Основные феномены человеческого бытия. Феномены человеческого бытия реферат

39. Основные феномены человеческого бытия

Основные феномены человеческого бытия: игра, свобода, общение.

Особое внимание к феномену игры было проявлено в XX веке. Наиболее знаменитое исследование провел нидерландский историк культуры Иоганн Хёйзинга (Huizinga, 1872-1945). По мнению Хёйзинга, игра древнее культуры. Он ссылается на то, что играть способны и животные. Все основные черты игры уже есть в играх животных, и человеческая цивилизация не прибавила тут никаких существенных признаков.

Немецкий философ Ойген Финк представлял игру как один из феноменов человеческого бытия наряду с такими феноменами, как труд, любовь, господство, смерть. Согласно Финку, играть может только человек.

Для каждого игра – это совершенно знакомое явление. Каждый знает игру по своей собственной жизни, знает игровое поведение ближних, бесчисленные формы игры, знает общественные, развлекательные игры, каждый знает об игровых элементах в сферах труда и политики, в общении полов друг с другом, игровые элементы почти во всех областях культуры. Всякий человек играл и может высказаться об игре, опираясь на собственный опыт. Мы все вовлечены в игру; каждому известны игровые ситуации в частной, семейной и общественной сферах. Игровое начало человека определяет и оформляет его понимание бытия в целом. Игра и другие экзистенциальные феномены – это не просто бытийные способы человеческого существования: они также и способы понимания, с помощью которых человек понимает себя как смертного, как трудящегося, как борца, любящего и игрока.

Считается, что только ребёнку пристало жить игрой, проводить часы в радостной беззаботности, попусту расточать время. Но на самом деле игра имеет своё место в жизни любого взрослого человека, пронизывая и другие феномены его бытия. Это не просто калейдоскоп игровых актов, это прежде всего основной способ общения человека с возможным и недействительным.

У игры нет никакой цели, её цель и смысл – в ней самой. Итак, игра не соотнесена с какой-то конечной целью человеческой жизни, и подлинный игрок играет ради того, чтобы играть. Человек – это игрок, который во время игры испытывает удовольствие.

Все возрасты жизни причастны к игре, все люди осчастливлены в ней: и ребёнок в песочнице, и взрослые в «общественной игре». Игра имеет важное значение и для реальности: иной раз сделанные в игре изобретения внезапно получают реальное значение.

Игра является феноменом человеческого бытия, это неотъемлемая часть нашей жизни. Вряд ли найдётся человек, который скажет, что никогда не играл. И действительно, игра пронизывает остальные феномены нашей жизни, всё наше бытие.

Свобода

Человек, в отличие от вещи, пока жив, никогда не завершен, он все время "делает" и переделывает сам себя, т.е. определяет свои поступки. Никто не является раз и навсегда трусом или храбрецом: в каждый данный момент – "здесь и теперь" – человек заново решает, поступить ему храбро или трусливо. В этом и состоит смысл знаменитого сартровского тезиса: "Человек обречен быть свободным".

"Свобода" в этом смысле оказывается не тем благом, за которое нужно с кем-то бороться, а роковой неизбежностью. Всегда решать самому за себя – значит быть абсолютно одиноким в выборе. Мы не можем оправдываться за свой выбор, ссылаясь на совет друга пли священника – мы сами просим совета и сами следуем ему. Не можем оправдываться Моралью – мы сами выбираем, придерживаться ее или нет. Не можем оправдываться "знамением" – мы сами придаем ему тот или иной смысл. Не можем оправдываться Богом, и вовсе не потому, что Он, может быть, есть, а может, и нет, а потому, что даже Он не мог бы принимать решений за меня. "...Даже если бы Бог существовал, это ничего бы не изменило"28, – замечает Сартр, и в его словах нет "атеистического ехидства", а есть драматическое осознание абсолютной ответственности человека за свои поступки.

Свобода есть специфически человеческий способ бытия: «Мера свободы

входит в понятие человека». Мера свободы как творческого самовоплощения

человека определяется уровнем развития производительных сил, зависит от состояния науки и техники, от социальных отношений и политического строя данного

общества. И если объем человеческой свободы является мерой общественного

прогресса, то сам прогресс зависит от степени свободы, которой люди

располагают в своей деятельности. Личность, как таковая, обладает

реальностью своей свободы, выражающейся в свободе выбора из совокупности

возможностей, предоставляемых ей обществом.

Итак, свобода личности заключается «не в воображаемой независимости» от объективных законов природы и общества, а в способности разумно выбирать свою линию поведения среди реальных возможностей, что возлагает на нее моральную и социальную ответственность, которая возрастает пропорцинально ее свободе.

Общение (коммуникация)

Термин "коммуникация" (от лат. communicare – делать общим, сообщать) в широком смысле обозначает пути сообщения и средства связи, а также процесс общения, передачи информации.

В XX веке в числе первых к этой проблеме обратился К.Ясперс. В коммуникации он видел путь к подлинно человеческому существованию и придавал ей настолько важное значение, что свод его трудов уместно назвать "философией коммуникации".

Немецкий философ Карл Ясперс (1883-1969), один из основателей экзистенциализма, начинал свою деятельность как врач-психиатр. Работая в психиатрической клинике, он пришел к пониманию того, что общепринятые методы лечения душевнобольных недостаточно затрагивают саму душу больного.

Нередко врач обращается с больным как с предметом, который нужно "подремонтировать". Более адекватно, по мнению Ясперса, действует врач, который делится с больным своими мыслями, учитывает воздействие своих слов, обращается к нему как к мыслящему существу. Но и такой подход все же недостаточен: он затрагивает только "верхний слой" души – рассудок, а подлинные глубины личности пациента все еще остаются скрытыми от врача.

Необходим иной способ общения – экзистенциальная коммуникация, при которой врач по отношению к больному выступает не как "техник" или аналитик, а как экзистенция по отношению к другой экзистенции. Эти идеи Ясперс высказал в своей диссертации "Общая психопатология" (1913), они определили и дальнейшее его творчество.

Ясперс различает в человеческом "я" несколько уровней, и каждому из этих уровней соответствует свой способ общения:

1. эмпирическое "я". Это – "я", отождествляющее себя (и "я" других людей) с природным телом. Эмпирическое "я" подчинено инстинкту самосохранения, стремится к удовольствиям и избегает страданий. Общение индивидов на этом уровне является не целью, а только средством для самосохранения, безопасности, наслаждения;

2. сознание вообще. На этом уровне "я" осознает себя носителем знаний. Рассудочное "я" мыслит категориями, научными понятиями, стремится к правильности мышления и поведения, подчиняется общезначимым нормам. Общение между индивидами на этом уровне основано на формально-правовом принципе "равенства всех перед законом" и представляет собой "обмен мыслями""

3. "я" на уровне духа. Это – "я", осознающее себя частью целого (народа, нации, государства), чем-то особенным.

Указанные три уровня сознания и три типа коммуникации необходимы человеку как существу биологическому, мыслящему и социальному.

Наиболее глубокий уровень "я", четвертый, это – экзистенция. Этому уровню соответствует экзистенциальная коммуникация.

Экзистенция – такой уровень человеческого бытия, который не может быть предметом научного исследования.

Экзистенция не то, что есть, но то, что свершается. Она тождественна свободе, которая тоже не может быть представлена как объект, не может быть определена и познана. Свобода неотделима от самости.

Свободу Ясперс истолковывает как глубоко личную (не природную, не рассудочно-всеобщую) необходимость, сопряженную с разумом. Разум выступает противоядием по отношению к крайностям рационализма и иррационализма.

Свобода (экзистенция) неразрывно связана с ней, ведь вне коммуникации невозможно человеческое бытие и, значит, не может быть самой свободы. Коммуникация – изначальный феномен человеческого бытия. Человеческое бытие – всегда "бытие с другими".

Коммуникация – это взаимопонимание двух существ, а понимание и есть функция разума. Он способен освещать, просветлять непостижимую для рассудка экзистенцию.

Экзистенциальная коммуникация – высший тип общения. Она не отвергает трех низших ступеней, а опирается на них как на свои предпосылки. Три низшие типа общения наиболее часто встречаются в нашей жизни. Бывает, мы удивляемся и завидуем "коммуникабельности" некоторых людей, которые непрестанно и легко заводят с кем-нибудь разговоры, однако обильная общительность еще не означает подлинной глубины коммуникации.

Коммуникация культур и национальностей является, по мнению Ясперса, важнейшим в современной ситуации средством предотвращения столкновений.

studfiles.net

Основные феномены человеческого бытия — реферат

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учереждение высшего профессионального образования

«Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова»

ФЕНОМЕНЫ ЧЕЛОВЕЧКОГО БЫТИЯ

Реферат по антропологии

Проверил : к.п.н., доцент кафедры

Социальной работы и псих.-

Пед. Дисциплин Гурьянова И.В

Выполнила студентка гр. ПСРб-14

Ртищева Дарья Владиславовна

Магнитогорск

2014

Содержание:

     1.    Введение.

     2.    Бытие и его формы.

     3.    Основные феномены бытия человека.

     3.1     Игра.

     3.2     Смерть.

     3.3     Одиночество.

     3.4     Коммуникация.

     3.5     Любовь.

     4.    Список литературы.

Введение.

Вся история как философских учений, так и специальных естественных и

гуманитарных наук свидетельствует о неустанных попытках познать природу

человека, смысл его бытия и перспективы развития. Усилия многих ученых

разработать целостную теорию человека всегда наталкивались на серьезные

трудности, связанные, в частности, с тем, что специальные науки о человеке

давали знание лишь фрагментарное — об отдельных сторонах жизнедеятельности

его организма, сознания и поведения. Характерным для традиционных

идеалистических и религиозных представлений о человеке был отрыв его от

природы. Человек изображался как одно из творений бога, как момент

«мирового разума», «мировой идеи»  или же как «чистая субъективность»,

«чистое самосознание». Между тем все более росла потребность в создании

целостной картины человеческого бытия, в которой человек выступал бы не

просто как вещь среди других вещей, а как субъект социальной и культурно-

исторической деятельности, действующее и чувствующее существо, обладающее

сложным и неповторимым внутренним миром. В этом реферате, мне бы хотелось

немного рассказать о Бытие человека, что оно из себя представляет и, конечно,

рассказать об основных феноменах Бытия человека.

Глава №1. Бытие и его формы.

Нас окружают многочисленные вещи, предметы с самыми различными свойствами.

Они образуют то, что мы называем окружающим миром". При всем различии

представлений разных людей об этом мире, исходным для них является признание

его реального существования, т.е бытия.

Сущность философской категории бытия заключается в том, что в ее содержании

фиксируется не просто существование вещи, человека, идеи или мира в целом, а

более сложная связь всеобщего характера; предметы со всем многообразием их

свойств существуют, и это существование обусловливает связь этих предметов

между собой и со всем тем, что существует в мире. Бытие - это то, что

существует, т. е. двигается и развивается, сейчас, во всем многообразии

взаимных связей и противоречивых взаимодействий, поэтому понятие бытия часто

отождествляют со смыслом слова "есть".

Таким образом, понятие бытия предполагает, во-первых, широкий спектр

различных вещей, существующих в мире, и тем самым существование самого мира;

во-вторых, бытие, его установление есть начало всякого действия (без

установления факта существования вещи никакая деятельность, связанная с

изменением вещи, немыслима).

Бытие мира есть единое и самотождественное, непрерывно становящееся. Это

высказывание принадлежит философу древности Пармениду. Действительно, бытие

мира столь многогранно и многолико, что этот процесс не имеет и в принципе не

может иметь аналогов. С другой стороны, это многообразие составляет

глобальную целостность окружающего нас мира.

Бытие есть реальность, противостоящая человеку. Здесь будет уместна трактовка

Гегеля: "Бытие есть восхождение духа к самому себе. Познание же бытия есть

процесс приобщения человека через религию к христианском богу, как

нерасторжимой связи всеобщего простого и вечного духа со всем и самим собой".

И наконец, бытие есть существование реальности вне сознания человека и

независимо от него.

Многогранность смыслов и значений понятия бытия обусловлена уже тем, что само

бытие в его проявлениях бесконечно многообразно от всеобщих проявлений бытия

мира и до различных его форм - бытия природы, бытия человека и

человечества, бытия общественного и, наконец, бытия духовного.

     Бытие  природы представляет существование совокупности вещей, процессов и

состояний, обусловливающая некую целостность и существующая до, вне и

независимо от сознания человека. Природа и ее бытие бесконечны в пространстве и

времени. Эта обусловленность присуща и отдельным вещам, состояниям и процессам.

следовательно, бытие природы имеет в своей основе диалектику преходящего бытия

отдельных вещей в непреходящем бытии природного мира как целого. Парадокс

заключается в том, что инвариантность бытия природы обусловливается

дискретностью существования ее элементов, их постоянным переходом из бытия в

небытие, т. е. возникновением и исчезновением. Но, следуя уже известной логике,

"ничего не возникает  из ничего" и исчезновение какой-либо  вещи или процесса

следует понимать как переход ее в новое качественное состояние , не соотносимое

с первым и противоположное ему, означает переход ее из бытия в небытие.

     Бытие человека-главной особенностью бытия человека является также его

преходящий характер. С одной стороны, тело человека, представляя собой

средоточие высокоорганизованной материи, в определенный момент своего развития

с неизбежной необходимостью перейдет в небытие (перестанет существовать как

живой организм). В этом состоит тождество бытия человека с бытием другого

природного образования. С другой стороны, человек в своем развитии проходит

несколько этапов, связанных с переходом к новому качеству. Это в равной степени

относится и к его организму как материальной системе, и к его идеальной,

духовной основе.

Итак, бытие человека выражается через реальный процесс развития сложного

диалектического единства тела и духа. Причем бытие тела с необходимостью

доминирует над бытием духа, т.к., чтобы мыслить, необходимо обеспечивать

жизнь тела, его сохранение (самосохранение), и, наконец, преемственность

(продолжение рода) хотя  бы для того, чтобы возродить  второе "Я" в своем

потомстве, передав ему накопленное духовное богатство.

Бытие социальное, общественное бытие есть бытие объективной общественной

реальности, своего рода социальной материи. Данная форма бытия определяется

так же, как бытие и материальной деятельности индивидов, социальных групп,

классов, как реальный процесс жизнедеятельности людей. Общественное бытие

есть состояние постоянного взаимодействия человека и различных элементов

социальной системы в процессе производства материальных и духовных благ.

Степень эффективности этих взаимодействий отражает уровень цивилизованности

общества.

     Духовное бытие проявляется, во-первых, в форме индивидуализированного

духовного бытия, неотъемлемого от данного конкретного человека, индивида. Это

бытие реализуется в сознании и самосознании каждого из нас. Во-вторых, духовное

бытие выступает в виде объективизированного, опредмеченного духовного бытия и

проявляется через посредство языка, различных символов и знаков, искусства,

принципов поведения, принятых в обществе, через посредство достижений

человеческого духа и мысли. Именно через освоение этого объективизированного

духовного мира и происходит становление Человека в полном смысле этого слова -

приобщение его к культурному и социальному наследию человеческой цивилизации.

В заключение необходимо подчеркнуть, что все формы бытия тесно взаимосвязаны

между собой и взаимопредполагают друг друга. Бытие же мира в целом есть не

что иное как материя, взятая в динамике сложных взаимодействий,

взаимополаганий и взаимоотрицаний, т. е. в развитии.

Глава №2. Основные феномены бытия человека.

В этом разделе речь пойдет о феноменах – об игре, смерти, любви и т.д., то есть

о "вещах", которые не существуют "сами по себе", отдельно от человека. Пожалуй,

феномен – не настолько понятное слово, чтобы пользоваться им без

предварительных пояснений. Уточним, что это такое.

За словом "феномен" закрепилось три основных значения:

1.     В греческом  языке, откуда это слово заимствовано  многими языками,

phainomenon значит "являющееся", т.е. в первоначальном смысле слово 

"феномен" – то же, что явление.

2. В обыденной речи  и средствах массовой информации  слово феномен, часто

употребляют, когда хотят сказать об особенном, редком, необычном явлении или

о выдающемся человеке, обладающем исключительными способностями. Например:

тунгусский феномен (о падении метеорита) или феномен Кашпировского.

3. Философское употребление  слова феномен очень разнообразное. Уясним себе

только основное, а именно: феномен – это нечто переживаемое человеком: иначе

говоря, то, что составляет содержание человеческого переживания.

Феномен – это предмет, который непосредственно есть то, что он есть.

Феноменом философы называют непосредственное, дорефлексивное (еще не

подвергнутое сомнению), переживание (например, грозы). В этом смысле феномен

грозы непосредственно есть то, что оно есть.

Хотя феномены не существуют помимо переживаний, мы их называем предметами (

предмет – нечто отделенное, противостоящее нам). Феномены являются

предметами для сознания. Можно нечто переживать, иметь некий образ, не

осознавая, не анализируя его разумом. Так, например, переживают восприятия

внешнего мира и свои боли, удовольствия, страхи животные. Для животных

переживания не являются предметами осмысления. Человек тоже далеко не все свои

переживания подвергает рациональному осмыслению, но когда он это делает, они

становятся для него предметами. Такое осмысление своих переживаний,

возможное только при посредстве языка, называется "рефлексия".

"Феномен" – одно  из центральных понятий феноменологии, философского направления,

основанного немецким философом Эдмундом Гуссерлем (Husserl, 1859-1938).

Немецкий философ Ойген Финк (Eugen Fink 1905-1975) в книге "Основные феномены

человеческого бытия" выделил в качестве основных феноменов труд, игру,

любовь, господство и смерть. "Человек, – писал он, – в своей сущности есть

работник, игрок, любящий, борец и смертное существо". Финк полагал, что пять

названных им феноменов являются для всех людей универсальными, пронизывающими

наиболее значимые формы жизнедеятельности человека. Однако мы легко можем

убедиться, что имеются также другие феномены, столь же подходящие на роль

"основных". Например, вера  – обыденная, религиозная, научная, философская –

пронизывает всю нашу жизнь. Да и сам О.Финк обстоятельно объяснил, что

феномены человеческого бытия не могут быть предметом "объективного

исследования". Нет "объективной шкалы", безусловной системы измерений,

позволяющей расставить феномены "по рангу". Итак, у нас нет "объективных"

оснований, чтобы утверждать, что игра "первичнее" или "главнее", чем любовь.

Равным образом и любовь не "первичнее" игры (или веры, или счастья и т.д.).

Очевидно, следует согласиться с мнением О.Финка, что каждый феномен

человеческого бытия "фундаментально независим" от других.

1.Игра

Особое внимание к феномену игры было проявлено в XX веке. Наиболее, пожалуй,

знаменитое исследование провел нидерландский историк культуры Иоганн

Хёйзинга (Huizinga, 1872-1945). По мнению Хёйзинга игра древнее культуры.

Он ссылается на то, что играть способны и животные, они "не ждали появления

человека, чтобы он научил их играть". Все основные черты игры уже есть в играх

животных, и человеческая цивилизация не прибавила тут никаких существенных

признаков. Хёйзинга считает, что игра предшествует культуре, сопровождает ее,

пронизывает ее от рождения до настоящего времени. Вместе с тем он подчеркивает,

что культура не происходит из игры в результате некоторой эволюции, а возникает

в форме игры: "культура изначально разыгрывается" – самой культуре в исходных

ее формах присуще нечто игровое, т.е. она осуществляется в формах и атмосфере

игры.

Что отличает игру от других явлений? Провести отчетливую границу непросто.

Некоторые исследователи определяют игру через противопоставление ее

серьезному, другие считают противоположностью игры принуждение, насилие.

Определение игры способом отрицания того, чем она не является, все же не

раскрывает ее собственного содержания. Что же мы имеем в виду под словом

"игра"?

Хёйзинга дает следующую формулировку: "Игра есть добровольное действие либо

занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по

добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной

в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием

"иного бытия", нежели "обыденная" жизнь".

referat911.ru

Основные феномены человеческого бытия — реферат

религии словом "сансара".

Представления древних евреев о загробной доле человека отображены в

Ветхом завете. Они не вполне отчетливы – вероятно, потому, что древнееврейские

пророки больше заботились и повествовали о благоденствии всего их народа в

здешнем мире, чем о счастливом потустороннем существовании индивида. В текстах

Ветхого завета представлены два основных взгляда на посмертную участь человека.

Согласно первому, личность после смерти погибает. Бог создал человека "из праха

земного, и вдунул в лице его дыхание жизни..." (Быт 2, 7). После смерти это

дыхание жизни остается, представляя собой лишь безличную силу, общую всем людям

и животным, оно возвращается к Богу, а личность как конкретная форма этого

дыхания исчезает. Правда, у приверженцев такого понимания смерти все же имеется

некоторая надежда на воскресение духа в теле по воле Бога. Но в общем им

представляется сомнительным загробное существование, и из этого следует

пожелание: "Итак, иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино

твое, когда Бог благоволит к делам твоим. <...> Наслаждайся жизнию с

женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей. <...> Все, что

может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь,

нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости" (Еккл 9: 7, 9, 10).

Согласно другому воззрению, содержащемуся в ветхозаветных писаниях,

человеческая душа продолжает существование после смерти, но мир, в который она

попадает, темен и безрадостен, это – страна "сени смертной и мрака", "каков

есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма" (Иов

10, 22).

     У древних греков бытовали представления, похожие по тональности на те,

что мы только что рассмотрели; слабые тени усопших обречены скитаться в

загробном мире, покинутые и ничтожные. Греки называли людей смертными – в

противоположность бессмертным богам, ведь посмертное существование человеческих

душ представлялось совершенно призрачным и никчемным.

     У славян довольно долго сохранялся патриархально-родовой строй, с

характерным для него культом почитания предков. Душам предков полагалось

обитать в раю. "Рай" – дохристианское общеславянское слово, означавшее нечто

вроде прекрасного сада. И поныне в белорусском и украинском языках сохранились

слова "вырай", "вырий" – место, куда осенью улетают птицы и где обитают

умершие. Слово "пекло" – тоже дохристианское, оно означало подземный мир, где

горят души злых людей. Покойников подразделяли на две категории: "чистых", т.е.

умерших "пристойной" смертью, – их почитали и называли "родителями"

безотносительно к возрасту и полу (до сих пор существует традиция "родительских

дней"), и "нечистых", которых называли "мертвяками" (самоубийцы, утопленники,

опойцы и т.п.). Мертвяков боялись, полагали, что они могут вставать из могилы и

вредить людям; чтобы помешать мертвяку выйти из могилы, труп пробивали осиновым

колом, вбивали зуб от бороны позади ушей и т.д. Таким образом, по верованиям

древних славян, после смерти могла сохраняться активность не только души, но и

тела.

Далеко не у всех народов смерть воспринималась как печальное событие. У

некоторых, например у германцев (свевов), существовала вера в

воскресение умерших, это позволяло им не бояться смерти; у них считалось, что

воины, храбро павшие в битве, должны попасть в светлый дворец бога Одина –

Валгаллу (Вальхаллу), где их ждут пиры и удовольствия. А даки

(северо-фракийские племена, жившие на территории современной  Румынии) верили,

что существование после смерти гораздо приятнее теперешней жизни, и потому

встречали смерть радостным смехом, а рождение человека, наоборот, оплакивали.

Приведенные здесь основные варианты древнейших представлений о смерти оказали

заметное влияние на мировоззрение последующих эпох. Черты изначальных

образов, архетипов смерти видны в мировых религиях, философских учениях – от

древнейших до современных.

Встречается мнение, будто люди, по своей воле уходящие из жизни, по большей

части – "психически ненормальные". Философия не претендует на решение вопроса о

состоянии психического здоровья самоубийц, а вот проанализировать "логические"

и "онтологические" (бытийные) основания суицида она вправе. Именно этой

проблеме посвящен "Миф о Сизифе. Эссе об абсурде" французского писателя и

философа Альбера Камю (Camus, 1913-1960).

Камю писал: "Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема –

проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее

прожить, – значит, ответить на фундаментальный вопрос философии. Все

остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или

двенадцатью категориями – второстепенно". Камю не пытается выяснить, что

такое смерть. Его интересует, почему некоторые "нормальные" люди отдают ей

предпочтение перед жизнью (известно ведь, что есть немало людей, которые,

если и не пытались уйти из жизни, то хотя бы задумывались об этом). "Внешних"

причин и поводов для самоубийства бывает множество; Камю интересует не

статистика, не процентное соотношение разных причин, а общая "философская"

основа отказа от жизни. По его мнению, решение покончить с собой – это

признание человека в том, что жизнь в его глазах сделалась непонятной,

бессмысленной, абсурдной, что он стал чувствовать себя посторонним, в мире.

В какой-то момент человек может прийти к пониманию, что мир, другие люди

существуют совсем не ради него, a сами по себе. Вселенной нет до нас дела,

как ветру нет дела до цветочной пыльцы, которую он разносит. Мир в своей

сущности всегда не то, что мы о нем думаем. Это мы связываем существование

мира со своими целями, мы истолковываем, его по-человечески, приписываем ему

смысл, но в действительности сам по себе он существует без всякого смысла и

цели. Нашему уму непостижимо, почему и для чего существует мир, – знание

(научно обоснованное) об этом невозможно. Человек жаждет найти Единое и

Абсолют – нечто, способное придать существованию мира разумность и

целесообразность, но научно – доказательное познание тут бессильно.

"Ностальгия по Единому, стремление к Абсолюту выражают  сущность человеческой

драмы", – пишет Камю. Если бы мир мог быть понятным, а еще лучше – мог бы

любить человека, то мыслям о самоубийстве не было бы места.

Но мир чужд, безразличен к нашим стремлениям, и когда человек начинает это

осознавать, он испытывает чувство абсурдности существования. Абсурден не мир

сам по себе – он только внеразумен, иррационален. Чувство и сознание абсурда

рождаются из столкновения между стремлением человека к счастью и пониманию, с

одной стороны, и "молчанием мира" – с другой стороны.

Поскольку чувство абсурда держится на противостоянии двух сторон – мира и

человека, оно исчезает, когда устраняется хотя бы одна из противостоящих

сторон. От мира можно "отвернуться" (бездумие, "нирвана", пьянство,

наркомания) или же можно устранить самого себя. "Помимо человеческого ума нет

абсурда. Следовательно, со смертью исчезает и абсурд, как и все остальное" .

Однако самоубийство – ложный вывод из осознания абсурда. Камю подчеркивает,

во-первых, что абсурд – это ясность, т.е. ясное осознание человеком того, что

существование бессмысленно, и эта ясность делает человеку честь. А во-вторых,

самоубийство не отменяет бессмысленности бытия, а только утверждает,

поддерживает ее. Последовательное философское решение проблемы абсурда Камю

видит в бунте против него. Человек, осознавший абсурд и не отворачивающийся

от него (это и есть "абсурдный человек", по Камю), способен сам придать

ценность своему существованию, не покоряться иррациональности Вселенной.

Бессмысленность существования вселенной только подчеркивает величие человека,

имеющего мужество по-человечески жить в этом мире. (Доктор Риэ и некоторые

другие персонажи романа А.Камю "Чума" – художественное воплощение образа

"абсурдного человека", ясно осознающего абсурд и  способного возвыситься над

ним.) В завершение своего "Эссе об абсурде" Камю обращается к мифологическому

образу Сизифа. Один из его "проступков" перед богами состоял в том, что он

заковал в кандалы Смерть. Сизиф, презирающий богов, ненавидящий смерть и

жаждущий жить, – "абсурдный герой". Он обречен богами без конца поднимать в

гору камень, неизменно вновь катящийся вниз. Камень – символ бессмыслицы;

участь Сизифа трагична, но "он тверже своего камня". "Одной борьбы за вершину

достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе

счастливым".

Смерть – "ничто", о котором помыслено и сказано очень много, но тема эта,

разумеется, не исчерпана ни теми, кто жил в минувших тысячелетиях, ни теми, кто

живет сегодня. Но кое-что о смерти мы начинаем понимать все яснее, а именно:

осознание нашей смертности учит нас "дорожить человеком, беречь его жизнь,

щадить его душу"31. Быть может, на сегодняшний день главный итог

многовекового опыта осмысления смертности человека следовало бы выразить

пронзительной строкой Марины Цветаевой: "Послушайте! – Еще меня любите за то,

что я умру".

3.Одиночество

Кто-то высказал мнение, что ад не так страшен, как одиночество: грешники,

хотя и страдают там безмерно, однако "сообща". А вот мнение писателя

Дж.Конрада: "В смерти нас пугает не то, что исчезнет сознание, – ведь не

боимся же мы засыпать каждую ночь, а то, что мы останемся одни, в совершенной

изоляции и полной темноте". Можно заметить, что затрагивали эту тему философы

не всех, а лишь некоторых эпох, или, вернее сказать, эта тема лишь в

определенные эпохи "брала за живое", становилась "интересной" для философов.

Лишь в XX веке проблема одиночества настолько близко подступила к человеку,

что Н.А.Бердяев счел уместным назвать ее основной проблемой человеческой

личности и философии человеческого существования.

Центральная идея Мартина Бубера (Buber, 1878-1965), еврейского

религиозного философа и писателя, – бытие как диалог между Богом и человеком,

человеком и миром. Проблему одиночества философ рассматривает в связи с

проблемностью человеческого существования вообще.

В человеческой истории бывали времена, когда люди не видели в самих себе

непостижимой тайны. Мир и люди в нем казались более или менее понятными, не

было места чувству тревоги перед неразрешимыми вопросами вроде "что я такое?",

"почему я существую?", "для чего я существую?". Человечество  просто было не

готово к таким вопросам. Сознание должно дойти до какого-то критического пункта

в своем развитии, чтобы заметить таинственность человеческого существования.

Такой момент, по мнению Бубера, может наступить не раньше, чем человек осознает

свое одиночество. Он пишет: "Более всего склонен и наилучшим образом

подготовлен к самосознанию <...> человек, ощущающий себя одиноким, т.е.

тот, кто по складу ли характера, под влиянием ли судьбы или вследствие того и

другого остался наедине с собой и своими проблемами, кому удалось в этом

опустошающем одиночестве встретиться с самим собой, в собственном "Я" увидеть

человека, а за собственными проблемами – общечеловеческую проблематику.

<...> В леденящей атмосфере  одиночества человек со всей  неизбежностью

превращается в вопрос для самого себя..."

В истории европейской мысли осознание бесприютности и одинокости

человеческого существования возникло не вдруг и не сразу. Этот процесс

углублялся от эпохи к эпохе, и с каждой ступенью, по мнению Бубера,

одиночество становилось все холоднее и суровее, а спастись от него было все

труднее.

Бубер различает в истории "эпохи обустроенности" (Behausheit)3 и

"эпохи бездомности". В эпоху обустроенности человек  чувствует себя органичной

частью космоса – как в обжитом доме. В эпоху бездомности мир уже не кажется

гармонически упорядоченным целым, и человеку трудно найти себе "уютное место" в

нем, – отсюда чувство неприкаянности и "сиротства". Самочувствие обустроенности

характерно, например, для мышления древних греков. Наиболее полное выражение

оно нашло, как полагает Бубер, в философии Аристотеля. Мир тут представляется

замкнутым пространством, этаким "домом", где человеку отведено определенное

место. Человек тут – вещь наряду с другими вещами, наполняющими мир; он не

кажется себе непостижимой тайной; он не гость в странном и непонятном мире, а

обладатель собственного угла в мироздании. В рамках такого мировоззрения нет

предпосылок для того, чтобы человек осознавал себя фатально одиноким.

Первым, кто по – новому поставил вопрос о человеке – не как о вещи среди вещей,

по мнению М.Бубера, был Августин Аврелий (354-430), живший в эпоху,

когда под влиянием формировавшейся христианской картины мира рухнуло

аристотелевское представление о шарообразном едином мире. Место погибшей

сферической системы заняли два независимых и враждебных друг другу царства –

царство Света и царство Мрака. Человек, состоящий из души и тела, был поделен

между обоими царствами, стал полем битвы между ними, оказался как бы в

подвешенном, бесприютном положении. "Что же я такое, Боже мой? Какова природа

referat911.ru

Основные феномены человеческого бытия — реферат

Игра – свободная деятельность. Свобода тут понимается в нескольких аспектах.

Во-первых, как независимость от диктата других людей. Игра по

приказу, – пишет И.Хёйзинга, – уже не игра, она, по крайней мере, может быть

некой имитацией, репродукцией игры.

     Во-вторых, под свободой понимают "неинстинктивную" обусловленность

поведения играющих. У младенцев и детенышей животных такой свободы еще нет,

– считает Й.Хёйзинга. В той мере, в какой ими руководит инстинкт и в какой игра

предназначается для развития их телесных и селективных способностей, они не

играют. Но можно утверждать, что дети и животные играют, когда они испытывают

удовольствие, когда играют для радости – и в этом заключается их свобода.

     В-третьих, свобода понимается как независимость от утилитарных

целей. Игра не диктуется физической необходимостью или моральной обязанностью.

Она является чем-то лишним, без чего можно обойтись. Ее собственные цели

выпадают из сферы непосредственного материального интереса. Когда играют только

ради какой-нибудь выгоды, теряют из поля зрения собственное значение игры. Чем

меньше мы связываем игру с другими жизненными стремлениями, чем более она

бесцельна, тем скорее находим в ней малое, но полное в себе счастье, – отмечает

О.Финк. Настоящий игрок играет только для того, чтобы играть.

Всякая игра переносит человека в "магическое измерение". Это – временная

сфера, которая находится среди обыденной жизни. В этом ее двойственность: она

выступает как деятельность в реальном мире и одновременно – в мире

воображаемом, иллюзорном. Игра витает над действительностью как некая

неуловимая видимость.

Характеристика игры как иллюзорного мира не исключает того, что игроки могут

быть настроены с величайшей серьезностью. Игра и серьезность меняются

местами. Игра превращается в серьезное, а серьезное – в несерьезное на данный

момент. Игра может возвышаться до вершин священного, оставляя серьезность

обыденной жизни далеко позади себя. Несерьезное отношение к игре, ее правилам

разрушает ее. Если бы шахматисты или артисты на сцене, или играющая с куклой

девочка начали несерьезно относиться к тому," что делают, игра тут же

прекратилась бы или превратилась в пародию (тоже игру, только уже другую).

Игра проходит в определенных границах пространства и времени, в которых

существует "игровой мир", – это еще один ее признак. У нее есть начало и

конец, она проходит в пространстве, которое предварительно очерчено. Игровыми

пространствами являются арена цирка, магический круг,место священнодействия,

сцена, кинозал, детская песочница и т.д. На таких обособленных, огороженных,

освященных территориях имеют силу особые правила. Это будто временные миры

внутри обыденного, созданные для осуществления замкнутого в себе действия.

Внутри игрового пространства царят свои особые правила. В несовершенном мире

и сумбурной жизни игра создает временное, ограниченное совершенство. То, что

ограничивает своеволие игроков, – не природа, не ее сопротивление

человеческим порывам, не враждебность окружающих людей, – сама игра

устанавливает ограничения в виде правил. Даже небольшое отклонение от порядка

игры разрушает ее.

Существует выражение "игра без правил". Возможно ли такое? "Игра без правил"

– это словосочетание, похожее на "круглый квадрат" или "луч тьмы".

Буквального смысла оно не имеет. А в переносном смысле под таким выражением

можно понимать сумбурную, беспорядочную жизнь. Так бывает, когда люди

действуют ради какой-то своей цели, игнорируя нормы взаимоотношений с другими

людьми, выработанные культурой. Это нечто противоположное подлинной игре.

Нарушения правил, если это не случайные ошибки, могут быть двух видов:

"шулерство" и "бунтарство". Шулер только делает вид, будто  играет в ту же

игру, что и другие участники, или вообще во что-нибудь играет. По существу,

он не признает духа данной игры. "Бунтарь" же открыто "отбрасывает карты" и

объявляет, что не признает этой игры и ее правил.

Наличие структуры обеспечивает игре повторимость и одновременно

вариативность, изменчивость действий в определенных границах.

     Повторимость игры проявляется в двух аспектах. Во-первых, почти во всех

развитых формах игры (особенно в художественных произведениях, обрядах,

ритуалах) встречаются элементы повтора, рефрена, чередования. во-вторых,

наличие устойчивой структуры позволяет повторять всю игру целиком (шахматная

партия, мелодия, стихи и т.д.). Возможность воспроизвести, "возродить" игру

делает ее культурной ценностью, которая передается как традиция.

Вариативность, также основанная на структуре, придает игре творческий,

свободный дух, без которого она не была бы игрой, а превратилась бы в

рутинную, бездушную работу, как на конвейерном производстве. Место для

вариативности есть во всякой подлинной игре: даже когда музыкант исполняет

произведение точно по нотам, он способен в определенных рамках отклоняться от

механичной, жестко заданной репродукции, вызывая у слушателей чувства

неожиданности, сопереживания и увлечения живыми, одушевленными пульсациями

звуков. В такой деликатной, уместной, негрубой вариативности проявляется

талант исполнителя.

Реальность игровых предметов двойственная, замечает Финк: во время игры они

становятся не тем, что они есть сами по себе. В них будто вселяется некий

дух, присутствие которого ощущают только участники игры или ее

заинтересованные зрители. Человеку, не вовлеченному в события игры, кажется

нелепым поведение игроков и зрителей (припомните, что вы думаете о

футболистах и футбольных болельщиках – фанатах, если вы сами не болельщик и

не поддаетесь магии мяча). Вообще игра – это не предмет, с которым человек

действует. Игра выступает по отношению к ее участникам как реальность,

которая их превосходит, втягивает их в себя, придает им свой дух. Активность,

"материальная энергия" игры исходят от человека, но  определенную "форму"

человеческой энергии придает структура игры.

Элемент напряжения, считает Й.Хёйзинга, занимает в игре особенное место. В

нем проявляется неопределенность, неустойчивость, какая-то еще

нереализованная возможность, ради которой (или против которой) нужны усилия,

успех которых не гарантирован. В напряжении есть стремление к разрядке,

расслаблению. Оно особенно заметно в индивидуальных играх на ловкость и

сообразительность (головоломки, компьютерные игры, стрельба по мишени).

Напряжения возрастают по мере того, как игра все более превращается в

соревнование, а в азартной игре и спорте они достигают высшей степени.

Напряжения игры подвергают играющего испытанию на силу, выдержку, упорство,

находчивость, отвагу, выносливость. Вместе с тем проверяются и духовные

качества, ведь, несмотря на желание выиграть, нужно держаться в рамках

дозволенного. Таким образом, хотя игра сама по себе лежит "по ту сторону

добра и зла", элемент напряжения придает ей определенное этическое значение.

В игре нам всегда кто-то или что-то противостоит, – даже в играх, не имеющих

характера соревнования. В конечном счете,игры "в одиночку" вообще не бывает.

Чтобы игра происходила, "другой" не обязательно должен в ней участвовать, но

всегда при этом есть что-то, с чем ведется игра и что отвечает встречным

ходом на ход игрока. Если результат каких-нибудь усилий в точности известен

наперед, то здесь нет игры. Она существует лишь тогда, когда есть риск.

Играть можно только при наличии неких шансов, возможностей как

благоприятного, так и неблагоприятного исходов. Именно этот риск придает игре

очарование: можно испытать сладость свободы решения, которая сопряжена с

риском неудачи.

Всякое действие, свободно совершаемое человеком, мотивировано какой-нибудь

целью. Действие и его цель могут непосредственно сочетаться – когда само

действие несет удовлетворение (еда, питье, половой акт), а могут взаимно

исключаться одно другим: или делать – или получать удовлетворение (например,

работа, выполняемая только ради заработка). Действия первого рода сами по себе

являются удовлетворением биологической потребности; действия второго рода не

удовлетворяют непосредственно потребностей, а только служат условием

удовлетворения в будущем. Особенность игры состоит в том, что она не является

удовлетворением биологических потребностей (как и труд), но вместе с тем она

дает удовлетворение сама по себе. О.Финк подчеркивает, что игра ничему не

служит, не имеет никакой "конечной цели", она есть "для себя и в себе". Он

спорит даже с теми, кто видит значение игры только в подготовке детей к

"серьезной" взрослой  деятельности. Игра принадлежит  взрослым не в меньшей

степени, чем детям. Непосредственными целями игры являются борьба за что-то и

представление чего-то. В соответствии с этими целями типы игры делятся на

соревнование и представление. Игра как представление имеет два вида: а)

репрезентация (например, спектакль) и б) воображение (себя самого кем-нибудь).

Слово "представлять" значит "ставить нечто перед глазами". Это "нечто" может

быть дано самой природой или создано человеком. Соревнованиеизначально

присуще игре. Оно как противостояние и противоборство очевидно в играх

животных, оно преобладает в играх архаичных культур.

Хотя игра, как уже говорилось, содержит свои цели в себе самой, тем не менее,

вся она в целом (со своими внутренними целями) может использоваться в

качестве средства для достижения каких-то внеигровых целей.

Внешними целями игры могут быть: 1) ставка, 2) престиж, почет, 3) обучение,

4) выявление судьбы, воли  богов, 5) заручка мистических сил, 6) проведение

досуга, 7) самоутверждение. Большинство из этих целей уже упоминалось выше.

Теперь обратим внимание на такие цели, как почет и ставка.

Люди играют для чего-то. В первую очередь они стремятся к успеху в ходе самой

игры и наслаждению триумфом. Но кроме того, победитель может получить ставку,

приобрести славу в результате выигрыша, когда сама игра уже завершена, т.е.

ставка и почет находятся за пределами игры.

Всякая игра в определенном смысле является бесцельной. Она проходит "внутри

себя", и достижение результата в ней не является само по себе ни

удовлетворением биологической потребности, ни созданием утилитарной ценности.

Результат игры как "объективный факт" сам по себе несуществен и безразличен.

2.Смерть

Отношение людей к тайне смерти – двойственное: с одной стороны, хотелось бы

вовсе не знать и не думать о ней, с другой стороны, мы пробуем, наоборот,

всмотреться и проникнуть в тайну, чтобы лишить ее чуждости или враждебности.

Стремление людей "освоить" феномен смерти, сделать его чем-то понятным и

доступным в обращении проявилось в огромном множестве сказаний, мифов,

ритуалов (похороны, оргии, жертвоприношения и т.п.). Таким образом смерть

включается в игровое действо, благодаря чему она начинает представляться

включенной в порядок и цели жизненного мира людей и уже не такой чуждой. Тема

смерти, занимающая важное место в современном философском осмыслении

человеческого бытия, возникла еще в глубокой древности, и этим она явно

отличается от таких новых для философии тем, как, например, "игра" или

"коммуникация". Сегодняшние  люди волей-неволей привязаны  в своих суждениях о

смерти к издавна бытующим представлениям, образам, символам. Поэтому для нас

небесполезно ознакомиться с архетипами смерти.

Что же происходит с умершим человеком, его душой и телом? У древних и

первобытных народов на этот счет имелись самые разнообразные представления.

Рассмотрим некоторые характерные варианты.

     В вавилонской религии представления о загробной жизни были довольно

смутные. Считалось, что души умерших попадают в подземный мир и ведут там

безнадежно унылое существование. Ни утешения, ни награды вавилоняне от

потустороннего мира не ожидали, поэтому религия народов Месопотамии

ориентирована на земную жизнь.

     В Древнем Египте династической эпохи идеи потустороннего существования

получили, напротив, гипертрофированное развитие. По египетским верованиям,

когда умирает тело человека, продолжают жить его имя (рен), душа (ба), птицей

улетающая из тела в небо, и, наконец, некий невидимый "ка", двойник человека,

которому отводилась особая роль в посмертном существовании. Участь ка после

смерти зависит от участи тела. Ка может погибнуть от голода и жажды, если при

погребении покойник не будет снабжен всем необходимым; ка может быть съеден

загробными чудовищами, если его не защитят магические формулы. Если же об

умершем как следует позаботиться и мумифицировать его или сделать его статую,

то ка может намного пережить усопшего.

     В Древней Индии брахманы (жрецы) учили, что душа не погибает вместе с

телом, а переселяется в другое материальное тело. Какое новое тело получит душа

– зависит от поведения человека в теперешней жизни, прежде всего от соблюдения

правил своей касты. Неукоснительно соблюдая эти правила, можно в посмертном

перерождении воплотиться в человека более высокой касты, а за их нарушение

можно не только оказаться в более низкой касте, но и обратиться в низшее

животное. Такой поток перевоплощений души называется в индийской философии и

referat911.ru

Реферат Человек - феномен бытия

Министерство образования РФ

Ульяновский государственный технический университет

Кафедра «Философия»

Р Е Ф Е Р А Т  НА ТЕМУ:

«ЧЕЛОВЕК – ФЕНОМЕН БЫТИЯ»

                                                                                                                  Подготовила: студентка гр. Мд-21 

                                                                                           КУЧАТОВА М.К.

                                                                                           Проверила:

                                                                                           БАЛАКЛЕЕЦ Н.А.

                                                                          УЛЬЯНОВСК,  2008С О Д Е Р Ж А Н И ЕВведение.....................................................................................................................2

Предисловие...............................................................................................................4

Специфически человеческое...................................................................................14

Размышление о смерти.............................................................................................19

Заключение.................................................................................................................21

Литература..................................................................................................................24

                                                        В В Е Д Е Н И ЕЧто такое человек? Можно ли считать его уникальным созданием на Земле? Почему в отличие от других природных существ он наделен всепониманием? Какова природа человека? От чего зависят смысл и ценность человеческой жизни? Подобного рода вопросы имеются в философских текстах разных эпох.

Человек – уникальное творение Вселенной. Он неизъясним, загадочен. Ни современная наука, ни философия, ни религия не могут в полной мере выявить тайну жизни человека. Понятия «природа», «сущность» человека часто употребляются как синонимы. Однако между ними можно провести  разграничение. В принципе под «природой человека» подразумеваются стойкие, неизменные черты, общие задатки и свойства, выражающие его особенности как живого существа, которые присущи Homo sapiens во все времена независимо от биологической эволюции и исторического процесса. Раскрыть эти признаки, – значит, выразить человеческую природу.

Перечисляя те или иные человеческие качества, философы приходят к выводу, что среди них есть определяющие, принципиально значимые. Например, разум присущ только человеку. Он овладел также искусством общественного труда, освоил формы социальной жизни, создал культуру. У Homo sapiens есть постоянные и специфические признаки, но ответить на вопрос, в какой мере они приоткрывают тайну жизни человека в целом, практически невозможно.

Какое же качество можно считать специфически человеческим? Есть ли вообще в человеке какое-то внутренне устойчивое ядро? Философы отвечают на эти вопросы по-разному. Многое зависит здесь от общей мировоззренческой установки, т.е. от того, что данное философское направление выдвигает в качестве высшей ценности. Конкретные позиции могут обуславливаться, как указывает на это П.С. Гуревич, и тем, как рассматривается сам человек – «извне» или «изнутри»[1].

 На основании доступной литературы, я постараюсь выяснить: верно, ли выражение – «Человек-венец эволюции», или же это качество он приписывает себе, умаляя достоинства других представителей земной фауны.

П Р Е Д И С Л О В И Е

Как известно, человек - природное создание и никому не приходит в голову отри­цать животное начало в этом Адамовом потомке. Но вот парадоксальная мысль: а есть ли  человеческое  и в зверином царстве? Или иначе: правда ли, что человек уникален?

Удивительный сам по себе факт: философы, писатели, ученые без­оговорочно считают человека уникальным творением Вселенной. Еще более поразительно, что этот вывод воспринимается как аксиома… Но что человек неповторим и царствен, это, как говорится, понятно даже  меньшому брату - ежу... Однако на каком основании человек объявил себя олицетворением беспре­дельной природы? Откуда, вообще говоря, такое безоговорочное высоко­мерие? Это он-то, явивший страшные лики безумия, растерзавший земное лоно, готовый обречь все живое на сожжение!

В 1983 году канадская газета напечатала сенсационное сообщение английского философа Артура Кестлера: «Человек наделен своего рода «филогенетической шизофренией» - врожденными дефектами ко­ординации эмоциональных и аналитических способностей сознания как следствием патологической эволюции нервной системы приматов, как раз и завершившейся появлением человека разумного...».[2]  Причем автор объявил, что люди близки к биологическому вырождению… Это случилось накануне  VII  Всемирного философского конгресса в Монреале!      

Подобные мрачные провозвестия - дань философской моде современного антропологизма - за последние годы примелькались на страницах массовых изданий. Газета даже заявила о возможном создании таблетки, призванной спасти людей от дурной телесности.

Философия, как известно, обращается к непреходящим ценностям и универсальным проблемам, достигает предельные основания бытия. Тайна человека, несомненно, принадлежит к кругу вечных вопросов. Это означает, что любовь к мудрости, по-видимому, неразрывно связа­на с распознаванием загадки мыслящего существа.

Что такое человек?  Можно ли считать его уникальным созданием на Земле? Почему в отли­чие от других природных существ он наделен всепониманием? Какова природа человека? В истории можно наблюдать полярные оценки лич­ности. Человеческое тело то прославляется, то, напротив, изобличается как источник греха.

Однако до недавнего времени уникальность челове­ка выводилась все-таки из представления о том, что именно человек есть венец творения. Да, тело - временное вместилище души - грехов­но. Но вовсе не потому, что оно несовершенно и страдает изъянами. По­лучив от Бога добротную плоть, человек забыл о душе, презрел духов­ность. В этом и состоит его собственное прегрешение. В остальном же он действительно уникален. Когда же произошло это радикальное переосмысление человека, его уникальности как совершенного биологического вида?

На протяжении последних веков ученые были убеждены в том, что разумная жизнь существует везде, даже на Солнце. Еще в начале на­шего столетия многие не сомневались в скорой встрече людей с селенитами. Однако наука доказала, что Луна и Марс необитаемы. Более того, ученые все чаще  приходят к выводу, что разум­ная жизнь - явление редчайшее, возможно, уникальное.

А что, если мы одиноки во Вселенной? Вполне естественно, что эта мысль приводит к различным мировоззренческим выводам. Оптими­стическую, рационалистическую версию можно выразить примерно так. Если человечество уникально, то, стало быть, гуманизм обретает суровую, но отнюдь не пессимистическую окраску. Сколь неоцени­мой оказывается тогда бытие «мыслящего тростника» (так назвал человека французский ученый XVII в. Блез Паскаль).

Если ра­зумная жизнь возникла случайно в неизмеримых просторах Вселенной, кто услышит голос человечества? Стало быть, исчезновение мыслящей материи более закономерный акт, чем сохранение. Поэтому и не хочется верить в счастливый жребий цивилизации, которая подошла к своей роковой черте... Не пора ли человеку хотя бы на малую дистанцию отойти от пре­словутого центризма, который, как известно, носит название «антропо»?

Крупный немецкий философ XX в. Эрнст Кассирер был прав, когда утверждал, что еж создает вокруг себя «единую реаль­ность», а муха - «мушиную». В собственном человеческом ареале «мыслящий тростник» объявил себя уникальным творением. Однако ка­кое содержание таит в себе эта формула? Само собой понятно, что чело­век не похож на панцирную черепаху, белокрылую чайку или саблезу­бого тигра. Но разве каждое живое существо, украшающее планету, не отличается оригинальностью, неповторимостью природного проекта? Получается что-то похожее на Оруэлла: «равный среди равных...». Человек, стало быть, уникален среди уни­кальных...

Какая же тайна сокрыта в человеке? Действительно ли он занимает особое место в природном  царстве? Что, вообще говоря, в нем необыкновенного.  

УНИКАЛЬНОСТЬ  ЖИВОТНОГО МИРА И ЧЕЛОВЕКА

Оказывается, живые существа живут по одним и тем же принципам. Даже многие из тех традиций, которые мы чтим как достояние челове­ческой цивилизации, зачастую имеют непосредственные аналогии в со­циальном поведении животных: волки сбиваются в стаи, пчелы живут роем, олени бытуют в стаде... И все это без натяжки можно назвать,  провозвестием человеческой социальной жизни.

Таким образом, в истории можно наблюдать полярные оценки лич­ности. Человеческое тело то прославляется, то, напротив, изобличается как источник греха. Однако до недавнего времени уникальность челове­ка выводилась все-таки из представления о том, что именно человек есть венец творения. Да, тело - временное вместилище души - грехов­но. Но вовсе не потому, что оно несовершенно, страдает изъянами.

По­лучив от Бога добротную плоть, человек забыл о душе, презрел духов­ность. В этом и состоит его собственное прегрешение. В остальном же он действительно уникален.  Животные, разъясняют социобиологи, общаются с помощью жестов. Они могут иметь чувства, которые кажутся нам сплошной мистерией. На что, например, похожа чайка во время инку­бации? Что выражают собой карнавалы шимпанзе? Почему слоны про­являют такой странный интерес к своим мертвым собратьям, порой пы­таясь даже захоронить их? Наконец, что заставляет китов выбрасывать­ся на берег? Итак, традиционное представление об уникальности человека не более чем предрассудок. Фатально зараженный антропоцентризмом, он сам объявил себя властелином Вселенной, возомнил о своих воистину редких свойствах. Между тем человек всего лишь нагое животное, как (горько признавался король Лир).

Чрезвычайно поучительно видеть, как происходит передача эстафеты от этологии, науки о поведении животных, к этнографии, изу­чающей бытовые и культурные особенности народов. Нобелевский ла­уреат Конрад Лоренц пишет о поведении птиц в их ес­тественном состоянии: "Происходит ли обучение путем только инди­видуального опыта? Нет, еще более странным путем - путем по­длинных традиций, путем передачи личного опыта от поколения к поколению... Не знаю, смог ли я достаточно ярко показать, насколько это замечательно: животное, не осведомленное 6т рождения инстинк­том о своих врагах, получает от более старых и опытных особей свое­го вида информацию о том, кого и чего следует бояться…. Это поистине традиция, передача индивидуального опыта, приобретенных знаний от поколения к поколению"[3].

Мысль эта как бы подхвачена на лету и развита применительно к этногенезу, трактующему о происхождении этносов, народов, извест­ным русским ученым Л. Гумилевым. Он говорил, что механизм взаимодействия между поколениями вскрыт... именно путем изучения животных, у которых обнаружены процессы "сигнальной наследствен­ности". По его мнению, индивидуаль­ное приспособление совершается с помощью механизма условного ре­флекса, что обеспечивает животному активный выбор оптимальных условий для жизни и самозащиты. Эти условные рефлексы передают­ся в процессе воспитания родителями детям или старшими членами стада - младшим, благодаря чему стереотип поведения является вы­сшей формой адаптации (приспособления). Это явление у человека именуется преемственностью цивилизации, которую обеспечивает "сигнал сигналов" - речь. С точки зрения этологии, науки о пове­дении, навыки быта, приемы мысли, восприятие предметов искусства, обращение со старшими и отношения между полами - все это ус­ловные рефлексы, обеспечивающие наилучшее приспособление к сре­де и передающиеся путем сигнальной наследственности. Говоря о сигнальной наследственности, он определяет этологию как науку о поведении вообще - не только животных, но и человека тоже.

Нет непреодолимой преграды между нами. Наблю­дая эволюцию в целом, мы замечаем ее как бы неуклонное "очелове­чивание". Подобное "очеловечивание природы" разворачивает перед нами порази­тельную картину опережающего развития мозга. Именно мозг становится главной точкой приложения эво­люционных сил. И мы видим нарастающий взлет эволюции. Он проявляется в поведении животных

Например, аляскинские медведи взмучивают воду в реке  и тут же мчат­ся вниз по течению ловить рыбу, вспугнутую таким способом... А на канадском песчаном острове Сейбл одичавшие лошади копы­тами раскапывают ямы в поисках пресной воды. Инстинкт тут ни при чем: в обычных обстоятельствах лошади никогда этого не делают. Ве­роятно, одна из первых лошадей, попавших сюда с судов, потерпев­ших кораблекрушение, погибая от жажды, случайно нашла в яме до­ждевую воду. И как-то связала в мозгу причину со следствием... Так не хочется быть ординарным в этом многоликом мире!

В самом общем виде проблема уникальности человека кажется постижимой. Ра­зумеется, человек обладает рядом необычных свойств. Он отражает в своем сознании величественное многообразие окружающего. Он творит мир культуры. В нем самом - удивительное сплетение природных и со­циальных качеств. Но в этой множественности образов человека и заключена трудность расшифровки проблемы.

Говоря об уникальности того или иного живо­тного, мы можем указать на особенности его биологической организации. Раскрывая своеобразие человека как неповторимого существа,мытеряемся в перечислениях:  у человека есть разум, совесть, воображение, долг, дар общения... Чему отдать предпочтение? Уникальность человека мыслители разных эпох усматривают в том, что он обладает особой телесностью, высокоорганизован как организм. А верно ли, что человек обладает сложной и относительно совершенной биологической орга­низацией? Можно ли принять за аксиому, что живая материя по собст­венному внутреннему устремлению тянется к одухотворению и что, стало быть, возникновение сознания венчает развитие всего живого? Выражает ли антропогенез последовательно развертываемое величие природы? Современные научные постижения  разрушают многие из этих утверждений.

С точки зрения реального развития живой материи кажется бессмысленным представление о том, что все живое на Земле подчинено человеку. Как живое существо, человек - продукт длитель­ного природного развития. Однако, как свидетельствует современное  знание, оно вовсе не содержит в себе накопление только гармонически  благодатных задатков и свойств. Анализ эволюционного процесса показывает, что в природе далеко не всегда обнаруживается закон всеобщего прогресса.

Уникальность человека трудно вывести из чисто эволюционистских воззрений. Напротив, именно последовательно проведенный эволюци­онный анализ нередко устраняет мысль о не тривиальности человека. Эволюция живого вовсе не завершилась появлением человека. Эволюция живого на человеке не остановилась. Уже после воцаре­ния властелина природы возникли и другие биологические виды. Кроме того, эволюция содержит массу примеров, когда многие животные и рас­тения окончательно исчезли, хотя и казались вершиной биологического творчества.

Вымерли, например, мастодонты, мамонты и другие высшие млекопитающие. Девственные леса Европы были населены обезьянами, останки которых находят в геологических отложениях. Эти животные имели сложную организацию, но не смогли приспособиться к меняю­щимся климатическим и биологическим условиям. В то же время тара­каны и скорпионы оказались неизмеримо более живучими. На каждый существующий вид в природе приходятся сотни вымер­ших. Природа то и дело выбрасывает в мусорную корзину неудавшиеся проекты, многократно повторяя удавшиеся. Именно поэтому представ­ление о том, что все живое на Земле рождено для человека, что эволю­ция все подчинила рождению человека, бессмысленно с точки зрения реального развития живой материи.

Видный представитель так называемой филосо­фии жизни Фридрих Ницше утверждал, что человек вовсе не является биологическим совершенством. Он писал: «...я отдернул завесу, обна­жив испорченность человека». По его мнению, человек - это «еще не установившееся животное», «нечто несостоявшееся», биологически ущербное создание, которое «не должно размножаться». Эти общие до­гадки стали основой для последующих выводов нового течения - фило­софской антропологии.

В 20-х годах прошлого столетия в Германии сложилась весьма интерес­ная философская школа. Ее представители - Макс Шелер, Хельмут Плесснер и другие - пытались собрать и подвергнуть разносторонней экспертизе всевозможные сведения о человеке, полученные естествен­ными науками. Философские антропологи поставили и вопрос об осо­бенности человека как биологического существа. Действительно ли че­ловек воплотил в себе совершенство природного замысла? Выводы философских антропологов, как мы знаем сегодня, были не­ожиданными и во многом парадоксальными.

Освоив огромный эмпири­ческий материал, исследователи натолкнулись на сногсшибательный вывод: человек вообще плохо укоренен в природе. Ф. Ницше полагал, что среди людей, как и среди всяких других зоологических видов, много неудачных, больных, выродившихся, дряхлых, крайне страдающих. Но человек, в отличие от других видов, сам по себе вырожденец.

Философ­ские антропологи подтвердили: многие биологические признаки челове­ка точно такие же, как и у животных. Причем есть и множество совершенно ненужных деталей. Согласно философским антропологам, человек вовсе не является венцом творения, уникальным совершенством. Напротив, они расцени­вали человека как биологически ущербное существо. А. Гелен утверждал, что человек не способен жить по готовым природным трафаретам.

Разумеется, такая постановка вопроса позволяет говорить об исключительности человека как живого существа однако в ключе сугубо негативном. Уникальность биологической сущности сына Природы отождествляется в данном случае с известной убогостью, природным несовершенство. 

В человеке заложены две программы - инстинктуальная и социально-культурная. По своей телесной организации и физио­логическим функциям человек принадлежит к животному миру. Суще­ствование животных направляется инстинктами - наследственными структурами. Животное не способно выйти за пределы инстинктов, предписанных поведенческими моделями. Но человек во многом утра­тил свою природную изначальность.

Социальность, культурные стандарты в противовес инстинктам диктуют ему иные правила поведения.

Две программы, точно демоны, растаскивают человека в разные сторо­ны. Существование животного характеризуется гармонией между ним и Природой. Это, естественно, не исключает того, что природные условия могут угрожать животному и принуждать его ожесточенно бороться за свое выживание. Но животное самой Природой наделено способностя­ми, которые помогают ему выжить в условиях, которым оно противопо­ставлено, точно так же, как семя растения «оснащено» для того, чтобы выжить, приспосабливаясь к условиям почвы, климата...

Действительно, гармонические явления довольно часто обнаружи­ваются в природе. Некоторые исследователи подчеркивают, что суп­ружеская верность встречается у птиц чаще и полнее, чем у человека или млекопитающих. Особи животных способны на самоотвержен­ность, на беспредельную преданность. Живая тварь не способна на самоубийство, как это присуще мыслящему созданию.

Некоторые ученые усмотрели в данных фактах свидетельство всепроникающей мощи инстинкта. Однако многие факты говорят и об обратном. Инстинкт в извест­ной мере слеп, он вовсе не направлен к благу неукоснительно. Изве­стны примеры, когда он обусловливает явную неполноту приспособ­ления живого существа к его бытию. Когда, скажем, самка поедает самца, рассуждать о «разумности» инстинкта можно уже с явной до­лей сомнения.

Идея о том, что человек плохо оснащен инстинктами, что формы его поведения мучительно произвольны, имела огромное впечатление на теоретическую мысль. Философские антропологи обратили внимание на известную «недостаточность» человеческого существа, на некоторые особенности его биологической природы. Например, Гелен полагал, что животно-биологическая организация человека содержит в себе определенную «невосполненность». Однако он был далек от представления, будто человек на этом основании обречен, вынужден стать жертвой эволюции.

Исследования, начатые философскими антропологами, были продол­жены. Ученые стремились объяснить, почему историю человеческого вида сопровождает безумие. Они подчеркивали, что эволюция похожа на лабиринт с множеством тупиков, и нет ничего удивительного и неве­роятного в допущении, что природная оснастка человека, как бы она ни превосходила экипировку других биологических видов, тем не менее, со­держит какую-то ошибку, какой-то просчет в конструкции, предраспо­лагающий человека к самоуничтожению.

Как утверждает Кестлер, всякая изолированная мутация вообще вред­на и никак не может способствовать выживанию. У эволюции есть ограни­ченный комплект излюбленных тем, которые она проводит через множест­во вариантов. Одна и та же праформа как бы расцветает в пестром разно­образии версий. Философ полагает, что человеческий мозг - это жертва эволюционного просчета. Врожденную ущербность человека, по его мнению, характеризует постоянный разрыв между разумом и эмоциями человека, между критическими способностями и иррациональными убеждениями, продиктованными чувствами.

Проблема соотношения рациональных и эмоциональных сфер человеческой психики в последние десятилетия особенно привлекла к себе внимание специалистов. Современная наука показывает, что между участками мозга, в достаточной степени развитыми уже на уровне жи­вотных, и теми, которые получили развитие главным образом в процес­се человеческой деятельности, существуют определенные структурные и функциональные различия. Все концепции, выработанные сегодня в русле философской антро­пологии, можно свести, в конечном счете, к трем основным представле­ниям.

Первое: человек - это злобная и похотливая обезьяна, которая получила по наследству от животных предков все самое отвратительное, что накопилось в животном мире.

Второе представление заключается в том, что человек изначально добр, альтруистичен, незлобив. Однако его природные задатки вступили в противоречие с развитием ци­вилизации. Именно социальность сыграла пагубную роль в судьбе человека, ибо она заставила его бороться за свое существование. Как раз оковы культуры и ослабили природные, инстинктивные свойства людей, в частности, притупили охранительные чувства. Вот почему че­ловек истребляет себе подобных.     

Приверженцы третьего - убеждены в том, что человек сам по себе ни добр, ни зол. Его можно уподобить чистому листу бумаги, на котором и природа и общество пишут любые письмена. Поэтому «мыслящий тростник» ведет себя как герой и как трус, как подвижник и как палач, как самоотверженный добряк и как подлый эгоист. Однако очевидно, что ключ к разгадке уникальности человека лежит вовсе не в том, что он является высшей точкой природного развития, са­мым совершенным биологическим творением. Напротив, его причисляют к пасынкам эволюции, объявляют продуктом халтуры, допущенной природой.

Накопленных сведений вполне достаточно, чтобы в поисках уни­кальности человека не идеализировать присущую ему биологическую природу. Если мы подходим к человеку как к животному, то невольно игнорируем некий «неживотный остаток» в его натуре. Если бы человек был просто животным, то этот остаток был бы равен нулю. Однако изве­стное выражение «человек - животное», видимо, следует понимать только как обозначение животного начала в человеке.

Ученые, указывая на способность человека изме­нять самого себя, приходят к выводу, что никакой однажды преднайденной природы человека нет. Эту точку зрения поддерживают многие ант­ропологи. Они утверждают, что человеческая натура восприимчива к бесконечным пересотворениям, ее внутреннее устойчивое ядро может быть расколото, разрушено, а изначальная природа преобразована в со­ответствии с той или иной программой.

В XX в. подобный подход был подкреплен исследованиями в об­ласти культурной антропологии. Когда ученые обратились к изучению так называемых примитивных сообществ, выявилось разительное несо­ответствие между обычаями, традициями, ценностями различных куль­тур. Оказалось, что даже способность мыслить, которая казалась уни­версальной, существенно зависит от специфики культуры. О какой же единой человеческой природе можно вести речь! В древности думали, что жизнь на Земле простирается от акта творе­ния и до конца света. Следовательно, человек - это существо, поме­щенное в этот мир, чтобы в любое мгновение своей жизни обрести либо спасение, либо проклятие. Но постепенно идея времени, переменчиво­сти стала проникать в философию и психологию. Отсюда укрепилось воззрение, будто мы такие, какими сделали себя в процессе жизни.

Пе­речисляя те или иные качества человека, философы приходят к выводу, что среди них есть определяющие, принципиально значимые. Например, разумность присуща только человеку. Он овладел также искусством общественного труда, освоил сложные формы коллективной социальной жизни, создал мир культуры. Вот, например, одно из определений человека - политическое живо­тное. Оно принадлежит Аристотелю. Разумеется, нет оснований оспари­вать такой признак. Но он мало что говорит о природе человека, кроме, пожалуй, того, что и так ясно: человек скорее стадное, нежели одиноко живущее животное. Или еще одно определение - человек созидающий. Но оно также носит слишком общий характер. Важны существенные уточнения, что­бы правильно осмыслить такой признак.

Только ли человек производит? Нет, пчелы делают соты для хранения меда. Конечно, сфера, где творит человек, достаточно широка: он создал орудия труда, освоил энергию производит такие устройства, которые заменяют саму мысль (киберне­тика, информатизация). Однако можно ли считать способность человека к созиданию уникальным свойством?

 Итак, ни совершенство биологической природы, ни разум, ни способность трудиться сами по себе не определяют особенность человека. Что еще? Скажем, дар общения... Нельзя ли, скажем, выстроить такую последовательность мысли: человеку от природы свойственна общительность. Он так и тянется к себе подобным, чтобы совместными усилиями разгадать какую-нибудь тайну или учинить творчество... Из этой поразительной соучастности и возникла культура. Ведь ни одно животное не создало «второй природы», то есть феномена культуры.

Но, вообще говоря, в природе немало примеров редкой общительно­сти особей. Вот, допустим, муравьи или те же пчелы... Мы, впрочем, только догадываемся о тайнах общения у дельфинов. Вспомним лебедей, выражающих друг другу взаимную привязанность...

К. Ларенц писал: «… те элементы нашего поведения, которые мы привыкли называть человеческими слабостями, в дейст­вительности почти всегда являются свойствами предчеловеческими, иными словами, общими для нас и для высших животных. Поверьте мне, я не приписываю по ошибке человеческие свойства животным: как раз наоборот, я демонстрирую то огромное наследство, которое мы получили от животных и которое живет в нас по сей день. И если я говорю прямо, что молодой самец влюбился в галочку-самку, то тем самым не облекаю животных в человеческие одежды, напротив, я вскрываю остатки инстинктивного поведения у человека, полученные нами от животных. И если вы не согласны со мной и отрицаете, что любовь есть древняя сила инстинкта, то я лишь могу предположить, что сами вы не способны пасть жертвой страсти»[4].

Мысль о том, что животные тоже способны создавать «вто­рую природу», неоднократно рождалась в истории науки. Хотя паук и творит по меркам своего вида, но сотканная им паутина вовсе не является фрагментом природного пейзажа. Она становится сво­еобразным дополнением к нему. Пчела строит восковые ячейки в каче­стве своеобразного архитектора...

Мы считаем нашу культуру выражением уникальности человека. Но может быть, это мираж? Вполне логично предположить, что наши горо­да - это те же муравейники... Потребность в общении; безусловно, редкий дар. Но какова мера уникальности человека именно в этом свойстве?

Мы называем человека мерой всех вещей. Именно в нем ключ к раз­решению многих социальных, жизненных, эстетических проблем. Но сколько же сложилось в нашем сознании предрассудков в истолковании человека. Он - единственный и неподсудный властелин природы. Он - воплощение духовности, существо без плоти и многомерной психики. Он - средоточие всех земных добродетелей. Говоря философски, он мыслит, а не существует.

 Итак, глубинные человеческие потребности побуждают человека тя­нуться к знанию, творчеству, свободе. Казалось бы, эти стремления и образуют специфически человеческое... Но они, тем не менее, стеснены, подавлены, запрограммированы. Но ведь и животное не способно выйти за пределы инстинкта. Выходит, и для человека нет никакого простора? Он пожизненно приговорен к жесткому предназначению, к предуста­новленной судьбе?

Тайна человека как будто отступает под натиском натуралистиче­ских объяснений. И вместе с тем рождается парадоксальное видение проблемы. Вроде бы в человеке нет ничего уникального, зачатки всех его качеств есть в животном мире. И все же он принципиально несводим к набору этих свойств. Человек все-таки нечто «другое». Обилие нату­ралистических версий в конечном счете еще более усиливает ощущение неразгаданности человека.

В чем же секрет? До сих тор, обсуждая проблему уникальности человека, мы пыта­лись отыскать какие-то необычные качества человека (разум, социальность, творчество), некую субстанцию, которая принципиально отделяет человека от животного мира. Но, может быть, выделенность человека из природного царства зависит не от таких свойств, а от того, как Homo sapiens  переживает самою эту отчужденность от природы? Некоторые современные философы полагают, что уникальность че­ловека нельзя объяснить на основе разгадки одних биологических меха­низмов. Они отвергают также и противоположную точку зрения, кото­рая заключается в том, что человек только социальное, а вовсе не при­родное существо.

СПЕЦИФИЧЕСКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Тайну человека можно, видимо, раскрыть, если обра­титься к изначальному противоречию между природностью и социаль­ностью человека. Человеческая натура не сумма врожденных, биологически закреп­ленных побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социаль­ных условий. Это продукт исторической эволюции и определенных при­родных механизмов. Уникальность человека выражает не качество и не субстанцию, а противоречие, вытекающее из специфики человеческого бытия. Главные страсти и желания человека возникают  из его всеобще­го существования. По своим физиологическим функциям люди принад­лежат к миру животных, существование которых определяется инстин­ктами и гармонией с природой. Но вместе с тем человек уже отделен от животного мира. И эта его «раздвоенность» составляет суть психологи­чески окрашенного экзистенциального противоречия. Но философские антропологи давно уже отказались от идеализации человека как биологического существа; он далеко не совер­шенен.

Уже отмечалось, что у человека слабо развиты инстинкты. Они как бы заглушены, порабощены социальностью. Инстинкты тащат чело­века в одну сторону, социальные нормы - в другую. Но в известной ме­ре человек - вольноотпущенник природы. Некогда мощные естествен­ные импульсы погашены в нем общественными стандартами и устрем­лениями.

Культура и социальность, как думают многие специалисты, как раз и расша­тали биологические инстинкты. Однако исследования  образом опровергают такой вывод. Оказывается, слабая выраженность инстинк­тов вызвана вовсе не развертыванием социальности. Прямая связь здесь отсутствует. Человек всегда и независимо от культуры обладал приглу­шенными, неразвитыми инстинктами. Ему в целом были присущи лишь задатки бессознательной природной ориентации, помогающей слышать голос земли. Человек не был укоренен в природе. И не социальные связи ослабили в нем инстинкты. Насчет инстинктов с само­го начала было неблагополучно. И вовсе не из-за социальной програм­мы, а вообще из-за генетической обреченности человека.

Итак, человек как биологическое существо был обречен на вымира­ние, ибо инстинкты в нем были слабо развиты еще до появления соци­альной истории. Не только как представитель общества он был пригово­рен к поискам экстремальных способов выживания. И в роли животного он был осужден на гибель. Действительно, стоит поразмыслить над следующим обстоятельством: не имея четкой инстинктуальной природы, не ведая, как вести себя в кон­кретных природных условиях с пользой для себя, человек стал бессозна­тельно присматриваться к другим животным, более прочно укорененным в природе. Он как бы вышел за пределы видовой программы. В этом прояви­лась присущая ему «особенность»: ведь многие другие существа не сумели пре­одолеть собственную природную ограниченность и вымерли. Он же неосознанно подражал животным.

Это не было заложено в инстинкте, но оказалось спасительным свойством. Превращаясь как бы то в одно, то в другое животное, человек в ре­зультате не только устоял, но постепенно выработал определенную сис­тему ориентиров, которые надстраивались над инстинктами, по-своему дополняя их. Дефект постепенно превращался в известное достоинство, в самостоятельное и оригинальное средство приспособления к окружаю­щей среде.

Человек разумный - наиболее универсальный биологический вид. Он живет повсюду (кроме ледяной Антарктиды) - в джунглях и в тундре, на "крыше мира" и на морском побережье... Обычно ор­ганизмы, распространяясь по планете, теряют связи между собой, обособляясь во все более изолированные виды, уже не способные скрещиваться и давать продуктивное смешанное потомство. С человеческими расами и народами, даже разобщенными на протяжении тысячелетий, этого не произошло, потому что эволюция человека все менее затрагивает его генотип.

 Человек достигает равновесия с внешней средой не за счет хромосомных мутаций и безжалостного слепого отбора, но создавая некую переходную микросреду: одежду, жилище, очаг, средства передвиже­ния... И так как любое приспособление есть эволюционный фактор, то изобретение эскимосом, скажем, снежного жилища (иглу) или не­потопляемой кожаной байдарки (каяка), составляющей с сидящим в ней человеком как бы одно целое, сопоставимо с полезной мутацией. Но - заведомо целенаправленной!

Микросреда - "вторая природа", созданная человеком, позволи­ла ему распространиться по всем мало-мальски пригодным для обита­ния землям, вплоть до изолированных океанических островов. Что же это ему на месте не сиделось? Что за сила разметала людей повсюду? Перенаселенность? Порой, да. Обычно думают, что людей гонят в путь одни только экономические обстоятельства. Бескормица - и целые пастушеские народы со своими стадами пускаются в дорогу, теснят другие народы, те - следующие... И вот уже движение, чем-то похожее на геологическое, - перенаселение народов... Бывало и так. Но чаще - иначе, не столь логично.

Была ли у викингов прямая нужда поки­дать родину, где-то искать удачи предводителю с его лихой дружи­ной? Историк Б. Поршнев по этому поводу размышлял "о действии какой-то внутрен­ней пружины, разбрасывающей людей по лицу планеты. Этой пружи­ной было, несомненно, взаимное отталкивание". По-видимому, "внутренняя пружина" - это осознание самоценности своей жизни, стремление высвободиться из общинных пут для самораскрытия, проявления се­бя, утверждения как самостоятельного автономного индивида...В скитаниях по свету люди узнавали, что обычаи других народов рознятся от их собственных. Уже одно это значило, что запрет в принципе можно преступить. Человек освобождался от подсознатель­ных, не контролируемых разумом, почти рефлекторных пут.  

В итоге был сделан решающий шаг - к лич­ности, к очеловечиванию человека. Человек вовсе не пытается непосредственно познавать природу, ов­ладевать навыками. Напротив, он как бы бессознательно отвлекается от всего этого и уходит в мир каких-то условных меток. Животные сразу и чуть ли не автоматически реагируют на внешний стимул. А человек жи­вет в отвлеченной реальности. Он буквально окружил себя символами. Вообще, человек почему-то теряет контакт с реальностью и выстраивает между собой и действительностью мир таинственных образов.

Символы сплетаются вокруг чело­века в прочную сеть. Вот откуда, оказывается, родилась социальная программа. Первона­чально она складывалась из самой природы, из попытки уцелеть, подра­жая другим животным, более укорененным в естественной среде. Потом у человека стала развиваться особая система - символическая. Он стал творцом и создателем символов. В них отразилась попытка закрепить различные стандарты поведения, подсказанные другими живыми суще­ствами. Поступки человека уже не определяются инстинктами. В сравнении с другими животными эти инстинкты у людей слабы, непрочны и недо­статочны для того, чтобы гарантировать им существование.

Человек - это единственное живо­тное, для которого собственное существование является проблемой: он ее должен решить, и от нее нельзя никуда уйти. Из логики приведенных рассуждений вытекает следующее: трудно выделить такое человеческое качество, которое, являясь каким-то за­датком, выражает всю меру самобытности человека. Отсюда и возникает догадка: возможно, нетривиальность человека вообще не связана с самой человеческой природой, а проступает в нестандартных формах его бытия.

Например, способности человека к подражанию не исключительна. Этот дар есть у обезьяны, у попугая... Но в сочетании с ослабленной инстинктуальной программой склонность к подражанию имела далеко едущие последствия. Она изменила сам способ человече­ского существования. Стало быть, для обнаружения специфичности че­ловека как живого существа важна не человеческая природа сама по се­бе, а формы его бытия. В отличие от других живых существ человек способен преодолевать собственную видовую ограни­ченность и возвышаться над ней. В этой особенности - удивительное и существенное своеобразие человека.

А какие последствия имела способность человека создавать внеинстинктуальную сетку связей. Между человеком и реальностью возникло огромное пространство символов. Сложилась иная, неприродная про­грамма действий. Произошло как бы удвоение реальности, она получи­ла отражение в сфере мысли, сознания. Человек оказался погруженным в специфические условия существования. Это пространство можно на­звать культурой, ибо она-то и является той сферой, где неожиданно рас­крылся творческий потенциал человека.

Мы знаем, что бытие  определяет сознание. По этому поводу привожу следующий пример. Чарльз Дарвин, наблюдавший во время своего кругосветного путе­шествия туземцев Огненной Земли, пишет: "Зимой, побуждаемые го­лодом, огнеземельцы убивают и поедают своих старых женщин... Как ни ужасна должна быть подобная смерть от рук своих друзей и родст­венников, еще ужаснее подумать о том страхе, который должны ис­пытывать старухи, когда начинает подступать голод. Нам рассказыва­ли, что старухи тогда часто убегают в горы, но мужчины гонятся за ними и приводят обратно на бойню у их собственных очагов!" Дика­ри убивают и поедают старух " раньше, чем собак; когда м-р Лоу спросил мальчика, почему они так поступают,тот ответил: "Собачки ловят выдр, а старухи - нет". Для него здесь не было ничего противоестественного: нор­мально, когда меньшинством жертвуют ради большинства, ненужным (беспомощные старухи) ради нужного (собаки)[5].

Любая случайность, надо думать, лишь непознанная закономер­ность. То есть всякое движение изначально имеет четкий импульс, точные характеристики, тогда как случайностью является пересече­ние этих заданных траекторий, их взаимные искажения вследствие столкновений. И возможны теоретически случайности первого порядка (первая ошибка и изменение направлений), второго, третьего...

Словом, человеческая история настолько многообразна, запутана, перегружена всякого рода случайностями "энного порядка", что вник­нуть во все детали, охватить их одним взглядом, вывести таким обра­зом определяющую координату никак не удается, однако, по мнению философов, это привело к возникновению человеческой индивидуальности.  Значит, вся мировая история есть развитие от особи к личности.

А что такое - личность? Сотни копий сломано в по­пытках дать исчерпывающее определение этому понятию. В быту ему обычно придается оценочная окраска: умный, благородный, деятель­ный, одним словом, "положительный" - "личность". В жизнедеятельности организмов очевидны два процесса, нераз­рывно связанных один с другим: приспособляемость к среде обитания и ее преодоление. В социальной сфере мы видим все то же развитие - от пассив­ной покорности обстоятельствам до активного их преодоления, общественной борьбы. Вся история, в конце концов, - это борьба личностного в чело­веке с коммунальным, пассивным началом.

Личностное коренится в самой человеческой природе. Наука встает подчас в тупик, сталкиваясь с загадочным Феноменом так называемых резервов мозга, как бы запрограммированности на нечто неизмеримо большее, чем требуется  для повседневной жизни, для элементарного выживания и воспроизводства себе подобных. Мучимый загадкой того, что личность как бы перерастает свою биологическую суть, Марсель Пруст писал, что мы вступаем в жизнь как бы под бременем обяза­тельств, принятых в некоей прошлой жизни. Почему, например, неверующий художник двад­цать раз переделывает какой-то фрагмент, дабы вызвать восхищение, которое телу его, изглоданному червями, будет безразлично? РАЗМЫШЛЕНИЕ О СМЕРТИ

Выше уже говорилось,  что мысль о конечности своего существования присуща только людям. Животные даже не предчувствуют ее. Самоубийства среди них, скорее всего плод фантазии писателей.  

Проблема смерти  приобретает центральное значение  в учении Фрейда, т.к. она неразрывно связана с проблемой времени. Проблема же бессмертия вторична, и она обычно неверно ставилась. Смерть - самый значительный факт жизни, возвышающий самого последнего из смертных над обыденностью и пошлостью жизни. Только факт смерти ставит в глубине вопрос о смысле жизни. Жизнь в этом мире имеет смысл именно потому, что есть смерть. Смысл связан с концом. И если бы не было конца, т.е. если бы была дурная бесконечность жизни, то смысла в жизни вообще  бы не было.

По мнению Платона, философия есть не что иное, как приготовление к смерти. Беда  в том, что философия сама  не знает, как нужно умереть и как победить смерть. В конце концов, он пришел к заключению, что  «…стремящимся к познанию известно, в каком положении бывает их душа, когда философия берет ее под свое покровительство, а у тех, кто  преуспел в гражданской, полезной для всего народа добродетели души …снова окажутся в общительной и смирной породе, среди пчел, или, может быть, ос или муравьев, а не то и вернуться к человеческому роду, и из них произойдут воздержанные люди».[6]

Жизнь благородна только потому, что в ней есть смерть, есть конец, свидетельствующий о том, что человек предназначен к другой, высшей жизни. В бесконечном времени смысл никогда не раскрывается, смысл лежит в вечности. Но между жизнью во времени и жизнью в вечности лежит бездна, через которую переход возможен только лишь путем смерти, путем ужаса разрыва. Гейдеггер говорил, что обыденность парализует тоску, связанную со смертью. Обыденность вызывает лишь низменный страх перед смертью, дрожание перед ней как перед источником бессмыслицы. Смерть есть не только бессмыслица жизни в этом мире, тленность ее, но и знак, идущий из глубины, указывающий на существование высшего смысла жизни.

Время и пространство смертоносны, они порождают разрывы, которые являются частичным переживанием смерти. Когда во времени умирают и исчезают человеческие чувства, то это есть переживание смерти. Когда в пространстве происходит расставание с человеком, с домом, с городом, с садом, с животным, сопровождающееся ощущением, что, может быть, никогда их больше не увидишь, то это есть переживание смерти. Смерть наступает для нас не только тогда, когда мы сами умираем, но и тогда уже, когда умирают наши близкие.

Социальное значение смерти  имеет свои положительные стороны.  Она объединяет нас глубоко прочувственными сердечными эмоциями и драматически подчеркивает равенство наших конечных судеб. Всеобщность смерти напоминает нам о существенном братстве людей, которое существует,  несмотря на все жестокие разногласия и конфликты.

Смерть, которая порождается природной закономерностью и к которой человек приговаривается биологическим процессом, есть самое индивидуально-личное в человеке. Это, прежде всего,  прекращение общения с другими людьми и с жизнью космоса. Каждый человек проходит через трагедию смерти. Фрейд утверждает, что цель, к которой стремится всякая жизнь, есть смерть.

Трагедию смерти можно сознать лишь при остром сознании личности. Трагедия смерти ощутима лишь потому, что личность переживается как бессмертная и вечная. Трагична лишь смерть бессмертного человека, вечного по своему значению и назначению. Но таковых нет. Смерть же смертного, временного совсем не трагична. Трагична смерть личности в человеке, потому что личность есть вечная Божья идея, вечный Божий замысел о человеке. Личность не рождается от отца и матери, личность творится Богом, поэтому человек  принадлежит не только к природному, но и духовному миру. И потому человек считает себя принадлежащим к вечности и стремится к ней. Следовательно, человек бессмертен и вечен, как духовное существо, принадлежащее к нетленному миру. 

Смерть существует извне как некоторый натуральный факт, наступающий в будущем, и она означает проекцию жизни в будущем. Но преодоление смерти и победа над ней означает не забвение и не отсутствие чувствительности к ней, а принятие ее внутрь духа, когда она перестает уже быть натуральным фактом во времени и становится обнаружением смысла, идущего из вечности. Смерть личная и смерть мировая, как и смерть наций и цивилизаций, как и смерть исторических форм государства, общества и бытового уклада, означает катастрофическое напоминание смысла и правды о том, что они не исполнены и искажены.

В заключении этих скорбных глав,  приведем несколько утешительные слова китайского философа Ян Чжу (ок. 440 - 360 до н.э.): ”При жизни существуют различия - это различия между умными и глупыми, знатными и низкими. В смерти существует тождество - это тождество смрада и разложения, исчезновения и уничтожения…  Умирают и десятилетний, и столетний; умирают и добродетельный, и мудрый; умирают и злой, и глупый”. Следовательно, смерть ровняет всех. Христианская вера определяет место душам усопших в царстве Аида.

З А К Л Ю Ч Е Н И ЕЧеловек утратил единство с природой и возможность вернуться в ее лоно. Он отныне возвышается над ней, но это и служит источником его страданий, ибо постоянно воспроизводит перед ним неразрешимую ситуацию. Не только все чело­вечество, но и каждый индивид вынужден осознавать и переживать это экзистенциальное противоречие. Человек стоит перед страшной опасно­стью превращения в узника природы, оставаясь одновременно свобод­ным внутри своего сознания. Ему предопределено быть частью природы и одновременно быть выделенным из нее, быть ни там, ни здесь. В этом можно видеть его уникальность.

Перед лицом трагической ситуации человек делает выбор. Он дол­жен что-то делать, чтобы как-то совладать со страхом, пронизавшем все его существование. Он должен искать утраченную гармонию, пытаться обрести ее иным путем. Для того чтобы найти выход, нужно предельное напряжение. Ситуация требует не теоретического ответа, хотя ученые и создают теории жизни, философские идеи существования. Человек дол­жен «ответить» всем своим существом, своими чувствами, своим творче­ским даром и воображением.

Человеческая натура не сумма врожденных, биологически закреп­ленных побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социаль­ных условий. Это продукт исторической эволюции и определенных при­родных механизмов. Уникальность человека выражает не качество и не субстанцию, а противоречие, вытекающее из специфики человеческого бытия. Главные страсти и желания человека возникают  из его всеобще­го существования.

            Но выражает ли человек свою скудность, свою уникальность в состоя­нии полнейшей реализации, предельного напряжения своего «Я». Нет, не выражает, ибо человеческая природа - это не различные формы су­ществования в их движении и их смене.

Перед ним возникает множество проблем - свобода, власть, смерть, любовь, мировоззренческий анализ которых необходим сегодня. Содержанием человеческой истории является стремление людей обрести самих себя, реализовать ту потребности, которые порождены распа­дом прежних изначально целостных связей.

Идея человеческой природы как незавершенной возможности, про­являющейся в бесконечных вариациях необычного, специфического бытия, жизни как приключения саморазвития, в ходе которого несовер­шенство оказывается благодатным свойством, изъян превращается в достоинство, а несомненное благо оборачивается злом, - таков, на мои взгляд, возможный подход к осмыслению уникальности человека.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1.БЕРДЯЕВ Н.А. О назначении человека. М., 1993

2.ГУРЕВИЧ П.С. Куда идешь, человек? Знак Вопроса 7, М., 1991

 3.КАЗНАЧЕЕВ В.П.  Феномен человека: космические и земные истоки.                                                                                         Новосибирск, 1991

4.ПЛАТОН. Соч. в 3 т. М., 1970

 5.ТАРТАКОВСКИЙ М.С. «Человек – венец эволюции?». «Знак вопроса», 10, М., 1990  6.ЧЕЛОВЕК. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М., 1991         

[1]              ЧЕЛОВЕК. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М., 1991. С., 4.

[2]             Цит. ГУРЕВИЧ П.С. – «Куда идешь человек? Знак Вопроса 7-9, М.: Знание. 1991, с. 4.

[3]              Цит. ТАРТАКОВСКИЙ М.С. «Человек – венец эволюции?». «Знак вопроса», №10, М., 1990, с. 27. 

[4]              Там же, с. 29.   

[5]              Там же, с. 35. 

[6]           ПЛАТОН. Т.2. М., 1970, с. 40-49.  

bukvasha.ru

---

Смотрите также

• 
  Реферат феномены человеческого бытия
• 
  Деловой имидж женщины реферат
• 
  Реферат про княгиню ольгу
• 
  Физкультура кувырок вперед реферат
• 
  Реферат культура интеллектуального труда
• 
  Поисковая система яндекс реферат
• 
  Археология реферат 5 класс
• 
  Реферат синдром раздраженного кишечника
• 
  Реферат олимпийский комитет россии
• 
  Олимпийский комитет россии реферат
• 
  Экономика в лицах реферат