Реферат: Максим Горький. Реферат горький

Реферат - Максим Горький - Биографии

Горький, Максим — литературное имя известного писателя Алексея Максимовича Пешкова. Родился в Нижнем-Новгороде 14 марта 1868 г. По своему происхождению Горький отнюдь не принадлежит к тем отбросам общества, певцом которых он выступил в литературе. Апологет босячества вышел из вполне буржуазной среды.

Рано умерший отец его из обойщиков выбился в управляющие большой пароходный конторы; дед со стороны матери, Каширин, был богатый красильщик. В 7 лет Горький остался круглым сиротой, а дед начал разоряться, и для заброшенного, почти не знавшего ласки мальчика наступила та эпопея скитаний и тяжелых невзгод, которая побудила его избрать символический псевдоним Горького.

Сначала его отдают в «мальчики» в магазин обуви, затем он попадает в ученики к родственнику — чертежнику. Житье было такое сладкое, что мальчик, унаследовавший от отца и дедов энергию и страсть к приключениям, сбежал, и с тех пор начались для него борьба за существование и постоянная смена занятий и профессий. Лучше всего ему жилось поваренком на волжском пароходе. В лице своего ближайшего начальника — пароходного повара, отставного гвардейского унтера Смурого — Горький нашел и первого настоящего наставника, о котором всегда вспоминал с величайшей благодарностью. До тех пор Горький, научившийся грамоте у деда по Псалтыри и Часослову и всего несколько месяцев неудачно походивший в школу, был далек от умственных интересов. Смурый, человек сказочной физической силы и грубый, но вместе с тем страстный любитель чтения, частью лаской, частью побоями привил любовь к чтению и своему поваренку, который до того «ненавидел всякую печатную бумагу». Теперь поваренок стал «до безумия» зачитываться книгами Смурого, которых у того накопился целый сундук. Одолеть этот сундук было делом не легким. «Это была самая странная библиотека в мире»: мистик Эккартгаузен рядом с Некрасовым, Анна Радклиф — с томом «Современника»; тут же «Искра» за 64 год, «Камень Веры», Глеб Успенский, Дюма, многие книжки франк-масонов и т. д. Из поварят Горький попал в садовники, пробовал еще разные профессии, на досуге «усердно занимаясь чтением классических произведений» лубочной литературы («Гуак, или Непреоборимая верность», и т. п.). Интерес к лубочной литературе оставил глубокий след на творчестве Горького; ее героический пошиб воспитал в нем тот романтизм, ту наклонность к эффектам «в стиле Марлинского», которую ставит Горькому в упрек часть критики. Способность Горького переноситься в волшебную область красивого вымысла не только скрасила его жизнь, но внесла воодушевление в его лучшие литературные произведения, помогла ему увидеть яркие краски там, где наблюдатель-реалист видел только безнадежную серость и тусклую грязь. «В 15 лет, — говорит Горький в своей автобиографии, — возымел свирепое желание учиться, с какой целью поехал в Казань, предполагая, что науки желающим даром преподаются. Оказалось, что оное не принято, вследствие чего я поступил в крендельное заведение за 2 р. в месяц. Это — самая тяжкая работа из всех опробованных мной». Казанский период вообще принадлежит к числу самых тяжких в жизни Горького. Тут-то он по горькой необходимости свел тесное знакомство с миром «бывших людей», в разных трущобах и ночлежках. Тем временем продолжалось, однако, и страстное увлечение книгой, но характер его значительно изменился. Познакомившись со студентами, Горький начинает читать по общественным вопросам. Начинает он также вдумываться в общественные отношения. Это порожденное новым чтением раздумье уже не вносило того успокоения, какое давала красивая ложь лубочного романтизма. А тут подоспел период особо острой нужды и прямой голодовки, и 19-летний пролетарий пускает в себя пулю, к счастью, без особого вреда. «Прохворав сколько требуется», он «ожил, дабы приняться за торговлю яблоками». Из Казани Горький попадает в Царицын линейным сторожем на железную дорогу. В одну из снежных ночей он жестоко простудился и потерял тенор, благодаря которому еще недавно был принят хористом. Затем он отправляется в Нижний, где ему предстояло отбывать воинскую повинность. Но для солдатчины он оказался непригодным — «дырявых не берут» — и стал продавать квас на улицах. В Нижнем снова завязались у него сношения с интеллигенцией, и на этот раз очень прочные. Он становится писцом у нижегородского присяжного поверенного М.А. Лапина, которому «обязан больше всех». Скоро, однако, «почувствовал себя не на месте среди интеллигенции и ушел в путешествие». Пешком исходил он весь юг России, снискивая себе пропитание чем попало и не брезгуя никакой работой. Изнурительная под палящим солнцем работа в портах на каспийских рыбных промыслах, на постройке мола и т. д., описанная в «Коновалове», «Мальве», «Челкаше» и др. — все это листки из автобиографии. Во время этих странствий, порой страшно тягостных, но вместе с тем поднимавших настроение обилием новых и интересных впечатлений, Горький сблизился с третьим наставником, имевшим решающее на него влияние — с человеком «вне общества», А.Ф. Калюжным. Тот распознал в нем писателя. Начало литературной деятельности Горького относится к 1892 г.

По паспорту «подмастерье малярного цеха», по временному занятию рабочий железнодорожных мастерских, Горький в то время был в Тифлисе. Он снес в редакцию «Кавказа» полусказочный очерк из знакомой ему по бессарабским странствованиям цыганской жизни «Макар Чудра», который и был напечатан в № от 12 сентября. Рассказ имел успех. Вернувшись в Нижний, Горький поместил несколько очерков в казанских и нижегородских газетах, а рассказ «Емельян Пыляй» был принят в «Русские Ведомости». К 1893 — 94 г. относится знакомство Горького с жившим в то время в Нижнем В.Г. Короленко, которому, как с признательностью отмечает Горький в своей автобиографии, он «обязан тем, что попал в большую литературу». Роль, которую сыграли в литературной судьбе Горького как Короленко, так и другие покровительствовавшие ему литераторы, отнюдь, однако, не следует преувеличивать. Все они, несомненно, распознали некоторый талант в Горьком, но никому из них не приходило в голову и самое отдаленное представление о том, какая судьба ждет талантливого, но «неуравновешенного» самородка. В 1895 г. в «Русском Богатстве» помещен рассказ Горького «Челкаш»; затем в течение 1895, 1896 и 1897 годов появились рассказы: «Ошибка» и «Супруги Орловы» — в «Русской Мысли»; «Тоска», «Коновал», «Бывшие люди» — в «Новом Слове»; «Мальва» и «Озорник» — в «Северном Вестнике». В 1895 г. Горький напечатал в «Самарской Газете» ряд рассказов под заглавием «Теневые Картинки». В фельетоне этой же газеты появились рассказы Горького «Старуха Изергиль», «На плотах», «Скуки ради», «Однажды осенью» и «Песня о Соколе», ряд рассказов, не вошедших в собрание его сочинений («На соли», «Сказка», «О маленькой Фее и молодом Чабане» и др.) и стихотворений. Наконец, в «Самарской же Газете» Горький в течение 1895 и 1896 годов, под псевдонимом Иегудиил Хламида, вел ежедневный «маленький фельетон». Писал также корреспонденции в «Одесские новости». В сейчас приведенном перечне названо все лучшее в первом периоде литературной деятельности Горького. И все-таки не только его покровители, но и сам он до такой степени не имел верного представления о внутренней силе его произведений, что в автобиографическом очерке, составленном для литературного архива автора настоящей статьи, Горький писал в самом конце 1897 г.: «До сей поры еще не написал ни одной вещи, которая бы меня удовлетворяла, а потому произведений моих не сохраняю». Между тем уже через полгода Горький, подражая Байрону, мог бы сказать, что в одно прекрасное утро он проснулся знаменитостью. Вопрос о том, кто создал эту внезапную популярность, представляет большой интерес для определения общего характера литературного значения Горького. Успех Горького создала исключительно публика, доставив небывалый книгопродавческий успех сначала вышедшим в середине 1898 г. двум томам сборника рассказов Горького, а затем собранию его сочинений, изданному товариществом «Знание». Правда, и критика на первых порах с редким единодушием похвал отнеслась к молодому писателю; но это все еще в значительной степени покровительственное похваливание не идет ни в какое сравнение с лихорадочным темпом роста популярности Горького. Впервые за все время существования русской книжной торговли томики Горького стали расходиться в десятках тысяч экземпляров, скоро достигнув колоссальной цифры 100000. В 1900 г. пьеса «Мещане» в 15 дней разошлась в количестве 25000 экземпляров. Впервые также публика стала высказывать небывалый интерес к личности писателя. Каждое появление Горького в публике возбуждало настоящую сенсацию; ему проходу не давали интервьюеры, его восторженно провожали и встречали на вокзалах, ему посылали с литературных вечеров телеграммы, его портреты и даже статуэтки появились во всевозможных видах. Из России интерес к Горькому быстро перебросился за границу. В один-два года Горький был переведен на все языки и с той же небывалой в истории литературы быстротой стал знаменитостью мировой. Уже в 1901 г. президент Соединенных Штатов Рузвельт, принимая профессора Мартенса, сообщал ему впечатления, вынесенные из чтения Горького. Особенно прочен и велик был успех Горького в Германии, где сразу его поставили на ряду с Толстым. Когда несколько позднее, в 1903 г., в Берлине поставили пьесу «На дне» (Nacht-Asyl), это было настоящим триумфом. Пьеса шла в Kleines Theater ежедневно в течение 11/2 года и выдержала более 500 представлений. С огромным успехом шла она также в Вене, Мюнхене. Типы «На дне» стали нарицательными в немецкой печати. Возникло вместе с тем целое движение, боровшееся с влиянием Горького. С 1898 г.

Горький становится ближайшим сотрудником марксистского журнала «Жизнь».

Здесь появились самое крупное по объему произведение его — роман «Фома Гордеев», начало неоконченного романа «Мужик», роман «Трое» и несколько рассказов. Горький много содействовал крупному успеху журнала, но он же содействовал и закрытию его весной 1901 г., поместив в нем, после студенческой демонстрации 4 марта, написанную ритмической прозой известную аллегорию «Буревестник». Этим апофеозом грядущей бури начинается открытое выражение сочувствия Горького революционному движению. Вскоре он был арестован в Нижнем, но фактических данных к обвинению его не нашлось, и пришлось ограничиться высылкой его из Нижнего с воспрещением жить в столицах и университетских городах. В конце февраля 1902 г. Горький удостоился чести, которая для других писателей является наградой за десятилетия литературной деятельности: он был избран почетным академиком. Но не успел еще недавний обитатель ночлежек получить подписанный Августейшим президентом академии диплом, как к нему явился полицейский чин с предписанием отдать диплом обратно. Оказалось, что уже 10 марта в «Правительственном Вестнике» появилось следующее, неизвестно от кого исходившее сообщение: «В виду обстоятельств, которые не были известны соединенному собранию отделения русского языка и словесности и разряда изящной словесности, выборы в почетные академики Алексея Максимовича Пешкова, привлеченного к дознанию в порядке ст. 1035 устава уголовного судопроизводства, — объявляются недействительными». Между тем, вся Россия знала об аресте Горького, да и не было никакого основания приписывать членам академии готовность руководиться в определении литературного ранга писателя полицейскими соображениями о политической его благонадежности. Инцидент с Горьким имел печальные последствия для только что созданного разряда «изящной словесности»: Короленко и Чехов, возмущенные мотивировкой неутверждения выбора Горького, вернули свои академические дипломы. С начала 1900-х годов Горький почти исключительно посвящает себя театру. На первых порах и здесь его ждал огромный успех. «Мещане» (1901) и, особенно, «На дне» (1902), поставленные с поразительным совершенством театром Станиславского, обошли все сцены мира.

Дальнейшие его пьесы: «Дачники», «Дети Солнца» имели уже успех средний. Это совпадает с общим ослаблением успеха Горького; спрос на сочинения его, насколько он был делом моды, чрезвычайно упал. В начале 1905 г. Горький снова приковал к себе внимание всего мира, в связи с кровавыми событиями 9 января. Накануне этого дня Горький принял участие в известной писательской депутации, которая сочла своим нравственным долгом отправиться к князю Святополк-Мирскому и просить его не допускать кровопролития. Мудрая полиция усмотрела в депутации «временное правительство»: почти все члены ее были схвачены и посажены в крепость. Горький больше всех был «скомпрометирован», потому что при обыске у него нашли набросок призыва общества к протесту против событий 9 января. Весть об аресте Горького произвела огромную сенсацию в Европе, где она распространилась вместе с известием, будто бы Горького ждет смертная казнь. Везде, не исключая отдаленной Португалии, собирались митинги, и образовывались комитеты, посылавшие телеграммы и адресы царю и министрам с просьбой о помиловании знаменитого писателя.

Страна Ибсена надеялась, что «гениальное перо» Горького не будет вырвано из рук его. Горький был освобожден после нескольких недель заключения, очень дурно повлиявших на его шаткое здоровье. После 17 октября при ближайшем участии Горького была основана в Петербурге социал-демократическая газета «Новая Жизнь». Горький выступил в ней с рядом фельетонов, в которых всей современной культуре в чрезвычайно резкой и беспощадной форме бросались упреки в пошлом, себялюбивом, трусливом, фарисейском «мещанстве». Не делалось никакого исключения для литературы и искусства; Лев Толстой попал в число «мещан». Эти нападки, в свою очередь, вызвали не менее страстные ответные упреки Горькому в «хамстве». В начале 1906 г. Горький отправился за границу через Финляндию, где он пользуется широкой популярностью; затем с большим вниманием он был приветствуем в Швеции, Дании и Берлине, где в его честь устраивались собрания и банкеты. В Германии Горький начал энергичную кампанию против подготовлявшегося министерством Витте -Дурново внешнего займа. В страстном воззвании, озаглавленном «Не давайте денег русскому правительству», Горький доказывал европейским капиталистам, что, поддерживая представителей русского старого режима в один из самых критических для него моментов, они душат молодую свободу русского народа. Той же страстной ненавистью к правительству проникнуто письмо Горького к председателю французского «Общества друзей русского народа», Анатолю Франсу. Весной 1906 г. Горький отправился в Америку. Первые шаги его на американской почве прошли блестяще. Всякое его слово подхватывалось, за каждым шагом следили; составился особый комитет американских писателей, с Марком Твеном во главе, чтобы дать ему торжественный банкет. И все это через несколько дней сменилось всеобщим негодованием. Содержатель отеля, где поселился Горький, узнав, что «законная» жена Горького осталась в России, а сопровождавшая его дама — только «гражданская» его жена, попросил его оставить отель. Этот отказ повлиял не на одних только содержателей других отелей, тоже не пустивших к себе Горького. Твен поспешил отказаться от банкета; печать ополчилась против «безнравственности» Горького. Ему пришлось оставить Америку, все еще не освободившуюся от гнета условной мещанской морали и лицемерного англо-саксонского cant'a. Вернувшись в Европу, Горький поселился на острове Капри, где, как и вообще во всей Италии, пользуется чрезвычайной популярностью. Став эмигрантом, Горький тесно примкнул к партийной работе русской социал-демократии, принимая деятельное участие в съездах, изданиях и других начинаниях партии. Было бы очень неосторожно приписать громкую известность Горькому одним непосредственным свойствам его таланта. В наше время усиленного общения даже между самыми отдаленными пунктами земного шара всякое явление, которому по тем или иным причинам удалось обратить на себя внимание, приобретает известность, о которой прежде не могло быть речи. К каждому источнику света приставлен теперь огромнейший рефлектор, к каждому источнику звука — гигантский рупор. Несомненно, что элемент моды, помноженный на увеличительную силу новейшего междуобластного и международного обмена, сыграл крупнейшую роль в размерах успеха, доставшегося на долю Горького. Тем не менее самый успех заслужен им вполне законно. Он обусловлен прежде всего тем, что у Горького яркое, истинно-художественное дарование, которого не решаются отрицать самые злые ненавистники его. Основные свойства его таланта: замечательная наблюдательность и колоритность, заражающая читателя свежесть восприятия, высокое развитие чувства природы, первостепенная меткость афоризма.

Наблюдательность Горького особого рода: он никогда не тонет в реалистических мелочах, схватывая немного, но зато самые основные черты. Отсюда замечательная сжатость: лучшие вещи Горького очень невелики, это все очерки от 20-ти до 60-ти страниц. В связи с даром чрезвычайно сгущенного творчества находится и удивительная колоритность Горького. Жизнь сера, а русская в особенности; но зоркий глаз Горького скрашивает тусклость обыденщины. Полный романтических порывов, Горький сумел найти живописную яркость там, где до него видели одну бесцветную грязь, и вывел пред изумленным читателем целую галерею типов, мимо которых прежде равнодушно проходили, не подозревая, что в них столько захватывающего интереса. Горькому «новы все впечатления бытия»; это сообщает силу его лиризму и дает ему душевный подъем. Неизменно воодушевляет Горького природа. Почти в каждом из удачных рассказов его есть прекрасные и чрезвычайно своеобразные описания природы. Это — не обычный пейзаж, связанный с чисто эстетической эмоцией. Как только Горький прикасается к природе, он весь поддается очарованию великого целого, которое ему всего менее кажется бесстрастным и равнодушно-холодным. В какой бы подвал судьба ни забросила героев Горького, они всегда подсмотрят «кусочек голубого неба». Чувство красоты природы — особенно яркое и манящее в «Коновалове» и «Мальве» — захватывает Горького и его героев тем сильнее, что эта красота — самое светлое из доступных босяку наслаждений. Стремление Коновалова к бродяжеству имеет основой желание видеть новое и «красоту всякую». Любовь к природе у Горького совершенно лишена сентиментальности; он изображает ее всегда мажорно, природа его подбодряет и дает смысл жизни.

«Максим, давай в небо смотреть», — приглашает Коновалов автора, и они ложатся на спину и часами созерцают «голубую бездонную бездну». Оба они сливаются в одном чувстве «преклонения перед невыразимо ласковой красой природы». При таком глубоком отношении к красоте, эстетизм Горького не может ограничиться сферой художественных эмоций. Как это ни удивительно для «босяка», но Горький через красоту приходит к правде. В пору почти бессознательного творчества Горького, в самых ранних вещах его — «Макаре Чудре», «Старухе Изергиль», — искренний порыв к красоте отнимает у «марлинизма» Горького главный недостаток всякой вычурности — искусственность. Конечно, Горький — романтик; но в этом главная причина, почему он так бурно завоевал симпатии изнывшего от гнета строй обыденщины русского читателя. Заражала его гордая и бодрая вера в силу и значение личности, отразившая в себе один из знаменательнейших переворотов русской общественной психологии. Горький — органический продукт и художественное воплощение того индивидуалистического направления, которое приняла европейская мысль последних 20 — 25 лет. Ничего не значит, что герои его рассказов «босяки» и всяческие отбросы общества. У Пушкина в начале его деятельности, место действия — разбойничьи вертепы и цыганские таборы: и, однако, это было полным выражением байронизма, т. е. умственного и душевного течения, вышедшего из недр самых культурных слоев самой культурной из европейских наций. Нет ничего необычного и в том, что устами босяков Горького говорит самая новая полоса европейской и русской культуры.

Философия этих босяков — своеобразнейшая амальгама жесткого ницшеанского поклонения силе с тем безграничным, всепроникающим альтруизмом, который составляет основу русского демократизма. Из ницшеанства тут взята только твердость воли, из русского народолюбия — вся сила стремления к идеалу. В результате получилось свежее, бодрое настроение, манящее к тому, чтобы сбросить ту апатию, которой характеризуется унылая полоса 80-х годов.

Горький пришел в литературу, когда нытье и половинчатость, нашедшие свое художественное воплощение в «сумеречных», надорванных героях Чехова, стали уступать место совсем иному настроению, когда страстная потребность жить полной жизнью снова воскресла, а вместе с тем воскресла и готовность отстоять свои идеалы. Прилив общественной бодрости, которым знаменуется вторая половина 90-х годов, получил свое определенное выражение в марксизме.

Горький — пророк его или, вернее, один из его создателей: основные типы Горького создались тогда, когда теоретики русского марксизма только что формулировали его основные положения. Кардинальная черта марксизма — отказ от народнического благоговения пред крестьянством — красной нитью проходит через все первые рассказы Горького. Ему, певцу безграничной свободы, противна мелкобуржуазная привязанность к земле. Устами наиболее ярких героев своих — Пыляя, Челкаша, Сережки из «Мальвы» — он не стесняется даже говорить о мужике с прямым пренебрежением. Один из наиболее удачных рассказов Горького, «Челкаш», построен на том, что романтичный контрабандист Челкаш — весь порыв и размах широкой натуры, а добродетельный крестьянин — мелкая натуришка, вся трусливая добродетель которой исчезает при первой возможности поживиться. Еще теснее связывает Горького с марксизмом полное отсутствие той барской сентиментальности, из которой исходило прежнее народолюбие. Если прежний демократизм русской литературы был порывом великодушного отказа от прав и привилегий, то в произведениях Горького перед нами яркая «борьба классов». Певец грядущего торжества пролетариата нимало не желает апеллировать к старонародническому чувству сострадания к униженным и оскорбленным. Перед нами настроение, которое собирается само добыть себе все, что ему нужно, а не выклянчить подачку. Существующий порядок Горьковский босяк, как социальный тип, сознательно ненавидит всей душой.

Тоскующий в условиях серой обыденщины пролетарий Орлов («Супруги Орловы») мечтает о том, чтобы «раздробить всю землю в пыль или собрать шайку товарищей или вообще что-нибудь этакое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них с высоты… И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вы лицемерное и больше ничего». Идеал Горького — «буревестник». Унылые и робкие «чайки стонут перед бурей»; не то — буревестник, в крике которого страстная «жажда бури». «Силу гнева, пламя страсти и уверенность победы слышат тучи в этом крике». Буревестник «реет смело и свободно над седым от пены морем»; все его вожделения сводятся к одному — «пусть сильнее грянет буря». Основные черты художественной и социально-политической физиономии Горького определенно и ярко сказались в его первых небольших рассказах. Они вылились без малейшей надуманности и потому свободно и не напряженно, т. е. истинно-художественно, отразили сокровенную сущность нарождавшихся новых течений. Все, что писал Горький после того, как вошел в славу — за исключением драм, — ни в художественном, ни в социально-политическом отношениях ничего нового не дало, хотя многое в этих позднейших произведениях написано с тем же первоклассным мастерством. В самом крупном по объему произведении Горького — «Фома Гордеев» — романа собственно нет. Перед нами проходят отдельные сцены поволжского быта и купеческой жизни, написанные замечательно сочно и ярко. Гораздо менее удачна идейная сторона романа — обличительные речи озлобленного фельетониста Ежова, самого Гордеева и других; но, вместе с тем, весь присущий Горькому блеск афоризма сказался в образных речах старого практика Маякина. Роман «Трое» представляет собой ряд ярких картин из жизни обитателей подвалов больших приволжских городов, которая дала Горькому материал для лучших его рассказов. И там, и здесь перед нами не этнография, а та же общечеловеческая психология, что и в «Преступлении и наказании» Достоевского, с которым критика сопоставляла роман Горького; но убийца, выведенный Горьким, открывает на награбленные деньги лавку и нимало не терзается угрызениями совести. Кругом столько мерзости, что он считает себя не хуже других непойманных воров и легальных грабителей. Лишая себя жизни, чтобы не отдаться в руки власти, он умирает с проклятием обществу. Особую группу представляют собой театральные пьесы Горького. Драматического таланта в непосредственном смысле — уменье завязать драматический узел, а затем развязать его, сконцентрировать внимание зрителя на одном пункте и вообще дать нечто цельное, — у Горького совсем нет. Он дает ряд отдельных картин, отдельных характеристик и блестящих, врезающихся в память афоризмов и ярких словечек. В литературно-художественной иерархии пьес первого периода деятельности Горького довольно слабы «Дачники», «Дети Солнца». По содержанию все это чрезмерно жестокие нападки на интеллигенцию за отсутствие глубины и искренности и, в лучшем случае, за беспочвенность. Серьезный литературный интерес представляет только первая пьеса Горького, «Мещане», и, несомненно, крупное место в русской драме занимает «На дне». В «Мещанах» интересно разработаны разложение старого мещанско-купеческого быта и трагедия разлада между старым и молодым поколением. Автор выдвигает появление на арене жизни здоровой трудовой интеллигенции, верящей в свои силы и свою способность устроить свою жизнь по собственному идеалу. Представители этой бодрости не лишены, однако, известной дозы самодовольства и впадают, таким образом, в мещанство нового рода. Коронная пьеса Горького «На дне» тесно связана с типами «бывших людей», блестяще разработанными в прекрасном рассказе, так и озаглавленном «Бывшие люди». Перед нами опять ночлежка, опять мнимые босяки, ярко и образно философствующие о смысле жизни. С одной стороны, герои пьесы — большей частью люди, которых никак нельзя причислить к сентиментальной породе «униженных и оскорбленных». Они нимало не жаждут сострадания, они — принципиальные враги существующего порядка; работу презирают, в благотворность ее не верят. Но, помимо их воли, все существо их проникнуто тоской по чему-то положительному, хотя бы в форме какого-нибудь красивого призрака. Центральной фигурой является своеобразный праведник, странник Лука, создающий целую стройную теорию возвышающего обмана. В лице Луки индивидуализм доведен до крайних пределов. Все существует постольку, поскольку я тут причастен. Есть ли Бог? «Коли веришь, есть; не веришь, нет… Во что веришь, то и есть». Нужна ли истина даже в смысле простой достоверности? Если она разрушает приятную мне иллюзию — будь она проклята.

Проститутка Наташа, начитавшись бульварных романов, с жаром рассказывает сотоварищам по ночлежке, что в нее был когда-то влюблен студент «Гастоша», который от безнадежной любви к ней застрелился. Ночлежники хохочут, но Лука ласково ей говорит: «Я — верю! твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит, была она! Была». Умирающую жену сапожника он с жаром уверяет, что ее ждет рай, и что «смерть нам — как мать малым детям». Спившийся актер живет мечтой о чудной санатории с мраморными полами. И это сосредоточение всего мира в сознании личности получает свое центральное выражение в ставшем знаменитым изречении мнимого циника Сатина: «Человек — это звучит гордо!» Яркое сознание личности и составляет тот лейтмотив, который проходит через всю литературную деятельность Горького. Но столь же важно для характеристики Горького и то, что сознание личности теснейшим образом связано в нем со стремлением к идеалу. Устами актера из «Дна» он с увлечением повторяет: «Слава безумцу, который навеял человечеству сон золотой». И в общем, лучшею частью своей литературной деятельности, Горький входит в историю литературы как человек, пропевший могучую песнь «безумству храбрых». — По возвращении из Америки Горький поселился на острове Капри, не имея возможности вернуться в Россию, как потому, что ему угрожала тюрьма по литературному делу, так и потому, что он все теснее примыкал к учению социал-демократии. Амнистия 1913 г. не изменила его эмигрантского положения. Интерес к личности Горького все еще продолжается, и вилла его на Капри стала местом своего рода паломничества; популярность его в Италии очень велика. Но литературное положение значительно изменилось. С 1906 — 07 годов против Горького было воздвигнуто формальное гонение со стороны представителей «новых течений» с Мережковским, Гиппиус и Д.В.

Философовым во главе, которые выставили тезис: «конец Горького». В такой форме тезис, безусловно, неверен. Прежде всего очень велика продуктивность Горького. За время своего изгнанничества он написал, кроме пьес, правда, слабых («Враги», «Последние», «Васса Железнова», «Чудаки», «Встреча»), ряд вещей, которые, значительно уступая его прежним произведениям, все же, по тем или другим причинам привлекали к себе внимание. Таков слабый в художественном отношении роман «Мать» (1908 — 1909), очень, однако, читаемый в рабочей среде (в России в целом виде запрещен). Много говорили об «Исповеди» (1908), «Городке Окурове» (1910), «Лете» (1910), «Андрее Кожемякине» (1911) и др. Собственно писательская техника не ослабела у Горького. Все так же сочен и колоритен его язык, метки афоризмы, и не чувствуется никакой усталости, этого единственного признака действительного «конца». И благодаря не изменившей Горькому сочности, на долю двух его произведений выпал настоящий успех. Заинтересовала всех «Исповедь» попыткой отразить народный порыв к религии в высшем необрядовом смысле. В ней правильно усмотрели и отражение собственных стремлений автора к весьма своеобразному «богостроительству». А в «Городке Окурове» Горький дал интересную бытовую вещь. Но в общем, однако, и долгая оторванность от родной почвы, и чрезмерное тяготение к правоверным партийно-марксистским схемам, лишили Горького той непосредственности, того «заражающего» нечто, которое создало горьковской колоритности такой колоссальный успех в начале его литературной карьеры. Тогда он органически был связан со средой, которую изображал, был плотью от плоти ее, жил ее радостями, ее горем, передавал ее трепетания. За бытом поэтому ясно проступало общечеловеческое, которое и волновало читателя независимо от его социального положения. Даже в своих недостатках Горький захватывал тогда. В нем была масса примитивной романтики, но это было нечто вполне искреннее и естественное, следовательно, литературно интересное. Этой-то силы примитива сейчас совсем нет у Горького-доктринера, у Горького, подавленного требованиями, которые к нему предъявляются в качестве всемирной знаменитости. Он смотрит на изображаемое как-то сверху вниз и, главное, холодно и надуманно. Оттого, в лучшем случае, остался только быт, чем никого взволновать нельзя.

Список литературы

Айхенвальд, «Силуэты»

Андреевич (Евг. Соловьев), «Книга о М. Горьком и Чехове» (СПб., 1900)

Арабажин, «Этюды»

Батюшков, «Критические очерки» (СПб., 1900)

Боцяновский, «М. Горький» (СПб., 1901, 2-е изд., 1903)

Вотюэ, «М. Горький» (М., 1902 и 1903 и Одесса, 1903)

Волынский, «Борьба за идеализм»

Гельрот, «Горький и Ницше» («Русск. Бог.», 1903, № 5)

Горнфельд, «Книги и люди»

Dillon, «M. Gorkij» (Л., 1902. Рус. перевод: «Иностранная критика о Горьком», СПб., 1904)

Измайлов, «Литературный Олимп» (1911)

Львов-Рогачевский, «На Рубеже» (СПб., 1909)

Мережковский, «Сочинения»

Меньшиков, «Критические статьи»

Михайловский («Отклики» и «Последние сочинения»)

Оболенский, «М. Горький и причины его успеха» (СПб., 1903)

Овсянико-Куликовский, «Сочинения», т. V Hans Ostwald (Б., 1904)

Протопопов, в «Русской Мысли», 1898, № 5 1900, № 3 и 4.

Стечкин, «М. Горький» (СПб., 1904)

Философов, «Слова и Жизнь» (СПб., 1909)

Чуковский, «От Чехова до наших дней». Другие статьи указаны у Владиславлева, «Русские писатели» (1913). С. Венгеров.

www.ronl.ru

Реферат: Максим Горький

Максим Горький

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) (1868-1936) « В русской литературе явился какой-то самовольный писатель, самоучка, не интеллигент, не земец, и даже не разночинец. …За его рассказами стояла легенда о его жизни. Открытки с его изображением покупались нарасхват – этот человек с простым лицом рабочего и в простой блузе не напоминал никого из русских писателей. Публика не давала ему прохода, «глазея» на него. …Репортёры гонялись за Горьким по пятам», - писал в 1927 году известный литература вед Борис Михайлович Эйхенбаум. Славу Горькому поначалу принесли не столько его произведения, сколько биография, судьба.

«…Любимейший из «моих» университетов»

Будущий писатель родился в Нижнем Новгороде 28 (16) марта 1868 в семье столяра. В три года потерял отца, а в десять – мать. Детство его прошло в доме деда, в мещанской среде с грубыми и жестокими нравами. Улица по воскресеньям нередко оглашалась радостными криками мальчишек: «У Каширских опять дерутся!». Жизнь мальчика скрашивала бабушка, прекрасный портрет которой Горький оставил в автобиографической повести «Детство» (1914г.). учился он всего два года. Получив похвальную грамоту, вынужден был по бедности (дед к тому времени разорился) оставить учёбу и пойти «в люди»: на заработки в качестве ученика, подмастерья, прислуги.

Подростком Горький полюбил книги и пользовался каждой свободной минутой, чтобы читать запоём все, что попадалось под руку. Это беспорядочное чтение, при необыкновенной природной памяти, определило многое в его взгляде на человека и общество.

В Казани, куда он отправился летом 1884 года, надеясь поступить в университет, тоже пришлось перебиваться случайными заработками, а самообразование продолжилось в народнических и марксистских кружках. «Физически я родился в Нижнем Новгороде. Но духовно – в Казани. Казань – любимейший из моих «университетов», говорил писатель впоследствии.

Юношей с сильным и строптивым характером всё больше завладевала тяга к коренному переустройству мира, несовершенство которого он с детства познал в прямом смысле слова на собственной шкуре. Познакомиться с иными, не разрушительными путями преодоления этого не совершенства мешали и отсутствие систематического образования, и сама атмосфера времени: общество всё больше охватывали революционные настроения.

В конце 80-х – начале 90-х годов. Горький странствует по просторам России: Моздокской степи, Поволжью, Донским степям, Украине, Крыму, Кавказу. Он уже сам занимается агитацией среди рабочих, попадает под негласное наблюдение полиции, становится «неблагонадежным». В эти же годы он начинает печататься под псевдонимом Максим Горький.

В 1900 году Горький познакомится  с Л. Толстым, и тот запишет в дневнике: «… он мне понравился. Настоящий человек из народа».  И писателям, и читателям понравилось, что в литературу вошёл новый человек - не из «верхних», образованных, слоёв, а «снизу», из народа. К народу – в первую очередь крестьянству – давно было привлечено внимание русского общества. А тут народ как бы в лице Горького вошёл в гостиные богатых домов, да ещё держа в руке собственные необычные произведения. Разумеется, его встретили с восторженным интересом.

Явление босяка

Непосредственной предшественницей Горьковской прозы была проза Чехова. Чеховских героев «беспощадно засасывает житейская тина», они не редко жалуются, что «надорвались». «Взамен этих… минорных мелодий, Горький дал нам мажор, - писал  известный публицист Б. Назаревский. - … Он нарисовал фигуры людей «дна», которые назло горю-злосчастью забавляются удалою на-певочкой: «когда у меня нет ничего, то и терять нечего», а головы не вешают; напротив, у них своеобразная босяцкая философия с привкусом модного ницшеанства…»

Мимо влияния Ницше трудно было пройти в России конца XIX – начала XX веков. И у Горького уже в 90-х гг. отмечали новые для русской литературы мотивы. Пэт и критик Н. Минский писал в 1898 г.: «… любить силу, в чём бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась, вот идеал героев Горького и, может быть, его самого. В… рассказе «На плотах» идеал этот изображён в лице могучего старика Силана Петрова, а в виде контраста предоставлен его хилый, богобоязненный сын Митрий». У сына нет сил и желания быть мужем своей молодой жены ( «Я и говорю ей: не могу, мол, я мужевать с тобой, Марья. Ты девка здоровая, а я человек больной хилый…»), и она становится возлюбленной его  полного сил и желаний отца. «Нужно сознаться, что в нашей литературе, насквозь пропитанной учением о любви и добре, такая яркая  проповедь права сильного является довольно новой и рискованной».

У раннего Горького господствуют мотивы жадности к жизни, жажды и культа силы, страстного стремления выломиться за привычные, «мещанские» рамки жизни, поэтому он отказывается от привычных прозаических жанра и пишет сказки («Старуха Изергиль», 1895), песни («Песня о Соколе», 1895) поэмы в прозы («Человек», 1904).

Скитание горьковских героев по бескрайней стране, их неожиданные, удивляющие окружающих поступки, даже преступления – что угодно, только не обыденная, скучная жизнь среди скучных, ходящих ежедневно на службу людей. Всё это прочитывается российским обществом как пафос «восстания личности против всякого рода давящих её тисков», по выражению одного из критиков.

Горький ввёл в литература новую фигуру – босяка. Наиболее знпаменитый из рассказов с таким героем «Челкаш» 1894. дпругой персонаж рассказа, крестьянин Гаврила, мучается от мысли, сколько полезного в крестьянском хозяйстве можно сделать на деньги, которые Челкаш бесполезно прокутит. Гаврила молил отдать ему деньги и «визжит» от восторга получив их. «Челкаш слушал радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он – вор, гуляка, оторванный от всего родного, - никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя». Будто в подтверждение оттого чувства Гаврила, потерял голову от широкого жеста Челкаша, признается, что почти был готов за эти деньги убить босяка – «ненужного» на земле человека. И, в конце концов, действительно пытается его убить.

«… «Босяк» до Горького в жизни и сознание общества был один, а после Горького стал совсем другой, - писал ведущий критик журнала «Русский вестник» Н.Стечкин. – До Горького «босяк» считался общественной язвой, отравляющий общественный организм.… …Принималось за истину, что общество живёт в главных принципах правильной жизнью и что уклонения общества от правильного пути и его законов способны порождать дикообразные явления, каково босячество. Теперь, после «откровения» Горького, выходит, что общество со всеми устоями есть ложь… Оно всё сгнило и испортилось до корня и в нём только и осталось здорового, что «босяк».

Революция и литература

Начиная с 1889 Горький за революционную деятельность среди рабочих несколько раз подвергался арестам. Чем более известным он становится, тем большее возмущение вызывает каждое его заключение под стражу. За писателя хлопочут самые известные люди России, среди которых и Лев Толстой. Во время одного из арестов 1901 Горький в Нижегородской тюрьме пишет «Песню о Буревестнике», текст которой быстро распространился по всей стране. Клич «Пусть сильнее грянет буря!» не оставляла вариантов выбора пути развития России, особенно для молодёжи.

В том же году его высылают в Арзамас, но, учитывая плохое состояние здоровья, разрешают полгода провести в Крыму. Там Горький часто встречается с Толстым и Чеховым. Популярность писателя во всех слоях общества в те годы огромна. В феврале 1902 его избирают почётным академиком по разряду изящной словесности. Николай II, узнав об этом, написал министру просвещения: «… такого человека, в теперешнее смутное время, Академия наук позволяет себе избрать в свою среду. Я глубоко возмущён…». После этого письма императорская Академия наук признала выборы недействительными. В знак протеста В. Короленко и Чехов отказались от звания почётных академиков.

В 1900-х Горький, благодаря своему огромному литературному успеху ( с 1900-1904 опубликовано более 90 книг о нем), уже состоятельный человек может помогать революционному движению материально. И он нанимает столичных адвокатов для арестованных сормовских и нижегородских участников рабочих демонстраций, даёт крупные суммы на издание выходившей в Женеве ленинской газеты «Вперёд».

В группе большевиков Горький участвует в шествиях рабочих 9 января 1905. После расстрела мирной  демонстрации он пишет воззвание властям, в котором призывает «всех граждан России к немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием». Вскоре после этого писатель в очередной раз был арестован, обвинён в государственном преступлении и заключён в Петропавловскую крепость. Горький был возмущен тем, что в крепости в течение девяти суток «не давали никаких вестей о положении Марии Фёдоровне Андреевой, что было несколько похоже на пытку.… Невольно возникает простая и тяжелая мысль: если ко мне, возможно, такое отношение, как же относится начальство к рабочему или работнику, попавшему в его руки? И – становится страшно за людей», - говорил в письме к писателю А.В. Амфитеатрову.

Через месяц его освободили под залог, а условия содержания в крепости позволили написать там пьесу «Дети солнца». В этой пьесе, как и в других («Дачники» 1904, и «Варвары» 1905), автор сетует на безволие и вялость интеллигенции. Подобно большинству людей, живших в России начала века, Горький просто не мог себе представить, что в результате революции, возглавляемой большевиками, множество литераторов, философов, ученых окажется в тюрьмах, но только там им уже не разрешат писать. Они годами не будут иметь известий о судьбе своих малолетних детей, их, безвинных, будут пытать и убивать…

Писатель деятельно участвует в социал-демократическую партию, во время уличных боёв в Москве снабжает оружием рабочих дружины. На авторском чтении «Детей солнца» с каждого присутствующего берут определённую сумму денег – на оружие для восставших.

Темперамент борца, бойца, глашатая  уводит Горького все дальше от собственно художественных задач. В 1900 он постоянно рисует идеальный образ рабочего и непременно отталкивающий – хозяина, всячески подчеркивая непримиримость  их классовых интересов и подсказывая читателю вывод, что они не могут ужиться на одной земле, и кто-то должен быть истреблён.

В январе 1906 апреля большевики отправляют Горького в Америку – для сбора денег на подпольную работу. Сбор этот в задуманном масштабе не удался; зато в Америке был написан роман «Мать» - о пробуждении в пролетарской среде «классового сознания».

Созданная в тот же период пьеса «Враги» 1906 была запрещена к постановке, поскольку оказалась, по справедливому, пожалуй, мнению цензора, «сплошной проповедью против имущих классов».

Критика отмечает, что Горький не выдержал «мажорного тона», с которым входил в литературу. «Томительно скучно смотреть на длинный серый ряд сборников «Знания», в которых бедный писатель помешает роман за романом, пьесу за пьесой… Талант Горького не увеличился, но он распух, налился мутною водою, отяжелел и обрюзг. … А тут ещё от анархической проповеди он вдруг подался вправо  и стал ярым агитатором социал-демократической партии. Взамен романтического босяка у него выросла явно придуманная, серая фигура «сознательного рабочего». Но и на этом он не удержался …» - писал Назаревский. Приговор Горькому  был суров, но недальновиден: «…это предсмертная тоска таланта».

Вне России – с мыслью о буре над ней

Покинув Америку, Горький остался за границей: на родине его ждал арест. Осенью 1906 он поселился в Италии, на острове Кипр. Писатель вернуться в Россию только в 1913, когда в связи с трехсотлетием Дома Романовых была объявлена амнистия политическим иммигрантам.

Произведения, написанные на Кипре пронизанные культом человека. «Превосходная должность быть на земле человеком!..» - восклицает Горький в рассказе «Рождение человека» написанном в 1912 . автор повествует о том, как в молодости ему неожиданно довелось одному принимать роды у незнакомой женщины. «Новый житель земли русской человек неизвестной судьбы, лежала на руках у меня солидно сопел».

Талант Горького вопреки приговорам критики ещё долго не исчерпал своих возможностей. Писатель без конца изучает и описывает национальный русский характер. Теперь его интересуют не столько «босяки» сколько чудаки неудачники. «…Русь изобилует неудавшимися людьми… они всегда с таинственной силой магнита притягивают моё внимание. Они казались интереснее лучше густой массы обычных уездных людей, которые живут ради работы и еды…» он рисует «безысходную, бестолковую тоску русской жизни». В рассказе из цикла «Жалобы» 1912 офицер сетует: «… я служу одиннадцать лет, я-с видел этот ваш самый народ в тысячах и в отборном виде. …Так вот-с. …У него нет ощущения собственности, понимаете? …У русского мужика нет ощущения России. …Он, например, скверно работает… он, и сам знает, что работает хуже чем, мог бы. Почему? А зачем работать хорошо человеку, который не знает кто он, что с ним и что с ним завтра будет – зачем? Ему – лишь бы покормиться. Он и не живёт а – кормится… Больше ничего! …Я знаю - вы хотите сказать - образование культура и так далее. А зачем уме образование культура, если … нет у него… пункта, куда он мог бы приложить эту вашу культуру? …Не нужно ему это… не нужно! …Он ни во что не верит. …Самый противогосударственный материал и никакого чёрта из него не сделаешь, хоть лопни».

Офицер рассказывает, как ехал с новобранцами через Сибирь: «Обо всём, что касается деревни, судят резонно, ясно, с глубоким знанием дела. Но сейчас же является и эта окаянная петля… фатализм восточный.… Жалуется мужик – овраги одолели, рвут и рвут пашню! Укрепи! Да как его укрепишь? Научись! Молчат. Вздыхают. …В вагоне грязно, накурено, насорено – если не указать на это, они не видят, расковыривают зачем-то скамьи, соскребают со стен краску, плюют, куда попало. …И вообще имеют вид чужих людей в чужой земле».

В книгу «По Руси» вошли очерки увиденного в былых скитаниях по бескрайней стране. Горький будто задался целью создать реестр российских характеров – бесконечно разнообразных, но в чём-то похожих друг на друга. И чисто российских житейских ситуаций – страшных и смешных. Он любит и умеет изображать огромные физически усилия людей, их борьбу со стихией – и неумение построить сколько-нибудь разумно свою жизнь. В рассказе «Ледоход» плотники решаются с риском для жизни перейти реку по тронувшемуся льду, чтобы успеть в город на праздник Пасхи. И переходят! «…Семь тёмных фигур качались в глазах, подпрыгивая на льду; они размахивали досками, точно гребли в воздухе, а впереди их вьюном вертится старичок похожий на Николая Чудотворца, и немолчно звенит его властный голос: «Не зева-ай!». …Он играл с рекой, она его ловила, а он, маленький, увёртывался, умея легко обмануть её движения, обойти неожиданные западни. Казалось даже, это он управляет ходом льда, подгоняя нам под ноги большие, прочные льдины». Перейдя, наконец, на другой берег, иззябшие мастеровые попадают под яростную ругань представителя властей. «Полицейский ругался; все слушали его молча и внимательно, точно человек не матерей оскорблял грязно и цинично, а говорил важные слова, которые всем необходимо знать и помнить».

«…Очень устал, и всё жду каких-то событий, кои должны сотрясти весь мир, - очень напряжённое чувство, от которого того и гляди, лопнет сердце», - пишет Горький весной 1912, предчувствуя скорую бурю, которую торопит и на очистительную силу которой ещё надеется.

Талант воспоминания

В 1913 в печати появились первые главы из повести «Детство». «Хотя в «Детстве» изображается столько убийств и мерзостей, это, в сущности, веселая книга, - писал Чуковский. – Меньше всего Горький хнычет и жалуется.… И написано «Детство» весело, веселыми красками. Всё в этой книге ладно, складно, удачливо, ловко, звонко. Каждая буква – нарядная, каждая страница – с изюминкой.… Никогда ещё Горький не писал так легко и свободно.… В первых своих книгах он певец и оратор, а в своих последних – живописец. Глаз его стал ненасытнее, зорче и увидел в мире столько изумительных красок, какие и не снились тому, кто декламировал «Песню о Соколе». Но откуда эта радостная живопись? Можно ли радоваться, рассказывая, как обижают и калечат людей? Сам Горький объясняет свою радость надеждами на лучшее будущее».

При советской власти, когда будет не возможно любовно писать о «хорошем» дореволюционном детстве, книга Горького станет образцом для подражания, наглядной иллюстрацией того, как нужно уметь увидеть в минувшем до революционном времени главным образом «свинцовые мерзости».

Повесть «Детство» написана на документальном материале – как и всё лучшее, что создал Горький. Например, его мемуарный очерк о Толстом, написанный уже после Октябрьской революции 1919: «Выйдет он маленький. И всё сразу станет меньше го. Мужицкая борода, грубые, но не обыкновенные руки, простенькая одежда и весь этот внешний, удобный демократизм обманывал многих, и часто приходилось видеть, как россияне, привыкшие встречать человека «по платью», - деревня, холопья привычка! – начинали струить то пахуче «прямодушие», которое точнее именуется амикошонством. «Ах, родной ты наш! Вот какой ты!» … И вдруг из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ, - тогда у людей прямодушных, образованных и прочих сразу синеют носы от нестерпимого холода. Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слушать изящную меткость убийственного слова. Барин в нём было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, что они ёжились да попискивали». Автор очерка считает необходимым сказать о том, что Толстой, «писатель национальный в самом истинном значении этого понятия… воплотил в огромной душе своей всё недостатки нации … его туманная проповедь «неделания», «непротивления злу»… всё это нездоровое брожение старой русской крови, отравленной монгольским фанатизмом и, так сказать, химически враждебной западу с его неустанной творческой работой».

Лучшие рассказы 1922-1926 («Отшельник, Рассказ о безответной любви, Рассказ о герое, Рассказ о необыкновенном, Убийцы»), посвящённые его низменной теме _ российским характером, тоже в значительной мере документальны. А выше всего наиболее квалифицированная критика середины 20 оценит короткие «Заметки из дневника. Воспоминания» 1923-1924: в них горький пишет преимущественно о реальных людях под их настоящими именами, например очерк «А.А.Блок».

Сам писатель вряд ли сознавал, что составляет главную силу его таланта. Публикации Горького столь же беспорядочны, сколь беспорядочно было его отроческое чтение: он печатает почти всё, что вышло из-под пера. Публикует и «серый ряд» повестей в сборниках «Знания», заслонившие в результате для тогдашнего и будущего читателя лучшие Горьковские книги.

В Италии он без конца описывал российских людей, но в рассказы о необычных поворотах той или иной судьбы то и дело вторгается философствование «о жизни». Главные вопросы, над которыми в те годы билась мысль просвещенной России, - отношения образованного, мыслящего слоя к народу, власти, государственному устройству, религии – под пером Горького становятся достоянием самоучек, упрощаются до предела. И тем самым перестают быть плодотворным. Своим примером он демонстрирует и предсказывает, какой доморощенный философией оборачивается отсутствие систематического образования. Но в России это мало кем было понято.

Потребность во что бы то ни стало во что-то верить – верить истово, горячо, так, чтобы иметь возможность неустанно обращать в свою веру других, была в Горьком необычайно сильна. Такая потребность веры коренится в особенностях народного мироощущения. Подогреваемое большевиками стремление писателя послужить рабочему движению, революции уже до Октября стало разрушать его творчество.

Утопия в действии

Октябрьские и послеоктябрьские события 1917 Горький, много лет, числивший себя в социалистах, воспринял трагически. В связи с этим он не стал проходить перерегистрацию в РСДРП и формально остался в не партии. «Нет, - в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции». «Буревестник революции» понимает, что она оказывается гибельной для тех «сознательных рабочих», на которых он возлагал свои надежды. «…Начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т.д. суть «буржуи». …Пролетариат не победил, по всей стране идёт междоусобная бойня, убивают друг друга сотни и тысячи людей. …Но больше всего меня и порождает, и пугает то, что революция не несёт в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда», - писал Горький вскоре после революции в газете «Новая жизнь», где печатались его резкие публицистические статьи под общим названием «Несвоевременные мысли». На какой-то период они развели писателя с большевиками.

Полгода спустя он, как ему кажется, находит выход: пролетариату нужно объединиться «со свежими силами рабоче-крестьянской интеллигенции». «Покрыв всю страну сетью культурно-просветительных обществ, собрав в них все духовные силы страны, мы зажжем повсюду костры огня, который даст стране и свет, и тепло, поможет ей оздоровить и встать на ноги бодрой, сильной и способной к строительству и творчеству.… Только так и только этим путём мы выйдем к действительной культуре и свободе».

Рождаемость новая утопия – всеобщая грамотность как путь к свободе. Отныне и до конца его жизни она будет руководить действиями писателя. Он верит в объединение сил интеллигенции и разумных рабочих. Крестьянство же считает тёмной, «антиреволюционной» стихией. Трагедию русского крестьянства на рубеж 20-30 он так и не разглядел.

В первые послереволюционные годы Горький постоянно хлопочет за несчастных, которым грозит расстрел, весьма похожий на самосуд. «Владимир Ильич! – пишет он Ленину осенью 1919 - …Арестовано несколько десятков виднейших русских учёных… Очевидно – у нас нет надежды победить и нет мужества с честью погибнуть, если мы прибегаем к такому варварскому и позонному приёму, каким я считаю истребление научных сил страны. …Знаю, что вы скажете обычные слова: «политическая борьба», «нейтральные люди – опасны» и прочее.… Для меня стало ясно, что «красные» такие же враги народа, как и «белые». Лично я, разумеется, предпочитаю быть уничтоженным «белыми», но «красные» тоже не товарищи мне».

Стараясь спасти от голодной смерти остатки интелигенции, Горький организует частные издательства, Комиссию по улучшению быта учёных, везде встречая яростное сопротивление советских чиновников. В сентябре 1920 писатель вынужден уйти из всех созданных им учреждений, о чём и объявляет Ленине: «Иначе я поступить не могу. Я устал от бестолковщины».

В 1921 А.М.Горький пытается отправить на лечение за границу умирающего Блока, но советская власть отказывает в этом. Не удаётся спасти от расстрела аррестованных по так называемому делу Гумилёва. Созданный по инициативе Горького Комитет помощи голодающим через несколько недель был разогнан.

В 1921 писатель покинул Россию. Он лечился в германии и Чехословакии, а с 1924 снова поселился в Италии, в Сорренто. Но на этот раз не в качестве эмигранта. Прошли годы, и постепенно отношение Горького к советской власти изменилось: она стала казаться ему народной, рабочей властью. В СССР в те годы, опираясь на ленинскую оценку, «Мать» сделали школьным учебником, убеждая всех, что это и есть самая образцовая литература. Именем Горького называют улицы, театры, самолёты. Власть делает всё, чтобы привлечь писателя на свою сторону. Он нужен ей - как ширма, чтобы прикрыть своим мировым авторитетом чернее дела.

Возвращение

В 1928 Горький возвращается в Москву. Его встречают толпы новых его читателей. Писатель погружается в литературную и общественную работу: основывает и возглавляет новые журналы  и книжные серии, принимает участие в писательских судьбах, кому-то помогает преодолевать цензурные запреты Булгакову, кому-то уехать за границу Замятину, а кому-то, напротив, мешает печататься Платонову.

Сам Горький продолжает начатое ещё в Италии сочинение «Жизнь Клима Самгина» - хронику русской жизни предреволюционных десятилетий. Огромное число персонажей, немалое количество верных деталей эпохи, и за всем этим одна задача – показать двоящееся, трусливое, предательское лицо прежней русской интеллигенции.

Он сближается со Сталиным и наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой, и это всё больше заслоняет от него кровавый смысл происходящего в стране. Как и многие деятели культуры, Горький не видит, что установившийся в СССР политический режим в свих целях манипулирует культурой, искажает самый смысл просвещения, подчинения его бесчеловечным целям. В статьях Горький клеймит жертв судебных процессов 28-30. при всём своём знание жизни он не хочет понять, что показания, которые дают «враги народа», могут быть получены только под пытками. С 1933 Горького лишают возможности выезжать на зиму за границу, встречаться с теми, кого он хотел бы видеть. Сталин уже не может допустить даже эпизодичного, не предусмотренного им самим участия писателя в каких бы то ни было делах. Горький фактически оказывается под домашним арестом и в этом положении при неясных обстоятельствах умирает в 18 июня 1936, накануне новой волны массовых репрессий. Похоронен в Москве на красной площади.

По многочисленным свидетельствам, пытая людей на Лубянке, в Бутырках, Суханове, Владимирке и других тюрьмах, следователи любили цитировать Горького: «Если враг не сдаётся, - его уничтожают».

Список литературы

1. Энциклопедия для детей. Русская литература XX век.

www.referatmix.ru

Реферат - Максим Горький - Биографии

Горький,Максим — литературное имя известного писателя Алексея Максимовича Пешкова.Родился в Нижнем-Новгороде 14 марта 1868 г. По своему происхождению Горькийотнюдь не принадлежит к тем отбросам общества, певцом которых он выступил влитературе. Апологет босячества вышел из вполне буржуазной среды.

Раноумерший отец его из обойщиков выбился в управляющие большой пароходный конторы;дед со стороны матери, Каширин, был богатый красильщик. В 7 лет Горький осталсякруглым сиротой, а дед начал разоряться, и для заброшенного, почти не знавшеголаски мальчика наступила та эпопея скитаний и тяжелых невзгод, которая побудилаего избрать символический псевдоним Горького.

Сначалаего отдают в «мальчики» в магазин обуви, затем он попадает в ученики кродственнику — чертежнику. Житье было такое сладкое, что мальчик, унаследовавшийот отца и дедов энергию и страсть к приключениям, сбежал, и с тех пор началисьдля него борьба за существование и постоянная смена занятий и профессий. Лучшевсего ему жилось поваренком на волжском пароходе. В лице своего ближайшегоначальника — пароходного повара, отставного гвардейского унтера Смурого — Горький нашел и первого настоящего наставника, о котором всегда вспоминал свеличайшей благодарностью. До тех пор Горький, научившийся грамоте у деда поПсалтыри и Часослову и всего несколько месяцев неудачно походивший в школу, былдалек от умственных интересов. Смурый, человек сказочной физической силы игрубый, но вместе с тем страстный любитель чтения, частью лаской, частьюпобоями привил любовь к чтению и своему поваренку, который до того«ненавидел всякую печатную бумагу». Теперь поваренок стал «добезумия» зачитываться книгами Смурого, которых у того накопился целыйсундук. Одолеть этот сундук было делом не легким. «Это была самая страннаябиблиотека в мире»: мистик Эккартгаузен рядом с Некрасовым, Анна Радклиф- с томом «Современника»; тут же «Искра» за 64 год,«Камень Веры», Глеб Успенский, Дюма, многие книжки франк-масонов ит. д. Из поварят Горький попал в садовники, пробовал еще разные профессии, надосуге «усердно занимаясь чтением классических произведений» лубочнойлитературы («Гуак, или Непреоборимая верность», и т. п.). Интерес клубочной литературе оставил глубокий след на творчестве Горького; еегероический пошиб воспитал в нем тот романтизм, ту наклонность к эффектам«в стиле Марлинского», которую ставит Горькому в упрек часть критики.Способность Горького переноситься в волшебную область красивого вымысла нетолько скрасила его жизнь, но внесла воодушевление в его лучшие литературныепроизведения, помогла ему увидеть яркие краски там, где наблюдатель-реалиствидел только безнадежную серость и тусклую грязь. «В 15 лет, — говоритГорький в своей автобиографии, — возымел свирепое желание учиться, с какойцелью поехал в Казань, предполагая, что науки желающим даром преподаются.Оказалось, что оное не принято, вследствие чего я поступил в крендельноезаведение за 2 р. в месяц. Это — самая тяжкая работа из всех опробованныхмной». Казанский период вообще принадлежит к числу самых тяжких в жизниГорького. Тут-то он по горькой необходимости свел тесное знакомство с миром«бывших людей», в разных трущобах и ночлежках. Тем временемпродолжалось, однако, и страстное увлечение книгой, но характер его значительноизменился. Познакомившись со студентами, Горький начинает читать пообщественным вопросам. Начинает он также вдумываться в общественные отношения.Это порожденное новым чтением раздумье уже не вносило того успокоения, какоедавала красивая ложь лубочного романтизма. А тут подоспел период особо остройнужды и прямой голодовки, и 19-летний пролетарий пускает в себя пулю, ксчастью, без особого вреда. «Прохворав сколько требуется», он «ожил,дабы приняться за торговлю яблоками». Из Казани Горький попадает в Царицынлинейным сторожем на железную дорогу. В одну из снежных ночей он жестокопростудился и потерял тенор, благодаря которому еще недавно был принятхористом. Затем он отправляется в Нижний, где ему предстояло отбывать воинскую повинность.Но для солдатчины он оказался непригодным — «дырявых не берут» — истал продавать квас на улицах. В Нижнем снова завязались у него сношения синтеллигенцией, и на этот раз очень прочные. Он становится писцом унижегородского присяжного поверенного М.А. Лапина, которому «обязан большевсех». Скоро, однако, «почувствовал себя не на месте средиинтеллигенции и ушел в путешествие». Пешком исходил он весь юг России,снискивая себе пропитание чем попало и не брезгуя никакой работой.Изнурительная под палящим солнцем работа в портах на каспийских рыбныхпромыслах, на постройке мола и т. д., описанная в «Коновалове»,«Мальве», «Челкаше» и др. — все это листки изавтобиографии. Во время этих странствий, порой страшно тягостных, но вместе стем поднимавших настроение обилием новых и интересных впечатлений, Горькийсблизился с третьим наставником, имевшим решающее на него влияние — с человеком«вне общества», А.Ф. Калюжным. Тот распознал в нем писателя. Началолитературной деятельности Горького относится к 1892 г.

Попаспорту «подмастерье малярного цеха», по временному занятию рабочий железнодорожныхмастерских, Горький в то время был в Тифлисе. Он снес в редакцию«Кавказа» полусказочный очерк из знакомой ему по бессарабским странствованиямцыганской жизни «Макар Чудра», который и был напечатан в № от 12сентября. Рассказ имел успех. Вернувшись в Нижний, Горький поместил несколькоочерков в казанских и нижегородских газетах, а рассказ «Емельян Пыляй»был принят в «Русские Ведомости». К 1893 — 94 г. относится знакомствоГорького с жившим в то время в Нижнем В.Г. Короленко, которому, как с признательностьюотмечает Горький в своей автобиографии, он «обязан тем, что попал вбольшую литературу». Роль, которую сыграли в литературной судьбе Горькогокак Короленко, так и другие покровительствовавшие ему литераторы, отнюдь,однако, не следует преувеличивать. Все они, несомненно, распознали некоторыйталант в Горьком, но никому из них не приходило в голову и самое отдаленноепредставление о том, какая судьба ждет талантливого, но «неуравновешенного»самородка. В 1895 г. в «Русском Богатстве» помещен рассказ Горького«Челкаш»; затем в течение 1895, 1896 и 1897 годов появились рассказы:«Ошибка» и «Супруги Орловы» — в «Русской Мысли»;«Тоска», «Коновал», «Бывшие люди» — в «НовомСлове»; «Мальва» и «Озорник» — в «СеверномВестнике». В 1895 г. Горький напечатал в «Самарской Газете» ряд рассказовпод заглавием «Теневые Картинки». В фельетоне этой же газеты появилисьрассказы Горького «Старуха Изергиль», «На плотах»,«Скуки ради», «Однажды осенью» и «Песня оСоколе», ряд рассказов, не вошедших в собрание его сочинений («Насоли», «Сказка», «О маленькой Фее и молодом Чабане» и др.)и стихотворений. Наконец, в «Самарской же Газете» Горький в течение 1895и 1896 годов, под псевдонимом Иегудиил Хламида, вел ежедневный «маленькийфельетон». Писал также корреспонденции в «Одесские новости». В сейчасприведенном перечне названо все лучшее в первом периоде литературной деятельностиГорького. И все-таки не только его покровители, но и сам он до такой степени неимел верного представления о внутренней силе его произведений, что вавтобиографическом очерке, составленном для литературного архива авторанастоящей статьи, Горький писал в самом конце 1897 г.: «До сей поры еще ненаписал ни одной вещи, которая бы меня удовлетворяла, а потому произведениймоих не сохраняю». Между тем уже через полгода Горький, подражая Байрону,мог бы сказать, что в одно прекрасное утро он проснулся знаменитостью. Вопрос отом, кто создал эту внезапную популярность, представляет большой интерес дляопределения общего характера литературного значения Горького. Успех Горькогосоздала исключительно публика, доставив небывалый книгопродавческий успехсначала вышедшим в середине 1898 г. двум томам сборника рассказов Горького, азатем собранию его сочинений, изданному товариществом «Знание».Правда, и критика на первых порах с редким единодушием похвал отнеслась кмолодому писателю; но это все еще в значительной степени покровительственноепохваливание не идет ни в какое сравнение с лихорадочным темпом ростапопулярности Горького. Впервые за все время существования русской книжнойторговли томики Горького стали расходиться в десятках тысяч экземпляров, скородостигнув колоссальной цифры 100000. В 1900 г. пьеса «Мещане» в 15дней разошлась в количестве 25000 экземпляров. Впервые также публика сталавысказывать небывалый интерес к личности писателя. Каждое появление Горького впублике возбуждало настоящую сенсацию; ему проходу не давали интервьюеры, еговосторженно провожали и встречали на вокзалах, ему посылали с литературныхвечеров телеграммы, его портреты и даже статуэтки появились во всевозможныхвидах. Из России интерес к Горькому быстро перебросился за границу. В один-двагода Горький был переведен на все языки и с той же небывалой в историилитературы быстротой стал знаменитостью мировой. Уже в 1901 г. президентСоединенных Штатов Рузвельт, принимая профессора Мартенса, сообщал емувпечатления, вынесенные из чтения Горького. Особенно прочен и велик был успехГорького в Германии, где сразу его поставили на ряду с Толстым. Когданесколько позднее, в 1903 г., в Берлине поставили пьесу «На дне»(Nacht-Asyl), это было настоящим триумфом. Пьеса шла в Kleines Theaterежедневно в течение 11/2 года и выдержала более 500 представлений. С огромнымуспехом шла она также в Вене, Мюнхене. Типы «На дне» сталинарицательными в немецкой печати. Возникло вместе с тем целое движение,боровшееся с влиянием Горького. С 1898 г.

Горькийстановится ближайшим сотрудником марксистского журнала «Жизнь».

Здесьпоявились самое крупное по объему произведение его — роман «Фома Гордеев»,начало неоконченного романа «Мужик», роман «Трое» инесколько рассказов. Горький много содействовал крупному успеху журнала, но онже содействовал и закрытию его весной 1901 г., поместив в нем, после студенческойдемонстрации 4 марта, написанную ритмической прозой известную аллегорию«Буревестник». Этим апофеозом грядущей бури начинается открытое выражениесочувствия Горького революционному движению. Вскоре он был арестован в Нижнем,но фактических данных к обвинению его не нашлось, и пришлось ограничитьсявысылкой его из Нижнего с воспрещением жить в столицах и университетскихгородах. В конце февраля 1902 г. Горький удостоился чести, которая для другихписателей является наградой за десятилетия литературной деятельности: он былизбран почетным академиком. Но не успел еще недавний обитатель ночлежекполучить подписанный Августейшим президентом академии диплом, как к нему явилсяполицейский чин с предписанием отдать диплом обратно. Оказалось, что уже 10марта в «Правительственном Вестнике» появилось следующее, неизвестноот кого исходившее сообщение: «В виду обстоятельств, которые не былиизвестны соединенному собранию отделения русского языка и словесности и разрядаизящной словесности, выборы в почетные академики Алексея Максимовича Пешкова,привлеченного к дознанию в порядке ст. 1035 устава уголовного судопроизводства,- объявляются недействительными». Между тем, вся Россия знала об арестеГорького, да и не было никакого основания приписывать членам академииготовность руководиться в определении литературного ранга писателя полицейскимисоображениями о политической его благонадежности. Инцидент с Горьким имелпечальные последствия для только что созданного разряда «изящнойсловесности»: Короленко и Чехов, возмущенные мотивировкой неутверждениявыбора Горького, вернули свои академические дипломы. С начала 1900-х годовГорький почти исключительно посвящает себя театру. На первых порах и здесь егождал огромный успех. «Мещане» (1901) и, особенно, «На дне»(1902), поставленные с поразительным совершенством театром Станиславского,обошли все сцены мира.

Дальнейшиеего пьесы: «Дачники», «Дети Солнца» имели уже успехсредний. Это совпадает с общим ослаблением успеха Горького; спрос на сочиненияего, насколько он был делом моды, чрезвычайно упал. В начале 1905 г. Горький сноваприковал к себе внимание всего мира, в связи с кровавыми событиями 9 января.Накануне этого дня Горький принял участие в известной писательской депутации,которая сочла своим нравственным долгом отправиться к князю Святополк-Мирскомуи просить его не допускать кровопролития. Мудрая полиция усмотрела в депутации«временное правительство»: почти все члены ее были схвачены ипосажены в крепость. Горький больше всех был «скомпрометирован», потомучто при обыске у него нашли набросок призыва общества к протесту против событий9 января. Весть об аресте Горького произвела огромную сенсацию в Европе, гдеона распространилась вместе с известием, будто бы Горького ждет смертная казнь.Везде, не исключая отдаленной Португалии, собирались митинги, и образовывалиськомитеты, посылавшие телеграммы и адресы царю и министрам с просьбой опомиловании знаменитого писателя.

СтранаИбсена надеялась, что «гениальное перо» Горького не будет вырвано из рукего. Горький был освобожден после нескольких недель заключения, очень дурноповлиявших на его шаткое здоровье. После 17 октября при ближайшем участииГорького была основана в Петербурге социал-демократическая газета «НоваяЖизнь». Горький выступил в ней с рядом фельетонов, в которых всей современнойкультуре в чрезвычайно резкой и беспощадной форме бросались упреки в пошлом,себялюбивом, трусливом, фарисейском «мещанстве». Не делалось никакогоисключения для литературы и искусства; Лев Толстой попал в число«мещан». Эти нападки, в свою очередь, вызвали не менее страстные ответныеупреки Горькому в «хамстве». В начале 1906 г. Горький отправился за границучерез Финляндию, где он пользуется широкой популярностью; затем с большимвниманием он был приветствуем в Швеции, Дании и Берлине, где в его честьустраивались собрания и банкеты. В Германии Горький начал энергичную кампаниюпротив подготовлявшегося министерством Витте -Дурново внешнего займа. Встрастном воззвании, озаглавленном «Не давайте денег русскому правительству»,Горький доказывал европейским капиталистам, что, поддерживая представителейрусского старого режима в один из самых критических для него моментов, онидушат молодую свободу русского народа. Той же страстной ненавистью кправительству проникнуто письмо Горького к председателю французского«Общества друзей русского народа», Анатолю Франсу. Весной 1906 г.Горький отправился в Америку. Первые шаги его на американской почве прошлиблестяще. Всякое его слово подхватывалось, за каждым шагом следили; составилсяособый комитет американских писателей, с Марком Твеном во главе, чтобы дать емуторжественный банкет. И все это через несколько дней сменилось всеобщимнегодованием. Содержатель отеля, где поселился Горький, узнав, что «законная»жена Горького осталась в России, а сопровождавшая его дама — только«гражданская» его жена, попросил его оставить отель. Этот отказповлиял не на одних только содержателей других отелей, тоже не пустивших к себеГорького. Твен поспешил отказаться от банкета; печать ополчилась против«безнравственности» Горького. Ему пришлось оставить Америку, все ещене освободившуюся от гнета условной мещанской морали и лицемерногоангло-саксонского cant'a. Вернувшись в Европу, Горький поселился на островеКапри, где, как и вообще во всей Италии, пользуется чрезвычайной популярностью.Став эмигрантом, Горький тесно примкнул к партийной работе русскойсоциал-демократии, принимая деятельное участие в съездах, изданиях и другихначинаниях партии. Было бы очень неосторожно приписать громкую известностьГорькому одним непосредственным свойствам его таланта. В наше время усиленногообщения даже между самыми отдаленными пунктами земного шара всякое явление,которому по тем или иным причинам удалось обратить на себя внимание,приобретает известность, о которой прежде не могло быть речи. К каждомуисточнику света приставлен теперь огромнейший рефлектор, к каждому источникузвука — гигантский рупор. Несомненно, что элемент моды, помноженный наувеличительную силу новейшего междуобластного и международного обмена, сыгралкрупнейшую роль в размерах успеха, доставшегося на долю Горького. Тем не менеесамый успех заслужен им вполне законно. Он обусловлен прежде всего тем, что уГорького яркое, истинно-художественное дарование, которого не решаются отрицатьсамые злые ненавистники его. Основные свойства его таланта: замечательная наблюдательностьи колоритность, заражающая читателя свежесть восприятия, высокое развитиечувства природы, первостепенная меткость афоризма.

НаблюдательностьГорького особого рода: он никогда не тонет в реалистических мелочах, схватываянемного, но зато самые основные черты. Отсюда замечательная сжатость: лучшиевещи Горького очень невелики, это все очерки от 20-ти до 60-ти страниц. В связис даром чрезвычайно сгущенного творчества находится и удивительная колоритностьГорького. Жизнь сера, а русская в особенности; но зоркий глаз Горькогоскрашивает тусклость обыденщины. Полный романтических порывов, Горький сумелнайти живописную яркость там, где до него видели одну бесцветную грязь, и вывелпред изумленным читателем целую галерею типов, мимо которых прежде равнодушнопроходили, не подозревая, что в них столько захватывающего интереса. Горькому«новы все впечатления бытия»; это сообщает силу его лиризму и даетему душевный подъем. Неизменно воодушевляет Горького природа. Почти в каждом изудачных рассказов его есть прекрасные и чрезвычайно своеобразные описанияприроды. Это — не обычный пейзаж, связанный с чисто эстетической эмоцией. Кактолько Горький прикасается к природе, он весь поддается очарованию великогоцелого, которое ему всего менее кажется бесстрастным и равнодушно-холодным. Вкакой бы подвал судьба ни забросила героев Горького, они всегда подсмотрят«кусочек голубого неба». Чувство красоты природы — особенно яркое иманящее в «Коновалове» и «Мальве» — захватывает Горького иего героев тем сильнее, что эта красота — самое светлое из доступных босякунаслаждений. Стремление Коновалова к бродяжеству имеет основой желание видетьновое и «красоту всякую». Любовь к природе у Горького совершеннолишена сентиментальности; он изображает ее всегда мажорно, природа егоподбодряет и дает смысл жизни.

«Максим,давай в небо смотреть», — приглашает Коновалов автора, и они ложатся наспину и часами созерцают «голубую бездонную бездну». Оба они сливаютсяв одном чувстве «преклонения перед невыразимо ласковой красой природы».При таком глубоком отношении к красоте, эстетизм Горького не может ограничитьсясферой художественных эмоций. Как это ни удивительно для «босяка», ноГорький через красоту приходит к правде. В пору почти бессознательноготворчества Горького, в самых ранних вещах его — «Макаре Чудре»,«Старухе Изергиль», — искренний порыв к красоте отнимает у «марлинизма»Горького главный недостаток всякой вычурности — искусственность. Конечно,Горький — романтик; но в этом главная причина, почему он так бурно завоевалсимпатии изнывшего от гнета строй обыденщины русского читателя. Заражала егогордая и бодрая вера в силу и значение личности, отразившая в себе один иззнаменательнейших переворотов русской общественной психологии. Горький — органический продукт и художественное воплощение того индивидуалистическогонаправления, которое приняла европейская мысль последних 20 — 25 лет. Ничего незначит, что герои его рассказов «босяки» и всяческие отбросыобщества. У Пушкина в начале его деятельности, место действия — разбойничьивертепы и цыганские таборы: и, однако, это было полным выражением байронизма,т. е. умственного и душевного течения, вышедшего из недр самых культурных слоевсамой культурной из европейских наций. Нет ничего необычного и в том, чтоустами босяков Горького говорит самая новая полоса европейской и русскойкультуры.

Философияэтих босяков — своеобразнейшая амальгама жесткого ницшеанского поклонения силес тем безграничным, всепроникающим альтруизмом, который составляет основурусского демократизма. Из ницшеанства тут взята только твердость воли, изрусского народолюбия — вся сила стремления к идеалу. В результате получилосьсвежее, бодрое настроение, манящее к тому, чтобы сбросить ту апатию, которойхарактеризуется унылая полоса 80-х годов.

Горькийпришел в литературу, когда нытье и половинчатость, нашедшие свое художественноевоплощение в «сумеречных», надорванных героях Чехова, стали уступатьместо совсем иному настроению, когда страстная потребность жить полной жизньюснова воскресла, а вместе с тем воскресла и готовность отстоять свои идеалы.Прилив общественной бодрости, которым знаменуется вторая половина 90-х годов,получил свое определенное выражение в марксизме.

Горький- пророк его или, вернее, один из его создателей: основные типы Горькогосоздались тогда, когда теоретики русского марксизма только что формулировалиего основные положения. Кардинальная черта марксизма — отказ от народническогоблагоговения пред крестьянством — красной нитью проходит через все первыерассказы Горького. Ему, певцу безграничной свободы, противна мелкобуржуазнаяпривязанность к земле. Устами наиболее ярких героев своих — Пыляя, Челкаша,Сережки из «Мальвы» — он не стесняется даже говорить о мужике спрямым пренебрежением. Один из наиболее удачных рассказов Горького,«Челкаш», построен на том, что романтичный контрабандист Челкаш — весьпорыв и размах широкой натуры, а добродетельный крестьянин — мелкая натуришка,вся трусливая добродетель которой исчезает при первой возможности поживиться.Еще теснее связывает Горького с марксизмом полное отсутствие той барскойсентиментальности, из которой исходило прежнее народолюбие. Если прежнийдемократизм русской литературы был порывом великодушного отказа от прав ипривилегий, то в произведениях Горького перед нами яркая «борьба классов».Певец грядущего торжества пролетариата нимало не желает апеллировать кстаронародническому чувству сострадания к униженным и оскорбленным. Перед наминастроение, которое собирается само добыть себе все, что ему нужно, а невыклянчить подачку. Существующий порядок Горьковский босяк, как социальный тип,сознательно ненавидит всей душой.

Тоскующийв условиях серой обыденщины пролетарий Орлов («Супруги Орловы») мечтаето том, чтобы «раздробить всю землю в пыль или собрать шайку товарищей иливообще что-нибудь этакое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них свысоты… И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вылицемерное и больше ничего». Идеал Горького — «буревестник».Унылые и робкие «чайки стонут перед бурей»; не то — буревестник, вкрике которого страстная «жажда бури». «Силу гнева, пламя страстии уверенность победы слышат тучи в этом крике». Буревестник «реет смелои свободно над седым от пены морем»; все его вожделения сводятся к одному- «пусть сильнее грянет буря». Основные черты художественной и социально-политическойфизиономии Горького определенно и ярко сказались в его первых небольшихрассказах. Они вылились без малейшей надуманности и потому свободно и ненапряженно, т. е. истинно-художественно, отразили сокровенную сущностьнарождавшихся новых течений. Все, что писал Горький после того, как вошел вславу — за исключением драм, — ни в художественном, ни в социально-политическомотношениях ничего нового не дало, хотя многое в этих позднейших произведенияхнаписано с тем же первоклассным мастерством. В самом крупном по объемупроизведении Горького — «Фома Гордеев» — романа собственно нет. Переднами проходят отдельные сцены поволжского быта и купеческой жизни, написанныезамечательно сочно и ярко. Гораздо менее удачна идейная сторона романа — обличительные речи озлобленного фельетониста Ежова, самого Гордеева и других;но, вместе с тем, весь присущий Горькому блеск афоризма сказался в образныхречах старого практика Маякина. Роман «Трое» представляет собой рядярких картин из жизни обитателей подвалов больших приволжских городов, котораядала Горькому материал для лучших его рассказов. И там, и здесь перед нами неэтнография, а та же общечеловеческая психология, что и в «Преступлении инаказании» Достоевского, с которым критика сопоставляла роман Горького; ноубийца, выведенный Горьким, открывает на награбленные деньги лавку и нимало нетерзается угрызениями совести. Кругом столько мерзости, что он считает себя нехуже других непойманных воров и легальных грабителей. Лишая себя жизни, чтобыне отдаться в руки власти, он умирает с проклятием обществу. Особую группу представляютсобой театральные пьесы Горького. Драматического таланта в непосредственномсмысле — уменье завязать драматический узел, а затем развязать его,сконцентрировать внимание зрителя на одном пункте и вообще дать нечто цельное,- у Горького совсем нет. Он дает ряд отдельных картин, отдельных характеристик иблестящих, врезающихся в память афоризмов и ярких словечек. Влитературно-художественной иерархии пьес первого периода деятельности Горькогодовольно слабы «Дачники», «Дети Солнца». По содержанию всеэто чрезмерно жестокие нападки на интеллигенцию за отсутствие глубины и искренностии, в лучшем случае, за беспочвенность. Серьезный литературный интереспредставляет только первая пьеса Горького, «Мещане», и, несомненно, крупноеместо в русской драме занимает «На дне». В «Мещанах»интересно разработаны разложение старого мещанско-купеческого быта и трагедияразлада между старым и молодым поколением. Автор выдвигает появление на аренежизни здоровой трудовой интеллигенции, верящей в свои силы и свою способность устроитьсвою жизнь по собственному идеалу. Представители этой бодрости не лишены,однако, известной дозы самодовольства и впадают, таким образом, в мещанствонового рода. Коронная пьеса Горького «На дне» тесно связана с типами«бывших людей», блестяще разработанными в прекрасном рассказе, так и озаглавленном«Бывшие люди». Перед нами опять ночлежка, опять мнимые босяки, ярко иобразно философствующие о смысле жизни. С одной стороны, герои пьесы — большейчастью люди, которых никак нельзя причислить к сентиментальной породе«униженных и оскорбленных». Они нимало не жаждут сострадания, они — принципиальныевраги существующего порядка; работу презирают, в благотворность ее не верят.Но, помимо их воли, все существо их проникнуто тоской по чему-тоположительному, хотя бы в форме какого-нибудь красивого призрака. Центральнойфигурой является своеобразный праведник, странник Лука, создающий целуюстройную теорию возвышающего обмана. В лице Луки индивидуализм доведен докрайних пределов. Все существует постольку, поскольку я тут причастен. Есть лиБог? «Коли веришь, есть; не веришь, нет… Во что веришь, то и есть».Нужна ли истина даже в смысле простой достоверности? Если она разрушаетприятную мне иллюзию — будь она проклята.

ПроституткаНаташа, начитавшись бульварных романов, с жаром рассказывает сотоварищам поночлежке, что в нее был когда-то влюблен студент «Гастоша», которыйот безнадежной любви к ней застрелился. Ночлежники хохочут, но Лука ласково ейговорит: «Я — верю! твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебянастоящая любовь… значит, была она! Была». Умирающую жену сапожника он сжаром уверяет, что ее ждет рай, и что «смерть нам — как мать малымдетям». Спившийся актер живет мечтой о чудной санатории с мраморными полами.И это сосредоточение всего мира в сознании личности получает свое центральноевыражение в ставшем знаменитым изречении мнимого циника Сатина: «Человек — это звучит гордо!» Яркое сознание личности и составляет тот лейтмотив,который проходит через всю литературную деятельность Горького. Но столь жеважно для характеристики Горького и то, что сознание личности теснейшим образомсвязано в нем со стремлением к идеалу. Устами актера из «Дна» он сувлечением повторяет: «Слава безумцу, который навеял человечеству сонзолотой». И в общем, лучшею частью своей литературной деятельности, Горькийвходит в историю литературы как человек, пропевший могучую песнь «безумствухрабрых». — По возвращении из Америки Горький поселился на острове Капри,не имея возможности вернуться в Россию, как потому, что ему угрожала тюрьма политературному делу, так и потому, что он все теснее примыкал к учениюсоциал-демократии. Амнистия 1913 г. не изменила его эмигрантского положения.Интерес к личности Горького все еще продолжается, и вилла его на Капри сталаместом своего рода паломничества; популярность его в Италии очень велика. Нолитературное положение значительно изменилось. С 1906 — 07 годов противГорького было воздвигнуто формальное гонение со стороны представителей«новых течений» с Мережковским, Гиппиус и Д.В.

Философовымво главе, которые выставили тезис: «конец Горького». В такой форметезис, безусловно, неверен. Прежде всего очень велика продуктивность Горького.За время своего изгнанничества он написал, кроме пьес, правда, слабых(«Враги», «Последние», «Васса Железнова»,«Чудаки», «Встреча»), ряд вещей, которые, значительноуступая его прежним произведениям, все же, по тем или другим причинампривлекали к себе внимание. Таков слабый в художественном отношении роман«Мать» (1908 — 1909), очень, однако, читаемый в рабочей среде (вРоссии в целом виде запрещен). Много говорили об «Исповеди» (1908),«Городке Окурове» (1910), «Лете» (1910), «Андрее Кожемякине»(1911) и др. Собственно писательская техника не ослабела у Горького. Все так жесочен и колоритен его язык, метки афоризмы, и не чувствуется никакой усталости,этого единственного признака действительного «конца». И благодаря неизменившей Горькому сочности, на долю двух его произведений выпал настоящийуспех. Заинтересовала всех «Исповедь» попыткой отразить народныйпорыв к религии в высшем необрядовом смысле. В ней правильно усмотрели иотражение собственных стремлений автора к весьма своеобразному«богостроительству». А в «Городке Окурове» Горький дал интереснуюбытовую вещь. Но в общем, однако, и долгая оторванность от родной почвы, ичрезмерное тяготение к правоверным партийно-марксистским схемам, лишилиГорького той непосредственности, того «заражающего» нечто, которое создалогорьковской колоритности такой колоссальный успех в начале его литературнойкарьеры. Тогда он органически был связан со средой, которую изображал, былплотью от плоти ее, жил ее радостями, ее горем, передавал ее трепетания. Забытом поэтому ясно проступало общечеловеческое, которое и волновало читателянезависимо от его социального положения. Даже в своих недостатках Горькийзахватывал тогда. В нем была масса примитивной романтики, но это было нечтовполне искреннее и естественное, следовательно, литературно интересное. Этой-тосилы примитива сейчас совсем нет у Горького-доктринера, у Горького,подавленного требованиями, которые к нему предъявляются в качестве всемирнойзнаменитости. Он смотрит на изображаемое как-то сверху вниз и, главное, холоднои надуманно. Оттого, в лучшем случае, остался только быт, чем никоговзволновать нельзя.

Список литературы

Айхенвальд, «Силуэты»

Андреевич(Евг. Соловьев), «Книга о М. Горьком и Чехове» (СПб., 1900)

Арабажин, «Этюды»

Батюшков, «Критические очерки» (СПб., 1900)

Боцяновский, «М. Горький» (СПб., 1901, 2-е изд., 1903)

Вотюэ,«М. Горький» (М., 1902 и 1903 и Одесса, 1903)

Волынский, «Борьба за идеализм»

Гельрот,«Горький и Ницше» («Русск. Бог.», 1903, № 5)

Горнфельд, «Книги и люди»

Dillon,«M. Gorkij» (Л., 1902. Рус. перевод: «Иностранная критика о Горьком»,СПб., 1904)

Измайлов, «Литературный Олимп» (1911)

Львов-Рогачевский,«На Рубеже» (СПб., 1909)

Мережковский,«Сочинения»

Меньшиков, «Критические статьи»

Михайловский(«Отклики» и «Последние сочинения»)

Оболенский, «М. Горький и причины его успеха» (СПб., 1903)

Овсянико-Куликовский, «Сочинения», т. V Hans Ostwald (Б., 1904)

Протопопов, в «Русской Мысли», 1898, № 5 1900, № 3 и 4.

Стечкин,«М. Горький» (СПб., 1904)

Философов,«Слова и Жизнь» (СПб., 1909)

Чуковский,«От Чехова до наших дней». Другие статьи указаны у Владиславлева,«Русские писатели» (1913). С. Венгеров.

www.ronl.ru

Реферат: Максим Горький

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) (1868-1936) « В русской литературе явился какой-то самовольный писатель, самоучка, не интеллигент, не земец, и даже не разночинец. …За его рассказами стояла легенда о его жизни. Открытки с его изображением покупались нарасхват – этот человек с простым лицом рабочего и в простой блузе не напоминал никого из русских писателей. Публика не давала ему прохода, «глазея» на него. …Репортёры гонялись за Горьким по пятам», - писал в 1927 году известный литература вед Борис Михайлович Эйхенбаум. Славу Горькому поначалу принесли не столько его произведения, сколько биография, судьба.

«…Любимейший из «моих» университетов»

Будущий писатель родился в Нижнем Новгороде 28 (16) марта 1868 в семье столяра. В три года потерял отца, а в десять – мать. Детство его прошло в доме деда, в мещанской среде с грубыми и жестокими нравами. Улица по воскресеньям нередко оглашалась радостными криками мальчишек: «У Каширских опять дерутся!». Жизнь мальчика скрашивала бабушка, прекрасный портрет которой Горький оставил в автобиографической повести «Детство» (1914г.). учился он всего два года. Получив похвальную грамоту, вынужден был по бедности (дед к тому времени разорился) оставить учёбу и пойти «в люди»: на заработки в качестве ученика, подмастерья, прислуги.

Подростком Горький полюбил книги и пользовался каждой свободной минутой, чтобы читать запоём все, что попадалось под руку. Это беспорядочное чтение, при необыкновенной природной памяти, определило многое в его взгляде на человека и общество.

В Казани, куда он отправился летом 1884 года, надеясь поступить в университет, тоже пришлось перебиваться случайными заработками, а самообразование продолжилось в народнических и марксистских кружках. «Физически я родился в Нижнем Новгороде. Но духовно – в Казани. Казань – любимейший из моих «университетов», говорил писатель впоследствии.

Юношей с сильным и строптивым характером всё больше завладевала тяга к коренному переустройству мира, несовершенство которого он с детства познал в прямом смысле слова на собственной шкуре. Познакомиться с иными, не разрушительными путями преодоления этого не совершенства мешали и отсутствие систематического образования, и сама атмосфера времени: общество всё больше охватывали революционные настроения.

В конце 80-х – начале 90-х годов. Горький странствует по просторам России: Моздокской степи, Поволжью, Донским степям, Украине, Крыму, Кавказу. Он уже сам занимается агитацией среди рабочих, попадает под негласное наблюдение полиции, становится «неблагонадежным». В эти же годы он начинает печататься под псевдонимом Максим Горький.

В 1900 году Горький познакомится с Л. Толстым, и тот запишет в дневнике: «… он мне понравился. Настоящий человек из народа». И писателям, и читателям понравилось, что в литературу вошёл новый человек - не из «верхних», образованных, слоёв, а «снизу», из народа. К народу – в первую очередь крестьянству – давно было привлечено внимание русского общества. А тут народ как бы в лице Горького вошёл в гостиные богатых домов, да ещё держа в руке собственные необычные произведения. Разумеется, его встретили с восторженным интересом.

Явление босяка

Непосредственной предшественницей Горьковской прозы была проза Чехова. Чеховских героев «беспощадно засасывает житейская тина», они не редко жалуются, что «надорвались». «Взамен этих… минорных мелодий, Горький дал нам мажор, - писал известный публицист Б. Назаревский. - … Он нарисовал фигуры людей «дна», которые назло горю-злосчастью забавляются удалою на-певочкой: «когда у меня нет ничего, то и терять нечего», а головы не вешают; напротив, у них своеобразная босяцкая философия с привкусом модного ницшеанства…»

Мимо влияния Ницше трудно было пройти в России конца XIX – начала XX веков. И у Горького уже в 90-х гг. отмечали новые для русской литературы мотивы. Пэт и критик Н. Минский писал в 1898 г.: «… любить силу, в чём бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась, вот идеал героев Горького и, может быть, его самого. В… рассказе «На плотах» идеал этот изображён в лице могучего старика Силана Петрова, а в виде контраста предоставлен его хилый, богобоязненный сын Митрий». У сына нет сил и желания быть мужем своей молодой жены ( «Я и говорю ей: не могу, мол, я мужевать с тобой, Марья. Ты девка здоровая, а я человек больной хилый…»), и она становится возлюбленной его полного сил и желаний отца. «Нужно сознаться, что в нашей литературе, насквозь пропитанной учением о любви и добре, такая яркая проповедь права сильного является довольно новой и рискованной».

У раннего Горького господствуют мотивы жадности к жизни, жажды и культа силы, страстного стремления выломиться за привычные, «мещанские» рамки жизни, поэтому он отказывается от привычных прозаических жанра и пишет сказки («Старуха Изергиль», 1895), песни («Песня о Соколе», 1895) поэмы в прозы («Человек», 1904).

Скитание горьковских героев по бескрайней стране, их неожиданные, удивляющие окружающих поступки, даже преступления – что угодно, только не обыденная, скучная жизнь среди скучных, ходящих ежедневно на службу людей. Всё это прочитывается российским обществом как пафос «восстания личности против всякого рода давящих её тисков», по выражению одного из критиков.

Горький ввёл в литература новую фигуру – босяка. Наиболее знпаменитый из рассказов с таким героем «Челкаш» 1894. дпругой персонаж рассказа, крестьянин Гаврила, мучается от мысли, сколько полезного в крестьянском хозяйстве можно сделать на деньги, которые Челкаш бесполезно прокутит. Гаврила молил отдать ему деньги и «визжит» от восторга получив их. «Челкаш слушал радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он – вор, гуляка, оторванный от всего родного, - никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя». Будто в подтверждение оттого чувства Гаврила, потерял голову от широкого жеста Челкаша, признается, что почти был готов за эти деньги убить босяка – «ненужного» на земле человека. И, в конце концов, действительно пытается его убить.

«… «Босяк» до Горького в жизни и сознание общества был один, а после Горького стал совсем другой, - писал ведущий критик журнала «Русский вестник» Н.Стечкин. – До Горького «босяк» считался общественной язвой, отравляющий общественный организм.… …Принималось за истину, что общество живёт в главных принципах правильной жизнью и что уклонения общества от правильного пути и его законов способны порождать дикообразные явления, каково босячество. Теперь, после «откровения» Горького, выходит, что общество со всеми устоями есть ложь… Оно всё сгнило и испортилось до корня и в нём только и осталось здорового, что «босяк».

Революция и литература

Начиная с 1889 Горький за революционную деятельность среди рабочих несколько раз подвергался арестам. Чем более известным он становится, тем большее возмущение вызывает каждое его заключение под стражу. За писателя хлопочут самые известные люди России, среди которых и Лев Толстой. Во время одного из арестов 1901 Горький в Нижегородской тюрьме пишет «Песню о Буревестнике», текст которой быстро распространился по всей стране. Клич «Пусть сильнее грянет буря!» не оставляла вариантов выбора пути развития России, особенно для молодёжи.

В том же году его высылают в Арзамас, но, учитывая плохое состояние здоровья, разрешают полгода провести в Крыму. Там Горький часто встречается с Толстым и Чеховым. Популярность писателя во всех слоях общества в те годы огромна. В феврале 1902 его избирают почётным академиком по разряду изящной словесности. Николай II, узнав об этом, написал министру просвещения: «… такого человека, в теперешнее смутное время, Академия наук позволяет себе избрать в свою среду. Я глубоко возмущён…». После этого письма императорская Академия наук признала выборы недействительными. В знак протеста В. Короленко и Чехов отказались от звания почётных академиков.

В 1900-х Горький, благодаря своему огромному литературному успеху ( с 1900-1904 опубликовано более 90 книг о нем), уже состоятельный человек может помогать революционному движению материально. И он нанимает столичных адвокатов для арестованных сормовских и нижегородских участников рабочих демонстраций, даёт крупные суммы на издание выходившей в Женеве ленинской газеты «Вперёд».

В группе большевиков Горький участвует в шествиях рабочих 9 января 1905. После расстрела мирной демонстрации он пишет воззвание властям, в котором призывает «всех граждан России к немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием». Вскоре после этого писатель в очередной раз был арестован, обвинён в государственном преступлении и заключён в Петропавловскую крепость. Горький был возмущен тем, что в крепости в течение девяти суток «не давали никаких вестей о положении Марии Фёдоровне Андреевой, что было несколько похоже на пытку.… Невольно возникает простая и тяжелая мысль: если ко мне, возможно, такое отношение, как же относится начальство к рабочему или работнику, попавшему в его руки? И – становится страшно за людей», - говорил в письме к писателю А.В. Амфитеатрову.

Через месяц его освободили под залог, а условия содержания в крепости позволили написать там пьесу «Дети солнца». В этой пьесе, как и в других («Дачники» 1904, и «Варвары» 1905), автор сетует на безволие и вялость интеллигенции. Подобно большинству людей, живших в России начала века, Горький просто не мог себе представить, что в результате революции, возглавляемой большевиками, множество литераторов, философов, ученых окажется в тюрьмах, но только там им уже не разрешат писать. Они годами не будут иметь известий о судьбе своих малолетних детей, их, безвинных, будут пытать и убивать…

Писатель деятельно участвует в социал-демократическую партию, во время уличных боёв в Москве снабжает оружием рабочих дружины. На авторском чтении «Детей солнца» с каждого присутствующего берут определённую сумму денег – на оружие для восставших.

Темперамент борца, бойца, глашатая уводит Горького все дальше от собственно художественных задач. В 1900 он постоянно рисует идеальный образ рабочего и непременно отталкивающий – хозяина, всячески подчеркивая непримиримость их классовых интересов и подсказывая читателю вывод, что они не могут ужиться на одной земле, и кто-то должен быть истреблён.

В январе 1906 апреля большевики отправляют Горького в Америку – для сбора денег на подпольную работу. Сбор этот в задуманном масштабе не удался; зато в Америке был написан роман «Мать» - о пробуждении в пролетарской среде «классового сознания».

Созданная в тот же период пьеса «Враги» 1906 была запрещена к постановке, поскольку оказалась, по справедливому, пожалуй, мнению цензора, «сплошной проповедью против имущих классов».

Критика отмечает, что Горький не выдержал «мажорного тона», с которым входил в литературу. «Томительно скучно смотреть на длинный серый ряд сборников «Знания», в которых бедный писатель помешает роман за романом, пьесу за пьесой… Талант Горького не увеличился, но он распух, налился мутною водою, отяжелел и обрюзг. … А тут ещё от анархической проповеди он вдруг подался вправо и стал ярым агитатором социал-демократической партии. Взамен романтического босяка у него выросла явно придуманная, серая фигура «сознательного рабочего». Но и на этом он не удержался …» - писал Назаревский. Приговор Горькому был суров, но недальновиден: «…это предсмертная тоска таланта».

Вне России – с мыслью о буре над ней

Покинув Америку, Горький остался за границей: на родине его ждал арест. Осенью 1906 он поселился в Италии, на острове Кипр. Писатель вернуться в Россию только в 1913, когда в связи с трехсотлетием Дома Романовых была объявлена амнистия политическим иммигрантам.

Произведения, написанные на Кипре пронизанные культом человека. «Превосходная должность быть на земле человеком!..» - восклицает Горький в рассказе «Рождение человека» написанном в 1912 . автор повествует о том, как в молодости ему неожиданно довелось одному принимать роды у незнакомой женщины. «Новый житель земли русской человек неизвестной судьбы, лежала на руках у меня солидно сопел».

Талант Горького вопреки приговорам критики ещё долго не исчерпал своих возможностей. Писатель без конца изучает и описывает национальный русский характер. Теперь его интересуют не столько «босяки» сколько чудаки неудачники. «…Русь изобилует неудавшимися людьми… они всегда с таинственной силой магнита притягивают моё внимание. Они казались интереснее лучше густой массы обычных уездных людей, которые живут ради работы и еды…» он рисует «безысходную, бестолковую тоску русской жизни». В рассказе из цикла «Жалобы» 1912 офицер сетует: «… я служу одиннадцать лет, я-с видел этот ваш самый народ в тысячах и в отборном виде. …Так вот-с. …У него нет ощущения собственности, понимаете? …У русского мужика нет ощущения России. …Он, например, скверно работает… он, и сам знает, что работает хуже чем, мог бы. Почему? А зачем работать хорошо человеку, который не знает кто он, что с ним и что с ним завтра будет – зачем? Ему – лишь бы покормиться. Он и не живёт а – кормится… Больше ничего! …Я знаю - вы хотите сказать - образование культура и так далее. А зачем уме образование культура, если … нет у него… пункта, куда он мог бы приложить эту вашу культуру? …Не нужно ему это… не нужно! …Он ни во что не верит. …Самый противогосударственный материал и никакого чёрта из него не сделаешь, хоть лопни».

Офицер рассказывает, как ехал с новобранцами через Сибирь: «Обо всём, что касается деревни, судят резонно, ясно, с глубоким знанием дела. Но сейчас же является и эта окаянная петля… фатализм восточный.… Жалуется мужик – овраги одолели, рвут и рвут пашню! Укрепи! Да как его укрепишь? Научись! Молчат. Вздыхают. …В вагоне грязно, накурено, насорено – если не указать на это, они не видят, расковыривают зачем-то скамьи, соскребают со стен краску, плюют, куда попало. …И вообще имеют вид чужих людей в чужой земле».

В книгу «По Руси» вошли очерки увиденного в былых скитаниях по бескрайней стране. Горький будто задался целью создать реестр российских характеров – бесконечно разнообразных, но в чём-то похожих друг на друга. И чисто российских житейских ситуаций – страшных и смешных. Он любит и умеет изображать огромные физически усилия людей, их борьбу со стихией – и неумение построить сколько-нибудь разумно свою жизнь. В рассказе «Ледоход» плотники решаются с риском для жизни перейти реку по тронувшемуся льду, чтобы успеть в город на праздник Пасхи. И переходят! «…Семь тёмных фигур качались в глазах, подпрыгивая на льду; они размахивали досками, точно гребли в воздухе, а впереди их вьюном вертится старичок похожий на Николая Чудотворца, и немолчно звенит его властный голос: «Не зева-ай!». …Он играл с рекой, она его ловила, а он, маленький, увёртывался, умея легко обмануть её движения, обойти неожиданные западни. Казалось даже, это он управляет ходом льда, подгоняя нам под ноги большие, прочные льдины». Перейдя, наконец, на другой берег, иззябшие мастеровые попадают под яростную ругань представителя властей. «Полицейский ругался; все слушали его молча и внимательно, точно человек не матерей оскорблял грязно и цинично, а говорил важные слова, которые всем необходимо знать и помнить».

«…Очень устал, и всё жду каких-то событий, кои должны сотрясти весь мир, - очень напряжённое чувство, от которого того и гляди, лопнет сердце», - пишет Горький весной 1912, предчувствуя скорую бурю, которую торопит и на очистительную силу которой ещё надеется.

Талант воспоминания

В 1913 в печати появились первые главы из повести «Детство». «Хотя в «Детстве» изображается столько убийств и мерзостей, это, в сущности, веселая книга, - писал Чуковский. – Меньше всего Горький хнычет и жалуется.… И написано «Детство» весело, веселыми красками. Всё в этой книге ладно, складно, удачливо, ловко, звонко. Каждая буква – нарядная, каждая страница – с изюминкой.… Никогда ещё Горький не писал так легко и свободно.… В первых своих книгах он певец и оратор, а в своих последних – живописец. Глаз его стал ненасытнее, зорче и увидел в мире столько изумительных красок, какие и не снились тому, кто декламировал «Песню о Соколе». Но откуда эта радостная живопись? Можно ли радоваться, рассказывая, как обижают и калечат людей? Сам Горький объясняет свою радость надеждами на лучшее будущее».

При советской власти, когда будет не возможно любовно писать о «хорошем» дореволюционном детстве, книга Горького станет образцом для подражания, наглядной иллюстрацией того, как нужно уметь увидеть в минувшем до революционном времени главным образом «свинцовые мерзости».

Повесть «Детство» написана на документальном материале – как и всё лучшее, что создал Горький. Например, его мемуарный очерк о Толстом, написанный уже после Октябрьской революции 1919: «Выйдет он маленький. И всё сразу станет меньше го. Мужицкая борода, грубые, но не обыкновенные руки, простенькая одежда и весь этот внешний, удобный демократизм обманывал многих, и часто приходилось видеть, как россияне, привыкшие встречать человека «по платью», - деревня, холопья привычка! – начинали струить то пахуче «прямодушие», которое точнее именуется амикошонством. «Ах, родной ты наш! Вот какой ты!» … И вдруг из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ, - тогда у людей прямодушных, образованных и прочих сразу синеют носы от нестерпимого холода. Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слушать изящную меткость убийственного слова. Барин в нём было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, что они ёжились да попискивали». Автор очерка считает необходимым сказать о том, что Толстой, «писатель национальный в самом истинном значении этого понятия… воплотил в огромной душе своей всё недостатки нации … его туманная проповедь «неделания», «непротивления злу»… всё это нездоровое брожение старой русской крови, отравленной монгольским фанатизмом и, так сказать, химически враждебной западу с его неустанной творческой работой».

Лучшие рассказы 1922-1926 («Отшельник, Рассказ о безответной любви, Рассказ о герое, Рассказ о необыкновенном, Убийцы»), посвящённые его низменной теме _ российским характером, тоже в значительной мере документальны. А выше всего наиболее квалифицированная критика середины 20 оценит короткие «Заметки из дневника. Воспоминания» 1923-1924: в них горький пишет преимущественно о реальных людях под их настоящими именами, например очерк «А.А.Блок».

Сам писатель вряд ли сознавал, что составляет главную силу его таланта. Публикации Горького столь же беспорядочны, сколь беспорядочно было его отроческое чтение: он печатает почти всё, что вышло из-под пера. Публикует и «серый ряд» повестей в сборниках «Знания», заслонившие в результате для тогдашнего и будущего читателя лучшие Горьковские книги.

В Италии он без конца описывал российских людей, но в рассказы о необычных поворотах той или иной судьбы то и дело вторгается философствование «о жизни». Главные вопросы, над которыми в те годы билась мысль просвещенной России, - отношения образованного, мыслящего слоя к народу, власти, государственному устройству, религии – под пером Горького становятся достоянием самоучек, упрощаются до предела. И тем самым перестают быть плодотворным. Своим примером он демонстрирует и предсказывает, какой доморощенный философией оборачивается отсутствие систематического образования. Но в России это мало кем было понято.

Потребность во что бы то ни стало во что-то верить – верить истово, горячо, так, чтобы иметь возможность неустанно обращать в свою веру других, была в Горьком необычайно сильна. Такая потребность веры коренится в особенностях народного мироощущения. Подогреваемое большевиками стремление писателя послужить рабочему движению, революции уже до Октября стало разрушать его творчество.

Утопия в действии

Октябрьские и послеоктябрьские события 1917 Горький, много лет, числивший себя в социалистах, воспринял трагически. В связи с этим он не стал проходить перерегистрацию в РСДРП и формально остался в не партии. «Нет, - в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции». «Буревестник революции» понимает, что она оказывается гибельной для тех «сознательных рабочих», на которых он возлагал свои надежды. «…Начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т.д. суть «буржуи». …Пролетариат не победил, по всей стране идёт междоусобная бойня, убивают друг друга сотни и тысячи людей. …Но больше всего меня и порождает, и пугает то, что революция не несёт в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда», - писал Горький вскоре после революции в газете «Новая жизнь», где печатались его резкие публицистические статьи под общим названием «Несвоевременные мысли». На какой-то период они развели писателя с большевиками.

Полгода спустя он, как ему кажется, находит выход: пролетариату нужно объединиться «со свежими силами рабоче-крестьянской интеллигенции». «Покрыв всю страну сетью культурно-просветительных обществ, собрав в них все духовные силы страны, мы зажжем повсюду костры огня, который даст стране и свет, и тепло, поможет ей оздоровить и встать на ноги бодрой, сильной и способной к строительству и творчеству.… Только так и только этим путём мы выйдем к действительной культуре и свободе».

Рождаемость новая утопия – всеобщая грамотность как путь к свободе. Отныне и до конца его жизни она будет руководить действиями писателя. Он верит в объединение сил интеллигенции и разумных рабочих. Крестьянство же считает тёмной, «антиреволюционной» стихией. Трагедию русского крестьянства на рубеж 20-30 он так и не разглядел.

В первые послереволюционные годы Горький постоянно хлопочет за несчастных, которым грозит расстрел, весьма похожий на самосуд. «Владимир Ильич! – пишет он Ленину осенью 1919 - …Арестовано несколько десятков виднейших русских учёных… Очевидно – у нас нет надежды победить и нет мужества с честью погибнуть, если мы прибегаем к такому варварскому и позонному приёму, каким я считаю истребление научных сил страны. …Знаю, что вы скажете обычные слова: «политическая борьба», «нейтральные люди – опасны» и прочее.… Для меня стало ясно, что «красные» такие же враги народа, как и «белые». Лично я, разумеется, предпочитаю быть уничтоженным «белыми», но «красные» тоже не товарищи мне».

Стараясь спасти от голодной смерти остатки интелигенции, Горький организует частные издательства, Комиссию по улучшению быта учёных, везде встречая яростное сопротивление советских чиновников. В сентябре 1920 писатель вынужден уйти из всех созданных им учреждений, о чём и объявляет Ленине: «Иначе я поступить не могу. Я устал от бестолковщины».

В 1921 А.М.Горький пытается отправить на лечение за границу умирающего Блока, но советская власть отказывает в этом. Не удаётся спасти от расстрела аррестованных по так называемому делу Гумилёва. Созданный по инициативе Горького Комитет помощи голодающим через несколько недель был разогнан.

В 1921 писатель покинул Россию. Он лечился в германии и Чехословакии, а с 1924 снова поселился в Италии, в Сорренто. Но на этот раз не в качестве эмигранта. Прошли годы, и постепенно отношение Горького к советской власти изменилось: она стала казаться ему народной, рабочей властью. В СССР в те годы, опираясь на ленинскую оценку, «Мать» сделали школьным учебником, убеждая всех, что это и есть самая образцовая литература. Именем Горького называют улицы, театры, самолёты. Власть делает всё, чтобы привлечь писателя на свою сторону. Он нужен ей - как ширма, чтобы прикрыть своим мировым авторитетом чернее дела.

Возвращение

В 1928 Горький возвращается в Москву. Его встречают толпы новых его читателей. Писатель погружается в литературную и общественную работу: основывает и возглавляет новые журналы и книжные серии, принимает участие в писательских судьбах, кому-то помогает преодолевать цензурные запреты Булгакову, кому-то уехать за границу Замятину, а кому-то, напротив, мешает печататься Платонову.

Сам Горький продолжает начатое ещё в Италии сочинение «Жизнь Клима Самгина» - хронику русской жизни предреволюционных десятилетий. Огромное число персонажей, немалое количество верных деталей эпохи, и за всем этим одна задача – показать двоящееся, трусливое, предательское лицо прежней русской интеллигенции.

Он сближается со Сталиным и наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой, и это всё больше заслоняет от него кровавый смысл происходящего в стране. Как и многие деятели культуры, Горький не видит, что установившийся в СССР политический режим в свих целях манипулирует культурой, искажает самый смысл просвещения, подчинения его бесчеловечным целям. В статьях Горький клеймит жертв судебных процессов 28-30. при всём своём знание жизни он не хочет понять, что показания, которые дают «враги народа», могут быть получены только под пытками. С 1933 Горького лишают возможности выезжать на зиму за границу, встречаться с теми, кого он хотел бы видеть. Сталин уже не может допустить даже эпизодичного, не предусмотренного им самим участия писателя в каких бы то ни было делах. Горький фактически оказывается под домашним арестом и в этом положении при неясных обстоятельствах умирает в 18 июня 1936, накануне новой волны массовых репрессий. Похоронен в Москве на красной площади.

По многочисленным свидетельствам, пытая людей на Лубянке, в Бутырках, Суханове, Владимирке и других тюрьмах, следователи любили цитировать Горького: «Если враг не сдаётся, - его уничтожают».

Список литературы

1. Энциклопедия для детей. Русская литература XX век.