Поэма «Медный всадник» завершает в творчестве А. С. Пушкина тему Петра I. Величественный облик царя-преобразователя рисуется в первых же, одически торжественных, строках поэмы: На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих поли, И вдаль глядел. Царь-преобразователь предстает перед нами в тот в момент, когда он принимает важнейшее для всей последующей российской истории решение: «Здесь будет город заложен...». Монументальной фигуре царя автор противопоставляет образ суровой и дикой природы. Картина, па фоне которой предстает перед нами фигура царя, безотрадна (одинокий челн, мшистые и топкие берега, убогие избы «чухонцев»). Перед взором Петра широко раскинувшаяся, несущаяся вдаль река; вокруг лес, «неведомый лучам в тумане спрятанного солнца». Но взгляд правителя устремлен в будущее. Россия должна утвердиться на берегах Балтики это необходимо для процветания страны: … Все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе. Прошло сто лет, и великая мечта Петра осуществилась: … юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво… Пушкин произносит восторженный гимн творению Петра, признается в любви к «юному граду», пред блеском которого «померкла старая Москва». Однако отношение поэта к Петру было противоречивым. Если в «Стансах» Пушкин видит в деятельности царя образец государственного служения Отечеству, то позднее, в «Заметках по русской истории XVIII века», он указывает на жестокость этого монарха и па самодержавный характер власти в его царствование. Это противоречие будет тревожить Пушкина во время его работы пал поэмой «Медный всадник». Петр-самодержец представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто славит дело Петра уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? Образ сияющего, оживленного, пышного города сменяется в первой части поэмы картиной страшного, разрушительного наводнения, выразительными образами бушующей стихии, над которой человек не властен. Стихия сметает все а своем пути, унося в потоках вод обломки строений и разрушенных мостов, «пожитки бледной нищеты» и даже гробы «с размытого кладбища». Образ неукротимых природных сил предстает здесь как символ «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. Среди тех, чью жизнь разрушило наводнение, оказывается и Евгений, о мирных заботах которого автор говорит в начале первой части поэмы. Евгений «человек обыкновенный»: он не имеет ни денег, ни чинов, «где-то служит» и мечтает устроить себе «приют смиренный и простой», чтобы жениться на любимой девушке и пройти с ней жизненный путь: И станем жить и так до гроба, Рука с рукой дойдем мы оба… В поэме не указаны ни фамилия героя, ни его возраст, ничего не говорится о прошлом Евгения, его внешности, чертах характера. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в заурядного, безликого человека из толпы. Однако в экстремальной, критической ситуации Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества». В мире бушующих стихий идиллия невозможна. Параша гибнет в наводнении, и герой оказывается перед лицом страшных вопросов: что есть жизнь человека? не пустой ли она сон «насмешка неба над землей»? «Смятенный ум» Евгения не выдерживает «ужасных потрясений». Он сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу в истрепанной и ветхой одежде, безразличный ко всему, кроме наполняющего его «шума внутренней тревоги ». Словно древний пророк, достигший неправедность мира, Евгений отгорожен от людей и презираем ими. Сходство пушкинского героя с пророком становится особенно явным, когда Евгений в своем безумии внезапно прозревает и обрушивает свой гнев на «горделивого истукана». Через всю поэму, через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин и смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» и главная угроза жизни людей и городу), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, по и главная философская мысль Пушкина Мысль о человеке, его самоценности. «Медный всадник» это и героическая поэма о созидательной деятельности Петра I, и трагическая повесть о бедном петербургском чиновнике, жертве «исторической необходимости» (не случайно автор придал поэме многозначительный подзаголовок: «Петербургская повесть»).
www.ronl.ru
Александр Сергеевич Пушкин — великий русский поэт. Одно из его многочисленных произведений — поэма “Медный всадник”, в котором автор говорит о проблемах, волновавших его во время создания произведения, в 1833 году, например, о взаимоотношениях государства, власти и личности, о несовместимости подчас их интересов. Но “Медный всадник” — поэма не только социально-философская, но и историческая. Ведь особое место в ней занимают размышления поэта о судьбах России, о ее историческом развитии. Что же автор говорит нам о русской истории, как ее себе представляет? В начале поэмы дается картина пустынной местности, того, что было на месте будущей столицы — Петербурга:
Река неслася; бедный челн По ней стремился одиноко. По мшистым, топким берегам Чернели избы здесь и там, Приют убогого чухонца; И лес, неведомый лучам В тумане спрятанного солнца, Кругом шумел.
На этом фоне перед нами предстает Петр. Он “дум великих полн”, мыслит об укрощении стихии, о том, как он возведет из “топи блат” город* откуда “грозить мы будем шведу”, в который “все флаги в гости будут к нам”. Размышляя об этих великих свершениях, великий государь не замечает ни “бедного челна”, ни “приюта убогого чухонца”. Этого человека не волнует жизнь ничем не примечательных людей, ведь перед его взором открывается картина будущего величия северной столицы. Петр свой город заложил “назло надменному соседу”, уничтожив то, что было дорого “финскому рыболову, печальному пасынку природы”. Да и чего стоят радости и горести какого-нибудь бедного рыболова по сравнению с государственными интересами? Так Петр нарушает размеренное течение жизни, с незапамятных времен в этих местах установившееся. “Строитель чудотворный” не включает в свои великие замыслы жизнь простых людей. Далее перед читателями происходит чудесное превращение: вместо бедных изб — “громады стройные теснятся дворцов и башен”, вместо “бедного челна” — “корабли… со всех концов земли”, вместо “мшистых, топких” берегов — “темно-зеленые сады”… Труда, жертв, борьбы как бы и не было. Невероятный город, “полнощных стран краса и диво”, по человеческой воле вставший “на берегах Невы”, восхищает. Но волевой напор Петра, создавшего город, был не только творческим актом, но и актом насилия. Петербург был построен на костях народа. Более того, этот город строился как вызов стихиям природы, так как его заложили на месте, мало пригодном для крупного города, для житья большого количества людей, ценой небывалых усилий и жертв. Даже геометрически правильная планировка новой столицы, основанная на строго ровных линиях и прямых углах, была противопоставлена окружающей природной среде, выражая триумф разума над стихией природы. Во времена, когда происходит действие поэмы, человеческая сущность Петра становится уже достоянием истории. Остался лишь медный Петр -объект поклонения, символ державности, “горделивый истукан”, “кумир на бронзовом коне”. А насилие, которое он совершил, теперь, во времена Евгения, возвращается в виде буйства стихии, мстя не своему обидчику, а его потомкам — невинным жителям города. Создание Петербурга — своеобразное олицетворение всей деятельности Петра I, всей его эпохи. Все, что он совершил, было в той или иной степени насилием. “Грозный царь” построил мощное государство, но он создавал его на костях и крови людей, пренебрегая ими, их жизнями, их желаниями. А ведь любое насилие влечет за собой возмездие, и терпение народа не вечно. Недаром в начале второй части автор дает такое сравнение разбушевавшейся стихии:
Так злодей, С свирепой шайкою своей В село ворвавшись, ломит, режет, Крушит и грабит; вопли, скрежет, Насилье, брань, тревога, вой!..
Это сравнение ассоциируется с народным бунтом. Ведь страну уже потрясло восстание Емельяна Пугачева. Это ли не стихия, сметающая все на своем пути? В “Медном всаднике” мы видим, что стихия природы сливается именно с бунтом народа, но это пока протест только одного его представителя — маленького человека Евгения. Этот бунт подавлен, подавлено и пугачевское восстание, но образ его, как и образ стихии, проходящий через всю поэму, остается предостережением для сильных мира сего, для правителей всех времен и народов. Разрушения в городе огромны, велико число жертв. Стихии наводнения ничто не может противостоять. Сам Медный Всадник стоит, омываемый мутными волнами. Он тоже бессилен остановить их натиск. “С божией стихией царям не совладеть”, а тем более-медному истукану. Волевым, насильственным образом Петр утвердил среди дикой природы город, который вечно теперь будет подвергаться атакам стихии. И как знать, возможно, Евгений, так яря и мимоходом погубленный, — это микроскопическая капелька гнева русского народа, огромная волна которого может и смести “кумира с простертою рукою”. Ведь невозможно длительное и благополучное существование государства, которое бес-конечно подавляет подданных и пренебрегает ими во имя своих целей. Напротив, государство должно действовать на их благо. Ведь, по мысли Пушкина, и наводнение, и народный бунт, “бессмысленный и беспощадный”, — это проявление Божьего гнева, который обрушился на город пока в виде природной стихии, а в будущем может вылиться в новую пугачевщину, стихию народного восстания, не менее страшную, чем стихия наводнения, вершащая свой суд, не разбирая правых и виноватых. Таким образом, Петр I изменил естественный ход исторического развития России: из отсталой полуазиатской страны он сделал европейскую великую державу, он
… над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял, на дыбы...
Над этой бездной наша страна и по сей день, хотя то, что предвидел Пушкин, уже сбылось: “бессмысленный и беспощадный бунт” уже потряс Россию в 1917 году. Великая страна над бездной и сейчас: правители, в том числе и современные, не вынесли урок из истории. Что же произойдет? Упадет ли Россия в бездну? Перепрыгнет ли пропасть? Или так и останется на ее краю? Хочется надеяться на лучшее. По моему мнению, это зависит не только от правителей, но и от самого народа. Ведь Божья кара в виде разъяренной стихии, как природной, так и народной, послана и сильным мира сего, и народу за то, что одни превратились в кумиров, а другие — в рабов. Пушкину одинаково ненавистны и “барство дикое”, и “рабство тощее”, о чем он говорит не только в поэме “Медный всадник”, но во всей своей гражданской лирике.
www.ronl.ru
«Медный Всадник»: два героя.
Поэма «Медный всадник» была написана в 1833 году. В ней Пушкин в обобщённой образной форме противопоставляет государство, олицетворённое в Петре I (а затем в символическом образе ожившего памятника), и человека с его личными, частными переживаниями.
С первых же строк вступления в поэме «Медный всадник» появляется образ Петра-реформатора, «полного великих дум», которые гений Пушкина отчеканил в литые формулы истории: Здесь будет город заложён Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно… Вступление к «Медному всаднику», этот гимн Петру и Петербургу, принадлежит к числу самых знаменитых произведений Пушкина. Но в этой поэме впервые поэт задумывается над тем, что с годами начинает беспокоить его все сильнее. Это противоречие «между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами».
В «Медном всаднике» есть Петр-самодержец. Он представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто бы славит дело Петра, уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? «Железная узда» в знаменитом памятнике Петру превращается в окаменевшего, бесчувственного истукана, который, сорвавшись с места, преследует бедного обезумевшего Евгения: И во всю ночь безумец бедный, Куда стопы не обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал. Медный всадник это, конечно, не Петр, который «могущ и радостен, как бой», который «весь, как божия гроза». Медный всадник это превращение Петра, которое произошло (с ним и его делом) за минувший век. Несомненно, главным для автора становится резкий контраст между вступлением и основной, сюжетной, повествовательной частью поэмы.
Зачем же нужен этот контраст? Какова его смысловая нагрузка? На этот вопрос удивительно точно ответил Д. Гранин в очерке «Два лика». Через всю поэму, через весь её образный строй проходит двоение лиц, картин, смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение, Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, бедный, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное течение» и главная угроза городу и жизни людей), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, но и главная философская мысль Пушкина мысль о человеке, его самоценности, будь то Петр I или Евгений. Медный всадник противостоит и живому Петру I как его трагическое превращение, и Евгению как символ бездушной государственности. Как пишет Гранин, «П-н с Петром против М-ого в-ка и с Е-ем против М-ого в-ка». Евгений это ещё один герой поэмы АСП «Медный всадник», мелкий петербургский чиновник. В поэме не указаны ни его фамилия, ни возраст, ни чин, ни место службы, ничего не говорится о его прошлом, внешности, чертах характера. На этом фоне довольно многозначителен намёк на аристократическое происхождение Евгения, как и само его имя (Евгений «благородный» в переводе с греческого), напоминающее о петербургском аристократе Евгении Онегине.
Несомненен глубокий художественный смысл подобных умолчаний. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в человека толпы заурядного, «каких встречаем всюду тьму». Но та же обезличенность открывает возможности символического укрупнения образа мелкого чиновника, вырастающего в некий сверхтип-аналог символической фигуры «Медного всадника». На этом противоречии и строится сюжет поэмы. Социальное и нравственное ничтожество Евгения чётко выявлено уже в начале 1-ой части поэмы. Это дворянин, вконец, кажется, забывший о прошлом, превратившийся в мещанина не только по своему достатку, но и по образу жизни, по своим идеалам. Намечающаяся в его мечтах перспектива «мещанского счастья» должна как бы закрепить связь героя с разночинной средой. Но в экстремальной, критической ситуации -разыгравшейся стихии и принесённых ею несчастий Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества».
И если в начале поэмы подчёркнута несоизмеримость личности Петра I, поглощенного мыслью о судьбах России, и Евгения, с его убогими планами личного благополучия, то уже в конце первой части дистанция между ними резко сокращается. Забывший о собственной безопасности, охваченный тревогой за судьбу близких, Евгений нравственно вырастает в глазах читателя, вызывает его сочувствие. Герой становится олицетворением несчастных и обездоленных людей-жертв наводнения. И это возвышение Евгения закреплено в символическом рисунке поэмы. Сидя среди бушующих волн «на звере мраморном верхом», в классической наполеоновской позе («руки сжав крестом») позади бронзового монумента, герой становится в этот миг как бы подобием великана Петра, отчасти уравнивается с ним в масштабах.
Затем уже во 2-ой части Евгений совершает героический поступок, отправившись в лодке «чрез волны страшные» к ветхому домику «у самого залива» жилищу своей невесты Параши. Потрясение его при виде катастрофы таково, что он сходит с ума. Наконец в кульминации поэмы, в момент когда «прояснились в нём страшно мысли», герой, «злобно задрожав», обращается с прямой угрозой к Медному всаднику -«державцу полумира». И эта мятежная вспышка вновь сталкивает и уравнивает пусть на мгновение Евгения и Петра I. Таким образом, в своей поэме «Медный всадник» Пушкин показывает конфликт между государством и частной личностью и отмечает, что этот конфликт неразрешим.
www.ronl.ru
Поэма «Медный всадник» завершает в творчестве А. С. Пушкина тему Петра I. Величественный облик царя-преобразователя рисуется в первых же, одически торжественных, строках поэмы: На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих поли, И вдаль глядел. Царь-преобразователь предстает перед нами в тот в момент, когда он принимает важнейшее для всей последующей российской истории решение: «Здесь будет город заложен...». Монументальной фигуре царя автор противопоставляет образ суровой и дикой природы. Картина, па фоне которой предстает перед нами фигура царя, безотрадна (одинокий челн, мшистые и топкие берега, убогие избы «чухонцев»). Перед взором Петра широко раскинувшаяся, несущаяся вдаль река; вокруг лес, «неведомый лучам в тумане спрятанного солнца». Но взгляд правителя устремлен в будущее. Россия должна утвердиться на берегах Балтики это необходимо для процветания страны: … Все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе. Прошло сто лет, и великая мечта Петра осуществилась: … юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво… Пушкин произносит восторженный гимн творению Петра, признается в любви к «юному граду», пред блеском которого «померкла старая Москва». Однако отношение поэта к Петру было противоречивым. Если в «Стансах» Пушкин видит в деятельности царя образец государственного служения Отечеству, то позднее, в «Заметках по русской истории XVIII века», он указывает на жестокость этого монарха и па самодержавный характер власти в его царствование. Это противоречие будет тревожить Пушкина во время его работы пал поэмой «Медный всадник». Петр-самодержец представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто славит дело Петра уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? Образ сияющего, оживленного, пышного города сменяется в первой части поэмы картиной страшного, разрушительного наводнения, выразительными образами бушующей стихии, над которой человек не властен. Стихия сметает все а своем пути, унося в потоках вод обломки строений и разрушенных мостов, «пожитки бледной нищеты» и даже гробы «с размытого кладбища». Образ неукротимых природных сил предстает здесь как символ «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. Среди тех, чью жизнь разрушило наводнение, оказывается и Евгений, о мирных заботах которого автор говорит в начале первой части поэмы. Евгений «человек обыкновенный»: он не имеет ни денег, ни чинов, «где-то служит» и мечтает устроить себе «приют смиренный и простой», чтобы жениться на любимой девушке и пройти с ней жизненный путь: И станем жить и так до гроба, Рука с рукой дойдем мы оба… В поэме не указаны ни фамилия героя, ни его возраст, ничего не говорится о прошлом Евгения, его внешности, чертах характера. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в заурядного, безликого человека из толпы. Однако в экстремальной, критической ситуации Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества». В мире бушующих стихий идиллия невозможна. Параша гибнет в наводнении, и герой оказывается перед лицом страшных вопросов: что есть жизнь человека? не пустой ли она сон «насмешка неба над землей»? «Смятенный ум» Евгения не выдерживает «ужасных потрясений». Он сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу в истрепанной и ветхой одежде, безразличный ко всему, кроме наполняющего его «шума внутренней тревоги ». Словно древний пророк, достигший неправедность мира, Евгений отгорожен от людей и презираем ими. Сходство пушкинского героя с пророком становится особенно явным, когда Евгений в своем безумии внезапно прозревает и обрушивает свой гнев на «горделивого истукана». Через всю поэму, через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин и смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» и главная угроза жизни людей и городу), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, по и главная философская мысль Пушкина Мысль о человеке, его самоценности. «Медный всадник» это и героическая поэма о созидательной деятельности Петра I, и трагическая повесть о бедном петербургском чиновнике, жертве «исторической необходимости» (не случайно автор придал поэме многозначительный подзаголовок: «Петербургская повесть»).
www.ronl.ru
В поэме “Медный всадник” Пушкин пытается оценить роль Петра в истории России и в судьбах людей. Образ Петра в поэме “раздваивается”: он становится не только символом движения жизни, ее изменения и обновления, но прежде всего воплощает устойчивость, непоколебимость государственной власти. В.Г. Белинский писал: “Мы понимаем смущенною душой, что не произвол, а разумная воля олицетворена в Медном всаднике, который в неколебимой вышине, с распростертою рукою, как бы любуется городом…”.
Поэма “Медный всадник” – самое сложное произведение Пушкина. Эту поэму можно рассматривать как историческое, социальное, философское или фантастическое произведение. И Петр Первый здесь появляется как историческое лицо “на берегу пустынных волн”, как символ – “над самой бездной”, как миф, как “Всадник Медный // На звонко скачущем коне”. Он проходит через целый ряд “воплощений”.
Во “Вступлении” Пушкин воспевает гений Петра, сумевшего поднят народ на подвиг возведения великолепного города. Не случайно, не называя имени Петра, Пушкин выделяет местоимение “он” курсивом, тем самым приравнивая Петра к богу, его имя оказывается священным. Петр – создатель города, поднявшегося “из тьмы лесов, из топи блат”. Петербург с его широкой Невой и чугунными оградами, с “пирушками холостыми” и “воинственной живостью” – памятник Петру-создателю. Величие Петра подчеркивается блестящей реализацией его смелых планов:
…юный град
Полнощных стран краса и диво
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
…корабли
Толпой со всех концов земли
К богатой пристани стремятся.
И Пушкин любит творение Петра, любит Петербург со всеми его противоречиями. Не случайно во “Вступлении” пять раз повторяется слово “люблю”. Сам Петр представляется Пушкину величайшим, гениальнейшим русским деятелем.
Но в то же время Пушкин в “Медный всадник” в лице Петра показывает страшный, античеловеческий лик самодержавной власти. Бронзовый Петр в пушкинской поэме – символ государственной воли, энергии власти. Но творение Петра – чудо, сотворенное не для человека. “Окно в Европу” прорубил самодержец. Будущий Петербург мыслился им как город-государство, символ самодержавной власти, отчужденной от народа. Петр создал холодный город, неуютный для русского человека. Он тесен, что нередко подчеркивает Пушкин в своих строках:
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся…
…Теснился кучами народ.
Город, созданный народом, превращен Петром в столицу Российской империи, он стал чужим людям. Простой человек, такой, как Евгений, в нем лишь “челобитчик”. Петербург “душит” людей, иссушает их души.
В кульминационном эпизоде поэмы, в сцене погони, “кумир на бронзовом коне” превращается во Всадника Медного. За Евгением скачет “механическое” существо, ставшее воплощением власти, карающей даже за робкую угрозу и напоминание о возмездии.
Для Пушкина были одинаково достоверны и деяния Петра Великого, и страдания бедного Евгения. Ему был близок мир Петра, была понятна и дорога его мечта – “ногою твердой стать при море”. Он видел, как перед Петром, “мощным властителем судьбы”, смирилась “побежденная стихия”.
Но при этом Пушкин сознавал, какая дорогая цена была заплачена за это торжество, какой ценой был куплен стройный вид военной столицы. Поэтому в его поэме есть истинная глубина, высокая человечность и суровая правда.
Так почему Евгений так тянется к Петру? И почему они как бы связаны друг с другом? Медный Всадник скачет за ним “по потрясенной мостовой”…
Было бы странно, если бы события начала века не отразились в поэме Пушкина, наполненной думами об истории и современности. Герцен говорил, что декабристы были продолжателями дела Петра Великого даже и тогда, когда они выступали против абсолютизма, – они логически развивали идеи, заложенные в его реформах. Трагедия заключалась в том, что Петр вызвал к жизни мечты декабристов, но основанная им империя подавила и развеяла их восстание.
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
“Добро, строитель чудотворный!” –
Шепнул он…
И вот тогда дрогнуло лицо грозного царя, взглянувшего со страшной высоты на бедного Евгения.
Многолетнее занятие историей Петра помогло Пушкину понять и отразить в “Медном всаднике” подлинную сложность политики этого самодержца. Бесспорно, Петр был великим монархом, потому что сделал много нужного и важного для России, потом что понял потребности ее развития. Но при этом Петр оставался самодержцем, власть которого была антинародной.
www.ronl.ru
Поэма «Медный всадник» завершает в творчестве А. С. Пушкина тему Петра I. Величественный облик царя-преобразователя рисуется в первых же, одически торжественных, строках поэмы: На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих поли, И вдаль глядел. Царь-преобразователь предстает перед нами в тот в момент, когда он принимает важнейшее для всей последующей российской истории решение: «Здесь будет город заложен...». Монументальной фигуре царя автор противопоставляет образ суровой и дикой природы. Картина, па фоне которой предстает перед нами фигура царя, безотрадна (одинокий челн, мшистые и топкие берега, убогие избы «чухонцев»). Перед взором Петра широко раскинувшаяся, несущаяся вдаль река; вокруг лес, «неведомый лучам в тумане спрятанного солнца». Но взгляд правителя устремлен в будущее. Россия должна утвердиться на берегах Балтики это необходимо для процветания страны: … Все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе. Прошло сто лет, и великая мечта Петра осуществилась: … юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво… Пушкин произносит восторженный гимн творению Петра, признается в любви к «юному граду», пред блеском которого «померкла старая Москва». Однако отношение поэта к Петру было противоречивым. Если в «Стансах» Пушкин видит в деятельности царя образец государственного служения Отечеству, то позднее, в «Заметках по русской истории XVIII века», он указывает на жестокость этого монарха и па самодержавный характер власти в его царствование. Это противоречие будет тревожить Пушкина во время его работы пал поэмой «Медный всадник». Петр-самодержец представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто славит дело Петра уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? Образ сияющего, оживленного, пышного города сменяется в первой части поэмы картиной страшного, разрушительного наводнения, выразительными образами бушующей стихии, над которой человек не властен. Стихия сметает все а своем пути, унося в потоках вод обломки строений и разрушенных мостов, «пожитки бледной нищеты» и даже гробы «с размытого кладбища». Образ неукротимых природных сил предстает здесь как символ «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. Среди тех, чью жизнь разрушило наводнение, оказывается и Евгений, о мирных заботах которого автор говорит в начале первой части поэмы. Евгений «человек обыкновенный»: он не имеет ни денег, ни чинов, «где-то служит» и мечтает устроить себе «приют смиренный и простой», чтобы жениться на любимой девушке и пройти с ней жизненный путь: И станем жить и так до гроба, Рука с рукой дойдем мы оба… В поэме не указаны ни фамилия героя, ни его возраст, ничего не говорится о прошлом Евгения, его внешности, чертах характера. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в заурядного, безликого человека из толпы. Однако в экстремальной, критической ситуации Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества». В мире бушующих стихий идиллия невозможна. Параша гибнет в наводнении, и герой оказывается перед лицом страшных вопросов: что есть жизнь человека? не пустой ли она сон «насмешка неба над землей»? «Смятенный ум» Евгения не выдерживает «ужасных потрясений». Он сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу в истрепанной и ветхой одежде, безразличный ко всему, кроме наполняющего его «шума внутренней тревоги ». Словно древний пророк, достигший неправедность мира, Евгений отгорожен от людей и презираем ими. Сходство пушкинского героя с пророком становится особенно явным, когда Евгений в своем безумии внезапно прозревает и обрушивает свой гнев на «горделивого истукана». Через всю поэму, через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин и смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» и главная угроза жизни людей и городу), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, по и главная философская мысль Пушкина Мысль о человеке, его самоценности. «Медный всадник» это и героическая поэма о созидательной деятельности Петра I, и трагическая повесть о бедном петербургском чиновнике, жертве «исторической необходимости» (не случайно автор придал поэме многозначительный подзаголовок: «Петербургская повесть»).
www.ronl.ru
Автор: Пушкин А.С.
Поэма «Медный всадник» завершает в творчестве А. С. Пушкина тему Петра I. Величественный облик царя-преобразователя рисуется в первых же, одически торжественных, строках поэмы:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих поли,
И вдаль глядел.
Царь-преобразователь предстает перед нами в тот в момент, когда он принимает важнейшее для всей последующей российской истории решение: «Здесь будет город заложен...».
Монументальной фигуре царя автор противопоставляет образ суровой и дикой природы. Картина, па фоне которой предстает перед нами фигура царя, безотрадна (одинокий челн, мшистые и топкие берега, убогие избы «чухонцев»). Перед взором Петра широко раскинувшаяся, несущаяся вдаль река; вокруг лес, «неведомый лучам в тумане спрятанного солнца». Но взгляд правителя устремлен в будущее. Россия должна утвердиться на берегах Балтики это необходимо для процветания страны:
… Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и великая мечта Петра осуществилась:
… юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво…
Пушкин произносит восторженный гимн творению Петра, признается в любви к «юному граду», пред блеском которого «померкла старая Москва». Однако отношение поэта к Петру было противоречивым. Если в «Стансах» Пушкин видит в деятельности царя образец государственного служения Отечеству, то позднее, в «Заметках по русской истории XVIII века», он указывает на жестокость этого монарха и па самодержавный характер власти в его царствование.
Это противоречие будет тревожить Пушкина во время его работы пал поэмой «Медный всадник». Петр-самодержец представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто славит дело Петра уже слышна интонация тревоги:
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Образ сияющего, оживленного, пышного города сменяется в первой части поэмы картиной страшного, разрушительного наводнения, выразительными образами бушующей стихии, над которой человек не властен. Стихия сметает все а своем пути, унося в потоках вод обломки строений и разрушенных мостов, «пожитки бледной нищеты» и даже гробы «с размытого кладбища». Образ неукротимых природных сил предстает здесь как символ «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. Среди тех, чью жизнь разрушило наводнение, оказывается и Евгений, о мирных заботах которого автор говорит в начале первой части поэмы. Евгений «человек обыкновенный»: он не имеет ни денег, ни чинов, «где-то служит» и мечтает устроить себе «приют смиренный и простой», чтобы жениться на любимой девушке и пройти с ней жизненный путь:
И станем жить и так до гроба,
Рука с рукой дойдем мы оба…
В поэме не указаны ни фамилия героя, ни его возраст, ничего не говорится о прошлом Евгения, его внешности, чертах характера. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в заурядного, безликого человека из толпы. Однако в экстремальной, критической ситуации Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества».
В мире бушующих стихий идиллия невозможна. Параша гибнет в наводнении, и герой оказывается перед лицом страшных вопросов: что есть жизнь человека? не пустой ли она сон «насмешка неба над землей»?
«Смятенный ум» Евгения не выдерживает «ужасных потрясений». Он сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу в истрепанной и ветхой одежде, безразличный ко всему, кроме наполняющего его «шума внутренней тревоги ». Словно древний пророк, достигший неправедность мира, Евгений отгорожен от людей и презираем ими. Сходство пушкинского героя с пророком становится особенно явным, когда Евгений в своем безумии внезапно прозревает и обрушивает свой гнев на «горделивого истукана».
Через всю поэму, через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин и смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» и главная угроза жизни людей и городу), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, по и главная философская мысль Пушкина Мысль о человеке, его самоценности.
«Медный всадник» это и героическая поэма о созидательной деятельности Петра I, и трагическая повесть о бедном петербургском чиновнике, жертве «исторической необходимости» (не случайно автор придал поэме многозначительный подзаголовок: «Петербургская повесть»).
www.ronl.ru
