infopedia.su

Структурная антропология — реферат

Структурализм включает конкретно-научные  исследования главным образом в  области гуманитарного знания, появившиеся  с конца ХIХ — начала ХХ в., и  философские разработки во французской  мысли 50-х — 60-е гг., в основе которых лежит особый структурный подход к анализу символических (знаковых) объектов. Как и неорационализм, структурализм продолжает рационалистическую традицию французской философии. Однако в отличие от неорационализма струтурализм предполагает иное представление о рациональности знания — его предмета и метода. Он обращается к структурно-семиотическим моделям, позволяющим рационально описывать культурные феномены, имеющие знаковый характер и рассматриваемые как языки или тексты. Аналогии, проводимые между семиотическими моделями языка и понятием структуры в науках о природе, привели в свое время к распространению структуралистских идей за пределы гуманитарного знания и сближению на их основе естественных и гуманитарных наук.

Своеобразие структурализма заключается  в открытии нового типа рациональности, основанного на формальном анализе смыслопорождающих структур языка и отличного как от логико-математической рациональности, имеющей своим истоком греческое представление об очевидности мышления, так и от герменевтического анализа значения фактов исторической жизни.

К. Леви-Стросс, создатель структурной антропологии, использовал методы структурной  лингвистики в этнологии —  дисциплине, занимающейся, согласно его  определению, сравнением этнографических  описаний и выявляющей бессознательные  структуры, которые лежат в основе социальных установлений, верований или обычаев [3]. Философ по образованию, он занялся этнологией примитивных обществ, увидев в конкретно-научном структурном анализе перспективный путь решения проблем антропологии. «Я удалился от философии и пришел к этнологии, поскольку считал, что понять человека возможно, если только избегать ограничений интроспекции и тех, которые продиктованы рассмотрением единственного типа общества — нашего, или же беглым обозрением нескольких веков в истории западного мира» [4]. Главными источниками концепции Леви-Стросса были, помимо структурной лингвистики Пражского кружка (Н.С. Трубецкой, Р. Якобсон), французская социологическая шкода (Э. Дюркгейм, М. Мосс) и психоанализ Фрейда и Юнга. Среди них структурная лингвистика является «связующим звеном», поскольку Леви-Стросс «переводит» психоанализ Фрейда и социологию Дюркгейма и Мосса в лингвистическую плоскость, рассматривая их объекты как системы знаков. Собственно, и у Фрейда, и во французской социологической школе уже присутствовал взгляд на психологические или культурные феномены как на символы (знаки), которые порождены объективными базовыми потребностями — либидо или коллективной солидарностью. Так, Дюркгейм и особенно Мосс создали концепцию социального символизма. В книге «Элементарные формы религиозной жизни», посвященной религиозным верованиями примитивных обществ, Дюркгейм представил религию как систему символов, базис которых составляют важнейшие социальные потребности — сохранение целостности общества, трансляция культуры и т.д. Мосс же писал, что все социальные обычаи и институты суть символы, через которые общество себя выражает. В отличие от Фрейда, который занимался патогенным символизмом, интересуясь теми знаками в речи или сновидении пациента, которые указывают на болезнь и являются результатами вытеснения, для Мосса нормальное общество по существу выражает себя через символические системы — языки, брачные правила, экономические отношения, искусство, ремесла, науки, религии. Задача социологии — истолкование символов через обнаружение базовых, жизненно важных потребностей. Этим же — истолкованием культурной символики — занимается и Леви-Стросс. И социальные институты, и бессознательное для него — знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология. Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизнью помимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. Обращение к бессознательному Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, стремлением избежать субъективизма и ценностных предпочтений.

Работа  «Элементарные структуры родства» (1949), принесшая Леви-Строссу известность, была продиктована стремлением сделать  этнологию более научной путем  использования точных методов фонологического  анализа в исследовании системы  родства и брачных правил племени южноамериканских индейцев. Следуя принципам фонологического анализа, автор выделил основные термины родства, которые не существуют как самостоятельные смысловые единицы, то есть независимо от дифференциальных отношений, куда они входят и где получают смысл во взаимной детерминации. Смысл для Леви-Стросса — это результат, эффект, производимый в структуре, являющейся сетью отношений между терминами. Так, простейшую структуру родства образуют четыре отношения терминов: брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сестры. Комбинации терминов родства соответствуют установки между родственниками, которые производят те или иные единичные «воплощения» структуры в реальности брачных связей. Леви-Стросс использовал в это время идеи Трубецкого, Якобсона, Мосса, М. Гране (именно работа последнего «Матримониальные категории и отношения близости в Древнем Китае» пробудила в нем интерес к проблеме родства), а также Фрейда, у которого он воспринял важнейший элемент теории брака — запрет инцеста. Все эти «влияния» осмыслены в концепции Леви-Стросса так, что подчинены общей логике структуралистской рациональности. Так, запрет инцеста — это элемент структуры, который, отсутствуя среди позитивностей структуры — терминов и их отношений — играет весьма существенную роль, поскольку благодаря ему отношения в структуре получают определенный смысл. В системе брачных правил он выполняет роль нулевой фонемы Якобсона.

Если в  «Элементарных структурах родства», говоря о бессознательных структурах, Леви-Стросс бессознательное определяет в духе Фрейда — как имеющее сексуальную природу, то уже в «Печальных тропиках» он эту природу игнорирует как фундаментальную, ни одной из жизненных потребностей человека не отдавая предпочтения. В дальнейшем Леви-Стросс все более формализует структурный анализ и уходит от фрейдовского понимания природы человека. В «Структурной антропологии» (1958) он определяет бессознательное не как вместилище иррациональных биологических импульсов, а интеллектуализирует его: бессознательное — это формальная структура человеческого духа, инвариантный ансамбль законов его символической функции, который является общим для всех людей, первобытных и цивилизованных. С конца 50-х гг. начинается период творчества Леви-Стросса, отмеченный исследованиями в области религиозных представлений и мифологии. Работы «Тотемизм сегодня» (1962), «Неприрученная мысль» (1962) являются прелюдиями к фундаментальным «Мифологикам» (1964-1971), за которыми последовали «Структурная антропология-2» (1973), «Путь масок» (1975), «Отстраненный взгляд» (1983), «История рыси» (1992) и др. Предпринимая исследование тотемизма, в противовес французской социологической школе (Дюркгейм, Леви-Брюль), интерпретировавшей данный феномене как воображаемое отождествление человека или группы с культовым предметом (животным, растением), Леви-Стросс предлагает структурный анализ, выявляющий тотемические коды в качестве логических форм (под логикой он имеет в виду «установление необходимых отношений» [5] между терминами в структуре) умственных операций. Эти операции (нахождение сходства и различия, обобщение и конкретизация, расчленение и соединение) присущи также современному научному мышлению: мысль дикаря не «пралогична», как утверждал Леви-Брюль, а столь же рациональна, она подчиняется строгим формальным законам знаковых систем. Также логика мифологического мышления отличается от «научной» логики не столько качеством логических операций, сколько природой своих предметов. Цель мифа, по Леви-Строссу, — представление логической модели для разрешения противоречия между бинарными оппозициями (жизнь/смерть, добро/зло, растительное/животное и т.д.).

Рассуждая о своей философии, Леви-Стросс сближает ее с кантианством и неорационализмом, отмечая наличие отдельных общих  позиций, которые, с нашей точки  зрения, не отражают ее существенную новизну. К примеру, поскольку структурные законы символического мышления формальны, то это позволяет Леви-Строссу провести параллель между ними и кантовскими априорными категориями и формами чувствования. «По существу я вульгарный кантианец и в то же время структуралист. … У Канта я взял то, что дух обладает собственными принудительными формами и познает то, что в себе содержит, налагая свои формы на непроницаемую реальность» [6]. Далее, свое философское кредо Леви-Стросс также обозначает как сверхрационализм, используя термин Г. Башляра, который стремился подчеркнуть рациональную составляющую математического естествознания и соответствующей ей философии. Структурная антропология, пишет Леви-Стросс, «создает» свои объекты — структуры, которые относятся не к чувственной реальности, но являются научными конструктами, моделями. Следует различать социальные отношения как принадлежащие низшему уровню эмпирической реальности и их модели, структуры, которые относятся к формальному уровню теоретического конструирования. Лишь в самом общем смысле можно утверждать, что концепция Леви-Стросса располагается в целом в русле французской рационалистической традиции, для которой эталон науки — это математическая наука о природе.

Леви-Стросс подчеркивал значимость для себя и иных учений. Так, он видит заслугу Маркса в том, что тот первый в социальных науках использовал метод моделирования: политэкономическая теория капитализма — это созданная «в лаборатории» модель, сопоставляемая затем с фактами эмпирической реальности. Также у Маркса Леви-Стросс воспринимает идею анализа идеологии как превращенного сознания (в том же направлении шло и влияние Фрейда, стремившегося иррациональное сделать рациональным), а именно необходимость для понимания мышления его отнесение к условиям практического существования людей, что он осуществил в «Мифологиках».

Отвергнув представление о достоверности  непосредственного опыта мышления и исследуя его условия на уровне бессознательных структур, Леви-Стросс развивает «новую трансцендентальную философию» (так обозначил структуралистскую философию Делез), где место сознания занимают структуры языка. Эта философия является «региональным рационализмом», то есть не претендует на универсальность, охват всего человеческого опыта, поскольку неуниверсально, с точки зрения французского этнолога, значение структурного анализа. Возражая на упреки в преувеличении роли формального анализа в социальном и гуманитарном знании, Леви-Стросс писал: «Я никогда не считал, что можно свести весь человеческий опыт к метаматическим моделям. (…) Никогда в мою голову не приходила экстравагантная идея о том, что структурный анализ является универсальным. (…) Я просто полагаю, что этом большои эмпирическом «супе», где царит беспорядок, то там, то здесь образуются островки организации. (…) Я выбирал те сферы, очень маленькие, в изучение которых можно привнести немного строгости, признавая, что эти случаи являются привилегированными» [7]. Это высказывание свидетельствует о признании Леви-Строссом ограниченности структурализма, отсутствии в его арсенале концептуальных средств выражения предметов, не поддающихся формализации, — всего индивидуального, специфического, случайного.

myunivercity.ru

Реферат на тему Структурализм М Фуко К Леви Стросс Ж Лакан

План Введение 1. Структурализм 1.1 Основные принципы 1.2 Структурализм и литература 1.3 Другие приложения 1.4 Мишель Фуко 1.5 Клод Леви-Стросс 1.6 Жак Лакан Заключение Литература

Введение Структурализм, интеллектуальное движение, для которого характерно стремление к раскрытию моделей, лежащих в основе социальных и культурных явлений. Методологическим образцом для структурализма служит структурная лингвистика – наиболее влиятельное в 20 в. направление в науке о языке. Лингвист пытается в явном виде описать скрытые противопоставления, структуры и правила, которые делают возможными языковые высказывания, тогда как структуралист рассматривает одежду, литературу, этикет, миф, жесты как многочисленные «языки», на которых общаются представители той или иной культуры; он пытается выделить скрытую систему противопоставлений, которые в каждом случае определяют структуру конкретных действий или объектов. Наиболее широко распространенный и влиятельный в таких областях, как лингвистика, культурная антропология и литературоведение, структурализм нашел свое выражение и в других сферах. Центральные фигуры движения – лингвист Р.Якобсон (1896–1982), антрополог К.Леви-Строс (род. 1908) и литературовед Р.Барт (1915–1980), однако с ним ассоциируются и другие имена, включая исследователя детской психологии Ж.Пиаже (1896–1980), специалиста по интеллектуальной истории М.Фуко (1926–1984) и психоаналитика Ж.Лакана (1901–1981). Успех движения способствовал развитию семиотики т.е. анализа различных явлений в терминах знаковых систем. Как интеллектуальное движение, выходящее за рамки лингвистики, структурализм был особенно влиятелен во Франции в 1960-х годах. В своем реферате я поставил следующие цели: Рассмотреть концепцию структурализма Рассмотреть области выражения структурализма Рассмотреть ученых-философов этого направления

1. Структурализм 1.1 Основные принципы Отцом структурализма обычно считается Ф. де Соссюр (1857–1913), основоположник современной лингвистики. Соссюр ввел различие между реальными актами речи, или высказываниями (фр. parole), и лежащей в их основе системой, которой человек овладевает при обучении языку (фр. langue). Он доказывал, что лингвистика должна сосредоточиться на последней и описывать структуру этой системы путем определения ее элементов в терминах их взаимоотношений. В предшествующий период лингвистика уделяла основное внимание исторической эволюции элементов языка; Соссюр же настаивал на том, что синхронная, или синхроническая лингвистика – изучение языковой системы безотносительно ко времени – должна получить приоритет перед диахронической, или исторической лингвистикой. Исследуя язык как систему знаков, структурная лингвистика выявляет противопоставления, создающие значения, и правила комбинирования, управляющие построением языковых последовательностей. Самыми главными для структурализма являются утверждения о том, что социальные и культурные явления не имеют субстанциальной природы, а определяются своей внутренней структурой (отношениями между их частями) и своими отношениями с другими явлениями в соответствующих социальных и культурных системах, и эти системы суть системы знаков, так что социальные и культурные явления – это не просто объекты и явления, но объекты и явления, наделенные значением. Подобно тому, как фонолог интересуется выявлением звуковых различий, коррелирующих с различиями в значениях, структуралист, изучающий одежду, выделяет те признаки, которые значимы в той или иной культуре. Многие из физических признаков, важные для того, кто носит предмет одежды, могут не иметь никакого социального значения: длина юбок в какой-нибудь культуре может быть значимой, тогда как материал, из которого они сделаны, – нет, или же значимым может быть противопоставление светлых и темных тонов, тогда как различие между двумя темными тонами может не нести никакого значения. Определяя признаки, превращающие предметы одежды в знаки, структуралист будет пытаться выявить систему неявных договоренностей (конвенций), влияющих на поведение людей, принадлежащих данной культуре. В идеале структурный анализ должен вести к созданию «грамматики» рассматриваемого явления – системы правил, задающих возможные комбинации и конфигурации и демонстрирующих отношение ненаблюдаемого к наблюдаемому. Структурализм объясняет, каким образом социальные институты, системы договоренностей, которые только путем структурного анализа и могут быть выявлены, делают возможным человеческий опыт. Скрытые системы правил позволяют вступать в брак, забивать гол, писать поэму, быть невежливым. Структурализм с его попытками описать эти системы норм может быть противопоставлен не только атомизму (пытающемуся описывать изолированные явления), но и историческим и каузальным (причинным) объяснениям, причем именно им в наибольшей степени. Структурные объяснения не отслеживают предшествующие состояния и не выстраивают их в причинную цепочку, а объясняют, почему конкретный объект или действие обладают значением, соотнося их с системой скрытых норм и категорий. Описанием галстуков будет не попытка доискаться до их происхождения, предположительно несущественного с точки зрения их современного значения, а определение их места в структуре некоторой системы. Это замещение диахронической перспективы синхронической характерно для структурализма и имеет три важных коррелята. (1) То, что могло бы в конкретный момент вызвать некоторое явление, менее интересно структурализму по сравнению с теми условиями, которые делают это явление уместным и значимым. (2) Структурные объяснения опираются на понятие бессознательного. Рассмотрим пример языка: я знаю некоторый язык в том смысле, что могу производить и понимать новые высказывания, но я не знаю, что я знаю; сложная грамматическая система, которой я пользуюсь, по большей части недоступна для меня и все еще не описана полностью лингвистами. Их задача – описать бессознательную систему, функционирование которой определяет мое языковое поведение. (3) Коль скоро структурализм объясняет значение, ссылаясь на системы, не осознаваемые субъектом, он тяготеет к тому, чтобы трактовать сознательные решения как скорее следствия, нежели причины. Человеческое «я», субъект – это не нечто данное, а продукт социальной и культурной систем. Наиболее выдающимся структуралистом из нелингвистов, несомненно, является К.Леви-Строс, создавший школу структурной антропологии. В своей пионерской статье 1945 Структурный анализ в лингвистике и антропологии он утверждал, по примеру лингвистики, что различные объекты и поведение должны трактоваться как проявление бессознательных систем, определяющих их форму и значение. В исследовании систем родства и брачных правил Les structures élémentaires de la parenté (Элементарные структуры родства, 1949) им была предложена «грамматика» брачных правил и ограничений в различных обществах. Его работы по тотемизму и книга Ум дикаря (La pensée sauvage, 1962) реконструировали «логику конкретного». Вместо того, чтобы детально рассматривать индивидуальные практики, осуществляющие ту или иную социальную функцию, Леви-Строс рассматривал их как элементы некоего «языка», понятийной системы, через посредство которой люди упорядочивают мир. Тотемы – это логические операторы, конкретные знаки, которые могут быть поняты только в системе. Принадлежащее перу Леви-Строса четырехтомное исследование мифологии индейцев Северной и Южной АмерикиМифологичные (Mythologiques, 1964–1971) трактует мифы как трансформации друг друга с целью описать систему мифологического мышления и базовые операции человеческого разума. 1.2 Структурализм и литература В литературоведении и литературной критике структурализм возник во Франции в 1960-е годы, с появлением работ Р.Барта, Ц.Тодорова (р. 1942), Ж.Женетта (р. 1930) и А.Греймаса (1917–1992). Во Франции структуралистское литературоведение представляло собой бунт против литературоведения исторического и биографического, господствовавшего во французских университетах. Подобно т.н. «новой критике» в послевоенных Англии и Соединенных Штатах, структурализм стремился вернуться к тексту как таковому, но при этом исходил из того, что структуры текста не могут быть выявлены без некоторой теории или методологической модели. В то время как «новая критика» требовала, чтобы всякое литературное произведение прочитывалось в соответствии со своими собственными правилами, безо всяких предварительных концепций, структуралисты отстаивали систематический подход к литературному дискурсу и установленным принципам интерпретации. В работе Критика и истина (Critique et vérité, 1966) Р.Барт ввел различие между литературной критикой, которая помещает литературное произведение в определенный контекст и пытается приписать ему некоторое значение, и наукой о литературе, или поэтикой, которая изучает условия значения, формальные структуры и конвенции, организующие текст и задающие определенный диапазон его интерпретаций. Можно выделить четыре аспекта изучения структуралистами литературы: попытки Якобсона, Греймаса и других построить лингвистическое описание структур литературы; развитие «нарратологии», или науки о повествовании, которая выявляет различные составляющие повествовательного текста и описывает фундаментальные текстовые структуры и правила их комбинирования; исследование различных кодов, создаваемых предшествующими литературными произведениями и различными конвенциональными системами культуры, – именно благодаря этим кодам литературные произведения и имеют значение; исследование роли читателя в обретении литературным произведением своего значения, а также того, каким образом литературное произведение противостоит ожиданиям читателя или же идет им навстречу. Структурализм в литературной критике отчасти является реакцией на современную литературу, которая сознательно исследовала границы значения и стремилась выявить результаты нарушения конвенций языка, литературы и социальных практик. В своей сосредоточенности на структурах и кодах структурализм отвергает понятие литературы как имитации мира и рассматривает ее как экспериментирование с языком и культурными кодами. Литература ценится за то, что она испытывает те структурирующие процедуры, посредством которых мы упорядочиваем и понимаем мир. Она вскрывает конвенциональную природу нашего социального мира. 1.3 Другие приложения Лингвистика, культурная антропология и литературная критика были основными сферами бытования структурализма, но его можно обнаружить и в других областях. М.Фуко возражал против применения к нему ярлыка структуралиста, но его работам по истории систем мысли были присущи многие черты структуралистского подхода. Его работа Слова и вещи (Les mots et les choses, 1966; рус. пер. 1977) анализирует системы мысли трех различных исторических периодов и глубинные правила, определявшие научные дисциплины каждого из этих периодов. Имя Ж.Лакана часто ассоциируется со структурализмом из-за его явных заимствований идей Соссюра и Якобсона и тезиса о том, что бессознательное структурировано наподобие языка. Ж.Пиаже определяет устройство познавательной системы на различных этапах развития ребенка. Тем самым он вносит вклад в описание глубинных систем, посредством которых мы структурируем мир, как приобретаемых в ходе обучения или культурно обусловленных. Структурализм часто критикуют за его антиисторическую ориентацию – приоритет синхронического перед диахроническим – и за его антигуманистическую сосредоточенность на безличных и бессознательных системах, действующих скорее через человека, нежели по его велению. Эти стороны структуралистского метода, независимо от того, являются ли они желательными или же нежелательными составляющими структуралистского мировоззрения, существенно важны для успеха этого метода. На самом деле наиболее впечатляющая критика структурализма прозвучала не со стороны защитников историзма и внимания к субъекту, а от т.н. «постструктуралистов» (например, Ж.Дерриды), которые обнаружили в тех системах, на которые их ориентировал структурализм, парадоксальные и противоречивые явления, делающие невозможным завершение последовательных структуралистических грамматик и систематизаций 1.4 Мишель Фуко Мишель Фуко – крупная и характерная фигура на горизонте философии ХХ века. Я думаю, что это надолго один из наиболее актуальных для нас мыслителей. Мы обязаны ему тем, что его творчество обнажило глубинный и фундаментальный по важности пласт, сразу резко и ярко высвеченный им в наиболее остром для нас ракурсе – власти, как принуждения, манипулирования, наказания. Для психиатра Фуко навсегда останется эпохальной фигурой, как один из основных теоретиков антипсихиатрии. Но столь сильного противника всякий, любящий свой предмет, должен был бы искать сам и мечтать о нем. Сонное царство разбужено, поколеблены сами основы, причем не только психиатрии – медицины в целом. Никто не мог бы лучше посодействовать пересмотру многих обветшавших принципов этого консервативнейшего общественного института. Теперь история медицины, которая бы игнорировала Фуко, не может восприниматься всерьез. Но Фуко задал обсуждению такой уровень рефлексии, который мало кому по плечу. Во всяком случае, отечественные руководства по психиатрии опускают историю и теорию своего предмета, сразу ставших на порядок сложнее. Идеи Фуко, избранный им аспект рассмотрения, философско-био-политический в глобальной исторической перспективе, аспект Власти, действующей не только целенаправленно системой всеобъемлющего контроля, но и многими неочевидными для нее самой путями (от способа кормления ребенка до сбора статистических данных, используемой лексики и представлений о норме), чрезвычайно привлекательно и убедительно выглядит для интеллигенции, особенно для студентов авторитарных стран. Это не случайно, так как в формировании этих идей сыграли роль обманутое увлечение и обманутые надежды. Так складывалась сама жизнь Фуко, всегда насквозь политизированная с самого детства. Переживший первый ужас, настоящее потрясение в 8 лет от убийства нацистами канцлера Дольфуса, затем фашистскую оккупацию с 14 лет, расстрелы школьных учителей, он изучает марксизм и вступает во Французскую коммунистическую партию, но покидает ее спустя несколько лет активным антикоммунистом (1950-1953). С этого времени начинается непрерывное, многократно повторяющееся яростное отрицание очередного освоенного увлечения: после марксизма и Гегеля это психоанализ, структурализм, философская антропология, феноменология и экзистенциализм Хайдеггера, через которого он приходит к Ницше. Именно в свой марксистский период Фуко получает диплом по философии (1948), психологии (1949), по психопатологии (1952) с курсом теоретического психоанализа, на занятиях которого он знакомится с Жаком Лаканом и психиатрами реформаторского направления. К 1948 году относится и его собственное вынужденное обращение к психиатру (суицидальная попытка, нетрадиционная ориентация, бретерское поведение). С 1951 года он сам преподает психологию, а с 1952 стажируется у Жаклин Вердо в ее экспериментально-психологических лабораториях, в Клинике Святой Анны и в тюрьме. Здесь он много занимается тестированием, особенно тестом Роршаха, которому оставался верным всю жизнь. Он специально изучает немецкий язык, чтобы читать в подлиннике Гуссерля и Хайдеггера. Здесь он знакомится с экзистенциальным анализом Людвига Бинсвангера, переводит вместе с Вердо его работу «Сон и существование» и часто посещает самого Бинсвангера. Беседы с ним, близко знавшим Хайдеггера, Ясперса, Фрейда, Юнга, имели для него важное значение. Феноменологические описания Бинсвангером психических расстройств конкретных больных «явились для меня решающими, - писал Фуко. - Я, впрочем, думаю, что и Лэинг был точно также под большим впечатлением от всего этого: он тоже в течение долгого времени брал экзистенциальный анализ в качестве точки отсчета (он – в более сартровском духе, я же – в более хайдеггеровском). Но мы на этом не остановились. Леинг развернул огромную работу, связанную с его врачебной практикой: он был, вместе с Купером, подлинным основателем антипсихиатрии, в то время как я – я проделал лишь исторический критический анализ. Но экзистенциальный анализ помог нам лучше отграничить и очертить то, что было тяжелого и гнетущего в академическом психиатрическом знании». «Из столкновения Гуссерля и Фрейда возникла двоякая проблема: нужно было найти такой метод интерпретации, который восстанавливал бы во всей их полноте акты выражения. Плана «говорения», связанного с «выражением», не заметил ни психоанализ – поскольку он брал сновидения как речь, ни феноменология – поскольку она занималась непосредственно анализом смыслов. Для экзистенциального же анализа «выражение» становится центральным моментом – в силу того, быть может, что сновидение рассматривается здесь как «манифестация души в присущем ей внутреннем», как «антропологический опыт трансцендирования».

Заключение Что такое структурализм? Это не школа и даже не течение (во всяком случае, пока), поскольку большинство авторов, обычно объединяемых этим термином, совершенно не чувствуют себя связанными между собой ни общностью доктрины, ни общностью борьбы. В лучшем случае дело идет о словоупотреблении: структура является уже старым термином (анатомистского и грамматистского происхождения), сильно истертым к настоящему времени: к нему охотно прибегают все социальные науки, и употребление этого слова не может служить чьим бы то ни было отличительным признаком - разве что в полемике относительно содержания, которое в него вкладывают; выражения функции, формы, знаки и значения также не отличаются специфичностью; сегодня это слова общего применения, от которых требуют и получают все, что пожелают; в частности, они позволяют замаскировать старую детерминистскую причинно-следственную схему. Вероятно, следует обратиться к таким парам, как означающее - означаемое и синхрония - диахрония, для того, чтобы приблизиться к пониманию отличии структурализма от других способов мышления; к первой паре следует обратиться потому, что она отсылает к лингвистической модели соссюрианского происхождения, а также и потому, что при современном состоянии вещей лингвистика, наряду с экономикой, является прямым воплощением науки о структуре; на вторую пару следует обратить внимание еще более решительным образом, ибо она, как кажется, предполагает известный пересмотр понятия истории в той мере, в какой идея синхронии (несмотря на то, что у Соссюра она и выступает сугубо операциональным понятием) оправдывает определенную иммобилизацию времени, а идея диахронии тяготеет к тому, чтобы представить исторический процесс как чистую последовательность форм. По-видимому, речевой знак структурализма в конечном счете следует усматривать в систематическом "употреблении терминов, связанных с понятием значения, а отнюдь не в использовании самого слова структурализм, которое, как это ни парадоксально, совершенно не может служить чьим бы то ни было отличительным признаком; понаблюдайте, кто употребляет выражения означающее и означаемое, синхрония и диахрония, и вы поймете, сложилось ли у этих людей структуралистское видение.

Литература 1.     Основные направления структурализма. М., 1964 2.     Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985 3.     Структурализм: «за» и «против». М., 1975 4.     Weil A. Sur l'étude de certains types de bois de marriage (Système Murngin). — С. Lévi-Strauss. Les structures élémentaires de la parenté. P., 1949 (2 éd. P., 1968). 5.     Фуко, М. Жизнь: опыт и наука // Вопросы философии. — 1993. — № 5. — С. 44—53. 6.     Мишель Фуко и Россия: Сб. статей / Под ред. О. Хархордина. — СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2001. — 349 с — (Европ. ун-т в Санкт-Петербурге. Тр. ф-та полит. наук и социологии; Вып. 1). ISBN 5-94381-032-3 ISBN 5-94380-012-3 7.     Эрибон Д. Мишель Фуко // Жизнь замечательных людей — выпуск 1128. Перевод с французского Е. Э. Бабаевой. — М.: Молодая гвардия, 2008.

bukvasha.ru

Клод Леви-Стросс — реферат

    Более конкретная "рабочая гипотеза", которая позволяла ЛевиСтроссу  широко и масштабно осмыслить этнографический материал, состояла в следующем. Главное внимание должно быть привлечено к тем способам, с помощью которых система кровного родства биологического происхождения заменяется системой социального характера. Тогда брачные правила и системы родства предстают, согласно Леви-Строссу, как системы обмена и как особый язык, т.е. "как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов". В той системе предельно и широко понятого языка, которая выделена для анализа, Леви-Стросс решающее значение придал не словам, а структуре. Не суть важно, рассуждает Леви-Стросс, создан ли миф каким-либо индивидуальным субъектом или заимствован из коллективной традиции (оба вида мифов, кстати, подвержены взаимодействию и взаимообогащению). "...Структура же остается неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию". Существенно, согласно Леви-Строссу, что структуры едины для всех "языков", т.е. безразличны к материалу. Дело обстоит здесь примерно так же, как в случае мифов и сказок. Чтобы напечатать даже известные мифы, сказания, сказки разных народов, потребовалось бы много томов. "Но их можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц разглядеть некоторые простейшие функции".

    В "Структурной антропологии", четырех  томах "Мифологического", в других работах Леви-Стросс весьма скрупулезно  воспроизводит глубинные структуры  мифов, их кодирования, "располагая" коды на географической, космологической, социологической, техноэкономической "плоскостях". Отличительные особенности мифологической логики, по Леви-Строссу: логика обобщений, классификаций, анализа природных и социальных явлений, что делает ее внутренне родственной науке; вместе с тем она конкретна и образна, является логикой ощущений; мифологическое мышление широко пользуется метафорами, символами и превращает их в способы постижения мира и человека; логика мифа, как и логика самих социальных отношений, построена на бинарных (двойных) оппозициях (высокий - низкий, день - ночь, правый - левый, мир - война, муж - жена, небо - земля и т.д.).

    Поскольку через более конкретный структурный  анализ внутренней логики мифов, моделирование  структур родства первобытнообщинных народов Леви-Стросс пролагал дорогу обобщенной философии и методологии структурного анализа, в дальнейшем его последователи считали возможным и необходимым применить идеи структурализма к другим областям гуманитарного знания. Для французского врача-психоаналитика Жана Лакана то были психология и психиатрия. Его концепция рождается в середине 60-х годов на пересечении структурализма и возрожденного, хотя и существенно преобразованного, фрейдизма. В отличие от Фрейда Лакан в исследовании бессознательного выдвигает на первый план не механизмы сексуальных влечений, а язык, речь, дискурс. И хотя "язык" трактуется расширительно и скорее символически-метафорично, Лакан как врач-психоаналитик упорно продвигается по пути сложного и глубокого анализа речи пациента, которая в данном случае служит главным средством коммуникации врача и больного. 

   Печальный тропик. 

   Читатель  держит в руках крайне занятную книгу. Занятную не только саму по себе, но и  в контексте сегодняшнего дня. Знаменитый французский этнограф, структуралист  и социолог написал ее в 1955 году, в год крушения колониальных империй. Первый перевод ее пришел к нам в 1984 году – буквально накануне краха многонациональной советской империи. Сегодня, возможно, мы прочтем ее как эпитафию – эпитафию тем идеям, которые проповедует автор и которые в большой мере вскормили политику мультикультурализма в послевоенной Европе

   Кстати, это полный перевод книги. Наш  читатель дозрел до ее постижения во всей прихотливой, почти капризной сложности  жанра, ибо перед нами не только и  не столько научный трактат или  путевые заметки – перед нами некий микс любых жанров, удобных ее автору для самовыражения. Можно сказать, перед нами многостраничное эссе, где личностный компонент – наиглавнейший. Леви-Стросс продолжает идущую от Монтеня традицию размышлений вроде бы личностных, но выводящих опыт частного лица на уровень широчайших общечеловеческих обобщений. Ну не могут французы существовать вне мысли и мыслить в отрыве от опыта собственной жизни!

   Поэтому сначала немного об обстоятельствах, это эссе породивших. Сын версальского раввина Клод Леви-Стросс мечтал в юности стать политиком. Он увлекался модным тогда фрейдизмом и модным сейчас марксизмом. Однако сделался вот ученым. В середине 30-х Леви-Стросса пригласили в университет Сан-Паулу пестовать бразильские научные кадры.

   Его знакомство с Новым Светом не вылилось в безоглядный восторг. В эти  же примерно годы открывал для себя Америку и Анри Матисс. Его очаровал Нью-Йорк: «Это действительно новый  мир, обширный и величественный, как  океан. Ощущаешь высвобождение огромной человеческой энергии», – делился впечатлениями художник (цит. по: Эссерс В. Матисс. – М., 2002. – С. 67).

   Клод  Леви-Стросс также пишет хвалу  оригинальному, основанному на новом  ощущении пространства «стилю» Нью-Йорка. Но в целом молодость городов  Нового Света, скорее, тревожит его, ибо «эта молодость не означает здоровья». Обобщая, он сперва все-таки ощущает: дисгармоничность и какую-то неустойчивость Рио-де-Жанейро, погружается затем в тяжелое существование вымирающих индейских племен Амазонии. Он разоблачает миф (сейчас упорно в связи с бразильским экономическим чудом повторяемый) о мирном сосуществовании белых и туземцев здесь. Мягкие, меланхоличные португальцы не отстреливали индейцев – они лишь «дарили» им зараженные смертельными для аборигенов бациллами тряпочки…

   «Контакты»  различных культур неизбежно  чреваты их столкновением. Вероятно, тогда же, в тропиках, будущий  крупнейший этнограф и культуролог 20 века делает печальный вывод: «Фактически  одна цивилизация может существовать лишь в противовес другой, одна будет всегда процветать, другая же – постепенно гибнуть» (с. 130).

   В 1940 году Леви-Стросс вновь приедет  в Бразилию – уже как беженец, эмигрант, чудом спасшийся от нацистов. Голос крови и «зов расы» он испытает на собственной шкуре…

   Он  увидит, что дела индейцев Амазонии стали совсем плохи: от иных племен за пять лет осталось несколько человек. Местные жители погружены в какое-то предсмертное оцепенение, и виной тому – болезни, голод, разрушение привычного уклада. Индейская женщина, которой он предложил за деньги постирать его одежду, попросила сперва накормить ее, потому что сил не было двигаться.

   Эти горькие, страшные впечатления и  собственная участь подводят Леви-Стросса  к главному выводу его «учения» –  к выводу о принципиальном равенстве  культур. Неповторимость и внешнее неравенство культур не в том, что иные из них одарены исключительной способностью рождать нечто невиданно новое. Нет, утверждает ученый, в каждой культуре мы найдем сходные шифры, свойственные человеческому сознанию, его природе в принципе. Так, человек строит город, как насекомое создает гнездо, покоряясь не культурному коду, а гораздо более глубокому природному инстинкту. Вот почему крупнейшие города на всех континентах начинают свой путь на востоке, на восходе солнца, и развиваются к западу, то есть к закату. (На уровне социальном это выглядит так: почти всегда районы элиты – западные, районы трущоб – восточные).

   Своеобразие же культуры определяется тем «выбором», который делают ее носители. Если белый  человек сделал выбор в пользу накопления знаний, опыта и технического прогресса, то индейцы Амазонии сочли более целесообразным сохранять устойчивое (пусть внешне сонное) равновесие с окружающей их природой. Входя под сень сельвы, рафинированный европеец оказывается беспомощным, как ребенок, в то время, как почти голый индеец погружается в привычный, яркий, мир, в котором он слышит и видит то, что для белого человека остается фатально закрытым. Привнесенная цивилизация европейцев так же губительна для индейца, как гибельны для белого человека ядовитые дебри Амазонии.

   Конечно, в этом много и от Руссо, от его  культа «сына натуры», «естественного человека». Леви-Стросс благодарно упоминает  своего интеллектуального предтечу. Странно, что он не вспоминает и Ф.-Р. де Шатобриана, который открыл эру европейского романтизма своими романами об участи белого среди индейцев – «Рене» и «Атала». Наверно, потому, что «романтизм» – не слишком солидное определение для ученого, все-таки он претендует на бОльшую объективность (и значит, истинность?) своих выводов.:)

   Книга Леви-Стросса во многом определила то, что стало политической практикой  в Европе после войны: «политкорректность»  и «мультикультурность» как основополагающие черты уклада. Впрочем, сейчас «мульти-культи» (так насмешливо называют мультикультурность немцы) кажется прекраснодушием, романтизмом применительно к новым «вызовам» жизни.

   Но  о «завтра» нашей цивилизации  размышляет, конечно, и автор книги. Для него и прошлое и будущее  человечества открыты, как на ладони, в облике двух полюсных явлений: юной культуры Нового Света и древнейшей культуры Индии. Из иллюминатора самолета Индийский субконтинент представился Леви-Строссу как лоскутное одеяло. Здесь учтен и обработан, окультурен каждый кусочек почвы, но перенаселенность такова, что… Впрочем, пусть лучше скажет сам автор: «…если общество становится перенаселенным, несмотря на наличие гениальных мыслителей, в нем возникает рабская зависимость» (с. 151).

   Перенаселенность  ведет к девальвации человеческой личности, а порою и к сознательному  геноциду. (И здесь Леви-Стросс вспоминает опыт других, европейских «арийцев» – середины 20 века). Ученый выносит безоговорочный приговор Южной Азии: она обречена на вечную нищету. Опыт современной Индии, может, и не контраргумент (пока) в этом споре. Но центр экономической жизни человечества уже перенесен в Азию – и социальные последствия этого Леви-Стросс, думается, еще не мог учесть. А мы на примере Сингапура, Южной Кореи и Малайзии уже видим.

   (Впрочем,  тревожные размышления автора  и нам не дано пока оценить  в полной мере: многие экономисты говорят о реальной угрозе дефицита продуктов для человечества в близком будущем. Актуальной станет борьба не за прогресс и свободу, а, как в полудиком обществе, за просто нате вам пищу…)

   Пожалуй, особенно тревожит Леви-Стросса ислам. 55 лет назад он уже предрекал, что Франция «стоит на пути к исламу». Причем дело не просто в наплыве носителей исламской культуры, не только в проблеме, так сказать, чисто демографической. Как культуролог Леви-Стросс замечает глубокие психологические и онтологические совпадения в европейской и мусульманской культурах. Это «книжное отношение к реальности, утопический дух и упрямое убеждение, что достаточно разрешить проблему на бумаге и она сама собой перестанет существовать…» (с. 427).

   Между тем, «весь ислам по сути является методом развития в умах верующих непреодолимых конфликтов, с тем чтобы потом предоставить им спасение в форме простых решений (но уж слишком простых)» (с. 424–425). И далее: «В отношении к цивилизациям и культурам, еще зависящим от нас (европейцев, – В. Б.), мы находимся в плену у того же противоречия, от которого страдает отношение ислама к окружающему миру» (с. 428). Автор имеет в виду нетерпимость, неумение уважать «выбор», сделанный в координатах иной культуры.

   Увы, последовавший за этими словами опыт европейской мультикультурности, возможно, на сегодня уже исчерпан. Теория, такая человечная, оказалась слишком только гипотезой.

   «Не любя» ислам, мультикультуралист Леви-Стросс призывает противопоставить напору мусульманского мира союз европейской и буддийской культур – тем паче, что буддизм, по Леви-Строссу, как и марксизм, совместил глобальную картину мироздания с гуманизмом. Что ж, политические контуры такого альянса пока неизвестны, а вот современники Леви-Стросса, все эти творцы хипповской, психоделической и прочих студенчески-интеллигентских культурных революций в Европе 60-х, здорово профанировали призыв мэтра структурализма, сведя все «взаимопроникновение» к погремушкам массовой культуры…

   В заключение мы читаем: «Какими бы ни были религия, политика, влияние прогресса, каждое общество желает лишь одного – сбавить темп и усмирить пыл, ведь высокая скорость обязывает человека заполнять безнадежно огромное пространство, все больше и больше ограничивая свою свободу. Человек должен успокоиться, обрести радость и умиротворение, только так он может выжить, стать свободным, то есть в конце концов прервать свой муравьиный труд, представить себя удаленным от общества (прощайте, дикари и путешествия!) и ответить себе на главный вопрос: что такое человечество, каким оно было раньше, что с ним теперь происходит» (с. 441).

   Что ж, пожелание всегда актуальное, немножко своей отвлеченностью разочаровывающее, быть может… Но ведь автор здесь  говорит о себе! И это демонстративно ироничное самоограничение – главный опыт, который читатель вынесет из знаменитой книги.

turboreferat.ru

Леви-Стросс и структурная антропология

stydopedia.ru

Начальная Windows Commander Far WinNavigator Frigate Norton Commander WinNC Dos Navigator Servant Salamander Turbo Browser Winamp, Skins, Plugins Необходимые Утилиты Текстовые редакторы Юмор		File managers and best utilites Главная » Реферат » Леви стросс структурная антропология реферат 42 Структурная антропология Клода Леви-Стросса. Леви стросс структурная антропология реферат 42 Структурная антропология Клода Леви-Стросса. Структурная антропология. К. Леви-Стросс, создатель структурной антропологии, использовал методы структурной лингвистики в этнологии – дисциплине, занимающейся, согласно его определению, сравнением этнографических описаний и выявляющей бессознательные структуры, которые лежат в основе социальных установлений, верований или обычаев. Философ по образованию, он занялся этнологией примитивных обществ, увидев в конкретно-научном структурном анализе перспективный путь решения проблем антропологии. И социальные институты, и бессознательное для Леви-Стросса – знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология. Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизнью помимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. Обращение к бессознательному Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, стремлением избежать субъективизма и ценностных предпочтений. Работа «Элементарные структуры родства» (1949), принесшая Леви-Строссу известность, была продиктована стремлением сделать этнологию более научной путем использования точных методов фонологического анализа в исследовании системы родства и брачных правил племени южноамериканских индейцев. Следуя принципам фонологического анализа, автор выделил основные термины родства, которые не существуют как самостоятельные смысловые единицы, то есть независимо от дифференциальных отношений, куда они входят и где получают смысл во взаимной детерминации. Смысл для Леви-Стросса – это результат, эффект, производимый в структуре, являющейся сетью отношений между терминами. Так, простейшую структуру родства образуют четыре отношения терминов: брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сестры. Комбинации терминов родства соответствуют установки между родственниками, которые производят те или иные единичные «воплощения» структуры в реальности брачных связей. Все отношения близости осмыслены в концепции Леви-Стросса так, что подчинены общей логике структуралистской рациональности. Так, запрет инцеста – это элемент структуры, который, отсутствуя среди позитивностей структуры – терминов и их отношений – играет весьма существенную роль, поскольку благодаря ему отношения в структуре получают определенный смысл. Если в «Элементарных структурах родства», говоря о бессознательных структурах, Леви-Стросс бессознательное определяет в духе Фрейда – как имеющее сексуальную природу, то уже в «Печальных тропиках» он эту природу игнорирует как фундаментальную, ни одной из жизненных потребностей человека не отдавая предпочтения. В дальнейшем Леви-Стросс все более формализует структурный анализ и уходит от фрейдовского понимания природы человека. В «Структурной антропологии» (1958) он определяет бессознательное не как вместилище иррациональных биологических импульсов, а интеллектуализирует его: бессознательное – это формальная структура человеческого духа, инвариантный ансамбль законов его символической функции, который является общим для всех людей, первобытных и цивилизованных. С конца 50-х гг. начинается период творчества Леви-Стросса, отмеченный исследованиями в области религиозных представлений и мифологии. Работы «Тотемизм сегодня» (1962), «Неприрученная мысль» (1962) являются прелюдиями к фундаментальным «Мифологикам» (1964-1971), за которыми последовали «Структурная антропология-2» (1973), «Путь масок» (1975), «Отстраненный взгляд» (1983), «История рыси» (1992) и др. Предпринимая исследование тотемизма, в противовес французской социологической школе (Дюркгейм, Леви-Брюль), интерпретировавшей данный феномене как воображаемое отождествление человека или группы с культовым предметом (животным, растением), Леви-Стросс предлагает структурный анализ, выявляющий тотемические коды в качестве логических форм (под логикой он имеет в виду «установление необходимых отношений» между терминами в структуре) умственных операций. Эти операции (нахождение сходства и различия, обобщение и конкретизация, расчленение и соединение) присущи также современному научному мышлению: мысль дикаря не «пралогична», как утверждал Леви-Брюль, а столь же рациональна, она подчиняется строгим формальным законам знаковых систем. Также логика мифологического мышления отличается от «научной» логики не столько качеством логических операций, сколько природой своих предметов. Цель мифа, по Леви-Строссу, – представление логической модели для разрешения противоречия между бинарными оппозициями (жизнь/смерть, добро/зло, растительное/животное и т.д.). Рассуждая о своей философии, Леви-Стросс сближает ее с кантианством и неорационализмом, отмечая наличие отдельных общих позиций, которые, с нашей точки зрения, не отражают ее существенную новизну. К примеру, поскольку структурные законы символического мышления формальны, то это позволяет Леви-Строссу провести параллель между ними и кантовскими априорными категориями и формами чувствования. «По существу я вульгарный кантианец и в то же время структуралист. … У Канта я взял то, что дух обладает собственными принудительными формами и познает то, что в себе содержит, налагая свои формы на непроницаемую реальность». Далее, свое философское кредо Леви-Стросс также обозначает как сверхрационализм, используя термин Г. Башляра, который стремился подчеркнуть рациональную составляющую математического естествознания и соответствующей ей философии. Структурная антропология, пишет Леви-Стросс, «создает» свои объекты – структуры, которые относятся не к чувственной реальности, но являются научными конструктами, моделями. Следует различать социальные отношения как принадлежащие низшему уровню эмпирической реальности и их модели, структуры, которые относятся к формальному уровню теоретического конструирования. Лишь в самом общем смысле можно утверждать, что концепция Леви-Стросса располагается в целом в русле французской рационалистической традиции, для которой эталон науки – это математическая наука о природе. Отвергнув представление о достоверности непосредственного опыта мышления и исследуя его условия на уровне бессознательных структур, Леви-Стросс развивает «новую трансцендентальную философию» (так обозначил структуралистскую философию Делез), где место сознания занимают структуры языка. Эта философия является «региональным рационализмом», то есть не претендует на универсальность, охват всего человеческого опыта, поскольку неуниверсально, с точки зрения французского этнолога, значение структурного анализа. Возражая на упреки в преувеличении роли формального анализа в социальном и гуманитарном знании, Леви-Стросс писал: «Я никогда не считал, что можно свести весь человеческий опыт к метаматическим моделям. (…) Никогда в мою голову не приходила экстравагантная идея о том, что структурный анализ является универсальным. (…) Я просто полагаю, что этом большои эмпирическом «супе», где царит беспорядок, то там, то здесь образуются островки организации. (…) Я выбирал те сферы, очень маленькие, в изучение которых можно привнести немного строгости, признавая, что эти случаи являются привилегированными». Это высказывание свидетельствует о признании Леви-Строссом ограниченности структурализма, отсутствии в его арсенале концептуальных средств выражения предметов, не поддающихся формализации, – всего индивидуального, специфического, случайного. studfiles.net Структурная антропология Клода Леви-Стросса.	ТОП 10:	Структурная антропология. К. Леви-Стросс, создатель структурной антропологии, использовал методы структурной лингвистики в этнологии – дисциплине, занимающейся, согласно его определению, сравнением этнографических описаний и выявляющей бессознательные структуры, которые лежат в основе социальных установлений, верований или обычаев. Философ по образованию, он занялся этнологией примитивных обществ, увидев в конкретно-научном структурном анализе перспективный путь решения проблем антропологии. И социальные институты, и бессознательное для Леви-Стросса – знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология.Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизньюпомимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. Обращение к бессознательному Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, стремлением избежать субъективизма и ценностных предпочтений. Работа «Элементарные структуры родства» (1949), принесшая Леви-Строссу известность, была продиктована стремлением сделать этнологию более научной путем использования точных методов фонологического анализа в исследовании системы родства и брачных правил племени южноамериканских индейцев. Следуя принципам фонологического анализа, автор выделил основные термины родства, которые не существуют как самостоятельные смысловые единицы, то есть независимо от дифференциальных отношений, куда они входят и где получают смысл во взаимной детерминации. Смысл для Леви-Стросса – это результат, эффект, производимый в структуре, являющейся сетью отношений между терминами. Так, простейшую структуру родства образуют четыре отношения терминов: брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сестры. Комбинации терминов родства соответствуют установки между родственниками, которые производят те или иные единичные «воплощения» структуры в реальности брачных связей. Все отношения близости осмыслены в концепции Леви-Стросса так, что подчинены общей логике структуралистской рациональности. Так, запрет инцеста – это элемент структуры, который, отсутствуя среди позитивностей структуры – терминов и их отношений – играет весьма существенную роль, поскольку благодаря ему отношения в структуре получают определенный смысл. Если в «Элементарных структурах родства», говоря о бессознательных структурах, Леви-Стросс бессознательное определяет в духе Фрейда – как имеющее сексуальную природу, то уже в «Печальных тропиках» он эту природу игнорирует как фундаментальную, ни одной из жизненных потребностей человека не отдавая предпочтения. В дальнейшем Леви-Стросс все более формализует структурный анализ и уходит от фрейдовского понимания природы человека. В «Структурной антропологии» (1958) он определяет бессознательное не как вместилище иррациональных биологических импульсов, а интеллектуализирует его: бессознательное – это формальная структура человеческого духа, инвариантный ансамбль законов его символической функции, который является общим для всех людей, первобытных и цивилизованных. С конца 50-х гг. начинается период творчества Леви-Стросса, отмеченный исследованиями в области религиозных представлений и мифологии. Работы «Тотемизм сегодня» (1962), «Неприрученная мысль» (1962) являются прелюдиями к фундаментальным «Мифологикам» (1964-1971), за которыми последовали «Структурная антропология-2» (1973), «Путь масок» (1975), «Отстраненный взгляд» (1983), «История рыси» (1992) и др. Предпринимая исследование тотемизма, в противовес французской социологической школе (Дюркгейм, Леви-Брюль), интерпретировавшей данный феномене как воображаемое отождествление человека или группы с культовым предметом (животным, растением), Леви-Стросс предлагает структурный анализ, выявляющий тотемические коды в качестве логических форм (под логикой он имеет в виду «установление необходимых отношений» между терминами в структуре) умственных операций. Эти операции (нахождение сходства и различия, обобщение и конкретизация, расчленение и соединение) присущи также современному научному мышлению: мысль дикаря не «пралогична», как утверждал Леви-Брюль, а столь же рациональна, она подчиняется строгим формальным законам знаковых систем. Также логика мифологического мышления отличается от «научной» логики не столько качеством логических операций, сколько природой своих предметов. Цель мифа, по Леви-Строссу, – представление логической модели для разрешения противоречия между бинарными оппозициями (жизнь/смерть, добро/зло, растительное/животное и т.д.). Рассуждая о своей философии, Леви-Стросс сближает ее с кантианством и неорационализмом, отмечая наличие отдельных общих позиций, которые, с нашей точки зрения, не отражают ее существенную новизну. К примеру, поскольку структурные законы символического мышления формальны, то это позволяет Леви-Строссу провести параллель между ними и кантовскими априорными категориями и формами чувствования. «По существу я вульгарный кантианец и в то же время структуралист. … У Канта я взял то, что дух обладает собственными принудительными формами и познает то, что в себе содержит, налагая свои формы на непроницаемую реальность». Далее, свое философское кредо Леви-Стросс также обозначает как сверхрационализм, используя термин Г. Башляра, который стремился подчеркнуть рациональную составляющую математического естествознания и соответствующей ей философии. Структурная антропология, пишет Леви-Стросс, «создает» свои объекты – структуры, которые относятся не к чувственной реальности, но являются научными конструктами, моделями. Следует различать социальные отношения как принадлежащие низшему уровню эмпирической реальности и их модели, структуры, которые относятся к формальному уровню теоретического конструирования. Лишь в самом общем смысле можно утверждать, что концепция Леви-Стросса располагается в целом в русле французской рационалистической традиции, для которой эталон науки – это математическая наука о природе. Отвергнув представление о достоверности непосредственного опыта мышления и исследуя его условия на уровне бессознательных структур, Леви-Стросс развивает «новую трансцендентальную философию» (так обозначил структуралистскую философию Делез), где место сознания занимают структуры языка. Эта философия является «региональным рационализмом», то есть не претендует на универсальность, охват всего человеческого опыта, поскольку неуниверсально, с точки зрения французского этнолога, значение структурного анализа. Возражая на упреки в преувеличении роли формального анализа в социальном и гуманитарном знании, Леви-Стросс писал: «Я никогда не считал, что можно свести весь человеческий опыт к метаматическим моделям. (…) Никогда в мою голову не приходила экстравагантная идея о том, что структурный анализ является универсальным. (…) Я просто полагаю, что этом большои эмпирическом «супе», где царит беспорядок, то там, то здесь образуются островки организации. (…) Я выбирал те сферы, очень маленькие, в изучение которых можно привнести немного строгости, признавая, что эти случаи являются привилегированными». Это высказывание свидетельствует о признании Леви-Строссом ограниченности структурализма, отсутствии в его арсенале концептуальных средств выражения предметов, не поддающихся формализации, – всего индивидуального, специфического, случайного. 		Изучая философию в Париже Леви-Стросс познакомился с сочинениями и сторонниками дюркгеймианской школы. Проработав несколько лет учителем в гимназии, он получил должность преподавателя социологии в университете Сан-Паулу в Бразилии, где антропологи-полевики пробудили в нем интерес к антропологии. Он и сам принял участие в нескольких экспедициях по Амазонке. Во время войны он приехал в Нью-Йорк, где углубил свои познания в антропологии и, кроме того, встретил некоторых важнейших представителей структурной лингвистики, включая Романа Якобсона. К концу сороковых годов он начал распространять идеи структурной антропологии. В 1958 г. он стал профессором антропологии в Коллеж де Франс. Леви-Стросс принадлежит к тому же поколению в последовательном развитии общественной науки, что и Парсонс, и как и последний, он перерабатывает теоретические результаты и постановку проблем многих мыслителей - основателей этой науки. Наиболее явно выступает его связь с французской структурной социологией и социальной антропологией, а также со структурной лингвистикой. Но он разрабатывает также темы, почерпнутые у Фрейда и Маркса, а в его работах содержится в значительном количестве скрытая и открытая полемика с современными ему учеными и общественными деятелями, в частности, с Сартром, чья экзистенциалистская философия с акцентом на ответственность действующего индивида за выбор образа действия во многих отношениях представляет собой антитезу структуралистским представлениям. Он полемизирует также и с коллегами по антропологической сфере, прежде всего, с британскими антропологами, которые часто критически выступали против манеры Леви-Стросса обращаться с эмпирическими материалами. Британская социальная антропология была поначалу деловой, конкретной и приземленной, что объясняется как английской эмпирической традицией, так и тем фактом, что антропология в Англии была сравнительно тесно связана с колониальной администрацией. В ней существовали высокие требования к собственным полевым опытам, и чтобы считаться антропологом, нужно было, как сформулировал Малиновский, "оставить веранду". Рабочий стиль Леви-Стросса был совсем иным и примыкал скорее к методам Дюркгейма и Мосса по синтезированию и созданию теорий на основе работ полевых этнологов. При ближайшем рассмотрении его собственные полевые вылазки оказываются весьма ограниченными и на практике представлявшими собой походы с проводником, где он все время вынужден был полагаться на информантов, описывавших то, что он видел и слышал. Он не старался подвергать себя опасностям "выхода к туземцам". Он был и остался городским интеллектуалом, и его намерения и манера изложения также явно выраженно интеллектуальны. У народов, которые он изучает, его интересует не особенное и экзотическое. Наоборот, он ищет общечеловеческие черты. Он ищет фундаментальные и общие структуры в человеческом мышлении, более или менее колоритные проявления которого в обычаях, мифах и языке различных народов и культур интересны в первую очередь как основа для теоретического анализа. Обширное наследие Леви-Стросса относится прежде всего к трем областям исследований: исследования систем родства, классификационных систем, включая тотемизм, и, наконец, анализ мифов. Близость к дюркгеймовской постановке проблем в социологии особенно явно проступает в обеих первых областях. Его первая крупная работа, большое сравнительное исследование различных систем родства, тоже получила по-дюркгеймовски звучное название "Элементарные структуры родства" (1949). Его можно читать как подробное и несколько утомительное описание различных систем родства, рассматриваемых как сеть обменов, но в ней содержится также тезис о переходе от естественного состояния к культурному состоянию, то есть о рождении общества, и она содержит полемику с точкой зрения Дюркгейма по этому вопросу. Согласно Дюркгейму, социальные факты следует объяснять другими социальными фактами, а не ссылками на психологические или биологические обстоятельства. Но Леви-Стросс доказывает здесь существование социального факта с досоциальным происхождением. Это социальный институт, который наблюдается во всех обществах, и нельзя объяснить его необходимость естественными причинами. Этот "квази-естественный" институт представляет собой наблюдающийся повсюду запрет кровосмесительства и правило экзогамии, которое требует, чтобы мужчины брали себе жен из другого рода. Обмен сестреми делает мужчин братьями. Это основополагающий элемент системы родства, а с тем и социальной структуры вообще. Леви-Стросс, как и Фрейд, представляет себе, очевидно, такое исходное состояние, когда стадо живет в сексуальном промискуитете, и потому в изоляции. Никаких мирных отношений с другими группами не существует. Но с запретом кровосмесительства и экзогамией создаются социальные связи и порядок обмена, которые становятся образцом, грамматикой для всех возможных отношений, экономических, логических и т.д. Леви-Стросс, как и Фрейд, считает попытки общества регулировать сексуальность культуросозидательными. Запрет кровосмешения - первая социальная норма, а следовательно, и фундамент общества. В "Тотемизме" и "Первобытном мышлении" Леви-Стросс полемизирует с теорией Дюркгейма об основных формах мышления. Дюркгейм и Мосс утвеждали, что основополагающие логические категории отражали социальный образ жизни группы. Ту же идею Дюркгейм развивал в своем изучении тотемизма. Тотемизм - это система классификации, где индивиды и группы получают имена по таким природным объектам, как животные, растения и т.д., и система ритуалов и религиозных представлений, где речь идет о тотемных объектах. Дюркгейм утверждал, что это отражает социальную структуру группы. Система социальных категорий является первичной, вначале возникли различные группы, а затем они были классификированы при помощи таких природных объектов, как змеи, орлы и т.д. Леви-Стросс поворачивает все это иным образом. Вначале возникают социальные образцы поведения. Люди разрабатывают категории для некоторых важных естественных объектов, и эти категории можно затем применять для всех возникающих потребностей в классификации. Леви-Стросс говорит о примитивном человеке как о "мастере на все руки", своего рода умельце и кудеснике, который делает все по необходимости и решает проблемы при помощи того, что оказывается у него под рукой. В этом случае он решает потребность в социальных отличиях, возвращаясь к уже имеющимся мыслительным категориям или используя их по-иному. Тотемизм, таким образом, это образец "интеллектуального кудесничества". Но это также и образец того, как функционируют знаковая система и язык. Соссюр показал, что отношение между знаком и означаемым "произвольно", то есть условно и случайно. Этой чертой пользуется в своем познании умелец, обладающий примитивным мышлением. Существующие для важных естественных объектов категории, которые неминуемо впечатываются в сознание людей, живущих на природе, используются и как знаки для социальных объектов. Естественные категории, как, пример, "дерево", "трава", "камни", применяются также как обозначения таких социальных категорий, как племена и кланы. Таким образом, в терминологии Соссюра тотемный объект становится "знаком", а группа - "означаемым" в своего рода тотемическом языке. Система родства представляла собой систему коммуникации для обмена женщинами, а ее результатом явилось создание социальных отношений между различными группами людей, которые начали выделять себя как части в социальном порядке. Система тотемизма делает социальную структуру явной и придает ей форму коллективного самосознания. Эти рассужденияна структурном уровне. Познавательные отличия должны были также осуществляться на практике и, следовательно, иметь основу в структуре сознания. Теория Леви-Стросса о том, как это происходит, основывается на взглядах Соссюра, но также и на воззрениях более современного лингвиста Романа Якобсона, с которым он познакомился, когда во время войны жил в Нью-Йорке. Якобсон изучал фонетическую структуру языка и считал в то время, что отличия в области фонетики существуют дуалистически, или бинарно. По Якобсону, все фонемы в каком угодно языке можно опеделить, исходя из двенадцати характеристик, которые определяются попарно: компактный/диффузный, беззвучный/озвученный и т.д. Эту теорию бинарной категоризации перенимает Леви-Стросс, и она функционирует как главная материальная основа его теории мышления и категорий. Места для автономного и сознательного субъекта не остается. Под многообразной поверхностью языка, мифов и социальных отношений находится общая, но неосознанная основа, которая состоит в свособе функционирования человеческого мозга. Те основополагающие мыслительные категории, которые. как утверждал Дюркгейм, были выражением социальной организации, являются, напротив, согласно Леви-Строссу, выражением биологической конституции человека. Понятие структуры у Леви-Стросса иное, чем у Дюркгейма и в структурно-функционалистской социологии. Социальные институты являются внешними феноменами, которые создаются более фундаментальными структурами. В семиотическом структурализме пытались разработать анализ социальных феноменов теми методами и при помощи того аппарата понятий, которые были развиты в структурной лингвистике. В шестидесятые-семидесятые годы значительная часть французской общественно-научной элиты в том или ином смысле ассоциировалась со структуралистским мышлением, хотя взаимного согласия относительно того, что же такое "структурализм", и близко не было достигнуто, и немногие из них принимали обозначение "структуралист" на свой счет. Возможно, постструктуралисты - это лучшее название, поскольку все они были склонны дистанцироваться от структурализма в леви-строссовском понимании. Рассмотрение идей этой яркой плеяды не укладывается, однако, в рамки данного сочинения. Здесь будет достаточно констатировать, что Луи Альтюссер и Никос Пуланцас представляли наиболее теоретически значительное направление в марксистской традиции в шестидесятые годы, и что Мишель Фуко обновил взгляд на историю идей. Жан Лакан реконструировал психоанализ, придав подсознательному языковую структуру, взятую из структурной лингвистики, а Ролан Барт анализировал литературные произведения, моду и меню как системы коммуникации без участия сознания действующих лиц. Сегодня почти все это поколение сошло со сцены. В отношении амбициозной программы, намеченной Леви-Строссом и Бартом, легко утверждать, что структурализме не удалось достичь того, на что он претендовал. Им не удалось сломить генетический код общества. несмотря на склонность к лингвистике, не удалось им справиться и со скрытыми структурами языка, в отличие, например, от Нома Хомского. Интерес французских структуралистов привлек скорее язык как текст, а не язык как речь или как обобщающее средство коммуникации. Рано еще делать заключения относительно значения французского структурализма для социологии. Опыт показывает, что постоянно появляются новые "мастера на все руки", умельцы, которые возвращают продукты мышления, которые всеми считались уже использованными. сегодня, однако, курс французского структурализма невысок. Знаменательно, что сейчас говорят о постструктурализме, когда в связи с функционализмом речь заходит о неофункционализме. В то время как постструктуралисты предаются разрушению своего собственного идейного наследия, такие авторы, как Хабермас, Мюнх и Александер занимаются прочтением заново и переработкой, то есть реконструкцией, классиков структурно-функционалистского направления. Отпадение французского структурализма не положило конец попыткам решения вопроса о соотношении сознания и общественных структур. И в этой области говорят о неофункционалистской волне, где впереди идут прежде всего английские и американские социальные антропологи и социологи, занимающиеся вопросами познания, среди них такие имена, как Мэри Дуглас, Родни Нидхэм и Барри Шварц. Но тот французский структурализм, что интересует их, - это направление Дюркгейма и Мосса, то есть социальная, а с тем и изменчивая детерминированность форм мышления. Можно сказать, что сейчас попытки найти универсальные и вневременные структуры мысли оставлены. Будущее покажет, кто подхватит их, и произойдет ли тогда реконструкция инспирированного лингвистикой структурализма, как это случилось с наследием Дюркгейма и Парсонса.

Смотрите также

• 
  Качественные характеристики финансовой отчетности реферат
• 
  Как обойти плагиат в реферате
• 
  Как правильно чистить зубы реферат
• 
  Иммунитет и здоровье человека реферат
• 
  Кавказский государственный биосферный заповедник реферат
• 
  Глобальные социальные проблемы современности реферат
• 
  Взаимоотношения в мусульманских семьях реферат
• 
  Вечные темы в музыке реферат
• 
  Алишер навои реферат узбек тилида
• 
  Политическая экономия и экономикс реферат
• 
  Реферат на тему поляна сказок