|
|
|
|
 Far |
| WinNavigator |
| Frigate |
| Norton
Commander |
| WinNC |
| Dos
Navigator |
| Servant
Salamander |
| Turbo
Browser |
|
|
| Winamp,
Skins, Plugins |
| Необходимые
Утилиты |
| Текстовые
редакторы |
| Юмор |
|
|
|
File managers and best utilites |
Коррупция во Франции XVII–XVIII вв. Реферат коррупция во франции
Коррупция во Франции XVII–XVIII вв — доклад
Не случайно Людовик XIV в конце XVII века переехал со всем своим многочисленным двором, чиновниками и дворянами из Парижа в город-дворец Версаль, расположенный в 18 км от столицы. Он не хотел, чтобы парижане продолжали вблизи наблюдать то безудержное обжорство, расточительство и разврат, которые царили в «высшем свете». Зато когда осенью 1789 г., после начала Французской революции, Людовик XVI был вынужден переехать со своим двором из Версаля обратно в Париж, это оказалось страшным потрясением для парижан; это открыло им глаза уже и на самого короля и его ближайшее окружение. Свита короля, переезжавшая из Версаля в Париж, включала тысячи человек. Среди них были такие «должностные лица», как «мальчики, состоящие при дамах принцессы», «служанки, состоящие при печке королевы для согревания принцессы», «мороженщики короля», «сливочники короля», «состоящие при кубке короля», «булочники короля», «булочники королевы» и т.д. Одних врачей у короля было около десятка, и столько же своих врачей – у королевы, а еще по нескольку – у принцесс. Ну а простых слуг, парикмахеров, конюших и т.д. было и вовсе не счесть.
«Это множество бесполезных и дорогостоящих слуг, - писал французский историк Ж.Ленотр, - эта система, при которой для оказания мельчайших услуг учреждались целые массы должностей, создала тысячи паразитов, истощавших и душивших королевскую власть… Парижане, в течение почти целого века не видевшие двора и успевшие забыть его обычаи, с глубоким изумлением увидели эту армию, которую королевская семья тащила за собой. Сами названия должностей этих тысяч слуг казались смешными и устаревшими народу, только что совершившему революцию». Парижане испытали глубокое разочарование и поняли, что их король, к которому в первые месяцы революции они, по словам П.Губера, испытывали «уважение, доверие и почти обожание» , оказался ничуть не лучше всей остальной аристократической камарильи. Да король и сам, а в особенности его жена, давали массу поводов для этого. Так, во время одного из балов Мария Антуанетта вместе со своими друзьями из числа высшей аристократии во всеуслышание оскорбляла новый трехцветный флаг Франции, принятый Национальной Ассамблеей, и презрительно говорила о французском народе и о революции.
Основной антагонизм во Франции, как и в других странах в эпоху великих революций и гражданских войн, был между массой народа, с одной стороны, и развращенной коррумпированной верхушкой, с другой.
Нормализация денежного обращения и переход к нормальной торговле и рыночным отношениям были естественным процессом, необходимым для развития страны. Именно их отсутствие и тормозило это развитие в предшествовавшие столетия. Но переход от экономики восточного типа к капиталистической экономике должен был почти неизбежно привести к социальному взрыву, поскольку он создавал такие необыкновенные возможности для коррупции, воровства, спекуляции и мошенничества, каких никогда не было в условиях полунатурального хозяйства. Избежать этого взрыва в условиях развития рыночной экономики можно было, лишь осуществив глубокие социальные преобразования, подобные тем, что были проведены в Англии при Тюдорах, или, по крайней мере, создав систему защиты экономики от внешней коррупции (протекционистскую систему), подобную той, что была создана в Англии после Славной революции, а лучше сделав и то, и другое. Но французская правящая верхушка не была готова ни к тому, ни к другому, поэтому социальный взрыв в той или иной форме был неизбежен.
Самым первым следствием перехода к рыночной экономике стало резкое обострение проблем, связанных с государственным управлением. Прежние методы годились лишь для той полунатуральной экономики, которая до этого существовала, и не годились для рыночной экономики. В итоге, указывает П.Губер, правительство просто не справлялось с управлением: число одних только финансовых вопросов и проблем, рассматриваемых правительством (королевским советом), составляло в середине XVIII в. несколько тысяч в год, поэтому правительство превратилось в чисто внешний «фасад», за которым скрывались неразбериха и беспомощность. К этому надо добавить и чехарду с главами правительства: в период с 1754 по 1789 гг. они менялись чаще, чем два раза в год, что французский историк называет «дефиле марионеток». Главы правительства имели настолько мало авторитета и реальных рычагов власти, что им дали прозвище «силуэт»; к тому же в их дела постоянно вмешивались то фаворитка короля мадам де Помпадур, то королева Мария Антуанетта, то дочери короля, то гранды и финансовые воротилы, в руках которых, по мнению историков, оказалась королевская власть и государство в последние десятилетия накануне революции.
Имеется и ряд других фактов, свидетельствующих о росте коррупции внутри аппарата управления. Известно, например, что провинциальные чиновники в XVIII в. начали систематически подолгу задерживать отправку собранных налогов в королевскую казну, используя эти средства для личного обогащения (пуская эти деньги в спекуляции). Это приводило к росту дефицита в казне и к необходимости брать кредиты для ее пополнения. Но кредиты брались у грандов и финансовых воротил под высокие проценты – 10-11% годовых (в серебре), что было очень много, с учетом того что, например, в соседней Голландии нормальные кредиты выдавались под 2-3% годовых ([207] 2, pp.146, 144). Еще более расцвело и прямое растаскивание казенных средств родственниками, фаворитками и «друзьями» короля и его семьи, о чем выше уже говорилось. В итоге, несмотря на то, что рост населения Франции с 20 до 26 миллионов ко второй половине XVIII в. должен был привести к росту государственных доходов в той же пропорции (то есть на 20-25%), на деле мы не видим никакого положительного результата. Очевидно, весь этот прирост просто разворовывался. Более того, к 1789 г. образовалась огромная задолженность государства в размере 4 миллиардов франков, вызвавшая по существу его финансовое банкротство накануне революции: так, только выплата процентов по этому долгу в 1788 г. достигла 50% от всех доходов государственного бюджета.
Переход к рыночной экономике вызвал обострение и ряда других проблем. Происходило дальнейшее снижение уровня жизни населения, что мы видим во все периоды кризисов коррупции. Так, по данным американского историка Р.Палмера, с 1740 г. по 1789 г. цены во Франции выросли на 65%, а зарплата – только на 22% . Таким образом, реальная зарплата населения за несколько десятилетий, предшествовавших Французской революции, снизилась примерно на 1/3, что не могло не иметь серьезных последствий, учитывая, что население и так жило в нищете. Все чаще и чаще накануне революции происходили голодоморы и народные восстания.
Большинство социально-экономических проблем, обострившихся накануне революции: обнищание населения, всплеск голодоморов, финансовое банкротство государства, - были следствием одной и той же причины – коррупции, усиливавшейся по мере развития рыночной экономики. Именно эта причина стала тем катализатором, который привел к обострению кризиса коррупции, и тем фитилем, который взорвал пороховую бочку «старого режима». Полагаю, после проведенного выше анализа «старого режима» это должно быть очевидным. Наверное, это было понятно и многим современникам. Не случайно историки пришли к выводу, что основной протест населения накануне и в ходе Французской революции носил явно выраженный антикапиталистический характер (см. выше). Народ выступал не только против аристократии и дворянства, но и против внедрения рыночной экономики (капитализма), в чем видел источник усугубления своих бед и несчастий.
Однако правящая верхушка Франции даже и не думала о том, чтобы постараться сделать этот начавшийся переход к рыночной экономике более мягким, чтобы защитить население и государство от его негативных последствий. Между тем, у Франции были все возможности для этого: у нее прямо перед глазами был опыт Англии, строившей рыночную экономику в течение XVI - XVIII вв. и применившую на этом пути множество методов и подходов, о которых говорилось в предыдущей главе. И в том, что в итоге в Англии в XVIII веке сложился невероятно эффективный механизм рыночной экономики, не было никаких сомнений. Сама французская правящая верхушка начинала все более завидовать английской, а в ее рядах возник культ Англии и подражания всему английскому. Но как это ни парадоксально, оказалось, что признание превосходства Англии – это еще не повод для того, чтобы заимствовать английские подходы, выстраданные и проверенные в ходе трех столетий рыночного строительства. В пику английскому протекционизму французская верхушка решила разработать свою экономическую теорию, которая сначала называлась «политической экономией», а позднее получила название «экономический либерализм».
Система государственного устройства во Франции, в еще большей степени, чем в России той эпохи, была построена на коррупции и на стремлении чиновников к личной выгоде, а не к благу государства. Купив дворянский титул и должность или унаследовав его, каждый француз воспринимал его как свою личную инвестицию или инвестицию своего предка, которая не должна была «пропадать зря», а должна была приносить прибыль. Эта психология не исчезла и во время революции. Так, Жорж Дантон в молодости купил себе должность адвоката при Совете короля, на что потратил все приданое своей жены (18 000 ливров), а став одним из лидеров революции в Конвенте, рассматривал это как дальнейшее продвижение в своей карьере, которое должно было компенсировать ранее произведенные затраты. Поэтому при первой же возможности он стал приобретать или прибирать к рукам имения, земли, леса, конфискованные у церкви и аристократии, и сам сделался крупным помещиком, то есть стал одним из тех, против кого до этого выступал. И после этого утратил интерес к революции и покинул Конвент.
Но если такой была в то время психология даже выдающихся деятелей Французской революции, таких как Дантон, которого впоследствии французские историки и писатели превозносили как образец высокой духовности, то что же тогда можно сказать об обычных представителях французской аристократии, не одаренных столь высокими личными качествами? И тем более, о представителях крупной аристократии, среди которых, по мнению П.Губера, было очень много откровенно продажных личностей, а также людей невежественных, вульгарных и пошлых.
Нет никакого сомнения, что основным мотивом, заставлявшим французских грандов разрабатывать новые экономические теории и учения, вместо того чтобы просто заимствовать у Англии уже устоявшуюся и хорошо себя зарекомендовавшую систему протекционизма в сочетании с рыночной демократией, было желание что-то на этом урвать, желательно побыстрее и побольше. Тем более что начавшееся в XVIII в. развитие рыночных отношений, как и во все другие эпохи глобализации, способствовало росту жадности правящей верхушки. Французская аристократия в этот период начала быстро пополняться притоком новых людей, более жадных и бесцеремонных, готовых пойти на все ради денег, в том числе из числа работорговцев, плантаторов и торговцев оружием. Так, проведенное историком М.Жаном исследование истории города Нант во Франции показало, что покупали аристократические титулы и превращались в аристократов в течение XVIII в. именно те семьи, которые наиболее активно и успешно занимались торговлей с колониями, работорговлей и торговлей оружием ([207] 1, pp.186-187). Именно у них появились в этот период возможности для пополнения и разводнения рядов французского дворянства. Поэтому если во Франции до этого еще сохранялись остатки какой-то старой благородной аристократии, то к концу XVIII века их уже не осталось; аристократия окончательно превратились в жадную и беспринципную олигархию, рассматривавшую купленные ею аристократические титулы и чиновничьи должности лишь как средство к дальнейшему личному обогащению.
История проведения во Франции либеральных рыночных реформ в конце «старого режима» хорошо известна и описана в трудах многих историков. Под влиянием либеральных идей французское правительство в 1763 г. устранило все таможенные пошлины в торговле зерном, как внутренние, так и внешние, и отменило любое государственное регулирование этой торговли. При этом оно не позаботилось даже о таких элементарных мерах, призванных мешать спекуляциям, как создание централизованных запасов зерна ([228] 2, p.615), не говоря уже о более сложных методах государственного регулирования, применявшихся в Англии в течение XVI-XVIII вв. Это вызвало чудовищные спекуляции зерном и продовольственные кризисы по всей Франции, которые не прекращались в течение всего периода либеральных реформ и закончились массовым голодомором 1770-1771 гг., который, как отмечает С.Каплан, по своим чудовищным последствиям превзошел худшие из тех, что когда-либо случались во Франции. Массы голодных людей ели траву, коренья, убивали собственных детей или оставляли их на улице, и сами умирали от голода и эпидемий.
Именно либерализация экономики страны, по мнению экономических историков, стала основной причиной страшных экономических неурядиц и голодоморов во Франции в период с 1764 по 1789 гг., того же мнения придерживались и современники, жившие в ту эпоху. С.Каплан приводит целый ряд мнений и фактов, собранных чиновниками и наблюдателями, следившими за развитием продовольственных кризисов. По их выводу, тотальная либерализация развязала руки спекулянтам и различного рода «злонамеренным лицам», которые организовывали искусственные дефициты продовольствия и наживались на том, что продавали его по ценам в несколько раз выше обычных. Американский историк отмечает даже такую закономерность. Дефициты зерна возникали чаще всего в городах, расположенных возле судоходных рек или возле моря: спекулянты скупали всё имевшееся в городе зерно и вывозили его по реке или по морю на экспорт или в соседние провинции, оставляя город без продовольствия – об этом С.Капланом собраны многочисленные факты.
В целом, можно сделать вывод о том, что революция во Франции в той или иной форме была неизбежна, она вытекала из той коррупции государства и общества и того антагонизма между двумя классами, которые существовали при «старом режиме» и которые должны были неизбежно обостриться при переходе к рыночной экономике. Но то, что революция приняла такую чрезвычайно резкую и даже порой уродливую форму, что она сопровождалась страшными социальными взрывами, массовым голодом и террором, что она в итоге захлебнулась и закончилась контрреволюцией, было в значительной мере обусловлено упорными попытками либеральных экономистов насадить во Франции пропагандируемую ими теоретическую модель рыночной экономики, вместо того, например, чтобы взять ту экономическую модель, которая себя прекрасно зарекомендовала в более успешной и прогрессивной Англии.
Протекционизм (экономическая политика государства, направленная на поддержку национальной экономики) является методом борьбы с одним из самых зловредных факторов, стимулирующих развитие коррупции и кризисов коррупции в обществе – с товарными и финансовыми спекуляциями в сфере международных экономических отношений, которые неизбежно возникают в эпоху глобализации. Именно через механизм международных спекуляций и нестабильности глобализация оказывает отрицательное влияние на экономику и демографию. Но эти же операции во все исторические эпохи служили главным источником обогащения олигархии и установления ее власти над обществом, поэтому олигархия всегда была и будет против применения протекционизма. Соответственно, построить у себя цельную протекционистскую систему когда-либо в истории удавалось лишь тем странам, которые смогли полностью освободиться от власти и влияния олигархии и которые решительно взялись за искоренение всех факторов, способствующих развитию коррупции.
turboreferat.ru
Коррупция во Франции XVII–XVIII вв — доклад
Но все описанное выше было лишь верхушкой айсберга, поскольку и система управления в провинциях, и судопроизводство, и церковь, и городское управление, и ремесленные цеха, и помещичья система были сверху донизу построены на коррупции. Даже французскую парламентскую систему можно считать насквозь коррумпированной. Так, парламенты во Франции были в каждой провинции, но ни они, ни Генеральные штаты (парламент страны) не подразумевали какого-либо народного представительства. Когда в 1614 г. были созваны Генеральные штаты, то около 90% депутатов составляли помещики, дворяне, крупные и средние чины духовенства, представлявшие 1-2% населения; остальная часть депутатов представляла городскую буржуазию. От крестьян, составлявших 85% населения, в парламенте страны не было ни одного человека. В парламенте провинции Бретань с 1660 г. по 1789 г. вообще не было ни одного не дворянина. И абсолютно такая же картина, пишет П.Губер, была в других провинциальных парламентах.
Если к этому добавить то, о чем выше уже говорилось – что и чиновничьи должности, и дворянские титулы свободно покупались купцами, откупщиками и финансовыми воротилами, и к XVIII в. как таковых потомственных дворян уже почти не осталось, то можно заключить, что вся система власти и управления в стране и в провинциях, включая парламентскую систему, представляла собой грандиозную систему коррупции, не имевшую ничего общего даже с тем правлением потомственной аристократии, которую мы видим при классическом феодализме.
Еще одним элементом этой коррумпированной системы было судопроизводство. Судебная система было крайне сложной и запутанной – так, только в одном районе Парижа существовало порядка 40 различных судов и трибуналов. Но у всех была одна общая черта – судейством заправляли помещики, дворяне и высшие духовные чины; и потому суды защищали только их интересы, и никогда не защищали интересы простого народа. Одних только помещичьих судов (где помещик выступал судьей) было порядка 20-30 тысяч по всей Франции. Надо ли удивляться тому, что, как пишет П.Губер, из множества известных судебных разбирательств не было ни одного случая, чтобы крестьяне выиграли спор против какого-либо помещика. Приводимые историками случаи судебных разбирательств показывают, что представители простого народа судами заведомо воспринимались как преступники. По словам Р.Мандру, суд свою главную задачу видел не в том, чтобы найти справедливое решение и наказать виновных, а в том, чтобы оградить «приличное общество» от посягательств со стороны простого народа.
Не меньшим злом была и церковная коррупция. В отличие от протестантских стран, церковь во Франции не стала действительным центром общественной жизни, в которой все члены общества могли принимать активное участие. Служба по-прежнему велась на непонятной латыни, епископы жестко держали в своих руках церковную пропаганду и не допускали всякого рода народные проповеди и прочие «еретические» выступления. Вместе с тем все население было обязано платить церковную десятину, которая в некоторых районах достигала 10-12% от валового урожая. Но это вовсе не давало права крестьянам пользоваться услугами священников – они должны были им платить отдельно (за крещение ребенка, проведение мессы, венчание и т.д.), а в некоторые отдаленные села их и за большие деньги было невозможно затащить. Все это вызывало постоянное недовольство населения и требования отмены десятины, которая воспринималась как совершенно несправедливый налог на третье сословие (то есть на основную массу населения, исключая дворянство и духовенство), присваиваемый церковью без какой-либо встречной компенсации. К тому же на этом налоге успевало погреть руки и дворянство – как отмечает П.Губер, маркиз де Ферьер и маркиз де Бреже заработали свое богатство в конце XVII в. на том, что управляли финансами церкви.
Сбор королевских налогов, как уже говорилось, осуществлялся посредством откупа и был одной из главных сфер коррупции, вызывавшей наибольшее возмущение населения. Исследование советского историка Б.Поршнева показало, что, например, в период с 1623 г. по 1648 г. не проходило ни одного года без крестьянских восстаний, охватывавших значительную часть территории страны. И главной причиной возмущения был сбор королевского денежного налога, а также королевские монополии, прежде всего на соль, которая требовалась в хозяйстве каждому крестьянину, но которая продавалась лишь по страшно завышенным ценам. Между тем, и сбор налогов, и соляная монополия (gabelle), находились в исключительном ведении дворянства. Как указывает П.Губер, среди многочисленных сборщиков налогов в провинциях в XVIII в. не было ни одного не дворянина.
Однако источником самой страшной коррупции в ту эпоху во Франции были крупные помещичьи хозяйства. Именно они были причиной не только массового обнищания и закабаления крестьян, находившихся в полной зависимости от крупных помещиков, но и главной причиной массовых голодоморов. Периодические голодоморы были отличительной чертой Франции вплоть до конца XVIII в., это факт, хорошо известный всем историкам. Так, демографические историки Э.Ригли и Р.Шофилд пришли к выводу, что в Англии в XVI-XVII вв. взлеты цен на продовольствие были значительно менее резкими, чем во Франции, и не приводили к такой высокой смертности среди населения. А после 1690 г. (то есть после окончательной победы Английской революции и введения в стране протекционистской системы) скачки цен на продовольствие и продовольственные кризисы в Англии вообще прекратились.
Что касается Франции, то массовые голодоморы там продолжались до конца XVIII в. Они происходили приблизительно раз в 15 лет (в XVIII в. стали реже) и каждый раз сопровождались резким ростом цен на продовольствие и эпидемиями. Как указывает П.Губер, голодомор обычно длился от нескольких месяцев до года или полутора лет, за это время население вымирало на 10-20%, после чего все прекращалось, и возобновлялась нормальная жизнь. Такие сильные голодоморы, охватившие значительную часть страны и приведшие к заметному сокращению ее населения, по его данным, произошли в 1584, 1597, 1618, 1630, 1649, 1662, 1677, 1694, 1710, 1741, 1771 и 1789 гг. ([207] 1, p.43) Но в промежутках между ними периодически происходили более мелкие локальные продовольственные кризисы – не говоря уже о сезонном весенне-летнем повышении цен на зерно (в 1,5-2 раза), которое происходило ежегодно. В течение долгого времени французские историки недоумевали по поводу возможных причин этих «кризисов выживания» во Франции или объясняли их неурожаями, но в последнее время все более начали приходить к определенному выводу о том, что их основная причина не связана с климатом, а, по словам П.Шоню, имеет экономическую природу. Р.Мандру высказался более определенно – по его мнению, главной причиной голодоморов являлись спекуляции торговцев продовольствием и солью и «жесткость помещичьих структур». Другими словами, главные виновники, – это торговцы-спекулянты и помещики, выступавшие в роли таких же спекулянтов.
Как указывает Р.Мандру, всякий раз, когда в каких-либо французских провинциях начинался голодомор, из городов тут же тайно убегало все руководство, судьи, купцы и чиновники всевозможных рангов – для того чтобы спрятаться в отдаленных загородных особняках, подальше от страшного, заполненного трупами города и его болезнетворного, наполненного инфекциями воздуха. Как видим, те самые представители власти, которые должны были своей главной задачей видеть борьбу с дефицитом продовольствия и голодомором, даже и не думали это делать и немедленно бросали свой пост, как только он начинался!
Более того, есть все основания полагать, что некоторые чиновники, а иногда и все поголовно, были соучастниками в организации этих голодоморов. Как пишет американский историк С.Каплан, во Франции «в течение XVII и XVIII веков местные власти постоянно обвинялись… в ведении тайной и незаконной торговли зерном и в манипулировании политикой в области снабжения зерном в целях личной выгоды». Он приводит целый ряд конкретных примеров, когда те или иные чиновники были уличены в спекуляции зерном, а в некоторых случаях, как, например, в городах Розой-на-Бри и Витри в первой половине XVIII в., все чиновники города вплоть до высшего руководства были замешаны в хлебных спекуляциях.
Как пишет С.Каплан, во время голодомора 1740-1741 гг. «циркулировало много слухов и подозрений об участии чиновников, включая министров … в извлечении высоких доходов от спекуляции зерном ценой страданий народа. Хотя Парламент был под сильным давлением общественности, требовавшей провести независимое расследование, чтобы изобличить “спекулянтов” и “монополистов”…, он отказался это сделать». В другой раз, во время продовольственного кризиса 1752 г., сам король, по слухам, уже собирался потребовать проведение расследования .
В 1752 г. продовольственный кризис закончился довольно быстро - или его закончили быстро, испугавшись королевского расследования и выбросив на рынок спрятанные запасы зерна. В итоге никакого серьезного расследования ни в тот год, ни до этого ни разу так и не проводилось – дворянские парламенты были солидарны с помещиками и чиновниками, морившими народ голодом. Но страх такого расследования или, не дай Бог, народного восстания, конечно, всегда присутствовал. Поэтому решиться на то, чтобы уморить голодом 10-20% населения, было не так-то просто. Однако человеческая память обладает способностью со временем забывать все неприятное. Время шло, и постепенно об ужасах когда-то такого случившегося события все благополучно забывали, старики умирали, а молодежь о нем и не знала. Тем временем жадность помещиков и чиновников все усиливалась и брала верх над осторожностью – и вот вам, спустя поколение, новый голодомор, организованный помещичье-чиновничьей олигархией.
Восстановление в течение XVI-XVII вв. во Франции давно забытых «феодальных» прав, так называемых баналитетов – хорошо известный феномен. Помещики стали требовать от всех местных крестьян (неважно, арендаторов или собственников земли), чтобы они им платили за каждый проезд по дороге, что было неслыханным произволом. Они стали их заставлять пользоваться только помещичьей мельницей или кузницей, и за это платить помещику по невиданно высоким расценкам – то есть попросту грабили крестьян. Они запретили крестьянам продавать вино в те месяцы и дни года, когда его цена была высокой – и тем самым лишили их всякого дохода. Они также стали требовать от них тех или иных бесплатных услуг, которые быстро становились правилами. Так, к определенному празднику или воскресному дню надо было принести хозяину курицу, вино и другие продукты, в каждом месяце надо было определенное число дней отработать на хозяина и т.д. По подсчетам историков, через баналитеты помещики выкачивали из населения, помимо арендной платы за землю, в среднем около 15% годового валового дохода.
О том, что баналитеты были на самом деле не «феодальными», а монопольными правами крупных помещиков, говорит не только приведенный пример с Фуггерами, но и следующие французские примеры. После того, как Национальная ассамблея Франции в первые же годы революции (в 1789-1793 гг.) отменила и запретила все «феодальные права», помещики тут же подняли для крестьян-арендаторов стоимость аренды земли, включив в нее те суммы, которые они получали с крестьян через баналитеты. А когда в одном известном случае арендатор возмутился и стал указывать помещику, что все феодальные права отменены революцией, тот ему прямо ответил письменно, что от отмены феодальных прав должны получить выгоду не крестьяне, а помещики. И хотя в ряде случаев крестьяне пытались судиться с помещиками, но все было бесполезно - суды признавали правоту последних, поскольку никто им как собственникам земли не мог запретить устанавливать ту арендную плату, какую они захотели. А в некоторых провинциях, пишет П.Губер, эти «феодальные» права так и не отменили, а просто изменили их названия, чтобы не звучали слишком одиозно. Поэтому французские крестьяне как были, так и остались после революции бесправными перед крупными землевладельцами, хотя государство неоднократно принимало решения об отмене «феодальных прав». Но дело было не в том, что революционные власти на местах плохо выполняли эти решения. Дело было в том, что за революционной демагогией о свободе и равенстве никто не заметил одной простой истины – ни свобода, ни равенство невозможны в условиях монополии.
Среди горожан была не меньшая, а возможно, даже бóльшая ненависть к господствующему классу. Ведь система сословно-экономического рабства охватывала как сельскую местность, так и города. Выше приводились мнения историков о том, что из себя представляло судопроизводство в городах - городские суды видели свою основную задачу не в справедливом судействе, а в том, чтобы охранять богатое аристократическое общество от простого народа. То же касалось всех других сторон городской жизни. Как указывает П.Губер, городские ремесленные цеха, сами ремесленники, а также все городские дела и городское управление во Франции были под жестким контролем «городской олигархии»: в каждом городе она включала несколько десятков семей аристократов или просто богачей. Поэтому все простые горожане с рождения и до смерти находились в жестких рамках, на положении второго сорта, и из этого положения у них не было никаких шансов выбраться. Кроме того, в городе были намного заметнее контрасты между богачами и нищим народом, выпрашивавшим милостыню у богатых господ; и тем заметнее был разврат правящей верхушки, что он ежедневно совершался под наблюдением толп горожан.
turboreferat.ru
Коррупция во Франции XVII–XVIII вв — доклад
Коррупция во Франции XVII–XVIII вв.
, Франция, как и ее ближайшие соседи, уже в XIV веке столкнулась с первым кризисом коррупции. Об этом свидетельствует обнищание народных масс, голодоморы и эпидемии, а также первые крупные восстания во Франции, произошедшие именно в этом столетии. Мы видим в XIV в. не только признаки кризиса коррупции, но и попытки французских королей бороться с этим кризисом. К ним можно отнести, например, конфискацию Филиппом IV Красивым (1285-1314 гг.) огромных богатств ордена тамплиеров. А сам орден можно рассматривать как первую попытку формирования мировой олигархии, которая стремилась стать сильнее и богаче королей, с тем чтобы подчинить их своей власти. Благодаря Филиппу IV, которого, кстати говоря, сами французы называют не Филиппом Красивым, а Филиппом Справедливым [315], эта попытка не удалась. Но сам король, его трое сыновей, правившие после него, и даже его единственный внук один за другим стали жертвами убийства или отравления, и с этим в 1328 г. пресеклась королевская династия Капетов – династия «проклятых королей». Этот факт сам по себе также можно считать одним из признаков кризиса коррупции и следствием падения нравов в правящей верхушке Франции – точно так же в России во время кризиса коррупции на рубеже XVI и XVII вв. были один за другим отравлены или убиты все представители правящей царской династии Рюриков.
На смену Капетам пришла династия Валуа. Эпоха Валуа (1328-1589 гг.) была одной из самых мрачных в истории Франции. К восстаниям, голодоморам и экономическому кризису в XIV веке добавилась баронская анархия и начавшаяся Столетняя война, продлившаяся до середины XV века. А конец эпохи Валуа (XVI век) ознаменовался массовой резней гугенотов, гражданскими войнами и новым всплеском баронской анархии.
Выше уже говорилось о том, что французская знать, наряду с итальянскими купцами, в XII-XIV вв. увлеклась идеей колонизации восточного Средиземноморья - именно этот термин (колонизация) лучше всего подходит для данного явления. Сотни тысяч французских рыцарей, их оруженосцев и простых французских крестьян и горожан участвовали в крестовых походах и в создании западноевропейских колониальных государств в Сирии-Палестине, на Балканском полуострове, в Малой Азии, на Кипре, Родосе и т.д. – на территориях, завоеванных у арабов и византийцев. Основное содержание колонизации этих стран сводилась к очень простой идее – к разграблению богатых городов и эксплуатации местного населения, которое в большинстве находилось в крепостном состоянии и должно было содержать прибывших французских и итальянских господ. Именно отсюда – те несметные богатства, которые были аккумулированы тамплиерами: основным их источником являлся грабеж территорий восточного Средиземноморья и торговля, которая в ту эпоху мало чем отличалась от грабежа.
Как известно, к XV веку эта колонизация закончилась – со всех этих территорий западноевропейцы были вытеснены арабами и турками, которые захватили Малую Азию, Балканский полуостров и греческие острова. А вместе с колонизацией закончился и тот приток золота, который поступал из этих богатых стран в кошельки французской знати. Но золота по-прежнему очень сильно хотелось, что подталкивало последнюю к поиску все новых и новых источников его поступления; а привычки, приобретенные в процессе грабежа восточного Средиземноморья, не исчезли и по возвращении домой, в родную Францию.
Указанные обстоятельства отчасти объясняют то, почему французская знать так низко пала к XIV-XV вв., что занялась теперь уже колонизацией собственной страны. Французские герцоги и бароны не только грабили и жгли территории Франции, но они помогали в этом англичанам, которые воевали с их собственной страной. Так, герцог Бургундский в Столетней войне открыто воевал на стороне англичан, а многие герцоги и бароны не воевали ни на чьей стороне, а просто пользовались военной анархией для того чтобы грабить соседние французские территории или присоединять их к своим владениям. Но даже те представители французской знати, которые шли на войну на стороне французского короля, главный смысл войны видели не в том, чтобы защищать свою страну, а в том, чтобы захватить пленников познатнее и побогаче и получить за них выкуп. В результате война превращалась в погоню за добычей и серию неорганизованных вылазок французского рыцарства, и в целом протекала для Франции совершенно бесславно. Так, хотя Франция до начала Столетней войны была самым сильным государством Европы, но в начале XV в. уже около половины страны находилось под контролем англичан. Речь шла фактически об уничтожении Франции как страны и государства. И судя по всему, это искренне радовало французских герцогов и баронов: их вполне устраивала наступившая при англичанах анархия и безвластие, благодаря которой они себя чувствовали королями в своих герцогствах и баронствах и могли безнаказанно грабить соседние территории.
Апофеозом этого непатриотического поведения французской высшей знати можно считать подписанный в Труа в 1420 г. договор, по которому английский король Генрих V фактически присоединил к своим владениям все французское королевство – он стал регентом (правителем) Франции, а в скором времени должен был присоединить к своему титулу и титул французского короля. Как указывает Д.Грин, этот унизительный для Франции договор организовали герцог Бургундский и другие представители французской баронской олигархии. А как пишет французский историк К.Венцлер, после смерти французского короля Карла VI в 1422 году почти все представители французской высшей знати (за исключением Арманьяков) отказались признать своим королем его сына Карла VII и признали своим королем английского короля Генриха VI. И это несмотря на то, что Генрих VI Ланкастер (в отличие от прежней английской королевской династии Плантагенетов) не имел никаких наследственных прав на французский престол, а Карл VII Валуа, наоборот, являлся законным наследником умершего короля Франции.
Как видим, в первом проекте создания империи в Европе, подразумевавшем объединение под началом английского короля Англии и Франции, французская баронская олигархия сыграла самую неблаговидную роль – она по существу продала Францию англичанам!
Однако вмешательство простой крестьянской девушки Жанны д’Арк и последовавший патриотический подъем во Франции расстроили эти планы французских герцогов и баронов. После нескольких побед Жанны д’Арк над англичанами, переломивших ход Столетней войны, и повторной (всенародной) коронации Карла VII в Реймсе в 1429 г. французская высшая знать была вынуждена признать его своим королем. В итоге в течение правления Карла VII (1422-1461 гг.) англичан изгнали со всей территории Франции.
Побороть герцогов и баронов оказалось сложнее. В 1440 году произошло крупное восстание французской высшей знати, которое Карлу VII лишь с большим трудом удалось подавить. А в дальнейшем непокорные герцоги и бароны для борьбы с французским королем даже создали так называемую «Лигу общественного блага» во главе с герцогом Бургундским. Лишь к концу правления Людовика XI (1461-1483 гг.) было покончено с баронской анархией, и была окончательно установлена королевская власть над Бургундией и другими областями, претендовавшими на независимость от французского короля. В последующий период (конец XV – начало XVI вв.) Франция снова стала сильнейшим государством Европы, какой она была при Капетах, и в течение полувека в одиночку сражалась с испано-австрийской империей Габсбургов, пытаясь помешать ее планам по завоеванию Европы.
Но в середине XVI в. в Западной Европе начался новый цикл коррупции, который был связан с резким увеличением объемов международной торговли. И опять, как и в другие эпохи глобализации, мы видим резкое усиление власти и могущества олигархии. Выше уже говорилось о том, что в этот период французские герцоги и бароны опять сконцентрировали в своих руках огромные богатства и огромную земельную собственность. Как указывает историк Х.Кенигсбергер, отдельные представители баронской олигархии в конце XVI в. владели огромными землями во Франции: Гизы – на востоке страны, Монморенси – в центре и на севере, Бурбоны – на юге и в Пикардии .
В этот период не только королевский трон опять стал игрушкой в руках могущественных олигархических семейств - на этот раз Гизов, Медичи и Бурбонов. Опять, как и во время Столетней войны, баронская олигархия приняла участие в заговоре, имевшем целью уничтожение суверенитета Франции – правда, в этот раз речь шла о ее присоединении не к Англии, а к Испании.
Речь шла о планах «католической коалиции» Габсбургов по созданию «мировой монархии», в реализации которых французским герцогам и баронам отводилась немалая роль. И сами они приняли активное участие в этой борьбе на уничтожение французского государства. Так, в 1576 г. во Франции была создана очередная Лига, объединившая французскую знать во главе с Гизами, которая начала настоящую войну против своего законного короля Генриха III (1574-1589 гг.). Как указывает Х.Кенигсбергер, в 1587 г. эта Лига организовала государственный переворот, который был поддержан испанским королем Филиппом II, и захватила контроль над Парижем. С этого времени начались полномасштабные боевые действия между королями Генрихом III и впоследствии Генрихом IV (1589-1610 гг.), с одной стороны, и Лигой, с другой стороны, продолжавшиеся с переменным успехом до конца столетия.
Наиболее кардинальные меры по борьбе с баронской анархией были приняты при кардинале Ришелье, который с 1624 по 1642 гг. фактически правил Францией, являясь главой правительства при слабом Людовике III. В частности, как указывает Р.Мандру, именно при Ришелье были уничтожены замки-крепости герцогов, графов и баронов, а также распущены их частные армии, которые сыграли большую роль в гражданской войне, развернувшейся в конце XVI – начале XVII вв. Кроме того, были запрещены дуэли и введены другие полицейские ограничения на излишние свободы французской знати. Также в этот период были расширены функции государственных контролеров – так называемых интендантов – которые должны были следить за всем происходящим в провинциях, включая поступления и расходование казенных средств. Все эти меры, конечно, были направлены на укрепление французского государства.
Но одних этих мер для усмирения амбиций знати было явно недостаточно. Поэтому начиная с правления Генриха IV французские короли проводят политику размывания или разводнения знати, с тем чтобы внутри нее организовать разные слои, враждующие друг с другом. В этих целях в 1604 г. была введена система продажи государственных должностей (paulette) с правом их занимать пожизненно и даже передавать по наследству, что давало также право на аристократические титулы и звания. Это привело к тому, что государственные должности и аристократические титулы стали приобретать все, у кого имелись для этого деньги. Образовалась новая знать, связанная с торговлей и финансами, которая получила название «дворянство мантии», в отличие от старой аристократии, называвшейся «дворянством шпаги». Как указывает Р.Мандру, эта «вторая знать» королевства в течение последующего периода предприняла 1001 попытку выхватить у «первой знати» пальму первенства в общественном положении, придворных церемониалах и влиянии на политику, не говоря уже об экономике и финансах, где она и так уже имела достаточно сильные позиции .
Это сильное разводнение знати, которое в то же время означало обесценение дворянских титулов и званий, вызвало волны мощных протестов со стороны «дворянства шпаги», которые, как указывает французский историк, не прекращались почти до самого конца XVII века. Первая из этих волн вылилась в созыв Генеральных штатов в 1614 г., которые занимались в основном обсуждением дополнительных привилегий и субсидий старому дворянству, за ней последовали новые волны.
Однако уже в середине XVII в. эта новая знать – «дворянство мантии» - показала, что она вовсе не собирается оставаться преданной защитницей французской монархии, как это было при Генрихе IV и кардинале Ришелье. Во время серии восстаний и заговоров 1648-1653 гг., вошедших в историю как Фронда, уже «дворянство мантии», как указывает Р.Мандру, выражало свое недовольство политикой короля, а «дворянство шпаги», то есть старое дворянство, заняло нейтральную позицию. В числе главных требований «дворянства мантии» во время Фронды была ликвидация института королевских интендантов и государственных ограничений внешней торговли, то есть устранение контроля за торгово-финансовой сферой со стороны центральной власти. Эти требования «дворянство мантии» не просто пыталось навязать кардиналу Мазарини и малолетнему королю Людовику XIV, но использовало для этого в 1648-1649 гг. взрыв народного недовольства, тем самым проявив все свое коварство. Таким образом, уже очень скоро эта новая прослойка переродилась в торгово-финансовую олигархию, которая перестала поддерживать королевскую власть и стала даже худшим ее противником, чем старая баронская олигархия. Более того, П.Губер отмечает, что к XVIII веку обе эти прослойки французской знати – «дворянство шпаги» и «дворянство мантии» – так между собой переплелись, что образовали единую сплоченную касту .
Собственно говоря, никакого другого результата не могло и быть. Систему продажи государственных должностей, введенную во Франции в 1604 г. и сохранявшуюся там вплоть до революции 1789 г., можно считать самым явным видом коррупции, когда-либо существовавшим в истории. Если не принимать во внимание эпоху феодализма, то за всю историю Европы открытая система продажи должностей существовала, помимо Франции при «старом режиме», лишь в Византии начиная с правления Юстиниана I, и также была там источником страшной коррупции. Эта система неизбежно вела к усилению олигархии и к быстрому формированию самой худшей ее разновидности – бюрократической олигархии, которая была еще бóльшим врагом сильной и эффективной государственной власти, чем олигархия герцогов и баронов.
turboreferat.ru
|
|
..:::Счетчики:::.. |
|
|
|
|
|
|
|
|