В обыденном понимании коррупция связывается, прежде всего, с государственной службой. Несмотря на существующую тенденцию распространять антикоррупционное законодательство и на другие сферы - представительную власть и администрацию корпораций - наиболее детально разработанными остаются законы, направленные на борьбу с коррупцией в среде государственных должностных лиц. Действительно, государственные служащие, обладая значительным объёмом дискреционных полномочий и зачастую действуя бесконтрольно, имеют все возможности использовать должностное положение в своих интересах и, следовательно, вопреки интересам государства.
Законодательство о государственной службе в западных государствах отличается единообразием. Круг стандартных запретов, ограничений и предписаний содержится в законах всех демократических стран. Все эти меры зарекомендовали себя как относительно эффективные при условии их строгого исполнения. К этому опыту сейчас обращаются и государства Восточной Европы и Азии. Интерес для анализа представляет собой организация государственной службы в демократических странах, сравнимых с Россией по размеру управленческого аппарата. Таковых можно насчитать немного: США, Канада, Германия, Франция, Великобритания. Но в Англии и Франции настолько силен элемент традиционности, что национальные особенности не дают возможности использовать их опыт в полной мере. Чиновничество в этих странах составляет особую, достаточно изолированную касту, существует особая система образования и подготовки к госслужбе, есть и другие особенности. Опыт же США, Германии и Канады представляется более реализуемым в российских условиях.
17 октября 1990 года был подписан исполнительный приказ Президента США №12731. Он подтвердил ранее принятые, но модернизированные акты, с помощью которых были введены в действие обязательные для всех чиновников исполнительной власти США общие принципы этического поведения членов правительства и госслужащих. По существу данные принципы представляют собой довольно конкретные юридические и морально-этические требования, предъявляемые к чиновникам высшего ранга и рядовым госслужащим.
Приказ гласит: “государственную службу следует рассматривать как такую сферу деятельности, из которой исключены какие бы то ни было личные или иные финансовые интересы, препятствующие добросовестному выполнению долга”
Госслужащие “ не должны участвовать в финансовых операциях, при проведении которых предполагается использование закрытой правительственной информации или использовать такого рода информацию в личных целях”.
Служащим категорически запрещается в какой бы то ни было форме поощрять подношения или принимать подарки от любых лиц или группы лиц, добивающихся от них совершения каких либо официальных действий, имеющих вместе с ними какие либо общие дела или осуществляющих деятельность, регулируемую органом, в котором работают эти служащие. Не разрешается также принятие подарков и от лиц, интересы которых в значительной степени зависят от выполнения или невыполнения этими служащими своих должностных обязанностей.
Статья посвящена проблемам использования современного опыта Японии, США, Великобритании, Австрии, Казахстана реформирования государственной службы в части подбора и отбора квалифицированных, опытных и мотивированных кадров государственных служащих в условиях реализации административной реформы в России. Анализ действующего российского законодательства регулирующего государственную гражданскую службу рассматривается через опыт зарубежных стран. Ключевые слова: глобализация, зарубежный опыт, национальные особенности, административная реформа, государственная служба, подбор, отбор, конкурс, внеконкурсная процедура, исключительная государственная служба, система заслуг, принцип пожизненного найма.
Приоритетной тенденцией развития современной цивилизации, затрагивающей все государства, является глобализация, которая представляет собой «сложный и многомерный комплекс различных процессов, включающий интенсификацию межгосударственных экономических, политических, социальных, культурных связей, трансформацию мировой экономики и формирование глобальных рынков, широкое распространение западной системы либерально-демократических ценностей и одновременно их усиливающееся неприятие» [8].
Российская Федерация, активно интегрируясь в мировую экономику и имея общие интересы с другими странами по многим проблемам государственного управления, нуждается в механизмах сотрудничества, «которые были бы достаточно прочными для утверждения всеобщих ценностей и в тоже время достаточно гибкими для содействия реализации людьми этих ценностей так, как они могут их применять на практике с учетом конкретных обстоятельств» [11].
Однако глобализация не должна снижать роль национального государства, поэтому зарубежный опыт в нашей стране должен использоваться взвешено и осторожно, учитывая с одной стороны, объективно развивающиеся процессы глобализации и международной интеграции, а с другой – необходимость реализации национальных интересов Российской Федерации. По мнению академика Моисеева Н.Н., который предостерегал переоценку значения реализации идеи достижения универсальности цивилизации и обращал внимание на отсутствие единых подходов к решению этой проблемы, «в разных условиях в разные времена разные общества находили и будут находить свою меру компромисса между свободой и равенством, соответствующую конкретным жизненным реалиям. Какие-либо общие универсальные рецепты, годные для всех времен и народов, отсутствуют» [9].
Соответственно, в этом случае речь может идти не о механическом копировании международного опыта, а о выработке «политической и правовой толерантности в международных отношениях» при учете традиционно сложившихся национальных особенностей [7]. Читать дальше >>
Исследуя американскую систему уголовного судопроизводства приходится сталкиваться с некоторыми трудностями, поскольку в США действует 50 самостоятельных, независимых друг от друга судебных систем штатов (дуализм уголовно-процессуального права: федерация и штаты) (аналогичные системы существуют также в округе Колумбия и Содружестве Пуэрто-Рико.
Существуют также территориальные суды на Вирджинских островах, Гуаме, Американском Самоа и в северной зоне Марианских островов) и федеральная судебная система. Последняя не включает в себя судебные системы штатов, а функционирует параллельно с ними. Все их связывает только одно - это полномочия Верховного суда США по пересмотру дел в апелляционном порядке. Система уголовного судопроизводства США формировалась под воздействием английского права. До принятия Конституции 1787 года и "Билля о правах" 1791 года американцы отстаивали свои права и свободы прежде всего апеллируя к законодательным актам и "общему праву" Англии, а также путем обращения к колониальным хартиям, в которых были нормы о гарантиях прав британских подданных.
Преемственность английских правовых институтов вытекала из известных обстоятельств, связанных с образованием США. Дальнейшее самостоятельное развитие американской правовой системы повлекло за собой ряд существенных изменений, появлялись новые правовые институты, отличающие американское уголовно-процессуальное право от английского. На сегодняшний день, особенности уголовного судопроизводства в США обуславливаются федеральным устройством страны, наличием Конституции США и конституций штатов и другими особенностями политического и социально-экономического развития США. Подробнее >>>
Одним из наиболее опасных видов преступления стала коррупция, которая в концентрированном виде вбирает в себя различные преступления и ведет, что является наиболее опасным с точки зрения политической и экономической безопасности, к деформации государственного аппарата, его криминализации.Коррупция является наиболее опасной сферой нелегальных отношений в обществе. Через механизм коррупции криминальные элементы воздействуют на чиновников, втягивая их в систему противозаконных действий, а криминализированные чиновники, пользуясь несовершенным законодательством, вымогают денежные средства у легальных субъектов экономики. Для выплаты требуемых сумм последние вынуждены прибегать к искажениям отчетности, выведению части доходов из-под налогообложения и тем самым осваивать механизмы деятельности, присущие теневому сектору экономики.В традиционных патриархальных обществах считалось признаком хорошего тона одаривать чиновников только за то, что они обратили свой благосклонный взор на посетителя, а тем паче - если они совершили какое-нибудь действие в связи с обращением к ним. Однако со временем подношение подарков «от души» превратилось в уголовно наказуемую дачу взяток. С появлением первого в мире чиновника появилась и сама коррупция. Мздоимец - чиновник (писец), наряду с разбойником (вором), купцом и жрецом - главные фигуры, упоминаемые наряду с воинами (богатырями) в народном фольклоре. Читать далее >>
Скачать >>>
Рефераты о проблемах коррупции Наш центр предлагает Вам подключиться к составлению рефератов на тему о коррупции и борьбе с ней. Работа оплачивается. По вопросам сотрудничества просьба писать по электронному адресу: sudanet.ru[at]gmail.com, as[at]sudanet.ru. Темы предполагаемых рефератов по курсу «Коррупция и антикоррупционная политика» 1. Антикоррупционная программа: понятие, содержание (планы). 2. Национальная антикоррупционная политика: понятие и содержание (реалии.) 3. Антикоррупционная политика в субъектах федерации: понятие и содержание. (реалии) 4. Антикоррупционная политика на уровне местных органов власти: понятие и содержание. (реалии) 5. Антикоррупционная пропаганда: понятие, содержание, направленность. (возможности, планы и реалии) 6. Реализация антикоррупционной политики в министерствах и ведомствах: (теоретические перспективы и реальные возможности). 7. Правоохранительные органы как субъекты реализации антикоррупционной политики.(современное состояние и проблемы повышения эффективности). 8. Антикоррупционный мониторинг: понятие, содержание и перспективы развития. 9. Образовательные учреждения как субъекты антикоррупционной политики: (цели, задачи и перспективы). 10. Особенности проявления коррупции в отдельных сферах (здравоохранение, образование, правоохранительные органы, суды, природопользование и т.д.) 11. Особенности проявления коррупции в контролирующих и надзорных органах. 12. Особенности проявления коррупции в коммерческих организациях. 13. Особенности проявления коррупции в политических партиях. 14. Антикоррупционная экспертиза правовых актов: понятие, содержание и перспективы использования. 15. Этиология коррупции: проблемы и перспективы познания. 16. Социология коррупции: понятие, предмет, задачи и перспективы развития. 17. Криминология коррупции: понятие, содержание и перспективы раз вития. 18. Антикоррупционный аудит: понятие, содержание и виды. 19. Онтология коррупции: понятие и содержание. 20. СМИ как субъект и объект антикоррупционной политики. Примерные вопросы по курсу «Коррупция и антикоррупционная политика» 1.Понятие коррупции как социального явления. 2.Содержание коррупционных отношений. 3.Качественные и количественные показатели коррупции в обществе и требования к ним. 4.Основные виды коррупционного поведения. 5.Социальные последствия коррупции. 6.Причины коррупции: понятие и основные факторы. 7.Коррупционная преступность и ее особенности в регионах России. 10.Особенности личности коррупционеров и корруптеров. 11.Антикоррупционная политика: понятие, содержание, виды. 12.Антикоррурпционное законодательство: понятие, содержание, структура. 13.Антикоррупционное образование: понятие, сущность, уровни. 14.Антикоррупционное просвещение: понятие и содержание. 15.Антикоррупционная пропаганда: понятие, сущность, направленность. 16.Антикоррупционная экспертиза: понятие, порядок назначения и производства. 17.Антикоррупционный мониторинг: понятие и содержание. 17.Антикоррупционный аудит: понятие, содержание, виды. 18.Политическая коррупция: понятие и содержание. 19.Экономическая коррупция: понятие, содержание, виды. 20.Специализированные органы противодействия коррупции: виды, статус, полномочия. 21.Деятельность правоохранительных органов в противодействии коррупции. 22.Антикоррупционные международно-правовые акты: виды и содержание. 23.Международное сотрудничество по противодействию коррупции: понятие, виды и результаты. 27.Общественные организации по противодействию коррупции: право вое положение и эффективность деятельности. 28.Региональная антикоррупционная политика: механизм запуска и реализации. 29.Муниципальная антикоррупционная политика: понятие и содержание. 30.Ведомственная антикоррупционная политика: понятие и содержание. 31.Взяточничество как одна из форм проявления коррупции: понятие и содержание. 32.Корпоративная коррупция: понятие и содержание. 33.Электоральная коррупция: понятие, содержание, виды. 34.Партийная коррупция: понятие, содержание, прогноз развития. 37.Судейская коррупция: понятие, состояние, причины и противодействие. 38.Парламентская коррупция: понятие и содержание. 39.Административная коррупция; понятие и содержание. 40.Международная коррупция: понятие и содержание. 41.Социально-экономические факторы коррупции: понятие и содержание. 42.Политические причины коррупции: понятие и виды. 43.Идеологические факторы коррупции. 44.Социально-психологические факторы коррупции. 45.Отечественные и зарубежные СМИ как субъекты антикоррупционной политики. 46.Экологическая коррупция: понятие и содержание. 47.Карьерная коррупция: понятие, содержание и виды. 48.Соотношение коррупции и теневой экономики. 49.Соотношение коррупции и теневого (телефонного) права. 50. Особенности проявления коррупции в средствах массовой коммуникации. При составлении перечня тем рефератов и контрольных вопросов использована литература: Бикмухаметов А.Э., Газимзянов Р.Р., Кабанов П.А., Мартынович Т.С., Полторыхина С.В., Райков Г.И., Садеев М.М., Фролова И.И., Чирков Д.К. Коррупция и антикоррупционная политика: Словарь справочник/ Под. общ. ред. П.А. Кабанова. - М.: Медиа-Пресс, 2008. - 144 с.
|31.01.09| Петр Филиппов. Что говорит мировой опыт? Предложения о сотрудничестве от сайта sudanet.ru.В печати, в дискуссиях на встречах экспертов и бизнесменов продолжается обсуждение выдвинутой президентом Д.Медведевым программы по борьбе с коррупцией, проекта закона о противодействии коррупции. Главный вопрос - действительно ли высшая власть России намерена положить весь свой авторитет на борьбу с этим злом или это очередная PR- компания, не меняющая ничего по существу? Ответ на этот вопрос крайне важен, так как определяет будущее России, ее конкурентоспособность на мировом рынке капиталов и высоких технологий. Тем более, что задача обуздания коррупции в нашей стране – задача чрезвычайной трудности, ибо коррупция в России проистекает из менталитета нашего народа.
Любой непредвзятый исследователь сегодня вынужден признать, что коррупция в России стала нормой. Причем в самой опасной форме - беловоротничковой, связанной с «распилом» бюджетных средств, обеспечением монопольного положения на рынке тех или иных корпораций и фирм. Сегодня трудно представить бизнесмена, рискнувшего выйти на рынок, не заручившись, не оплатив покровительство власть имущих. Это в равной мере касается открытия магазинчика в районном городке или строительства крупного предприятия в каком либо регионе. Госзаказы «своим» фирмам, откаты, устранение конкурентов, обеспечение монопольного положения – все это внешние проявления кланового характера российского капитализма. Можно сказать, что массовая масштабная коррупция - это имманентная черта российского капитализма, это та среда, в которой только и могут формироваться кланы, перераспределяться и обмениваться административные, природные, финансовые ресурсы.
При клановом капитализме многие чиновники, принимающие на разных уровнях важные для предпринимателей решения, вовлечены в бизнес непосредственно или через близких родственников, а бизнесмены покупают благосклонность представителей власти и получают преимущества на рынке. Происходит сращивание власти и бизнеса, при клановом капитализме «свои» бизнесмены (олигархи местного, регионального или федерального уровня) нередко приватизируют государственные должности, расставляя на них «своих» людей, а чиновники получают статусную ренту - основной источник их доходов.
При клановом капитализме верховенство закона остается пустым лозунгом. Верность клану, принятым в рамках его обязательствам, ценность дружеских или клиентских отношений важнее формальных требований закона. К нормам закона прибегают только тогда, когда надо с помощью прокуратуры или «басманного» суда наказать «отступников» или «подвинуть» конкурирующий клан.
Рентоориентированная экономика воспроизводится как предельно монополизированная, а значит и неэффективная. В ней нет стимулов к внедрению новшеств и сокращению издержек. Инвестиции в такой экономике распределяются не столько по критериям эффективности, сколько исходя из необходимости поддержать пусть убыточные, но «свои» фирмы. В такой экономике высоки риски капиталовложений, ведь права собственности становятся условными. Без принадлежности собственника к влиятельному клану, без покровительства со стороны власти его активы оказываются незащищенными от захвата или национализации.
Население страны при такой форме капитализма платит налоги дважды – в форме узаконенных налогов и в форме рентной составляющей в цене товаров и услуг. Причем второй налог в ряде отраслей сопоставим или даже превосходит первый. Яркий пример – завышенные втрое цены на квартиры, цены на бензин, не падающие вслед за снижением цен на сырую нефть. Расходы на взятки и откаты, т.е. присваиваемая чиновниками статусная рента составляет существенную часть себестоимости любого товара на российском рынке.
Впрочем, высокие цены на нефть в предшествующие годы не позволили россиянам осознать, что нынешняя форма российского капитализма вполне отвечает известным характеристикам, Это капитализм монополистический и паразитический (паразитирующий на изъятии у населения монопольной ренты) и загнивающий (лишенный стимулов к саморазвитию, умирающий). Убаюканный высокими доходами от нефти наша политическая элита пока не осознала, что при сохранении кланового характера российского капитализма обеспечить высокий уровень жизни народа и достойное место среди развитых стран не удастся. Между тем интеграция в мировой рынок ставит перед нами вопрос ребром – или мы обуздаем массовую коррупцию и создадим в России конкурентный рынок, или останемся Верхней Вольтой со старыми ракетами. Иного не дано.
Печально, но кажется клановый характер капитализма в России не есть следствие каких то пагубных решений в процессе рыночных реформ или приватизации. Клановый капитализм органически вытекает из истории нашего народа, из устоявшихся традиций, привычек и стереотипов поведения наших сограждан. Веками жители России испытывали в своей повседневной жизни жесточайшее давление сначала со стороны царской бюрократии, а затем органов тоталитарного советского государства. Единственным спасением был близкий круг человека – друзья и родственники. Надеялись не на суд и закон, необязательный к исполнению, а на взаимопомощь.
В годы брежневского застоя директор любого предприятия был вынужден работать в условиях своеобразного бюрократического рынка, где обменивались покровительство на лояльность, поддержка в партийных инстанциях – на исключение из общих правил. Заниженный план предприятию (от выполнения которого зависела карьера директора) можно было получали после звонка влиятельного лица или в обмен на щедрые подарки сотрудникам министерства. Советский блат – предтеча современного кланового сговора.
Традиция рассматривать личные отношения и обязательства выше закона и правил буквально пронизывает все наше общество. Поставьте мысленный эксперимент: предположите, что завтра все чиновники будут уволены и на их место придут новые. Разве они не будут брать откаты? Отнимите лицензии у бизнесменов, им на смену придут другие. Разве они не станут искать покровительства в коридорах власти?
Перед той частью политической элиты, которая действительно озабочена будущим своей страны, остро стоит вопрос: как вырваться из объятий кланового капитализма, как преодолеть вековую российскую традицию? Даже в условиях авторитарного общества политическая воля любого президента-реформатора, какой бы непреклонной она не была, не дает гарантий решения проблемы. Ведь инструмент в его руках - та же до предела коррумпированная бюрократия, опирающаяся на менталитет народа. Сама себя бюрократия не реформирует, это не в ее интересах. И бизнес сам не излечится от стремления получить доминирующее положение и присвоить монопольную ренту. Президенту – реформатору нужны союзники, нужна опора. Таким естественным союзником является меньшинство, ориентированное на установление в России режима верховенства закона, конкурентного рынка. Если мы хотим добиться успеха, граждане из меньшинства должны получить права, позволяющие идти, в соответствии с законом, наперекор традициям и желаниям консервативного большинства, наперекор корыстным интересам чиновников.
Примером такого права может служить норма законодательства о приватизации государственных предприятий. Когда оно разрабатывалась, стоял вопрос о том, как преодолеть сопротивление чиновников, жаждущих с выгодой для себя продлить период номенклатурной директорской приватизации. Было предложена и принята норма, в соответствии с которой инициировать приватизацию предприятия из состава отраслей, подпадающих под программу приватизации, мог любой гражданин. Уже само наличие этой нормы отбивало охоту вставлять палки в колеса законной процедуры приватизации.
Другой пример «права на инициативу снизу»– закрепленное Конституцией право гражданина оспаривать по суду статью любого закона, противоречащую Конституции или федеральному закону. Несмотря на сложности нашей правоприменительной практики, есть немало случаев, когда суды признавали недействительными статьи тех или иных законов или инструкций и вынуждали представительные органы вносить в них изменения. К сожалению, признать по суду недействительным какую-то статью регионального закона, предоставляющего чиновнику возможность решать вопрос по своему усмотрению (и с выгодой для себя!) сегодня вряд ли возможно. Нет прописанного в федеральном законе признака корупциогенности. Между тем методика экспертизы законопроектов на коррупциогенность хорошо отработана. С ее помощью юристы точно ставят «черные метки» на тех статьях законопроектов, которые оставляют «площадки» для коррупции. Но депутаты, известным образом сориентированные лоббистами, нередко просто отказываются менять формулировки и устранять неопределенность тех или иных прав и обязанностей.
Можно ли изменить ситуацию? В принципе, возможно. Необходимо лишь внести в проект закона о противодействии коррупции главу, в которой бы четко излагались требования к технике законотворчества, указывались признаки, по которым коррупциогенная статья может быть признана по суду недействительной. В России есть опыт приведения регионального законодательства в соответствие с Конституцией. Повторив его, Генеральная прокуратура с одной стороны, а активные граждане с другой довольно быстро смогли бы поднять качество наших законов.
Изучение мирового опыта совершенствования законодательства (на предмет устранения «площадок» для коррупции) путем исков граждан есть первая тема предлагаемого исследования.
Сопряженная с ней другая тема исследования – право граждан бороться с коррупцией, с нарушением законодательства не только посредством гражданского иска, но и в порядке частного обвинения. Примеры, процессуальные нормы, ограничения.
Представим себе такую ситуацию. На берегу водохранилища, в заповедной зоне вырос не то коттедж, не то замок. Гражданам отказано в их законном праве проходить вдоль берега. Явно нарушено природоохранное законодательство. И понятно как. Администрация района и санэпидстанциия, получив отступные, согласовали незаконный землеотвод, а простимулированная природоохранная прокуратура в упор не видит нарушений законодательства. Но эта ситуация радикально бы изменилась, если бы простые граждане могли бы потребовать судебной проверки законности разрешительной документации на постройку и землеотвод, а может быть даже получили право (в порядке частного обвинения) на возбуждение уголовного дела по факту нарушения природоохранного законодательства, как это, если не ошибаюсь, имеет место в Великобритании.
Можно возразить: а судьи кто? Действительно, без независимого и справедливого суда любые права граждан по обузданию коррупции останутся нереализованными. Именно поэтому третья, и пожалуй, важнейшая тема исследования: мировой опыт успешных судебных реформ в условиях, сходных с российскими. Что можно и нужно сделать, чтобы суд в России стал независимым и справедливым? Отечественные дискуссии о российском правосудии могут в этом исследовании быть отправной точкой, но содержание исследования - именно мировой опыт.
В начале 93–94 гг., работая над первой версией Закона об акционерных обществах, мне пришлось встречаться со многими известными юристами США. На встречах всегда затрагивался один ключевой вопрос: почему в США, в отличие от России, владельцы контрольных пакетов акций и их менеджеры намного реже разворовывают акционерный капитал? Ответ был таков. Если в России обманутые акционеры, вкладчики или дольщики могут только апеллировать к прокурору, то в США они имеют реальные права и возможности и, что важно, стимулы самостоятельно в суде бороться за свои интересы. Принцип, положенный в основу американского законодательства, похож на рецепт спасения от пожара в степи. Хочешь выжить – пусти встречный пал.
Возьмем, например, ситуацию, когда миноритарному акционеру становится известно, что менеджмент акционерного общества его беззастенчиво обворовывает, лишает законных дивидендов. В России в этом случае нет смысла нанимать адвокатов для ведения дела, гонорар им будет заведомо больше ожидаемых дивидендов. Иное дело в США. Там акционера, вступившийся за интересы всех остальных акционеров конкретного акционерного общества ожидает немалый приз – 30% от суммы выигранного иска. При этом ему не нужно иметь доверенностей от других акционеров, он выступает сам с иском в защиту неопределенного круга лиц. Единственное, что он обязан сделать, так это положить залог в 100 000 долларов на депозит суда. (Эта мера призвана отпугнуть от суда тех, кто не имеет доказательств). На практике поиском расхитителей акционерного капитала заняты адвокатские конторы, которые ради перспективного дела и залог от имени акционера внесут, и само дело выиграют. Эдакие щуки, созданные для того, чтобы караси не воровали…
Мы добились внесения аналогичной нормы в российский закон. Есть такая же норма и в Законе о защите прав потребителей. Но Госдума не внесла необходимые изменения в Гражданский процессуальный кодекс и эти нормы сегодня в России не работают. Поэтому остается актуальным изучение мировой практики исков в защиту неопределенного круга лиц, исков в защиту законных интересов общества. Особенно учитывая новизну для России такого правового инструмента. Это есть четвертая тема исследования.
Разумеется, в ходе изучения мирового опыта в перечисленных областях темы могут изменяться и дробиться. Это не повлияет на общее направление исследования.
Мы приглашаем молодых специалистов – юристов, экономистов, политологов, хорошо владеющих английским (или немецким, французским, шведским) для участия в данном проекте. Требования к результатам исследования – традиционные. Работа оплачиваются по гранту. Результаты исследования будут опубликованы на сайте и в сборнике.
Впрочем, дорога ложка к обеду. Время не терпит. Углубляющийся экономический кризис неизбежно приведет к усилению социальной напряженности. Недовольные ухудшением своего положения массы будут искать ответы на вечные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Трудно сегодня заподозрить россиян в избыточном либерализме, скорее налицо очередное увлечение левыми идеями, вера в спасительную мощь государства. Поэтому стихийный протест, если он выплеснется на улицы, может привести к власти скорее национал - шовинистов и крайних государственников, чем рыночно ориентированных реформаторов. Однако такого отката назад можно избежать, если нынешняя власть, ради самосохранения, начнет действительную борьбу с коррупцией. Если делать это будет с опорой на простых граждан - сторонников рынка и верховенства закона. Принесение в жертву взяточников и казнокрадов ради общественного успокоения - не самый плохой ход в политической игре. Тем более, если он позволит реально поколебать устои кланового капитализма в России. Обосновать на основе мирового опыта возможность такого маневра - задача сегодняшнего, а не завтрашнего дня.
sudanet.ru
Значительный рост должностных преступлений (с учетом их высокой латентности) за годы реформ, а также превращение неправовых взаимодействий в эффективный инструмент адаптации, как индивидов, так и социальных групп, свидетельствует о прочной интегрированности отношений коррупции в трансформационный процесс.
Анализируя взаимоотношения государственной власти (чиновников) с предпринимателями, В.В.Радаев, ссылаясь на известную работу А.Шляйфера и Р.Вишни, говорит о трех моделях коррупции:
монополистическая, когда предоставление общественных благ находится в одних руках под единым бюрократическим контролем;
дерегулируемая, когда бюрократические структуры действуют относительно независимо друг от друга в подведомственных областях;
конкурентная, когда каждое общественное благо обеспечивается более чем одной бюрократической структурой.
По мнению В.В.Радаева, в крупных городах, включая столичные, где находится большое количество бюрократических структур, значительно больше возможностей для формирования конкурентной модели [32, с. 63–64]. Возвращаясь к модели А.Шляйфера и Р.Вишни, отметим, что согласно их мнению, «в России при коммунистах существовала целостная система взяток. С уходом коммунистов, в отличие от прежних времен, берут взятки и правительственные чиновники, и чиновники местных органов власти, и чиновники министерств, и многие другие, что приводит к росту взяток, хотя, возможно, коррупционные потоки ниже, чем при коммунистах» [43, p. 610]. Таким образом, в постсоветском обществе произошел постепенный переход от монополистической к дерегулируемой модели. С этим выводом согласен и В.В.Радаев [32, с. 64].
А.Шляйфер и Р.Вишни связывали уровень коррупции со структурой государственных институтов и структурой политического процесса. Особенно значимым представляется это для слабых правительств, не контролирующих свои органы, особенно когда последние представляют собой недостаточно зрелые институты [43, p. 610]. Указанная взаимосвязь была замечена еще С.Хантингтоном [44]. Сила государства и государственных институтов, может пониматься в абсолютном смысле, как сила принуждения, и в относительном, то есть в процедурном смысле, что означает «четкость институциональных границ государства» и, соответственно, четкость разграничения между государством как специфическим институтом и тем, что находится вне границ его полномочий. Следовательно, и слабость государства понимается как «дефицит полицейско-административной мощи или как нарушение институциональных границ и процедур. Первое выражается в разгуле преступности и бандитизма, второе — в разрастании коррупции» [45].
Процесс реформ в России сопровождался существенными изменениями в социальной структуре общества, имущественной дифференциацией и стратификацией, как по старым, так и по новым основаниям. Отчасти этот процесс был связан с легализацией теневой социальной структуры, то есть тех социальных групп, которые развивались в советские времена вне правового поля, нередко паразитируя на государственной собственности. Их деятельность была самым тесным образом связана с коррупцией советской государственной машины. В значительно большей степени новая модель стратификации связана с формированием слоя крупных собственников, состоящего в основном из бывшей партийно-советской и хозяйственной номенклатуры, обменявшей право распоряжения собственностью на право владения ею [46, с. 287]. При этом многие успели это сделать еще до официального начала приватизации в стране, получив вне определенных правил на очень льготных условиях наиболее прибыльные предприятия того времени.
Проведение реформ открыло новые каналы для быстрого продвижения ряда социальных субъектов в верхние слои общества. Становление новых элитных групп, особенно в регионах, сопровождалось существенным рассогласованием статусов. Инструментом согласования положения во властной иерархии и материального достатка, который в глазах представителей власти должен давать возможность для соответствующего стиля жизни и приобретения символических предметов потребления, служит целый арсенал средств: от вполне легальных до преступных. Многие из них могут быть отнесены к коррупционным правонарушениям.
Характерными проявлениями коррупции в России являются совмещение государственными чиновниками должностей в органах власти и в коммерческих структурах; организация коммерческих структур должностными лицами, использующими при этом свой статус, обеспечение этим предприятиям привилегированного положения. Государственные чиновники и политики высокого ранга использовали служебное положение в процессе приватизации государственных предприятий с целью приобретения их в частную собственность самим коррупционером или близкими ему лицами. Распределение государственных финансовых ресурсов также являлось предметом коррупционных деяний [47, с. 13]. Изобретательность коррупционеров весьма велика, поэтому список услуг и материальных ценностей можно продолжать до бесконечности. По заключению В.В.Лунеева, «изощренное мздоимство и казнокрадство стало основной и перспективной статьей дохода на временных и неустойчивых государственных должностях, институированное порочным российским деловым обычаем» [48, c. 84].
Оценка одних и тех же явлений, их восприятие в обществе на разных этапах истории может быть различным. Примеров такого рода можно привести достаточно. Отношение общественного мнения к коррупции изменяется от страны к стране и от культуры к культуре. Неодинаково восприятие коррупции и различными социальными группами. Существуют различия, даже разрыв и в восприятии коррупции общественным мнением в целом и элитами в частности. Отнесение того или иного действия или явления к коррупции зависит, по выражению И.Мени, от терпимости общества (пороговых эффектов — количественных и символических), а также от контроля над системой [5, p. 360-363].
Последствия коррупции как социальной проблемы
Существует богатая палитра суждений по поводу последствий коррупции, ее влияния на различные сферы общественной жизни. В поле зрения исследователей, прежде всего, попадает воздействие коррупции на развитие и экономический рост. Отчасти, признается функциональность коррупции в плане ускорения принятия решений, оживления экономической деятельности и предпринимательства в странах, страдающих от излишнего государственного вмешательства. Н.Лефф считал, что коррупция в форме взяток позволяет преодолеть многочисленные жесткие правила, устанавливаемые властями развивающихся стран. И хотя взятка идет в карман чиновнику, а не государству, эффективность распределения ресурсов при этом повышается [26, p. 8–14].
Споры вокруг характера воздействия коррупции на экономику продолжаются. Нередко сторонники положительного воздействия ссылаются на опыт стран Юго-Восточной Азии в период с 1965 года, демонстрировавших значительный рост и одновременно высокий уровень коррупции. Однако экономический рост являлся результатом целого набора факторов, и влияние коррупции в данном случае неясно. Можно предположить, что главное — насколько экономика эффективна изначально. Если изначально она не эффективна, то коррупция в некоторых конкретных обстоятельствах, возможно, стимулирует более эффективное поведение, на базе которого возможен рост экономики. В случае же, если экономика достаточно эффективна, то коррупция вносит искажения в ориентиры роста, что, в свою очередь, негативно скажется на экономике [37, p. 139].
Если для отдельного субъекта (клиента) возможно достижение определенных целей при использовании коррупции как инструмента в конкурентной борьбе, то с позиции страны в целом коррупция означает ограничение конкуренции, недобор налогов, рост теневого сектора экономики и сокращение инвестиций. Наконец, коррупция усугубляет неуверенность и неопределенность экономической среды, что и без влияния коррупции является проблемой стран, осуществляющих реформы, поскольку имеет место кумулятивный эффект искажения ориентиров экономического роста, создаваемого множеством отдельных коррупционных сделок.
При оценке коррупции необходимо иметь в виду особенности правящего режима. Речь идет о степени политической централизации и демократической прозрачности, а также характере воздействия правящего режима на институциональные структуры, через которые осуществляется политическое влияние и контроль. Страны, осуществляющие реформы, направленные в сторону модернизации, в которых деятельность представительных институтов, могущих призвать к ответственности правительство, слаба или вовсе отсутствует, создают большие возможности для коррупции ввиду того, что в них нет политических механизмов, посредством которых может быть смещено правительство, потакающее коррупции или непосредственно в ней замешанное [37, p. 125]. Опасность коррупции коренится в политическом влиянии, которое могут оказывать политики и правительственные чиновники на бюрократические институты, судебную и правоохранительную систему. Когда нет ясных правил, ограничивающих влияние политиков на бюрократические институты, а также недостаточно разделение власти между правящим режимом и судебной системой, коррупция имеет все шансы значительно возрасти. Развивающееся гражданское общество и средства массовой информации способны играть мониторинговую роль в отношении коррупции. Однако их возможности существенно ограничены в условиях автократических режимов, а при совпадении интересов политического и судебного истеблишмента гражданское общество и средства массовой информации могут оказаться теми немногими каналами, посредством которых можно как-то уменьшить коррупцию. В то же время, необходимо отметить, что нередко скандалы, связанные с коррупцией, являются результатом раздувания в средствах массовой информации «жареных фактов».
Весьма важную роль в ограничении негативного влияния коррупции на общество имеет степень ее организованности и предсказуемость. Сотрудничество бюрократических структур и политиков в установлении размеров взяток и выполнении обязательств коррупционерами могут существенно ослабить ее отрицательное воздействие. В качестве примера сотрудничества во взяточничестве иногда приводят Советский Союз, где различные бюрократии кооперировались в определении размера взяток, а Комитет государственной безопасности отслеживал возможные отклонения [43, p. 610–612].
Наконец, коррупция, а точнее, возможность получения больших взяток, может служить серьезным стимулом к завоеванию или удержанию политической власти и влияния как для правящих элитных групп, так и для оппозиции. А потому она может служить фактором обострения отношений между элитными группами и вести к политической дестабилизации. Установление власти, мотивированной желанием сохранения привилегий и получения коррупционных платежей, искажает приоритеты экономической и социальной политики, когда провозглашаемые цели и стратегии развития лишь в малой степени отвечают интересам страны. Не существует однозначного взгляда, единой оценки коррупции. Отчасти, интерес в обществе к проблеме коррупции связан с проведением реформ. Большинство исследователей считают коррупцию источником дезорганизации, общественной «патологией». В то же время лишь немногие обращают внимание на динамику данного социального феномена, учитывают, как коррупция становится проблемой в глазах общества.
Г.Блумер утверждал, что социальные проблемы суть продукты процесса коллективного определения, а не набор каких-то объективных социальных условий [49, p. 298–306]. Многое указывает на то, что проблема коррупции — это вопрос интерпретации, восприятия реальности. Социологическому узнаванию и признанию явления в качестве социальной проблемы предшествует ее обозначение как таковой со стороны общественного мнения [16].
Возможно, такой взгляд на коррупцию связан с концепцией социального конструирования реальности П.Бергера и Т.Лукмана, которые утверждают, что хотя реальность социально определена, само ее определение воплощается в конкретных индивидах и группах, которые творят это определение [50]. С.Чибнелл и П.Саундерс, применив этот подход к анализу коррупции, идентифицировали ее скорее как классификацию поведения, достигнутого в результате переговоров, нежели качество, внутренне присущее определенному типу поведения. Они продемонстрировали, как интерпретация одного и того же действия может изменяться в зависимости от специфики социального контекста и запаса знаний [51].
Исследователи социальных проблем располагаются в континууме от «разоблачителей обмана» до чистых конструктивистов. Дж.Бест описывает подход так называемых «контекстуальных конструктивистов», которые считают, что знание социальных условий может быть использовано не только для того, чтобы объяснить возникновение определенных требований и привлечь внимание к каким-то явлениям, но также для того, чтобы объяснить, почему они притягивают это внимание или даже принимают форму публичной политики [52]. В таком ключе В.Паваралой осуществлено исследование коррупции в Индии. Он отмечает, что коррупция в Индии выступает полем выяснения отношений элитных групп. Это не столько обсуждение самой коррупции, ее сути и так далее, сколько споры и конфликты вокруг экономических, политических и социальных структур, которые различные элитные группы ведут между собой [53, p. 26].
Обвинения в коррупции обычно исходят от групп, стремящихся к реформам. В развивающихся странах эти группы представляют коррупцию как неотъемлемую характеристику прежних политических режимов и общественных систем, которые они стремятся если не разрушить, то, по крайней мере, модернизировать. Таким образом, у этих групп существует прямой интерес в дискредитации прежних режимов при помощи обвинений в коррупции. Поскольку обычно коррупция все же осуждается обществом, обвинения в коррупции служат весьма действенным инструментом манипуляции общественным мнением и инструментом политической борьбы. Довольно откровенные действия российских политиков дают этому прекрасные подтверждения. «Чемоданы компромата» Руцкого, обвинения президента Ельцина и его окружения со стороны оппозиционных групп, взаимные обвинения олигархов, заполнившие средства массовой информации, и так далее… Конечно, это не означает, что такого рода обвинения непременно ложны. Более того, правящие элиты, как правило, вовлечены в коррупцию вследствие поиска возможностей, способов расширения потока благ, притекающих по официальным каналам [54]. Как указывала Е.Этциони-Халеви, элиты — это те, кто охраняет демократию, но они также являются теми, кто при определенных обстоятельствах увеличивает свою силу посредством коррупции правил и процедур демократии [55].
Наконец, коррупция также является инструментом, способным обеспечить вертикальную мобильность тем социальным группам, точнее, их представителям, для которых закрыты иные возможности. Если ранее указывалось, ссылаясь на Мертона, значение этого канала для этнических групп, то теперь к этому следует добавить и преступные сообщества.
В заключение следует предостеречь от порождающего ложную тревогу или публицистичного отношения к проблеме коррупции в России. Следует обратить внимание на сомнения, высказанные авторами опубликованного в 1998 году доклада о коррупции в России, относительно пресловутой обреченности страны на повальное воровство и коррупцию [56]. Возможно, действительно новым в этом феномене является эксплуатация этого явления, скандалы вокруг коррупции и их политическое использование [5, p. 360].
referat911.ru
История коррупции
По своему историческому стажу коррупция уступает лишь войне. Коррупция фигурирует уже в кодексе царя Хаммурапи. Российские источники упоминают мздоимство еще в XIII веке. Ивана III Известны попытки законодательного ограничения коррупции со времен царя Ивана III. Первой такой попыткой можно считать Белозерскую уставную грамоту, которая установила твердые «кормы» для наместников и их аппарата. В Судебнике великого князя Ивана Васильевича впервые были официально запрещены взятки — «посулы» и зафиксирован размер судебных пошлин.
Хотя взяточничество вызывало недовольство населения, массовых выступлений и протестов именно по этому поводу практически не было. Известен всего один такой эпизод, относящийся ко времени правления царя Алексея Михайловича - бунт 1648 года в Москве, когда народу были выданы на растерзание наиболее запятнавшие себя «коррупционеры». Среди первых коррупционеров фигуры государственных чиновников, приближенных к высочайшим особам - Меньшиков, Юсупов, Апраксин и другие. И хотя еще при Петре I принимались жестокие законы против взяточничества, однако, по свидетельству историка, при нем казнокрадство и взяточничество достигли небывалых прежде размеров. Тогда и в дальнейшем наличие коррупции многократно констатировалось, постоянно делались попытки если и не уничтожения, то хотя бы уменьшения коррупции. Об этом свидетельствуют многочисленные указы царей: Петра I, Елизаветы Петровны, Екатерины II, Александра I, Александра II, а также создание различных комитетов для изучения причин «лихоимства» и выработки мер по его искоренению. В качестве терминов для обозначения проявлений коррупции использовались слова «мздоимство» и «лихоимство». Под «мздоимством» подразумевалось принятие должностным лицом взятки за совершение действия, входящего в круг его обязанностей, под «лихоимством» — получение взятки за совершение служебного проступка или преступления в сфере служебной деятельности [16].
Власти в разное время применяли различные наказания для виновных: от небольшого штрафа или снятия с должностей до вечной ссылки с вырыванием ноздрей и отнятием «всего имения» или смертной казни путем повешения или даже четвертования. Тем не менее, к началу ХХ века взятки и прочие проявления коррупции были распространены в России очень широко.
Причиной живучести взяточничества исследователь начала века П.Берлин считает то, что в России «взяточничество неразрывно сплелось и срослось со всем строем и укладом политической жизни». Продолжавшаяся на протяжении веков практика параллельно осуществлявшихся, с одной стороны, борьбы со взяточничеством, а с другой, развращения высших слоев чиновничества путем щедрой раздачи даров «прислужившимся» способствовала закладыванию психологических основ взяточничества и казнокрадства. Соответственно, низшие слои чиновничества, не имея возможности быть одариваемыми сверху, прибегали к вымогательству по отношению к подчиненным. Кроме того, отмечалась связь взяточничества и казнокрадства с политической благонадежностью. Создавалась ситуация, когда на эти преступления власть смотрела сквозь пальцы в обмен на политическое угодничество. Отмечалось и такое важное обстоятельство — взятка являлась своеобразным инструментом, с помощью которого обыватель мог добиться «если не фактического упразднения, то, по крайней мере, сколько-нибудь «милостивого», сколько-нибудь широкого толкования существующих узаконений». Таким образом, взятка смягчала архаичность и несовершенство законодательства [17, с. 48–54].
Борьба властей с коррупцией носила своеобразный характер. Нередко она была обусловлена причинами и мотивирована обстоятельствами, прямо не связанными с конкретными преступлениями. Один из характерных примеров: многочисленные обвинения в коррупции членов царского правительства, функционировавшего накануне революции 1917 года, в дальнейшем не нашли достаточного документального подтверждения, хотя правительство советское приложило немало усилий для поиска доказательств. Представления о размахе коррупции в царском правительстве оказались мифом. Но именно из этого мифа исходили большевики в борьбе со взяточничеством, которое считалось злом, имманентно присущим «прогнившему царскому режиму» и доставшимся в наследство пролетарскому государству. Советская власть буквально с первых месяцев своего существования начинает борьбу с коррупционными проявлениями, подвергая виновных суровым наказаниям вплоть до смертной казни.
Современная коррупция в России и ее мировые аналоги
Постперестроечные власти существенно смягчили наказание за взятки. В 1991 году на территории России смертная казнь за получение взятки была отменена. Однако проведение экономических и политических реформ, имевших следствием рост корыстных преступлений, включая взятки, потребовало принятия дополнительных мер. Уже в 90-е годы был принят ряд документов, касавшихся борьбы с коррупцией, но это не изменило ситуацию. В списке стран с самыми высокими показателями подкупа при получении государственных заказов Россия постоянно занимает одно из первых мест наряду с такими странами, как Таиланд, Индонезия, Филиппины, Индия, Китай, Сирия, Лаос, Эквадор, Беларусь, Парагвай, Кот-д’Ивуар.
В индексе восприятия коррупции 2008 года Россия набрала 2,1 балла и заняла 147 место из 180 возможных. Индекс Восприятия Коррупции, составляемый Трансперенси Интернешнл (Transparency International), измеряет уровень восприятия коррупции в государственном секторе той или иной страны и является составным индексом, основанным на данных опросов, проведенных среди экспертов и в деловых кругах. Индекс Восприятия Коррупции за 2008 года ранжирует 180 стран мира (то же число, что и в 2007 году) по шкале от 0 до 10 баллов, причем ноль обозначает самый высокий уровень восприятия коррупции, а десять – наименьший. Индекс 2,1 является самым низким показателем России за последние восемь лет. Россия, занимающая 147-е место по индексу восприятия коррупции, находится между Бангладеш и Кенией. Ничего удивительного в этих данных нет, если учесть, что высочайший уровень коррупции в стране признается как простыми россиянами, так и высшим руководством страны. Данные индекса восприятия коррупции практически полностью совпадают с данными российских исследовательских центров опубликованными в сентябре 2008 года: Всероссийского центра изучения общественного мнения и Фонда «Общественное мнение». По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, три четверти россиян считают уровень распространенности коррупции в России высоким и очень высоким, и лишь 14 процентов считают его низким и ни один человек не ответил, что коррупции у нас в стране нет вовсе. По данным того же исследования 43 процента россиян не отметили какого-нибудь улучшения ситуации с коррупцией в течение последнего года, а 32 процента хоть и заметили усилия властей по обузданию коррупции, но не считают их успехи значительными. Согласно же данным Фонда «Общественное мнение» более половины предпринимателей России (56 процентов) платят взятки и 44 процента жителей страны считают допустимой возможность дачи взятки должностному лицу [18].
Существует функциональная зависимость между масштабом коррупции и интересом к исследованию данного социального явления. Эта связь проявляется тогда, когда коррупция достигает критической черты, а она сама и ее последствия осознаются обществом как социальная проблема. Общество начинает искать ответ на вопрос о причинах роста коррупции, пытаясь выработать практические меры борьбы, а точнее, контроля над ней.
Коррупция многолика, поэтому она является предметом исследования разных научных дисциплин. От аспекта рассмотрения коррупции зависит и точка зрения на ее причины и сущность, которые могут быть выявлены лишь в междисциплинарном исследовании.
Первые исследования коррупции (в первой половине ХХ века) были связаны в основном с анализом функционирования американской политической машины в крупных городах Соединенных Штатов Америки (США), а также с реформами муниципального управления. В этих работах отмечена важнейшая характеристика коррупции — дополнительность по отношению к формальным институтам. При этом «побочным» продуктом этих исследований оказались симпатия и сочувствие, с которым описывались деятельность некоторых легендарных «боссов» крупных американских городов [16]. В дальнейшем констатация определенной положительной составляющей в характеристике их деятельности получила обоснование в рамках структурно-функционального подхода. Здесь необходимо упомянуть предложенную Р.Мертоном модель анализа функционирования американской политической машины. Р.Мертон пишет о структурном контексте исследования, основным элементом которого он считает диффузию и фрагментацию власти и ответственности. Речь идет о крупных, быстро растущих городах США с их специфическими проблемами и конфликтами. В них возникали неформальные центры ответственности — власть «боссов», лидеров неофициальных исполнительных структур, работавших «в задней комнате» [19]. Описание этих акторов находим у М.Вебера [20, с. 682–685]. Если коротко сформулировать точку зрения М.Вебера на сущность явления «босс и его организация», то это — субститут бюрократии в развивающейся политической культуре демократии. По мере проведения реформы государственной гражданской службы в США «дилетантское управление» чиновников, сопровождаемое властью «боссов», заменяется профессиональным бюрократическим управлением, когда посты занимают университетски образованные чиновники, неподкупные и знающие свое дело [20, с. 685].
Возвращаясь к модели, описанной Мертоном, следует заметить, что он подробно рассмотрел функции неформальных лидеров-«боссов», выделив при этом несколько основных:
предоставление различного рода услуг наиболее обездоленным гражданам (пища, работа, помощь в трудных житейских ситуациях и так далее), платой, благодарностью за которые являлись голоса на выборах;
решение проблем предпринимателей — как мелких (например, защита от взаимных посягательств), так и крупных, нуждавшихся в помощи при выполнении больших и дорогостоящих проектов; и те и другие нуждались в неформальной защите от противоречий законов, кодексов и правил; благодарностью за эти услуги являлись денежные пожертвования;
предоставление каналов социальной мобильности для представителей тех социальных групп, для которых закрыты или чрезвычайно затруднены иные, легальные способы вертикальной мобильности; платой за услуги в данном случае выступала безусловная преданность;
замещение официальной легитимации незаконных видов бизнеса; при этом обеспечение контроля проводилось путем установления стандартов и пределов деятельности; платой денежные пожертвования.
Признанная классической, данная модель являлась исходным пунктом для многих исследователей коррупции, хотя реальность, послужившая материалом для ее создания, существенно изменилась.
Основные подходы к исследованию коррупции
Существуют четыре основных подхода к исследованию коррупции. Первый — это традиционный, «идеалистически-философский», известный также как «морализаторский» или «конвенциональный». Представителем этого направления был К.Фридрих, вклад которого в исследование данного вопроса иногда ускользает от внимания исследователей [21, с. 145]. Он рассматривал коррупцию как поведение, отклоняющееся от преобладающих в политической сфере норм и обусловленное мотивацией получения личной выгоды за общественный счет. Личная выгода не обязательно имеет денежно-финансовый характер. Она может быть связана с продвижением по службе самого коррупционера, членов его группы поддержки или иными преимуществами для членов его семьи и приближенных. К.Фридрих увязывал степень коррумпированности власти с контекстом ее осуществления, степенью консенсуса, достигнутого в обществе, а факторами, сдерживающими коррупцию, считал оппозиционные власти движения и свободную прессу. Для К.Фридриха коррупция — явление почти однозначно негативное, «патология политики», при которой «порча» затрагивает и государственных чиновников, и властные институты, хотя он и признает ее функциональность до определенного предела. Следует подчеркнуть и еще один важный момент во взглядах К.Фридриха на коррупцию. Он считает ее одним из непременных спутников политики и окончательная победа над коррупцией для него — задача утопическая. Тем не менее, ей нужно давать энергичный отпор, чтобы болезнетворные зародыши не распространялись и не разрушали политическую систему [22; 4, S. 482].
Традицию анализа коррупции - как девиации элит продолжают Д.Саймон и Д.Эйтцен. Свой подход они обосновывают тем, что термин «беловоротничковая преступность» не адекватен сути явления — институционализации безнравственности, аморальности и скандализации страны, а также тем, что в США проблема преступности на самом деле коренится в системе, в которой преступность низших классов, мафия, коррумпированный публичный сектор и преступные сообщества объединяются ради выгоды и власти. Поэтому они исходят из предположения, что преступность и девиация социально обусловлены, заданы на уровне общества. Это означает, что определенные социологические факторы обусловливают совершение преступлений как индивидами, так и организациями. Среди наиболее важных из факторов коррупции в американском обществе они называют властную структуру как таковую [23, p. XII, 9–10].
Второе направление — «ревизионистская» школа анализа коррупции. Эта школа связана с работами исследователей проблем стран третьего мира. Большинство политологов и социологов считают коррупцию болезнью развивающихся обществ, результатом, следствием или проявлением незавершенной модернизации и бедности. Представители этой школы Хосе Абуэва, Дэвид Бэйли, Натаниэль Лефф, Колин Лейес выступали против односторонне-негативистского подхода к коррупции как общественной патологии. Напротив, они утверждали, что коррупция может выполнять позитивные функции в плане интеграции, развития и модернизации обществ «третьего мира» [24; 25; 26; 27].
Распространение рыночных отношений, с одной стороны, и бюрократизация власти и управления, с другой, разрушают связи патримониального господства, традиционные формы групповой солидарности, характерные для доиндустриальных обществ. Однако в развитых странах это более продолжительный процесс, и, что еще важнее, в западных странах вместо личной зависимости между индивидами установились по преимуществу договорные отношения, регулируемые правом, что явилось результатом длительного поиска гражданских форм защиты и солидарности. В обществах, форсирующих модернизацию, а также в тех, где состояние переходности по различным причинам приобретает характер «зависимого развития» и исторически сильны государственные начала в общественной жизни, затруднено формирование институтов, свойственных модернизированным обществам, или их существование дисфункционально. Отношения типа «патрон–клиент», являясь естественной формой защиты индивида в традиционном обществе, имеют все шансы сохраниться и в период модернизации. Они могут проявляться по-разному и нередко воспринимаются как коррупционные. Что касается развитых стран, успешно и давно осуществивших модернизацию, то сохранение различных форм личной зависимости и господства в публичной сфере, которые реализуются, в частности, в актах обмена индивидов и представителей государственной власти, означает коррупцию институтов.
referat911.ru
Экономические, рыночно-центристские подходы к изучению коррупции рассматривают ее как форму социального обмена, а коррупционные платежи — как часть трансакционных издержек. Среди исследователей, работающих в этом русле, чаще всего называют С.Роуз-Аккерман [28]. В рамках этого подхода коррупция связывается с чрезмерным вмешательством государства в экономические процессы. Коррупция может быть вполне функциональна, поскольку является противовесом излишней бюрократизации. Она выступает средством ускорения процессов принятия управленческих решений и способствует эффективному хозяйствованию. Следует отметить, что эти положения первоначально были сформулированы для стран с централизованно-управляемой экономикой, к которым относилась Союз Советских Социалистических Республик и Россия, а также страны третьего мира. В дальнейшем разработчики данного направления аналогичным образом подходили к анализу коррупции в развитых странах с рыночной экономикой, выступая против расширяющегося государственного участия. В рамках этого подхода рассматривает коррупцию автор известной теории коллективных благ М.Олсон. В дополнении к русскому изданию получившей широкую известность и признание книги «Возвышение и упадок народов: Экономический рост, стагфляция, социальный склероз» он так формулирует свою точку зрения: «Суть нашей позиции состоит в том, что любое законодательство или ограничение, вводящее «рынок наоборот», создаст практически у всех участников побудительные мотивы к нарушению закона и, скорее всего, приведет к росту преступности и коррупции в рядах правительственных чиновников. Таким образом, одна из причин, по которым многие общества серьезно поражены коррупцией госаппарата, заключается в том, что почти все частные предприниматели имеют побудительные мотивы к нарушению закона, при этом почти ни у кого не возникает стимула сообщать о таких нарушениях властям <...> Не только совокупный побудительный мотив частного сектора толкает его обойти закон, но и все побудительные мотивы, характерные для частного сектора, оказываются на стороне тех, кто нарушает правила и постановления. Когда таких постановлений и ограничений становится слишком много, рано или поздно частный сектор (поскольку все или почти все его представители имеют побудительные мотивы к нарушению антирыночных установок или к подкупу чиновников) делает правительство коррумпированным и неэффективным» [29, c. 401].
В преамбуле к Национальному плану противодействия коррупции, предложенному Д.Медведевым, содержится подобная позиция: «Несмотря на предпринимаемые меры, коррупция, являясь неизбежным следствием избыточного администрирования со стороны государства, по-прежнему серьёзно затрудняет нормальное функционирование всех общественных механизмов, препятствует проведению социальных преобразований и повышению эффективности национальной экономики, вызывает в российском обществе серьёзную тревогу и недоверие к государственным институтам, создаёт негативный имидж России на международной арене и правомерно рассматривается как одна из угроз безопасности Российской Федерации» [30].
Наконец, ортодоксальный марксистский подход, в рамках которого коррупция рассматривалась как основной порок капитализма, потерял свое значение вследствие крушения коммунистических режимов и всеобщего признания факта широкого распространения в них коррупции. Теперь известны концепции, которые, напротив, утверждают, что коррупция являлась важной характеристикой повседневной жизни социалистических стран, структурным элементом их экономической и политической системы. Таким образом, этот подход скорее примыкает к третьему из рассматриваемых направлений.
Природа коррупции в России
В России социологическое исследование таких проявлений коррупции, как мздоимство и взяточничество, их социокультурых и, в частности, национальных особенностей осуществлялось до начала двадцатых годов ХХ века в рамках «отечественной социологии чиновничества» [31, с. 105]. Были сделаны следующие выводы о природе этого явления в России: 1) подкуп административного лица является традицией; 2) формы взяточничества менялись, но по сути злоупотребление властью сохранялось; 3) воспроизводимость явления нашла отражение в языке, как бытовом, так и литературном — появились как прямые его обозначения, так и многочисленные эвфемизмы. С конца 20-х годов нашего столетия социология чиновничества в России исчезла с научного горизонта. О взяточничестве, коррупции можно было прочитать разве что в сатирических публикациях [31, с. 106; 108; 119]. Научное рассмотрение явления продолжалось лишь в рамках криминологии.
С актуализацией проблемы российской коррупции появилось огромное количество публикаций разоблачительного характера. Проблемой довольно активно занимаются криминологи и правоведы, есть работы социологов, политологов, экономистов, частично посвященные проблеме коррупции. Кроме уже цитированной статьи И.А.Голосенко, следует указать работы М.Н.Афанасьева и В.В.Радаева. В.В.Радаев рассматривает коррупцию в основном с позиций институционального подхода. Вымогательство и взяточничество чиновников он считает «начальной и примитивной формой взаимоотношений предпринимателя и чиновника. С ростом масштабов бизнеса и по мере укрепления взаимного доверия складывается сложная система обмена услугами, а на ее основе — форма сотрудничества в рамках неформальных контрактных отношений» [32, c. 97]. Важным для анализа коррупции в России представляется исследование властных структур, осуществленное М.Н.Афанасьевым. По мнению М.Н.Афанасьева, коррупция проистекает из особенностей властных структур России и укорененности в обществе патрон-клиентских отношений [33].
Для понимания коррупции в современной России важно определить сущность процесса трансформации, происходящего в стране. Российское общество переживает переломный момент своего развития, перед страной снова стоит проблема самоопределения [34, c. 3–17].
Россия и ее история уникальны — в том смысле, в каком уникальна любая страна, но при исследовании и интерпретации ее бытия возможно использование теоретических концептов, сложившихся при анализе аналогичного опыта других обществ и стран. Россия переживает очередную попытку модернизации. При этом ее наряду с большинством стран Юго-Восточной Азии можно отнести к числу стран, «стабилизированных в переходном периоде» [35, c. 68– 83]. По многим сущностным характеристикам она напоминает крупные «страны-материки» третьего мира, такие, как Бразилия и Индия, а своей традицией мощной имперской государственности — Китай [36, c. 7]. Для России, как и для других стран, осуществляющих системный переход, характерно сочетание «старых» и «новых» институтов и типов поведения. Поскольку страна находится в состоянии продолжительного системного перехода, институты, «отвечающие» за переход, и соответствующие модели поведения начинают доминировать в системе общественных отношений. Отсюда и исходит интерпретация современной России как страны коррумпированного капитализма [37, с. 70–71]. Властвующие группы в современном российском обществе уже не являются традиционной коммунистической номенклатурой, но еще не реализуют себя как элиты общества. Идеально-типическое определение совокупности властвующих групп — «постноменклатурный патронат», паразитирующий на государственных формах. Имеет место тенденция реализации интересов всех господствующих групп в обход легально определенных правил и процедур. Более того, это становится обычной практикой. В то же время на предприятиях отмечается усиление личной зависимости работников от администрации. Наблюдается тенденция сращивания в «единый лоббистский организм» на государственно капиталистической основе ведомств и головных отраслевых корпораций, а также «приватизация» формально государственных институтов и превращение клиентарно-организованных частных и частно-корпоративных интересов практически в единственную действенную власть [33, с. 260; 270; 272; 280 - 281].
Изложенные выше особенности нынешнего этапа развития России таковы, что при анализе многочисленных проявлений коррупции можно применить многие из рассмотренных здесь подходов. Однако следует учитывать конкретные цели и задачи, которые ставит перед собой исследователь, а также особенности объекта исследования. Пестрота социальной жизни, почти параллельное существование в многонациональной стране различных укладов, часть которых характерна для традиционных обществ, а другая типична для обществ индустриальных или даже более продвинутых, обусловливает правомерность такой исследовательской тактики.
На возникновение и уровень коррупции влияют следующие институциональные условия:
монопольная власть чиновников; в частности, при распределении государственных товаров или государственном регулировании цен и установлении квот на производство, экспорт и импорт товаров; лицензировании экономической деятельности;
определенная степень свободы действий представителей власти, которую они вправе использовать; чем больше свободы дано чиновнику, тем больше у него возможностей толковать правила в обмен на незаконные выплаты или иные блага; строгие правила — хорошая профилактическая мера, если им следуют, но результативнее — упростить правила;
определенная степень учета, контроля и прозрачности действий представителей власти; здесь, однако, существует опасность коррупции самих контролирующих институтов и, таким образом, восхождения коррупции на более высокие уровни управления [37, p. 116–119].
Поскольку мотивы коррупции связаны с личной выгодой, многие полагают, что едва ли не самое важное — хорошо оплачивать работу государственных чиновников, а также иметь отлаженную систему поощрений и продвижения чиновников по служебной лестнице, чтобы выполнение правил сулило большее вознаграждение, чем их нарушение в пользу клиентов. Здесь, однако, уместно напомнить об обоснованных сомнениях как относительно результативности этих мер, так и значимости самого фактора [31, с. 106 –108].
Коррупция как социальное отношение
Социологический и экономический подходы к коррупции отличаются от юридического. Юристов интересует, прежде всего, сам факт криминального события, момент преступления. Коррупция — это, прежде всего, отношение, в котором одна из сторон непременно является представителем власти. Другая сторона ему противостоящий субъект, заинтересованный в получении неких услуг (благ), следовательно, это - отношение обмена. С точки зрения отношений обмена можно предположить, что модели коррупции могут выглядеть следующим образом:
представитель власти — субъект бизнеса;
чиновник–политик;
представитель власти — индивиды, решающие свои частные проблемы, не связанные с бизнесом или политикой.
Анализ внутренних взаимодействий бюрократического аппарата позволяет придти к выводу, что на самом деле все эти модели имеют трехчленную структуру «шеф — агент — клиент». Э.К.Бэнфилд считал, что «коррупция становится возможной, когда существуют три типа экономических агентов: уполномоченный, делегирующий полномочия и третье лицо, доходы и потери которого зависят от уполномоченного. Уполномоченный подвержен коррупции в той мере, в какой он может скрыть коррупцию от делегирующего полномочия. Он становится коррумпированным, когда приносит интересы делегирующего полномочия в жертву собственным, нарушая при этом закон» [38, с. 20].
Анализ поведения и его мотивации на микроуровне позволяет многое понять, однако не дает возможности ответить на вопрос, почему модели коррупционного поведения приобретают массовый характер и становятся привычно-типическими в России. Эти достаточно универсальные положения следует вписать в конкретный социальный контекст современной России.
Политические и экономические реформы означали снятие многих ранее существовавших запретов и ограничений самостоятельных социальных действий и установление новых для бывших советских граждан прав и свобод. «Возросшая самостоятельность социальных субъектов» в условиях дефицита правовых установлений и традиционного для России правового нигилизма имеет следствием расширение поля произвола и беззакония в различных сферах жизнедеятельности общества, включая и все уровни иерархии власти. Произошла определенная «институционализация неправовой свободы». Речь идет о превращении специфических практик «в устойчивый, постоянно воспроизводящийся феномен, который, интегрируясь в формирующуюся систему общественных отношений (экономических и неэкономических), становится нормой (привычными образцами) поведения больших групп индивидов и постепенно интернализируется ими» [39, с. 54–55]. По мнению М.Шабановой, в контексте социальных взаимодействий феномен коррупции (взяточничества, казнокрадства и так далее) — это «двусторонние солидаристические неправовые взаимодействия». На высших уровнях властной иерархии — это солидарность в незаконном расходовании средств бюджета, заключение заведомо убыточных для казны договоров, невыгодная для государства приватизация, принятие законов ориентированных исключительно на групповые интересы [39, с. 59]. Об этом же писал и Л.Косалс. Быстрый слом прежнего механизма, поощрявшего следование социальным нормам, и, следовательно, механизма санкций за их нарушение, ведет к тому, что индивиды и социальные группы теряют ориентиры своей деятельности, нарушается социальный порядок. По мнению Л.Косалса, происходит «неформальная институционализация множества экономических феноменов». Он приводит примеры, среди которых, в частности, незаконная приватизация государственной собственности [40, с. 49]. Однако «Государственное вмешательство и взяточничество, вероятнее всего, питают и усиливают друг друга. В традиционно коррумпированных государствах старая элита пытается убедить общество в необходимости государственного вмешательства, чтобы поддерживать приток взяток» [41]. «Приватизация может снизить коррупцию, выведя некоторые активы из под контроля государства и преобразовав произвольные государственные решения в частные, продиктованные рынком» [42]. Даже с учетом того, что в процессе приватизации возникают дополнительные возможности для коррупции, они существуют лишь временно, пока происходит сам процесс передачи государственной и муниципальной собственности в частные руки.
referat911.ru
sudanet.ru
Существуют четыре основных подхода к исследованию коррупции. Первый – это традиционный, «идеалистически-философский», известный также как «морализаторский» или «конвенциональный». Представителем этого направления был К. Фридрих, вклад которого в исследование данного вопроса иногда ускользает от внимания исследователей [21, с. 145]. Он рассматривал коррупцию как поведение, отклоняющееся от преобладающих в политической сфере норм и обусловленное мотивацией получения личной выгоды за общественный счет. Личная выгода не обязательно имеет денежно-финансовый характер. Она может быть связана с продвижением по службе самого коррупционера, членов его группы поддержки или иными преимуществами для членов его семьи и приближенных. К. Фридрих увязывал степень коррумпированности власти с контекстом ее осуществления, степенью консенсуса, достигнутого в обществе, а факторами, сдерживающими коррупцию, считал оппозиционные власти движения и свободную прессу. Для К. Фридриха коррупция – явление почти однозначно негативное, «патология политики», при которой «порча» затрагивает и государственных чиновников, и властные институты, хотя он и признает ее функциональность до определенного предела. Следует подчеркнуть и еще один важный момент во взглядах К.Фридриха на коррупцию. Он считает ее одним из непременных спутников политики и окончательная победа над коррупцией для него – задача утопическая. Тем не менее, ей нужно давать энергичный отпор, чтобы болезнетворные зародыши не распространялись и не разрушали политическую систему [22; 4, S. 482].
Традицию анализа коррупции - как девиации элит продолжают Д. Саймон и Д. Эйтцен. Свой подход они обосновывают тем, что термин «беловоротничковая преступность» не адекватен сути явления – институционализации безнравственности, аморальности и скандализации страны, а также тем, что в США проблема преступности на самом деле коренится в системе, в которой преступность низших классов, мафия, коррумпированный публичный сектор и преступные сообщества объединяются ради выгоды и власти. Поэтому они исходят из предположения, что преступность и девиация социально обусловлены, заданы на уровне общества. Это означает, что определенные социологические факторы обусловливают совершение преступлений, как индивидами, так и организациями. Среди наиболее важных из факторов коррупции в американском обществе они называют властную структуру как таковую [23, p. XII, 9–10].
Второе направление — «ревизионистская» школа анализа коррупции. Эта школа связана с работами исследователей проблем стран третьего мира. Большинство политологов и социологов считают коррупцию болезнью развивающихся обществ, результатом, следствием или проявлением незавершенной модернизации и бедности. Представители этой школы Хосе Абуэва, Дэвид Бэйли, Натаниэль Лефф, Колин Лейес выступали против односторонне-негативистского подхода к коррупции как общественной патологии. Напротив, они утверждали, что коррупция может выполнять позитивные функции в плане интеграции, развития и модернизации обществ «третьего мира» [24; 25; 26; 27].
Распространение рыночных отношений, с одной стороны, и бюрократизация власти и управления, с другой, разрушают связи патримониального господства, традиционные формы групповой солидарности, характерные для доиндустриальных обществ. Однако в развитых странах это более продолжительный процесс, и, что еще важнее, в западных странах вместо личной зависимости между индивидами установились по преимуществу договорные отношения, регулируемые правом, что явилось результатом длительного поиска гражданских форм защиты и солидарности. В обществах, форсирующих модернизацию, а также в тех, где состояние переходности по различным причинам приобретает характер «зависимого развития» и исторически сильны государственные начала в общественной жизни, затруднено формирование институтов, свойственных модернизированным обществам, или их существование дисфункционально. Отношения типа «патрон–клиент», являясь естественной формой защиты индивида в традиционном обществе, имеют все шансы сохраниться и в период модернизации. Они могут проявляться по-разному и нередко воспринимаются как коррупционные. Что касается развитых стран, успешно и давно осуществивших модернизацию, то сохранение различных форм личной зависимости и господства в публичной сфере, которые реализуются, в частности, в актах обмена индивидов и представителей государственной власти, означает коррупцию институтов.
Экономические, рыночно-центристские подходы к изучению коррупции рассматривают ее как форму социального обмена, а коррупционные платежи – как часть транзакционных издержек. Среди исследователей, работающих в этом русле, чаще всего называют С. Роуз-Аккерман [28]. В рамках этого подхода коррупция связывается с чрезмерным вмешательством государства в экономические процессы. Коррупция может быть вполне функциональна, поскольку является противовесом излишней бюрократизации. Она выступает средством ускорения процессов принятия управленческих решений и способствует эффективному хозяйствованию. Следует отметить, что эти положения первоначально были сформулированы для стран с централизованно-управляемой экономикой, к которым относилась Союз Советских Социалистических Республик и Россия, а также страны третьего мира. В дальнейшем разработчики данного направления аналогичным образом подходили к анализу коррупции в развитых странах с рыночной экономикой, выступая против расширяющегося государственного участия. В рамках этого подхода рассматривает коррупцию автор известной теории коллективных благ М. Олсон. В дополнении к русскому изданию получившей широкую известность и признание книги «Возвышение и упадок народов: Экономический рост, стагфляция, социальный склероз» он так формулирует свою точку зрения: «Суть нашей позиции состоит в том, что любое законодательство или ограничение, вводящее «рынок наоборот», создаст практически у всех участников побудительные мотивы к нарушению закона и, скорее всего, приведет к росту преступности и коррупции в рядах правительственных чиновников. Таким образом, одна из причин, по которым многие общества серьезно поражены коррупцией госаппарата, заключается в том, что почти все частные предприниматели имеют побудительные мотивы к нарушению закона, при этом почти ни у кого не возникает стимула сообщать о таких нарушениях властям Не только совокупный побудительный мотив частного сектора толкает его обойти закон, но и все побудительные мотивы, характерные для частного сектора, оказываются на стороне тех, кто нарушает правила и постановления. Когда таких постановлений и ограничений становится слишком много, рано или поздно частный сектор (поскольку все или почти все его представители имеют побудительные мотивы к нарушению антирыночных установок или к подкупу чиновников) делает правительство коррумпированным и неэффективным» [29, c. 401].
В преамбуле к Национальному плану противодействия коррупции, предложенному Д. Медведевым, содержится подобная позиция: «Несмотря на предпринимаемые меры, коррупция, являясь неизбежным следствием избыточного администрирования со стороны государства, по-прежнему серьёзно затрудняет нормальное функционирование всех общественных механизмов, препятствует проведению социальных преобразований и повышению эффективности национальной экономики, вызывает в российском обществе серьёзную тревогу и недоверие к государственным институтам, создаёт негативный имидж России на международной арене и правомерно рассматривается как одна из угроз безопасности Российской Федерации» [30].
Наконец, ортодоксальный марксистский подход, в рамках которого коррупция рассматривалась как основной порок капитализма, потерял свое значение вследствие крушения коммунистических режимов и всеобщего признания факта широкого распространения в них коррупции. Теперь известны концепции, которые, напротив, утверждают, что коррупция являлась важной характеристикой повседневной жизни социалистических стран, структурным элементом их экономической и политической системы. Таким образом, этот подход скорее примыкает к третьему из рассматриваемых направлений.
Природа коррупции в России
В России социологическое исследование таких проявлений коррупции, как мздоимство и взяточничество, их социокультурных и, в частности, национальных особенностей осуществлялось до начала двадцатых годов ХХ века в рамках «отечественной социологии чиновничества» [31, с. 105]. Были сделаны следующие выводы о природе этого явления в России:
1) подкуп административного лица является традицией;
2) формы взяточничества менялись, но, по сути, злоупотребление властью сохранялось;
3) воспроизводимость явления нашла отражение в языке, как бытовом, так и литературном – появились как прямые его обозначения, так и многочисленные эвфемизмы. С конца 20-х годов нашего столетия социология чиновничества в России исчезла с научного горизонта. О взяточничестве, коррупции можно было прочитать разве что в сатирических публикациях [31, с. 106; 108; 119]. Научное рассмотрение явления продолжалось лишь в рамках криминологии.
С актуализацией проблемы российской коррупции появилось огромное количество публикаций разоблачительного характера. Проблемой довольно активно занимаются криминологи и правоведы, есть работы социологов, политологов, экономистов, частично посвященные проблеме коррупции. Кроме уже цитированной статьи И.А. Голосенко, следует указать работы М.Н. Афанасьева и В.В. Радаева. В.В. Радаев рассматривает коррупцию в основном с позиций институционального подхода. Вымогательство и взяточничество чиновников он считает «начальной и примитивной формой взаимоотношений предпринимателя и чиновника. С ростом масштабов бизнеса и по мере укрепления взаимного доверия складывается сложная система обмена услугами, а на ее основе – форма сотрудничества в рамках неформальных контрактных отношений» [32, c. 97]. Важным для анализа коррупции в России представляется исследование властных структур, осуществленное М.Н. Афанасьевым. По мнению М.Н. Афанасьева, коррупция проистекает из особенностей властных структур России и укорененности в обществе патрон-клиентских отношений [33].
Для понимания коррупции в современной России важно определить сущность процесса трансформации, происходящего в стране. Российское общество переживает переломный момент своего развития, перед страной снова стоит проблема самоопределения [34, c. 3–17].
Россия и ее история уникальны – в том смысле, в каком уникальна любая страна, но при исследовании и интерпретации ее бытия возможно использование теоретических концептов, сложившихся при анализе аналогичного опыта других обществ и стран. Россия переживает очередную попытку модернизации. При этом ее наряду с большинством стран Юго-Восточной Азии можно отнести к числу стран, «стабилизированных в переходном периоде» [35, c. 68– 83]. По многим сущностным характеристикам она напоминает крупные «страны-материки» третьего мира, такие, как Бразилия и Индия, а своей традицией мощной имперской государственности – Китай [36, c. 7]. Для России, как и для других стран, осуществляющих системный переход, характерно сочетание «старых» и «новых» институтов и типов поведения. Поскольку страна находится в состоянии продолжительного системного перехода, институты, «отвечающие» за переход, и соответствующие модели поведения начинают доминировать в системе общественных отношений. Отсюда и исходит интерпретация современной России как страны коррумпированного капитализма [37, с. 70–71]. Властвующие группы в современном российском обществе уже не являются традиционной коммунистической номенклатурой, но еще не реализуют себя как элиты общества. Идеально-типическое определение совокупности властвующих групп — «постноменклатурный патронат», паразитирующий на государственных формах. Имеет место тенденция реализации интересов всех господствующих групп в обход легально определенных правил и процедур. Более того, это становится обычной практикой. В то же время на предприятиях отмечается усиление личной зависимости работников от администрации. Наблюдается тенденция сращивания в «единый лоббистский организм» на государственно капиталистической основе ведомств и головных отраслевых корпораций, а также «приватизация» формально государственных институтов и превращение клиентарно-организованных частных и частно-корпоративных интересов практически в единственную действенную власть [33, с. 260; 270; 272; 280 - 281].
Изложенные выше особенности нынешнего этапа развития России таковы, что при анализе многочисленных проявлений коррупции можно применить многие из рассмотренных здесь подходов. Однако следует учитывать конкретные цели и задачи, которые ставит перед собой исследователь, а также особенности объекта исследования. Пестрота социальной жизни, почти параллельное существование в многонациональной стране различных укладов, часть которых характерна для традиционных обществ, а другая типична для обществ индустриальных или даже более продвинутых, обусловливает правомерность такой исследовательской тактики.
На возникновение и уровень коррупции влияют следующие институциональные условия:
монопольная власть чиновников; в частности, при распределении государственных товаров или государственном регулировании цен и установлении квот на производство, экспорт и импорт товаров; лицензировании экономической деятельности;
определенная степень свободы действий представителей власти, которую они вправе использовать; чем больше свободы дано чиновнику, тем больше у него возможностей толковать правила в обмен на незаконные выплаты или иные блага; строгие правила – хорошая профилактическая мера, если им следуют, но результативнее – упростить правила;
определенная степень учета, контроля и прозрачности действий представителей власти; здесь, однако, существует опасность коррупции самих контролирующих институтов и, таким образом, восхождения коррупции на более высокие уровни управления [37, p. 116–119].
Поскольку мотивы коррупции связаны с личной выгодой, многие полагают, что едва ли не самое важное – хорошо оплачивать работу государственных чиновников, а также иметь отлаженную систему поощрений и продвижения чиновников по служебной лестнице, чтобы выполнение правил сулило большее вознаграждение, чем их нарушение в пользу клиентов. Здесь, однако, уместно напомнить об обоснованных сомнениях как относительно результативности этих мер, так и значимости самого фактора [31, с. 106 –108].
Коррупция как социальное отношениеСоциологический и экономический подходы к коррупции отличаются от юридического. Юристов интересует, прежде всего, сам факт криминального события, момент преступления. Коррупция – это, прежде всего, отношение, в котором одна из сторон непременно является представителем власти. Другая сторона ему противостоящий субъект, заинтересованный в получении неких услуг (благ), следовательно, это – отношение обмена. С точки зрения отношений обмена можно предположить, что модели коррупции могут выглядеть следующим образом:
представитель власти – субъект бизнеса;
чиновник – политик;
представитель власти – индивиды, решающие свои частные проблемы, не связанные с бизнесом или политикой.
Анализ внутренних взаимодействий бюрократического аппарата позволяет придти к выводу, что на самом деле все эти модели имеют трехчленную структуру «шеф – агент – клиент». Э.К. Бэнфилд считал, что «коррупция становится возможной, когда существуют три типа экономических агентов: уполномоченный, делегирующий полномочия и третье лицо, доходы и потери которого зависят от уполномоченного. Уполномоченный подвержен коррупции в той мере, в какой он может скрыть коррупцию от делегирующего полномочия. Он становится коррумпированным, когда приносит интересы делегирующего полномочия в жертву собственным, нарушая при этом закон» [38, с. 20].
Анализ поведения и его мотивации на микроуровне позволяет многое понять, однако не дает возможности ответить на вопрос, почему модели коррупционного поведения приобретают массовый характер и становятся привычно-типическими в России. Эти достаточно универсальные положения следует вписать в конкретный социальный контекст современной России.
Политические и экономические реформы означали снятие многих ранее существовавших запретов и ограничений самостоятельных социальных действий и установление новых для бывших советских граждан прав и свобод. «Возросшая самостоятельность социальных субъектов» в условиях дефицита правовых установлений и традиционного для России правового нигилизма имеет следствием расширение поля произвола и беззакония в различных сферах жизнедеятельности общества, включая и все уровни иерархии власти. Произошла определенная «институционализация неправовой свободы». Речь идет о превращении специфических практик «в устойчивый, постоянно воспроизводящийся феномен, который, интегрируясь в формирующуюся систему общественных отношений (экономических и неэкономических), становится нормой (привычными образцами) поведения больших групп индивидов и постепенно интернализируется ими» [39, с. 54–55]. По мнению М.Шабановой, в контексте социальных взаимодействий феномен коррупции (взяточничества, казнокрадства и так далее) – это «двусторонние солидаристические неправовые взаимодействия». На высших уровнях властной иерархии – это солидарность в незаконном расходовании средств бюджета, заключение заведомо убыточных для казны договоров, невыгодная для государства приватизация, принятие законов ориентированных исключительно на групповые интересы [39, с. 59]. Об этом же писал и Л. Косалс. Быстрый слом прежнего механизма, поощрявшего следование социальным нормам, и, следовательно, механизма санкций за их нарушение, ведет к тому, что индивиды и социальные группы теряют ориентиры своей деятельности, нарушается социальный порядок. По мнению Л. Косалса, происходит «неформальная институционализация множества экономических феноменов». Он приводит примеры, среди которых, в частности, незаконная приватизация государственной собственности [40, с. 49]. Однако «Государственное вмешательство и взяточничество, вероятнее всего, питают и усиливают друг друга. В традиционно коррумпированных государствах старая элита пытается убедить общество в необходимости государственного вмешательства, чтобы поддерживать приток взяток» [41]. «Приватизация может снизить коррупцию, выведя некоторые активы из под контроля государства и преобразовав произвольные государственные решения в частные, продиктованные рынком» [42]. Даже с учетом того, что в процессе приватизации возникают дополнительные возможности для коррупции, они существуют лишь временно, пока происходит сам процесс передачи государственной и муниципальной собственности в частные руки.
Значительный рост должностных преступлений (с учетом их высокой латентности) за годы реформ, а также превращение внеправовых взаимодействий в эффективный инструмент адаптации, как индивидов, так и социальных групп, свидетельствует о прочной интегрированности отношений коррупции в трансформационный процесс.
Анализируя взаимоотношения государственной власти (чиновников) с предпринимателями, В.В. Радаев, ссылаясь на известную работу А. Шляйфера и Р. Вишни, говорит о трех моделях коррупции:
монополистическая, когда предоставление общественных благ находится в одних руках под единым бюрократическим контролем;
нерегулируемая, когда бюрократические структуры действуют относительно независимо друг от друга в подведомственных областях;
конкурентная, когда каждое общественное благо обеспечивается более чем одной бюрократической структурой.
По мнению В.В. Ардаева, в крупных городах, включая столичные, где находится большое количество бюрократических структур, значительно больше возможностей для формирования конкурентной модели [32, с. 63–64]. Возвращаясь к модели А. Шляйфера и Р. Вишни, отметим, что согласно их мнению, «в России при коммунистах существовала целостная система взяток. С уходом коммунистов, в отличие от прежних времен, берут взятки и правительственные чиновники, и чиновники местных органов власти, и чиновники министерств, и многие другие, что приводит к росту взяток, хотя, возможно, коррупционные потоки ниже, чем при коммунистах» [43, p. 610]. Таким образом, в постсоветском обществе произошел постепенный переход от монополистической к дерегулируемой модели. С этим выводом согласен и В.В. Радаев [32, с. 64].
А. Шляйфер и Р. Вишни связывали уровень коррупции со структурой государственных институтов и структурой политического процесса. Особенно значимым представляется это для слабых правительств, не контролирующих свои органы, особенно когда последние представляют собой недостаточно зрелые институты [43, p. 610]. Указанная взаимосвязь была замечена еще С. Хантингтоном [44]. Сила государства и государственных институтов, может пониматься в абсолютном смысле, как сила принуждения, и в относительном, то есть в процедурном смысле, что означает «четкость институциональных границ государства» и, соответственно, четкость разграничения между государством как специфическим институтом и тем, что находится вне границ его полномочий. Следовательно, и слабость государства понимается как «дефицит полицейско-административной мощи или как нарушение институциональных границ и процедур. Первое выражается в разгуле преступности и бандитизма, второе – в разрастании коррупции» [45].
Процесс реформ в России сопровождался существенными изменениями в социальной структуре общества, имущественной дифференциацией и стратификацией, как по старым, так и по новым основаниям. Отчасти этот процесс был связан с легализацией теневой социальной структуры, то есть тех социальных групп, которые развивались в советские времена вне правового поля, нередко паразитируя на государственной собственности. Их деятельность была самым тесным образом связана с коррупцией советской государственной машины. В значительно большей степени новая модель стратификации связана с формированием слоя крупных собственников, состоящего в основном из бывшей партийно-советской и хозяйственной номенклатуры, обменявшей право распоряжения собственностью на право владения ею [46, с. 287]. При этом многие успели это сделать еще до официального начала приватизации в стране, получив вне определенных правил на очень льготных условиях наиболее прибыльные предприятия того времени.
Проведение реформ открыло новые каналы для быстрого продвижения ряда социальных субъектов в верхние слои общества. Становление новых элитных групп, особенно в регионах, сопровождалось существенным рассогласованием статусов. Инструментом согласования положения во властной иерархии и материального достатка, который в глазах представителей власти должен давать возможность для соответствующего стиля жизни и приобретения символических предметов потребления, служит целый арсенал средств: от вполне легальных до преступных. Многие из них могут быть отнесены к коррупционным правонарушениям.
Характерными проявлениями коррупции в России являются совмещение государственными чиновниками должностей в органах власти и в коммерческих структурах; организация коммерческих структур должностными лицами, использующими при этом свой статус, обеспечение этим предприятиям привилегированного положения. Государственные чиновники и политики высокого ранга использовали служебное положение в процессе приватизации государственных предприятий с целью приобретения их в частную собственность самим коррупционером или близкими ему лицами. Распределение государственных финансовых ресурсов также являлось предметом коррупционных деяний [47, с. 13]. Изобретательность коррупционеров весьма велика, поэтому список услуг и материальных ценностей можно продолжать до бесконечности. По заключению В.В. Лунеева, «изощренное мздоимство и казнокрадство стало основной и перспективной статьей дохода на временных и неустойчивых государственных должностях, институированное порочным российским деловым обычаем» [48, c. 84].
Оценка одних и тех же явлений, их восприятие в обществе на разных этапах истории может быть различным. Примеров такого рода можно привести достаточно. Отношение общественного мнения к коррупции изменяется от страны к стране и от культуры к культуре. Неодинаково восприятие коррупции и различными социальными группами. Существуют различия, даже разрыв и в восприятии коррупции общественным мнением в целом и элитами в частности. Отнесение того или иного действия или явления к коррупции зависит, по выражению И. Мени, от терпимости общества (пороговых эффектов – количественных и символических), а также от контроля над системой [5, p. 360-363].
| следующая страница>flatik.ru
