©2000.Никифоров Ю.А. (МГОПУ)
ПАКТ МОЛОТОВА-РИББЕНТРОПА
( Некоторые аспектыновейшей историографии)
Довторой половины 80-х годов отечественные историкизанимали единую позицию по принципиальным вопросам советской внешней политики предвоенного(до 22.06.1941 г.) периода. Суть ее сводится к следующему: в 30-е годы СССР проводил политику, направленную на создание системы коллективной безопасности с целью обузданияфашистской Германии, однако не получилподдержки со стороны правящих кругов Англии, Франции и США. Правительства этих стран стремились за счет уступок«умиротворить» агрессоров, отвести от себя опасность войны инаправить агрессоров на Восток. Вершиной этой политики стало Мюнхенскоесоглашение (1). По вине английской и французской сторон англо-франко-советскиепереговоры 1939 года закончились провалом, и Советскому Союзу в сложившейся тогда международной обстановке ничегоне оставалось, как пойти на заключение пакта о ненападении сГерманией, который 22 июня 1941 г. былвероломно нарушен Гитлером. Центральным в этой позиции является утверждение о том, что попытки создания системы коллективнойбезопасности в 30-е годы, предпринимаемыесоветским правительством, были продиктованы искренним желанием руководства СССРне допустить Второй мировой войны, и неудача этих попыток вызвана прежде всеговнешними причинами — неспособностью или нежеланием Англии и Франции дать отпорагрессорам и заключить союзный договор сСССР (2).
С началомвнутриполитических изменений в нашей стране видимое единомыслиесоветских историков в оценке событий кануна Великой Отечественнойвойны ушло в прошлое. Идеологическим оправданием начатых
перемен сталаидея о необходимости избавления от остатков сталинизма,якобы не до конца «выкорчеванных» в период хрущевской «оттепели», и возвратак революционным истокам, «ленинскому социализму», извращенному«преступной» политической практикой И.В. Сталина.
Дляисториков начатая по инициативеруководства КПСС кампания по очередной «десталинизации»советского общества означала возможность переосмысления многих принятых в советской историографии положений. Первоначально пересмотр коснулсяпрежде всего вопроса о наличии секретного протокола к советско-германскому договору от 23 августа1939 года, существование которого втечение десятилетий отрицалось советской официальной наукой. Опубликованные в прибалтийских изданиях секретные протоколы и некоторые другие документы (3) позволилиисторикам непосредственно перейти кобсуждению связанных с ними проблем на страницах газет и журналов.
Рассматривая историческую публицистику того периода, необходимо учитывать, что проблемы, связанные с советско-германскимисоглашениями носили тогда далеко не академический характер, поскольку «народные фронты» прибалтийских республик взяли курсна отделение Литвы, Латвии и Эстонии от Советского Союза, и вопрос озаконности (правомерности) происходивших 1939-1940 гг. событий, таким образом, использовался вкачестве идеологического и правового обоснования для достижения этойцели. О политической значимости проблемы свидетельствует тот факт, чтоначавший работу в 1989году Съезд народных депутатов СССР сделал ее предметом специальногорассмотрения, создав комиссию подруководством А.Н.Яковлева по политической и правовой оценкесоветско-германского договора. Работакомиссии завершилась в декабре 1989 г., после чего наступил определенный перелом в оценкахпредшествовавших Великой Отечественной войне событий. Были опубликованы вцентральной печати неизвестные ранее документы кануна войны, в том числе иобнаруженные в архиве ЦК КПСС подлинники секретных протоколов (4).
Вэтот период отдельные исследователи коренным образомизменили свои прежние оценки и выводы относительно причин и обстоятельств возникновения Второй мировой и ВеликойОтечественной войн, присоединения к СССРПрибалтики, Бессарабии, войны с Финляндией и другимвопросам. Переосмысле- ние дипломатической истории кануна Великой Отечественной войны началось с изменения отношения кпакту: сближение СССР с Германией в 1939 г. некоторыми историками стало расцениваться как роковая ошибка,«гибельный просчет» советского руководства (5). В этой связи особое неприятие критиков решения И.В.Сталина вызывали секретные протоколы к пакту и договоруот 28 сентября: пойдя на подписание этих документов, считали они, Сталинотступил от принципов «ленинской внешней политики», пренебрег нормамимеждународного права, попрал «общечеловеческие ценности». Протоколысвидетельствовали о возврате к тайной дипломатии, означали соглашение, решавшеесудьбу других стран в нарушение их суверенитета (6).
Входе развернувшейся полемики вокруг секретных протоколов кпакту 1939 г. смогла заявить о себепозиция, в основе которой лежит пересмотр главного положения советской историографии — утверждения о вынужденностипринятого советским руководством решения пойти на сближение с Германией. «Коллективнаябезопасность», с точки зрения историков этого направления, никогда не былаистинной целью советского руководства и служила лишь для маскировки истинных — агрессивных — намерений. Под прикрытием этой пропагандистской установки И.В. Сталинс начала 30-х гг. добивался агрессивного союза сГерманией. Советско-германскиесоглашения 1939 г. означали установлениесотрудничества двух родственныхрежимов, на которое руководители СССРпошли сознательно и по собственной инициативе, преследуя экспансионистские цели(7).
Мы не ставим задачу подробного рассмотрения здесь российской историографии, посвященной пакту, отсылаязаинтересованного читателя к трудам М.И.Фролова и И.И.Филимонова (8). Речь пойдет о некоторых проблемах, которые, на наш взгляд, не получилидостаточного освещения в этих и некоторых других историографических работах, появившихся в последние годы.
Действительно, несмотря на известные достижения советскойисториографии в изучении истории Второй мировой и Великой Отечественной войн, целый ряд сюжетов не мог быть рассмотренв советское время с достаточной полнотой. Помимо политико-идеологических обстоятельств, это было связано с недоступностьюдля историков важнейших документов высшего советского руководства. В 90-е годы произошло значительное расширение источниковой базы исследований предыстории ВеликойОтечественной войны. Многие документы были опубликованы: прежде всего, следуетназвать ХХII-й и ХХIII-йтома «Документов внешней политики», подготовленный при участии международного фонда«Демократия» сборник «1941 год: Документы», а такженесколько сборников, преимущественно содержащих неизвестные ранее документы об отношениях СССР с Германией иПрибалтийскими государствами в 1939-1940 гг. (9).
В то жевремя следует отметить, что появление вроссийской историографии ревизионистского направления не было непосредственносвязано с открытием каких-либонеизвестных науке ранее документов или мемуарных свидетельств. Один из представителей этого направления, М.И.Мельтюхов, в частности, признает, что процесс «переоценкиистории Советского Союза» «развивался в исследованиях внешней политики СССР 1939-1941 годов на основе заимствований рядахарактерных для западной историографии концепций этого периода» (10).
Одним изосновных источников этих заимствований являлась, наряду с трудами Л.Троцкогои мемуарами У.Черчилля, брошюра бывшего работникаНКИД СССР Е.Гнедина, изданная на русском языке в 1977г. в Нью-Йорке и адресованная читателям в Советском Союзе. «Предлагаемая работа не является историческим исследованием, — писал автор. — Это — материалы для будущегоисследователя внешней политики СССР» (11). В брошюре сформулированы несколько положений, которыми в конце 80-х — начале 90-х гг. активно воспользовались российскиеисторики, сделавшие лейтмотивом своихработ разоблачение «преступлений сталинизма».
Преждевсего, Е.Гнединутверждал, что советско-германские соглашения не были «плодом политическойконъюнктуры, сложившейся летом 1939 г., а итогом эволюции, начавшейся ранее». По его мнению, ссамого момента прихода фашистов к власти в Германии В.М.Молотов с санкции И.В.Сталина пытался тайно с ними договориться. В основежелания Сталина и Молотова заключить соглашение с Гитлером лежала «ориентация насотрудничество с фашистской Германией, как сильнейшей державой, с которой можно было бы поделитьмир». Помимо общих положений, в брошюре содержалось несколько утвержденийчастного характера, которые также были повторены в российской исторической литературе. В частности,репрессии 1937-1938 гг. преподносились как главная причина нежеланияправительств Англии и Франции идти на сближение сСССР, М.М.Литвиновпредставлялся в качестве самостоятельной политической фигуры, настольковлиятельной, что Сталин и Молотов были вынуждены искать пути к сотрудничеству сГерманией за его спиной. Что касается ситуации лета 1939 г., то, по мнениюГнедина, объективно существовало несколько альтернатив предпринятому советскимправительством шагу. Сталин же иМолотов, по его мнению, избрали худший вариант из возможных, руководствуясь прежде всего своим «желанием». В ориентации советского руководства насотрудничество с Германией Гнедин предлагал видеть объяснение «трагедиииюня 1941 года»: Сталин, по его мнению, до последнего момента рассчитывал на продолжение начатых в ноябре 1940 г. в Берлине переговоров «о разделемира», и в мае 1941 г. официальновозглавил советское правительство с целью «получить формальную возможность для своих прямых переговоровлично с Гитлером» (12).
Читателю,знакомому с публикациями конца 80-х — начала 90- хгг., посвященными проблемам предыстории Великой Отечественной войны, нетрудно увидеть, что все эти тезисы в тойили иной степени использовались в отечественной литературе, получая развитие и обоснование в работах В.И.Дашичева, В.К. Волкова, А.Н. Мерцалова,М.И. Семиряги и некоторых других авторов (13).
В.И.Дашичев, в частности, в серии статей воспроизвел рассуждения Е.Гнедина, утверждая, что И.В.Сталин«в обход Литвинова» повел тайные переговоры с Гитлером с 1933 года.Более того, он заявил, что И.В. Сталин сознательно способствовал приходунацистов к власти, мечтая столкнуть Германию с Англией и Францией. Причины подписания Мюнхенского соглашения В.И.Дашичев объяснял тем, что правительства Англии и Франции из-за репрессий 1937-38 гг. перестали видеть в СССРнадежного союзника, что касается антисоветских замыслов правящих кругов Англиии Франции, то они «не имелирешающего веса » (14). М.И.Семиряга в книге «Тайны сталинскойдипломатии» прямо ссылался на «убедительно обоснованное» мнение Е.Гнедина,утверждая относительно заключения пакта 1939 г.: «Да, альтернатива была, но отсутствоваложелание. /.../ Загнать в угол Сталина мог только сам Сталин, и только в этомсмысле можно трактовать договор как „вынужденную“ меру»(15). В.К.Волковвслед за Гнединым утверждал, что поражение Красной Армии летом 1941 г.представляло собой «плату» за экспансионистские устремления сталинского руководства, благословляя, по сути, «безумие»Гитлера в его решимости напасть на СССР, что якобы «спасло мир откатастрофы» (16).
Сегодня,подводя итоги дискуссий конца 80-х — 90-х гг. по поводу советско-германских соглашений 1939 г., следует отметить, что, критикам традиционнойконцепции не удалось поставить под сомнение тот факт, что Англия и Франция,ведя летом 1939 г. переговоры с СССР, не стремились к заключению действительноравноправного эффективного соглашения (17). Ревизионисты этого не отрицают,подчеркивая, тем не менее, что главная причина провала англо-франко-советскихпереговоров заключается в позиции руководства Советского Союза. По нашемумнению, сторонникам такого подхода не удалось привести сколько-нибудь убедительных аргументов и документальных свидетельств в свою пользу. Их доводы ограничивались переосмыслением ужеизвестного науке материала, которому придавалосьсоответствующее истолкование.
Вчастности, М.И.Семиряга и В.И.Дашичев относят начало советско-германского сближения кзиме — весне 1939 г. Главнымаргументом в их построениях являетсяречь И.В.Сталина, произнесенная 10 марта 1939 г. наXVIII съезде ВКП(б) (18), содержание которой якобы свидетельствует о повороте в советской внешней политике ксоглашению с Германией (19). Традиционно историки не видели оснований дляистолкования этого выступления Сталина таким образом. "… даже беглыйанализ всего текста выступления достаточно ясно показывает, что Сталин на самомделе отказывался от ленинской идеи революционной войны и предостерегал об опасности, которую мировая война представляет дляСоветского Союза", — пишет Г.Городецкий(20). Российские историки, однако,исходили отнюдь не из анализа текста сталинской речи. Их интерпретация основываласьна фразе В.М.Молотова, произнесенной в ночь на 24 августа в ходебанкета после подписания договора о ненападении (21). Если верить немецкимдокументам, В.М.Молотов поднял тост за Сталина, «отметив, что именно Сталин своей речью в марте этогогода, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения» (22).
Наосновании только этого высказывания Молотова вряд ли возможно делать какие-то выводы. И.Фляйшхауэр в книге «Пакт. Гитлер, Сталин иинициатива германской дипломатии» приводит некоторые факты, позволяющиесудить, каким образом расценивались итоги XVIII съезда ВКП(б) в Германии. В частности, ссылаясь на свидетельства Г.Хильгера и К.Шнурре, И.Фляйшхауэрсообщает, что ни Гитлер, ни Риббентроп до мая 1939 г. вообще не были знакомы с текстом речи, произнесенной И.В.Сталинымна съезде (23). Г.Л.Розановсчитает, что текст речи Риббентроп затребовал для ознакомления только в августе1939 г. перед поездкой в Москву.Поэтому, заключает он, нет оснований говорить о том, что «германскаядипломатия услышала этот сигнал и, сделав соответствующие выводы, приступила к конкретным дипломатическимакциям в отношении Советского Союза» (24). Даже если В.М.Молотов действительно произнес нечто подобное, этостоит рассматривать, скорее, как не более чем обмен любезностями с немецкойделегацией. Наивно было бы ожидать от искушенных политиков заявления, что СССРподписал договор только потому, что не удалось договориться с Англией иФранцией.
В другой обстановке, в беседе с Г.Димитровым7 сентября 1939 г. (содержание беседы стало известно из дневникаДимитрова), И.В.Сталинзаявил: «Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическимистранами и поэтому вели переговоры. Но англичане ифранцузы хотели иметь нас в батраках и притом ничего не платить! Мы, конечно,не пошли бы в батраки и еще меньше, ничего не получая» (25). В беседе с Г.Димитровым И.В.Сталин, конечно же, имел гораздо меньше оснований скрывать свои истинные настроения, нежели в разговоре с Риббентропом. «Объяснения, данные Сталиным не комуиному, как Председателю Коминтерна Димитрову, о причинах, заставивших его подписать пакт с немцами,лишены всяких идеологических соображений. Суть их — решительное нежелание становиться „наемником“ Англиии Франции», — комментирует словаСталина Г.Городецкий (26). Однакоисторики-ревизионисты не обратили на этот источник должного внимания, используялишь ту его часть, где Сталин, оправдывая заключение договора, дает объяснениеДимитрову разницы между положением коммунистических партий на Западе и «коммунистов увласти» — в СССР (27).
Еще одинаргумент, предложенный ими — интерпретация инструкции, полученной К.Е.Ворошиловым в августе 1939 г. по ведению переговоров с английской ифранцузской делегациями (28). «Все ее пункты были нацелены не нато, как способствовать успехупереговоров (их цель даже не была обозначена), а на то, как их сорвать, возложив затем ответственность за неудачу на западные делегации и направившие их правительства», — пишет, например, С.З.Случ (29). Таким же образоминтерпретирует данный «сенсационный» документ Д.Г.Наджафов(30). К сожалению, названные авторы не пытаются анализом текста подтвердитьправильность такого истолкования. На нашвзгляд, сам текст не дает для этогодостаточных оснований. Можно предположить, что в основе предлагаемой в данномслучае интерпретации лежит определенноеотношение к сторонам — субъектам европейской политики того времени. Очевидно, Д.Г.Наджафов и С.З.Случполагают более предпочтительным для СССР заключение хоть какого-нибудь (пусть ипустой декларации), но соглашения с Англией и Францией, и категорически против любого соглашения с Германией. Равнымобразом это относится к рассуждениям М.И.Семиряги поповоду «объективно» существовавших «альтернатив» решению советского руководства подписать пакт сГитлером (31). Характерно, отмечают Г.Куманеви Э.Шкляр, что критики советско-германскогопакта априори убеждены в невозможностидвуличия со стороны правительств Англии и Франции. «Аксиомой считается, — пишут они, — что те преследовали лишь благородные миротворческие цели»(32).
Примертакой убежденности демонстрирует, в частности, М.И.Семиряга(33). Вот каким образом онрассуждает, отвергая возможность англо-германского соглашения в августе 1939 г.: «Некоторыесоветские исследователи, — пишетон, — например В.М.Бережков,считают, что даже в августе 1939 г. еще были условия для сговора Германии сзападными державами /.../ ссылаясь на мифические источники, некоторые авторыуказывают, что в Берлине в 20-х числахавгуста стоял наготове самолет, который должен был доставить в Лондон Геринга в случае неудачимиссии Риббентропа в Москве. Для опровержения этого предположения достаточно вспомнить случай (курсив наш- Ю.Н.), происшедший в мае 1941 г., когда Гесс прилетел в Англию с цельювыяснения возможности сговора с ее правительством „на антисоветскойоснове“. Известно, что хотя именно в это время над Англией нависласмертельная опасность, но она не пошла на этот сговор. Трудно допустить, чтобы в августе 1939 г., пребывая вгораздо лучшей ситуации, она сделала бы такой рискованный шаг» (34).
Очевидно,что лежащее в основе этого рассуждения сравнение некорректно: нет оснований утверждать, что ситуация, в которой пребывала Англия в августе 1939 года, была аналогичнаситуации, сложившейся весной 1941 года. К тому же М.И.Семиряга не замечает, что егологика может работать и против его утверждений: осенью 1938 г. Англия находиласьв еще более «лучшей ситуации», нежели в 1939 г., однако это не помешало Чемберлену подписать Мюнхенскоесоглашение. М.И.Фролов, анализируя новые подходы вотечественной историографии к освещениюсоветско-германских отношений, отмечает:«Нам видится определенная преднамеренность некоторых российскихисториков в таком подходе к проблемам пакта, которая проистекает из их стремления внегативном виде представить всё, связанное с деятельностью Сталина. Такой подход в силу своей внутреннейлогики предполагает односторонний отбор и оценку фактов, ведет к отказу… от объективности иисторизма в освещении событий минувшей войны» (35). Наиболее ярким примером такого рода, на нашвзгляд, может служить использование некоторыми авторами в качестве основы длярассуждений так называемой «Речи Сталина на заседании Политбюро ЦК ВКП(б)19 августа 1939 г.» (36)
Текстречи появился осенью 1939 г. в варианте французского телеграфного агентстваГАВАС, затем в швейцарском журнале «Ревю де друаэнтернасьональ». В зарубежной историографии, а тем более в советской, эта речь никогда нерассматривалась как достоверный источник (37). В 1994 г. в журнале «Новый мир» появиласьпубликация Т.С. Бушуевойпод названием "… Проклиная, попробуйте понять", гдетекст речи преподносился в качестве доказательства правильности«версии» В.Резуна (Суворова) (38). Т.С.Бушуева ссылалась на фонды бывшего Особого архива. Ксожалению, историк не посчитала нужным сообщить, что найденный ею документ не имеет никакогоотношения к материалам И.В.Сталина и Политбюро.Благодаря Л.А.Безыменскому стало известно, что онпредставляет собой агентурное донесение французской разведки, полученное из источника, «близкого к французской компартии»(39). Фонд N7, использованный Т.С.Бушуевой, содержит материалы разведывательного бюрогенштаба французской армии, захваченные в 1940 г. немецкими войсками и ставшие в 1945 г. трофеями советских войск. Л.А.Безыменскийотметил, что совместных заседаний Политбюро и Исполкома Коминтерна (аименно на таком заседании, согласно документу, И.В.Сталини произнес эту речь) никогда не проводилось, кроме того, согласно журналу посещений кремлевскогокабинета Сталина, руководителиКоминтерна 19 августа его не посещали(40). Все эти обстоятельства, казалосьбы, должны были привести к невозможности использовать опубликованный Т.С.Бушуевой текст в качестве доказательства чего-либо. Тем не менее, некоторые историки, напротив,приняли этот «документ» в качестве важнейшего источника по истории советской внешней политики кануна войны (41). В.Л.Дорошенко,воспроизводя опубликованный «Новыммиром» текст в сборнике «Другая война 1939-1945», изданном РГГУ, заявил: «Анализ показал,что текст, обнаруженный Т.С.Бушуевой в секретныхтрофейных фондах Особого архива СССР, при всех возможных его искажениях, действительно принадлежит Сталину и должен быть принят в качествеодного из основополагающих документов по истории второй мировой войны» (42). Д.Г.Наджафовохарактеризовал его как «поразительный», «настоящую сенсацию», и поспешилиспользовать для обоснования тезиса об агрессивности внешнеполитическихнамерений СССР, стремления И.В.Сталина захватитьЕвропу (43).
Нежеланиеподвергнуть документ, на основе которого делаются столь далеко идущие выводы,хотя бы поверхностной источниковедческой экспертизе свидетельствует либо о недостаточной компетентности, либо о крайнейтенденциозности.
Ю.Н.Афанасьев, цитируя текст, представил его как одно из«включенных в научный оборот типичных высказываний советских руководителей предвоенных лет...» Отметим, что даннаяречь с точки зрения своего содержания как раз уникальна — ничего подобногоизвестные науке выступления И.В.Сталина этого периодане содержат. «Достоверность речи, — продолжает Ю.Н. Афанасьев, — подтверждается не только источниковедческим анализом, но и, что особенно важно, многими важнейшимифактами и событиями предвоенныхлет, а также всем послевоенным мироустройством» (44). Это, конечно, тоже не более чемфантазия автора. С тем же успехом можно самому сочинить такого рода речь,приписав ее авторство тому или иному историческому лицу: поскольку она будетоснована на имеющемся у историка знаниио том, как реально разворачивались события, а также естественным образом вписываться вего интерпретацию этих событий, — постольку с его точки зрения она будет «подтверждена» известными фактами и даже «всем мироустройством».
Отом, что в случае с «Записью речиСталина» от 19 августа 1939 г. мыимеем дело именно с тенденциозностью, свидетельствует другая документальнаяпубликация, подготовленная Т.С.Бушуевой - «Счастье на штыках» (журнал «Октябрь», N11 за 1993 г.).Комментарии к опубликованным здесь материалам преследуют цель убедитьчитателя, что Советский Союз представлял собой агрессивноегосударство, руководство которогомечтало о завоевании мира. Идеологические предпочтения автора раскрываются в рассужденияхотносительно факта воссоединения с СССР Западной Украины и ЗападнойБелоруссии. «Зло всегдавозвращается бумерангом», - морализирует Бушуева, считая, что «сопротивление национал-патриотическихсил» в западных районах СССР представляло собой«плату» за «неправое дело», совершенное Советским Союзом в 1939 г. Расправу над жителями Хатыни, совершеннуюякобы выселенными жителями Украины, Т.С.Бушуевасчитает примером такого рода «сопротивления»."… есть еще одна трагедия, правду о которойговорить непросто", — фарисейски заявляет она по этому поводу, расценивая зверство в Хатыни как «ответ», своего рода возмездие за «зверства» Красной Армии в 1939
г. (45).Подборка материалов, представленная Т.С.Бушуевой настраницах журнала, эклектична и предназначена для иллюстрации выдвинутыхавтором предисловия положений; комментарий к текстам призван объяснить ннедогадливому читателю, о чем именнодолжен «свидетельствовать» тот или иной документ. Для нас интересно в данном случае то, что и здесь Т.С.Бушуева рассматривает агентурные сообщения иностранных разведок каксвидетельства, не нуждающиеся в какой-либо проверке. Так, полученное польскойразведкой донесение преподносится ею как отрывок из доклада А.А.Брусилова,будто бы прочитанного на заседании Совнаркома 10 марта 1921 г., где онвысказывает свои соображения относительно якобы планировавшегося большевиками«похода в Индию» (46).
Итак,подчеркнем еще раз, осталосьнедоказанным (более того, невысказано сколько-нибудь убедительныхдоводов), что И.В.Сталинпошел на заключение пакта не в результате срыва англо-франко-советскихпереговоров, а изначально сознательновыбрав этот вариант в расчете на территориальные приобретения и прочие выгоды. К сожалению, и сегодня историки не имеют достаточного количества источников, чтобыдостоверно судить о той или инойориентации руководства СССР весной — летом 1939 г. Не исключено, что советскимруководством рассматривались разные варианты в поисках выхода из международнойизоляции. Однако вполне уверенно можноутверждать, что односторонней ориентациина Германию, которую приписывают И.В.Сталину и В.М.Молотову сторонники ревизионистской концепции, усоветских руководителей не было.
Весьмаважным является выяснение вопроса, можноли рассматривать пакт как просчет, ошибку руководства СССР в свете дальнейших событий? Во-первых,сомнительно утверждение некоторых авторов о том, что Англия и Франция не были втот период враждебными Советскому Союзу государствами. В дипломатическойизоляции наша страна оказалась не после (и в результате) пакта, а год назад, когда осенью 1938 г. былоподписано Мюнхенское соглашение. Критики решения советского руководствауказывали на некие альтернативы, которые, как они выражались, «объективносуществовали» в той ситуации. Попробуем пойти по этому пути: допустим, Сталин не идет на сближение с Германией. Остановило бы это агрессию Гитлера противПольши? (47) Стоит задать этот, или любой подобный вопрос, как мы сходим ствердой почвы и переносимся в область предположений, которые не верифицируемы. Более правильной инаучно плодотворной является попыткареконструировать представления И.В.Сталина овнешнеполитической ситуации в тот период — известно, скажем, что И.В.Сталину докладывалось разведкой о решимости Гитлераразвязать войну (48), причем результатом этой войны стала бы аннексия нетолько Польши, но иПрибалтики. Таким образом, у И.В.Сталина были основания предполагать, что в любомслучае, подпишет он пакт или нет, Гитлер начнет войну. Реакция западных стран не имела значения — имея всевоенные возможности и без СССР воспрепятствовать победе Гитлера над Польшей,они ограничились лишь формальным объявлением войны, т.е. фактически повторилисвой мюнхенский маневр. Предполагатьможно было не ужесточение позиции западных держав в случае отсутствиясоветско-германского пакта, а, напротив, дальнейшее сближение их с Германией. Так что решение подписать пактможно считать вполне обоснованным. Соответствовало ли оно интересам нашейстраны? Сталин в беседе с Димитровымответил на этот вопрос - в большейстепени им соответствовало соглашение с Англией и Францией, но...
Историки,пытающиеся, как М.И.Семиряга, предложить некие«альтернативы» решению И.В.Сталина подписать пакт с Гитлером, в большинстве случаях игнорировали тообстоятельство, что для объяснения событий вопрос об объективном существовании альтернативявляется второстепенным (если не третьестепенным). Разговор об«альтернативах» представляет собой скорее повод для оценки событий сточки зрения настоящего. В частности,А.Н. и Л.А.Мерцаловы, пылко отрицая возможностьвыступления против СССР коалиции в составе Германии, Англии иФранции, пишут: "… Тезис онападении на СССР единого блока заимствован из сталинского же арсенала. Авторы тезиса игнорируют крайнее обострение межимпериалистическихпротиворечий. Новый «крестовыйпоход» против СССР был маловероятен. В.Я.Сиполси некоторые другие советские и германские авторы, к сожалению, не замечаютпротиворечия между их суждениями о заключении Советским правительством пакта 23августа, вызванном будто бы опасностьюнемедленного нападения Германии, и их же тезисом о том, что «Гитлер, не считал себя настолько сильным, чтобы напасть на СССР» (49). Критикуя В.Я.Сиполса, А.Н. и Л.А.Мерцаловыдемонстрируют непонимание того, что перед исследователями в данном случае находятся две проблемы, а не одна: одно дело, как представляласьситуация Сталину и какие он видел средства для ее решения; другое — какисторик, зная немецкие и английские документы, сегодня представляетсебе ситуацию с учетом этих данных. Сталин мог ошибаться,допустим, считая возможность нападения Германии уже в 1939 г. вполне реальной. Мерцаловыже, уличая И.В.Сталина во лжи, имеют в виду, в сущности, несоответствие сталинских утверждений 1939 г. знаниямисториков 90-х гг.
Отметим,что в рассуждениях М.И.Семиряги по поводу «альтернатив» содержится косвенное свидетельство понимания автором надуманного характера этой проблемы:предложив несколько вариантов поведения советского руководства в августе 1939 года (каждый из них, по его мнению, был лучше, нежели тот, который избрали Сталин и Молотов),М.И.Семиряга делает оговорку, что «рассчитывать на подобныеальтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, чтоГермания при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу» (50). Эта оговорка, в сущности, полностьюобесценивает все предыдущие доводы. Характерно, что авторы, осуждавшие пакт и секретный протокол заотступление от норм «ленинской внешней политики», нарушение норм международного права ит.п., уходили от вопроса о соответствииэтого решения государственным интересам СССР (России). Обратим внимание наиспользуемую ими терминологию. Характеризуя советско-германский договор о ненападении как «сговор(сделку) двух диктаторов» (51) (это выражение используется, посуществу, в качестве термина),«зловещий альянс Сталин — Гитлер» (52), историки уже предлагают читателю определенное истолкование этого события: подразумевается, что «двадиктатора», осуществляя «сговор», руководствовались своимиличными амбициями, прихотями и т.п., но никак не интересами народов своихстран. Отметим отрицательную смысловую окрашенность слов«сговор», «диктатор», а также обязательное использование применительнок Германии и ее правительству прилагательных «фашистский», «нацистский». С помощью этих приемов у читателя последовательно формируется негативное отношение к пакту, а также к руководителям СССР, «посмевшим» сесть за столпереговоров с фашистами. Переключаятаким образом внимание на характер существовавшего в Германии политическогорежима, ревизионисты уходят от обсуждениявопроса о соответствии пакта интересам СССР. Постановка такого вопроса потребовала бы от пишущего самому ответить на него,определив, в чем именно состояли (и состоят) национальные интересы нашего государства. Был ли нанесен заключением советско-германского договора ущерб интересамСССР и какого рода был этот ущерб? Среди критиков этого шага советского руководства лишьнекоторые авторы — В.И.Дашичев, А.Н. и Л.А. Мерцаловы, В.К.Волков, В.А.Невежин, Т.Ю.Григорьянц — втой или иной степени затрагивали эти вопросы в своих работах.
В.И.Дашичев, в частности, считает, что сближение сГерманией не соответствовало интересам Советского Союза. Он пишет: «Образ мыслей и действий Сталина и других членов советскогоруководства, приведший к заключениюпакта с Германией, рельефно изобразил в своих воспоминанияхХрущев: »Эти события рассматривались нами так: начнется война, накоторую Запад направляет против нас Гитлера один на один. В связи с этимдоговором получалось, что войну начинаетГитлер. Это нам было выгодно с точки зрения и военной, и моральной. Такимидействиями он вызовет на войну против себя Францию иАнглию, выступив непосредственно противПольши. Мы же останемсянейтральными." В этом высказывании Хрущева В.И.Дашичев видит отражение «ввысшей степени аморальных и в корне неверных представлений о том, что былохорошо и плохо для интересов СССР и мира в Европе» (53).
Мы небудем здесь обсуждать, насколько данное высказывание Н.С.Хрущева отражает реальныепредставления советского руководства обинтересах нашей страны, — в данномслучае интерес представляет именно позиция историка. Итак, по мнению В.И.Дашичева, в словах Хрущева отразились «в корне неверные» представления об этих интересах — подчеркнем, не просто ошибочные, но неверные в принципе. Описанное Хрущевымразвитие событий — война между странами Запада (Германии против Англии иФранции) как альтернатива войны между Западом (в лице Германии) и СССР - на самом деле было «с военной и моральной точкизрения» Советскому Союзу невыгодно, считает Дашичев,однако И.В.Сталин и В.М.Молотовэтого не поняли. В чем же историкусматривает истинные интересы нашей страны? «Нам не нужны великодержавные амбиции», — заявляет он. Национальные интересы России «не должны иметь ничегообщего с великодержавными, гегемонистскимиустремлениями». Как величайшее благо Дашичевприветствует тот факт, что после 1991 г. «прервалась нить многовековогоразвития России, при котором в жертвуимперским интересам приносились демократия и свобода ее граждан»(54). Соответственно, что касается странЗапада, то В.И.Дашичевукажется естественным наличие у Англии и Франции «интересов» и«позиций» на Балканах и в Средиземноморье, в «восточной части Европейскогоконтинента» (55). Советскому Союзу в подобных интересах отказано. И.В.Сталин, по мнению Дашичева, пытался, начиная с 1939 г., проводитьимперскую политику, чего история ему«никогда не простит».
В.А.Невежин, решительно выступая против «попытоклюбыми путями оправдать внешнеполитическийкурс сталинского руководства», заявил свое несогласие с Н. Андреевой, чья статья в 1990 г. была опубликована«Военно-историческим журналом». «Дилетантская с научной точкизрения статья выдержана в просталинском духе, — пишетВ.А.Невежин. — Не без пафоса Нина Андрееваутверждала, что „Россия, социализм, существование самого человечествастоили любого договора, любых секретных договоренностей и протоколов к нему“. Эта мысль Нины Андреевой близка тезису фюрера третьего рейха, который полагал, что „интересыгосударства выше договоров“ (56). Довод В.А.Невежинарассчитан не на разум, а на эмоции читателя, не желающего, конечно же,оказаться единомышленником фюрера. Тем не менее, для понимания позиции историка существенным оказывается ярко выраженноенеприятие им той логики, которой руководствуется автор цитируемого письма. »Большинство ученых не находят оправдания сделке двухдиктаторов..."
www.ronl.ru
Московский институт радиотехники, электроники и автоматики
(технический университет)
Пакт Молотова-Риббентропа
(реферат)
Студент Филатов А.С.
Преподаватель Оконова Н.Д.
Москва
1997
В 1939 году началась вторая мировая война. Довоенные попытки погасить ее первые очаги оказались безрезультатны. Внимательно наблюдая за механизмом агрессии Германии в Европе, советское руководство все больше понимало, что предстоит ожесточенная вооруженная борьба с сильным, опытным и беспощадным противником. Но до последней минуты, поддавшись иллюзии, оно полагало, что, если не "спровоцирует" Гитлера, войну можно не допустить.
1940 год. Германские войска захватили Данию, Норвегию, Белгию, Голландию и Люксембург. Французская армия сопротивлялась всего 40 дней. Потерпела поражение английская экспедиционная армия, ее соединения поспешно эвакуировались на Британские острова. Вермахт захватил ряд стран на Балканах.
В Европе, по существу, не оказалось силы, которая могла бы остановить агрессора.
C началом 1939 года Сталин все чаще обращает внимание на внешнеполитические проблемы. Ему казалось, что кровавая чистка, проведенная в партии и стране, стабилизировала общество.
Хотя принято считать, что вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу, Сталин полагал иначе. Еще в марте того же года на съезде партии генсек заявил, что "новая империалистическая война стала фактом". И это было в значительной мере так. Япония продолжала завоевательные действия в Китае; Италия напала на Абиссинию, а затем и Албанию; была осуществлена широкая германо-итальянская интервенция против республиканской Испании. Мир был подожжен со многих сторон. Мюнхенская подачка Гитлеру, как считал Сталин, "лишь разожгла аппетиты агрессора".
Поняв всю бесплодность политики "умиротворения", а также попыток союза с Англией и Францией, Сталин начал добиваться подписания пакта с Германией.
В течении шести лет после прихода Гитлера к власти между СССР и Германией шла "холодная война". СССР активно участвовал в попытках создания системы коллективной безопасности против агрессии, Германия в ответ на это шла на соглашения с западными державами против СССР (наиболее известный пример - мюнхенский сговор 1938г.). Однако конечные цели германской политики не могли быть достигнуты в рамках договоренности с Западом. Непосредственным объектом германской экспансии после захвата весной 1939 г. Чехословакии становилась Польша, которой Англия предоставила гарантии на случай войны, и поэтому для Гитлера большое значение приобретала позиция СССР. Гитлера не могло не беспокоить возможное противодействие со стороны СССР нападению на Польшу, хотя для него не было секретом ослабление Красной Армии после уничтожения Сталиным многих ее командиров в 1937-1938 гг. Оптимальной для Германии была бы нейтрализация СССР, и кое-какие симптомы свидетельствовали о том, что заправилы "третьего рейха" были бы не прочь нормализовать отношения с СССР.
Важным шагом СССР на пути к соглашению с Германией стало снятие 3 мая 1939 г. М.М.Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначение вместо него В.М.Молотова, в то время занимавшего и пост председателя СНК. Это было проявлением смены внешнеполитического курса на коллективную безопасность, убежденным поборником которого был Литвинов. Кроме того, присутствовал и элемент, связанный с национальностью Литвинова: устраняя еврея с поста главы внешнеполитического ведомства, Сталин стремился "потрафить" Гитлеру. Первый же вопрос, заданный Гитлером Хильгеру (советнику германского посольства в Москве), был: каковы причины, побудившие Сталина дать отставку Литвинову? Хильгер ответил: стремление последнего к соглашению с Англией и Францией. Утвердительно ответил Хильгер и на вопрос Гитлера, верит ли он, что Сталин готов установить взаимоотношения с Германией. Во время рассказа дипломата о положении в России "Гитлер весь подался вперед".
23 мая произошло событие, имевшее существенное значение для советско-германских контактов: совещание Гитлера с главными военными чинами, на котором было принято решение о нападении на Польшу "при первом же подходящем случае". Это значительно усиливало необходимость для Германии договориться с СССР.
20 мая состоялась первая беседа Молотова с Шуленбургом; в ходе ее Молотов сделал заявление, которое иначе как сенсационным не назвать. Он сказал: "Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы". До этого момента беседы представителей СССР и Германии не выходили за рамки экономических отношений; и вот руководитель советской дипломатии выступает с предложением перейти к сфере политических отношений как приоритетной. При этом СССР вел переговоры с англо- французским альянсом и играл на этом. Контакты с Англией и Францией осуществлялись и в целях маскировки, и для давления на Германию.
При этом Молотов уклонился от каких-либо конкретных предложений, предпочитая получить от Германии принципиальный ответ на свое предложение, хотя, учитывая сложившийся германо-польский конфликт, ответ Германии мог быть только положительным. Характер отношений начал понемногу меняться. На встрече 17 июня между Астаховым и Шуленбургом уже германский дипломат убеждал в необходимости улучшения политических связей.
Окончательный перелом произошел в конце июля 1939г. По-видимому, между 24 и 27 июля Гитлер принял соответствующее решение. 24 июля К.Шнурре имел длительную беседу с Астаховым и заместителем торгпреда Е.И.Бабариным, в ходе которой были обсуждены и политические отношения, причем наметилось явное взаимопонимание в этой области.
Согласно данному мне указанию, я пригласил вчера на ужин в '"Эвесту" советского поверенного в делах Астахова и руководителя здешнего торгпредства СССР Бабарина. Русские оставались примерно до половины первого ночи.
1. В связи с замечанием Астахова о прошлом тесном сотрудничестве и внешнеполитической общности интересов Германии и России я объяснил, что мне и сейчас такое сотрудничество кажется достижимым, если советское правительство придает ему значение. Я мог бы выделить тут три этапа.
Первый этап. Возобновление сотрудничества в области экономики путем заключения договора по экономике и кредиту.
Второй этап. Нормализация и улучшение политических взаимоотношений. Сюда, среди прочего, относятся уважительное отношение прессы и общественного мнения к интересам другой стороны, уважительное отношение к научному и культурному достоянию другой стороны. Сюда же можно было бы отнести официальное участие Астахова в Днях немецкого искусства в Мюнхене, в связи с которым он обращался к г-ну статс-секретарю, или приглашение немецких участников на сельскохозяйственную выставку в Москву.
Третьим этапом послужило бы возбновление добрых политических взаимоотношений либо как продолжение того, что имело место в прошлом (Берлинский договор), либо как новое соглашение, учитывающее жизненно важные интересы обеих сторон. Этот третий этап представляется мне достижимым, так как, на мой взгляд, на всем отрезке от Балтийского до Черного моря и на Дальнем Востоке нет каких-либо внешнеполитических противоречий, которые исключали бы возможность такого урегулирования отношений между двумя странами. Сюда следует добавить то общее, что существует, при всем различии мировоззрений, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: враждебное отношение к капиталистическим демократиям. У нас, также как и у Италии, мало общего с капитализмом Запада. Поэтому мне кажется довольно-таки парадоксальным, что социалистическое государство Советский Союз именно сейчас хочет встать на сторону западных демократий.
2. Астахов, активно поддержанный Бабариным, определил путь сближения с Германией как отвечающий интересам обеих стран. Однако он подчеркнул, что возможны только медленные и постепенные темпы сближения. Национал-социалистическая внешняя политика поставила Советский Союз перед лицом чрезвычайной угрозы. Мы нашли точное понятие для определения нашей нынешней политической ситуации: окружение. Именно так определялась для Советского Союза политическая ситуация после сентябрьских событий прошлого года. Астахов упомянул антикоминтерновский пакт и наши отношения с Японией, далее Мюнхен и достигнутую нами там свободу действий в Восточной Европе, дальнейшие последствия которой могут быть направлены против Советского Союза. Мы же считаем Прибалтийские государства и Финляндию, а также Румынию сферой наших интересов, что усиливает у советского правительства ощущение угрозы. В Москве не могут поверить в резкое изменение немецкой политики в отношении Советского Союза. Можно ожидать лишь постепенных перемен.
3. В своем ответе я указал на то, что за это время германская политика на Востоке претерпела изменения. У нас не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу; наши цели имеют другое направление. Молотов в своей последней речи сам назвал антикоминтерновский пакт камуфляжем коалиции, направленной против западных демократий. Он знаком с данцигским вопросом и со связанным с ним польским вопросом. Я вижу здесь все, что угодно, только не противоречие германских и советских интересов. Наши пакты о ненападении и сделанные в связи с этим предложения достаточно ясно показали, что мы уважаем независимость Прибалтийских государств и Финляндии. У нас прочные дружественные отношения с Японией, но они не направлены против России. Германская политика направлена против Англии. Это - самое главное. Я мог бы показать, как уже говорилось выше, широкомасштабное равновесие обоюдных интересов, учитывающее жизненно важные для русских вопросы. Но эта возможность будет исключена в тот самый момент, когда Советский Союз, подписав договор, встанет на сторону Англии против Германии. Только по этой причине я возражаю против того, что взаимопонимание между Германией и Советским Союзом можно достигнуть лишь медленными темпами. Сейчас момент подходящийy, но не после заключения договора с Лондоном. Об этом должны поразмыслить в Москве. Что Англия может предложить России? В лучшем случае, участие в европейской войне и враждебность Германии, но врядли хоть одну заманчивую для России цель. А что, напротив, можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в европейском конфликте, и, если Москве будет угодно, германское соглашение по урегулированию взаимных интересов, которые, как и в прежние времена, будут полезны обеим странам.
4. В дальнейшем Астахов опять вернулся к вопросу о Прибалтийских странах и спросил, нет ли у нас там других, далеко идущих политических целей помимо экономического проникновения. Так же сильно его занимал и румынский вопрос. Про Польшу он сказал, что Данциг так или иначе отошел бы к рейху, и что вопрос о коридоре тоже нужно как-нибудь решить в пользу рейха. Он задал вопрос, не отойдут ли к Германии также бывшие австрийские территории, особенно территории Галиции и Украины. Описывая наши торгово-политические отношения с Прибалтийскими государствами, я ограничился тем, что сказал, что из всего этого не вытекает противоречие германо-русских интересов. В остальном же решение украинского вопроса показало, что мы не стремимся ни к чему такому, что угрожало бы Советскому Союзу...
После рассуждений русских у меня сложилось впечатление, что в Москве еще не приняли никакого решения, которое в конце концов примут. О состоянии и перспективах переговоров по договору с англичанами русские отмолчались. По всему кажется, что Москва придерживается тактики оттягивания и затягивания для того, чтобы отложить принятие решений, значимость которых они полностью осознают...
Хотя переговоры были первостепенным вопросом, обе стороны старались не показывать этого. Со стороны Германии это было в своем роде приманкой, при помощи которой гитлеровское руководство хотело сделать договор для СССР более привлекательным. Сталин же после 1933 г. опасался агрессии со стороны Германии. К тому же этот договор означал разрыв с Англией и Францией. Но тайну переговоров не удалось сохранить. Сотрудник германского посольства в Москве Г.Гервард фон Биттенфельд, имевший доступ к секретным документам, информировал американского дипломата Ч.Болена об их содержании. Таким образом, правительство США было в курсе переговоров и информировало о них правительства Англии и Франции. Но они не сделали из столь важной информации соответствующих выводов.
1. В этой почте Вы найдете записи моих бесед со Шнурре, в которых последний, помимо постановки тех или иных конкретных вопросов, всячески пытается уговорить нас пойти на обмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом он ссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую будто бы разделяет Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в более осторожной и сдержанной форме, мне говорили Вайцзекер и Шуленбург.
Мотивы подобной тактики немцев ясны, и мне вряд ли стоит подробно останавливаться на этом. Не берусь я также и формулировать какое-либо свое мнение по этому вопросу, так как для этого надо быть в курсе деталей и перспектив наших переговоров с Англией и Францией (о каковых мне известно лишь из газет). Во всяком случае, я мог бы отметить, что стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточно упорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам. Какова бы ни была цена этим заверениям и на сколь долгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой.
Во всяком случае, эту готовность немцев разговаривать об улучшении отношений надо учитывать и, быть может, следовало бы несколько подогревать их, чтобы сохранять в своих руках козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться. С этой точки зрения было бы, быть может, нелишним сказать им что-либо, поставить им ряд каких-нибудь вопросов, чтобы не упускать нити, которую они дают нам в руки и которая, при осторожном обращении с нею, нам вряд ли может повредить...
2 августа Шнурре обратился с конфиденциальным письмом к Шуленбургу, в котором заметил, что в Германии политическая проблема России рассматривается с чрезвычайной неотложностью. Такой вывод он сделал из ежедневного общения с Риббентропом, постоянно контактировавшим с Гитлером. Шнурре писал далее:"Вы можете себе представить, с каким нетерпением здесь ожидают Вашу беседу с Молотовым". По словам Астахова, 10 августа Шнурре в беседе с ним сказал, что "германское правительство наиболее интересует вопрос нашего отношения к польской проблеме". В ряде донесений Астахов сообщал, чего можно ожидать от немцев. Так, 8 августа он писал:"Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши(с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину... чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей". 12 августа:"Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине)- это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей".
Сталин и Молотов уже располагали сведениями о том, что подготовка нападения на Польшу вступила в завершающую фазу, и в этих условиях можно значительно преумножить свою долю добычи. И немцы знали это. 6 августа Вайцзеккер записал:"Москва ведет переговоры с обеими сторонами и наверняка еще в течении некоторого времени сохранит за собой последнее слово, во всяком случае более длительно, чем это согласовывалось с нашими сроками и отвечало бы нашему нетерпению". В связи с этим Германией предпринимались шаги к ускорению переговоров. В частности предлагалось отправить в Москву с делегацией одного из главарей фашистов с ярко выраженным партийным прошлым. В качестве такого кандидата Шнурре называл Г.Франка- одну из наиболее одиозных фигур среди соратников Гитлера. О том же свидетельствовало приглашение советских представителей на Нюрнбергский съезд НСДАП. По этому поводу Астахов 27 июля писал Потемкину:"С одной стороны, присутствие на съезде имеет большое информационное значение и дает большие возможности контакта, установления связей и проведения разъяснительной работы среди немецких и иностранных дипломатов. С другой стороны, наше появление впервые за все время существования режима вызовет, конечно немало толков в англо-французской печати. Вам предстоит решить, что важнее".
Кульминационным пунктом переговоров стала, вероятно, встреча Молотова с Шуленбургом 15 августа. Посол изложил инструкции, полученные от Риббентропа.
Прошу Вас посетить господина Молотова и сообщить ему следующее:
1. Противоречие в мировоззрении между национал-социалистической Германией и СССР было в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР противостояли друг другу в двух раздельных и борющихся друг против друга лагерях. Ход развития в последнее время, как кажется, показывает, что различные мировоззрения не исклычают разумных отношений между обоими государствами и восстановлении нового хорошего сотрудничества. Период внешнеполитической враждебности мог бы тем самым быть законченным навсегда и стать путем в новое будущее для обеих стран.
2. Реальных противоречий в интересах между Германией и СССР не имеется. Хотя жизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественных потребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причина агрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных намерений против СССР Германия не имеет. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет такого вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран.
Сюда относятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросы Юго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих стран могло бы быть только полезным. Это касается также германской и советской экономик, которые могли бы дополнять друг друга в любом направлении.
3. Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит в ближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между германским народом и народами СССР на многие поколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякой причины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеим странам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо - когда врагами.
4. Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетней идеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранить много скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течении этого времени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала. На этом можно заново строить политику обоих государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с имеющимся опытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистической Германии, так и СССР. Ныне они заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России плохие последствия. Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена избежать растерзания СССР и Германии в интересах западных демократий.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к союзу требуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без германского содействия события могли бы принять такой оборот, который лишит оба правительства возможности возродить германо-советскую дружбу и в данном случае совместно разрешить территориальные вопросы в Восточной Европе. Поэтому руководство в обеих странах не должно допустить такого хода событий и вовремя активно вмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов и намерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского правительства, как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий опыт, это может быть осуществленно по обычным дипломатическим каналам лишь медленно, господин имперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину взгляды фюрера. Только в ходе личной беседы может быть, по мнению господина фон Риббентропа, достигнуто изменение и возможность заложить при этом фундамент окончательного улаживания германо-русских отношений.
Дополнение: Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в письменном виде, а дословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она как можно точнее дошла до господина Сталина, и уполномачиваю Вас в данном случае по моему поручению просить господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное заявление также непосредственно. Наряду с разговором с Молотовым предварительным условием моего визита была бы обстоятельная беседа со Сталиным.
Риббентроп
Молтов внимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил, что немедленно передаст его првительству. Что же касается приезда Риббентропа, то Молотов сказал, что"подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты". Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в Риме о некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом которого было заключение пакта о ненападении. Посол ответил,что с Риббентропом этот вопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру Шуленбург отметил, что предложение о визите Риббентропа очень польстило Молотову. Следует также заметить, что в то же время советское правительство просило Англию и Францию прислать в Москву для переговоров министров, но прибыл представитель, не имеющий подобных полномочий.
Уже 16 августа Риббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился с Молотовым исообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет. Встреча состсялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен ответ советского правительства на заявление германской стороны, сделанное двумя днями раньше. В этом документе после напоминания о враждебных действиях Германии по отношению к СССР в прошлом выражалось согласие урегулировать отнтшения; первым шагом к этому может быть заключение торгового и кредитного соглашения; вторым - заключение пакта о ненападении или подтверждение Договора о нейтралитете 1926 года. Особо оговаривалась необходимость одновременно подписать специальный протокол, который определит интересы сторон в том или ином вопросе внешней политики и явится неотъемлимой частью пакта. От сюда видно, кто являлся инициатором секретного протокола.
Во время беседы 17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно конкретнее, чем в ходе предыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению Молотова, примером могут послужить аналогичные пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом с рядом других стран. Что же касается вопроса о протоколе, то он сказал: "Инициатива при заключении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны" и добавил, что вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прбалтике) не могут войти в договор (он будет опубликован), они должны войти в протокол (он будет секретным). Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе переговоров, и что вопрос с ним согласован. Советская сторона поддержала желание Риббентропа приехать в Москву, но было оговорено пожелание Москвы проделать всю работу без лишнего шума. Это диктовалось необходимостью подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к столь резкой смене внешнеполитического курса.
И вновь Риббентроп потребовал встречи с Молотовым.
Прошу Вас еще раз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и использовать все имеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без всякого промедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином Молотовым, имея в виду следующее:
Имперское правительство с большим удовлетворением восприняло из его последнего заявления позитивное отношение Советского правительства к формированию новых германо-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при нормальных условиях были бы согласны подготовить и обычным путем осуществить новое урегулирование германо-русских отношений. Но нынешнее полжение делает необходимым, на взгляд фюрера, использовать другой метод, который быстрее приведет к цели. По его словам, мы должны считаться с тем, что в дюбой день могут произойти инцеденты, которые сделают неизбежный конфликт [с Польшей ]. Судя по поведению польского правительства, развитие событий в этом направлении находится не в наших руках. Фюрер считает во время выяснения германо-русских отношений не дать застигнуть себя врасплох началом германо-польского конфликта. Он считает их предварительное выяснение необходимым для того, чтобы в случае конфликта учесть русские интересы, а без такого выяснения сделать это было бы, разумеется, тяжело.
Сделанное господином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение от 15 августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно сказано, что мы полностью согласны с идеей пакта о ненападении, гарантирования Прибалтийских государств и оказания влияния на Японию. Таким образом, все конструктивные элементы для немедленного начала прямых устных переговоров и окончательной договоренности имеются.
В остальном Вы можете упомянуть, что названный господином Молотовым первый этап, а именно, завершение переговоров о новом германо-русском экономическом соглашении, на сегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко второму.
Поэтому мы просили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о позиции, занятой им по отношению к предложенной в дополнительной инструкции моей немедленной поездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с генеральными полномочиями от фюрера, которые уполномачивают меня исчерпывающим и завершающим образом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касается прежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос настолько прост, что не требует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о следующих трех пунктах, которые я прошу господину Молотову зачитать, но в письменном виде не передавать:
Статья первая. Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне или к другому виду применения силы друг против друга.
Статья вторая. Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и действует без дополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этом заметить, что я в состоянии ( что касается данного предложения ) при устных переговорах в Москве урегулировать все детали и в случае необходимости учесть русские интересы. Точно также я в состоянии подписать специальный протокол, который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных вопросах внешней политики, например, разграничение сфер интересов в районе Балтийского моря, Вопрос о Прибалтийских государствах и т.п. Такое урегулирование, которое, как нам кажется, имеет большое значение, тоже возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этим прошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла сегодня к историческому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря уже о вышеизложенных статьях договора ) не зачитывая данную инструкцию, а в духе предстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки и соответственно реагировать на все обновленные русские возражения. При этом Вы должны иметь в виду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого германо-польского конфликта является делом вероятным, и поэтому мы в огромнейшей степени заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась немедленно.
Сказано достаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по отношению к агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о нейтралитете), и она готова уплатить за это. Данный документ показывает, что выбор в пользу Германии был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало солидные территориальные приращения, к тому же СССР оставался в стороне от “большой” войны. В случае союза с Западом грозило очень скорое участие в такой войне, неподготовленность к которой была очевидна. Поэтому Сталин резонно выбрал Германию.
19 августа Молотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов пригласил германского дипломата всего через полчаса после его возвращения из Кремля). Во время второго визита (который понадобился, по-видимому, после доклада Молотова Сталину о содержании только что закончившейся беседы) Молотов вручил Шуленбургу советский проект пакта о ненападении. Вопреки недавней рекомендации, данной Молотовым немцам, этот проект в одном, но очень существенном пункте не совпадал с прежними пактами, заключенными СССР: в нем отсутствовала статья о денонсации в случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью державу. Проект заканчивался постскриптумом следующего содержания:“Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности договаривающихся сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта”. Комментируя советский проект, Молотов сказал: “Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлимой частью пакта, является серьезным вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этом должно думать германское правительство. Об этом мы также думаем”.
Немцев в этот момент интересовало прежде всего другое- как бы максимально ускорить приезд Риббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала было решено принять германского министра спустя неделю после заключения договора по экономическим вопросам (он был подписан 19 августа), а затем была назначена более близкая дата.
Последним аккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений
Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгую перспективу
Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образом выяснить связанные с ним еще вопросы
Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразится в любой день.
Я считаю, что в случае намерения обоих государств вступить друг с другом в новые отношения, целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое позднее - в среду, 23 августа.
Адольф Гитлер.
Посол Германии в СССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа. Ультимативный тон телеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели над посланием, еще раз послушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, получили подтверждение о контактах Берлина с Парижем и Лондоном, угрожавших широким антисоветским альянсом. После взвешивания всех “за” и “против”, решение, наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее сообщение:
Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создает поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин.
Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт. А русские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час, когда Сталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее, трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк,- глава французской миссии, сообщал в Париж Э.Деладье:”Назначенное на сегодня заседание состоялось утром. Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух заседаний мы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за прохода советских войск через польскую территорию. Новое заседание, дата которого не установлена, состоится только тогда, когда мы будем в состоянии ответить положительно”. Но нового заседания не состоялось.
23 августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на борту приземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных действий средств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты.
Надо думать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппа сопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано, сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Они затянулись далеко за полночь.
Обсуждались следующие вопросы:
Япония:
Господин имперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом не направлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошим отношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромису в противоречиях между СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское правительство того желают, господин имперский министр иностранных дел готов действовать в этом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на японское правительство и поддерживал бы контакт по данному вопросу с советско-русским представителем в Берлине.
Господин Сталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения отношений с Японией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои границы. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится и к этому подготовлен. Если же Япония хочет мира- тем лучше! Гоподин Сталин считает содействие Германии в улучшении советско-японских отношений полезным, но он не хотел бы , чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в этом вопросе исходит от Советского Союза.
Господин имперский министр иностранных дел согласился с тем, что его содействие могло бы означать продолжение тех переговоров, которые он вот уже ряд месяцев ведет с японским послом в духе улучшения советско-японских отношений. Однако и с германской стороны тоже не было бы проявлено никакой инициативы в этом вопросе.
Некоторые из вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например, обсуждение вопроса об “антикоминтерновском пакте”, когда Сталин и Риббентроп убеждали друг друга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а против Англии, и под конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине шутку:”Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту”. И действительно, вноябре 1940 г. СССР в принципе согласился присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, который был агрессивным военным союзом и в этом смысле намного превосходил “антикоминтерновский пакт” с его преимущественно идеологической направленностью.
До сих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом по поводу захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений, выходящих за пределы аннексии Албании, возможно,- к греческой территории?”- спросил Сталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная Албания… не представляет особого интереса для Италии.” Это было провокационное замечание, хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением Италии на Грецию в 1940 г. На сообщение Риббентропа о том, что Германия готова урегулировать отношения между СССР и Японией, Сталин согласился, что эта помощь может быть полезной, но он не хотел бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что инициатива исходит от Советского Союза.
В угоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта о ненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае агрессии одной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же соображений предусматривалось его вступление в силу немедленно после подписания, а не после ратификации, о чем шла речь в советском проекте пакта. То и другое было отмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы Молотова (в его сообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может вознамерится квалифицировать Германию нападающей стороной.” Молотов доказывал, что статья о денонсации якобы необязательна, “забыв” об аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясь почему-то на польско-германский пакт о ненападении 1934г.
Очень мало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование Секретного протокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в общей форме, подписанный же текст договора содержал детализацию.
В этом договоре обращае на себя внимание прежде всего статья, касающаяся Польши. Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и СССР (по линии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще независимого государства “в случае территориально-политического переустройства” областей, входящих в него. Во-вторых,ставился вопрос, “является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости Польского государства и каковы будут ео границы”. Решение этого вопроса ставилось в зависимость от “дальнейшего политического развития”, а на деле- от исхода войны потив Польши, которая должна была начаться через несколько дней. Таким образом Секретный протокол предполагал, по существу, четвертый раздел Польши.
Прибалтийские страны признавались сферой интересов СССР; она должна была простираться вплоть до северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола констатировал “интерес СССР в Бессарабии” и “полную незаинтересованность” Германии в ней. То был форменный международный разбой. Не случайно в Протоколе дважды говорилось о его строжайшей конфиденциальности.
Во время пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграмму следующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамках предстоящих переговоров было определено, что в результате договоренности Германии и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась бы как принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России”. Гитлер представлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый регион между собой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германский пакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой стороны, то там никогда не расчитывали более чем на двухлетнюю его длительность. Вероятно, и советская сторона понимала, что ей отпущено не 10 лет, а значительно меньше. Но была ли необходимость заключения этого договора?
В основе сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939г. СССР находился под непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это неверно, подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии оперативных планов нападения на СССР. Главное заключалось в неподготовленности Германии к такой войне. СССР, хотя он и был ослаблен сталинскими “чистками”,- не Польша. По своим материальным и людским ресурсам он намного превосходил Германию. В 1939г. В вермахте не хватало тяжелых танков, машин, средств связи. В 1939г. Вермахт практически не имел боевого опыта. В 1941г. За плечами германской армии был разгром нескольких стран, включая Францию. Это была уже друга армия.
Но, может быть, в 1941г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит об обратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша. Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, а новую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в прифронтовой зоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной Армии тяжелое поражение. Возможно, что если бы война началась в 1939г., то она потребовала бы от советского народа не таких чудовищных жертв.
nreferat.ru
Алтайский государственный университет
Кафедра истории
Пакт Молотова - Риббентропа
(реферат)
Студент Филатов А.С.
В 1939 году началась вторая мировая война. Довоенные попытки погасить ее первые очаги оказались безрезультатны. Внимательно наблюдая за механизмом агрессии Германии в Европе, советское руководство все больше понимало, что предстоит ожесточенная вооруженная борьба с сильным, опытным и беспощадным противником. Но до последней минуты, поддавшись иллюзии, оно полагало, что, если не "спровоцирует" Гитлера, войну можно не допустить.
1940 год. Германские войска захватили Данию, Норвегию, Белгию, Голландию и Люксембург. Французская армия сопротивлялась всего 40 дней. Потерпела поражение английская экспедиционная армия, ее соединения поспешно эвакуировались на Британские острова. Вермахт захватил ряд стран на Балканах.
В Европе, по существу, не оказалось силы, которая могла бы остановить агрессора.
C началом 1939 года Сталин все чаще обращает внимание на внешнеполитические проблемы. Ему казалось, что кровавая чистка, проведенная в партии и стране, стабилизировала общество.
Хотя принято считать, что вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу, Сталин полагал иначе. Еще в марте того же года на съезде партии генсек заявил, что "новая империалистическая война стала фактом". И это было в значительной мере так. Япония продолжала завоевательные действия в Китае; Италия напала на Абиссинию, а затем и Албанию; была осуществлена широкая германо-итальянская интервенция против республиканской Испании. Мир был подожжен со многих сторон. Мюнхенская подачка Гитлеру, как считал Сталин, "лишь разожгла аппетиты агрессора".
Поняв всю бесплодность политики "умиротворения", а также попыток союза с Англией и Францией, Сталин начал добиваться подписания пакта с Германией.
В течении шести лет после прихода Гитлера к власти между СССР и Германией шла "холодная война". СССР активно участвовал в попытках создания системы коллективной безопасности против агрессии, Германия в ответ на это шла на соглашения с западными державами против СССР (наиболее известный пример - мюнхенский сговор 1938г.). Однако конечные цели германской политики не могли быть достигнуты в рамках договоренности с Западом. Непосредственным объектом германской экспансии после захвата весной 1939 г. Чехословакии становилась Польша, которой Англия предоставила гарантии на случай войны, и поэтому для Гитлера большое значение приобретала позиция СССР. Гитлера не могло не беспокоить возможное противодействие со стороны СССР нападению на Польшу, хотя для него не было секретом ослабление Красной Армии после уничтожения Сталиным многих ее командиров в 1937-1938 гг. Оптимальной для Германии была бы нейтрализация СССР, и кое-какие симптомы свидетельствовали о том, что заправилы "третьего рейха" были бы не прочь нормализовать отношения с СССР.
Важным шагом СССР на пути к соглашению с Германией стало снятие 3 мая 1939 г. М.М. Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначение вместо него В.М. Молотова, в то время занимавшего и пост председателя СНК. Это было проявлением смены внешнеполитического курса на коллективную безопасность, убежденным поборником которого был Литвинов. Кроме того, присутствовал и элемент, связанный с национальностью Литвинова: устраняя еврея с поста главы внешнеполитического ведомства, Сталин стремился "потрафить" Гитлеру. Первый же вопрос, заданный Гитлером Хильгеру (советнику германского посольства в Москве), был: каковы причины, побудившие Сталина дать отставку Литвинову? Хильгер ответил: стремление последнего к соглашению с Англией и Францией. Утвердительно ответил Хильгер и на вопрос Гитлера, верит ли он, что Сталин готов установить взаимоотношения с Германией. Во время рассказа дипломата о положении в России "Гитлер весь подался вперед".
23 мая произошло событие, имевшее существенное значение для советско-германских контактов: совещание Гитлера с главными военными чинами, на котором было принято решение о нападении на Польшу "при первом же подходящем случае". Это значительно усиливало необходимость для Германии договориться с СССР.
20 мая состоялась первая беседа Молотова с Шуленбургом; в ходе ее Молотов сделал заявление, которое иначе как сенсационным не назвать. Он сказал: "Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы". До этого момента беседы представителей СССР и Германии не выходили за рамки экономических отношений; и вот руководитель советской дипломатии выступает с предложением перейти к сфере политических отношений как приоритетной. При этом СССР вел переговоры с англо- французским альянсом и играл на этом. Контакты с Англией и Францией осуществлялись и в целях маскировки, и для давления на Германию.
При этом Молотов уклонился от каких-либо конкретных предложений, предпочитая получить от Германии принципиальный ответ на свое предложение, хотя, учитывая сложившийся германо-польский конфликт, ответ Германии мог быть только положительным. Характер отношений начал понемногу меняться. На встрече 17 июня между Астаховым и Шуленбургом уже германский дипломат убеждал в необходимости улучшения политических связей.
Окончательный перелом произошел в конце июля 1939г. По-видимому, между 24 и 27 июля Гитлер принял соответствующее решение. 24 июля К. Шнурре имел длительную беседу с Астаховым и заместителем торгпреда Е.И. Бабариным, в ходе которой были обсуждены и политические отношения, причем наметилось явное взаимопонимание в этой области.
Согласно данному мне указанию, я пригласил вчера на ужин в '"Эвесту" советского поверенного в делах Астахова и руководителя здешнего торгпредства СССР Бабарина. Русские оставались примерно до половины первого ночи.
1. В связи с замечанием Астахова о прошлом тесном сотрудничестве и внешнеполитической общности интересов Германии и России я объяснил, что мне и сейчас такое сотрудничество кажется достижимым, если советское правительство придает ему значение. Я мог бы выделить тут три этапа.
Первый этап. Возобновление сотрудничества в области экономики путем заключения договора по экономике и кредиту.
Второй этап. Нормализация и улучшение политических взаимоотношений. Сюда, среди прочего, относятся уважительное отношение прессы и общественного мнения к интересам другой стороны, уважительное отношение к научному и культурному достоянию другой стороны. Сюда же можно было бы отнести официальное участие Астахова в Днях немецкого искусства в Мюнхене, в связи с которым он обращался к г-ну статс-секретарю, или приглашение немецких участников на сельскохозяйственную выставку в Москву.
Третьим этапом послужило бы возбновление добрых политических взаимоотношений либо как продолжение того, что имело место в прошлом (Берлинский договор), либо как новое соглашение, учитывающее жизненно важные интересы обеих сторон. Этот третий этап представляется мне достижимым, так как, на мой взгляд, на всем отрезке от Балтийского до Черного моря и на Дальнем Востоке нет каких-либо внешнеполитических противоречий, которые исключали бы возможность такого урегулирования отношений между двумя странами. Сюда следует добавить то общее, что существует, при всем различии мировоззрений, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: враждебное отношение к капиталистическим демократиям. У нас, также как и у Италии, мало общего с капитализмом Запада. Поэтому мне кажется довольно-таки парадоксальным, что социалистическое государство Советский Союз именно сейчас хочет встать на сторону западных демократий.
2. Астахов, активно поддержанный Бабариным, определил путь сближения с Германией как отвечающий интересам обеих стран. Однако он подчеркнул, что возможны только медленные и постепенные темпы сближения. Национал-социалистическая внешняя политика поставила Советский Союз перед лицом чрезвычайной угрозы. Мы нашли точное понятие для определения нашей нынешней политической ситуации: окружение. Именно так определялась для Советского Союза политическая ситуация после сентябрьских событий прошлого года. Астахов упомянул антикоминтерновский пакт и наши отношения с Японией, далее Мюнхен и достигнутую нами там свободу действий в Восточной Европе, дальнейшие последствия которой могут быть направлены против Советского Союза. Мы же считаем Прибалтийские государства и Финляндию, а также Румынию сферой наших интересов, что усиливает у советского правительства ощущение угрозы. В Москве не могут поверить в резкое изменение немецкой политики в отношении Советского Союза. Можно ожидать лишь постепенных перемен.
3. В своем ответе я указал на то, что за это время германская политика на Востоке претерпела изменения. У нас не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу; наши цели имеют другое направление. Молотов в своей последней речи сам назвал антикоминтерновский пакт камуфляжем коалиции, направленной против западных демократий. Он знаком с данцигским вопросом и со связанным с ним польским вопросом. Я вижу здесь все, что угодно, только не противоречие германских и советских интересов. Наши пакты о ненападении и сделанные в связи с этим предложения достаточно ясно показали, что мы уважаем независимость Прибалтийских государств и Финляндии. У нас прочные дружественные отношения с Японией, но они не направлены против России. Германская политика направлена против Англии. Это - самое главное. Я мог бы показать, как уже говорилось выше, широкомасштабное равновесие обоюдных интересов, учитывающее жизненно важные для русских вопросы. Но эта возможность будет исключена в тот самый момент, когда Советский Союз, подписав договор, встанет на сторону Англии против Германии. Только по этой причине я возражаю против того, что взаимопонимание между Германией и Советским Союзом можно достигнуть лишь медленными темпами. Сейчас момент подходящийy, но не после заключения договора с Лондоном. Об этом должны поразмыслить в Москве. Что Англия может предложить России? В лучшем случае, участие в европейской войне и враждебность Германии, но врядли хоть одну заманчивую для России цель. А что, напротив, можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в европейском конфликте, и, если Москве будет угодно, германское соглашение по урегулированию взаимных интересов, которые, как и в прежние времена, будут полезны обеим странам.
4. В дальнейшем Астахов опять вернулся к вопросу о Прибалтийских странах и спросил, нет ли у нас там других, далеко идущих политических целей помимо экономического проникновения. Так же сильно его занимал и румынский вопрос. Про Польшу он сказал, что Данциг так или иначе отошел бы к рейху, и что вопрос о коридоре тоже нужно как-нибудь решить в пользу рейха. Он задал вопрос, не отойдут ли к Германии также бывшие австрийские территории, особенно территории Галиции и Украины. Описывая наши торгово-политические отношения с Прибалтийскими государствами, я ограничился тем, что сказал, что из всего этого не вытекает противоречие германо-русских интересов. В остальном же решение украинского вопроса показало, что мы не стремимся ни к чему такому, что угрожало бы Советскому Союзу...
После рассуждений русских у меня сложилось впечатление, что в Москве еще не приняли никакого решения, которое в конце концов примут. О состоянии и перспективах переговоров по договору с англичанами русские отмолчались. По всему кажется, что Москва придерживается тактики оттягивания и затягивания для того, чтобы отложить принятие решений, значимость которых они полностью осознают...
Хотя переговоры были первостепенным вопросом, обе стороны старались не показывать этого. Со стороны Германии это было в своем роде приманкой, при помощи которой гитлеровское руководство хотело сделать договор для СССР более привлекательным. Сталин же после 1933 г. опасался агрессии со стороны Германии. К тому же этот договор означал разрыв с Англией и Францией. Но тайну переговоров не удалось сохранить. Сотрудник германского посольства в Москве Г.Гервард фон Биттенфельд, имевший доступ к секретным документам, информировал американского дипломата Ч.Болена об их содержании. Таким образом, правительство США было в курсе переговоров и информировало о них правительства Англии и Франции. Но они не сделали из столь важной информации соответствующих выводов.
1. В этой почте Вы найдете записи моих бесед со Шнурре, в которых последний, помимо постановки тех или иных конкретных вопросов, всячески пытается уговорить нас пойти на обмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом он ссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую будто бы разделяет Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в более осторожной и сдержанной форме, мне говорили Вайцзекер и Шуленбург.
Мотивы подобной тактики немцев ясны, и мне вряд ли стоит подробно останавливаться на этом. Не берусь я также и формулировать какое-либо свое мнение по этому вопросу, так как для этого надо быть в курсе деталей и перспектив наших переговоров с Англией и Францией (о каковых мне известно лишь из газет). Во всяком случае, я мог бы отметить, что стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточно упорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам. Какова бы ни была цена этим заверениям и на сколь долгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой.
Во всяком случае, эту готовность немцев разговаривать об улучшении отношений надо учитывать и, быть может, следовало бы несколько подогревать их, чтобы сохранять в своих руках козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться. С этой точки зрения было бы, быть может, нелишним сказать им что-либо, поставить им ряд каких-нибудь вопросов, чтобы не упускать нити, которую они дают нам в руки и которая, при осторожном обращении с нею, нам вряд ли может повредить...
2 августа Шнурре обратился с конфиденциальным письмом к Шуленбургу, в котором заметил, что в Германии политическая проблема России рассматривается с чрезвычайной неотложностью. Такой вывод он сделал из ежедневного общения с Риббентропом, постоянно контактировавшим с Гитлером. Шнурре писал далее:"Вы можете себе представить, с каким нетерпением здесь ожидают Вашу беседу с Молотовым". По словам Астахова, 10 августа Шнурре в беседе с ним сказал, что "германское правительство наиболее интересует вопрос нашего отношения к польской проблеме". В ряде донесений Астахов сообщал, чего можно ожидать от немцев. Так, 8 августа он писал:"Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши(с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину... чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей". 12 августа:"Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине)- это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей".
Сталин и Молотов уже располагали сведениями о том, что подготовка нападения на Польшу вступила в завершающую фазу, и в этих условиях можно значительно преумножить свою долю добычи. И немцы знали это. 6 августа Вайцзеккер записал: "Москва ведет переговоры с обеими сторонами и наверняка еще в течении некоторого времени сохранит за собой последнее слово, во всяком случае более длительно, чем это согласовывалось с нашими сроками и отвечало бы нашему нетерпению". В связи с этим Германией предпринимались шаги к ускорению переговоров. В частности предлагалось отправить в Москву с делегацией одного из главарей фашистов с ярко выраженным партийным прошлым. В качестве такого кандидата Шнурре называл Г.Франка- одну из наиболее одиозных фигур среди соратников Гитлера. О том же свидетельствовало приглашение советских представителей на Нюрнбергский съезд НСДАП. По этому поводу Астахов 27 июля писал Потемкину:"С одной стороны, присутствие на съезде имеет большое информационное значение и дает большие возможности контакта, установления связей и проведения разъяснительной работы среди немецких и иностранных дипломатов. С другой стороны, наше появление впервые за все время существования режима вызовет, конечно немало толков в англо-французской печати. Вам предстоит решить, что важнее".
Кульминационным пунктом переговоров стала, вероятно, встреча Молотова с Шуленбургом 15 августа. Посол изложил инструкции, полученные от Риббентропа.
Прошу Вас посетить господина Молотова и сообщить ему следующее:
1. Противоречие в мировоззрении между национал-социалистической Германией и СССР было в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР противостояли друг другу в двух раздельных и борющихся друг против друга лагерях. Ход развития в последнее время, как кажется, показывает, что различные мировоззрения не исклычают разумных отношений между обоими государствами и восстановлении нового хорошего сотрудничества. Период внешнеполитической враждебности мог бы тем самым быть законченным навсегда и стать путем в новое будущее для обеих стран.
2. Реальных противоречий в интересах между Германией и СССР не имеется. Хотя жизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественных потребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причина агрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных намерений против СССР Германия не имеет. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет такого вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран.
Сюда относятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросы Юго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих стран могло бы быть только полезным. Это касается также германской и советской экономик, которые могли бы дополнять друг друга в любом направлении.
3. Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит в ближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между германским народом и народами СССР на многие поколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякой причины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеим странам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо - когда врагами.
4. Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетней идеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранить много скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течении этого времени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала. На этом можно заново строить политику обоих государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с имеющимся опытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал социалистической Германии, так и СССР. Ныне они заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России плохие последствия. Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена избежать растерзания СССР и Германии в интересах западных демократий.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к союзу требуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без германского содействия события могли бы принять такой оборот, который лишит оба правительства возможности возродить германо-советскую дружбу и в данном случае совместно разрешить территориальные вопросы в Восточной Европе. Поэтому руководство в обеих странах не должно допустить такого хода событий и вовремя активно вмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов и намерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского правительства, как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий опыт, это может быть осуществлено по обычным дипломатическим каналам лишь медленно, господин имперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину взгляды фюрера. Только в ходе личной беседы может быть, по мнению господина фон Риббентропа, достигнуто изменение и возможность заложить при этом фундамент окончательного улаживания германо-русских отношений.
Дополнение: Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в письменном виде, а дословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она как можно точнее дошла до господина Сталина, и уполномочиваю Вас в данном случае по моему поручению просить господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное заявление также непосредственно. Наряду с разговором с Молотовым предварительным условием моего визита была бы обстоятельная беседа со Сталиным.
Риббентроп
Молотов внимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил, что немедленно передаст его правительству. Что же касается приезда Риббентропа, то Молотов сказал, что "подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты". Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в Риме о некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом которого было заключение пакта о ненападении. Посол ответил, что с Риббентропом этот вопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру Шуленбург отметил, что предложение о визите Риббентропа очень польстило Молотову. Следует также заметить, что в то же время советское правительство просило Англию и Францию прислать в Москву для переговоров министров, но прибыл представитель, не имеющий подобных полномочий.
Уже 16 августа Риббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился с Молотовым и сообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет. Встреча состоялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен ответ советского правительства на заявление германской стороны, сделанное двумя днями раньше. В этом документе после напоминания о враждебных действиях Германии по отношению к СССР в прошлом выражалось согласие урегулировать отношения; первым шагом к этому может быть заключение торгового и кредитного соглашения; вторым - заключение пакта о ненападении или подтверждение Договора о нейтралитете 1926 года. Особо оговаривалась необходимость одновременно подписать специальный протокол, который определит интересы сторон в том или ином вопросе внешней политики и явится неотъемлемой частью пакта. От сюда видно, кто являлся инициатором секретного протокола.
Во время беседы 17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно конкретнее, чем в ходе предыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению Молотова, примером могут послужить аналогичные пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом с рядом других стран. Что же касается вопроса о протоколе, то он сказал: "Инициатива при заключении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны" и добавил, что вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прибалтике) не могут войти в договор (он будет опубликован), они должны войти в протокол (он будет секретным). Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе переговоров, и что вопрос с ним согласован. Советская сторона поддержала желание Риббентропа приехать в Москву, но было оговорено пожелание Москвы проделать всю работу без лишнего шума. Это диктовалось необходимостью подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к столь резкой смене внешнеполитического курса.
И вновь Риббентроп потребовал встречи с Молотовым.
Прошу Вас еще раз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и использовать все имеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без всякого промедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином Молотовым, имея в виду следующее:
Имперское правительство с большим удовлетворением восприняло из его последнего заявления позитивное отношение Советского правительства к формированию новых германо-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при нормальных условиях были бы согласны подготовить и обычным путем осуществить новое урегулирование германо-русских отношений. Но нынешнее положение делает необходимым, на взгляд фюрера, использовать другой метод, который быстрее приведет к цели. По его словам, мы должны считаться с тем, что в любой день могут произойти инциденты, которые сделают неизбежный конфликт [с Польшей ]. Судя по поведению польского правительства, развитие событий в этом направлении находится не в наших руках. Фюрер считает во время выяснения германо-русских отношений не дать застигнуть себя врасплох началом германо-польского конфликта. Он считает их предварительное выяснение необходимым для того, чтобы в случае конфликта учесть русские интересы, а без такого выяснения сделать это было бы, разумеется, тяжело.
Сделанное господином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение от 15 августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно сказано, что мы полностью согласны с идеей пакта о ненападении, гарантирования Прибалтийских государств и оказания влияния на Японию. Таким образом, все конструктивные элементы для немедленного начала прямых устных переговоров и окончательной договоренности имеются.
В остальном Вы можете упомянуть, что названный господином Молотовым первый этап, а именно, завершение переговоров о новом германо-русском экономическом соглашении, на сегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко второму.
Поэтому мы просили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о позиции, занятой им по отношению к предложенной в дополнительной инструкции моей немедленной поездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с генеральными полномочиями от фюрера, которые уполномочивают меня исчерпывающим и завершающим образом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касается прежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос настолько прост, что не требует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о следующих трех пунктах, которые я прошу господину Молотову зачитать, но в письменном виде не передавать:
Статья первая. Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне или к другому виду применения силы друг против друга.
Статья вторая. Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и действует без дополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этом заметить, что я в состоянии ( что касается данного предложения ) при устных переговорах в Москве урегулировать все детали и в случае необходимости учесть русские интересы. Точно также я в состоянии подписать специальный протокол, который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных вопросах внешней политики, например, разграничение сфер интересов в районе Балтийского моря, Вопрос о Прибалтийских государствах и т.п. Такое урегулирование, которое, как нам кажется, имеет большое значение, тоже возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этим прошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла сегодня к историческому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря уже о вышеизложенных статьях договора ) не зачитывая данную инструкцию, а в духе предстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки и соответственно реагировать на все обновленные русские возражения. При этом Вы должны иметь в виду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого германо-польского конфликта является делом вероятным, и поэтому мы в огромнейшей степени заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась немедленно.
Сказано достаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по отношению к агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о нейтралитете), и она готова уплатить за это. Данный документ показывает, что выбор в пользу Германии был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало солидные территориальные приращения, к тому же СССР оставался в стороне от “большой” войны. В случае союза с Западом грозило очень скорое участие в такой войне, неподготовленность к которой была очевидна. Поэтому Сталин резонно выбрал Германию.
19 августа Молотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов пригласил германского дипломата всего через полчаса после его возвращения из Кремля). Во время второго визита (который понадобился, по-видимому, после доклада Молотова Сталину о содержании только что закончившейся беседы) Молотов вручил Шуленбургу советский проект пакта о ненападении. Вопреки недавней рекомендации, данной Молотовым немцам, этот проект в одном, но очень существенном пункте не совпадал с прежними пактами, заключенными СССР: в нем отсутствовала статья о денонсации в случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью державу. Проект заканчивался постскриптумом следующего содержания: “Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности договаривающихся сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта”. Комментируя советский проект, Молотов сказал: “Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлемой частью пакта, является серьезным вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этом должно думать германское правительство. Об этом мы также думаем”.
Немцев в этот момент интересовало прежде всего другое- как бы максимально ускорить приезд Риббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала было решено принять германского министра спустя неделю после заключения договора по экономическим вопросам (он был подписан 19 августа), а затем была назначена более близкая дата.
Последним аккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений
Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгую перспективу
Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образом выяснить связанные с ним еще вопросы
Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразится в любой день.
Я считаю, что в случае намерения обоих государств вступить друг с другом в новые отношения, целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое позднее - в среду, 23 августа.
Адольф Гитлер.
Посол Германии в СССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа. Ультимативный тон телеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели над посланием, еще раз послушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, получили подтверждение о контактах Берлина с Парижем и Лондоном, угрожавших широким антисоветским альянсом. После взвешивания всех “за” и “против”, решение, наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее сообщение:
Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создает поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин.
Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт. А русские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час, когда Сталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее, трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк,- глава французской миссии, сообщал в Париж Э.Деладье: ”Назначенное на сегодня заседание состоялось утром. Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух заседаний мы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за прохода советских войск через польскую территорию. Новое заседание, дата которого не установлена, состоится только тогда, когда мы будем в состоянии ответить положительно”. Но нового заседания не состоялось.
23 августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на борту приземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных действий средств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты.
Надо думать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппа сопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано, сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Они затянулись далеко за полночь.
Обсуждались следующие вопросы:
Япония:
Господин имперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом не направлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошим отношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромиссу в противоречиях между СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское правительство того желают, господин имперский министр иностранных дел готов действовать в этом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на японское правительство и поддерживал бы контакт по данному вопросу с советско-русским представителем в Берлине.
Господин Сталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения отношений с Японией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои границы. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится и к этому подготовлен. Если же Япония хочет мира- тем лучше! Господин Сталин считает содействие Германии в улучшении советско-японских отношений полезным, но он не хотел бы , чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в этом вопросе исходит от Советского Союза.
Господин имперский министр иностранных дел согласился с тем, что его содействие могло бы означать продолжение тех переговоров, которые он вот уже ряд месяцев ведет с японским послом в духе улучшения советско-японских отношений. Однако и с германской стороны тоже не было бы проявлено никакой инициативы в этом вопросе.
Некоторые из вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например, обсуждение вопроса об “антикоминтерновском пакте”, когда Сталин и Риббентроп убеждали друг друга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а против Англии, и под конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине шутку: ”Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту”. И действительно, в ноябре 1940 г. СССР в принципе согласился присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, который был агрессивным военным союзом и в этом смысле намного превосходил “антикоминтерновский пакт” с его преимущественно идеологической направленностью.
До сих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом по поводу захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений, выходящих за пределы аннексии Албании, возможно, - к греческой территории? ”- спросил Сталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная Албания… не представляет особого интереса для Италии.” Это было провокационное замечание, хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением Италии на Грецию в 1940 г. На сообщение Риббентропа о том, что Германия готова урегулировать отношения между СССР и Японией, Сталин согласился, что эта помощь может быть полезной, но он не хотел бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что инициатива исходит от Советского Союза.
В угоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта о ненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае агрессии одной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же соображений предусматривалось его вступление в силу немедленно после подписания, а не после ратификации, о чем шла речь в советском проекте пакта. То и другое было отмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы Молотова (в его сообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может вознамерится квалифицировать Германию нападающей стороной.” Молотов доказывал, что статья о денонсации якобы необязательна, “забыв” об аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясь почему-то на польско-германский пакт о ненападении 1934г.
Очень мало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование Секретного протокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в общей форме, подписанный же текст договора содержал детализацию.
В этом договоре обращает на себя внимание прежде всего статья, касающаяся Польши. Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и СССР (по линии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще независимого государства “в случае территориально-политического переустройства” областей, входящих в него. Во-вторых, ставился вопрос, “является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости Польского государства и каковы будут ео границы”. Решение этого вопроса ставилось в зависимость от “дальнейшего политического развития”, а на деле- от исхода войны против Польши, которая должна была начаться через несколько дней. Таким образом Секретный протокол предполагал, по существу, четвертый раздел Польши.
Прибалтийские страны признавались сферой интересов СССР; она должна была простираться вплоть до северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола констатировал “интерес СССР в Бесарабии” и “полную не заинтересованность” Германии в ней. То был форменный международный разбой. Не случайно в Протоколе дважды говорилось о его строжайшей конфиденциальности.
Во время пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграмму следующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамках предстоящих переговоров было определено, что в результате договоренности Германии и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась бы как принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России”. Гитлер представлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый регион между собой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германский пакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой стороны, то там никогда не рассчитывали более чем на двухлетнюю его длительность. Вероятно, и советская сторона понимала, что ей отпущено не 10 лет, а значительно меньше. Но была ли необходимость заключения этого договора?
В основе сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939г. СССР находился под непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это неверно, подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии оперативных планов нападения на СССР. Главное заключалось в неподготовленности Германии к такой войне. СССР, хотя он и был ослаблен сталинскими “чистками”, - не Польша. По своим материальным и людским ресурсам он намного превосходил Германию. В 1939г. В вермахте не хватало тяжелых танков, машин, средств связи. В 1939г. Вермахт практически не имел боевого опыта. В 1941г. За плечами германской армии был разгром нескольких стран, включая Францию. Это была уже друга армия.
Но, может быть, в 1941г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит об обратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша. Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, а новую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в прифронтовой зоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной Армии тяжелое поражение. Возможно, что если бы война началась в 1939г., то она потребовала бы от советского народа не таких чудовищных жертв.
bukvasha.ru
Алтайскийгосударственный университет
Кафедра истории
Пакт Молотова — Риббентропа
(реферат)
Студент Филатов А.С.
В 1939 годуначалась вторая мировая война. Довоенные попытки погасить ее первые очагиоказались безрезультатны. Внимательно наблюдая за механизмом агрессии Германиив Европе, советское руководство все больше понимало, что предстоит ожесточеннаявооруженная борьба с сильным, опытным и беспощадным противником. Но допоследней минуты, поддавшись иллюзии, оно полагало, что, если не «спровоцирует»Гитлера, войну можно не допустить.
1940 год.Германские войска захватили Данию, Норвегию, Белгию, Голландию и Люксембург.Французская армия сопротивлялась всего 40 дней. Потерпела поражение английскаяэкспедиционная армия, ее соединения поспешно эвакуировались на Британскиеострова. Вермахт захватил ряд стран на Балканах.
В Европе, посуществу, не оказалось силы, которая могла бы остановить агрессора.
C началом 1939года Сталин все чаще обращает внимание на внешнеполитические проблемы. Емуказалось, что кровавая чистка, проведенная в партии и стране, стабилизировалаобщество.
Хотя принятосчитать, что вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападениемГермании на Польшу, Сталин полагал иначе. Еще в марте того же года на съездепартии генсек заявил, что «новая империалистическая война сталафактом». И это было в значительной мере так. Япония продолжалазавоевательные действия в Китае; Италия напала на Абиссинию, а затем и Албанию;была осуществлена широкая германо-итальянская интервенция против республиканскойИспании. Мир был подожжен со многих сторон. Мюнхенская подачка Гитлеру, каксчитал Сталин, «лишь разожгла аппетиты агрессора».
Поняв всюбесплодность политики «умиротворения», а также попыток союза сАнглией и Францией, Сталин начал добиваться подписания пакта с Германией.
В течении шестилет после прихода Гитлера к власти между СССР и Германией шла «холоднаявойна». СССР активно участвовал в попытках создания системы коллективнойбезопасности против агрессии, Германия в ответ на это шла на соглашения сзападными державами против СССР (наиболее известный пример — мюнхенский сговор1938г.). Однако конечные цели германской политики не могли быть достигнуты врамках договоренности с Западом. Непосредственным объектом германской экспансиипосле захвата весной 1939 г. Чехословакии становилась Польша, которой Англияпредоставила гарантии на случай войны, и поэтому для Гитлера большое значениеприобретала позиция СССР. Гитлера не могло не беспокоить возможное противодействиесо стороны СССР нападению на Польшу, хотя для него не было секретом ослаблениеКрасной Армии после уничтожения Сталиным многих ее командиров в 1937-1938 гг.Оптимальной для Германии была бы нейтрализация СССР, и кое-какие симптомысвидетельствовали о том, что заправилы «третьего рейха» были бы непрочь нормализовать отношения с СССР.
Важным шагомСССР на пути к соглашению с Германией стало снятие 3 мая 1939 г. М.М. Литвиновас поста наркома иностранных дел и назначение вместо него В.М. Молотова, в товремя занимавшего и пост председателя СНК. Это было проявлением сменывнешнеполитического курса на коллективную безопасность, убежденным поборникомкоторого был Литвинов. Кроме того, присутствовал и элемент, связанный снациональностью Литвинова: устраняя еврея с поста главы внешнеполитическоговедомства, Сталин стремился «потрафить» Гитлеру. Первый же вопрос,заданный Гитлером Хильгеру (советнику германского посольства в Москве), был:каковы причины, побудившие Сталина дать отставку Литвинову? Хильгер ответил:стремление последнего к соглашению с Англией и Францией. Утвердительно ответилХильгер и на вопрос Гитлера, верит ли он, что Сталин готов установитьвзаимоотношения с Германией. Во время рассказа дипломата о положении в России«Гитлер весь подался вперед».
23 мая произошлособытие, имевшее существенное значение для советско-германских контактов:совещание Гитлера с главными военными чинами, на котором было принято решение онападении на Польшу «при первом же подходящем случае». Этозначительно усиливало необходимость для Германии договориться с СССР.
20 маясостоялась первая беседа Молотова с Шуленбургом; в ходе ее Молотов сделалзаявление, которое иначе как сенсационным не назвать. Он сказал: «Мыпришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть созданасоответствующая политическая база. Без такой базы, как показал опыт переговоровс Германией, нельзя разрешить экономические вопросы». До этого моментабеседы представителей СССР и Германии не выходили за рамки экономических отношений;и вот руководитель советской дипломатии выступает с предложением перейти ксфере политических отношений как приоритетной. При этом СССР вел переговоры сангло- французским альянсом и играл на этом. Контакты с Англией и Франциейосуществлялись и в целях маскировки, и для давления на Германию.
При этом Молотовуклонился от каких-либо конкретных предложений, предпочитая получить отГермании принципиальный ответ на свое предложение, хотя, учитывая сложившийсягермано-польский конфликт, ответ Германии мог быть только положительным.Характер отношений начал понемногу меняться. На встрече 17 июня между Астаховыми Шуленбургом уже германский дипломат убеждал в необходимости улучшенияполитических связей.
Окончательныйперелом произошел в конце июля 1939г. По-видимому, между 24 и 27 июля Гитлерпринял соответствующее решение. 24 июля К. Шнурре имел длительную беседу сАстаховым и заместителем торгпреда Е.И. Бабариным, в ходе которой былиобсуждены и политические отношения, причем наметилось явное взаимопонимание вэтой области.
ЗАПИСЬБЕСЕДЫ К.ШНУРРЕ С ВРЕМЕННЫМ ПОВЕРЕННЫМ В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г.А.АСТАХОВЫМ ИЗАМЕСТИТЕЛЕМ ТОРГПРЕДА СССР В ГЕРМАНИИ Е.И.БАБАРИНЫМ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.Согласно данномумне указанию, я пригласил вчера на ужин в '«Эвесту» советскогоповеренного в делах Астахова и руководителя здешнего торгпредства СССРБабарина. Русские оставались примерно до половины первого ночи.
1. В связи сзамечанием Астахова о прошлом тесном сотрудничестве и внешнеполитическойобщности интересов Германии и России я объяснил, что мне и сейчас такоесотрудничество кажется достижимым, если советское правительство придает емузначение. Я мог бы выделить тут три этапа.
Первый этап.Возобновление сотрудничества в области экономики путем заключения договора поэкономике и кредиту.
Второй этап.Нормализация и улучшение политических взаимоотношений. Сюда, среди прочего,относятся уважительное отношение прессы и общественного мнения к интересамдругой стороны, уважительное отношение к научному и культурному достояниюдругой стороны. Сюда же можно было бы отнести официальное участие Астахова вДнях немецкого искусства в Мюнхене, в связи с которым он обращался к г-нустатс-секретарю, или приглашение немецких участников на сельскохозяйственнуювыставку в Москву.
Третьим этапомпослужило бы возбновление добрых политических взаимоотношений либо какпродолжение того, что имело место в прошлом (Берлинский договор), либо какновое соглашение, учитывающее жизненно важные интересы обеих сторон. Этоттретий этап представляется мне достижимым, так как, на мой взгляд, на всем отрезкеот Балтийского до Черного моря и на Дальнем Востоке нет каких-либовнешнеполитических противоречий, которые исключали бы возможность такогоурегулирования отношений между двумя странами. Сюда следует добавить то общее,что существует, при всем различии мировоззрений, в идеологии Германии, Италии иСоветского Союза: враждебное отношение к капиталистическим демократиям. У нас,также как и у Италии, мало общего с капитализмом Запада. Поэтому мне кажетсядовольно-таки парадоксальным, что социалистическое государство Советский Союзименно сейчас хочет встать на сторону западных демократий.
2. Астахов,активно поддержанный Бабариным, определил путь сближения с Германией какотвечающий интересам обеих стран. Однако он подчеркнул, что возможны толькомедленные и постепенные темпы сближения. Национал-социалистическая внешняяполитика поставила Советский Союз перед лицом чрезвычайной угрозы. Мы нашлиточное понятие для определения нашей нынешней политической ситуации: окружение.Именно так определялась для Советского Союза политическая ситуация послесентябрьских событий прошлого года. Астахов упомянул антикоминтерновский пакт инаши отношения с Японией, далее Мюнхен и достигнутую нами там свободу действийв Восточной Европе, дальнейшие последствия которой могут быть направлены противСоветского Союза. Мы же считаем Прибалтийские государства и Финляндию, а такжеРумынию сферой наших интересов, что усиливает у советского правительстваощущение угрозы. В Москве не могут поверить в резкое изменение немецкой политикив отношении Советского Союза. Можно ожидать лишь постепенных перемен.
3. В своемответе я указал на то, что за это время германская политика на Востокепретерпела изменения. У нас не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу;наши цели имеют другое направление. Молотов в своей последней речи сам назвалантикоминтерновский пакт камуфляжем коалиции, направленной против западныхдемократий. Он знаком с данцигским вопросом и со связанным с ним польским вопросом.Я вижу здесь все, что угодно, только не противоречие германских и советскихинтересов. Наши пакты о ненападении и сделанные в связи с этим предложениядостаточно ясно показали, что мы уважаем независимость Прибалтийских государстви Финляндии. У нас прочные дружественные отношения с Японией, но они ненаправлены против России. Германская политика направлена против Англии. Это — самое главное. Я мог бы показать, как уже говорилось выше, широкомасштабноеравновесие обоюдных интересов, учитывающее жизненно важные для русских вопросы.Но эта возможность будет исключена в тот самый момент, когда Советский Союз,подписав договор, встанет на сторону Англии против Германии. Только по этойпричине я возражаю против того, что взаимопонимание между Германией и СоветскимСоюзом можно достигнуть лишь медленными темпами. Сейчас момент подходящийy, ноне после заключения договора с Лондоном. Об этом должны поразмыслить в Москве.Что Англия может предложить России? В лучшем случае, участие в европейскойвойне и враждебность Германии, но врядли хоть одну заманчивую для России цель.А что, напротив, можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в европейскомконфликте, и, если Москве будет угодно, германское соглашение по урегулированиювзаимных интересов, которые, как и в прежние времена, будут полезны обеимстранам.
4. В дальнейшемАстахов опять вернулся к вопросу о Прибалтийских странах и спросил, нет ли унас там других, далеко идущих политических целей помимо экономическогопроникновения. Так же сильно его занимал и румынский вопрос. Про Польшу онсказал, что Данциг так или иначе отошел бы к рейху, и что вопрос о коридоретоже нужно как-нибудь решить в пользу рейха. Он задал вопрос, не отойдут ли кГермании также бывшие австрийские территории, особенно территории Галиции иУкраины. Описывая наши торгово-политические отношения с Прибалтийскимигосударствами, я ограничился тем, что сказал, что из всего этого не вытекаетпротиворечие германо-русских интересов. В остальном же решение украинскоговопроса показало, что мы не стремимся ни к чему такому, что угрожало бы СоветскомуСоюзу...
Послерассуждений русских у меня сложилось впечатление, что в Москве еще не принялиникакого решения, которое в конце концов примут. О состоянии и перспективахпереговоров по договору с англичанами русские отмолчались. По всему кажется,что Москва придерживается тактики оттягивания и затягивания для того, чтобыотложить принятие решений, значимость которых они полностью осознают...
Хотя переговорыбыли первостепенным вопросом, обе стороны старались не показывать этого. Состороны Германии это было в своем роде приманкой, при помощи которойгитлеровское руководство хотело сделать договор для СССР более привлекательным.Сталин же после 1933 г. опасался агрессии со стороны Германии. К тому же этотдоговор означал разрыв с Англией и Францией. Но тайну переговоров не удалосьсохранить. Сотрудник германского посольства в Москве Г.Гервард фон Биттенфельд,имевший доступ к секретным документам, информировал американского дипломатаЧ.Болена об их содержании. Таким образом, правительство США было в курсепереговоров и информировало о них правительства Англии и Франции. Но они несделали из столь важной информации соответствующих выводов.
ПИСЬМОВРЕМЕННОГО ПОВЕРЕННОГО В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г.А. АСТАХОВА ЗАМЕСТИТЕЛЮНАРОДНОГО КОМИССАРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В.П. ПОТЕМКИНУ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.1. В этой почтеВы найдете записи моих бесед со Шнурре, в которых последний, помимо постановкитех или иных конкретных вопросов, всячески пытается уговорить нас пойти наобмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом онссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которуюбудто бы разделяет Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в болееосторожной и сдержанной форме, мне говорили Вайцзекер и Шуленбург.
Мотивы подобнойтактики немцев ясны, и мне вряд ли стоит подробно останавливаться на этом. Неберусь я также и формулировать какое-либо свое мнение по этому вопросу, так какдля этого надо быть в курсе деталей и перспектив наших переговоров с Англией иФранцией (о каковых мне известно лишь из газет). Во всяком случае, я мог быотметить, что стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточноупорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочейкампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бывтянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений поинтересующим нас вопросам. Какова бы ни была цена этим заверениям и на скольдолгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой.
Во всяком случае,эту готовность немцев разговаривать об улучшении отношений надо учитывать и,быть может, следовало бы несколько подогревать их, чтобы сохранять в своихруках козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться. Сэтой точки зрения было бы, быть может, нелишним сказать им что-либо, поставитьим ряд каких-нибудь вопросов, чтобы не упускать нити, которую они дают нам вруки и которая, при осторожном обращении с нею, нам вряд ли может повредить...
2 августа Шнурреобратился с конфиденциальным письмом к Шуленбургу, в котором заметил, что вГермании политическая проблема России рассматривается с чрезвычайнойнеотложностью. Такой вывод он сделал из ежедневного общения с Риббентропом,постоянно контактировавшим с Гитлером. Шнурре писал далее:«Вы можете себепредставить, с каким нетерпением здесь ожидают Вашу беседу с Молотовым».По словам Астахова, 10 августа Шнурре в беседе с ним сказал, что«германское правительство наиболее интересует вопрос нашего отношения кпольской проблеме». В ряде донесений Астахов сообщал, чего можно ожидатьот немцев. Так, 8 августа он писал:«Немцы желают создать у насвпечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность в судьбеприбалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши(с изменениями в пользунемцев) и отмежеваться от аспирации на Украину… чтобы этой ценойнейтрализовать нас в случае войны с Польшей». 12 августа:«Отказ отПрибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине)- это вданный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь быполучить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей».
Сталин и Молотовуже располагали сведениями о том, что подготовка нападения на Польшу вступила взавершающую фазу, и в этих условиях можно значительно преумножить свою долюдобычи. И немцы знали это. 6 августа Вайцзеккер записал: «Москва ведетпереговоры с обеими сторонами и наверняка еще в течении некоторого времени сохранитза собой последнее слово, во всяком случае более длительно, чем этосогласовывалось с нашими сроками и отвечало бы нашему нетерпению». В связис этим Германией предпринимались шаги к ускорению переговоров. В частностипредлагалось отправить в Москву с делегацией одного из главарей фашистов с ярковыраженным партийным прошлым. В качестве такого кандидата Шнурре называлГ.Франка- одну из наиболее одиозных фигур среди соратников Гитлера. О том жесвидетельствовало приглашение советских представителей на Нюрнбергский съездНСДАП. По этому поводу Астахов 27 июля писал Потемкину:«С одной стороны,присутствие на съезде имеет большое информационное значение и дает большиевозможности контакта, установления связей и проведения разъяснительной работысреди немецких и иностранных дипломатов. С другой стороны, наше появление впервыеза все время существования режима вызовет, конечно немало толков вангло-французской печати. Вам предстоит решить, что важнее».
Кульминационнымпунктом переговоров стала, вероятно, встреча Молотова с Шуленбургом 15 августа.Посол изложил инструкции, полученные от Риббентропа.
ИНСТРУКЦИЯ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 14 АВГУСТА 1939 Г.Прошу Васпосетить господина Молотова и сообщить ему следующее:
1.Противоречие в мировоззрении между национал-социалистической Германией и СССРбыло в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССРпротивостояли друг другу в двух раздельных и борющихся друг против другалагерях. Ход развития в последнее время, как кажется, показывает, что различныемировоззрения не исклычают разумных отношений между обоими государствами ивосстановлении нового хорошего сотрудничества. Период внешнеполитическойвраждебности мог бы тем самым быть законченным навсегда и стать путем в новоебудущее для обеих стран.
2.Реальных противоречий в интересах между Германией и СССР не имеется. Хотяжизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественныхпотребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причинаагрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных намеренийпротив СССР Германия не имеет. Имперское правительство придерживается тогомнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет такого вопроса, которыйне мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран.
Сюдаотносятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросыЮго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих стран могло быбыть только полезным. Это касается также германской и советской экономик,которые могли бы дополнять друг друга в любом направлении.
3.Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит вближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение дляформирования отношений между германским народом и народами СССР на многиепоколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякойпричины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеимстранам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо — когдаврагами.
4.Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетнейидеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранитьмного скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течении этоговремени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала. Наэтом можно заново строить политику обоих государств.
5.Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с имеющимсяопытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии являютсянепримиримыми врагами как национал социалистической Германии, так и СССР. Нынеони заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в войну противГермании. В 1914 году эта политика имела для России плохие последствия.Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена избежать растерзанияСССР и Германии в интересах западных демократий.
6.Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а такжеанглийское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к союзутребуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без германскогосодействия события могли бы принять такой оборот, который лишит оба правительствавозможности возродить германо-советскую дружбу и в данном случае совместноразрешить территориальные вопросы в Восточной Европе. Поэтому руководство вобеих странах не должно допустить такого хода событий и вовремя активновмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов инамерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского правительства,как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в германо-советскиеотношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий опыт, это можетбыть осуществлено по обычным дипломатическим каналам лишь медленно, господинимперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочнымвизитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину взгляды фюрера.Только в ходе личной беседы может быть, по мнению господина фон Риббентропа,достигнуто изменение и возможность заложить при этом фундамент окончательногоулаживания германо-русских отношений.
Дополнение:Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в письменном виде, адословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она как можно точнее дошладо господина Сталина, и уполномочиваю Вас в данном случае по моему поручениюпросить господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы смоглисделать ему это важное заявление также непосредственно. Наряду с разговором сМолотовым предварительным условием моего визита была бы обстоятельная беседа соСталиным.
Риббентроп
Молотоввнимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил, чтонемедленно передаст его правительству. Что же касается приезда Риббентропа, тоМолотов сказал, что «подобная поездка требует соответствующихприготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты».Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в Римео некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом которогобыло заключение пакта о ненападении. Посол ответил, что с Риббентропом этотвопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру Шуленбург отметил, чтопредложение о визите Риббентропа очень польстило Молотову. Следует такжезаметить, что в то же время советское правительство просило Англию и Франциюприслать в Москву для переговоров министров, но прибыл представитель, не имеющийподобных полномочий.
Уже 16 августаРиббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился с Молотовым исообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет.Встреча состоялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен ответ советскогоправительства на заявление германской стороны, сделанное двумя днями раньше. Вэтом документе после напоминания о враждебных действиях Германии по отношению кСССР в прошлом выражалось согласие урегулировать отношения; первым шагом кэтому может быть заключение торгового и кредитного соглашения; вторым — заключение пакта о ненападении или подтверждение Договора о нейтралитете 1926года. Особо оговаривалась необходимость одновременно подписать специальныйпротокол, который определит интересы сторон в том или ином вопросе внешнейполитики и явится неотъемлемой частью пакта. От сюда видно, кто являлсяинициатором секретного протокола.
Во время беседы17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно конкретнее, чем в ходепредыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению Молотова, примером могутпослужить аналогичные пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом с рядомдругих стран. Что же касается вопроса о протоколе, то он сказал: «Инициативапри заключении протокола должна исходить не только от советской, но и отгерманской стороны» и добавил, что вопросы, затронутые в германскомзаявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прибалтике) не могут войти в договор(он будет опубликован), они должны войти в протокол (он будет секретным).Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе переговоров, и что вопрос сним согласован. Советская сторона поддержала желание Риббентропа приехать вМоскву, но было оговорено пожелание Москвы проделать всю работу без лишнего шума.Это диктовалось необходимостью подготовить общественное мнение в стране и зарубежом к столь резкой смене внешнеполитического курса.
И вновьРиббентроп потребовал встречи с Молотовым.
ДИРЕКТИВА ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 18 АВГУСТА 1939г.Прошу Вас ещераз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и использовать всеимеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без всякогопромедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином Молотовым, имея ввиду следующее:
Имперскоеправительство с большим удовлетворением восприняло из его последнего заявленияпозитивное отношение Советского правительства к формированию новыхгермано-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при нормальных условиях былибы согласны подготовить и обычным путем осуществить новое урегулирование германо-русскихотношений. Но нынешнее положение делает необходимым, на взгляд фюрера,использовать другой метод, который быстрее приведет к цели. По его словам, мыдолжны считаться с тем, что в любой день могут произойти инциденты, которыесделают неизбежный конфликт [с Польшей ]. Судя по поведению польскогоправительства, развитие событий в этом направлении находится не в наших руках.Фюрер считает во время выяснения германо-русских отношений не дать застигнутьсебя врасплох началом германо-польского конфликта. Он считает ихпредварительное выяснение необходимым для того, чтобы в случае конфликта учестьрусские интересы, а без такого выяснения сделать это было бы, разумеется,тяжело.
Сделанноегосподином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение от 15августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно сказано, чтомы полностью согласны с идеей пакта о ненападении, гарантирования Прибалтийскихгосударств и оказания влияния на Японию. Таким образом, все конструктивныеэлементы для немедленного начала прямых устных переговоров и окончательнойдоговоренности имеются.
В остальном Выможете упомянуть, что названный господином Молотовым первый этап, а именно,завершение переговоров о новом германо-русском экономическом соглашении, насегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко второму.
Поэтому мыпросили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о позиции, занятой импо отношению к предложенной в дополнительной инструкции моей немедленнойпоездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с генеральнымиполномочиями от фюрера, которые уполномочивают меня исчерпывающим и завершающимобразом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касаетсяпрежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос настолько прост, что нетребует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о следующих трех пунктах,которые я прошу господину Молотову зачитать, но в письменном виде непередавать:
Статья первая.Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне или к другому видуприменения силы друг против друга.
Статья вторая.Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и действует бездополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этомзаметить, что я в состоянии ( что касается данного предложения ) при устныхпереговорах в Москве урегулировать все детали и в случае необходимости учестьрусские интересы. Точно также я в состоянии подписать специальный протокол,который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных вопросах внешней политики,например, разграничение сфер интересов в районе Балтийского моря, Вопрос оПрибалтийских государствах и т.п. Такое урегулирование, которое, как намкажется, имеет большое значение, тоже возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этимпрошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла сегодня кисторическому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря уже овышеизложенных статьях договора ) не зачитывая данную инструкцию, а в духепредстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки и соответственнореагировать на все обновленные русские возражения. При этом Вы должны иметь ввиду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого германо-польскогоконфликта является делом вероятным, и поэтому мы в огромнейшей степенизаинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась немедленно.
Сказанодостаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по отношениюк агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о нейтралитете), иона готова уплатить за это. Данный документ показывает, что выбор в пользуГермании был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало солидные территориальныеприращения, к тому же СССР оставался в стороне от “большой” войны. В случаесоюза с Западом грозило очень скорое участие в такой войне, неподготовленностьк которой была очевидна. Поэтому Сталин резонно выбрал Германию.
19 августаМолотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов пригласилгерманского дипломата всего через полчаса после его возвращения из Кремля). Вовремя второго визита (который понадобился, по-видимому, после доклада МолотоваСталину о содержании только что закончившейся беседы) Молотов вручил Шуленбургусоветский проект пакта о ненападении. Вопреки недавней рекомендации, даннойМолотовым немцам, этот проект в одном, но очень существенном пункте не совпадалс прежними пактами, заключенными СССР: в нем отсутствовала статья о денонсациив случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью державу. Проектзаканчивался постскриптумом следующего содержания: “Настоящий пакт действителенлишь при одновременном подписании особого протокола по пунктамзаинтересованности договаривающихся сторон в области внешней политики. Протоколсоставляет органическую часть пакта”. Комментируя советский проект, Молотов сказал:“Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлемой частью пакта,является серьезным вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этомдолжно думать германское правительство. Об этом мы также думаем”.
Немцев в этотмомент интересовало прежде всего другое- как бы максимально ускорить приездРиббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала было решенопринять германского министра спустя неделю после заключения договора поэкономическим вопросам (он был подписан 19 августа), а затем была назначенаболее близкая дата.
Последнимаккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
ГОСПОДИНУ СТАЛИНУ. МОСКВА 20 АВГУСТА 1939 г.1. Я искреннеприветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения вкачестве первого шага к перестройке германо-советских отношений
2. Заключение сСоветским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германскойполитики на долгую перспективу
3. Я принимаюпереданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта оненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образомвыяснить связанные с ним еще вопросы
4. Напряженностьмежду Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению квеликой державе таково, что кризис может разразится в любой день.
Я считаю, что вслучае намерения обоих государств вступить друг с другом в новые отношения,целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моегоминистра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое позднее — в среду, 23августа.
АдольфГитлер.
Посол Германии вСССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа. Ультимативный тонтелеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели над посланием, еще разпослушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, получилиподтверждение о контактах Берлина с Парижем и Лондоном, угрожавших широкимантисоветским альянсом. После взвешивания всех “за” и “против”, решение,наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее сообщение:
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРМАНИИ А. ГИТЛЕРУ. 21АВГУСТА 1939 Г.Благодарю записьмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создает поворотк серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы нашихстран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие германскогоправительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидацииполитической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашимистранами.
Советскоеправительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г.Риббентропа 23 августа.
И.Сталин.
Гитлер,находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт. Арусские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час, когдаСталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее,трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк,- глава французской миссии,сообщал в Париж Э.Деладье: ”Назначенное на сегодня заседание состоялось утром.Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух заседаниймы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за прохода советскихвойск через польскую территорию. Новое заседание, дата которого не установлена,состоится только тогда, когда мы будем в состоянии ответить положительно”. Нонового заседания не состоялось.
23августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на бортуприземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных действийсредств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук самолеты былиобстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты.
Надодумать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппасопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано,сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Онизатянулись далеко за полночь.
ИЗ ЗАПИСИ ЗАМЕСТИТЕЛЯ СТАТС-СЕКРЕТАРЯ ХЕНКЕ БЕСЕДЫИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СО СТАЛИНЫМ И ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА НАРОДНЫХКОМИССАРОВ СССР МОЛОТОВЫМ, СОСТОЯВШЕЙСЯ В НОЧЬ С 23 НА 24 АВГУСТА 1939г.Обсуждалисьследующие вопросы:
1. Япония:
Господинимперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом ненаправлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошимотношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромиссу в противоречияхмежду СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское правительствотого желают, господин имперский министр иностранных дел готов действовать вэтом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на японское правительствои поддерживал бы контакт по данному вопросу с советско-русским представителем вБерлине.
ГосподинСталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения отношений сЯпонией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои границы. Если Японияхочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится и к этому подготовлен.Если же Япония хочет мира- тем лучше! Господин Сталин считает содействиеГермании в улучшении советско-японских отношений полезным, но он не хотел бы,чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в этом вопросе исходит отСоветского Союза.
Господинимперский министр иностранных дел согласился с тем, что его содействие могло быозначать продолжение тех переговоров, которые он вот уже ряд месяцев ведет сяпонским послом в духе улучшения советско-японских отношений. Однако и сгерманской стороны тоже не было бы проявлено никакой инициативы в этом вопросе.
Некоторыеиз вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например, обсуждениевопроса об “антикоминтерновском пакте”, когда Сталин и Риббентроп убеждали другдруга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а против Англии, ипод конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине шутку: ”Сталин ещеприсоединится к антикоминтерновскому пакту”. И действительно, в ноябре 1940 г.СССР в принципе согласился присоединится к Тройственному пакту Германии, Италиии Японии, который был агрессивным военным союзом и в этом смысле намного превосходил“антикоминтерновский пакт” с его преимущественно идеологическойнаправленностью.
Досих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом поповоду захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений, выходящихза пределы аннексии Албании, возможно, — к греческой территории? ”- спросилСталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная Албания… непредставляет особого интереса для Италии.” Это было провокационное замечание,хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением Италии на Грецию в 1940 г.На сообщение Риббентропа о том, что Германия готова урегулировать отношениямежду СССР и Японией, Сталин согласился, что эта помощь может быть полезной, ноон не хотел бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что инициатива исходит отСоветского Союза.
Вугоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта оненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае агрессииодной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же соображенийпредусматривалось его вступление в силу немедленно после подписания, а не послератификации, о чем шла речь в советском проекте пакта. То и другое былоотмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы Молотова (в егосообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может вознамерится квалифицироватьГерманию нападающей стороной.” Молотов доказывал, что статья о денонсации якобынеобязательна, “забыв” об аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясьпочему-то на польско-германский пакт о ненападении 1934г.
Оченьмало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование Секретногопротокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в общей форме,подписанный же текст договора содержал детализацию.
Вэтом договоре обращает на себя внимание прежде всего статья, касающаяся Польши.Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и СССР (полинии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще независимогогосударства “в случае территориально-политического переустройства” областей,входящих в него. Во-вторых, ставился вопрос, “является ли в обоюдных интересахжелательным сохранение независимости Польского государства и каковы будут еограницы”. Решение этого вопроса ставилось в зависимость от “дальнейшегополитического развития”, а на деле- от исхода войны против Польши, котораядолжна была начаться через несколько дней. Таким образом Секретный протоколпредполагал, по существу, четвертый раздел Польши.
Прибалтийскиестраны признавались сферой интересов СССР; она должна была простираться вплотьдо северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола констатировал “интересСССР в Бесарабии” и “полную не заинтересованность” Германии в ней. То был форменныймеждународный разбой. Не случайно в Протоколе дважды говорилось о егострожайшей конфиденциальности.
Вовремя пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграммуследующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамкахпредстоящих переговоров было определено, что в результате договоренностиГермании и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась быкак принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России”. Гитлерпредставлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый регион междусобой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германскийпакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой стороны, то тамникогда не рассчитывали более чем на двухлетнюю его длительность. Вероятно, исоветская сторона понимала, что ей отпущено не 10 лет, а значительно меньше. Нобыла ли необходимость заключения этого договора?
Воснове сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939г. СССР находилсяпод непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это неверно,подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии оперативных плановнападения на СССР. Главное заключалось в неподготовленности Германии к такойвойне. СССР, хотя он и был ослаблен сталинскими “чистками”, — не Польша. Посвоим материальным и людским ресурсам он намного превосходил Германию. В 1939г.В вермахте не хватало тяжелых танков, машин, средств связи. В 1939г. Вермахтпрактически не имел боевого опыта. В 1941г. За плечами германской армии былразгром нескольких стран, включая Францию. Это была уже друга армия.
Но,может быть, в 1941г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит обобратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша.Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, ановую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в прифронтовойзоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной Армии тяжелоепоражение. Возможно, что если бы война началась в 1939г., то она потребовала быот советского народа не таких чудовищных жертв.
www.ronl.ru
Алтайский государственный университет
Кафедра истории
Пакт Молотова - Риббентропа
(реферат)
Студент Филатов А.С.
В 1939 году началась вторая мировая война. Довоенные попытки погасить ее первые очаги оказались безрезультатны. Внимательно наблюдая за механизмом агрессии Германии в Европе, советское руководство все больше понимало, что предстоит ожесточенная вооруженная борьба с сильным, опытным и беспощадным противником. Но до последней минуты, поддавшись иллюзии, оно полагало, что, если не "спровоцирует" Гитлера, войну можно не допустить.
1940 год. Германские войска захватили Данию, Норвегию, Белгию, Голландию и Люксембург. Французская армия сопротивлялась всего 40 дней. Потерпела поражение английская экспедиционная армия, ее соединения поспешно эвакуировались на Британские острова. Вермахт захватил ряд стран на Балканах.
В Европе, по существу, не оказалось силы, которая могла бы остановить агрессора.
C началом 1939 года Сталин все чаще обращает внимание на внешнеполитические проблемы. Ему казалось, что кровавая чистка, проведенная в партии и стране, стабилизировала общество.
Хотя принято считать, что вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу, Сталин полагал иначе. Еще в марте того же года на съезде партии генсек заявил, что "новая империалистическая война стала фактом". И это было в значительной мере так. Япония продолжала завоевательные действия в Китае; Италия напала на Абиссинию, а затем и Албанию; была осуществлена широкая германо-итальянская интервенция против республиканской Испании. Мир был подожжен со многих сторон. Мюнхенская подачка Гитлеру, как считал Сталин, "лишь разожгла аппетиты агрессора".
Поняв всю бесплодность политики "умиротворения", а также попыток союза с Англией и Францией, Сталин начал добиваться подписания пакта с Германией.
В течении шести лет после прихода Гитлера к власти между СССР и Германией шла "холодная война". СССР активно участвовал в попытках создания системы коллективной безопасности против агрессии, Германия в ответ на это шла на соглашения с западными державами против СССР (наиболее известный пример - мюнхенский сговор 1938г.). Однако конечные цели германской политики не могли быть достигнуты в рамках договоренности с Западом. Непосредственным объектом германской экспансии после захвата весной 1939 г. Чехословакии становилась Польша, которой Англия предоставила гарантии на случай войны, и поэтому для Гитлера большое значение приобретала позиция СССР. Гитлера не могло не беспокоить возможное противодействие со стороны СССР нападению на Польшу, хотя для него не было секретом ослабление Красной Армии после уничтожения Сталиным многих ее командиров в 1937-1938 гг. Оптимальной для Германии была бы нейтрализация СССР, и кое-какие симптомы свидетельствовали о том, что заправилы "третьего рейха" были бы не прочь нормализовать отношения с СССР.
Важным шагом СССР на пути к соглашению с Германией стало снятие 3 мая 1939 г. М.М. Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначение вместо него В.М. Молотова, в то время занимавшего и пост председателя СНК. Это было проявлением смены внешнеполитического курса на коллективную безопасность, убежденным поборником которого был Литвинов. Кроме того, присутствовал и элемент, связанный с национальностью Литвинова: устраняя еврея с поста главы внешнеполитического ведомства, Сталин стремился "потрафить" Гитлеру. Первый же вопрос, заданный Гитлером Хильгеру (советнику германского посольства в Москве), был: каковы причины, побудившие Сталина дать отставку Литвинову? Хильгер ответил: стремление последнего к соглашению с Англией и Францией. Утвердительно ответил Хильгер и на вопрос Гитлера, верит ли он, что Сталин готов установить взаимоотношения с Германией. Во время рассказа дипломата о положении в России "Гитлер весь подался вперед".
23 мая произошло событие, имевшее существенное значение для советско-германских контактов: совещание Гитлера с главными военными чинами, на котором было принято решение о нападении на Польшу "при первом же подходящем случае". Это значительно усиливало необходимость для Германии договориться с СССР.
20 мая состоялась первая беседа Молотова с Шуленбургом; в ходе ее Молотов сделал заявление, которое иначе как сенсационным не назвать. Он сказал: "Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы". До этого момента беседы представителей СССР и Германии не выходили за рамки экономических отношений; и вот руководитель советской дипломатии выступает с предложением перейти к сфере политических отношений как приоритетной. При этом СССР вел переговоры с англо- французским альянсом и играл на этом. Контакты с Англией и Францией осуществлялись и в целях маскировки, и для давления на Германию.
При этом Молотов уклонился от каких-либо конкретных предложений, предпочитая получить от Германии принципиальный ответ на свое предложение, хотя, учитывая сложившийся германо-польский конфликт, ответ Германии мог быть только положительным. Характер отношений начал понемногу меняться. На встрече 17 июня между Астаховым и Шуленбургом уже германский дипломат убеждал в необходимости улучшения политических связей.
Окончательный перелом произошел в конце июля 1939г. По-видимому, между 24 и 27 июля Гитлер принял соответствующее решение. 24 июля К. Шнурре имел длительную беседу с Астаховым и заместителем торгпреда Е.И. Бабариным, в ходе которой были обсуждены и политические отношения, причем наметилось явное взаимопонимание в этой области.
ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ К.ШНУРРЕ С ВРЕМЕННЫМ ПОВЕРЕННЫМ В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г.А.АСТАХОВЫМ И ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ТОРГПРЕДА СССР В ГЕРМАНИИ Е.И.БАБАРИНЫМ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.
Согласно данному мне указанию, я пригласил вчера на ужин в '"Эвесту" советского поверенного в делах Астахова и руководителя здешнего торгпредства СССР Бабарина. Русские оставались примерно до половины первого ночи.
1. В связи с замечанием Астахова о прошлом тесном сотрудничестве и внешнеполитической общности интересов Германии и России я объяснил, что мне и сейчас такое сотрудничество кажется достижимым, если советское правительство придает ему значение. Я мог бы выделить тут три этапа.
Первый этап. Возобновление сотрудничества в области экономики путем заключения договора по экономике и кредиту.
Второй этап. Нормализация и улучшение политических взаимоотношений. Сюда, среди прочего, относятся уважительное отношение прессы и общественного мнения к интересам другой стороны, уважительное отношение к научному и культурному достоянию другой стороны. Сюда же можно было бы отнести официальное участие Астахова в Днях немецкого искусства в Мюнхене, в связи с которым он обращался к г-ну статс-секретарю, или приглашение немецких участников на сельскохозяйственную выставку в Москву.
Третьим этапом послужило бы возбновление добрых политических взаимоотношений либо как продолжение того, что имело место в прошлом (Берлинский договор), либо как новое соглашение, учитывающее жизненно важные интересы обеих сторон. Этот третий этап представляется мне достижимым, так как, на мой взгляд, на всем отрезке от Балтийского до Черного моря и на Дальнем Востоке нет каких-либо внешнеполитических противоречий, которые исключали бы возможность такого урегулирования отношений между двумя странами. Сюда следует добавить то общее, что существует, при всем различии мировоззрений, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: враждебное отношение к капиталистическим демократиям. У нас, также как и у Италии, мало общего с капитализмом Запада. Поэтому мне кажется довольно-таки парадоксальным, что социалистическое государство Советский Союз именно сейчас хочет встать на сторону западных демократий.
2. Астахов, активно поддержанный Бабариным, определил путь сближения с Германией как отвечающий интересам обеих стран. Однако он подчеркнул, что возможны только медленные и постепенные темпы сближения. Национал-социалистическая внешняя политика поставила Советский Союз перед лицом чрезвычайной угрозы. Мы нашли точное понятие для определения нашей нынешней политической ситуации: окружение. Именно так определялась для Советского Союза политическая ситуация после сентябрьских событий прошлого года. Астахов упомянул антикоминтерновский пакт и наши отношения с Японией, далее Мюнхен и достигнутую нами там свободу действий в Восточной Европе, дальнейшие последствия которой могут быть направлены против Советского Союза. Мы же считаем Прибалтийские государства и Финляндию, а также Румынию сферой наших интересов, что усиливает у советского правительства ощущение угрозы. В Москве не могут поверить в резкое изменение немецкой политики в отношении Советского Союза. Можно ожидать лишь постепенных перемен.
3. В своем ответе я указал на то, что за это время германская политика на Востоке претерпела изменения. У нас не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу; наши цели имеют другое направление. Молотов в своей последней речи сам назвал антикоминтерновский пакт камуфляжем коалиции, направленной против западных демократий. Он знаком с данцигским вопросом и со связанным с ним польским вопросом. Я вижу здесь все, что угодно, только не противоречие германских и советских интересов. Наши пакты о ненападении и сделанные в связи с этим предложения достаточно ясно показали, что мы уважаем независимость Прибалтийских государств и Финляндии. У нас прочные дружественные отношения с Японией, но они не направлены против России. Германская политика направлена против Англии. Это - самое главное. Я мог бы показать, как уже говорилось выше, широкомасштабное равновесие обоюдных интересов, учитывающее жизненно важные для русских вопросы. Но эта возможность будет исключена в тот самый момент, когда Советский Союз, подписав договор, встанет на сторону Англии против Германии. Только по этой причине я возражаю против того, что взаимопонимание между Германией и Советским Союзом можно достигнуть лишь медленными темпами. Сейчас момент подходящийy, но не после заключения договора с Лондоном. Об этом должны поразмыслить в Москве. Что Англия может предложить России? В лучшем случае, участие в европейской войне и враждебность Германии, но врядли хоть одну заманчивую для России цель. А что, напротив, можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в европейском конфликте, и, если Москве будет угодно, германское соглашение по урегулированию взаимных интересов, которые, как и в прежние времена, будут полезны обеим странам.
4. В дальнейшем Астахов опять вернулся к вопросу о Прибалтийских странах и спросил, нет ли у нас там других, далеко идущих политических целей помимо экономического проникновения. Так же сильно его занимал и румынский вопрос. Про Польшу он сказал, что Данциг так или иначе отошел бы к рейху, и что вопрос о коридоре тоже нужно как-нибудь решить в пользу рейха. Он задал вопрос, не отойдут ли к Германии также бывшие австрийские территории, особенно территории Галиции и Украины. Описывая наши торгово-политические отношения с Прибалтийскими государствами, я ограничился тем, что сказал, что из всего этого не вытекает противоречие германо-русских интересов. В остальном же решение украинского вопроса показало, что мы не стремимся ни к чему такому, что угрожало бы Советскому Союзу...
После рассуждений русских у меня сложилось впечатление, что в Москве еще не приняли никакого решения, которое в конце концов примут. О состоянии и перспективах переговоров по договору с англичанами русские отмолчались. По всему кажется, что Москва придерживается тактики оттягивания и затягивания для того, чтобы отложить принятие решений, значимость которых они полностью осознают...
Хотя переговоры были первостепенным вопросом, обе стороны старались не показывать этого. Со стороны Германии это было в своем роде приманкой, при помощи которой гитлеровское руководство хотело сделать договор для СССР более привлекательным. Сталин же после 1933 г. опасался агрессии со стороны Германии. К тому же этот договор означал разрыв с Англией и Францией. Но тайну переговоров не удалось сохранить. Сотрудник германского посольства в Москве Г.Гервард фон Биттенфельд, имевший доступ к секретным документам, информировал американского дипломата Ч.Болена об их содержании. Таким образом, правительство США было в курсе переговоров и информировало о них правительства Англии и Франции. Но они не сделали из столь важной информации соответствующих выводов.
ПИСЬМО ВРЕМЕННОГО ПОВЕРЕННОГО В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г.А. АСТАХОВА ЗАМЕСТИТЕЛЮ НАРОДНОГО КОМИССАРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В.П. ПОТЕМКИНУ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.
1. В этой почте Вы найдете записи моих бесед со Шнурре, в которых последний, помимо постановки тех или иных конкретных вопросов, всячески пытается уговорить нас пойти на обмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом он ссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую будто бы разделяет Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в более осторожной и сдержанной форме, мне говорили Вайцзекер и Шуленбург.
Мотивы подобной тактики немцев ясны, и мне вряд ли стоит подробно останавливаться на этом. Не берусь я также и формулировать какое-либо свое мнение по этому вопросу, так как для этого надо быть в курсе деталей и перспектив наших переговоров с Англией и Францией (о каковых мне известно лишь из газет). Во всяком случае, я мог бы отметить, что стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточно упорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам. Какова бы ни была цена этим заверениям и на сколь долгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой.
Во всяком случае, эту готовность немцев разговаривать об улучшении отношений надо учитывать и, быть может, следовало бы несколько подогревать их, чтобы сохранять в своих руках козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться. С этой точки зрения было бы, быть может, нелишним сказать им что-либо, поставить им ряд каких-нибудь вопросов, чтобы не упускать нити, которую они дают нам в руки и которая, при осторожном обращении с нею, нам вряд ли может повредить...
2 августа Шнурре обратился с конфиденциальным письмом к Шуленбургу, в котором заметил, что в Германии политическая проблема России рассматривается с чрезвычайной неотложностью. Такой вывод он сделал из ежедневного общения с Риббентропом, постоянно контактировавшим с Гитлером. Шнурре писал далее:"Вы можете себе представить, с каким нетерпением здесь ожидают Вашу беседу с Молотовым". По словам Астахова, 10 августа Шнурре в беседе с ним сказал, что "германское правительство наиболее интересует вопрос нашего отношения к польской проблеме". В ряде донесений Астахов сообщал, чего можно ожидать от немцев. Так, 8 августа он писал:"Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши(с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину... чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей". 12 августа:"Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине)- это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей".
Сталин и Молотов уже располагали сведениями о том, что подготовка нападения на Польшу вступила в завершающую фазу, и в этих условиях можно значительно преумножить свою долю добычи. И немцы знали это. 6 августа Вайцзеккер записал: "Москва ведет переговоры с обеими сторонами и наверняка еще в течении некоторого времени сохранит за собой последнее слово, во всяком случае более длительно, чем это согласовывалось с нашими сроками и отвечало бы нашему нетерпению". В связи с этим Германией предпринимались шаги к ускорению переговоров. В частности предлагалось отправить в Москву с делегацией одного из главарей фашистов с ярко выраженным партийным прошлым. В качестве такого кандидата Шнурре называл Г.Франка- одну из наиболее одиозных фигур среди соратников Гитлера. О том же свидетельствовало приглашение советских представителей на Нюрнбергский съезд НСДАП. По этому поводу Астахов 27 июля писал Потемкину:"С одной стороны, присутствие на съезде имеет большое информационное значение и дает большие возможности контакта, установления связей и проведения разъяснительной работы среди немецких и иностранных дипломатов. С другой стороны, наше появление впервые за все время существования режима вызовет, конечно немало толков в англо-французской печати. Вам предстоит решить, что важнее".
Кульминационным пунктом переговоров стала, вероятно, встреча Молотова с Шуленбургом 15 августа. Посол изложил инструкции, полученные от Риббентропа.
ИНСТРУКЦИЯ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУ ПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 14 АВГУСТА 1939 Г.
Прошу Вас посетить господина Молотова и сообщить ему следующее:
1. Противоречие в мировоззрении между национал-социалистической Германией и СССР было в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР противостояли друг другу в двух раздельных и борющихся друг против друга лагерях. Ход развития в последнее время, как кажется, показывает, что различные мировоззрения не исклычают разумных отношений между обоими государствами и восстановлении нового хорошего сотрудничества. Период внешнеполитической враждебности мог бы тем самым быть законченным навсегда и стать путем в новое будущее для обеих стран.
2. Реальных противоречий в интересах между Германией и СССР не имеется. Хотя жизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественных потребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причина агрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных намерений против СССР Германия не имеет. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет такого вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран.
Сюда относятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросы Юго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих стран могло бы быть только полезным. Это касается также германской и советской экономик, которые могли бы дополнять друг друга в любом направлении.
3. Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит в ближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между германским народом и народами СССР на многие поколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякой причины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеим странам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо - когда врагами.
4. Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетней идеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранить много скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течении этого времени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала. На этом можно заново строить политику обоих государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с имеющимся опытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал социалистической Германии, так и СССР. Ныне они заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России плохие последствия. Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена избежать растерзания СССР и Германии в интересах западных демократий.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к союзу требуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без германского содействия события могли бы принять такой оборот, который лишит оба правительства возможности возродить германо-советскую дружбу и в данном случае совместно разрешить территориальные вопросы в Восточной Европе. Поэтому руководство в обеих странах не должно допустить такого хода событий и вовремя активно вмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов и намерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского правительства, как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий опыт, это может быть осуществлено по обычным дипломатическим каналам лишь медленно, господин имперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину взгляды фюрера. Только в ходе личной беседы может быть, по мнению господина фон Риббентропа, достигнуто изменение и возможность заложить при этом фундамент окончательного улаживания германо-русских отношений.
Дополнение: Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в письменном виде, а дословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она как можно точнее дошла до господина Сталина, и уполномочиваю Вас в данном случае по моему поручению просить господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное заявление также непосредственно. Наряду с разговором с Молотовым предварительным условием моего визита была бы обстоятельная беседа со Сталиным.
Риббентроп
Молотов внимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил, что немедленно передаст его правительству. Что же касается приезда Риббентропа, то Молотов сказал, что "подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты". Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в Риме о некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом которого было заключение пакта о ненападении. Посол ответил, что с Риббентропом этот вопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру Шуленбург отметил, что предложение о визите Риббентропа очень польстило Молотову. Следует также заметить, что в то же время советское правительство просило Англию и Францию прислать в Москву для переговоров министров, но прибыл представитель, не имеющий подобных полномочий.
Уже 16 августа Риббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился с Молотовым и сообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет. Встреча состоялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен ответ советского правительства на заявление германской стороны, сделанное двумя днями раньше. В этом документе после напоминания о враждебных действиях Германии по отношению к СССР в прошлом выражалось согласие урегулировать отношения; первым шагом к этому может быть заключение торгового и кредитного соглашения; вторым - заключение пакта о ненападении или подтверждение Договора о нейтралитете 1926 года. Особо оговаривалась необходимость одновременно подписать специальный протокол, который определит интересы сторон в том или ином вопросе внешней политики и явится неотъемлемой частью пакта. От сюда видно, кто являлся инициатором секретного протокола.
Во время беседы 17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно конкретнее, чем в ходе предыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению Молотова, примером могут послужить аналогичные пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом с рядом других стран. Что же касается вопроса о протоколе, то он сказал: "Инициатива при заключении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны" и добавил, что вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прибалтике) не могут войти в договор (он будет опубликован), они должны войти в протокол (он будет секретным). Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе переговоров, и что вопрос с ним согласован. Советская сторона поддержала желание Риббентропа приехать в Москву, но было оговорено пожелание Москвы проделать всю работу без лишнего шума. Это диктовалось необходимостью подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к столь резкой смене внешнеполитического курса.
И вновь Риббентроп потребовал встречи с Молотовым.
ДИРЕКТИВА ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУ ПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 18 АВГУСТА 1939г.
Прошу Вас еще раз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и использовать все имеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без всякого промедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином Молотовым, имея в виду следующее:
Имперское правительство с большим удовлетворением восприняло из его последнего заявления позитивное отношение Советского правительства к формированию новых германо-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при нормальных условиях были бы согласны подготовить и обычным путем осуществить новое урегулирование германо-русских отношений. Но нынешнее положение делает необходимым, на взгляд фюрера, использовать другой метод, который быстрее приведет к цели. По его словам, мы должны считаться с тем, что в любой день могут произойти инциденты, которые сделают неизбежный конфликт [с Польшей ]. Судя по поведению польского правительства, развитие событий в этом направлении находится не в наших руках. Фюрер считает во время выяснения германо-русских отношений не дать застигнуть себя врасплох началом германо-польского конфликта. Он считает их предварительное выяснение необходимым для того, чтобы в случае конфликта учесть русские интересы, а без такого выяснения сделать это было бы, разумеется, тяжело.
Сделанное господином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение от 15 августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно сказано, что мы полностью согласны с идеей пакта о ненападении, гарантирования Прибалтийских государств и оказания влияния на Японию. Таким образом, все конструктивные элементы для немедленного начала прямых устных переговоров и окончательной договоренности имеются.
В остальном Вы можете упомянуть, что названный господином Молотовым первый этап, а именно, завершение переговоров о новом германо-русском экономическом соглашении, на сегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко второму.
Поэтому мы просили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о позиции, занятой им по отношению к предложенной в дополнительной инструкции моей немедленной поездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с генеральными полномочиями от фюрера, которые уполномочивают меня исчерпывающим и завершающим образом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касается прежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос настолько прост, что не требует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о следующих трех пунктах, которые я прошу господину Молотову зачитать, но в письменном виде не передавать:
Статья первая. Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне или к другому виду применения силы друг против друга.
Статья вторая. Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и действует без дополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этом заметить, что я в состоянии ( что касается данного предложения ) при устных переговорах в Москве урегулировать все детали и в случае необходимости учесть русские интересы. Точно также я в состоянии подписать специальный протокол, который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных вопросах внешней политики, например, разграничение сфер интересов в районе Балтийского моря, Вопрос о Прибалтийских государствах и т.п. Такое урегулирование, которое, как нам кажется, имеет большое значение, тоже возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этим прошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла сегодня к историческому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря уже о вышеизложенных статьях договора ) не зачитывая данную инструкцию, а в духе предстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки и соответственно реагировать на все обновленные русские возражения. При этом Вы должны иметь в виду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого германо-польского конфликта является делом вероятным, и поэтому мы в огромнейшей степени заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась немедленно.
Сказано достаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по отношению к агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о нейтралитете), и она готова уплатить за это. Данный документ показывает, что выбор в пользу Германии был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало солидные территориальные приращения, к тому же СССР оставался в стороне от “большой” войны. В случае союза с Западом грозило очень скорое участие в такой войне, неподготовленность к которой была очевидна. Поэтому Сталин резонно выбрал Германию.
19 августа Молотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов пригласил германского дипломата всего через полчаса после его возвращения из Кремля). Во время второго визита (который понадобился, по-видимому, после доклада Молотова Сталину о содержании только что закончившейся беседы) Молотов вручил Шуленбургу советский проект пакта о ненападении. Вопреки недавней рекомендации, данной Молотовым немцам, этот проект в одном, но очень существенном пункте не совпадал с прежними пактами, заключенными СССР: в нем отсутствовала статья о денонсации в случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью державу. Проект заканчивался постскриптумом следующего содержания: “Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности договаривающихся сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта”. Комментируя советский проект, Молотов сказал: “Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлемой частью пакта, является серьезным вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этом должно думать германское правительство. Об этом мы также думаем”.
Немцев в этот момент интересовало прежде всего другое- как бы максимально ускорить приезд Риббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала было решено принять германского министра спустя неделю после заключения договора по экономическим вопросам (он был подписан 19 августа), а затем была назначена более близкая дата.
Последним аккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
ГОСПОДИНУ СТАЛИНУ. МОСКВА 20 АВГУСТА 1939 г.
1. Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений
2. Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгую перспективу
3. Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образом выяснить связанные с ним еще вопросы
4. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразится в любой день.
Я считаю, что в случае намерения обоих государств вступить друг с другом в новые отношения, целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое позднее - в среду, 23 августа.
Адольф Гитлер.
Посол Германии в СССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа. Ультимативный тон телеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели над посланием, еще раз послушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, получили подтверждение о контактах Берлина с Парижем и Лондоном, угрожавших широким антисоветским альянсом. После взвешивания всех “за” и “против”, решение, наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее сообщение:
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРМАНИИ А. ГИТЛЕРУ. 21 АВГУСТА 1939 Г.
Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создает поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин.
Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт. А русские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час, когда Сталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее, трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк,- глава французской миссии, сообщал в Париж Э.Деладье: ”Назначенное на сегодня заседание состоялось утром. Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух заседаний мы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за прохода советских войск через польскую территорию. Новое заседание, дата которого не установлена, состоится только тогда, когда мы будем в состоянии ответить положительно”. Но нового заседания не состоялось.
23 августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на борту приземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных действий средств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты.
Надо думать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппа сопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано, сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Они затянулись далеко за полночь.
ИЗ ЗАПИСИ ЗАМЕСТИТЕЛЯ СТАТС-СЕКРЕТАРЯ ХЕНКЕ БЕСЕДЫ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СО СТАЛИНЫМ И ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР МОЛОТОВЫМ, СОСТОЯВШЕЙСЯ В НОЧЬ С 23 НА 24 АВГУСТА 1939г.
Обсуждались следующие вопросы:
1. Япония:
Господин имперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом не направлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошим отношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромиссу в противоречиях между СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское правительство того желают, господин имперский министр иностранных дел готов действовать в этом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на японское правительство и поддерживал бы контакт по данному вопросу с советско-русским представителем в Берлине.
Господин Сталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения отношений с Японией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои границы. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится и к этому подготовлен. Если же Япония хочет мира- тем лучше! Господин Сталин считает содействие Германии в улучшении советско-японских отношений полезным, но он не хотел бы , чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в этом вопросе исходит от Советского Союза.
Господин имперский министр иностранных дел согласился с тем, что его содействие могло бы означать продолжение тех переговоров, которые он вот уже ряд месяцев ведет с японским послом в духе улучшения советско-японских отношений. Однако и с германской стороны тоже не было бы проявлено никакой инициативы в этом вопросе.
Некоторые из вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например, обсуждение вопроса об “антикоминтерновском пакте”, когда Сталин и Риббентроп убеждали друг друга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а против Англии, и под конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине шутку: ”Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту”. И действительно, в ноябре 1940 г. СССР в принципе согласился присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, который был агрессивным военным союзом и в этом смысле намного превосходил “антикоминтерновский пакт” с его преимущественно идеологической направленностью.
До сих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом по поводу захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений, выходящих за пределы аннексии Албании, возможно, - к греческой территории? ”- спросил Сталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная Албания… не представляет особого интереса для Италии.” Это было провокационное замечание, хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением Италии на Грецию в 1940 г. На сообщение Риббентропа о том, что Германия готова урегулировать отношения между СССР и Японией, Сталин согласился, что эта помощь может быть полезной, но он не хотел бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что инициатива исходит от Советского Союза.
В угоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта о ненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае агрессии одной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же соображений предусматривалось его вступление в силу немедленно после подписания, а не после ратификации, о чем шла речь в советском проекте пакта. То и другое было отмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы Молотова (в его сообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может вознамерится квалифицировать Германию нападающей стороной.” Молотов доказывал, что статья о денонсации якобы необязательна, “забыв” об аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясь почему-то на польско-германский пакт о ненападении 1934г.
Очень мало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование Секретного протокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в общей форме, подписанный же текст договора содержал детализацию.
В этом договоре обращает на себя внимание прежде всего статья, касающаяся Польши. Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и СССР (по линии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще независимого государства “в случае территориально-политического переустройства” областей, входящих в него. Во-вторых, ставился вопрос, “является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости Польского государства и каковы будут ео границы”. Решение этого вопроса ставилось в зависимость от “дальнейшего политического развития”, а на деле- от исхода войны против Польши, которая должна была начаться через несколько дней. Таким образом Секретный протокол предполагал, по существу, четвертый раздел Польши.
Прибалтийские страны признавались сферой интересов СССР; она должна была простираться вплоть до северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола констатировал “интерес СССР в Бесарабии” и “полную не заинтересованность” Германии в ней. То был форменный международный разбой. Не случайно в Протоколе дважды говорилось о его строжайшей конфиденциальности.
Во время пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграмму следующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамках предстоящих переговоров было определено, что в результате договоренности Германии и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась бы как принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России”. Гитлер представлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый регион между собой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германский пакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой стороны, то там никогда не рассчитывали более чем на двухлетнюю его длительность. Вероятно, и советская сторона понимала, что ей отпущено не 10 лет, а значительно меньше. Но была ли необходимость заключения этого договора?
В основе сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939г. СССР находился под непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это неверно, подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии оперативных планов нападения на СССР. Главное заключалось в неподготовленности Германии к такой войне. СССР, хотя он и был ослаблен сталинскими “чистками”, - не Польша. По своим материальным и людским ресурсам он намного превосходил Германию. В 1939г. В вермахте не хватало тяжелых танков, машин, средств связи. В 1939г. Вермахт практически не имел боевого опыта. В 1941г. За плечами германской армии был разгром нескольких стран, включая Францию. Это была уже друга армия.
Но, может быть, в 1941г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит об обратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша. Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, а новую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в прифронтовой зоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной Армии тяжелое поражение. Возможно, что если бы война началась в 1939г., то она потребовала бы от советского народа не таких чудовищных жертв.
www.yurii.ru
