Мы все осознаем, что XX век стал свидетелем коренного преобразования всего человеческого окружения главным образом благодаря влиянию математических и физических наук на технологию. Этот переход от эмпирической, традиционной техники к экспериментальному научному способу открыл такие новые сферы, как ядерная энергия, сверхзвуковой транспорт, компьютерный интеллект и мгновенная глобальная связь.
Исходя из принятого в настоящее время представления о связи человека и техники, наша эпоха переходит от первобытного состояния человека, выделившегося благодаря изобретению орудий труда и оружия с целью достижения господства над силами природы, к качественно иному состоянию, при котором он не только завоюет природу, но полностью отделит себя от органической среды обитания. С помощью этой новой мегатехнологии человек создаст единую, всеохватывающую структуру, предназначенную для автоматического функционирования. Человек из активно функционирующего животного, использующего орудия, становится пассивным, обслуживающим машину животным, собственные функции которого, если этот процесс продолжится без изменения, либо будут переданы машине, либо станут сильно ограниченными и регулируемыми в интересах деперсонализированных коллективных организаций. Предельная тенденция подобного развития была верно предвосхищена сатириком Сэмюэлем Батлером 2 более века тому назад. Но только в наше время его веселая фантазия начинает превращаться в совсем не безобидную реальность.
Цель работы — подвергнуть сомнению как исходные посылки, так и прогнозы, на которых основана наша приверженность к существующей форме технического и научного прогресса как цели самой по себе. Особо считаю необходимым бросить тень сомнения на общепринятые теории фундаментальной природы человека, не явно в течение прошлого столетия лежавшие в основе нашей постоянной переоценки роли орудий и машин в человеческой экономике. Я бы допустил, что не только Карл Маркс ошибался 3, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в человеческом развитии, но что даже на вид смягчённая интерпретация Тейяра де Шардена относит ко всей истории человека узкий технологический рационализм нашего века и проецирует в будущее конечную стадию, на которой все дальнейшие возможности человеческого развития были бы исчерпаны, потому что ничего бы не осталось от первоначальной природы человека, что не было бы поглощено (если вообще не подавлено) технической организацией интеллекта в универсальном всесильном слое разума.
Так как заключения, к которым я пришёл, требуют для своего обоснования большого объёма доказательств, я допускаю, что последующее суммарное изложение должно из-за своей краткости казаться искусственным и неубедительным 4. Я могу только в лучшем случае надеяться показать, что существуют серьёзные причины для пересмотра всей картины как человеческого, так и технического развития, на котором основывается современная организация западного общества.
Итак, мы не сможем понять роли, которую играла в человеческом развитии техника, без более глубокого понимания природы человека: хотя само это понимание в течение последнего века потеряло ясность, будучи обусловлено социальной средой, в которой неожиданно распространилась масса новых механических изобретений, сметая многие древние процессы и институты и изменяя само наше представление как о человеческих пределах, так и о технических возможностях.
Более чем в течение века человека обыкновенно определяли как животное, использующее орудия труда. Платону подобное определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из примитивного состояния, в равной мере как Марсу и Орфею, так и Прометею и Гефесту, богу-кузнецу. Однако описание человека, как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда, стало настолько общепринятым, что простая находка фрагментов черепов, вместе с грубо обработанными булыжниками, как в случае австралопитека Л. С. Б. Лики, полагается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека, несмотря на его заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян, и от людей, а также несмотря на более дискредитирующий подобную интерпретацию факт отсутствия в течение последующего миллиона лет заметного усовершенствования технологии обтесывания камней. Многие антропологи, приковывая внимание к сохранившимся каменным артефактам, беспричинно приписывают развитие высшего человеческого интеллекта созданию и использованию орудий труда, хотя моторно-сенсорные координации, вовлечённые в подобное элементарное производство, не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли. Поскольку субгоминиды Южной Африки имели объём мозга около трети объёма мозга Homo sapiens, в действительности не более, чем у многих человекообразных обезьян, способность к изготовлению орудий труда, как недавно заметил доктор Эрнст Майр 5, не требовала и не создавала развитого черепно-мозгового аппарата древних людей.
Вторая ошибка в интерпретации природы человека менее простительна: это существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Орудия и оружие древнего человека были такими же, как и у других приматов — его зубы, когти, кулаки, — так было в течение длительного времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, более функционально эффективные, чем эти органы. Я полагаю, что возможность выжить без инородных орудий дала древнему человеку достаточное время для развития тех нематериальных элементов его культуры, которые в конечном счёте значительно обогатили его технологию.
Антропологи, рассматривая с самого начала изготовление орудий как центральный момент в палеолитической экономике, недооценили или пренебрегли массой устройств (менее динамичных, но не менее искусных и оригинальных), в использовании и изготовлении которых многие другие виды в течение длительного времени оставались значительно более изобретательными, чем человек. Несмотря на противоположное свидетельство, которое выдвинули Р. У. Сэйс 6, К. Дэрил Форд 7 и Андре Леруа-Гуран 8, все ещё существует устаревшая тенденция приписывать орудиям и машинам особый статус в технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью различных приспособлений. Такой взгляд на вещи оставляют без внимания роль контейнеров: горнов, ям для хранения, хижин, горшков, ловушек, корзин, бункеров, загонов для скота, а позже рвов, резервуаров, каналов, городов. Эти статические компоненты всегда играют важную роль в технологии, не меньшую и в наши дни, с её высоковольтными трансформаторами, гигантскими химическими ретортами, атомными реакторами.
Из любого исчерпывающего определения техники должно бы следовать, что многие насекомые, птицы, млекопитающие сделали значительно более радикальные новшества в изготовлении контейнеров, чем достигли в изготовлении орудий предки человека до появления Homo sapiens: примем во внимание сложные гнезда и домики, бобровые плотины, геометрические ульи, урбаноидные муравейники и термитники. Короче говоря, если техническое умение было бы достаточным для определения активного человеческого интеллекта, то человек длительное время рассматривался бы как безнадёжный неудачник по сравнению со многими другими видами. Последствия такого подхода должны быть ясны: а именно, не было ничего уникально человеческого в древней технологии до той поры, пока она не оказалась видоизменной лингвистическими символами, социальной организацией и эстетическими замыслами. На этой стадии производство символов резко обогнало производство орудий и в свою очередь способствовало развитию более ярко выраженной технической способности.
В таком случае, я полагаю, в начале своего развития человеческая раса достигла особого положения не только на основе своей способности использования и производства орудий. Или, скорее, человек обладал одним основным всецелевым орудием, которое было более важным, чем любой последующий набор, а именно — его собственным, движимым умом телом, каждой его частью, а не только сенсорно-моторными действиями, которые произвели ручные топоры и деревянные копья. Для компенсации своего чрезвычайно примитивного рабочего механизма древний человек обладал значительно более важным и ценным качеством, которое расширяло весь его технический горизонт: тело, которое не создано для какого-либо одного рода деятельности, именно благодаря своей необычной лабильности и пластичности более эффективно при использовании как своего расширяющегося внешнего окружения, так и одинаково богатых внутренних психических ресурсов.
Благодаря чрезмерно развитому, постоянно активному мозгу человек обладал большей умственной энергией, чем ему необходимо было для выживания на чисто животном уровне. И он был, естественно, вынужден давать выход этой энергии не только при добывании пищи и размножении, но и в тех способах жизнедеятельности, которые превращали эту энергию непосредственно и творчески в соответствующие культурные, то есть символические, формы. Расширяющая границы жизни культурная «работа» заняла более важное положение, чем утилитарный ручной труд. Эта более широкая область повлекла за собой значительно больше, чем тренировку руки, мускула и глаза при изготовлении и использовании орудий: кроме того, она требовала контроля всех человеческих биологических функций, включая его склонности, органы выделения, его растущие эмоции, широко распространяющиеся сексуальные действия, его мучительные и соблазнительные сны. Даже рука была не просто мозолистым рабочим орудием: она ласкала тело возлюбленного, прижимала ребёнка к груди, делала важные жесты или выражала в упорядоченном танце и совместном ритуале некоторые иным образом невыразимые чувства жизни или смерти, о запомнившемся прошлом или желаемом будущем. Орудийная техника и наша производная машинная техника являются лишь специализированными фрагментами биотехники: и под биотехникой понимается всё необходимое человеку для жизни.
На основе такой интерпретации вполне можно оставить открытым вопрос, происходят ли стандартизированные образцы и повторяющийся порядок, который стал играть такую эффективную роль в развитии орудий, начиная с древних времен, как указал Роберт Брэйдвуд 9, единственно из производства орудий. А разве не происходят они в такой же мере, а может даже более, из форм ритуала, песни, танца — форм, которые существуют в развитом состоянии среди примитивных народов, часто даже в более совершенной, и законченной форме, чем их орудия. В действительности существуют распространённые данные, впервые отмеченные Артуром Хоккартом 10, что ритуальная точность церемонии значительно ранее предшествовала механической точности в работе; и что даже жёсткое разделение труда появляется впервые благодаря специализации в обрядовых службах. Эти факты могли бы помочь объяснить, почему примитивные народы, которым быстро надоедают чисто механические работы, способные улучшить их физическое благосостояние, будут тем не менее повторять значимый для них ритуал вновь и вновь, часто вплоть до изнеможения. Тот факт, что техника обязана игре и игре с игрушками, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию, к которому я привлёк внимание в «Технике и цивилизации» 11, все ещё должен быть в достаточной степени осознан, хотя Йохан Хейзинга с Homo ludens (человек играющий) зашёл так далеко, что рассматривает саму игру как формирующий элемент всей культуры.
Производство орудий в узком техническом смысле действительно, возможно, восходит к нашим африканским человеческим предкам. Но техническое вооружение клэктонской 12 и ашельской культур оставалось чрезвычайно ограниченным до тех пор, пока не появились существа с нервной системой, более близкой к системе Homo sapiens, чем к каким-либо другим человекоподобным предкам, и не привели в действие не только руки и ноги, но и все тело и ум, воплощая их не просто в материальное богатство, но и в более символические неутилитарные формы.
В этом пересмотре принятых технических стереотипов я бы пошёл даже дальше, ибо полагаю, что на каждой стадии человеческие технологические достижения и преобразования были менее направлены на прямое увеличение добычи пищи или контроля над природой, чем на утилизацию его собственных громадных внутренних ресурсов, и на выражение его латентных суперорганических потенциальных возможностей. Когда человеку не угрожало враждебное окружение, его расточительная, гиперактивная нервная организация, все ещё часто иррациональная и неуправляемая, служила скорее препятствием, чем помощью в его выживании. Если это так, контроль над его психосоциальной средой на основе выработки общей символической культуры был более существенным и, как необходимо заключить, значительно предшествовал и опережал контроль над внешней средой.
При таком подходе возникновение языка — напряжённая кульминация более элементарных человеческих форм выражения и передачи значения — было несравнимо более важным для дальнейшего человеческого развития, чем обработка горы ручных топоров. Наряду с относительно простыми координациями, требуемыми для использования орудий, тонкое взаимодействие многих органов, необходимое для создания членораздельной речи, явилось намного более поразительным достижением и, должно быть, занимало значительную часть времени, энергии и умственной концентрации древнего человека, поскольку его коллективный продукт — язык — был бесконечно более сложным и изощренным, чем набор орудий труда в Египте или Месопотамии. Ибо только тогда, когда знание и практика могли быть накоплены в символических формах и передаваться при помощи произнесённого слова от поколения к поколению, стало возможным сохранять каждое новое культурное приобретение от разрушения течением времени или с исчезновением предшествующего поколения. Тогда и только тогда стало возможным одомашнивание растений и животных. Нужно ли напоминать, что это техническое преобразование было достигнуто при помощи орудий, не более совершенных, чем палка для копания, топор или мотыга. Плуг, как и колесо телеги, появился значительно позднее как специализированное приспособление для широкомасштабного выращивания зерна на полях.
Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное — это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент всей его деятельности — его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем его мире.
В этом процессе самораскрытия и самотрансформации техника в узком смысле, конечно, служила человеку хорошо лишь как вспомогательное средство, но не как главный действующий агент в его развитии; ибо техника, вплоть до нашего нынешнего времени, никогда не была отделена от большей культурной целостности, и ещё менее техника господствовала над всеми остальными институтами. Первоначальное развитие древнего человека было основано на том, что Андре Вараньяк 13 удачно назвал «технологией тела»: использование высокопластичных свойств тела для выражения его ещё неоформленного и неинформированного ума, до того как этот ум уже приобрёл посредством развития символов и образов свои собственные, более соответствующие ему бесплотные технические инструменты. Создание важных типов символического выражения, а не более эффективных орудий с самого начала было основой дальнейшего развития Homo sapiens.
К сожалению, концепции человека как главным образом Homo faber, производителя орудий, а не как Homo sapiens, производителя ума, были настолько прочными в XIX веке, что первое открытие искусства в пещерах Альтамиры было отвергнуто как мистификация, поскольку ведущие палеоэтнологи не признали бы, что охотники ледникового периода, оружие и орудия которых они недавно открыли, могли иметь как свободное время, так и наклонности создавать искусство — не грубые формы, но образы, демонстрирующие мощь наблюдения и абстракции высокого порядка.
Но, когда мы сравниваем резьбу и живопись ориньякского или мадленского периодов с их сохранившимися техническими достижениями, то кто скажет, искусство или техника демонстрируют более высокое развитие? Даже выполненные в совершенстве резцы солютрейской культуры в форме листа благородного лавра были даром эстетически восприимчивых ремесленников. Классическое греческое употребление слова technics не делает различия между промышленным производством и искусством и для большей части человеческой истории эти аспекты были неотделимы, одна сторона соответствует объективным условиям и функциям, другая отвечает субъективным потребностям и выражает общие чувства и значения. 14
Наше время ещё не преодолело специфический утилитарный подход, рассматривающий техническое изобретение как первичное, а эстетическое выражение как вторичное или даже ненужное; и это означает, что все ещё приходится признавать, что вплоть до настоящего времени техника ведёт своё происхождение от цельного человека в его взаимодействии с каждой частью среды, использующего каждую свою способность, чтобы максимально реализовать собственные биологические, экологические и психологические потенции.
Даже на самой ранней стадии использование ловушек и добывание пищи меньше зависело от орудий, чем от пристального наблюдения привычек животных и мест их обитания, наблюдения, подкреплённого широким экспериментальным отбором растений и тонкой интерпретацией влияния различной пищи, снадобий, ядов на человеческий организм. И в этих садоводческих открытиях, которые, если Оукс Эймс 15 был прав, должно быть, предварялись тысячелетиями активного одомашнивания растений, вкус и формальная красота играли не меньшую роль, чем их пищевое значение; так что ранее всех одомашненные растения не имеются в виду злаки) часто ценились за цвет и форму их цветов, за их запах, структуру, пряность, а не просто за питательность. Эдгар Андерсон предположил, что неолитический сад, как и сады во многих более примитивных культурах сегодня, был, вероятно, смесью питательных растений, растений-красителей, лекарственных растений и декоративных растений — все они рассматривались как одинаково существенные для жизни 16. Подобным же образом некоторые наиболее смелые технические эксперименты древнего человека не имели никакого отношения к овладению внешней средой: они были связаны с анатомическим изменением или внешней отделкой человеческого тела в целях сексуальной выразительности, самовыражения или групповой идентификации. Аббат Анри Брейль открыл свидетельства таких действий, одинаково способствовавших развитию орнамента и хирургии уже в Мустьерской культуре 17.
Понятно, что орудия и оружие, далеко не всегда господствовавшие в человеческом техническом снаряжении (как слишком правдоподобно внушают нам каменные артефакты), составляют лишь малую часть биотехнической композиции; и борьба за существование, хотя иногда жестокая, не завладела полностью энергией и жизнеспособностью первобытного человека и не отвлекла его от более насущной потребности: внести порядок и значение в каждую часть его жизни. В этой более значительной борьбе ритуал, танец, песня, рисунок, резьба и более всего дискурсивный язык, должно быть, долго играли решающую роль.
В таком случае при своём возникновении техника была связана со всей природой человека. Примитивная техника была жизнеориентирована, а не узко трудоориентирована, и ещё менее ориентирована на производство или на власть. Как во всех экологических комплексах, различие человеческих интересов и целей наряду с органическими потребностями ограничило чрезмерный рост какого-либо отдельного компонента. Что касается величайшего технического достижения до настоящего времени — одомашнивания растений и животных, оно почти ничем не обязано новым орудиям, хотя с необходимостью поощряло создание глиняных контейнеров для хранения и сохранения сельскохозяйственных продуктов. Но неолитическое одомашнивание многим обязано, как теперь мы начинаем понимать, после Эдуарда Ханна и Гертруды Леви 18, интенсивному субъективному концентрированию на сексуальности во всех её проявлениях, выраженному прежде всего в религиозных мифах и ритуале и ещё более заметному в культовых предметах и символическом искусстве. Селекция растений, гибридизация, оплодотворение, удобрение, осеменение, кастрация были продуктами образного культивирования сексуальности, первое свидетельство которого мы находим уже за десятки тысяч лет до этого в подчёркнуто сексуальных резных изображениях палеолитической женщины — так называемых Венер 19.
Но там, где история в форме письменных памятников становится видимой, этой жизнеориентированной экономике, истинной политехнике был брошен вызов, и она была частично вытеснена серией радикальных технических и социальных нововведений. Около пяти тысяч лет тому назад появилась монотехника, целиком посвящённая увеличению власти и богатства путём систематической организации повседневной деятельности по строго механическому образцу. В этот момент возникла новая концепция природы человека, и вместе с ней появился новый акцент на использовании физических энергий, космической и человеческой помимо процессов роста и размножения. В Египте Озирис символизирует старую плодородную, жизнеориентированную технику, Атон, бог Солнца, который специфически создал мир из своего собственного семени без содействия женщины, символизирует машино-ориентированную технику. Распространение власти на основе безжалостного принуждения человека, на основе механической организации, принесло обладающим властью преимущественное положение в отношении питания и продления жизни.
Главным знамением этого изменения было создание первых сложных высокомощных машин; это совпало с новой системой правления, принятой всеми последующими цивилизованными обществами (хотя с неохотой — также и архаическими культурами). Теперь работа над отдельной специализированной задачей, отделённая от других биологических и социальных действий, не только занимала полный день, но всё больше завладевала всем жизненным временем. Это была фундаментальная отправная точка, которая в течение последних нескольких веков вела к увеличивающейся механизации и автоматизации всего производства. С созданием первых коллективных машин работа своим систематическим отделением от всей остальной жизни стала проклятием, ношей, жертвой, формой наказания: и как реакция, этот новый режим скоро пробудил компенсирующие мечты о не требующем усилий изобилии, эмансипации не только от рабства, но и от самой работы. Эти древние мечты, вначале выраженные в мифе, но долго задержавшиеся в своей реализации, господствуют и в наше время.
Машина, которую я упоминаю, никогда не была открыта в каких-либо археологических раскопках по простой причине: она была составлена почти полностью из человеческих частей. Эти части были соединены в иерархической организации под властью абсолютного монарха, команды которого, поддержанные коалицией священнослужителей, вооружённой знатью и бюрократией, обеспечивали подчинение всех компонентов машины аналогично функционированию человеческого тела. Назовём эту первичную коллективную машину — человеческую модель всех последующих специализированных машин — Мегамашиной. Этот новый тип машин был значительно более сложным, чем современное гончарное колесо или смычковая дрель, оставаясь наиболее развитым типом машины вплоть до изобретения механических часов в XIV веке.
Только посредством сознательного изобретения таких высокомощных машин могли быть осуществлены, часто в течение жизни одного поколения, колоссальные инженерные работы, которые знаменуют время пирамид в Египте и в Месопотамии. Эта новая техника впервые достигла высот своего развития в Большой пирамиде в Гизе, её структура демонстрировала, как отметил Джеймс Бристед 20, стандарт точности измерения часового мастера. Действуя как одна механическая единица, состоящая из специализированных, подразделённых и соединённых воедино частей, 100 тысяч человек, которые работали на этой пирамиде, были в состоянии генерировать энергию в 10 тысяч лошадиных сил. Этот человеческий механизм сам по себе сделал возможным создание этой колоссальной постройки с использованием лишь простейших каменных и медных орудий — без помощи таких, в других случаях необходимых механизмов, как колесо, повозка, ворот, подъёмная стрела, или лебедка.
Следует отметить две вещи в связи с этой энергетической машиной, поскольку они определяют её в течение всего исторического периода вплоть до настоящего времени.
Во-первых организаторы машины обрели свою силу и власть из космического источника. Точность измерения, абстрактный механический порядок, принудительная регулярность этой рабочей машины произошли непосредственно из астрономических наблюдений и абстрактных научных вычислений: негибкий, предсказуемый порядок, воплощённый в календаре, был затем перенесён на распределение по группам людских компонентов. На основе соединения божественной власти и жестокого военного принуждения громадное население заставили терпеть мучительную бедность и принудительную скучную, повторяющуюся работу для обеспечения «жизни, процветания и здоровья» божественного или полубожественного правителя и его окружения.
Во-вторых, легальные социальные дефекты человеческой машины — в то время, как и сейчас, — были частично компенсированы её грандиозными достижениями в контроле над наводнениями, в производстве зерна и городском строительстве, которые, очевидно, приносили пользу всему обществу. Это закладывало основу роста в каждой сфере человеческой культуры: в монументальном искусстве, в систематизированном законе, в систематическом мысленном поиске и его фиксации.
Такой порядок, такая коллективная безопасность и богатство, которые были достигнуты в Месопотамии и Египте, позже в Индии, Китае, андской культуре и культуре майя, никогда не были превзойдены до тех пор, пока Мегамашина не была восстановлена в новой форме в наше время. Но понятийно машина уже была отделена от других человеческих функций и целей, кроме роста механической мощи и порядка. Саркастически символичны были конечные продукты Мегамашины в Египте — могилы, кладбища и мумии, а в то время как позднее, в Ассирии и в других местах главным свидетельством их дегуманизированной эффективности было (что опять-таки типично) пустынное пространство разрушенных городов и отравленных почв.
Одним словом, то, что современные экономисты позднее назвали веком машин, имело своё происхождение не в XVIII веке, но на самой заре цивилизации. Все бросающиеся в глаза характеристики века машин уже присутствовали как в средствах, так и в целях коллективной машины. Поэтому данный Кейнсом проницательный рецепт «строительства пирамид» как фундаментального средства, с помощью которого можно справиться с бездушной производительностью высокомеханизированной технологии, приложим как к самым её ранним проявлениям, так и к сегодняшним; ибо что такое ракета, как не точный динамический эквивалент, с позиций сегодняшней теологии и космологии, статической египетской пирамиды? Оба сооружения служат средством обеспечить за счёт расточительных расходов переход на небеса некоторых избранных, поддерживая в связи с этим равновесие в экономической структуре, находящейся под угрозой её собственной избыточной производительности К несчастью, хотя рабочая машина была связана с провидением многочисленных творческих начинаний, которые ни одна малая общность не могла даже себе представить, тем более выполнить, наиболее заметный результат был достигнут военными машинами — колоссальными актами разрушения и уничтожении людей, актах, которые монотонно оскверняют страницы истории, от разграбления Шумера до взрыва Варшавы и Хиросимы. Раньше или позже, я считаю, мы должны иметь мужество спросить себя; является ли связь чрезмерной власти и производительности с одинаково чрезмерным насилием и разрушением чисто случайной?
Итак, злоупотребление Мегамашинами казалось бы невыносимым, если бы они не приносили преимущества всему сообществу, увеличивая максимум коллективных человеческих усилии и стремлений. По-человечески говоря, возможно, наиболее сомнительным из этих преимуществ было увеличение эффективности, полученное концентрацией над неукоснительно повторяющимися движениями в работе, уже реализованной в процессах размалывания и полировки в неолитическом процессе изготовления орудий. Это приучило цивилизованного человека к длинным периодам регулярной pаботы с возможно более высокой производительностью труда. Но социальный побочный продукт этой новой дисциплины был, возможно, даже более значительным; ибо некоторые психологические достоинства до этого времени ограниченные религиозным ритуалом, были перенесены на работу. Монотонные, без конца повторяющиеся задачи навязываемые Мегамашиной, которые в патологической форме мы должны ассоциировать с неврозом принуждения, тем не менее служили, по-видимому, как и весь ритуальный и ограничивающий порядок, снижению беспокойства и защите самого рабочего от часто демонических наущений подсознательного, более не удерживаемого под контролем традициями и привычками неолитической деревни.
Короче говоря, механизация и систематизация посредством рабочих армий, военных армий и в конце концов посредством производных способов промышленной и бюрократической организации дополнили и в значительной степени заменили собой религиозный ритуал как средство справиться с тревогой и средство поддержания психической стабильности в массовых популяциях. Организованная, без конца повторяющаяся работа давала ежедневные средства самоконтроля: научающий фактор является более проникающим, более эффективным, более универсальным, чем ритуал или закон. Этот до сих пор незамеченный психологический вклад был, возможно, более важным, чем количественные достижения в производственной эффективности, ибо последнее слишком часто компенсировалось неограниченными потерями в войне и завоевании. К несчастью, правящие классы, которые претендовали на освобождение от ручного труда, не были подчинены этой дисциплине; поэтому, как свидетельствует историческая хроника, их беспорядочные фантазии слишком часто находили дорогу в реальность через неразумные акты разрушения и уничтожения.
Обозначив начальные моменты этого процесса, я должен с сожалением обойти молчанием реальные институциональные силы, которые действовали в течение последних пяти тысяч лет, и совершить довольно внезапно прыжок в наше время, в котором древние формы биотехники либо подавлены, либо вытеснены и в котором непомерное увеличение Мегамашины само стало с растущей необходимостью условием продолжающегося научного и технического продвижения вперёд. Эта безусловная приверженность Мегамашине рассматривается теперь многими как главная цель человеческого существования.
Но если ключи к разгадке, которые я пытался показать, окажутся полезными, многие аспекты научного и технического преобразования трёх последних столетий потребуют переосмысления и осторожного пересмотра. Ибо по крайней мере мы теперь должны объяснить, почему весь процесс технического развития стал все более принудительным, тоталитарным, и — в его прямом человеческом выражении — обязательным и беспощадно иррациональным, действительно явно враждебным к более спонтанным проявлениям жизни, которые не могут быть отданы машине.
До того как соглашаться с окончательным переводом всех органических процессов, биологических функций и человеческих способностей в извне контролируемую механическую систему, все более автоматическую и саморазвивающуюся, было бы хорошо вновь проанализировать идеологические основания всей этой системы, с её сверхконцентрацией на централизованной власти и внешнем контроле. Не должны ли мы действительно спросить себя, совместима ли возможная предназначенность этой системы с дальнейшим развитием специфических человеческих потенциальных возможностей?
Рассмотрим стоящие перед нами альтернативы. Если бы человек в действительности, как все ещё предполагает принятая теория, был существом, в развитии которого наибольшую формирующую роль сыграло производство и манипулирование с орудиями, то на каких достаточных основаниях мы теперь предлагаем лишить человечество большого разнообразия автономных действий, исторически связанных с сельским хозяйством и производством, оставляя сохранившейся массе рабочих лишь тривиальные задачи наблюдения за кнопками и циферблатами и реагирования по каналам однонаправленной связи и дистанционного управления? Если человек действительно обязан своим интеллектом главным образом способностям изготовления и использования орудий, то на основе какой логики мы лишаем его орудий, так что он оказывается лишённым функций безработным существом, вынужденным принимать лишь то, что Мегамашина ему предлагает: автомат в рамках большей системы автоматизации, осуждённый на принудительное потребление, так же как он был однажды осуждён на принудительное производство? Что в действительности останется от человеческой жизни, если одна автономная функция за другой или захватываются машиной или хирургически уничтожаются и, возможно, генетически изменяются, чтобы соответствовать Мегамашине.
Но если данный анализ развития человека в связи с развитием техники представляется обоснованным, можно привести дополнительные доводы. Мы должны продолжать подвергать сомнению обоснованность общепринятой научной и педагогической идеологии, которая в настоящее время настоятельно требует сдвига фокуса человеческой деятельности с органической окружающей среды, социальной группы и человеческой личности на Мегамашину, рассматриваемую как конечное выражение человеческого ума, лишённого ограничений и качеств органического бытия. Эта машино-ориентированная метафизика взывает к замене: она устарела как в древней форме века пирамид, так и в форме, присущей ядерному веку. Ибо огромное приращение знаний о биологическом происхождении человека и его историческом развитии, сделанное в течение последнего столетия, основательно подрывает эту сомнительную, не имеющую достаточного обоснования идеологию, с её специальными социальными предпосылками и «моральными» императивами, на которых базировалась после XVII века впечатляющая ткань науки и техники.
С нашей сегодняшней выигрышной позиции мы можем видеть, что изобретателей и руководителей Мегамашины, начиная со времён пирамид и далее, фактически постоянно преследовали иллюзии всезнания и всемогущества — немедленного или ожидаемого. Теперь, когда они имеют в своём распоряжении внушительные ресурсы точной науки и технологию больших энергий, эти первоначальные иллюзии не стали менее иррациональными. Достигающие апогея в системе тотального управления, осуществляемого военно-научно-промышленной элитой, концепции ядерного века — абсолютной власти, непогрешимого компьютеризированного интеллекта, безгранично увеличивающейся производительности — соответствуют концепции бронзового века о небесном царстве. Такая власть, чтобы процветать на своих собственных основаниях, должна разрушить симбиотические кооперации между всеми видами и общностями, существенными для человеческого выживания и развития. Обе идеологии принадлежат к той же самой инфантильной магико-религиозной схеме, что и ритуальное человеческое жертвоприношение. Как в случае погони Капитана Ахава за Моби Диком, научные и технические средства полностью рациональны, но конечные цели безумны.
Живые организмы, как мы теперь знаем, могут использовать только ограниченные количества энергии, так же как живые личности могут использовать только ограниченные количества знания и опыта. «Слишком много» и «слишком мало» одинаково фатально для органического существования. Даже слишком усложнённое абстрактное знание, изолированное от чувства, от моральной оценки, от исторического опыта, от ответственного, целенаправленного действия, может вызвать серьёзное нарушение равновесия как в личности, так и в общности. Организмы, общества, человеческие субъекты являются не чем иным, как деликатными устройствами для регулирования энергии и использования её на службе жизни.
До той степени, до которой Мегатехника игнорирует эти фундаментальные тайны природы всех живых организмов, она в действительности преднаучна, даже когда не является активно иррациональной: динамический фактор остановки и регрессии. Когда последствия этой её слабости усвоены, должно произойти обдуманное, широкомасштабное разрушение Мегамашины, во всех её институциональных формах, с перераспределением силы и власти к меньшим единицам, более открытым прямому человеческому контролю. Если техника должна быть вновь обращена на службу человеческого развития, путь продвижения будет вести не к дальнейшему росту Мегамашины, но к сознательному культивированию тех частей органической среды и человеческой личности, которые были подавлены с целью расширения функций Мегамашины.
Сознательное выражение и осуществление потенциальных человеческих возможностей требует совершенно иного подхода по сравнению с подходом, единственно склонным к контролю природных сил и модификации человеческих возможностей с целью облегчения и расширения системы контроля. Мы знаем теперь, что игра, спорт, ритуал и фантазия во сне не менее, чем организованная работа, оказали формирующее влияние на человеческую культуру и не меньшее — на технику. Но фантазия не может надолго быть достаточной заменой производительного труда. Многообразные требования полного человеческого развития могут быть удовлетворены только тогда, когда игра и работа образуют часть органического культурного целого — как в картине косцов в романе «Анна Каренина» Толстого. Без серьёзной ответственной работы человек постепенно теряет понимание реальности.
Вместо освобождения от работы, которое является основным достижением механизации и автоматизации, я бы предположил, что освобождение для работы, для более образовывающей, формирующей ум, самовознаграждающей работы, на добровольной основе, может стать наиболее полезным вкладом жизнеориентированной технологии. Такой подход может проявить себя как необходимая уравновешивающая универсальную автоматизацию сила: частично путём защиты перемещенного работника от скуки и смертельного отчаяния (лишь отчасти облегчаемых обезболивающими и успокаивающими средствами и наркотиками), частично путём предоставления более широкого простора игре конструктивных импульсов, автономных функций, осмысленных действий.
Освобождённый от унизительной зависимости от Мегамашины, весь мир биотехники должен бы тогда ещё раз стать более открытым человеку; и те аспекты его личности, которые были искалечены или парализованы из-за недостаточного использования, должны снова начать играть свою роль с большей энергией, чем когда-либо раньше. Автоматизация действительно является соответствующей целью чисто механической системы; и будучи на своём месте, подчинённые другим человеческим целям, эти ловкие механизмы будут служить человеческому сообществу не менее эффективно, чем рефлексы, гормоны и автономная нервная система (самый ранний природный эксперимент в автоматизации) служат человеческому телу. Но автономность, самоуправление, самоосуществление являются соответствующими целями организмов; и дальнейшее техническое развитие должно быть нацелено на восстановление этой жизненной гармонии на каждом этапе человеческого роста путём предоставления простора каждой составной части человеческой личности, а не только тем функциям, которые служат научным и техническим требованиям Мегамашины.
Я понимаю, что поднимая эти трудные вопросы, я не в состоянии дать готовые ответы; не предполагаю я также, что такие ответы легко будет получить. Но как раз сейчас, когда наша сегодняшняя полная привязанность к машине, которая возникает главным образом от нашей односторонней интерпретации раннего человеческого технического развития, должна быть заменена более полной картиной как человеческой природы, так и технической среды, поскольку обе развились вместе. Это явится первым шагом к многосторонней трансформации человеческого Я, его работы и его естественной среды. Для осуществления этого понадобится, вероятно, много веков, даже после того как будет преодолена инерция доминирующих ныне сил.
gtmarket.ru
Мэмфорд (Mumford) Льюис (1895-1990) - американский философ и социолог. Представитель негативного технологического детерминизма. В своих многочисленных работах по социальным проблемам техники, урбанизации, истории и теории искусства, архитектуры, морали, религии, культуры в целом (основные сочинения: "История утопий", 1922; "Техника и цивилизация", 1934; "Искусство и техника", 1952; "Превращения человека", 1956; "Город в истории", 1966; "Миф о машине", 1967-1970; "Интерпретации и прогнозы", 1973 и др.) Мэмфорд выступает против чрезмерной технизации общества, приводящей к порабощению человека техникой. Отвергает, как неверную, точку зрения, которая придает центральное место и направляющую функцию в человеческом развитии орудиям труда. Не меньшую, а гораздо большую роль в развитии человека и общества, считает Мэмфорд, играют статические компоненты техники, своеобразные контейнеры различных типов, начиная от хижин, корзин и ловушек и вплоть до гигантских химических реторт, атомных реакторов, каналов и городов. Еще более важное значение Мэмфорд придает происходящим в процессе развития общества видоизменениям лингвистических и иных символов, различным культурным формам, переменам в социальной организации и эстетическим замыслам, их художественным воплощениям. Во взаимодействии орудий труда и культуры, представляющей собой совокупность символических форм, производство все новых и новых символов обгоняет производство орудий труда, способствуя развитию более ярко выраженных технических способностей, а потому играет более важную роль, чем утилитарное использование орудий труда. В работе "Техника и цивилизация" Мэмфорд подчеркивал, что техника своим развитием обязана мифу, игре, фантазии, различным формам ритуала, песни, танца, занимающим в жизни человеческих сообществ (от примитивных до самых высокоразвитых) более важное место, чем утилитарный ручной или оснащенный техникой труд. С его точки зрения, контроль над психосоциальной средой на основе выработки общей символической культуры в развитии общества был более существенным, значительно предшествовал и опережал производимый при помощи орудийной техники контроль человека над внешней средой. При таком подходе приоритетное значение придается возникновению языка как коллективного продукта и средства умственной концентрации древнего человека. Ибо только тогда, когда знание и опыт могли быть накоплены в символических формах и передаваться при помощи произнесенного слова от поколения к поколению, утверждал Мэмфорд, стало возможным сохранять каждое новое культурное приобретение от разрушения течением времени или с исчезновением предшествующего поколению. Мэмфорд утверждал, что человек является существом, главным образом "использующим ум", производящим символы, что и соответствует определению homo sapiens, основой развития которого с самого начала было создание важных типов символического выражения, а не более эффективных орудий труда. Однако технократическое представление о человеке как производителе орудий и их использователе привело, в конце концов, считает Мэмфорд, к тому, что инициатива и главная роль от работника, который управлял машиной, перешла к машине, управляющей работником. Эта антигуманная тенденция использования техники находит свое концентрированное воплощение, по мнению Мэмфорда, в бездушной и безличной Мегамашине, т.е. предельно рационализированной, технократической социальной организации, построенной на жестком принципе единоначалия. (См. Мегамашина.)
Е.М. Бабосов
Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998.
Мэмфорд (Mumford) Льюис (19 октября 1895, Флашинг, Нью-Йорк – 1990) – американский философ и социолог, историк цивилизации, специалист в области теории и истории архитектуры, градостроительства и урбанизма.
В 1934 Мэмфорд опубликовал исследование «Техника и цивилизация» («Technics and Civilization»), в котором изложил оптимистическо-технократическую концепцию развития всемирной истории и культуры. В качестве критерия периодизации развития техники Мэмфорд выделяет исторически оформившиеся крупные технологические комплексы, в основе которых лежит тот или иной вид используемой энергии. Мэмфорд выделяет три периода: эотехнический, палеотехнический и наступающий неотехнический. Вид используемой энергии определяет специфику данного исторического периода, накладывает печать на структуру социального и культурного целого, выявляет человеческие возможности и цели общества. Так, экологическая (естественная) энергетика эотехнической фазы (сила воды и ветра) обусловила длительное (до сер. 17 в.) гармоническое взаимодействие общества с природой. Палеотехническую эру (2-я пол. 17–19 в.), основу которой составляли добыча угля и производство железа, горнодобывающая промышленность, Мэмфорд саркастически определяет как «рудниковую цивилизацию», эру «нового варварства», способствовавшую разрушению природы, отчуждению и угнетению человека, деформации жизненных ценностей. Предпосылкой технического развития этого периода Мэмфорд считает принцип рациональности, иерархическую организацию жизни и др. Современное общество «уперлось в тупики машинизма». Мэмфорд возлагает надежды на рефлексию науки и на поворот всего социально-культурного комплекса к человеку, что связывается прежде всего с лидерством биологии, подъемом градостроительства, с реализацией масштабных архитектурных замыслов, воплощающих утопии «города будущего». Мэмфорд рассматривает архитектуру как важнейший фактор создания новых форм социальной жизни и нового мировоззрения. Вместе с тем Мэмфорд с тревогой констатирует, что новые тенденции не обретают соответствующей социально-институциональной формы. «Мы живем между двумя мирами: умершим – и другим, которому все не удается родиться» (Technique et civilisation. P., 1950, p. 235). «Мы только использовали наши машины и нашу мощь для воспроизводства феноменов, которые возникли под эгидой капиталистического и милитаристского предпринимательства» (там же, р. 236).
Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, рост военно-промышленного комплекса, атомный шантаж привели Мэмфорда к пессимизму и антитехницизму, к идее о необратимости гибельного пути, по которому пошла современная цивилизация. Эта концепция нашла свое выражение в работе «Миф машины. Техника и развитие человека» («The Myth of the Machine: Technics and Human development»,1966).
Исследование первых авторитарных цивилизаций на Ближнем Востоке привело Мэмфорда к идее о том, что «век машин» восходит не к промышленной революции 18 в., а к бюрократической системе управления древнейших деспотий – к прототипу машины, составленной из человеческих элементов, к организации, подчиняющей человеческие массы, к деспотии, когда человек становится частичкой общего механизма. Мегамашина – это, собственно, гигантский механизм авторитарных цивилизаций. Главная тенденция подобного развития – перерождение культуры под знаком тотального политико-технического господства. На первый план выдвигаются идеологические и политические аспекты развития техники (именно эти идеи были восприняты Г. Маркузе, Ю. Хабермасом, настаивавшими на «политической интенциональности» техники). Согласно Мэмфорду, техника не была отделена от искусства. Подчеркивая связь и различия между техникой и искусством, их роль в человеческой культуре, он видит в искусстве и технике две необходимых стороны культуры, хотя в современном мире духовная жизнь человека сведена к обслуживанию техники. В истории техника и искусство находились в единстве, однако сейчас между ними – все углубляющаяся пропасть: техника становится безличной, искусство – невротическим. Дегуманизацию жизни повлекло за собой развитие горнодобывающей промышленности и военного дела. С ними связаны загрязнение и разрушение среды, все более безжалостное уничтожение человеческих жизней. Согласно Мэмфорду, техника должна стать человекоразмерной.
Мэмфорд выступал против «холодной войны», за демократические традиции, оставаясь одним из наиболее видных представителей гуманистической, антимилитаристской мысли 20 века. Социальная утопия и критика Мэмфордом современного капитализма оказали влияние на социальную философию Франкфуртской школы (Г.Маркузе, Э. Фромма и др.). Многие идеи Мэмфорда нашли продолжение в программах Римского клуба.
Г.М. Тавризян
Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. II, Е – М, с. 632-633.
Мэмфорд (Mumford) Льюис (р. 19.10.1895, Флашинг, Нью-Йорк), американский философ и социолог. Теоретические и политические взгляды Мэмфорда претерпели значительную эволюцию — от либерально-реформистских иллюзий 20—30-х годах, когда Мэмфорд активно поддерживал «новый курс» президента Ф. Рузвельта, к социально-пессимистическим, консервативным убеждениям. Многочисленные работы Мэмфорд посвящены социальным проблемам техники, истории городов и процессам урбанизации, утопической традиции в общественной мысли. Книги Мэмфорд по теории градостроительства и архитектуры оказали большое влияние на урбанистику в США. В работах «Техника и цивилизация» («Technics and civilization», 1934), «Искусство и техника» («Art and technics», 1952) и особенно в «Мифе о машине» («The myth of the machine», v. l—2, 1967—70) Мэмфорд выступает как один из крайних представителей негативного технология, детерминизма. Основную причину всех социальных зол и потрясений современной эпохи Мэмфорд видит в возрастающем разрыве между уровнями технологии и нравственности, который, по его мнению, уже в недалёком будущем угрожает человечеству порабощением со стороны безличной Мегамашины, т. е. предельно рационализированной, технократической организации общества. Научно-технический прогресс со времён Ф. Бэкона и Г. Галилея Мэмфорд называет «интеллектуальным империализмом», жертвой которого пали гуманизм и социальная справедливость. Наука трактуется Мэмфордом как суррогат религии, а учёные — как сословие новых жрецов. Поэтому Мэмфорд призывает остановить научно-технический прогресс и возродить социальные ценности средневековья, которое он ныне изображает «золотым веком» человечества. Такая ретроградная позиция привела Мэмфорда и к переоценке роли утопий. Если в «Истории утопий» (1922) он усматривал в них программу преобразования общества на справедливых началах, то в послевоенные годы Мэмфорд считает утопию «реализуемым кошмаром». В этом же русле идёт и резкая критика им буржуазной футурологии.
Политические взгляды Мэмфорда крайне противоречивы и непоследовательны. Выступления против «холодной войны», в поддержку сосуществования двух систем, отстаивание буржуазно-демократическая традиций от посягательств маккартизма и ультрареакционных кругов США, резкая критика с позиций либерализма засилья монополий, бюрократизации общества, подавления личности сочетаются у Мэмфорда с откровенным антикоммунизмом.
Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.
Сочинения: The culture of cities, L., [1946]; In the name of sanity, Ν. Υ., 1954; The transformations of man, Ν. Υ., 1956; The city in history, Harmondsworth, 1966; Interpretations and forecasts, N. Y., 1973; Findings and keepings. Analects for an autobiography, N. Y., 1975; My works and days, N. Y., 1979; в рус. пер.— От бревенчатого дома до небоскреба, М., 1936.
Литература: Осипов Г. В., Техника и общественный прогресс, М., 1959; Исторический материализм и социальная философия современной буржуазии. Сб. ст., М., 1960; Епископосов Г. Л., Техника и социология, М., 1967.
Философы, любители мудрости (биографический указатель).
Исторические лица США (биографический указатель).
Technics and Civilization. Ν. Υ., 1934;
The Condition of Man. N. Y., 1944;
In the Name of Sanity. N. Y., 1954;
Art and Technics. L., 1952;
Technics and the Nature of Man. – В кн.: Philosophy and Technology. N. Y., 1972;
От бревенчатого дома до небоскреба. M., 1936;
Техника и природа человека. – В кн.: Новая технократическая волна на Западе. М., 1986, с. 225–240.
Араб-Оглы Э.А. В утопическом антимире. – В кн.: О современной буржуазной эстетике, вып. 4. М., 1976;
Тавризян Г.М. Техника, культура, человек. М., 1986.
www.hrono.info
В 1930 г. Л. Мамфорд опубликовал статью ("The Drama of the Machines"), в которой доказывал, что техника должна рассматриваться комплексно, в аспектах "ее психологического, как и практического, происхождения" и оценивать технику следует в эстетических терминах в такой же мере, как и технических [267].
Мамфорд Льюис (1895-1990) — американский социальный философ, историк и архитектор-проектировщик. Многочисленные работы Льюиса Мамфорда посвящены социальным проблемам техники, истории городов и процессам урбанизации, утопической традиции в общественной мысли. В работах "Техника и цивилизация" (1934), "Искусство и техника" (1952), "Культура городов" (1938), "Положение человека" (1944), "Город в истории" (1961), "Миф машины" (1967-1970) Мамфорд выступает как один из крайних представителей негативного технологического детерминизма.
…
В 1934 г. выходит книга Мамфорда "Техника и цивилизация" ("Technics and Civilization"), в которой дается развернутый анализ широкого круга проблем "механической цивилизации". В этой работе Мамфорд предпринимает попытку дать аналитическую оценку современному социальному и культурному восприятию техники. Если машина является продолжением чело-
веческих органов, то для Мамфорда это происходит в силу их ограниченности. При этом "…машины возникают как своеобразное отрицание органической и живой природы…" [268]. Через три десятилетия после "Техники и цивилизации" выходит книга "Миф машины" ("The Myth of the Machine", в 2-х томах, 1969 и 1970). В этой работе Мамфорд утверждает, что человек — не "делающее", а "мыслящее" существо, его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой "человечности" человека.
По Мамфорду, сущность человека — не материальное производство, а открытие и интерпретация, значимость которых вряд ли можно переоценить. "Если бы внезапно исчезли все механические (технические) изобретения последних пяти тысячелетий, это было бы катастрофической потерей для жизни. И все же человек остался бы человеческим существом. Но если бы у человека была отнята способность интерпретации… то все, что мы имеем на белом свете, угасло бы и исчезло быстрее, чем в фантазии Просперо, и человек очутился бы в более беспомощном и диком состоянии, чем любое другое животное: он был бы близок к параличу" [269]. Человек есть "прежде всего, само себя созидающее, само себя преодолевающее, само себя проектирующее животное существо" [270].
Философ типологически подходит к анализу феномена техники. Так, современная техника, по Мамфорду, "образец монотехники или авторитарной техники, которая, базируясь на научной интеллигенции и квалифицированном производстве, ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство" [271]. Корни монотехники восходят к пятитысячелетней древности, когда человек открыл то, что Мамфорд называет "мегамашиной", т.е. строгую иерархическую социальную организацию.
267 Mumford L. The Drama of the Machines // Scribner’s Magazine 88 (August 1930). P. 150-161.
268 Mumford L. Technics and Civilization. 1934. P. 433.
269 Mumford L Man as Interptreter. N.Y., 1950. P. 2.
270 Mumford L Myth of the Machine. Vol. 1. P. 9
271 Ibid.
Стандартными примерами мегамашин являются крупные армии, объединения работников в группы, такие, как например, те, которые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению количества материальных благ ценою, однако, ограничения возможностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации [272].
Еще во введении к своей работе (Прологе) Мамфорд дает оценку состоянию современной научно-технической цивилизации. "Все мы понимаем, — пишет философ, — что в нашем столетии было засвидетельствовано радикальное преобразование всей среды, окружающей человека, что в значительной степени представляет собой результат воздействия физико-математических наук на технологию. Этот переход от эмпирической и скованной традициями техники в режим экспериментов открыл невиданные горизонты в таких новых сферах, как ядерная энергия, сверхзвуковые перевозки, искусственный интеллект и мгновенная связь на дальние расстояния. Еще никогда, если начинать с эпохи пирамид, такие значительные физические изменения не осуществлялись за столь короткий период. Каждое из этих изменений поочередно вызывало трансформации в человеческой личности, а если этот процесс будет продолжаться с неослабевающей скоростью и бесконтрольно, то уже вырисовываются контуры более радикальных преобразований" [273].
загрузка…
272 Подробный анализ работ Л. Мамфорда дан в работе американского философа техники К. Митчема "Чтотакое философия техники?" (М., 1995).
273 Мамфорд Л. Миф машины. М., 2001. С. 9.
Современная эпоха, согласно Мамфорду, — это переход от "первобытного" состояния человека, которое было отмечено изобретением орудий труда и оружия с целью овладения силами природы, к ситуации, когда человек уже не только покоряет природу, но и оказывается способным к отделению от органической среды.
Появление такой "мегатехники" (как называет ее Мамфорд) позволит господствующему меньшинству создать некую единую структуру, предназначенную для автоматической работы. В результате, вместо того чтобы активно функционировать в качестве самостоятельной личности, человек станет пассивным, бесполезным и машиноуправлемым животным. Присущие человеку функции (в соответствии с технократическими интерпретациями роли человека) будут либо поглощены машиной, либо строго ограничены и подвергнуты контролю [274].
Цель своей работы Мамфорд видит в опровержении допущений и прогнозов, на которых основана наша приверженность современным формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Для того чтобы понять роль, которую играла техника в развитии человека, необходимо вглядеться в глубины исторически сложившейся природы человека. "Однако в течение нашего столетия, — пишет философ, — взгляд этот был затуманен, поскольку его обусловливала общественная среда, внезапно встретившаяся с изобилием изобретений в области механики, которые смели с лица земли издавна существовавшие процессы и учреждения и изменили традиционные представления о пределе как человеческих, так и технических возможностей" [275].
Анализируя работы Мамфорда, американский философ техники К. Митчем утверждает, что в целом все его научное творчество является попыткой демифологизации и раскрытия сути мегатехники, с тем чтобы положить начало фундаментальной переориентации духовных установок общества, что в конечном счете должно привести к преобразованию монотехнической цивилизации [276]. "Для спасения самой техники, — писал Мамфорд, — мы должны ставить границы ее бездумной экспансии" [277].
274 См.: Там же. С. 9-10.
275 Там же.
276 Митчем К. Что такое философия техники? М., 1995. С. 33.
277 Mumford L Myth of the Machine. Vol. 2. P. 155.
Поэтому развитие техники следует поощрять лишь в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, который Мамфорд называет "личным", но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы.
refac.ru
1. Адорно Т.В. О технике и гуманизме / /Философия техники в ФРГ. М., 1989.
2. Аристотель. Метафизика //Аристотель. Сочинения в 4-х томах. М., 1977, т. 1.
3. Аристотель. Никомахова этика //Аристотель. Сочинения в 4-х томах. М., 1983, т. 4.
4. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999.
5. Белл Д. Социальные рамки информационного общества //Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
6. Бердяев Н.А. Человек и машина (Проблема социологии и методологии техники) //Вопросы философии, 1989, №2.
7. Блох Э. Принцип надежды //Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. М., 1991.
8. Борн М. Моя жизнь и взгляды. М., 1973.
9. Бунге М. Холотехнодемократия: альтернатива капитализму и социализму //Вопросы философии, 1994, № 6.
10. Бэкон Ф. Великое восстановление наук // Бэкон Ф. Сочинения в 2-х томах. М, 1971, т. 1.
11 Бэкон Ф. Новая Атлантида //Бэкон Ф. Сочинения в 2-х томах. М., 1972, т. 2.
12 Бэкон Ф. Новый Органон //Бэкон Ф. Сочинения в 2-х томах. М., 1972, т. 2.
13 Бэкон Ф. О мудрости древних //Бэкон Ф. Сочинения в 2-хтомах. М., 1972, т. 2.
14 Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории… // Бэкон Ф. Сочинения в 2-х томах. М., 1972, т. 2.
15 Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1983.
16 Винер Н Кибернетика или управление и связь в животном и машине. 2-е изд. М.,1983.
17 Винер Н. Кибернетика и общество. М., 1958.
18 Галилей. Пробирщик //Антология мировой философии. М., 1970, т.2.
19 Гэлбрейт Дж. К Новое индустриальное общество. М., 1969.
20 Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976.
21. Дайзард У. Наступление информационного века //Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
22. Декарт Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Декарт Р. Сочинения в 2-х томах. М., 1989, т.1.
23. Дильс Г. Античная техника. М.-Л., 1934.
24. Евангелие от Луки // Библия. Новый Завет. М., 1968.
25. Евангелие от Матфея //Библия. Новый Завет. М., 1968.
26. Закссе X. Антропология техники // Философия техники в ФРГ. М., 1989.
27. Закссе X. Что такое альтернативная техника //Философия техники в ФРГ. М., 1989.
28. Капп Э. Антропологический критерий. Органическая проекция // Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
29. Капп Э. Аппараты и инструменты // Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
30. Капп Э. Внутренняя архитектура костей //Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
31. Капп Э. Паровая машина и железные дороги //Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
32. Капп Э. Первые орудия //Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
33. Капп Э. Члены тела и единицы мер // Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
34. Лейбниц Г.В. Монадология //Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х томах. М., 1982, т. 1.
35. Ленк X. Размышления о современной технике. М„ 1996.
36. Леонардо да Винчи. О себе и своей науке / /Леонардо да Винчи. Избранные произведения в 2-х томах. М.-Л., 1935, т. 1.
37. Леонардо да Винчи. Книга о живописи. ОГИЗ, 1934.
38. Маркс К. Замечания к программе германской рабочей партии //Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-и томах. М., 1987, т. 6.
39. Маркс К. Капитал, т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-итомах. М., 1987, т. 7.
40. Маркс К. Нищета философии / / Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-и томах. М., 1985, т. 3.
41. Маркс К. Речь на юбилее «The Peoples Paper» //Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд., М., 1958. Т. 12.
41a. Маркс К. Экономические рукописи 18571859 годов //Маркс К., Энгельс Ф. Соинения. 2-е изд., М., 1969. Т.46, ч. 2.
42. Мертон Р.К. Двойственная природа ученых (сокращенный перевод) // Информационная бюллетень, вып. XIV: Социология науки. Сборник переводов и рефератов. М.-Л., 1968. Часть 1.
43. Митчем К. Что такое философия техники. М., 1995.
44. Мэмфорд Л. Миф машины // Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. М., 1991.
45. Мэмфорд Л. Техника и природа человека //Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
46. Нуаре Л. Орудие труда и его значение в истории развития человечества. Киев, 1925.
47. Ортега-и-Гассет X. Размышления о технике // Вопросы философии, 1993, № 10.
47s Печчеи А. Человеческие качества. М., 1961, т. 1.
48. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М., 1961, т. 1.
49. Рапп Ф. Философия техники. Обзор // Философия техники в ФРГ. М., 1989.
50. Рело Ф. Техника и ее связь с задачей культуры, СПб, 1885.
51. Римский клуб. Декларация // Вопросы философии, 1995, № 3.
52. Роль орудия труда в развитии человека. Л., 1925.
53. Рополь Г. Является ли техника философской проблемой // Философия техники в ФРГ. М., 1989.
54. Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о науках и искусствах / /Антология мировой философии. М., 1970, т. 2.
55. Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основании неравенства между людьми //Антология мировой философии. М., 1970, т. 2.
56. Тоффлер О. Будущее труда //Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
57. Философский словарь. Под редакцией Г.Шмидта. Перевод с немецкого. М., 1961.
58. Философский энциклопедический словарь. М., 1989.
59. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
60. Хунинг А. Инженерная деятельность с точки зрения этической и социальной ответственности //Философия в ФРГ. М., 1989.
61. Швейцер А. Упадок и возрождение культуры. Философия культуры. Часть I // Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992.
62. Швейцер А. Культура и этика. Философия культуры. Часть II // Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992.
63. Шпенглер О. Человек и техника // Культурология XX века. Антология. М., 1995.
64. Эйнштейн А. Наука и счастье // Эйнштейн А. Собрание научных трудов в 4-х томах. М., 1967, т.4.
65. Эллюль Ж. Другая революция // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
66. Энгельмейер П.К. Философия техники. Выпуск 1 (М., 1912).
67. Энгельмейер П. К. Философия техники. Выпуск 2 (М., 1912).
68. Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-и томах. М., 1986, т.5.
69. Эспинас А. Идеология и технология. Введение // Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
70. Эспинас А. Соответствующее состояние техники //Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
71. Эспинас А. Физико-теологическая технология // Роль орудия в развитии человека. Л., 1925.
72. Янг М. Возвышение меритократии. // Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. М., 1991.
73. Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
74. Anders G. Off Fur das Gewisaen. Reibek bei Hamburg: Rowohlt Verlag, 1961.
75 Bahm A.J. The philosophers World Model. Westport. (conn.), London .1979.
76 Bechtel W. Attributing Responsibility to Computer Systems // Metaphilosophy 16. 1985.
77 Bell D. Toward the Great Instaurations: Reflections on Culture and Religion in a Postindustrial Age //Social Research, Albany, 1975, vol. 42, 3.
78 Bentham J.A. Fragment of Government. and an Introduction to the Principles of Morals and Legislation. New York, 1948.
79 Bloch E. Das Prinzip Hoffnung. 5 Auflage. Frankfurt, 1978.
80 Bon F. Ueber das Sollen und das Gute. Leipzig, 1898.
81 Dessauer F. Philosophie der Technik; das Problem der Realisierung. 2 Auflage. Bonn, 1928.
82 Dessauer F. Streit um die Technik. Frankfurt, am Main: Knecht, 1956.
83 Ellul J. A temps et a contretemps.. Entretiens avec Madeleine Garrigou-Lagrange. Paris: Le Centurion, 1981.
84 Ellul J. The Technological Society. New York, 1964.
85 Encyclopaedia moderna, 1975, g. 10, 30/1.
86 Habermas J. Die neue Unubersichtlichkeit. Kleine Politische Schriften V. Frankfurt am Main, 1985.
87 Hamilton W. Institution //Encyclo-paedia of the Social Seiences. New York, 1932.
88 HorkheimerM. KritischeTheorie. Bd 11. Frankfurt am Main, 1968.
89 Horkheimer M. Eclipse of Reason. New-York, 1947.
90 Hopp G. Evolution der Sprache und Vernuft. Heidelberg-Berlin-New York, 1970.
91 Ibn Khaldun. Mukaddeema. Beirut. 5th Edition. Without Date (in Arabic).
92 Joans H. The Imperative of Responsibility: In Search of an Ethics for the Technological Age. Trans .Yoans Herr. Chicago, 1984.
93 Ladd J. Physicans and Society: Tribulations of Power and Responsibility. Boston, 1981.
94 Marcuse H. Reason and Revolution. Boston, 1960.
95 Marcuse H. An Essay on Liberation. New York, 1969.
96. Marcuse H. One — dimensional Man. New York, 1970.
97. Mcluhan. Understanding Media. London, 1967.
98. Merton R.K. The Sociology of Science. Chicago, 1973.
99. Mumford L. Man as Interpreter. New York, 1950.
100. Mumford L. Myth of Machine, vol.1. New York, 1969л
101. Mumford L. Technics and Civilization. New York, 1934.
102. Peccei A. The Chasm ahead. New York, 1969.
103 Searle G.R. Minds, Brains and Programmes //The Behavioral and Brains Sciences. 1980, 3.
104. Searle G.R. Minds, Brains and Sciences. Cambridge, Mass., 1984.
105. Skolimowski H. Freedom, Resposibility and Information Society //Vital Speeches. 50, no. 16, June 1, 1984.
106. Smith W.C. Responsibility //Eugene Combs; ed., Modernity and Resposibility: Essays for Georg Grant, Toronto, 1983.
107. Snapper J.W. Resposibility for Computer — Based Errors // Metaphilosophy, 16, 1985.
108. Sombart W. Die Zahmung der Technik. Abdruk aus dem Buch «Deutscher Sozialismus» Berlin, 1935.
109. Stork H. Einfuhrung in die Philoslphie der Techink. Darmastadt, 1977.
110. The «Future Schock» man sees more drastic changes ahead. Interview with A.Toffler — U.S. News and World Reports. Washington, 1975, vol.78, 118.
111.. Toffler A. Futuer Shock. London, 1971.
112.. Toffler A. The Eco — spasm: Report. Toronto, 1975.
113… Toffler A. The Third Wave. New York, 1980.
114. Veblen T. The Absentee Ownership and Business Enterprise in Recent Times. The Case of America. New York, 1923.
115. Veblen T. The Theory of Business Enterprise. New York, 1904.
116. What Veblen Thaught: Selected Writings of Thorstein Veblen. New York. 1936.
Намир Махди Аль-Ани
ФИЛОСОФИЯ ТЕХНИКИ:
ОЧЕРКИ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ
(учебное пособие)
Редактор — А. Б. Новиков Компьютерная верстка — Л. В. Симаненкова Подписано в печать 01.09.2004. Формат 64x84/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура Peterburg. Печ. л. 11,5. Тираж 1000 экз. Отпечатано в типографии ООО «А-принт» 197101, Санкт-Петербург, Б. Монетная, 16
[1] 53 «Как и почему не пишу я о своем способе оставаться под водою столько времени, — отмечает, в частности, Леонардо да Винчи, — сколько можно оставаться без пищи. Этого не обнародываю и не оглашаю я из-за злой природы людей, которые этот способ использовали бы для убийств на дне морей, проламывая дно кораблей и топя их вместе с находящимися в ней людьми; и если я учил другим способом, то это потому, что они не опасны, так как над водой показывается конец той трубки, посредством которой дышат, и которая поддерживается кожаным мехом или пробками». Леонардо да Винчи. Избранные произведения в 2-х томах. М.-Л., 1935. Т. 1, с.284.
[2] 59 Правда, К.Маркс несколько иначе датирует начало промышленной революции, связывая его с изобретением Джоном Уайтом в 1735 г. прядильной машины. См.: 39, с. 347.
[3] 6528, с 21. Под кортезианским «cogito» подразумевается основоположение метафизики Р.Декарта: «Я мыслю, следовательно существую».
[4] 72 В другом месте Э.Капп замечает, что «… согнутый палец дергающей руки превратился в серп, серп — в косу, коса — в жатвенную машину...». Там же, с. 100-101.
[5] 83 На раннем этапе исторического развития человека число, по-видимому, «отсчитывалось на пяти пальцах». В пользу подобного предположения, по мнению Э.Каппа, говорит наличие в греческом языке слово «pempazein» («пятерить»). Что же касается двенадцатиричной системы исчисления, то его основанием служат, с его точки зрения, «десять пальцев с придачей обеих рук» (там же, с. 106).
[6] 87 32, с. 103. В связи с этим интересно заметить, что основоположник «Кибернетики» — науки, производившей настоящую революцию в техническом развитии XX столетия, Н.Винер, подвергая сомнению подобную точку зрения, полагает, что время необратимо не только в живой природе, но ив «автоматах из металла» и поэтому «не удивительно, что автоматы и физиологические системы можно охватить одной теорией». (16, с. 99).
[7] 88 Фактически рассматривая государство (а, впрочем, не только его, но и другие важнейшие социальные институты) как технику, Э.Капп в XII и XIII главах своей упомянутой выше книге, пытается приложить к его пониманию антропологический критерий и принцип органопроекции и таким образом раскрыть его сущность как обращенную вовне человеческую природу.
[8] 89 66, с. 32, 89; 67, с. 120. К сказанному следует добавить и то, что к моменту написания своего труда, посвященного философии техники, Э. Капп уже не был «гегельянцем», а являлся, как уже отмечалось, последовательным фейербахианцем.
[9] 106 80. Непонятно, почему К. Митчем в своем кратком историческом обзоре как «инженерной философии техники», так и «гуманитарной философии техники», вообще не упоминает ни данного издания, ни его автора, хотя Ф.Бон в указанном сочинении не просто оперировал вслед за Э. Каппом термином «философия техники», но и разработал и предложил довольно-таки оригинальную технофилософскую концепцию.
[10] 132 Данный прием (метод) был доведен, как увидим дальше, до крайности М. Хайдеггером.
[11] 155 Здесь речь, по-видимому, идет о марксистской технофилософской концепции, которая исходит из иного типа отношения человека к природе.
[12] 173 Странно, что К. Митчем в своем уже упомянутом кратком обзоре истории философии техники не уделяет К. Марксу никакого внимания и считает, что именно Х. Ортега-и-Гассет был первым профессиональным философом, обратившимся к проблематике философии техники. Между тем никто иной как К. Маркс явился основоположником того направления, которое К. Митчем называет «гуманитарной философией техники».
[13] 221 «Осевое время» или «ось мирового времени» — понятие, введенное К.Ясперсом в свою философскую систему для обозначения третьего, согласно его терминологии, «среза» (т.е. этапа или эпохи) существования человечества, когда на протяжении VIII — II веков до н.э. одновременно в Китае, Индии, Персии, Палестине и Греции создавались основы духовного, а, стало быть, и подлинно исторического развития человека, при которых он впервые осознал конечность своего собственного бытия не в успокоительной, а в трагической форме и сформулировал идею экзистенциальной ответственности.
[14] 234 99, р. 22. Опять приходится возражать Л.Мэмфорду. Дело в том, что интерпретаторская способность не могла в принципе формироваться у человека вне общественно-исторической практики, независимо от того опыта, который накопило и различным образом аккумулировало в себе человечество на протяжении всего процесса своего исторического развития. Поэтому совсем не понятно, как можно в таком случае столь резко противопоставлять данную способность опыту и эксперименту.
[15] 265 В своей «Монадологии» Лейбниц писал: «… всякое сотворенное бытие… подвержено изменению...». (34, с. 414).
[16] 279 «Perpetuum mobile» (лат.) — дословно: «Вечно движущееся», т.е. вечный двигатель .
[17] 282 С данным высказыванием О.Шпенглера созвучна приведенная выше (см.: данную работу, с. 130) мысль Л. Мэмфорда о том, что «язык математики и компьютеризация восстановили и секретность, и монополию знаний...».
[18] 286 См.: тамже, с. 491-492. Орфография цитируемого текста сохранена без изменений.
[19] 291 Витализм (от лат. слова «vita» -«жизнь») — учение, согласно которому в основе органической жизни и всех ее проявлений лежат особые, нематериальные и, по сути дела, иррациональные структуры (энтелехия, жизненный импульс, порыв к форме и т.д.). Неовитализм — термин, введенный в 1856 г. Вирховым для обозначения своих взглядов, представляющих собой некий синтез виталистической установки с применяемыми в естествознании принципом каузальности и понятием закона. Согласно неовитализму в основе всех биологических явлений лежит особая сверхматериальная закономерность.
[20] 313 «Римский клуб» — созданная в 1968 г. по инициативе итальянского ученого-экономиста, бизнесмена и общественного деятеля Аурелио Печчеи и официально (юридически) зарегистрированная в Швейцарии международная неправительственная ассоциация ученых, политических и общественных деятелей, преследующая в качестве своих главных целей проведение исследований глобальных проблем современного мира, представляющих собой реальную угрозу существованию человечества, поиск и предложение оптимальных путей их решения. К моменту празднования своего 25-летнего юбилея «Римский клуб» объединил в свои ряды более ста видных ученых и общественных деятелей из пятидесяти стран всех континентов.
[21] 324 См.: 116, р. 427, 430, 434, 440-442. Следует сказать, что к «паразитирующим» социальным слоям, а, стало быть, и к «праздному классу» в широком его понимании Т.Веблен относит и священнослужителей.
[22] 325 См., например: 19; 20. Необходимо заметить, что тезис, согласно которому власть в обществе должна принадлежать техническим специалистам был высказан еще до Т.Веблена (например, немецким инженером Рудле-ром и другими), однако именно у него он получает свое теоретическое обоснование и превращается таким образом в целостную концепцию.
[23] 326 Термин «меритократия» (от лат слова «meritus» — «достойный» и греч. слова «kratos» — «власть») был предложен в 1958 г. английским социологом Майкелом Янгом для обозначения той формы государственной власти, при которой властные функции отправляют лица, избранные на основании их профессиональных и других общепризнанных достоинств (см.: 72). Используя данный термин, Д.Белл следующим образом уточняет его значение: «Меритократия в том смысле, в каком я употребляю зто понятие, — пишет он, — делает упор на личностные результаты и заработанный статус, подтверждаемые высшими авторитетами в данной области». Конкретизируя далее данное содержание, он отмечает: «Хотя ко всем людям следует относиться с уважением, не все они вправе рассчитывать на восхваление. Меритократия в самом высоком понимании этого слова состоит из тех, кто этого достоин. Они являются людьми, олицетворяющими собой лучших специалистов в своих областях, согласно мнению собственных коллег» (4, с. 612-613).
[24] 327 «Теория деидеологизации» — выдвинутая в середине XX столетия рядом западных философов и социологов социально-философская футурологическая установка, согласно которой прогнозируется скорое наступление «конца» идеологии, так как в грядущем «постиндустриальном обществе», якобы, прекратят свое существование классы, вместе с которыми в вечность канут и сама идеология.
[25] 329 Под «аксиологическим детерминизмом» необходимо понимать философскую установку, которая объявляет морально-этические и другие ценности если и не единственным, то, во всяком случае, главным и решающим фактором существования и развития человеческого общества и, таким образом, абсолютизирует значение ценностного подхода в объяснении истории и понимании социокультурной реальности.
[26] 335 5, с. 332. Противопоставление Д.Беллом знания труду является, мягко говоря, некорректным хотя бы потому, что: а) знание есть продукт труда (ученого), оно добывается и приобретается трудом. Поэтому его можно охарактеризовать как осуществленный (мертвый) труд; б) знание выступает важнейшим аспектом «живого» труда (рабочего), и поэтому можно рассматривать труд этого последнего как процесс воплощения и практической реализации знания. Не выдерживает критики и противопоставление информации капиталу, поскольку любая экономически значимая информация непременно становится в современном обществе капиталом.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ
ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ, ЭКОНОМИКИ И ПРАВА
www.ronl.ru
Темой данного реферата является работа Льюиса Мэмфорда «Миф о машине» либо «Миф машины» в другом переводе. Мэмфорд Льюис (1895-1990) - американский социальный философ, историк и архитектор-проектировщик. Многочисленные работы Льюиса Мамфорда посвящены социальным проблемам техники, истории городов и процессам урбанизации, утопической традиции в общественной мысли. В работах «Техника и цивилизация» (1934), «Искусство и техника» (1952), «Культура городов» (1938), «Положение человека» (1944), «Город в истории» (1961), «Миф машины» (1967-1970) Мамфорд выступает как один из крайних представителей негативного технологического детерминизма [1].
В 1934 г. выходит книга Мамфорда «Техника и цивилизация» («Technics and Civilization»), в которой дается развернутый анализ широкого круга проблем «механической цивилизации». В этой работе Мамфорд предпринимает попытку дать аналитическую оценку современному социальному и культурному восприятию техники. Если машина является продолжением человеческих органов, то для Мамфорда это происходит в силу их ограниченности. При этом «...машины возникают как своеобразное отрицание органической и живой природы...» [1].
Цель реферата – анализ работы «Миф машины». Задачами реферата являются: краткая передача содержания работы, выявление основных идей, анализ влияния работы.
Через три десятилетия после «Техники и цивилизации» выходит книга «Миф машины» («The Myth of the Machine», в 2-х томах, 1969 и 1970). В этой работе Мамфорд утверждает, что человек - не «делающее», а «мыслящее» существо, его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой «человечности» человека [1].
По структуре книга разбита на 12 частей: пролог и 11 глав. В прологе автор заявляет, что целью книги является оспаривание допущений и прогнозов, на которых основана приверженность современных формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Мамфорд говорит: «Я приведу материал, бросающий тень сомнения на расхожие теории основ человеческой природы, где переоценивается роль в развитии человека, какую некогда играли орудия труда, а теперь играют машины».
Пролог - попытка доказательства того, что человека сделало человеком не только использование орудий труда вопреки бытовавшему на тот момент мнению. Автор пишет, что для идентификации человека недостаточно изготовления орудий труда. Специфически и исключительно человеческой является способность человека сочетать обширное разнообразие предрасположенностей, присущих животным, в нарождающейся культурной сущности, в человеческой личности.
Мамфорд пишет, что «пятилетние дети, умеющие говорить, читать и производить умозаключения, проявляют не так уж много способностей к использованию орудий труда и еще меньше — к их изготовлению: следовательно, если бы в счет шло одно лишь изготовление инструментов, таких детей еще невозможно было бы идентифицировать как людей».
Примером более важной и сложной деятельности по сравнению с изготовлением орудий труда служит эволюция языка. По требованиям координации движений членораздельная речь значительно опережает раскалывание камней для получения орудий труда. Автор пишет, что «человек, прежде всего, является животным, творящим собственный разум, обуздывающим себя и самопрограммирующим, — и первичным очагом всех видов его деятельности можно считать, прежде всего, его собственный организм и социальную организацию, в которой этот организм обретает более полное выражение. Пока человек не сделал чего-либо из самого себя, он немного мог сделать в окружавшем его мире».
Автор пишет, что еще при создании цивилизации имела место организация первичной машины, состоявшей из человеческих деталей. Анализируя развитие цивилизации Египта упоминается о идущим вместе развитии и жестокости. Проводятся параллели в течении истории человечества. Мамфорд говорит, что «как в древности, так и теперь, гигантский прирост бесценного знания и приносящей практическую пользу производительности зачастую перечеркивался столь же громадным ростом намеренных разорений, параноидально враждебных настроений, бессмысленных разрушений, чудовищного массового истребления людей».
Вторая глава называется «Человек как существо, наделенное разумом». В ней опять же упоминается что человек не животное, владеющее орудиями труда, обозначается важность развития речи и приводится тезис о необходимости построения теории, т.к. нет фактов, однозначно утверждающих что сделало человека человеком. Для доказательства точки зрения используются методы дедукции и аналогии.
Мамфорд говорит, что «главная причина, по которой мы переоцениваем важность орудий и машин, это то, что наиболее значимые ранние изобретения человека - будь то в области обрядов, общественного строя, нравственности или языка, - не оставили никаких материальных следов, тогда как каменные орудия, относимые к разным периодам от полумиллиона лет назад можно связать с опознаваемыми костями гоминидов тех же периодов».
Отличительной чертой человека от животных является развитый головной мозг, структура которого позволяла более широко воспринимать окружающий мир, тратить энергию помимо вопросов выживания на осознание себя, самосовершенствование, развитие культуры. Развитие центральной нервной системы в значительной мере освободило человека от автоматически действующих инстинктов и рефлексов, избавив его от строгой привязанности к непосредственной пространственно-временной среде. Теперь он не просто реагировал на внешние раздражители или внутренние гормональные побуждения: он стал думать о прошлом и будущем. Вдобавок, он научился прекрасно стимулировать и регулировать действия и порождать идеи и так как его отделение от животного состояния ознаменовалось способностью строить планы - помимо тех, что были запрограммированы в генах для его биологического вида.
Мамфорд пишет, что «ни одно другое живое существо не наделено человеческой способностью создавать в своем собственном представлении некий мир из символов, который и смутно отображает окружающую действительность, и в то же время выходит за ее рамки».
Автор упоминает Уильяма Джеймса и его работу «Воля к вере». «Главное отличие человека от животных, - пишет Джеймс, - состоит в крайней избыточности его субъективных склонностей: его превосходство над ними заключается единственно и исключительно в количестве и в фантастичности и ненужности его потребностей - физических, нравственных, эстетических и умственных. Если бы вся его жизнь не была поиском избыточного, он бы никогда не утвердился столь прочно в той области, которую можно назвать областью необходимого. Осознав это, он может извлечь следующий урок: своим потребностям следует доверяться, и даже когда кажется, что они не скоро будут удовлетворены, все же порождаемое ими беспокойство - лучший жизненный ориентир человека, который в конце концов приведет его к невероятным свершениям. Отнимите у человека все эти излишества, отрезвите его - и вы его уничтожите».
Следующая глава книги называется «В далеком прошлом, похожем на сон». Автор касается такой отличительной черты человека, как сновидение. Точнее не сам факт наличия способности видеть сны, а перенесение увиденного в реальность, так как наличием снов можно трактовать поскуливанье спящей собаки. Но при этом только для человека заметно влияние снов на реальную жизнь. Само сновидение регистрируется не только при помощи обрывочных воспоминаний, но и с помощью приборов можно отследить активность мозга в тот момент когда тело человека находится в состоянии покоя. Таким образом можно сделать вывод, что мы видим сны не только тогда, когда проснувшись можем об этом вспомнить. Каких-либо доказательств того, что древние люди видели сны, нет. Но при этом существование снов, видений и галлюцинаций подтверждается примерами на протяжении истории человечества. При этом можно предположить, что доисторические люди видели сны, которые были более яркими и обильными пока человек не научился контролировать себя. Автор пишет, что сны оказывали влияние на человеческое поведение и вероятно сделали возможным сотворение культуры вообще, так как само творчество зарождается в бессознательном, первое проявление которого – это сновидение.
Способность видеть сны была одним из самых щедрых подарков природы человеку, но при этом она же требовала наибольшего контроля со стороны самого человека. Нередко навеянные снами неудовлетворенные потребности и эмоциональные порывы толкали человека на совершение безумных поступков. Автор отмечает, что первоочередной задачей человека было не изготовлять орудия для подчинения себе окружающей среды, но измышлять инструменты еще более могущественные и действенные для подчинения самого себя – прежде всего, своего бессознательного. Изобретение и усовершенствование этих орудий (ритуалов, символов, слов, образов, стандартных моделей поведения) было важнейшим занятием древнего человека, гораздо более значимым для выживания, чем производство вещественных орудий, и гораздо более важным для дальнейшего развития.
Еще до развития речи у человека была потребность в коммуникации, в самовыражении. По сути сама речь и развилась из-за этой потребности. Но если оценивать более раннее время когда органы еще не были сформированы, то для самовыражения человека совершалось какое-либо действие. Осмысленное поведение предшествовало осмысленной речи. При этом единственным делом, которое могло принять новое значение, было действие коллективное, постоянно повторяемое и совершенствуемое. Таким образом зарождалась ритуальная деятельность. Человек научился совершать определенные последовательности действий, которые обладали свойствами вербального общения. Автор считает, что при помощи ритуала древний человек впервые вступал в столкновение с собой как с чужаком и выходил победителем, отождествлял себя с космическими событиями, находившимися за отведенными животным пределами, и притуплял то беспокойство, которое порождали огромные, но все еще преимущественно невостребованные способности его мозга. Изначальной целью ритуала было породить порядок и смысл там, где их не было, укреплять их там, где они появились, и восстанавливать их, когда они утрачивались. Ритуал способствовал возникновению общественной солидарности, которая без него могла бы вовсе не сложиться из-за неравномерного развития человеческих талантов и преждевременного становления индивидуальных различий. А ритуальное действо порождало общий эмоциональный отклик, в значительной мере подготавливавший человека к сознательному совместному труду и систематическому мышлению.
Для противодействия беззаконному абсолютизму своего бессознательного человеку требовалась некая законопослушная сила, не менее абсолютная. Вначале для необходимого равновесия было достаточно одного лишь табу: это и был самый ранний «категорический императив» человека. Табу – наряду с ритуалом, с которым оно было тесно связано, - явилось для человека одним из наиболее действенных средств достижения самоконтроля. Такая нравственная дисциплина, укоренившаяся в качестве привычки раньше, нежели ее можно было оправдать как рациональную человеческую необходимость, была основополагающей для человеческого развития. Вся сфера существования древнего человека была изначальным истоком целенаправленного превращения человека из животного в собственно человека. Ритуал, танец, тотем, табу, религия, магия, - все это послужило прочной основой для дальнейшего развития человека.
Следующая глава называется «Дар языков». В этой главе более подробно рассматривается формирование речи, ее влияние на человека. С помощью собственного голоса человек впервые расширил сферу социального общения и взаимного сочувствия. А достигнув наконец стадии разумной речи, он создал порождающий символический мир, не зависящий исключительно от потока повседневного опыта, от каких-либо специфических условий окружения и находящийся под столь мощным постоянным контролем человека, под какой в течение долгих веков не попадет ни одна другая часть мира. Царство смысла: в нем, и только в нем человек являлся безраздельным владыкой.
В прологе автор описывает цель и задачи своего произведения. В последующих главах рассматривается формирование человека как вида, отрицается главенствующая роль орудий труда, описывается человеческий мозг и разум, сознание, ритуалы и табу. Также оценивается влияние сновидений на деятельность, развитие. Подчеркивается важная роль развития речи. В четвертой главе рассматриваются различные аспекты и роль языка.
Пятая глава называется «Первооткрыватели и творцы». Упоминается, что древний человек, вопреки расхожему мнению, получал пропитание не только охотой. В силу своей всеядности различные орудия труда могли использоваться не только для убийства животных, но и, например, для выкапывания плодов. Также отмечается изготовление ловушек как один из древнейших видов деятельности человека. При этом человек большей частью для своих нужд все еще использовал органы своего тела. На самой ранней стадии технического развития изобретательность в использовании органов собственного тела, без превращения какого-нибудь из них – даже руки – в инструмент с ограниченной функцией, сделало возможным выполнение множества различных действий за сотни тысяч лет до того, как появился хотя бы намек на сравнимый по эффективности набор специализированных каменных орудий. Собирая пищу, человек одновременно начинал испытывать тягу к сбору сведений. Оба поиска шли бок о бок. Будучи не только любознательным, но и способным к подражанию, человек, скорее всего, научился от паука расставлять сети, от птиц с их гнездами – плести корзины, от бобров – строить запруды, от кроликов – рыть норы, а от змей – пользоваться ядом. В отличие от представителей большинства биологических видов, человек не колеблясь учился у других существ и копировал их повадки; перенимая их пищевой рацион и способы добычи пропитания, он умножал собственные шансы на выживание.
Отмечается факт любознательности древнего человека, его постоянного поиска и анализа. Постоянная привычка выискивать, пробовать, отбирать, опознавать и, главное, замечать результаты (порой это могли быть судороги, болезнь, ранняя смерть и тому подобное) – имела более важное значение для умственного развития человека, чем долгие века высекания кремней или охоты на крупную дичь. Подобные поиски и эксперименты требовали значительной двигательной активности; и это пытливое добывание пиши, наряду с танцем и ритуалом, заслуживает более высокой оценки с точки зрения его влияния на развитие человека.
Человеческая приспособляемость, отказ от специализации, его готовность находить множество решений для какой-то одной проблемы животного существования, - вот был ключ к его спасению.
Так же, как язык и ритуал, украшение тела явилось попыткой утвердить человеческую личность, человеческую значимость, человеческие цели. Без этого все прочие поступки и труды совершались бы впустую.
Чрезмерное сосредоточение на каменных орудиях отвлекло внимание от других сфер технического воздействия человека: обработки кожи, жил, волокон и дерева, - в и, в частности, помешало по достоинству оценить один выдающийся вид оружия, изготовление которого началось в этих условиях, - оружия, свидетельствующего о развитой способности к абстрактному мышлению. Ибо приблизительно 30 – 15 тысяч лет назад палеолитический человек изобрел и усовершенствовал лук со стрелами. Это оружие, пожалуй, и стало первой настоящей машиной. Это оружие – чистая абстракция, перенесенная на физическую форму.
Сочетание беспрекословной покорности ритуалу (древнейшей и глубоко въевшейся черты) с ликующей самоуверенностью, с азартной отвагой и, не в последнюю очередь, с несколько дикарской готовностью пожертвовать жизнью, явились важнейшими предпосылками первого величайшего достижения в области техники – создания коллективной человеческой машины.
Нельзя воздать должное достижениям палеолитического человека, не вспомнив под конец о том главном открытии, которое стало залогом его выживания после того, как он утратил свой прежний косматый облик: это использование и поддержание огня. Наряду с языком, это считается уникальным техническим достижением человека, равного которому нет ни у одного другого биологического вида.
Следующая глава называется «Предварительные стадии одомашнивания». Описывается дальнейшее развитие человека после окончания ледникового периода, переход к скотоводству, сельскому хозяйству, одомашнивание животых и т.д. Автор пишет, что следует признать, что в мезолитическом и неолитическом искусстве (пока мы не достигаем порога городской жизни) нет ничего такого, что с эстетической точки зрения сравнимо с более ранними резными или лепными фигурками из палеолитических пещер, или с наскальной живописью в Альтамире и Ласко. Однако в неолитической культуре появляется новая черта — «прилежание», способность усердно работать над какой-то одной задачей, для выполнения которой порой требовались годы и даже поколения. Хаотичной деятельности палеолитического человека в области техники было уже недостаточно: все основные достижения неолита, от скотоводства до строительства, осуществились благодаря длительным, упорным и непрекращающимся усилиям. Взявшись за культивацию растений и строительство, в эпоху неолита человек впервые стал сознательно преображать лик земли.
С культивацией злаков рабочая рутина взяла на себя ту функцию, которую прежде исполнял только ритуал; или, вернее было бы сказать, что регулярность и повторяемость ритуала, благодаря которым древний человек научился в некоторой степени контролировать злостные и зачастую опасные выплески своего бессознательного, наконец оказалась перенесена в область работы и направлена на служение самой жизни, в русло ежедневных трудов в саду и в поле.
Седьмая глава называется «Сад, дом и мать». Первым одомашненным животным стал человек; и сам термин, который мы используем для обозначения процесса одомашнивания, - «доместикация» - выдает свое происхождение: по-латыни «domus» и означает «дом». Первым шагом в доместикации, сделавшим возможными все последующие шаги, стало создание постоянного очага посреди надежного укрытия: быть может, посреди лесной поляны, где женщины могли бы присматривать за первыми окультуренными растениями, в то время как мужчины продолжали бродить по окрестностям в поисках дичи или рыбы. Средоточием всего процесса одомашнивания являлся сад: он служил мостиком, соединявшим вечную заботу о саженцах и избирательное культивирование клубней и деревьев с прополкой сорняков и высаживанием ранних колосящихся однолетних растений. Массовая культивация злаков - кульминационная точка в этом длительном экспериментальном процессе; и как только этот шаг был совершен, хозяйство обрело твердую почву под ногами.
Общественные нововведения неолитической культуры внесли не менее ценный вклад в становление цивилизации, чем любое из ее технических изобретений. Почтение к образу жизни и мудрости предков помогло сохранить многие обычаи и обряды, которые не поддавались письменной передаче, в том числе основные нравственные начала: благоговейный трепет перед жизнью, совместное использование общей собственности, привычка обдумывать будущее, поддержание общественного строя, установление самодисциплины и самоконтроля, беспрекословное сотрудничество во всех делах, необходимых для сохранения целостности или процветания общинной группы.
Следующая глава называется «Владыки как перводвигатели». В течение третьего тысячелетия до н.э. в человеческой культуре произошли глубокие перемены. Возникла история - понимаемая как передаваемые записи событий во времени; а в нескольких больших речных долинах зародились новые установления, которые мы связываем с понятием «цивилизация». Археологи пытались представить эту перемену главным образом как результат технических изменений - изобретения письменности, гончарного круга, ткацкого станка, плуга, использования металла для изготовления орудий и оружия, массовой культивации злаков на открытых полях.
Все эти технические усовершенствования были очень важны; однако за ними скрывалась более значимая движущая сила, которую обычно не замечают - открытие власти как нового вида общественного устройства, способного повысить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех сферах существования: о таких изменениях мелкие, привязанные к земле общины, стоявшие на ранненеолитической ступени, не могли бы даже и мечтать.
Увеличение количества продовольственных запасов и населения, отметившее начало цивилизации, вполне можно назвать взрывом, если не революцией; а вместе они оттеняют цепочку более мелких взрывов во многих направлениях, продолжавших происходить через некоторые промежутки времени на протяжении всего хода истории. Однако такой всплеск энергии подчинялся ряду институтов власти и мер физического принуждения, никогда прежде не существовавших; и власть эта покоилась на идеологии и мифологии, которые, возможно, имели своими отдаленными корнями магические церемонии в палеолитических пещерах. В центре всего этого развития лежал новый институт царской власти. Миф машины и культ божественных царей зародились одновременно.
Всякое царское правление было правлением террора. С расширением царской власти этот подспудный террор сделался неотъемлемой частью новой техники и новой экономики изобилия. Иными словами, скрытая сторона прекрасного сна представляла собой кошмар, который цивилизация до сих пор так и не сумела окончательно стряхнуть с себя.
В главах 4-8 рассматривается развитие человека в период палеолита – неолита, повышение роли женщин, формирование общин и далее института власти.
Девятая глава называется «Сотворение мегамашины». Автор пишет, что воздавая должное безграничности и мощи Божественной царской власти и в качестве мифа, и в качестве действующего установления, он приберег для более пристального рассмотрения один ее важный аспект, ее величайшее и оказавшееся наиболее стойким нововведение - изобретение первичной машины. Это необычное изобретение, по сути, оказалось самой ранней моделью для всех позднейших сложных машин, хотя постепенно акцент смещался с человеческих рабочих звеньев на более надежные механические элементы. Уникальной задачей царской власти стало набрать нужное количество живой рабочей силы и распоряжаться ею для выполнения таких масштабных работ, какие никогда раньше не предпринимались. В результате этого изобретения пять тысяч лет назад были проведены огромные инженерные работы, способные поспорить с лучшими сегодняшними достижениями в сфере массового производства, стандартизации и детального проектирования.
Эта машина обычно ускользала от внимания и потому, естественно, так и оставалась неназванной вплоть до нашей эпохи, когда появился гораздо более мощный и современный тип, использующий целое множество вспомогательных машин. Только цари, полагаясь на учение астрономической науки и опираясь на религиозные санкции, оказались способны собрать мегамашину и управлять ею. Это было незримое сооружение, состоявшее из живых, но пассивных человеческих деталей, каждой из которых предписывалась особая обязанность, роль и задача, чтобы вся громада коллективной организации производила огромный объем работы и воплощала в жизнь великие замыслы. Новый механизм состоял исключительно из человеческих деталей; и обладал вполне определенной функциональной структурой лишь до тех пор, пока религиозные предписания, магические заклинания и царские повеления, сводившие это все воедино, принимались всеми членами общества как нечто, не поддающееся никаким сомнениям. С самого начала человеческая машина представляла два аспекта: один - отрицательный, принудительный, слишком часто разрушительный, и второй - положительный, благоприятствующий жизни, созидательный. Хотя зачаточные формы военной машины почти наверняка возникли раньше рабочей машины, именно последней удалось достичь непревзойденного совершенства исполнения — не только по количеству сделанной работы, но и по качеству и сложности ее организованных структур. Если машину можно определить как сочетание сопротивляющихся частей, каждой из которых отводится особая функция, действующее при участии человека для использования энергии и для совершения работы, - то тогда огромную рабочую машину можно с полным основанием называть настоящей машиной: тем более, что ее компоненты, пусть они состоят из человеческих костей, жил и мускулов, сводились к своим чисто механическим элементам и жестко подгонялись для выполнения строго ограниченных задач.
Мегамашина не просто явилась моделью для всех последующих сложных машин, но и позволила привнести необходимый порядок, преемственность и предсказуемость в сумбур повседневной жизни, когда запасы продовольствия и система водных каналов вышли за пределы масштаба неолитической деревушки. Более того, мегамашина нарушила капризное единообразие племенного обычая, предложив взамен более рациональный (и потенциально универсальный) метод. Если в подъеме «цивилизации» главную роль сыграла рабочая машина, то ее двойник, военная машина, отвечала главным образом за повторяющиеся циклы истребления, разрушения и самоуничтожения.
Десятая глава называется «Бремя «цивилизации»». Посредством мегамашины царская власть стремилась сделать силу и славу Небес достоянием человека. И стремление это обернулось таким успехом, что невероятные достижения первичного механизма долгое время превосходили по техническим качествам и результатам все важные, но скромные заслуги, которые принадлежали остальным современным машинам.
У психически здоровых людей нет потребности предаваться фантазиям об абсолютной власти; не приходит им в голову и добровольно становиться калеками или преждевременно заигрывать со смертью. Но роковая слабость любой чрезмерно регламентированной институциональной структуры (а «цивилизация» почти по определению чрезмерно регламентирована с самого времени своего возникновения) заключается в том, что, как правило, она не порождает психически здоровых людей. Жесткое разделение труда и обособление каст ведут к неуравновешенности характеров, а механическая рутина возводит в норму и поощряет такие привычные к принуждению личности, которым страшно сталкиваться с приводящей в замешательство пестротой жизненных проявлений.
Как в созидательной, так и в разрушительной роли, мегамашина учредила новый порядок работы и новый стандарт исполнения. Дисциплина и самопожертвование, присущих армии, оказались для любого общества тем необходимым элементом, что позволяет заглянуть за деревенский горизонт; а упорядоченная система счетных книг, которые впервые появились при храмах и дворцах, легла в основу экономических знаний, ценных для всякой крупной системы делового сотрудничества и торговли.
Маленькие, с виду беззащитные организации, обладающие внутренней цельностью и собственным складом мышления, в конечном итоге часто оказывались куда более способными победить произвольную власть, чем многочисленные войска, - хотя бы потому, что трудно уследить за ними и напрямую с ними столкнуться. Поэтому на протяжении всей истории крупные государства всячески стремились обуздать и подавить подобные организации, - не важно, были то почитатели тайных культов, содружества, церкви, цеха или гильдии, университеты или профсоюзы. В свою очередь, этот антагонизм указывает, каким именно образом можно в будущем обуздать саму мегамашину и установить над ней известную меру разумной власти и демократического контроля.
Следующая глава называется «Изобретение и искусства». Почти с самого момента возникновения цивилизации бок о бок существовали два различных вида техники: один - «демократичный» и рассеянный, второй - тоталитарный и централизованный. Оба вида техники имели как свои достоинства, так и свои недостатки. Демократичная техника обеспечивала надежность мелких операций, совершавшихся под непосредственным контролем их участников, которые работали в русле традиций и находились в знакомом окружении; однако она находилась в зависимости от местных условий и порой несла тяжелый урон от природных причин, невежества или плохого управления, причем помощи со стороны ждать не приходилось. Авторитарная же техника, опиравшаяся на количественную организацию, способная справиться с большим числом людей и путем торговли или завоеваний черпавшая ресурсы в других регионах, была куда лучше приспособлена производить и распределять излишки.
Отмечается, что прошлые века в сравнении с настоящим временем не были застойным касательно изобретений. Само развитие затруднялось непрекращающимися разрушениями вследствие войн. Также немаловажную роль в качестве изобретений играло искусство. Структура мегамашины видоизменяется из-за возникающих бунтов против ее организации. После веков постепенного разрушения старая мегамашина нуждалась в полной перестройке — даже в армии, где традиции, пусть и не вполне непрерывные, сохранялись наиболее ревностно.
Чтобы перестроить мегамашину в совсем новом порядке, понадобилось перевести и старые мифы, и старое богословие на новый, более универсальный язык, что позволило бы ниспровергнуть и удалить фигуру царя, заменив ее еще более гигантским и бесчеловечным призраком «суверенного государства», наделенного абсолютными, но далеко не божественными полномочиями.
Последняя глава называется «Первопроходцы механизации». Некоторые недостающие компоненты, необходимые для расширения сферы деятельности мегамашины, для повышения ее эффективности и для того, чтобы сделать ее окончательно приемлемой как для правителей и управителей, так и для рабочих, — на деле оказались восполнены трансцендентальными, устремленными в иной мир религиями, в частности, христианской.
Христианство не просто поменяло местами изначальные силы, сочетавшиеся в мегамашине, но и привнесло именно тот единственный элемент, которого ей недоставало: преданность нравственным ценностям и общественным целям, выходившим за рамки установленных форм цивилизации. Теоретически отказавшись от власти, достигавшейся главным образом путем принуждения людей к труду, оно укрепило свою власть в той форме, в какой можно было распространять ее шире и более действенно управлять машинами.
Первыми, кто ступил на путь механизации труда, были монахи. Позволяя людям переходить в течение дня от одного занятия к другому, монастырский распорядок преодолел один из худших и наиболее стойких дефектов ортодоксальной «цивилизации» - пожизненное занятие одним-единственным видом работы и круглосуточную сосредоточенность только лишь на работе до полного изнурения. Благодаря регулярности и плодотворности своей деятельности монастырь заложил фундамент и для капиталистического устройства, и для дальнейшей механизации; и, что даже важнее, он наделил нравственной ценностью весь трудовой процесс, независимо от приносимой им награды. Начатое монастырями подхватили средневековые ремесленные гильдии; они заложили новую основу для объединений на почве единого ремесла или профессии, и кроме того, возродили эстетические и нравственные ценности, определенные религией, которыми и руководствовались всю оставшуюся жизнь.
Между XII и XVI веками были сделаны все ключевые изобретения, на основании которых предстояло выстроить целое полчище новых машин, совершив первый шаг к созданию нового типа мегамашины: это водяная и ветряная мельницы, увеличительное стекло, печатный станок и механические часы. От указанных изобретений в значительной степени зависели все позднейшие технические успехи, в корне отличные от достижений более ранних индустриальных культур. Именно благодаря этим новым техническим достижениям ученые XVII века обрели реальную возможность совершить то, что позднее назовут мировой революцией, и что, во всех своих главных посылках и целях, странным образом обнаруживало сходство с «эпохой пирамид».
Начиная с XVI века, тайну мегамашины стали понемногу открывать заново. После ряда эмпирических поисков наугад и импровизаций (причем в них едва ли проглядывалась конечная цель, к которой движется общество), этот громадный механический Левиафан наконец был выужен из глубин истории. Экспансия мегамашины — ее царство, ее сила, ее слава, — постепенно становилось главной целью или, по меньшей мере, навязчивой идеей западного человека.
Как начали утверждать «передовые» мыслители, машина не только служила идеальной моделью для объяснения, а впоследствии и подчинения, всех органических процессов, и к тому же, само ее создание и непрерывное усовершенствование являлось единственным, что придает смысл человеческому существованию. За век или два идеологическая постройка, на которую опиралась древняя мегамашина, была реконструирована и поставлена на обновленный и более прочный фундамент. Мощь, скорость, движение, стандартизация, массовое производство, количественное измерение, регламентация, точность, единообразие, астрономическая правильность, контроль, прежде всего контроль, — все эти понятия стали ключевыми паролями современного общества, живущего по законам нового западного стиля.
В последних главах Мамфорд описывает сотворение мегамашины, состоящей из человеческих деталей. Под машиной подразумевается древняя цивилизация, например, Древнего Египта, опирающаяся на абсолютную власть царя. Описывается изменения, произошедшие с самой машиной и ее возрождение в другой форме в нашем времени.
По Мамфорду, сущность человека - не материальное производство, а открытие и интерпретация, значимость которых вряд ли можно переоценить [1].
Философ типологически подходит к анализу феномена техники. Так, современная техника, по Мамфорду, «образец монотехники или авторитарной техники, которая, базируясь на научной интеллигенции и квалифицированном производстве, ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство». Корни монотехники восходят к пятитысячелетней древности, когда человек открыл то, что Мамфорд называет «мегамашиной», т.е. строгую иерархическую социальную организацию [1].
Стандартными примерами мегамашин являются крупные армии, объединения работников в группы, такие, как например, те, которые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению количества материальных благ ценою, однако, ограничения возможностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации [1].
Цель своей работы Мамфорд видит в опровержении допущений и прогнозов, на которых основана наша приверженность современным формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Для того чтобы понять роль, которую играла техника в развитии человека, необходимо вглядеться в глубины исторически сложившейся природы человека. Развитие техники следует поощрять лишь в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, который Мамфорд называет «личным», но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы [1].
2. Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. Пер. с англ. / Перевод Т. Азаркович, Б. Скуратов. М.: Логос, 2001. — 408 с. — Тираж 2.000 экз.
masters.donntu.org
Как и Дессауер, Мэмфорд в молодости увлекался электроникой. Несмотря на то что он прошел четыре курса колледжа, диплома на степень бакалавра он не защитил, стал заниматься философией как неспециалист, “аутсайдер“. При этом, в отличие от Дессауера, Мэмфорд избрал гуманитарные науки и стал непримиримым критиком техники в американской традиции “приземленного“ романтизма, начиная от Ралфа Уолдо Эмерсона до Джона Дьюи. Кстати, эта традиция “приземлена“, она связана с нашей жизнью здесь на Земле тем, что соотносится с экологией окружающей среды, с гармонией городской жизни, сохранением девственной природы и положительной чувствительностью к феноменам и формам органической природы. Кстати, эта американская традиция романтична, она утверждает, что материальная природа не может быть основой исчерпывающего объяснения органической деятельности, по крайней мере в ее человеческой форме. Стоит отметить, что основой человеческих действий будет человеческий дух и человеческое вдохновение, направленное на творческую самореализацию.
В 1930 году Мэмфорд опубликовал небольшую статью, в кᴏᴛᴏᴩой доказывал, что машину следует рассматривать в аспекте “ее психологического, как и практического, происхождения“ и оценивать в эстетических терминах в такой же мере, как и в технических. Кстати, эта “заявка“ Мэмфорда привела к тому, что ему предложили вести в Колумбийском университете развернутый курс по теме “Машинный век“. За данным последовала длительная исследовательская командировка в европейские технические музеи и библиотеки. Результатом командировки была книга “Technics and Civilization“ (Отметим, что техника и цивилизация, 1934), библиография кᴏᴛᴏᴩой свидетельствует о глубоком знании автором Юра, Чиммера, Веблена и Дессауера. В ϶ᴛᴏй книге Мэмфорд, используя ϲʙᴏю концепцию человеческой природы, впервые дает развернутый анализ широкого круга проблем “механической цивилизации“ и, в процессе анализа, описание классических трудов в области истории техники.
При этом, несмотря на репутацию историка (техники), кᴏᴛᴏᴩую он приобрел после выхода в свет ϶ᴛᴏй книги, научные интересы Мэмфорда вовсе не ограничиваются историей. В первых двух главах “Отметим, что техники и цивилизации“ он, наоборот, сначала описывает психологические культурные истоки техники и исключительно затем — материальные и практические (efficient) причины техники. После ϶ᴛᴏго дается широкая картина исторического прогресса машинной техники, разбитая на три “соприкасающиеся и взаимопроникающие фазы“: интуитивной техники, использующей воду и ветер примерно до 1750 г., эмпирической техники угля и железа (от 1750 г. до 1900 г.), основанной на науке техники электричества, металлических сплавов (с 1900 г. до наших дней). Вместе с тем в заключительной трети ϲʙᴏей книги автор предпринимает попытку дать аналитическую оценку современным социальным и культурным реакциям на технику. Мэмфорд говорит в ϲʙᴏих выводах:
“Мы рассмотрели ограничения, накладываемые западными европейцами на самих себя для того, ɥᴛᴏбы создать машины и рассматривать их как некое тело, пребывающее за пределами его собственной воли. Мы также рассмотрели ограничения, накладываемые машинами на человека через исторические случайности, кᴏᴛᴏᴩые сопровождают развитие машинной техники. Мы увидели также, что машины возникают как ϲʙᴏеобразное отрицание органической и живой природы, и мы постоянно подчеркивали факты реакции органического и живого на машины“.
В случае если машина будет продолжением человеческих органов, то для Мэмфорда ϶ᴛᴏ происходит благодаря их ограниченности. Важно знать, что большинство объемистых работ, написанных Мэмфордом после ϶ᴛᴏй основной для него книги, было раскрытием, развертыванием и комментированием высказанных в ней идей и положений. Это нашло ϲʙᴏе особенно полное отражение в написанном им через три десятилетия после ”Отметим, что техники и цивилизации” труде “The Myth of the Machine” (в двух томах, 1969 и 1970 гг.). В ϶ᴛᴏй работе, дающей новые формулировки его основных идей Мэмфорд доказывает, что, хотя человек действительно тесно связан с земной, практической деятельностью, его не следует воспринимать исключительно как homo faber, но рассматривать как homo sapiens (ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙенно: человек-мастер и человек знающий, понимающий, ”разумный”). Человек — не ”делающее”, а ”мыслящее” существо, потому его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой ”человечности” человека. Как неоднократно указывает Мэмфорд, и не в одной ϶ᴛᴏй работе, сущность человека — не делание, не материальная созидательность, а открытие и интерпретация. Стоит заметить, что он пишет:
”То, что мы знаем о мире, мы добыли главным образом с помощью интерпретации, но не с помощью непосредственного опыта и эксперимента, и подлинным средством самой интерпретации будет то, что в ϲʙᴏю очередь должно быть объяснено. Речь идет о человеческих органах и физиологических склонностях, о чувствах, любознательности и чувственности человека, о его организованных социальных отношениях и о созданном им средстве передачи (коммуникации) и усовершенствования созданного человеком ϶ᴛᴏго уникального средства интерпретации — о языке”.
Значимость ϶ᴛᴏй герменевтической деятельности вряд ли можно переоценить. Мэмфорд продолжает:
“В случае если бы внезапно исчезли все механические (технические) изобретения последних пяти тысячелетий, ϶ᴛᴏ было бы катастрофической потерей для жизни. И все же человек остался бы человеческим существом. Но если бы у человека была отнята способность интерпретации..., то все, что мы имеем на белом свете, угасло бы и исчезло быстрее, чем в фантазии Просперо, и человек очутился бы в более беспомощном и диком состоянии, чем любое другое животное: он был бы близок к параличу“.
Вновь и вновь рассматривая то, что Мэмфорд называл “техническо-материалистической картиной человечества“, он утверждает, что техники в том узком смысле, в каком она выступает как изготовление орудий и их применение, не была главной движущей силой развития человечества и даже развития самом техники. Все технические достижения человека
“меньше всего имеют ϲʙᴏей целью увеличение количества продуктов питания или контроль над природой; они скорее направлены на использование неизмеримых внутренних органических ресурсов человека, на более адекватную реализацию его внеорганических потребностей и стремлений“.
Создание, например, символической культуры посредством языка “было несравнимо более важным для дальнейшего развития человечества, чем обтесывание целой горы ручных топоров“. Стоит сказать, для Мэмфорда человек есть “прежде всего само себя созидающее, само себя проектирующее животное существо“.
На основе такой антропологии Мэмфорд устанавливает различие между основными типами техники: политехникой и монотехникой. Стоит сказать - политехника, или биотехника, — ϶ᴛᴏ первоначальная форма делания. В самом начале (в логическом, но в известной мере и в историческом смысле) техника была “в широком плане жизненноориентированной, и в центре ее находились не труд и не энергия“. Это — тот вид техники, кᴏᴛᴏᴩый находится в гармонии с многообразными потребностями и устремлениями жизни функционирует как бы в демократической манере при реализации самых разнообразных человеческих потенций. В противоположность ϶ᴛᴏму виду, монотехника, или авторитарная техника, “опирается на научную интеллигенцию и квантифицированное производство и ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство“, короче говоря — власть.
Хотя современная техника будет образцом монотехники, ее авторитарная форма не связана с промышленной революцией. Ее корни восходят к пятитысячелетней древности, к тому времени, когда человек открыл то, что Мамфорд называет “мегамашиной“, т.е. строгую иерархическую социальную организацию. Стандартным примероми мегамашин будут крупные армии, объединения работников в группы, такие, как, например, те, кᴏᴛᴏᴩые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению количества материальных благ, ценою, однако, ограничения возможностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации. Крупная армия может завоевать территорию и расширить власть, но исключительно при условии насильственного насаждения среди солдат дисциплины, а ϶ᴛᴏ или приводит к разрушению семьи, или строго подчиняет семейную жизнь, театр, поэзию, музыку, искусство в целом милитаристским целям. Результатам ϶ᴛᴏго оказывается “миф о машине“ или представление о том, что мегатехника неустранима из нашей жизни и в высшей степени благостна. Это миф, а не реальность, так как мегатехника может быть устранена, ей вполне можно противодействовать, и, в конце концов, она вовсе не благостна.
В целом все научное творчество Мэмфорда будет попыткой демифологизации и раскрытия сути мегатехники с тем, ɥᴛᴏбы положить начало фундаментальном реориентации духовных установок общества, что, по его мнению, должно привести к преобразованию монотехннческой цивилизации. И, как он сам говорил в одной из ранних работ, “для спасения самой техники мы должны ставить границы ее бездумной экспансии“.
Не стоит забывать, что важной чертой творчества Мэмфорда, однако, будет то, что его негативная критика монотехники сопровождается и дополняется позитивными исследованиями искусства и городской жизни, что нашло ϲʙᴏе концентрированное выражение в его книге “The City in History“ (Город в истории человечества), получившей Национальную Книжную Премию за 1961 год. Книга Мэмфорда “Отметим, что техника и цивилизация“ обозначена им в качестве первой в четырехтомной серии “Обновление жизни“; вторая книга посвящена теме создания техники, смоделированной по образу биологии человека и проблеме “биотехнической экономии“. В книге “Искусство и техника“, являющейся как бы связующим звеном между “Отметим, что техникой и цивилизацией“ и “Мифом о машине“, Мэмфорд сопоставляет искусство как символическую форму коммуникации внутренней жизни духа с техникой как средство властного манипулирования внешними объектами. Мэмфорд, разумеется, не будет сторонником простого отвержения техники. Стоит заметить, что он ставит перед собой цель провести разумное разграничение между двумя видами техники, один из кᴏᴛᴏᴩых находится в гармонии и согласии с человеческой природой, а другой — нет. Мэмфорд не намерен отрицать Прометеев миф о человеческих существах как о животных, пользующихся орудиями; он стремится исключительно дополнить ϶ᴛᴏт миф другим мифическим образом — Орфеем — как “первым наставником и благодетелем человека“. Животное становится человеком
“не потому, что начало пользоваться огнем, а потому, что нашло возможность посредством ϲʙᴏих символов выражать содружество и любовь, обогащать ϲʙᴏю жизнь живой памятью о прошлом и сознавать импульсы, способствующие дальнейшему развитию, а также расширять и интенсифицировать те аспекты жизни, кᴏᴛᴏᴩые имеют значение и ценность для жизни человека“.
Отметим, что технику по϶ᴛᴏму следует поощрять исключительно в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, кᴏᴛᴏᴩый Мэмфорд называет “личным“, но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы.
Пользовательское соглашение: Интеллектуальные права на материал - Философия техники - Митчем принадлежат её автору. Данное пособие/книга размещена исключительно для ознакомительных целей без вовлечения в коммерческий оборот. Вся информация (в том числе и "2.1. Льюис Мэмфорд: миф машины") собрана из открытых источников, либо добавлена пользователями на безвозмездной основе. Для полноценного использования размещённой информации Администрация проекта Зачётка.рф настоятельно рекомендует приобрести книгу / пособие Философия техники - Митчем в любом онлайн-магазине.
Тег-блок: Философия техники - Митчем, 2015. 2.1. Льюис Мэмфорд: миф машины.
xn--80aatn3b3a4e.xn--p1ai
