bukvasha.ru
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО НАУКЕ И ОБРАЗОВАНИЮ
НОВГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО
Реферат по истории России на тему:
«Рюрик. Легенды и факты»
Выполнил:
студент I курса
исторического факультета,
группы 5232
Петров ИванПроверил:
Торопов П.А.
Великий Новгород, 2005
Введение 4
I. Основные гипотезы и факты происхождения Рюрика 5
II. Варяги – основатели Русского государства? 6
III. Внешняя политика Рюрика 8
IV. Рюрик в «Повести временных лет». Рюрик с позиции Специальных Исторических Дисциплин 9
V. Новгород – колыбель варягов? 11
VI. Заключение 12
Список литературы 14
Фигура Рюрика, первого новгородского князя, с вокняжения которого летописец начинает изложение собственно русской истории, всегда была окружена ореолом загадок. Сама летопись сообщает о нем ничтожно мало, к тому же разные её списки противоречат друг другу в весьма существенных деталях. Так, по-видимому, можно считать верным, что Рюрик был иноземцем «из-за моря», и нужен был пригласившим его словенам и остальным племенам не для «устроения» государственного, а для конкретной защиты от нападений «варягов».
Заключение подобного контракта между предводителем мощного войска, нанимавшегося на службу города или округе за известную плату на договорных условиях и, что очень важно, на сравнительно короткий срок, было обычным в эпоху, о которой пойдет речь.
Последнее стоит подчеркнуть, так как попытки привязать события ранней русской истории к жесткой хронологической сетке – всего только домыслы позднего летописца, имевшего перед собой текст не дошедшего до нас историко-художественного произведения, откуда он черпал факты и имена. Вот почему указание на 862 год («В лето 6370…») – не более, чем формальный прием, поскольку для установления действительной хронологии событий мы не располагаем никакими достоверными данными.
Такой скептицизм подтверждался и последующим летописным текстом. Если в Лаврентьевском, Троицком и Новгородском Первом списках летописи сообщается, что Рюрик пришел со своими братьями, Синеусом и Трувором «и народами своими», т.е. с семьями, после чего сел сам в Новгороде, Синеус – на Белоозере, Трувор – в Изборске, то в других списках мы находим несколько иную версию. Так, в Радзивиловском, Ипатьевском, в Летописце Переяславля-Суздальского оказывается, что Рюрик с братьями пришли не ко всем перечисленным в первом случае племенам – «чуди, веси, мери, кривичам и словенам», а лишь к словенам, в земле которых поставили город Ладогу. Там, в Ладоге, и «осел» Рюрик. И лишь после смерти братьев – в Изборске и на Белоозере – он отправился к Ильменю и заложил Новгород. С историко-географической точки зрения подобная «дислокация» братьев Рюрика вполне объяснима. Изборск был самым западным форпостом псково-новгородских земель, а по Белому озеру проходила важнейшая ветвь Великого Восточного пути из Балтийского моря на Каспий и в Среднюю Азию, что хорошо подтверждается археологическими находками. Но были ли у Рюрика братья? Сомнение в их существовании вызывает многое: эпическое число «три», их внезапная и одновременная смерть через два года, наконец, полное отсутствие каких-либо следов их потомства, якобы пришедшего с ними на Русь.
Еще более веским контраргументом может служить мнение ряда филологов, полагавших, что три рядом стоящих имени – Рюрик, Синеус, Трувор – всего только неправильно переведенный и понятый текст древнескандинавского источника, сообщавший о приходе Рюрика «с его домом и дружиной».
В этом случае, вместо переселения на Русь трех конунгов со своими семьями, перед нами оказывается только Рюрик со своей дружиной, подрядившиеся на службу к словенам. Последнее обстоятельство, почерпнутое из южнорусской летописной традиции, представляется весьма существенным, поскольку указывает на источник легенды, выходящей из круга скандинавской литературы и знавшей не все перечисленные выше народы, а только «словен», т.е. славян западных, а не восточных.
Однако, если отсутствие у Рюрика названных братьев может считаться почти доказанным, насколько реальна его собственная фигура? Именно этому вопросу и посвящен мой реферат, цель которого – сопоставить легенды и факты происхождения и княжения Рюрика и проанализировать их.
Сомнение в историческом существовании родоначальника русских князей вполне уместно. Будучи специально приглашен для охраны рубежей от внешних вторжений, Рюрик, фактически, ничем особенным себя не проявил. «Раздача городов» своим мужам, о чем сообщает автор летописного рассказа, является самой общей, ни к чему не обязывающей формулой. Речь могла идти о сборе дани, организации обороны, подавлении мятежей и о прочих эпизодических действиях, хорошо известных историкам. Ни о какой действительной раздаче городов и земель «в лен», т.е. в реальное обладание, в то время не могло быть и речи, поскольку приглашающие отнюдь не отдавались приглашенному в подданство, тем более, «только что изгнали «за море» домогавшихся этого самого «варягов».
Более того. Сомнение в княжеском достоинстве Рюрика и в наследуемой после него власти не может смягчить даже прямое утверждение летописи, что перед смертью Рюрик, якобы, передал княжение своему сыну Игорю, поручив и его, и княжество своему родственнику Олегу. В том, что это – фантазия летописца, нас убеждает тот факт, что после смерти Рюрика, последовавшей неизвестно когда и по какой причине (как неизвестно и то, где он погребен), Олег с младенцем Игорем даже не пытаются остаться в Новгороде, где им надлежит быть в этом случае. Нет, «собрав воев», они отправляются «водным путем» сначала в Смоленск, затем вниз по Днепру, в Любеч, и, наконец, достигают Киева, который и захватывают. После этого Новгород исчезает не только со страниц летописи, но, что гораздо важнее, из списка русских городов, упоминаемых в последующих договорах Руси с греками.
Новгород, основанный Рюриком оказывается вычеркнут как из летописей, так и из памяти последующих поколений князей на полтора столетия!
Можно, конечно, предположить, что после смерти Рюрика, город не захотел видеть ни его родственников, ни его сына. То есть, попросту их выгнал – вариант весьма обычный в то время. Причиной могло быть подавление Рюриком восстания Вадима, «храброго князя словенского», как писал о нем В. Н. Татищев. Однако Вадим – личность мифическая. Его имя, столь распространенное в наши дни, в ту эпоху было неизвестно славянам и не отмечалось ни в одном документе. Его появление в так называемой «Иоакимовой летописи», схожей по «баснословным» статьям с новгородскими летописями середины и второй половины XVII века, обязано неправильному прочтению фразы тех, кто «вадил», т.е. подстрекал, возмущал народ в Новгороде.
Столь же недостоверно (во всяком случае, ничем не аргументировано), упоминание В. Н. Татищевым «жены Рюрика», Ефанды, «дочери князя урманского» (т.е. норманского) матери Игоря, тем более, что женой с таким именем историк наградил малоизвестного нам брата Святослава Игоревича – Глеба Игоревича, внука Рюрика. Если, следуя Татищеву, к этому добавить, что у Рюрика было «несколько жен», которые все бесследно исчезли после его смерти, мифичность «родоначальника русских князей» станет в достаточной мере очевидна.
Так, мы с неизбежностью возвращаемся к предположению о заимствовании сюжета о призвании Рюрика летописцем из какого-то иноязычного источника, полученного в уже трансформированном виде и использованном без необходимой критичности.
Зависимость «варяжской легенды» от скандинавской литературы в широком смысле слова, косвенным образом подтверждается и «сном Гостомысла», новгородского «старейшины», изложение которого приводится у Татищева в том же источнике. Гостомысл видит сон, в котором из чрева его средней дочери Умилы произрастает огромное дерево, покрывающее своими ветвями весь «Великий город», что истолковано волхвами как обширность и знатность его потомства, которое получит власть над страной. Поскольку «Иоакимова летопись» подразумевает Умилу матерью Рюрика, автор этим сном подчеркивает мысль преемственности княжеской власти в Новгороде (и в России) от Гостомысла к Рюрику по прямой женской линии. В то время, когда Татищев писал свой труд «История Российская», это могло рассматриваться в качестве исторического прецедента для воцарявшейся тогда в России Гольштейн-Готторпской линии. Однако для нас интересно другое. Именно такое могучее и развесистое дерево, обещающее славное и многочисленное потомство конунгов Норвегии, мы обнаруживаем в саге о Хальвдане Черном, записанной и обработанной Снорри Стурлусоном, где ствол дерева символизирует сына Рагнхильды, Харальда Прекрасноволосого (в сне Умилы, соответственно, это должен быть Рюрик), а раскидистые ветви – многочисленное потомство, распространившееся не только по всей Норвегии, но и в соседних странах.
Не менее существенны и другие наблюдения. Д. С. Лихачев, издавая «Повесть временных лет» в 1950 году, отмечал, что в качестве предка русских князей Рюрик (после летописи) впервые появляется в «Задонщине», т.е. в XV веке, до этого литературные произведения его не знают.
Гораздо серьезнее в этом плане другое наблюдение Д. С. Лихачева, подметившего, что и «Слово о законе и благодати», и «Память и похвала князю русскому Володимеру», традиционно приписываемые митрополиту Иллариону, «возводят начало династии русских князей к Игорю, именуя его «Старым».
Есть и другие, столь же весомые факты, свидетельствующие о том, что среди русских княжеских фамилий в X и начале XI века имя Рюрика не встречается. Так, если имена Олега и Игоря становятся традиционными у русских князей уже в конце X века, то имя Рюрика после долгого перерыва мы впервые находим лишь во второй половине XI века в семье Ростислава Владимировича, родоначальника князей Перемышльских (Рюрик Ростиславович умер в 1092 году), причем и далее оно не пользуется популярностью.
Стоит отметить, что все приведенные выше факты достаточно известны. В той или иной мере они используются для доказательства мифичности Рюрика I и надуманности «норманнской теории», выдвигающей на первый план «варягов», т.е. норманов как основателей Русского государства и первой великокняжеской династии. Споры по норманскому вопросу длятся вот уже более трех столетий, ученые по-прежнему не сходятся во мнении кто такие варяги – скандинавы, западные славяне или ославяненные кельты?
Действительно, в теоретическом плане – кто создал Русское государство? – проблему норманизма можно снять одним контрвопросом: как скандинавы в IX веке могли «устроить» Русское государство, если сами они в это и даже более позднее время, вплоть до начала XI века, не имели сколько-нибудь развитой государственности, причем отлично сопротивлялись его привнесению? Какие правовые, религиозные, общественные достижения прослеживаются в то время у обитателей скандинавских стран, которые могли бы поставить их в культурном и организационном отношении выше народов не только Западной, но и Восточной Европы? Скорее всего, положительный ответ на данный вопрос сомнителен, но вот изменение характера варяго-русской полемики, смещение ее акцентов на земли западных славян и южные берега Балтийского моря, откуда шел «путь из варяг в греки» и где мы обнаруживаем названия городов, уже знакомых нам по нашей летописи и скандинавским источникам – Старгород (Альдегьюборг), Алаборг, Ноград, Ростов (Росток) и другие – оказывается чрезвычайно продуктивным. В том числе и в отношении Рюрика.
О ругах-руси, руянах, рюгенцах следом за Ф. Крузе, Ф. Л. Морошкиным, И. Е. Забелиным, С. А. Гедеоновым, И. И. Срезневским и другими серьезными исследователями особенно подробно и аргументировано в последнее время писал А. Г. Кузьмин. Многое из того, что было опубликовано, подтверждает тот взгляд, что в отличие от норманов – норвежцев и шведов – «варяги» по каким-то причинам оказывались славянам ближе, а союз с ними – естественнее. Вот почему совсем не случайно историк находит руссов-ругов не только в Рюгене, где в Арконе было главное святилище славян западных земель, но и на Среднем Дунае, где еще в VII веке существовало королевство ругов, Ругиланд – ныне австрийская территория Бургенланд, что можно считать «калькой» скандинавского названия «Гардарики» (т.е. «страна городов»), и, возможно, на Нижнем Дунае, о чем свидетельствуют названия таких дунайских городов, как Русь (Русе), Ноград (Новгород), Гюргев и другие.
Однако сейчас нам интересны не столько сами руги-русы, сколько политическая и этническая ситуация IX века на южном берегу Балтийского моря, где происходило постоянное коловращение славян, руси, викингов и всех прочих народов – куда более естественное, чем, скажем, на землях новгородских. Именно здесь мы обнаруживаем и указанную эпоху некоего Рюрика (Рорика), привлекавшего внимание исследователей и раньше, но подробнее всего рассмотренного в 20-х годах прошлого века Н. Беляевым.
Рюрик, позднее получивший у историков прозвище «Датский» или «Фрисландский», был одним из сыновей ютландского конунга Хальвдана, изгнанного из своей страны около 782 года и получившего от императора франков, Карла Великого, в лен страну фризов, соседствующую с землями славян-ободритов (т.е. «живущих по Одеру»), хотя поселения занимали и правый берег Лабы (Эльбы). В 826 году Рюрик принимал участие в торжественном крещении своего брата Харальда, которое происходило в Ингельхейме на Рейне, недалеко от Майнца. Как отмечали многие западные хронисты, подробно описавшие это событие, Харальд принял крещение по инициативе франкского императора Людовика, приплыв к Ингельхейму по Рейну на ста судах с большой свитой, женой и сыновьями. Причиной крещения был тот факт, что Харальд, наследовавший своему отцу в Ютландии, был изгнан «другими королями этих стран».
Можно предположить, что крещен был не один Харальд, а вся его семья, в том числе и его младший брат Рюрик: уже в 845 году во время начавшегося «морового поветрия», Рюрик приказал во время набега отпустить всех пленников-христиан, а своему войску повелел две недели воздерживаться от мяса, т.е. поститься. Кроме множества ценных подарков новообращенный конунг получил «приморский округ Рустринген во Фризии и виноградники на Рейне». Обращение в христианство братьев Харальда подтверждается и сообщением «Жизнеописания Людовика», в котором отмечена гибель брата Харальда Хемминга при набеге датчан, причем сам Хемминг назван «христианнейшим».
Еще одно не менее значительное наблюдение заключается в поразительном совпадении имен и обстоятельств. У Хальвдана Ютландского три сына: Харальд, Рюрик и Хемминг, живущие и действующие в первой половине и середине IX века. В это же время, согласно «королевским сагам» Снорри Стурлусона, которые он собрал и обработал в начале XIII века, в Норвегии у конунга Хальвдана и его жены Рангхильды – сын Харальд (Прекрасноволосый), чьему рождению предшествует сон матери, видящей пышное дерево. И именно к этому времени относит «Иоакимова летопись» «сон Гостомысла», практически повторяющий сон Рангхильды, предрекающий рождение у его дочери, Умилы, сына Рюрика. Существует ли между этими фактами какая-либо связь? В свое время И. И. Срезневский, крупнейший знаток славянских языков, заметил, что «Гостомысл» - не русское и не восточнославянское имя, однако оно было распространено у западных, балтийских славян, и что особенно для нас интересно, некий Гостомысл отмечен в Фульденских анналах под 844 годом.
Так получается, что совпадений слишком много, чтобы считать их случайными: сходится и время, и территория, на которой действуют упомянутые Хальвданы и Рюрики-Рюрики. Можно предположить, что записанная через три с половиной столетия сага о Хальвдане Черном в какой-то мере использовала реальную ситуацию и имена семьи Хальвдана Ютландского, тогда как «Иоакимовская летопись», повествуя о событиях более чем девятисотлетней давности, использует какие-то реминисценсии исторического факта и его литературного преломления в недошедших до нас источниках, перенося Рюрика из Ютландии – на северо-западную Русь. Как это могло произойти?
Цветущая и богатая земля Фризов, расположенная между Рейном и Везером на побережье Северного моря, не только примыкала к славянским землям, но и была тем центром, откуда к славянам – на берега Балтики и на восток – шли многочисленные товары и ремесленные изделия. Фризский экспорт играл важную роль в торговле таких западнославянских городов, как Волин (Юмна), Коложбег, Ретра, Старград и других. Фризские изделия археологи находят на острове Готланд, в Норвегии и Швеции, на землях Восточной Прибалтики, в Ладоге и в Новгороде.
К середине IX века Фризия становится одним из постоянных объектов набегов норманнов, которые начинают грабить и захватывать империю франков, и без того раздираемую войнами между сыновьями Людовика. Последние привлекают на свою сторону викингов и даже позволяют своим вассалам и союзникам возвращаться в лоно язычества. Одним из таких «отпадших христиан» оказывается и Рюрик, потерявший в 40-е годы IX века свои владения в Рустрингене, которые были возвращены ему лишь в 850 году.
Набеги Рюрика на свои бывшие земли, как установил Н. Т. Беляев, по времени совпадают с самыми ожесточенными нападениями викингов на Францию, Германию и Англию. Морские разбойники опустошили все фризское побережье, в Англии был взят и разграблен Кент, опустошена вся страна между Лондоном и Рочестером, грабежу подверглись Гамбург и Париж. Во всем этом Рюрик принимал самое активное участие, хотя на первом месте здесь имена Гастингса и Рагнара Лодброка с сыновьями. Во главе флота из 600 судов в 845 году Рюрик вошел в Эльбу; в 850 году с флотом из 350 судов он вторгается в Англию, грабит Лондон и чудом избегает собственной гибели. Беляев полагал, что это были не просто разбойничьи набеги, а хорошо продуманные удары по центру франкской империи и английского королевства.
Было ли их целью возвращение своих прежних владений, отнятых у Рюрика новым императором? Известно только, что в 850 году Лотар, внук Карла Великого, возвратил Рюрику Фрисландию на прежних условиях: верности империи и защите её от других викингов. Но продолжалось это недолго. Четыре года спустя, в 854 году, Лотар разделил свои владения между сыновьями и у Рюрика снова отняли Фризию. Можно полагать, что неукротимый викинг возобновил бы борьбу с наследниками Лотара, но в это время умер Эрик Датский и вскоре, используя угрозы и дипломатию, Рюрик получил от Эрика младшего южную Ютландию, когда-то принадлежавшую его отцу. Вместе с ней в руках оказывался и важнейший торговый путь, связывающий Северное и Балтийское моря – земли славян и фризов.
Какие же можно привести доказательства в поддержку гипотезы русского историка, что Рюрик, герцог Фрисландский, и Рюрик русской летописи – одно и то же лицо? Строго говоря, таких аргументов нет вообще, как нет и доказательств, что «наш» Рюрик существовал и был князем в Новгороде. Если отбросить литературно-хронологические параллели, о которых было сказано выше, те сведения, которые содержатся в нашей летописи о Рюрике и его деятельности, оказываются ничем не подтверждаемыми фразами. Более того. У нас нет никаких серьезных доказательств, что Новгород, в который приходит или который основывает Рюрик, идентичен с Новгородом Великим. Даже последовавший после смерти Рюрика поход Олега с Игорем вниз по Днепру, к Киеву, не позволяет с достаточной определенностью говорить о реальности маршрута, поскольку речь шла, по-видимому, о «пути из варяг в греки», который в действительности пролегал совсем в ином месте.
О возможности именно такой географической переориентации наших летописных сведений мы не должны забывать хотя бы потому, что фризы, монополизировавшие в VI-VII веках торговлю Северной Европы с Востоком и Югом, главной своей торговой магистралью считали Рейнско-Дунайскую систему. Одновременно с расширением границ империи франков в орбиту их деятельности попадали и великие славянские реки – Эльба, Одер, Висла вместе с живущими по их берегам славянскими племенами. Таким образом, известность Рюрика очень рано могла распространиться в славянском мире как через торговцев-фризов, так и в результате его деятельности среди поморян и оборитов, чьи земли он действительно охранял от набегов шведов, норвежцев и данов «из-за моря».
Показательно, что находки собственно фризских вещей при раскопках на территории Новгорода указывают как раз на середину – вторую половину IX века, когда североевропейские торговцы, следом за расселявшимися славянами, начали активно вводить земли Восточной Прибалтики в сферу своего товарооборота. Этому прямо способствовали и фризы. Как писал Беляев, именно в начале второй половины IX века фризы выработали новый тип судна дальнего плавания, так называемый «когги» - устойчивые, большого тоннажа и, в отличие от судов викингов, специально парусного типа. Позднее такие суда широко использовались ганзейскими купцами в торговле с Новгородом, а сам корабль стал называться «бусой». К слову, первое упоминание «когги» в западных хрониках опять-таки оказывается связано с именем Рюрика: их использовали против него фризы во время восстания в 867 году.
Правление Рюрика в землях западных славян («словен»), защита их от вторжения иноземцев, основание новых укрепленных пунктов («городов») – словом, все, о чем, в связи с Рюриком, рассказывает наша летопись, полностью отвечает деятельности герцога Фрисландского в западнославянских землях. Вот почему можно считать маловероятным даже кратковременное его пребывание в «нашем» Новгороде и «нашей» Ладоге, полагая известие «Повести временных лет» о «призвании варягов» всего только поздней, не ранее IX века, легендой, заимствованной с запада, но отражающей действительный факт какого-то переселения жителей балтийского Приморья в пределы новгородские.
Однако каждая такая легенда, воспринимаемая позднее как истинное событие, заставляет историка искать причины её появления и то рациональное зерно, которое в ней скрыто. Рюрик Фрисландский (и ютландский) является наиболее вероятным прототипом нашего Рюрика, однако интерес к нему заключен не столько в нем самом, сколько в его имени, которое и несет разгадку возникновения легенды.
Исследователи северных древностей согласны, что имя «Рорик», в том числе и в форме «Роерик» и «Рюрик», сохраненное сагами и «Эддой», среди скандинавских имен встречается крайне редко. Об этом в свое время писал С. А. Гедеонов, полагавший, что «для шведского конунга имя Ререк так же странно и необычно, как для русского князя имя Казимира или Прибислава». Между тем на западно-славянской почве, именно на той территории, с которой преимущественно был связан герцог фрисландский своим происхождением, слово «ререг» означает «сокол». «Ререгами» или «рарожанами» называли славян-оборитов. Их племенным знаком был сокол, постепенно распространявшийся в сознании сказителей саг и скальдов на весь западно-славянский мир.
Словосочетание «вендский сокол» (венды – иное обозначение западных славян в целом), часто встречается и в песнях скальдов, и у Снорри Стурлусона, обычно подразумевало или кого-либо из славянских князей, или же указывало прямо на оборитов, поднимавших во время военных действий штандарт с изображением этой птицы. Последнее обстоятельство позволяет более широко, чем прежде, подойти к вопросу о «Рюрике» и происхождении «рюриковичей», которым, как оказывается, вовсе не обязательно быть потомками именно Рюрика фрисландского.
В самом деле, как показывают многочисленные археологические находки, в основе герба (знака, тамги) древнерусского княжеского рода со всеми его модификациями, в свое время детально изученными В. Л. Яниным, мы находим закамуфлированное изображение «вендского сокола». Речь идет о так называемом «трезубце», хорошо известном нумизматам и археологам-славистам, которые встречают его на плимфе (плоских кирпичах), монетах, украшениях, глиняной посуде и других предметах домонгольского времени. Этот «трезубец» послужил основой для герба «самостийной» Украины и он же лежит в основе древнего литовского герба. На самом же деле он представляет собой схематизированное изображение сокола с полусложенными крыльями, стремглав летящего на добычу.
Наиболее реалистичное изображение такого «ререга» - с крыльями, туловищем, головой, даже с намеченными клювом и точками-глазами, - можно видеть на знаменитых «малых серебрениках Ярослава», древнерусских монетах, созданных по образцу западноевропейских денариев. С ними связано много загадочного.
Монеты эти, как считают нумизматы, являются повторением – в чуть уменьшенном виде и с огрубленным, более схематичным рисунком, - «больших» серебреников Ярослава: удивительно красивых, совершенных по своему художественному исполнению монет. На лицевой стороне «больших» серебреников находится прекрасно исполненное погрудное изображение Святого Георгия, небесного покровителя Ярослава (Мудрого?), а на обратной стороне – «трезубец», на среднем зубе которого надето яблоко с точкой. Вокруг по ободу надпись: «ярославле серебро». «Трезубец» предельно прост, лишен каких-либо украшений и дополнений, в отличие от ранее чеканившихся «серебреников» и «златников» Владимира и Святополка. Наоборот, серия «малых серебреников» на месте схематичного «трезубца» дает схематичное же, но не позволяющее ни с чем другим спутать изображение вертикально падающего сокола.
Загадка заключается в том, что не совсем понятно появление этих серий – какая раньше, а какая позже? Если логика и опыт знают только один путь подражательного воспроизводства – от более совершенного к менее совершенному, от «оригинала» к «варварскому подражанию», то здесь наряду с искажением образца словно шел процесс осмысливания схемы и приближения её к реалистичной трактовке.
Но оставим поиски истины нумизматам. Для нас важнее сейчас установить, что на «малых» серебрениках Ярослава воспроизведен племенной символ ререгов, «соколятников», живущих на юго-западе Балтики по соседству с франко-германским миром. На то, что монеты эти чеканены там, близ родины Рюрика, указывают три факта. Во-первых, в отличие от остальных древнерусских монет, «ярославле серебро» воспроизводит не византийский тип, как остальные, а сработано на под западноевропейский денарий. Во-вторых, в надписи именно «малой» серии в имени Ярослава присутствует латинская буква R, указывая на ошибку резчика штемпеля, привыкшего к латинскому алфавиту. Наконец, в-третьих, в отличие от остальных древнерусских монет, чьи находки, как правило, ограничиваются исключительно территорией Среднего Поднепровья, монеты Ярослава – все без исключения найдены на берегах Балтийского моря и на Одере – именно там, где обитали славяне-ререги.
Почему так получилось? Ведь Ярослав Мудрый, как известно, жил в Новгороде, затем в Киеве, где умер и был похоронен. Его скелет был найден и всесторонне исследован перед войной Д. Г. Рохлиным, В. В. Гинзбургом и М. М. Герасимовым… Однако выяснение «нумизматической загадки Ярослава» увлекло бы нас слишком далеко от Рюрика. Это – особая тема. Сейчас же нам приходится констатировать, что как бы ни складывалась печальная русская история, кто бы ни стоял в начале династии русских князей, называвших себя «рюриковичами», своим родовым символом – тотемом, а затем и гербом, - эти люди и их окружение считали «ререга-рорека» - «вендского сокола», осенявшего своими крыльями земли западных славян на Эльбе и по Одеру. Другими словами, «рюриковичи», в конечном счете, были – «ререговиками».
Означает ли это, что мы можем поставить знак равенства между ободритами-ререгаи, «варягами» нашей летописи и руссами, к которым по всеобщему убеждению и прямому свидетельству летописи принадлежал Рюрик и его потомки?
Прежде чем пытаться найти ответ на этот вопрос, стоит вспомнить о еще одной парадоксальной ситуации. Древний Новгород, в котором варяги оставили безусловный след своего пребывания в виде «Варяжской улицы», «варяжской божницы» и имени «Варяжко», практически не знает древнерусской княжеской символики, идущей от ререгов. Находка двух подвесок, узор которых может быть истолкован как одна из модификаций «знака Рюриковичей», только подчеркивает отличие Новгорода и его земель от Среднего Поднепровья, где такие знаки в изобилии встречаются на плимфе, глиняной посуде из княжеских гончарных мастерских, монетах и оружии. В этом разница между территорией наследуемой княжеской власти и республикой, приглашавшей князя на службу, о чем становится известно начиная с XI века.
Таким образом, в полном соответствии с летописью, Новгород оказывается в стороне от процесса становления на Руси княжеской власти, хотя, с другой стороны, именно он, как справедливо считает большинство историков, был на протяжении всего этого времени хранителем «варяжской легенды» и местом проживания самих варягов и их потомства.
Более того. Насколько значительно и монолитно в прошлом было варяжское население новгородских земель, можно судить по тому, что потомки варягов еще во второй половине XVIII века сохраняли и свой язык, и память о своем происхождении. Этот уникальный, в высшей степени интересный и важный для русской истории факт, по непонятной причине выпавший из поля зрения археологов и этнографов, отмечен в записке Екатерины II, адресованной одному из её секретарей в 1784 году и опубликованной сначала в «Русском Архиве» за 1863 год, а затем В. А. Бильбасовым в XII томе его труда «История Екатерины II».
Этот документ я привожу ниже:«Реестр слов к гр(афу) Кириле Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим, чтобы он писал в своих копорских деревень кого поисправнее и приказал бы у трех мужиков, кои себя варягами называют, тех слов из их языка переписать, а еще лучше буде бы суда человека-другого посмысленнее для того привозить велел».[при составлении «Сравнительного словаря всех языков и наречий» Екатерины II]Как показали археологические исследования последних десятилетий, заселение псково-новгородского региона было обязано мощной миграционной волне славянства, шедшей с конца VIII века с южных и юго-западных берегов Балтики. Причиной миграции было, в первую очередь, давление германских и франкского государств на славянские племена и настойчивые попытки христианизации, сопровождавшиеся жесточайшими карательными экспедициями. Вторым, столь же серьезным фактором стоит считать набеги викингов, опустошавшие целые страны в IX веке и заставляющие искать безопасных территорий для переселения. Восточная Прибалтика, в первую очередь внутренние области Новгорода, Пскова, Белоозерска, как нельзя лучше подходили для этого. Начиная с VII века сюда идет все усиливающийся поток мигрантов западно-славянского мира, образующий вместе с отдельными вкраплениями скандинавов своеобразный сплав из ободритов, поморян, вагров, в которых А. Г. Кузьмин видит летописных варягов, фризов и, вероятно, многих других обитателей Запада.
Именно вагры – варяги, жившие на родовых землях Рюрика в Ютландии, скорее всего могли принести к нам рассказ о возвращении герцога Фрисландского с дружиной руссов из Рустингема, причем за давностью лет, прошедших с момента изгнания его отца Халвдана, возвращение могло превратиться в «призвание». Впрочем, источником легенды могла быть и ситуация во Фризии, куда Рюрик мог быть приглашен именно своими бывшими подданными для защиты страны от набегов викингов. Как бы то ни было, в исторической реальности все это происходило далеко от Ладоги и от Волхова, где легенда была переосмыслена, трансформирована, приспособлена к иной географии и куда со временем был перенесен даже Гостомысл. Последнее, что можно полагать, случилось уже в начале XVII века, и могло быть следствием оккупации Новгорода корпусом шведского генерала Делагарди.
Совсем иная картина открывается на юге, в Поднепровье. Освоение этой территории славянами и руссами шло из областей Среднего и Нижнего Подунавья по предгорьям Карпат, не спускаясь ниже границы лесостепной зоны, где обнаружены археологические памятники того времени и где в последующие столетия проходил путь, связывающий днепровскую Русь с Русью дунайской, с Болгарией и Византией. Этот первоначальный путь выходил на Днепр, выше порогов и вел вверх по реке, ставшей для восточного славянского мира вторым Дунаем. В том, что дело обстояло именно так, убеждает название Десны, хотя на самом деле она является левым притоком Днепра. Естественно, славяне могли дать ей такой название лишь в том случае, если первые переселенцы обнаружили Десну, двигаясь по Днепру вверх.
Движение ререгов-ободритов вниз по Дунаю, а затем на Днепр, через Ругиланд и Болгарию, в отличие от балтийского пути, по-видимому, имело свои особенности. Здесь происходило перемещение организованных коллективов, среди которых должны были выделяться монолитные группы дружин с их предводителями, целью которых был не только грабеж, а устройство на службу владений. Европа была наводнена подобными «странствующими рыцарями» - младшими сыновьями северных властителей, искателями приключений и изгнанных со своих мест незадачливыми правителями. Они охотно пользовались широким гостеприимством при дворах более удачливых и могущественных правителей, оседали на новых землях, заключали новые династические браки, или же получали военную и финансовую поддержку для новых авантюр на еще неосвоенных землях Восточной Европы.
Рюрик Фрисландский вряд ли был в их числе. Вот почему первые русские князья возводили свою генеалогию не к нему (это произойдет лишь в XI веке, когда они познакомятся с комплексом новгородских преданий), не к «Олегу Вещему», который является не менее яркой и интересной фигурой русской истории, а к Игорю, реальному родоначальнику.
Невыясненной остается пока только одна, впрочем, достаточно существенная деталь: была ли в употреблении у первых русских князей «соколиная тамга» ободритов-ререгов? Если мы сможем найти её изображение в слоях той эпохи в Киеве или на Дунае, то с полным основанием можем считать, что русская княжеская династия «рюриковичей» и в самом деле берет свое начало от одного из ободритских князей, верных племенному тотему. В противном случае, происхождение «трезубца» придется связывать с первыми контактами князей с Новгородом и варягами, у которых они могли заимствовать и знак, и легенду, а вместе с тем – устойчивый образ князя-сокола, который проходит через всю древнерусскую (южнорусскую) поэтику и с особой силой предстает в строках «Слова о полку Игореве», этой подлинной энциклопедии нашего далекого прошлого.
l.120-bal.ru
Фигура Рюрика является одной из самых ключевых и загадочных в российской истории. Именно он положил начало государственности восточных славян. Достоверных фактов об этом князе известно немного. Исследователи до сих пор спорят о том, откуда он был родом.
В IX веке многочисленные племенные союзы славян и финнов находились в зависимости от варягов – германских язычников, живших на Скандинавском полуострове. На короткий период им удалось изгнать интервентов и прекратить выплачивать дань. Однако местные племена тут же начали воевать между собой. Мир мог начаться только при появлении легитимной власти.
Важнейшим источником по эпохе Рюрика является "Повесть временных лет". Именно она содержит сведения о том, что союз ильменских словен, мери и кривичей предложил ему княжить в Новгороде. Случилось это в 862 году.
Биография Рюрика устраивала всех. Этот человек был компромиссной фигурой. Князь из-за моря не был ставленником или сторонником какой-то группировки. Некоторые источники свидетельствуют о том, что новгородцы и их соседи рассматривали самые разные кандидатуры: от хазар до полян. Тем не менее выбор пал именно на варяга (то есть викинга).
Делегация славян отправилась за море. Рюрик также взял с собой двух своих братьев: Синеуса (правил на Белоозере) и Трувора (отправился в Изборск). Когда они умерли, их наделы вновь перешли к новгородскому князю. Биография Рюрика до его появления на Руси практически неизвестна и по большей части основана на догадках. Тем не менее есть точные сведения о том, что у него была своя собственная дружина. Именно она стала опорой новой власти и обеспечивала порядок в новгородской земле. В обмен на защиту населения князь получил право собирать налоги.
Интересно, что некоторые источники противоречат друг другу в том, где же на самом деле правил Рюрик. Например, Лаврентьевская летопись говорит о том, что его первой резиденцией была Ладога. В Новгороде князь появился только после смерти двух своих младших братьев. Кроме того, под его властью оказались земли кривичей, главным городом которых был Полоцк. На востоке этого государства оказались финские племена. Они жили в Ростове, Муроме и соседних землях.
Биография Рюрика в качестве князя Новгорода не отличалась яркими событиями. Единственным исключением можно считать волнения в столице, когда жители, недовольные правлением варяга, восстали против него в 864 году. Их предводителем был Вадим Храбрый. Он и его главные соратники были убиты Рюриком. Из-за обрывочности и неполноты сведений об этих волнениях некоторые историки или считают их вымыслом, или связывают с более поздними событиями. Никоновская летопись, повествующая о восстаниях новгородцев против власти варягов, была составлена в XVI веке и, конечно, могла быть недостоверной. Этот эпизод является ярким примером того, насколько биография Рюрика туманна и мало изучена.
Он скончался в 879 году, оставив единственного сына Игоря. Власть в Новгороде перешла к Олегу – или родственнику, или соратнику Рюрика. Новый князь был регентом при подрастающем наследнике. Уже через три года Олег захватил Киев, куда перенес свою столицу. Позже там правил Игорь и его потомки. Так возникло древнерусское государство, князьями которого были представители династии Рюриковичей. Последний ее представитель - Федор - скончался в 1598 году, будучи московским царем.
Князь Рюрик, краткая биография которого вызывается ожесточенные споры, не был зафиксирован в летописях и других документах до его призвания славянами. Исследователи часто ассоциируют его с викингами. Чаще всего в научной литературе упоминаются датчане или шведы, к которым мог принадлежать новгородский князь Рюрик (862-879). Биография этого конунга туманна, что плодит многочисленные гипотезы о его происхождении.
В древнерусских источниках в описании Рюрика используется слово «варяг», что указывает на его скандинавское или нормандское происхождение. В IX веке жители этих регионов будоражили всю христианскую Европу своими беспощадными набегами. Некоторые из них захватывали земли на континенте и встраивались в общую феодальную систему, попутно принимая христианство.
Многие историки считают, что Рюрик – это Рёрик Ютландский. Это был известный датский конунг. Он воевал с Каролингами за Фризию. Возможно, он также некоторое время был вассалом франкского государя, так как при нем чеканились монеты с изображением Лотаря. В конце 50-х годов он пытался завладеть Ютландией, но неудачно. Чуть позже воевал с западными славянами-вендами, проживавшими на южном побережье Балтийского моря. Сторонники идеи о том что Рюрик – это Рёрик, в качестве аргумента своей правоты приводят тот факт, что в западных летописях упоминания об этом конунге пропадают примерно с той даты, когда варяг стал править в Новгороде. Эта гипотеза остается недоказанной и часто становится предметом споров. Рюрик, краткая биография которого почти неизвестна, даже не имеет документально подтвержденной могилы.
Существуют теории о том, что варягами, призванными на Русь, были названы представители западнославянского племени вагров. Если это так, то князь Рюрик, биография которого не опровергает и не доказывает эту версию, возможно, был далеким соплеменником жителей Новгорода.
Еще одно близкое предположение к этой теории сделал великий русский ученый Михаил Ломоносов. Он считал Рюрика выходцем из пруссов – балтского народа, жившего на территориях нынешних Польши и Литвы. В преданиях онемеченных славян из тех же земель остались сказания о трех братьях, призванных в далекий Новгород. Это были ободриты, представителем которых мог являться князь Рюрик. Краткая биография этого человека не позволяет в точности определить его этническую принадлежность. Кроме того, сложно вычислить год его рождения.
fb.ru
www.coolreferat.com
Рюрик (862 — 879) – первый великий русский князь, одна из легендарных фигур в европейской истории, основатель древнерусского государства. Согласно летописям, призванный от варягов славянами, кривичами, чудью и весью в 862 году Рюрик занял сначала Ладогу, а затем перебрался в Новгород. Правил в Новгороде по договору, заключённому с местной знатью, утвердившей за собой право на сбор доходов. Основатель династии Рюриковичей.
1148 лет назад по свидетельству летописца Нестора в "Повести временных лет" "володеть и княжить восточными славянами" был призван глава варяжского военного отряда Рюрик, который прибыл вместе с братьями Синеусом и Трувором — 8 сентября, 862 года.
Летописная традиция связывает начало Руси с призванием варягов. Так "Повесть временных лет" рассказывает, что в 862 году трое варяжских братьев со своими родами пришли править к славянам, заложив город Ладогу. Но откуда пришли и кем были по происхождению эти варяги, давшие начало русской государственности? Ведь в историографии они успели побывать и шведами, и датчанами, и скандинавами в целом; одни авторы считали варягов норманнами, другие, наоборот, — славянами. Снова и снова невнимательность к проблеме, поставленной в самом историческом источнике, являлась причиной для противоречащих друг другу утверждений Для древнего летописца происхождение варягов было очевидно. Он помещал их земли на южно-балтийском побережье вплоть "до земли аглянской", т.е. до области Ангельн в Гольштейне.
Сегодня это северно-германская земля Мекленбург, население которой в древности не было немецким. Каким оно было — об этом говорят сохранившиеся по сей день названия населённых пунктов Варин, Руссов, Рерик и многие другие. Однако несмотря на всю ясность летописного свидетельства, вопрос о происхождении варягов (а значит, и о корнях русской государственности) стал дискуссионным для потомков. Путаницу внесла появившаяся в политических кругах при дворе шведского короля версия о происхождении Рюрика из Швеции, которую впоследствии подхватили некоторые немецкие историки. Объективно говоря, эта версия не имела ни малейших исторических оснований, зато была полностью обусловлена политически. Ещё в годы Ливонской войны между Иваном Грозным и шведским королём Юханом III разгорелась острая полемика по вопросу о титуловании. Русский царь считал шведского правителя выходцем из "мужичьего рода", на что тот отвечал, что предки самой русской династии происходили будто бы из Швеции. Эта мысль окончательно оформилась как политическая концепция накануне Смутного времени в начале XVII века, когда шведы претендовали на новгородские земли, пытаясь оправдать свои территориальные претензии неким подобием летописного "призвания". Предполагалось, что новгородцы должны были направить посольство к шведскому королю и пригласить его на правление, как некогда они будто бы призвали "шведского" князя Рюрика. Вывод о "шведском" происхождении варягов в то время был основан лишь на том, что они пришли на Русь "из-за моря", а значит, вероятнее всего, из Швеции.
Впоследствии, в первой половине XVIII века к варяжской теме обратились немецкие учёные из Петербургской Академии наук, которые по той же логике стремились обосновать немецкое господство в России времён регентства Бирона. Они же сформулировали т.н. "норманнскую теорию", согласно которой варяги, основатели древнерусского государства, признавались выходцами из Швеции (т.е. "немцами", как тогда называли всех иностранцев). С тех пор эта теория, облачившись в некое подобие научности, закрепилась в отечественной историографии. В то же время многие выдающиеся историки, начиная с М.В. Ломоносова, указывали на то, что "норманнская теория" не соответствует реальным фактам. Например, шведы не могли создать на Руси государство в IX веке хотя бы потому, что они сами не имели в это время государственности. В русском языке и в русской культуре не удалось обнаружить скандинавских заимствований. Наконец, внимательное чтение самой летописи не позволяет подтвердить измышлений норманнистов. Летописец отличал варягов от шведов и других скандинавских народов, писав, что "звались те варяги — русь, как другие зовутся шведы, иные же норманны, англы, другие готы". Поэтому при заключении мирных договоров с Византией языческие дружинники князей Олега и Игоря (те самые варяги, которых н
slavyanskaya-kultura.ru
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО НАУКЕ И ОБРАЗОВАНИЮ
НОВГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО
Реферат по истории России на тему:
«Рюрик. Легенды и факты»
Выполнил:
студент I курса
исторического факультета,
группы 5232
Петров ИванПроверил:
Торопов П.А.
Великий Новгород, 2005
Введение 4
I. Основные гипотезы и факты происхождения Рюрика 5
II. Варяги – основатели Русского государства? 6
III. Внешняя политика Рюрика 8
IV. Рюрик в «Повести временных лет». Рюрик с позиции Специальных Исторических Дисциплин 9
V. Новгород – колыбель варягов? 11
VI. Заключение 12
Список литературы 14
Фигура Рюрика, первого новгородского князя, с вокняжения которого летописец начинает изложение собственно русской истории, всегда была окружена ореолом загадок. Сама летопись сообщает о нем ничтожно мало, к тому же разные её списки противоречат друг другу в весьма существенных деталях. Так, по-видимому, можно считать верным, что Рюрик был иноземцем «из-за моря», и нужен был пригласившим его словенам и остальным племенам не для «устроения» государственного, а для конкретной защиты от нападений «варягов».
Заключение подобного контракта между предводителем мощного войска, нанимавшегося на службу города или округе за известную плату на договорных условиях и, что очень важно, на сравнительно короткий срок, было обычным в эпоху, о которой пойдет речь.
Последнее стоит подчеркнуть, так как попытки привязать события ранней русской истории к жесткой хронологической сетке – всего только домыслы позднего летописца, имевшего перед собой текст не дошедшего до нас историко-художественного произведения, откуда он черпал факты и имена. Вот почему указание на 862 год («В лето 6370…») – не более, чем формальный прием, поскольку для установления действительной хронологии событий мы не располагаем никакими достоверными данными.
Такой скептицизм подтверждался и последующим летописным текстом. Если в Лаврентьевском, Троицком и Новгородском Первом списках летописи сообщается, что Рюрик пришел со своими братьями, Синеусом и Трувором «и народами своими», т.е. с семьями, после чего сел сам в Новгороде, Синеус – на Белоозере, Трувор – в Изборске, то в других списках мы находим несколько иную версию. Так, в Радзивиловском, Ипатьевском, в Летописце Переяславля-Суздальского оказывается, что Рюрик с братьями пришли не ко всем перечисленным в первом случае племенам – «чуди, веси, мери, кривичам и словенам», а лишь к словенам, в земле которых поставили город Ладогу. Там, в Ладоге, и «осел» Рюрик. И лишь после смерти братьев – в Изборске и на Белоозере – он отправился к Ильменю и заложил Новгород. С историко-географической точки зрения подобная «дислокация» братьев Рюрика вполне объяснима. Изборск был самым западным форпостом псково-новгородских земель, а по Белому озеру проходила важнейшая ветвь Великого Восточного пути из Балтийского моря на Каспий и в Среднюю Азию, что хорошо подтверждается археологическими находками. Но были ли у Рюрика братья? Сомнение в их существовании вызывает многое: эпическое число «три», их внезапная и одновременная смерть через два года, наконец, полное отсутствие каких-либо следов их потомства, якобы пришедшего с ними на Русь.
Еще более веским контраргументом может служить мнение ряда филологов, полагавших, что три рядом стоящих имени – Рюрик, Синеус, Трувор – всего только неправильно переведенный и понятый текст древнескандинавского источника, сообщавший о приходе Рюрика «с его домом и дружиной».
В этом случае, вместо переселения на Русь трех конунгов со своими семьями, перед нами оказывается только Рюрик со своей дружиной, подрядившиеся на службу к словенам. Последнее обстоятельство, почерпнутое из южнорусской летописной традиции, представляется весьма существенным, поскольку указывает на источник легенды, выходящей из круга скандинавской литературы и знавшей не все перечисленные выше народы, а только «словен», т.е. славян западных, а не восточных.
Однако, если отсутствие у Рюрика названных братьев может считаться почти доказанным, насколько реальна его собственная фигура? Именно этому вопросу и посвящен мой реферат, цель которого – сопоставить легенды и факты происхождения и княжения Рюрика и проанализировать их.
Сомнение в историческом существовании родоначальника русских князей вполне уместно. Будучи специально приглашен для охраны рубежей от внешних вторжений, Рюрик, фактически, ничем особенным себя не проявил. «Раздача городов» своим мужам, о чем сообщает автор летописного рассказа, является самой общей, ни к чему не обязывающей формулой. Речь могла идти о сборе дани, организации обороны, подавлении мятежей и о прочих эпизодических действиях, хорошо известных историкам. Ни о какой действительной раздаче городов и земель «в лен», т.е. в реальное обладание, в то время не могло быть и речи, поскольку приглашающие отнюдь не отдавались приглашенному в подданство, тем более, «только что изгнали «за море» домогавшихся этого самого «варягов».
Более того. Сомнение в княжеском достоинстве Рюрика и в наследуемой после него власти не может смягчить даже прямое утверждение летописи, что перед смертью Рюрик, якобы, передал княжение своему сыну Игорю, поручив и его, и княжество своему родственнику Олегу. В том, что это – фантазия летописца, нас убеждает тот факт, что после смерти Рюрика, последовавшей неизвестно когда и по какой причине (как неизвестно и то, где он погребен), Олег с младенцем Игорем даже не пытаются остаться в Новгороде, где им надлежит быть в этом случае. Нет, «собрав воев», они отправляются «водным путем» сначала в Смоленск, затем вниз по Днепру, в Любеч, и, наконец, достигают Киева, который и захватывают. После этого Новгород исчезает не только со страниц летописи, но, что гораздо важнее, из списка русских городов, упоминаемых в последующих договорах Руси с греками.
Новгород, основанный Рюриком оказывается вычеркнут как из летописей, так и из памяти последующих поколений князей на полтора столетия!
Можно, конечно, предположить, что после смерти Рюрика, город не захотел видеть ни его родственников, ни его сына. То есть, попросту их выгнал – вариант весьма обычный в то время. Причиной могло быть подавление Рюриком восстания Вадима, «храброго князя словенского», как писал о нем В. Н. Татищев. Однако Вадим – личность мифическая. Его имя, столь распространенное в наши дни, в ту эпоху было неизвестно славянам и не отмечалось ни в одном документе. Его появление в так называемой «Иоакимовой летописи», схожей по «баснословным» статьям с новгородскими летописями середины и второй половины XVII века, обязано неправильному прочтению фразы тех, кто «вадил», т.е. подстрекал, возмущал народ в Новгороде.
Столь же недостоверно (во всяком случае, ничем не аргументировано), упоминание В. Н. Татищевым «жены Рюрика», Ефанды, «дочери князя урманского» (т.е. норманского) матери Игоря, тем более, что женой с таким именем историк наградил малоизвестного нам брата Святослава Игоревича – Глеба Игоревича, внука Рюрика. Если, следуя Татищеву, к этому добавить, что у Рюрика было «несколько жен», которые все бесследно исчезли после его смерти, мифичность «родоначальника русских князей» станет в достаточной мере очевидна.
Так, мы с неизбежностью возвращаемся к предположению о заимствовании сюжета о призвании Рюрика летописцем из какого-то иноязычного источника, полученного в уже трансформированном виде и использованном без необходимой критичности.
Зависимость «варяжской легенды» от скандинавской литературы в широком смысле слова, косвенным образом подтверждается и «сном Гостомысла», новгородского «старейшины», изложение которого приводится у Татищева в том же источнике. Гостомысл видит сон, в котором из чрева его средней дочери Умилы произрастает огромное дерево, покрывающее своими ветвями весь «Великий город», что истолковано волхвами как обширность и знатность его потомства, которое получит власть над страной. Поскольку «Иоакимова летопись» подразумевает Умилу матерью Рюрика, автор этим сном подчеркивает мысль преемственности княжеской власти в Новгороде (и в России) от Гостомысла к Рюрику по прямой женской линии. В то время, когда Татищев писал свой труд «История Российская», это могло рассматриваться в качестве исторического прецедента для воцарявшейся тогда в России Гольштейн-Готторпской линии. Однако для нас интересно другое. Именно такое могучее и развесистое дерево, обещающее славное и многочисленное потомство конунгов Норвегии, мы обнаруживаем в саге о Хальвдане Черном, записанной и обработанной Снорри Стурлусоном, где ствол дерева символизирует сына Рагнхильды, Харальда Прекрасноволосого (в сне Умилы, соответственно, это должен быть Рюрик), а раскидистые ветви – многочисленное потомство, распространившееся не только по всей Норвегии, но и в соседних странах.
Не менее существенны и другие наблюдения. Д. С. Лихачев, издавая «Повесть временных лет» в 1950 году, отмечал, что в качестве предка русских князей Рюрик (после летописи) впервые появляется в «Задонщине», т.е. в XV веке, до этого литературные произведения его не знают.
Гораздо серьезнее в этом плане другое наблюдение Д. С. Лихачева, подметившего, что и «Слово о законе и благодати», и «Память и похвала князю русскому Володимеру», традиционно приписываемые митрополиту Иллариону, «возводят начало династии русских князей к Игорю, именуя его «Старым».
Есть и другие, столь же весомые факты, свидетельствующие о том, что среди русских княжеских фамилий в X и начале XI века имя Рюрика не встречается. Так, если имена Олега и Игоря становятся традиционными у русских князей уже в конце X века, то имя Рюрика после долгого перерыва мы впервые находим лишь во второй половине XI века в семье Ростислава Владимировича, родоначальника князей Перемышльских (Рюрик Ростиславович умер в 1092 году), причем и далее оно не пользуется популярностью.
Стоит отметить, что все приведенные выше факты достаточно известны. В той или иной мере они используются для доказательства мифичности Рюрика I и надуманности «норманнской теории», выдвигающей на первый план «варягов», т.е. норманов как основателей Русского государства и первой великокняжеской династии. Споры по норманскому вопросу длятся вот уже более трех столетий, ученые по-прежнему не сходятся во мнении кто такие варяги – скандинавы, западные славяне или ославяненные кельты?
Действительно, в теоретическом плане – кто создал Русское государство? – проблему норманизма можно снять одним контрвопросом: как скандинавы в IX веке могли «устроить» Русское государство, если сами они в это и даже более позднее время, вплоть до начала XI века, не имели сколько-нибудь развитой государственности, причем отлично сопротивлялись его привнесению? Какие правовые, религиозные, общественные достижения прослеживаются в то время у обитателей скандинавских стран, которые могли бы поставить их в культурном и организационном отношении выше народов не только Западной, но и Восточной Европы? Скорее всего, положительный ответ на данный вопрос сомнителен, но вот изменение характера варяго-русской полемики, смещение ее акцентов на земли западных славян и южные берега Балтийского моря, откуда шел «путь из варяг в греки» и где мы обнаруживаем названия городов, уже знакомых нам по нашей летописи и скандинавским источникам – Старгород (Альдегьюборг), Алаборг, Ноград, Ростов (Росток) и другие – оказывается чрезвычайно продуктивным. В том числе и в отношении Рюрика.
О ругах-руси, руянах, рюгенцах следом за Ф. Крузе, Ф. Л. Морошкиным, И. Е. Забелиным, С. А. Гедеоновым, И. И. Срезневским и другими серьезными исследователями особенно подробно и аргументировано в последнее время писал А. Г. Кузьмин. Многое из того, что было опубликовано, подтверждает тот взгляд, что в отличие от норманов – норвежцев и шведов – «варяги» по каким-то причинам оказывались славянам ближе, а союз с ними – естественнее. Вот почему совсем не случайно историк находит руссов-ругов не только в Рюгене, где в Арконе было главное святилище славян западных земель, но и на Среднем Дунае, где еще в VII веке существовало королевство ругов, Ругиланд – ныне австрийская территория Бургенланд, что можно считать «калькой» скандинавского названия «Гардарики» (т.е. «страна городов»), и, возможно, на Нижнем Дунае, о чем свидетельствуют названия таких дунайских городов, как Русь (Русе), Ноград (Новгород), Гюргев и другие.
Однако сейчас нам интересны не столько сами руги-русы, сколько политическая и этническая ситуация IX века на южном берегу Балтийского моря, где происходило постоянное коловращение славян, руси, викингов и всех прочих народов – куда более естественное, чем, скажем, на землях новгородских. Именно здесь мы обнаруживаем и указанную эпоху некоего Рюрика (Рорика), привлекавшего внимание исследователей и раньше, но подробнее всего рассмотренного в 20-х годах прошлого века Н. Беляевым.
Рюрик, позднее получивший у историков прозвище «Датский» или «Фрисландский», был одним из сыновей ютландского конунга Хальвдана, изгнанного из своей страны около 782 года и получившего от императора франков, Карла Великого, в лен страну фризов, соседствующую с землями славян-ободритов (т.е. «живущих по Одеру»), хотя поселения занимали и правый берег Лабы (Эльбы). В 826 году Рюрик принимал участие в торжественном крещении своего брата Харальда, которое происходило в Ингельхейме на Рейне, недалеко от Майнца. Как отмечали многие западные хронисты, подробно описавшие это событие, Харальд принял крещение по инициативе франкского императора Людовика, приплыв к Ингельхейму по Рейну на ста судах с большой свитой, женой и сыновьями. Причиной крещения был тот факт, что Харальд, наследовавший своему отцу в Ютландии, был изгнан «другими королями этих стран».
Можно предположить, что крещен был не один Харальд, а вся его семья, в том числе и его младший брат Рюрик: уже в 845 году во время начавшегося «морового поветрия», Рюрик приказал во время набега отпустить всех пленников-христиан, а своему войску повелел две недели воздерживаться от мяса, т.е. поститься. Кроме множества ценных подарков новообращенный конунг получил «приморский округ Рустринген во Фризии и виноградники на Рейне». Обращение в христианство братьев Харальда подтверждается и сообщением «Жизнеописания Людовика», в котором отмечена гибель брата Харальда Хемминга при набеге датчан, причем сам Хемминг назван «христианнейшим».
Еще одно не менее значительное наблюдение заключается в поразительном совпадении имен и обстоятельств. У Хальвдана Ютландского три сына: Харальд, Рюрик и Хемминг, живущие и действующие в первой половине и середине IX века. В это же время, согласно «королевским сагам» Снорри Стурлусона, которые он собрал и обработал в начале XIII века, в Норвегии у конунга Хальвдана и его жены Рангхильды – сын Харальд (Прекрасноволосый), чьему рождению предшествует сон матери, видящей пышное дерево. И именно к этому времени относит «Иоакимова летопись» «сон Гостомысла», практически повторяющий сон Рангхильды, предрекающий рождение у его дочери, Умилы, сына Рюрика. Существует ли между этими фактами какая-либо связь? В свое время И. И. Срезневский, крупнейший знаток славянских языков, заметил, что «Гостомысл» - не русское и не восточнославянское имя, однако оно было распространено у западных, балтийских славян, и что особенно для нас интересно, некий Гостомысл отмечен в Фульденских анналах под 844 годом.
Так получается, что совпадений слишком много, чтобы считать их случайными: сходится и время, и территория, на которой действуют упомянутые Хальвданы и Рюрики-Рюрики. Можно предположить, что записанная через три с половиной столетия сага о Хальвдане Черном в какой-то мере использовала реальную ситуацию и имена семьи Хальвдана Ютландского, тогда как «Иоакимовская летопись», повествуя о событиях более чем девятисотлетней давности, использует какие-то реминисценсии исторического факта и его литературного преломления в недошедших до нас источниках, перенося Рюрика из Ютландии – на северо-западную Русь. Как это могло произойти?
Цветущая и богатая земля Фризов, расположенная между Рейном и Везером на побережье Северного моря, не только примыкала к славянским землям, но и была тем центром, откуда к славянам – на берега Балтики и на восток – шли многочисленные товары и ремесленные изделия. Фризский экспорт играл важную роль в торговле таких западнославянских городов, как Волин (Юмна), Коложбег, Ретра, Старград и других. Фризские изделия археологи находят на острове Готланд, в Норвегии и Швеции, на землях Восточной Прибалтики, в Ладоге и в Новгороде.
К середине IX века Фризия становится одним из постоянных объектов набегов норманнов, которые начинают грабить и захватывать империю франков, и без того раздираемую войнами между сыновьями Людовика. Последние привлекают на свою сторону викингов и даже позволяют своим вассалам и союзникам возвращаться в лоно язычества. Одним из таких «отпадших христиан» оказывается и Рюрик, потерявший в 40-е годы IX века свои владения в Рустрингене, которые были возвращены ему лишь в 850 году.
Набеги Рюрика на свои бывшие земли, как установил Н. Т. Беляев, по времени совпадают с самыми ожесточенными нападениями викингов на Францию, Германию и Англию. Морские разбойники опустошили все фризское побережье, в Англии был взят и разграблен Кент, опустошена вся страна между Лондоном и Рочестером, грабежу подверглись Гамбург и Париж. Во всем этом Рюрик принимал самое активное участие, хотя на первом месте здесь имена Гастингса и Рагнара Лодброка с сыновьями. Во главе флота из 600 судов в 845 году Рюрик вошел в Эльбу; в 850 году с флотом из 350 судов он вторгается в Англию, грабит Лондон и чудом избегает собственной гибели. Беляев полагал, что это были не просто разбойничьи набеги, а хорошо продуманные удары по центру франкской империи и английского королевства.
Было ли их целью возвращение своих прежних владений, отнятых у Рюрика новым императором? Известно только, что в 850 году Лотар, внук Карла Великого, возвратил Рюрику Фрисландию на прежних условиях: верности империи и защите её от других викингов. Но продолжалось это недолго. Четыре года спустя, в 854 году, Лотар разделил свои владения между сыновьями и у Рюрика снова отняли Фризию. Можно полагать, что неукротимый викинг возобновил бы борьбу с наследниками Лотара, но в это время умер Эрик Датский и вскоре, используя угрозы и дипломатию, Рюрик получил от Эрика младшего южную Ютландию, когда-то принадлежавшую его отцу. Вместе с ней в руках оказывался и важнейший торговый путь, связывающий Северное и Балтийское моря – земли славян и фризов.
Какие же можно привести доказательства в поддержку гипотезы русского историка, что Рюрик, герцог Фрисландский, и Рюрик русской летописи – одно и то же лицо? Строго говоря, таких аргументов нет вообще, как нет и доказательств, что «наш» Рюрик существовал и был князем в Новгороде. Если отбросить литературно-хронологические параллели, о которых было сказано выше, те сведения, которые содержатся в нашей летописи о Рюрике и его деятельности, оказываются ничем не подтверждаемыми фразами. Более того. У нас нет никаких серьезных доказательств, что Новгород, в который приходит или который основывает Рюрик, идентичен с Новгородом Великим. Даже последовавший после смерти Рюрика поход Олега с Игорем вниз по Днепру, к Киеву, не позволяет с достаточной определенностью говорить о реальности маршрута, поскольку речь шла, по-видимому, о «пути из варяг в греки», который в действительности пролегал совсем в ином месте.
О возможности именно такой географической переориентации наших летописных сведений мы не должны забывать хотя бы потому, что фризы, монополизировавшие в VI-VII веках торговлю Северной Европы с Востоком и Югом, главной своей торговой магистралью считали Рейнско-Дунайскую систему. Одновременно с расширением границ империи франков в орбиту их деятельности попадали и великие славянские реки – Эльба, Одер, Висла вместе с живущими по их берегам славянскими племенами. Таким образом, известность Рюрика очень рано могла распространиться в славянском мире как через торговцев-фризов, так и в результате его деятельности среди поморян и оборитов, чьи земли он действительно охранял от набегов шведов, норвежцев и данов «из-за моря».
Показательно, что находки собственно фризских вещей при раскопках на территории Новгорода указывают как раз на середину – вторую половину IX века, когда североевропейские торговцы, следом за расселявшимися славянами, начали активно вводить земли Восточной Прибалтики в сферу своего товарооборота. Этому прямо способствовали и фризы. Как писал Беляев, именно в начале второй половины IX века фризы выработали новый тип судна дальнего плавания, так называемый «когги» - устойчивые, большого тоннажа и, в отличие от судов викингов, специально парусного типа. Позднее такие суда широко использовались ганзейскими купцами в торговле с Новгородом, а сам корабль стал называться «бусой». К слову, первое упоминание «когги» в западных хрониках опять-таки оказывается связано с именем Рюрика: их использовали против него фризы во время восстания в 867 году.
Правление Рюрика в землях западных славян («словен»), защита их от вторжения иноземцев, основание новых укрепленных пунктов («городов») – словом, все, о чем, в связи с Рюриком, рассказывает наша летопись, полностью отвечает деятельности герцога Фрисландского в западнославянских землях. Вот почему можно считать маловероятным даже кратковременное его пребывание в «нашем» Новгороде и «нашей» Ладоге, полагая известие «Повести временных лет» о «призвании варягов» всего только поздней, не ранее IX века, легендой, заимствованной с запада, но отражающей действительный факт какого-то переселения жителей балтийского Приморья в пределы новгородские.
Однако каждая такая легенда, воспринимаемая позднее как истинное событие, заставляет историка искать причины её появления и то рациональное зерно, которое в ней скрыто. Рюрик Фрисландский (и ютландский) является наиболее вероятным прототипом нашего Рюрика, однако интерес к нему заключен не столько в нем самом, сколько в его имени, которое и несет разгадку возникновения легенды.
Исследователи северных древностей согласны, что имя «Рорик», в том числе и в форме «Роерик» и «Рюрик», сохраненное сагами и «Эддой», среди скандинавских имен встречается крайне редко. Об этом в свое время писал С. А. Гедеонов, полагавший, что «для шведского конунга имя Ререк так же странно и необычно, как для русского князя имя Казимира или Прибислава». Между тем на западно-славянской почве, именно на той территории, с которой преимущественно был связан герцог фрисландский своим происхождением, слово «ререг» означает «сокол». «Ререгами» или «рарожанами» называли славян-оборитов. Их племенным знаком был сокол, постепенно распространявшийся в сознании сказителей саг и скальдов на весь западно-славянский мир.
Словосочетание «вендский сокол» (венды – иное обозначение западных славян в целом), часто встречается и в песнях скальдов, и у Снорри Стурлусона, обычно подразумевало или кого-либо из славянских князей, или же указывало прямо на оборитов, поднимавших во время военных действий штандарт с изображением этой птицы. Последнее обстоятельство позволяет более широко, чем прежде, подойти к вопросу о «Рюрике» и происхождении «рюриковичей», которым, как оказывается, вовсе не обязательно быть потомками именно Рюрика фрисландского.
В самом деле, как показывают многочисленные археологические находки, в основе герба (знака, тамги) древнерусского княжеского рода со всеми его модификациями, в свое время детально изученными В. Л. Яниным, мы находим закамуфлированное изображение «вендского сокола». Речь идет о так называемом «трезубце», хорошо известном нумизматам и археологам-славистам, которые встречают его на плимфе (плоских кирпичах), монетах, украшениях, глиняной посуде и других предметах домонгольского времени. Этот «трезубец» послужил основой для герба «самостийной» Украины и он же лежит в основе древнего литовского герба. На самом же деле он представляет собой схематизированное изображение сокола с полусложенными крыльями, стремглав летящего на добычу.
Наиболее реалистичное изображение такого «ререга» - с крыльями, туловищем, головой, даже с намеченными клювом и точками-глазами, - можно видеть на знаменитых «малых серебрениках Ярослава», древнерусских монетах, созданных по образцу западноевропейских денариев. С ними связано много загадочного.
Монеты эти, как считают нумизматы, являются повторением – в чуть уменьшенном виде и с огрубленным, более схематичным рисунком, - «больших» серебреников Ярослава: удивительно красивых, совершенных по своему художественному исполнению монет. На лицевой стороне «больших» серебреников находится прекрасно исполненное погрудное изображение Святого Георгия, небесного покровителя Ярослава (Мудрого?), а на обратной стороне – «трезубец», на среднем зубе которого надето яблоко с точкой. Вокруг по ободу надпись: «ярославле серебро». «Трезубец» предельно прост, лишен каких-либо украшений и дополнений, в отличие от ранее чеканившихся «серебреников» и «златников» Владимира и Святополка. Наоборот, серия «малых серебреников» на месте схематичного «трезубца» дает схематичное же, но не позволяющее ни с чем другим спутать изображение вертикально падающего сокола.
Загадка заключается в том, что не совсем понятно появление этих серий – какая раньше, а какая позже? Если логика и опыт знают только один путь подражательного воспроизводства – от более совершенного к менее совершенному, от «оригинала» к «варварскому подражанию», то здесь наряду с искажением образца словно шел процесс осмысливания схемы и приближения её к реалистичной трактовке.
Но оставим поиски истины нумизматам. Для нас важнее сейчас установить, что на «малых» серебрениках Ярослава воспроизведен племенной символ ререгов, «соколятников», живущих на юго-западе Балтики по соседству с франко-германским миром. На то, что монеты эти чеканены там, близ родины Рюрика, указывают три факта. Во-первых, в отличие от остальных древнерусских монет, «ярославле серебро» воспроизводит не византийский тип, как остальные, а сработано на под западноевропейский денарий. Во-вторых, в надписи именно «малой» серии в имени Ярослава присутствует латинская буква R, указывая на ошибку резчика штемпеля, привыкшего к латинскому алфавиту. Наконец, в-третьих, в отличие от остальных древнерусских монет, чьи находки, как правило, ограничиваются исключительно территорией Среднего Поднепровья, монеты Ярослава – все без исключения найдены на берегах Балтийского моря и на Одере – именно там, где обитали славяне-ререги.
Почему так получилось? Ведь Ярослав Мудрый, как известно, жил в Новгороде, затем в Киеве, где умер и был похоронен. Его скелет был найден и всесторонне исследован перед войной Д. Г. Рохлиным, В. В. Гинзбургом и М. М. Герасимовым… Однако выяснение «нумизматической загадки Ярослава» увлекло бы нас слишком далеко от Рюрика. Это – особая тема. Сейчас же нам приходится констатировать, что как бы ни складывалась печальная русская история, кто бы ни стоял в начале династии русских князей, называвших себя «рюриковичами», своим родовым символом – тотемом, а затем и гербом, - эти люди и их окружение считали «ререга-рорека» - «вендского сокола», осенявшего своими крыльями земли западных славян на Эльбе и по Одеру. Другими словами, «рюриковичи», в конечном счете, были – «ререговиками».
Означает ли это, что мы можем поставить знак равенства между ободритами-ререгаи, «варягами» нашей летописи и руссами, к которым по всеобщему убеждению и прямому свидетельству летописи принадлежал Рюрик и его потомки?
Прежде чем пытаться найти ответ на этот вопрос, стоит вспомнить о еще одной парадоксальной ситуации. Древний Новгород, в котором варяги оставили безусловный след своего пребывания в виде «Варяжской улицы», «варяжской божницы» и имени «Варяжко», практически не знает древнерусской княжеской символики, идущей от ререгов. Находка двух подвесок, узор которых может быть истолкован как одна из модификаций «знака Рюриковичей», только подчеркивает отличие Новгорода и его земель от Среднего Поднепровья, где такие знаки в изобилии встречаются на плимфе, глиняной посуде из княжеских гончарных мастерских, монетах и оружии. В этом разница между территорией наследуемой княжеской власти и республикой, приглашавшей князя на службу, о чем становится известно начиная с XI века.
Таким образом, в полном соответствии с летописью, Новгород оказывается в стороне от процесса становления на Руси княжеской власти, хотя, с другой стороны, именно он, как справедливо считает большинство историков, был на протяжении всего этого времени хранителем «варяжской легенды» и местом проживания самих варягов и их потомства.
Более того. Насколько значительно и монолитно в прошлом было варяжское население новгородских земель, можно судить по тому, что потомки варягов еще во второй половине XVIII века сохраняли и свой язык, и память о своем происхождении. Этот уникальный, в высшей степени интересный и важный для русской истории факт, по непонятной причине выпавший из поля зрения археологов и этнографов, отмечен в записке Екатерины II, адресованной одному из её секретарей в 1784 году и опубликованной сначала в «Русском Архиве» за 1863 год, а затем В. А. Бильбасовым в XII томе его труда «История Екатерины II».
Этот документ я привожу ниже:«Реестр слов к гр(афу) Кириле Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим, чтобы он писал в своих копорских деревень кого поисправнее и приказал бы у трех мужиков, кои себя варягами называют, тех слов из их языка переписать, а еще лучше буде бы суда человека-другого посмысленнее для того привозить велел».[при составлении «Сравнительного словаря всех языков и наречий» Екатерины II]Как показали археологические исследования последних десятилетий, заселение псково-новгородского региона было обязано мощной миграционной волне славянства, шедшей с конца VIII века с южных и юго-западных берегов Балтики. Причиной миграции было, в первую очередь, давление германских и франкского государств на славянские племена и настойчивые попытки христианизации, сопровождавшиеся жесточайшими карательными экспедициями. Вторым, столь же серьезным фактором стоит считать набеги викингов, опустошавшие целые страны в IX веке и заставляющие искать безопасных территорий для переселения. Восточная Прибалтика, в первую очередь внутренние области Новгорода, Пскова, Белоозерска, как нельзя лучше подходили для этого. Начиная с VII века сюда идет все усиливающийся поток мигрантов западно-славянского мира, образующий вместе с отдельными вкраплениями скандинавов своеобразный сплав из ободритов, поморян, вагров, в которых А. Г. Кузьмин видит летописных варягов, фризов и, вероятно, многих других обитателей Запада.
Именно вагры – варяги, жившие на родовых землях Рюрика в Ютландии, скорее всего могли принести к нам рассказ о возвращении герцога Фрисландского с дружиной руссов из Рустингема, причем за давностью лет, прошедших с момента изгнания его отца Халвдана, возвращение могло превратиться в «призвание». Впрочем, источником легенды могла быть и ситуация во Фризии, куда Рюрик мог быть приглашен именно своими бывшими подданными для защиты страны от набегов викингов. Как бы то ни было, в исторической реальности все это происходило далеко от Ладоги и от Волхова, где легенда была переосмыслена, трансформирована, приспособлена к иной географии и куда со временем был перенесен даже Гостомысл. Последнее, что можно полагать, случилось уже в начале XVII века, и могло быть следствием оккупации Новгорода корпусом шведского генерала Делагарди.
Совсем иная картина открывается на юге, в Поднепровье. Освоение этой территории славянами и руссами шло из областей Среднего и Нижнего Подунавья по предгорьям Карпат, не спускаясь ниже границы лесостепной зоны, где обнаружены археологические памятники того времени и где в последующие столетия проходил путь, связывающий днепровскую Русь с Русью дунайской, с Болгарией и Византией. Этот первоначальный путь выходил на Днепр, выше порогов и вел вверх по реке, ставшей для восточного славянского мира вторым Дунаем. В том, что дело обстояло именно так, убеждает название Десны, хотя на самом деле она является левым притоком Днепра. Естественно, славяне могли дать ей такой название лишь в том случае, если первые переселенцы обнаружили Десну, двигаясь по Днепру вверх.
Движение ререгов-ободритов вниз по Дунаю, а затем на Днепр, через Ругиланд и Болгарию, в отличие от балтийского пути, по-видимому, имело свои особенности. Здесь происходило перемещение организованных коллективов, среди которых должны были выделяться монолитные группы дружин с их предводителями, целью которых был не только грабеж, а устройство на службу владений. Европа была наводнена подобными «странствующими рыцарями» - младшими сыновьями северных властителей, искателями приключений и изгнанных со своих мест незадачливыми правителями. Они охотно пользовались широким гостеприимством при дворах более удачливых и могущественных правителей, оседали на новых землях, заключали новые династические браки, или же получали военную и финансовую поддержку для новых авантюр на еще неосвоенных землях Восточной Европы.
Рюрик Фрисландский вряд ли был в их числе. Вот почему первые русские князья возводили свою генеалогию не к нему (это произойдет лишь в XI веке, когда они познакомятся с комплексом новгородских преданий), не к «Олегу Вещему», который является не менее яркой и интересной фигурой русской истории, а к Игорю, реальному родоначальнику.
Невыясненной остается пока только одна, впрочем, достаточно существенная деталь: была ли в употреблении у первых русских князей «соколиная тамга» ободритов-ререгов? Если мы сможем найти её изображение в слоях той эпохи в Киеве или на Дунае, то с полным основанием можем считать, что русская княжеская династия «рюриковичей» и в самом деле берет свое начало от одного из ободритских князей, верных племенному тотему. В противном случае, происхождение «трезубца» придется связывать с первыми контактами князей с Новгородом и варягами, у которых они могли заимствовать и знак, и легенду, а вместе с тем – устойчивый образ князя-сокола, который проходит через всю древнерусскую (южнорусскую) поэтику и с особой силой предстает в строках «Слова о полку Игореве», этой подлинной энциклопедии нашего далекого прошлого.
h.120-bal.ru
