Сочинение: У войны не женское лицо. Реферат не женское лицо у войны

Доклад - У войны не женское лицо

8230

Война… Отвратительное лицо ее никогда не сотрется из памяти народной. Холодные и безжалостные глаза смотрели стволами орудий на бойцов, идущих в атаку, страшными кровавыми ранами — на медсестер, санитарок, хирургов, смотрели на изнемогавших голодных рабочих у станков, неся горе и смерть. Грубые ее руки вырывали жертвы из каждого дома, каждой семьи. «У войны — не женское лицо…» Да, не женское, но доле женщины в годы войны не позавидуешь. Женщина, нежная, прекрасная, самой природой созданная для любви, для выполнения великой миссии матери, женщина, соединившая в себе «и богатство, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь», была вынуждена взять в руки оружие! Девушки, вчерашние школьницы, на хрупких плечиках своих среди разрывов снарядов выносили из боя раненых бойцов. Девочки сутками простаивали у станков и не разгибали спины на колхозных полях. Не могли, не имели права «инженеры человеческих душ» пройти мимо этих событий. Все наши известные писатели коснулись в своем творчестве темы войны, но лучшие из созданных произведений принадлежат писателям-фронтовикам, не понаслышке знающим о войне.

…Ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Ю. Друнина

Тема войны действительно близка поэтессе, волнует ее. Она говорит: «Пишу об этом потому, что не могу не писать. Память сердца…» А как хотелось бы забыть!

Сердце, сердце,

Позабудь скорей

Вой сирены,

Взрывы, дымный ветер,

Слезы поседевших матерей…

Отвечает сердце мне сурово:

«Нет, об этом позабыть нельзя».

В 1941 году добровольно ушла Ю. Друнина на фронт и до конца войны служила батальонным санинструктором. Какие тяжелые испытания она прошла, но привыкнуть к ужасам, ранам, смерти женщине не дано.

Я столько раз видела рукопашный. Раз — наяву. И тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.

Нет памятника «неизвестной санитарке» или «неизвестной медсестре», памятника той, которая не только видела смерть и увечья, но ценой собственной жизни спасала раненых. Нет памятника, но осталась память. Воспеть, возвеличить своих подруг в стихах стремиться Ю. Друнина, еще раз напомнить о них, об их чудовищно трудной, но бесконечно прекрасной судьбе. «Женщина дает жизнь, женщина и жизнь — синонимы». Но Родина была в опасности, и женщина встала в ряды ее защитников.

Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда! Все шли и шли они — Из средней школы, С филфаков, Из МЭИ и из МАИ — Цвет юности, Элита комсомола, Тургеневские девушки мои.

Именно о таких, молодых, красивых девушках рассказывает Борис Васильев в своей замечательной повести «А зори здесь тихие…». Лишь один эпизод, одно незначительное в масштабах этой необъяснимой войны столкновение с врагом в тылу нашей армии. А как отразился на нем весь ужас, вся несовместимость женской доли в эти страшные годы с самим понятием «женщина»! Пять девчонок, руководимых старшиной Васковым, ценой своих жизней предотвратили крупную диверсию, выведя из строя специально подготовленную группу из шестнадцати фашистских солдат. Ни эти девчата, ни десятки, сотни тысяч других не думали о себе, помнили только о судьбе народа, своей Родины. Запоминается, навсегда остается в сердцах образ Жени Комельковой. «…Так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет». А особенно ей, «высокой, рыжей, белокожей», с прекрасными «зелеными, круглыми, как блюдца, глазами», ей, у которой вся жизнь впереди. «„.Она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны», защищая Риту Осянину, Васкова, саму жизнь на земле, забывая о том, что она погибнет. Так поступали все женщины: ради жизни других, ради Родины дрались до последнего патрона.

Женщина «грозной годины» вынуждена была не только воевать на фронте, убивать врага своими руками, она, именно она, ковала победу в тылу. В то утро простился с тобою Твой муж, или брат, или сын, И ты со своею судьбою Осталась один на один. Один на один со слезами, С несжатыми в поле хлебами Ты встретила эту войну.

Это стихотворение, написанное в 1945 году М. Исаковским, тесно связано с судьбой героини повести Виталия Закруткина «Матерь человеческая». Образ женщины-труженицы, женщины бесконечной доброты и необъятного сердца создает автор. Фашисты сломали всю ее жизнь. Сожжен дом, повешены муж и сын, погибли или угнаны на чужбину подруги и соседи, но Мария находит в себе силы жить ради будущего ребенка, ради людей, ради победы. Работает она не покладая рук за всю третью бригаду колхоза имени В. И. Ленина, успевает везде. Четыре месяца живет она одна, работает одна, но не ожесточилась Мария, не потеряла человечности и доброты. Сколько заботы и внимания уделяет она детям-ленинградцам, спасшимся из разбитого эшелона. Она с такой сердечностью ухаживает за ребятами, что они называют ее мамой. «Таких, как Мария, у нас на земле великое множество, и придет время — люди воздадут им должное… И тогда не выдуманной мадонне воздвигнут благодарные люди самый прекрасный, самый величественный монумент, а ей, женщине — труженице земли», стойко перенесшей все тяготы войны.

Мне часто было страшно и тоскливо,

Меня томил войны кровавый путь,

Я не мечтала даже стать счастливой,

Мне одного хотелось: отдохнуть.

В этих строках поэтесса Ольга Берггольц передает чувства женщин всей страны, а прежде всего, конечно, свои и своих сограждан-ленинградок. Девятьсот томительных дней и ночей ожидания прорыва блокады города:

И день за днем лицо мое темнело,

Седины появились на висках.

Но они не просто ждали.

Я рвы на ближайших подступах копала,

Сколачивала жесткие гробы

И малым детям раны бинтовала…

Мало, ох как мало из трех миллионов этих мужественных людей сумело выжить в нечеловеческих условиях блокады. Этого не вытравишь из памяти живых.

И не проходят даром эти дни,

Неистребим священный их осадок,

Сама печаль, сама война глядит

Познавшими глазами ленинградок.

Глаза войны… В них отразились смерть, кровь, ужас, мучения, нечеловеческий труд. «Война — преступление против всего живого, против самой природы» — это главная мысль повести Чингиза Айтматова «Материнское поле». Ведут разговор старая Толгонай и поле, на котором проработала всю свою жизнь, где встретила и полюбила будущего мужа. Погибли в годы войны муж и трое сыновей. Никакими словами не описать горе этой женщины. Родным и самым близким стало для нее теперь поле. С ним она делится своими сокровенными думами. И поле признается, что страдает от войны, тоскует по крестьянским рукам, оплакивает детей своих — хлеборобов. Затянулись раны Толгонай пленкой времени, но не зажили, болят. Хочется ей сказать всем людям, что человек рожден для счастья, для мирного труда. «Могут люди, должны люди преградить путь войне».

Издавна считается, что война — сугубо мужское дело. И «пусть женщина женщиной будет». Но как могли «мать, и жена, и сестра, усидеть дома, когда сыновья, мужья, братья уходили и не возвращались. Белорусская писательница С. Алексиевич создала документальную повесть «У войны — не женское лицо», записав воспоминания женщин, прошедших войну. Собранные рассказы рисуют облик войны, обвиняют фашизм в том, что «…женщине пришлось стать солдатом», в том, что «женщина убивала». Давно отгремели бои, смолкли канонады, не стихает военная напряженность. Новая война может убить жизнь на земле, и этого нельзя допустить. «Женщины особенно остро ощущают ужас угрозы атомной войны, стремясь сделать все, чтобы отвести от нынешнего и грядущих поколений опасность катастрофы». «У войны — не женское лицо»… У нее лицо смерти, поэтому женщины всего мира отдают все свои силы борьбе за мир, задавая себе вопрос:

Много ли ты сделала, скажи,

Для того, чтоб вновь не раскололось

Небо над ребячьей головой,

Чтоб не превратился горна голос

В нарастающий сирены вой?

Женщины, как никто другой, понимают: человечеству ничто не должно угрожать, потому что самое священное право людей — это право на жизнь.

www.ronl.ru

Реферат - У войны не женское лицо

Война… Отвратительное лицо ее никогда не сотрется из памяти народной. Холодные и безжалостные глаза смотрели стволами орудий на бойцов, идущих в атаку, страшными кровавыми ранами — на медсестер, санитарок, хирургов, смотрели на изнемогавших голодных рабочих у станков, неся горе и смерть. Грубые ее руки вырывали жертвы из каждого дома, каждой семьи. «У войны — не женское лицо…» Да, не женское, но доле женщины в годы войны не позавидуешь. Женщина, нежная, прекрасная, самой природой созданная для любви, для выполнения великой миссии матери, женщина, соединившая в себе «и богатство, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь», была вынуждена взять в руки оружие! Девушки, вчерашние школьницы, на хрупких плечиках своих среди разрывов снарядов выносили из боя раненых бойцов. Девочки сутками простаивали у станков и не разгибали спины на колхозных полях. Не могли, не имели права «инженеры человеческих душ» пройти мимо этих событий. Все наши известные писатели коснулись в своем творчестве темы войны, но лучшие из созданных произведений принадлежат писателям-фронтовикам, не понаслышке знающим о войне.

…Ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Ю. Друнина

Тема войны действительно близка поэтессе, волнует ее. Она говорит: «Пишу об этом потому, что не могу не писать. Память сердца…» А как хотелось бы забыть!

Сердце, сердце,

Позабудь скорей

Вой сирены,

Взрывы, дымный ветер,

Слезы поседевших матерей…

Отвечает сердце мне сурово:

«Нет, об этом позабыть нельзя».

В 1941 году добровольно ушла Ю. Друнина на фронт и до конца войны служила батальонным санинструктором. Какие тяжелые испытания она прошла, но привыкнуть к ужасам, ранам, смерти женщине не дано.

Я столько раз видела рукопашный. Раз — наяву. И тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.

Нет памятника «неизвестной санитарке» или «неизвестной медсестре», памятника той, которая не только видела смерть и увечья, но ценой собственной жизни спасала раненых. Нет памятника, но осталась память. Воспеть, возвеличить своих подруг в стихах стремиться Ю. Друнина, еще раз напомнить о них, об их чудовищно трудной, но бесконечно прекрасной судьбе. «Женщина дает жизнь, женщина и жизнь — синонимы». Но Родина была в опасности, и женщина встала в ряды ее защитников.

Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда! Все шли и шли они — Из средней школы, С филфаков, Из МЭИ и из МАИ — Цвет юности, Элита комсомола, Тургеневские девушки мои.

Именно о таких, молодых, красивых девушках рассказывает Борис Васильев в своей замечательной повести «А зори здесь тихие…». Лишь один эпизод, одно незначительное в масштабах этой необъяснимой войны столкновение с врагом в тылу нашей армии. А как отразился на нем весь ужас, вся несовместимость женской доли в эти страшные годы с самим понятием «женщина»! Пять девчонок, руководимых старшиной Васковым, ценой своих жизней предотвратили крупную диверсию, выведя из строя специально подготовленную группу из шестнадцати фашистских солдат. Ни эти девчата, ни десятки, сотни тысяч других не думали о себе, помнили только о судьбе народа, своей Родины. Запоминается, навсегда остается в сердцах образ Жени Комельковой. «…Так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет». А особенно ей, «высокой, рыжей, белокожей», с прекрасными «зелеными, круглыми, как блюдца, глазами», ей, у которой вся жизнь впереди. «„.Она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны», защищая Риту Осянину, Васкова, саму жизнь на земле, забывая о том, что она погибнет. Так поступали все женщины: ради жизни других, ради Родины дрались до последнего патрона.

Женщина «грозной годины» вынуждена была не только воевать на фронте, убивать врага своими руками, она, именно она, ковала победу в тылу. В то утро простился с тобою Твой муж, или брат, или сын, И ты со своею судьбою Осталась один на один. Один на один со слезами, С несжатыми в поле хлебами Ты встретила эту войну.

Это стихотворение, написанное в 1945 году М. Исаковским, тесно связано с судьбой героини повести Виталия Закруткина «Матерь человеческая». Образ женщины-труженицы, женщины бесконечной доброты и необъятного сердца создает автор. Фашисты сломали всю ее жизнь. Сожжен дом, повешены муж и сын, погибли или угнаны на чужбину подруги и соседи, но Мария находит в себе силы жить ради будущего ребенка, ради людей, ради победы. Работает она не покладая рук за всю третью бригаду колхоза имени В. И. Ленина, успевает везде. Четыре месяца живет она одна, работает одна, но не ожесточилась Мария, не потеряла человечности и доброты. Сколько заботы и внимания уделяет она детям-ленинградцам, спасшимся из разбитого эшелона. Она с такой сердечностью ухаживает за ребятами, что они называют ее мамой. «Таких, как Мария, у нас на земле великое множество, и придет время — люди воздадут им должное… И тогда не выдуманной мадонне воздвигнут благодарные люди самый прекрасный, самый величественный монумент, а ей, женщине — труженице земли», стойко перенесшей все тяготы войны.

Мне часто было страшно и тоскливо,

Меня томил войны кровавый путь,

Я не мечтала даже стать счастливой,

Мне одного хотелось: отдохнуть.

В этих строках поэтесса Ольга Берггольц передает чувства женщин всей страны, а прежде всего, конечно, свои и своих сограждан-ленинградок. Девятьсот томительных дней и ночей ожидания прорыва блокады города:

И день за днем лицо мое темнело,

Седины появились на висках.

Но они не просто ждали.

Я рвы на ближайших подступах копала,

Сколачивала жесткие гробы

И малым детям раны бинтовала…

Мало, ох как мало из трех миллионов этих мужественных людей сумело выжить в нечеловеческих условиях блокады. Этого не вытравишь из памяти живых.

И не проходят даром эти дни,

Неистребим священный их осадок,

Сама печаль, сама война глядит

Познавшими глазами ленинградок.

Глаза войны… В них отразились смерть, кровь, ужас, мучения, нечеловеческий труд. «Война — преступление против всего живого, против самой природы» — это главная мысль повести Чингиза Айтматова «Материнское поле». Ведут разговор старая Толгонай и поле, на котором проработала всю свою жизнь, где встретила и полюбила будущего мужа. Погибли в годы войны муж и трое сыновей. Никакими словами не описать горе этой женщины. Родным и самым близким стало для нее теперь поле. С ним она делится своими сокровенными думами. И поле признается, что страдает от войны, тоскует по крестьянским рукам, оплакивает детей своих — хлеборобов. Затянулись раны Толгонай пленкой времени, но не зажили, болят. Хочется ей сказать всем людям, что человек рожден для счастья, для мирного труда. «Могут люди, должны люди преградить путь войне».

Издавна считается, что война — сугубо мужское дело. И «пусть женщина женщиной будет». Но как могли «мать, и жена, и сестра, усидеть дома, когда сыновья, мужья, братья уходили и не возвращались. Белорусская писательница С. Алексиевич создала документальную повесть «У войны — не женское лицо», записав воспоминания женщин, прошедших войну. Собранные рассказы рисуют облик войны, обвиняют фашизм в том, что «…женщине пришлось стать солдатом», в том, что «женщина убивала». Давно отгремели бои, смолкли канонады, не стихает военная напряженность. Новая война может убить жизнь на земле, и этого нельзя допустить. «Женщины особенно остро ощущают ужас угрозы атомной войны, стремясь сделать все, чтобы отвести от нынешнего и грядущих поколений опасность катастрофы». «У войны — не женское лицо»… У нее лицо смерти, поэтому женщины всего мира отдают все свои силы борьбе за мир, задавая себе вопрос:

Много ли ты сделала, скажи,

Для того, чтоб вновь не раскололось

Небо над ребячьей головой,

Чтоб не превратился горна голос

В нарастающий сирены вой?

Женщины, как никто другой, понимают: человечеству ничто не должно угрожать, потому что самое священное право людей — это право на жизнь.

www.ronl.ru

Реферат - У войны не женское лицо

У войны не женское лицо.

Песня. Марина Влади. «Так случилось»

Все наши представления о войне – мужские, воевали – то в основном мужчины. Но за годы Великой Отечественной войны в различных родах войск на фронте служило и свыше 800 тысяч женщин. Никогда еще на протяжении всей истории человечества столько женщин не участвовало в войне.

У белорусской писательницы Светланы Алексиевич есть книга «У войны – не женское лицо». Впервые была опубликована в 1984 году в журнале «Октябрь». Несколько лет Алексиевич записывала на магнитофон рассказы женщин – фронтовичек: медиков, связисток, снайперов, стрелков, зенитчиц, танкисток, рядовых полевых банно-прачечных отрядов, поваров, пекарей. Не было военных специальностей, с которыми бы не справлялись наши отважные женщины. На самой страшной войне 20 века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, но и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала «языка». Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее землю, на ее дом, на ее детей. «Не женская это доля – убивать», - скажет одна из героинь этой книги. Другая распишется на стенах поверженного рейхстага: «Я, Софья Кунцевич, пришла в Берлин, чтобы убить войну».

Так какие же они были, девчонки, ушедшие на войну в 41-м? Как воевали, что пережили? Давайте перелистаем страницы книги «У войны – не женское лицо». В ней много историй, множество голосов, рассказывающих об одном и том же, хотя и с разных точек зрения. Сколько судеб, перевернутых, искореженных войной: потеря близких, утраченное здоровье, женское одиночество, невыносимая память военных лет. В этой книге девчонки сорок первого сами рассказывают о себе, о «своей» войне. При этом рассказывают не знаменитые снайперы и не прославленные летчицы, о них немало написано, а самые « обыкновенные военные девушки», каких много.

Женщина чувствовала и переносила войну иначе, сильнее ощущала перегрузки войны, труднее переносила быт войны. В этой книге мало военного материала, но избыток человеческих чувств. Эти женские рассказы рисуют облик войны, у которой совсем не женское лицо, они звучат как обвинение фашизму. А как фронтовичкам было трудно после войны! – надо было начинать женскую жизнь, учиться носить легкое платье, выходить замуж, рожать детей. Послевоенная судьба у многих из них складывалась драматично. Война забрала у них молодость, забрала мужей: из их одногодков с войны вернулись немногие. Давайте пройдем их путь вместе с ними.

Вспоминает ^ Мария Петровна Смирнова, санинструктор, награжденная знаком Международного Красного Креста – золотой медалью «Флоренс Найтингейл».

«Родилась и выросла я в Одесской области. В 41-м окончила школу… когда началась война, в первые же дни побежала в военкомат, отправили назад. Еще дважды ходила туда и получала отказ. 28 июля шли через нашу Слободку отступающие части, и я вместе с ними без всякой повестки ушла на фронт. Когда впервые увидела раненого, упала в обморок. Потом прошло. Когда первый раз полезла под пули за бойцом, кричала так, что казалось, перекрывала грохот боя. Потом привыкла… Через 10 дней меня ранило, осколок вытащила сама, перевязалась сама. 25 декабря 1942 года наша дивизия заняла высоту на подступах к Сталинграду. Немцы решили ее во что бы то ни стало вернуть. Завязался бой. На нас пошли немецкие танки, но их остановила артиллерия. Немцы откатились назад. На ничейной земле остался раненый лейтенант Костя Худов. Санитаров, которые пытались вынести его, убило. Поползли две овчарки-санитарки, но их тоже убило. И тогда я, сняв ушанку, стала во весь рост, сначала тихо, а потом все громче запела нашу любимую довоенную песню «Я на подвиг тебя провожала». Умолкло все с обеих сторон – и с нашей, и с немецкой. Подошла к Косте, нагнулась, положила на санки и повезла к нашим. Иду, а сама думаю: «Только не в спину, пусть лучше в голову стреляют». Но не раздалось ни одного выстрела, пока не дошла до наших… Всего из-под огня я вынесла 481 раненого. Кто-то подсчитал: целый стрелковый батальон».

^ Я ушла из детства

В грязную теплушку,

В эшелон пехоты,

В санитарный взвод.

Дальние разрывы

Слушал и не слушал

Ко всему привыкший

Сорок первый год.

Я пришла из школы

В блиндажи сырые.

От Прекрасной Дамы –

В «мать» и «перемать».

Потому что имя

Ближе, чем

«Россия»,

Не могла сыскать.

Тамара Степановна Умнягина, гвардии младший сержант, санинструктор.

«Вот помню, что прибежала я в военкомат: юбочка у меня из рогожки, на ногах прорезиновые белые тапочки, они, как туфельки с застежкой, это была мода из мод. Попросилась на фронт – направили. Пришла в часть, а мне говорят, что не надо, мол, стыдно мужчинам, что 17 – летние девчонки будут воевать. Я, конечно, расстроилась, что не берут на войну. И что я делаю? Добиваюсь к начальнику штаба, а у него сидит тот полковник, что мне отказал, и я говорю: «Товарищ начальник еще выше, разрешите не послушаться товарища полковника. Я все равно домой не вернусь, буду с вами отступать. Куда я пойду – немцы уже близко». Это был седьмой день войны. Стали мы отступать… Скоро кровью умылись. Раненых было очень много, но они такие тихие были, они так терпели, они так хотели жить. Никто не верил, что война будет так долго: ждали: вот – вот кончится. Помню, у меня все пропитывалось кровью. Что я видела? Под Могилевом бомбят станцию. А там состав с детьми. Их стали выбрасывать в окна вагонов, маленькие дети – 3-4 годика. Недалеко лес, вот они бегут в лес. Тут же пошли танки, и танки пошли по детям. Ничего от этих детей не осталось… От этой картины и сегодня можно сойти с ума. Но самое страшное было впереди, самое страшное – это Сталинград… какое там поле боя? Это город – улицы, дома, подвалы. Попробуй вытащить оттуда раненого! У меня тело было сплошной синяк. И брюки у меня все в крови. Старшина нам говорит: «Девочки, больше нет брюк, и не просите». А у нас брюки все в крови, засохнут и стоят, от крахмала так не стоят, как от крови, порезаться можно. Пятнышка чистого нет. Горело все, на Волге, например, горела даже вода. Даже зимой река не замерзла, а горела. Все горело… В Сталинграде не было ни одного грамма земли, не пропитанного человеческой кровью. Прибывает пополнение. Молодые такие, красивые ребята. И через день – два все погибают, никого нет. Я уже начинала бояться новых людей. Боялась их запомнить, их лица, их разговоры. Потому что вот они приехали, и вот их уже нет. Был случай, когда из трехсот человек нас осталось к концу дня десять. И когда нас столько осталось, когда стихло, мы стали целоваться, плакать, что мы вдруг живы. После войны я несколько лет не могла отделаться от запаха крови, он преследовал меня долго – долго. Стану стирать белье – слышу этот запах, стану варить обед – опять слышу… Не могла ходить в магазины в мясные отделы… у меня муж ходил за мясом. А летом совсем не могла оставаться в городе, старалась хоть куда – то уехать. Как только лето, мне кажется, что сейчас начнется война. Когда солнце нагревало все: деревья, дома, асфальт, - все это имело запах, все пахло для меня кровью. Что бы я ни ела, ни пила, - а оно мне кровью пахнет…»

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу,

Мама!

Мама!

Я дошла до цели…

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мария Ивановна Морозова, снайпер.

Прибыла на фронт после снайперской школы. «Наши разведчики взяли одного немецкого офицера, и он был крайне удивлен, что в его расположении выбито много солдат и все ранения только в голову. Простой, говорит, стрелок не может сделать столько попаданий в голову. «Покажите, - попросил, - мне этого стрелка, который столько моих солдат убил. Я большое пополнение получил, и каждый день до десяти человек выбывало». Командир полка говорит: « К сожалению, не могу показать, это девушка – снайпер, но она погибла». Это была Саша Шляхова. Она погибла в снайперском поединке. И что ее подвело – это красный шарф. Она очень любила этот шарф. А красный шарф на снегу заметен, демаскировка. И вот когда немецкий офицер услышал, что это была девушка, он голову опустил, не знал, что сказать…

Мы ходили парами, одной от темна до темна сидеть тяжело, глаза слезятся, руки немеют, тело от напряжения тоже немеет. Зимой особенно трудно. Снег, он под тобой тает. Только забрезжит рассвет, мы выходили, и с наступлением темноты с передовой возвращались. Двенадцать, а то и больше часов мы лежали в снегу или забирались на верхушку дерева, на крышу сарая и там маскировались, чтобы враг не видел, где мы, где наша позиция, откуда мы ведем наблюдение. И старались как можно ближе найти позицию: семьсот – восемьсот, а то и пятьсот метров нас отделяли от траншеи, где немцы...

«…Я что еще думаю. Вот послушайте. Сколько была война, очень долго… Ни птиц, ни цветов не помню. Они, конечно, были, но я их не помню».

^ 1

Мы легли у разбитой ели,

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она – не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня – лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется:

Каждый кустик

Беспокойную дочку ждет…

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она – не в счет.

Отогрелись мы еле – еле.

Вдруг – нежданный приказ:

«Вперед!»

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

2

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы,

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав.

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

3

…Знаешь, Зинка, я – против грусти,

Но сегодня она – не в счет.

Где – то в яблочном захолустье

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый.

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом, за порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей, чтоб тебя она не ждала

Валентина Павловна Чудаева, сержант, командир зенитного орудия.

Окончила краткосрочные курсы. «И вот я командир орудия. Первое время из носа и ушей кровь шла, расстройство желудка наступало полное… Кажется, что самолет прямо на тебя летит, именно на твое орудие. На тебя идет. Сейчас он всю, всю тебя превратит ни во что. Это все не для девчонки. Весной лед тронулся на Волге… И что мы видели? Мы видели, как плывет льдина и на льдине два – три немца и один русский солдат… Это они так погибали, вцепившись друг в друга. Они вмерзли в эту льдину, и эта льдина вся была в крови. Вся матушка Волга была в крови. Мы в восемнадцать –двадцать лет ушли на фронт, а вернулись в двадцать – двадцать пять. Сначала радость, а потом страшно: а что мы будем делать на гражданке? Все, что знаем,- война, все, что умеем,- война».

^ Возвратившись с фронта в сорок пятом

Я стеснялась стоптанных сапог

И своей шинели перемятой,

Пропыленной пылью всех дорог.

Мне теперь уже и непонятно,

Почему так мучили меня

На руках пороховые пятна

Да следы железа и огня…

На войне не только стреляют, бомбят, ходят врукопашную, роют траншеи – там еще стирают белье, варят кашу, пекут хлеб. Чтобы солдат хорошо воевал, его надо одеть, обуть, накормить, обстирать, иначе это будет плохой солдат. В военной истории немало примеров, когда грязное и голодное войско терпело поражение только потому, что оно грязное и голодное. Армия шла вперед, а за ней «второй фронт»- прачки, хлебопеки, повара.

^ Александра Семеновна Масаковская, повар.

«Мы не стреляли. Я не стреляла. Кашу солдатам варила. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп. Тягала котлы, баки. Тяжелые – тяжелые… Командир, помню, говорил: «Я бы пострелял эти баки… Как ты рожать после войны будешь?» И однажды взял все баки – пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше. Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки – все обмороженное. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту».

^ Мария Степановна Детко, прачка.

«Стирала белье. Через всю войну стирала. Белье привезут. Оно такое заношенное, черное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные. Они в крови, не белые, а красные. Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь. И горы, горы этого белья. Как вспомню, руки и теперь болят».

^ Эти руки привыкли

К любой работе –

Мыть полы,

Рыть окопы, стирать.

Им пять лет приходилось

В стрелковой роте

Под огнем солдат бинтовать.

Эти руки зимой

Не боялись стужи,

Не горели они в огне,

А теперь

В окружении светлых кружев

Очень хрупкими кажутся мне.

Ты выходишь с сынишкой

Из детского сада,

Как подросток, тонка, легка.

Но я знаю –

Все выдержит, если надо,

Эта маленькая рука.

Валентина Кузьминична Братчикова – Борщевская, лейтенант, замполит полевого прачечного отряда.

«Прачки были вольнонаемные. Вот, бывало, едем на подводах: лежат тазы, торчат корыта, самовары греть воду, а сверху сидят девчата в красных, зеленых, синих, серых юбках. Ну, и все смеялись: «Вон поехало прачечное войско!..» А меня звали «прачкин командир».Работали очень тяжело. Вот мы приходим, дают нам одну какую-нибудь хату, дом, землянку. Мы стираем там белье, прежде чем сушить, пропитываем его мылом «К», для того, чтобы не было вшей. Был дуст, но дуст не помогал, пользовались мылом «К», очень вонючее, запах ужасный. Там, в этом помещении, где стираем, мы и сушим это белье, и тут же мы спим. Давали нам 20-25 граммов мыла – на одного солдата. А оно черное, как земля. И у многих девушек от стирки, от тяжестей, от напряжения были грыжи, экземы рук от мыла «К».

Приезжаем мы раз туда, где стоят летчики, целая часть. Увидели они нас, а мы все в грязном, заношенном, и эти хлопцы с пренебрежением: «Подумаешь, прачки…» Мои девчата чуть не плачут.

-Ничего, мы им отомстим.

Вечером надевают мои девчата, что у них было лучшее, идут на лужайку. Одна наша девчонка им играет на гармошке, а они танцуют. Договорились: ни с одним летчиком не танцевать. Те подходят, а они ни с кем не идут. Весь вечер друг с дружкой танцевали. Те взмолились: «Один дурак сказал, а вы на всех обиделись…». Часто говорят: «А-а, навоевали они там, прачки!» Кто в войну думал о документах? Были умные командиры, те издавали приказ и зачисляли прачек рядовыми. Но не все так догадывались сделать. И получилось, что женщины всю войну прошли, а ветеранами войны не считаются».

Мы идем

с переднего края.

^ Утонула в грязи весна.

Мама,

уде ты,

моя родная?

Измотала меня война.

На дорогах,

в гнилой воде

Захлебнулись конские пасти.

Только что мне

до лошадей,

До звериного

их несчастья?..

Мария Семеновна Кулакова, пекарь.

«…Труд очень тяжелый. У нас было восемь железных печей. Приезжаем в разрушенный поселок или город, ставим их. Поставили печи, надо дрова, двадцать-тридцать ведер воды, пять мешков муки. Восемнадцатилетние девчонки, мы таскали мешки с мукой по семьдесят килограммов. Ухватимся вдвоем и несем. Или сорок булок хлеба на носилки положат. Я, например, не могла поднять. День и ночь у печи, день и ночь. Одни корыта замесим, другие уже надо. Бомбят, а мы хлеб печем…».

^ Много лет об одном думать,

Много лет не смогу забыть

Белорусский рассвет угрюмый,

Уцелевший угол избы –

Наш привал после ночи похода.

Через трупы бегут ручьи.

На опушке, металлом изглоданной,

Обгоревший танкист кричит.

Тарахтит веселая кухня,

И ворчит «комсомольский бог»:

-Вот, мол, ноги совсем опухли,

Вот, мол, даже не снять сапог…

Гасли звезды.

Села горели.

Выли ветры мокрой весны.

Под простреленными шинелями

Беспокойные снились сны…

На порогах шинели сбросив,

Мы вернулись к домам своим

От окопных холодных весен,

От окопных горячих зим.

Но среди городского шума,

Мой товарищ, нельзя забыть

Белорусский рассвет угрюмый,

Уцелевший угол избы.

Они воевали, не стреляя, жили с убеждением, что у них «негероические» должности, мол, на войне занимались тем, что испокон веков женщина должна делать: «обстирывали, обшивали, кормили мужика»

^ У каждой из рассказчиц своя судьба. Страшно ли им было умереть? Конечно, страшно.

Вот что рассказывает Ольга Яковлевна Омельченко, санинструктор стрелковой роты: «… Никому не поверю, если скажет, что страшно не было. Вот немцы поднялись и идут, еще пять – десять минут – и атака. Тебя начинает трясти… Но это до первого выстрела. А как услышишь команду, уже ничего не помнишь, вместе со всеми поднимаешься и бежишь. И тебе не страшно. А вот на второй день ты уже не спишь, тебе уже страшно. Все вспоминаешь, все подробности, и до твоего сознания доходит, что тебя могли убить, и становится безумно страшно. Глаза закрою, все снова перед собой вижу. Снаряд попал в склад с боеприпасами, вспыхнул огонь. Солдат стоял рядом, охранял, его спалило… Уже это был не человек, а черный кусок мяса. Он только подскакивает, а все смотрят, растерялись… Схватила я простынь, побежала, накрыла этого солдата и сразу легла на него. Он покидался, покидался, пока сердце не разорвалось, и затих… Разнервничалась, в крови вся. Меня трясло, как в припадке, отвели в землянку под руки. А тут снова бой начался… Под Севском немцы атаковали нас по 7-8 раз в день. И я еще в этот день выносила раненых с оружием. К последнему подползла, а у него рука совсем перебита. Ему же нужно срочно отрезать руку и перевязать. Иначе перевязку не сделаешь. А у меня нет ни ножа, ни ножниц. Сумка телепалась – телепалась у меня на боку, а они и выпали. Что делать! И я зубами грызла эту мякоть. Перегрызла, забинтовала. Бинтую, а раненый: «Скорей, сестра, я еще повоюю…» Весь в горячке…

^ Четверть роты уже скосило…

Распростертая на снегу,

Плачет девочка от бессилья,

Задыхается: «Не могу!»

Тяжеленный попался малый,

Сил тащить его больше нет…

(Санитарочке той усталой

Восемнадцать сровнялось лет.)

Отлежишься. Обдует ветром.

Станет легче дышать чуть – чуть.

Сантиметр за сантиметром

Ты продолжишь свой крестный путь.

И в этом бою, когда на нас пошли танки, двое струсили. Погибло много наших товарищей. Раненые попали в плен, которых я стащила в воронку. За ними должна была прийти машина… А когда эти двое струсили, началась паника. Цепь дрогнула, побежала. Раненых оставили. Мы пришли потом на то место, где они лежали – кто с выколотыми глазами, кто с животом распоротым. К нашим раненым фашисты не имели жалости. И я как об этом узнала, как это увидела, как ночь черная сделалась. Утром построили весь батальон, вывели этих трусов вперед и зачитали им приговор – расстрел. Нужно было семь человек, чтобы привести приговор в исполнение… Три человека вышли, остальные стоят, я взяла автомат и вышла, как я вышла – все за мной… Нельзя было их простить… Из-за них такие смелые ребята погибли. Самые лучшие погибли.

^ Когда забыв присягу, повернули

В бою два автоматчика назад,

Догнали их две маленькие пули –

Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью.

А он, шатаясь, побежал вперед.

За этих двух его лишь тот осудит,

Кто никогда не шел на пулемет.

Потом в землянке полкового штаба,

Бумаги молча взяв у старшины,

Писал комбат двум бедным русским бабам,

Что… смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям

В глухой деревне плачущая мать.

За эту ложь комбата кто осудит?

Никто его не смеет осуждать!

Влюбился в меня командир роты разведчиков. Записочки через своих солдат пересылал. Я пришла к нему один раз на свидание: «Нет,- говорю. –Я люблю человека, которого давно нет в живых». Он вот так близко ко мне придвинулся, прямо в глаза посмотрел и пошел. Стреляли, а он шел и даже не пригибался. А на Украине освободили мы большое село. Я думаю: «Дай пройдусь, посмотрю». Погода стояла светлая, хатки белые. И за селом так – могилки, земля свежая… Тех, кто в бою за это село погиб, там похоронили. Сама не знаю, ну как потянуло меня. А там фотография на дощечке и фамилия. На каждой могилке так… И вдруг смотрю – знакомое лицо. Командир роты разведчиков, который мне в любви признался. И фамилия его… И мне стало так не по себе. Так страшно. И как раз в это время шли к могиле его ребята, из его роты. Они все знали, они записочки мне носили. Ни один на меня не посмотрел, как будто меня не было. Они не могли видеть меня живой. Вот что я чувствовала».

Песня. Л.Сенчина «Любовь и разлука»

^ Не знаю, где я нежности училась

Об этом не расспрашивай меня.

Растут в степи солдатские могилы,

Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах – обугленные трубы.

Пожары полыхают на Руси.

И снова

нецелованные губы

Израненный парнишка закусил.

Нет!

Мы с тобой узнали не по сводкам

Большого отступления страду.

Опять в огонь рванулись самоходки,

Я на броню вскочила на ходу.

А вечером

над братскою могилой

С опущенной стояла головой…

Не знаю, где я нежности училась,-

Быть может, на дороге фронтовой…

Война… И милосердие…

Вот что вспоминает санинструктор Зинаида Васильевна Корж:

«Бой под Будапештом. Это была зима… Я тащила младшего сержанта. Сама я была в брюках и телогрейке, на голове шапка-ушанка. Тащу и вижу: черный такой снег. Я поняла, что это глубокая воронка, - то, что мне надо. Спускаюсь в эту воронку, а там кто-то живой… и скрежет какого – то металла… Поворачиваюсь, а фашист раненый, в ноги раненный, лежит и на меня автомат наставил. А у меня, когда я раненого тащила, волосы из-под шапки выбились, сумка санитарная через плечо и красный крест… Когда я повернулась, он увидел мое лицо, понял, что это девушка и вот так: «Ха-а-а». У него, значит, нервное напряжение спало, и он этот автомат отбросил. Ему безразлично стало… И вот мы втроем в одной воронке: наш раненый, я и этот немец. Воронка маленькая, ноги у нас вместе. У немца огромные такие глаза, смотрят, душу прожигают… Наш раненый не поймет в чем дело, за пистолет хватается, а тот ничего не делает, только на меня смотрит. Перевязываю своего раненого, а немец лежит в крови, истекает кровью, одна нога у него перебита совсем. Еще немного, и он умрет. И я, окончив перевязывать нашего раненого, разрываю ему, этому немцу, одежду, перевязываю ему рану и накладываю жгут и дальше перевязываю нашего. Немец говорит: «Гут, гут… Данке». Его силы покидают… Я перевязала нашего раненого, а потом думаю, что скоро приедет повозка, надо вытащить их обоих. Вытащила, погрузила на линейку и повезла в госпиталь».

Ее сестра, ^ Ольга Васильевна Корж, санинструктор в кавалерийском эскадроне:

«Мы заняли какую-то деревню, и там был оставлен немецкий госпиталь. Первое, что я увидела: во дворе вырыта большая яма, и часть больных лежит расстрелянная – перед уходом немцы сами расстреляли своих раненых. Только одна палата осталась, до этих видно не дошли, не успели, а может, потому их бросили, что они все были без ног. Когда мы вошли в палату, они с ненавистью смотрели на нас: видно думали, что мы пришли их убивать. Переводчик сказал, что мы раненых не убиваем, а лечим. Их давно не смотрел врач. Раны загноились, бинты вросли в тело. Я не могу назвать то, что испытывала жалостью, но и зла я им не могла сделать. У нас был такой случай: один солдат – фашисты замучили его семью, сожгли живыми жену, детей – ударил пленного. Не выдержали нервы. Так вот мне это казалось невозможным: я заступилась за того пленного.

Нас так воспитывали. Может быть, потому я так среагировала, что мы всю войну спасали людей. Или если бы я видела, что он на моих глазах что-то зверское совершил, наверное, не выдержала бы. Но когда его пленили, когда он побежден, то нет».

В годы войны велась еще подпольная и партизанская борьба. В этой книге много свидетельств участниц подполья, партизанок. И еще в этой книге рассказы и воспоминания о женщинах –матерях. Никакая статистика не сосчитает раненые войной души, не откроет, как война лишала женщин материнского счастья. Матери уходили на фронт, в партизанские отряды, а дети росли с бабушками или с чужими людьми.

Рассказывает ^ Александра Ивановна Хромова, секретарь Антопольского подпольного райкома партии:

«Моя подруга, Катя Симакова, имела двух девочек. Обе девочки небольшие, ну, сколько им было – по шесть – семь лет. Она брала этих девочек за руки, идет по городу и смотрит, где какие части. Крикнет на нее фашист, она откроет рот и притворится дурочкой. Она рисковала своими девочками…

Еще у нас была Зажарская и у нее - дочь Валерия. Девочке восемь лет. Нужно было взорвать столовую. Мы решили заложить мину в печь, но ее надо было пронести. И мать сказала, что мину пронесет дочь. Положила в корзинку мину, а сверху пару детских платьев, два десятка яиц и масло. И так эта девочка пронесла в столовую мину. Говорят: материнский инстинкт сильнее всего. Но тогда мы не могли иначе поступать».

А вот из рассказа партизанской связной ^ Касперович П.А. :

Были у нас в отряде братья Чимуки… Их подожгли в сарае. Они до последнего отстреливались, потом вышли обожженные. Их возили на повозке, показывали, чтобы признали, чьи они. Вся деревня стояла. Стояли их отец и мать, никто не сказал. Какое сердце надо было иметь матери, чтобы не крикнуть… Она не выдала себя. Иначе бы всю деревню сожгли. За это есть награды, но никакой не хватит, самой высокой Звезды Героя мало для этой матери».

Немецко-фашистская армия имела хорошо обученных солдат, была отлично вооружена. На оккупированных территориях действовали законы, которые, как рассчитывал враг, должны были оставить в человеке лишь биологическое – выжить! Все учли гитлеровские стратеги, кроме того, что мать окажется способной запрятать мину под платьицем своей дочери, дочь будет спасать родную землю. Не учел враг силы человеческого духа. На той войне женщина спасала мир, спасала жизнь, была матерью, дочерью, женой, сестрой и солдатом и можно только низко поклониться ей, ее милосердию.

В свое произведение Светлана Алексиевич включила лишь некоторые из услышанных ею рассказов, а книга могла получиться бесконечной.

Песня. А. Розенбаум

www.ronl.ru

Реферат У войны не - женское лицо

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«БЕЛГОРОДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ»

РЕФЕРАТ

ПО ЛИТЕРАТУРЕ

НА ТЕМУ: «У войны не - женское лицо»

Выполнил студент:

Группы ТП-11

Климов Василий

Преподаватель:

Щукина Н.В.

БЕЛГОРОД

-2010-

Особой главой нашей отечественной литературы является проза о событиях военного времени. Эта тема породила огромное количество выдающихся произведений, в которых описывается жизнь и борьба русского народа в годы Великой Отечественной войны с немецкими захватчиками. Но так уж случилось, что все наши представления о войне связаны с образом мужчины-солдата. Это и понятно: воевали-то в основном представители сильного пола — мужчины. И почему-то обычно забывают сказать о женщинах, о том, что и они тоже многое сделали для победы. В годы Великой Отечественной войны женщины не только спасали и перевязывали раненых, но и стреляли, подрывали мосты, ходили в разведку, летали на самолетах. Вот об этих женщинах-солдатах и идет речь в повести Светланы Алексиевич “У войны не женское лицо”. Именно об этой книге мне бы хотелось вам рассказать. Здесь собраны воспоминания многих женщин-фронтовиков, в которых они повествуют о своей судьбе, о том, как сложилась их жизнь в те страшные годы, и обо всем, что они видели там, на фронте. Но это произведение не о прославленных снайперах, летчицах, танкистах, а об “обыкновенных военных девушках”, как они сами себя называют. Собранные вместе, рассказы этих женщин рисуют облик войны, у которой совсем не женское лицо.

“Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово “милосердие”. Есть и другие слова — сестра, жена, друг и самое высокое — мать... Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь. Женщина и жизнь — синонимы” — так начинается книга С. Алексиевич. Да, в нашем представлении женщина — это нежное, хрупкое, безобидное существо, которое само нуждается в защите. Но в те ужасные военные годы женщине пришлось стать солдатом, идти защищать Родину, чтобы сберечь жизнь будущим поколениям.

Всякий раз, когда угроза нависала над Родиной, женщина вставала на ее защиту. Если вспомнить нашу историю, то можно найти множество примеров, подтверждающих эту истину. Во все времена русская женщина не только провожала на битву мужа, сына, брата, горевала, ждала их, но в трудное время сама становилась рядом с ними. В годы Великой Отечественной войны женщина стреляла, убивая врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее дом, ее детей, родственников и близких. Вот отрывок из рассказа Клавдии Григорьевны Крохиной, старшего сержанта, снайпера. “Мы залегли, и я наблюдаю. И вот я вижу: один немец приподнялся. Я щелкнула, и он упал. И вот, знаете, меня всю затрясло, меня колотило всю”. И не единственная она была такая. Не женское это дело — убивать. Все они не могли понять: как это можно убить человека? Это же человек, хоть он враг, но человек. Но этот вопрос постепенно исчезал из их сознания, а его заменяла ненависть к фашистам за то, что они делали с народом. Ведь они беспощадно убивали и детей и взрослых, сжигали людей живьем, травили их газом. Я и раньше много слышала о зверствах фашистов, но то, что я прочитала в этой книге, произвело на меня огромное впечатление. Вот только единственный пример, хотя в этом произведении их сотни. “Подъехали машины-душегубки. Туда загнали всех больных и повезли. Ослабленных больных, которые не могли передвигаться, снесли и сложили в бане. Закрыли двери, всунули в окно трубу от машины и всех их отравили. Потом, прямо как дрова, эти трупы бросили в машину”.

И как мог кто-нибудь в то время думать о себе, о своей жизни, когда враг ходил по родной земле и так жестоко истреблял людей. Эти “обыкновенные девушки” и не задумывались над этим, хотя многим из них было по шестнадцать-семнадцать лет. Они были простыми школьницами и студентками, которые, конечно, мечтали о будущем. Но в один день мир для них разделился на прошлое — то, что было еще вчера: последний школьный звонок, выпускной бал, первая любовь; и войну, которая разрушила все их мечты. Вот как началась война для медсестры Лилии Михайловны Будко: “Первый день войны... Мы на танцах вечером. Нам по шестнадцать лет. Мы ходили компанией, проводим вместе одного, потом другого... И вот уже через два дня этих ребят, курсантов танкового училища, которые нас провожали с танцев, привозили калеками, в бинтах. Это был ужас... И я сказала маме, что пойду на фронт”.

Конечно, война — это не женское дело, но эти “обыкновенные девушки” были нужны на фронте. Они были готовы к подвигу, но не знали девчонки, что такое — армия и что такое — война. Пройдя шестимесячные, а то иногда и трехмесячные курсы, они уже имели удостоверения медсестер, зачислялись саперами, летчицами. У них уже были военные билеты, но солдатами они еще не были. И о войне, и о фронте у них были только книжные представления. Поэтому трудно им было на фронте, особенно в первые дни, недели, месяцы. Тяжело было привыкнуть к постоянным бомбежкам, выстрелам, убитым и раненым. “Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню... У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляете, торчит кость, осколочное ранение, все вывернуто. Я знала теоретически, что делать, но, когда я... это увидела, мне стало плохо”, — вспоминает Софья Константиновна Дубнякова, санинструктор, старший сержант. Выдержать на фронте надо было не кому-нибудь, а девчонке, которую до войны мать еще баловала, оберегала, считая ребенком. Светлана Катыхина рассказала, как перед самой войной мать не отпускала ее без провожатого к бабушке, мол, еще маленькая, а через два месяца эта “маленькая” ушла на фронт, стала санинструктором.

Да, не сразу и не легко давалась им солдатская наука. Но они со всем справились, девушки стали отличными солдатами.. И я думаю, что только благодаря их поддержке, их храбрости и смелости мы смогли победить в этой войне. Девчонки прошли через все трудности и испытания, чтобы спасти свою Родину и защитить жизнь будущего поколения.

bukvasha.ru

Реферат - «у войны не женское лицо» С. Алексиевич

«У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО» С. АЛЕКСИЕВИЧ

(Инсценировка В.Б.Лымарева)

АВТОР - Деревня моего детства после войны была женская. Бабья. Мужских голосов не помню. Так у меня это и осталось: о войне рассказывают бабы. А мне осталось лишь записать их рассказы… И я записала сотни, десятки сотен рассказов – исповедей. Но не о том, о чём мы привыкли читать или слышать: как одни люди героически убивали других и победили. Какая была техника, какие генералы… Женские рассказы о другом… Хочу написать историю этой войны. Женскую историю…

(Звучит женский голос акапелла)

Плачут. Поют, как плачут. Когда женщины говорят о войне, в их рассказах проглядывает чудовищный оскал таинственного... Там нет героев и невероятных подвигов, там есть просто люди, которые заняты нечеловеческим человеческим делом.

^ ПЕРВАЯ – Я такая маленькая пошла на фронт, что за войну даже подросла! Мама померила. На десять сантиметров!

АВТОР – Война слишком интимное переживание. И такое же бесконечное, как человеческая жизнь… Один раз женщина (лётчица) отказалась со мной встретиться. Сказала по телефону -

ВТОРАЯ – Не могу… Не хочу вспоминать. Я была три года на войне… И три года не чувствовала себя женщиной. Мой организм омертвел. Менструации не было, почти никаких женских желаний. А я была красивая… Когда мой будущий муж сделал мне предложение… Это уже в Берлине, у рейхстага… Он сказал:

^ ПЕРВЫЙ - Война кончилась. Мы остались живы. Нам повезло. Выходи за меня замуж.

ВТОРАЯ - Я хотела заплакать. Закричать. Ударить его! Как это замуж? Сейчас? Среди всего этого – замуж? Среди чёрной сажи и чёрных кирпичей… Ты посмотри на меня… Посмотри – какая я! Ты сначала сделай из меня женщину: дари цветы, ухаживай, говори красивые слова. Я так этого хочу! Так жду! Я чуть его не ударила… Хотела ударить… А у него была обожжённая, багровая одна щека, и я вижу: он всё понял, у него текут слёзы по этой щеке. По ещё свежим рубцам… И сама не верю тому, что говорю: «Да, я выйду за тебя замуж!». У меня нет сил ещё раз это вспоминать…

(ОН и ОНА танцуют вальс)

АВТОР – Я её поняла… И понимаю теперь одиночество человека, вернувшегося оттуда. Как с иной планеты или с того света. У него есть знание, которого у других нет. Это рассказ не о войне, а о человеке на войне. Не об истории войны, а об истории чувств…

Написать бы такую книгу о войне, чтобы от войны тошнило, и сама мысль о ней была бы противна. Безумна. Самих генералов бы тошнило! «Женская» война страшнее чем «мужская». Это другой мир. С запахом, цветом, с подробным миром.

(Девчонки танцуют кадриль.)

ТРЕТЬЯ - …дали нам вещмешки, а мы пошили из них юбочки… вот крику то было! Старшина жаловался командиру: « ЧП! Я им вещмешки выдал, а они сами туда залезли!»

ЧЕТВЁРТАЯ - …в военкомате в одну дверь зашла в платье, а в другую вышла в брюках , и гимнастёрке, косу отрезали, на голове остался один чубчик!

ПЕРВАЯ - Я окончила медучилище. Получила диплом. А тут война! Вызвали в военкомат и приказ: «Вам два часа времени. Соберитесь! Отправляем на фронт». Я сложила всё в один маленький чемоданчик. На пункте спрашивают: «Что вы взяли с собой на войну?»

- Конфеты.

- Как?

- Целый чемодан конфет. Я получила подъёмные… А на войне мне деньги не понадобятся!

Командир как-то странно посмотрел на меня и даже не улыбнулся

^ ПЯТАЯ - …немцы расстреляли деревню и уехали (танец обрывается)

Мы пришли на то место: утоптанный жёлтый песок, а поверху – один детский ботиночек…

(Каждая из шестерых девушек достают из карманов по ботиночку.)

АВТОР – О чём бы женщины не говорили, всегда присутствует главная мысль: война – это прежде всего убийства. А женщине невыносимо убивать, потому что женщина даёт жизнь.

(Идёт пантомима с ботиночками. Они шагают. Окружают АВТОРА. Прыгают.)

Дарит. Долго носит в себе, вынянчивает. Женщинам труднее убивать.

ПЕРВАЯ - Я служила санитаркой… Так вот после войны не могла ходить на базар и смотреть на красные мясные ряды… Даже на красный ситец…

Сколько лет прошло, а в моём доме ты не найдёшь ничего красного. Я ненавижу красный цвет…

ШЕСТАЯ - Я воевала в партизанском отряде. Однажды моя группа (я старшая и двое подростков) пошли в разведку и случайно захватили в плен четверых немцев. Долго кружили с ними по лесу. Но к вечеру третьего дня нас окружили. Ясно, что с пленными мы уже не прорвёмся, не уйдём. И у меня созрело решение – их надо убить. Подростки убить не смогут: уже три дня они ходят по лесу вместе, а если три дня ты рядом с человеком, даже с чужим, всё равно к нему привыкаешь, он становится близок – уже знаешь, как он ест, как он спит, какие у него глаза, руки. Нет, подростки не смогут. Это мне понятно. Значит, убить должна я. Пришлось обманывать и тех, и других. С одним немцем я пошла якобы за водой и выстрелила сзади. В затылок. Другого за хворостом повела…

ТРЕТЬЯ - Я ночью сейчас проснусь… Как будто кто-то ну… плачет рядом… И опять я на войне…

Мы отступаем… За Смоленском какая-то женщина выносит мне своё платье, я успеваю переодеться. Иду одна… Одна среди мужчин… То я была в брюках, а то иду в летнем платье. У меня вдруг начались эти дела… Женские… Раньше начались, наверное, от волнений. От переживаний, от обиды. Где ты тут что найдёшь? Под кустами, в канавах, в лесу на пнях спали. Столько нас было, что места в лесу всем не хватало. Шли мы растерянные, обманутые, никому уже не верящие… Где наша авиация, где наши танки? То, что летает, ползает, гремит – всё немецкое.

Такая я попала в плен… В последний день перед пленом перебило ещё обе ноги…

Лежала и под себя мочилась… Не знаю какими силами уползла ночью. Уползла к партизанам…

ПЯТАЯ – У меня было ночное дежурство… Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан… Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрёт… Не дотянет до утра… Спрашиваю его: « Ну, как? Чем тебе помочь?» Никогда не забуду… Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице:

^ ВТОРОЙ – Расстегни халат… Покажи мне свою грудь… Я давно не видел жену…

ПЯТАЯ – Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мёртвый. И та улыбка у него на лице…

ПЕРВЫЙ – Выходили из окружения… Куда ни кинемся – везде немцы. Решаем – утром будем прорываться с боем. Всё равно погибнем, так лучше погибнем достойно. В бою. У нас было три девушки. Они приходили ночью к каждому, кто мог… Не все, конечно, были способны. Нервы, вы сами понимаете. Такое дело… Каждый готовился умереть…

Вырвались утром единицы… Мало… Ну, человек семь, а было пятьдесят. Посекли немцы пулемётами… Я вспоминаю тех девчонок с благодарностью. Ни одной утром не нашёл среди живых… Никогда не встретил…

ЦЕНЗОР - Кто пойдёт после таких книг воевать? Вы унижаете женщину примитивным натурализмом. Женщину-героиню! Развенчиваете. Делаете её обыкновенной женщиной. Самкой. А они у нас святые.

АВТОР – Наш героизм стерильный. Он не хочет считаться ни с физиологией, ни с биологией. Ему не веришь. А испытывался не только дух, но и тело. Материальная оболочка.

^ ЦЕНЗОР – Откуда у вас эти мысли? Чужие мысли. Не советские. Советская женщина – не животное!

ШЕСТАЯ - Кто-то нас выдал… Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда. Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде. С нами была радистка, она недавно родила. Ребёнок голодный… Просит грудь… Но мама сама голодная, молока нет, и ребёнок плачет. Каратели рядом… С собаками… Собаки услышат, все погибнем. Вся группа – человек тридцать… Вам понятно? Принимаем решение…

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается. Опускает свёрток с ребёнком в воду и долго там держит… Ребёнок больше не кричит… Ни звука… А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга…

ЧЕТВЁРТАЯ – Под Сталинградом было столько убитых, что даже лошади их уже не боялись. Обычно боятся. Лошадь никогда не наступит на мёртвого человека. Своих убитых мы собрали, а немцы валялись всюду. Замёрзшие… Ледяные… Я – шофёр, возила ящики с боеприпасами, я слышала, как под колёсами трещали их черепа… Кости… И я была счастлива…

ЦЕНЗОР – Да, нам тяжело далась Победа, но вы должны искать героические примеры. Их сотни. А вы показываете грязь войны. Нижнее бельё. У вас наша Победа страшная… Чего вы добиваетесь?

^ АВТОР – Правды!

ЦЕНЗОР - А вы думаете, что правда – это то, что в жизни?! То, что на улице? Под ногами? Нет, правда – это то, о чём мы мечтаем. Какими мы хотим быть!

ВТОРОЙ - Наступаем… Первые немецкие города… Мы – молодые. Сильные. Четыре года без женщин. В погребах – вино. Закуска. Бывало ловили немецких девушек и… Я сейчас не понимаю, как я мог… Мальчик из интеллигентной семьи… Но это был я…

Единственное, чего мы боялись, чтобы наши девушки об этом не узнали. Наши медсёстры. Перед ними было стыдно…

ЦЕНЗОР - Это ложь! Это клевета на нашего солдата, освободившего пол-Европы! На наших партизан. На наш народ-герой! На наши великие идеи!

^ АВТОР - Да, я не люблю великие идеи. Я люблю маленького человека.

ПЕРВАЯ - Я была пулеметчицей. Я столько убила… После войны боялась долго рожать. Родила, когда успокоилась. Через семь лет… Но я до сих пор ничего не простила. И не прощу… Я радовалась, когда видела пленных немцев. Я радовалась, когда на них было жалко смотреть: на ногах портянки вместо сапогов, на голове портянки… Их ведут через деревню, они просят: «Мать, дай хлэба… Хлэба!» Меня поражало, что крестьяне выходили из хат и давали им, кто кусок хлеба, кто картошину. Мальчишки бежали за колонной и бросали камни… А женщины плакали…

ВТОРАЯ - "Я до Берлина с армией дошла... Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: "Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи... Уходи... У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами... "

Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах..."

ЧЕТВЁРТАЯ - Наши разведчики взяли в плен одного немецкого офицера, и он был крайне удивлен, что в его расположении выбито много солдат и все ранения только в

голову. Почти в одно и то же место. Простой, повторял он, стрелок не

способен сделать столько попаданий в голову. "Покажите, - попросил, - мне этого стрелка, который столько моих солдат убил. Я большое пополнение получал, и каждый день до десяти человек выбывало". Командир полка отвечает: "К сожалению, не могу показать, это была девушка-снайпер, но она погибла". Это была Саша Шляхова. Она погибла в снайперском поединке. И что ее подвело - это красный шарф. Она очень любила этот шарф. А красный шарф на снегу заметен, демаскировка. И вот когда немецкий офицер услышал, что это девушка, он был потрясен, не знал, как реагировать. Он долго молчал. На последнем допросе перед тем, как его отправили в Москву (оказалось - важная птица!) не скрыл: "Мне никогда не приходилось воевать с женщинами. Вы все красивые... А наша пропаганда утверждает, что в Красной армии воюют не женщины, а гермафродиты..." Так ничего и не понял. Да...

ТРЕТЬЯ - Ночью у нас, конечно, разговоры. О чем мы говорили? Конечно, о доме,

каждый о маме своей рассказывал, у кого отец или братья воевали. И о том,

кем мы будем после войны. Как выйдем замуж, и будут ли мужья нас любить.

Командир смеялся:

- Эх, девки! Всем вы хороши, но после войны побоятся на вас жениться.

Рука меткая, тарелкой пустишь в лоб и убьешь.

ПЯТАЯ - В вагоне, когда ехали... Возвращались уже из Германии домой...

Мышь у кого-то из рюкзака выскочила, так все наши девчонки как повскакивают,

те, что на верхних полках, кубарем оттуда, пищат. А был с нами капитан, он

удивлялся: "У каждой орден, а мышей боитесь".

ШЕСТАЯ - Вернулась, и все надо было начинать сначала. В туфлях училась ходить,

на фронте же три года в сапогах. Привыкли к ремням, всегда подтянутые,

казалось, что теперь одежда на нас мешком висит, неловко как-то себя

чувствуешь. С ужасом смотрела на юбку... На платье... Мы же все время на

фронте в брюках, вечером их постираешь, под себя положишь, ляжешь, считай,

выутюженные. Правда, не совсем сухие, и на морозе коркой покрывались. Как в

юбке научиться ходить? Ноги как будто спутанные. Идешь в гражданском платье,

в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать.

Привыкли: паек, на всем государственном, и приходишь в хлебный магазин,

берешь хлеб, сколько тебе нужно, и забываешь расплатиться. Продавщица, она

уже тебя знает, понимает, в чем дело, и стесняется напомнить, а ты не

заплатила, взяла и пошла. Потом тебе уже совестно, на другой день

извиняешься, берешь что-то другое и расплачиваешься за все сразу. Надо было

наново учиться всему обычному...

АВТОР - Девчонки сорок первого... Первое, о чем хочу спросить: откуда они

такие? Почему их было так много? Как решились наравне с мужчинами взять

оружие в руки? Стрелять, минировать, подрывать, бомбить - убивать?

Этим же вопросом еще в девятнадцатом веке задался Пушкин, публикуя в

журнале "Современник" отрывок из записок кавалерист-девицы Надежды Дуровой,

участвовавшей в войне с Наполеоном: "Какие причины заставили молодую девушку

хорошей дворянской фамилии оставить отеческий дом, отречься от своего пола,

принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на

поле сражений - и каких еще! Наполеоновских. Что побудило ее? Тайные

сердечные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная неукротимая

склонность? Любовь?"

Так все-таки - что?! Через сто с лишним лет тот же вопрос...

ПЕРВАЯ - Я просила маму... Я ее умоляла: только не надо плакать... Это

происходило не ночью, но было темно, и стоял сплошной вой. Они не плакали,

наши матери, провожавшие своих дочерей, они выли. Моя мама стояла, как

каменная. Она держалась, она боялась, чтобы я не заревела. Я же была

маменькина дочка, меня дома баловали. А тут постригли под мальчика, только

маленький чубчик оставили. Они с отцом меня не пускали, а я только одним

жила: на фронт, на фронт! На фронт! Вот эти плакаты, которые сейчас висят в

музее: "Родина-мать зовет!", "Что ты сделал для фронта?" - на меня,

например, очень действовали. Все время были перед глазами. А песни? (Звучит «Вставай, страна огромная!)

"Вставай, страна огромная... Вставай на смертный бой..."

Когда мы ехали, нас поразило, что прямо на перронах лежали убитые. Это

уже была война... Но молодость брала свое, и мы пели. Даже что-то веселое.

Какие-то частушки.

(Поют частушки.)

Сидит Гитлер на заборе,Плетет лапти языком,Чтобы вшивая командаНе ходила босиком.

Полюбила лейтенанта.

По дороге шел майор.

На майора загляделась,

Лейтенанта кто-то спер!

Здравствуй острая пилотка,

Здравствуй китель, сапоги,

Я боец, а не девчонка!

Берегитеся, враги!

Девка в армию пошла,

Честь начальству отдала,

Там в Уставе пунктик есть -

Отдавать начальству честь!

Мы сидим на дне окопа

И имеем бледный вид.

У меня промокла попа,

Потому что моросит.

В Красной армии по моде

Одевают всех солдат.

Мне родные командиры

Каждый день дают наряд!

ТРЕТЬЯ - "Мне исполнилось восемнадцать лет... Я такая радостная, у меня -

праздник. А все вокруг кричат: "Война!!" Помню, как люди плакали. Сколько

встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было

непривычно... Люди на улице молятся и крестятся. В школе нас учили, что Бога

нет. Но где наши танки и наши красивые самолеты? Мы их всегда видели на

парадах. Гордились! Где наши полководцы? Буденный... Был, конечно, момент

растерянности. Короткий момент... А потом стали думать о другом: как

победить?

ВТОРАЯ - "Мама прибежала к поезду... Моя мама была строгая. Она никогда нас не

целовала, не хвалила. Если что-то хорошее, то она только ласково посмотрит,

и все. А тут она прибежала, схватила мою голову и целует меня, целует. И так

смотрит в глаза... Смотрит... Долго... Я поняла, что больше уже никогда не

увижу свою маму. Я почувствовала... Захотелось бросить все, отдать вещмешок

и вернуться домой. Мне стало всех жалко... Бабушку... И братиков...

Тут заиграла музыка... (Звучит «Прощание славянки») Команда: "Ра-зойдись!! Са-дись! По ва-го-о-о-нам...!"

Я долго махала и махала рукой..."

ПЯТАЯ - ...В июне сорок третьего на Курской дуге нам вручают знамя полка, а наш

полк, сто двадцать девятый отдельный полк связи шестьдесят пятой армии, уже

был на восемьдесят процентов женский. И вот я хочу рассказать, чтобы вы

получили представление... Поняли... Что в наших душах творилось, таких

людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда!

Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш

командир полка и дал команду: "Полк, под знамя! На колени!", все мы

почувствовали себя счастливыми. Нам оказали доверие, мы теперь такой полк

как все - танковый, стрелковый. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы

сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся,

моя болезнь, а я заболела "куриной слепотой", это у меня от недоедания, от

нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла.

Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое

потрясение всей души..."

ШЕСТАЯ - ...За войну я так изменилась, что когда приехала домой, мама меня не

узнала. Мне показали, где она жила, я подошла к двери, постучала. Ответили:

- Да-да...

Я вошла, поздоровалась и говорю:

- Пустите переночевать.

Мама растапливала печь, а два моих младших братика сидели на полу на

куче соломы, голые, нечего было одеть. Мама меня не узнала и отвечает:

- Вы видите, гражданочка, как мы живем? Пока не стемнело, пройдите

дальше.

Подхожу ближе, она опять:

- Гражданочка, пройдите дальше, пока не стемнело.

Наклоняюсь к ней, обнимаю и произношу:

- Мама-мамочка!

Тогда они все на меня как набросятся... Как заревут...

Сейчас я живу в Крыму... У нас все утопает в цветах, я каждый день

смотрю из окна на море, а вся изнываю от боли, у меня до сих пор не женское

лицо. Я часто плачу, я ежедневно в стоне. В своих воспоминаниях..."

ПЕРВАЯ - Первая медаль "За отвагу"...

Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За

Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы

видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой...

Вручили мне медаль, и в тот же день мы пошли на задание. И у меня

впервые в жизни случилось... Наше... Женское... Увидела я у себя кровь, как

заору:

- Меня ранило...

В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:

- Куда ранило?

- Не знаю куда... Но кровь...

Мне он, как отец, все рассказал...

ВТОРАЯ - Когда я увидела первого фашистского солдата, я не смогла слово

выговорить, у меня отнялась речь. А они идут молодые, веселые и улыбаются. И

где бы они ни остановились, где бы ни увидели колонку или колодец, начинали

мыться. Рукава у них всегда закатаны. Моются, моются... Кровь вокруг, крики,

а они моются, моются... И такая ненависть поднималась... Я пришла домой, я

две блузки поменяла. Так все внутри протестовало против того, что они здесь.

Я не могла спать ночами. Ка-а-а-ак?! А соседку нашу, тетю Клаву,

парализовало, когда она увидела, что они ходят по нашей земле. В ее доме...

Она скоро умерла, потому что не могла это перенести..."

ШЕСТАЯ - В сорок третьем году родила дочку... Это уже мы с мужем пришли в лес к

партизанам. На болоте родила, в стогу сена. Пеленочки на себе сушила, положу

за пазуху, согрею и опять пеленаю. Вокруг все горело, жгли деревни вместе с

людьми. В школы сгоняли, в церкви... Обливали керосином... У меня моя

пятилетняя племянница, она слушала наши разговоры, спросила: "Тетя Маня,

когда я сгорю, что от меня останется? Только ботики... " Вот о чем наши дети

нас спрашивали…

^ ЦЕНЗОР - Нет, это слишком страшная война! Много ужаса. Натурализма. Кому нужна такая война!? Мне такая война не нравится! (Уходит.)

ТРЕТЬЯ - "Я - не героиня... Я была красивая девочка, меня в детстве баловали...

Пришла война... Умирать было неохота. Стрелять страшно, я никогда не

думала, что буду стрелять. Ой, что вы! Я темноты боялась, густого леса.

Конечно, зверей боялась... Ой... Даже собак с детства боялась. Ой, что вы! Такая я... А всему в партизанах научилась... Стрелять научилась - из винтовки, пистолета и

пулемета. И сейчас, если надо, покажу. Вспомню. Нас даже учили, как

действовать, если нет никакого другого оружия, кроме ножа или лопаты.

Темноты перестала бояться. И зверей... По ночам в лесу часто выли волчицы. А мы сидели в своих землянках - и ничего. Волки злые, голодные. У нас были такие маленькие землянки, как норы. Лес наш дом. Партизанский дом. Ой, что вы! Я стала бояться леса после войны... Я сейчас никогда не езжу в лес...

Но всю войну думала, что могла бы просидеть дома, возле мамы. Моей

красивой мамы, мама была очень красивая. Ой, что вы! Я бы не решилась...

Сама - нет. Не решилась... Но... Нам сказали... Город взяли немцы, и я

узнала, что я - еврейка. А до войны мы все жили дружно: русские, татары,

немцы, евреи... Были одинаковые. Ой, что вы! Даже я не слышала этого слова

"жиды", потому что жила с папой, мамой и книгами. Мы стали прокаженными, нас

отовсюду гнали. Боялись нас. Даже некоторые наши знакомые не здоровались. Их

дети не здоровались. А соседи нам говорили: "Оставьте все свои вещи, они все

равно вам уже не нужны". До войны мы с ними дружили. Дядя Володя, тетя

Аня... Что вы!

Маму застрелили... Случилось это за несколько дней до того, как мы

должны были переселиться в гетто. Везде по городу висели приказы: евреям не

разрешается - ходить по тротуарам, стричься в парикмахерской, покупать

что-либо в магазине... Нельзя смеяться, нельзя петь... Ой, что вы! Мама к

этому еще не привыкла, она всегда была рассеянная. Наверное, не поверила...

Может, она зашла в магазин? Ей что-нибудь грубое сказали, и она засмеялась.

Как красивая женщина... До войны она пела в филармонии, ее все любили. Ой,

что вы! Я представляю... Если бы она не была такая красивая... Наша мама...

Была бы она со мной или с папой... Я все время об этом думаю... Чужие люди

принесли нам ее ночью, принесли мертвую. Уже без пальто и ботинок. Это был

кошмар. Ужасная ночь! Ужасная! Пальто и ботинки кто-то снял. Снял золотое

обручальное кольцо. Папин подарок...

В гетто у нас не было дома, нам достался чердак в чужом доме. Папа взял

скрипку, самая дорогая наша довоенная вещь, папа хотел ее продать. У меня

была тяжелая ангина. Я лежала... Лежала с высокой температурой и не могла

разговаривать. Папа хотел купить каких-нибудь продуктов, он боялся, что я

умру. Умру без мамы... Без маминых слов, без маминых рук. Я, такая

балованная... Любимая... Ждала я его три дня, пока знакомые не передали, что

папу убили... Сказали, что из-за скрипки... Не знаю, была ли она дорогая,

папа, уходя, сказал: "Хорошо, если дадут банку меда и кусок масла". Ой, что

вы! Я - без мамы... Без папы...

Пошла искать папу... Хотела найти его хотя бы мертвого, чтобы мы были

вдвоем. Была я светлая, а не черная, светлые волосы, брови, и меня в городе

никто не тронул. Я пришла на базар... И встретила там папиного друга, он уже

жил в деревне, у своих родителей. Тоже музыкант, как и мой папа. Дядя

Володя. Я все ему рассказала... Он посадил меня на телегу, накрыл кожухом.

На телеге пищали поросята, кудахтали куры, ехали мы долго. Ой, что вы! До

вечера ехали. Я спала, просыпалась...

Так попала к партизанам..."

ЧЕТВЁРТАЯ - Однажды на учениях... Я не могу это без слез почему-то вспоминать...

Была весна. Мы отстрелялись и шли назад. И я нарвала фиалок. Маленький такой

букетик. Нарвала и привязала его к штыку. Так и иду.

Возвратились в лагерь. Командир построил всех и вызывает меня. Я

выхожу... И забыла, что у меня фиалки на винтовке. А он меня начал ругать:

"Солдат должен быть солдат, а не сборщик цветов". Ему было непонятно, как

это в такой обстановке можно о цветах думать. Мужчине было непонятно... Но я

фиалки не выбросила. Я их тихонько сняла и в карман засунула. Мне за эти

фиалки дали три наряда вне очереди...

Другой раз стою на посту. В два часа ночи пришли меня сменять, а я

отказалась. Отправила сменщика спать: "Ты днем постоишь, а я сейчас".

Согласна была простоять всю ночь, до рассвета, лишь бы послушать птиц.

Только ночью что-то напоминало прежнюю жизнь. Мирную.

Когда мы уходили на фронт, шли по улице, люди стояли стеной: женщины,

старики, дети. И все плакали: "Девчонки идут на фронт". Нас шел целый

батальон девушек.

ПЯТАЯ - Смотрю теперь фильмы о войне: медсестра на передовой, она идет

аккуратненькая, чистенькая, не в ватных брюках, а в юбочке, у нее пилоточка

на хохолке. Ну, неправда! Разве мы могли вытащить раненого, если бы были

такие... Не очень-то в юбочке наползаешь, когда одни мужчины вокруг. А по

правде сказать, юбки нам в конце войны только выдали, как нарядные. Тогда же

мы получили и трикотаж нижний вместо мужского белья. Не знали, куда деваться

от счастья. Гимнастерки расстегивали, чтобы видно было..."

ВТОРАЯ - "Ты спрашиваешь, что на войне самое страшное? Я знаю,

чего ты ждешь... Думаешь: я отвечу: самое страшное на войне - смерть.

Умереть.

Ну, так? Знаю я вашего брата... Журналистские штучки... Ха-ха-а-а...

Почему не смеешься? А?

А я другое скажу... Самое страшное для меня на войне - носить мужские

трусы. Вот это было страшно. И это мне как-то... Я не выражусь... Ну,

во-первых, очень некрасиво... Ты на войне, собираешься умереть за Родину, а

на тебе мужские трусы. В общем, ты выглядишь смешно. Нелепо. Мужские трусы

тогда носили длинные. Широкие. Шили из сатина. Десять девочек в нашей

землянке, и все они в мужских трусах. О, Боже мой! Зимой и летом. Четыре

года.

Перешли советскую границу... Добивали, как говорил на политзанятиях наш

комиссар, зверя в его собственной берлоге. Возле первой польской деревни нас

переодели, выдали новое обмундирование и... И! И! И! Привезли в первый раз

женские трусы и бюстгальтеры. За всю войну в первый раз. Ха-а-а... Ну,

понятно... Мы увидели нормальное женское белье...

Почему не смеешься? Плачешь... Ну, почему?"

ПЯТАЯ - "Меня на фронт не брали... Только шестнадцать лет мне, до семнадцати

еще далеко. А взяли у нас фельдшера, ей принесли повестку. Она сильно

плакала, у нее дома мальчик маленький оставался. Я пошла в военкомат:

"Возьмите вместо нее меня". Мама не пускала: "Нина, ну сколько тебе лет?

Может, там и война скоро кончится". Мама есть мама.

Бойцы кто сухарик, кто сахару кусочек мне оставит. Оберегали. Я не

знала, что у нас "катюша" есть, в прикрытии за нами стоит. Начала она

стрелять. Она стреляет, гром вокруг стоит, все горит. И настолько это меня

поразило, настолько я испугалась этого грома, огня, шума, что упала в лужу,

пилотку потеряла. Бойцы хохочут: "Ты что, Ниночек? Ты что, милая?"

Атаки рукопашные... Я что запомнила? Я запомнила хруст... Начинается

рукопашная: и сразу этот хруст - хрящи ломаются, кости человеческие трещат.

Звериные крики... Когда атака, я с бойцами иду, ну, чуть-чуть позади, считай

- рядом. Все на моих глазах... Мужчины закалывают друг друга. Добивают.

Доламывают. Бьют штыком в рот, в глаз... В сердце, в живот... И это... Как

описать? Я слаба... Слаба описать... Одним словом, женщины не знают таких

мужчин, они их такими дома не видят. Ни женщины, ни дети. Страшно вообще

делается...

После войны вернулась домой в Тулу. По ночам все время кричала. Ночью

мама с сестрой сидели со мной... Я просыпалась от собственного крика..."

ШЕСТАЯ - Никогда не знаешь своего сердца. Зимой вели мимо нашей части

пленных немецких солдат. Шли они замерзшие, с рваными одеялами на голове,

прожженными шинелями. А мороз такой, что птицы на лету падали. Птицы

замерзали. В этой колонне шел один солдат... Мальчик... У него на лице

замерзли слезы... А я везла на тачке хлеб в столовую. Он глаз отвести не

может от этой тачки, меня не видит, только эту тачку. Хлеб... Хлеб... Я беру

и отламываю от одной буханки и даю ему. Он берет... Берет и не верит. Не

верит... Не верит!

Я была счастлива... Я была счастлива, что не могу ненавидеть. Я сама

себе тогда удивилась..."

АВТОР – Я уже перестала понимать, как нужно выбирать среди десятков, сотен адресов, тех женщин, что прошли войну. Я практически живу в поездах, мотаясь по всей стране. Первое время записывала всех, кого встречала. Но скоро я поняла, что невозможно записать всех. И решила записывать только истории женщин военных профессий. Но ведь и мужчины могут многое рассказать о женщинах на войне… Ехала как-то в поезде с двумя офицерами. На столе появляется традиционная бутылка «Московской», домашняя закуска, и начинается, как у нас обычно заведено, душевный разговор. Давно поняла, что мы люди дороги и разговора…

ПЕРВЫЙ - Мы - уже вымирающее племя. Мамонты! Мы - из поколения, которое верило, что есть в жизни нечто большее, чем человеческая жизнь. Родина есть и

великая идея. Ну, и Сталин. Зачем врать? Из песни, как говорится, слов не

выкинешь. Ну а девчонкам не место на войне. Много возни с ними.

ВТОРОЙ - Незачем женщине лезть на передний край. В пекло. Хватает нас, мужиков. А ещё надо будет строить им отдельный блиндаж, обставлять их

деятельность кучей всякого рода девичьих дел.

АВТОР - Если вспомнить историю, то во все времена русская женщина не только

провожала на битву мужа, брата, сына, горевала и ждала их. Еще княжна

Ярославна поднималась на крепостную стену и лила расплавленную смолу на

головы врагов.

ПЕРВЫЙ - Но у нас, у мужчин, было чувство вины, что девчонки воюют, и

оно у меня осталось. Помню, мы отступаем. А это осень, дожди идут сутками,

день и ночь. Возле дороги лежит убитая девушка... У нее длинная коса, и она

вся в грязи...

ВТОРОЙ - Это, конечно... Когда я слышал, что наши медицинские сестры, попав в

окружение, отстреливались, защищая раненых бойцов, потому что раненые

беспомощны, как дети, я это понимал. А теперь такая картина: две женщины

ползут по нейтральной полосе кого-то убивать со "снайперкой". Ну, да... Не

могу отделаться от чувства, что это, конечно, все-таки "охота"... Я сам

стрелял... Так я же мужчина...

^ АВТОР - Но они защищали родную землю? Спасали отечество...

ПЕРВЫЙ - Это, конечно... В разведку с такой, может быть, и пошел, а замуж бы

не взял. Ну, да... Мы привыкли думать о женщине как о матери и невесте.

Прекрасной Даме, наконец. Мне младший брат рассказывал, как вели по нашему

городу пленных немцев, ну и они, мальчишки, палили по колонне из рогаток.

Мать увидела и дала ему затрещину. А шли молокососы, из тех, которых Гитлер

последними подбирал. Брату было семь лет, но он запомнил, как мать наша

смотрела на этих немцев и плакала: "Чтобы ослепли ваши матери, как они вас

таких на войну пустили!" Война - дело мужское. Мужчин, что ли, мало, о

которых можно написать?

ВТОРОЙ – Хотя с другой стороны… Я сам свидетель… Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья... Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат,

пулемет - это тоже надо было тащить.

^ ПЕРВЫЙ – Давайте за погибших!

АВТОР – А любовь была на войне?

ВТОРОЙ - Среди фронтовых девчонок я встречал много красивых, но мы не видели в

них женщин. Хотя, на мой взгляд, они были чудесные девчонки. Но это были

наши подружки, которые выволакивали нас с поля боя. Спасали, выхаживали.

Меня дважды вытаскивали раненого. Как я мог к ним плохо относиться? Но вы

могли ли бы выйти замуж за брата? Мы называли их сестренками.

(Выходят девушки взявшись под руки. О чём-то шушукаются и смеются.)

ПЕРВАЯ – Ой, девочки, а меня случай был… Солдаты, видя какие мы молодые, лбили над нами пошутить… Послали меня однажды из медсанвзвода за чаем. Я прихожу к повару. Он на меня смотрит:

- Чего пришла?

Я говорю:

- За ча-ем...

- Чай еще не готов.

- А почему?

- Повара в котлах моются. Сейчас помоются, будем чай кипятить...

Я поверила. Приняла это вполне серьезно. Взяла свои ведра, иду обратно.

Встречаю врача:

- А чего пустая идешь? Где чай?

Отвечаю:

- Да повара в котлах моются. Чай еще не готов.

Он за голову схватился:

- Какие повара в котлах моются?

Вернул меня, выдал хорошенько этому повару, налили мне два ведра чаю.

Несу чай, а навстречу мне идут начальник политотдела и командир бригады. Я

тут же вспомнила, как нас учили, что надо приветствовать каждого, потому что

мы рядовые бойцы. А они идут двое. Как же я их двоих буду приветствовать?

Иду и соображаю. Поравнялись, я ставлю ведра, обе руки к козырьку и кланяюсь

одному и второму. Они шли, меня не замечали, а тут остолбенели от изумления:

- Кто тебя так учил честь отдавать?

- Старшина учил, он говорит, что каждого надо приветствовать. А вы

идете двое и вместе...

ПЯТАЯ – Поначалу, всё в армии для нас было сложно. Очень трудно давались нам

знаки отличия. Когда мы прибыли в армию, еще б

www.ronl.ru

Реферат - У войны не - женское лицо

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«БЕЛГОРОДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ»

РЕФЕРАТ

ПО ЛИТЕРАТУРЕ

НА ТЕМУ: «У войны не — женское лицо»

Выполнил студент:

Группы ТП-11

Климов Василий

Преподаватель:

Щукина Н.В.

БЕЛГОРОД

-2010-

Особой главой нашей отечественной литературы является проза о событиях военного времени. Эта тема породила огромное количество выдающихся произведений, в которых описывается жизнь и борьба русского народа в годы Великой Отечественной войны с немецкими захватчиками. Но так уж случилось, что все наши представления о войне связаны с образом мужчины-солдата. Это и понятно: воевали-то в основном представители сильного пола — мужчины. И почему-то обычно забывают сказать о женщинах, о том, что и они тоже многое сделали для победы. В годы Великой Отечественной войны женщины не только спасали и перевязывали раненых, но и стреляли, подрывали мосты, ходили в разведку, летали на самолетах. Вот об этих женщинах-солдатах и идет речь в повести Светланы Алексиевич “У войны не женское лицо”. Именно об этой книге мне бы хотелось вам рассказать. Здесь собраны воспоминания многих женщин-фронтовиков, в которых они повествуют о своей судьбе, о том, как сложилась их жизнь в те страшные годы, и обо всем, что они видели там, на фронте. Но это произведение не о прославленных снайперах, летчицах, танкистах, а об “обыкновенных военных девушках”, как они сами себя называют. Собранные вместе, рассказы этих женщин рисуют облик войны, у которой совсем не женское лицо.

“Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово “милосердие”. Есть и другие слова — сестра, жена, друг и самое высокое — мать… Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь. Женщина и жизнь — синонимы” — так начинается книга С. Алексиевич. Да, в нашем представлении женщина — это нежное, хрупкое, безобидное существо, которое само нуждается в защите. Но в те ужасные военные годы женщине пришлось стать солдатом, идти защищать Родину, чтобы сберечь жизнь будущим поколениям.

Всякий раз, когда угроза нависала над Родиной, женщина вставала на ее защиту. Если вспомнить нашу историю, то можно найти множество примеров, подтверждающих эту истину. Во все времена русская женщина не только провожала на битву мужа, сына, брата, горевала, ждала их, но в трудное время сама становилась рядом с ними. В годы Великой Отечественной войны женщина стреляла, убивая врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее дом, ее детей, родственников и близких. Вот отрывок из рассказа Клавдии Григорьевны Крохиной, старшего сержанта, снайпера. “Мы залегли, и я наблюдаю. И вот я вижу: один немец приподнялся. Я щелкнула, и он упал. И вот, знаете, меня всю затрясло, меня колотило всю”. И не единственная она была такая. Не женское это дело — убивать. Все они не могли понять: как это можно убить человека? Это же человек, хоть он враг, но человек. Но этот вопрос постепенно исчезал из их сознания, а его заменяла ненависть к фашистам за то, что они делали с народом. Ведь они беспощадно убивали и детей и взрослых, сжигали людей живьем, травили их газом. Я и раньше много слышала о зверствах фашистов, но то, что я прочитала в этой книге, произвело на меня огромное впечатление. Вот только единственный пример, хотя в этом произведении их сотни. “Подъехали машины-душегубки. Туда загнали всех больных и повезли. Ослабленных больных, которые не могли передвигаться, снесли и сложили в бане. Закрыли двери, всунули в окно трубу от машины и всех их отравили. Потом, прямо как дрова, эти трупы бросили в машину”.

И как мог кто-нибудь в то время думать о себе, о своей жизни, когда враг ходил по родной земле и так жестоко истреблял людей. Эти “обыкновенные девушки” и не задумывались над этим, хотя многим из них было по шестнадцать-семнадцать лет. Они были простыми школьницами и студентками, которые, конечно, мечтали о будущем. Но в один день мир для них разделился на прошлое — то, что было еще вчера: последний школьный звонок, выпускной бал, первая любовь; и войну, которая разрушила все их мечты. Вот как началась война для медсестры Лилии Михайловны Будко: “Первый день войны… Мы на танцах вечером. Нам по шестнадцать лет. Мы ходили компанией, проводим вместе одного, потом другого… И вот уже через два дня этих ребят, курсантов танкового училища, которые нас провожали с танцев, привозили калеками, в бинтах. Это был ужас… И я сказала маме, что пойду на фронт”.

Конечно, война — это не женское дело, но эти “обыкновенные девушки” были нужны на фронте. Они были готовы к подвигу, но не знали девчонки, что такое — армия и что такое — война. Пройдя шестимесячные, а то иногда и трехмесячные курсы, они уже имели удостоверения медсестер, зачислялись саперами, летчицами. У них уже были военные билеты, но солдатами они еще не были. И о войне, и о фронте у них были только книжные представления. Поэтому трудно им было на фронте, особенно в первые дни, недели, месяцы. Тяжело было привыкнуть к постоянным бомбежкам, выстрелам, убитым и раненым. “Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню… У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляете, торчит кость, осколочное ранение, все вывернуто. Я знала теоретически, что делать, но, когда я… это увидела, мне стало плохо”, — вспоминает Софья Константиновна Дубнякова, санинструктор, старший сержант. Выдержать на фронте надо было не кому-нибудь, а девчонке, которую до войны мать еще баловала, оберегала, считая ребенком. Светлана Катыхина рассказала, как перед самой войной мать не отпускала ее без провожатого к бабушке, мол, еще маленькая, а через два месяца эта “маленькая” ушла на фронт, стала санинструктором.

Да, не сразу и не легко давалась им солдатская наука. Но они со всем справились, девушки стали отличными солдатами… И я думаю, что только благодаря их поддержке, их храбрости и смелости мы смогли победить в этой войне. Девчонки прошли через все трудности и испытания, чтобы спасти свою Родину и защитить жизнь будущего поколения.

www.ronl.ru

Сочинение - У войны не женское лицо

Война всегда была большим горем для народа. Трудно представить, какие страшные жертвы и потери оставляет за собой это асоциальное явление.

Враг был в полном смысле слова бесчеловечен. Следуя по принципам веры в существование высшей арийской расы, было уничтожено несметное количество людей. Сколько людей было угнано в рабство, сколько сгинуло в концлагерях, сколько деревень было сожжено в то время… Масштабы разрушений и человеческих жертв шокируют и вряд ли кого смогут оставить равнодушным.

Казалось, что воевать — мужское дело. Но нет! На оборону Родины встали и женщины, которые наравне с мужчинами переносили все тяготы военного времени. Их вклад в приближение Великой победы неоценим.

Писатель Борис Васильев в своей повести «А зори здесь тихие…» описывает жизнь и гибель пяти девушек-зенитчиц. Пришедшие на войну по собственной воле, почти не умевшие стрелять, они погибают от рук фашистской разведки, защищая себя и Родину. Женщины и девушки, совсем юные и молодые, война не ставит границ возраста и пола, здесь все и каждый — солдат. В тылу были немцы, и каждый солдат чувствовал свой долг перед Родиной, Остановить и уничтожить врага любой ценой. И они остановят его, но ценой своей жизни. Повествование ведется от имени коменданта разъезда Васкова. Вся повесть построена на его воспоминаниях. В рамках послевоенного времени идет повествование о прошедших ужасах бесчеловечной войны. И это играет важную роль в идейно-художественном восприятии повести. Эта повесть написана человеком, побывавшим и прошедшим всю войну, поэтому вся она написана правдоподобно и захватывающе, с ярким выделением всех ужасов войны. Свою повесть автор посвящает нравственной проблеме формирования и преобразования характера и психики личности в условиях войны. Наболевшая тема войны, несправедливой и жестокой, поведение разных людей в ее условиях показано на примере героев повести. У каждого из них свое отношение к войне, свои мотивы борьбы с фашистами, кроме основных, и все они разные люди. И именно этим солдатам, молодым девчонкам, предстоит проявить себя в условиях войны; кому-то впервые, а кому-то и нет. Не все девушки проявляют героизм и мужество, не все остаются твердыми и стойкими после первого боя, но все девушки погибают. Только старшина Васков остается в живых и доводит выполнение приказа до конца.

Каждый персонаж Васильева имеет свой колорит и свою гамму чувств. Происходящие события заставляют сопереживать каждому герою. После прочтения повести и просмотра экранизации имеет место чувство боли и жалости к юным зенитчицам, павшим смертью храбрых во имя освобождения Родины. Никто не мог знать, что, получив задание пойти и захватить в плен двух немецких разведчиков, маленький отряд из шести человек наткнется на шестнадцать фашистских солдат. Силы несравнимы, но ни старшине, ни пятерым девушкам даже в голову не приходит отступить, Они не выбирают. Всем пяти юным зенитчицам суждено погибнуть в этом лесу. И не всех настигнет героическая смерть. Но в повести все мерится одинаковой мерой. Как говорили в войну, жизнь одна и смерть одна. И всех девушек одинаково можно назвать подлинными героинями войны.

На первый взгляд, что может быть общего у ответственной, строгой Риты Осяниной, неуверенной в себе фантазерки Гали Четвертак, метательной Сони Гурвич, молчаливой Лизы Бричкиной и озорной дерзкой красавицы Женьки Комельковой? Но, как ни странно, между ними не возникает даже тени непонимания. Это объясняется в немалой степени тем, что их сблизили исключительные обстоятельства. Недаром потом Федот Евграфыч назовет себя братом девушек, недаром возьмет на себя заботу о сыне погибшей Риты Осяниной. Есть еще в этих шестерых, несмотря на разность возрастов, воспитания, образования, единство отношения к жизни, людям, войне, преданность Родине и готовность отдать за нее жизнь. Им шестерым нужно, во что бы то ни стало держать свои позиции, словно именно за ними «вся Россия сошлась». И они держат.

Рассмотрим каждый персонаж в отдельности. Начнем с коменданта Васкова Федота Ефграфовича. Под этим персонажем зашифрован одинокий человек. Для него в жизни кроме уставов, положений, приказов начальства и вверенного ему отделения больше ничего не осталось. Все война отняла. Поэтому всего себя он без остатка отдавал службе Родине. Он жил строго по уставу, как предписано, и навязывал этот устав всем, кто его окружал. В подчинение ему назначали много взводов, и постоянно он просил у начальства прислать ему других. Взводы состояли из молодых ребят, которые не брезговали спиртным и прогулками с молодыми особами. Все это невероятно раздражало Васкова и постоянно подталкивало на очередную просьбу о замене. Разумеется, такие просьбы раздражали и само начальство.

Начальство и в очередной раз не проигнорировало просьбу Васкова. И правда: присланные зенитчики не употребляли спиртное. Про прогулки с дамами тоже можно было забыть, потому как сами зенитчики — девушки! «Прислали, значит, непьющих…» — так отреагировал старшина на прибытие новичков. Его можно понять, человек привык к юношам, у которых ветер в голове и совершенно не те мысли, даже несмотря на то, что идет война. А тут перед ним предстала толпа юных девиц, которые и оружие-то толком в руках не держали. И вот они, еще необстрелянные молодые красавицы попадают к Васкову в распоряжение. Помимо приятной внешности вновь прибывшие были к тому же остры на язык. Без остроумных замечаний и подколок в адрес старшины не обходилось. Все это унижало Васкова. Но сами девушки были решительными и, кроме того, хозяйственными. В жизни коменданта все поменялось. Мог ли он ожидать такого? И мог ли он знать, что эти вот девчата-неумехи станут ему впоследствии почти как родными? Но все это позже, а пока — война, и тут нельзя забывать, что даже эти девушки — солдаты. И у них такой же долг, как и у Васкова. Несмотря на заметную грубоватость, Васков проявляет заботу обо всех пяти зенитчицах, которых он выбрал для поимки двух, как казалось тогда, немецких диверсантов. Образ Васкова на протяжении повести испытывает перерождение. Но не только сам старшина является тому причиной. Немалую долю внесли и девушки, каждая по-своему. Между тем мимо Васкова и юной «дикарки» Лизы Бричкиной пробегает искра симпатии. Васков оказывает ей доверие, зная, что она все время прожила на кордоне в лесу, а потому каждую лесную мелочь знала и примечала все, что к этим мелочам не относилось. Все были удивлены, когда Лиза на вопрос «Ничего странного не заметили?» ответила: «С кустов роса сбита», все были ошеломлены, особенно Васков.

Федот Ефграфович тяжело переживает гибель девушек. Он душевно привязался к каждой из них, каждая из смертей оставила шрам на его сердце.

Все эти шрамы разожгли страшную ненависть в сердце старшины. Жажда мести управляла сознанием Васкова после смерти Риты Осяниной, которая попросила забрать к себе ее маленького сына. Васков впоследствии заменит ему отца.

Немцы также понесли потери и заметно ослабли. Однако все равно Васков был против них один. Невредимым осталось командование диверсантов. Преисполненный злостью и желанием отомстить за юных зенитчиц, он врывается в скит (там немцы устроили штаб) и берет в плен всех, кто в нем находился. Возможно, они не знали русского языка, но они наверняка понимали все, что выложил им Васков. Он вселил в них страх перед видом русского солдата, которого они лишили очень дорогих ему людей. Стало ясно, что они теперь бессильны, и им ничего не оставалось, кроме как подчиниться воле Васкова, сумевшего взять над ними верх. И только тогда Васков позволил себе «расслабиться», когда увидел за своей спиной зовущих его девушек, спешивших к нему на помощь. У Васкова была прострелена рука, но у него в разы сильнее болело сердце. Он чувствовал себя виноватым в смерти каждой из девушек. Смерти некоторых можно было и не допустить, если проанализировать обстоятельства каждой из них. Не потеряв кисета, он, возможно, избежал бы смерти Сони Гурвич; не отправляя натощак Лизу Бричкину, и убедительнее заставив ее, как следует передохнуть на островке в болоте, тоже можно было бы избежать ее гибели. Но разве можно было знать все это наперед? Никого уже не вернешь. А последняя просьба Риты Осяниной, последней из пяти зенитчиц, стала настоящим приказом, ослушаться которого Васков просто не посмел. В повести присутствует момент, когда Васков, лишенный той самой простреленной руки, вместе с сыном покойной Риты возлагает цветы на памятную доску с именами всех пяти девушек-зенитчиц. И воспитал он его как своего, испытывая чувство выполненного долга перед погибшей во имя Родины, Маргариты Осяниной.

Сложна история Бричкиной Елизаветы, которая приняла нелепую, но ужасную и мучительную смерть. Лиза — молчаливая, несколько замкнутая в себе девушка. Она жила вместе с родителями на кордоне в лесу. Преисполненная чувством надежды на счастье и ожиданием светлого будущего она шла по жизни. Она всегда вспоминала напутствия родителей и обещания ей «счастливого завтра». Прожив в окружении леса, она выучила и поняла все, что относится к нему. Лиза была хозяйственной и вполне приспособленной к жизни крепкой девахой. Но в то же время она была очень ранима и сентиментальна. До войны Лиза влюбилась только один раз. Но чувства оказались невзаимными. Лиза переживала, но, будучи сильной духом, она снесла эту боль, понимая своим юным умом, что это не последняя боль и что жизнь подкинет испытание похуже, а в конце непременно наступит то самое «завтра», о котором Лиза грезила всю свою жизнь.

Попав в отряд зенитчиц, Лиза была спокойной и сдержанной. Ее трудно было назвать душой компании, как, например, Кирьянову, которая до смерти любила сплетни и шутки над Васковым. Лиза не была сплетницей, и поэтому не принимала участие в подобных разговорах. Помимо всего этого ей понравился Васков. И она не могла не возразить Кирьяновой, когда та стала при всех распускать сплетни про коменданта. В ответ она услышала только насмешки. Лиза не выдержала и со слезами поспешила удалиться. И только Рита как командир отделения сделала замечание Кирьяновой и побежала успокаивать Лизу, дав ей при этом понять, что надо быть проще, и не следует верить подобным кляузам.

Когда Осянина заметила двух немецких диверсантов, Васков стал собирать отряд из пяти девушек. Лиза, не раздумывая, попросилась вместе со всеми. Васков согласился. За все время пути Лиза удивляла Васкова, все больше и больше привлекая его внимание. Васков так и говорил ей: «Ты примечай все, Лизавета, ты у нас человек лесной…». Даже тогда, когда весь отряд шел по болоту, Лиза ни разу не оступилась и, кроме того, помогала остальным, если кто-то оступился, провалился или просто не мог вытянуть ногу из вязкого месива. Прибыв на место, все стали устраивать себе позиции для наблюдения. Лиза себе обустроила место грамотно и удобно. Придя к ней, Васков не удержался от похвалы. Собираясь уходить, он напел ей песню: «Лиза, Лиза, Лизавета, что ж не шлешь ты мне привета…». Лиза было хотела сказать, как поют эту песню на ее родине, но Васков мягко оборвал ее: «После споем с тобой, Лизавета. Вот, выполним боевой приказ и споем…». Эти слова вселили в сердце юной Лизы надежду. Она поняла, что теперь-то ее чувства взаимны и долгожданное счастье теперь тоже близко.

Осознав всю опасность положения, когда вместо двух диверсантов на горизонте показалось шестнадцать, Васков сразу понял, кого пошлет за подмогой. Дав Бричкиной все указания, он напоследок сказал: «Дуй, Лизавета Батьковна!», шутя, конечно.

Лиза очень торопилась. Она хотела как можно скорее привести помощь. Всю дорогу она думала о словах Федота Евграфовича и грела себя мыслью, что они обязательно выполнят приказ и споют. Проходя через болото, Лиза испытывала невероятный страх, как говорит нам автор «животный ужас». И это понятно, ведь тогда, когда она вместе со всеми шла, ей в случае чего обязательно помогли бы, а теперь она одна, в мертвом, глухом болоте, где нет ни одной живой души, которая смогла бы ей помочь. Но слова Васкова и близость «заветного пня», который был ориентиром для Лизы, а значит твердой земли под ногами, разогрели душу Лизы и подняли ее настроение. Но автор решает совершить трагический поворот событий.

Увидев внезапно появившийся пузырь, который вспучился почти рядом с ней, Лиза оступается и попадает в самую трясину. Попытки выбраться и истошные крики о помощи оказываются тщетными. И в тот момент, когда наступило последнее мгновение в жизни Лизы, появляется солнце, как обещание счастья и символ надежды. Всем известна поговорка: надежда умирает последней. Так и случилось с Лизой. Все ее надежды исчезли вместе с ней в мерзостных глубинах болота. Автор пишет: «…Осталась от нее только юбка, которую она привязала к краю своей слеги*, и больше ничего, даже надежды, что помощь придет».

Обратимся к экранизации повести. Вообще фильм отражает как события войны, так и мирное время, причем война снята в черно-белых тонах, мирное же время — в цветных. Одним из таких «цветных» фрагментов является момент в подсознании Васкова, когда он сидел на островке среди непролазной топи и размышлял о бессмысленной кончине Лизы, на которую он возлагал огромные надежды, прежде всего на скорейшее прибытие подмоги. Перед нами картина: на белом фоне появляется Лиза, а где-то за кадром Васков. Он спрашивает ее: нравственный характер девушка война

Как же ты так, Лизавета?..

Торопилась я, Федот Ефграфыч.

Не по своей воле, но Лиза подвела своих товарищей. Однако автор не осуждает ее, напротив — он сочувствует ей.

Просматривая фильм, можно отметить, что образ Лизы в повести слегка не соответствует образу из фильма. В повести Лиза — мечтательная и спокойная, но, в то же время серьезная девушка. Елена Драпеко, сыгравшая роль Бричкиной, несколько не подгадала образ именно «сентиментальной и мечтательной Лизы», остальные же ее качества актриса передала целиком и полностью. Даже сцену гибели Елена Драпеко сыграла без дублера. Было снято пять дублей. Динамитом была взорвана и помечена воронка, в которую должна была погружаться актриса. Сцена снималась в ноябре, в холодной грязи, но те чувства, что испытывала Лиза, когда ее засасывало все глубже в трясину, были переданы полностью, актриса сама подтверждает, что ей во время съемок было по-настоящему страшно.

Ненужной была смерть Сони Гурвич, которая стремясь сделать доброе дело, погибает от вражеского клинка. Студентка, готовившаяся к летней сессии, вынуждена сражаться с немецкими оккупантами. Она и ее родители были еврейской нации, а политика геноцида предполагала уничтожить, прежде всего, евреев. Нетрудно понять, почему оказалась Соня в зенитном отряде. В ту группу, которую набрал Васков, Соня попала потому, что знала немецкий язык и могла изъясняться. Как и Бричкина, Соня была тихоней. Кроме того она очень любила стихи и часто их читала вслух, либо самой себе, либо своим товарищам. Васков для ясности дела называл ее переводчицей и старался уберечь от опасности. Перед «форсированием» болота он приказал Бричкиной взять ее вещмешок и сказал ей идти за ним, потом только всем остальным. Васков обронил свой памятный кисет с табаком. Соня поняла его переживания по поводу потери и решила помочь ему. Вспомнив, где она видела этот кисет, Соня метнулась на его поиски. Васков шепотом приказал ей вернуться, но Соня уже не слышала его. Схвативший ее немецкий солдат вонзил ей в грудь нож. Не ожидав того, что передним окажется девушка, он сделал два удара ножом, потому как первый из них не попал сразу в сердце. Поэтому Соня успела вскрикнуть. Решив сделать доброе дело своему начальнику, Соня Гурвич ушла из жизни.

Гибель Сони была первой потерей отряда. Именно поэтому все, особенно Васков восприняли ее очень серьезно. Васков винил себя в ее смерти, рассуждая о том, как могла бы жить Соня, если бы послушалась его и осталась на месте. Но ничего сделать уже нельзя было. Ее похоронили, а Васков снял с ее кителя петлицы. Такие же петлицы он снимет в последствие со всех кителей погибших девушек.

Следующие три персонажа можно рассмотреть одновременно. Это образы Риты Осяниной (девичья фамилия Муштакова), Жени Комельковой и Гали Четвертак. Три эти девушки всегда держались вместе. Юная оторва Женя была невероятно хороша собой. Веселая «хохотушка» имела тяжелую историю жизни. На ее глазах была убита вся семья, погиб любимый человек, поэтому у нее были свои личные счеты с немцами. Она вместе с Соней попали в распоряжение к Васкову несколько позже остальных, но тем не менее они сразу влились в коллектив. С Ритой у нее тоже не сразу вышла дружба, но после душевной беседы обе девушки увидели в себе хороших подруг. Невзрачную Галю они тоже приняли к себе в «компанию» не сразу. Галя показала себя как хороший человек, который не предаст и последний кусок хлеба отдаст товарищу. Сумев сохранить тайну Риты, Галя стала одной из них.

Юная Галя жила в детском доме. На фронт она попала обманом. Но желая оказать помощь Красной армии, она смело пошла на обман, соврав про свой возраст. Галя была очень робкой. С раннего детства лишенная материнского тепла и заботы, она придумывала себе истории про свою мать, веря, что она не сирота, что ее мать вернется и заберет ее. Все смеялись с этих историй, а несчастная Галя проглатывала в себя боль и старалась придумать другие истории, чтобы позабавить других.

Проходя через болото, Галя «утопила» свой сапог, не успев дойти до берега. Васков сделал ей «чуню», перевязав еловые ветки вокруг ноги веревками. Однако Галя все равно простудилась. Васков укрыл ее своим картузом и дал выпить спирта, в надежде, что Гале к утру полегчает. После смерти Сони Васков приказывает надеть ее сапоги. Галя тут же запротивилась, начав придумывать очередную историю про несуществующую мать, которая работает врачом и запрещает снимать с мертвого человека обувь. Рита жестоко оборвала ее, сказав всем, что она подкидыш, и матери в помине нет. Женя заступилась за Галю. Во время войны очень важно держаться всем вместе и не ссориться. Необходимо стоять друг за друга и дорожить каждым, потому как одного из них завтра уже может и не быть. Женя так и говорит: «Нам сейчас без злобы надо, а то остервенеем, как немцы…».

Смерть Гали можно назвать глупой. Поддавшись испугу, она срывается с места и с криком бежит. Немецкая пуля моментально ее настигает и Галя гибнет.

Рита Осянина за свои девятнадцать лет успела побывать замужем и родить сына. Этим самым она вызывала страшную зависть со стороны своих «сослуживок». Ее муж погиб в первые дни войны. Рита сама ушла в зенитчицы, желая отомстить за смерть мужа. Попав нам разъезд, Рита по ночам стала убегать в город к сыну и больной матери, возвращаясь под утро. Однажды таким же утром Рита и наткнулась на тех двух злосчастных диверсантов, принесшим всему отделению столько бед и потерь.

Оставшись втроем с Васковым и Женей, нужно было всеми возможными путями остановить врага, не дать ему добраться до Кировской железной дороги. Помощи ждать было бесполезно, боеприпасы были на исходе. В этот момент и проявляется героизм оставшихся девушек и старшины Васкова. Рита получила ранение и постепенно теряла кровь. Женя с последними патронами стала уводить немцев от раненной подруги, дав время Васкову помочь Рите. Женя приняла героическую смерть. Она не боялась умереть. Последние патроны иссякли, однако Женя не потеряла чувства собственного достоинства и умерла с высоко поднятой головой, не сдавшись врагу. Ее последние слова означали, что убив одного солдата, пусть даже девушку, вы не перебьете весь Советский союз. Женя буквально выругалась перед смертью, выложив все то, что у нее наболело.

Не весь немецкий отряд был повержен. Рита и Васков прекрасно знали об этом. Рита чувствовала, что теряет много крови и что силы на исходе просит Васкова принять к себе ее сына и приглядеть за мамой. Тогда же она и признается в своих ночных побегах из расположения. Какая теперь разница? Рита ясно понимала, что смерть неизбежна, поэтому и открылась Васкову. Рита могла и выжить, но почему же она решила покончить с собой? Васков остался один. Рита ранена, более того она не могла идти. Васков в одиночку мог совершенно спокойно выбраться и привести подмогу. Но он ни за что не оставил бы раненого бойца. А вместе с Ритой он станет доступной мишенью. Рита не хотела быть обузой для него и решает покончить с собой, стремясь помочь этим своему старшине. Смерть Риты Осяниной психологически самый сложный момент повести. Б. Васильев очень точно передает состояние молодой двадцатилетней девушки, прекрасно осознающей, что рана ее смертельна и что, кроме мучений, её ничего не ждет. Но при этом её заботила только одна мысль: она думала о маленьком сыне, понимая, что ее робкая, болезненная мать вряд ли сможет вырастить внука. Сила Федота Васкова в том, что он умеет найти в нужный момент самые точные слова, поэтому ему можно верить. И когда он говорит: «Не тревожься, Рита, понял я все», становится ясно, что он действительно никогда не бросит маленького Алика Осянина, а скорей всего усыновит его и воспитает честным человеком. Описание смерти Риты Осяниной в повести занимает всего несколько строк. Вначале тихо прозвучал выстрел. «Рита выстрелила в висок, и крови почти не было. Синие порошинки густо окаймили пулевое отверстие, и Васков почему-то особенно долго смотрел на них. Потом отнес Риту в сторону и начал рыть яму в том месте, где она до этого лежала».

Подтекст, свойственный авторской манере Б. Васильева, позволяет прочесть между строк, что слово свое Васков сдержал, он усыновил Ритиного сына, который стал капитаном-ракетчиком, что все эти годы Васков помнил о погибших девушках и что самое главное — уважение современных молодых людей к военному прошлому. Неизвестный молодой человек хотел помочь донести мраморную плиту до могилы, но не решился. Испугался задеть чьи-то святые чувства. И пока на земле люди будут испытывать подобное уважение к павшим, не будет войны — вот он, основной смысл новости «А зори здесь тихие...»

Казалось бы, как все просто и буднично и как становится жутко от этой будничности. Такие красивые, молодые, абсолютно здоровые девушки уходят в небытие. Вот в чем ужас войны! Вот почему ей не должно быть места на земле. Кроме того, Б. Васильев подчёркивает, что за смерть этих девушек кому-то нужно ответить, возможно, потом, в будущем. Об этом просто и доходчиво говорит старшина Васков: «Пока война — понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему вам умирать приходилось? Почему я фрицев этих дальше не пустил, почему такое решение принял? Что ответить, когда спросят: что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не могли? Что ж это вы со смертью их оженили, а сами — целенькие?» Ведь кто-то должен будет ответить на эти вопросы. Но кто? Возможно, все мы.

Трагизм и нелепость происходящего подчеркивает сказочная красота Легонтова скита, расположенного рядом с озером. И здесь, среди смерти и крови, «тишина могильная стояла, аж звон в ушах». Итак, война — явление противоестественное. Вдвойне же страшной становится война, когда погибают женщины, потому что именно тогда, по мнению Б. Васильева, «обрывается ниточка, ведущая в будущее». Но будущее, к счастью, оказывается не только «вечным», но и благодарным. Не случайно в эпилоге приехавший отдохнуть на Легонтово озеро студент написал в письме другу: «Здесь, оказывается, воевали, старик. Воевали, когда нас еще не было на свете… Мы разыскали могилу — она за речкой, в лесу… А зори-то здесь тихие, только сегодня разглядел. И чистые-чистые, как слезы...» В повести Б. Васильева мир торжествует. Подвиг девушек не забыт, память о них будет вечным напоминанием о том, что «у войны — не женское лицо».

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Реферат на тему одежда древней руси
• 
  Реферат возбуждение гражданского дела в суде
• 
  Понятие и правовая природа брака реферат
• 
  Логистика и общая теория систем реферат
• 
  Личная гигиена младшего медицинского персонала реферат
• 
  Гражданская война в россии реферат кратко
• 
  Гражданская война в россии кратко реферат
• 
  История развития стандартизации в россии реферат
• 
  Этапы развития зарубежной детской литературы реферат
• 
  Самолечение и безрецептурная продажа медикаментов реферат
• 
  Фрейд о проблемах развития культуры реферат