Национальный парк "Русский Север" создан 20 марта 1992 года на территории Кирилловского района Вологодской области. Общая площадь парка 166,4 тыс. га; в пользование парку передано 76,5 тыс. га.
На территории национального парка установлен дифференцированный режим ее охраны, защиты и использования с учетом характера ландшафта, сохранности природных комплексов, культурной и эстетической ценности объектов в соответствии с функциональными особенностями зон, а также историко-культурных и социальных особенностями.
Рельеф территории представлен красивыми грядами верхневалдайского оледенения на фоне влажных низин. Территория национального парка начинает осваиваться человеком, видимо, в эпоху мезолита (среднего каменного века). Именно к этому периоду относится одно из древнейших известных поселений на Русском Севере - Погостище 1 на р. Молдоне( 5 тыс. до н.э.) В эпоху неолита (нового каменного века) идет новый этап заселения края. В районе национального парка известно около 20 памятников этого периода, расположенных от реки Славянки на юге, до берегов оз. Воже - на севере. Наиболее известны из них стоянки Погостище 2, Погостище-4, Караваевская и, особенно уникальное свайное поселение на р. Модлоне, исследованное археологом А.Я. Брюсовым.
На территории Кирилловского района обнаружено около 90 археологических памятников, многие находятся в естественном окружении, в единстве с природой и исторической средой.
На территории парка расположены 3 крупных моренно-напорных холма, получивших за свою уникальность статус памятников природы. Это гора Маура, гора Ципина, гора Сандырева (высота их от 50- 80 м) В парке два ландшафта заказника, которые также являются памятниками природы: Сокольский Бор и Шалго-Бодуновский лес.
Шалго-Бодуновский лесной массив расположен в Мегерско-Андомском ( Кемском) ландшафтном районе, это генетический резерват среднетаежных ельников, особенно уникальны в нем элементы южно-таежной флоры, характерные для территории Кирилловкого района, но совсем не характерные для Вологодской области.
Еще один памятник природы - сосновое насаждение Сокольского Бора привлекает посетителей целебным воздухом, обилием ягод и грибов, прекрасными условиями для рыбной ловли, отдыха, близостью к районному центру. Здесь растут редкие растения - липа мелколистная и сон-трава. Здесь же, на территории Сокольского Бора обитает скопа - хищная птица из семейства совиных, одна из красивейших птиц мира, занесенная в Международную Красную Книгу. Скопа - это не только настоящее украшение нашей природы, если на озере охотится скопа - это значит, что в нем много рыбы и вода чистая.
На территории Сокольского Бора в настоящее время разрабатывается эколого-туристический маршрут.
Территория НП "Русский Север" расположена в пределах главного водораздела между бассейнами Северного Ледовитого и Атлантического океанов, она изобилует озерами (более 50) и малыми реками, являющимися притоками крупных рек - Северная Двина, Онега, Шексна. В южной части парка расположено Череповецкое водохранилище.
Наиболее интересные озера:
Сиверское (Площадь 950 га), наибольшая глубина - 27 м
Бородаевское (окаймлено озерной террасой, в нем 15 островов , наибольшая глубина v 10,5 м)
Ферапонтовское (на нем 2 небольших острова, один из которых по преданию рукотворен: сооружен был в форме креста по указанию патриарха Никона).
На территории национального парка "Русский Север" 4 древнейших монастыря Русского Севера , бесценных памятников русского зодчества:
Кирилло-Белозерский монастырь (в настоящее время Историко v архитектурный и художественный музей v заповедник). Монастырь основан Кириллом Белозерским в 1397 году.
Ферапонтов Монастырь 1398г. Ныне Музей фресок Дионисия.
Нило-Сорская Пустынь, 80-е годы 15 в. Первая на Руси пустынь.
Горицкий Воскресенский Женский монастырь, 1544 г. - место ссылки знатных русских женщин. Его история связана с историей русского Гроня.
На территории парка проходит знаменитая Северо-Двинская водная система, построенная в 1825-1828 гг. Памятник инженерной мысли включает в себя 5 искусственных каналов, 7 шлюзов, является судоходной.
Богата и разнообразна флора парка.
Ученые и исследователи отмечают, что несмотря на нарушенную человеком гармонию природы, флора этих мест сохранилась и по-прежнему поражает нас своим разнообразием, хорошим состоянием популяций даже тех видов растений, которые в других местах России и в Европе стали редкими или исчезающими. Растения из местной, богатой карбонитами почвы, характеризуются непривычно крупными размерами, окраска цветов отличается яркостью и разнообразием. Характерно обилие и пышное развитие представителей семейства орхидей, их на территории НП найдено 20 видов.
На территории национального парка зарегистрированною свыше 500 видов высших растений (без мохообразных), что составляет 50% флоры области в целом.
Флора НП довольно разнообразна. В ней зарегистрировано 60 видов редких растений (11,9% флоры района).
Среди растений особую ценность представляют растения, занесенные в Красную Книгу:
Башмачок настоящий
Надбородник безлистный
Полушник озерный
Прострел весенний
Пальчатокоренник балтийский
Пальчатокоренник Руссова
Здесь растут древовидные можжевельники до 14 м высотой, отдельные экземпляры в диаметре ствола до 20 см.
В национальном парке "Русский Север" имеются 7 проектов туристических маршрутов. В 1998 году построен небольшой эколого-туристический маршрут на г. Мауре. Ведется разработка водных и лыжных туристических маршрутов на озере Воже, р. Славянку, р. Итклу, вокруг озера Бородаевское.
Национальный парк "Русский Север" - это прекрасная возможность отдохнуть, а отдыхая, еще раз открыть для себя природу в экологически чистом районе.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://russia.rin.ru/
www.ronl.ru
Реферат на тему:
Пинежский лес на севере Архангельской области
Русский Север — северные регионы Европейской части России.
Понятие Русского Севера не имеет устоявшегося определения. Принадлежность того или иного региона к русскому Северу не является общепринятой. «Русский Север» является скорее историко-культурным понятием, чем географическим или административным. В настоящее время территория Русского Севера обычно определяется: на севере — в границах республики Карелия и территориями Архангельской области — Обонежья, побережьем Белого моря, на западе — Белозерьем, бассейном Шексны, нижнего течения Мологи, на востоке — бассейнами рек Северная Двина, Пинега, Мезень и Вычегда и южной границей бывшей Вологодской губернии[1].
Молодые великорусские крестьянки в сельской местности у реки Шексна. Фотография Прокудина-Горского. Начало XX века
Санкт-Петербург и Ленинградскую область никогда не относят к русскому Северу, хотя они расположены севернее, чем, например, Псковская область. Это вызвано тем, что Санкт-Петербург олицетворяет западное начало в русской культуре и истории. Однако по ряду мнений есть все основания относить к Русскому Северу территории Ленинградской области с условными границами восточнее реки Волхов и севернее железнодорожной линии Волховстрой — Вологда включая город Тихвин, как территории, в том или иной форме сохраняющие определенное культурное поле (русское деревянное зодчество и т. п.), применимое к понятию «Русский Север».
и Московская компания.
Короткий вегетационный период делал земли Русского Севера мало пригодными для земледелия, которое могло удовлетворить лишь собственные потребности населения. Поэтому, в частности, здесь не было крепостничества в той форме, которую оно имело в центральных областях. Однако богатство этих мест пушниной, рыбой и морским зверем привлекало сюда наиболее энергичных и не боявшихся риска лиц, селившихся по берегам рек и «дышащего моря» — Белого моря. Так сформировался своеобразный этнос — поморы, на своих ладьях-кочах освоивших западную часть Северного Ледовитого океана, в том числе район Шпицбергена, называвшийся ими Грумант.
Районы Русского Севера, населённые не имевшими государственной структуры финно-угорскими племенами, со времён Великого Новгорода были местом его колониальной экспансии, выражавшейся в создании более или менее длительно существовавших населённых опорных пунктов. К их числу относится легендарная «златокипящая» Мангазея.
Церковь в Матигорах близ Холмогор (1686-94)
Существует поговорка: «Север начинается с Вологды», старинного русского города на реке того же названия, впадающей в полноводную реку Сухону. В допетровское время по этой реке, впадающей в Северную Двину, шли товары из центральных областей России и из-за границы, привозимые кораблями в Архангельск, стоящий на другом конце этого старинного транспортного пути.
Именно из жителей находящихся на Сухоне посёлков и городов — Тотьмы и Великого Устюга рекрутировались участники экспедиций в районы Зауралья и Сибири, в том числе и основатели Русской Америки. Другим древним торговым путём, также берущим начало в Вологде, был путь, проходящий через озёра Кубенское, Воже, Лача и реку Онегу, на котором возник богатый торговый город Каргополь.
Образец деревянного зодчества на Русском севере: церковь в музее под открытым небом «Малые Корелы» близ Архангельска
Преимущества незамерзающего в районе Кольского полуострова моря стали существенными для России, когда она встала на путь капиталистического развития. В начале XX века там был построен город, названный «Романов на Мурмане», к которому подведена железная дорога. В этом городе и Архангельске в годы Первой Мировой войны скопилось большое количество военных грузов и оружия, поставляемое союзниками России (Антантой) для её поддержки в войне с Германией. Внезапный выход России из войны в результате заключения капитулянтского Брестского мира создал реальную угрозу передачи большевиками этого оружия Германии, что вызвало необходимость введения на территорию Русского Севера английских войск, на поддержку которых опирались сторонники согласованного ранее с большевиками созыва Учредительного собрания (армия генерала Е. К. Миллера). В советской историографии эти события известны как вооружённая интервенция, направленная на свержение большевистского режима.[2][неавторитетный источник?]
При большевиках этот город был переименован в Мурманск, имевший особенно большое значение во время Второй мировой войны, когда через него морскими конвоями производились из Соединённых Штатов Америки поставки необходимого для работы военной промышленности сырья, продовольствия, вооружения и высококачественной авиационной- и автотехники.
При Советской власти Русский Север стал регионом, в котором расположились многочисленные лагеря системы Гулага, в которых содержались заключённые, как обвинённые в преступлениях по так называемым политическим статьям Уголовного кодекса, так и уголовники.
После Петра I, обеспечившего более короткий путь сообщения с Европой по Балтийскому морю, транспортное и хозяйственное значение этого региона заметно ослабло. Это стало причиной своеобразной консервации всех сторон жизни населения. Сюда, в частности, бежали старообрядцы, образовавшие на реке Выг свою Выгорецкую общину. Благодаря этой консервации Русский Север стал заповедником исчезающей русской культуры. Своеобразное его «открытие» произошло в начале XX века, что нашло своё отражение в творчестве Рериха, Галлен-Каллелы, работах Игоря Грабаря и многих других профессионалов и любителей.
Кубоватая церковь Николая Чудотворца в деревне Бережная Дуброва. 1678 год.
Церковь со звонницей.Сямозеро.
Великий Устюг.Заречная слобода Дымково. Фреска на церкви -своеобразная "визитная карточка" города для путников, спускающихся вниз по реке.
Ендомский погост.Река Пинега.
Котлас. Церкви дьякона Стефания и Св. Стефания Пермского
Село Никольское.Церковь Архистратига Михаила на реке Онеге
Сольвычегодск. Собор Введения во храм Пресвятой Богородицы.
Сольвычегодск. Собор Благовещения.
Великий Устюг. Собор Св.Прокопия.jpg
Волосово на реке Онеге. Никольская церковь
wreferat.baza-referat.ru
Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф.
Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.
Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – «божниця святаго Николы» и «святая Орина». Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их «срубленными» и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи1.
После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, «нача ставити по градом церкви и попы». Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.
Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, — то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов2. Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их «плотниками». Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено.
С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб» «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы», определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность «храма», т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – «дом божий». Таким образом, в самом слове «храм», будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.
С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.
Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте «божьего храма». Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.
В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.
«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «приукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.
Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.
Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.
Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничным делом. Летописные известия очень рано отмечают уже роль Новгородского Севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства северной Руси говорят и московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров.
Роль русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Скольских горах Галиции. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняются отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они, несомненно, роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале.
Особенности деревянного церковного зодчества на русском севере
На русском Севере сохранилось еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно сохранившемся первоначальном виде дошла до нас только одна церковь этого столетия и то самого конца его, но формы древнейших памятников деревянного зодчества отличаются таким поразительным совершенством, такой ясностью, простотой и логичностью конструкций, что нужны были века для того, чтобы народное творчество их выработало. Последние церкви, выдержанные еще в древних формах, были срублены в конце XVIII века. С этого времени зодчий-плотник уступает свое место городскому архитектору, и народ уже не сам и не по своему вкусу создает себе храмы, а получает их из города.
Подразделяясь на разнообразные, ярко выраженные типы, храмы того трехвекового периода, который более или менее доступен нашему обследованию, в общих чертах совершенно одинаковы по своей конструкции. Сравнивая храмы и избы, возникшие одновременно, нельзя не видеть общности их приемов, доходящей в деталях, особенно в украшениях, до полной тождественности. Одной из главных особенностей народного творчества является его несокрушимая верность преданиям, тяготение к своим формам выражения, созидавшимся веками. Всякие новшества, вливающиеся в сферу народного творчества, тотчас же претворяются, подчиняясь этим вековечным, основанным на устойчивости народного быта, формам. Оттенки народного стиля суть претворенные новшества. Значение их главным образом чисто декоративное. Принимая во внимание чрезвычайную медленность движения вперед, обычную для народного искусства, а также вековые традиции деревянного строительства, едва ли ошибочным будет предположение, что еще задолго до XVI века существовали близкие по конструктивным и художественным формам предшественники уцелевших до нас храмов. Эти предшественники, несомненно, сыграли значительную роль в сформировании каменной архитектуры XVI века, яркими представителями которой являются храмы Вознесения в селе Коломенском под Москвой и московский Василий Блаженный. Нельзя допустить и мысли об обратном влиянии этих храмов на деревянное церковное зодчество, ибо мы имеем данные, говорящие совершенно определенно о существовании шатровых церквей задолго до Василия Блаженного и до Коломенской.
При изучении конструктивных особенностей деревянного зодчества не перестаешь изумляться их необычайной простоте и рациональности.
Все жилые и нежилые деревянные сооружения русского Севера возводились из плохо просушенного леса, преимущественно хвойного. Опыт научил, что из такого леса можно возводить строения рядами или «венцами» из бревен, положенных горизонтально. При ссыхании они не дают щелей, надавливая друг на друга, чего не бывает при вертикально поставленных бревнах. Соединение венцов производилось при помощи вырубки в концах их соответствующих бревну полукруглых углублений, причем неизбежно приходилось оставлять выпущенные «концы». Такое соединение называлось «в обло», т.е. по округлому. Это соединение – самое примитивное, допускающее работу наиболее простым инструментом, топором. Другой способ соединения уже не по округлому, а «в зуб» или «в лапу», по-старинному «в шап», причем выпускных концов нет, а самые концы бревен каждого венца должны быть так вырублены, чтобы схватиться друг с другом как бы зубами, или лапами. Такой способ соединения экономнее, но вместе с тем и несколько сложнее, так как требует аккуратности в сцеплении зубьев. Употребление этого способа вызывалось или неизбежной необходимостью, или роскошью. Наружные бревна оставались круглыми, необтесанными, тогда как внутренние стены обтесывались и «выскабливались в лас», причем в углах часто закруглялись.
Ряды так или иначе соединенных венцов назывались «стопами» или «срубами». Вполне оборудованные помещения с косяками для дверей и окон, с полом и потолком – назывались «клетями». Суровость климата при обилии атмосферных осадков вызывала необходимость устраивать жилье на втором этаже, верхнем или «горнем», откуда и название «горницы». Нижний этаж получал название «подклета».
То же свойство климата вызвало высокий подъем кровель от 110 до 30° в углах верхнего соединения «князька», или, по-древнему, «кнеса» и «кнеска»4. К первым относится обыкновенное покрытие северной избы на два ската, а к последним покрытие шатровое. Середину между ними в 40 — 45° занимает особое покрытие на два ската, так называемое «клинчатое», т.е. в форме клина, принадлежащее главным образом храмам.
Все покрытие производилось деревом, причем двускатные постройки крылись тесом, а шатры и дуговые формы «кожушились», т.е. покрывались в чешую, «лемехом». Конструкция и нынешней северной кровли избы отличается необыкновенной прочностью. На сруб ставятся, прежде всего, стропильные ноги, или «быки», крепко связанные горизонтальными обрешетинами, или «лотоками», и соединенные вверху подконьковой жердью, так называемой «князевой слегой». Внизу быки врубаются в бревна верхнего венца сруба, зовущиеся «подкуретниками». Кровельный тес зажат в нижних концах желобом – «застрехой», или «водотечником», держащимся на загнутых концах быков, на их «курицах», а в верхнем конце, на князьке, он зажат тяжелым бревном, «охлупнем». Лотоки покоятся на сучках, оставленных на быках.
Такая кровля легко выдерживает натиски жестоких северных ветров. Надо заметить, что все ее части соединяются между собой «вырубкой», и только в самых необходимых случаях пускаются в ход деревянные костыли, о железных же гвоздях до недавнего времени не было и помина. Но удивительнее всего – отсутствие в числе плотничьих инструментов пилы, столь, кажется, необходимой нынешнему плотнику. На Севере есть старожилы, которые помнят, как лет 50 – 60 тому назад у них впервые только появился этот инструмент. Отсутствие пилы в древнем строительном искусстве можно проследить повсюду. Выходящие концы венцов не отпилены, а обрублены, но обрублены так мастерски, что, на первый взгляд, они кажутся опиленными. Между тем поперечная рубка, т.е. перпендикулярная слою дерева, — сама трудная. Все косяки окон и дверей, все доски потолка, пола и крыш обтесаны также одним топором. Диву даешься, глядя на эту огромную и упорную работу. Сколько нужно было уменья и навыка, чтобы «справлять» все дело одним топором. Рубили лес и дрова, рубили храмы и избы, рубили в прямом смысле слова. Приготовить из срубленного дерева доску составляло уже немалый труд, ибо, не имея пилы, нужно было посредством клиньев расщепить бревно на слои и затем обтесывать каждый слой со всех сторон. Слово «тес» нужно понимать в буквальном смысле, да и слово «доска» происходит от одного корня: дска, тска, цка. Последнее слово можно слышать местами и до сих пор. Трудность приготовления досок заставляла древнего строителя очень бережно относиться к декоративным украшениям, состоявшим из пришивных висячих досок, прорезанных узором, или так называемых «причелин». В большинстве случаев обходились без них, вырубая декоративные украшения прямо на конструктивных частях, например, на косяках дверей и окон, на столбах крылец. Если же где-либо необходимость заставляла вводить причелину, например, на свесах кровель – прямых, шатровых, бочечных, где надо было прикрыть концы «лотков» или же венцов, — то причелинам не давали игривого рисунка, полагая, вероятно, в простоте души, что чисто выструганная доска причелины уже сама по себе, по труду, на вытеску ее положенному, представляет достаточное украшение. Отсюда такая простота и рациональность украшений.
Строго воспитывалось жизнью и художественное чутье, устремленное главным образом не на декоративную сторону, а на выработку форм и общих пропорций масс. Кому приходилось подолгу бывать на Севере, тот знает, как нелегка там жизнь. Когда после долгой и жестокой зимы приходит лето, и без того короткое, но еще больше сокращаемое необычайно затяжным вешним половодьем, то необходимо напрягать все силы, чтобы справиться с работами до новой стужи. И слово «страда», которым народ окрестил пору летних работ, нигде не приобретает такого буквального смысла, как именно на Севере, где короткое лето – действительно «страдная пора». Эта суровая школа жизни отразилась на искусстве и привела к созданию произведений, прямо поражающих своей классической простотой и захватывающих выразительностью и правдой. Иные из северных церквей настолько срослись с окружающей их природой, что составляют с нею одно неразрывное целое. И, кажется, будто эти произведения – сама природа, так они безыскусственны и неотразимы.
Сооружение храма в древности было делом не простым, а исключительной важности. Кроме заботы о прочности и вместимости сооружения, требовалось еще и сохранение всех основных частей его, присутствие которых отличало бы храм от жилого дома. Требовалось устройство центрального, увенчанного крестом помещения, к которому с востока и запада примыкали бы невысокие клети для алтаря и притвора. Такой простейший тип храма видоизменялся в зависимости от местных условий и нужд, а также благодаря соревнованию в «преукрашенности», не выходившей, однако, из тесного круга декоративно-служебных форм народного искусства, выраставшего медленно и постепенно – веками. Идеалом «преукрашенности» и выражения величия является многоглавие и значительная высота храмов, достигавших, даже с современной точки зрения, размеров поистине колоссальных. Последнее обстоятельство заставляет особенно высоко ценить искусство древних строителей, умевших так легко справляться с конструированием огромных масс и следивших в то же время неустанно за красотою форм. Прямо поразительно то великолепное понимание ракурсов, которым они обладали, и тонкое чутье пропорций, вылившееся в этих формах. Так росло и развивалось деревянное церковное строительство, оставаясь все время в пределах народного творчества и сохраняя в себе церковные заветы отдаленных времен.
Примечания:
1. Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях, ч.I. М., 1860, стр.9, прим.8 (однако, архимандрит Макарий считает, что существование церкви Преображения в Новгороде до крещения Руси «с достоверностью не может быть доказано»).
2. По мнению архимандрита Макария, 13 верхов знаменовали собой Спасителя и 12 апостолов. Подобная же дубовая церковь была построена и в Ростове в 992 году. По свидетельству Воскресенской летописи, она сгорела в 1160 году. Лаврентьевская летопись под 1160 годом говорит: «Того же лета погоре Ростов, и церкви все, и сборная дивная и великая церквы святое Богородице, якое же не было ни будеть».
3. Церкви Важской области (т.е. на берегах реки Ваги): соборная Михаила Архангела в Шенкурске и Успения в Верховажском посаде (ныне – селе Верховажье, Вологодской области). Нередко встречающиеся в писцовых книгах конца XV века церкви с прозванием «Великий» Спас, Никола, Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил, конечно, указывают на высоту храмов. В самом Новгороде существовал в 1494 году Иван Великий.
4. Верхнее ребро двускатной крыши доселе зовется в народе «князьком», а также «коньком», что указывает на близость и, вероятно, тождество в глубокой древности обоих корней: конь-конязь-князь-konung-könig.
www.ronl.ru
Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф.
Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.
Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – «божниця святаго Николы» и «святая Орина». Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их «срубленными» и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи1.
После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, «нача ставити по градом церкви и попы». Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.
Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, — то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов2. Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их «плотниками». Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено.
С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб» «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы», определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность «храма», т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – «дом божий». Таким образом, в самом слове «храм», будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.
С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.
Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте «божьего храма». Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.
В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.
«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «приукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.
Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.
Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.
Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничным делом. Летописные известия очень рано отмечают уже роль Новгородского Севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства северной Руси говорят и московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров.
Роль русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Скольских горах Галиции. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняются отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они, несомненно, роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале.
Особенности деревянного церковного зодчества на русском севереНа русском Севере сохранилось еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно сохранившемся первоначальном виде дошла до нас только одна церковь этого столетия и то самого конца его, но формы древнейших памятников деревянного зодчества отличаются таким поразительным совершенством, такой ясностью, простотой и логичностью конструкций, что нужны были века для того, чтобы народное творчество их выработало. Последние церкви, выдержанные еще в древних формах, были срублены в конце XVIII века. С этого времени зодчий-плотник уступает свое место городскому архитектору, и народ уже не сам и не по своему вкусу создает себе храмы, а получает их из города.
Подразделяясь на разнообразные, ярко выраженные типы, храмы того трехвекового периода, который более или менее доступен нашему обследованию, в общих чертах совершенно одинаковы по своей конструкции. Сравнивая храмы и избы, возникшие одновременно, нельзя не видеть общности их приемов, доходящей в деталях, особенно в украшениях, до полной тождественности. Одной из главных особенностей народного творчества является его несокрушимая верность преданиям, тяготение к своим формам выражения, созидавшимся веками. Всякие новшества, вливающиеся в сферу народного творчества, тотчас же претворяются, подчиняясь этим вековечным, основанным на устойчивости народного быта, формам. Оттенки народного стиля суть претворенные новшества. Значение их главным образом чисто декоративное. Принимая во внимание чрезвычайную медленность движения вперед, обычную для народного искусства, а также вековые традиции деревянного строительства, едва ли ошибочным будет предположение, что еще задолго до XVI века существовали близкие по конструктивным и художественным формам предшественники уцелевших до нас храмов. Эти предшественники, несомненно, сыграли значительную роль в сформировании каменной архитектуры XVI века, яркими представителями которой являются храмы Вознесения в селе Коломенском под Москвой и московский Василий Блаженный. Нельзя допустить и мысли об обратном влиянии этих храмов на деревянное церковное зодчество, ибо мы имеем данные, говорящие совершенно определенно о существовании шатровых церквей задолго до Василия Блаженного и до Коломенской.
При изучении конструктивных особенностей деревянного зодчества не перестаешь изумляться их необычайной простоте и рациональности.
Все жилые и нежилые деревянные сооружения русского Севера возводились из плохо просушенного леса, преимущественно хвойного. Опыт научил, что из такого леса можно возводить строения рядами или «венцами» из бревен, положенных горизонтально. При ссыхании они не дают щелей, надавливая друг на друга, чего не бывает при вертикально поставленных бревнах. Соединение венцов производилось при помощи вырубки в концах их соответствующих бревну полукруглых углублений, причем неизбежно приходилось оставлять выпущенные «концы». Такое соединение называлось «в обло», т.е. по округлому. Это соединение – самое примитивное, допускающее работу наиболее простым инструментом, топором. Другой способ соединения уже не по округлому, а «в зуб» или «в лапу», по-старинному «в шап», причем выпускных концов нет, а самые концы бревен каждого венца должны быть так вырублены, чтобы схватиться друг с другом как бы зубами, или лапами. Такой способ соединения экономнее, но вместе с тем и несколько сложнее, так как требует аккуратности в сцеплении зубьев. Употребление этого способа вызывалось или неизбежной необходимостью, или роскошью. Наружные бревна оставались круглыми, необтесанными, тогда как внутренние стены обтесывались и «выскабливались в лас», причем в углах часто закруглялись.
Ряды так или иначе соединенных венцов назывались «стопами» или «срубами». Вполне оборудованные помещения с косяками для дверей и окон, с полом и потолком – назывались «клетями». Суровость климата при обилии атмосферных осадков вызывала необходимость устраивать жилье на втором этаже, верхнем или «горнем», откуда и название «горницы». Нижний этаж получал название «подклета».
То же свойство климата вызвало высокий подъем кровель от 110 до 30° в углах верхнего соединения «князька», или, по-древнему, «кнеса» и «кнеска»4. К первым относится обыкновенное покрытие северной избы на два ската, а к последним покрытие шатровое. Середину между ними в 40 — 45° занимает особое покрытие на два ската, так называемое «клинчатое», т.е. в форме клина, принадлежащее главным образом храмам.
Все покрытие производилось деревом, причем двускатные постройки крылись тесом, а шатры и дуговые формы «кожушились», т.е. покрывались в чешую, «лемехом». Конструкция и нынешней северной кровли избы отличается необыкновенной прочностью. На сруб ставятся, прежде всего, стропильные ноги, или «быки», крепко связанные горизонтальными обрешетинами, или «лотоками», и соединенные вверху подконьковой жердью, так называемой «князевой слегой». Внизу быки врубаются в бревна верхнего венца сруба, зовущиеся «подкуретниками». Кровельный тес зажат в нижних концах желобом – «застрехой», или «водотечником», держащимся на загнутых концах быков, на их «курицах», а в верхнем конце, на князьке, он зажат тяжелым бревном, «охлупнем». Лотоки покоятся на сучках, оставленных на быках.
Такая кровля легко выдерживает натиски жестоких северных ветров. Надо заметить, что все ее части соединяются между собой «вырубкой», и только в самых необходимых случаях пускаются в ход деревянные костыли, о железных же гвоздях до недавнего времени не было и помина. Но удивительнее всего – отсутствие в числе плотничьих инструментов пилы, столь, кажется, необходимой нынешнему плотнику. На Севере есть старожилы, которые помнят, как лет 50 – 60 тому назад у них впервые только появился этот инструмент. Отсутствие пилы в древнем строительном искусстве можно проследить повсюду. Выходящие концы венцов не отпилены, а обрублены, но обрублены так мастерски, что, на первый взгляд, они кажутся опиленными. Между тем поперечная рубка, т.е. перпендикулярная слою дерева, — сама трудная. Все косяки окон и дверей, все доски потолка, пола и крыш обтесаны также одним топором. Диву даешься, глядя на эту огромную и упорную работу. Сколько нужно было уменья и навыка, чтобы «справлять» все дело одним топором. Рубили лес и дрова, рубили храмы и избы, рубили в прямом смысле слова. Приготовить из срубленного дерева доску составляло уже немалый труд, ибо, не имея пилы, нужно было посредством клиньев расщепить бревно на слои и затем обтесывать каждый слой со всех сторон. Слово «тес» нужно понимать в буквальном смысле, да и слово «доска» происходит от одного корня: дска, тска, цка. Последнее слово можно слышать местами и до сих пор. Трудность приготовления досок заставляла древнего строителя очень бережно относиться к декоративным украшениям, состоявшим из пришивных висячих досок, прорезанных узором, или так называемых «причелин». В большинстве случаев обходились без них, вырубая декоративные украшения прямо на конструктивных частях, например, на косяках дверей и окон, на столбах крылец. Если же где-либо необходимость заставляла вводить причелину, например, на свесах кровель – прямых, шатровых, бочечных, где надо было прикрыть концы «лотков» или же венцов, — то причелинам не давали игривого рисунка, полагая, вероятно, в простоте души, что чисто выструганная доска причелины уже сама по себе, по труду, на вытеску ее положенному, представляет достаточное украшение. Отсюда такая простота и рациональность украшений.
Строго воспитывалось жизнью и художественное чутье, устремленное главным образом не на декоративную сторону, а на выработку форм и общих пропорций масс. Кому приходилось подолгу бывать на Севере, тот знает, как нелегка там жизнь. Когда после долгой и жестокой зимы приходит лето, и без того короткое, но еще больше сокращаемое необычайно затяжным вешним половодьем, то необходимо напрягать все силы, чтобы справиться с работами до новой стужи. И слово «страда», которым народ окрестил пору летних работ, нигде не приобретает такого буквального смысла, как именно на Севере, где короткое лето – действительно «страдная пора». Эта суровая школа жизни отразилась на искусстве и привела к созданию произведений, прямо поражающих своей классической простотой и захватывающих выразительностью и правдой. Иные из северных церквей настолько срослись с окружающей их природой, что составляют с нею одно неразрывное целое. И, кажется, будто эти произведения – сама природа, так они безыскусственны и неотразимы.
Сооружение храма в древности было делом не простым, а исключительной важности. Кроме заботы о прочности и вместимости сооружения, требовалось еще и сохранение всех основных частей его, присутствие которых отличало бы храм от жилого дома. Требовалось устройство центрального, увенчанного крестом помещения, к которому с востока и запада примыкали бы невысокие клети для алтаря и притвора. Такой простейший тип храма видоизменялся в зависимости от местных условий и нужд, а также благодаря соревнованию в «преукрашенности», не выходившей, однако, из тесного круга декоративно-служебных форм народного искусства, выраставшего медленно и постепенно – веками. Идеалом «преукрашенности» и выражения величия является многоглавие и значительная высота храмов, достигавших, даже с современной точки зрения, размеров поистине колоссальных. Последнее обстоятельство заставляет особенно высоко ценить искусство древних строителей, умевших так легко справляться с конструированием огромных масс и следивших в то же время неустанно за красотою форм. Прямо поразительно то великолепное понимание ракурсов, которым они обладали, и тонкое чутье пропорций, вылившееся в этих формах. Так росло и развивалось деревянное церковное строительство, оставаясь все время в пределах народного творчества и сохраняя в себе церковные заветы отдаленных времен.
Примечания:1. Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях, ч.I. М., 1860, стр.9, прим.8 (однако, архимандрит Макарий считает, что существование церкви Преображения в Новгороде до крещения Руси «с достоверностью не может быть доказано»).
2. По мнению архимандрита Макария, 13 верхов знаменовали собой Спасителя и 12 апостолов. Подобная же дубовая церковь была построена и в Ростове в 992 году. По свидетельству Воскресенской летописи, она сгорела в 1160 году. Лаврентьевская летопись под 1160 годом говорит: «Того же лета погоре Ростов, и церкви все, и сборная дивная и великая церквы святое Богородице, якое же не было ни будеть».
3. Церкви Важской области (т.е. на берегах реки Ваги): соборная Михаила Архангела в Шенкурске и Успения в Верховажском посаде (ныне – селе Верховажье, Вологодской области). Нередко встречающиеся в писцовых книгах конца XV века церкви с прозванием «Великий» Спас, Никола, Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил, конечно, указывают на высоту храмов. В самом Новгороде существовал в 1494 году Иван Великий.
4. Верхнее ребро двускатной крыши доселе зовется в народе «князьком», а также «коньком», что указывает на близость и, вероятно, тождество в глубокой древности обоих корней: конь-конязь-князь-konung-könig.
www.ronl.ru
Русский Север
Национальный парк «Русский Север» создан 20 марта 1992 года на территории Кирилловского района Вологодской области. Общая площадь парка 166,4 тыс. га; в пользование парку передано 76,5 тыс. га.
На территории национального парка установлен дифференцированный режим ее охраны, защиты и использования с учетом характера ландшафта, сохранности природных комплексов, культурной и эстетической ценности объектов в соответствии с функциональными особенностями зон, а также историко-культурных и социальных особенностями.
Рельеф территории представлен красивыми грядами верхневалдайского оледенения на фоне влажных низин. Территория национального парка начинает осваиваться человеком, видимо, в эпоху мезолита (среднего каменного века). Именно к этому периоду относится одно из древнейших известных поселений на Русском Севере — Погостище 1 на р. Молдоне( 5 тыс. до н.э.) В эпоху неолита (нового каменного века) идет новый этап заселения края. В районе национального парка известно около 20 памятников этого периода, расположенных от реки Славянки на юге, до берегов оз. Воже — на севере. Наиболее известны из них стоянки Погостище 2, Погостище-4, Караваевская и, особенно уникальное свайное поселение на р. Модлоне, исследованное археологом А.Я. Брюсовым.
На территории Кирилловского района обнаружено около 90 археологических памятников, многие находятся в естественном окружении, в единстве с природой и исторической средой.
На территории парка расположены 3 крупных моренно-напорных холма, получивших за свою уникальность статус памятников природы. Это гора Маура, гора Ципина, гора Сандырева (высота их от 50- 80 м) В парке два ландшафта заказника, которые также являются памятниками природы: Сокольский Бор и Шалго-Бодуновский лес.
Шалго-Бодуновский лесной массив расположен в Мегерско-Андомском ( Кемском) ландшафтном районе, это генетический резерват среднетаежных ельников, особенно уникальны в нем элементы южно-таежной флоры, характерные для территории Кирилловкого района, но совсем не характерные для Вологодской области.
Еще один памятник природы — сосновое насаждение Сокольского Бора привлекает посетителей целебным воздухом, обилием ягод и грибов, прекрасными условиями для рыбной ловли, отдыха, близостью к районному центру. Здесь растут редкие растения — липа мелколистная и сон-трава. Здесь же, на территории Сокольского Бора обитает скопа — хищная птица из семейства совиных, одна из красивейших птиц мира, занесенная в Международную Красную Книгу. Скопа — это не только настоящее украшение нашей природы, если на озере охотится скопа — это значит, что в нем много рыбы и вода чистая.
На территории Сокольского Бора в настоящее время разрабатывается эколого-туристический маршрут.
Территория НП «Русский Север» расположена в пределах главного водораздела между бассейнами Северного Ледовитого и Атлантического океанов, она изобилует озерами (более 50) и малыми реками, являющимися притоками крупных рек — Северная Двина, Онега, Шексна. В южной части парка расположено Череповецкое водохранилище.
Наиболее интересные озера:
Сиверское (Площадь 950 га), наибольшая глубина — 27 м
Бородаевское (окаймлено озерной террасой, в нем 15 островов, наибольшая глубина v 10,5 м)
Ферапонтовское (на нем 2 небольших острова, один из которых по преданию рукотворен: сооружен был в форме креста по указанию патриарха Никона).
На территории национального парка «Русский Север» 4 древнейших монастыря Русского Севера, бесценных памятников русского зодчества:
Кирилло-Белозерский монастырь (в настоящее время Историко v архитектурный и художественный музей v заповедник). Монастырь основан Кириллом Белозерским в 1397 году.
Ферапонтов Монастырь 1398г. Ныне Музей фресок Дионисия.
Нило-Сорская Пустынь, 80-е годы 15 в. Первая на Руси пустынь.
Горицкий Воскресенский Женский монастырь, 1544 г. — место ссылки знатных русских женщин. Его история связана с историей русского Гроня.
На территории парка проходит знаменитая Северо-Двинская водная система, построенная в 1825-1828 гг. Памятник инженерной мысли включает в себя 5 искусственных каналов, 7 шлюзов, является судоходной.
Богата и разнообразна флора парка.
Ученые и исследователи отмечают, что несмотря на нарушенную человеком гармонию природы, флора этих мест сохранилась и по-прежнему поражает нас своим разнообразием, хорошим состоянием популяций даже тех видов растений, которые в других местах России и в Европе стали редкими или исчезающими. Растения из местной, богатой карбонитами почвы, характеризуются непривычно крупными размерами, окраска цветов отличается яркостью и разнообразием. Характерно обилие и пышное развитие представителей семейства орхидей, их на территории НП найдено 20 видов.
На территории национального парка зарегистрированною свыше 500 видов высших растений (без мохообразных), что составляет 50% флоры области в целом.
Флора НП довольно разнообразна. В ней зарегистрировано 60 видов редких растений (11,9% флоры района).
Среди растений особую ценность представляют растения, занесенные в Красную Книгу:
Башмачок настоящий
Надбородник безлистный
Полушник озерный
Прострел весенний
Пальчатокоренник балтийский
Пальчатокоренник Руссова
Здесь растут древовидные можжевельники до 14 м высотой, отдельные экземпляры в диаметре ствола до 20 см.
В национальном парке «Русский Север» имеются 7 проектов туристических маршрутов. В 1998 году построен небольшой эколого-туристический маршрут на г. Мауре. Ведется разработка водных и лыжных туристических маршрутов на озере Воже, р. Славянку, р. Итклу, вокруг озера Бородаевское.
Национальный парк «Русский Север» — это прекрасная возможность отдохнуть, а отдыхая, еще раз открыть для себя природу в экологически чистом районе.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта russia.rin.ru/
www.ronl.ru
Национальный парк «Русский Север» создан 20 марта 1992 года на территории Кирилловского района Вологодской области. Общая площадь парка 166,4 тыс. га; в пользование парку передано 76,5 тыс. га.
На территории национального парка установлен дифференцированный режим ее охраны, защиты и использования с учетом характера ландшафта, сохранности природных комплексов, культурной и эстетической ценности объектов в соответствии с функциональными особенностями зон, а также историко-культурных и социальных особенностями.
Рельеф территории представлен красивыми грядами верхневалдайского оледенения на фоне влажных низин. Территория национального парка начинает осваиваться человеком, видимо, в эпоху мезолита (среднего каменного века). Именно к этому периоду относится одно из древнейших известных поселений на Русском Севере — Погостище 1 на р. Молдоне( 5 тыс. до н.э.) В эпоху неолита (нового каменного века) идет новый этап заселения края. В районе национального парка известно около 20 памятников этого периода, расположенных от реки Славянки на юге, до берегов оз. Воже — на севере. Наиболее известны из них стоянки Погостище 2, Погостище-4, Караваевская и, особенно уникальное свайное поселение на р. Модлоне, исследованное археологом А.Я. Брюсовым.
На территории Кирилловского района обнаружено около 90 археологических памятников, многие находятся в естественном окружении, в единстве с природой и исторической средой.
На территории парка расположены 3 крупных моренно-напорных холма, получивших за свою уникальность статус памятников природы. Это гора Маура, гора Ципина, гора Сандырева (высота их от 50- 80 м) В парке два ландшафта заказника, которые также являются памятниками природы: Сокольский Бор и Шалго-Бодуновский лес.
Шалго-Бодуновский лесной массив расположен в Мегерско-Андомском ( Кемском) ландшафтном районе, это генетический резерват среднетаежных ельников, особенно уникальны в нем элементы южно-таежной флоры, характерные для территории Кирилловкого района, но совсем не характерные для Вологодской области.
Еще один памятник природы — сосновое насаждение Сокольского Бора привлекает посетителей целебным воздухом, обилием ягод и грибов, прекрасными условиями для рыбной ловли, отдыха, близостью к районному центру. Здесь растут редкие растения — липа мелколистная и сон-трава. Здесь же, на территории Сокольского Бора обитает скопа — хищная птица из семейства совиных, одна из красивейших птиц мира, занесенная в Международную Красную Книгу. Скопа — это не только настоящее украшение нашей природы, если на озере охотится скопа — это значит, что в нем много рыбы и вода чистая.
На территории Сокольского Бора в настоящее время разрабатывается эколого-туристический маршрут.
Территория НП «Русский Север» расположена в пределах главного водораздела между бассейнами Северного Ледовитого и Атлантического океанов, она изобилует озерами (более 50) и малыми реками, являющимися притоками крупных рек — Северная Двина, Онега, Шексна. В южной части парка расположено Череповецкое водохранилище.
Наиболее интересные озера:
Сиверское (Площадь 950 га), наибольшая глубина — 27 м
Бородаевское (окаймлено озерной террасой, в нем 15 островов, наибольшая глубина v 10,5 м)
Ферапонтовское (на нем 2 небольших острова, один из которых по преданию рукотворен: сооружен был в форме креста по указанию патриарха Никона).
На территории национального парка «Русский Север» 4 древнейших монастыря Русского Севера, бесценных памятников русского зодчества:
Кирилло-Белозерский монастырь (в настоящее время Историко v архитектурный и художественный музей v заповедник). Монастырь основан Кириллом Белозерским в 1397 году.
Ферапонтов Монастырь 1398г. Ныне Музей фресок Дионисия.
Нило-Сорская Пустынь, 80-е годы 15 в. Первая на Руси пустынь.
Горицкий Воскресенский Женский монастырь, 1544 г. — место ссылки знатных русских женщин. Его история связана с историей русского Гроня.
На территории парка проходит знаменитая Северо-Двинская водная система, построенная в 1825-1828 гг. Памятник инженерной мысли включает в себя 5 искусственных каналов, 7 шлюзов, является судоходной.
Богата и разнообразна флора парка.
Ученые и исследователи отмечают, что несмотря на нарушенную человеком гармонию природы, флора этих мест сохранилась и по-прежнему поражает нас своим разнообразием, хорошим состоянием популяций даже тех видов растений, которые в других местах России и в Европе стали редкими или исчезающими. Растения из местной, богатой карбонитами почвы, характеризуются непривычно крупными размерами, окраска цветов отличается яркостью и разнообразием. Характерно обилие и пышное развитие представителей семейства орхидей, их на территории НП найдено 20 видов.
На территории национального парка зарегистрированною свыше 500 видов высших растений (без мохообразных), что составляет 50% флоры области в целом.
Флора НП довольно разнообразна. В ней зарегистрировано 60 видов редких растений (11,9% флоры района).
Среди растений особую ценность представляют растения, занесенные в Красную Книгу:
Башмачок настоящий
Надбородник безлистный
Полушник озерный
Прострел весенний
Пальчатокоренник балтийский
Пальчатокоренник Руссова
Здесь растут древовидные можжевельники до 14 м высотой, отдельные экземпляры в диаметре ствола до 20 см.
В национальном парке «Русский Север» имеются 7 проектов туристических маршрутов. В 1998 году построен небольшой эколого-туристический маршрут на г. Мауре. Ведется разработка водных и лыжных туристических маршрутов на озере Воже, р. Славянку, р. Итклу, вокруг озера Бородаевское.
Национальный парк «Русский Север» — это прекрасная возможность отдохнуть, а отдыхая, еще раз открыть для себя природу в экологически чистом районе.
www.ronl.ru
Введение.
При изучении средневековой истории Русского Севера историографический аспект является наиболее сложным, и в то же время, наиболее интересным. Можно без преувеличения сказать, что он является одним из важнейших при реконструкции исторического процесса в столь отдаленное время. Вопросы исторической географии привлекли внимание исследователей XVIII-XIX веков, они интересуют историков и в наше время, в силу постоянного увеличения источникового материала. Многообразие источников по исторической географии способствовало привлечению к ее изучению специалистов самых разных дисциплин, внесших свой существенный вклад в пополнение наших знаний об историко-географической ситуации, как в раннем, так и в классическом средневековье на Русском Севере. Актуальность темы, таким образом, состоит в представленном нами механизме использования разнохарактерных источников по изучению Русского севера. Историко-географический аспект как раннесредневековой, так и средневековой истории Русского Севера никогда не был предметом специального и комплексного исследования. В то же время, изучение его основных положений может способствовать решению общих вопросов средневековой истории Северной Европы.
За последние десятилетия значительно изменились подходы историков к роли материалов смежных исторических дисциплин в процессе исторических реконструкций. Это выражается не только в интенсификации этнографических, антропологических и археологических исследований на рассматриваемой территории, но и в новом понимании интерпретации добытого материала, его взаимосвязи с этническим, социо-культурными и экономическими процессами, происходившими в регионе. Автор считает наиболее оправданным комплексный подход к изучению проблемы, с использованием всех известных на сегодняшний день источников, как письменных, так и материалов смежных исторических дисциплин.
Глава I. Этимология названия еми.
Прежде чем начать анализ литературы по проблеме, необходимо, что мы вкладываем в понятие “емь”, а так же какова ее этимология и вариативность названия в исторических источниках и литературе. И как показывает анализ в различные времена, в различных странах, источниках просматривается достаточно большая дифференцированность названия еми.
Во-первых, следует, определится, откуда вообще произошло это название. Наиболее приемлемым высказывание сделанное Р.А. Агеевой, которая считает, что “все северные народы названы собирательными именами и они, как правило, являются передачей самоназвания”. Причем емь относится именно к северным народам, наряду с другими племенами (см. приложение 1). Но есть и другое мнение. Существует теория, что “емь получила название от реки Емь, ныне Емца”.
Мы впервые встречаем емь в так называемом историко-географическом введении Повести временных лет и Лаврентивской летописи, причем именно “еми”. Но если посмотреть далее под 1042 годом идет упоминание о “ями”. Так чем же это обусловлено? Во-первых, можно рассматривать появление этих и некоторых других названий, как производное от финского Hame. Так каковы же были варианты транскрипций? Карамзин отождествляет емь; гам; гамчан; гамскую землю, собственно как производные. Подобные вариации представляет Н. Валонен. Так же мнение, что “ямь => финское Hame, тавастлендеры” высказывает и Р.А. Агеева. Весьма интересные этимологические параллели перед нами рисует К. Ордин. В своем Покорении Финляндии он замечает, что “емь по родству с Эстами именуется Тавастами”, кроме того, по его мнению, “у Шведов они назывались Тав-эстами, по-фински Hame откуда у летописцев и явилась Емь или Ямь”. Нечто подобное мы находим на страницах Борьбы Руси против крестоносной агрессии… И.П. Шаскольского, он считает, что “русское название емь (ямь) произошло от самоназвания племени Hame, шведское название племени – “тавасты”. Еще одну весьма интересную вариацию предлагает П. Епифанов. Им отождествляется Чудь и Емь, что, вероятно, связано с названием всех иноплеменников чудью. Итак, если взять, что емь все же произошла от Hame, то что же означает “Hame”. По словам С.М. Соловьева, “Hame (Ham) значит мокрый водяной”. И это достаточно приемлемо, так как ареал обитания еми (хяме) достаточно заболочен и имеет разветвленную речную систему, но наряду с этой точкой зрения существует и мнение, что емь (ямь) собственно русское название. И это достаточно приемлемо, так как другие авторы заявляют, что “емь – жители болот и лесов на севере”
Мы приняли, что емь (ямь) передача самоназвания так, что же оно передает? Здесь можно определить две отправные точки. Во-первых, название оной произошло от места жительства, а, во-вторых, от рода деятельности, то есть ввиду отношений с соседями. Что касается второго, то это касается, прежде всего, воинственности еми (в результате войн случались поражения, в результате которых она облагалась данью). Так Словарь русского языка IX-XVII веков показывает нам, что “Емца – дополнительная плата, подать”, а “hсти, hмь – грызть, кусать”, что тождественно с воинственностью. Как говорится, эти примеры говорят сами за себя. Но рассмотрим другую точку зрения.
Другие авторы определяют, что “ема – удлиненная лощина в лесу, куда собирается снеговая вода, заболачивая ее”, что подтверждает их проживание в мокрой, болотистой местности. Но наряду с этим Мурзаевы показывают еще такое название как “ям – большая полноводная река, море”, что может свидетельствовать о проживании по берегам озер, рек, морей.
Итак, следует отметить, что у нас выделилось две основные теории происхождения названия еми. Во-первых, это от места жительства, то есть они жили в болотистых, мокрых местах, что в достаточной степени представлено на топонимической карте: река Емца, Еменьга, Еманиха, озеро Емзо, деревня Еманово, местность Емская гора, Емецкая пустынь, Емецкий коней, Емецкое болото и др. Этой точки зрения придерживаются С.М. Соловьев, Э.М. и В.Г. Мурзаевы. Во-вторых, это от рода деятельности, то есть они были воинственны и платили дань, но эта теория весьма гипотетична, так как это не отражается в топонимии и упоминается лишь в одном источнике.
Глава II. Емь и ее место обитания.
Одной из наиболее важных сторон, рассматриваемой проблемы, является место обитания еми. По этому вопросу имеется множество точек зрения. Перед нами стоит задача в более полной форме раскрыть все точки зрения.
В так называемом историко-географическом введении ПВЛ идет перечисление племен, живших на Руси. По мнению Рыбакова, эта “фраза о перечислении племен вставлена при редактировании 1118-1120 годов и Нестор имел в виду современную ему ситуацию, то есть конец XI – начало XII веков”. Татищев же считает, что емь жила “от Ладожского озера до Белого моря”, причем “восточнее карелы, которая граничит с Финляндией”. Такого же мнения придерживается и Болтин, причем им показывается достаточно большой ареал обитания еми.
Достаточно интересное мнение высказано С.Ф. Платоновым. Он указывает на то, что емь жила на Руси с незапамятных времен. Следует заметить, что автор при описании используют достаточно интересную форму изложения: “финские народы не имели не какого внутреннего устройства и занимали своими редкими поселениями достаточно большие территории”. Но остается загадкой как же они, в частности емь, могли доставлять своей воинственностью столько проблем соседям? А.А. Куратов определяет ареал обитания еми между Онежским озером и низовьями Северной Двины, причем это высказывается, как факт без каких бы то ни было доказательств.
А.И. Шегрен утверждал, что исконной территорией расселения хямэсцев (еми, ями) была местность па севере России, где жил восточный народ ямь (емь, гам) (некий центр на юго-восток от Ладожского озера), откуда емь переселились в Финляндию около 1150 года нашей эры. Э. А. Тункело считал, исходя из балтского происхождения слова хямэ (емь), что хямесцы (емь) были юго-восточной группой прибалтийских финнов и аз тех краев переселялись в Финляндию. И.П. Шаскольский отверг теорию Шегрена и предложил в качестве древнейшей территории расселения хямесцев (еми) Карельский перешеек, откуда произошло, по его мнению, их переселение на запад. Д.Б. Бубрих полагал, что емь, ямь и гам, встречающиеся в топонимии, но имеют никакого отношения к Хямэ (еми), но остается загадкой тот факт, что если предложенные вариации встречаются в топонимии, то откуда же они взялись.
Финский исследователь И.И. Миккола, опираясь на взгляды А. Хаккмана об истории железного века в Финляндии, выразил мнение, что хямеское население (емь) продвинулось в небольшом числе (“ранние переселенцы и искатели счастья”) с запада на восток вплоть до севера России. Но, по его мнению, “ямское население”, которое упоминается в русских раннесредневековых летописях в бассейне Печоры не было хямеским. Финские археологические и исторические исследования относили исходную территорию Хямэ (еми) к бассейну реки Кокемяэнйоки, откуда поселения хямэ (еми) и их культура в железный век продвинулась вплоть до Ладожского озера. Х. Киркинен выразил мнение, что было два Хямэ, выделившихся из племени-основы, причем одно из них обитало в низовьях Северной Двины, но эта точка зрения подвергается резкой критике коллективом авторов Письменных известиях о карелах, которые считают, что уже в XI веке емь обитала в Финляндии, причем это мнение высказано категорично и аргументируются различными как русскими, так и скандинавскими источникам. Датский специалист И. Линд очень резко отверг возможность существования восточной еми (ями, хямэ). Тем не менее Киркинен твердо придерживается той точки зрения, что в названии реки Ямцы (Jemtse) в бассейне Сев. Двины можно видеть очень старый топоним Хямэ.
Археологические исследования, и первую очередь в Эстонии, стали вновь подчеркивать преемственность населения и культуры, в ареале прибалтийских финнов начиная с каменного века, и X. Моора пришел к выводу, что хямесцы били древним северным прибалтийско-финским племенем, которое состояло в тесных контактах с населением северного побережья Эстонии. Позже, при появлении переселенцев из Эстонии в Финляндии появились Суоми и “собственно финны”, или варсинайс-суоми.
Согласно древним представлениям, зафиксированным в более поздних средневековых источниках “земля еми простиралась от соленого моря до соленого моря”, то есть от берега Финского залива до берега Белого моря, что сходно с мнением Татищева.
В своем Историко-географическом очерке Заонежья М.В. Витов отмечает, что емь приладожская являлась коренным населением Русского севера, но наряду с ним такого же мнения придерживается и Л.В. Успенский. Примерно аналогичной точки зрения придерживается и П. Епифанов. Он считает, что емь исконно жила на севере Руси, а потом переселилась “вдоль южного берега Ладожского озера, через Неву и южную часть Выборгской губы и от туда в юго-западную Финляндию”. Но в его теории настораживает высказывание, что “финны (емь) везде встречались с остатками дикого Югорского населения, от которого получили несколько тысяч Югорских названий местностей, доказывающих, что Угра была первоначальное население Финляндии”. Но если мы откроем Север в далеком прошлом Ф.С. Томилова, то увидим, что “Югорские племена жили на северном Урале и за уральским хребтом”. Конечно, эти разночтения не имеют принципиального значения, но все-таки заставляют задуматься о достоверности сообщений. По мнению К. Ордина, “Емь пошла по Волге, так как жила по ее берегам, к верховьям и осела по южным берегам Ладожского и Онежского озер. Здесь они раздробились на более мелкие племена. Собственно тавасты (емь) занимали положение восточнее Балтийского моря между Онегой и Белоозером”. Эту точку зрения можно назвать оригинальной, но едва ли с ней можно согласится безоговорочно. Автор, высказывая свою теорию, не подкрепляет ее какими бы то ни было источнииками, а хотелось бы увидеть археологическое подтверждения обитания еми по берегам Волги. Но есть и несколько иная точки а зрения, а именно, что емь первоначально жила на Волге, а появление еми в Финляндии осуществилось около 2-3 тысяч лет назад и окончательно она обжилась к первому тысячелетию, причем эта точка зрения так же не подкреплена источниками. Нечто подобное отмечает и Н. Валонен. Он высказывает мнение, что “Финляндия заселялась уже сформировавшимися племенами, причем место, которое определятся авторами сходно с мнением других исследователей (см. приложение 4).
Н.М. Карамзин считает, ссылаясь на Нестора, что емь жила в Финляндии, тем самым он соглашается с летописными сведениями, которые, вероятно, были вымышлены. Причем он выстраивает очень интересные аргументацию, которую мы постараемся разобрать достаточно детально. Первое, чем он руководствуется это, что “емь в 1240 году шла на кораблях против Новгорода и хотела взять Ладогу”, но Ладога стояла на Волхве и остается вопросом разве нельзя было плыть на кораблях к низовьям Волхва, если считать, что емь жила между Ладожским и Онежским озерами? Второе, на чем Карамзин заостряет внимание, это поход 1256 года Александра на емь через Капоре. Здесь в принципе нечему возразить и все достаточно приемлемо. Третье на чем Николай Михайлович заостряет внимание это летописное известие о походе 1227 года ладожан на емь. Но разве нельзя считать, что ладожане это жители Ладоги и ходили на емь необязательно жившую в Финляндии? Этот факт можно поставить под сомнение. Четвертый аргумент построен также на походе, но уже 1311 года. В нем говорится, что новгородцы за морем воевали с емью. Причем он приводит различные доказательства этого. Карамзин говорит, в большинстве своем, о событиях XIII-XIV веков, и если считать, что емь в XI-XII веках переселилась в Финляндию, то его мнение справедливо, но если такого переселения не существовало, то правомерно говорить о существовании двух племен: одного в Финляндии, а другого на Русском Севере. Подобное мнение высказывается и Н.А. Ингульской: “с течением времени в Финляндии образовалось три основные племенные группы: … на юге центральной части страны хяме (по-русски емь, по-шведски тавасты)”. Здесь мы опять не находим археологических сведений. Следует думать, что эти сведения относятся к XIII-XIV векам. М. Клинге определяет, что “емь (хяме) занимала центральную часть Финляндии”, хотя он не аргументирует свою точку зрения. Иначе говоря, им не представлено археологических доказательств и не дает датировки, что делает его мнение весьма гипотетичным.
Весьма интересную этническую ситуацию перед нами рисует В.В. Седов, причем место еми находится именно в южной Финляндии (см. приложение 5). Аналогичную карту рисует и Пименов (см. приложение 6). Авторы Всемирной истории определяют место жительства еми на карельском перешейке (см. приложение 7). Примерным аналогом могут явиться Исторические провинции Финляндии У. Соло (см. приложение 8), он указывает провинцию Хяме на месте обитания еми, указанном другими авторами, это может быть обусловлено самоназванием провинции, то есть на месте обитания хяме (еми) со временем образовалась одноименная провинция. Отличным от всех других мнением располагает А.М. Прохоров. По его мнению, Емь обитала в современной Московской области. Его точка зрения основана на фольклорных преданиях, но ведь одного фольклора не достаточно, так как любая теория должна стоять на археологическом фундаменте.
Отличную от других позицию занимает А.Н. Насонов. Он полагает, что при распространении погостов на территории Обонежской пятины (ряда), они доходили до поселений еми в Приладожьи (см. Приложение 9). Следует заметить, что если совместить территорию Обонежского ряда (пятины) и ареал обитания еми на Русском Севере (по мнению большинства авторов), то они совпадают (см. приложения 4-9). Причем Насонов замечает, что от еми прионежья следует отличать их сородичей, обитавших на юго-западе Финляндии”. Важно заметить, что, давая очертания Обонежской пятины, он определяет место еми от Онежского озера до Белого моря. Парадокс заключается в том, что он определяет два места обитания еми. Насонов определяет, что существовало две еми: “приладожская” и “прионежская”, причем он не представляет достаточно аргументированных доказательств, как того, так и другого. Чем это может быть обусловлено? Вероятно, емь была распространена достаточно широко и на большой территории, и можно говорить как о приладожской еми, так и о еми от Онежского озера до Белого моря и это будет относительно равноценно (естественно в рамках Обонежской пятины).
www.coolreferat.com