|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Доклад: Метафора Рикёра. Реферат на тему метафорыРеферат МетафораскачатьРеферат на тему: План:
ВведениеМета́фора (от др.-греч. μεταφορά — «перенос», «переносное значение») — троп, перенесение свойств одного предмета или явления на другой по принципу их сходства, скрытое сравнение "Покатились глаза собачьи / Золотыми звездами в снег" (С.А.Есенин).
В метафоре можно выделить 4 «элемента»:
В лексикологии — смысловая связь между значениями одного полисемантического слова, основанная на наличии сходства (структурного, внешнего, функционального). Метафора в искусстве часто становится эстетической самоцелью и вытесняет первоначальное исходное значение слова. У Шекспира, например, часто важен не исходный житейский смысл высказывания, а его неожиданное метафорическое значение — новый смысл. Это приводило в недоумение Льва Толстого, воспитанного на принципах аристотельского реализма. Проще говоря, метафора не только отражает жизнь, но и творит её. Например, Нос майора Ковалёва в генеральском мундире у Гоголя — это не только олицетворение, гипербола или сравнение, но и новый смысл, которого раньше не было. Футуристы стремились не к правдоподобию метафоры, а к её максимальному удалению от изначального смысла. Например, «облако в штанах». В годы господства соцреализма метафора фактически была изгнана из литературы, как приём, уводящий от действительности. В 1970-е годы появилась группа поэтов, начертавших на своём знамени «метафора в квадрате» или «Flink0097» (термин Константина Кедрова). Отличительной чертой метафоры является ее постоянное участие в развитии языка, речи и культуры в целом. Это связано с формированием метафоры под воздействием современных источников знаний и информации, использованием метафоры в определении объектов технических достижений человечества. 1. Виды метафорыСо времён античности существуют описания некоторых традиционных видов метафоры:
2. Теории метафорыСреди других тропов метафора занимает центральное место, так как позволяет создать ёмкий образ, основанный на ярких, неожиданных ассоциациях. В основу метафоризации может быть положено сходство самых различных признаков предметов: цвета, формы, объёма, назначения, положения и т. д. Согласно классификации, предложенной Н. Д. Арутюновой, метафоры разделяются на
Подробнее рассмотрим метафоры, способствующие созданию образов, или образные. В широком смысле термин «образ» означает отражение в сознании внешнего мира. В художественном произведении образы — это воплощение мышления автора, его уникальное видение и яркое изображение картины мира. Создание яркого образа основано на использовании сходства между двумя далекими друг от друга предметами, практически на своеобразном контрасте. Чтобы сопоставление предметов или явлений было неожиданным, они должны быть достаточно непохожими друг на друга, и иногда сходство может быть совсем незначительным, незаметным, давая пищу для размышлений, а может отсутствовать вовсе. Границы и структура образа могут быть практически любыми: образ может передаваться словом, словосочетанием, предложением, сверхфразовым единством, может занимать целую главу или охватывать композицию целого романа. Однако существуют и другие взгляды на классификацию метафор. К примеру, Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют два типа метафор, рассматриваемых относительно времени и пространства: онтологические, то есть метафоры, позволяющие видеть события, действия, эмоции, идеи и т. д. как некую субстанцию (the mind is an entity, the mind is a fragile thing), и ориентированные, или ориентационные, то есть метафоры, не определяющие один концепт в терминах другого, но организующие всю систему концептов в отношении друг к другу (happy is up, sad is down; conscious is up, unconscious is down). Джордж Лакофф в своей работе «The Contemporary Theory of Metaphor» говорит о способах создания метафоры и о составе данного средства художественной выразительности. Метафора, по теории Лакоффа, является прозаическим или поэтическим выражением, где слово (или несколько слов), являющееся концептом, используется в непрямом значении, чтобы выразить концепт, подобный данному. Лакофф пишет, что в прозаической или поэтической речи метафора лежит вне языка, в мысли, в воображении, ссылаясь на Майкла Редди, его работу «The Conduit Metaphor», в которой Редди подмечает, что метафора лежит в самом языке, в повседневной речи, а не только в поэзии или прозе. Также Редди утверждает, что «говорящий помещает идеи (объекты) в слова и отправляет их слушающему, который извлекает идеи/объекты из слов». Эта идея находит отражение и в исследовании Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Метафоры, которыми мы живём». Метафорические понятия системны, «метафора не ограничивается одной лишь сферой языка, то есть сферой слов: сами процессы мышления человека в значительной степени метафоричны. Метафоры как языковые выражения становятся возможны именно потому, что существуют метафоры в понятийной системе человека». Метафора часто рассматривается как один из способов точного отражения действительности в художественном плане. Однако И. Р. Гальперин говорит, что «это понятие точности весьма относительно. Именно метафора, создающая конкретный образ абстрактного понятия, даёт возможность разного толкования реальных сообщений».[1] Как только метафора была осознана, вычленена из ряда других языковых явлений и описана, сразу возник вопрос о её двоякой сущности: быть средством языка и поэтической фигурой. Первым, кто противопоставил поэтической метафоре языковую, был Ш. Балли, который показал всеобщую метафоричность языка. Примечания
Литература
wreferat.baza-referat.ru Реферат на тему Метафоры в поэзии Александра БлокаКалининградский Государственный Университет Факультет славянской филологии и журналистики МЕТАФОРЫ В ПОЭЗИИ АЛЕКСАНДРА БЛОКАВведение Прежде чем переходить непосредственно к метафорам в поэзии Александра Блока, скажем несколько слов о том, что собой представляет метафора. Метафора возникает при сопоставлении объектов, принадлежащих к разным классам. Логическая сущность метафоры определяется как категориальная ошибка или таксономический сдвиг. Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он входит, и включает его в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании. Сравнивая объекты, метафора их противопоставляет. Метафора сокращает не только сравнение, но и противопоставление, исключая из него содержащий отрицание термин. Метафора выполняет две основные функции – функцию характеризации и функцию номинации индивидов и классов объектов. Они четко противопоставлены в субстантивной метафоре. В первом случае существительное занимает место таксономического предиката, во втором – субъекта или другого актанта. Исходной для метафоры является функция характеризации. Занимая позицию предиката, метафора постепенно утрачивает предметное значение и вместе с тем большую часть входящих в него семантических компонентов. Смысл метафоры ограничивается указанием на один или немногие признаки. Употребление метафоры в актантной позиции вторично. В русском языке оно поддерживается указательным местоимением. Естественное для себя место метафора находит в поэтической (в широком смысле) речи, в которой она служит эстетической цели. Метафору роднят с поэтическим дискурсом следующие черты: нераздельность образа и смысла, отказ от принятой таксономии объектов, актуализация далеких и «случайных» связей, диффузность значения, допущение разных интерпретаций, отсутствие мотивации, апелляция к воображению, выбор кратчайшего пути к сущности объекта. Именно поэтому в поэзии Блока метафора является естественной составной частью. Однако надо заметить, что у Блока (как и у других символистов) метафора используется чрезвычайно широко. Этому способствует тот факт, что символ, как отмечают многие исследователи, по своей форме и содержанию близок к метафоре. Глава 1. Метафористический образ «Прекрасной Незнакомки» Несомненно, наибольшее количество метафор в поэзии Блока отдано женщине. Блоковская женщина – это и Прекрасная Дама, и ее Чародейный, Единый Лик (все с большой буквы!), и знаменитая Незнакомка. Женщина Блока – и проститутка («В темной комнате ты обесчещена…»), и королевна, и «звезда мечтаний нежных» (в стихотворении «Я в дольний мир вошла, как в ложу»), и «царица блаженных времен», и «отзвук забытого гимна» (в стихотворении, которое так и называется: «Ты – как отзвук забытого гимна…»), и «бред моих страстей напрасных» (в «О да, любовь вольна, как птица…»)… Продолжать можно, несомненно, еще долго, с чем согласится каждый, кто читал Блока. Она была – живой костерИз снега и вина… Так пишет Блок о Незнакомой в стихотворении «Зачатый в ночь, я в ночь рожден», и вкладывает ей в уста следующие строки: «Я, как метель, звонка». Некоторые стихотворения начинаются прямо с метафоры, раскрывающей дальнейшие строки: «Ты, как отзвук забытого гимна…» (о Кармен) и дальше: «И твоя одичалая прелесть – как гитара, как бубен весны!». Таким образом, метафора позволяет передать Блоку его отношение к женщине в ее различных ипостасях. Образ женщины расчленяется на различные составляющие, и Блок для каждого из стихотворений выбирает тот или иной, отвечающий сути, и воплощает его с помощью символа, а следовательно – с помощью метафоры. В результате женщина у Блока предстает перед нами во всем многообразии образов, которые представлял собой поэт. Иногда метафорами Блок рисует взаимоотношения мужчины и женщины. Типичный пример – стихотворение «Девушке»: Ты перед ним – что стебель гибкий, Он пред тобой – что лютый зверь… Через две незамысловатые метафоры Блок передает нежность и невинность девушки – и грязную, пошлую, жестокую сущность мужчины. Дальнейшие строки стихотворения служат, по сути, лишь раскрытию этих двух метафор, данных в первых строках.Глава 2. Метафора в портрете и пейзаже Чрезвычайно часто использует Блок метафору для обрисовки внешности, а через внешность – характера героя. В «Снежном вине» мы читаем о невинной улыбке в «тяжелозмейных волосах», в стихотворении «Я помню нежность ваших плеч» - «волос червонная руда», в стихотворении «Я в дольний мир вошла, как в ложу» - «крылатые глаза», и такая прекрасная, необычная и яркая метафора как:Взор мой – факел, к высям кинут, Словно в небо опрокинутКубок темного вина! Или не менее интересная метафора (точнее целая низка, словно низка бус, метафор) в стихотворении «Сердце предано метели»: Пронзай меня, Крылатый взор, Иглою снежного огня! А иногда метафора помогает Блоку воссоздать картину окружения человека, его одежду – и через это – как через символ – его характер, жизнь, сущность. Так, интересна метафора в стихотворении «В темной комнате ты обесчещена…»: Шлейф ползет за тобой и треплется, Как змея, умирая в пыли… И не надо дополнительных описаний внешности и одежды девицы с улицы – мы отчетливо видим не только то, во что она превратилась, но и состояние ее души, ее суть и смысл существования. Так одна-единственная метафора у Блока (одна, кстати, на все стихотворение) вмещает в себя целый абзац, если не целую страницу, если ее расшифровывать. Яркая метафора дана в поэме «Возмездие» - «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». Конечно, можно было бы долго говорить о том, какой консерватор был этот Победоносцев, что он принес России, как была заглушена свободная мысль – но насколько ярче, звучнее, выразительней звучат строки о «совиных крылья» над многострадальной Россией! И мы словно видим этот мрак, который принес с собой Победоносцев. Явления природы Блок также передает через метафору: «драгоценный камень вьюги» (в стихотворении «Второе крещенье»), «снежные иглы», «снежных вихрей подъятый молот», «вихрь звездный» и «жезл померкшего царя» для изображения зари (в «Настигнутом метелью»), «месяц ладью опрокинул…» и «душит красавица ночь» (в «С каждой весною пути мои круче»), «весенний ливень бурных слез» (в «Я помню длительные муки…»). Наиболее ярким примером будет, наверное, следующий отрывок из «Поля Куликова»: Опять над полем Куликовым взошла и расточилась мгла,И, словно облаком суровым, Грядущий день заволокла… Здесь уже метафора обрисовывает не только и не столько состояние природы, сколько через состояние природы как через символ – состояние исторического момента, которые, между прочим, Блок считал для истории России символическим. Метафора используется Блоком и для характеристики философских понятий. Например, Смерть (с большой буквы) у него – «третье крещенье» (в стихотворении «Второе крещение»). Россия, Русь, также становится объектом метафоризации: «разбойная краса», «а ты все та же – лес, да поле» в стихотворении «Россия», которая под пером поэта отождествляется с женщиной: «…твои прекрасные черты…». А в поэме «Опять на поле Куликовом…» Россия для Блока – «жена моя!» - так восклицает поэт. Заключение В заключение отметим, как сам Блок оценивал свои стихи: в его оценке сразу видна та роль, которую он отводил символу, а через это мы можем понять, какова была роль метафоры в его поэзии. Так, Александр Блок писал, что «Стихи о Прекрасной Даме» - «ранняя утренняя заря», «те сны и туманы, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь». «Нечаянная радость» - «первые жгучие и горестные восторги», «первые страницы книги бытия», «чаши отравленного вина», «полувоплощенные сны». «Земля в снегу» - «плод грустных восторгов», «чаша горького вина». Даже для стихов у Блока есть метафоры: «рифм веселых огоньки» в стихотворении «Они читают стихи». Из этих примеров видно, что сам Александр Блок подходил как к символу даже не к слову, не к строке, не к стихотворению – целые стихотворные сборники были для него символами, и он описывал их содержание с помощью метафор. Блок, несомненно, символист, и его стихотворения построены на символах. Тем важнее в поэзии Блока роль метафоры, которая позволяет передать воплощенные в символы чувства и мысли автора. Метафора у Блока играет чрезвычайно важную роль – она позволяет и показать отношение автора к описываемому предмету (явлению), и обрисовать с помощью метафоры образ, и даже сравнить несколько образов на основе метафор. Несомненно, что без метафор Блоку пришлось бы передавать в нескольких строках (или даже строфах) то, что он говорит в двух-трех словах, и главное – потерялась бы та яркая образность, которую так ценят любящие и знающие поэзию Блока.ЛИТЕРАТУРА: 1. Блок А. собрание сочинений в шести томах. Т. 1, 2. Л, 1980.2. Павлович Н. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995.3. Павлович Н. В. Очерки истории языка русской поэзии ХХ века. Образные средства поэтического языка и их трансформация. М., 1995.4. Русский язык. Энциклопедия. М., 1997. bukvasha.ru Доклад - Метафора Рикёра - ФилософияМЕТАФОРА РИКЁРА Реферат Московский Государственный Университет им. М.В.Ломоносова Москва, 1998г. О проблематике символа и метафоры Символ в психоанализе. Метафора в широком смысле — это символ, нечто способное к двойному смыслу. Поэтому необходимо начать рассмотрение с того, как Рикёр обосновывает двойной смысл и двойной язык. В своей работе “Существование и Герменевтика” Рикёр говорит о феноменологии противостояния религии и психоанализа. Существование для психоанализа — существование желания, и обнаруживается в археологии субъекта. Герменевтика феноменологии духа говорит о другом расположении источника смысла, не за субъектом, а впереди него, и поэтому она телеологична, здесь она ближе феноменологией религии, по Рикёру — эсхатологической, которая исходит из дешифровки религиозного объекта в ритуале, мифе, веровании, делает это, опираясь на проблематику священного, что определяет теоретическую структуру. Психоанализ же знает только символическое измерение, изучая следы вытесненных желаний, принимается лишь сетка значений, сложившаяся в бессознательном исходя из первичного вытеснения и согласно вкладам вторичного вытеснения, так он может найти лишь то, что заранее ищет. В своих поисках психоанализ наталкивается на язык двойного смысла, более того, психоанализ его обретает — именно существование психоанализа — доказывает значимость этого языка. Это язык символов несводимый к однозначным значениям. Здесь Рикёр идёт дальше, говорит, что оправдание герменевтики в том, чтобы искать в самой природе рефлексивного мышления принципы логики двойного смысла. “Лишь проблематика рефлексии узаконивает семантику двойного смысла” (1, стр.29). О герменевтике мифа. В работе “Герменевтика и структурализм” Рикёр пишет о том, что интерпретация имеет свою историю и эта история является составной частью самой традиции; мы интерпретируем не просто так, а для того, чтобы высветить, продлить и тем самым поддержать жизнь традиции в которой сами находимся. Это означает, что время интерпретации некоторым образом принадлежит традиции. Но сама традиция жива благодаря своей интерпретации этого вклада. В попытке ответить на вопрос как интерпретация вписывается во время традиции, почему традиция живет лишь посредством и внутри интерпретации, как возможно пересечение этих двух временностей, Рикёр ищет некое третье, глубинное время. “Оно будет временем самого смысла” (2, стр.38). Дальнейший анализ проходит под знаком того, что весь этот груз взаимосвязанных времен надо исследовать вместе со структурой символа, того, что способно к двойному смыслу. Семантика метафоры может рассматриваться в структуре мифа, метафора как непрерывное мифотворчество, как же соотносятся символический слой метафоры (включающий двойной смысл) и миф? Рикёр говорит, что миф должен быть подчинён символу. Миф повествует о событиях начала и конца, принадлежащих фундаментальному времени — это дополнительное измерение для того символического плана, который историчен. Но уже воплощение мифа, повествовательное или в ритуале, не пребывает более в этом глубинном слое. “Движение от символа к мифу и мифологии — это переход от скрытого времени к иссякшему времени” (2, стр.41). Несколько слов о методе Методы герменевтической критики структурализма во многом сами по себе структуралистичны, но это не должно смущать, П.Рикёр говорил, что научность — это, по сути, структурализм: “структурализм принадлежит науке, и, если речь идёт о научном понимании, я не вижу в настоящее время более бесспорного и более плодотворного подхода, чем структурализм” (2, стр.42). Одна из наиболее интересных идей метода, родилась из феноменологии, в герменевтике же её можно обозначить как некое обобщение понятия времени (вспомним, “время интерпретации” и “время традиции”), попросту, это введение в структурализм давно известного в естественных науках понятия “шкалы характерных времён”. Ещё предстоит дать этому шагу надлежащее обоснование. С идеей шкалы характерных времён тесно связана идея “двоякой причинности”. Рассмотрим некоторую систему в которой выделимбыструю подсистему и медленную. Быстрая подсистема отличается малыми временами релаксации с точки зрения медленной, то есть очень быстро реагирует на процессы происходящие в медленной подсистеме и во вне, и всегда успевает прийти в равновесие быстрее медленной подсистемы, тогда мы можем попросту говорить о том, что быстрая подсистема всегда находится в равновесии с окружением, то есть, по отношению к ней, медленная подсистема — это медленно изменяющаяся среда, обеспечивающая некоторый набор параметров, который существенен для характера реакций быстрой подсистемы. В свою очередь факт, что быстрая подсистема всегда находится в равновесии, даёт некоторую новую увязку базовых процессов и эта увязка — закон “природы” для медленной подсистемы, параметры для её эволюции. Это и есть двойная причинность: медленная система поставляет параметры для быстрой (то есть, “окружающую среду”, которую быстрая система за время своей жизни, то есть в масштабе характерных для неё времён прихода к равновесию, произвольно менять не может), а быстрая поставляет медленной некий “закон природы” (вполне возможно было бы поменять местами во всём рассказе слова закон и параметры, но законом здесь называется то, что мы видим как закон). В качестве иллюстрации можно привести высказывание Рикёра о том, что “политические границы результат исторических обстоятельств” (3, стр.121). Здесь политика — быстрая система, а история — медленная. Несколько слов о применении данного метода в структурной лингвистике. Здесь мы приходим к “синхронной лингвистике как к науке о состояниях, взятых в их систематических проявлениях” и “диахронической лингвистике — науке об эволюциях, происходящих в системе” (2, стр.45). По Соссюру: синхронистический план — это отношения, диахронистический — события. История является вторичной, медленной системой, и выступает в качестве искажения системы. В лингвистике эти искажения менее интеллигибельны, чем состояния системы: “лингвистика изначально синхронистична, а диахрония сама по себе интеллигибельна только в качестве сравнения предшествующих и последующих состояний системы; диахрония компаративна, и как таковая она зависит от синхронии”(2, стр.46). Разбиение системы на медленную и быструю часть в этом методе не выглядит произвольным. Но тогда надо иметь смелость предполагать неизвестное, то есть, вообще, всё что угодно в быстрой подсистеме, — её эволюция происходит в рамках законов, поставляемых ещё более быстрыми подсистемами, это хорошо соотносится с, так называемой, феноменологической редукцией. Системы, рассматриваемые в структуралистическом анализе всегда замкнуты и поэтому всегда релаксируют (в общем смысле: к определённой модели поведения ). То есть, релаксируют системы моделей. В рамках заданной парадигмы количество моделей ограничено — система всех моделей ограничена в своей структуре. Так что и описанная нами выше одна из моделей феноменологической редукции, по сути, синхронистична. Герменевтика стремится объединить Что получил философ? и Как это получил философ? Но вопрос Как? не самоцель. Герменевтика в стремлении быть философией ставит именно вопрос Что… , но, как часть культуры, обращается к читателю и спрашивает его Как?, читатель вместе с автором отвечают на вопрос Как? и выясняют Что? Это, — именно, Что , со всеми его отношениями к философии, к читателю, главное, к структуре дискурса читатель-автор. Что становится частью дискурса, его медленной подсистемой, попадает под закон дискурса, перестаёт быть законом в себе, вопреки тому, что подразумевается в классической семантике структурализма. Что бы упредить упрёк в субъективизме отметим, что сама двоякая структура философии (её исследовательская и образовательная части, по Гуссерлю) здесь не постулат системы анализа, а объект критического рассмотрения, и вопросом Что здесь является именно структурная часть философской герменевтики. Останемся же причастными “времени самого смысла”. Это необходимое вступление к анализу структуры метафоры. И хотя последующий анализ будет использовать описанный метод лишь косвенно, мы уже на пути, предпринимая необходимые усилия в попытке ответить на вопрос Как это делает Рикёр, хотя менее всего нашей задачей была иллюстрация метода на примере двух работ Рикёра, они важны сами по себе. Живая метафора В работе “Живая метафора” анализ Рикёра черпает свою силу в ярких идеях предшественников. Одна из таких ярких идей принадлежит Бирдсли, в его концепции метафоры аналогия заменена логическим абсурдом, именно абсурд заставляет в интерпретации отказаться от основного значения и искать в спектре его коннотаций ту, что позволяет связать метафорический предикат с его субъектом. Аналогия же ничего не объясняет, возникая скореев результате высказывания, между вещами, которые до этого никому не приходило в голову сближать и сравнивать (здесь надо сказать, что, по Аристотелю, аналогия есть необходимое для сравнения). Рикёр замечает, что в “Риторике” Аристотеля сравнение, например, подчинено метафоре. То же самое касается сходства изображения (в широком смысле) с оригиналом: сходство оказывается свойством самого изображения (то есть по факту создания), то есть портрета в широком смысле слова, а не закладывается в идею того, как предмет будет изображён, похоже или вовсе нет. Эта часть статьи названа автором “Суд над сходством”. Также трудно обсуждать метафору, прибегая ко всё новым метафорам: переноса, иконичности, оболочки, фильтра, экрана, линзы (в работах у Ричардса, Блэка), возможно это лишь маскирует изначальную порочность определений и возвращает нас к исходной точке — к метафоре переноса в широком смысле. Следующий параграф называется “В защиту сходства”. Цель его — показать что: 1. Сходство необходимо в теории “напряжения” больше, чем в теории замещения; 2. Оно и создаётся высказыванием и участвует в его порождении; 3. Можно преодолеть двусмысленность слова “сходство”, которое, во-первых, понимается как основание для сравнения, а, кроме того, и как результат того же сравнения; 4. иконическая природа метафоры предполагается лишь в смысле того, что образность — это семантический компонент в структуре метафоры, и, в этом смысле, равноправен прочим. 1. Метафорический смысл — не сама семантическая коллизия, “семантическая дерзость”, коль разговор о метафоре, а некоторое новое согласование, возникающее в ответ на вызов. Метафора — то, что превращает высказывание во внутренне противоречивое, но осмысленное. Сходство, здесь, — способ предикации признака субъекту, а не способ замещения имён. Когда Аристотель советует “переносить названия от предметов однородных, чтобы было ясно, что предметы родственны”, то этот перенос именно предикация признака, — предмет А становится предметом из рода тех, что как А и как В, и этот новый синтетический признак нового рода мы и должны себе вообразить. 2. Не существует эпифоры без диафоры, скажем так, интуиции без конструкции, референции к некой семантической модели, помогающей нам вписаться в этот “взгляд гения, брошенный издалека” — эпифору. Предикат должен очень точно отбирать определённые свойства субъекта. “Метафора — это одновременно “дар гения” и мастерство геометра, превосходно владеющего наукой пропорций” (4, стр.440). Диафора в эпифоре — парадокс, но это уже прозрение, открывающее сходство уже после разрыва прежних отношений, это зерно новой структуры и зерно катарсиса. Можно предположить, что и здесь существует разделение масштабов времён эпифоры и диафоры, но вдохновляющий момент в том, что мы уже находимся в структуре иного времени — времени собственно смысла. Отсюда можно было бы перейти к обсуждению троичного в семантике метафоры, но это уже не наша задача. 3. Любые две вещи имеют между собой нечто общее, но… и нечто различное. Но, именно, метафора выявляет функцию сходства, благодаря ей “тождественное” и “различное” не смешиваются, а противоборствуют. Предицирование признака обеспечивает способность метафоры порождать новые смыслы. Здесь играет роль некоторое размывание логических границ, обнаружение новых сходств, невидимых в рамках прежней классификации. Не будем забывать, однако, что прежняя классификация накладывает определённые рамки на структуру предикации. Следовательно, далее пишет Рикёр, “можно выдвинуть гипотезу, что динамика мысли, прокладывающей себе путь через чащу установленных категории, имеет тот же источник, что и создание любой классификации” (там же, стр.442). Это очень красивая гипотеза. То есть существует одна и та же ментальная операция, позволяющая “видеть сходное” и “устанавливать род”. Метафора может помочь вскрыть механизм формирования семантических полей — механизм, который Гадамер называл “изначальной метафоричностью языка” и становится феноменом генетическим в области речи. 4. Образ, рассматриваемый как “схема” (по Канту), то есть, одновременно и образ и то, что обеспечивает понятия образами, о чём Рикёр подробно говорит в другой своей работе, которую мы рассмотрим позже, приобретает вербальное измерение: прежде чем стать полем увядающих перцептов, он становится полем рождающихся значений. “Так же как схема — матрица категорий, иконический образ — матрица нового семантического согласования, на обломках старых семантических категорий”. А метафора — как раз механизм “схематизации” образа. Далее в параграфе “Иконический знак и образ” Рикёр развивает идеи последнего пункта предыдущего параграфа. Он отмечает, что теория метафоры предоставляет уникальную возможность признать наличие у семантики и психологии общей границы и в первую очередь обращается к теории школы М.Хёстера. Теория эта, надо сказать, имеет своим объектом скорее поэтический язык в целом, чем конкретно метафору. Первое положение этой теории в том, что поэтический язык — это слияние смысла с ощущениями, в отличие, по мнению Хёстера, от языка обыденного, конвенционального. Витгенштейн же в “Философских исследованиях” акцентирует дистанцию между значением и его носителем, значением и вещью, что можно понять ещё и как дистанцирование значения от его текстуального носителя, фразеологической конструкции, именно с этой стороны Хёстер противостоит Витгенштейну, хотя сам Хёстер понимает это дистанцирование, как относящееся к значению и вещи, которую оно означает, и относит этот феномен к обыденному языку, отдавая должное Витгенштейну, открывшему это. Во-вторых, в поэзии союз смысла и ощущений (по Хёстеру) порождает объекты замкнутые на себе, знак становится объектом, а не посредником. И третье: замкнутость на себе поэтического языка, позволяет ему строить вымышленный мир во вне (articuler une experience fictive — настаивать на значимости иллюзий, фиктивных переживаний). При чтении, согласно Хёстеру, происходит нечто подобное “epoch ” Гуссерля, то есть освобождённость сознания от естественной реальности и “активное открытие текста”. Рикёр замечает, что постулат о нереферентном характере поэзии, не столь очевиден: понятие виртуального опыта косвенно снова вводит идею “соотнесённости” с действительностью. Говоря здесь о референтности, следует разделять “правду о” и “правду по отношению к”, последнее — удел поэзии, поэтому далее разговор идёт о проблеме значения, а не истинности. Дело осложняется тем, что образность поэтического, роль которого в слиянии смысла с ощущением здесь исследуется, соотносится не с “общей” действительностью, а с “личным” опытом. Но иконичность, в отличие от простой ассоциации, предполагает контроль над образом со стороны смысла. “Видеть как” обнаруживается в акте чтения — в той мере, в какой оно представляет собой “способ реализации воображаемого”. Объяснить метафору — это значит перечислить значения, в рамках которых образвидится как смысл. Человек либо видит некоторые значения, либо нет — искусство “видеть как” принадлежит сфере интуиции, обучится ему нельзя, максимум что можно сделать — это помочь увидеть нечто в чём-то, подобно этому есть анекдоты, которые “доходят” заведомо не до всех людей. “Чувство-действие “видеть как” обеспечивает образность метафорического значения: “Образ, однажды возникнув, обязательно оказывается значимым”” (4, стр.451). Последняя цитата в цитате принадлежит Хёстеру. Метафорический процесс как познание В более поздней и более строгой своей работе “Метафорический процесс как познание воображение и ощущение” продолжающей тему работы “Живая метафора”, и даже использующей некоторые её ходы и примеры, Рикёр задается вопросом, который им же будет решён скорее отрицательно, возможно ли вообще обойтись в теории метафоры, в семантической теории, исследующей способность метафоры к передаче непереводимой информации и обоснованность, таким образом, притязаний метафоры на непосредственное проникновение в реальность, обойтись без психологического компонента, обычно называемого “образ” или “ощущение”. Появляется новая идея — носителем метафорического смысла оказывается теперь не слово, а предложение в целом. Процесс взаимодействия смысла с предикатом уже не описывается как метонимия, заменой слова на слово. Метафора, — собственно, отклоняющаяся предикация, а не отклоняющееся называние, а также действует как редукция этого синтагматического отклонения, создающая новую уместность, что поддерживается созданием лексического отклонения, которое является парадигматическим отклонением, в точности описанным древними риторами. Далее автор переходит к основной теме, к работе подобия. Способ функционирования сходства и, параллельно, воображения, об этом уже говорилось в предыдущей работе, имманентен, — то есть не чужд, — самому предикативному процессу. Работа подобия присуща и гомогенна отклонению от нормы, самой семантической инновации. Свой план усовершенствования семантики метафоры посредством обращения к психологии воображения автор разбивает на три этапа. Прежде чем приступить к нему, Рикёр делает необходимое предварительное замечание о том, что подобная теория должна искать свои основания у Канта: кантовское понимание творческого воображения опирается на идею схематизирования операции синтеза. На первом этапе воображение понимается как “видение”, всё ещё гомогенное самой речи, влияющее на сдвиг логического расстояния, на сближение. Такое провидение — одновременно и мышление, поскольку влияет на переструктурирование семантических полей. Пример пропорциональной (по Аристотелю) метафоры: прозрение состоит в мгновенном понимании комбинаторных возможностей, предоставляемых пропорциональностью. Это Рикёр называет предикативной ассимиляцией (всех возможностей), это, — одновременно, установление пропорциональности, между термами по факту их сближения в одном метафорическом высказывании. То есть, сам факт того, что кто-то уже объединил два понятия в одном высказывании воспринимается понимающим как данность — кто-то нам предоставил именно этот спектр возможностей, а принятие этого спектра, работа с ним уже зависит от порождаемого смысла. В более общем смысле: “Предикативная ассимиляция… включает в себя особый тип напряжения, не столько между субъектом и предикатом, сколько между семантическим согласованием и несогласованностью” (5, стр.422). Второе — это введение в семантику метафоры изобразительного аспекта воображения. Если следовать Блэку, фрейм и фокус обозначают контекстуальное окружение: предложение в целом и терм, который является носителем сдвига значения. И, если первая функция воображения состояла в том, чтобы дать отчёт о взаимодействии фрейма и фокуса, то вторая — дать отчёт о способе не только схематизации, но и изображения семантической инновации, то есть ввести нас в некий воображаемый мир. Это, отнюдь, не возврат к теории образа как ослабленного сенсорного впечатления, основоположником которой был Юм; уместнее вспомнить Канта, он говорил, что одна из функций схемы заключается в обеспечении понятия образами. Кроме того, по Рикёру, существует процесс, посредством которого производство образов направляет схематизацию предикативной ассимиляции. Третий этап реконструкции касается того, что Рикёр называет приостановкой, моментом отрицательности, который привнесён образом в метафорический процесс. Что же нового образ вносит в метафору, о которой можно сказать, что вопрос “о чём она говорит” есть нечто большее, чем вопрос, “что она сообщает”, последнее соотношение между поэтической, замкнутой на себя, и референциальной функциями языка хорошо сформулировал Якобсон: “Примат поэтической функции над референциальной не уничтожает референцию, но делает её неоднозначной”. Рикёр поддерживает эту идею, двигаясь дальше: самоуничтожение буквального смысла является условием возникновения метафорического смысла, условием с оттенком отрицательности. “Отмена референции, присущей обыденному языку, есть отрицательное условие возникновения более радикального способа смотреть на вещи, независимо от того, родственна ли она выявлению того пласта реальности, который феноменология называет предобъектным и который, по Хайдеггеру, образует общее основание всех способов нашего существования в мире” (5, стр.427). Так Рикёр намекает, что, возможно, именно родственна. Главный тезис Рикёра, касающийся расщеплённой референции состоит в том, что воображение не сводится ни к простой схематизации предикативной ассимиляции термов с помощью синтетического провидения сходств, ни к простому изображению смысла путём проявления образов, возникающих и контролируемых когнитивным процессом; скорее оно участвует непосредственно в приостановке обыденной референции и в планировании новых возможностей переописывания мира. Именно в вымысле “отсутствие” соединяется и сливается с позитивным прозрением потенциальных возможностей нашего бытия в мире. Способность видеть по иному идёт рука об руку с возможностью жить по иному. Так, подлинные ощущения могут и не проистекать из эмоций, предопределённых эволюцией (личной, например), пример тому, ощущения, которые правильнее было бы назвать поэтическими ощущениями. Самоаффектация, в свою очередь, оказывается частью того, что мы называем поэтическим чувством. Его функция заключается в устранении расстояния между знающим и его знанием без изменения когнитивной структуры мысли и подразумеваемого интенционального расстояния. Здесь, ощущение не противоречит мысли, оно — мысль, сделанная нашей. “Ощущения — я имею в виду поэтические ощущения — включают в себя своего рода приостановку наших телесных эмоций. Относительно буквальных эмоций каждодневной жизни ощущения предстают как отрицательные отменённые переживания. Когда мы читаем, то не испытываем буквально испуга или гнева. Точно так же, как поэтический язык отрицает референцию первого порядка описательной речи, направленную на интересующие нас обыденные объекты, ощущения отрицают ощущения первого порядка, которые связывают нас с этими референтами первого порядка” (5, стр432). Но это отрицание также является лишь обратной стороной операции ощущения, имеющей более глубокие корни, которая заключается в том, чтобы вывести нас за пределы мира необъективирующим способом. То, что ощущения представляют собой не просто отрицание эмоций, но их метаморфозу, было в явном виде высказано ещё Аристотелем в его анализе катарсиса. В конце автор обобщает работу следующими словами: “предполагается, что имеет место структурная аналогия между когнитивным, имагинативным и эмоциональным компонентами полного метафорического акта и что метафорический процесс обретает свою конкретность и полноту, черпая их в такой структурной аналогии и в таком дополнительном функционировании” (5, стр.433). Это само по себе — ещё одна сильная идея, но которая выносится на обсуждение уже за рамками этой работы. Список используемой литературы, работ П.Рикёра: 1. Существование и Герменевтика. Цитируется по книге П.Рикёр “Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике ”, изд.”Медиум ”, М.1995. 2. Герменевтика и Структурализм. Цитируется по книге П.Рикёр “Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике ”, изд.”Медиум ”, М.1995. 3. Философия и проблемы демократии. Беседа с Полем Рикёром. Цитируется по книге П.Рикёр “Герменевтика, Этика, Политика”, изд. АО “КАМI” Издательский центр “ACADEMIA”, Институт философии РАН, М.1995. 4. Живая метафора. Цитируется по книге Теория метафоры. Общ. ред. Н.Д.Арутюновой и М.А.Журинской. изд. Прогресс, М.1990. (Оригинал: Paul Ricoeur. La metaphore vive. Paris, Edition du Seuil, 1975: Ch. VI “Le travail de la ressemblance”, p.242-272). 5. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение. Цитируется по книге Теория метафоры. Общ. ред. Н.Д.Арутюновой и М.А.Журинской. изд. Прогресс, М.1990. (Оригинал статьи: Paul Ricoeur. The Metaphorical Process as Cognition, Imagination and Feeling. — “Critical Inquiry”, 1978, vol.5, № 1, p. 143-159.) www.ronl.ru Понятие метафоры — рефератМетафора гораздо умнее, чем ее создатель, и таковыми являются многие вещи. Все имеет свои глубины. Лихтенберг
Введение
Тайна метафоры привлекала к себе крупнейших мыслителей - от Аристотеля до Руссо и Гегеля и далее до Э. Кассирере, Х. Ортеги-и-Гассета и многих других. О метафоре написано множество работ. О ней высказывались не только ученые, но и сами ее творцы - писатели, поэты и художники. Нет критика, который бы не имел собственного мнения о природе и эстетической ценности метафоры. И это понятно, ведь метафора - неотъемлемое явление нашей речи. Ее можно найти не только в художественных текстах, но и в любом другом тексте, так как не существует фрагмента, который бы понимался только буквально. Изучение метафоры традиционно, но было бы неверно думать, что оно поддерживается только силой традиции. Напротив, оно становится все более интенсивным и быстро расширяется, захватывая разные области знания - философию, логику, психологию, литературоведение, теорию изящных искусств, семиотику, риторику и разные школы лингвистики.
Понятие метафоры
В различных языковых стилях, особенно в стилях художественной литературы, широко используются языковые средства, усиливающие действенность высказывания благодаря тому, что к чисто логическому его содержанию добавляются различные экспрессивно-эмоциональные оттенки. Художественная речь отличается от всех прочих форм речи прежде всего тем, что она выполняет эстетическую функцию. Реализация этой функции означает представление окружающей действительности в образной, конкретно-чувственной форме. Слова, типичные для художественной литературы, не просто информативны, а описательны, то есть обладают способностью давать определенному предмету характеристику, дополнительную к тем его признакам, которые визуально закреплены за данной словарной единицей и зафиксированы в словарях. Усиление выразительности речи достигается различными средствами, в первую очередь использованием тропов, так называемых лексических средств создания образности. Тропы характеризуются одновременной реализации двух значений: словарного и контекстуального предметно-логического. В силу этого осмысление тропов составляет сложный процесс, сопровождающийся выявлением связей между тремя компонентами - словарным значением тропа, его контекстуальным значением и значениями других слов текста. Тропы - это стилистически маркированные слова или выражения, называющие объект или его свойство не по тем особенностям, которые ему присущи по самой его сущности, а по тем ассоциациям, которые они вызывают. В основе тропа лежит сопоставление понятия, представленного в традиционном употреблении лексической единицы, и понятия передаваемого этой же единицей в художественной речи при выполнении специальной стилистической функции. Другими словами, это некое сопоставление двух понятий, которые представляются близкими в каком-то отношении. Одним из наиболее распространенных видов тропа является метафора?. В лингвистику метафора пришла из риторики, где она расценивалась как средство изобразительной речи и эстетики. Древнегреческий философ и ученый Аристотель - первый, кто рассмотрел в своих трудах понятие метафоры.?? В классической риторике метафора была представлена в основном как отклонение от нормы - перенос имени одного предмета на другой. Цель данного переноса - либо заполнить лексическую лакуну (номинативная функция), либо "украсить" речь, убедить (главная цель риторической речи). Далее проблема метафоры вышла из ведения риторики и переместилась в лингвистику. Так появилась сравнительная концепция метафоры. Согласно этой версии метафора - это изобразительное переосмысление "обычного" наименования. Метафора представлялась как скрытое сравнение. Теория сравнения утверждала, что метафорическое высказывание связано со сравнением двух или более объектов. Позднее в 19-20 веке с возникновением семантической теории языка сравнительная точка зрения подверглась серьезной критике. Главными оппонентами этой точки зрения были Дж.Серль и М.Блэк. Дж.Серль утверждал, что метафора связана с вербальной оппозицией или взаимодействием двух семантических смыслов - а именно, метафорически употребленного выражения и окружающего буквального контекста. М. Блэк был одним из первых, кто четко обосновал следующее положение: "В ряде случаев было бы более правильно говорить, что метафора именно создает, а не выражает сходство". В ответ сравнительной теории метафоры М.Блэк, а за ним и многие другие исследователи, занялись разработкой, так называемой теории семантического взаимодействия. Они также отмечали, что метафора не раскрывает сходство, а скорее создает его. Она раскрывает сходство между вещами, которые до этого никому не приходило в голову сравнивать. В 20 веке на фоне развития новых направлений метафора становится для лингвистики в целом некоторым объединяющим феноменом, исследование которого кладет начало развитию когнитивной науки. Однако до последних десятилетий 20 века, когда проблема статуса метафоры в концептуальной теории стала привлекать особое внимание лингвистов, исследования на этот счет носили случайный характер и не выделялись в отдельные обоснованные теории. Детальному рассмотрению метафоры как способа мышления в рамках когнитивной лингвистики посвящена работа Э.Маккормака "Когнитивная теория метафоры", в которой он дает определение метафоре как некоему познавательному процессу. По Э.Маккормаку причиной возникновения метафоры является сопоставление семантических концептов, в значительной степени несопоставимых, человеческим разумом путем определенных организованных операций. С одной стороны, метафора предполагает наличие сходства между свойствами ее семантических референтов, поскольку она должна быть понята, а с другой стороны - несходства между ними, так как метафора призвана создать некий новый смысл. Постановка вопроса о концептуальной метафоре дала толчок исследованиям в сфере мыслительных процессов человека. Это привело исследователей к тому, что метафора - это, прежде всего вербализированный прием мышления о мире. Данной проблематикой занимались такие лингвисты 70-х - 80-х годов как А.Хили, Р.Харрис, А.Ортони, Р.Рейнолде и многие другие. Наиболее четко концептуальная теория метафоры сформулирована у Дж.Лакоффа и М.Джонсона. Они описали концептуальную метафору как пересечение знаний об одной концептуальной области в другой концептуальной области.
Классификация метафор
В истории лингвистики существовало несколько трактовок вопроса классификации метафор. Разные исследователи выделяли их в определенные типы, разрабатывали различные подходы и критерии, в соответствии с которыми распределяли затем метафоры по разным классам. Если обратиться к классификации общепринятой в российском языкознании, то здесь метафоры традиционно разделяются на: 1. номинативные 2. когнитивные 3. образные. 1. Номинативная метафора может быть источником новых значений слов, которые наряду с характеризующей способны выполнять номинативную (классифицирующую) функцию, закрепляясь за индивидом в качестве его наименования: 2. Когнитивные метафоры делятся далее на второстепенные (побочные) и базисные (ключевые). 3. Образная метафора. В широком смысле термин "образ" означает отражение в сознании внешнего мира. В художественном произведении образы - это воплощение мышления автора, его яркое изображение картины мира. Яркий образ основан на использовании сходства между двумя далекими друг от друга предметами. Предметы должны быть достаточно далекими, чтобы сопоставление их было неожиданным, обращало на себя внимание, и чтобы черты различия оттеняли сходство. Сопоставление одного цветка с другим может служить пояснением, но образности не создает. И совсем другое дело, когда цветок сопоставляется с солнцем.
При рассмотрении структуры образа различают: Обозначаемое – то есть то, о чем идет речь Обозначающее – то, с чем сравнивается обозначаемое Основание сравнения – общая черта сравниваемых понятий. Отношение между первым и вторым Техника сравнения как вид тропа Грамматические и лексические особенности сравнения. Однако существуют и другие частные взгляды на классификацию метафор. К примеру, Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют два типа метафор: онтологические, то есть метафоры, позволяющие видеть события, действия, эмоции, идеи и т. д. как некую субстанцию, и ориентированные, то есть метафоры, не определяющие один концепт в терминах другого, но организующие всю систему концептов в отношении друг к другу.
Существует и другая, более привычная для англоязычных стран классификация, где внимание обращается в первую очередь на то, какой частью речи выражена метафора. Номинативная – одиночная метафора, выраженная, как правило, существительным. Предикативная – метафора, стоящая в предикативной позиции и выраженная глаголом. Сентенциальная – это более распространенная метафора, представляющая собой предложение (а иногда и не одно).
Литература
freepapers.ru |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|