Символизм в поэзии Серебряного века (стр. 1 из 2). Символизм в литературе серебряного века реферат

Символизм в поэзии Серебряного века

Явлением в русской поэзии на рубеже девятнадцатого-двадцатого сто­летий был символизм. Он не охватывал всего поэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный для своего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже в последние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их фи­лософские устремления вызревали в годы политической реакции, насту­пившей после разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпоха торжества обывательщины – смутное, тре­вожное безвременье.

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и игла:

Простер совиные крыла,–

писал впоследствии об этой эпохе Блок.

Тягостная тень реакции легла и на русскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые – девяностые годы русская поэ­зия утратила свою былую высоту, былую напряженность и силу, она вы­цветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истинно твор­ческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней стало только преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли на­всегда. Лишь словно бы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенные глубины и яркости. “Поэтов нет...(Не ста­ло светлых песен,)Будивших мир, как предрассветный звон”,– жаловал­ся в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности, глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.

С чувством обреченности пел К. Фофанов:

Мы озябли, мы устали,

Сердце грезы истерзали,

Путь наш долог и уныл.

Нет огней, знакомых взору,

Ряд темнеющих могил…

Широкую популярность среди читателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – наряду с одаренными Фофановым или Случевским – весьма бледные и почти исчезнувшие потом из народ­ной памяти Ратгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров, Голенищев-Кутузов. Доживали свои последние годы классики поэзии, высту­пившие в литературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из них только Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты – Мережковский, Минский, Сологуб, Баль­монт –в ранних своих стихах мало чем отличались от других поэтов. Ед­ва замеченным росткам прекрасной поэзии Бунина было еще далеко до зрелости.

Движение символистов возникло как протест против оскудения рус­ской поэзии, как стремление сказать в ней свежее слово, вернуть ей жиз­ненную силу. Одновременно оно несло в себе и отрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русской критики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н. Михайлов­ским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите симво­листов были начертаны идеализм и религия.

Первыми ласточками символистского движения в России был трактат Дмитрия Мережковского “О причинах упадка и о новых течениях совре­менной русской литературы” (1892), его сборник стихотворений “Сим­волы”, а также книги Минского “При свете совести” и А. Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах– выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественно стихотворения их издателя –молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкали начальные книги стихов Константина Баль­монта – “Под северным небом”, “В безбрежности”. В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическое слово.

Символизм возник в России не изолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла и французская поэзия (Верлен, Рембо, Малларме), и английская, и немецкая, где символизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловили отголоски философии Ницше и Шопенгауэра. Однако они решительно отрицали свою принципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали свои корни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая свои родственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например, считал, что символизм в мировой литературе сущест­вовал издавна Символистами были, по его мнению, Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и Эмиль Верхарн. Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, были зерна, проросшие в твор­честве символистов. А тот факт, что символистское течение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая в свое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенных его корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от за­падного всем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой и богатством своих свершений.

На первых порах, в девяностые годы, стихи символистов, с их непри­вычными для публики словосочетаниями и образами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистам прилагали назва­ние декадентов, подразумевая под этим термином упаднические настрое­ния безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный инди­видуализм. Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоски и подавленности свойственны его ранним кни­гам, так же как демонстративный индивидуализм присущ начальным сти­хам Брюсова; символисты вырастали в определенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годам двадцатого столетия симво­лизм как литературное течение, как школа выделился со всей определен­ностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать с другими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, свои эстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когда символизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые, ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “Tertia Vigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.

На чем же настаивали символисты, что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды? Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философией идеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень че­ловеческого бытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– пи­сал он,– нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет сво­боды”.

Огромное влияние на русских символистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев. В его учении было заложено идущее от древнегрече­ского Платона представление о существовании двух миров – здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная дей­ствительность – только отблеск, искаженное подобие верховного, запре­дельного мира, и человек – “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистической религиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-под власти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному и прекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами. Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даже называли “соловьёвцами”), выступившие на литератур­ной арене в самом начале нового века, в 1903–1904 годах. Среди них ут­вердилось и представление о поэте как теурге, маге, “тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способность приобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить в своем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения. Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художестве есть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, и широкую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себе глубинный смысл, как бы светится им. Символы, по Вячеславу Иванову,– это “знамения иной действительности”. “Я не символист,– го­ворил он,– если слова мои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе, откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– это приотворенные двери в Веч­ность”. Символ, по его формуле, должен был “выразить то, что нельзя про­сто “изречь”. Поэты-символисты, утверждает Бальмонт, “овеяны дуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный, достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков, недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева, целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”, “восходы”, “ла­зурь”), которым придавался мистический смысл.

Позднее Вячеслав Иванов, дополнил толкование символа: символ до­рожит своей материальностью”, “верностью вещам”, говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”; Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.

Символисты заняли свое место в русском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и во всей Европе была до чрез­вычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами. Резкие классо­вые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовный кризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковые десятилетия падает русская революция 1905 года и разразившая­ся через девять лет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, и Блок и Андрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма с необычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущей вселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – они ждали и жаждали некоего обновления (“преображения”) всего человечества. Это преображение рисовалось им в космических масштабах и должно было быть достигнуто через соединение искусства с религией.

mirznanii.com

Доклад - Символизм в поэзии Серебряного века

Явлением в русской поэзии на рубеже девятнадцатого-двадцатого сто­летий был символизм. Он не охватывал всего поэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный для своего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже в последние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их фи­лософские устремления вызревали в годы политической реакции, насту­пившей после разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпоха торжества обывательщины – смутное, тре­вожное безвременье.

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и игла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,–

писал впоследствии об этой эпохе Блок.

Тягостная тень реакции легла и на русскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые – девяностые годы русская поэ­зия утратила свою былую высоту, былую напряженность и силу, она вы­цветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истинно твор­ческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней стало только преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли на­всегда. Лишь словно бы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенные глубины и яркости. “Поэтов нет...(Не ста­ло светлых песен,)Будивших мир, как предрассветный звон”,– жаловал­ся в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности, глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.

С чувством обреченности пел К. Фофанов:

Мы озябли, мы устали,

Сердце грезы истерзали,

Путь наш долог и уныл.

Нет огней, знакомых взору,

Лишь вблизи по косогору

Ряд темнеющих могил…

Широкую популярность среди читателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – наряду с одаренными Фофановым или Случевским – весьма бледные и почти исчезнувшие потом из народ­ной памяти Ратгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров, Голенищев-Кутузов. Доживали свои последние годы классики поэзии, высту­пившие в литературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из них только Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты – Мережковский, Минский, Сологуб, Баль­монт –в ранних своих стихах мало чем отличались от других поэтов. Ед­ва замеченным росткам прекрасной поэзии Бунина было еще далеко до зрелости.

Движение символистов возникло как протест против оскудения рус­ской поэзии, как стремление сказать в ней свежее слово, вернуть ей жиз­ненную силу. Одновременно оно несло в себе и отрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русской критики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н. Михайлов­ским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите симво­листов были начертаны идеализм и религия.

Первыми ласточками символистского движения в России был трактат Дмитрия Мережковского “О причинах упадка и о новых течениях совре­менной русской литературы” (1892), его сборник стихотворений “Сим­волы”, а также книги Минского “При свете совести” и А. Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах– выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественно стихотворения их издателя –молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкали начальные книги стихов Константина Баль­монта – “Под северным небом”, “В безбрежности”. В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическое слово.

Символизм возник в России не изолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла и французская поэзия (Верлен, Рембо, Малларме), и английская, и немецкая, где символизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловили отголоски философии Ницше и Шопенгауэра. Однако они решительно отрицали свою принципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали свои корни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая свои родственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например, считал, что символизм в мировой литературе сущест­вовал издавна Символистами были, по его мнению, Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и Эмиль Верхарн. Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, были зерна, проросшие в твор­честве символистов. А тот факт, что символистское течение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая в свое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенных его корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от за­падного всем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой и богатством своих свершений.

На первых порах, в девяностые годы, стихи символистов, с их непри­вычными для публики словосочетаниями и образами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистам прилагали назва­ние декадентов, подразумевая под этим термином упаднические настрое­ния безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный инди­видуализм. Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоски и подавленности свойственны его ранним кни­гам, так же как демонстративный индивидуализм присущ начальным сти­хам Брюсова; символисты вырастали в определенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годам двадцатого столетия симво­лизм как литературное течение, как школа выделился со всей определен­ностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать с другими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, свои эстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когда символизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые, ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “Tertia Vigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.

На чем же настаивали символисты, что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды? Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философией идеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень че­ловеческого бытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– пи­сал он,– нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет сво­боды”.

Огромное влияние на русских символистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев. В его учении было заложено идущее от древнегрече­ского Платона представление о существовании двух миров – здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная дей­ствительность – только отблеск, искаженное подобие верховного, запре­дельного мира, и человек – “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистической религиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-под власти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному и прекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами. Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даже называли “соловьёвцами”), выступившие на литератур­ной арене в самом начале нового века, в 1903–1904 годах. Среди них ут­вердилось и представление о поэте как теурге, маге, “тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способность приобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить в своем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения. Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художестве есть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, и широкую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себе глубинный смысл, как бы светится им. Символы, по Вячеславу Иванову,– это “знамения иной действительности”. “Я не символист,– го­ворил он,– если слова мои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе, откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– это приотворенные двери в Веч­ность”. Символ, по его формуле, должен был “выразить то, что нельзя про­сто “изречь”. Поэты-символисты, утверждает Бальмонт, “овеяны дуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный, достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков, недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева, целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”, “восходы”, “ла­зурь”), которым придавался мистический смысл.

Позднее Вячеслав Иванов, дополнил толкование символа: символ до­рожит своей материальностью”, “верностью вещам”, говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”; Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.

Символисты заняли свое место в русском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и во всей Европе была до чрез­вычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами. Резкие классо­вые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовный кризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковые десятилетия падает русская революция 1905 года и разразившая­ся через девять лет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, и Блок и Андрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма с необычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущей вселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – они ждали и жаждали некоего обновления (“преображения”) всего человечества. Это преображение рисовалось им в космических масштабах и должно было быть достигнуто через соединение искусства с религией.

Религиозную подоплеку искусства, признавали почти все символисты. Особенно отчётливо это проявилось у младосимволистов, у “теургов”. “Смысл искусства только религиозен”,– утверждал Андреи Белый. Споря с Брюсовым, который рассматривал символизм лишь как школу искусства, Белый настаивал на творящей, преобразующей; духовной роли символиз­ма”, видя в нём “революцию духа”. Символизм – не школа стиха, возра­жал, он Брюсову “а новая жизнь и спасение человечества”. Со своей уто­пической теорией “нового религиозного сознания”, теорией “Третьего за­вета”, которая разумела как цель некое слияние античного язычества и христианства, выступал Мережковский, концепцию “соборности” пропове­довал в своих статьях Вячеслав Иванов. “Религия есть прежде всего чув­ствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни”,– говорил он. Ему вторил близкий по религиозным исканиям русский философ С. Булгаков, писавший в 1908 году: “Вера в распятого бога и его евангелие...– полная, высочайшая и глубочайшая истина о человеке и его жизни”. Младосимволисты, в частности Андрей Белый, в начале двадцатого века даже пережили полосу тревожного ожидания “конца света”, космической ката­строфы, полагая, что она уже “при дверях”. Они видели ее знаки в сильном свечения зорь и закатов над Москвой, объясняющееся пылью, которая носилась тогда в земной атмосфере после извержения, вулкане на острове Мартинике. Читая замечательное стихотворение Брюсова “Конь Блед”, мы должны помнить эти таинственные веяния. На такие эсхатологические, т.е. предполагавшие близкое и катастрофическое решение судеб мира, настроения молодых поэтов-мистиков, возможно, воздействовала и гипотеза тепловой смерти вселенной, которую в ту пору выдвигали учёные. Символисты вообще были склонны мистически осмысливать факты собственного быта и творить из них своеобразные мифы.

Приход “второй волны” символистов предвещал возникновение противоречий в символистской лагере. Именно поэты “второй волны”, младосимволисты, разрабатывали теургические идеи. Трещина прошла прежде всего между поколениями символистов – старшими, “куда входили, кроме Брюсова, Бальмонт, Минский, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, и младши­ми (Белый, Вячеслав Иванов, Блок, С. Соловьев). Революция 1905 года, в ходе которой символисты заняли отнюдь не одинаковые идейные позиции, усугубила их противоречия. К 1910 году между символистами обозначился явный раскол. В марте этого года сначала в Москве, зятем в Петербурге, в Обществе ревнителей художественного слова, Вячеслав Иванов прочитал свой доклад “Заветы символизма”. В поддержку Иванова выступил Блок, а позднее и Белый. Вячеслав Иванов выдвигал, на первый план как глав­ную задачу символистского движения его теургическое воздействие, “жизнестроительство”, “преображение жизни”. Брюсов же звал теургов быть творцами поэзии и не более того, он заявлял, что символизм “хотел быть и всегда был только искусством”. Поэты-теурги, замечал он, клонят к тому, чтобы лишить поэзию ее свободы, ее “автономии”. Брюсов все решитель­нее отмежевывался от ивановской мистики, за что Андрей Белый обвинял его в измене символизму. Дискуссия символистов 1910 года многими была воспринята не только как кризис, но и как распад символистской школы. В ней происходит и перегруппировка сил, и расщепление. В десятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуя объединение акмеистов, про­тивопоставивших себя символистской школе. Шумно выступили на лите­ратурной арене футуристы, обрушившие на символистов град насмешек и издевательств. Позднее Брюсов писал, что символизм в те годы лишился динамики, окостенел; школа “застыла в своих традициях, отстала от темпа жизни”. Окончательное падение символистской школы историки литера­туры датируют по-разному: одни обозначают его 1910 годом, другие– началом двадцатых. Пожалуй, вернее будет сказать, что символизм как течение в русской литературе исчез с приходом революционного 1917 года.

Историческое значение русского символизма велико. Символисты чутко уловили и выразили тревожные, трагические предощущения соци­альных катастроф и потрясений начала нашего столетия. В их стихах за­печатлен романтический порыв к миропорядку, где царили бы духовная свобода и единение людей. Лучшие произведения корифеев русского сим­волизма ныне представляют собой огромную эстетическую ценность. Сим­волизм выдвинул творцов-художников всеевропейского, мирового мас­штаба. Это были поэты и прозаики и одновременно философы, мыслители, высокие эрудиты, люди обширных знаний. Бальмонт, Брюсов, Анненский, Сологуб, Белый и Блок освежили и обновили поэтический язык, обогатив формы стиха, его ритмику, словарь, краски. Они как бы привили нам но­вое поэтическое зрение, приучили объемнее, глубже, чувствительнее вос­принимать и расценивать поэзию.

Еще в трактате 1893 года Мережковский отмечал “три главных эле­мента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности”. “Лелеять слово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новых понятий, забо­титься о гармоничном сочетании слов, вообще работать над развитием словаря и синтаксиса,– писал Брюсов,– было одной из главнейших за­дач школы”. Сама образность символистов была новой для русской поэ­зии и открывала для поэтов позднейшей поры возможность творческих поисков и проб. “В наши дни,– поучал уже после Октября, в двадцатых годах, М. Горький молодых литераторов,– нельзя писать стихи, не опи­раясь на тот язык, который выработан Брюсовым, Блоком и др. поэтами 90–900 гг.”

Постулаты символизма отнюдь не нивелировали его творцов; они были людьми яркой индивидуальности: у каждого в поэзии свой тембр голоса, своя палитра красок, свой облик. Певучий Бальмонт, первым из символи­стов достигший всероссийской известности и славы; многогранный, с ли­тыми бронзовыми строфами, Брюсов, наиболее земной, наиболее далекий от мистики, наиболее реалистический по духу среди своих собратий; до болезненности тонкий психолог, созерцатель Иннокентий Анненский; мя­тущийся Андрей Белый, создавший замечательную книгу стихов о зады­хающейся в годы реакции после девятьсот пятого года России “Пепел” и романы “Серебряный голубь” и “Петербург”; мастер горестных в своей музыкальности стихов, автор “Мелкого беса” Сологуб; многомудрый Вячеслав Иванов, “ловец человеческих душ”, знаток Эллады, неиссякаемый источник изощренных теорий; Александр Блок, с годами ставший нацио­нальным поэтом, нашей гордостью,– Блок, чья поэзия – и печальная, и полная светлой любви песнь о родине, и повесть о своих пожизненных духовных путях и блужданиях.

У символизма была широкая периферийная зона: немало крупных поэ­тов примыкало к символистской школе, не числясь ее ортодоксальными адептами и не исповедуя ее программу. Назовем хотя бы Максимилиана Волошина и Михаила Кузмина. Воздействие символистов было заметно и на молодых стихотворцах, входивших в другие кружки и школы.

С символизмом прежде всего связано понятие “серебряный век” рус­ской поэзии. При этом наименовании как бы вспоминается ушедший в про­шлое золотой век литературы, время Пушкина. Называют время рубежа девятнадцатого-двадцатого столетий и русским ренессансом. “В России в начале века был настоящий культурный ренессанс,– писал философ Бер­дяев.– Только жившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какое веяние духа охватило русские души. Россия пережи­ла расцвет поэзии и философии, пережила напряженные религиозные ис­кания, мистические и оккультные настроения”. В самом деле: в России той поры творили Лев Толстой и Чехов, Горький и Бунин, Куприн и Леонид Андреев; в изобразительном искусстве работали Суриков и Врубель, Ре­пин и Серов, Нестеров и Кустодиев, Васнецов и Бенуа, Коненков и Рерих; в музыке и театре – Римский-Корсаков и Скрябин, Рахманинов и Стравин­ский, Станиславский и Коммисаржевская, Шаляпин и Нежданова, Соби­нов и Качалов, Москвин и Михаил Чехов, Анна Павлова и Карсавина.

Далее я приведу некоторые характерные особенности стихов Бальмонта.

Стихи Бальмонта, семантика которых всегда подчинена музыкальному принципу, часто являются лишь игрой звуков (начальные строки из стихотворения “Песня без слов”– “ Ландыши. Лютики. Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей ”), достигающей порой большой виртуозности (“Чёлн томленья”).

ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯ

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьётся

Чуждый чарам чёрный чёлн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Чёлн томленья, чёлн тревог

Бросил берег, бьётся с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Умер ветер. Ночь чернеет.

Ропщет море. Мрак растёт.

Чёлн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

В поэзии Бальмонта широко используется приём повторения, диктуемый не столько смыслом стиха, столько его звучанием:

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей.

Я – для всех и ничей.

В конце хочется добавить, мне бы не хотелось чтобы у того кто прослушал (прочитал) этот проект сложилось мнение, что символизм – течение исключительно художественное, сравнительно далёкое от общественной жизни и борьбы.

Список используемой литературы:

1. Пьяных Михаил Фёдорович “Серебряный век”, Л: Лениздат 1991г.

2. Банников Николай Васильевич “Серебряный век русской поэзии” М: Просвещение 1993 г.

3. “Серебряный век: поэзия” М: АСТ Олимп 1996г.

www.ronl.ru

Курсовая работа - Символизм в поэзии Серебряного века

Явлением в русской поэзии на рубеже девятнадцатого-двадцатого сто­летий был символизм. Он не охватывал всего поэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный для своего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже в последние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их фи­лософские устремления вызревали в годы политической реакции, насту­пившей после разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпоха торжества обывательщины – смутное, тре­вожное безвременье.

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и игла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,–

писал впоследствии об этой эпохе Блок.

Тягостная тень реакции легла и на русскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые – девяностые годы русская поэ­зия утратила свою былую высоту, былую напряженность и силу, она вы­цветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истинно твор­ческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней стало только преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли на­всегда. Лишь словно бы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенные глубины и яркости. “Поэтов нет...(Не ста­ло светлых песен,)Будивших мир, как предрассветный звон”,– жаловал­ся в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности, глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.

С чувством обреченности пел К. Фофанов:

Мы озябли, мы устали,

Сердце грезы истерзали,

Путь наш долог и уныл.

Нет огней, знакомых взору,

Лишь вблизи по косогору

Ряд темнеющих могил…

Широкую популярность среди читателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – наряду с одаренными Фофановым или Случевским – весьма бледные и почти исчезнувшие потом из народ­ной памяти Ратгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров, Голенищев-Кутузов. Доживали свои последние годы классики поэзии, высту­пившие в литературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из них только Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты – Мережковский, Минский, Сологуб, Баль­монт –в ранних своих стихах мало чем отличались от других поэтов. Ед­ва замеченным росткам прекрасной поэзии Бунина было еще далеко до зрелости.

Движение символистов возникло как протест против оскудения рус­ской поэзии, как стремление сказать в ней свежее слово, вернуть ей жиз­ненную силу. Одновременно оно несло в себе и отрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русской критики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н. Михайлов­ским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите симво­листов были начертаны идеализм и религия.

Первыми ласточками символистского движения в России был трактат Дмитрия Мережковского “О причинах упадка и о новых течениях совре­менной русской литературы” (1892), его сборник стихотворений “Сим­волы”, а также книги Минского “При свете совести” и А. Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах– выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественно стихотворения их издателя –молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкали начальные книги стихов Константина Баль­монта – “Под северным небом”, “В безбрежности”. В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическое слово.

Символизм возник в России не изолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла и французская поэзия (Верлен, Рембо, Малларме), и английская, и немецкая, где символизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловили отголоски философии Ницше и Шопенгауэра. Однако они решительно отрицали свою принципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали свои корни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая свои родственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например, считал, что символизм в мировой литературе сущест­вовал издавна Символистами были, по его мнению, Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и Эмиль Верхарн. Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, были зерна, проросшие в твор­честве символистов. А тот факт, что символистское течение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая в свое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенных его корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от за­падного всем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой и богатством своих свершений.

На первых порах, в девяностые годы, стихи символистов, с их непри­вычными для публики словосочетаниями и образами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистам прилагали назва­ние декадентов, подразумевая под этим термином упаднические настрое­ния безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный инди­видуализм. Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоски и подавленности свойственны его ранним кни­гам, так же как демонстративный индивидуализм присущ начальным сти­хам Брюсова; символисты вырастали в определенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годам двадцатого столетия симво­лизм как литературное течение, как школа выделился со всей определен­ностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать с другими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, свои эстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когда символизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые, ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “Tertia Vigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.

На чем же настаивали символисты, что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды? Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философией идеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень че­ловеческого бытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– пи­сал он,– нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет сво­боды”.

Огромное влияние на русских символистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев. В его учении было заложено идущее от древнегрече­ского Платона представление о существовании двух миров – здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная дей­ствительность – только отблеск, искаженное подобие верховного, запре­дельного мира, и человек – “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистической религиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-под власти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному и прекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами. Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даже называли “соловьёвцами”), выступившие на литератур­ной арене в самом начале нового века, в 1903–1904 годах. Среди них ут­вердилось и представление о поэте как теурге, маге, “тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способность приобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить в своем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения. Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художестве есть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, и широкую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себе глубинный смысл, как бы светится им. Символы, по Вячеславу Иванову,– это “знамения иной действительности”. “Я не символист,– го­ворил он,– если слова мои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе, откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– это приотворенные двери в Веч­ность”. Символ, по его формуле, должен был “выразить то, что нельзя про­сто “изречь”. Поэты-символисты, утверждает Бальмонт, “овеяны дуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный, достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков, недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева, целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”, “восходы”, “ла­зурь”), которым придавался мистический смысл.

Позднее Вячеслав Иванов, дополнил толкование символа: символ до­рожит своей материальностью”, “верностью вещам”, говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”; Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.

Символисты заняли свое место в русском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и во всей Европе была до чрез­вычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами. Резкие классо­вые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовный кризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковые десятилетия падает русская революция 1905 года и разразившая­ся через девять лет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, и Блок и Андрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма с необычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущей вселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – они ждали и жаждали некоего обновления (“преображения”) всего человечества. Это преображение рисовалось им в космических масштабах и должно было быть достигнуто через соединение искусства с религией.

Религиозную подоплеку искусства, признавали почти все символисты. Особенно отчётливо это проявилось у младосимволистов, у “теургов”. “Смысл искусства только религиозен”,– утверждал Андреи Белый. Споря с Брюсовым, который рассматривал символизм лишь как школу искусства, Белый настаивал на творящей, преобразующей; духовной роли символиз­ма”, видя в нём “революцию духа”. Символизм – не школа стиха, возра­жал, он Брюсову “а новая жизнь и спасение человечества”. Со своей уто­пической теорией “нового религиозного сознания”, теорией “Третьего за­вета”, которая разумела как цель некое слияние античного язычества и христианства, выступал Мережковский, концепцию “соборности” пропове­довал в своих статьях Вячеслав Иванов. “Религия есть прежде всего чув­ствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни”,– говорил он. Ему вторил близкий по религиозным исканиям русский философ С. Булгаков, писавший в 1908 году: “Вера в распятого бога и его евангелие...– полная, высочайшая и глубочайшая истина о человеке и его жизни”. Младосимволисты, в частности Андрей Белый, в начале двадцатого века даже пережили полосу тревожного ожидания “конца света”, космической ката­строфы, полагая, что она уже “при дверях”. Они видели ее знаки в сильном свечения зорь и закатов над Москвой, объясняющееся пылью, которая носилась тогда в земной атмосфере после извержения, вулкане на острове Мартинике. Читая замечательное стихотворение Брюсова “Конь Блед”, мы должны помнить эти таинственные веяния. На такие эсхатологические, т.е. предполагавшие близкое и катастрофическое решение судеб мира, настроения молодых поэтов-мистиков, возможно, воздействовала и гипотеза тепловой смерти вселенной, которую в ту пору выдвигали учёные. Символисты вообще были склонны мистически осмысливать факты собственного быта и творить из них своеобразные мифы.

Приход “второй волны” символистов предвещал возникновение противоречий в символистской лагере. Именно поэты “второй волны”, младосимволисты, разрабатывали теургические идеи. Трещина прошла прежде всего между поколениями символистов – старшими, “куда входили, кроме Брюсова, Бальмонт, Минский, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, и младши­ми (Белый, Вячеслав Иванов, Блок, С. Соловьев). Революция 1905 года, в ходе которой символисты заняли отнюдь не одинаковые идейные позиции, усугубила их противоречия. К 1910 году между символистами обозначился явный раскол. В марте этого года сначала в Москве, зятем в Петербурге, в Обществе ревнителей художественного слова, Вячеслав Иванов прочитал свой доклад “Заветы символизма”. В поддержку Иванова выступил Блок, а позднее и Белый. Вячеслав Иванов выдвигал, на первый план как глав­ную задачу символистского движения его теургическое воздействие, “жизнестроительство”, “преображение жизни”. Брюсов же звал теургов быть творцами поэзии и не более того, он заявлял, что символизм “хотел быть и всегда был только искусством”. Поэты-теурги, замечал он, клонят к тому, чтобы лишить поэзию ее свободы, ее “автономии”. Брюсов все решитель­нее отмежевывался от ивановской мистики, за что Андрей Белый обвинял его в измене символизму. Дискуссия символистов 1910 года многими была воспринята не только как кризис, но и как распад символистской школы. В ней происходит и перегруппировка сил, и расщепление. В десятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуя объединение акмеистов, про­тивопоставивших себя символистской школе. Шумно выступили на лите­ратурной арене футуристы, обрушившие на символистов град насмешек и издевательств. Позднее Брюсов писал, что символизм в те годы лишился динамики, окостенел; школа “застыла в своих традициях, отстала от темпа жизни”. Окончательное падение символистской школы историки литера­туры датируют по-разному: одни обозначают его 1910 годом, другие– началом двадцатых. Пожалуй, вернее будет сказать, что символизм как течение в русской литературе исчез с приходом революционного 1917 года.

Историческое значение русского символизма велико. Символисты чутко уловили и выразили тревожные, трагические предощущения соци­альных катастроф и потрясений начала нашего столетия. В их стихах за­печатлен романтический порыв к миропорядку, где царили бы духовная свобода и единение людей. Лучшие произведения корифеев русского сим­волизма ныне представляют собой огромную эстетическую ценность. Сим­волизм выдвинул творцов-художников всеевропейского, мирового мас­штаба. Это были поэты и прозаики и одновременно философы, мыслители, высокие эрудиты, люди обширных знаний. Бальмонт, Брюсов, Анненский, Сологуб, Белый и Блок освежили и обновили поэтический язык, обогатив формы стиха, его ритмику, словарь, краски. Они как бы привили нам но­вое поэтическое зрение, приучили объемнее, глубже, чувствительнее вос­принимать и расценивать поэзию.

Еще в трактате 1893 года Мережковский отмечал “три главных эле­мента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности”. “Лелеять слово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новых понятий, забо­титься о гармоничном сочетании слов, вообще работать над развитием словаря и синтаксиса,– писал Брюсов,– было одной из главнейших за­дач школы”. Сама образность символистов была новой для русской поэ­зии и открывала для поэтов позднейшей поры возможность творческих поисков и проб. “В наши дни,– поучал уже после Октября, в двадцатых годах, М. Горький молодых литераторов,– нельзя писать стихи, не опи­раясь на тот язык, который выработан Брюсовым, Блоком и др. поэтами 90–900 гг.”

Постулаты символизма отнюдь не нивелировали его творцов; они были людьми яркой индивидуальности: у каждого в поэзии свой тембр голоса, своя палитра красок, свой облик. Певучий Бальмонт, первым из символи­стов достигший всероссийской известности и славы; многогранный, с ли­тыми бронзовыми строфами, Брюсов, наиболее земной, наиболее далекий от мистики, наиболее реалистический по духу среди своих собратий; до болезненности тонкий психолог, созерцатель Иннокентий Анненский; мя­тущийся Андрей Белый, создавший замечательную книгу стихов о зады­хающейся в годы реакции после девятьсот пятого года России “Пепел” и романы “Серебряный голубь” и “Петербург”; мастер горестных в своей музыкальности стихов, автор “Мелкого беса” Сологуб; многомудрый Вячеслав Иванов, “ловец человеческих душ”, знаток Эллады, неиссякаемый источник изощренных теорий; Александр Блок, с годами ставший нацио­нальным поэтом, нашей гордостью,– Блок, чья поэзия – и печальная, и полная светлой любви песнь о родине, и повесть о своих пожизненных духовных путях и блужданиях.

У символизма была широкая периферийная зона: немало крупных поэ­тов примыкало к символистской школе, не числясь ее ортодоксальными адептами и не исповедуя ее программу. Назовем хотя бы Максимилиана Волошина и Михаила Кузмина. Воздействие символистов было заметно и на молодых стихотворцах, входивших в другие кружки и школы.

С символизмом прежде всего связано понятие “серебряный век” рус­ской поэзии. При этом наименовании как бы вспоминается ушедший в про­шлое золотой век литературы, время Пушкина. Называют время рубежа девятнадцатого-двадцатого столетий и русским ренессансом. “В России в начале века был настоящий культурный ренессанс,– писал философ Бер­дяев.– Только жившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какое веяние духа охватило русские души. Россия пережи­ла расцвет поэзии и философии, пережила напряженные религиозные ис­кания, мистические и оккультные настроения”. В самом деле: в России той поры творили Лев Толстой и Чехов, Горький и Бунин, Куприн и Леонид Андреев; в изобразительном искусстве работали Суриков и Врубель, Ре­пин и Серов, Нестеров и Кустодиев, Васнецов и Бенуа, Коненков и Рерих; в музыке и театре – Римский-Корсаков и Скрябин, Рахманинов и Стравин­ский, Станиславский и Коммисаржевская, Шаляпин и Нежданова, Соби­нов и Качалов, Москвин и Михаил Чехов, Анна Павлова и Карсавина.

Далее я приведу некоторые характерные особенности стихов Бальмонта.

Стихи Бальмонта, семантика которых всегда подчинена музыкальному принципу, часто являются лишь игрой звуков (начальные строки из стихотворения “Песня без слов”– “ Ландыши. Лютики. Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей ”), достигающей порой большой виртуозности (“Чёлн томленья”).

ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯ

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьётся

Чуждый чарам чёрный чёлн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Чёлн томленья, чёлн тревог

Бросил берег, бьётся с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Умер ветер. Ночь чернеет.

Ропщет море. Мрак растёт.

Чёлн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

В поэзии Бальмонта широко используется приём повторения, диктуемый не столько смыслом стиха, столько его звучанием:

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей.

Я – для всех и ничей.

В конце хочется добавить, мне бы не хотелось чтобы у того кто прослушал (прочитал) этот проект сложилось мнение, что символизм – течение исключительно художественное, сравнительно далёкое от общественной жизни и борьбы.

Список используемой литературы:

1. Пьяных Михаил Фёдорович “Серебряный век”, Л: Лениздат 1991г.

2. Банников Николай Васильевич “Серебряный век русской поэзии” М: Просвещение 1993 г.

3. “Серебряный век: поэзия” М: АСТ Олимп 1996г.

www.ronl.ru

Серебряный век. Символизм

Владимир Соловьёв

***

Бескрылый дух, землёю полонённый,Себя забывший и забытый бог...Один лишь сон – и снова, окрылённый,Ты мчишься ввысь от суетных тревог.

Неясный луч знакомого блистанья,Чуть слышный отзвук песни неземной, –И прежний мир в немеркнущем сияньиВстаёт опять пред чуткою душой.

Один лишь сон – и в тяжком пробужденьиТы будешь ждать с томительной тоскойВновь отблеска нездешнего виденья,Вновь отзвука гармонии святой.

1883

Николай Минский

***

О, этот бред сердечный и вечера,И вечер бесконечный, что был вчера.

И гул езды далёкой, как дальний плеск,И свечки одинокой печальный блеск.

И собственного тела мне чуждый вид,И горечь без предела былых обид.

И страсти отблеск знойный из прежних лет,И маятник спокойный, твердящий: нет.

И шёпот укоризны кому-то вслед,И сновиденье жизни, и жизни бред.

1901

Иннокентий Анненский

Среди миров

Среди миров, в мерцании светилОдной Звезды и повторяю имя...Не потому, чтоб я Её любил.А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне в сомненье тяжело,Я у Неё одной молю ответа, Не потому, что от Неё светло, А потому, что с Ней не надо света.

1909

Фёдор Сологуб

***

Я – бог таинственного мира,Весь мир в одних моих мечтах.Не сотворю себе кумираНи на земле, ни в небесах.

Моей божественной природыЯ не открою никому.Тружусь, как раб, а для свободыЗову я ночь, покой и тьму.

28 октября 1896

Дмитрий Мережковский

***

Дома и призраки людей -Всё в дымку ровную сливалось,И даже пламя фонарейВ тумане мёртвом задыхалось.И мимо каменных громадКуда-то люди торопливо,Как тени бледные, скользят, И сам иду я молчаливо,Куда - не знаю, как во сне,Иду, иду, и мнится мне,Что вот сейчас я, утомлённый,Умру, как пламя фонарей,Как бледный призрак, порождённыйТуманом северных ночей.

1889

Вячеслав Иванов

Осенью                                   Ал.Н.Чеботаревской *

Рощи холмов, багрецом испещрённые,Синие, хмурые горы вдали...В жёлтой глуши на шипы изощрённыеДикие вьются хмели.

Луч кочевой серебром загорается...Словно в гробу, остывая, ЗемляПышною скорбию солнц убирается...Стройно дрожат тополя.

Ветра порывы... Безмолвия звонкие...Катится белым забвеньем река...Ты повилики закинула тонкиеВ чуткие сны тростника.

1903

Константин Бальмонт

Камыши

Полночной порою в болотной глушиЧуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чём они шепчут? О чём говорят?Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают – и снова их нет.И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползёт.Трясиной заманит, сожмёт, засосёт.

"Кого? Для чего? – камыши говорят. –Зачем огоньки между нами горят?"

Но месяц печальный безмолвно поник.Не знает. Склоняет всё ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

1895

Зинаида Гиппиус

Она

В своей бессовестной и жалкой низости,Она, как пыль, сера, как прах земной.И умираю я от этой близости,От неразрывности её со мной.

Она шершавая, она колючая,Она холодная, она змея.Меня изранила противно-жгучаяЕё коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!Неповоротлива, тупа, тиха.Такая тяжкая, такая вялая,И нет к ней доступа – она глуха.

Своими кольцами она, упорная,Ко мне ласкается, меня душа.И эта мёртвая, и эта чёрная,И эта страшная – моя душа!

1905

Валерий Брюсов

***

Мы встретились с нею случайно,И робко мечтал я об ней,Но долго заветная тайнаТаилась в печали моей.

Но раз в золотое мгновеньеЯ высказал тайну свою;Я видел румянец смущенья,Услышал в ответ я "люблю".

И вспыхнули трепетно взоры,И губы слилися в одно.Вот старая сказка, которойБыть юной всегда суждено.

27 апреля 1893

Андрей Белый

Родина                                      В.П.Свентицкому*

Те же росы, откосы, туманы,Над бурьянами рдяный восход, Холодеющий шелест поляны,Голодающий, бедный народ;

И в раздолье, на воле – неволя;И суровый свинцовый наш крайНам бросает с холодного поля –Посылает нам крик: "Умирай –

Как и все умирают"... Не дышишь,Смертоносных не слышишь угроз: –Безысходные возгласы слышишьИ рыданий, и жалоб, и слёз.

Те же возгласы ветер доносит;Те же стаи несытых смертейНад откосами косами косят,Над откосами косят людей.

Роковая страна, ледяная,Проклятая железной судьбой –Мать Россия, о родина злая,Кто же так подшутил над тобой?

1908

Александр Блок

***          И тяжкий сон житейского сознанья                    Ты отряхнёшь, тоскуя и любя.                                                       Вл.Соловьёв

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,И молча жду, – тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,Сменив в конце привычные черты.

О, как паду – и горестно, и низко,Не одолев смертельныя мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.Но страшно мне: изменишь облик Ты.

4 июня 1901

literatura5.narod.ru

Символизм в поэзии Серебряного века - реферат

Явлением в русской поэзии нарубеже девятнадцатого-двадцатого сто­летий был символизм. Он не охватывал всегопоэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный длясвоего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже впоследние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их фи­лософскиеустремления вызревали в годы политической реакции, насту­пившей после разгромареволюционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпохаторжества обывательщины – смутное, тре­вожное безвременье.В те годы дальние, глухие,В сердцах царили сон и игла:Победоносцев над РоссиейПростер совиные крыла,–писалвпоследствии об этой эпохе Блок.Тягостная тень реакции легла и нарусскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые –девяностые годы русская поэ­зия утратила свою былую высоту, былую напряженностьи силу, она вы­цветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истиннотвор­ческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней сталотолько преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли на­всегда. Лишь словнобы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенныеглубины и яркости. “Поэтов нет...(Не ста­ло светлых песен,)Будивших мир, как предрассветныйзвон”,– жаловал­ся в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности,глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.С чувством обреченности пел К. Фофанов:Мы озябли, мы устали,Сердце грезы истерзали,Путь наш долог и уныл.Нет огней, знакомых взору,Лишь вблизи по косогоруРяд темнеющих могил…Широкую популярность средичитателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – нарядус одаренными Фофановым или Случевским – весьма бледные и почти исчезнувшиепотом из народ­ной памяти Ратгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров,Голенищев-Кутузов. Доживали свои последние годы классики поэзии, высту­пившие влитературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из нихтолько Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты –Мережковский, Минский, Сологуб, Баль­монт –в ранних своих стихах мало чемотличались от других поэтов. Ед­ва замеченным росткам прекрасной поэзии Бунинабыло еще далеко до зрелости.Движение символистов возникло какпротест против оскудения рус­ской поэзии, как стремление сказать в ней свежееслово, вернуть ей жиз­ненную силу. Одновременно оно несло в себе иотрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русскойкритики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н.Михайлов­ским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите симво­листовбыли начертаны идеализм и религия.Первыми ласточками символистскогодвижения в России был трактат Дмитрия Мережковского “О причинах упадка и оновых течениях совре­менной русской литературы” (1892), его сборникстихотворений “Сим­волы”, а также книги Минского “При свете совести” и А.Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах–выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественностихотворения их издателя –молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкалиначальные книги стихов Константина Баль­монта – “Под северным небом”, “В безбрежности”.В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическоеслово.Символизм возник в России неизолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла ифранцузская поэзия (Верлен, Рембо, Малларме), и английская, и немецкая, гдесимволизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловилиотголоски философии Ницше и Шопенгауэра. Однако они решительно отрицали своюпринципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали своикорни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая своиродственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например,считал, что символизм в мировой литературе сущест­вовал издавна Символистамибыли, по его мнению, Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и ЭмильВерхарн. Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, былизерна, проросшие в твор­честве символистов. А тот факт, что символистскоетечение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая всвое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенныхего корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от за­падноговсем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой ибогатством своих свершений.На первых порах, в девяностыегоды, стихи символистов, с их непри­вычными для публики словосочетаниями иобразами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистамприлагали назва­ние декадентов, подразумевая под этим термином упадническиенастрое­ния безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный инди­видуализм.Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоскии подавленности свойственны его ранним кни­гам, так же как демонстративныйиндивидуализм присущ начальным сти­хам Брюсова; символисты вырастали вопределенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годамдвадцатого столетия симво­лизм как литературное течение, как школа выделился совсей определен­ностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать сдругими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, своиэстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когдасимволизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые,ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “TertiaVigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.На чем же настаивали символисты,что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды?Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философиейидеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическомумировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень че­ловеческогобытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– пи­сал он,– нет на землекрасоты, нет справедливости, нет поэзии, нет сво­боды”.Огромное влияние на русскихсимволистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев. В его учении было заложеноидущее от древнегрече­ского Платона представление о существовании двух миров –здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная дей­ствительность– только отблеск, искаженное подобие верховного, запре­дельного мира, и человек– “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистическойрелигиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-подвласти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному ипрекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами.Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даженазывали “соловьёвцами”), выступившие на литератур­ной арене в самом началенового века, в 1903–1904 годах. Среди них ут­вердилось и представление о поэтекак теурге, маге, “тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способностьприобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить всвоем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения.Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художествеесть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, иширокую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себеглубинный смысл, как бы светится им. Символы, по Вячеславу Иванову,– это“знамения иной действительности”. “Я не символист,– го­ворил он,– если словамои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе,откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– этоприотворенные двери в Веч­ность”. Символ, по его формуле, должен был “выразитьто, что нельзя про­сто “изречь”. Поэты-символисты, утверждает Бальмонт, “овеяныдуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздаваявещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром ипроникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный,достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков,недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснитьвсего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языкене найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева,целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”, “восходы”,“ла­зурь”), которым придавался мистический смысл.Позднее Вячеслав Иванов, дополнилтолкование символа: символ до­рожит своей материальностью”, “верностью вещам”,говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”;Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.Символисты заняли свое место врусском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и вовсей Европе была до чрез­вычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами.Резкие классо­вые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовныйкризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковыедесятилетия падает русская революция 1905 года и разразившая­ся через девятьлет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, и Блок иАндрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма снеобычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущейвселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – ониждали и жаждали некоего обновления (“преображения”) всего человечества. Этопреображение рисовалось им в космических масштабах и должно было бытьдостигнуто через соединение искусства с религией.Религиозную подоплеку искусства,признавали почти все символисты. Особенно отчётливо это проявилось умладосимволистов, у “теургов”. “Смысл искусства только религиозен”,– утверждалАндреи Белый. Споря с Брюсовым, который рассматривал символизм лишь как школуискусства, Белый настаивал на творящей, преобразующей; духовной роли символиз­ма”,видя в нём “революцию духа”. Символизм – не школа стиха, возра­жал, он Брюсову“а новая жизнь и спасение человечества”. Со своей уто­пической теорией “новогорелигиозного сознания”, теорией “Третьего за­вета”, которая разумела как цельнекое слияние античного язычества и христианства, выступал Мережковский,концепцию “соборности” пропове­довал в своих статьях Вячеслав Иванов. “Религияесть прежде всего чув­ствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни”,–говорил он. Ему вторил близкий по религиозным исканиям русский философ С.Булгаков, писавший в 1908 году: “Вера в распятого бога и егоевангелие...– полная, высочайшая и глубочайшая истина о человеке и его жизни”.Младосимволисты, в частности Андрей Белый, в начале двадцатого века дажепережили полосу тревожного ожидания “конца света”, космической ката­строфы,полагая, что она уже “при дверях”. Они видели ее знаки в сильном свечения зорьи закатов над Москвой, объясняющееся пылью, которая носилась тогда в земнойатмосфере после извержения, вулкане на острове Мартинике. Читая замечательноестихотворение Брюсова “Конь Блед”, мы должны помнить эти таинственные веяния.На такие эсхатологические, т.е. предполагавшие близкое и катастрофическоерешение судеб мира, настроения молодых поэтов-мистиков, возможно,воздействовала и гипотеза тепловой смерти вселенной, которую в ту порувыдвигали учёные. Символисты вообще были склонны мистически осмысливать фактысобственного быта и творить из них своеобразные мифы.Приход “второй волны” символистовпредвещал возникновение противоречий в символистской лагере. Именно поэты“второй волны”, младосимволисты, разрабатывали теургические идеи. Трещинапрошла прежде всего между поколениями символистов – старшими, “куда входили,кроме Брюсова, Бальмонт, Минский, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, и младши­ми(Белый, Вячеслав Иванов, Блок, С. Соловьев). Революция 1905 года, в ходекоторой символисты заняли отнюдь не одинаковые идейные позиции, усугубила ихпротиворечия. К 1910 году между символистами обозначился явный раскол. В мартеэтого года сначала в Москве, зятем в Петербурге, в Обществе ревнителей художественногослова, Вячеслав Иванов прочитал свой доклад “Заветы символизма”. В поддержкуИванова выступил Блок, а позднее и Белый. Вячеслав Иванов выдвигал, на первыйплан как глав­ную задачу символистского движения его теургическое воздействие,“жизнестроительство”, “преображение жизни”. Брюсов же звал теургов бытьтворцами поэзии и не более того, он заявлял, что символизм “хотел быть и всегдабыл только искусством”. Поэты-теурги, замечал он, клонят к тому, чтобы лишитьпоэзию ее свободы, ее “автономии”. Брюсов все решитель­нее отмежевывался отивановской мистики, за что Андрей Белый обвинял его в измене символизму.Дискуссия символистов 1910 года многими была воспринята не только как кризис,но и как распад символистской школы. В ней происходит и перегруппировка сил, ирасщепление. В десятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуяобъединение акмеистов, про­тивопоставивших себя символистской школе. Шумновыступили на лите­ратурной арене футуристы, обрушившие на символистов граднасмешек и издевательств. Позднее Брюсов писал, что символизм в те годы лишилсядинамики, окостенел; школа “застыла в своих традициях, отстала от темпа жизни”.Окончательное падение символистской школы историки литера­туры датируютпо-разному: одни обозначают его 1910 годом, другие– началом двадцатых. Пожалуй,вернее будет сказать, что символизм как течение в русской литературе исчез сприходом революционного 1917 года.Историческое значение русскогосимволизма велико. Символисты чутко уловили и выразили тревожные, трагическиепредощущения соци­альных катастроф и потрясений начала нашего столетия. В ихстихах за­печатлен романтический порыв к миропорядку, где царили бы духовнаясвобода и единение людей. Лучшие произведения корифеев русского сим­волизманыне представляют собой огромную эстетическую ценность. Сим­волизм выдвинултворцов-художников всеевропейского, мирового мас­штаба. Это были поэты ипрозаики и одновременно философы, мыслители, высокие эрудиты, люди обширныхзнаний. Бальмонт, Брюсов, Анненский, Сологуб, Белый и Блок освежили и обновилипоэтический язык, обогатив формы стиха, его ритмику, словарь, краски. Они какбы привили нам но­вое поэтическое зрение, приучили объемнее, глубже,чувствительнее вос­принимать и расценивать поэзию.Еще в трактате 1893 годаМережковский отмечал “три главных эле­мента нового искусства: мистическоесодержание, символы и расширение художественной впечатлительности”. “Лелеятьслово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новыхпонятий, забо­титься о гармоничном сочетании слов, вообще работать надразвитием словаря и синтаксиса,– писал Брюсов,– было одной из главнейших за­дачшколы”. Сама образность символистов была новой для русской поэ­зии и открываладля поэтов позднейшей поры возможность творческих поисков и проб. “В наши дни,–поучал уже после Октября, в двадцатых годах, М. Горький молодых литераторов,–нельзя писать стихи, не опи­раясь на тот язык, который выработан Брюсовым,Блоком и др. поэтами 90–900 гг.”Постулаты символизма отнюдь ненивелировали его творцов; они были людьми яркой индивидуальности: у каждого впоэзии свой тембр голоса, своя палитра красок, свой облик. Певучий Бальмонт,первым из символи­стов достигший всероссийской известности и славы;многогранный, с ли­тыми бронзовыми строфами, Брюсов, наиболее земной, наиболеедалекий от мистики, наиболее реалистический по духу среди своих собратий; доболезненности тонкий психолог, созерцатель Иннокентий Анненский; мя­тущийсяАндрей Белый, создавший замечательную книгу стихов о зады­хающейся в годыреакции после девятьсот пятого года России “Пепел” и романы “Серебряный голубь”и “Петербург”; мастер горестных в своей музыкальности стихов, автор “Мелкогобеса” Сологуб; многомудрый Вячеслав Иванов, “ловец человеческих душ”, знатокЭллады, неиссякаемый источник изощренных теорий; Александр Блок, с годамиставший нацио­нальным поэтом, нашей гордостью,– Блок, чья поэзия – и печальная,и полная светлой любви песнь о родине, и повесть о своих пожизненных духовныхпутях и блужданиях.У символизма была широкаяпериферийная зона: немало крупных поэ­тов примыкало к символистской школе, нечислясь ее ортодоксальными адептами и не исповедуя ее программу. Назовем хотябы Максимилиана Волошина и Михаила Кузмина. Воздействие символистов былозаметно и на молодых стихотворцах, входивших в другие кружки и школы.С символизмом прежде всего связано понятие“серебряный век” рус­ской поэзии. При этом наименовании как бы вспоминаетсяушедший в про­шлое золотой век литературы, время Пушкина. Называют время рубежадевятнадцатого-двадцатого столетий и русским ренессансом. “В России в началевека был настоящий культурный ренессанс,– писал философ Бер­дяев.– Толькожившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какоевеяние духа охватило русские души. Россия пережи­ла расцвет поэзии и философии,пережила напряженные религиозные ис­кания, мистические и оккультныенастроения”. В самом деле: в России той поры творили Лев Толстой и Чехов,Горький и Бунин, Куприн и Леонид Андреев; в изобразительном искусстве работалиСуриков и Врубель, Ре­пин и Серов, Нестеров и Кустодиев, Васнецов и Бенуа,Коненков и Рерих; в музыке и театре – Римский-Корсаков и Скрябин, Рахманинов иСтравин­ский, Станиславский и Коммисаржевская, Шаляпин и Нежданова, Соби­нов иКачалов, Москвин и Михаил Чехов, Анна Павлова и Карсавина.Далее я приведу некоторые характерные особенностистихов Бальмонта.Стихи Бальмонта,семантика которых всегда подчинена музыкальному принципу, часто являются лишьигрой звуков (начальные строки из стихотворения “Песня без слов”– “ Ландыши. Лютики.Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей ”), достигающей порой  большойвиртуозности (“Чёлн томленья”).ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯВечер. Взморье. Вздохи ветра.Величавый возглас волн.Близко буря. В берег бьётсяЧуждый чарам чёрный чёлн. Чуждый чистым чарам счастья,Чёлн томленья, чёлн тревогБросил берег, бьётся с бурей,Ищет светлых снов чертог. Мчится взморьем, мчится морем,Отдаваясь воле волн.Месяц матовый взирает,Месяц горькой грусти полн. Умер ветер. Ночь чернеет.Ропщет море. Мрак растёт.Чёлн томленья тьмой охвачен.Буря воет в бездне вод.В поэзии Бальмонта широко используется приёмповторения, диктуемый не столько смыслом стиха, столько его звучанием:Я –внезапный излом,Я –играющий гром,Я – прозрачныйручей.Я – длявсех и ничей.В конце хочется добавить, мне бы не хотелось чтобыу того кто прослушал (прочитал) этот проект сложилось мнение, что символизм – течениеисключительно художественное, сравнительно далёкое от общественной жизни и борьбы.Список используемой литературы:1.   ПьяныхМихаил Фёдорович “Серебряный век”, Л: Лениздат 1991г.2.  Банников Николай Васильевич “Серебряный век русской поэзии” М: Просвещение1993 г.3.  “Серебряный век: поэзия” М: АСТ Олимп 1996г.

2dip.su

СИМВОЛИЗМ. Силуэт серебряного века - реферат

Похожие главы из других работ:

Культурологический аспект развития Западной Европы начала ХIХ века

4.1 Символизм

Символизм (фр. symbolisme, от греч. - знак, символ) - художественное направление в европейском и русском искусстве 1870 - 1910-х годов, возникшее сначала во французской литературе. Философско-эстетические принципы символизма восходят к сочинениям А...

Манга и аниме - новая субкультура

Символизм и семиотика в манга

Основное отличие манги от всех других комиксов это течение внутреннего времени. Время в манге может ускоряться или замедляться, но главное оно пытается синхронизироваться с временем восприятия читателя. Таким образом...

Образ животных в народном искусстве

1.1 Народное искусство: специфика и символизм

В свой докняжеский период, будучи свободной, русская земля дала приют многим племенам и народам, бегущим от завоевателей, голода, конфликтов - с юга, запада и востока...

Русская культура Серебрянного века

2. 1 Символизм

«СИМВОЛИЗМ» - направление в европейском и русском искусстве, возникшее на рубеже XX столетия, сосредоточенное преимущественно на художественном выражении посредством СИМВОЛА «вещей в себе» и идей...

Серебряный век русской культуры

Символизм

Рассмотрим последовательно основные художественные течения "серебряного века". Наиболее ярким из них был символизм. Это направление в развитии искусства было общеевропейским, однако именно в России символизм обрёл высокий философский смысл...

Силуэт серебряного века

СИМВОЛИЗМ

Русский символизм как литературное направление сложился на рубеже ХIХ и ХХ вв. Теоретические, философские и эстетические корни и источники творчества писателей-символистов были весьма разнообразны. Так В...

Символ в культурологическом аспекте

2.1 Символизм

В конце 60 - начале 70-х гг. 19 в. первоначально в литературе, затем и в других видах искусства - изобразительном, музыкальном, театральном и вскоре включившее в себя иные явления культуры - философию, религию...

Символизм и его роль в культуре новейшего времени

1. Символизм как художественное течение

Развитие истории мировой культуры (рубеж XIX-XX веков, XX век и рубеж XX-XXI веков) можно рассматривать как бесконечную цепочку романов и расставаний «высокой литературы» с темой капиталистического общества. Так...

Символизм и его роль в культуре новейшего времени

3.1 Западноевропейский символизм

Как художественное течение символизм публично заявил о себе во Франции, когда группа молодых поэтов, в 1886 сплотившаяся вокруг С.Малларме, осознала единство художественных устремлений. В группу вошли: Ж. Мореас, Р.Гиль, Анри де Реньо, С...

Символизм и его роль в культуре новейшего времени

3.2 Символизм во Франции

Становление символизма во Франции - стране, в которой зародилось и расцвело символистское движение, - связано с именами крупнейших французских поэтов: Ш.Бодлера, С.Малларме, П.Верлена, А.Рембо. Предтеча символизма во Франции - Ш.Бодлер...

Символизм и его роль в культуре новейшего времени

3.3 Символизм в Западной Европе

Бельгийский символизм представлен фигурой крупнейшего драматурга, поэта, эссеиста М.Метерлинка, известного пьесами «Синяя птица», «Слепые», «Чудо Святого Антония», «Там, внутри». По мнению Н.Бердяева, Метерлинк изобразил «вечное...

Символизм и его роль в культуре новейшего времени

4. Символизм в России

После поражения Революции 1905-07 гг. в России особенное распространение получили настроения декадентства. Декадентство (франц. decadence, от позднелат. decadentia -- упадок), общее наименование кризисных явлений буржуазной культуры конца 19 -- начале 20 вв....

Символика и символизм в культуре и искусстве

Символ и Символизм

Символ художественный (от греч.)- знак, опознавательная примета) - универсальная категория эстетики, лучше всего поддающаяся раскрытию через сопоставление со смежными категориями образа, с одной стороны, и знака - с другой...

Символика и символизм в культуре и искусстве

Западноевропейский символизм

Символ и художественный образ. Как художественное течение символизм публично заявил о себе во Франции, когда группа молодых поэтов, в 1886 сплотившаяся вокруг С.Малларме, осознала единство художественных устремлений. В группу вошли: Ж.Мореас, Р...

Символика и символизм в культуре и искусстве

Русский символизм

Русский символизм, самый значительный после французского, имел в основе те же предпосылки, что и символизм западный: кризис позитивного мировоззрения и морали, обостренное религиозное чувствование...

cult.bobrodobro.ru

Символизм в поэзии Серебряного века

Явлением в русской поэзии на рубеже девятнадцатого-двадцатого столетий был символизм. Он не охватывал всего поэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный для своего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже в последние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их философские устремления вызревали в годы политической реакции, наступившей после разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпоха торжества обывательщины – смутное, тревожное безвременье.

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и игла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,– писал впоследствии об этой эпохе Блок.

Тягостная тень реакции легла и на русскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые – девяностые годы русская поэзия утратила свою былую высоту, былую напряженность и силу, она выцветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истинно творческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней стало только преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли навсегда. Лишь словно бы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенные глубины и яркости. “Поэтов нет...(Не стало светлых песен,)Будивших мир, как предрассветный звон”,– жаловался в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности, глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.

С чувством обреченности пел К. Фофанов:

Мы озябли, мы устали,

Сердце грезы истерзали,

Путь наш долог и уныл.

Нет огней, знакомых взору,

Лишь вблизи по косогору

Ряд темнеющих могил…

Широкую популярность среди читателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – наряду с одаренными Фофановым илиСлучевским – весьма бледные и почти исчезнувшие потом из народной памятиРатгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров, Голенищев-Кутузов.Доживали свои последние годы классики поэзии, выступившие в литературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из них только Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты –Мережковский, Минский, Сологуб, Бальмонт –в ранних своих стихах мало чем отличались от других поэтов. Едва замеченным росткам прекрасной поэзииБунина было еще далеко до зрелости.

Движение символистов возникло как протест против оскудения русской поэзии, как стремление сказать в ней свежее слово, вернуть ей жизненную силу. Одновременно оно несло в себе и отрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русской критики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н. Михайловским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите символистов были начертаны идеализм и религия.

Первыми ласточками символистского движения в России был трактат ДмитрияМережковского “О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы” (1892), его сборник стихотворений “Символы”, а также книгиМинского “При свете совести” и А. Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах– выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественно стихотворения их издателя–молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкали начальные книги стиховКонстантина Бальмонта – “Под северным небом”, “В безбрежности”. В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическое слово.

Символизм возник в России не изолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла и французская поэзия (Верлен, Рембо,Малларме), и английская, и немецкая, где символизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловили отголоски философии Ницше иШопенгауэра. Однако они решительно отрицали свою принципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали свои корни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая свои родственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например, считал, что символизм в мировой литературе существовал издавна Символистами были, по его мнению,Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и Эмиль Верхарн.Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, были зерна, проросшие в творчестве символистов. А тот факт, что символистское течение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая в свое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенных его корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от западного всем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой и богатством своих свершений.

На первых порах, в девяностые годы, стихи символистов, с их непривычными для публики словосочетаниями и образами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистам прилагали название декадентов, подразумевая под этим термином упаднические настроения безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный индивидуализм.Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоски и подавленности свойственны его ранним книгам, так же как демонстративный индивидуализм присущ начальным стихам Брюсова; символисты вырастали в определенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годам двадцатого столетия символизм как литературное течение, как школа выделился со всей определенностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать с другими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, свои эстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когда символизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые, ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “Tertia Vigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.

На чем же настаивали символисты, что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды? Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философией идеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень человеческого бытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– писал он,– нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет свободы”.

Огромное влияние на русских символистов оказал философ и поэт ВладимирСоловьев. В его учении было заложено идущее от древнегреческого Платона представление о существовании двух миров – здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная действительность – только отблеск, искаженное подобие верховного, запредельного мира, и человек – “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистической религиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-под власти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному и прекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами. Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даже называли “соловьёвцами”), выступившие на литературной арене в самом начале нового века, в 1903–1904 годах. Среди них утвердилось и представление о поэте как теурге, маге,“тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способность приобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить в своем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения. Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художестве есть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, и широкую, лишенную строгих границ, возможность истолкования.Он таит в себе глубинный смысл, как бы светится им. Символы, по ВячеславуИванову,– это “знамения иной действительности”. “Я не символист,– говорил он,– если слова мои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе, откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– это приотворенные двери в Вечность”. Символ, по его формуле, должен был “выразить то, что нельзя просто “изречь”. Поэты- символисты, утверждает Бальмонт, “овеяны дуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный, достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков, недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева, целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”,“восходы”, “лазурь”), которым придавался мистический смысл.

Позднее Вячеслав Иванов, дополнил толкование символа: символ дорожит своей материальностью”, “верностью вещам”, говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”; Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.

Символисты заняли свое место в русском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и во всей Европе была до чрезвычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами. Резкие классовые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовный кризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковые десятилетия падает русская революция 1905 года и разразившаяся через девять лет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, иБлок и Андрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма с необычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущей вселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – они ждали и жаждали некоего обновления(“преображения”) всего человечества. Это преображение рисовалось им в космических масштабах и должно было быть достигнуто через соединение искусства с религией.

Религиозную подоплеку искусства, признавали почти все символисты.Особенно отчётливо это проявилось у младосимволистов, у “теургов”. “Смысл искусства только религиозен”,– утверждал Андреи Белый. Споря с Брюсовым, который рассматривал символизм лишь как школу искусства, Белый настаивал на творящей, преобразующей; духовной роли символизма”, видя в нём “революцию духа”. Символизм – не школа стиха, возражал, он Брюсову “а новая жизнь и спасение человечества”. Со своей утопической теорией “нового религиозного сознания”, теорией “Третьего завета”, которая разумела как цель некое слияние античного язычества и христианства, выступал Мережковский, концепцию “соборности” проповедовал в своих статьях Вячеслав Иванов.“Религия есть прежде всего чувствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни”,– говорил он. Ему вторил близкий по религиозным исканиям русский философ С. Булгаков, писавший в 1908 году: “Вера в распятого бога и его евангелие...– полная, высочайшая и глубочайшая истина о человеке и его жизни”. Младосимволисты, в частности Андрей Белый, в начале двадцатого века даже пережили полосу тревожного ожидания “конца света”, космической катастрофы, полагая, что она уже “при дверях”. Они видели ее знаки в сильном свечения зорь и закатов над Москвой, объясняющееся пылью, которая носилась тогда в земной атмосфере после извержения, вулкане на островеМартинике. Читая замечательное стихотворение Брюсова “Конь Блед”, мы должны помнить эти таинственные веяния. На такие эсхатологические, т.е. предполагавшие близкое и катастрофическое решение судеб мира, настроения молодых поэтов-мистиков, возможно, воздействовала и гипотеза тепловой смерти вселенной, которую в ту пору выдвигали учёные. Символисты вообще были склонны мистически осмысливать факты собственного быта и творить из них своеобразные мифы.

Приход “второй волны” символистов предвещал возникновение противоречий в символистской лагере. Именно поэты “второй волны”, младосимволисты, разрабатывали теургические идеи. Трещина прошла прежде всего между поколениями символистов – старшими, “куда входили, кроме Брюсова, Бальмонт,Минский, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, и младшими (Белый, ВячеславИванов, Блок, С. Соловьев). Революция 1905 года, в ходе которой символисты заняли отнюдь не одинаковые идейные позиции, усугубила их противоречия. К1910 году между символистами обозначился явный раскол. В марте этого года сначала в Москве, зятем в Петербурге, в Обществе ревнителей художественного слова, Вячеслав Иванов прочитал свой доклад “Заветы символизма”. В поддержку Иванова выступил Блок, а позднее и Белый. Вячеслав Иванов выдвигал ,на первый план как главную задачу символистского движения его теургическое воздействие, “жизнестроительство”, “преображение жизни”.Брюсов же звал теургов быть творцами поэзии и не более того, он заявлял, что символизм “хотел быть и всегда был только искусством”. Поэты-теурги, замечал он, клонят к тому, чтобы лишить поэзию ее свободы, ее “автономии”.Брюсов все решительнее отмежевывался от ивановской мистики, за что АндрейБелый обвинял его в измене символизму. Дискуссия символистов 1910 года многими была воспринята не только как кризис, но и как распад символистской школы. В ней происходит и перегруппировка сил, и расщепление. В десятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуя объединение акмеистов, противопоставивших себя символистской школе. Шумно выступили на литературной арене футуристы, обрушившие на символистов град насмешек и издевательств. Позднее Брюсов писал, что символизм в те годы лишился динамики, окостенел; школа “застыла в своих традициях, отстала от темпа жизни”. Окончательное падение символистской школы историки литературы датируют по-разному: одни обозначают его 1910 годом, другие– началом двадцатых. Пожалуй, вернее будет сказать, что символизм как течение в русской литературе исчез с приходом революционного 1917 года.

Историческое значение русского символизма велико. Символисты чутко уловили и выразили тревожные, трагические предощущения социальных катастроф и потрясений начала нашего столетия. В их стихах запечатлен романтический порыв к миропорядку, где царили бы духовная свобода и единение людей.Лучшие произведения корифеев русского символизма ныне представляют собой огромную эстетическую ценность. Символизм выдвинул творцов-художников всеевропейского, мирового масштаба. Это были поэты и прозаики и одновременно философы, мыслители, высокие эрудиты, люди обширных знаний.Бальмонт, Брюсов, Анненский, Сологуб, Белый и Блок освежили и обновили поэтический язык, обогатив формы стиха, его ритмику, словарь, краски. Они как бы привили нам новое поэтическое зрение, приучили объемнее, глубже, чувствительнее воспринимать и расценивать поэзию.

Еще в трактате 1893 года Мережковский отмечал “три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности”. “Лелеять слово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новых понятий, заботиться о гармоничном сочетании слов, вообще работать над развитием словаря и синтаксиса,– писал Брюсов,– было одной из главнейших задач школы”. Сама образность символистов была новой для русской поэзии и открывала для поэтов позднейшей поры возможность творческих поисков и проб. “В наши дни,– поучал уже после Октября, в двадцатых годах, М. Горький молодых литераторов,– нельзя писать стихи, не опираясь на тот язык, который выработан Брюсовым,Блоком и др. поэтами 90–900 гг.”

Постулаты символизма отнюдь не нивелировали его творцов; они были людьми яркой индивидуальности: у каждого в поэзии свой тембр голоса, своя палитра красок, свой облик. Певучий Бальмонт, первым из символистов достигший всероссийской известности и славы; многогранный, с литыми бронзовыми строфами, Брюсов, наиболее земной, наиболее далекий от мистики, наиболее реалистический по духу среди своих собратий; до болезненности тонкий психолог, созерцатель Иннокентий Анненский; мятущийся Андрей Белый, создавший замечательную книгу стихов о задыхающейся в годы реакции после девятьсот пятого года России “Пепел” и романы “Серебряный голубь” и“Петербург”; мастер горестных в своей музыкальности стихов, автор “Мелкого беса” Сологуб; многомудрый Вячеслав Иванов, “ловец человеческих душ”, знаток Эллады, неиссякаемый источник изощренных теорий; Александр Блок, с годами ставший национальным поэтом, нашей гордостью,– Блок, чья поэзия – и печальная, и полная светлой любви песнь о родине, и повесть о своих пожизненных духовных путях и блужданиях.

У символизма была широкая периферийная зона: немало крупных поэтов примыкало к символистской школе, не числясь ее ортодоксальными адептами и не исповедуя ее программу. Назовем хотя бы Максимилиана Волошина и МихаилаКузмина. Воздействие символистов было заметно и на молодых стихотворцах, входивших в другие кружки и школы.

С символизмом прежде всего связано понятие “серебряный век” русской поэзии. При этом наименовании как бы вспоминается ушедший в прошлое золотой век литературы, время Пушкина. Называют время рубежа девятнадцатого- двадцатого столетий и русским ренессансом. “В России в начале века был настоящий культурный ренессанс,– писал философ Бердяев.– Только жившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какое веяние духа охватило русские души. Россия пережила расцвет поэзии и философии, пережила напряженные религиозные искания, мистические и оккультные настроения”. В самом деле: в России той поры творили Лев Толстой и Чехов,Горький и Бунин, Куприн и Леонид Андреев; в изобразительном искусстве работали Суриков и Врубель, Репин и Серов, Нестеров и Кустодиев, Васнецов иБенуа, Коненков и Рерих; в музыке и театре – Римский-Корсаков и Скрябин,Рахманинов и Стравинский, Станиславский и Коммисаржевская, Шаляпин иНежданова, Собинов и Качалов, Москвин и Михаил Чехов, Анна Павлова иКарсавина.

Далее я приведу некоторые характерные особенности стихов Бальмонта.

Стихи Бальмонта, семантика которых всегда подчинена музыкальному принципу, часто являются лишь игрой звуков (начальные строки из стихотворения “Песня без слов”– “ Ландыши. Лютики. Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей ”), достигающей порой большой виртуозности (“Чёлн томленья”).

ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯ

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьётся

Чуждый чарам чёрный чёлн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Чёлн томленья, чёлн тревог

Бросил берег, бьётся с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Умер ветер. Ночь чернеет.

Ропщет море. Мрак растёт.

Чёлн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

В поэзии Бальмонта широко используется приём повторения, диктуемый не столько смыслом стиха, столько его звучанием:

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей.

Я – для всех и ничей.

В конце хочется добавить, мне бы не хотелось чтобы у того кто прослушал(прочитал) этот проект сложилось мнение, что символизм – течение исключительно художественное, сравнительно далёкое от общественной жизни и борьбы.

Список используемой литературы:

1. Пьяных Михаил Фёдорович “Серебряный век”, Л: Лениздат 1991г.

2. Банников Николай Васильевич “Серебряный век русской поэзии” М:

Просвещение 1993 г.

“Серебряный век: поэзия” М: АСТ Олимп 1996г.

www.neuch.ru

Смотрите также

• 
  Право граждан на юридическую помощь реферат
• 
  Методы правового регулирования экологических отношений реферат
• 
  Методы и источники изучения истории реферат
• 
  Методика оценки быстроты и гибкости реферат
• 
  Лирический герой в поэзии лермонтова реферат
• 
  Закон 12 таблиц римское право реферат
• 
  Возбудимость и ее измерение лабильность реферат
• 
  Влияние курения на женский организм реферат
• 
  Реферат научно технический прогресс в природопользовании
• 
  Надежность водителя и безопасность движения реферат
• 
  Развитие речи ребенка в семье реферат