(Назад)
(Cкачать работу)
Содержание
Введение. 2
Концепции сциентизма и антисциентизма. 2
Аргументы сциентистов и антисциентистов. 3
Критика сциентизма. 5
Заключение. 5
Список литературы.. 6
Сегодня наука играет огромную роль в человеческом обществе. В ходе исторического развития она превратилась в важнейший социальный, гуманитарный институт, оказывающий значительное влияние на все сферы общества и культуру. Но когда в связи с быстрым развитием науки в конце XIX века был поставлен вопрос о ее роли и месте в системе культуры, у людей возникли разные мнения, в том числе кардинально друг от друга отличающиеся. Таким образом, в философии начал складываться сциентизм и одновременно с ним противоположная мировоззренческая позиция - антисциентизм.
Сциентизм (от лат. scientia - знание, наука) — концепция, заключающаяся в абсолютизации роли науки в системе культуры, в идейной жизни общества.[1] Идеалом для сциентизма выступает не просто всякое научное знание, а прежде всего результаты и методы естественнонаучного познания. Представители сциентизма исходят из того, что именно этот тип знания собирает в себе наиболее значимые достижения всей культуры, что он достаточен для обоснования и оценки всех фундаментальных проблем человеческого бытия, для выработки эффективных программ деятельности. Сциентизм не является строго оформленной системой взглядов, он представляет собой идейную ориентацию и проявляется по-разному: от подражания точным наукам (система определений, логический формализм, аксиоматическое построение в анализе философско-мировоззренческих или социально-гуманитарных проблем, искусственное применение математической символики), вплоть до отрицания философско-мировоззренческих проблем как лишённых смысла для познания и значения (неопозитивизм) и рассмотрения естественных наук в качестве единственного возможного знания. [2]
Пафос сциентизма в философии состоит в такой ориентации на позитивную науку (преимущественно на естествознание), которая под предлогом борьбы с умозрительными спекуляциями исключает из философии традиционные мировоззренческие проблемы, отвергает возможность их решения научными средствами, ликвидирует философскую (мировоззренческую) значимость науки. Исторически эта тенденция выступала в различных формах. Так, О. Конт стремился свести философию к сумме данных конкретных «позитивных» наук и, предложив «синтетическую картину мира», решительно отвергнуть прошлую метафизику. Идея философии как «науки наук» сейчас безнадежно устарела. На роль философии, ориентирующейся на науку, ныне претендует неопозитивизм, или, употребляя более широкое понятие, аналитическая философия. Его представители, стремясь придать философии строго научный характер, пытались произвести реконструкцию философского знания путем сведения философии к деятельности по анализу языка науки или естественного языка. Именно осуществление этой процедуры, по их мнению, и составляет существо научной философии.
Антисциентизм – это противоположная от сциентизма концепция. Он настаивает на ограниченности возможностей науки в решении коренных проблем человеческого существования, в крайних проявлениях оценивая науку как враждебную человеческому существованию. Философия в антисциентизме рассматривается как нечто принципиально отличное от науки, носящей чисто утилитарный характер и неспособной подняться до понимания подлинных проблем мира и человека. Антисциентизм трактует социально-гуманитарное знание исключительно как форму сознания, к которой неприменим принцип объективности научного исследования. Наиболее ярко он получил выражение в экзистенциализме, персонализме, в различных концепциях контркультуры и в экологических движениях. Так М. Хайдеггер, представитель экзистенциализма, отмечает, что наука, безусловно, является одной из форм постижения бытия, но она выражает собой лишь ограниченное, по сравнению с философией, знание, так как она не касается бытия в целом. По его мнению, науки описывают как бы локальные картины мира по сравнению с общефилософским представлением в целом. Полная картина может быть представлена лишь в философии.
Представители персонализма исходят из противопоставления рациональному подходу к постижению мира иррационализма, рассматривая его как реакцию «на недостатки определенной формы рациональности». Лишь новое понимание рациональности и ее синтез с верой составляют сущность философии в персоналистском понимании.[3]
Сциентизм и антисциентизм представляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире, и сторонники этих направлений приводят достаточно весомые аргументы в пользу как одной, так и другой точки зрения.
В качестве аргументов в свою пользу сциентисты привлекают знаменитый пример из прошлого, когда наука Нового времени пыталась обосновать новые, подлинно гуманные ценности и культуру. Ими совершенно справедливо подчеркивается, что наука есть производительная сила общества, порождающая общественные ценности и имеющая огромные возможности для познания. В качестве контраргумента антисциентисты отмечают простую истину, что наука может порождать опасности, способные уничтожить всё человечество, и вместе с тем её многочисленные достижения не сделали человечество счастливее. По их мнению, это означает, что наука не может сделать свои успехи благом для человечества.
Сциентисты приветствуют достижения науки, когда антисциентисты испытывают к ним острое недоверие.
Сциентисты полагают, что только благодаря науке жизнь может стать организованной, управляемой и успешной, поэтому они стремятся к внедрению научных методов во все сферы деятельности человека и всего общества в целом. У антисциентистов считается, что понятие «научное знание» и понятие «истинное знание» имеют разные значения, и «знание» не означает «мудрость».
Посредством всевозможных драматических сценариев развития человечества, которые ведут к катастрофе, вызванной научными достижениями, неправильно применёнными человечеством (в качестве примера можно рассмотреть успехи в ядерной физике, которые привели как к изготовлению оружия, способного вызвать громадные разрушения, так и к появлению нового источника энергии), антисциентисты склоняют людей на свою сторону. В то время как cциентисты не обращают внимания на проблемы, вызванные негативными последствиями всеобщей технократизации.[2] Они рисуют утопическую картину будущего, где наука стоит во главе всего, и знания являются наивысшей культурной ценностью, где научные достижения используются только во благо, а жизнь управляема, успешна и упорядочена. Реакцией на эти сциентистские утопии является усиление антитехницистской волны и возникновение прямо противоположных картин будущего. Так, в XX веке в жанре антиутопии работали многие писатели: Герберт Уэллс, Рэй Брэдбери, Аркадий и Борис Стругацкие, Евгений Замятин, Джек Лондон, Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли и другие. В их произведениях отображены резко критические образы техно-будущего, где наука и техника совершенны, а свобода и индивидуальность подавлены. Создатели антиутопий вместе со сциентистами исходят из идей всевластия науки и техники. При этом нельзя игнорировать роль антиутопий как специфического предостережения человечества, того, что может произойти, если не контролировать развитие науки и техники, если не учитывать потребности человека, его духовно-нравственные цели и ценности.[1]
Дилемма сциентизм — антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором научно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативные последствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. Примечательно и то, что антисциентизм автоматически перетекает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского характера с легкостью можно получить и в сугубо научной (сциентистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды научного исследования, обнажающей нескончаемые споры и несовершенство науки.[4]
По мнению антисциентистов, вторгаясь во все сферы жизнедеятельности человека наука делает их бездуховными, лишёнными романтики и человеческого лица, что сциентизм, коммерциализируя науку, делает её заменителем морали. Сциентизм отказывает жизни духа в аутентичности и искажает его. Лишь неосторожные и наивные видят в науке великого спасителя.
Г. Маркузе, используя концепцию «одномерного человека», показывает, что подавление индивидуальных и природных начал в человеке сводит всё многообразие человеческой личности лишь к одному технократическому параметру. Он также отмечает, что современный человек, в частности технический специалист, подвержен большому количеству перегрузок и напряжений, не принадлежит себе, и что эти обстоятельства указывают на болезненное и ненормальное состояние современного общества. Не только специалисты технических специальностей, но и гуманитарии сдавлены тисками нормативности и долженствования.
Автор концепции личностного знания Майкл Полани подчёркивает, что сциентизм в современном виде оказывает на мысль сковывающие действие почти так же, как это делала церковь в средние века. В человеке не остаётся места важнейшим внутренним убеждениям, которые он вынужден скрывать под маской нелепых, неадекватных и слепых терминов.[2]
В заключении хотелось бы отменить, что наука всегда имела огромное влияние на человеческое общество. Однако у этого влияния есть две стороны: позитивное и негативное. Нельзя сказать, что наука несет в себе только опасность и ограничивающее действие на духовное развитие; она также является производительной силой общества, которая порождает новые общественные ценности, дает обширные возможности для познания.
Возьмем, к примеру, процесс глобальной компьютеризации. Не вставая на восторженные сциентистские позиции относительно него, тем не менее, необходимо отметить, что его потенциал (как и потенциал научно-технического прогресса в целом) чрезвычайно огромен и общество должно лишь выработать механизмы контроля над научными открытиями, предугадать возможные негативные последствия и своевременно решить проблемы адаптации сознания человека к стремительным и иногда неожиданным изменениям в культуре, которые осуществляются под воздействием данных феноменов.
1. http://promokat.info/tag/scientizm/
2. http://ru.wikipedia.org/wiki/Сциентизм
3. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия: учеб. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2006. – 608 с.
4. Лешкевич Т.Г. Философия науки: традиции и новации: Учебное пособие для вузов. - М.: «Издательство ПРИОР», 2001. — 428 с.
www.referatmix.ru
(Назад) (Cкачать работу)
Функция "чтения" служит для ознакомления с работой. Разметка, таблицы и картинки документа могут отображаться неверно или не в полном объёме!
СодержаниеВведение 2Концепции сциентизма и антисциентизма 2Аргументы сциентистов и антисциентистов 3Критика сциентизма 5Заключение 5Список литературы 6
ВведениеСегодня наука играет огромную роль в человеческом обществе. В ходе исторического развития она превратилась в важнейший социальный, гуманитарный институт, оказывающий значительное влияние на все сферы общества и культуру. Но когда в связи с быстрым развитием науки в конце XIX века был поставлен вопрос о ее роли и месте в системе культуры, у людей возникли разные мнения, в том числе кардинально друг от друга отличающиеся. Таким образом, в философии начал складываться сциентизм и одновременно с ним противоположная мировоззренческая позиция - антисциентизм.
Концепции сциентизма и антисциентизмаСциентизм (от лат. scientia - знание, наука) — концепция, заключающаяся в абсолютизации роли науки в системе культуры, в идейной жизни общества.[1] Идеалом для сциентизма выступает не просто всякое научное знание, а прежде всего результаты и методы естественнонаучного познания. Представители сциентизма исходят из того, что именно этот тип знания собирает в себе наиболее значимые достижения всей культуры, что он достаточен для обоснования и оценки всех фундаментальных проблем человеческого бытия, для выработки эффективных программ деятельности. Сциентизм не является строго оформленной системой взглядов, он представляет собой идейную ориентацию и проявляется по-разному: от подражания точным наукам (система определений, логический формализм, аксиоматическое построение в анализе философско-мировоззренческих или социально-гуманитарных проблем, искусственное применение математической символики), вплоть до отрицания философско-мировоззренческих проблем как лишённых смысла для познания и значения (неопозитивизм) и рассмотрения естественных наук в качестве единственного возможного знания. [2]
Пафос сциентизма в философии состоит в такой ориентации на позитивную науку (преимущественно на естествознание), которая под предлогом борьбы с умозрительными спекуляциями исключает из философии традиционные мировоззренческие проблемы, отвергает возможность их решения научными средствами, ликвидирует философскую (мировоззренческую) значимость науки. Исторически эта тенденция выступала в различных формах. Так, О. Конт стремился свести философию к сумме данных конкретных «позитивных» наук и, предложив «синтетическую картину мира», решительно отвергнуть прошлую метафизику. Идея философии как «науки наук» сейчас безнадежно устарела. На роль философии, ориентирующейся на науку, ныне претендует неопозитивизм, или, употребляя более широкое понятие, аналитическая философия. Его представители, стремясь придать философии строго научный характер, пытались произвести реконструкцию философского знания путем сведения философии к деятельности по анализу языка науки или естественного языка. Именно осуществление этой процедуры, по их мнению, и составляет существо научной философии.
Антисциентизм – это противоположная от сциентизма концепция. Он настаивает на ограниченности возможностей науки в решении коренных проблем человеческого существования, в крайних проявлениях оценивая науку как враждебную человеческому существованию. Философия в антисциентизме рассматривается как нечто принципиально отличное от науки, носящей чисто утилитарный характер и неспособной подняться до понимания подлинных проблем мира и человека. Антисциентизм трактует социально-гуманитарное знание исключительно как форму сознания, к которой неприменим принцип объективности научного исследования. Наиболее ярко он получил выражение в экзистенциализме, персонализме, в различных концепциях контркультуры и в экологических движениях. Так М. Хайдеггер, представитель экзистенциализма, отмечает, что наука, безусловно, является одной из форм постижения бытия, но она выражает собой лишь ограниченное, по сравнению с философией, знание, так как она не касается бытия в целом. По его мнению, науки описывают как бы локальные картины мира по сравнению с общефилософским представлением в целом. Полная картина может быть представлена лишь в философии.
Представители персонализма исходят из противопоставления рациональному подходу к постижению мира иррационализма, рассматривая его как реакцию «на недостатки определенной формы рациональности». Лишь новое понимание рациональности и ее синтез с верой составляют сущность философии в персоналистском понимании.[3]
Аргументы сциентистов и антисциентистовСциентизм и антисциентизм представляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире, и сторонники этих направлений приводят достаточно весомые аргументы в пользу как одной, так и другой точки зрения.
В качестве аргументов в свою пользу сциентисты привлекают знаменитый пример из прошлого, когда наука Нового времени пыталась обосновать новые, подлинно гуманные ценности и культуру. Ими совершенно справедливо подчеркивается, что наука есть производительная сила общества, порождающая общественные ценности и имеющая огромные возможности для познания. В качестве контраргумента антисциентисты отмечают простую истину, что наука может порождать опасности, способные уничтожить всё человечество, и вместе с тем её многочисленные достижения не сделали человечество счастливее. По их мнению, это означает, что наука не может сделать свои успехи благом для человечества.
Сциентисты приветствуют достижения науки, когда антисциентисты испытывают к ним острое недоверие.
Сциентисты полагают, что только благодаря науке жизнь может стать организованной, управляемой и успешной, поэтому они стремятся к внедрению научных методов во все сферы деятельности человека и всего общества в целом. У антисциентистов считается, что понятие «научное знание» и понятие «истинное знание» имеют разные значения, и «знание» не означает «мудрость».
Посредством всевозможных драматических сценариев развития человечества, которые ведут к катастрофе, вызванной научными достижениями, неправильно применёнными человечеством (в качестве примера можно рассмотреть успехи в ядерной физике, которые привели как к изготовлению оружия, способного вызвать громадные разрушения, так и к появлению нового источника энергии), антисциентисты склоняют людей на свою сторону. В то время как cциентисты не обращают внимания на проблемы, вызванные негативными последствиями всеобщей технократизации.[2] Они рисуют утопическую картину будущего, где наука стоит во главе всего, и знания являются наивысшей культурной ценностью, где научные достижения используются только во благо, а жизнь управляема, успешна и упорядочена. Реакцией на эти сциентистские утопии является усиление антитехницистской волны и возникновение прямо противоположных картин будущего. Так, в XX веке в жанре антиутопии работали многие писатели: Герберт Уэллс, Рэй Брэдбери, Аркадий и Борис Стругацкие, Евгений Замятин, Джек Лондон, Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли и другие. В их произведениях отображены резко критические образы техно-будущего, где наука и техника совершенны, а свобода и индивидуальность подавлены. Создатели антиутопий вместе со сциентистами исходят из идей всевластия науки и техники. При этом нельзя игнорировать роль антиутопий как специфического предостережения человечества, того, что может произойти, если не контролировать развитие науки и техники, если не учитывать потребности человека, его духовно-нравственные цели и ценности.[1]
Дилемма сциентизм — антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором научно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативные последствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. Примечательно и то, что антисциентизм автоматически перетекает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского характера с легкостью можно получить и в сугубо научной (сциентистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды научного исследования, обнажающей нескончаемые споры и несовершенство науки.[4]
Критикаreferat.co
.
С древнейших времен осн цель науки была связна с производством и систематизацией объективно истинных знаний ( осн ф-я н). Она сводится к нескольким составляющим, каковыми являют с описание, объяснение и прогнозирование изучаемых процессов и явлений. Н-е знания необходимы в 1 очередь для того, чтобы описать и о6ъяснuтъ факты, кот людям приходится встречаться в разных сферах своей. Но нельзя ограничиваться лишь описанием и объяснением существующих фактов. Значительно больший практический интерес представляют предвидение, прогнозирование новых явлений и событий, что обеспечивает возможность со знанием дела поступать как в настоящем, так, и особенно в будущем. Предсказательный аспект н осуществляется с помощью тех же самых ее законов и теорий, которые используются для объяснения. Например, зак всем тяг. был применен не только для объяснения движения уже известных в свое время планет: в Солнечной системе, но и открытия в дальнейшем таких планет, как Нептун и Плутон. Помимо указанной основной функции науки — производства истинного знания — существуют и другие ее социальные функции, кот появлялись не одновременно, а в ходе ист-го развития общества. 1-культурно-мировоззренческую; 2-функцию науки как непосредственной производительной силы; 3-функцию науки как социальной силы.
К- м фун Это достаточно древняя соц функция науки. Элементы н-го мировоззрения впервые формируются в Античном обществе в связи с критикой отживших, мифологических взглядов и становлением рац-х взглядов на мир. В дальнейшем с возникновением опытного естествознания н становится важнейшим компонентом мировоззрения и оказывает на него влияние, прежде все через научную картину мира. В эпоху Воз-ия и большую часть периода Нов вр влияние н в обществе обнаруживается почти исключительно в сфере мир-ния. Именно в этой сфере шла острая борьба между теологией (богословием) и н.
В эпоху средн в теология занимала положение верховной инстанции, призванной решать коренные мир-ие проблемы. К ним относились вопросы о строении Вселенной, о месте в ней человека, о смысле и высших ценностях жизни. Н же в этот период решала частные проблемы земного порядка. И только переворот в миропонимании, совершенный Николаем Коперником (середина XVI века), позволил н впервые оспорить у теологии ее право монопольно определять формирование мировоззрения. Ведь для того, чтобы принять гелиоцентрическую систему Коперника, необходимо было отказаться от некоторых догматов, утверждающихся теологией. Одновременно надо было согласиться и с представлениями, которые резко противоречили обыденному миропониманию. Лишь после Ньютона, с развитием опытного естествознания н стала задавать тон в формировании мировоззренческих установок. С возрастанием количества крупных научных открытий ослаблялись связи научного сообщества с религией, наука отвоевывала у нее все новые и новые рубежи.
Прошло немало времени, прежде чем н, уже в XIX веке, стала решающей инстанцией в вопросах первостепенной мировоззренческой значимости, то есть в вопросах, касающихся строения Вселенной, структуры материи, возникновения и сущности жизни, происхождения человека и т.д. Еще большее время потребовалось, чтобы предлагаемые наукой ответы на важнейшие мировоззренческие вопросы стали обязательными элементами образования. Поэтому образоваmельная функция н, близкая к мировоззренческой, проявилась главным образом уже в ХХ столетии. Наука оказывает свое влияние на мировоззрение в первую очередь через научную картину мира, в которой в концентрированном виде выражены общие принципы мироустройства. Знакомство с ними составляет одну из важнейших задач современного образования, которое формирует научное мировоззрение личности. В результате осуществления к-м фун научные представления превратились в составную часть культуры общества. Именно эти представления (вместе с философией) составляют рационально-теоретическую основу современного мировоззрения.
Функция науки как непосредственной производительной силы
Укреплению к-м фун н способствовало появление и другой ее функции — непосредственной производительной силы. Как писал Ф. Энгельс «буржуазии для развития ее промышленности нужна была н, которая исследовала бы свойства физических тел и формы проявления сил природы. До этого же времени н была смиренной служанкой церкви и ей не позволено было выходить за рамки, установленные верой».
Впервые процесс превращения н в непосредственную производительную силу был зафиксирован и проанализирован Марксом в середине XIX века. В то время синтез н, техники и производства только становился реальностью и был скорее перспективой. Тем не менее, Маркс сумел увидеть новый мощный импульс, который наука XIX века начала получать для своего развития. По его словам, «применение науки к непосредственному производству само становится для нее одним из определяющих и побуждающих моментов».
Уже в 19 в некоторые проблемы, возникающие в ходе развития техники, становились предметом н-го исследования и даже давали начало новым научным дисциплинам (так было, например, с термодинамикой). Однако в целом наука XIX века еще мало, что давало практике (промышленности, сельскому хозяйству, медицине). И дело было не только в недостаточном уровне развития н. До 19 в и даже в его начале производственная практика не испытывала потребности опираться на завоевание н. Поэтому случаи, когда н-е достижения находили практическое применение, до середины 19 в были эпизодическими. Но уже во второй половине XIX века представители промышленности и ученые начали видеть в н мощный катализатор процесса совершенствования технических средств производственной деятельности. Осознание этого резко изменило отношение к науке и явилось существенной предпосылкой для ее поворота в сторону технической практики, всей сферы материального производства. При этом н не долго ограничивалась подчиненной ролью и быстро проявила свой потенциал, революционизирующую силу, которая коренным образом изменила облик и характер всей технической, производственной сферы. Условиями, способствовавшими превращению н в непосредственную производительную силу, стало следующее:
1- создание постоянных каналов для практического использования н знаний; 2-появление таких отраслей деятельности как прикладные исследования и разработки; 3-создание центров и сетей научно-технической информации.
В 20 столетии все более широкое применение научных знаний стало обязательным условием развития современного производства. Особенно наглядно функция н как непосредственной производительной силы проявилась в период научно-технической революции второй половины ХХ века. В этот период новейшие достижения н сыграли огромную роль в автоматизации трудоемких производств, в создании принципиально новых технологий, в применении комп. Продвижению новейших достижений н в производство во многом способствовало создание специальных объединений по научным исследования и конструкторским разработкам (НИОКР) перед которыми была поставлена задача по доведению научных проектов до их непосредственного использования в производстве. Установление такого промежуточного звена между теоретическими и прикладными науками и их воплощением в конкретных конструкторских разработках содействовало сближению научных исследований с производством и превращению науки реальную производительную силу. В настоящее время экономическое благосостояние стран непосредственно зависит от состояния их сферы н. Только те страны, которые уделяют серьезное внимание научным исследованиям, успешно осваивают наукоемкие технологии, мобилизируют для этого достаточно мощные финансовые информационные, производственные, интеллектуальные, лидируют в современной политико-экономической гонке.
Сциентизм (от лат. scientia — знание, наука), мировоззренческая позиция, в основе кот лежит представление о научном знании как о наивысшей культурной ценности и достаточном условии ориентации человека в мире. Идеалом для сциентизма выступает не всякое научное знание, а прежде всего результаты и методы естественнонаучного познания. Представители сциентизма исходят из того, что именно этот тип знания аккумулирует в себе наиболее значимые достижения всей культуры, что он достаточен для обоснования и оценки всех фундаментальных проблем человеческого бытия, для выработки эффективных программ деятельности. В качестве осознанной ориентации сциентизм утверждается в бурж. культуре в кон. 19 в., причём одновременно возникает и противоположная мировоззренческая позиция — антисциентизм. Последний подчёркивает ограниченность возможностей н, а в своих крайних формах толкует её как силу, чуждую и враждебную подлинной сущности человека. Противоборство сциентизма и антисциентизма принимает особенно острый характер в условиях совр. научно-технической революции и в целом отражает сложный характер воздействия науки на общественную жизнь. С одной стороны, науч. прогресс открывает всё более широкие возможности преобразования природной и социальной действительности, с др. стороны — социальные последствия развития н оказываются далеко не однозначными, а в совр. обществе нередко ведут к обострению коренных противоречий общественного развития. Именно противоречивый характер социальной роли н и создаёт питательную почву для сциентизма и антисциентизма. При этом сциентизм выдвигает н в качестве абсолютного эталона всей культуры, тогда как антисциентизм всячески третирует научное знание,. Конкретными проявлениями сциентизма служат концепция н, развиваемая в рамках совр. школ неопозитивизма, технократич. тенденции, свойственные нек-рым слоям бюрократии и науч.-технич. интеллигенции в совр. обществе, а также устремления ряда представителей гуманитарного знания, пытающихся развивать социальное познание строго по образцу ест н. Позиции антисциентизма защищают нек-рые направления современной философии (прежде всего экзистенциализм), а также представители гуманитарной интеллигенции. Марксистская философия отвергает обе эти формы абсолютизации социальной роли н. Подчёркивая исключит, роль н в обществ, жизни, марксизм-ленинизм рассматривает её в связи с др. формами обществ, сознания и показывает сложный, многосторонний характер этой связи. С этой т зр, н выступает как необходимый продукт развития человеческой культуры и вместе с тем — как один из гл. источников и стимуляторов ист. прогресса самой культуры, материальной и духовной.
www.ronl.ru
Дилеммасциентизма и антисциентизма — одна из ключевых в современной культуре, когда, содной стороны, наука и технология переживают небывалый расцвет, а с другой —все более очевидной становится оборотная сторона прогресса.
Сциентизм— представление о науке как ключевом явлении человеческой цивилизации иединственном пути познания мира. Он не представляет собой оформленногонаправления в философии и проявляется во многих философских течениях Новоговремени, а также в мировоззрении людей этой эпохи. В наибольшей степенисциентистские идеи свойственны философии эпохи Просвещения, позитивизму имарксизму.
Сторонникиантисциентизма, напротив, не рассматривает науку как основополагающую область, отдаваядолжное другим сторонам культурной жизни — религии, искусству, философии, которыеневозможно свести к научному познанию.
Снекоторой долей условности можно выделить две стороны дискуссии сциентизма иантисциентизма — «практическую» и «философскую». Под сциентизмом часто имеют ввиду преклонение перед плодами технического прогресса, значительно облегчившимижизнь людей, способствовавшим социальному равенству и преодолению рядаобщественных проблем. Антисциентисты указывают на оборотную сторонутехнического прогресса — развитие военных технологий, которые теперь могутугрожать жизни всего человечества, вызванный промышленным ростом экологическийкризис, биоэтические проблемы. Наиболее радикальные представители высказываютсядаже за необходимость полной остановки технического развития. Это«практическая» сторона диллемы, которая связана с технологическими приложенияминауки. Наука, однако, не сводится к технологии и представляет собой совершенноиную сторону человеческой деятельности. Технология направлена на решение техили иных практических задач, стоящих перед человеком. Наука направлена на поискнового знания о материальном мире вне зависимости от его практической важности.Безусловно, научное знание о природных явлениях способствует развитиютехнологии, и наоборот, технологические инструменты открывают новые возможностидля научных изысканий. Но все же, технология возникла куда раньше науки и досих пор развивается во многом благодаря методу проб и ошибок, не требующемунаучного понимания происходящего. Вопрос о том, насколько ученые ответственныза технологические применения их открытий, остается дискуссионным, но различиянауки и технологии очевидны. Поэтому практическую сторону (анти)сциентизма былобы правильней назвать (анти)техницизмом. Тогда как собственно сциентизм — этовыход научного метода за рамки исследования природы и его вторжение в области, традиционноосваиваемые гуманитарными дисциплинами и вненаучными способами познания. Инымисловами, это выход науки за присущие ей границы.
Представлениео том, что наука не имеет (или не должна иметь) каких-либо границ, верно лишьотчасти. Действительно, любые явления и природы, и культурной жизни человекамогут быть подвергнуты научному изучению — систематизации, классификации, поискупричин и т.п. Это изучение позволяет создать более или менее полные моделиявлений, с помощью которых можно делать проверяемые предсказания иупорядочивать поступающие факты. Однако эти модели не исчерпывают реальности вовсей ее полноте. Дело в том, что сами принципы научного исследованиянакладывают определенные ограничения на познание, попытка преодолеть которыеозначает отказ от науки в строгом смысле этого слова и переход к вере или мифу.
Слово«миф» в обиходной речи обозначает фальсификацию или выдумку. Однако вкультурологи миф — система представлений, призванная ответить на вопрос опроисхождении мира в целом и месте человека в нем. Попытки разграничить сферыразума и веры предпринимались уже в Средние Века и были продолжены в НовоеВремя. На заре науки основной задачей было разграничить области объективногознания и богословия. Так, Г. Галилей, оправдывая свои гелиоцентрическиепредставления, ввел ряд принципов для такого разграничения:
«1.Ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться «буквальногозначения слов», поскольку тогда в Писании, пишет Галилей в письме донуБенедетто Кастелли в 1613 г., обнаружились бы не только различные противоречия,но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками,глазами, телесными и человеческими эмоциями — такими, как гнев, раскаяние, ненависть,а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.
2.Из этого следует, что, поскольку Писание «обращено к простому народу»,его «повествования должны вызывать истинные чувства и размышления, так, чтобычувства не тонули в словах».
3.Писание «не только может, но и действительно должно открывать за внешнимзначением слов нечто более глубокое». Ведь авторы обращались к«грубым и неорганизованным народам».
4.«И поскольку очевидно, что две истины никогда не могут противоречить однадругой, задача комментаторов Священного Писания найти истинный смысл текстов, согласующийсяс естественными заключениями, к которым нас привели очевидный смысл илинеобходимые доказательства».
5.Таким образом, наука становится одним из инструментов интерпретации СвященногоПисания. Действительно, «уверившись в некоторых суждениях, мы должнывоспользоваться ими как удобнейшим средством для истинного истолкованияПисания».
6.С другой стороны, Галилей утверждает в письме к монсеньору Пьеру Дини в 1615 г., что нужно очень осторожно подходить к «естественным заключениям, не связанным с верой, ккоторым могут привести опыт и необходимые доказательства». «Было быопасно приписывать Священному Писанию какое-либо суждение, хотя бы один разоспоренное опытом». Действительно, «кто сможет положить предел человеческоймысли? кто посмеет утверждать, что нам уже известно все, что можно узнать омире?»
7.Писание не могут толковать не сведущие в науке люди. Наука идет вперед ипоэтому опасно навязывать Священному Писанию идеи (например, Птолемея), которыевпоследствии могут быть опровергнуты. Так что «для всего, связанного соспасением и утверждением веры, как можно с уверенностью сказать, по надежностимы никогда не найдем никакого другого значимого и эффективного учения. И, возможно,было бы лучшим советом не добавлять без необходимости другие; явилось большимбеспорядком вводить их по требованию лиц, которые, даже если говорят по наитиюсвыше, совершенно лишены понимания, необходимого для того, чтобы пусть неопровергнуть, но хотя бы понять доказательства, с помощью которых точные наукивыводят некоторые заключения».»
Итак,согласно Галилею, Священное Писание может выступать в качестве авторитета лишьв моральной и религиозной сферах, тогда как описание устройства природы явно невходит в его задачи. Как известно, Галилею не удалось убедить в этом верхаКатолической церкви того времени. Во многом недоверие богословов кгелиоцентрической системой было связано с тем, что она ассоциировалась соккультно-магической традицией герметизма, ярким представителем которой был Д.Бруно. В герметизме солнцу придавался божественный статус, с чем и связановосторженное принятие сторонниками этого течения гелиоцентризма; едва ли Брунои его последователи были способны понять и оценить его научный смысл. Кстати, потем же причинам гелиоцентризм не принял и такой выдающийся естествоиспытатель, какР. Бэкон: стремясь очистить науку от магических пережитков, он отвергнул и этуполюбившуюся герметистам концепцию.
Современем ситуация изменилась на противоположную. Именно с Р. Бэкона, а также Р.Декарта, берет исток сциентизм эпохи модерна. Их эпоха — XVII в. — былатрагичной для истории Европы. Религиозные войны, длящиеся к тому времени ужеболее столетия, и безуспешные попытки примирения враждующих конфессий привели квсеобщему разочарованию в религии. Тем самым она перестала играть рольвсеобщего объединяющего начала, и эта роль постепенно перешла к науке, направленнойна обустройство земной жизни людей с помощью техники. Идеи «научно-техническогорая» прослеживаются со времен «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона. Но Бэкон и Декартвидели в науке не только познавательную и практическую ценность: они видели вней орудия морального и нравственного совершенствования человека, которые ранеерассматривались как прерогатива религии. По их мнению, в конечном итоге наукаможет обеспечить не только освоение природы в интересах человека, но дажепреодоление его смертной природы.
Идеио могуществе человеческого разума получили бурное развитие в XVIII в., в эпохуПросвещения. Философы Просвещения были склонны рассматривать религию какпережиток прошлого, средство управления невежественным народом и т.п. Но тогдаже появляются и мыслители, предостерегающие от необоснованных надежд, связанныхс научным прогрессом: так, Ж.-Ж. Руссо отмечал, что науке свойственен долгийпуть ошибок, прежде чем она находит истину. Еще больше этот пессимистическийнастрой заметен у Дж. Беркли: «Если люди взвесят те великие труды, — писалон, — прилежание и способности, которые употреблены в течение стольких лет наразработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большаячасть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут вовнимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство,что даже те науки, которые считаются основанными на самых ясных и убедительныхдоказательствах, содержат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческогопонимания, и что в конце концов лишь незначительная их часть приноситчеловечеству кроме невинного развлечения и забавы истинную пользу, если, говорюя, люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и ксовершенному презрению всякой учености». В том же духе высказывался и Д.Юм: «Не требуется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметитьнесовершенное состояние наук в настоящее время; ведь и толпа, стоящая вне храманауки, может судить по тому шуму и тем крикам, которые она слышит, что не всеобстоит благополучно внутри его. Нет ничего такого, что не было бы предметомспора и относительно чего люди науки не держались бы противоречивых мнений.Самые незначительные вопросы не избегают наших прений, а на самые важные мы нев состоянии дать какого-либо достоверного ответа».
Темне менее, именно научный разум в эпоху Просвещения занял место отвергнутогоБога, и понятия «знание» и «научное знание» стали рассматриваться как синонимы.Поэтому И. Канту пришлось проделывать работу, обратную той, что проделывалГалилей, а именно — выделить области, в которых научный разум не можетсчитаться авторитетом.
Границынаучного разума были обозначены Кантом в ряде антиномий — противоположныхутверждений, из которых нельзя сделать объективный выбор. Одна из них — оначале мира в целом: мир имеет начало — мир не имеет начала. Понятно, чтопредположение о вечности мира не может быть проверено путем научногоисследования: мы можем изучать мир лишь тогда, когда он уже существует. Сейчасвозраст Вселенной считается достаточно четко установленным. Однако Вселенная, впредставлении современной космологии, не тождественна всему материальному миру:ее «окружает» физический вакуум, в котором потенциально могут возникать идругие вселенные. Поэтому материальный мир «старше» нашей Вселенной, и вопрос оего возникновении остается открытым. Существовал ли он вечно? Научного ответана этот вопрос нет. Важнейшие критерии научности — верифицируемость, возможностьдоказательства (Л. Витгенштейн), и фальсифицирумость, принципиальнаявозможность опровержения (К. Поппер). В данном случае ни тот, ни другойкритерий использован быть не может.
Научноеисследование предполагает оппозицию (противопоставление) изучающего субъекта иизучаемого объекта — этот принцип был осознан еще Р. Декартом, противопоставившем«вещь мыслящую» «вещи протяженной». Понятно, что субъект (исследователь) самявляется частью мира, и он не способен взглянуть на него «извне». Именнопоэтому «мир в целом» не может быть объектом научного изучения. Мы можемизучать лишь части, отдельные явления мира, но не вопрос о его возникновении, возрастеили причинах существования.
Таже оппозиция не позволяет сделать объектом исследования человека в целом — ведьисследование тоже ведется человеком, который поэтому не может смотреть на«человека» со стороны. Недоступным для исследования оказывается субъективныйполюс личности, ее «Я». Поэтому категоричные суждения о природе внутреннегомира человека не могут считаться научными. Например, утверждение «психика имеетматериальную природу» невозможно проверить научным методом. Допустим, исследовательустановил соответствия между изменениями, происходящими в мозге, иопределенными формами мыслительной деятельности испытуемого. Можно ли наосновании таких наблюдений делать утверждения о материальности психики? Нет:ведь и сам исследователь обладает психикой, которая в данном наблюденииостается «за кадром». Чтобы проверить ее на «материальность», нужен еще одиннаблюдатель, и так до бесконечности. Это т.н. психофизическая проблема — прямоеследствие противопоставления объекта и субъекта. Она оставляет суждения оприроде человека (например, наличии или отсутствии бессмертной души) свободнымиот вмешательства науки. Поэтому сфера свободной воли человека также остаетсявне круга познаваемой наукой естественной причинности. На этом основании И.Кант отделил «науки о свободе» от естественных наук: область свободы волиостается прерогативой веры и вненаучных форм познания.
Сходноеограничение научного метода — невозможность познания единичного. Начальнаяустановка науки на поиск закономерностей в природе предполагает, что онаизучает повторяющиеся явления. Поэтому невозможны, например, научные суждения ореальности сверхъестественных явлений (чудес). Чудо, по определению, единичное,неповторимое событие, в отличие от обычных явлений природы. К примеру, будучиподброшены, камни обыкновенно падают на землю, и можно установитьзакономерности их падения (скорость, ускорение и т.п.). Однако утверждение отом, что один камень не упал, а, скажем, завис в воздухе, не может быть нидоказано, ни опровергнуто, коль скоро это явление более не повторяется. Снаучной точки зрения можно только констатировать, что это явление неопределяется известными естественными законами, но нельзя судить о том, могутли существовать законы помимо естественных (например, Божественная воля).
Всеэти ограничения научного метода хорошо известны методологам науки, но обычнопрактически не осознаются самими исследователями. Примером такого игнорированиямогут служить высказывания современного сциентиста, проповедника атеизма Р.Докинза: «Наличие или отсутствие мыслящего сверхъестественного творца однозначноявляется научным вопросом, даже если практически на него нет — или пока ещёнет— ответа. И это также касается подлинности или ложности всех историй очудесах, при помощи которых религии поражают воображение верующих толп». В этойфразе ясно выражено кредо сциентизма, которое было сформулировано Б. Расселом:«Любое достижимое знание должно обретаться научным методом; то, что не можетбыть открыто наукой, не может быть известно человечеству». Этот тезис выражаетбезграничную веру в науку, однако сам он не может быть проверен научным методоми, следовательно, относится к сфере мифа (в указанном выше смысле слова).
Мифсциентистов заключается в вере в вечно существующую, саморазвивающуюся материю,продуктом в конечном счете случайных изменений которой являются всесуществующее, в том числе и человеческое сознание. Поэтому постулируетсяотсутствие принципиальных различий между человеком и другими животными. Такиепредставления о мире имеют ряд следствий в областях морали и политики, которыеявно проявились в XX в. С точки зрения сциентизма мораль не имеет каких-либонепреложных оснований: это лишь продукт эволюции и общественного развития.Традиционно мораль трактуется с точки зрения оппозиции добра и зла: моральноеповедение — это следование добру. Для сциентиста не существует объективнойприроды морали, и она объясняется в рамках противопоставления «полезного» и«вредного»: моральное поведение должно приносить пользу индивидууму, коллективуили человечеству в целом. Тем самым категорический императив о моральном долгезаменяется гипотетическим — «ты должен поступать так, если хочешь получить туили иную выгоду». При этом, в зависимости от того, какая из выгод будетрассматриваться человеком в качестве главной, могут иметь место различныепоследствия. Если человек стремится к достижению лишь своей личной выгоды — этобудет эгоистический моральный релятивизм. Но и утверждение общественной илигосударственной пользы в качестве высшего морального авторитета также чреватомалоприятными результатами — в этом случае мы приходим к тоталитаризму в тойили иной форме (коммунизм, социал-дарвинизм, нацизм). И действительно, сциентизм,ставя человеческую личность в один ряд с явлениями природы, рассматривает еекак подчиняющуюся природным законам, и поэтому доступную «разумному»регулированию сверху. Примером построения подобного общества на началахнаучного разума служит история СССР.
Итак,основываясь на представлении о границах науки и подчеркивая дегуманизирующиеследствия сциентизма, антисциентисты предлагают альтернативную оценку ролинауки. У них можно выделить два типа интерпретации взаимоотношения науки ивненаучных форм знания. Первый тип восходит к концепциям Ф.Ницше и О.Шпенглера,которые, говоря языком методологии науки, отрицали у науки особыйэпистемологический статус. То есть они считали, что наука — это мифсовременности, который не может претендовать на абсолютное познание истины дажео материальном мире. Ведь научные парадигмы постепенно сменяют одна другую, иневыводимы друг из друга: переход к новой парадигме связан с прозрением, интуицией,сменой базовых установок, а не с накоплением фактов. Последователями даннойточки зрения в русле постпозитивизма являются П.Фейерабенд, М.Хессе и др.
Ковторому типу интерпретации этой проблемы можно отнести точку зрения, согласнокоторой наука, с одной стороны, и религия, мифология, искусство, с другойстороны, существенно различаются и составляют как бы два полюса в современнойкультуре. Но в то же время между ними нет непроходимой грани. Более того, ониимеют тенденцию к сближению. Эта точка зрения восходит к идеям Ф.М.Достоевского,Н.Рериха, П.Тейяра де Шардена, А.Н.Уайтхера и др.
Ф.М.Достоевскийговорил о необходимости движения человечества к целостной гармоничной культуре,к доброму разуму. Если, по его словам, истина (наука) и Иисус Христос (добро)разойдутся, то он предпочитал остаться с добром, а не с истиной. Он критиковалнауку (или как он выразился «полунауку») именно за то, что в ней нередкоотсутствует гуманизм, добро. Разум без добра его настораживал. Такой рационализмон не принимал, так как уловил зарождавшуюся тенденцию сциентизацииобщественной жизни и выступил против нее, то есть против того, чтобы видеть внауке единственную систему понимания мира и человека.
П.Тейярде Шарден исследовал вопрос о необходимости сближения и слияния науки ирелигии. Причем сам использовал достижения науки в своей христианской доктрине,создавая эволюционное христианство. По сути дела христианство принимает у него«онаученный» вид. Это христианский модернизм, который ищет новый образ религии,новый образы веры и знания, новый синтез религии, науки, искусства, морали.Религия превращается у Тейяра де Шардена в иную систему знания. Это знание осмысле универсума, о совершенстве, об абсолюте, о прогрессе, об идеале, о добре,о единстве мира. В книге «Феномен человека» Тейяр де Шарден назвал этотнарождающийся синтез науки, этики и религии «конвенцией духа».
Близкиепо смыслу идеи развивал и А.Н.Уайтхед. По его мнению, науке и религии присущдавний конфликт. Но он должен быть преодолен, так как от этого зависитдальнейший ход истории, потому что наука и религия – это две самые мощные силы,оказывающие влияние на людей. Уайтхед, будучи сам крупным ученым – математикоми философом, отвергает тезис, что религия всегда заблуждалась, а наука всегдабыла права. Религия, утверждает он, существенно модернизирована к 20-му веку.Наука еще более изменилась. И в религии, и в науке имеют место уточнения, изменения,модификации, то есть им присуща внутренняя динамика. Рассматривая некоторыепримеры из истории науки, Уайтхед считает, что научная и религиозная картинымира не до такой степени противоречат друг другу, как это всегда считалось.Поэтому им нужно отказаться от взаимных анафем. Он пишет, что существуют болееполные истины и более благоприятные перспективы, в рамках которых можетпроизойти примирение между сокровенными религиозными взглядами и более тонкимнаучным видением. Исходя из этого, Уайтхед считает, что наука и религия могуточень удачно дополнять друг друга, так как наука изучает общие закономерностифизических явлений, а религия «погружена в созерцание моральных и эстетическихценностей».
Вправославном богословии задачу примирения науки и религии решали многиеапологеты XX в., например В.Н. Ильин, В.В. Зеньковский, Н.И. Иванов, Л. Цыпин идругие.
Экзистенциалистыво всеуслышание заявляют об ограниченности идеи гносеологическойисключительности науки. В частности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку, какнеподлинную экзистенцию, вере, как подлинной экзистенции, и, совершенно обесцениваянауку, засыпает ее каверзными вопросами. Какие открытия сделала наука в областиэтики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращаетсявокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий изгазет и журналов? «Суть сократовского незнания, – резюмирует подобный ход мыслиС. Кьеркегор, – в том, чтобы отвергнуть со всей силой страсти любопытствовсякого рода, чтобы смиренно предстать перед лицом Бога». Изобретения науки нерешают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человекудуховность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, духостанется при своем, с призывами веры. Трактовать изобретение микроскопа какнебольшое развлечение – куда ни шло, но приписывать ему серьезность было быслишком… Претенциозные натуралисты делают из «законов» «религию». Главноевозражение, выдвигаемое Кьеркегором против естественных наук (а вдействительности против позитивистского сциентизма), состоит в следующем:«Возможно ли, чтобы человек, воспринимая себя как духовное существо, могувлечься мечтой об естественных науках (эмпирических по содержанию)?Естествоиспытатель – человек, наделенный талантом, чувством иизобретательностью, но при этом не постигающий самого себя. Если наука становитсяформой жизни, то это великолепный способ воспевать мир, восхищаться открытием имастерством. Но при этом остается открытой проблема, как понимать свою духовнуюсуть».
Антисциентистыуверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает еебездуховной, лишенной человеческого лица и романтики. Дух технократизмаотрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений.Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства инеобходимости постоянного удовлетворения все возрастающих вещистскихпотребностей. М. Андре призывает «хорошо осознать, что население мира иособенно та часть молодежи, которая желает расцвета мысли, которая хочет во чтобы то ни стало «мочь со всей свободой любить мудрость», без упущения, раздраженатем, что, видит науку, превращенную в сциентизм и завладевающую областями, гдеона может служить линией поведений». Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказываяему в аутентичности. Сциентизм, делая из науки капитал, коммерциализировалнауку, представил ее заменителем морали. Только наивные и неосторожныецепляются за науку как за безликого спасителя.
Яркийантисциентист Г. Маркузе выразил свое негодование против сциентизма в концепции«одномерного человека», в которой показал, что подавление природного, а затем ииндивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь кодному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которыевыпадают на долю современного человека, говорят о ненормальности самогообщества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же ситуация осложняется тем,что узкий частичный специалист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизовани не принадлежит себе, – это не только представитель технических профессий. Вподобном измерении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленностьбудет сдавлена тисками нормативности и долженствования.
БертранРассел, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в позднийпериод своей деятельности склонился на сторону антисциентизма. Он виделосновной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело кутрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов. Майкл Полани – авторконцепции личностного знания – подчеркивал, что «современный сциентизмсковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашимважнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепыхи нелепых, неадекватных терминов».
Крайнийантисциентизм приводит к требованиям ограничить и затормозить развитие науки.Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностейпостоянно растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, неговоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются«проекты» будущего развития человечества.
Дилеммасциентизм-антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурноговыбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в которомнаучно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативныепоследствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но иуравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задачасовременного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит втом, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».
Список литературы
Д.Антисери, Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. ОтВозрождения до Канта.
Т.Г.Лешкевич. Философия науки: традиции и новации. Сциентизм и антисциентизм.
А.И.Тихонова. Сциентизм и антисциентизм.
В.П.Визгин. Границы новоевропейской науки: модерн/постмодерн.
С.Л.Худиев.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта referat.ru/
www.ronl.ru
Реферат по философии науки
Наука и общество. Сциентизм и антисциентизм
Наука — это сложное многогранное общественное явление: вне общества она не может ни возникнуть, ни развиваться, но и общество на высокой ступени развития немыслимо без науки. Потребности материального производства влияют на развитие науки и на направления ее исследований, но и наука, в свою очередь, влияет на общественное развитие. Великие научные открытия и тесно связанные с ними технические изобретения оказывают колоссальное влияние на судьбы всего человечества.
Знаменитый афоризм Ф. Бэкона: «Знание — сила» сегодня актуален как никогда. Тем более, если в обозримом будущем человечество будет жить в условиях так называемого информационного общества, где главным фактором общественного развития станет производство и использование знания, научно-технической и другой информации. Возрастание роли знания (а в еще большей мере — методов его получения) в жизни общества неизбежно должно сопровождаться усилением значения наук, специально анализирующих знание, познание и методы исследования. Такими науками и являются теория познания (гносеология, эпистемология), методология, социология науки, науковедение, психология научного творчества и др. При анализе науки следует избегать таких крайностей как узкий когнитивизм и социологизм. Характеристики научного знания и познания не могут быть почерпнуты только из естественнонаучной' их модели (что присуще физикализму и натурализму).
Бурное развитие науки в XX в., укрепление ее взаимосвязей с техникой, со всеми другими сферами общественной жизни и т.п. породили различные, порой полярные, оценки самой науки и ее возможностей со стороны философов, социологов, ученых специалистов. Так, например, М. Вебер считал, что позитивный вклад науки в практическую и личную жизнь людей состоит в том, что она, во-первых, разрабатывает «технику овладения жизнью» — как внешними вещами, так и поступками людей. Во-вторых, наука разрабатывает методы мышления, ее «рабочие инструменты» и вырабатывает навыки обращения с ними. Но, согласно Веберу, науку не следует рассматривать как путь к счастью, а тем более — путь к Богу, потому что она не дает ответа на вопросы: «Что нам делать? », «Как нам жить? », «Есть ли в этом мире смысл и есть ли смысл существовать в этом мире? „
Г. Башляр был убежден в том, что возлагать на науку ответственность за жестокость современного человека — значит переносить тяжесть преступления с убийцы на орудие преступления. Все это не имеет отношения к науке. Мы только уйдем в сторону от существа проблемы, если будем перекладывать на науку ответственность за извращения человеческих ценностей.
Разделяя всецело позиции рационализма и научности, К. Поппер считал очень опасным для человеческой цивилизации “восстание против разума» со стороны «иррационалистических оракулов». Причины столь модного и в наши дни «интеллектуального расстройства» он усматривал в иррационализме и мистицизме и отмечал, что если эту «интеллектуальную болезнь» не лечить, она может представить опасность своим воздействием на сферу социальной жизни. Кроме того, по словам Поппера, интеллектуал, на вкус которого «рационализм чересчур банален» и который расточает восторги перед мистицизмом — не выполняет своего морального долга по отношению к своим близким. Это и есть следствие «романтической враждебности» к науке. Между тем современная наука, по Попперу, усиливает наш интеллект, подчиняя его дисциплине практического контроля. Научные теории контролируются практическими выводами из них, в противоположность безответственности мистицизма, который избегает практики, заменяя ее созданием мифов, а науку считает чем-то вроде преступления.
Говоря о соотношении науки и власти, философ считал, что чем сильнее вторая, тем хуже для первой. Накопление и концентрация политической власти является, с его точки зрения, «дополнительными» по отношению к прогрессу научного знания в целом. Ведь прогресс науки, подчеркивал британский мыслитель, зависит от свободного соревнования идей, следовательно, от свободы мысли и, в конечном счете, от политической свободы. К. Поппер разделяет идею о том, что наука — это не только (и не столько)«собрание фактов», а это «одно из наиболее важных духовных движений» наших дней. Поэтому тот, кто не пытается понять это движение, выталкивает себя из этого наиболее замечательного явления цивилизации.
Один из основателей квантовой механики В. Гейзенберг считал, что наука является важным средством взаимного понимания народов. «Наука, — писал он, — благодаря своим практическим результатам оказывает очень большое влияние на жизнь народа. Благосостояние народа и политическая власть зависят от состояния науки, и ученый не может игнорировать эти практические результаты, даже если его собственные интересы в науке проистекают из другого, более возвышенного источника».
Широкий диапазон своеобразных оценок возможностей науки и оригинальных суждений о ее социальной роли был характерен для представителей русской религиозной философии. Ее основоположник Вл. Соловьев отмечал, что самостоятельная наука, снабженная сложными орудиями наблюдения и обогащенная громадным эмпирическим и историческим материалом, имеет «великое значение». Наука, по его мнению, есть важнейший элемент цельного знания, где она составляет органический синтез с теологией и философией и только такой синтез может заключать в себе «цельную истину знания». Вл. Соловьев резко критиковал позитивизм, в частности, за то, что он приписывает исключительное значение положительной науке, которая «изъявляет притязание на безусловное господство в области знания» и хочет быть всем.
Н.А. Бердяев считая, что у Вл. Соловьева «отрыжка гегельянства и склонность к гностическому рационализму», оценивал науку (и рационализм вообще) иначе, чем его предшественник. В частности, он полагал, что, конечно, «силы и значения рационализма отрицать нельзя», но недопустимо это значение абсолютизировать. Невозможно отвергать роль дискурсивного мышления, но не оно является основой знания, а интуиция, которая «упирается в веру». По Бердяеву, научность не есть ни единственный, ни последний критерий истины, хотя никто не сомневается в ценности науки. Наука — лишь один из питающих источников философии, но от последней нельзя требовать научности. Философия и не должна быть «приживалкой» у науки, ее «служанкой». Русский мыслитель отмечал, что недопустимо методы математики и естествознания механически переносить в социальные науки, в другие области духовной жизни, чуждые науке. Также как нельзя навязывать научность другим отношениям человека к миру. Считая, что кроме рационального, научного познания есть и другие «безмерные и безграничные области познания», и что «рациональное не покрывает иррациональное», Бердяев призывал к освобождению философии от всяких связей с наукой.
Л. Шестов исходил из того, что опыт гораздо шире, чем научный опыт, и что наряду с научными всегда существовали и ненаучные способы отыскания истины, которые не следует «опорочивать современными методологиями». Все суждения, по мнению русского философа, имеют право на существование, а поэтому следует положить конец «дикому обычаю пролагать посредством доказательства путь к истине». Но как же тогда быть, тем более, если вы «сохранили живые глаза и чуткий слух? » А вот как: «Бросьте инструменты и приборы, забудьте методологию и научное донкихотство и попытайтесь довериться себе».
Идеи Бердяева и Шестова о роли науки в обществе — в определенной мере развил современный американский философ и методолог П. Фейерабенд (хотя он и не упоминает имен русских мыслителей). Фейерабенд считал, что значение и роль разума (рациональности) не следует слишком преувеличивать. Более того, науку (как главного носителя разума) необходимо лишить центрального места в обществе и уравнять ее с религией, мифом, магией и другими духовными формообразованиями. Вот наиболее характерные тезисы Фейерабенда по данному вопросу: «Если наука существует, разум не может быть универсальным и неразумность исключить невозможно»; «наука не священна», «господство науки — угроза демократии»; «невозможно обосновать превосходство науки ссылками на ее результаты»; «наука всегда обогащалась за счет вненаучных методов и результатов»; «наука есть одна из форм идеологии и она должна быть отделена от государства» и т.п.
Указывая на слабость законов разума, Фейерабенд считал, что наука является более расплывчатой и иррациональной, чем ее методологические изображения. А это значит, что попытка сделать науку более рациональной и более точной уничтожает ее. Вот почему даже в науке разум не может и не должен быть всевластным и должен подчас оттесняться или устраняться в пользу других соображений. Тем самым необходим плодотворный обмен между наукой и иными ненаучными мировоззрениями в интересах всей культуры в целом.
Свой вклад в критику разума внесло такое современное общественно-философское течение как постмодернизм.
Его представители ставят под сомнение науку в ее двойной функции: и как особого «привилегированного» способа познания, и как ядра всей культуры. Выступая против господства «самодовлеющего разума», они обвиняют науку в таких грехах, как объективизм, редукционизм, отрыв субъекта познания от объекта, упрощенное представление о последнем, логоцентризм (что ведет к игнорированию таких средств познания как воображение и интуиция) и др. Перспектива научного знания видится постмодернистам в широком диапазоне: от перехода к новым видам научного знания (соединяющим современную науку с ее постмодернистскими альтернативами) до исторического исчерпания (смерти) науки.
Оригинальные мысли о науке как «геологической силе» и научной мысли как «планетном явлении» высказал наш великий соотечественник В.И. Вернадский. Он, в частности, говорил о том, что наука является той силой, которая «подымет и создаст в значительной мере геологическое значение культурного человечества». Определяя с этих позиций роль науки в жизни общества, Вернадский писал, что в XX в. «впервые в истории человечества мы находимся в условиях единого исторического процесса, охватившего всю биосферу планеты.
Научная мысль и та же научная методика, единые для всех, сейчас охватили все человечество, распространились по всей биосфере, превращают ее в ноосферу (сферу разума. — В. К)… Значение науки в жизни, связанное тесно с изменением биосферы и ее структуры, с переходом ее в ноосферу, увеличивается тем же, если не большим, темпом, как и рост новых областей научного знания».
Распространение научного знания и образования русский ученый считал «крупнейшим фактором спайки всего человечества в единое целое». Переход к ноосфере как высшему состоянию в эволюции планеты он связывал не только с достижениями науки, но также и с широким развитием демократии, с преодолением всех форм тоталитаризма и политического насилия над личностью. Наука по сути дела — «глубоко демократична» и только при этом условии она может быть «методом создания народного богатства» и иметь значение для блага человечества.
Обобщая очерченные выше позиции к науке, ее месту и роли в общественной жизни, резюмируем следующее. Возрастание роли науки и научного познания в современном мире, сложности и противоречия этого процесса породили две противоположные позиции в его оценке — Сциентизм и антисциентизм, сложившиеся уже к середине XX в. Сторонники Сциентизма (греч. — наука) утверждают, что «наука превыше всего» и ее нужно всемерно внедрять в качестве эталона и абсолютной социальной ценности во все формы и виды человеческой деятельности. Отождествляя науку с естественно-математическим и техническим знанием, Сциентизм считает, что только с помощью так понимаемой науки (и ее одной) можно успешно решать все общественные проблемы. При этом принижаются или вовсе отрицаются социальные науки как якобы не имеющие познавательного значения и отвергается гуманистическая сущность науки как таковой.
В пику Сциентизму возник антисциентизм — философско-мировоззренческая позиция, сторонники которой подвергают резкой критике науку и технику, которые, по их мнению, не в состоянии обеспечить социальный прогресс, улучшение жизни людей. Исходя из действительно имеющих место негативных последствий НТР, антисциентизм в своих крайних формах вообще отвергает науку и технику, считая их силами враждебными и чуждыми подлинной сущности человека, разрушающими культуру. Методологическая основа антисциентистских воззрений — абсолютизация отрицательных результатов развития науки и техники (обострение экологической ситуации, военная опасность и др.).
Несомненно, что обе позиции в отношении к науке содержат ряд рациональных моментов, синтез которых позволит более точно определить ее место и роль в современном мире. При этом одинаково ошибочно как непомерно абсолютизировать науку, так и недооценивать, а тем более полностью отвергать ее. Необходимо объективно, всесторонне относиться к науке, к научному познанию, видеть их остропротиворечивый процесс развития. При этом следует рассматривать науку в ее взаимосвязи с другими формами общественного сознания и раскрывать сложный и многообразный характер этой взаимосвязи. С этой точки зрения наука выступает как необходимый продукт развития культуры и вместе с тем как один из главных источников прогресса самой культуры в ее целостности и развитии.
Характерная черта современного общественного развития — все более крепнущая связь и взаимодействие науки, техники (и новейшей технологии) и производства, все более глубокое превращение науки в непосредственную производительную силу общества. При этом, во-первых, в наши дни наука не просто следует за развитием техники, а обгоняет ее, становится ведущей силой прогресса материального производства. Во-вторых, если прежде наука развивалась как изолированный социальный институт, то сегодня она пронизывает все сферы общественной жизни, тесно взаимодействует с ними. В-третьих, наука все в большей степени ориентируется не на одну только технику, но прежде всего на самого человека, на безграничное развитие его интеллекта, его творческих способностей, культуры мышления, на создание материальных и духовных предпосылок для его всестороннего, целостного развития. Многие великие творцы науки были убеждены в том, что «наука может внести вклад не только в экономический прогресс, но также и в моральное и духовное совершенствование человечества».
В настоящее время наблюдается неуклонный рост интереса к социальным, человеческим, гуманистическим аспектам науки, складывается особая дисциплина — этика науки, укрепляются представления о необходимости соответствия научных концепций красоте и гармонии и т.п. Особенно важны нравственные оценки в условиях научно-технического прогресса, позволяющего заглядывать и вмешиваться в генное строение человека (генная инженерия), совершенствовать биотехнологию и даже конструировать новые формы жизни. Иначе говоря, не только могущего способствовать совершенствованию человека, но и таящего в себе потенциальную угрозу для существования человечества.
Со всей остротой вопрос о моральной стороне работы ученого, о его нравственной ответственности за нее ставил наш выдающийся мыслитель В.И. Вернадский. Он писал о том, что моральная неудовлетворенность ученого непрерывно растет и питается событиями мирового окружения — в то время — первая мировая война с ее «ужасами и жестокостями», усиление националистических, фашистских и т.п. настроений. В связи с этими событиями «вопрос о моральной стороне науки — независимо от религиозного, государственного или философского понимания морали — для ученого становится на очередь дня. Он становится действенной силой, и с ним придется все больше и больше считаться» 2. Так оно и произошло.
Сегодня все более широко в научный оборот внедряется понятие «этос науки», обозначающее совокупность моральных императивов, нравственных норм, принятых в данном научном сообществе и определяющих поведение ученого. Так, современный английский социолог науки Р. Мертон считает, что научные нормы строятся вокруг четырех основополагающих ценностей: универсализма, всеобщности, бескорыстности (незаинтересованности) и организованного скептицизма. А. Эйнштейн отмечал, что в науке важны не только плоды творчества ученого, интеллектуальные его достижения, но и его моральные качества — нравственная сила, человеческое величие, чистота помыслов, требовательность к себе, объективность, неподкупность суждений, преданность делу, сила характера, упорство в выполнении работы при самых невероятных трудностях и т.п.
А. Эйнштейн очень образно сказал о моральных побуждениях и «духовных силах», ведущих людей к научной деятельности: «Храм науки — строение многосложное. Различны пребывающие в нем люди и приведшие их туда духовные силы. Некоторые занимаются наукой с гордым чувством своего интеллектуального превосходства; для них наука является тем подходящим спортом, который должен им дать полноту жизни и удовлетворение честолюбия. Можно найти в храме и других: они приносят сюда в жертву продукты своего мозга только в утилитарных целях. Если бы посланный богом ангел пришел и изгнал из храма всех людей, принадлежащих к этим двум категориям, то храм бы катастрофически опустел, но в нем все-таки остались бы еще люди как прошлого, так и нашего времени».
Чрезвычайно актуальными и активно обсуждаемыми в настоящее время становятся такие вопросы как соотношения истины и добра, истины и красоты, свободы научного поиска и социальной ответственности ученого, науки и власти, возможности и границы регулирования науки, характер последствий (особенно негативных) противоречивого и далеко не однозначного развития науки, ее гуманистическая сущность и ряд других.
Эти вопросы всегда были и остаются в центре внимания крупных ученых, подлинных творцов науки. Так, наш великий соотечественник и оригинальный мыслитель В.И. Вернадский подчеркивал, что «ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества.
Мысль и внимание должны быть направлены на эти вопросы. А нет ничего в мире сильнее свободной научной мысли».
Говоря о необходимости свободы мысли и свободы научного искания, русский мыслитель высказывал весьма проницательные, можно сказать оптимистические суждения о взаимоотношениях власти (государства) и науки. Он считал, что власть не может (явно или скрыто) ограничивать научную мысль, а должна всемерно способствовать ее плодотворному и беспрепятственному развитию. Тем более недопустимо насильственное государственное вмешательство в научное творчество, «оправдывая» это классовыми, партийными и другими узколичными интересами. «В сущности, — подчеркивал Вернадский, — научная мысль при правильном ходе государственной работы не должна сталкиваться с государственной силой, ибо она является главным, основным источником народного богатства, основой силы государства».
Таким образом, испытывая на себе влияние общества, наука в свою очередь оказывает огромное воздействие на общественный прогресс. Она влияет на развитие приемов и методов материального производства, на условия жизни и быта людей. По мере использования научных открытий в технике и технологии происходят кардинальные изменения производительных сил. Наука не только косвенно, но и прямо влияет также и на духовную жизнь общества, а в конечном итоге — на всю социальную жизнь в целом.
1. Гегель Г. В.Ф. Энциклопедия философских наук: В 3 т. М., 1974-1977.
2. Гейзенберг В. Физика и философия: Часть и целое. М., 1989.
3. Глобальный эволюционизм: Философский анализ. М., 1994.
4. Готт В.С., Семенюк Э.П., Урсул А.Д. Категории современной науки. М., 1984.
5. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.
6. Пуанкаре А. О науке. М., 1983.
www.ronl.ru
Дилеммасциентизма и антисциентизма — одна из ключевых в современной культуре, когда, содной стороны, наука и технология переживают небывалый расцвет, а с другой —все более очевидной становится оборотная сторона прогресса.
Сциентизм— представление о науке как ключевом явлении человеческой цивилизации иединственном пути познания мира. Он не представляет собой оформленногонаправления в философии и проявляется во многих философских течениях Новоговремени, а также в мировоззрении людей этой эпохи. В наибольшей степенисциентистские идеи свойственны философии эпохи Просвещения, позитивизму имарксизму.
Сторонникиантисциентизма, напротив, не рассматривает науку как основополагающую область, отдаваядолжное другим сторонам культурной жизни — религии, искусству, философии, которыеневозможно свести к научному познанию.
Снекоторой долей условности можно выделить две стороны дискуссии сциентизма иантисциентизма — «практическую» и «философскую». Под сциентизмом часто имеют ввиду преклонение перед плодами технического прогресса, значительно облегчившимижизнь людей, способствовавшим социальному равенству и преодолению рядаобщественных проблем. Антисциентисты указывают на оборотную сторонутехнического прогресса — развитие военных технологий, которые теперь могутугрожать жизни всего человечества, вызванный промышленным ростом экологическийкризис, биоэтические проблемы. Наиболее радикальные представители высказываютсядаже за необходимость полной остановки технического развития. Это«практическая» сторона диллемы, которая связана с технологическими приложенияминауки. Наука, однако, не сводится к технологии и представляет собой совершенноиную сторону человеческой деятельности. Технология направлена на решение техили иных практических задач, стоящих перед человеком. Наука направлена на поискнового знания о материальном мире вне зависимости от его практической важности.Безусловно, научное знание о природных явлениях способствует развитиютехнологии, и наоборот, технологические инструменты открывают новые возможностидля научных изысканий. Но все же, технология возникла куда раньше науки и досих пор развивается во многом благодаря методу проб и ошибок, не требующемунаучного понимания происходящего. Вопрос о том, насколько ученые ответственныза технологические применения их открытий, остается дискуссионным, но различиянауки и технологии очевидны. Поэтому практическую сторону (анти)сциентизма былобы правильней назвать (анти)техницизмом. Тогда как собственно сциентизм — этовыход научного метода за рамки исследования природы и его вторжение в области, традиционноосваиваемые гуманитарными дисциплинами и вненаучными способами познания. Инымисловами, это выход науки за присущие ей границы.
Представлениео том, что наука не имеет (или не должна иметь) каких-либо границ, верно лишьотчасти. Действительно, любые явления и природы, и культурной жизни человекамогут быть подвергнуты научному изучению — систематизации, классификации, поискупричин и т.п. Это изучение позволяет создать более или менее полные моделиявлений, с помощью которых можно делать проверяемые предсказания иупорядочивать поступающие факты. Однако эти модели не исчерпывают реальности вовсей ее полноте. Дело в том, что сами принципы научного исследованиянакладывают определенные ограничения на познание, попытка преодолеть которыеозначает отказ от науки в строгом смысле этого слова и переход к вере или мифу.
Слово«миф» в обиходной речи обозначает фальсификацию или выдумку. Однако вкультурологи миф — система представлений, призванная ответить на вопрос опроисхождении мира в целом и месте человека в нем. Попытки разграничить сферыразума и веры предпринимались уже в Средние Века и были продолжены в НовоеВремя. На заре науки основной задачей было разграничить области объективногознания и богословия. Так, Г. Галилей, оправдывая свои гелиоцентрическиепредставления, ввел ряд принципов для такого разграничения:
«1.Ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться «буквальногозначения слов», поскольку тогда в Писании, пишет Галилей в письме донуБенедетто Кастелли в 1613 г., обнаружились бы не только различные противоречия,но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками,глазами, телесными и человеческими эмоциями — такими, как гнев, раскаяние, ненависть,а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.
2.Из этого следует, что, поскольку Писание «обращено к простому народу»,его «повествования должны вызывать истинные чувства и размышления, так, чтобычувства не тонули в словах».
3.Писание «не только может, но и действительно должно открывать за внешнимзначением слов нечто более глубокое». Ведь авторы обращались к«грубым и неорганизованным народам».
4.«И поскольку очевидно, что две истины никогда не могут противоречить однадругой, задача комментаторов Священного Писания найти истинный смысл текстов, согласующийсяс естественными заключениями, к которым нас привели очевидный смысл илинеобходимые доказательства».
5.Таким образом, наука становится одним из инструментов интерпретации СвященногоПисания. Действительно, «уверившись в некоторых суждениях, мы должнывоспользоваться ими как удобнейшим средством для истинного истолкованияПисания».
6.С другой стороны, Галилей утверждает в письме к монсеньору Пьеру Дини в 1615 г., что нужно очень осторожно подходить к «естественным заключениям, не связанным с верой, ккоторым могут привести опыт и необходимые доказательства». «Было быопасно приписывать Священному Писанию какое-либо суждение, хотя бы один разоспоренное опытом». Действительно, «кто сможет положить предел человеческоймысли? кто посмеет утверждать, что нам уже известно все, что можно узнать омире?»
7.Писание не могут толковать не сведущие в науке люди. Наука идет вперед ипоэтому опасно навязывать Священному Писанию идеи (например, Птолемея), которыевпоследствии могут быть опровергнуты. Так что «для всего, связанного соспасением и утверждением веры, как можно с уверенностью сказать, по надежностимы никогда не найдем никакого другого значимого и эффективного учения. И, возможно,было бы лучшим советом не добавлять без необходимости другие; явилось большимбеспорядком вводить их по требованию лиц, которые, даже если говорят по наитиюсвыше, совершенно лишены понимания, необходимого для того, чтобы пусть неопровергнуть, но хотя бы понять доказательства, с помощью которых точные наукивыводят некоторые заключения».»
Итак,согласно Галилею, Священное Писание может выступать в качестве авторитета лишьв моральной и религиозной сферах, тогда как описание устройства природы явно невходит в его задачи. Как известно, Галилею не удалось убедить в этом верхаКатолической церкви того времени. Во многом недоверие богословов кгелиоцентрической системой было связано с тем, что она ассоциировалась соккультно-магической традицией герметизма, ярким представителем которой был Д.Бруно. В герметизме солнцу придавался божественный статус, с чем и связановосторженное принятие сторонниками этого течения гелиоцентризма; едва ли Брунои его последователи были способны понять и оценить его научный смысл. Кстати, потем же причинам гелиоцентризм не принял и такой выдающийся естествоиспытатель, какР. Бэкон: стремясь очистить науку от магических пережитков, он отвергнул и этуполюбившуюся герметистам концепцию.
Современем ситуация изменилась на противоположную. Именно с Р. Бэкона, а также Р.Декарта, берет исток сциентизм эпохи модерна. Их эпоха — XVII в. — былатрагичной для истории Европы. Религиозные войны, длящиеся к тому времени ужеболее столетия, и безуспешные попытки примирения враждующих конфессий привели квсеобщему разочарованию в религии. Тем самым она перестала играть рольвсеобщего объединяющего начала, и эта роль постепенно перешла к науке, направленнойна обустройство земной жизни людей с помощью техники. Идеи «научно-техническогорая» прослеживаются со времен «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона. Но Бэкон и Декартвидели в науке не только познавательную и практическую ценность: они видели вней орудия морального и нравственного совершенствования человека, которые ранеерассматривались как прерогатива религии. По их мнению, в конечном итоге наукаможет обеспечить не только освоение природы в интересах человека, но дажепреодоление его смертной природы.
Идеио могуществе человеческого разума получили бурное развитие в XVIII в., в эпохуПросвещения. Философы Просвещения были склонны рассматривать религию какпережиток прошлого, средство управления невежественным народом и т.п. Но тогдаже появляются и мыслители, предостерегающие от необоснованных надежд, связанныхс научным прогрессом: так, Ж.-Ж. Руссо отмечал, что науке свойственен долгийпуть ошибок, прежде чем она находит истину. Еще больше этот пессимистическийнастрой заметен у Дж. Беркли: «Если люди взвесят те великие труды, — писалон, — прилежание и способности, которые употреблены в течение стольких лет наразработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большаячасть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут вовнимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство,что даже те науки, которые считаются основанными на самых ясных и убедительныхдоказательствах, содержат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческогопонимания, и что в конце концов лишь незначительная их часть приноситчеловечеству кроме невинного развлечения и забавы истинную пользу, если, говорюя, люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и ксовершенному презрению всякой учености». В том же духе высказывался и Д.Юм: «Не требуется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметитьнесовершенное состояние наук в настоящее время; ведь и толпа, стоящая вне храманауки, может судить по тому шуму и тем крикам, которые она слышит, что не всеобстоит благополучно внутри его. Нет ничего такого, что не было бы предметомспора и относительно чего люди науки не держались бы противоречивых мнений.Самые незначительные вопросы не избегают наших прений, а на самые важные мы нев состоянии дать какого-либо достоверного ответа».
Темне менее, именно научный разум в эпоху Просвещения занял место отвергнутогоБога, и понятия «знание» и «научное знание» стали рассматриваться как синонимы.Поэтому И. Канту пришлось проделывать работу, обратную той, что проделывалГалилей, а именно — выделить области, в которых научный разум не можетсчитаться авторитетом.
Границынаучного разума были обозначены Кантом в ряде антиномий — противоположныхутверждений, из которых нельзя сделать объективный выбор. Одна из них — оначале мира в целом: мир имеет начало — мир не имеет начала. Понятно, чтопредположение о вечности мира не может быть проверено путем научногоисследования: мы можем изучать мир лишь тогда, когда он уже существует. Сейчасвозраст Вселенной считается достаточно четко установленным. Однако Вселенная, впредставлении современной космологии, не тождественна всему материальному миру:ее «окружает» физический вакуум, в котором потенциально могут возникать идругие вселенные. Поэтому материальный мир «старше» нашей Вселенной, и вопрос оего возникновении остается открытым. Существовал ли он вечно? Научного ответана этот вопрос нет. Важнейшие критерии научности — верифицируемость, возможностьдоказательства (Л. Витгенштейн), и фальсифицирумость, принципиальнаявозможность опровержения (К. Поппер). В данном случае ни тот, ни другойкритерий использован быть не может.
Научноеисследование предполагает оппозицию (противопоставление) изучающего субъекта иизучаемого объекта — этот принцип был осознан еще Р. Декартом, противопоставившем«вещь мыслящую» «вещи протяженной». Понятно, что субъект (исследователь) самявляется частью мира, и он не способен взглянуть на него «извне». Именнопоэтому «мир в целом» не может быть объектом научного изучения. Мы можемизучать лишь части, отдельные явления мира, но не вопрос о его возникновении, возрастеили причинах существования.
Таже оппозиция не позволяет сделать объектом исследования человека в целом — ведьисследование тоже ведется человеком, который поэтому не может смотреть на«человека» со стороны. Недоступным для исследования оказывается субъективныйполюс личности, ее «Я». Поэтому категоричные суждения о природе внутреннегомира человека не могут считаться научными. Например, утверждение «психика имеетматериальную природу» невозможно проверить научным методом. Допустим, исследовательустановил соответствия между изменениями, происходящими в мозге, иопределенными формами мыслительной деятельности испытуемого. Можно ли наосновании таких наблюдений делать утверждения о материальности психики? Нет:ведь и сам исследователь обладает психикой, которая в данном наблюденииостается «за кадром». Чтобы проверить ее на «материальность», нужен еще одиннаблюдатель, и так до бесконечности. Это т.н. психофизическая проблема — прямоеследствие противопоставления объекта и субъекта. Она оставляет суждения оприроде человека (например, наличии или отсутствии бессмертной души) свободнымиот вмешательства науки. Поэтому сфера свободной воли человека также остаетсявне круга познаваемой наукой естественной причинности. На этом основании И.Кант отделил «науки о свободе» от естественных наук: область свободы волиостается прерогативой веры и вненаучных форм познания.
Сходноеограничение научного метода — невозможность познания единичного. Начальнаяустановка науки на поиск закономерностей в природе предполагает, что онаизучает повторяющиеся явления. Поэтому невозможны, например, научные суждения ореальности сверхъестественных явлений (чудес). Чудо, по определению, единичное,неповторимое событие, в отличие от обычных явлений природы. К примеру, будучиподброшены, камни обыкновенно падают на землю, и можно установитьзакономерности их падения (скорость, ускорение и т.п.). Однако утверждение отом, что один камень не упал, а, скажем, завис в воздухе, не может быть нидоказано, ни опровергнуто, коль скоро это явление более не повторяется. Снаучной точки зрения можно только констатировать, что это явление неопределяется известными естественными законами, но нельзя судить о том, могутли существовать законы помимо естественных (например, Божественная воля).
Всеэти ограничения научного метода хорошо известны методологам науки, но обычнопрактически не осознаются самими исследователями. Примером такого игнорированиямогут служить высказывания современного сциентиста, проповедника атеизма Р.Докинза: «Наличие или отсутствие мыслящего сверхъестественного творца однозначноявляется научным вопросом, даже если практически на него нет — или пока ещёнет— ответа. И это также касается подлинности или ложности всех историй очудесах, при помощи которых религии поражают воображение верующих толп». В этойфразе ясно выражено кредо сциентизма, которое было сформулировано Б. Расселом:«Любое достижимое знание должно обретаться научным методом; то, что не можетбыть открыто наукой, не может быть известно человечеству». Этот тезис выражаетбезграничную веру в науку, однако сам он не может быть проверен научным методоми, следовательно, относится к сфере мифа (в указанном выше смысле слова).
Мифсциентистов заключается в вере в вечно существующую, саморазвивающуюся материю,продуктом в конечном счете случайных изменений которой являются всесуществующее, в том числе и человеческое сознание. Поэтому постулируетсяотсутствие принципиальных различий между человеком и другими животными. Такиепредставления о мире имеют ряд следствий в областях морали и политики, которыеявно проявились в XX в. С точки зрения сциентизма мораль не имеет каких-либонепреложных оснований: это лишь продукт эволюции и общественного развития.Традиционно мораль трактуется с точки зрения оппозиции добра и зла: моральноеповедение — это следование добру. Для сциентиста не существует объективнойприроды морали, и она объясняется в рамках противопоставления «полезного» и«вредного»: моральное поведение должно приносить пользу индивидууму, коллективуили человечеству в целом. Тем самым категорический императив о моральном долгезаменяется гипотетическим — «ты должен поступать так, если хочешь получить туили иную выгоду». При этом, в зависимости от того, какая из выгод будетрассматриваться человеком в качестве главной, могут иметь место различныепоследствия. Если человек стремится к достижению лишь своей личной выгоды — этобудет эгоистический моральный релятивизм. Но и утверждение общественной илигосударственной пользы в качестве высшего морального авторитета также чреватомалоприятными результатами — в этом случае мы приходим к тоталитаризму в тойили иной форме (коммунизм, социал-дарвинизм, нацизм). И действительно, сциентизм,ставя человеческую личность в один ряд с явлениями природы, рассматривает еекак подчиняющуюся природным законам, и поэтому доступную «разумному»регулированию сверху. Примером построения подобного общества на началахнаучного разума служит история СССР.
Итак,основываясь на представлении о границах науки и подчеркивая дегуманизирующиеследствия сциентизма, антисциентисты предлагают альтернативную оценку ролинауки. У них можно выделить два типа интерпретации взаимоотношения науки ивненаучных форм знания. Первый тип восходит к концепциям Ф.Ницше и О.Шпенглера,которые, говоря языком методологии науки, отрицали у науки особыйэпистемологический статус. То есть они считали, что наука — это мифсовременности, который не может претендовать на абсолютное познание истины дажео материальном мире. Ведь научные парадигмы постепенно сменяют одна другую, иневыводимы друг из друга: переход к новой парадигме связан с прозрением, интуицией,сменой базовых установок, а не с накоплением фактов. Последователями даннойточки зрения в русле постпозитивизма являются П.Фейерабенд, М.Хессе и др.
Ковторому типу интерпретации этой проблемы можно отнести точку зрения, согласнокоторой наука, с одной стороны, и религия, мифология, искусство, с другойстороны, существенно различаются и составляют как бы два полюса в современнойкультуре. Но в то же время между ними нет непроходимой грани. Более того, ониимеют тенденцию к сближению. Эта точка зрения восходит к идеям Ф.М.Достоевского,Н.Рериха, П.Тейяра де Шардена, А.Н.Уайтхера и др.
Ф.М.Достоевскийговорил о необходимости движения человечества к целостной гармоничной культуре,к доброму разуму. Если, по его словам, истина (наука) и Иисус Христос (добро)разойдутся, то он предпочитал остаться с добром, а не с истиной. Он критиковалнауку (или как он выразился «полунауку») именно за то, что в ней нередкоотсутствует гуманизм, добро. Разум без добра его настораживал. Такой рационализмон не принимал, так как уловил зарождавшуюся тенденцию сциентизацииобщественной жизни и выступил против нее, то есть против того, чтобы видеть внауке единственную систему понимания мира и человека.
П.Тейярде Шарден исследовал вопрос о необходимости сближения и слияния науки ирелигии. Причем сам использовал достижения науки в своей христианской доктрине,создавая эволюционное христианство. По сути дела христианство принимает у него«онаученный» вид. Это христианский модернизм, который ищет новый образ религии,новый образы веры и знания, новый синтез религии, науки, искусства, морали.Религия превращается у Тейяра де Шардена в иную систему знания. Это знание осмысле универсума, о совершенстве, об абсолюте, о прогрессе, об идеале, о добре,о единстве мира. В книге «Феномен человека» Тейяр де Шарден назвал этотнарождающийся синтез науки, этики и религии «конвенцией духа».
Близкиепо смыслу идеи развивал и А.Н.Уайтхед. По его мнению, науке и религии присущдавний конфликт. Но он должен быть преодолен, так как от этого зависитдальнейший ход истории, потому что наука и религия – это две самые мощные силы,оказывающие влияние на людей. Уайтхед, будучи сам крупным ученым – математикоми философом, отвергает тезис, что религия всегда заблуждалась, а наука всегдабыла права. Религия, утверждает он, существенно модернизирована к 20-му веку.Наука еще более изменилась. И в религии, и в науке имеют место уточнения, изменения,модификации, то есть им присуща внутренняя динамика. Рассматривая некоторыепримеры из истории науки, Уайтхед считает, что научная и религиозная картинымира не до такой степени противоречат друг другу, как это всегда считалось.Поэтому им нужно отказаться от взаимных анафем. Он пишет, что существуют болееполные истины и более благоприятные перспективы, в рамках которых можетпроизойти примирение между сокровенными религиозными взглядами и более тонкимнаучным видением. Исходя из этого, Уайтхед считает, что наука и религия могуточень удачно дополнять друг друга, так как наука изучает общие закономерностифизических явлений, а религия «погружена в созерцание моральных и эстетическихценностей».
Вправославном богословии задачу примирения науки и религии решали многиеапологеты XX в., например В.Н. Ильин, В.В. Зеньковский, Н.И. Иванов, Л. Цыпин идругие.
Экзистенциалистыво всеуслышание заявляют об ограниченности идеи гносеологическойисключительности науки. В частности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку, какнеподлинную экзистенцию, вере, как подлинной экзистенции, и, совершенно обесцениваянауку, засыпает ее каверзными вопросами. Какие открытия сделала наука в областиэтики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращаетсявокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий изгазет и журналов? «Суть сократовского незнания, – резюмирует подобный ход мыслиС. Кьеркегор, – в том, чтобы отвергнуть со всей силой страсти любопытствовсякого рода, чтобы смиренно предстать перед лицом Бога». Изобретения науки нерешают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человекудуховность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, духостанется при своем, с призывами веры. Трактовать изобретение микроскопа какнебольшое развлечение – куда ни шло, но приписывать ему серьезность было быслишком… Претенциозные натуралисты делают из «законов» «религию». Главноевозражение, выдвигаемое Кьеркегором против естественных наук (а вдействительности против позитивистского сциентизма), состоит в следующем:«Возможно ли, чтобы человек, воспринимая себя как духовное существо, могувлечься мечтой об естественных науках (эмпирических по содержанию)?Естествоиспытатель – человек, наделенный талантом, чувством иизобретательностью, но при этом не постигающий самого себя. Если наука становитсяформой жизни, то это великолепный способ воспевать мир, восхищаться открытием имастерством. Но при этом остается открытой проблема, как понимать свою духовнуюсуть».
Антисциентистыуверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает еебездуховной, лишенной человеческого лица и романтики. Дух технократизмаотрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений.Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства инеобходимости постоянного удовлетворения все возрастающих вещистскихпотребностей. М. Андре призывает «хорошо осознать, что население мира иособенно та часть молодежи, которая желает расцвета мысли, которая хочет во чтобы то ни стало «мочь со всей свободой любить мудрость», без упущения, раздраженатем, что, видит науку, превращенную в сциентизм и завладевающую областями, гдеона может служить линией поведений». Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказываяему в аутентичности. Сциентизм, делая из науки капитал, коммерциализировалнауку, представил ее заменителем морали. Только наивные и неосторожныецепляются за науку как за безликого спасителя.
Яркийантисциентист Г. Маркузе выразил свое негодование против сциентизма в концепции«одномерного человека», в которой показал, что подавление природного, а затем ииндивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь кодному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которыевыпадают на долю современного человека, говорят о ненормальности самогообщества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же ситуация осложняется тем,что узкий частичный специалист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизовани не принадлежит себе, – это не только представитель технических профессий. Вподобном измерении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленностьбудет сдавлена тисками нормативности и долженствования.
БертранРассел, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в позднийпериод своей деятельности склонился на сторону антисциентизма. Он виделосновной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело кутрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов. Майкл Полани – авторконцепции личностного знания – подчеркивал, что «современный сциентизмсковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашимважнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепыхи нелепых, неадекватных терминов».
Крайнийантисциентизм приводит к требованиям ограничить и затормозить развитие науки.Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностейпостоянно растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, неговоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются«проекты» будущего развития человечества.
Дилеммасциентизм-антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурноговыбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в которомнаучно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативныепоследствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но иуравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задачасовременного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит втом, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».
Список литературы
Д.Антисери, Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. ОтВозрождения до Канта.
Т.Г.Лешкевич. Философия науки: традиции и новации. Сциентизм и антисциентизм.
А.И.Тихонова. Сциентизм и антисциентизм.
В.П.Визгин. Границы новоевропейской науки: модерн/постмодерн.
С.Л.Худиев.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта referat.ru/
www.ronl.ru
Дилеммасциентизма и антисциентизма — одна из ключевых в современной культуре, когда, содной стороны, наука и технология переживают небывалый расцвет, а с другой —все более очевидной становится оборотная сторона прогресса.
Сциентизм— представление о науке как ключевом явлении человеческой цивилизации иединственном пути познания мира. Он не представляет собой оформленногонаправления в философии и проявляется во многих философских течениях Новоговремени, а также в мировоззрении людей этой эпохи. В наибольшей степенисциентистские идеи свойственны философии эпохи Просвещения, позитивизму имарксизму.
Сторонникиантисциентизма, напротив, не рассматривает науку как основополагающую область, отдаваядолжное другим сторонам культурной жизни — религии, искусству, философии, которыеневозможно свести к научному познанию.
Снекоторой долей условности можно выделить две стороны дискуссии сциентизма иантисциентизма — «практическую» и «философскую». Под сциентизмом часто имеют ввиду преклонение перед плодами технического прогресса, значительно облегчившимижизнь людей, способствовавшим социальному равенству и преодолению рядаобщественных проблем. Антисциентисты указывают на оборотную сторонутехнического прогресса — развитие военных технологий, которые теперь могутугрожать жизни всего человечества, вызванный промышленным ростом экологическийкризис, биоэтические проблемы. Наиболее радикальные представители высказываютсядаже за необходимость полной остановки технического развития. Это«практическая» сторона диллемы, которая связана с технологическими приложенияминауки. Наука, однако, не сводится к технологии и представляет собой совершенноиную сторону человеческой деятельности. Технология направлена на решение техили иных практических задач, стоящих перед человеком. Наука направлена на поискнового знания о материальном мире вне зависимости от его практической важности.Безусловно, научное знание о природных явлениях способствует развитиютехнологии, и наоборот, технологические инструменты открывают новые возможностидля научных изысканий. Но все же, технология возникла куда раньше науки и досих пор развивается во многом благодаря методу проб и ошибок, не требующемунаучного понимания происходящего. Вопрос о том, насколько ученые ответственныза технологические применения их открытий, остается дискуссионным, но различиянауки и технологии очевидны. Поэтому практическую сторону (анти)сциентизма былобы правильней назвать (анти)техницизмом. Тогда как собственно сциентизм — этовыход научного метода за рамки исследования природы и его вторжение в области, традиционноосваиваемые гуманитарными дисциплинами и вненаучными способами познания. Инымисловами, это выход науки за присущие ей границы.
Представлениео том, что наука не имеет (или не должна иметь) каких-либо границ, верно лишьотчасти. Действительно, любые явления и природы, и культурной жизни человекамогут быть подвергнуты научному изучению — систематизации, классификации, поискупричин и т.п. Это изучение позволяет создать более или менее полные моделиявлений, с помощью которых можно делать проверяемые предсказания иупорядочивать поступающие факты. Однако эти модели не исчерпывают реальности вовсей ее полноте. Дело в том, что сами принципы научного исследованиянакладывают определенные ограничения на познание, попытка преодолеть которыеозначает отказ от науки в строгом смысле этого слова и переход к вере или мифу.
Слово«миф» в обиходной речи обозначает фальсификацию или выдумку. Однако вкультурологи миф — система представлений, призванная ответить на вопрос опроисхождении мира в целом и месте человека в нем. Попытки разграничить сферыразума и веры предпринимались уже в Средние Века и были продолжены в НовоеВремя. На заре науки основной задачей было разграничить области объективногознания и богословия. Так, Г. Галилей, оправдывая свои гелиоцентрическиепредставления, ввел ряд принципов для такого разграничения:
«1.Ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться «буквальногозначения слов», поскольку тогда в Писании, пишет Галилей в письме донуБенедетто Кастелли в 1613 г., обнаружились бы не только различные противоречия,но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками,глазами, телесными и человеческими эмоциями — такими, как гнев, раскаяние, ненависть,а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.
2.Из этого следует, что, поскольку Писание «обращено к простому народу»,его «повествования должны вызывать истинные чувства и размышления, так, чтобычувства не тонули в словах».
3.Писание «не только может, но и действительно должно открывать за внешнимзначением слов нечто более глубокое». Ведь авторы обращались к«грубым и неорганизованным народам».
4.«И поскольку очевидно, что две истины никогда не могут противоречить однадругой, задача комментаторов Священного Писания найти истинный смысл текстов, согласующийсяс естественными заключениями, к которым нас привели очевидный смысл илинеобходимые доказательства».
5.Таким образом, наука становится одним из инструментов интерпретации СвященногоПисания. Действительно, «уверившись в некоторых суждениях, мы должнывоспользоваться ими как удобнейшим средством для истинного истолкованияПисания».
6.С другой стороны, Галилей утверждает в письме к монсеньору Пьеру Дини в 1615 г., что нужно очень осторожно подходить к «естественным заключениям, не связанным с верой, ккоторым могут привести опыт и необходимые доказательства». «Было быопасно приписывать Священному Писанию какое-либо суждение, хотя бы один разоспоренное опытом». Действительно, «кто сможет положить предел человеческоймысли? кто посмеет утверждать, что нам уже известно все, что можно узнать омире?»
7.Писание не могут толковать не сведущие в науке люди. Наука идет вперед ипоэтому опасно навязывать Священному Писанию идеи (например, Птолемея), которыевпоследствии могут быть опровергнуты. Так что «для всего, связанного соспасением и утверждением веры, как можно с уверенностью сказать, по надежностимы никогда не найдем никакого другого значимого и эффективного учения. И, возможно,было бы лучшим советом не добавлять без необходимости другие; явилось большимбеспорядком вводить их по требованию лиц, которые, даже если говорят по наитиюсвыше, совершенно лишены понимания, необходимого для того, чтобы пусть неопровергнуть, но хотя бы понять доказательства, с помощью которых точные наукивыводят некоторые заключения».»
Итак,согласно Галилею, Священное Писание может выступать в качестве авторитета лишьв моральной и религиозной сферах, тогда как описание устройства природы явно невходит в его задачи. Как известно, Галилею не удалось убедить в этом верхаКатолической церкви того времени. Во многом недоверие богословов кгелиоцентрической системой было связано с тем, что она ассоциировалась соккультно-магической традицией герметизма, ярким представителем которой был Д.Бруно. В герметизме солнцу придавался божественный статус, с чем и связановосторженное принятие сторонниками этого течения гелиоцентризма; едва ли Брунои его последователи были способны понять и оценить его научный смысл. Кстати, потем же причинам гелиоцентризм не принял и такой выдающийся естествоиспытатель, какР. Бэкон: стремясь очистить науку от магических пережитков, он отвергнул и этуполюбившуюся герметистам концепцию.
Современем ситуация изменилась на противоположную. Именно с Р. Бэкона, а также Р.Декарта, берет исток сциентизм эпохи модерна. Их эпоха — XVII в. — былатрагичной для истории Европы. Религиозные войны, длящиеся к тому времени ужеболее столетия, и безуспешные попытки примирения враждующих конфессий привели квсеобщему разочарованию в религии. Тем самым она перестала играть рольвсеобщего объединяющего начала, и эта роль постепенно перешла к науке, направленнойна обустройство земной жизни людей с помощью техники. Идеи «научно-техническогорая» прослеживаются со времен «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона. Но Бэкон и Декартвидели в науке не только познавательную и практическую ценность: они видели вней орудия морального и нравственного совершенствования человека, которые ранеерассматривались как прерогатива религии. По их мнению, в конечном итоге наукаможет обеспечить не только освоение природы в интересах человека, но дажепреодоление его смертной природы.
Идеио могуществе человеческого разума получили бурное развитие в XVIII в., в эпохуПросвещения. Философы Просвещения были склонны рассматривать религию какпережиток прошлого, средство управления невежественным народом и т.п. Но тогдаже появляются и мыслители, предостерегающие от необоснованных надежд, связанныхс научным прогрессом: так, Ж.-Ж. Руссо отмечал, что науке свойственен долгийпуть ошибок, прежде чем она находит истину. Еще больше этот пессимистическийнастрой заметен у Дж. Беркли: «Если люди взвесят те великие труды, — писалон, — прилежание и способности, которые употреблены в течение стольких лет наразработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большаячасть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут вовнимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство,что даже те науки, которые считаются основанными на самых ясных и убедительныхдоказательствах, содержат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческогопонимания, и что в конце концов лишь незначительная их часть приноситчеловечеству кроме невинного развлечения и забавы истинную пользу, если, говорюя, люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и ксовершенному презрению всякой учености». В том же духе высказывался и Д.Юм: «Не требуется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметитьнесовершенное состояние наук в настоящее время; ведь и толпа, стоящая вне храманауки, может судить по тому шуму и тем крикам, которые она слышит, что не всеобстоит благополучно внутри его. Нет ничего такого, что не было бы предметомспора и относительно чего люди науки не держались бы противоречивых мнений.Самые незначительные вопросы не избегают наших прений, а на самые важные мы нев состоянии дать какого-либо достоверного ответа».
Темне менее, именно научный разум в эпоху Просвещения занял место отвергнутогоБога, и понятия «знание» и «научное знание» стали рассматриваться как синонимы.Поэтому И. Канту пришлось проделывать работу, обратную той, что проделывалГалилей, а именно — выделить области, в которых научный разум не можетсчитаться авторитетом.
Границынаучного разума были обозначены Кантом в ряде антиномий — противоположныхутверждений, из которых нельзя сделать объективный выбор. Одна из них — оначале мира в целом: мир имеет начало — мир не имеет начала. Понятно, чтопредположение о вечности мира не может быть проверено путем научногоисследования: мы можем изучать мир лишь тогда, когда он уже существует. Сейчасвозраст Вселенной считается достаточно четко установленным. Однако Вселенная, впредставлении современной космологии, не тождественна всему материальному миру:ее «окружает» физический вакуум, в котором потенциально могут возникать идругие вселенные. Поэтому материальный мир «старше» нашей Вселенной, и вопрос оего возникновении остается открытым. Существовал ли он вечно? Научного ответана этот вопрос нет. Важнейшие критерии научности — верифицируемость, возможностьдоказательства (Л. Витгенштейн), и фальсифицирумость, принципиальнаявозможность опровержения (К. Поппер). В данном случае ни тот, ни другойкритерий использован быть не может.
Научноеисследование предполагает оппозицию (противопоставление) изучающего субъекта иизучаемого объекта — этот принцип был осознан еще Р. Декартом, противопоставившем«вещь мыслящую» «вещи протяженной». Понятно, что субъект (исследователь) самявляется частью мира, и он не способен взглянуть на него «извне». Именнопоэтому «мир в целом» не может быть объектом научного изучения. Мы можемизучать лишь части, отдельные явления мира, но не вопрос о его возникновении, возрастеили причинах существования.
Таже оппозиция не позволяет сделать объектом исследования человека в целом — ведьисследование тоже ведется человеком, который поэтому не может смотреть на«человека» со стороны. Недоступным для исследования оказывается субъективныйполюс личности, ее «Я». Поэтому категоричные суждения о природе внутреннегомира человека не могут считаться научными. Например, утверждение «психика имеетматериальную природу» невозможно проверить научным методом. Допустим, исследовательустановил соответствия между изменениями, происходящими в мозге, иопределенными формами мыслительной деятельности испытуемого. Можно ли наосновании таких наблюдений делать утверждения о материальности психики? Нет:ведь и сам исследователь обладает психикой, которая в данном наблюденииостается «за кадром». Чтобы проверить ее на «материальность», нужен еще одиннаблюдатель, и так до бесконечности. Это т.н. психофизическая проблема — прямоеследствие противопоставления объекта и субъекта. Она оставляет суждения оприроде человека (например, наличии или отсутствии бессмертной души) свободнымиот вмешательства науки. Поэтому сфера свободной воли человека также остаетсявне круга познаваемой наукой естественной причинности. На этом основании И.Кант отделил «науки о свободе» от естественных наук: область свободы волиостается прерогативой веры и вненаучных форм познания.
Сходноеограничение научного метода — невозможность познания единичного. Начальнаяустановка науки на поиск закономерностей в природе предполагает, что онаизучает повторяющиеся явления. Поэтому невозможны, например, научные суждения ореальности сверхъестественных явлений (чудес). Чудо, по определению, единичное,неповторимое событие, в отличие от обычных явлений природы. К примеру, будучиподброшены, камни обыкновенно падают на землю, и можно установитьзакономерности их падения (скорость, ускорение и т.п.). Однако утверждение отом, что один камень не упал, а, скажем, завис в воздухе, не может быть нидоказано, ни опровергнуто, коль скоро это явление более не повторяется. Снаучной точки зрения можно только констатировать, что это явление неопределяется известными естественными законами, но нельзя судить о том, могутли существовать законы помимо естественных (например, Божественная воля).
Всеэти ограничения научного метода хорошо известны методологам науки, но обычнопрактически не осознаются самими исследователями. Примером такого игнорированиямогут служить высказывания современного сциентиста, проповедника атеизма Р.Докинза: «Наличие или отсутствие мыслящего сверхъестественного творца однозначноявляется научным вопросом, даже если практически на него нет — или пока ещёнет— ответа. И это также касается подлинности или ложности всех историй очудесах, при помощи которых религии поражают воображение верующих толп». В этойфразе ясно выражено кредо сциентизма, которое было сформулировано Б. Расселом:«Любое достижимое знание должно обретаться научным методом; то, что не можетбыть открыто наукой, не может быть известно человечеству». Этот тезис выражаетбезграничную веру в науку, однако сам он не может быть проверен научным методоми, следовательно, относится к сфере мифа (в указанном выше смысле слова).
Мифсциентистов заключается в вере в вечно существующую, саморазвивающуюся материю,продуктом в конечном счете случайных изменений которой являются всесуществующее, в том числе и человеческое сознание. Поэтому постулируетсяотсутствие принципиальных различий между человеком и другими животными. Такиепредставления о мире имеют ряд следствий в областях морали и политики, которыеявно проявились в XX в. С точки зрения сциентизма мораль не имеет каких-либонепреложных оснований: это лишь продукт эволюции и общественного развития.Традиционно мораль трактуется с точки зрения оппозиции добра и зла: моральноеповедение — это следование добру. Для сциентиста не существует объективнойприроды морали, и она объясняется в рамках противопоставления «полезного» и«вредного»: моральное поведение должно приносить пользу индивидууму, коллективуили человечеству в целом. Тем самым категорический императив о моральном долгезаменяется гипотетическим — «ты должен поступать так, если хочешь получить туили иную выгоду». При этом, в зависимости от того, какая из выгод будетрассматриваться человеком в качестве главной, могут иметь место различныепоследствия. Если человек стремится к достижению лишь своей личной выгоды — этобудет эгоистический моральный релятивизм. Но и утверждение общественной илигосударственной пользы в качестве высшего морального авторитета также чреватомалоприятными результатами — в этом случае мы приходим к тоталитаризму в тойили иной форме (коммунизм, социал-дарвинизм, нацизм). И действительно, сциентизм,ставя человеческую личность в один ряд с явлениями природы, рассматривает еекак подчиняющуюся природным законам, и поэтому доступную «разумному»регулированию сверху. Примером построения подобного общества на началахнаучного разума служит история СССР.
Итак,основываясь на представлении о границах науки и подчеркивая дегуманизирующиеследствия сциентизма, антисциентисты предлагают альтернативную оценку ролинауки. У них можно выделить два типа интерпретации взаимоотношения науки ивненаучных форм знания. Первый тип восходит к концепциям Ф.Ницше и О.Шпенглера,которые, говоря языком методологии науки, отрицали у науки особыйэпистемологический статус. То есть они считали, что наука — это мифсовременности, который не может претендовать на абсолютное познание истины дажео материальном мире. Ведь научные парадигмы постепенно сменяют одна другую, иневыводимы друг из друга: переход к новой парадигме связан с прозрением, интуицией,сменой базовых установок, а не с накоплением фактов. Последователями даннойточки зрения в русле постпозитивизма являются П.Фейерабенд, М.Хессе и др.
Ковторому типу интерпретации этой проблемы можно отнести точку зрения, согласнокоторой наука, с одной стороны, и религия, мифология, искусство, с другойстороны, существенно различаются и составляют как бы два полюса в современнойкультуре. Но в то же время между ними нет непроходимой грани. Более того, ониимеют тенденцию к сближению. Эта точка зрения восходит к идеям Ф.М.Достоевского,Н.Рериха, П.Тейяра де Шардена, А.Н.Уайтхера и др.
Ф.М.Достоевскийговорил о необходимости движения человечества к целостной гармоничной культуре,к доброму разуму. Если, по его словам, истина (наука) и Иисус Христос (добро)разойдутся, то он предпочитал остаться с добром, а не с истиной. Он критиковалнауку (или как он выразился «полунауку») именно за то, что в ней нередкоотсутствует гуманизм, добро. Разум без добра его настораживал. Такой рационализмон не принимал, так как уловил зарождавшуюся тенденцию сциентизацииобщественной жизни и выступил против нее, то есть против того, чтобы видеть внауке единственную систему понимания мира и человека.
П.Тейярде Шарден исследовал вопрос о необходимости сближения и слияния науки ирелигии. Причем сам использовал достижения науки в своей христианской доктрине,создавая эволюционное христианство. По сути дела христианство принимает у него«онаученный» вид. Это христианский модернизм, который ищет новый образ религии,новый образы веры и знания, новый синтез религии, науки, искусства, морали.Религия превращается у Тейяра де Шардена в иную систему знания. Это знание осмысле универсума, о совершенстве, об абсолюте, о прогрессе, об идеале, о добре,о единстве мира. В книге «Феномен человека» Тейяр де Шарден назвал этотнарождающийся синтез науки, этики и религии «конвенцией духа».
Близкиепо смыслу идеи развивал и А.Н.Уайтхед. По его мнению, науке и религии присущдавний конфликт. Но он должен быть преодолен, так как от этого зависитдальнейший ход истории, потому что наука и религия – это две самые мощные силы,оказывающие влияние на людей. Уайтхед, будучи сам крупным ученым – математикоми философом, отвергает тезис, что религия всегда заблуждалась, а наука всегдабыла права. Религия, утверждает он, существенно модернизирована к 20-му веку.Наука еще более изменилась. И в религии, и в науке имеют место уточнения, изменения,модификации, то есть им присуща внутренняя динамика. Рассматривая некоторыепримеры из истории науки, Уайтхед считает, что научная и религиозная картинымира не до такой степени противоречат друг другу, как это всегда считалось.Поэтому им нужно отказаться от взаимных анафем. Он пишет, что существуют болееполные истины и более благоприятные перспективы, в рамках которых можетпроизойти примирение между сокровенными религиозными взглядами и более тонкимнаучным видением. Исходя из этого, Уайтхед считает, что наука и религия могуточень удачно дополнять друг друга, так как наука изучает общие закономерностифизических явлений, а религия «погружена в созерцание моральных и эстетическихценностей».
Вправославном богословии задачу примирения науки и религии решали многиеапологеты XX в., например В.Н. Ильин, В.В. Зеньковский, Н.И. Иванов, Л. Цыпин идругие.
Экзистенциалистыво всеуслышание заявляют об ограниченности идеи гносеологическойисключительности науки. В частности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку, какнеподлинную экзистенцию, вере, как подлинной экзистенции, и, совершенно обесцениваянауку, засыпает ее каверзными вопросами. Какие открытия сделала наука в областиэтики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращаетсявокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий изгазет и журналов? «Суть сократовского незнания, – резюмирует подобный ход мыслиС. Кьеркегор, – в том, чтобы отвергнуть со всей силой страсти любопытствовсякого рода, чтобы смиренно предстать перед лицом Бога». Изобретения науки нерешают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человекудуховность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, духостанется при своем, с призывами веры. Трактовать изобретение микроскопа какнебольшое развлечение – куда ни шло, но приписывать ему серьезность было быслишком… Претенциозные натуралисты делают из «законов» «религию». Главноевозражение, выдвигаемое Кьеркегором против естественных наук (а вдействительности против позитивистского сциентизма), состоит в следующем:«Возможно ли, чтобы человек, воспринимая себя как духовное существо, могувлечься мечтой об естественных науках (эмпирических по содержанию)?Естествоиспытатель – человек, наделенный талантом, чувством иизобретательностью, но при этом не постигающий самого себя. Если наука становитсяформой жизни, то это великолепный способ воспевать мир, восхищаться открытием имастерством. Но при этом остается открытой проблема, как понимать свою духовнуюсуть».
Антисциентистыуверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает еебездуховной, лишенной человеческого лица и романтики. Дух технократизмаотрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений.Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства инеобходимости постоянного удовлетворения все возрастающих вещистскихпотребностей. М. Андре призывает «хорошо осознать, что население мира иособенно та часть молодежи, которая желает расцвета мысли, которая хочет во чтобы то ни стало «мочь со всей свободой любить мудрость», без упущения, раздраженатем, что, видит науку, превращенную в сциентизм и завладевающую областями, гдеона может служить линией поведений». Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказываяему в аутентичности. Сциентизм, делая из науки капитал, коммерциализировалнауку, представил ее заменителем морали. Только наивные и неосторожныецепляются за науку как за безликого спасителя.
Яркийантисциентист Г. Маркузе выразил свое негодование против сциентизма в концепции«одномерного человека», в которой показал, что подавление природного, а затем ииндивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь кодному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которыевыпадают на долю современного человека, говорят о ненормальности самогообщества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же ситуация осложняется тем,что узкий частичный специалист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизовани не принадлежит себе, – это не только представитель технических профессий. Вподобном измерении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленностьбудет сдавлена тисками нормативности и долженствования.
БертранРассел, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в позднийпериод своей деятельности склонился на сторону антисциентизма. Он виделосновной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело кутрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов. Майкл Полани – авторконцепции личностного знания – подчеркивал, что «современный сциентизмсковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашимважнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепыхи нелепых, неадекватных терминов».
Крайнийантисциентизм приводит к требованиям ограничить и затормозить развитие науки.Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностейпостоянно растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, неговоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются«проекты» будущего развития человечества.
Дилеммасциентизм-антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурноговыбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в которомнаучно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативныепоследствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но иуравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задачасовременного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит втом, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».
Список литературы
Д.Антисери, Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. ОтВозрождения до Канта.
Т.Г.Лешкевич. Философия науки: традиции и новации. Сциентизм и антисциентизм.
А.И.Тихонова. Сциентизм и антисциентизм.
В.П.Визгин. Границы новоевропейской науки: модерн/постмодерн.
С.Л.Худиев.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта referat.ru/
www.ronl.ru
