем учреждением, которая позволяла земледельческому населению жить, не испытывая никакой нужды в существовании государственной власти. Оно само, писал Толстой в статье “Единое на потребу”, устраивает свои сборы, своё управление, свой суд, свою полицию; крестьяне и казаки “всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие не вмешается в их управление”.

В критике государственности Толстой выступает как анархист, и его позиция по многим пунктам совпадает со взглядами Бакунина и Кропоткина. Как и народники-анархисты, главным признаком государства он объявлял насилие и не делал различия между реакционными и революционными органами власти. Как и они, не различая типы государства по классовой их сущности, он не мыслил никаких отношений между государством и народом, кроме тех, которые издавна существовали в эксплуататорском обществе. И наконец, как и народники анархического направления, Толсто тоже рассчитывал на общественный переворот, долженствующий разрушить государство. Но если Бакунин и Кропоткин имели в виду, который должен привести к безгосударственному социализму, или коммунизму, то Толстой выдвигал религиозную утопию пассивного сопротивления — неучастия в насилии и непротивление насилию, в чём он видел суть общественного переворота и установления “царства Божьего внутри нас”.

Толстой, как выразитель настроений русского крестьянства, всюду в своей теории апеллирует к народу, которого он объявляет носителем истинной веры и чистой нравственности; труд народа считает основанием всего общественного здания; отталкиваясь от положения народа и его нужд, толкует опрогрессе и культуре, критикует капитализм и государство; в народной жизни видит залог будущего России.

Вопросы, связанные с местом и ролью народа в судьбах истории, занимали Толстого едва ли не на протяжении всего его творчества. Но наиболее развернуто свои теоретические взгляды по этим вопросам он изложил в специальном историческом прибавлении к роману «Война и мир», где суммировал свои идеи, положенные в основу художественного изображения эпохи наполеоновских войн.

Определив предмет истории как описание жизни народов и всего человечества, Толстой ставит вопрос о том, какая сила движет народами? Не приняв за основательные концепции, объясняющие историю факторами сознания, культуры и просвещения, он особенно подробно останавливался на теориях, которые процесс истории объясняют действиями выдающихся личностей. Толстой доказывает, что жизнь народов “не вмещаетсяв жизнь нескольких людей, ибо связь между этими несколькими людьми и народами не найдена. Теория о том, что связь эта основана на перенесении совокупности воль на исторические лица, есть гипотеза, неподтверждаемая опытом истории”. Историк, объясняющий таким образом ход событий, подобен человеку, который о причинах направления в движении стада судит по тому, какое животное идет впереди. По мнению Толстого, степень влияния выдающейся личности на массы порождает столько же недоуменных вопросов, сколько и причины появления данной исторической личности. Толстой ставит вопрос так: “Брожение народов запада в конце прошлого века (речь идет о французской буржуазной революции — Авт.) и стремление их на восток объясняется деятельностью Людовиков XIV, XV и XVI, их любовниц, министров, жизнью Наполеона, Руссо, Дидерота, Бомарше и других? Движение русского народа на восток, в Казань и Сибирь, выражается ли в подробностях больного характера Ивана IV и его переписки с Курбским? Движение народов во время крестовых походов объясняется ли изучением жизни Готфридов и Людовиков и их дам?”.

Правильно поставив вопрос и подвергнув справедливой критике идеалистическую социологию, Толстой сам оказался неспособным разобраться, в столь сложной исторической проблеме. Весьма положительным в его суждениях было противопоставление произволу личностей деятельности народа, которого он и объявил решающей силой истории. Однако, верный своей теологической теории, автор “Войны и мира” искал ответа в подсознательных побуждениях, в стихийных “роевых” действиях народной массы, над которой поставил божественное провидение, от чего его историческая концепция приобрела фаталистическую окраску.

Проблема народа, таким образом, является центральной в социальной философии Толстого. Она была центральной не только для неё. Народ стал главным предметом общественной мысли всей второй половины XIX века. Но в период до распространения марксизма в России лучшими защитниками интересов простого народа были революционные демократы 40—60 –х годов, революционеры-народники и Толстой. Различие между ними состояло в том, что народники выражали интересы народа, Толстой же стоял на точке зрения народа. Народники стремились воспитать и организовать народ, вооружить его социалистическими идеалами и положительными знаниями, Толстой шёл от народа, на всё смотрел глазами народа и сам опускался до уровня сознания патриархального крестьянства.

Оценивая историческое значение Толстого как художника и мыслителя, В.И. Ленин подчёркивал, что в мировоззрении Толстого надо различать то, что составляет его предрассудки, от того, что является плодом его гениального ума, то, что отошло в прошлое, от того, что принадлежит будущему. В религиозной оболочке толстовских исканий Ленин находил постановку конкретных вопросов демократии и социализма. Используя наследство Толстого, российский пролетариат, писал В.И. Ленин в 1910 году: “разъяснит массам трудящихся и эксплуатируемых значение толстовской критики государства, церкви, частной поземельной собственности — не для того, чтобы массы ограничивались самоусовершенствованием и воздыханием о божецкой жизни, а для того, чтобы они поднялись для нанесение нового удара царской монархии и помещичьему землевладению…, не для того, чтобы массы ограничились проклятьями по адресу капитала и власти денег, а для того, чтобы они научились опираться на каждом шагу своей жизни и своей борьбы на технические и социальные завоевания капитализма, научились сплачиваться в единую миллионную армию социалистических борцов, которые свергнут капитализм и создадут новое общество без нищеты народа, без эксплуатации человека человеком”.

Вопросы и ответы

Какого отношение Л.Н. Толстого к церкви?

Гл. источник:И сколько бы церковь ни подменяла этику метафизикой, сколько бы ни ставила внешнее, мирское выше внутреннего в угоду своим земным, корыстным целям, люди, в особенности простой народ, далекий от понимания догматических ухищрений, сохранил нравственное ядро религии во всей его чистоте. Поэтому Толстой отвергал церковь, церковную догматику и обрядность и звал учиться истинной вере у простых людей.

Источник №3 (стр. 631): Принимая основополагающие идеи христианства (равенство людей перед Богом, любовь к ближнему, моральное самосовершенствование и др.), он отвергал церковь, видя в ней земную организацию, прикрывающую именем Бога свои меркантильные интересы. Он мечтал вернуться к изначальному христианству — к всеохватывающему принципу любви и «нравственному завету».

Источник №4(стр. 145): <…> как же не побрезгал он [Толстой] соединиться с нами против церкви, с одними обманщиками —против других? Отрицание православия, как одной из культурно-исторических форм христианства, понятно в общем ходе мыслей Л. Толстого: это отрицание — только звено целой цепи его отрицательных выводов относительно всей вообще современной европейской культуры; здесь церковь отрицается не как нечто стоящее вне культуры и ей противоположное, а именно как часть всей этой ложной культуры <…>. Среди общей пустоты и одиночества, в бунте Л. Толстого против церкви померещилось нам что-то забытое, далёкое <…>. Следуя за Л. Толстым в его бунте против церкви, как части всемирной и русской культуры, до конца — русское культурное общество должно бы неминуемо до отрицания своей собственной русской и культурной сущности; Во имя чего, собственно, восстал Л. Толстой на церковь?

Что есть Бог, по мнению Л.Н. Толстого?

Гл. источник: Сущность божества он рассматривает преимущественно в моральном плане. Он представляет бога в качестве “неограниченного существа”, которое сознается каждым человеком в самом себе в ограниченных временем и пространством пределах. А еще точнее, как любил повторять Толстой, “Бог есть любовь”, “совершенное благо”, составляющее ядро человеческого “я”. Он склонен был отождествлять понятие бога с понятием души. “Нечто бестелесное, связанное с нашим телом, мы называем душою. Это же бестелесное, ни с чем не связанное и дающее жизнь всему, что есть, мы называем Богом”.

Источник №2 (стр. 631): Определение Бога в онтологическом плане не интересует Толстого. Рассматриваемый в моральном плане Бог — “неограниченное существо”, которое сознается каждым человеком в самом себе, “Бог есть любовь”, “совершенное благо”. Бог дает высший закон нравственности, и именно его познание составляет главную задачу человека, ибо от этого в прямой зависимости находится понимание смысла жизни и способов ее правильного устройства. <…> Бог – начало, источник жизни и разума.

Источник №3 (стр. 631): Толстого менее всего интересуют онтологические и космологические определения Бога, а более всего — моральное осмысление его внутри каждого человека. Писатель готов отождествить Бога с душой, “всеобщим разумом”, с высшим законом нравственности, определяющим смысл человеческой жизни («жизнь есть стремление к благу»).

В чём смысл жизни, по мнению Л.Н Толстого?

Гл. источник:<…> только религиозная верараскрывает перед человеком смысл его жизни, направляет его на путь совершенствования себя и общества, “Цель жизни только одна: стремиться к тому совершенству, которое указал нам Христос, сказав: “Будьте совершенны, как Отец ваш небесный”. Эта единственная доступная человекуцель жизни достигается не стоянием на столбе, не аскетизмом, а выработкою в себе любовного общения со всеми людьми. Из стремления к этой правильно понимаемой цели вытекаютвсе полезные человеческие деятельности, и соответственно этой цели решаются все вопросы”.

Источник №2 (стр. 630): Толстой искал ответа в существующем знании — в науке и философии — и не нашел его. <…> Но ведь народ-то жил и живет нормальной жизнью, не мучаясь вопросами. И именно у него надо искать ответа на вопрос о смысле жизни. “Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представились мне единым, настоящим делом. И я понял, что смысл, придаваемый этой жизни, есть истина, и я принял его”. <…> “Вся жизнь этих людей проходила в тяжелом труде, и они были довольны жизнью”. Почему? Потому, что их жизнь основана на вере. Они все принимают со спокойствием и чаще всего с радостью.

Источник №3 (стр. 631-632): Толстой доказывает, что “смысл моей жизни” не могут определить ни философия, ни социология, ни естественные науки, ибо, хотя все они хорошо отвечают на вопросы “что?” и “почему?”, никто из них не может ответить на вопрос “зачем?”. И практикачеловеческой жизни, история, не может дать ответ на этот вопрос, хотя эмпирически люди пытаются увидеть смысл жизни в неверии, в эпикурействе, в “силе и энергии”, в слабости, в примирении с существующим миропорядком. Ставку Толстой делает на внеразумную, подсознательную силу жизни, которая концентрируется в народе и реализуется в его вере. Смысл жизни, по его мнению, определяет народ, который видит его в стремлении к “тому совершенству, которое указал нам Христос”. Механизм достижения этого совершенства — “выработка в себе любовного общения со всеми людьми”. Поэтому необходимо достичь “царства божия внутри нас и вне нас”.

Как Л.Н. Толстой относится к насилию? Какое место в мировоззрении Льва Николаевича занимает “принцип непротивления злу насилием”?

Гл. источник: Перелагая евангельские заповеди, Л.Н. Толстой находит в нихсовершеннейшее выражение моральных норм, обязательных в любом обществе. Но центральным связующим положением этого кодекса, по его мнению, является принцип непротивления. <…> “Как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла. Только добро, встречая зло и не заражаясь им, побеждает зло”. Осуждая одинаково за насилие и правительство, и революционеров, Толстой дает следующие рекомендации практической этики: 1) перестать самому делать прямое насилие, а также и готовиться к нему; 2) не принимать участия в каком бы то ни было насилии делаемом другими людьми; 3) не одобрять никакого насилия.

Источник №1 (стр. 140): “Не признаем прав наказания ни за кем, потому что всякое насилие по существу своему противно признаваемому нами основному закону человеческой жизни — любви. При победе одного насилия над другим остается победившее насилие и точно так же, как и прежнее, вызывает против себя новое насилие, и так без конца”. <…>

“Учение всех мудрых людей вело к той истине, что для того, чтобы не было того зла, от которого люди так жестоко страдают, надо перестать делать его. Что, казалось бы, могло быть проще, понятнее и убедительнее этого”?

Источник №2 (стр. 633): Толстой говорит о том, что древний закон (Ветхий завет), осуждавший в общем зло и насилие, допускал исключения как справедливое возмездие по формуле “Око за око”. Но Христос отменил этот закон. По мнению Толстого, насилие должно быть вообще исключено.Не только на добро нужно отвечать добром, но и на зло надо отвечать добром.

Что такоенасилие? “Насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие”. Насилие — зло; насиловать — значит подчинять чужую волю своей. Толстой требует признать, жизнь каждого человека священной. Непротивление злу означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни.

Человеку не дано судить другого человека. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек отказывается судить другого; нельзя считать себя лучше других. Не других людей надо исправлять, а самого себя. “Для того, чтобы не было того зла, от которого люди так жестоко страдают, надо перестать делать его”.

Каково было отношение Л.Н. Толстого к прогрессу?

Гл. источник: Еще в начале 60-х годов Толстой в статье “Прогресс и определение образования” с большим сомнением высказался о возможности существования общих законов истории, а за понятием прогресса отказался признать какую-либо значимость. <…> “Человек, который бесстрастно будет относиться ко всем сторонам жизни человечества, всегда найдет, что прогресс одной стороны всегда выкупается регрессом другой сторонычеловеческой жизни”. Прогресс был бы благом, если бы выгоды его бесспорно перевешивали невыгоды. Но на деле все обстоит иначе.

Источник №2 (стр. 635): В своих произведениях Толстой дает широкую панораму общественной жизни; при этом он с сомнением высказывается о прогрессе общества. В лучшем случае можно сказать, что прогресс коснулся лишь привилегированного меньшинства,которое пользуется достижениями цивилизации за счет огромного большинства. Все изобретения и научные открытия вредны, потому что помогают богатым укреплять свое положение и еще успешнее угнетать народ. Именно поэтому Толстому присущ своеобразный нигилизм по отношению к культуре, науке, искусству.

Источник №3 (стр. 632): Достаточно рано писатель стал сомневаться в прогрессе: нельзя утверждать, что “прогресс есть закон человечества”, прежде всего потому, что его динамика и результаты различны для разных народов и исторических эпох. Пока нет четкого понимания общих законов истории (оно, по мнению Толстого, вообще вряд ли возможно), нет и четкого научного понимания того, что следует называть прогрессом. Критически оценивая западноевропейскую и русскую жизнь, Толстой убедительно доказывает, что блага цивилизации и культуры (материальные удобства, техника, наука и искусство и др.) чужды и непонятны народу, более того — враждебны ему. Все завоевания прогресса достались привилегированному меньшинству, которое, пользуясь ими, все сильнее и изощреннее эксплуатирует народ. И обшив законы истории, и прогресс формулируются и оцениваются только личным сознанием, потому они не имеют объективного содержания: “формулы прогресса” всегда иллюзорны.

Как Л.Н. Толстой воспринимал культуру и науку?

Гл. источник: В критике официальной культуры и особенно науки Толстой во многом сближается с Бакуниным, который тоже считал их лицемерными ивраждебными народу, поскольку они служат интересам буржуазного общества. Но у Толстого критика как материальных, так я духовных ценностей переросла критику культуры эксплуататорского общества и превратилась в отрицаниекультуры и науки в их собственном содержании и значении.

Источник №2 (стр. 630-631): Толстой говорил, что то, чем занимаются светские люди и интеллигенция — искусство, наука и т.д., — “все это — баловство, что искать смысла в этом нельзя”.

“Все то, что называется наукой и искусством, всякие никому ни на что ненужные открытия и исследования со всеми утонченностями, — все это кажется так важно, что отказываться от всего этого или рисковать лишиться хоть части этого кажется людям нашего времени невозможным и безумным риском”.

Источник №5 (стр. 40-41): На делекультура — наука, техника, образование, искусство — служили только интересам ничтожного меньшинства правящих и образованных классов. Это стало основой всей толстовской критики капиталистической культуры. <…>

Своеобразие Толстого в том, что, будучи европейски образованным писателем, Толстой в то же время глядит на явления культуры глазами патриархального крестьянина. <…> Будучи почти совершенно недоступными вследствие его бедности и неграмотности, плоды культуры капиталистического общества остаются для крестьянина или совершенно вне поля его зрения (как, например, наука, философия, симфоническая музыка и т. п.) или — там, где он с ними встречается, — остаются непонятными и потому воспринимаются им как нечто ему чуждое и ненужное.

Как Лев Николаевич относился к принципу разделения труда?

Гл. источник: Отражательное отношение к культуре Толстого прямо связано с его взглядом на характер производственных отношений современного ему общества, несостоятельность которого он выводит из разделения труда. Вопреки всем выводам экономической науки Толстой с позиций патриархального крестьянства отвергал капиталистическую кооперацию на том основании, что она предполагает специализацию производителей по выполнению определенных производственных функций. По его мнению, каждый человек должен личным трудом обеспечивать все свои бытовые и хозяйственные, материальные и духовные потребности. В противном случае нарушается нормальное развитее и функционирование личности, возникает однобокое совершенствование либо физических, либо умственных способностей, что пагубно сказывается на обществе в целом. Но с особой настойчивостью Толстой возражал против разделения труда на физический и умственный, усматривая в этом крайнее проявление социального неравенства, более того, он, по существу, отождествлял противоположность труда физического и умственного с противоположностью между бедностью и богатством, между трудящимися и собственниками. Разделение труда, по словам Толстого, есть в действительности перенесение всех общественных тягот на простой народ для того, чтобы привилегированные классы могли вести праздный образ жизни.

Источник №3 (стр. 632-633): Подчеркивая определяющую роль труда в развитии общества, Толстой (вопреки экономической науке своего времени) полагает, что плодотворным является цельный, недифференцированный личный труд, направленный на удовлетворение индивидуальных потребностей. Всякое разделение труда, всякая кооперация вредна, поскольку ведет, по его мнению, к деградации личности. Кроме того, писатель настаивает на том, что разделение труда (например, на умственныйи физический) — причина социального неравенства, приводящего к бедности и богатству, к возможности привилегированных классов жить за счет эксплуатируемого народа.

Источник №5 (стр. 43-44-45): Отправную точку всей толстовской критики культуры образует критика, больше того — прямое отрицание общественного разделения труда.

Нормальной для такого [патриархального] крестьянина представляется деятельность земледельца, удовлетворяющего собственным трудом все свои несложные, примитивные хозяйственные потребности. Разделение труда на умственный и физический представляется, с этой точки зрения, ничем не оправданным, основанным на насилии освобождением от обязательного для всех людей труда. Толстой исходит из мысли, что разделение труда на физический и умственный в условиях современного, то есть капиталистического общества — одно из обнаружений характерной для этого общества противоположности труда и праздности, бедности и богатства. То, что в современном обществе считается разделением труда, есть, по Толстому, на деле лишь перекладывание труда на плечи трудового народа и освобождение от всякого труда праздных людей из богатых классов.

Как Л.Н. Толстой относился к капитализму?

Гл. источник:Этот взгляд [абсолютизация натурального хозяйства] Толстого явился реакцией на развитие капиталистических отношений в России, которые стали проникать в деревню. Именно на капитализм возлагалась им вся ответственность за “невыгодное” положение земледелия <…>. По мере укрепления капиталистического уклада в России отношение Толстого к его проявлениям делалось все более непримиримым. При этом он обращал внимание главным образом на обнищание и разорение широких масс народа.

Источник №3 (стр. 633): Возможность привилегированных классов жить за счет эксплуатируемого народа влекло резкую критику Толстым капиталистических отношений в России, особенно в деревне. “Бедность России”, по его мнению, обусловлена не только “неправильным распределением поземельной собственности”, но и насаждением чуждой национальному менталитету “внешней цивилизации” (железных дорог, роскоши, фабричной промышленности, кредита и т.д.).

Источник №5 (стр. 37): Толстой глядел на него [капитализм] глазами <…> патриархального русского крестьянина — того самого крестьянина, который, не успев освободиться полностью от гнета крепостнического, попал в условия еще большего и разорительного капиталистического гнета. С великой силой нравственного убеждения и осуждения Толстой изображал картины бедственного положения крестьянского народа, положения, порожденного двойным угнетением — помещичьим и капиталистическим. <…> Критика эта [капитализма] отражала образ чувств и мыслей многих миллионов русских крестьян в период, когда для них кончилась неволя крепостническая и надвигалась с поразительной быстротой и силой неволя капиталистическая.

Как Лев Николаевич относился к власти и государству?

Гл. источник: Толстой не делал различия в формах государственного устройства, утверждая, что все они — от открыто-деспотических до либерально-республиканских, от Чингисхана до Чемберлена — сохраняют свою насильственную сущность и те средства с помощью которых порабощаются люди во имя этого земного рабства. <…>

“Но ведь правительства, по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей”.

Источник №1 (стр. 140): “Не признаём ни за какими людьми, называющими себя правительствами, права управлять другими людьми, и точно так же не признаем за неправительственными людьми права употреблять насилия для ниспровержения существующего и установления какого-либо иного, нового правительства”.

Источник №5 (стр. 72): Он не только гораздо подробнее, чем в предшествующих сочинениях, пытается исследовать связь, существующую между властью и насилием. Теперь Толстого занимает вопрос о <…> власти государственной, и <…> о насилии, осуществляемом учреждениями государственными и лицами, представляющими государственную власть.

В работах этого периода Толстой развивает учение этического анархизма. Он отрицает не только государство со всеми его учреждениями и установлениями, <…> но и отвергает всякое насилие, совершаемое государством. Анархизм <…> — наиболее характерная черта общественных и этических взглядов Толстого.

Какое место в мировоззрении Л.Н. Толстого занимала теория исторической необходимости?

Гл. источник: Весьма положительным в его суждениях было противопоставление произволу личностей деятельности народа, которого он и объявил решающей силой истории. Однако, верный своей теологической теории, автор “Войны и мира” искал ответа в подсознательных побуждениях, в стихийных “роевых” действиях народной массы, над которой поставил божественное провидение, от чего его историческая концепция приобрела фаталистическую окраску.

Источник №3(стр. 633): Именно в народных массах русский писатель видел творца истории, решающую силу исторического развития. Поэтому он последовательно критиковал распространенную в то время теорию великих личностей как определяющей силы истории. Ни цари, ни императоры, ни их любовницы, ни великие ученые и поэты не делают историю, хотя на ее поверхности остаются именно их имена. <…> Народ-богоносец — творец истории. Однако действует народ на основе подсознательных побуждений, “роевых” закономерностей массовых изменений, цели которых устанавливаются божественным провидением. Таким образом, ход истории предопределен. Философия истории Толстого носит явно фаталистический характер.

Источник №6 (стр. 508): Основные мотивы проповеди Толстого можно обнаружить уже в романе «Война и мир», где мы встречаемся со строго продуманной и развитой философией истории. Утверждая идею исторической необходимости, которая проявляется в стихийном и бессознательном движении народных масс, Толстой не устраняет свободы в границах личного действия и целеполагания. Стихийно и бессознательно складывается лишь исторический результат, ибо историческое событие есть равнодействующая разнонаправленных воль.

Заключение

В своём реферате я ознакомился с философией великого русского писателя и мыслителя Льва Николаевича Толстого. Конечно, я смог охватить лишь малую часть его философии, но зато сумел внимательно ознакомиться с его взглядами в сфере религии, смысла жизни; рассмотрел его социальную философию. Проделав эту работу, я понял, что Лев Николаевич был всесторонне развитым человеком. Несмотря на его излишнюю, по моему глубокому убеждению, радикальность и противоречивость его взглядов, Л. Толстой проповедовал всеобщую любовь, братство, культ ненасилия и пассивного сопротивления. Он всей душой любил русское крестьянство, иногда в ущерб другим классам, не побоялся открыто выступить против Царя и Церкви. Несмотря на то, что я не согласен с рядом его убеждений, мне удалось почерпнуть много интересного, особенно в сфере религиозных взглядов Льва Николаевича.

Безусловно, философия, как наука, актуальна и сейчас.

Использованная литература

Гл. источник – Галактионов А.А., Никандров П.Ф. “Русская философия IX-XIX вв.”. Ленинград. 1989 г.

Источник №1 –. Ермичёв А.А. “Русская философия: Конец XIX – начало XX века”. Санкт-Петербург. 1993г.

Источник №2 – Ильин В.В. “История философии: Учебник для вузов”. Санкт-Петербург. 2005г.

Источник №3 – Кирвель Ч.С., Бородич А.А., Розенфельд У.Д. “История философии: Учебник”. – 2-е изд. испр. – Мн.: Новое Знание. 2001г.

Источник №4 – Мережковский Д. “Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники”. – М.: Республика. 1995г.

Источник №5 – Асмус В.Ф. “Мировоззрение Толстого”. – 1961г.

Источник №6 – “Русская философия. Малый энциклопедический словарь”. – М.: Наука. 1995г.

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Реферат или математика или гаусс
• 
  Реферат угроза национальной безопасности россии
• 
  Реферат на тему урок физкультуры
• 
  Реферат на тему культура россии
• 
  Реферат для отчета по практике
• 
  Реферат слово о русском языке
• 
  Воспитание детей дошкольного возраста реферат
• 
  Реферат права и свободы человека
• 
  Реферат о сократе по философии
• 
  Реферат по философии средневековая философия
• 
  Реферат по философии проблема философии