АФЕДРА СОЦИОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ И ДУХОВНОЙ ЖИЗНИНИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. Н. И. Лобачевского
ФАКУЛЬТЕТ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК
КАФЕДРА СОЦИОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ И ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ
по курсу «Социология обыденной жизни»
магистранта 1 г/о дневного отделения
направления социология
Масловой Александры Николаевны
Идеи школы "Анналов"
в развитии социологии повседневности
Научный руководитель
проф. Козырьков
Владимир Павлович
Нижний Новгород-2005 г.
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
ГЛАВА 1. Основные принципы изучения истории школой «Анналов» 5
1.1. Создание тотальной истории 5
1.2. Субъективное понимание истории 6
1.3. «История масс» в противовес «истории звезд» 6
1.4. Несобытийная история как история ментальностей 7
1.5. Основные теоретические конструкты, посредством которых анализируется история 8
ГЛАВА 2. Три поколения школы «Анналов» 10
2.1. Краткая характеристика периодизации школы 10
2.2. «Короли-чудотворцы» Марка Блока – первая книга школы «Анналов» 11
2.3. Идеи Фернана Броделя – наиболее известного представителя второго поколения школы «Анналов» 12
2.4. История коммунистической иллюзии Франсуа Фюре – представителя третьего поколения школы «Анналов» 13
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 15
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 17
ВВЕДЕНИЕ
В первые 3 десятилетия ХХ века в результате явной неспособности дать научное объяснение исторического процесса потерпели банкротство многие концепции из арсенала традиционной буржуазной историографии, а вместе с ними и доминировавшие в ней школы и направления. У тех обществоведов, которые пытались найти вне марксизма ответы на поставленные жизнью вопросы, назрела потребность в иных, более широких научных обобщениях, в более углубленных раздумьях о судьбах цивилизации. Выразителями этих потребностей во Франции стали исследователи так называемой «ШКОЛЫ «АННАЛОВ»1. Данная работа посвящена описанию идей исторической школы «Анналов» в развитии социологии повседневности.
Школа «Анналов» (или «Новая историческая наука») - влиятельная группа французских социальных историков, связанная с журналом «Анналы экономической и социальной истории» (основан Люсьеном Февром и Марком Блоком в 1929 г.). Сейчас журнал называется «Анналы. История, социальные науки». Этот журнал сделался особенно после Второй Мировой Войны, самым авторитетным и влиятельным из всех периодических изданий по истории, вокруг которого группировались представители новых направлений историографии.
Школа внесла крупный вклад в эмпирическое изучение европейской цивилизации в целом, а также в теоретическую и методологическую разработку проблем исторического анализа. Представители школы, в частности, выступали против общепринятого подхода к истории как к хронологии политических событий, придавая большое значение социальной истории, социальной структуре и долговременным историческим тенденциям2. Идеи школы «Анналов» послужили причиной создания новой отрасли социального знания – исторической антропологии. Главные представители школы «Анналов» - Л. Февр, М. Блок, Ф. Бродель, Ле Гофф – традиционно акцентировали лишь наличие общего «духа Анналов» и сопряженное с ним отсутствие жестко задаваемого универсального методологического канона. «Анналисты» возражали против квалификации их направления как «ШКОЛЫ», говорили об отсутствии единого кредо, которое было бы обязательным для всех.
В качестве интеллектуальных истоков школы «Анналов» рассматриваются первые упражнения в «неэлитной» (по объекту описания) глобальной истории Вольтера, историческая концепция Й. Хейзинги, социологические модели Дюркгейма и Мосса, а также послуживший точкой отсчета для исходных ощущений Февра и Блока «Критический манифест в адрес историков» французского социолога и экономиста Ф. Симиана3.
Для того, чтобы охарактеризовать данное научное направление, необходимо последовательно решить следующие задачи:
Определить и описать особенности исследования истории в рамках школы «Анналов»;
Определить динамику развития идей школы «Анналов», рассмотрев ее периодизацию;
Кратко охарактеризовать подход одного из представителей каждого периода в развитии школы;
Изложить критические замечания в адрес рассматриваемого направления.
Работа состоит из следующих частей: введения, двух глав, разделенных на параграфы, заключения, содержащего основные выводы и списка используемой литературы. В первой главе решается первая из поставленных задач. Глава разбита на 5 параграфов по числу основных признаков школы «Анналов». Во второй главе описываются черты каждого из трех этапов в развитии школы «Анналов». Глава делится на 3 параграфа. В первом из них описывается подход Марка Блока – одного из основателей школы, во втором – подход Фернана Броделя – самого влиятельного представителя второго поколения школы «Анналов», в третьем – идеи Франсуа Фюре – одного из представителей третьего поколения. Последняя из заявленных задач решается на протяжении всей работы и окончательное суммирование критических замечаний дается в заключении.
Данная работа написана на основании как аналитических статей, содержащих характеристику идей школы «Анналов», так и на основании самих текстов представителей школы, в частности работ М. Блока, Ф. Броделя, Ф. Фюре.
studfiles.net
Реферат на тему:
Школа «Анна́лов» (фр. École des Annales) также «Новая историческая наука» (фр. La Nouvelle Histoire) — историческое направление, основанное Люсьеном Февром и Марком Блоком. Эта историческая школа, формировавшееся вокруг журнала «Анналы», оказала значительное влияние на формирование всей мировой историографии XX века.
Направление возникло и группировалось вокруг журнала «Анналы», носившего это название с 1929 по 1939 годы[1]. С формированием данного направления связывают революционные изменения в исторической науке. Их суть заключалась в том, что произошла замена классической «истории — повествования» «историей — проблемой», а также предпринимались попытки создать «тотальную» историю, то есть историю, описывающую все существующие в обществе связи — экономические, социальные, культурные. Ученые стали ставить в центр своих исследований не деятельность великих людей, не описание событий, а общество в целом, пытаясь вскрыть глубинные структуры, существующие в течение больших временных отрезков. Такой подход потребовал привлечения данных смежных наук — социологии, этнографии, географии и других, а также расширения круга исторических источников. Сторонники «новой исторической науки» привлекают результаты исследований археологии, истории техники, лингвистики, проповеди, жития святых и др. Это привело к эпистемологическому повороту в исторической науке: источник сам по себе нем, вопросы ему задает исследователь, следовательно, ценность приобретает даже фальсифицированный источник, так как он может рассказать почему фальшивка появилась, кому это было выгодно. Сторонники данного направления изучают массовые представления людей той или иной эпохи (история ментальностей), смену ценностных установок на протяжении веков, проблему исторической памяти и так далее.
В 1929 году Люсьен Февр и Марк Блок создали журнал «Анналы экономической и социальной истории» (фр. Annales d’histoire économique et sociale), который издается до сих пор. В этом журнале историки пытались публиковать статьи, характеризующие историю «в целом», статьи, которые не ограничивались политическими, военными и дипломатическими аспектами истории.
Школой «Анналов» сформулирована концепция реконструкции исторических фактов. Содержание концепции наиболее точно выражено М. Блоком, полагавшим, что для понимания истории необходимо обнаружить смысл явления, постигнуть мотивы людей, совершивших поступки в условиях, «прочитанных» ими на свой манер[2].
Задачу — по произведению искусства и выведенным в нем образам судить о жизни, анализировать общественные отношения, сформировавшие тот или иной образ или тип — выделил и обосновал ещё Николай Добролюбов[3].
wreferat.baza-referat.ru
Terra HumanaУДК 930. 1:1 ББК 63М.А. ШенкаоИЗУЧЕНИЕ МЕНТАЛЬНОСТЕЙ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ШКОЛЕ «АННАЛОВ»Рассматривается трансформация понятия «ментальность» в традиции французской исторической школы «Анналов». Показано, как менялось содержание понятия у различных исследователей: Л. Февра, М. Блока, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, М. Вовеля, Р. Шартье, А. Буро. Прослежено изменение методологических принципов истории ментальностей.Ключевые слова:дискурс, коллективное, теория ментальности, школа «Анналов»Школа «Анналов» прошла в своем развитии четыре этапа. На первом этапе (с 1929 г.) много сделали Марк Блок и Люсьен Февр. На втором тон задавала геоистория и экономика Фернана де Броделя. Против его структур, лишенных гуманизма, выступили историки третьей волны: Ле Гофф, Дюби, Вовель и другие. Собственно на этой стадии появились и теоретические работы по проблеме ментальности. До того данный метод применялся скорее интуитивно, чем теоретически продуманно. С 80-х годов XX века начинается четвертый этап развития «Анналов». С критикой позиций Ле Гоффа, Дюби и других выступила новая плеяда историков во главе с Буро и Шартье.До 20−30-х годов термин «ментальность» применялся Леви-Брюлем, Блонделем и другими с уничижительным оттенком и воспринимался как сознание первобытных людей, детей, а также «простецов», противостоящих «высоколобым творцам». В 20−30 годы XX века этот термин был воспринят историками — М. Блоком, Ж. Лефевром и, особенно, Л. Февром. Так, по Л. Февру, «наша история является идеалистической… ибо экономические факты, как и всякие другие социальные феномены, возникают из веры и воззрений"1. Февр обличает «тех, кто толкует на свой лад системы многовековой давности, и, нимало не заботясь о том, чтобы поставить их в связь с другими проявлениями, породившей их эпохи». Созданные ими понятия, порождения их абстрактного понимания, живут затем своей собственной жизнью вне времени и пространства, образуя странные цепи со звеньями замкнутыми и ирреальными. Комплекс фактов культурной истории надо представить как одну из частей «сложной и подвижной сети социальных фактов». И человек XVI века должен характеризоваться «не в сопоставлении с нами, но в сопоставлении с его современниками"2.Февр вводит понятие «ментальный инструментарий». Для него это «совокупность категорий восприятия, концептуализации, выражения и действия, которые структурируют опыт — как индивидуальный, так и коллективный». «Это явно эмпирическая, открытая дефиниция, но она гораздо шире того, что сегодня мы назвали бы системой представлений, так как включает язык, аффекты и даже технику. Восходя от изучения проявлений культуры к изучению условий, делающих эти проявления возможными, мы приобретаем способность понять ее единство («структуру», — пишет Февр в своей книге о Рабле в 1942 г.) и ее особенности"3. В последние 30 лет он посвятил себя написанию биографий великих людей: Лютера, Рабле, Маргариты Наваррской. Но и здесь «никогда его герои не определяются их исключительными судьбами и неслыханными новациями. Раскрывая сомнения, колебания и очевидные противоречия Лютера, Февр показывает его жизнь, как беспрерывный диалог, как серию узнаваний и сближений между монахом из Виттенберга и бурлящей Германией первой половины XVI века.«Кто определит в этом комплексе фактов, идей и чувств, какая именно часть перешла от Германии к Лютеру или от Лютера к Германии?"4. И чтобы понять неверие, атеизм, «любовь святую» и «любовь мирскую» как явления XVI века, надо реконструировать отношения между моралью и религией в XVI веке. Февру надо написать «ту историю, которая, как и многие другие, никогда не была написана… более того … о которой ни у кого никогда не возникало мысли, — историю отношений, которые в данную эпоху внутри познаваемого и известного общества реально, а не только теоретически, поддерживали, с одной стороны, религию огромного большинства членов этого общества, а с другой стороны — концепции, установки и повседневную моральную практику этих же членов этого же общества». И. Ревель замечает: «В биографиях Февр ищет прежде всего поучительное, а не исключительное"5.ОбществоTerra HumanaМарк Блок отдавал предпочтение не психологии (как Февр), а социологической традиции, он был ближе к Дюркгейму. Видимо, по определению термина «ментальность» у него были разногласия с Февром. Но его две работы — «Короли-чудотворцы» (1924 г.) и «Феодальное общество» (1939 г.) — сегодня оказывают большее влияние на исследователей, чем книги Февра. В последней работе, где Блок говорит о «способах чувствования и мышления», он вступает на путь антропологической истории и уделяет больше внимания социальной дифференциации культурного по-ведени6.«Мыслить проблемами!» — это был девиз Блока и Февра7. Не желая быть прислужником режима Виши и ненавидя немецких оккупантов, Марк Блок вступил в Лионе в ряды Сопротивления и погиб, схваченный гестапо. Он писал: «Я — еврей, но не вижу в этом причины ни для гордыни, ни для стыда и отстаиваю свое происхождение лишь в одном случае: перед лицом антисемита"8. «Я верю в будущее, потому что сам его творю», — записывает он для себя слова Мишле. Свое завещание он завершал словами: «Я умираю, как и жил, добрым французом». И свою «Апологию истории» он оставил нам как научное завещание9.Для Ле Гоффа «ментальность, эмоции, поведение формировались в первую очередь в связи с потребностью в самоуспокоении» перед лицом страха в Средние века. Ментальность есть связующее звено между развитием материальной цивилизации и социальной жизни, с одной стороны, и поведением индивидов — с другой. Признавая изучение ментальности ключевым моментом исторического синтеза, Ле Гофф, как и Дюби, выступает против «превращения истории в мир воображения, в котором растворяются все иные реальности». Историк должен постоянно сопоставлять реальность этих представлений с другими реальностями, ему нельзя жить только в мире грез, ибо даже, «когда общество грезит, его исследователь обязан бодрствовать», — считает он. Иными словами, Ле Гофф далек от какой бы то ни было абсолютизации «мира воображения». С его точки зрения, новая историческая наука тем и своеобразна, что она исходит из существования двух реальностей: реальности «как таковой» (La realite ргоргетеП parler) и представлений, которые создала эта реальность о себе у людей прошлого"10.По мысли Ле Гоффа, и поговорки ждут своего исследователя. Можно через расшифровку поговорок добраться до самых глубин средневековой ментальности, спуститься к основам фольклорной культуры. В традиционном крестьянском обществе поговорка играла важнейшую роль. Изучение «кутюма», т. е. обычая, тоже дело историка, и символы также играли большую роль в ментальном оснащении человека Средневековья, считает Ле Гофф. «Символизм был универсален, мыслить — означало вечно открывать скрытые значения», т. е. непрерывно «священнодействовать». Раскрытие магических образов тоже было делом ментальности непросвещенных, замечает Ле Гофф11. Символика начиналась на уровне слов. Назвать вещь — уже значило ее объяснить. Мир, согласно средневековому миропониманию, являетсямиром символов. Минералы, цветы, животные — все имело символическое значение. Была символика креста, пальцев, чисел, жестов. «В ментальном оснащении людей Средневековья трудно разграничить абстрактное и конкретное», и «наслоение конкретного на абстрактное составляло основу ментальностей и чувствований средневековых людей», — замечает Ле Гофф12.Средневековье знает тягу к ярким цветам, божественному чистому свету, к запахам святости. Здесь «искусство рвалось к геройству», к подвигам рыцарей. «Ментальная модель» в это время охватывала одновременно видение мира, свойственное воинам, и вместе с тем предполагала упрощенный дуализм, оппозицию двух противоположностей. Вся духовная жизнь людей Средневековья концентрировалось вокруг противостояния добра и зла, добродетелей и пороков, души и тела13.Важную часть ментального оснащения людей Средневековья составляли сны. «Сны возвещали, сны разоблачали, сны побуждали к действию, словом, они составляли интригу духовной жизни», — считает Ле Гофф14. Рядом с ментальностью средневекового человека, опиравшегося на магию, росло и практическое отношение к миру, в городах появлялась новая система мировосприятия. Но новое мышление, новая система была как бы «вкладышем» в старую систему ментальностей.Историк-культуролог, по Ле Гоффу, смотрит на изменения ментальностей совсем не так, как историк идей и религий, т. е. он видит мир непредвзято.Через призму «ментальной оснастки» Ле Гофф рассматривает: появление в Европе книгопечатания- культуру письменного доказательства- чувство любви- мистическое значение хлеба- культуру жестов- символику одежды- переход к комфортной жизни- строительство замков. Тем самым он показывает всепроникающее значение метода ментального рассмотрения мира. Сам Ле Гофф не хочет заниматься методологией ради методологии. Он заявляет: «У меня не философская голова, и, подобно большинству французских историков, я воспитан в пренебрежении к философии истории"15. Но тем не менее, он исподволь занимается методологией, как мы это видели выше. «Теория и методология Жака Ле Гоффа неизменно погружены в материал"16. Соглашаясь с тем, что история ментальностей связана с жестами, поведением, установками, он тем не менее решительно против бихевиористского его истолкования в духе безотчетного необдуманного автоматизма. Для него медленнее всего меняются ментальности, и потому история ментальностей — это «история замедле-«.» 17ний в истории"17.Ле Гофф не всегда придерживается одной и той же терминологии: он говорит о «воображаемом», о «чувствительности», о «символизме», о «системе ценностей», об «идеологии». Но за всем этим скрывается картина мира и ее компоненты, т. е. система ментальных представлений, оценок и т. д. Ментальность отличается неопределенностью. Она появляется как осадок после исторического анализа. Ею раньше пренебрегали, но историю без неё невозможно понять. Касаясь «ремесла» историка ментальностей,ОбществоTerra HumanaЛе Гофф замечает, что он обращает свое внимание на неосознанное, повседневное, на автоматизмы поведения, на внеличностные аспекты индивидуального сознания, на то, что было общим у Цезаря и последнего солдата его легионов, у святого Людовика и крестьянина, трудившегося в его доменах, у Колумба и матроса на его каравеллах18. Такую работу можно назвать «археопсихологией», где приходится докапываться до потаенных смыслов и значений. Особое значение придается тогда изучению инерционных сил истории, традиций, привычек сознания.Для Ле Гоффа ясно, что в сознании средневекового человека одновременно могут сосуществовать две разные ментальности. Одна, разрушаясь изнутри, уступает место другой. Как можно говорить о неком общем ментальном фонде Средневековья, так можно говорить о ментальности разных групп и классов общества. Как видим, позиция Ле Гоффа по проблемам ментальностей достаточно широкая и гибкая.Для Жоржа Дюби, одного из выдающихся историков ментальностей, методология также растворена в исследованиях. Средневековая Европа Х1-Х111 веков — сфера его научных интересов. Под ментальностью Жорж Дюби понимает развивающуюся систему, все элементы которой тесно взаимосвязаны и сочленены. Это система образов и представлений, различная у разных социальных групп и страт, которой они руководствуются в своем поведении и в которой выражено их представление о мире в целом и об их собственном месте в этом мире. Изучение этих представлений Дюби считает исключительно важным. «Мы убеждены, — пишет Дюби, — что все социальные отношения складываются как функция этой «системы образов», которая передается от поколения к поколению в процессе воспитания и обучения и вследствие определенных экономических условий"19.Сам Жорж Дюби так объясняет свой приход к понятию ментальности: «Я и Мандру под влиянием психоанализа (в 50-е годы) начали изучать в качестве фактора социальной истории ту совокупность полубессознательных проявлений, которой мы дали название «ментальность""20. Как видим, путь к «ментальностям» у Дюби такой же, как у Февра: через увлечение успехами французской школы психологии.Не будучи правоверным марксистом, Дюби тем не менее, хорошо зная Маркса, часто использует его понятия и категории. И потому его подход к сознанию, к ментальностям скорее социогенный. Так, он пишет: «В истории ментальностей мы видели необходимое дополнение к изучению социальной истории через ее материальную подоснову"21. И сегодня, по его словам, изучение «кодексов», печатей, гербов ведется под углом зрения культуры, истории ментальностей, следовательно, истории общества. Достигнут определенный прогресс в истории исторической науки. «У историков появилось стремление видеть в документе, в свидетельстве, т. е. в тексте, самостоятельную научную ценность, и не надо пытаться выжать из него, по примеру позитивистской истории, дозу содержащейся в нем истины и отделить ее от лжи, но считать, что истина — объект интерпретации историка — неотделима от всего свидетельства в целом — от его прав-ды и его лжи, и даже от того, о чем оно умалчивает, что в нем намеренно или ненамеренно скрыто"22. С конца 60-х годов французские философы и социологи стали уделять особое внимание механизмам власти внутри социальной системы (Мишель Фуко). Но и здесь теперь без привлечения ментальностей не обходится. «История стала вновь стремиться к истолкованию политики, снова возложила на себя задачу, которая с тех пор, как существует историческая наука, считалась для нее главной"23.По Дюби, история ментальностей уже не может удовлетвориться упрощенным понятиям «коллективного сознания»: социальная психология в США выявила диалогический характер отношений между индивидом и его социальным окружением, продемонстрировала не только способность среды влиять на индивидов, но и то, как в некоторых случаях реакция индивидуумов изменяет среду. Поэтому история ментальностей может быть и социальной, и биографичной. При этом она будет выявлять не только мысли, чувства и реакции простого человека, но и изучать среду. Именно среда является излюбленным доменом историка ментальностей. Даже если об одном явлении пишут два историка, то их сочинения окажутся различными, так как они не только различные личности, но погружены, живут в различных культурных средах, климатах, замечает Дюби24.К трем ритмам времени, выделенным Фернаном де Броделем, Ж. Дюби добавляет четвертый. Так, первый ритм времени характеризуется быстротечностью и поверхностностью: это резонанс, вызванный проповедью, скандал, рожденный модернистским произведением искусства или литературы. Менее быстротечные ментальные процессы, типа медленного изменения эстетических вкусов публики, Дюби относит ко второй группе. Следующий уровень — «темницы долгого времени» (по Броделю), ментальные структуры, упорно сопротивляющиеся изменениям. Они образуют глубокий пласт представлений и моделей поведения, не изменяющихся со сменой поколений. Но и здесь, полагает Дюби, могут происходить изменения: внешне незаметные, но протекающие довольно быстро, благодаря мутациям. И еще есть четвертый, наиболее глубоко залегающий ментальный слой, связанный с биологическими свойствами человека. Он почти неподвижен, и изменяется лишь с эволюцией самих биологических свойств25.Подготовительной работой при изучении истории ментальностей Дюби считает изучение языка, выделение перечня слов, употреблявшихся в ту или иную эпоху, т. е. не обойтись без лексикологов и знания синтаксиса. «Задача истории ментальностей — выявить вербальные констелляции (созвездия слов — М.Ш.), отражающие главные сочленения коллективного со-знаниия», — считает Дюби. История ментальностей, имея объектом сферу психологии, изучая интеллектуальные механизмы, чувства, модели поведения, будет совершать переходы от индивида к социуму и обратно, полагает он. «История ментальностей должна пропитать собой социальную историю"26. Дюби принадлежит мысль: «Феодализм — это средневековый тип ментальностей» («disposition ^ esprit»)27.ОбществоTerra HumanaУ историка ментальности есть доля субъективизма, и потому Дюби говорит о своем творчестве: «То, что я пишу, это моя история. … Действительно, я убежден в неизбежной субъективности исторического исследования, моего, во всяком случае… я не выдумываю. … Впрочем, выдумываю, но стараюсь обосновать свои изобретения на возможно более прочных опорах и строить, исходя из строго критически проверенных показаний, возможно более точных свидетельств"28. Считая, что необходимо связать все истории, Дюби, тем не менее, считает, что «без изучения ментальных установок невозможно создать тотальную историю общества».Подводя некоторые итоги, мы можем сказать, что Ж. Дюби имеет свою собственную позицию по теории ментальности. Для него ментальности -плод индивида и социума, произведение их диалога, любая история должна быть рассматриваема через призму ментальности.Характерно обращение историка-марксиста Мишеля Вовеля к проблеме ментальности. Он написал книгу «Революционная ментальность». Оппоненты ему возразили (и он согласился с ними), что «революция не есть ментальность"29. В свое время Мандру предложил именовать историю ментальностей «историей видения мира». Но Вовель считает, что это было красивое, но мало что объясняющее определение. «Но именно то неясное, что содержится в целом ряде удобных словесных формул («инерция ментальных структур», «коллективная ментальность»), не только не помешало историографическому движению, но и, похоже, благоприятствовало ему», — считает Вовель30. Шутя, он называет историю ментальности захватчицей: все области духовной жизни она подбирает под себя.Марксисты, по Вовелю, сначала относились к новому течению с недоверием: не мистификация ли это? А может, это отклонение воображения? А может, это один из способов рассмотрения мира? Но молодые историки Франции приняли метод. Сам же Вовель пишет о себе следующее: «Поколение, к которому я принадлежу (к нему можно отнести также М. Аглона и Э. ля Ле Руа Ладюри), независимо от отношения к марксизму, перешло «из подвала на чердак» или, по выражению П. Шоню, пришло к истории «третьего уровня», не всегда полностью отрицая и первые два"31. По Вовелю, история ментальностей прямо согласуется с высказыванием Маркса: «Люди творят историю, но они об этом не знают». Согласно Вовелю, история ментальностей не противостоит социальной истории, «она в действительности лишь дополняет и уточняет ее». Ее сложность есть отражение феномена «переплетения» исторических времен. Она не привязана к определенному измерению времени, вводит в проблематику «короткого времени» те резкие перемены, которые можно назвать революцией.В субъективном плане история ментальностей позволяет «не спасовать перед разваливающимся на части объектом исторического исследования и сохранить его целостное прочтение, учитывающее гигантскую работу себя над собой, работу, которую представляет собой жизнь людей». И вообще, «при условии, что мы не будем видеть в истории ментальности ключко всем дверям, она больше, чем мода: это новая область знания открыта для постановки новых вопросов», — считает Вовель32.Подводя некоторые итоги, мы можем сказать, что для Вовеля это новая история ментальности — перспективная область знания, что она — не мода и не всеобщая отмычка, и он бы полностью согласился со словами Ле Гоффа: «Мы — продукты своей эпохи, и я не ведаю, что именно (и как — М. Ш) побудит она меня написать за еще остающееся для меня время"33.С точки зрения Ю. Бессмертного, «Воззрения Ле Гоффа, Дюби и близких к ним в этом вопросе Н. З. Девис, Ф. Арьеса, М. Вовеля, Ж. Делюме характеризуют лишь одну из тенденций в осмыслении ментальностей в современных «Анналах». Иную линию выражают взгляды Алэна Буро и Роже Шартье, в той или иной мере ревизующих воззрения Дюби, Ле Гоффа и других близких к ним исследователей"34.А. Буро не отрицает роли изучения ментальностей при разработке тотальной истории. Однако, пытаясь взглянуть на историю ментальностей и «тотальную историю» свежим взглядом, он высказывает мнение, что оба эти направления нуждаются в обновлении. История ментальностей воспринимается сегодня как респектабельная, но несколько вышедшая из моды дисциплина. Историки вместо понятия истории ментальностей теперь употребляют термин «историческая антропология». По Буро, исследовательские результаты в последние годы получили неоправданно расширительное толкование. Было забыто, что самые общие ментальные стереотипы никогда не являлись всеобщими: выражая некую характерную тенденцию поведения, они не объясняли собою поведения всех людей35.У Дюби и его сторонников, по Буро, эмоции, т. е. «идеи бедняков», трактуются как движущая сила истории, идеи же в собственном смысле считаются чем-то поверхностным и вторичным. Существуют и обратные мифы: короли и законники придумывают публичное право, затем оно превращается в церемонию, а уже из него рождается народная вера. Здесь идеи и эмоции в любом случае противопоставляются, а сверху накладывается эволюционистская схема. Буро считает, что не все историки поддерживали представление о «ментальном холизме» как общности сознания людей Средневековья, что они (Ж. Дюби, Л. Февр и др.) подбирают свои материалы преднамеренно однонаправленные, на одно ориентированные36.Абсолютизация ментальных стереотипов мешает Дюби и Арьесу изучить механизм воздействия этих стереотипов на индивидов. Новая «специальная история ментальностей», по Буро, должна непосредственно заняться изучением этого механизма. Главные задачи нового направления: уяснение того, как, каким образом коллектив способен воздействовать на отдельных «творцов истории», как некие общие представления превращаются в индивидуальные, как принятые в коллективе высказывания обретают форму персональных, индивидуализированных37. Буро считает, что в рамках старой истории ментальностей нет доступа к некоей коллективной ментальной инстанции. Тем не менее, заслуга постановки «капитального вопроса: как коллективное может существовать в индивидах?» — прина-ОбществоTerra Humanaдлежит психологической версии истории ментальностей. Сам Буро тоже ищет ответа, и потому он формулирует три возможных типа соотношения целого и части и проводит анализ соответствующих категориальных пар:1) Категория «общее /индивидуальное» (Ie general // l individuel). Через нее можно выявить общие тенденции жизни населения в определенную эпоху: материальное и культурное потребление, социальную мобильность, демографические тенденции, политическое поведение и т. д.Часть этих обобщений можно приписать «среднему индивиду» эпохи. Но смоделировать личность невозможно, индивид всегда остается только средним.2) Во втором случае в качестве целого выступает родовое (le generique), а в качестве противочлена — частное (le particulier). Анализ здесь движется обратно: родовое определяется «умножением частного». Частное же познается через изучение биографий исторических лиц и созданных ими произведений. Но даже с помощью этих двух категорий невозможно ухватить суть коллективного компонента социального целого, и поэтому Буро вводит еще одну оппозицию.3) Коллективное (le collectif) и особенное (le singulier)38. Категорию особенного сам Буро специально не разъясняет. В качестве единственного примера он приводит «воскрешенного» К. Гинзбургом мельника Меноккьо, утверждая, что тот представляет собой не «среднего индивида» и не частный случай, а именно особенное. Для Буро коллективное — «то, что ограничивает возможности действий и решений, что создает общий язык с помощью генерации обществом представлений, образов, текстов, изображений или ритуалов и предшествует генерации антагонистических дискурсов — индивидуальных или групповых"39. Буро активно пользуется терминами Мишеля Фуко, такими как дискурс и высказывание. Идея Фуко состояла в том, что речевая практика людей является инструментом для освоения реальности. В этом процессе не только осваивается, «обговаривается» мир, но и складываются условия этого «обговаривания», правила самой речи, а значит, соответствующие мыслительные конструкции.Здесь дискурс (у Фуко) — это одновременно и процесс, и результат в виде сложившихся способов, правил и логики обсуждения чего-либо. В основании дискурса лежит «высказывание», т. е. «атом» речевой практики, некое первоначальное обобщение, образ, конвенция, что делает возможным разговор. Подхватив идею Фуко, Буро предлагает построить «ограниченную историю ментальностей» как описание конкретных высказываний, образующих подоснову различных дискурсов. Сами дискурсы, разнонаправленные, личностно окрашенные, ценностно и идеологически разнородные, не принадлежат сфере коллективного. Коллективное — это высказывание, обозначающее новое событие. И тогда, по Буро, речь будет идти о простом понимании некоего языка, а история ментальностей призвана описывать своего рода «грамматику согласия». Согласия, но не верования или причастности. Высказывание ценностно нейтрально. Вводя понятие «универсумы веры» (Р. Мэртон), Буро разъ-ясняет, что высказывания, вследствие расплывчатости и богатства своего содержания, могут принадлежать к целому ряду универсумов веры, несовместимых друг с другом40.Сам Буро уточняет, что термин «коллективное» может ввести в заблуждение: под ним имеются в виду не господствующие дискурсы, не дискурсы большинства, а «диагональные» высказывания, лежащие в основе многих дискурсов и придающие значительную степень единства определенной эпохе, образуя общий фон различных социальных «регистров"41.И при том сам Буро не претендует на лавры отца-основателя нового направления. Это исследовательское направление, считает он, может быть возведено к Кассиреру и Фуко.Рассмотрев взгляды А. Буро, мы можем сказать, что он ищет решение назревших проблем истории. Хочет выработать свой новый подход к истории ментальностей. И несмотря на момент сведения им живой истории к строению языка, он хочет преодолеть субъективизм в истории, чтобы не получалось так, что, описывая менталитет чужой эпохи, на самом деле исследователь не подставлял бы свой собственный или заранее запрограммированный менталитет.Другой историк «новой исторической науки» (четвертого поколения школы «Анналов») Роже Шартье считает нынешний перелом в исследованиях результатом издержек прошлого. По его мнению, чтобы преодолеть эпистемологические трудности, историки школы «Анналов» должны отказываться от трех идей: 1) отказ от проекта глобальной истории (Ф. Бродель) — 2) отказ от территориального, в духе «человеческой географии», определения объекта исследования- 3) отказ от понимания социальных дифференциаций, как «логически первых» и учет того, что существует некие культурные дифференциации, несводимые к социальным.Для Шартье возможно, чтобы социальная целостность была вне жестких географических или социографических рамок, т. е. как инобытие мыслительных представлений, свободных от любого детерминизма, также как и от жесткой временной или предметной иерархии. Известно, что тексты — первооснова для историка ментальностей. Шартье же, рассматривая проблему конструирования читателем смысла прочитанного, пришел к некоторым выводам. Во-первых, тексты как таковые не имеют устойчивого, универсального смысла. Разные читатели в разных обстоятельствах понимают их по-разному. Возможности «единства интерпретации» ограничены множественностью культурных расслоений. Во-вторых, понимание текста впрямую зависит от форм, в которых он достигает читателя, и едва меняются эти формы, как текст изменяет свой статус и значение. В-третьих, традиции чтения, свойственные той или иной группе читателей, также приобретают значение формы бытования текста. Способ чтения молча, одними глазами, — это наше, а были и другие формы. История чтения призвана прояснить этот вопрос. Тот или иной текст, по Шартье, получит общественное признание, если критика текстов будет соединена с историей книги и чтения. Понятие «присвое-ОбществоTerra Humanaние» как обретение смыслов должно стать центральным в новой истории культуры, которая сделает акцент на множественности пониманий.По Шартье, история культуры будет дистанцироваться от узко соци-ографической концепции, которая утверждает подчиненность культурных различий социальным. Это возможно, если исходить из анализа культурных конфигураций (распространения некоего корпуса текстов, класса печатной продукции, некоей культурной нормы) и затем проецировать их на социальное.Чтобы связать реалии культурной и социальной жизни, Шартье формирует три предложения. Во-первых, перестать противопоставлять объективность общественных структур субъективным представлениям. У него мир социального обозначает мир представлений. Представление — это образ, а признание образа равносильно признанию обозначаемого42. Тогда, по Шартье, «и структуры, и социальная практика являются, в первую очередь, производными от представлений, с помощью которых индивиды и группы осмысливают окружающий мир». Тогда представления становятся матрицей для членения мира. Но в то же время представление — объективная реальность, и оно на три четверти детерминирует мысли и поступки людей, принуждая их порой действовать вопреки личным интенциям. Если Дюби, Ле Гофф, А. Я. Гуревич и другие считают, что представления как ментальные стереотипы имеют социальных носителей (крестьян, рыцарей и т. п.), то для Шартье представления не имеют жесткой социальной обусловленности. Они рождаются из потребности людей данного общества сделать это общество для себя «менее непрозрачным», более доступным для восприятия. Соответствие между реальностью и этими представлениями отнюдь не обязательно, по Шартье. Он также полагает, что для историка такие представления — главный инструмент социально-культурного анализа, единственный способ проникнуть в концептуальный мир людей прошлого43.Ю. Л. Бессмертный, касаясь мысли Шартье о свободополагании представлений, пишет, что «можно, наверное, согласиться с Шартье в том, что историкам пора освободиться от «тирании» социальных и имущественных членений при анализе явлений культуры. Очень многие феномены общественного сознания действительно «не признают» социологических границ. Не следует ли отсюда, что рассматривая эти феномены, тем более изучая их роль в общественных целостностях, можно вообще игнорировать их социальные особенности, функции, корни?». Но сам Бессмертный себе же отвечает: «Мне кажется, что предлагаемый Шартье подход не уменьшает, но, наоборот, увеличивает то состояние неопределенности, которое, по его словам, характеризует сегодняшний этап развития «новой44исторической науки «44.Но Шартье делает второе предложение: для освобождения культуры от социума необходимо культурные различия рассматривать непосредственно в процессе их воспроизводства: в конкретных формах текстов и культурных практиках. И последнее предложение Шартье: попытаться понять,как изменения в формах осуществления власти влияли на строй личности и сказывались на правилах, управляющих производством художественной продукции и организующих культурные практики. Как разобраться: с одной стороны, автономизация интеллектуального рынка, а с другой, -политизация культурных практик во Франции в 16−18 веках? И хотя это еще контролировалось властью, но уже начинало ускользать из-под ее контроля45.Подводя некоторые итоги, можно сказать, что Шартье в пути, в поиске и продолжает небанальным образом традиции школы «Анналов». Не все в его подходе к теории ментальности можно принять, но главная ценность позиции заключается в его размышлениях, в способе постановки Шартье вопросов, в угадывании слабых мест методологии истории ментальностей прошлых лет.Таким образом, несмотря на терминологическую разноголосицу при определении понятия «ментальность», на споры и размышления последних лет, историки школы «Анналов» увеличивают количество своих последователей, делают блестящие анализы Средневековья, размышляют над глобальной историей. Тем самым они утверждают статус своей науки, доказывают правомерность и полезность ее существования. Историческая антропология как наука завоевывает умы и сердца людей своим ментальным методом исследования, при котором предметы и явления как бы «светятся» изнутри, самообъясняют себя и свою эпоху.1 Ревель Ж. История ментальностей: опыт обзора // Споры о главном. — М, 1993. — С. 52.2 Там же. — С. 53.3 Там же. — С. 53.4 Там же. — С. 53.5 Там же. — С. 54.6 Там же. — С. 54.7 Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». — М., 1993. — С. 106.8 Там же. — С. 107.9 Там же. — С. 108.10 Бессмертный Ю Л. «Анналы»: переломный этап // Одиссей. 1991 — М., 1991. — С. 17−18.11 ГоффЛе Ж. Цивилизация средневекового Запада. — М., 1992. — С. 308.12 Там же. — С. 311−312.13 Там же.- С. 318−319.14 Там же. — С. 319.15 Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». — М., 1993. — С. 195.16 Там же.17 Там же.18 Там же. — С. 194.19 Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап // Одиссей. 1991 — М.: Наука, 1991. — С. 17 — 18.20 Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции // Одиссей. 1991 — М., 1991. — С. 53.21 Там же. — С. 53.22 Там же. — С. 58.23 Там же. — С. 56.24 Горюнов В.Е. Ж. Дюби: История ментальности // История ментальности, историческая антропология. — М., 1996. — С. 19.ОбществоTerra Humana25 Там же. — С. 20.26 Там же. — С. 21.27 Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». — М.: Индрик, 1993. — С. 151.28 Там же. — С. 152.29 Вовель М. Ментальность. // 50/50. Опыт словаря нового мышления. — М., 1989.— С. 458.30 Там же. — С. 457.31 Там же. — С. 458.32 Там же. — С. 459.33 Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». — М.: Индрик, 1993. — С. 303.34 Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап // Одиссей. 1991 — М., 1991. — С. 18.35 Там же. — С. 18.36 Арефьев П. Г., Горюнов Е.В. А. Буро. Предложения к ограниченной истории ментальностей // История ментальности, историческая антропология. — М., 1996. — С. 66 — 68.37 Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап // Одиссей. 1991 — М., 1991. — С. 19.38 Арефьев П. Г., Горюнов Е.В. А. Буро. Предложения к ограниченной истории ментальностей // История ментальности, историческая антропология. — М., 1996. — С. 68, 69.39 Там же. — С. 69.40 Там же. — С. 72.41 Там же. — С. 72.42 Дубровский И.В. Р. Шартье. Мир как представление // История ментальности, историческая антропология. — М.: РГГУ, 1996. — С. 74−78.43 Бессмертный Ю. Л. Анналы: переломный этап // Одиссей. 1991 — М., 1991. — С. 20−21.44 Там же. — С. 21.45 Дубровский И.В. Р. Шартье. Мир как представление // История ментальности, историческая антропология. — М.: РГГУ, 1996. — С. 78.
Показать Свернутьxn----8sbemlh7ab4a1m.xn--p1ai
Одним из авторитетнейших направлений в историографии XX в. стала школа «Анналов», совершившая, по выражению Питера Берка, «подлинную историографическую революцию современности». Их отказ от позитивизма привёл к гораздо более плодотворным результатам. Напомню, что позитивисты увлекались фактографией, факту придавали самодостаточность, изучали исторические события, т. е. у них была событийно-описательная история. Но они не могли подняться с эмпирического уровня исследований до теоретического обобщения.
Против стереотипов позитивизма ещё в начале XX в. выступил французский социолог Анри Берр (1872-1954). В 1900 г. он основал журнал «Ревю де синтез истории», с которым часто связывают начало школы «Анналов», но это ещё пока были только предпосылки. На страницах этого журнала Берр и другие авторы критиковали позитивистов за их эмпиризм и историописание, а также субъективистские взгляды на историю, развивавшиеся критическим направлением. Задачу истории как науки Берр видел в синтезе, основанном на критическом и научном анализе исторических фактов, что возможно при взаимодействии истории и социологии. Историю Берр рассматривал как науку, способную не только открывать новые факты, но и объяснять их.
Подлинное же начало исторической школы «Анналов» связывают с началом издания в 1929 г. французскими историками Марком Блоком и Люсьеном Февром журнала «Анналы экономической и социальной истории» (менял название – с 1939 г. – «Анналы социальной истории», с 1945 г. – «Анналы. Экономика. Общество. Цивилизации», с 1994 г. - «Анналы. История. Социальные науки»), а также манифестом Блока и Февра, в котором они выступили против поклонения трём идолам – событийной истории (прежде всего политической), биографической истории «героев», исторического повествования (т. е. истории как беспроблемного повествования).
Что же было предложено ими взамен?!
- глобальная (тотальная) история – социальные проблемы могут быть поняты только в глобальной перспективе. Поэтому надо не исключать ни один подход, стремиться к многообразию ракурса.
- проблемность (мыслить проблемами!)
- мультидисциплинарность истории, мультидетерминированность – т. е. использовать данные и естественных наук (физики, географии), и общественных (социологии, демографии, психологии)
- главное – не история государственной жизни, а история повседневной жизни людей, история человека во времени. Гораздо больше внимания анналисты стали уделять экономике, которой ранее пренебрегали.
Марк Блок (1886-1944) – «Короли –чудотворцы» (1924) – исследовал возникновение в истории веры населения Франции в чудодейственную силу монархов; «Феодальное общество» (1939) – особенности чувств и образа мыслей людей раннего средневековья, отношение человека к природе, ко времени, коллективную религиозность, память. Эпос, язык; «Апология истории» (1941) – характерные черты французской аграрной истории на протяжении 12 веков.
Люсьен Февр (1878-1956) – по его мнению, главное – это уметь задавать вопросы источнику, т. е. постановка проблемы. Главным предметом исследования должен быть человек во всём богатстве жизненных проявлений. Задача историка – не собирать факты, а понять людей при комплексном подходе к источнику. Произведения – «Судьба: Мартин Лютер» (1928), «Проблема неверия в XVI веке: религия Рабле» (1942) – надо обнаруживать архетипы сознания, которые были присущи людям и они не отдавали в них отчёта.
В 1950-1960-е гг. в школе «Анналов» наступил броделевский этап (1956-1969), связанный с деятельностью знаменитого историка Фернана Броделя (1902-?) – «Средиземноморье и средиземноморский мир во время Филиппа II» (1949), «Материальная цивилизация и капитализм XV-XVIII вв.» (1967-1979). Он разработал схему трёх уровней длительности – короткую длительность (события), среднюю длительность (конъюнктура) и время большой длительности (структура), которое позволяет вскрыть тенденции развития общества.
В годы руководства журналом Броделем больше внимания уделялось экономической истории, геоистории, количественным (квантитативным) исследованиям, раннему новому времени.
В 1969-1989 гг. – третьи «Анналы» – во главе- конгломерат Жак Ле Гофф, Эммануэль Ле Руа Ладюри, Марк Ферро.
С именем Жака Ле Гоффа связано дальнейшее углубление понятия ментальности, впервые применённое ещё в начале XX в. французским этнологом Леви-Брюлем. Термин «ментальность» трудно перевести однозначно. Ментальность – образ мысли, коллективные представления, видение мира (по Гуревичу – социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, представления людей, принадлежащих к тому или иному слою общества. Они по большей части не осознаются их носителями, а проявляются в поведении, высказываниях, независимо от намерений человека). Изучая ментальность можно придти к тому, как складывались и изменялись общественные структуры, т. е. к целостному пониманию исторического прошлого. В сочинениях историков социальная история становится не историей абстракций (собственность, производство, эксплуатация), а историей людей. Изменяется и тематика работ – содержанием их становится изучение брака, любви, детства, семейной жизни, смерти, страха, веры (например, в чистилище), насилия и чести и т. д. Характерным здесь стал сборник, изданный под редакцией Ж. Ле Гоффа в 1985 г. «Мир воображаемого в средние века», где авторы предприняли попытку проникнуть в мир воображаемого средневекового человека, проникнуть вглубь коллективного сознания общества – статьи о ведьмах, снах, чудесном.
Перу самого Ле Гоффа принадлежат «Цивилизация средневекового Запада», «Людовик Святой» (1990) и т. д.
В это же время произошёл поворот к нарративу – Ле Руа Ладюри «Монтайю» (1975) – на основе актов изучал менталитет и повседневную жизнь одной из пиренейских деревень XIII-XIV вв. Книга написана как связное повествование, как роман, и, что удивительно для исторического повествования, стала бестселлером. К такому же нарративному направлению можно отнести труд итальянского историка Карло Гинзбурга «Сыр и черви» (1975).
Из других трудов анналистов следует отметить Ж. Дюби «Трёхчастная модель, или Представления средневекового общества о самом себе», «Другое средневековье. Время, труд и культура Запада» и Ф. Арьеса «Ребёнок и семейная жизнь при Старом порядке», «Человек перед лицом смерти».
С 1989 г. – современный этап истории школы «Анналов», во главе 5 человек. Больше стали применять методы микроистории к политической, экономической и др. истории., пытаются вскрывать инакость каждой эпохи.
Школа «Анналов» оказала огромное влияние на современную медиевистику. К источникам надо подходить «изнутри».
*Выяснили, что средневековье резко отличалось от Нового времени. Ментальность людей той эпохи, их социальное поведение, культура, проникнутая религиозностью и магическими представлениями, корпоративизм. Они экзотичны, поэтому часто подвергаются модернизации, чего допускать нельзя.
*Для средневековья характерно большое богатство и разнообразие источников. В новое время – избыток этих источников, все их охватить невозможно, следовательно, возникает фрагментарность представлений, а средневековую картину, картину средневековой культуры легче рассмотреть как целостную.
*Средневековье становится привлекательнее для людей, чем античность и Ренессанс. Обычно к предыдущей эпохе люди питают отрицательные чувства, и лишь когда утихают страсти, побуждающие односторонне относиться к той эпохе, её рассматривают лучше и спокойнее.
Были и другие исследователи – Франко Кардини занимался проблемами формирования и эволюции рыцарства, Робер Амбелен прославился новыми гипотезами и версиями о важнейших исторических явлениях средневековья, о частной жизни монархов, психологическими характеристиками исторических деятелей.
М.Л.В. Лестнер. Комплекс работ об интеллектуальном наследии поздней античности. М. Штёкли. Изучение формирования феодальной этики. Исследование нравственного идеала женщин раннего средневековья (VII-X вв.) - Мюнхен, 1957. Л. Ровелли. Концепция непрерывного развития индивидуальности, свободы и личной активности. Р. Шпрандель об элементах культуры в средние века. Изучение социальной психологии, восприятия времени, природы, понимания причинности, соотношения чувственного мира со сверхчувственным. Аспекты народной культуры в трудах П. Больони (директор Института средневековья при Монреальском университете в Канаде). Исследования по проблемам эпохи Возрождения в Европе. Противоречивые оценки исторического значения и места Ренессанса в истории культуры средних веков. Концепция непрерывности культурно-исторического развития средневековой Европы (эпоха Возрождения как продолжение средних веков - И. Хёйзинга, Нордстрём). Концепция Ренессанса XII в. (Мак Айлуэйн). Концепция упадка средневековой культуры в эпоху Возрождения в связи с утратой религиозности (Маритен, Жильсон, Торндейк). Философско-историческая трактовка гуманизма как новой идеологии в трудах Э. Гарэна. Теория гражданского гуманизма и его кризиса во второй половине XV в.
Таким образом, во многом благодаря исторической школе «Анналов», преодолев кризис начала XX в., историческая наука обратилась к новым темам исследований – истории повседневности, истории ментальности.
Читайте также:
lektsia.com
В рамках французской историографии уже около полувека существует направление, во всём мире известное как «Новая историческая наука» или школа «Анналов» (анналы – годовые сводки).
Формируется в 20-е годы XX века на фоне кризиса исторической науки и т. н. «классического историзма» рубежа веков и вбирает в себя все основные достижения западной исторической мысли и марксизма, творчески их переосмыслив. Причём сами представители этого направления периодически высказываются в том смысле, что такой «школы» нет, есть «общее направление движения», «стратегия», или «дух» Анналов. Выделяют уже три или четыре этапа её эволюции. Школа оказала колоссальное влияние на всю мировую историографию и является одним из самых ярких феноменов исторической мысли XX века.
Наименование направления связано с названием его центрального журнала. Он издаётся с 1929 года и первоначально так и назывался: «Анналы социальной и экономической истории». С 1949 года он именовался «Анналы. Экономики. Общества. Цивилизации», а с 1994 года изменил название на «История. Социальные науки».
Отцами-основателями направления считаются Марк Блок и Люсьен Февр, которые в 1929 году этот журнал и начали выпускать. В каждом номере выходили их «Редакционные заметки». Ориентирован журнал был на идею междисциплинарного синтеза, поэтому в его редколлегию вошли географы, экономисты, социологи. Журнал помог сформировать предметное поле методологических исследований школы.
Ввели в научный оборот идеи «тотальной» истории, исторической антропологии, менталитета. Все они соотносятся с проблемой изучения социально-психологического аспекта человеческой истории.
Марк Блок [Marc Bloch] (1886 –1944). Учился в Высшей нормальной школе в Париже (центр возник в XVIII веке первоначально для подготовки учителей для начальной школы), работал в Лейпциге, Берлине, Монпелье, Амьене. В 1913 году защитил диссертацию «Иль-де-Франс: страна вокруг Парижа». После Первой мировой преподавал в Страсбурге, Сорбонне. В 1944 году расстрелян гестапо за участие во французском движении Сопротивления.
На русском языке изданы работы: «Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии» (1924), «Характерные черты французской аграрной истории» (1931), «Феодальное общество» (1939-1940), «Странное поражение» (1940), «Апология истории, или ремесло историка» (1941-1942).
Люсьен Февр [Lucien Febvre] (1878 - 1956). Окончил Высшую нормальную школу в Париже, в 1911 году защитил диссертацию «Филипп II и Франш-Конте́». После Первой мировой преподавал в Страсбурге и Париже (Колле́ж де Франс). В 1947 году основал т. н. VI секцию Практической школы высших исследований. Она стала базой собственно школы «Анналов». Л. Февр оказался талантливым администратором и являлся её первым президентом.
На русском языке в 1991 году опубликован только сборник работ Л. Февра под общим названием «Бои за историю».
Основные установки применительно к истории.
1) Подвергли сомнению принципы «классического историзма» и обратили внимание на новые возможности объяснения, «верификации» исторического источника, для чего использовали генетический метод объяснения истории, или метод «плотного описания» (thick discription).
Идеи «классического историзма» (развитие исторической науки линейно, это точная наука, она познаёт историю, принцип отражения объективен, исторические закономерности существуют) целесообразно переосмыслить. Принцип первого позитивизма – «История пишется по документам» – ограничен. Факт – это не только письменные источники, он более многомерен по структуре. Возможно привлекать самые разнообразные фактические данные из смежных истории дисциплин (геология, география, социология, демография, экономика) и пытаться их объяснить, верифицировать, исходя из новых принципов исследования.
Необходимо «изучать историю со всех сторон». Для этого т. н. «точек наблюдения» за историей должно быть как можно больше. Отсюда генетический метод, или метод «плотного описания»: точки наблюдения за историей ищем в материале вспомогательных исторических дисциплин, где можно, используем статистику (клиометрию). Перспективным виделась серийная, или сериальная (квантитативная или количественная) история. Для исследований по истории стали привлекаться математические выборки, т. н. «серии данных».
Такая установка связана и с идеей «идеального типа» Макса Вебера. Используется «метод прокручивания фильма в обратном порядке». Исследование любого исторического феномена эффективно, если мы обращаемся к анализу его более поздней, максимально выраженной формы. Например, феодализму эпохи «заката», разложения, когда все взаимосвязи системы развиты в максимальной степени и доступны для анализа.
2) Предложили понятие «глобальной», или «тотальной» истории, которое связано с идеей исторической антропологии («антропос» - человеческий), где в центре внимания социальные структуры.
Общество – это система, некая объёмная временная модель. Изучая только политические или экономические факты, – его не понять. История трёхмерна, в центре внимания такой истории структуры – социальные группы, её «исторический скелет».
Вот критика Февром такого примитивного восприятия реальной истории в статье «История современной России» (1933) на примере анализа одного из учебников по истории этой же России, вышедшего во Франции того времени и написанного «по старинке».
«А когда я открываю «Историю России», передо мной мельтешат придурковатые цари…, взяточники министры, попугаи чиновники, бесконечные указы и приказы… Где же сильная, самобытная и глубокая жизнь этой страны, жизнь леса и степи; приливы и отливы непоседливого населения, великий людской поток, с перебоями хлещущий через Уральскую гряду и растекающийся по Сибири вплоть до Дальнего Востока; могучая жизнь рек, рыбаков, лодочников, речные перевозки; трудовые навыки крестьян, их орудия и техника, севообороты, пастбища; лесные разработки и роль леса в русской жизни; ведение хозяйства в крупных усадьбах; помещичье землевладение и образ жизни знати; зарождение городов, их происхождение, развитие, их управление и внешний облик; большие русские ярмарки; неспешное формирование того, что мы называем буржуазией. Но была ли она когда-нибудь в России? Осознание всем этим людом России как некоего единства – какие именно образы и какого порядка при этом возникают? Этнические? Территориальные? Политические? Роль православной веры в жизни русской сообщности и, если такое иногда случалось (а если нет – оговоритесь), в формировании отдельных личностей; лингвистические проблемы, региональные противоречия и их причины – да мало ли еще чего? Обо всем этом, стоящим передо мной сплошным частоколом вопросительных знаков, обо всем этом, что является для меня подлинной историей России, на протяжении 1400 страниц не говорится ничего или почти ничего. … История – это то, что я не нахожу в «Истории России», а посему она кажется мне мёртворождённой» (Февр Л. Бои за историю, 1991: 65).
Идея «исторической антропологии» раздвигала границы реальной истории: так, в той же России, есть исторические регионы, буквально «пронизанные» историей: Великий Новгород, Псков, от которых сейчас ничего не осталось. Огромное количество православных храмов при отсутствии населения поражает. Политическая интерпретация не позволяет нам объяснить эти явления, а обращение к исторической антропологии, к истории структур во времени, расставляет акценты совсем по-другому. Мы видим то, что навсегда исчезло и никогда не возродится, но было и сделало эти регионы уникальными с точки зрения структуры общественного развития.
3) В рамках школы «Анналов» обратили внимание на проблему исторической длительности разных исторических феноменов, связанных с социальной историей, с историей структур.
Любой социум существует как бы в трёх срезах или измерениях. Есть «постоянства». Это природно-географические условия. Они неизменны с социальной точки зрения. Есть «структуры»: долговременные материальные и духовные параметры (отношения эксплуатации, религиозность). Ест, наконец, «конъюнктуры» (социальные изменения на основе циклов): демография, цены и денежное обращение, торговля, взаимодействие социумов. Так в сфере внимания школы «Анналов» появились «объекты большой временной длительности». Их изучение оказалось очень перспективным.
4) На первом этапе развития школы «Анналов» были сформулированы основные установки и т. н. «истории ментальностей».
Термин «менталитет» многозначен: умосклад, воображение, видение мира, мыслительные установки. Менталитет это «коллективное неосознанное». У любого социума существуют характерные ментальные установки. Они «разлиты» в определённой социальной среде, не осознаются своими носителями, автоматичны, но придают поведению людей определенного социума и определённой эпохи конкретное историческое своеобразие. То, что самим носителем воспринимается как норма, а для наблюдателя со стороны является осязаемой странностью.
Блок и Февр в целом ряде своих исследований пытались нащупать эти осязаемые для наблюдателя со стороны параметры, охарактеризовать феномен менталитета.
Во-первых, обращалось внимание на длительность самих явлений, связанных с понятием менталитета, и сопутствующие им механизмы самовнушения, так что явление могло самовоспроизводиться.
Так, в Англии до XVIII, а во Франции аж до XIX века в народе жила вера в способность своих королей прикосновением руки исцелять такую болезнь, как золотуха. Сам факт этот чётко фиксируется, а объяснение социально-психологических механизмов, делающих это возможным, вызывает трудности.
Во-вторых, менталитет связан с определённым психологическим состоянием своих носителей.
Так, в средневековом обществе господствовала передача информации устным путём. Поэтому определяющим было воздействие на социум непроверенной информации: отсюда разнообразные слухи, вера в чудеса, приметы, знамения. Поскольку рационально всю эту информации объяснить было нельзя, человеческая психика была замкнута на эмоциональное восприятие. Средние века – это время психических, немотивированных рационально, эпидемий («охоты на ведьм»). Индивид находился в состоянии постоянного ожидания стресса, нормальной реакцией был страх, немотивированная агрессия.
В-третьих, параметры восприятия окружающего носили конкретную историческую специфику.
Так, специфичным в Средние века было восприятие времени. Его не умели точно измерять, социальное значение точного времени было слабым. Поэтому средневековье это время без «времени».
В-четвертых, разные социальные слои отличались своеобразным стилем поведения.
Хрестоматийный пример – рыцарский этос (этот самый «стиль поведения») Средних веков. Итак, нормой поведения рыцаря должна была быть щедрость. Стяжание – признак простолюдина. Поэтому рыцари периодически совершали безумные с современной точки зрения поступки: топили печи восковыми свечами (дорогими!!!), сеяли серебро, сжигали конюшни.
psychohistory.ru
Главное содержание переворота в исторической науке в связи с появлением школы «Анналов» заключается в особом взгляде на историю, который характеризуется следующими признаками:
рассмотрение «всеобщей» истории совокупностью социальных дисциплин;
субъективное понимание истории;
внимание к повседневной жизни людей из разных слоев общества;
отказ от «событийной» истории, рассмотрение истории ментальностей;
особый терминологический аппарат.
Рассмотрим выделенные признаки подробнее.
Важной отличительной чертой рассматриваемого направления является установка на создание тотальной истории, которая объединила бы все аспекты активности человеческих обществ; в рамках школы «Анналов» осуществилась трансформация проблемных полей исторической науки: от экономической и интеллектуальной истории – к «геоистории», исторической демографии и истории ментальностей, перешедшей в историческую антропологию. Вот что говорил по этому поводу Л. Февр, один из основателей школы «Анналов»: «…предназначением истории должно было стать не простое описание событий, не беззаботное повествование о них, а проникновение в глубины исторического движения, стремление к синтезу, к охвату и объяснению всех сторон жизни общества и их единстве»4. Основную задачу исторической науки «анналисты» видели в создании всеобъемлющей истории, которая стала бы центром, сердцем общественных наук, средоточием всех наук, изучающих общество с различных точек зрения – социальной, психологической, моральной, религиозной, эстетической, политической, экономической и культурной. Отсюда вытекает требование принципиально междисциплинарной практики исторического исследования.
«Анналисты» критикуют общепринятые трактовки отношений между историком, историческим памятником и фактом истории. Для них характерно новое понимание позиции историка. По их мнению, результаты исторического исследования обуславливаются формулировкой исходной проблемы (с каковой данное исследование собственно и начинается), суть же проблемы в конечном итоге диктуется культурой того общества, к которому принадлежит сам историк. Школа «Анналов» отвергла установки позитивистского толка, следовавших принципам догматической привязанности исследователя к историческим источникам и ориентированных на обильное цитирование и комментирование «аутентичного» (не имеющего отношения к окружающей действительности) источника.
Представители школы «Анналов» убеждены, что памятник прошлого (письменный или вещественный), представляющий собой текст или артефакт, дошедший от изучаемой эпохи, сам по себе неинформативен и нем. Как исторический источник он начинает выступать лишь тогда, когда историк приступает к его исследованию, в семиотическом смысле расшифровывая его язык. Вне этого отношения исторический памятник правомерно считать несуществующим. Трансформация сообщения исторического источника в исторический факт осуществляется в рамках процедуры осмысления этого источника самим историком, включающим его в определенную систему интерпретационных схем и связей.
Не «история-повествование», а «история-проблема» призвана находиться в фокусе внимания профессионала: согласно Л. Февру «данное» - это творение историка… изобретение и конструкция, созданная при помощи гипотез и догадок… Это ответ на вопрос, и если нет вопроса, то нет ничего»5. Изучение истории в этом контексте воспринимается как непрекращающийся диалог современности с прошлым, и в границах такого подхода та временная и культурная точка, из которой осуществляется изучение истории и определяющая видение историка, несет особую идейную нагрузку, т. к. разворачивание исторического исследования возможно только от настоящего – в прошлое.
studfiles.net
Афанасьев Юрий Николаевич
Историзм против эклектики
Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии
Современная французская буржуазная историография занимает важное место в мировой исторической науке, а в западной историографии ей принадлежит одна из ведущих ролей. Такое положение она обеспечила себе прежде всего путем методологической трансформации, которая сделала ее более адекватной современным условиям общественного развития.
За последние десятилетия чрезвычайно обострился кризис буржуазной исторической мысли, который дал о себе знать уже на рубеже двух веков и развивался в последующие годы. К первым десятилетиям XX в. относится и начало поисков выхода из тупика, сопровождавшихся повышением интереса к теории истории со стороны буржуазных ученых. Все это способствовало активизации усилий в направлении методологического переоснащения буржуазной исторической науки.
Наиболее заметно это проявилось во французской буржуазной историографии, в результате чего в период 40 - 60-х годов она пережила процесс существенной внутренней трансформации. Был основательно пересмотрен весь прежний концептуальный каркас буржуазной исторической науки познавательные функции историка, принципы и приемы исторического исследования и исторических объяснений, круг источников и принципы их научной критики и т.д. Были пересмотрены и такие понятия, как исторический факт, взаимосвязь событий и явлений, причины и сущность изменений в истории и др.
Эта методологическая перестройка французской буржуазной исторической науки в значительной степени связана с деятельностью большой группы историков так называемой школы "Анналов"[1] (по названию журнала, начавшего выходить в 1929 г.), в первую очередь с именами таких выдающихся французских ученых, как Марк Блок, Люсьен Февр и Фернан Бродель. За ними следует плеяда их последователей и учеников-Ж. Дюби, Ж.Меврэ, П.Губер, Р.Мандру, Ж.Ле Гофф, Э. Ле Руа Ладюри и др. Анализ трудов каждого из них мог бы стать темой самостоятельного исследования. Однако целью данной работы является не столько характеристика отдельных трудов отдельных историков школы "Анналов", сколько выявление общих закономерностей развития всего этого направления в целом со времени его возникновения и до сегодняшних дней, его отличий от других направлений французской буржуазной историографии.
Анализ эволюции школы "Анналов" позволяет сделать вывод, что эта школа прошла в своем развитии три этапа, которые условно можно назвать этапами М. Блока и Л.Февра (1929-1946 гг.), Ф.Броделя (1946-1969 гг.) и так называемых "обновленных" "Анналов" (1969-1979 гг.). Каждому из этих этапов посвящена отдельная глава настоящего исследования, которое строится не по статическому тематически-именному, а по эволюционно-проблемному принципу.
Представляемое "Анналами" историографическое направление приобрело широкую международную известность, способствовало кристаллизации родственных направлений во многих капиталистических странах. Сегодня об "Анналах" говорят на всемирных конгрессах историков, о них пишут книги во Франции и за ее пределами, у этой школы появилось много сторонников и не меньше противников. Главной задачей настоящего исследования является определение места школы "Анналов" в новейшей историографии Запада, выявление ее позитивного вклада в развитие исторической науки, а также тех ее негативных сторон, которые отличают субъективную эклектику от объективного историзма.
Школа "Анналов", ее место и роль в буржуазной историографии, отдельные этапы ее развития, основные теоретико-методологические установки - все это уже давно стало предметом специального исследования и острой полемики среди историков, социологов, экономистов, представителей других областей общественных наук. К настоящему времени имеется довольно обширная критическая литература, посвященная "Анналам". Правда, большая ее часть опубликована на Западе, а в тематическом плане преобладают работы об отдельных историках [3]. В обобщающих исследованиях (все они изданы за рубежом и исчисляются единицами [4]) основное внимание уделяется начальному периоду истории "Анналов", значительно меньше — 40-60-м годам, и лишь в нескольких статьях затрагиваются отдельные проблемы современного периода.
Одна из самых характерных особенностей зарубежной литературы о школе "Анналов"-это крайняя полярность оценок: от неумеренной апологетики до почти полного отрицания ее значения и даже подчеркивания "вредности" для буржуазного обществоведения, что само по себе уже знаменательно — не часто какая-нибудь буржуазная историческая школа вызывает столь бурные споры.
В специальных трудах и лекционных курсах на Западе эта школа нередко оценивается как самое значительное явление в мировой исторической науке за последние 50 лет. Поборники "Анналов" приписывают этой школе осуществление "революции исторической мысли, единственно значимой в нашем столетии", создание "дисциплинарной матрицы", пригодной для всей исторической науки [5]. Ей присваивается право на "последнее слово" в анализе и оценке исторического процесса, в осмыслении его перспективы.
Противники методологии школы "Анналов" столь же решительно хулят ее со страниц буржуазных исторических журналов и трибун международных научных конгрессов, конференций и симпозиумов. В западногерманской историографии еще в 50-х годах Г. Риттер [6], а затем и его последователи усмотрели в "Анналах" угрозу чуть ли не самому существованию всей "западной цивилизации" из-за якобы имеющего место "скатывания" этой школы к "марксистскому ходу мысли" и отказа ее от духовного своеобразия Запада "перед лицом советской системы". Атаки на "Анналы" справа ведутся и в самой Франции. Одним из постоянных оппонентов "Анналов" является старейший философ-идеалист и политолог, патриарх французского антикоммунизма Раймон Арон. Еще в 1938 г. в своей книге "Введение в философию истории" он пытался доказать, что никакая историческая школа не может выйти за пределы исторической субъективности, так как "история есть всегда история духа, даже если она является историей производительных сил"[8]. В 1977 г. Р.Арон вновь выступил с "защитительной речью" в пользу приходящей в упадок Европы. Не называя прямо "Анналы", он негодовал по поводу "конформизма" французской буржуазной интеллигенции, сокрушаясь, что во Франции и Италии в университетах и школах продолжают якобы "преподавать, распространять, вдалбливать в головы марксизм"[9][2].
В своих атаках на школу "Анналов" Р. Арон во Франции не одинок. С позиций крайнего релятивизма, отрицания познавательных возможностей истории, философского обоснования субъективизма в 1945 г. выступил А.-И.Марру [11]. В 1955 г. Р.Арон и его последователи (П.Рикёр, Ф.Ариес и др.) выпустили коллективный труд "Новые концепции истории" (предисловие Арнольда Тойнби), ставший чем-то вроде манифеста идеалистической философии истории и объективно направленный против любых материалистических исторических школ [12]. С середины 50-х и до начала 70-х годов во Франции появилась целая библиотека "антианналовской" литературы, в которой особенно выделяются работы П. Рикёра, П. Вейна, М. де Серто! [13].
Объективную научную позицию в оценке роли и места школы "Анналов" в мировой исторической науке заняли советские исследователи и французские историки-марксисты.
Во Франции, начиная с обобщающей работы Ж. Брюа в 1949 г.[14], историки-марксисты пристально следили за эволюцией этого направления в буржуазной исторической науке [15]. Не вдаваясь в детали их оценок (они будут даны по ходу нашего дальнейшего анализа), отметим здесь два момента: интерес французских историков-марксистов ко второму, "броделевскому" этапу и критику "обновленных" "Анналов", особенно их идеологии антиреволюционнрсти [16], а также различные оценки вклада школы "Анналов" в историческую науку от отрицания рационального в ее исследованиях[17] до призыва не пренебрегать накопленным "Анналами" опытом исторического исследования, из которого может быть почерпнуто много полезного [18].
Работы историков школы "Анналов" всегда вызывали значительный интерес и в СССР, что подтверждается переводами на русский язык некоторых из их фундаментальных трудов [19], а также статей по методологии истории. В ряде работ советских историков и философов содержится анализ общих методологических принципов буржуазной историографии, в том числе и методологии отдельных историков школы "Анналов"[21]. В специальных трудах, посвященных структурализму [22], социальной психологии", исторической географии [24][3], принципам социологического анализа в истории и т.д.[25], затрагиваются некоторые проблемы, имеющие непосредственное отношение к исторической концепции "Анналов".
www.libfox.ru
