Реферат: Лекция по общим вопросам историографии. Реферат историография

Реферат - Историография - Остальные рефераты

Содержание:

Введение…………………………………………………………………………2

Источник……………………………………………………………………….3

Историография………………………………………………………………..6

Глава I .Жизненный и творческий путь Джеффри Чосера………………7

1.Краткая биография Д. Чосера………………………………………7

1.2.«Итальянский» период творчества…………………………… 9

1.3.Поздний период жизни и творчества………………………… 12

1.4.Значение творчества Чосера…………………………………… 13

Глава II . Этика Д. Чосера по « Кентерберийским рассказам»……………15

2.1.Придворные нравы……………………………………………… 15

2.2.Отношение к католической церкви………………………… 16

2.3.Нравы и этика горожан………………………………………… 17

2.4. Этика «Кентерберийских рассказов»……………………18

2.5.Отражение исторических событий в произведении Чосера……………………………………………………………………25

Заключение………………………………………………………………………30

Список источников и литературы…………………………………………..31

Введение.

Джеффри Чосер является одним из выдающихся писателей не только Англии, но и всего мира. Именно в его творчестве зародились многие литературные элементы, позволившие и давшие толчок к развитию английской литературы.

Центральным произведением писателя являются его «Кинтерберийские рассказы», уникальная ценность которого заключается не только в литературном новаторстве, но и ценности его, как исторического источника, дающего представление о переходном, предвозрожденческом периоде в Англии.

Помимо прочего, в «рассказах» содержится также богатая панорама быта, нравов, эстетических и нравственных особенностей современников поэта. Более того, в «Кинтерберийских рассказах» отразились эстетические воззрения самого автора, которые ясно демонстрируют двойственность эпохи, в которую он жил.

Данная работа посвящена именно указанному аспекту – исследованию этики Джеффри Чосера, в его произведении. Задачей его является выявление основных этических принципов, нашедших отражение в «Кинтерберийских рассказах».

В первой главе предлагаемого исследования рассматриваются проблемы творчества писателя, а также основные моменты его биографии, поскольку именно особенности жизни писателя и его жизненные впечатления повлияли на формирование его этических взглядов. Главными задачами здесь является выявление основных факторов, повлиявших на все мировоззрение Чосера, в том числе, и его этические представления.

Вторая глава данного исследования целиком посвящена подробному изучению различных аспектов «Кинтерберийских рассказов». Особое внимание здесь уделено, анализу его этических представлений, а также реализму и историзму его произведения.

Источник.

«Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера представляют собой сборник рассказов, заключенных в одно произведение, подобно «Декамерону». Следует отметить, что поэма не была закончена автором. Она состоит из общего Пролога и 24 новелл, рассказываемых поочередно случайными попутчиками друг другу1.

Основное ядро «Кентерберийских рассказов» было создано Чосером в конце 80-х годов, довольно быстро, в течение нескольких лет. Затем, к середине 90-х годов, работа над книгой оборвалась и все творчество Чосера стало замирать. Все реже и скупее вносил он правки и дополнения к своему произведению1.

Довольно сложно точно определить жанр этой книги. Если рассматривать в отдельности рассказы, из которых она складывается, то она может показаться своеобразной энциклопедией литературных жанров средневековья. Однако сутью и основой ее является реализм.

Она включает в себя портреты людей, их оценку, их взгляды на искусство, их поведение — словом, живую картину жизни. В отличие от других сборников новелл, даже от Декамерона, «Кентерберийские рассказы» скреплены не механически. Замысел Чосера не был им завершен, однако, даже по тому, что он успел сделать, видно, что у книиги есть движение темы и внутренняя борьба, в результате которой намечаются и проясняются новые цели, может быть, не до конца ясные и самому Чосеру. Вместе с тем вполне очевидно, что все в этой книге — о человеке и для человека, в основном о человеке своего времени, но и для со­здания нового человека. Поэтому она и пережила свой век1 .

Еще в прологе автор переносит читателя в водоворот действительной жизни и рисует для читателей общество 29 пилигримов из самых различных слоев общества, разных полов, возрастов и темпераментов.

Все эти пилигримы собрались в трактире недалеко от Лондона, с тем, чтобы оттуда вместе двинуться в Кентербери на поклонение гробу Св. Томаса Бекета. Чтобы скоротать время, каждый из членов общества рассказывает какую-нибудь сказку или повесть. Интересно, что при этом Чосер заставляет всю труппу рассказчиков двигаться, останавливаться в трактирах на ночлег, знакомиться с прохожими, говорить, кричать, обмениваться комплиментами.

За каждым рассказом следуют живые комические сцены, когда путешественники обсуждают рассказ, спорят, горячатся. Подобная манера рассказа дает возможность Чосеру создать целый ряд разнообразнейших характеров и типов. Рассказы подобраны таким образом, что каждый из них соответствует характеру и общественному положению рассказчика, при этом и манера каждого из них также особая.

Так, например, рассказ исповедника походит на проповедь и заканчивается приглашением купить индульгенций и пожертвовать что-нибудь на церковь. Нищенствующий брат непременно хочет говорить, но гнев мешает ему, и из рассказа его ничего не выходит. Мещанка из Бата, представляет собой необыкновенно ярко нарисованный комический тип. Это толстая жизнерадостная болтунья, уморившая нескольких мужей, прежде чем приступить к своей сказке рассказывает несколько автобиографических подробностей. Рыцарь, в соответствии со своим саном, рассказывает изящную придворную повесть о Палемоне и Арсилае, оксфордский клерк — повесть о Гризельде. Говоря о превратностях судьбы, монах приводит примеры людей, испытавших их; пьяный мельник передает непристойную повесть в духе фабльо и т. п.

Таким образом, «Кентерберийские рассказы» являются, в общем, нравоописательный роман, где нравы и типы английского современного Чосеру общества списаны прямо с натуры, что делает его, без сомнения, ценнейшим источником для изучения быта, нравов и этики английского общество XIII-XIV веков. Следует отметить, что Чосер не только не гнушается изображением людей из низших сословий, но и рисует их с очевидной симпатией и глубоким знанием, что придает его произведению еще большую ценность с точки зрения исторической науки1.

Самое раннее издание сочинений Чосера, было осуществлено в 1532 году, затем следуют издания 1561, 1598, 1775 годах. Затем следует некоторый упадок интереса к его жизни и творчеству, но в XIX веке интерес к сочинениям Чосера вновь пробуждается. В 1866 году Чосеровское общество издает ряд его отдельных сочинений и монографий о нем.

Полного русского перевода сочинений Чосера не существует. Перведены лишь отрывки «Кентерберийских рассказов» Шау (1859) и Д. Минаевым (1875). Наиболее полный перевод «Кентерберийских рассказов» осуществлён П. А. Кашкиным (совместно с О. Румером, в 1946 году2 ).

Историография.

Говоря об историографии заявленной темы, следует отметить, в первую очередь, ее крайнюю ограниченность.

Большинство работ, дающих представление о данной теме, как правило относятся к литературоведческому анализу текста «Кентерберийских рассказов» Д. Чосера, или же носят в большей степени биографический характер.

Среди подобных исследований следует выделить работы по истории мировой и английской литературы, где указанные проблемы рассматриваются в литературоведческом аспекте. В них дается довольно подробный литературоведческий анализ текста рассматриваемого произведения и всего творчества писателя1 .

Некоторые аспекты творческой деятельности Чосера, а также довольно подробные биографические данные можно найти в литературы энциклопедического и справочного содержания2 .

На сегодняшний день одним из ведущих специалистов по творчеству Джеффри Чосера является И. Кашкан, который не только осуществил наиболее полный перевод «Кинтерберийских рассказов» на русский язык3, но и посвятил многие свои работы исследованию различных аспектов его литературной деятельности4 .

Стоит также отметить, что в трудах по истории английского средневековья также немалое внимание уделено творчеству Чосера и его «Кинтерберийским рассказам» как исторического источника5 .

Глава I .Жизненный и творческий путь Джеффри Чосера.

1.Краткая биография Д. Чосера.

Достоверных сведений о дате рождения выдающегося английского поэта, Джеффри Чосера нет, но предположительно он родился в 1340 году, в Лондоне1.

Его отец был удачливым виноторговцем, поставлявшим вино ко двору короля. Благодаря этому и его сын довольно рано, в 17 лет попал к королевскому двору в качестве пажа Елизаветы, жены Лионеля, сына Эдуарда III.

В 1359 году Чосер принимал активное участие в походе против Франции, во время которого был взят в плен, откуда его выкупил сам король за 16 фунтов. По возвращении Джеффри Чосера из плена в Англию, король сделал его собственным камердинером, а впоследствии и оруженосцем.

Стоит сказать, что в это время Чосер уже довольно основательно изучил доступных ему писателей и делал собственные первые попытки к написанию стихотворений. В этих первых образцах поэтического творчества Д. Чосера, автор воспевал в стихах свою любовь к одной неизвестной даме, которая не отвечала взаимностью на его страсть2 .

Стоит отметить, что все творчество Д. Чосера обычно принято делить на несколько этапов: юношеский («французский»), «итальянский» и поздний периоды творчества.

Юношеский период его творчества, длившийся приблизительно до 1379 года, исследователи обычно характеризуют как «французским». Подобное название было дано в критической литературе из-за довольно сильного влияния французской куртуазной литературы на его раннее творчество.

К этому периоду относится также перевод одного из популярнейших произведений средних веков — «Роман о Розе», который принес Чосеру определенную известность. К сожалению, перевод этот был утрачен с течением времени и не дошел до нас. Стоит сказать, что ранее Чосеру приписывали другой перевод этого же романа на английский язык, но, как показали последние исследования, авторство было установлено не верно и перевод этот принадлежит другому поэту.

Первое произведение Чосера, о времени написания которого можно говорить с полной уверенностью, является поэма «Книга герцогини, написанное в 1369 году, по случаю смерти герцогини Бланки Ланкастерской. В этой поэме Чосер утешает герцога, ее мужа, в его утрате. Стоит заметить, что литературными образцами при написании поэмы Чосеру послужили элегия Машо и «Tristia» Овидия, а в некоторых ее частях «Роман Розы».

Необходимо сказать, что, несмотря на то, что «Книга герцогини» является одним из самых ранних произведений Джеффри Чосера, но уже в ней он проявил свою необыкновенную способность к ярким и колоритным, запоминающимся и живым описаниям.

Летом 1370 года Чосер отправился на континент с дипломатическим поручением от короля. В ходе этой поездки он посетил Фландрию и Францию, а в 1372 году прибыл в Геную. Здесь он уладил некоторые дела с дожем, а оттуда отправился во Флоренцию, где и провел зиму1.

1.2.«Итальянский» период творчества.

В 1376 — 1378 годы Джеффри Чосер предпринял еще ряд путешествий на континент по правительственным поручениям различной важности, иногда даже секретным. Во время пребывания в Италии Чосер изучил итальянский язык и весьма основательно ознакомился с итальянскими поэтами. Это знакомство отразилось на чосеровских сочинениях, написанных им после поездки в Италию, где довольно часто встречаются заимствования из Данте, Петрарки и Бокачо. Нередко здесь цитируются их мысли, заимствуются поэтические обороты, местами длинные тирады, а иногда даже и сами сюжеты поэтических произведений.

Существует также легенда, что в Италии, Чосер познакомился с Петраркой, который читал ему будто бы свой латинский перевод новеллы Боккаччо о Гризельде. Впоследствии Чосер включил эту новеллу в состав своих «Кентерберийских рассказов». Стоит отметить, что путешествие в Италию способствовало также ближайшему знакомству Чосера с латинскими поэтами, которых, он знал немного и до путешествия и которые он стал теперь почти боготворить.

Изучение итальянских и латинских классиков оказало большое влияние на формальную сторону поэзии Чосера. Именно благодаря этому влиянию его поэзия получила изящество и законченность, небывалые до того времени в английской литературе. В промежутках между поездками на континент Чосер возвращался в Лондон, где на него возлагались различные административные должности. Начиная с 1374 и в течение последующих 12 лет, он исполнял обязанности таможенного надсмотрщика и контролера, причем жил в Альдчетской башне сравнительно уединенно. Добросовестно исполняя служебные обязанности, он посвящал все свободное время поэзии.

В «итальянский» период творчества (приблизительно между 1380 и 1386 годами) написаны основные сочинения до «Кентерберийских рассказов»: перевод жизни св. Цецилии, поэмы «Птичий парламент», «Троил и Хризеида» «Дом славы» и «Легенда о славных женщинах».

В этих поэмах особенно сильно ощутимо влияние итальянских поэтов. В «Жизни св. Цецилии» есть места, непосредственно взятые из Дантова «Рая»; в поэме, написанной по случаю бракосочетания юного короля Ричарда II, вставлена переделка знаменитого вступления к III песне «Inferno»: сюжет «Троил и Хризеида» целиком заимствован из «Filostrato» Боккаччо; легенда о примерных женщинах внушена Чосеру сочинением Боккаччо «De Claris mulieribus». Путешествие Данте по трем царствам послужило образцом для поэмы «The House of Fame» (в которой Данте упоминается наряду с Вергилием и Клодионом).

Несмотря на указанные влияния, Чосер проявляет в этой последней поэме значительную самостоятельность, сказывающуюся главным образом в картинных описаниях и в живом, естественном диалоге. Немало места в ней он уделяет также собственной личности, что придает его поэме близкий нам характер.

Так, Чосер описывает, как орел уносит его на золотых крыльях в храм славы, построенный на ледяной скале, на которой написаны имена великих людей, но под влиянием солнечных лучей скала тает, исчезают и буквы имен, становясь все менее разборчивыми. В храме пребывают шумные толпы музыкантов, жонглеров, пророков, людей, прославляющих различными способами героев; слышится веселая музыка, красуются статуи великих поэтов. Сатирический элемент, присущий чосеровскому творчеству, сказался в описании группы порочных хвастунов, довольных своей дурной славой. Затем поэт переносит читателя в дом новостей, где толпятся праздные зеваки, жадные до новостей и не обращающие никакого внимания на достоверность полученных известий.

«Троил и Хризеида» представляет собой большую поэму, вполне законченная по форме. Она состоит из 5 книг, написана любимым размером Чосера строфами из 7 стихов с системой рифм abаbbcc. Сюжет ее заимствован у Боккаччо, но Чосер сумел придать своему произведению печать самобытной индивидуальности, видоизменив характер рассказа и действующих лиц, искусно соединив трагическое с комическим, героическое с обыденным.

Стоит отметить, что Джеффри Чосер является тонким психологом и мастером в постепенном ведении рассказа и в создании характеров. Особенно замечательна характеристика Пандара, скептика, пошляка, болтуна, хитрого и непристойного нахала, грубияна, вечно говорящего пословицами, циника и сводника. Из эпизодов особенно выделяется полная истинного драматизма сцена Крессиды с Пандаром, который, являясь посредником между Троилом и ею, искусно возбуждает в ней любопытство и интерес к Троилу, переходящие впоследствии в страсть. Поэма заканчивается весьма характерным для английского поэта нравоучением, обращенным к молодым людям.

«Легенда о славных женщинах» стала первым собранием повестей Чосера и первой на английском языке большой поэмой в десятисложных строках. В ней рассказывается о мученицах любви, начиная с древнейших времен, и написана вследствие сделанного Чосеру его покровительницей — королевой — упрека в том, что он осмеивал женщин в других своих сочинениях1 .

1.3.Поздний период жизни и творчества.

После 1379 года Чосер безвыездно жил в Лондоне. В 1386 году он был избран депутатом в парламент (от Кентского графства). Во время этой сессии парламента судился канцлер королевства Мишель Поль. Чосер же сохранил верность своим прежним покровителям, Ричарду и герцогу Ланкастерскому, чем навлек на себя немилость Глостера. Таким образом, он был лишен всех своих должностей, став практически нищим.

Через три года, когда Ричард упразднил совет, навязанный ему парламентом, и снова начал править самовластно, поэт был возвращен ко двору, став клерком королевских работ. В этой должности он распоряжался постройками и переделками в Вестминстере и других зданиях и замках. В течение этого времени он создал свое лучшее и знаменитейшее произведение, доставившее ему бессмертное имя во всемирной литературе — «Кентерберийские рассказы».

В последние годы жизни Чосер написал несколько стихотворений, проникнутых грустным настроением, где выражал желание бежать от света и толпы, просить короля помочь ему в нищете. В это время он замыкается в себе и сосредоточивается. В самом конце жизни счастье снова улыбнулось Чосеру: король назначил ему довольно значительную по тем временам пенсию, и ему удалось снять хорошенький дом близ Вестминстерского аббатства.

Чосер умер в 1400 году и был с почетом похоронен в Вестминстерском аббатстве1 .

1.4.Значение творчества Чосера.

Широкая слава, которой Чосер начал пользоваться еще при жизни, не только не померкла с течением времени, но даже возросла.

Заслуги Чосера в истории английской литературы и языка довольно велики. Он первым среди англичан показал образцы истинно художественной поэзии, где господствует вкус, чувство меры, изящество формы и стиха, в них видна рука художника, управляющего своими образами, а не подчиняющегося им, как это часто бывало у средневековых поэтов.

В произведениях Чосера везде видно критическое отношение к его сюжетам и героям. В них уже присутствуют все самые главные черты английской национальной поэзии: богатство фантазии, соединенное со здравым смыслом, юмор, наблюдательность, способность к ярким характеристикам, наклонность к подробным описаниям, любовь к контрастам, одним словом, все, что позднее встречаем в еще более совершенном виде у Шекспира, Филдинга, Диккенса и других великих писателей Великобритании.

Именно Чосер сумел придать законченность английскому стиху и довел до высокой степени изящества литературный язык. Относительно чистоты речи он проявлял всегда особенную заботливость и, не доверяя переписчикам, всегда просматривал лично списки собственных сочинений.

Стоит также отметить, что в деле создания литературного языка он проявил большую умеренность и здравый смысл, редко употреблял неологизмы и, не стараясь воскресить отжившие выражения, пользовался лишь теми словами, которые вошли во всеобщее употребление.

Блеск и красота, которые он придал английскому языку, доставили последнему почетное место среди других литературных языков Европы, поскольку после Чосера наречия уже утратили всякое значение в литературе. Он был первым, кто начал писать на родном языке и прозой, а не по-латыни, как это было принято в его время.

При этом, он употребляет национальный язык сознательно, с целью наилучшего и наиболее точного выражения собственных мыслей, а также из патриотического чувства. Необходимо заметить, что миросозерцание Чосера вполне проникнуто языческим духом и жизнерадостностью эпохи Возрождения. Лишь некоторые средневековые черты и выражения вроде «Св. Венеры», попадающиеся, впрочем, в более ранних произведениях Чосера. Присутствие этих черт в его произведениях свидетельствует о том, что автор еще не вполне освободился от средневековых воззрений и смешения понятий.

С другой стороны, многие его мысли о благородстве, воспитании детей, войне, характер его патриотизма, чуждого всякой национальной исключительности, сделали бы честь даже человеку XIX века1 .

Вопреки традициям сформировавшей его среды, с самого начала Д. Чосер писал только на лондонском диалекте английского языка.

Глава II . Этика Д. Чосера по «Кентерберийским рассказам».

2.1.Придворные нравы.

1 В качестве пажа, Дж. Чосер еще мальчиком был допущен к рыцарскому двору, окружавшему короля, получив возможность лично ознакомиться с нравами и жизнью при дворе. Английский королевский двор XIV века был местом средоточения самовластия и произвола, пристанищем порока и подкупа, олицетворением которого стал не только образ «госпожи-взятки» у Лэнгленда, но и сама Алиса Перрерс, любовница дряхлеющего Эдуарда Ш.

Все же, королевская власть, иноязычная и чужеплеменная, тем не менее, была для народа некоторой защитой от феодалов. Молодой король Эдуард, как позднее Генрих V, первым из английских правителей сплотил свой народ для разрешения больших государственных задач и сделал его участником больших исторических событий. Короли, опираясь на поддержку крепнущего города и освобожденной деревни, пытались тем самым ускорить развитие страны, преодолев в ней феодальные пережитки.

Социальные сдвиги и потрясения, разумеется, не могли не сказаться и в области культуры. Двор становился меценатом и потребителем английских изделий. Вслед за итальянской парчой он требовал добротного англий­ского сукна, он получал от монастырей не только индульгенции и мо­литвенники, но и псалтыри, изукрашенные вязью и миниатюрами, и пе­реписанные монастырскими клерками рукописи поэтов античности.

Английский двор в лице лучших своих людей, чаще всего остававшихся на положении безыменных певцов и безликих наемников, был и проводником более утонченной французской культуры, чему, в немалой степени способствовала и деятельность Д. Чосера в качестве «придворного поэта».

2.2.Отношение к католической церкви.

Как и любой образованный человек своего времени, Д. Чосер испытывал влияние со стороны церкви.

Феодальная церковь требовала слепого подчинения собственному авторитету и преклонения перед установившейся иерархией. Эти требования подкреплялись авторитетом церкви, папы и бога. Церковная иерархия была строго установлена, это была папская система, построенная по типу феодальной, такая же надгосударственная и вненациональная.

Даже самые образованные из церковных магнатов активно защищали незыблемость этой системы. В конце XIV века в Англии появились настоящие социальные реформаторы в религиозном обличье, являвшиеся по­следователями известного английского богослова — вольнодумца Джона Уиклифа, переводчика Библии и учителя «бедных священников», из среды которых вышел и «мятежный поп» Джон Болл, идеолог крестьян­ского восстания 1381 года.

Все они, оставаясь в границах религии, нападали на папство и католическую иерархию, стремились лишить церковь фео­дальных владений и освободить ее от функций сборщика папских поборов. Они обвиняли монастыри и церкви в том, что, проводя и ограждая папское влияние, они были оплотом схоластики и мракобесия, жертвовали национальными интересами для славы и вы­годы папы.

Стоит сказать, что критическая религиозная мысль еретиков становилась страш­ным оружием в руках плебейского духовенства и его мятежной паствы1.

2.3.Нравы и этика горожан.

Как сын виноторговца и служащий лондонской таможни Чосер общался и с новой для того времени средой зажиточных горожан — как лондонских, так и заморских. В молодой Англии цеховая система еще не окостенела. Стоит заметить, что при Чосере среднее сословие было создателем реальных ценностей. В него входили мастера: каменщи­ки, суконщики, мебельщики и другие безымянные маленькие люди, создававшие соборы, колледжи и их внут­реннее убранство.

Довольно быстро развивающаяся торговля и быстро ра­стущий лондонский порт требовали увеличения количества английской шерсти и кожи, а также качества английские сукна и ткани. При Чосере из этой пестрой торговой среды уже выделялась купе­ческая аристократия — патрициат.

Показанное на страницах «Кентерберийских рассказов» Чосера новое среднее сословие в лице лучших своих представителей (искусных мастеров и предприимчивых затевал) не только переносило в Англию материальную культуру кон­тинента. Оно также, укореняло в английской земле и прививало чужие черенки к своему английскому дичку, в чем есть доля участия Чосера2 .

Именно в этой среде, освобождаясь от чужих влияний и вкусов, Чосер нашел себя и обрел путь к английской жизни своего времени, что было чрезвычайно важно для писателя, неотделимого от своей страны.

Намеренное пользование родным языком способствовало обращению Чосера к начаткам родной литературы, и особенно к тому, что было в ней самостоятельного и самобытного. Однако, следует отметить, что отражение в ней английской жизни было в лучшем случае наивно эмпирично.

Боль­шинство таких произведений было если и не безлико, то чаще всего безымянно, но зато они сохраняли первые проблески свежего, непосред­ственного восприятия окружающего и свою, народную, точку зрения па жизнь. Однако, чем бы ни был обязан Чосер своим предшественникам в деле созда­ния самобытной английской литературы, все ими достигнутое уже не отвечало запросам времени.

Чосер был свидетелем того, как все вокруг него при­шло в движение, однако подвижки эти были еле за­метны. Так, особенно в культурной сфере, в этот период возникает своеобразный хаос предвозрождения, который сменивший недвижную схематичность установив­шихся норм средневековья. Однако еще очень далеко было до ясности целей, широты охвата и мощного синтеза Высокого Возрождения1 .

2.4. Этика «Кентерберийских рассказов».

«Кентерберийские рассказы» стали, по существу, своеобразной «комедией», светлым повествованием о любви к земному, к жизни, основ­ной тон которых бодр и оптимистичен, и которым не чуждо ничто земное.

Связующая часть, так называемая обрамляющая новелла, показывает паломников в движении и в действии. В их препирательствах о том, кому, когда и что рассказывать, в их трагикомических столкновениях и ссорах уже намечено внутреннее развитие, к сожалению, не получив­шее разрешения в неоконченной книге Чосера. Именно здесь, в связую­щей части, и сосредоточен драматический элемент всей книги.

Пародийны и заострены, как оружие борьбы против про­шлого, рассказ Чосера о сэре Топасе, рассказы рыцаря, капеллана, тка­чихи. Сатирично даны многие фигуры общего пролога, в особенности служитель феодальной церкви и мельник. Сатиричны прологи продавца индульгенций и пристава, рассказы слуги каноника, кармелита и пристава. Характер нравоучения носит притча о трех повесах в рассказе продавца индульгенций, а также рассказ эконома. Часто эти назидания также при­обретают пародийный и сатирический тон в поучениях пристава, карме­лита, в трагедиях монаха или в рассказе о Мелибее.

Четыре рассказа так называемой «брачной группы» представляют собой своеобразный диспут, где обсуждаются и пересматриваются старые взгляды на неравный брак.

Этот диспут открывает батская ткачиха, проповедуя в своем прологе полное подчинение мужа жене и иллюстрируя это своим рассказом. При этом, рассказы студента о Гризельде и купца об Януарии и прекрасной Мае подходят к вопросу с другой стороны, а в рассказе франклина тот же вопрос разрешается по-новому, на основе взаимного уваже­ния и доверия супругов.

Стоит отметить, что диспут этот назревал и раньше — уже в рассказе мельника о молодой жене старого мужа. В рассказе шкипера речь идет про обманутое доверие, в сетованиях Гарри Бэйли. Диспут о вопросах брака не затихает до са­мого конца книги, проявляясь в рассказе эконома, как тема раскаяния в поспешной каре за неверность.

Необходимо сказать, что наиболее самобытны и свободны по трактовке, ярче и ближе всего к народной жизни основная группа самостоятельных рассказов Чосера. Несмотря на то, что рассказы мельника, мажордома, шкипера, кармелита, пристава в некотором смысле обязаны ходячим сюжетам фаблио, основная ценность их и том, что это мастерски развитые Чосером реалистические новеллы.

Демократический гуманизм Чосера представляет собой простую и сердечную любовь к чело­веку и к лучшим проявлениям человеческой души, которые способны облагородить самые неприглядные явления жизни.

Много высоких и вер­ных мыслей о «естественном человеке», благородстве не унаследован­ном, а взятом с боем, о новом чувстве человеческого достоинства Чосер приводит и в рассказе батской ткачихи, рассказе Франклина, в проповеди священника, в особой балладе «Благородство». Однако, все эти мысли неоднократно возникали и до и после Чосера. Вместе с тем, живое, творческое дело Чосера создало то, чем и поныне жива английская литература, то, в чем особенно ярко сказалась ее самобытность1 .

Из сочетания такого знания жизни, безграничной любви к человеку и смеха возникает у Чосера сочувственная все понимающая улыбка. Вложив в уста оксфордского студента очень подходящий для него рассказ о безропотной страстотерпице Гризельде, Чосер ставит под со­мнение поступок матери, жертвующей детьми в угоду супружеской по­корности. Он делает это уже от собственного имени в особом послесловии, вспоминая при этом батскую ткачиху:

Гризельда умерла, и вместе с ней

В могильный мрак сошло ее смиренье.

Предупреждаю громко всех мужей:

Не испытуйте ваших жен терпенье.

Никто Гризельды не найдет второй

В своей супруге,— в этом нет сомненья2 .

Все средневековые представления о браке, покорности, о божеском воздаянии, о правах, обязанностях и достоинстве человека — все вывернуто наизнанку и основательно перетряхнуто в книге Чосера. Исповедь батской тка­чихи написана в тонах грубоватого фарса, а в то же время она по суще­ству трагична, такой исповеди не мог бы создать ни один средневековый автор.

Ситуации фаблио часто рискованны и требуют «подлого языка», но у Чосера все это овеяно наивной и свежей грубостью народных нравов его времени. Неко­торая анекдотичность и грубость чосеровских фаблио — это дань жанру и веку, а основное их зерно — это то новое, что в них находит читатель (меткий и ядре­ный народный язык; здравый смысл, уравновешенный трезвым, насмеш­ливым критицизмом; яркое, живое, напористое изложение; к месту приходящаяся соленая шутка; искренность и свежесть; всеоправдывающая сочувственная улыбка и победоносный смех).

Все это служит Чосеру средством для изображения обычного человека его времени, уже вдохнувшего первые веяния приближающейся эпохи Возрождения, но еще не всегда умеющего осознать и закрепить свойст­венное ему «жизнерадостное свободомыслие» в конкретных терминах и понятиях1 .

2.5.Отражение исторических событий в произведении Чосера.

Уже по общему прологу можно составить точное представ­ление о том, как одевались, что пили и ели, чем интересовались и чем жили англичане XIV века. При этом данные описания нельзя назвать безразличным скоплением случайных деталей.

Чосер безошибочно отбирает самые характерные предметы обихода, в которых закреплены вкусы, привычки и повадки владельца. Так, например, потертый кольчугой, пробитый и залатанный камзол рыцаря в полной мере характеризует его архаичную фигуру, как бы сошед­шую со страниц героического эпоса. Этот опытный и умелый вое­начальник в то же время рыцарь-монах, сочетающий скромность по обету с некоторой лукавой чудаковатостью, отпечатавшийся и в тонкой иро­нии его рассказа.

Пышное одеяние сквайра является атрибутом нового придворно-турнирного, галантного рыцаря, уже не Роланда, а Ланселота, затронутого новой образованностью и культурным лоском.

Далее автор повествует о том, чем занимались эти люди, давая скупое, но предельно точное описание самых существенных черт их профессиональ­ного труда, таковы портреты врача и шкипера, юриста и продавца ин­дульгенций.

Детали, не уложившиеся в прологе, Чосер дорисовывает в рас­сказах об алхимике, о монахе-сборщике пли приставе церковного суда. Бегло обрисовав купца и прологе, Чосер, уже в рассказе шкипера показывает сборы купца на ярмарку и его взгляды на «трудный промысел» торговли. Таким образом, через профессию Чосер рисует облик всего чело­века.

Уже в некоторых портретах пролога обнаруживаются поведение и ха­рактер человека. Так, читатель хорошо представляет себе рыцаря и священника как людей долга и жизненного подвига, а бенедиктинца и франклина — как прожигателей жизни; юриста, эконома и врача — как ловкачей и дельцов. Стоит заметить, что в дальшем поведение Задиры Симкина существенно дополняет и углубляет лишь внешне колоритный образ мельника в об­щем прологе. Тонкий и сложный психологический рисунок пролога батской ткачихи делает ее одним из самых живых и правдивых образов Чосера. Таким образом, через поведение и поступки Чосер дорисовывает облик человека.

Чосер никогда не схематизирует и не обобщает. Однако исчерпывающее и точное знание людей и событий своего времени позволило ему безошибочно находить необходимую и точную черту, которая иной раз с успехом заменяет пространные описания.

Необходимо отметить, что автор также довольно точно передает и отражает главные события своего времени. Так, когда за столом таверны собрались рыцарь, йомен, сквайр, купец и шкипер они оказались живым воплощением Столетней войны.

Скромный рыцарь вел их к победе. Выносливость, стойкость и могучий лук иомена решали исход сражений. Сквайр, с одной стороны, доблестно сражаясь под началом отца, в то же время расточал рыцарскую славу в грабительских набегах на богатые города Фландрии и проматывал военную добычу на дорогие французские наряды. Купец, — истинный вдохновитель походов: стремясь обеспечить торговлю с Фландрией, он платит налоги королю, но хотел бы расценивать это как жалованье сторожу, с которого он тре­бует, чтобы «охранялись воды» на главной дороге морской торговли. Шкипер представляется вором и капером, выбрасывающий пленных за борт и торгующий захваченным товаром, выполняя волю пославшего, приказ достопочтенного купца-арматора, который не прочь держать на службе такого разбойного шкипера, закрывая глаза на его подвиги и с барышом торгуя его добычей.

Таким образом, исторические роли были точно установлены и поделены уже во времена Чосера. Рыцарь со сквайром и йоменом завоевывали рынки, купец эти рынки прибирал к рукам, шкипер возил товары купца, а при случае и добывал их силой для своего хозяина. Таким образом, всего несколько штрихов в пяти портретах пролога дают очень точное представление о характерных чертах большого исторического процесса1 .

Как человек переломной эпохи, Чосер — не мог не задумываться над происходящим. Даже в объективных и улыбчивых «Кентерберийских рассказах» мы то и дело встречаем скорбные и негодующие слова о ца­рящем повсюду насилии и корысти. Насилие — это страшное наследие прошлого, корысть — это новая язва продажного и бесстыдного века.

Из «рассказов» читатель узнает о вымогательствах монаха-сборщика и пристава цер­ковного суда, чинимых с благословения его патрона викария. Читает осторожные, но прозрачные намеки на произвол и беззакония тех, кого Чосер в рассказе пристава называет венценосными гневливцами. Призыв в рассказе капеллана: «Страшись, владыка, приближать льстецов!1 » и подобные же отождествления в рассказе эконома:

Тиран воинственный иль император С разбойником, как брат родимый, схож, Ведь нрав у них по существу все то ж… Лишь от разбойника поменьше зла,— Ведь шайка у разбойника мала2 ,—

наконец, предостережение тиранам в трагедиях монаха о том, что их ждет участь Креза или Навуходоносора,— в устах очень мягкого и терпимого Чосера все это достаточно недвусмысленно.

«Бедный священник» в своей проповеди в «Кентерберийских рассказах» призывает следовать естественному праву, по которому и господа и слуги равны перед господом и несут в отношении друг друга разные, но равно неизбежные обязательства.

К концу XIV века уже в полной мере сказались отрицательные последствия пережитых Англией потрясений. Еще не улеглась разруха, вызванная чумой и разгромом крестьянского восстания. Недолгая героическая пора первого периода Столетней войны миновала, но, несмотря на отдельные блестящие победы, дела англичан во Франции шли довольно плохо. Для самих же англичан война теряла всякую цель и смысл, кроме грабежа и обогащения: английские каперы грабили на море, а отбившиеся от поиск «вольные компании» — на суше, но недавно достигнутое военное могущество Англии уже пошатнулось.

Внутри самой страны углублялся моральный упадок, надо всем властвовала «Госпожа Взятка». Разгорались придворные интриги — начало той борьбы за власть, которая в XV веке привела к братоубийствен­ной династической войне Алой и Белой Розы. Короли массово казнили феодалов, а те, в свою очередь, свергали королей1.

Стоит отметить, что в «Кентерберийских рассказах» Чосер нигде прямо не обнаруживает своего отношения к историческим событиям, но здесь о них можно судить по его от­ношению к людям.

Насле­дие прошлого для Чосера выражается, прежде всего, в насилии и тиран­стве баронов и их сюзеренов, в аскетической мертвящей схема, косной мысли схоластической псевдонауки алхимиков и астро­логов-врачевателей.

При этом, в лучших людях прошлого его трогает их светлая вера, нравственная твердость и чистота. Он, в определенной мере, идеализирует бескоры­стие и простую сердечность рыцаря и клерка, пахаря и бедного священника.

Он стремиться сохранить этих людей для настоящего такими, какими он хотел бы их видеть. Ему по душе эти «чудаковатые праведники», но вся беда заключается в том, что логика художественной правды обнаруживает их нежизнеспособность.

На очереди были люди другого типа: вор мельник, ростовщик купец, шельма юрист, проныра эко­ном, обдирала управитель, бой-баба ткачиха и другие стяжатели «Кен­терберийских рассказов». Все они гонятся, прежде всего, за материаль­ными благами, добиваясь их любыми средствами.

Все они появились и сложились еще до Чосера, но в его время, освобо­дясь от средневековых рамок, от всякой моральной нормы и распоясавшись, они забирают силу и становятся угрожающе активны, становятся типичными и не предвещают в будущем ничего хорошего.

За стяжателями, при всей их мерзости, была тогда если не правда, то, по крайней мере, историческое оправдание: объективно именно они, как представители завтрашнего дня, делали во времена Чосера жизненно необходимое дело, очищая Англию от феодальных пережитков. Однако, и в изображении Чосера они делали это далеко не чистыми руками.

Рыцарь у него праведный насиль­ник, он крестоносец, истребляющий неверных; купец — дельный плут; шкипер — вор и пират, но он же храбрец и опытный моряк; пахарь — душа человек, и, одновременно, но бессловесная кляча; священник — праведная душа и подвижник, но то еретик, лишенный воинствующего духа будущих пуритан.

Распределение красок и общий тон «рассказов» говорят о том, что часто, Чосер признает необходимость, но примириться с беспринципностью и беззастенчивостью он не может1 .

При подобном характере историзма Чосера напрасно искать у него последовательное и прямое изображение событий или обоснованный аналогов того сложного и противоречивого исторического процесса, который показан в «Кентерберийских рассказах» не следует. Однако, именно они стали своеобразным рупором, сохранившим для современности голос людей, его времени, и зеркалом, отразившим их облик, чего нет ни у одного из современных Чосеру английских писателей.

Радостное, полное света и движения творчество Чосера обнаруживает в нем большую жизненную силу и бодрость, не давшие ему сломиться в испытаниях и невзгодах его бурного и страшного века. Од­нако, из противоречий и хаоса предвозрождения возникает сложный и противоречивый облик самого автора, которому присуща раздвоен­ность человека переломной поры, стремившегося сочетать лучшие моральные устои вчерашнего дня с внутренней раскрепощенностью, энер­гией и широтой, как достоянием будущего.

Стоит отметить, что он еще не способен в полной мере сделать бесповоротный выбор, он в то же время не может преодолеть эти противоречия.

В «Кентерберийских рассказах» Чосер как бы прочел отходную феодальной Англии, не скрывая при этом грусти по отдельным праведникам прошлого. В то же время его «Кентерберийские рассказы» были также и приветственным словом людям нового времени, причем автор не был склонен умалчивать об их слабостях и пороках.

Страдают двойственностью и разрозненные черты, из которых еще только складываются положительные образы Чосера. Из людей нового времени пока встречаются автору чаще всего люди, вроде веселого трактирщика Бэйли. Из хороших людей прошлого вспоминаются всего охот­ное люди не от мира сего студент или приводный рыцарь. Только в идеализированной фигуре «бедного свя­щенника» отчасти отражен деятельный подвиг современников Чосера.

Довольно часто обличает Чосер венчанных гневливцев, а также их льсте­цов и прислужников, но все же прекрасно сознает, что в данных условиях обличения эти тщетны.

Искренне и глубоко верующий человек, по-рыцарски страстный поклонник девы Марии и почитатель Франциска Ассизского, Чосер, в то же время, свободомыслящий жизнелюбец, осуждающий монашескую аскезу, и насмешливый скептик, когда дело касается догматов, замораживающих жи­вую веру.

При всех оговорках, Чосер был для своего времени худож­ником нового типа, в его творчестве уже нарушены окостенелая сослов­ная замкнутость и схематизм средневекового мировоззрения. Их сменяет борьба с косной традицией, критический подход к феодальному прошлому и настоящему, а также тревожное вглядывание в еще неясное будущее.

На страницах «Кентерберийских рассказов» те качества, которые раньше считались неотъемлемым достоянием высшего сословия: доблесть, благородство, самопожертвова­ние, подвиг, чувство собственного достоинства, воспитанность, развитой ум, становятся доступными любому хорошему человеку.

Так, чувством собственного достоинства обладает не только мудрый воена­чальник-рыцарь, но и знающий себе цену Гарри Бэйли. Внутренним благородством наделены также в рассказе Франклина не только родовитые Лрвираг и Аврелий, но и безродный ведун и философ.

Уже и ранее раскрывался в искусстве средневековья внутренний мир человека, но чаще всего это было пассивное созерцание, выполнение божьей воли, ее предопределения или же велений судьбы. У Чосера же человек является хозяином собственной судьбы, а внутренний мир его раскрывается не в размышлениях, а в действенном общении с другими людьми.

Человек у Чосера не одноплаппая схема, не носитель отвлеченных качеств: внешний облик, мысли, поведение, все происходящее с человеком служит автору для раскрытия человеческого характера во всей его многосторонности и противоречивости, и герои его — это динамичные, живые характеры.

Чосер не выдумывал чего-то абстрактно нового, а различал многое из того, что было заложено в характере его народа и что раскрылось позднее в его истории. Чосер борется со средневековой традицией, но принимает из нее в порядке преемственности некие обязательные элементы исторической и культурной необходимости. Обогащенные элементами новой мировоззренческой и художественной сво­боды, они входят в его творчество уже в новом качестве и кладут начало новой, чосеровской традиции1 .

Заключение.

В результате подробного анализа жизни и творчества Джеффри Чосера, а также его центрального произведения – «Кинтерберийских рассказов», следует сделать ряд выводов.

Прежде всего, необходимо отметить, что его этические и мировоззренческие идеалы и взгляды формировались под непосредственным влиянием жизненных событий и поворотов его собственной судьбы.

В «Кинтерберийских рассказах» явственно проступают его главные этические принципы. Среди них необходимо отметить направленность автора в сторону установления справедливости в человеческих отношениях любого рода. Понимая неизбежность зла, Чосер, тем не менее, акцентирует внимание на положительных качествах людей и отношений между ними (что нашло свое непосредственное выражение в его отношении к проблеме семьи и брака, красной нитью проходящей через все произведение).

Следует сказать и о том, что в «Кинтерберийских рассказах» Джеффри Чосера отразились также наиболее значимые исторические события его эпохи, которые автор рассматривает с этико-нравственной стороны. Посредством своего неповторимого писательского дара он рисует перед читателями картины повседневной жизни самых различных слоев английского общества.

В «Кинтерберийских рассказах» он, впервые в английской литературе говорит о достоинстве не как о привилегии определенного сословия, но, как о непременном и необходимом условии самого звания человека. Более того, он отрицает традиционный взгляд на благородство как признака власть имущих, рисуя, часто безнравственные и неприемлемые, с этической точки зрения, картины их жизни.

Список источников и литературы:

Источники:

1. Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. – 528 с.

Литература:

1. Джеффри Чосер./ Чосер

2. История зарубежной литературы. М.; Высшая школа, 1987.- 415 с.

3. Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. –528 с.

4. Кирпичникова О. А. Чосер. /Большая Советская энциклопедия. Глав. Ред. Прохоров А. М. Т. XXIX М.; Советская энциклопедия, 1978. С. 233.

5. Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Чосер. «Кентерберийские рассказы»./ История средних веков (XV-XVII вв.). Хрестоматия. Сост. Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Ч. II. М.; Просвещение, 1974. С. 66.

1 Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Чосер. «Кентерберийские рассказы»./ История средних веков (XV-XVII вв.). Хрестоматия. Сост. Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Ч. II. М.; Просвещение, 1974. С. 66

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 15.

1 Там же. С. 16.

1 Джеффри Чосер./ Чосер

2 Кирпичникова О. А. Чосер. /Большая Советская энциклопедия. Глав. Ред. Прохоров А. М. Т. XXIX М.; Советская энциклопедия, 1978. С. 233.

1 История зарубежной литературы. М.; Высшая школа, 1987.- 415 с.

2 Кирпичникова О. А. Чосер. /Большая Советская энциклопедия. Глав. Ред. Прохоров А. М. Т. XXIX М.; Советская энциклопедия, 1978. С. 233. Джеффри Чосер./ Чосер

3 Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. – 528 с.

4 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. –528 с.

5 Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Чосер. «Кентерберийские рассказы»./ История средних веков (XV-XVII вв.). Хрестоматия. Сост. Степанова В. Е., Шевеленко А. Я. Ч. II. М.; Просвещение, 1974. С. 66.

1 Кирпичникова О. А. Чосер. /Большая Советская энциклопедия. Глав. Ред. Прохоров А. М. Т. XXIX М.; Советская энциклопедия, 1978. С. 233.

2 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 25.

1 Джеффри Чосер./ Чосер

1 Джеффри Чосер./ Чосер

1 Джеффри Чосер./ Чосер

1 История зарубежной литературы. М.; Высшая школа, 1987. С. 331-332.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 9

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 9.

2 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 10-11.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 11.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 17-18.

2 Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 362.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 19-20.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 21-22.

1 Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 220.

2 Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 483.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 23-24.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 24-25.

1 Кашкин И. Джеффри Чосер. /Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы. Пер. Кашкин И. М.; Художественная литература, 1973. С. 27-29.

www.ronl.ru

Реферат - Историография - История

Долгое время реальная Южная Аравия оставалась практически неизвестной в Европе. Скудость сведений античных авторов об этом регионе, удаленность от Средиземноморья, тяжелый климат, трудное для навигации Красное море и пустынный ландшафт Аравийского полуострова обусловили то, что история государств этого региона практически была забыта.

В X в. йеменский ученый аль-Хамдани составил энциклопедию «аль-Икиль», один из томов которой был посвящен Южной Аравии. Его можно считать первым ученым, обратившимся к истории этого региона. Впоследствии европейские исследователи пользовались его книгой как путеводителем. Первым европейским путешественником, посетившим в 1500–1505 гг. нынешнее государство Йемен, был итальянский мореплаватель Л. ди Вартема.

В XVI в. Южная Аравия стала объектом борьбы Португалии и Османской империи. Португальский мореплаватель Васко да Гама в 1507 г. сумел на время занять остров Сокотра. Его попытки овладеть портом Аден – важнейшим при выходе из Красного моря в Аравийское – не увенчались успехом, и в 1538 г. Аден перешел под власть турецкого султана. Португальский священник Паэзпосетил в 1589–1594 гг. до н. э. Хадрамаут, описал богатство Мариба и даже провел некоторое время в неволе в Сане. Он был одним из первых, кто прославил Йемен как родину лучшего кофе.

В декабре 1762 – августе 1763 г. датский путешественник К. Нибур совершил несколько путешествий по Южной Аравии, положив начало ее научному изучению. Из шести человек, начавших путешествие вместе с ним, выжил и вернулся в Копенгаген только он один. Его книга «Описание Аравии» на протяжении целого столетия оставалась основной по истории и географии этого региона.

К. Нибур был первым европейцем, изучившим южноаравийские надписи культового и светского характера, но впервые скопировал их У. -Я. Зеетцен, в июле 1810 г. в Зафаре – древней столице Химйара. Интересно, что приблизительно в то же время, 12 мая 1810 г., Г. Салт обнаружил первую южноаравийскую надпись в Эфиопии. В течение 30 лет эти и последовавшие за ними находки волновали умы европейских филологов, пока в 1841 г. В. Гезениус в Галле и Э. Рёдигер в Гёттингене, опираясь на копии южноаравийского алфавита, оставленные в арабских средневековых рукописях, не расшифровали две трети знаков древнего южноаравийского алфавита. Лишь к концу XIX в. южноаравийский алфавит был расшифрован полностью.

6 мая 1834 г. английские морские офицеры во главе с Дж.-Р. Уэллстедом посетили главный порт древнего Хадрамаута – Кану. Знакомство с руинами Райбуна – крупнейшего земледельческого оазиса Хадрамаута – начинается с путешествия А. фон Вреде, отчет о котором был опубликован в 1870 г. Притоку европейцев в Южную Аравию способствовало и открытие в 1869 г. Суэцкого канала.

Систематическое изучение надписей – главного источника по истории древней Южной Аравии – началось в 1870 г. Французский исследователь Ж. Галеви был отправлен Французской академией надписей и изящной словесности в Йемен собирать материал для готовившегося «Корпуса древнеюжноаравийских надписей». В 1882–1892 гг. австрийский ученый Э. Глазер продолжил его работу. Он составил грамматику сабейского языка и подготовил собрание надписей.

Фактически в течение всего XX в. в Южной Аравии не было сделано выдающихся археологических открытий, таких как в Египте, Месопотамии, Иране, Индии, Китае. Первые археологические раскопки были проведены в 1928 г. немецким исследователем К. Ратйенсом, обнаружившим небольшое святилище аль-Хукка в 23 км к северо-западу от Саны. Наибольший вклад в изучение древней Южной Аравии в довоенный период внесли австрийский географ Х. фон Виссманн, англичане археолог Г. Катон-Томпсон и путешественник Дж. Филби.

Систематическое и масштабное археологическое, лингвистическое, этнографическое изучение древней Южной Аравии началось только в последней четверти XX в. В 1983 г. была создана Российско-Йеменская археологическая экспедиция, приоритетным направлением деятельности которой является изучение древней истории и языков Хадрамаута (порт Кана, земледельческий оазис Райбун) и острова Сокотра.

www.ronl.ru

Реферат - Историография о монголах

Реферат

по Отечественной истории

на тему

Историография о монголах

Чита 2010

Введение

В начале XIII века монгольские племена, объединенные под властью Чингисхана, начали завоевательные походы, целью которых было создание огромной сверхдержавы. Уже во 2-й половине XIII века пространства от Тихого океана до Дуная оказались под контролем Чингизидов. Сразу после своего появления исполинская империя разделилась на отдельные части (улусы), крупнейшим из которых был улус потомков Джучи (старшего сына Чингисхана), куда вошли Западная Сибирь, часть Средней Азии, Приуралье, Среднее и Нижнее Поволжье, Северный Кавказ, Крым, земли половцев и других тюркских кочевых народов. Западная часть улуса Джучиева стала юртом сына Джучи Батыя и получила в русских летописях название «Золотая Орда» или просто «Орда».

Начало политической истории Золотой Орды относится к 1243 году, когда Батый возвратился из похода в Европу. В этом же году великий князь Ярослав первым из русских правителей прибыл в ставку монгольского хана за ярлыком на княжение.

Золотая Орда была одним из крупнейших государств средневековья. Ее военная мощь в течение долгого времени не имела равных. Дружбы с ордынцами искали правители даже отдаленных стран. По территориям Орды проходили важнейшие торговые маршруты, связывавшие Восток и Запад.

В научной и учебной литературе, как и на уровне обыденного сознания, утвердились некоторые стереотипы и заблуждения, связанные с Золотой Ордой. Это относится к развитию культуры, наличию городов, соотношению понятий «монголы» и «татары», некоторым моментам истории русско-ордынских отношений. Долгое время Золотая Орда была нежелательной темой в науке, любой положительный факт по отношению к ней казался сомнительным. Термин «татарщина» в трудах классиков марксизма был синонимом варварства и нес исключительно пренебрежительный смысл.

Растянувшись от Иртыша до Дуная, Золотая Орда с этнической точки зрения представляла пеструю смесь самых разных народов— монголы, волжские булгары, русские, буртасы, башкиры, мордва, ясы, черкесы, грузины и др. Но основную массу населения Орды составляли половцы, в среде которых уже в XIV веке стали растворяться завоеватели, забывая свою культуру, язык, письменность (подобные процессы характерны были и для других государств, созданных монгольскими завоевателями). Многонациональный характер Орды наследовался ею вместе с завоеванными территориями, принадлежавшими ранее государствам сарматов, готов, Хазарии, Волжской Булгарии.

В литературе самое широкое хождение получило наименование населения Золотой Орды «монголо-татарами». После знакомства с историческими фактами условность этого термина становится очевидной.

Этноним «монголы» являлся самоназванием объединенных Чингисханом племен, однако повсюду, где появлялись монгольские войска, их называли татарами. Это было связано исключительно с китайской летописной традицией, с XII века упорно именовавшей всех монголов «татарами», что соответствовало европейскому понятию «варвары». Это название китайцы распространяли не только на монголов. За одним из племен, несшим пограничную службу на северной границе Китая и охранявшим ее от монголов, этноним «татары» закрепился как самоназвание. Татары постоянно враждовали с монголами, в XII веке отравили отца Чингисхана. Придя к власти в Монголии, Чингисхан поголовно истребил их. Однако китайцы продолжали применять имя татар по отношению к монголам. Оно и было принесено в Европу из Китая задолго до похода Батыя. Русские летописи по отношению к населению Золотой Орды употребляли слово «татары», хотя на Руси хорошо знали, что основатели улуса Джучи называли себя монголами. Словесный гибрид «монголо-татары» возник в XIX веке и укоренился в российской историографии, хотя в войсках Чингисхана и Батыя никаких татар не было. Современные татары не имеют отношения к народу, обитавшему до XIII века на границе Монголии с Китаем. Они возникли в результате сложных межэтнических контактов и взаимодействий.

Одно из стереотипных представлений о Золотой Орде состоит в том, что это государство было чисто кочевническим и почти не имело городов. Этот стереотип переносит ситуацию времен Чингисхана на всю историю Золотой Орды. Уже преемники Чингисхана отчетливо поняли, что «нельзя управлять Поднебесной, сидя на коне». В Золотой Орде было создано более сотни городов, выполнявших функции административно-налоговых и торгово-ремесленных центров. Столица государства — город Сарай — насчитывала 75 тысяч жителей. По средневековым масштабам это был огромный город. Подавляющее большинство золотоордынских городов было разрушено Тимуром в конце XIV века, но некоторые сохранились до наших дней — Азов, Казань, Старый Крым, Тюмень и др. На золотоордынской территории строились города и с преобладанием русского населения — Елец, Тула, Калуга. Это были резиденции и опорные гарнизоны баскачества («Калуга» переводится как «застава»). Благодаря союзу городов со степью развивались ремесла и караванная торговля, создавался экономический потенциал, длительное время способствовавший сохранению могущества Орды.

Культурная жизнь Орды характеризовалась многоэтничностью, а также взаимодействием кочевого и оседлого укладов. В начальном периоде Золотой Орды культура развивалась во многом за счет потребления достижений завоеванных народов. Это не значит, тем не менее, что монгольский субстрат золотоордынской культуры не имел самостоятельного значения и влияния на покоренные племена. У монголов была сложная и очень своеобразная обрядовая система. В отличие от ситуации в соседних мусульманских странах в общественной жизни Орды довольно высокой была роль женщин. Очень характерным для монголов являлось чрезвычайно спокойное отношение к любым религиям. Веротерпимость вела к тому, что сплошь и рядом даже в одном семействе мирно уживались приверженцы различных исповеданий. К примеру, в роду, самих Джучидов хан Батый был язычником, его сын Сартак — христианином, а брат Батыя Берке — мусульманином.

Развивалась традиционная народная культура — особенно богатый и яркий фольклор героико-былинного и песенного характера, а также орнаментально-прикладное искусство. Важнейшей культурной чертой монголов-кочевников было наличие собственной письменности.

Строительство городов сопровождалось развитием архитектуры и домостроительной техники. После принятия ислама в качестве государственной религии в XIV веке стали интенсивно, сооружать мечети, минареты, медресе, мавзолеи, монументальные дворцы. В разных районах Золотой Орды достаточно четко выделялись зоны конкретного влияния различных градостроительных традиций — булгарских, хорезмских, крымских и т. п.

Постепенно различные элементы многоэтничной культуры объединялись в одно целое, перерастали в синтез, в органическое сочетание разнообразных черт духовной и материальной культуры разных народов, населяющих Золотую Орду. В отличие от Ирана и Китая, где монгольская культура быстро и легко растворилась без заметных следов, в Золотой Орде в один поток слились культурные достижения разных народов.

Одним из самых полемичных в отечественной историографии является вопрос об отношениях между Русью и Ордой, о степени тяжести так называемого «монголо-татарского ига» и его последствиях для хода русской истории.

В 1237 -1240 годах разобщенные в военно-политическом отношении Русские земли подверглись разгрому и разорению войсками Батыя. Удары монголов по Рязани, Владимиру, Ростову, Суздалю, Галичу, Твери, Киеву оставили у русских людей впечатление шока. После Батыева нашествия во Владимиро-Суздальской, Рязанской, Черниговской, Киевской землях более двух третей всех поселений было уничтожено. Массово вырезались и городские, и сельские жители. Такую или похожую картину рисовали русские летописцы и подавляющее большинство российских историков.

1. Основная часть

Безусловно, первыми представителями русской историографии были летописцы. Советские исследователи, так или иначе касающиеся данной проблемы, обычно отмечают единодушное отношение русских летописцев к нашествию. Они «единогласны в оценке татарского нашествия как ужасной катастрофы, нанесшей непоправимый ущерб культуре Руси».

Действительно, каких-то кардинальных различий в позициях летописцев нет, но, тем не менее, некоторое разграничение необходимо… Во-первых, никакого ощущения истинной катастрофы у летописцев не было. Сразу после описания нашествия здесь идёт перечисление местных событий, автор воспринял нашествие как преходящее событие, а фрагментарность её следующих сведений не даёт возможности определить, как было воспринято само появление Орды как нового политического фактора. Из всех новгородских летописных памятников тема ига затронута только в НПЛ, (при этом обширное рассуждение НПЛ старшего извода, подводящее итог рассказу о нашествии, не более чем прямая цитата из относящегося к XI веку «Поучения о казнях Божьих»). В псковских летописях, как и в Житии Довмонта, вообще нет упоминаний о нашествии.

1.1 Лаврентьевская летопись

Она считается относительно лояльно настроенной по отношению к Орде. Обычно это объясняется тяжелыми условиями ига на северо-востоке, где писать правду об Орде было слишком опасно. Не споря с этим заведомо неверном положением (Серапион создавал свои «Слова» именно на северо-востоке), отметим, что Лаврентьевская летопись характеризуется именно антиордынской направленностью. Её известия, относящиеся к XIII веку, явно отредактированы, в некоторых случаях переписаны заново, и подчинены нуждам политики Дмитрия Московского (тогда ещё не Донского).

1.2 Ипатьевская летопись

Ипатьевская летопись также не является аутентичным памятником XIII века, хотя изложение событий в ней заканчивается 1292 годом. Как показал Кучкин, выражения, вроде «тогда же бяхоу все князи в неволе татарьскои», вставлены в летопись значительно позже, ближе к 1425 году. Поступки татар здесь объясняются злобой, коварством, и, что очень показательно, религиозной нетерпимостью. Здесь можно говорить о позднейшей оценке нашествия, но не о синхронном событиям мнении.

Летопись далека от беспристрастности, в ней много и прямых искажений фактов. Очевидное возвеличивание автором Даниила Галицкого вело к соответствующему освещению событий в согласии с его политической позицией. Так, в противоречии с действительностью находится объяснение похода на Литву 1274 года «неволею» русских князей. В действительности галицкие князья просили помощи у Менгу-Тимура, которую тот и оказал, привлекая к походу брянских и смоленских князей. Это не было прямым подчинением русских князей Орде, ведь к Смоленску ордынцы и близко не подходили. В Повести о гибели Михаила Черниговского казнь князя, совершенная по чисто политическим причинам, представлена как мученичество за христианскую веру. «Повесть» очень своеобразно интерпретировала обычаи в Орде, упоминая о вынужденном, насильственном поклонении Михаила языческим идолам.

1.3 Взгляды хронистов разных стран

Метафорические измышления о нашествии, сопряжённые с эсхатологическими ожиданиями, характерны для всех стран, которых коснулось нашествие, вне зависимости от времени пребывания на конкретной территории монгольских войск и степени сопротивления местного населения. При описании монгольских нашествий хронистами самых разных стран использовались на удивление похожие приемы. Эти приемы, безусловно, не являлись исключительной «привилегией» именно XIII века. Сам расцвет жанра «плачей» по городам на арабском Востоке, например. Относится к XII веку, когда описывались бедствия городов Андалусии, некогда процветавших под началом арабов-мусульман, а позднее пришедших в упадок в результате варварских христианских завоеваний. Описания такого рода, как правило, стоятся на контрасте — город-эталон процветания и изящества после покорения иноземцами превращен в груду развалин, где скачут одинокие газели или другие представители местной фауны. Даже в этом противопоставлении заключен стереотип, указывающий на традицию. В чисто литературном плане могли использоваться гиперболы, метафоры, или, как на Руси, псевдореалистические описания.

1.4 Другие мнения

Немногие сохранившиеся произведения нелетописного круга далеко не однозначны. Помимо «Слов» Серапиона Владимирского, специализировавшегося на проповедях по случаям природных и иных бедствий, существуют и другие произведения, в которых оценка отношений с Ордой скорее нейтральна. Плачи Серапиона — прямой показатель суггестии в психологии общества, когда распространение эсхатологических настроений, страх как позиция, овладевают массами, и принимают пандемический характер. Дело здесь не только и не столько в происходящих вокруг бедствиях, сколько в напряжении общества. При оценке «Слов» Серапиона исследователи приводят лишь одну-две фразы, говорящие о жутких последствиях нашествия, забывая не менее страшные выражения, касающиеся отношений между людьми. Возможно, что в позднейшем летописании продолжал производиться, осознанный или нет, отбор сведений, подтверждающий антитатарскую позицию русских князей. Так, в этом свете можно рассматривать судьбу записи о поведении муромского князя в 1237 году, которая сохранилась только в позднейшей «Муромской летописи-топографии». Интересно, что в позднейшем летописании подобным вопросам уделялось значительно меньше внимания. В обществе существовало положительное представление о «правде татарской», наглядно выраженное в письмах Ивана Пересветова, но при этом именно «лютии же поганци татарове» названы корнем вражды русских князей в Прологе 1661 года.

1.5 Былины и фольклор

Совершенно чёткое представление по отношению к Орде сложилось в былинах и фольклоре. В них противопоставляется народ-богатырь и княжеско-боярская верхушка, всегда готовая пойти на соглашение с «погаными». И все же в большинстве былин исторические аналогии соответствуют борьбе с татарами XV века, хотя персонажи присутствуют домонгольские. Роль Москвы в антитатарской борьбе также замалчивается. Такие произведения, как былина об Авдотье-рязаночке, возможно, в некоторых вариантах, привязанная к XIII веку, достаточно редки для былинного круга. Заметим, что считать этот факт отражением позднейших набегов и социальных отношений не приходится, так как летописные сведения (о восстаниях 1262 года, сопротивлении «числу» в Новгороде) свидетельствуют о поляризации настроений в обществе. Из исключений отметим цикл о князе, много раз приводившем на Русь ордынские отряды — Федоре Ярославском. Улусник хана, он удостоился следующих строчек: «Все он суд правый правил/ Богатых и сильных не стыдился / Нищих и убогих не гнушался».

1.6 Мнения в XVIII веке

Тема «ига» становится популярной в XVIII веке в связи с европеизацией общества, когда «азиатчина» и «татарщина» становятся символами отсталости России и начинаются поиски по принципу «кто виноват». Способствовало этому и преобладание в исторической науке фактора обычаев и традиций. В результате дискуссия часто сводилась к поиску культурных влияний и заимствований, повлиявших как на характер государственности Руси, так и самого русского народа. Наряду с этим, происходит движение вперед в фактическом накоплении материала, изучении социально-экономических и политических последствий ига. Но эти темы, разрабатываемые В.Н. Татищевым, позже Н.М. Карамзиным, и каждый раз поднимавшие уровень изучения проблемы на новую ступень, тем не менее остаются несколько в тени, а на поверхности находятся сочинения Леклерка, М.М. Щербатова, А.Ф. Рихтера, И.Н. Болтина.

Если В.Н. Татищев дал лишь описание событий, то Н.М. Карамзин в своих работах поставил ряд проблем, нерешённых и по сей день. Концепция Карамзина отнюдь не сводилась к знаменитому тезису «Москва обязана своим величием ханам». Москва здесь не синоним России и самодержавия. Карамзин так и не смог решить для себя вопрос окраски влияния монгол на Россию. С одной стороны, отставание Руси в XIV-XV вв., по его мнению, вызвано татарщиной, которая «ниспровергла» Россию, «заградила» её от Европы. Борьба с Ордой, по Карамзину, была вопросом самого существования России. С другой стороны, если бы не нашествие, то Русь погибла бы в междоусобицах. Карамзин подчеркивает также развитие торговли в монгольский период, расширение связей с Востоком и роли Руси как посредника в международной торговли. Видимо, «сравнительный метод» Карамзина во многом диалектичен. Ущерб одной категории вызывал развитие другой, что в конечном итоге привело к сохранению целого. К сожалению, эта подсознательно выраженная идея Н.М. Карамзина не получила в будущей историографии практически никакого развития.

Крупнейшим толчком в исследовании нашей проблемы могло стать и объявление в 1822 году Императорской Академией Наук конкурса на написание лучшей работы по вопросу о монгольском влиянии на историю России. К сожалению, крайняя неразработанность источниковой базы (или исторических талантов) привела к тому, что, несмотря на повторное объявление конкурса, первая премия так и не была присуждена. Вопрос оставался во многом в области публицистики, наглядно представленной трудами А.Ф. Рихтера и М.С. Гостева. В историографии XIX века встречаются сочетания заимствований из политических последствий нашествия и ига по Карамзину и рассуждений в духе Рихтера о «обычаях, нравах и одеждах». Типичный пример — работа Н.А. Полевого.

Новое поколение историков, начиная с К.Д. Кавелина, волновал в первую очередь вопрос о политическом устройстве до- и послемонгольской Руси. Господство политической школы привело к тому, что достижения на практическом уровне изучения проблемы в области археологии, востоковедения, нумизматики (работы А.В. Терещенко, В.В. Григорьева, И.Н. Березина, В.Г. Тизенгаузена) оставались в тени, и не были использованы в полной мере в обобщающих работах.

К наиболее позитивным воздействиям нашествия и последующего ига К.Д. Кавелин относил разрушение удельной системы, но в целом внешнее воздействие Орды он оставлял без внимания, делая акцент на «непрерывное» воздействие факторов внутреннего развития Руси. С.М. Соловьёв уделял нашествию и игу ещё меньше внимания, считая его влияние незначительным.

Большой интерес и споры среди историков в 50-60-ые годы вызвала теория «двух потоков» М.П. Погодина. Дискуссия продолжалась еще долгое время, но основное положение Погодина о запустении Киевской Руси в результате походов Батыя и ее последующее заселение выходцами из Карпат в целом были отвергнуты.

Взгляды Н.М. Карамзина получили развитие у Н.И. Костомарова и В.О. Ключевского, (у последнего наряду с заимствованием и развитием теории «новых городов» С.М. Соловьёва). При всей кажущейся разности их взглядов, главным «достижением» ига оказывается у обоих сдерживание междоусобиц, у Н.И. Костомарова и становление единодержавия вообще.

Такое последствие нашествия, как прекращение контактов с Западом, было положительно оценено в трудах первых русских славянофилов. Для Аксакова и Хомякова принципиальные отличия кочевой культуры монгол и городской русских оказались спасительным кругом, не давшей православию потонуть в культуре Запада, нам близкой, но извращённой.

1.7 XIX — XX века

В конце XIX-начале XX века тема нашествия разрабатывается достаточно слабо, в исторической науке превалирует использование данной тематики при появлении новых концепций, вроде концепции Руси-Украины М.С. Грушевского. Однако ряд интересных положений всё же высказывается. Крайне отрицательно оценивал влияние нашествия на последующее развитие Руси М. Любавский. По его мнению, впоследствии поддержанному в советское время, нашествие и иго «надолго и совершенно искусственно» задержали экономическое развитие русских княжеств, а сами князья постепенно превратились в сельских землевладельцев. Положение об ухудшении функционирования волжского торгового пути высказывается А. Пресняковым. Поддержал Любавского и Преснякова в наше время В.А. Кучкин. Несколько выбивается из общего ряда исследований сухая и насыщенная фактами и точным анализом летописных известий работа А.В.Экземплярского.

Но какой-то общей оценки нашествия не появляется вплоть до трудов М.Н. Покровского. М.Н. Покровский разделил факторы, влияющие на развитие страны, на внутренние и внешние «толчки», при этом, по его мнению, вторые являлись второстепенными и могли лишь ускорять развитие, способствуя разрешению внутренних кризисов. Таким кризисом на Руси, по Покровскому, являлся процесс разложения городской Руси X-XII веков, её «перегнивание». Соответственно, общая оценка нашествия исследователем оказывалась положительной, несмотря на противоречивость некоторых его высказываний. Впоследствии практически все пункты концепции М.Н. Покровского подверглись критике А.Н. Насонова.

Революция 1917 года и последовавшая за ней эмиграция разделили русскую историческую школу на два лагеря, в том числе и по отношению к нашествию. Возникшая в конце 20-ых годов как реакция на эсхатологическую атмосферу, царившую в русской эмиграции, евразийская школа, пытаясь найти историко-философское обоснование случившемуся, своеобразно интерпретировала взгляды славянофилов, смешав их с «туранской» концепцией русской истории Н.С. Трубецкого. Основные положения евразийцев сводились к признанию «внутреннего разложения» Руси к середине XIII века и «нейтральности» монгольской культурной среды, позволившей православию сохранить свою идейную чистоту. При этом одновременно признавалось значительное влияние «азиатского элемента» на быт, социальную и политическую организацию, образ жизни и психологию Руси. В целом основной упор делался на концептуальную сторону вопроса, а не на конкретные исторические изыскания. В Советском Союзе в это время появляются первые значительные работы, полностью посвящённые вопросам нашествия и его последствиям. Лучшей работой такого рода, стала книга А.Н. Насонова «Монголы и Русь». Анализ межкняжеских столкновений и влияния на них ордынской дипломатии, данный в этой книге, стал классическим образцом подобного исследования. Постепенно формируется мнение о катастрофических последствиях нашествия, призванное объяснить причины отставания России, а после и СССР, от западных стран. Мнение, сформулированное ещё А.С. Пушкиным, становится господствующим как в специальной литературе, так и в школьных и в вузовских учебниках, а постепенно, в том числе и через талантливые произведения В.Г. Яна, в широких кругах населения. Все конкретные достижения в этой области заслоняются застывшей догмой, вскоре после войны вроде бы получившей археологическое подтверждение в трудах М.К. Каргера и Б.А. Рыбакова и наглядно сформулированной в работах К.В. Базилевича. Таким образом, выстраивается своеобразная пирамида, когда исследователь данной узкой области в начале своей работы оказывается вынужден повторить предложения о «катастрофических последствиях», другой учёный, также работающий в этой области, ссылается уже на него и тезис получает многотонную систему поддерживающих его ссылок, хотя за ними стоит опять-таки тезис и не более.

Идеи евразийцев уже в наше время нашли свое развитие в глобальной этнологической концепции Л.Н. Гумилева. К сожалению, многократно отмеченное своеобразное отношение автора к одним источникам при не всегда точном анализе других и безусловном доверии к третьим дало повод к разнокалиберной критике, в чем-то похоронившей под собой достижения новой методы исследователя.

1.8 Отношение западных историков

Западные историки в основном придерживались т.н. «смягченной» концепции ига, впервые сформулированной в работах Ф. Грэхэма и Дж. Куртэйна. Под влиянием идей евразийской школы эта концепция стала все более расходиться с позициями советской исторической школы. Труд Г.В. Вернадского, хотя и признавал тяжелые последствия нашествия и ига, но, как и в других трудах западных историков, в нем признавался лишь общий (т.е, размытый) политический контроль Орды над русскими землями в первые сто лет ига. Менее громоздкий, но не менее интересный труд Дж. Феннела стал рубежом нового этапа в изучении проблемы. Для советской школы он стал своего рода стимулом, вызовом. Основными, опорными пунктами книги являются отказ от взгляда на нашествие как причину всех бедствий Руси и привлечение внимания к анализу психологии отношений между субъектами исторического процесса. Видны в этой книге, как и в труде Гальперина, попытка избавиться от наносных обобщений евразийской школы. Однако все основные проблемы, затронутые в работе Феннела, до сих пор остаются без ответа.

Глубокую недостаточность разработки темы доказывают появление в последние время около- и фантастических работ, вроде книг Гордеева или А.Т. Фоменко, опирающихся на существенные пробелы и противоречия в на первый взгляд стройной системе взглядов отечественной историографии.

В то же время огромное количество работ, в той или иной мере посвященных нашествию и его последствиям, открывают широкий простор для появления обобщающих работ, свободных от какой-либо идеологической нагрузки.

Заключение

Трудно сомневаться, что агрессия монголов принесла жестокие несчастья русскому народу. Но в историографии имелись и другие оценки. Так, в 1930 году М. Нечкина писала: «Жестокости и «зверства» татар, на описание которых русские историки-националисты не жалели самых мрачных красок, были в феодальную эпоху обычным спутником любых феодальных столкновений… Трудовое население покоряемых татарами земель зачастую рассматривало их в начале покорения как союзников в борьбе против угнетателей — русских князей и половецкой аристократии». Смягченную оценку батыева погрома Руси пытался дать Л.Н. Гумилев, но и он не мог затушевать жестоких расправ монголов над русскими в конце 30 — начале 40-х гг. XIII в.

Монгольское нашествие нанесло жестокую рану русскому народу. Завоеватели в течение первого десятка лет после нашествия не брали дань, занимаясь только грабежами и разрушениями. Но такая практика означала добровольный отказ от долговременных выгод. Когда монголы осознали это, начался сбор систематизированной дани, ставшей постоянным источником пополнения монгольской казны. Отношения Руси с Ордой приняли предсказуемые и устойчивые формы — рождается явление, получившее название «монгольское иго». При этом, однако, практика периодических карательных походов не прекращалась до XIV в. По подсчетам В.В. Каргалова, в последнюю четверть ХШ в. Орда провела не менее 15 крупных походов. Многие русские князья подвергались террору и запугиванию с целью не допустить с их стороны антиордынских выступлений.

Русско-ордынские отношения были непростыми, но сводить их только к тотальному давлению на Русь было бы заблуждением. Еще С.М. Соловьев четко и однозначно «развел» период опустошений русских земель монголами и последующий за ним период, когда они, живя вдалеке, заботились только о сборе дани. При общей негативной оценке «ига» советский историк А.К. Леонтьев подчеркивал, что Русь сохранила свою государственность, не была прямо включена в состав Золотой Орды. Негативно влияние монголов на русскую историю оценивает А.Л. Юрганов, но и он признает, что хотя «непокорных унизительно наказывали… те князья, которые охотно подчинялись монголам, как правило, находили с ними общий язык и даже более того — роднились, подолгу гостили в Орде». Многие русские князья становились — по выражению Юрганова — «служебниками» монгольских ханов.

Н.М. Карамзин считал, что зависимость от монголов способствовала преодолению раздробленности русской земли, созданию единой государственности, подводя русских к мысли о необходимости объединения. Разделяя эту мысль, В.О. Ключевский выделял еще одну сторону власти монгольского хана над русскими князьями — он полагал, что она выступала для Руси в качестве объединительного фактора и что без арбитража Орды «князья разнесли бы Русь в клочья» своими усобицами.

Л.Н. Гумилев категорически отвергал понятие «монголо-татарское иго», называя его мифом. При этом он утверждал, что «… говорить о завоевании России монголами нелепо, потому что монголы в 1249 году ушли из России, и вопрос о взаимоотношениях между Великим монгольским Улусом и Великим княжеством Владимирским ставился уже позже и решен был в княжение Александра Невского, когда он добился выгодного союза с Золотой Ордой».

Писатель Б. Васильев одну из своих статей прямо озаглавил «А было ли иго?», приводя доводы в пользу добровольности русско-ордынского союза, говоря о дани как законной плате монголам за охрану русских границ, о фактах участия русских войск в организованных монголами военных походах. (Действительно, русские отряды участвовали в завоевании Северного Кавказа, Южного Китая и др.).

В свою очередь, публицист В. Кожинов, не отрицая монгольского ига, отвергает тезис о его чрезвычайной обременительности для русского народа. При этом он ссылается на исследование историка П.Н. Павлова «К вопросу о русской дани в Золотую Орду», опубликованное в 1958 году. Согласно выкладкам, приведенным в этой работе, выявляется, что в среднем на душу населения годовая дань составляла всего лишь 1 — 2 рубля в современном исчислении. Такая дань не могла быть тяжелой для народа, хотя она сильно ударяла по казне русских князей.

Специфику составляло и то, что угнетение не было прямым: угнетатель жил вдалеке, а не среди покоренного народа. Такая форма зависимости не направлялась на отдельно взятые личные интересы, а связывала их круговой порукой. По мере ослабления Орды угнетение теряло остроту.

Своеобразие русско-ордынских отношений становится понятным только в контексте той исторической эпохи. В середине XIII века децентрализованная Русь подверглась двойной агрессии — с Востока и с Запада. При этом западная агрессия несла несчастья никак не меньшие: она была подготовлена и финансирована Ватиканом, заложившим в нее заряд католического фанатизма. В 1204 году крестоносцы разграбили Константинополь, затем обратили взоры к Прибалтике и Руси. Их давление было не менее жестоким, чем у монголов: немецкие рыцари поголовно уничтожали сербов, пруссов, ливов. В 1224 году они вырезали русское население города Юрьева, ясно дав понять, что ждало бы русских в случае успешного продвижения немцев на восток. Цель крестоносцев — разгром православия — затрагивала жизненные интересы славян и многих утро — финнов. Монголы же были веротерпимы, духовной культуре русских они всерьез угрожать не могли. И в отношении территориальных захватов монгольские походы заметно отличались от западной экспансии: после первоначального удара по Руси монголы отошли назад в степь, а до Новгорода, Пскова, Смоленска они вообще не дошли. Католическое же наступление шло по всему фронту: Польша и Венгрия устремились на Галицию и Волынь, немцы — на Псков и Новгород, шведы высадились на берегах Невы.

Как писал крупнейший русский историк Г.В. Вернадский, «Русь могла погибнуть между двух огней в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта она не могла. Предстояло выбирать между Востоком и Западом».

Список литературы

1.)Борисов Н.С. Отечественная историография о влиянии татаро-монгольского нашествия на русскую культуры.// Проблемы истории СССР. Вып.V. М., 1976.

2.)Кучкин В.А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII — пер. четв. XIV В.).// Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн X — н. XX вв.

3.)Прохоров Г.М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи, // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1972.; Прохоров Г.М. Нашествие Батыя ( по русским летописям).// ТОДРЛ. Т. XXVIII. Л., 1974.

4.)Татищев В.Н. История Российская. Т.

5.)Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IV.

6.)Щербатов М. История Российская от древнейших времен. Т.3. М., 1771.

7.)Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. Берлин., 1925.

8.)Насонов А.Н. Монголы и Русь. М.-Л., 1970.

www.ronl.ru

Реферат - Лекция по общим вопросам историографии

Шеуджен Э.А., Адыгейский государственный университет.

Данная лекция носит характер вводной и посвящена общим вопросам историографии. Историография как самостоятельная отрасль исторической науки занимает все более значимое место в системе исторического знания. Возрастание внимания к историографии объясняется общим «ускорением» развития исторической науки, интересом историков к теоретико-методологическим проблемам, объемом и разнообразием накопленных историографических источников.

В последние годы научная деятельность историков оказалась в эпицентре общественной жизни. О проблемах истории спорят профессиональные историки, писатели, публицисты, журналисты, представители самых различных профессий. Общественный интерес к истории сопровождается не только критикой историков, но и самой исторической науки (конкретных исторических трудов, учебников, сложившейся системы исторического образования).

Традиция чтения в университетах лекционных курсов по историографии уходит корнями в XIX в. В наши дни без этой дисциплины немыслимо специальное историческое образование. Конкретные историографические проблемы, вы уже имели возможность в этом убедиться, входят как важнейшая составная часть в лекционные курсы как по всеобщей, так и по отечественной истории. Именно, включение историографических сюжетов формирует представление о состоянии изучения конкретных вопросов, рассмотрению которых посвящена лекция. Сложилась традиция «предпосылать» историографические введения или главы историческим исследованиям, диссертационным и другим научным работам. Предлагаемый вашему вниманию обобщающий историографический курс призван дать целостное представление о характере, этапах и основных тенденциях развития исторического знания.

Термин «историография» состоит из двух греческих слов: «история», т.е. разведывание, исследование прошлого и «графо» — пишу. Понятие «историография» не однозначно. Историография имеет значение истории исторических знаний, исторической мысли, исторической науки в целом или в отдельной стране. Курс историографии, чтение которого мы начинаем, будет включать общие вопросы развития исторического знания, историю исторической науки в различные периоды (Древний Восток, античность, средневековье, новое и новейшее время) и основные процессы развития национальной историографии (Франция, Англия, Италия, Россия и т.п.).

Обращаю ваше внимание еще на одно обстоятельство. Термином «историография» часто обозначают историческую литературу по какому либо вопросу, проблеме, периоду. В этом смысле, принято говорить об историографии феодализма, историографии Великой Французской революции, историографии крестьянской реформы 1861 г. в России и т.п. Именно, подобные историографические обзоры, как уже отмечалось, включаются в конкретные темы лекции по историческим дисциплинам.

Термин «историография» употребляется и как синоним исторических произведений, исторической литературы вообще. Исходя из такого понимания, в прошлом веке авторов исторических произведений именовали историографами. При этом важно учитывать, что историография или создание письменных произведений по истории присущи далеко не всякому обществу. До появления письменности не существовала, конечно, и письменная история: события прошлого отражались только в устном народном творчестве — фольклоре.

Представление о предмете историографии складывалось постепенно, по мере развития теории и практики историографических исследований. Определить предмет историографии пытались все крупные историки, в том числе, и наши отечественные. Так, С.М. Соловьев считал возможным в историографических исследованиях ограничиться галереей «портретов» историков с анализом их трудов в хронологической последовательности. В. О. Ключевский и, особенно, А. С. Лаппо-Данилевский, сделали важный шаг в осознании этой проблемы, включив в предмет историографии процесс смены исторических концепций.

Вполне естественно, что в наши дни представление о предмете историографии заметно расширилось, теперь в это понятие включается целый ряд компонентов.

Во-первых, выяснение общественных условий развития исторической науки на разных этапах. Вполне понятно, что конкретная историческая среда, духовная, социально-экономическая, политическая жизнь общества, в значительной степени, определяют развитие исторического знания.

Во-вторых, изучение процесса накопления знания о человеческом обществе. Каждое новое поколение историков располагает материалами, накопившимися в ходе предшествующего развития исторической науки. Речь идет не только о фактах, но и определенных идеях и теориях, их связи с философскими и политическими взглядами, характерными для данной эпохи. В этой плоскости происходит пересечение предмета двух дисциплин -историографии и методологии истории. Важной задачей историографии является анализ теоретико-методологических принципов исторического познания, выяснение того, как развивались теории, с позиции которых изучался исторический процесс.

В-третьих, анализ круга и характера источников, привлеченных историком, конкретных методик их исследования, история введения в научный оборот раннее неизвестных источников и историографических памятников, развитие методов исторического исследования, совершенствование приемов анализа исторических источников. Как вы можете легко заметить, здесь соприкасаются также границы двух дисциплин — историографии и источниковедения. Но предметом историографии становится; не каждый исторический источник, а только тот, который изучен историком. Умение анализировать источники отражает профессиональный уровень историка и в целом развитие историографии.

В-четвертых, в предмет историографии входит изучение процесса формирования проблематики исторических исследований. Весьма важно уяснить, какие проблемы прошлого и, главное, почему, становились предметом исследования. Бесспорно, в немалой степени изучение тех или иных явлений прошлого диктуется наличием источников, но нельзя исключить и влияние на выбор проблематики общественно-политической жизни. Если в древности и средние века господствовала военная и церковно-государственная тематика, то в новое и новейшее время главной стала социально-экономическая проблематика, а действие исторических героев, которым посвящалось историческое повествование, сменилось описанием действий народных масс. Важно учитывать, что в целом для исторической науки характерно расширение проблематики. В наши дни это происходит еще и за счет появления новых для исторического знания направлений на «стыке» различных наук — историческая социология, историческая психология, историческая география, историческая демография и т.п.

В-пятых, предметом изучения являются «организационные условия», в которых происходит развитие исторического знания. Речь прежде всего идет о существовавших в тот или иной период научных учреждениях, эволюции их структуры, историческом образовании, исторической периодике, исторических библиотеках, состоянии архивов. При этом из вида нельзя упускать вопросы, связанные с подготовкой кадров исторической науки, их квалификации, распределения по отраслям исторического знания.

Историография неразрывно связана с библиографией. Приступая к научному исследованию, историк, впрочем как и любой другой специалист, должен сформировать библиографическое представление об избранной проблеме, четко представить, что удалось сделать в данной области его предшественникам. Без библиографического знакомства с темой можно бесцельно потратить годы труда на «открытие» давно известных истин.

Изучая историю вопроса, историк одновременно постигает его теорию, методологию, методику и технику исследования, определяет достигнутый уровень объекта изучения и, в посильной для себя степени, стремится поднять его выше или рассмотреть с другой, еще не изученной стороны. Если говорить об этом в обобщенном виде, то историография представляет собой «память истории». Историография «помнит» не только историю развития собственно исторической науки. Она имеет прямое отношение к становлению таких самостоятельных исторических дисциплин, как археология, этнология, хронология, нумизматика, топонимика, геральдика.

Вне всякого сомнения, рассмотреть все эти вопросы широко и системно в рамках одного учебного курса весьма сложно. Поэтому отдельные вопросы в лекциях будут носить постановочный, несколько фрагментарный характер. По этой же причине придется ограничить «географию» лекций в основном Европой, учитывая, что именно здесь складывались и развивались основные течения и школы, определившие в целом историографический процесс. Основное внимание в лекциях сосредоточено на этапах развития исторического знания, отражающих его поступательное движение.

Изучая исторические труды, сочинения историков прошлого и настоящего, мы не пассивно воспринимаем знания своих предшественников, а учимся у них профессионализму, проходим как бы своеобразный исторический «мастер-класс». Историография показывает, как изменялись из века в век тематика, методы и техника исследования, каким образом от этапа к этапу историки, используя накопленный опыт, совершенствовали пути исследования прошлого. Историография прошла длинную, далеко не всегда прямую дорогу от истоков возникновения научного метода в древности, через схоластику средних веков, пока новое время не прорвало плотину и не сформировала те методы работы, которые, по существу, лежат в основе исследований современных историков.

Исходным материалом для историографического исследования является историографический факт. Под историографическим фактом А.М. Сахаров понимал научное знание, добытое исследователем, в результате определенных научных операций. Однако предложенное определение вызывает возражение как несколько общее. Чаще других в литературе используется определение, данное в статье А.И. Зевелева и В.П. Наумова: «Историографическим фактом является факт исторической науки, несущий информацию об исторических знаниях, используемых для выявления закономерностей развития истории исторической науки». Это определение выглядит достаточно емким и, в большей степени, отражает содержание предмета историографии.

По образному выражению М.В. Нечкиной, историографический факт неисчерпаем, как атом, ибо он имеет бесконечное количество качеств, свойств, сторон, взаимоотношений. Историографический факт базируется на историческом факте, при этом важно учитывать, что исторический факт более широкое понятие, в то время как историографический факт составляет лишь часть этого общего понятия, т.е. понятие более узкое.

Чем же отличаются исторический и историографический факты? Исторический факт существует объективно, независимо от того, познан он или не познан. Историографический же факт субъективен, является продуктом творчества субъекта, т.е. историка. Существо историографического факта в его истолковании, интерпретации. Важно понять, что факты остаются, даже если имеющиеся о них представления оказываются ложными. Понят факт или нет, верно он объяснен или его интерпретация ошибочна — все это не меняет положение дела. Сам факт объективно существует вне сознания историографа, независимо от его интерпретации, исследовательских подходов и оценок.

Историографический факт содержит информацию о развитии науки, ее деятелях, учреждениях и организационных формах. Являясь источником информации, он имеет признаки, указывающие на его характер, объем, глубину и степень достоверности. Историографические факты имеют свою градацию. К основному, важнейшему факту истории науки М.В. Нечкина относила труды ученого, в которые выливается его исследовательский процесс и взаимодействие, взаимозависимость результатов этих трудов. К историографическому факту относятся разнообразные материалы дискуссий, конференций, симпозиумов и т.п.

В задачу историографа входит отбор фактов, определение их глубины и объема научной информации, ее истинности и значимости. Важно учитывать и время возникновения конкретного историографического факта: «сотворен» ли он современником анализируемых событий или автор описывает их с исторической дистанции, с ретроспективной позиции. В настоящее время многие важные методологические аспекты, связанные с анализом и оценкой историографических фактов, стали предметом научных обсуждений. При всей их дискуссионности бесспорным остается утверждение, что историографический факт многослоен, неисчерпаем по объему информации и способен играть решающую роль в развитии исторического знания.

Не менее важно освоить и такое понятие как историографический источник. К этому вопросу обращались многие историки. Если попытаться сблизить их позиции, то можно остановиться на определении, что историографическим источником следует признать всякий источник, содержащий данные по истории исторической науки. Правда, такое несколько упрощенное определение вызывает серьезные возражения. Так, Е.Н. Городецкий считает, что «определение историографического источника нуждается в большей масштабности», оно должно включать «… материалы, которые важны и необходимы для понимания процесса развития исторической науки». В этом замечании речь, в конечном счете, идет об информации о процессах, протекающих в исторической науке. Важно обратить внимание на то обстоятельство, что в круг историографических источников включаются и такие, которые не несут прямой «историографической нагрузки», а в большей степени связаны с условиями функционирования исторической науки.

Историографический факт по своей функциональной нагрузке шире, чем историографический источник. Не каждый историографический факт «материализуется» в источник, доступный для широкого изучения (например, материалы лаборатории историка, рукописи книг и диссертаций, неизданные стенограммы дискуссий и научных конференций).

Известные исследователю историографические факты нередко становятся предпосылкой для поиска новых, неизвестных или мало известных историографических источников. Так, в своем сочинении о писателях русской истории С.М. Соловьев приводит случай, связанный с обнаружением в Румянцевском музее древнего списка «Ядро Российской истории», подписанного буквами «А.М.». В результате достаточно сложных «разысканий» оказалось возможным установить, что имя сочинителя было А. Манкиев. Соловьеву удалось не только выявить историографический факт написания данной работы конкретным автором, но и, сравнивая ее с предшествующими сочинениями, сделать заключение, что «мы не усумнимся дать ему почетное место в нашей исторической литературе», т.е. превратить данное неизвестное сочинение в историографический источник.

Историографические источники принято классифицировать по видам, происхождению и авторству. Одним из самых многочисленных историографических источников считаются труды историков. В тоже время, труды являются и главными историографическими фактами. Историографа интересует авторство, история написания работы, ее проблематика, структура, источниковая основа, методы и методики обработки выявленного материала, место данной работы в историографическом потоке, степень ее влияния на развитие исторического знания.

Важно учитывать и то, что исторические труды связаны с определенными условиями, профессиональными правилами работы. К важнейшим требованиям можно отнести: непротиворечивость документальных данных; способность «вживания» в материал; необходимость, «вписания» проблемы в некий комплекс конкретного, осязаемого, видимого; непринужденность изложения, которая как бы гарантирует то, что автор владеет предметом исследования.

Историография занимается изучением не только работ, но и творческого пути историка, его лаборатории. Поэтому наряду с научными трудами в поле внимания историографов попадают подготовительные материалы, черновики неопубликованных рукописей, дневники, мемуары, автобиографии, анкеты, письма и многое другое. Известно, что при работе с источниками личного происхождения требуется высокий уровень критического анализа. Не следует забывать, что в подобного рода источниках, зачастую встречается необъективное отношение историков к представителям других школ и направлений. В связи с этим весьма важно выяснить побудительные мотивы оценок, вскрыть элементы субъективизма и тенденциозности.

К историографическим источникам относятся диссертационные работы, тексты лекций, учебные программы, методические указания по курсам историографии. Они позволяют исследовать деятельность научных центров, процесс становления историографии как научной дисциплины, подготовку специалистов этой сферы исторического знания. Для историографии имеют значение материалы конференций, симпозиумов и других научных сообщений по проблемам развития исторической науки. Конечно, предложенная вам классификация включает лишь наиболее значимые группы историографических источников.

По мере развития историографии круг источников все более расширяется. Особую значимость приобретает проблема массовых историографических источников. В первую очередь, речь идет о статистических материалах, отражающих развитие исторической науки: количество выпускников исторических факультетов, защищенных диссертаций, опубликованных монографий и статей, периодичности издаваемых специальных журналов. Все эти источники отличаются по уровню информации, требуют специального подхода, учета цели и направленности проводимых историографических исследований.

Историография, как уже подчеркивалось, органично связана с методологией истории. Изучая этапы развития историографии, мы сможем убедиться в том, как шаг за шагом, накапливая одну идею за другой, развивалась историческая теория. Общенаучное развитие, накопление исторических источников и даже политические интересы заставляли историков менять свои гипотезы и построения, переключать внимание то на одну, то на другую сторону исследования прошлого. И тем не менее, в историографии неизменными оставались общие методологические принципы — историзма и объективности.

В историографии принцип историзма включает конкретные требования. События и явления в исторической науке рассматриваются на основе соблюдения временной последовательности, преемственности смены периодов и этапов ее развития. Каждый историографический факт анализируется в процессе возникновения, становления и развития. Исследование событий исторической науки осуществляется в тесной связи с конкретными историческими условиями их появления.

Не менее важен принцип объективности. Его применение в историографии предполагает свободу историка от «социального заказа», ангажированности, непредвзятый анализ имеющейся исторической литературы, «вписание» историографических источников в конкретное историческое время, отказ от роли «судьи» своих предшественников, учет национальной историографической традиции.

Одной из важнейших задач методологии истории является выявление природы, назначения и специфики методов историографии. В настоящее время в историографии применяется система методов, включающая методы общие для всех общественных наук, применяемые с учетом своеобразия и задач историографии; специфические, свойственные именно историографическому познанию; заимствованные из других, и прежде всего, смежных наук. Применение оптимальных методов зависит от уровня развития науки, квалификации исследователя, его социальной позиции, научных традиций.

Первое место, среди других, занимает сравнительно-исторический метод, позволяющий проводить исторические сравнения, сопоставления, устанавливать параллели. В историографии применение этого метода дает возможность изучить историографические факты как в тесной связи с исторической обстановкой, в которой они возникли и действуют, так и в качественном изменении на различных этапах развития. Следует заметить, что использование этого метода возможно лишь тогда, когда уже накоплено определенное количество знаний. Данный метод применяли и применяют практически все историки.

Сравнительно-исторический метод не исключает, а наоборот, предполагает применение в историографии метода конкретного анализа. Этот метод ориентирован на исследование отдельных историографических явлений и ситуаций с учетом условий их возникновения и взаимовлияния, «взаимопересечений» теоретического и фактического материала.

В своем исследовательском арсенале историография имеет и метод логического анализа. В этом методе заложены большие возможности. В частности, он позволяет раскрыть своеобразие, специфические особенности историографического факта, его многослойную структуру, соотношение с другими историографическими явлениями, возможности его дальнейшего развития. Логический анализ в историографии можно вести на нескольких уровнях: на первом из них анализируются единичные явления и события в исторической науке; на следующем, втором уровне, анализ охватывает развитие исторической науки в пределах определенного периода или этапа; на третьем уровне происходит переход от анализа к синтезу, к теоретическому обобщению накопленного опыта развития исторического знания.

В историографии действует и хронологический метод. Он способствует изучению историографических фактов с позиций взаимосвязанного процесса, в котором отдельные этапы и периоды сравниваются с целью вскрыть объективные закономерности накопления и углубления историографических знаний. Хронологический метод изложения порой оказывается неприемлемым для аналитического изучения историографического процесса. В связи с этим историографы часто применяют проблемно-хронологический метод. Этот метод предполагает «расчленение» более или менее широкой темы на ряд узких проблем, каждая из которых рассматривается в хронологической последовательности.

Все большую методологическую значимость приобретает применение метода периодизации исторического процесса. Именно на этом методе основано выделение цивилизаций, формаций, эпох, периодов, этапов, отличающихся друг от друга уровнем общественного развития. В историографии этот метод имеет специфику — указанные «членения» проводятся для того, чтобы обнаружить определяющие направления развития научной мысли на каждом конкретном отрезке «историографического времени», выявить новые явления внутри действующих и выступающих им на смену историографических пластов.

Для историографии определенное значение имеет ретроспективный (возвратный) метод. Его суть заключается в изучении процесса движения мысли исследователя от современности к прошлому: изучение элементов старого, сохранившегося в наши дни, и реконструкция на их основе имевших место в истории событий и явлений. Ретроспекция в историографии позволяет использовать современные знания для изучения их состояния в прошлом. Однако использование в историографии ретроспективного анализа вовсе не означает переноса на прошлое оценок современного этапа развития науки, предъявление к работам прошлого времени требований, которые не могли быть выполнены ни по объективным, ни по субъективным причинам. О значении тех или иных работ для развития научной мысли можно судить, главным образом, исходя из времени их создания, состояния науки, их влияния на дальнейший прогресс. Важно помнить, что каждый научный труд принадлежит своей эпохе и отражает ее сильные и слабые стороны.

В историографии полезно применение метода актуализации, что на деле означает определение ценности научных знаний для нынешнего, а также будущего времени. Метод актуализации позволяет строить научные прогнозы будущего развития исторической науки на основе выявления ее ведущих тенденций. Он имеет прагматическое значение, предоставляя возможность разработать практические рекомендации для дальнейшей деятельности историографов на основе «уроков истории».

В историографии применяется и системный подход. На его основе удается выявить на общем фоне развития историографии состояние изученности отдельных или нескольких специальных тем и проблем, обнаружить ведущие элементы их взаимосвязанности. Кроме того, структура более развитых историографических знаний опосредовано способствует более глубокому осмыслению ее первоначальных этапов. Наконец, это последнее, но наиболее важное — история исторической науки рассматривается как целостная система со всеми ее составляющими и взаимодействующими элементами: с творчеством историка, с деятельностью научных и учебных центров, с публикацией трудов.

Историография, как уже отмечалось, пользуется методами заимствованными из других наук, прежде всего смежных: социологии, психологии. В то же время используются методы математики и естественных наук. Так, в историографии применяются статистические методы при использовании материалов книжной и журнальной летописи и других каталожных изданий. Рассмотренные нами методы не исчерпывают все научные приемы познания, применяемые в историографии. Это лишь основные, составляющие фундамент исторического творчества.

В распоряжении историков имеется инструментарий, который является классическим или во всяком случае считается таким. Это не только различные методы исследования, но и набор понятий, разные техники добывания материала и методики его обработки. Есть и другой, не менее важный, но реже обсуждаемый вопрос. Это форма аргументации, манера высказываться, использовать цитаты, применять метафоры — словом, речь идет о способах писать историю. Именно здесь сосредоточен широкий спектр проблем, возникающих в деятельности историка. Исторические результаты могут быть получены путем компьютерного анализа, принимать форму таблицы, схемы, ряда сухих положений или образного литературного рассказа. Долгое время присущая историку манера письма непроизвольно мыслилась как отчет о научной работе. При этом не учитывалось, что тема, исследуемый материал, способны оказывать влияние на манеру описания, вводят как бы свою форму изложения.

Проблема связи содержания исторического исследования и его формы имеет особое значение для современной российской исторической науки, пытающейся избавиться от трафаретных штампов и шаблонов официальной советской историографии. Исторические сочинения могут быть литературными или скучными, но вопрос, прежде всего, в другом — насколько они точны в объяснении того, о чем написаны. Конечно, было бы неверным отрицать важное значение формы изложения. Сейчас мы все хорошо это понимаем. Выдающиеся историки прошлого оставили нам блестящие образцы исторической прозы. Так, характеристики исторических деятелей данные В. О. Ключевским, стали классическими образцами.

Важно отметить и еще одно обстоятельство, определяющее современную историографическую ситуацию — речь идет о кризисе исторической науки. В современных условиях есть две, прямо противоположные группы историков, говорящих о кризисе. Прежде всего, это те, кто не приемлет происходящих в историческом знании изменений. Для них все происходящее означает кризис, упадок, разрушение. Они утверждают, что историческая наука, лишенная марксисткой методологии, перестает быть наукой, и спешно стремятся заменить теорию формаций на теорию цивилизаций, рассматривая теорию цивилизаций как «новый», «единственный и верный критерий» исторического прогресса. Для сторонников такого «понимания» кризиса главным является ностальгия по прошлой методологии, по прежним оценкам и представлениям.

Понятие кризиса разделяют и сторонники прямо противоположных взглядов. Они утверждают, что пересмотр прежних представлений и методологии остановился на полдороге, что необходимо полностью отказаться от всех старых оценок, т.е. речь идет о тотальной ломке «до основания», а затем… «создание новой исторической науки».

Прежде всего ответим на вопрос — переживает ли современная историческая наука кризис? Думаю, что кризисные явления присущи не только нашей отечественной науки, но и мировой. К наиболее общим признакам кризиса можно отнести кризисные явления в культуре, падение авторитета общественных наук, утрату оптимистического настроя исторической науки XIX в., ориентацию не на развитие, а на «ломку» традиций.

При всей сложности кризисных явлений они отнюдь не носят катастрофического характера. Обращаю ваше внимание на то обстоятельство, что ощущение кризиса возникло не впервые и проистекает из сути исторической науки. В 1921 г. в Москве была издана книга известного российского историка Роберта Виппера под названием «Кризис исторической науки». «Наши суждения о прошлом, наши исторические мнения, — писал Виппер, — приходится все время пересматривать, подвергать критике и сомнению, заменять одни положения другими, иногда обратными». По-видимому, Виппер был прав — периодические кризисы есть нормальное состояние науки: наука, которая не ощущает кризиса, не испытывает потребности в обновлении, неизбежно приходит в состоянии стагнации (застоя).

Естественно, что в кризисные периоды возрастает научная актуальность историографии. В современной исторической науке все более остро ощущается настоятельная потребность освоения достижений смежных дисциплин, новой ориентации исторического знания. Для истории это и социология, и историческая антропология, и историческая психология, и история ментальностей. Историками все более четко осознается важность полидисциплинарного подхода к изучению исторического прошлого, что неизбежно приводит к расширению границ традиционных для историографии социальных, экономических, политических подходов. Более того, резко меняющиеся методологические ориентиры влекут за собой складывание новой научной проблематики, связанной с уровнем духовности, нравственности, морали, культуры быта. Теперь историки задают вопросы «почему развитие пошло так, а не иначе, и каковы его последствия», а не как прежде — «что» и «как».

С древнейших времен историков занимала проблема социальной функции исторического знания, его действенности. Вновь и вновь перед историками возникал вопрос — «Какое влияние на общество может оказать опыт истории?». Отвечая на этот непростой вопрос, В.О. Ключевский писал: «…история учит даже тех, кто у нее не учится; она их проучивает за невежество и пренебрежение».

В наши дни историографы стремятся решить важнейшие методологические задачи: установление преемственности в развитии исторической мысли; определение критериев выделения главных историографических фактов; обнаружение соотношения историографического факта и источника; констатация объективного вклада историков, их трудов в становление и развитие исторической науки; выявление критериев периодизации развития исторического знания. Учитывая, что вам предстоит изучать методологию истории, наиболее общие теоретические вопросы, вы будете иметь еще возможность более углубленно и системно рассмотреть.

1. Сахаров А.М. О некоторых вопросах историографии историографических исследований // Вестник Московского университета. Серия истории. 1973. №6.

2. Вопросы истории. 1980. №5.

3. Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987.

4. Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калинин, 1980.

5. Соловьев С.М. Соч. В 18 кн. Кн. XVI.M., 1995. С. 199.

6. Независимая газета — сценарий. 1998. №11.

7. Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968.

www.ronl.ru

Реферат Историография

Реферат на тему:

План:

Введение
• 1 История исторической науки
  • 1.1 Древнегреческая историография
  • 1.2 Древнейшая китайская историография
  • 1.3 Древнеримская историография
• 2 Христианская историография
  • 2.1 Византийская историография
  • 2.2 Армянская историография
ПримечанияЛитература

Введение

Геродот

Историогра́фия — в узком смысле слова это совокупность исследований в области истории, посвящённых определённой теме или исторической эпохе (например, историография эпохи Крестовых походов), или совокупность исторических работ, обладающих внутренним единством в идеологическом, языковом или национальном отношении (например, марксистская, англоязычная или французская историография).

В более широком смысле слова историография — это вспомогательная историческая дисциплина, изучающая историю исторической науки. Историография проверяет, насколько верно применяется научный метод при написании исторической работы, акцентируя внимание на авторе, его источниках, отделении фактов от интерпретации, а также на стилистике, авторских пристрастиях и на том, для какой аудитории написана им данная работа в области истории.

Историография начинается в Греции с Гекатея и Геродота. Геродот объясняет, почему он взял на себя труд написать свою Историю: чтобы память о подвигах людей не потерялась в глубине веков. Он хотел сохранить память о деяниях, совершенных греками и варварами. Мотивы творчества других историков античности будут иными. Фукидид, например, стремился показать вечную борьбу за власть, по его мнению, являющуюся характерной чертой человеческой натуры; Полибий утверждал, что вся история мира имеет конечной и высшей точкой своего развития Римскую империю, он писал свои книги, считая что опыт, добытый при изучении истории, является лучшим руководителем в жизни; Тит Ливий искал в истории «модели для нас и нашей страны».

С XIX века историография начинает играть очень важную роль. Западная культура прилагает большие усилия по историографическому анамнезу. Она старается обнаружить, «пробудить» и восстановить прошлое наиболее экзотических и наиболее отдаленных обществ, а также предысторию Ближнего Востока и культуру «диких» народов, находящихся на пороге исчезновения.

1. История исторической науки

1.1. Древнегреческая историография

Страница из «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида (копия, изготовленная в X веке)

Самая ранняя из дошедших до нас исторических работ появилась в Древней Греции. Это была «История» Геродота, который позже получил от Цицерона прозвище «отца истории». Геродот только излагал известные ему исторические события, не ставя перед собой задачу установления достоверности изложенных рассказов.

После Геродота по заданному им образцу работало множество историков, которые, как например, Дионисий Галикарнасский, в основном, описывали историю своего города, используя для этого городской архив. Некоторые авторы стоят особняком, например, Гиппий Элидский, составивший список олимпийских игр, и давший тем самым последующим поколениям единую хронологическую основу для датировки описанных событий. Кроме того, некоторые авторы, как Гелланик, сводили исторические труды отдельных авторов в общие исторические хроники, благодаря чему мы получили информацию о содержании многих ныне утраченных античных рукописей. Фукидид, описывая Пелопоннесскую войну, практически не ссылался на волю богов, производя все причины событий из деяний людей, чем стал образцом для последующих историков, придерживающихся рационалистических позиций. Ксенофонт впервые начал писать автобиографию и исследовал не только события, но и характеры людей.

Первая страница Ши-цзи

Древнегреческий образец был впоследствии воспринят другими народами. Например, Полибий пытался сблизить греческий и римский взгляды на историю. Берос написал на греческом «Историю Вавилонии», а Евсевий Кесарийский стал первым христианским историком.

1.2. Древнейшая китайская историография

Древнейшими текстами по истории Китая являются книги Шу-Цзин, Чуньцю и Цзо-чжуань. Автором первых двух книг считается Конфуций, а последняя является их комментарием. Первый профессиональный историк Китая, отделивший собственно историю от конфуцианской философии, — Сыма Цянь, автор «Исторических записок» (Ши-цзи). Его сочинение содержит множество биографий как членов императорской династии, так и простых людей.

1.3. Древнеримская историография

Римляне первыми среди европейских народов начали писать историю по греческому образцу не на греческом, а на родном языке, латыни. Катон Старший был одним из основателей этой традиции, подхваченной затем Цицероном и Юлием Цезарем. Среди античных авторов Страбон выделялся соединением истории и географии, Тит Ливий — попыткой из предположения о возможности завоевания Рима Александром Македонским создать «альтернативную историю»[1], Плутарх и Светоний — биографическими сочинениями, Тацит — описанием варварских народов, изображая германцев как благородных дикарей.

2. Христианская историография

Беда Достопочтенный, Церковная история народа англов

Повышение статуса христианской церкви в Римской империи, начиная с правления Константина I, привело к отделению нарождавшейся новой христианской историографии от древней античной. Если древние авторы предпочитали записывать устные рассказы об исторических событиях, христианские авторы прежде всего опирались на письменные источники, начиная, разумеется, с Библии. В центре их повествования находились не войны и биографии политиков, а религиозное развитие общества. Первым христианским историком был Евсевий Кесарийский[2]. Христиане видели историю как результат осуществления божественного плана, в котором общество развивается линейно, а не циклически, как это свойственно, например, взглядам китайских историков. Поэтому в своё повествование они обычно включали краткое описание важнейших событий прошлого, после чего переходили к собственно описываемой эпохе[3].

В Средние века летописание стало популярным занятием монахов и священников. Они писали также об истории Иисуса Христа, церкви и её покровителей, династические истории местных правителей. Как исторический жанр летопись была особенно популярна в раннем Средневековье[4]. Примерами таких летописей являются «История франков» Григория Турского, «Англосаксонские хроники» и «Повесть временных лет».

Традиция написания истории развивалась далее в эпоху Возрождения и претерпела серьёзные изменения в эпоху Просвещения, когда историческая наука приняла в целом современный облик.

2.1. Византийская историография

2.2. Армянская историография

Страница рукописи «История Армении» Мовсеса Хоренаци (V век) IX—X веков

Армянская историография возникла и развивалась с V века н. э., после создания Месропом Маштоцем армянского алфавита. Крупнейшие армянские историографы раннего Средневековья (V—X вв.) — Мовсес Хоренаци, Лазар Парпеци, Фавст Бузанд, Егише, Себеос и другие. Труды этих авторов содержат важные сведения как истории Армении, так и соседних государств и регионов. Новое возрождение армянской историографии охватывает период X—XIII веков, когда были созданы значительные труды Ованеса Драсханакертци, Степаноса Таронаци, Киракоса Гандзакеци, Вардана Аревелци и других.

Примечания

1. Livy’s History of Rome: Book 9 - mcadams.posc.mu.edu/txt/ah/Livy/Livy09.html
2. Historiography - www.cuw.edu/Academics/programs/history/historiography.html, Concordia University Wisconsin, retrieved on 02 November 2007
3. Warren, John (1998). The past and its presenters: an introduction to issues in historiography, Hodder & Stoughton, ISBN 0-340-67934-4, p. 67-68.
4. Warren, John (1998). The past and its presenters: an introduction to issues in historiography, Hodder & Stoughton, ISBN 0-340-67934-4, p. 78-79.

Литература

• И. Савельева, А. Полетаев. О пользе и вреде презентизма в историографии - ec-dejavu.ru/p/Presentism.html // «Цепь времен»: Проблемы исторического сознания. М.: ИВИ РАН, 2005, с. 63-88
• Блок М. Апология истории. - www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Blok_M/index.php
• Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры. — М.: Канон, 2009.
• Историография античной истории (под ред. В. И. Кузищина). М., 1980. - sno.pro1.ru/lib/kuzII/index.htm
• Тюленев В.М. 2004: Возникновение и развитие латинской христианской историографии в IV — начале V в. - elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/1534: Авт. дисс… д.и.н. СПб.
• Иконников В.С. Опыт русской историографии: В 2 т. — Киев: Тип. Императорского Университета св. Владимира, 1891-1908. - runivers.ru/lib/book4748/ на сайте Руниверс

www.wreferat.baza-referat.ru

Реферат - Современные представления о предмете историографии отечественной истории, ее задачах

.

Быкова А.Г., Рыженко В.Г.

Термин историография неоднозначен как в предшествующей, так и в современной научной традиции. Само понятие происходит от греческих слов istoria — расследование и grajw — пишу, в точном переводе — описание расследования. Долгое время историографом называли историка, занимающегося историописанием. Так, первым историографом в России в 1747 году стал Г.-Ф. Миллер, затем — князь М.М. Щербатов. Именным указом Александра I это звание было даровано в 1803 г. Н.М. Карамзину. В XIX веке многие выдающиеся русские историки стремились к получению почетного титула историографа.

В современной литературе часто под историографией понимают:

либо историческую науку вообще, если говорят, например, о тенденциях современной историографии;

либо круг литературы по определенной теме (или иначе — история вопроса). Например, историография гражданской войны, историография Первой русской революции, историография Великой Отечественной войны и т.д.

Однако, в середине ХХ века окончательно оформилось и сложилось новое науковедческое наполнение этого термина: историография — это история исторической науки.

И соответственно, предмет курса отечественной историографии — история отечественной исторической науки. Объектом изучения выступает историческое знание, преломленное в историческом (историографическом) источнике, и выраженное, как правило, в виде исследовательской концепции.

В современном сообществе историографов наблюдается тенденция понимания предмета историографии в более широком, междисциплинарном поле. Историография как наука осмысливается на стыке науковедения, истории культуры, социальной истории. В связи с этим, обращается внимание не только на производство научного знания, но и на потребление и распространение его. Современные исследователи все чаще обращаются к таким категориям как историографический быт, культурное гнездо, социокультурная традиция, интеллектуальный ландшафт, интеллектуальный дискурс и др. При этом историографа интересует не только та или иная историческая концепция на выходе, но и индивидуально-личностная ее компонента, процесс ее создания, распространения, влияния и судьбы.

В науковедческой мысли на протяжении последних десятилетий уделялось большое внимание не столько готовому знанию, сколько способам его получения, что объективно стимулировало интерес к изучению активной творческой личности, личностному миру научных сообществ и нормативных регулирующих ценностей внутри них.

Однако науковедческие наработки 1960-70 гг. с трудом проникают в практику историографического анализа.

Традиционное невнимание историков к науковедению связано как с судьбами мировой культуры в ХХ веке, особенностями бытования науки в русской культурной среде, а также с реальными трудностями практического описания интеллектуальных процессов в стадии зарождения, а затем кристаллизации и манифестации позиций.

Если говорить о влиянии мировых культурных процессов, то, как известно, в ХХ веке судьбы мировой культуры переживают смену ведущих типов (переход от традиционных к индустриальным), и как следствие обозначенных процессов — господство массовой культуры с новыми ценностными ориентациями в науке на утилитаризм. Многие выдающиеся мыслители нашего века с тревогой констатировали разрушение храма чистой науки. Среди них Хосе Ортега-и-Гассет. Невнимание к науке, по мысли ученого, проявляется ярче всего среди самих практиков науки — врачей, инженеров, педагогов, которые большей частью относятся к своей профессии, как к автомобилю или аспирину, не ощущая никакой внутренней связи с судьбами науки и цивилизации. Еще одной причиной был стереотип рассмотрения науковедческой мысли исключительно на примерах точных и естественных наук, что привело к игнорированию историко-научных поисков историков рубежа XIX-XX вв.

И, наконец, гипертрофированная социализация науки, столь характерная для советского периода истории, своим следствием имела формирование определенного образа науки (науки пролетарской) и даже типа ученого историка, строго ориентированного на определенный социальный заказ, в котором практически была исключена методологическая деятельность, а рефлексия о науке подменялась верою в марксизм. По выражению П.Н.Милюкова, большевикам нужны были не ученые, а ремесленники. Во многом именно поэтому в практику советского исторического образования науковедческая мысль XIX- XX вв. почти не проникала, разве что в высшей школе в курсах исторического материализма наука рассматривалась как непосредственная производительная сила, а в курсах по историографии с конца 1960-ых гг. все настойчивее проводилась мысль о видении этой дисциплины как науковедческой.

Сегодня мы пришли к пониманию того, что историография как история исторической науки, безусловно, является частью интеллектуальной истории, которая демонстрирует в ретроспективе сложный, противоречивый, часто прерываемый процесс познания национальной истории.

Важнейшими задачами историографии как научно-образовательной дисциплины являются:

усвоение закономерностей развития исторической науки через изучение творчества ее конкретных служителей;

обучение принципам историографического анализа и умению ориентироваться в различных направлениях исторической мысли;

формирование бережного отношения к традиции, личности ученого-историка, принципов научной этики.

При этом, обращение к опыту прошлого, с одной стороны предостерегает от открытия велосипеда и сохраняет традицию историописания, с другой — помогает аккумулировать новые, зарождающиеся идеи для построения новой картины мира, ибо социокультурная традиция одновременно выполняет несколько функций: сохраняет, транслирует старое знание и формирует новое.

Чтобы понять закономерности развития исторической науки, важно обратимся к комплексу факторов, как внутреннего, так и внешнего свойства по отношению к исторической науке.

До самого последнего времени историография изучалась с помощью определенного набора подвижных оппозиций: материализм-идеализм, объективизм-субъективизм, генерализация-индивидуализация истории, марксистская- буржуазная наука и т.д. Правила, задаваемые этой парадигмой, по замечанию Г.И. Зверевой позволяли определять историю исторического знания как историю мысли в пределах высокой культуры, соотносимую с определенным историческим временем, культурно-историческим пространством, и в конечном счете — социально-исторической реальностью.

Постепенно складывался традиционный историографический канон, согласно которому исследователь выделял из текстов источников объективные сведения о возникновении и развитии теорий, методов, концепций, определял мировоззрение историка, причастность его к направлению или школе и значение концепции в истории науки и в истории общественно-политической жизни. И таким образом историк встраивался в сложившуюся историографическую культурную норму. В настоящее время культурная практика по-прежнему существует, хотя и переосмысливается по ряду позиций.

Историю пишет историк, — как он дышит, так и пишет. Поэтому, очень важно, выяснение личности автора, особенности его натуры, особенностей школы из которой он вырос, и ценностей века, в котором он живет. Этот личностный фактор не должен являться лишь контекстом исторической науки. Подлинной трагедией для истории исторической науки А.Н. Сахаров считает глубокий разрыв между реальной личностью историка, его судьбой, его научным поиском. Озарениями, творческими муками, успехами и ошибками и его оценкой с точки зрения запросов дня.

Общественно-политические воззрения историков, особенности их натуры, оказывают воздействие на историческое письмо и в плане жанра, стиля и в плане социальной нагруженности концепции. И общая направленность научных усилий историографа заключается в том, чтобы выяснить степень и своеобразие взаимовлияния этих факторов иих сплав в исторических взглядах историков.

Безусловно, что в иерархии факторов, влияющих на своеобразие историко-научной деятельности, большое значение имеют психологические черты, особенности личности историка.

Так, к примеру, особенности исторического письма А.С. Лаппо-Данилевского (многочисленные ссылки — произведение в произведении, кружево мысли, бесконечное уточнение терминологического аппарата, историко-методологическая компонента даже в локальном историческом исследовании, постоянная неудовлетворенность собой и данным этапом работы) можно понять обратившись к особенностям личности историка. Даже в любовном письме к своей будущей супруге, Е.Д. Бекарюковой он не столько обращается к ней, сколько выясняет особенности происхождения, феноменологию своего чувства любви.

Постоянный интерес к миру идеального, невероятная работоспособность, и вера в науку, преклонение перед истиной: Мне кажется, что я готов отдать все, чтобы на миг взглянуть прямо на солнце, чтобы увидеть истину способствуют складыванию неокантианских конструкций, что мы видим в его выдающемся труде Методология истории. Социальную действительность он пытается понять и объяснить исходя из своих философских убеждений (например, разрабатывая проект Государственной Думы об амнистии он рассматривает верховную волю русского народа как равнодействующую политическую силу страны, параллелограмм уже готовых сложившихся сил). Как видим, язык науки и язык жизни для историка слитны и неразличимы.

Важным представляется уяснение социально-политических воззрений историков. Обратим внимание на очень сложный механизм соотношения исторических и политических взглядов. Определенная классовая принадлежность историка вовсе не обозначает ее автоматического отражения в конкретно-исторических построениях. Так рафинированный аристократ А.И. Герцен, как мы знаем, конструировал революционно-демократическую концепцию русского исторического процесса, родовитый дворянин М.М. Щербатов, выступал с резкой критикой русских самодержцев, по-своему трактуя буржуазный принцип разделения властей, а выходец из крепостных крестьян М.Н. Погодин являлся автором охранительной концепции истории России.

В данном случае мы имеем дело не столько с пресловутым принципом партийности, который, кстати, не отрицаем, сколько с социальным заказом — важным фактором развития исторической науки. Социальный заказ это не обязательно дидактическая установка власти написать историю в определенном ключе, хотя примеров таких можно привести множество, но и определенный вызов, потребность времени, своеобразный ток идущий к историку от общества. Так известен интерес историков середины XIX в. к эпохе петровских преобразований, когда С.М. Соловьев создает Публичные Чтения о Петре Великом, а историков 80-90-х годов ХХ века — к эпохам реформ Петра I, Александра II, П.А. Столыпина. Более того, совпадения тенденций развития науки и научной политики власть предержащих, может выступать стимулом ее прогрессивного развития.

Но социальность науки несводима только к внешнему социальному заказу. Она включает и внутренние факторы самоорганизации науки, то что мы называем миром научных сообществ с определенными нормами и правилами игры.

Часто это последнее обстоятельство выступает тормозом в прохождении той или иной концепции, новой парадигмы в научную среду. То есть, судьба концепции, и даже судьба историка как исследователя, во многом, зависит от восприятия в научной среде — корпоративной профессорской культуре. На это обращал внимание В.И. Вернадский, который отмечал, что при всей значимости коллективной работы в науке, особенно на определенных ее этапах, вперед выступают отдельные личности, резко выделяющиеся из толпы или силой своего ума, или его ясностью, или широтой мысли, или энергией воли, интуицией, творчеством, пониманием окружающего. Очень часто их открытия и стремления не могут даже быть поняты современниками — так далеко вперед уходит мысль отдельных лиц среди коллективной работы общества.

В этом смысле невостребованность заложена в самой логике развития науки и поэтому понятие дискриминации (ограничения, запрещения, умалчивания) связано не столько с политикой власть предержащих, хотя и с ней безусловно, сколько с ученым сообществом в узком смысле, и с ценностными ориентирами общества по отношению к науке и ученому, в широком.

В теснейшей связи с социальными факторами развития науки и одновременно одним из них находятся факторы научно-организационные.

Важнейшим компонентом историографического анализа является учет философских взглядов историка и мировоззренческого контекста эпохи в целом, в том числе и состояния наук, смежных с историей (на определенном этапе — и наук естественного цикла). Философское воззрение во многом определяет и картину мира, задает определенную целостность, на основе которой конструируется исторический процесс, корректирует проблематику исторического исследования. Например, историки-славянофилы, опираясь на философию Шеллинга, рассматривали русскую историю как саморазвитие заданного имманентного духа. В связи с этим, актуальной проблематикой становятся история культуры, история русского народа, и специфические формы его общежития. В рамках романтической философии (по определению С.М. Соловьева — философии застоя), происходит демократизация проблематики. На смену истории венценосцев, самодержавия приходит история общины, история крестьянства, история быта (даже история кабаков и пития в России). На этот период приходится составление Толкового словаря В. Даля, сборников русских сказок И.П. Сахарова.

Если обратиться к иной философской доктрине, например к позитивизму, то можно заметить иные идеалы и ценности в научном сообществе, иную процедуру построения исторического материала, и иное видение исторического процесса. Научное противопоставляется метафизическому, ненаучному, исторический процесс рассматривается как эволюционный и прогрессивный, историческая жизнь — объемна и многофакторна, и в то же время фрагментарна, как в калейдоскопе; историческое исследование базируется на историческом источнике. Историческое знание уподобляется естественнонаучному знанию.

Историки мыслили исторический процесс как определенные четко очерченные эволюционные ряды твердого очертания, каковы — право, хозяйство, государственная и общественная организация, культура. У В.О. Ключевского это проявлялось в теории факторов, им были названы три основные силы исторического процесса — личность, общество, природа. Каждая из этих сил, — по В.О. Ключевскому, — вносит в состав общежития свой запас элементов и связей, в которых проявляется ее деятельность и которыми завязываются и держатся людские союзы. Элементы общежития, в свою очередь разделяются им на физиологические (пол, возраст, кровное родство), экономические (труд, капитал, кредит, юридические и политические (власть, закон, право, обязанности), духовные (религия, наука, искусство, нравственное чувство).

Механизм действия этих элементов представлялся В.О. Ключевскому в их различном сочетании. Но самыми мощными двигателями человеческого развития, по В.О. Ключевскому, являются умственный труд и нравственный подвиг. В рамках данной доктрины отчетливо прослеживается влияние других наук на историю, в частности — психологии, что нашло яркое отражение в построениях П.Н. Милюкова.

П.Н. Милюков полагал, что история подобна другим наукам и должна найти законы явлений и отыскать в этих явлениях известную правильность. Исторический процесс, по П.Н. Милюкову, как и у В.О. Ключевского, многофакторный, в нем он различает действие среды, экономики, личности и государства. Выделять какую-либо причину мы можем, — замечает П.Н. Милюков, — только для удобства исследования; в мире нет отдельно действующих причин, а есть только сложные равнодействующие, объяснение которых составляет последнюю задачу науки.

Формирование теоретических представлений П.Н. Милюкова совпало с успехами опытной психологии и с попытками сделать психологизм важнейшим принципом методологии гуманитарных наук (В. Дильтей). Этот методологический фон имел большое влияние на историка. Размышляя о сложности исторического процесса, он приходит к выводу, что историк должен остановиться в своем анализе лишь тогда, когда доберется до основной клеточки этого процесса — психологии человека.

Определяя философские позиции автора, нужно иметь в виду, сложный процесс становления и изменения мировоззрения. Историческая наука, рассматриваемая не только как социальный институт, но как определенный способ производства идей, как форма сознания, имеет некоторые имманентные, внутренние тенденции развития. Поэтому мы не так часто можем говорить о совпадении философского мировоззрения историка и его конкретной исследовательской практики.

Особенность исторической науки связана с ее тесной зависимостью от источника. В процессе развития исторической науки сложились некоторые правила, предполагающие, в качестве обязательной процедуры познания опору на источники. Поэтому при анализе развития исторической науки необходимо иметь в виду уровень накопленного исторического материала и сложившуюся технику его интерпретации — соотношение этих условий в авторской концепции. Это наиболее трудный аспект историографического анализа, поскольку требует от историографа знания наличного корпуса источников для данной эпохи и по определенной проблеме, а с другой стороны предполагает реконструкцию источниковой техники того или иного автора. Традиция исторического исследования такова, что сам автор-историк, в отличие от ученого-естественника не проговаривает свою технику исследования. Даже ученики В.О. Ключевского отмечали, что он не демонстрировал технику интерпретации исторических событий, а скорее, удивлял собственной интуицией и готовой конструкцией — образом эпохи. Реконструкция исторической концепции предполагает учет вышеперечисленных факторов. Под концепцией понимается система взглядов и оценок исторических явлений и процессов, выработанная исследователем или группой исследователей на основе изучения источников с определенных теоретических позиций.

Научная концепция является, с точки зрения большинства исследователей, главным фактором в истории науки. Так, с точки зрения Е.В. Гутновой, концепция присутствует во всяком историческом труде, хотя степень ее выражения может быть различной. Реконструкция концепции — процесс сложный, требующий своеобразного вживания в текст, признания чужой одушевленности, и, само собой подразумевает учет ее эволюции. Но этим не исчерпывается историографический анализ.

Необходимо определить значение концепции. Задача не из легких, поскольку значение мы определяем, по крайней мере, по двум параметрам — месту этой концепции в истории исторической науки, и ее влиянию на общественно-политическую практику или шире — социокультурные условия. Первое — требует соотношения выводов изучаемого автора, с предшествующей и современной ему историографической традицией. Второе — предполагает анализ трансляции исторической концепции, ее влияния на историческое сознание общества.

www.ronl.ru

Доклад - Историография - История

Долгое время реальная Южная Аравия оставалась практически неизвестной в Европе. Скудость сведений античных авторов об этом регионе, удаленность от Средиземноморья, тяжелый климат, трудное для навигации Красное море и пустынный ландшафт Аравийского полуострова обусловили то, что история государств этого региона практически была забыта.

В X в. йеменский ученый аль-Хамдани составил энциклопедию «аль-Икиль», один из томов которой был посвящен Южной Аравии. Его можно считать первым ученым, обратившимся к истории этого региона. Впоследствии европейские исследователи пользовались его книгой как путеводителем. Первым европейским путешественником, посетившим в 1500–1505 гг. нынешнее государство Йемен, был итальянский мореплаватель Л. ди Вартема.

В XVI в. Южная Аравия стала объектом борьбы Португалии и Османской империи. Португальский мореплаватель Васко да Гама в 1507 г. сумел на время занять остров Сокотра. Его попытки овладеть портом Аден – важнейшим при выходе из Красного моря в Аравийское – не увенчались успехом, и в 1538 г. Аден перешел под власть турецкого султана. Португальский священник Паэзпосетил в 1589–1594 гг. до н. э. Хадрамаут, описал богатство Мариба и даже провел некоторое время в неволе в Сане. Он был одним из первых, кто прославил Йемен как родину лучшего кофе.

В декабре 1762 – августе 1763 г. датский путешественник К. Нибур совершил несколько путешествий по Южной Аравии, положив начало ее научному изучению. Из шести человек, начавших путешествие вместе с ним, выжил и вернулся в Копенгаген только он один. Его книга «Описание Аравии» на протяжении целого столетия оставалась основной по истории и географии этого региона.

К. Нибур был первым европейцем, изучившим южноаравийские надписи культового и светского характера, но впервые скопировал их У. -Я. Зеетцен, в июле 1810 г. в Зафаре – древней столице Химйара. Интересно, что приблизительно в то же время, 12 мая 1810 г., Г. Салт обнаружил первую южноаравийскую надпись в Эфиопии. В течение 30 лет эти и последовавшие за ними находки волновали умы европейских филологов, пока в 1841 г. В. Гезениус в Галле и Э. Рёдигер в Гёттингене, опираясь на копии южноаравийского алфавита, оставленные в арабских средневековых рукописях, не расшифровали две трети знаков древнего южноаравийского алфавита. Лишь к концу XIX в. южноаравийский алфавит был расшифрован полностью.

6 мая 1834 г. английские морские офицеры во главе с Дж.-Р. Уэллстедом посетили главный порт древнего Хадрамаута – Кану. Знакомство с руинами Райбуна – крупнейшего земледельческого оазиса Хадрамаута – начинается с путешествия А. фон Вреде, отчет о котором был опубликован в 1870 г. Притоку европейцев в Южную Аравию способствовало и открытие в 1869 г. Суэцкого канала.

Систематическое изучение надписей – главного источника по истории древней Южной Аравии – началось в 1870 г. Французский исследователь Ж. Галеви был отправлен Французской академией надписей и изящной словесности в Йемен собирать материал для готовившегося «Корпуса древнеюжноаравийских надписей». В 1882–1892 гг. австрийский ученый Э. Глазер продолжил его работу. Он составил грамматику сабейского языка и подготовил собрание надписей.

Фактически в течение всего XX в. в Южной Аравии не было сделано выдающихся археологических открытий, таких как в Египте, Месопотамии, Иране, Индии, Китае. Первые археологические раскопки были проведены в 1928 г. немецким исследователем К. Ратйенсом, обнаружившим небольшое святилище аль-Хукка в 23 км к северо-западу от Саны. Наибольший вклад в изучение древней Южной Аравии в довоенный период внесли австрийский географ Х. фон Виссманн, англичане археолог Г. Катон-Томпсон и путешественник Дж. Филби.

Систематическое и масштабное археологическое, лингвистическое, этнографическое изучение древней Южной Аравии началось только в последней четверти XX в. В 1983 г. была создана Российско-Йеменская археологическая экспедиция, приоритетным направлением деятельности которой является изучение древней истории и языков Хадрамаута (порт Кана, земледельческий оазис Райбун) и острова Сокотра.

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Феодализм реферат
• 
  Бальзак реферат
• 
  Реферат отит
• 
  Пшеница реферат
• 
  Реферат ташкент
• 
  Реферат макеевка
• 
  Реферат маникюр
• 
  Реферат гипс
• 
  Чернышевский реферат
• 
  Реферат чернышевский
• 
  Тэс реферат