Философия французского Просвещения родилась в эпоху, когда во Франции господствовала абсолютная монархия. В те времена существовали своего рода «ножницы» между общественным строем, который давно уже изжил себя и требовал кардинальных реформ, и экономикой, ведомой вперед «третьим сословием». В стране был отменен Нантский эдикт, предусматривавший определенные права за другими христианскими конфессиями, что установило монополию католицизма в области идеологии.
Тем не менее, во Франции были очень модны идеи английского Просвещения – особенно научная картина мира, выработанная Ньютоном, и теория «здравого» (общего) смысла Джона Локка. У истоков этого явления стояли и собственные философы – среди них можно назвать Пьера Бейля, Декарта и Монтескье. Они создали атмосферу, в которой стало возможным критически относиться к господствующему мировоззрению.
Кратко рассмотрим основные моменты. Система идей, зародившаяся в восемнадцатом веке, объединила мыслителей, которые очень жестко поставили проблему противоположности разума и веры. Эти философы подняли на щит идею общественного прогресса. Кроме того, они фактически установили культ разума.
Если английские их коллеги преимущественно писали свои умные книги в ученых кабинетах, то философия эпохи французского Просвещения носила совершенно иной характер. Ее представители составляли своеобразную политическую партию. Они пытались выйти на широкие массы населения, популяризовать свои идеи. Поэтому они писали не на латыни, понятной только избранным, а на живом французском языке.
Основной их теорией была концепция о доминировании идей в обществе. Они считали, что просветительство может серьезным образом повлиять на развитие социума. Для этого люди должны быть образованы. Предметом изучения философии, с их точки зрения, должны были сделаться не метафизические спекуляции, а полезные и нужные вещи в этом мире. Можно сказать, что с их легкой руки родились психология, этика, политические науки.
Франсуа-Мари Аруэ (настоящее имя мыслителя) прожил довольно бурную жизнь. Ему приходилось сидеть в Бастилии, он ездил в Англию, писал ученые труды и политические памфлеты, защищал конкретных людей, ставших жертвами несправедливых судов.
Много времени он провел «отшельником» в поместье Ферней на границе Франции и Швейцарии, а под конец жизни вернулся на родину. Вольтер не создал философской системы, но все его работы - свидетельство борьбы против фанатизма и суеверий. Его афоризмы, направленные в основном против католицизма – «Раздавите гадину!», «Религия родилась, когда встретились жулик и дурак», стали пословицами. Однако Вольтер был не атеистом, а деистом. Он считал, что существование Вселенной доказывает, что у нее есть творец и цель.
Философия французского Просвещения обрела в этом мыслителе свое светило. Он был очень разносторонним. В области науки Вольтер был популяризатором Ньютона. В своем труде на эту тему он показывает, что законы природы обусловлены причинно-следственными связями.
Философ критиковал теорию «врожденных идей» Декарта и солипсизм Беркли. В области гносеологии Вольтер опирался на Локка и Бэкона. Он считал, что источником знаний является опыт, но есть и абсолютные истины – математики, морали, понятие Бога. В существование души философ не верил, а признавал только ощущения и рефлексии.
Человек, с его точки зрения, - это разумная машина, движимая инстинктами и интеллектом. Душа же нарушает этот порядок. Он также критиковал идеи Лейбница о том, что мы живем в лучшем из миров. Трагедия Лиссабонского землетрясения так потрясла Вольтера, что он отказался от теодицеи. Философ резко выступал против Руссо. Он считал, что идеи последнего о возвращении к природе противоречат человеческой натуре.
Философия эпохи французского Просвещения знала две культовые фигуры. Это Вольтер и Руссо, столь непохожие друг на друга. Всю жизнь они враждовали, но разделили посмертную славу. Руссо родился в Женеве, в кальвинистской семье, но потом перешел в католицизм. Его основные работы – «Размышления о науках и искусствах», «Рассуждения о происхождении неравенства», «Общественный договор», «Эмиль» и «Новая Элоиза». Все они написаны в форме эссе или романов.
Руссо выступил против модного в то время разума в пользу совести и чувств. Он полагал, что развитие наук и промышленности ведет общество к упадку, создает отчуждение и культ собственничества. Философия должна вернуть человека назад, к единству с природой, и сделать его счастливым. Таким образом, вновь наступит «золотой век», который люди утратили.
Несмотря на то что культ разума делает характерным такое явление, как философия французского Просвещения, Руссо жаждал остановить или хотя бы замедлить общественный прогресс. Он мечтал о социальном договоре, который нивелирует вред от частной собственности. Философ также выступал за «природную» систему воспитания человека. Он считал, что она позволила бы не загонять личность в рамки и выявлять ее естественные способности.
Философия французского Просвещения вдохновлялась знаменитой теорией о том, что если идеи имеют влияние на социум, то их нужно правильно формулировать. Тогда получится разумный общественный строй. Поэтому группа философов решила написать «Энциклопедию», где изложить все достижения тогдашних наук - как гуманитарных, так и естественных.
Вдохновителем и администратором этого проекта был Денни Дидро. Он не только сам написал множество статей, но и сумел собрать вместе материалистов и идеалистов, деистов и безбожников. Для «Энциклопедии» работали те, кем гордится философия французского Просвещения. Представители разных течений писали ее – Монтескье, Вольтер, Руссо, Кондильяк и Гольбах. Они сумели объединить прогрессивные взгляды с критикой старых идей и дать самую полную на то время картину достижений человеческого разума.
Работа началась с большим энтузиазмом, но затем последовали финансовые и политические проблемы, а также внутренние раздоры. Дидро остался один, но закончил этот титанический труд, выпустив все 52 тома.
Философия французского Просвещения породила и новую ступень в развитии материализма. Он сделался изящным, темпераментным и, по мнению Маркса, более цивилизованным.
Одним из его представителей был Ламетри. Ему принадлежит знаменитая работа «Человек-машина». С точки зрения философа, материя – это субстанция, связанная не только с движением, но и с чувствами. Прогресс состоит в ее развитии из неорганического царства в растительное и животное. К последнему принадлежит и человек. Материя обуславливает и его чувства. Мышление является сложной рефлексией, но в нем есть автоматизм. Поэтому люди – это нечто наподобие тонких механизмов, тела, способные к разумной деятельности. Ламетри был атеистом, но считал, что простонародью нужен Бог, иначе начнутся беспорядки.
Интересными мыслителями этой эпохи являются также Гельвеций и Гольбах. Они внесли огромный вклад в такое явление, как философия французского Просвещения.
Представители разных течений принадлежат этому движению, но Гельвеций и Гольбах были материалистами и атеистами. Они пытались понять систему и устройство природы с этой точки зрения.
Гольбах полагал, что все мировые явления сводятся к движению материальных частиц. Они воздействуют на наши органы чувств. Движение универсально и вечно. Оно бывает двух видов – внешнее (перемещение вещей в пространстве) и внутреннее (частиц в предмете). Его источником является сама материя, а все в природе подчиняется универсальным законам. Зная их, можно предусмотреть все последствия.
Гельвеций интересовался формами существования материи, каковыми он полагал время и пространство. Он также разработал гносеологию, согласно которой, знание зависит от опыта, который преобразуется в мышлении. Цель всего этого – усовершенствование человека.
Философия французского Просвещения, кратко охарактеризованная нами выше, достаточно часто склонялась к детерминизму. И Гольбах, и Гельвеций принадлежали к этой когорте философов. Правда, последний мыслитель признавал свободу воли. Что касается механистичности человека, то Гольбах считал его похожим, скорее, не на машину, а на фортепиано. Действия и звуки влияют на наш мозг, вызывая образы и идеи (знаки), регистрирующие природные явления. Они подобны клавишам в фортепиано. А наш мозг – это система знаков.
Французские просветители стремились выявить основы мироустройства и их связь с проблемами человеческого бытия, а также понять историю и перспективы развития общества.
www.syl.ru
ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Если рассматривать Просвещение как этап истории философской мысли, то мы вынуждены будем признать, что он не был богат яркими открытиями, принципиально новаторскими идеями. Философы-просветители восприняли и развили наследие своих великих предшественников XVII в. Их воззрения на природу опирались на физику Декарта и Ньютона, метафизику Спинозы, гносеология — на локковский сенсуализм, социальная философия — на доктрины Гоббса и Локка. И все же эта философия оригинальна и даже уникальна. Она оказала грандиозное влияние на умы современников, изменила мировоззрение общества и стала прелюдией к тем грандиозным преобразованиям, в результате которых родилась современная западная цивилизация.
Уподобление знания свету, а невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры. Просветителями всегда называли тех, кто несет людям новое знание, обучает и воспитывает. Просвещением же с большой буквы называется культурное движение, охватившее в XVIII в. все страны Европы, Северную, а отчасти и Южную Америку и ставшее важной вехой в духовной истории западного мира. Философия в культуре Просвещения играла столь важную роль, что понятия «просветитель» и «философ» считались синонимами. Человек *мог быть математиком, врачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называли философом, если он был просветителем, т. е. критически мыслящим человеком.
Вспомним, что под знаком критики зарождалась философия Нового времени; ее родоначальники Бэкон «л Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картину мира взамен традиционной религиозной, не беря из прошлого ничего готового, но все подвергая критике — сомнению и проверке опытом и разумом. Философы Просвещения подвергли критике не только устаревшие знания, но и устаревшие общественные порядки. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму» превратилась в призыв, обращенный к современникам. Кант, не разделявший воззрений просветителей, сумел все же воздать им должное, определив Просвещение хак «совершеннолетие человечества», а последнее — как умение пользоваться своим собственным рассудком. Не умеющий или не желающий мыслить самостоятельно отказывается от того, что составляет привилегию и даже обязанность человека, и низводяг себя до уровня ребенка или домашнего животного. «Имейте мужество пользоваться споим собственным умом» — вот истинный девиз Просвещения согласно Канту.
Свою классическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (Франсуа Мари Ариэ), Шарль Луи Монтескье, Дени Дидро, Жан Лерон д'Аламбер, Жюльен Офрен де Ламетри, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, Мельхиор Гримм -вот только некоторые, самые известные имена из блестящей когорты французских просветителей. Это люди, которые имели мужество пользоваться своим собственным умом открыто, публично в стране, которая оставалась одним из самых крегких оплотов средневековья в Европе. Здесь король мог сказать: «Государство — это я», поскольку уже около ста лет не собирались Генеральные штаты (собрание представителей дворянства), а буржуазия, игравшая все более заметную роль в экономике страны, вообще не имела политических прав. Не имело их и крестьянство (23 из 25 млн чел. населения страны). Католическая церковь, устоявшая перед натиском Реформации, приговаривала к галерам, порола и даже казнила протестантов. Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижский парламент з трещал и одну за другой сжигал книги передовых мыслителей. Крестьяне нищенствовали и вымирали от «народной болезни» (так называли голодную дистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризиса, к веку революций», — писал Руссо в 1767 г. Прежде чем началась Великая оранцуз-ская революция, она совершилась в умах людей. Вначале было слово… Философы говорили о революции как о крайне опасной и крайне нежелательной перспективе, но вольно или невольно они готовили Францию к штурму Бастилии. Просвещение свидетельствует, что слово философа способно иной р.эз превращаться в дело. Явление достаточно редкое для истории философской мысли.
Просвещение объединило людей разнообразных философских взглядов и политических убеждений, среди них встречаются материалисты, деисты, скептики, пантеисты, сторонники просвещенного абсолютизма и республиканцы, воинствующие безбожники и последователи «естественной религии». Внутри Просвещения никогда не стихала полемика. Но как бы ни были велики разногласия между философами, их: воззрения имели общую идейную платформу, формировались в русле единого мировоззрения и стиля. Они были едины по крайней мере в следующем.
• В своей оппозиционности к официальной Франции. Существующие е| стране порядки расценивались ими как неразумные, несправедливые и безнравственные. Гегель, характеризуя эту эпоху, говорил об «отчуждении» мира образованных людей от мира действительности. «Чумше» в своей стране, просветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев (это породило своеобразный литературный прием, использованный, например, в «Персидских письмах» Монтескье и в «Простодушном» Вольтера). В глазах ретроградов эти «чужаки» были «опасной сектой», врагами; фистианства, добрых нравов и властей.
• Они считали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить». — говорил Вольтер; «Наука идет вперед семимильными шагами», — радовался Дидро) и с оптимизмом смотрели в будущее, где им грезился «век триумфа ф.ялософии», «царство разума», которое принесет гчастье и благоденствие человечеству.
• Философы верили, что история возложила на них особую миссию — распространять и пропагиадировать научные знания. Эта вера отличала их от мыслителей XVII в. и делала просветителями. Влюбленные в науку, они были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессе строили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «знание — сап;}», просветители ратовали за практическое применение науки для использования богатств природы, совершенствования правопорядка и государственного правления, улучшения нравов. Один только Руссо,, отказывайся видеть в науке силу, способствующую добродетели и обще-, ственной справедливости, и не присоединился к общему кредо просвети-.ч телей: «Все благо — от знания, все зло — от невежества». п *
Задача, поставленная просветителями, определила форму их философских сочинений: это были не только традиционные для Нового времени объемные трактаты, но и философские диалоги, романы, памфлеты, драмы и комедии, стихи. Это была популярная литература, переводившая сложные философские абстракции на язык здравого смысла и делавшая их доступными для среднего читателя.
Никакой организации, которая объединяла бы филоссфоЕ; и придавала их деятельности планомерный характер, не существов ало. Все они были очень дружны (взаимная ненависть Вольтера и Руссо — особый случай), встречались и беседовали з парижских салонах и загородных домах Гольбаха и Гельвеция — наиболее состоятельных людей своего круга. Случилось так, что более двух десятилетий их: объединяло и общее дело — издание «Энциклопедии, иди Толкового слонаря наук, искусств и ремесел». Любая энциклопедия — это всего лишь академическое справочное издание, состоящее? из статей на различные темы, расположенные в алфавитном порядке. Однако получив заказ от издателя, редакторы Дидро и д'Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический труд превратился в грандиозное просветительское мероприятие, глубоко повлиявшее на всех образованных европейцев. В предисловии, написанном Дидро и ставшим своеобразным манифестом культуры Просвещения, говорилось, что цель Энциклопедии — «объединить знания, рассеянные по поверхности земной, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем, и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабы наши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее » чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга». Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученые, писатели, художники, архитекторы и философы «века разума». Сразу-после выхода в свет первого тома в 1751 г. в обществе разразилась буря. Против издания, враждебного алтарю и трону, печаталось огромное количество памфлетов, брошюр и статей, назначались следственные комиссии, издание неоднократно завещалось Королевским советом, а затем возобновлялось. С 1759 по 1765 гг. Энциклопедия публиковалась нелегально и совершенно анонимно. Многие сотрудники, не выдерживая травли, оставляли работу. И все же дело было доведено до конца: свет увидели 23 увесистых тома по 950 страниц каждый, к которым прилагались 12 томов таблиц, чертежей и рисунков к тома с указателями. Нужно воздать должное мужеству энциклопедистов и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших свои связи при дворе. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и по всей Европе, а гонения только увеличивали их число. И еще одно немаловажное обстоятельство, не раз спасавшее Энциклопедию: это было крупнейшее коммерческое предприятие, которое потребовал э огромных денежных вложений, но игра стоила свеч — издатели получили 500% чистой прибыли. Ни одна отрасль торговли не приносипа тогда подобных барышей. «Век разума» был и веком набиравшего силу капитализма.
Философские воззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр нес интересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, и гноскюлогия, и антропология, и этика, и эстетика, и социология. По каждой из проблем, как уже отмечалось, высказывалась весьма разноречивые суждения. Кроме того, для мыслителей просиещенного века оказатся неприемлемым «дух систем» ХУП в. Выступив против глобальных метафизических концепций Декарта, Спинозы и Лейбница, они намеренно стремились к «антисистемности», «антиметодичности», излагая свои идеи фрагментарно и даже беспорядочно. Исключением является, пожалуй, только Гольбах, обобщивший воззрения своей эпохи и изложивший их в книге, которая так я называется «Система природы». Логика построения этой книги, очевидно, отражает и общую логику просветительского мировоззрения. Его ядром является философская антропология. Философия природы выступает общим основанием для рассуждений о человеке как природном существе. А философия человека, в свою очередь, становится основанием для разработки этических, правовых и социально-политических воззрений. Итак, природа-человек-общество — этой логике будем следовать и мы.
Просветители отказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышления, столь хараетерного для ХУП в., а значит и от метафизического осмысления природы. Побывав в 1726-1729 гг. в Англии, Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой передовой европейской страны — философию Локка и физику Ньютона. Благодаря талантливому перу Вольтера они быстро становятся популярными. Увлечение сенсуализмом Локка было всеобщим, преимущества эмпирического метода познания казались бесспорными. Следуя эмпирической методологии, французские философы стреми-
лись опираться на опыт, естественнонаучный материал, прежде всего на физику Ньютона, которая тогда уже потеснила физику Декарта. Их воззрения на природу оказываются не метафизическими, а натуралистическими.
Естествознание той эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы — деистической и материалистической. Деистом был сам Ньютон, считавший идею Бога совершенно необходимой для объяснения первоисточника движения в природе (Бог дает «первотолчок» материи), а также происхождения тех законов динамики, которые он открыл (Бог выступает как раз}т«ыя упорядочивающая сила). Аргументы Ньютона в пользу существования Бога использовали Вольтер, Кондильяк, Руссо, д'Аламбер, Монтескье и другие последователи деизма. Бог не является для них творцом природы, и в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма в сравнении с традиционной христианской теологией, материя и Бог -две извечно сосуществующие субстанции. Но если понимать материю как лишенное активности, бездеятельное и инертное вещество (а механика понимает ее именно так), то без идеи нематериальной внешней силы не удастся объяснить даже простейшую форму движения — перемещение в пространстве, а тем более разрешить проблему' развития.
В доктрине материалистов природа признается единственной субстанцией, вечной и неистребимой. Она не нуждается для своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, поскольку источник движения находится в ней самой. «Мы скажем, что движение — способ существования материи, что материя движется благодаря собственной энергии, что она обязана своим движением внутренне присущей ей силе». «Но, спросят нас: откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, что из самой себя, ибо она есть.великое целое, вне которого ничего не может существовать». Так Гольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетрудно заметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе кгис причине самой себя. Однако у французских последователей великого голландца мы не встретим свойственного Спинозе противопоставления субстанции модусам. Для них это одно и то же, поскольку матери) реально существует и познается в виде природах тел. чувственных вещей. Понятия «природа» и «материальная субстанция» оказываются тождественными, таков натуралистический стиль мышления.
Внутренняя структура материи трактовалась философами в полном соответствии с естествознанием той эпохи, т. е. в духе атомизма. Представление о том, что все физические тела состоят из неделимых частиц — атомов и молекул (тогда их предпочитали называть именно молекулами), разделяли такие корифеи науки, как Ньютон и Бейль. Философы, стремившиеся быть натуралистами, считали, что взаимодействие?! невидимых молекул, находящихся в беспрерывном движении, можно объяснить образование всех наблюдаемых нами вещей. В духе ньютоновского естествознания был осмыслен и внутренний механизм движения материи, как мельчайшие частицы, так и тела движутся, повинуясь трем законам механики — закону притяжения-отталкивания (вследствие этого образуются из молекул и распадаются различные тела), закону инерции (сила, позволяющая предметам сохранять себя и сопротивляться внешним воздействиям) и закону причинности (в природе нет места с.тучайности, все обусловлено естественными пршинами, причем одна причина порождает лишь одно следствие, и необъятную цепь причинно-следственных связей нельзя разорвать ни я одном звене, не нарушив целостности и единства природы). Итак, движение порождает, некоторое время сохраняет, а затем разрушает одну за другой разные части Вселенной. Между тем, количество материи всегда было, есть и будет одним и тем же. Круговорот соединяющихся и распадающихся однородных частиц, не имеющий ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. Работает гигантская машина природы… Довольно унылая, мертвенно-однообразная картина мироздания. Наиболее последовательным приверженцем механистического материализма был Поль Гольбах, и Гете иронизировал по поводу его книги: «Как же пусто и неприветливо стало у нас на душе от этого печального атеистического полумрака, закрывшего собой землю со всеми ее образованиями, небо со всеми его звездами.… Мы бы этим удовлетворились, если бы автор на. наших глазах построит мир». В самом деле, каким образом в рамках этой системы можно понять отличие неживой трироды от органической, объяснить бесконечное разнообразие живых существ, постичь самое загадочное явление универсума -человеческий разум?
Человек в свете натуралистической философии — это всецело природное существо. Что это значит?
Во-кервых. имеется в виду естественное происхождение человеческого родя. Эта идея, противопоставленная библейской идее творе-
ния, существовала в двух вариантах. Некоторые философы допускали, что первые люди возникли в результате «комбинирования» подходящих веществ, т. е. прямо из неорганической природы. Довольно забавно выглядят сегодня рассуждения Ламетри о том, как в древнейшем море, покрывавшем первоначально землю, среди зародышей всевозможных организмов образовались и «яйца», из которых год воздействием солнца вылупились первые человеческие существа. Наряду с механистической гипотезой антропогенеза высказывалась и эволюционная, согласно которой человек выступал высшей ступенью развития органического мира. Тот же Ламетри заявил, что ему «нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождении человека от животных». Вспомним, что в XVIII в. научные исследования проблемы антропогенеза еще не велись и конкретные знания в этой области совершенно отсутствовали. Гольбах честно признавайся, что «опыт не дает нам возможности решить этот вопрос». Признаемся, что и сегодня эта проблема освящается лишь на основе гипотез.
Во-вторых, человек как явление природы обладает определенной телесной организацией, а значит — физиологическими потребностями и «физической чувствительностью» (способностью испытывать удовольствие и страдание). В этом отношении все люди одинаковы и совершенно равны; представление о природном равенстве людей станет для просветителей основанием для требования равных социальных и политических прав. А естественное стремление к удовольствию будет рассматриваться как главная движущая сила человеческого поведения.
В-третьих, в качестве природного явления рассматривается и душа человека. Декарт, как мы помним, полагал, что механическими закономерностями можно объяснить все явления природы, даже жизнедеятельность животных (это своеобразные машины), все, кроме способности человека мыслить. Поэтому7 он и ввел понятие мыслящей, или духовной, субстанции, которая полностью противоположна субстанции материальной. Возражая Декарту, врач-философ Ламегри озаглавил одну из своих книг «Человек-машина», в которой ]шсал, ссылаясь на свою медицинскую практику1, что душа — это лишенный содержания термин, которым можно пользоваться только для обозначения той части нашего организма, которая мыслит, т. е. мозга. Душа в представлении французских философов — это не что иное, как способность человека чувствовать и мыслить, вытекающая из специфического строения его тела. Стало быть, это не самостоятельная субстанция. никогда нг дглали людей лучшими» (Гельвеции). Просветители считали, что церковь воспитывает трусов, поскольку проповедует послушание, фана: гиков. поскольку преследует инакомыслие, что она уничтожает разум, поскольку предписывает пастве веру в незыблемые формулы догматики… Борьба против церкви была и борьбой против авторитарного мышления, несовместимого с главным принципом Просвещения -«имейте мужество пользоваться своим собственным умом». Столь лее резки суждения о другом «воспитателе» общества — государстве. Рассматривал ргвличные исторические формы деспотических государств (Ассирия. Вавилон. Персия, Римская империя. Османская империя и пр.), философы всегда имели в виду свою Францию, попавшую под иго тирании. Суть деспотического правления повсюду7 одинакова: судьба общества находится в руках одного человека. Общество оказывается расколотым на бюрократическую верхушку, придворных льстецов, озабоченных только тем, чтобы удержаться на своих местах, и массу бесправных рабов. Там, где нет слободы, нет места главной гражданской добродетели — стремлению действовать на благо общества. Следствие деспотизма — всеобщее равнодушие к общественному благу. Таковы плоды непросвещенного воспитания.
Так, на сцене появляется миссионер Разума — Просветитель, призванный улучшить нравы, изменить общественные порядки и сделать людей счастливыми. Создание светской этической теории было непростой задачей. Религия, против которой так резко выступили философы, заключала в себе священные, богоустановленные и потому незыблемые нормы морали. Тогда (как, впрочем, и теперь) подавляющее большинс'гво людей считало, что без веры не может быть и добродетели. «Если Бога нет, то все дозволено», — скажет Достоевский. Вот почему Вольтер, Монтескье, Руссо, как и многие другие идеологи Просвещения, полагали, что независимо от того, верно или ложно христианское вероучение, религия нужна обществу для сохранения порядка. Вера в карающего и вознаграждающего Бога заставляет людей воздерживаться от дурных поступков и побуждает к добродетельным. Именно это имел в виду Вольтер, когда говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы вьцд'мать». Вера в Высшего Судью несет утешение страждущим и является уздой для властвующих. Эти соображения стали еще одним аргументом в пользу деизма. Атеизм же -привилегии разумных и образованных людей, это мировоззрение не годится для большинства, ибо большинство вовсе не разумно.
Философы-материалисты высказывались за полное отделение «царства морали» от «царства религии», поскольку «они несовместимы и их интересы не могут слиться» (Гольбах). Они хотели развгять расхожие представления о том, что атеизм поро; кдает вседозволенность, и доказать, что общество атеистов может быть нравственным. Проштудировав Библию, Гольбах пришел к выводу, что христианство имеет «две морали». «Первая мораль» — это обязанности человека по отношению к Богу и церкви — искренняя вера, отказ от своей воли и повиновение священным авторитетам, исполнение обрядов и чтение молитв, аскетические ограничения. «Вторая мораль» — это нравственные императивы, призванные регулировать отношения между людьми, — не убивай, не кради, не лги, не прелюбодействуй, уважай родителей, не притесняй слабого, люби ближнего. Нужно быть безумцем, чтобы не видеть значимости этой «второй морали» для совместной; кизни людей, для благополучия общества. Как свидетельствует Библия, жития святых и история церкви, «вторая мораль» то и дело приносится в жертв}1 «первой». Разве церковь не убивала иноверцев, еретиков, ученых, разве не стремилась к обогащению? Почему сам Бог, как видно из Библии, попирает им самим установленные законы? Почему, например, царь Давид, один из героев книги Гольбаха «Галерея святых», который был коварным лжецом, распутником и душегубцем, почитается как герой веры? Какова общественная польза аскетических подвигов отшельников и монахов? В глазах просветителей «вторая мораль», и только она, является подлинной моралью, поскольку добродетель в их представлении — з>то все, что служит общественному благу и делает людей счастливыми в их единственной земной жизни. И она совсем не нуждается в «первой». «Чтобы постичь основы морали, людям нет необходимости ни в богословии, ни в откровении, ни в богах, для этого совершенно достаточно простого здравого смысла», — считал Гельвеции. Здравый смысл — вот иредпо-сылка добродетельного поведения.
Для утверждения добродетели совершенно недостаточно нравственных проповедей, высокопарных призывов вроде «любите ближнего», «жертвуйте собой ради общего блага». Конечно, всегда были и будут люди, способные к альтруизму и самопожертвованию (например, герои римской истории Катон и Брут, на которых так.побили ссылаться просветители), но это подвижники-одиночки. Большинство вовсе не таково. Поскольку же речь шла о морали для большинства, необходимо было найти для нее более надежное основание, чем альтруизм или чувство долга. Таким основанием был признан личный ик херес. Антором теории личного интереса стал Гельвеции, чья книг «Об уме» была сожжена по решению парижского парламента. Ему не обходимо было разрешить общую для всех этических учений пробле му: каким образом может быть согласован интерес индивида с интере сом общества. Согласно Гельвецию человек — это эгоист, каждый любит себя и безразличен к другим. Любовь к себе естественна, как естественно чувство самосохранения, она проистекает из самой природы человеческого существа: обладая физической чувствительностью, т. е. испытывая боль и удовольствие, мы, естественно, стремимся к удовольствию и сторонимся страданий. Себялюбие, которое обычно осуждается как нечто низкое и отвратительное, в действительности этически нейтральное явление, поскольку это явление природы. Все человеческие поступки и отношения строятся на этом фундаменте, каждый стремится к собственному удовольствию, пользе и выгоде, т. е. преследует личный интерес. Ради собственного удовольствия мы любим и дружим. Вовсе не бескорыстна и честность, поскольку поступающий честно и справедливо рассчитывает на уважение окружающих, а у]; ажгние дает ему возможность влиять на людей, извлекая из этого выгоды и преимущества. Даже в обществе люди объединяются из-за любви к себе, понимая, что этот союз им выгоден. Здравый смысл подсказывает члену сообщества: целесообразнее поступиться частью своих интересов, чем добиваться своей выгоды.любыми средствами, лучше ограничить себя в чем-то, чем потерять все. Так здравый смысл преобразует грубый эгоизм в эгоизм разумный. Высшей нравственной задачей оказывается не воспитание альтруизма во имя призрачного общего блага, а воспитание разумного эгоизма во имя пользы каждого. Гельвеции становится родоначальником утилитаризма, философского направления, которому суждена была громкая популярность в следующем столетии.
Попытка Гельвеция увязать добродетель с корыстью вызывала негодование Руссо: «Каждый, говорят, содействует общему благу из-за своего интереса. Но откуда же происходит то, что справедливый содействует ему в ущерб себе?.. Личным интересом можно объяснить лишь поступки злых… Не из корысти вытекает нравственность, она -результат врожденной любви к другим.людям и к справедливости». Дидро иронизировал: сам господин Гельвеции, оставивший доходное место генерального откупщика ради.любви к истине и беспокойной
жизни опального литератора, служит лучшим опровержением его утилитаристской теории морали. Дальше мы увидим, что Какт будет строить свою этику на принципе антиутилитаризма: нравственные поступки совершаются вопреки личной склонности или расчету, они не имеют никаких внешних мотивов, их единственный мотив — чувство долга. Но это уже совсем другая этика. Просветители же, в более или менее откровенной форме, восприняли идеи личного интереса и разумного эгоизма, столь органичные их мировоззрению.
Наиболее действенным средством в<эспитания общественной добродетели просветители считали законодательство. «Если законы хороши, то и нравы хороши, если законы дурны, то и нравы дурны». Какие же законы хороши? Те, что «связывают благо отдельных лиц: общим благом, так чтобы гражданин лишен был возможности повредать обществу, не повредив себе», — считал Дидро. Себялюбие порождает многочисленные пороки, но его можно превратить в добрсдетгли при помощи хитроумного законодательства. Нужны такие законы, исполнение которых убеждало бы всех, что быть порядочным человеком выгодно, а быть злодеем — нет. Просвещенный законодатель будег назначать такие наказания для преступников и такие поощрения для законопослушных граждан, что всякий разумный человек будет заинтересован в добродетельном поведении. Место верховного нравственного арбитра, карающего и награждающего Бога, в светской этической доктрине занимает закон. А еще — общественное мнение: презрение и гнев людей, вызывающие тягостное чувство стада и угрызения совести, могут быть весьма действенным наказ анием для согрешившего, а одобрение и любовь — наградой для праведника. В церковном отпущении грехов просветители усматривали большой вред для морали и грана.
На почве философской антропологии строились не только этические теории, но и вырастали социально-политические идеалы эпохи, проекты наилучшего государственного устройства. Они обретали, разнообразные формы, более или менее радикальные. Большинство просветителей (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др.) наилучшей формой государственной правления для Франции считали просвещенный абсолютизм, Монтескье был поклонником парламентской монархии английского образца, а Руссо — убеэвденным республиканцем. Не стоит, однако, преувеличивать различия этих проектов, поскольку все они были вариантами либерально-демократических преобразований, все они базировались на теории общественного договора. Тесгэш: общественного договора, унаследованная от Гоббса и Локка, именно во Франции приобрела свою классическую завершенность. В работе Руссо, которая так и называется «Об общественном договоре;», сформулированы ее основные принципы.
» Предпосылкой общественного союза является «естественное состояниг», в котором каждый индивид автономен, самостоятелен и совершенно свободен; каждый волен сам защищать свои естественные права на жизнь, собственность, свободу.
» Поняв преимущества совместной жизни, индивиды заключают договор о взаимных правах и обязанностях, поручая некоему третейскому судье — государству осуществлять общую волю; отныне государство призвано защищать естественные права гражданина.
« Поскольку правительство действует ради общего блага, то ему необходимо подчиняться; если же оно нарушает условия договора, то его следует свергнуть.
Русс» критиковали и высмеивали за то, что он выдумал одиночку «робинзона», живущего в вымышленном «естественном состоянии», история такого не знала, люди, в том числе и первобытные, всегда жили коллективами. Однако и критики Руссо толковали о «человеческой природе» автономного индивида и его естественных правах. Нам важно понять, что под общественным договором подразумевалось не только и не столько реальное историческое событие — переход первобытного общества к государственной жизни. Речь шла об общественном идеале, о том. каким должно стать разумное общество. В таком случае автономный индивид оказывается не дикарем-одиночкой, а суверенно?! личностью, свободным и ответственным гражданином, готовым к сознательном}' участию в политической жизни, а естественные права — гражданскими правами. Первоначальное естественное состояние оказнвагтся схожим с состоянием полного бесправия в условиях деспотизма, а заключение общественного договора — созданием демократического государства. В облачении теории общественного договора, таким образом, выступали новые социальные идеалы.
Характер социально-политических проектов зависел от того, к кому была обращена просветительская миссия. Один только Руссо, которого Вольтер назывга «философом оборванцев», был последовательным демократом, полагая, что без просвещенного народа невозможно и просвещенное государство. Убежденный республиканец, в трактате <<Об общественном договоре» он говорит о «суверенитете народа», о призвании государства выражать «совокупную вотоо нации». Это означало, что только сам народ (а не его представители) полномочен издавать законы, поручая их исполнение выборным матистратам. Народные собрания античного образца представлялись ему наиболее адекватной формой волеизъявления нации. Сознавая практические трудности осуществления плебисцитов и такой большой стрине, как Франция, он говорил о некоем «мудром законодателе», который мог бы выносить законопроекты на суд народа (своеобразный аналог «просвещенного монарха»).
Откровенные республиканские симпатии мы встретим и \ других просветителей. Вольтеру, Монтескье, Дидро, Гольбаху, Гельвецию эталоном государственного устройства представлялась Римская республика, все они с вдохновением писали о свободе, равенстве, гражданственности и любви к отечеству, но все же… склонялись к монархии. Почему? Потому что республиканский строй может быть реализован толкю в небольших по территории странах, потому что монархия — традиционный для Франции и значит более устойчивый кнстипт, наконец, потому что демократия таит в себе разрушительные силы, способные уничтожить свободу*. Народ необразован и непросвещен, а просвещение — долгое и трудное дело, к тому же вряд ли когда-нибудь удастся просветит:, всех в равной степени. Главным советчиком народа являются его страсти, неистовство и необузданная горячность. Когда демос, получив свобод}-, приходит к власти, он пьянеет от честолюбия и силы, которую не научился применять благоразумно. Свобода перероящается в своеволие, вседозволенность — в анархию, демос — в охлос1. Анархия неизбежно порождает диктатуру, т. е. новый деспотизм. Рассуждая таким образом и ссылаясь на исторические примеры, философы как будто предвидели кровавый сценарий Французской революции 1789-1793 гг. Именно эти резоны питали их надежд}- на гипотетического просвещенного монарха, которому и адресованы проекты социально-политических реформ. Просвещение «верхов» представлялось более реальной задачей, чем просвещение •:<низов». Французские мыслители впервые поставили проблем} «властыоггелли-генция-народ», которая впоследствии будет так актуальна для русской философии.
Просветительский монархизм совершенно нетрадиционен, поскольку в старой форме заключено новое содержание. Если наставниками государя становятся философы, то монарху остается осуществлять при готовленные для него законопроекты, он делится своей властью с мудрецами-законодатглями, утрачивая свои самодержавные прерогативы. Кроме того, монарх связан с народом условиями общественного договора и обязан соблюдать его под страхом ниспровержения (здесь заключается принципиальное отличие французской версии договорной теории от концепции Гоббса). О праве народа на свержеш е тиранов говорил не только радикал Руссо, но и умеренный монархист Вольтер: достаточно обратиться к его трагедиям «Брут», «Смерть Цезаря», «Агафокл» У Монтескье, ориентировавшегося на социальную философию Локка и политический опыт Англии, монарху отводилась исполнительная власть, а законодательная — двухпалатному парламенту, представляющелгу интересы аристократии и третьего сословия
Интересны попытки просветителей действовать в соответствии со сбоили! убеждениями. Неугомонный Вольтер, называя Фридриха II «Соломоном Севера», а Екатерину II — «Северной Семирамидой», пытался побудить их к либеральным реформам. Поучительны и результаты. Ди, пэо после полугодового общения с Екатериной II в Петербурге пришел 1С выводу, что русская императрица, желая казаться просвещенной правительницей, в действительности является деспотом.
С началом революции идеи просветителей превращаются в лозунги политической борьбы и чеканные формулы «Декларации прав человека и гражданина»: «Люди рождаются и остаются равными в правах»; «Люди имеют право на собственность, безопасность и сопротивление угнетению»; «Частная жизнь личности неприкосновенна»… По мере того как в революционном правительстве фельяны уступали место жи-рондистЕ1М, а жирондисты — якобинцам, общественное сознание стремительно «левело». В 1789 г. народ приветствовал монарха возгласами «Да здразстзует король!» Оппозиция обращалась к королю в надежде на просвещенные реформы, которые примирили бы интересы сословий. В 1793 г. тот же народ приветствовал казнь короля криками «Да здравствует республика!» Кумиром оппозиции становится Руссо, его книги цитируют лидеры якобинцев, его прах переносится в Пантеон. Стихия революции успокаивается в конце концов в гавани конституционной монархии. Республиканские идеалы оживут только в следующем столетии. Таким образом, революционная идеология востребовала все варианты социально-политической философии Просвещения.
Ориентируясь на английские прототипы, французская социальная мысль оказалась оригинальной по крайней мере в одном существенном отношении. Обращаясь к разнообразным проблемам, :>на настойчиво и неуклонно напоминает нам: общественная система, приносящая личность в жертву социуму, неразумна, безнравственна и нежизнеспособна. Сам общественный договор — это не цель, г\ средство, которое позволяет оградить частную жизнь гражданина от произвола власти. Государство существует ради человека, а не наоборот. На страницах просветительских сочинений рождалась идея суверенной личности. Это личность, имеющая мужество пользоваться своим собственным умом, склонная руководствоваться здравым смыслом, готовая защищать свои интересы, свободно распоряжающаяся своей собственностью и плодами своего труда, сознающая свои права и обязанности. Многие идеи Просвещения представляют сегодня уже только исторический интерес, но не эта. Идеал суверенной личности, ставший главной ценностью европейской цивилизации, не утратил и. вероятно, никогда не утратит своей привлекательности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Вольтер. Бог и люди: В 2 т. М, 1961.
Гольбах П. Избранные произведения: В 2 т. М., 1963.
Гельвеции К. Соч.: В 2т. М, 1973-1974.
Дидро Д. Соч.: В 2 т. М., 1986-1991.
Длугач Т. Подвиг здравого смысла. М., 1991.
ЛаметриЖ. Соч. М., 1983.
РуссоЖ.-Ж. Избр. соч.: В 3 т. М., 1961.
Философия в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера. М., 1990.
Французская революция и Просвещение. М., 1989.
www.ronl.ru
ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Если рассматривать Просвещение как этап истории философской мысли, то мы вынуждены будем признать, что он не был богат яркими открытиями, принципиально новаторскими идеями. Философы-просветители восприняли и развили наследие своих великих предшественников XVII в. Их воззрения на природу опирались на физику Декарта и Ньютона, метафизику Спинозы, гносеология - на локковский сенсуализм, социальная философия - на доктрины Гоббса и Локка. И все же эта философия оригинальна и даже уникальна. Она оказала грандиозное влияние на умы современников, изменила мировоззрение общества и стала прелюдией к тем грандиозным преобразованиям, в результате которых родилась современная западная цивилизация.
Уподобление знания свету, а невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры. Просветителями всегда называли тех, кто несет людям новое знание, обучает и воспитывает. Просвещением же с большой буквы называется культурное движение, охватившее в XVIII в. все страны Европы, Северную, а отчасти и Южную Америку и ставшее важной вехой в духовной истории западного мира. Философия в культуре Просвещения играла столь важную роль, что понятия «просветитель» и «философ» считались синонимами. Человек *мог быть математиком, врачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называли философом, если он был просветителем, т. е. критически мыслящим человеком.
Вспомним, что под знаком критики зарождалась философия Нового времени; ее родоначальники Бэкон "л Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картину мира взамен традиционной религиозной, не беря из прошлого ничего готового, но все подвергая критике - сомнению и проверке опытом и разумом. Философы Просвещения подвергли критике не только устаревшие знания, но и устаревшие общественные порядки. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму» превратилась в призыв, обращенный к современникам. Кант, не разделявший воззрений просветителей, сумел все же воздать им должное, определив Просвещение хак «совершеннолетие человечества», а последнее - как умение пользоваться своим собственным рассудком. Не умеющий или не желающий мыслить самостоятельно отказывается от того, что составляет привилегию и даже обязанность человека, и низводяг себя до уровня ребенка или домашнего животного. «Имейте мужество пользоваться споим собственным умом» - вот истинный девиз Просвещения согласно Канту.
Свою классическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (Франсуа Мари Ариэ), Шарль Луи Монтескье, Дени Дидро, Жан Лерон д'Аламбер, Жюльен Офрен де Ламетри, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, Мельхиор Гримм -вот только некоторые, самые известные имена из блестящей когорты французских просветителей. Это люди, которые имели мужество пользоваться своим собственным умом открыто, публично в стране, которая оставалась одним из самых крегких оплотов средневековья в Европе. Здесь король мог сказать: «Государство - это я», поскольку уже около ста лет не собирались Генеральные штаты (собрание представителей дворянства), а буржуазия, игравшая все более заметную роль в экономике страны, вообще не имела политических прав. Не имело их и крестьянство (23 из 25 млн чел. населения страны). Католическая церковь, устоявшая перед натиском Реформации, приговаривала к галерам, порола и даже казнила протестантов. Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижский парламент з трещал и одну за другой сжигал книги передовых мыслителей. Крестьяне нищенствовали и вымирали от «народной болезни» (так называли голодную дистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризиса, к веку революций», - писал Руссо в 1767 г. Прежде чем началась Великая оранцуз-ская революция, она совершилась в умах людей. Вначале было слово... Философы говорили о революции как о крайне опасной и крайне нежелательной перспективе, но вольно или невольно они готовили Францию к штурму Бастилии. Просвещение свидетельствует, что слово философа способно иной р.эз превращаться в дело. Явление достаточно редкое для истории философской мысли.
Просвещение объединило людей разнообразных философских взглядов и политических убеждений, среди них встречаются материалисты, деисты, скептики, пантеисты, сторонники просвещенного абсолютизма и республиканцы, воинствующие безбожники и последователи «естественной религии». Внутри Просвещения никогда не стихала полемика. Но как бы ни были велики разногласия между философами, их: воззрения имели общую идейную платформу, формировались в русле единого мировоззрения и стиля. Они были едины по крайней мере в следующем.
• В своей оппозиционности к официальной Франции. Существующие е| стране порядки расценивались ими как неразумные, несправедливые и безнравственные. Гегель, характеризуя эту эпоху, говорил об «отчуждении» мира образованных людей от мира действительности. «Чумше» в своей стране, просветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев (это породило своеобразный литературный прием, использованный, например, в «Персидских письмах» Монтескье и в «Простодушном» Вольтера). В глазах ретроградов эти «чужаки» были «опасной сектой», врагами ;фистианства, добрых нравов и властей.
• Они считали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить». - говорил Вольтер; «Наука идет вперед семимильными шагами», - радовался Дидро) и с оптимизмом смотрели в будущее, где им грезился «век триумфа ф.ялософии», «царство разума», которое принесет гчастье и благоденствие человечеству.
• Философы верили, что история возложила на них особую миссию - распространять и пропагиадировать научные знания. Эта вера отличала их от мыслителей XVII в. и делала просветителями. Влюбленные в науку, они были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессе строили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «знание - сап;}», просветители ратовали за практическое применение науки для использования богатств природы, совершенствования правопорядка и государственного правления, улучшения нравов. Один только Руссо,, отказывайся видеть в науке силу, способствующую добродетели и обще-, ственной справедливости, и не присоединился к общему кредо просвети-.ч телей: «Все благо — от знания, все зло - от невежества». п *
Задача, поставленная просветителями, определила форму их философских сочинений: это были не только традиционные для Нового времени объемные трактаты, но и философские диалоги, романы, памфлеты, драмы и комедии, стихи. Это была популярная литература, переводившая сложные философские абстракции на язык здравого смысла и делавшая их доступными для среднего читателя.
Никакой организации, которая объединяла бы филоссфоЕ; и придавала их деятельности планомерный характер, не существов ало. Все они были очень дружны (взаимная ненависть Вольтера и Руссо - особый случай), встречались и беседовали з парижских салонах и загородных домах Гольбаха и Гельвеция - наиболее состоятельных людей своего круга. Случилось так, что более двух десятилетий их: объединяло и общее дело - издание «Энциклопедии, иди Толкового слонаря наук, искусств и ремесел». Любая энциклопедия - это всего лишь академическое справочное издание, состоящее? из статей на различные темы, расположенные в алфавитном порядке. Однако получив заказ от издателя, редакторы Дидро и д'Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический труд превратился в грандиозное просветительское мероприятие, глубоко повлиявшее на всех образованных европейцев. В предисловии, написанном Дидро и ставшим своеобразным манифестом культуры Просвещения, говорилось, что цель Энциклопедии - «объединить знания, рассеянные по поверхности земной, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем, и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабы наши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее » чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга». Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученые, писатели, художники, архитекторы и философы «века разума». Сразу-после выхода в свет первого тома в 1751 г. в обществе разразилась буря. Против издания, враждебного алтарю и трону, печаталось огромное количество памфлетов, брошюр и статей, назначались следственные комиссии, издание неоднократно завещалось Королевским советом, а затем возобновлялось. С 1759 по 1765 гг. Энциклопедия публиковалась нелегально и совершенно анонимно. Многие сотрудники, не выдерживая травли, оставляли работу. И все же дело было доведено до конца: свет увидели 23 увесистых тома по 950 страниц каждый, к которым прилагались 12 томов таблиц, чертежей и рисунков к тома с указателями. Нужно воздать должное мужеству энциклопедистов и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших свои связи при дворе. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и по всей Европе, а гонения только увеличивали их число. И еще одно немаловажное обстоятельство, не раз спасавшее Энциклопедию: это было крупнейшее коммерческое предприятие, которое потребовал э огромных денежных вложений, но игра стоила свеч - издатели получили 500% чистой прибыли. Ни одна отрасль торговли не приносипа тогда подобных барышей. «Век разума» был и веком набиравшего силу капитализма.
Философские воззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр нес интересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, и гноскюлогия, и антропология, и этика, и эстетика, и социология. По каждой из проблем, как уже отмечалось, высказывалась весьма разноречивые суждения. Кроме того, для мыслителей просиещенного века оказатся неприемлемым «дух систем» ХУП в. Выступив против глобальных метафизических концепций Декарта, Спинозы и Лейбница, они намеренно стремились к «антисистемности», «антиметодичности», излагая свои идеи фрагментарно и даже беспорядочно. Исключением является, пожалуй, только Гольбах, обобщивший воззрения своей эпохи и изложивший их в книге, которая так я называется «Система природы». Логика построения этой книги, очевидно, отражает и общую логику просветительского мировоззрения. Его ядром является философская антропология. Философия природы выступает общим основанием для рассуждений о человеке как природном существе. А философия человека, в свою очередь, становится основанием для разработки этических, правовых и социально-политических воззрений. Итак, природа-человек-общество - этой логике будем следовать и мы.
Просветители отказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышления, столь хараетерного для ХУП в., а значит и от метафизического осмысления природы. Побывав в 1726-1729 гг. в Англии, Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой передовой европейской страны — философию Локка и физику Ньютона. Благодаря талантливому перу Вольтера они быстро становятся популярными. Увлечение сенсуализмом Локка было всеобщим, преимущества эмпирического метода познания казались бесспорными. Следуя эмпирической методологии, французские философы стреми-
лись опираться на опыт, естественнонаучный материал, прежде всего на физику Ньютона, которая тогда уже потеснила физику Декарта. Их воззрения на природу оказываются не метафизическими, а натуралистическими.
Естествознание той эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы - деистической и материалистической. Деистом был сам Ньютон, считавший идею Бога совершенно необходимой для объяснения первоисточника движения в природе (Бог дает «первотолчок» материи), а также происхождения тех законов динамики, которые он открыл (Бог выступает как раз}т«ыя упорядочивающая сила). Аргументы Ньютона в пользу существования Бога использовали Вольтер, Кондильяк, Руссо, д'Аламбер, Монтескье и другие последователи деизма. Бог не является для них творцом природы, и в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма в сравнении с традиционной христианской теологией, материя и Бог -две извечно сосуществующие субстанции. Но если понимать материю как лишенное активности, бездеятельное и инертное вещество (а механика понимает ее именно так), то без идеи нематериальной внешней силы не удастся объяснить даже простейшую форму движения - перемещение в пространстве, а тем более разрешить проблему' развития.
В доктрине материалистов природа признается единственной субстанцией, вечной и неистребимой. Она не нуждается для своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, поскольку источник движения находится в ней самой. «Мы скажем, что движение - способ существования материи, что материя движется благодаря собственной энергии, что она обязана своим движением внутренне присущей ей силе». «Но, спросят нас: откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, что из самой себя, ибо она есть .великое целое, вне которого ничего не может существовать». Так Гольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетрудно заметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе кгис причине самой себя. Однако у французских последователей великого голландца мы не встретим свойственного Спинозе противопоставления субстанции модусам. Для них это одно и то же, поскольку матери) реально существует и познается в виде природах тел. чувственных вещей. Понятия «природа» и «материальная субстанция» оказываются тождественными, таков натуралистический стиль мышления.
Внутренняя структура материи трактовалась философами в полном соответствии с естествознанием той эпохи, т. е. в духе атомизма. Представление о том, что все физические тела состоят из неделимых частиц - атомов и молекул (тогда их предпочитали называть именно молекулами), разделяли такие корифеи науки, как Ньютон и Бейль. Философы, стремившиеся быть натуралистами, считали, что взаимодействие?! невидимых молекул, находящихся в беспрерывном движении, можно объяснить образование всех наблюдаемых нами вещей. В духе ньютоновского естествознания был осмыслен и внутренний механизм движения материи, как мельчайшие частицы, так и тела движутся, повинуясь трем законам механики - закону притяжения-отталкивания (вследствие этого образуются из молекул и распадаются различные тела), закону инерции (сила, позволяющая предметам сохранять себя и сопротивляться внешним воздействиям) и закону причинности (в природе нет места с.тучайности, все обусловлено естественными пршинами, причем одна причина порождает лишь одно следствие, и необъятную цепь причинно-следственных связей нельзя разорвать ни я одном звене, не нарушив целостности и единства природы). Итак, движение порождает, некоторое время сохраняет, а затем разрушает одну за другой разные части Вселенной. Между тем, количество материи всегда было, есть и будет одним и тем же. Круговорот соединяющихся и распадающихся однородных частиц, не имеющий ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. Работает гигантская машина природы ... Довольно унылая, мертвенно-однообразная картина мироздания. Наиболее последовательным приверженцем механистического материализма был Поль Гольбах, и Гете иронизировал по поводу его книги: «Как же пусто и неприветливо стало у нас на душе от этого печального атеистического полумрака, закрывшего собой землю со всеми ее образованиями, небо со всеми его звездами. ...Мы бы этим удовлетворились, если бы автор на. наших глазах построит мир». В самом деле, каким образом в рамках этой системы можно понять отличие неживой трироды от органической, объяснить бесконечное разнообразие живых существ, постичь самое загадочное явление универсума -человеческий разум?
Человек в свете натуралистической философии - это всецело природное существо. Что это значит?
Во-кервых. имеется в виду естественное происхождение человеческого родя. Эта идея, противопоставленная библейской идее творе-
ния, существовала в двух вариантах. Некоторые философы допускали, что первые люди возникли в результате «комбинирования» подходящих веществ, т. е. прямо из неорганической природы. Довольно забавно выглядят сегодня рассуждения Ламетри о том, как в древнейшем море, покрывавшем первоначально землю, среди зародышей всевозможных организмов образовались и «яйца», из которых год воздействием солнца вылупились первые человеческие существа. Наряду с механистической гипотезой антропогенеза высказывалась и эволюционная, согласно которой человек выступал высшей ступенью развития органического мира. Тот же Ламетри заявил, что ему «нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождении человека от животных». Вспомним, что в XVIII в. научные исследования проблемы антропогенеза еще не велись и конкретные знания в этой области совершенно отсутствовали. Гольбах честно признавайся, что «опыт не дает нам возможности решить этот вопрос». Признаемся, что и сегодня эта проблема освящается лишь на основе гипотез.
Во-вторых, человек как явление природы обладает определенной телесной организацией, а значит - физиологическими потребностями и «физической чувствительностью» (способностью испытывать удовольствие и страдание). В этом отношении все люди одинаковы и совершенно равны; представление о природном равенстве людей станет для просветителей основанием для требования равных социальных и политических прав. А естественное стремление к удовольствию будет рассматриваться как главная движущая сила человеческого поведения.
В-третьих, в качестве природного явления рассматривается и душа человека. Декарт, как мы помним, полагал, что механическими закономерностями можно объяснить все явления природы, даже жизнедеятельность животных (это своеобразные машины), все, кроме способности человека мыслить. Поэтому7 он и ввел понятие мыслящей, или духовной, субстанции, которая полностью противоположна субстанции материальной. Возражая Декарту, врач-философ Ламегри озаглавил одну из своих книг «Человек-машина», в которой ]шсал, ссылаясь на свою медицинскую практику1 , что душа - это лишенный содержания термин, которым можно пользоваться только для обозначения той части нашего организма, которая мыслит, т. е. мозга. Душа в представлении французских философов - это не что иное, как способность человека чувствовать и мыслить, вытекающая из специфического строения его тела. Стало быть, это не самостоятельная субстанция. никогда нг дглали людей лучшими» (Гельвеции). Просветители считали, что церк
овь воспитывает трусов, поскольку проповедует послушание, фана:гиков. поскольку преследует инакомыслие, что она уничтожает разум, поскольку предписывает пастве веру в незыблемые формулы догматики.. Борьба против церкви была и борьбой против авторитарного мышления, несовместимого с главным принципом Просвещения -«имейте мужество пользоваться своим собственным умом». Столь лее резки суждения о другом «воспитателе» общества - государстве. Рассматривал ргвличные исторические формы деспотических государств (Ассирия. Вавилон. Персия, Римская империя. Османская империя и пр.), философы всегда имели в виду свою Францию, попавшую под иго тирании. Суть деспотического правления повсюду7 одинакова: судьба общества находится в руках одного человека. Общество оказывается расколотым на бюрократическую верхушку, придворных льстецов, озабоченных только тем, чтобы удержаться на своих местах, и массу бесправных рабов. Там, где нет слободы, нет места главной гражданской добродетели - стремлению действовать на благо общества. Следствие деспотизма - всеобщее равнодушие к общественному благу. Таковы плоды непросвещенного воспитания.Так, на сцене появляется миссионер Разума - Просветитель, призванный улучшить нравы, изменить общественные порядки и сделать людей счастливыми. Создание светской этической теории было непростой задачей. Религия, против которой так резко выступили философы, заключала в себе священные, богоустановленные и потому незыблемые нормы морали. Тогда (как, впрочем, и теперь) подавляющее большинс'гво людей считало, что без веры не может быть и добродетели. «Если Бога нет, то все дозволено», - скажет Достоевский. Вот почему Вольтер, Монтескье, Руссо, как и многие другие идеологи Просвещения, полагали, что независимо от того, верно или ложно христианское вероучение, религия нужна обществу для сохранения порядка. Вера в карающего и вознаграждающего Бога заставляет людей воздерживаться от дурных поступков и побуждает к добродетельным. Именно это имел в виду Вольтер, когда говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы вьцд'мать». Вера в Высшего Судью несет утешение страждущим и является уздой для властвующих. Эти соображения стали еще одним аргументом в пользу деизма. Атеизм же -привилегии разумных и образованных людей, это мировоззрение не годится для большинства, ибо большинство вовсе не разумно.
Философы-материалисты высказывались за полное отделение «царства морали» от «царства религии», поскольку «они несовместимы и их интересы не могут слиться» (Гольбах). Они хотели развгять расхожие представления о том, что атеизм поро;кдает вседозволенность, и доказать, что общество атеистов может быть нравственным. Проштудировав Библию, Гольбах пришел к выводу, что христианство имеет «две морали». «Первая мораль» - это обязанности человека по отношению к Богу и церкви - искренняя вера, отказ от своей воли и повиновение священным авторитетам, исполнение обрядов и чтение молитв, аскетические ограничения. «Вторая мораль» - это нравственные императивы, призванные регулировать отношения между людьми, - не убивай, не кради, не лги, не прелюбодействуй, уважай родителей, не притесняй слабого, люби ближнего. Нужно быть безумцем, чтобы не видеть значимости этой «второй морали» для совместной ;кизни людей, для благополучия общества. Как свидетельствует Библия, жития святых и история церкви, «вторая мораль» то и дело приносится в жертв}1 «первой». Разве церковь не убивала иноверцев, еретиков, ученых, разве не стремилась к обогащению? Почему сам Бог, как видно из Библии, попирает им самим установленные законы? Почему, например, царь Давид, один из героев книги Гольбаха «Галерея святых», который был коварным лжецом, распутником и душегубцем, почитается как герой веры? Какова общественная польза аскетических подвигов отшельников и монахов? В глазах просветителей «вторая мораль», и только она, является подлинной моралью, поскольку добродетель в их представлении - з>то все, что служит общественному благу и делает людей счастливыми в их единственной земной жизни. И она совсем не нуждается в «первой». «Чтобы постичь основы морали, людям нет необходимости ни в богословии, ни в откровении, ни в богах, для этого совершенно достаточно простого здравого смысла», - считал Гельвеции. Здравый смысл - вот иредпо-сылка добродетельного поведения.
Для утверждения добродетели совершенно недостаточно нравственных проповедей, высокопарных призывов вроде «любите ближнего», «жертвуйте собой ради общего блага». Конечно, всегда были и будут люди, способные к альтруизму и самопожертвованию (например, герои римской истории Катон и Брут, на которых так .побили ссылаться просветители), но это подвижники-одиночки. Большинство вовсе не таково. Поскольку же речь шла о морали для большинства, необходимо было найти для нее более надежное основание, чем альтруизм или чувство долга. Таким основанием был признан личный ик херес. Антором теории личного интереса стал Гельвеции, чья книг «Об уме» была сожжена по решению парижского парламента. Ему не обходимо было разрешить общую для всех этических учений пробле му: каким образом может быть согласован интерес индивида с интере сом общества. Согласно Гельвецию человек - это эгоист, каждый любит себя и безразличен к другим. Любовь к себе естественна, как естественно чувство самосохранения, она проистекает из самой природы человеческого существа: обладая физической чувствительностью, т. е. испытывая боль и удовольствие, мы, естественно, стремимся к удовольствию и сторонимся страданий. Себялюбие, которое обычно осуждается как нечто низкое и отвратительное, в действительности этически нейтральное явление, поскольку это явление природы. Все человеческие поступки и отношения строятся на этом фундаменте, каждый стремится к собственному удовольствию, пользе и выгоде, т. е. преследует личный интерес. Ради собственного удовольствия мы любим и дружим. Вовсе не бескорыстна и честность, поскольку поступающий честно и справедливо рассчитывает на уважение окружающих, а у];ажгние дает ему возможность влиять на людей, извлекая из этого выгоды и преимущества. Даже в обществе люди объединяются из-за любви к себе, понимая, что этот союз им выгоден. Здравый смысл подсказывает члену сообщества: целесообразнее поступиться частью своих интересов, чем добиваться своей выгоды .любыми средствами, лучше ограничить себя в чем-то, чем потерять все. Так здравый смысл преобразует грубый эгоизм в эгоизм разумный. Высшей нравственной задачей оказывается не воспитание альтруизма во имя призрачного общего блага, а воспитание разумного эгоизма во имя пользы каждого. Гельвеции становится родоначальником утилитаризма, философского направления, которому суждена была громкая популярность в следующем столетии.
Попытка Гельвеция увязать добродетель с корыстью вызывала негодование Руссо: «Каждый, говорят, содействует общему благу из-за своего интереса. Но откуда же происходит то, что справедливый содействует ему в ущерб себе?... Личным интересом можно объяснить лишь поступки злых... Не из корысти вытекает нравственность, она -результат врожденной любви к другим .людям и к справедливости». Дидро иронизировал: сам господин Гельвеции, оставивший доходное место генерального откупщика ради .любви к истине и беспокойной
жизни опального литератора, служит лучшим опровержением его утилитаристской теории морали. Дальше мы увидим, что Какт будет строить свою этику на принципе антиутилитаризма: нравственные поступки совершаются вопреки личной склонности или расчету, они не имеют никаких внешних мотивов, их единственный мотив - чувство долга. Но это уже совсем другая этика. Просветители же, в более или менее откровенной форме, восприняли идеи личного интереса и разумного эгоизма, столь органичные их мировоззрению.
Наиболее действенным средством в<эспитания общественной добродетели просветители считали законодательство. «Если законы хороши, то и нравы хороши, если законы дурны, то и нравы дурны». Какие же законы хороши? Те, что «связывают благо отдельных лиц : общим благом, так чтобы гражданин лишен был возможности повредать обществу, не повредив себе», - считал Дидро. Себялюбие порождает многочисленные пороки, но его можно превратить в добрсдетгли при помощи хитроумного законодательства. Нужны такие законы, исполнение которых убеждало бы всех, что быть порядочным человеком выгодно, а быть злодеем - нет. Просвещенный законодатель будег назначать такие наказания для преступников и такие поощрения для законопослушных граждан, что всякий разумный человек будет заинтересован в добродетельном поведении. Место верховного нравственного арбитра, карающего и награждающего Бога, в светской этической доктрине занимает закон. А еще - общественное мнение: презрение и гнев людей, вызывающие тягостное чувство стада и угрызения совести, могут быть весьма действенным наказ анием для согрешившего, а одобрение и любовь - наградой для праведника. В церковном отпущении грехов просветители усматривали большой вред для морали и грана.
На почве философской антропологии строились не только этические теории, но и вырастали социально-политические идеалы эпохи, проекты наилучшего государственного устройства. Они обретали, разнообразные формы, более или менее радикальные. Большинство просветителей (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др.) наилучшей формой государственной правления для Франции считали просвещенный абсолютизм, Монтескье был поклонником парламентской монархии английского образца, а Руссо - убеэвденным республиканцем. Не стоит, однако, преувеличивать различия этих проектов, поскольку все они были вариантами либерально-демократических преобразований, все они базировались на теории общественного договора. Тесгэш: общественного договора, унаследованная от Гоббса и Локка, именно во Франции приобрела свою классическую завершенность. В работе Руссо, которая так и называется «Об общественном договоре;», сформулированы ее основные принципы.
» Предпосылкой общественного союза является «естественное состояниг», в котором каждый индивид автономен, самостоятелен и совершенно свободен; каждый волен сам защищать свои естественные права на жизнь, собственность, свободу.
» Поняв преимущества совместной жизни, индивиды заключают договор о взаимных правах и обязанностях, поручая некоему третейскому судье - государству осуществлять общую волю; отныне государство призвано защищать естественные права гражданина.
« Поскольку правительство действует ради общего блага, то ему необходимо подчиняться; если же оно нарушает условия договора, то его следует свергнуть.
Русс» критиковали и высмеивали за то, что он выдумал одиночку «робинзона», живущего в вымышленном «естественном состоянии», история такого не знала, люди, в том числе и первобытные, всегда жили коллективами. Однако и критики Руссо толковали о «человеческой природе» автономного индивида и его естественных правах. Нам важно понять, что под общественным договором подразумевалось не только и не столько реальное историческое событие - переход первобытного общества к государственной жизни. Речь шла об общественном идеале, о том. каким должно стать разумное общество. В таком случае автономный индивид оказывается не дикарем-одиночкой, а суверенно?! личностью, свободным и ответственным гражданином, готовым к сознательном}' участию в политической жизни, а естественные права - гражданскими правами. Первоначальное естественное состояние оказнвагтся схожим с состоянием полного бесправия в условиях деспотизма, а заключение общественного договора - созданием демократического государства. В облачении теории общественного договора, таким образом, выступали новые социальные идеалы.
Характер социально-политических проектов зависел от того, к кому была обращена просветительская миссия. Один только Руссо, которого Вольтер назывга «философом оборванцев», был последовательным демократом, полагая, что без просвещенного народа невозможно и просвещенное государство. Убежденный республиканец, в трактате <<Об общественном договоре» он говорит о «суверенитете народа», о призвании государства выражать «совокупную вотоо нации». Это означало, что только сам народ (а не его представители) полномочен издавать законы, поручая их исполнение выборным матистратам. Народные собрания античного образца представлялись ему наиболее адекватной формой волеизъявления нации. Сознавая практические трудности осуществления плебисцитов и такой большой стрине, как Франция, он говорил о некоем «мудром законодателе», который мог бы выносить законопроекты на суд народа (своеобразный аналог «просвещенного монарха»).
Откровенные республиканские симпатии мы встретим и других просветителей. Вольтеру, Монтескье, Дидро, Гольбаху, Гельвецию эталоном государственного устройства представлялась Римская республика, все они с вдохновением писали о свободе, равенстве, гражданственности и любви к отечеству, но все же ... склонялись к монархии. Почему? Потому что республиканский строй может быть реализован толкю в небольших по территории странах, потому что монархия - традиционный для Франции и значит более устойчивый кнстипт, наконец, потому что демократия таит в себе разрушительные силы, способные уничтожить свободу*. Народ необразован и непросвещен, а просвещение - долгое и трудное дело, к тому же вряд ли когда-нибудь удастся просветит:, всех в равной степени. Главным советчиком народа являются его страсти, неистовство и необузданная горячность. Когда демос, получив свобод}-, приходит к власти, он пьянеет от честолюбия и силы, которую не научился применять благоразумно. Свобода перероящается в своеволие, вседозволенность - в анархию, демос - в охлос1 . Анархия неизбежно порождает диктатуру, т. е. новый деспотизм. Рассуждая таким образом и ссылаясь на исторические примеры, философы как будто предвидели кровавый сценарий Французской революции 1789-1793 гг. Именно эти резоны питали их надежд}- на гипотетического просвещенного монарха, которому и адресованы проекты социально-политических реформ. Просвещение «верхов» представлялось более реальной задачей, чем просвещение •:<низов». Французские мыслители впервые поставили проблем} «властыоггелли-генция-народ», которая впоследствии будет так актуальна для русской философии.
Просветительский монархизм совершенно нетрадиционен, поскольку в старой форме заключено новое содержание. Если наставниками государя становятся философы, то монарху остается осуществлять при готовленные для него законопроекты, он делится своей властью с мудрецами-законодатглями, утрачивая свои самодержавные прерогативы. Кроме того, монарх связан с народом условиями общественного договора и обязан соблюдать его под страхом ниспровержения (здесь заключается принципиальное отличие французской версии договорной теории от концепции Гоббса). О праве народа на свержеш е тиранов говорил не только радикал Руссо, но и умеренный монархист Вольтер: достаточно обратиться к его трагедиям «Брут», «Смерть Цезаря», «Агафокл» У Монтескье, ориентировавшегося на социальную философию Локка и политический опыт Англии, монарху отводилась исполнительная власть, а законодательная - двухпалатному парламенту, представляющелгу интересы аристократии и третьего сословия
Интересны попытки просветителей действовать в соответствии со сбоили! убеждениями. Неугомонный Вольтер, называя Фридриха II «Соломоном Севера», а Екатерину II - «Северной Семирамидой», пытался побудить их к либеральным реформам. Поучительны и результаты. Ди,пэо после полугодового общения с Екатериной II в Петербурге пришел 1С выводу, что русская императрица, желая казаться просвещенной правительницей, в действительности является деспотом.
С началом революции идеи просветителей превращаются в лозунги политической борьбы и чеканные формулы «Декларации прав человека и гражданина»: «Люди рождаются и остаются равными в правах»; «Люди имеют право на собственность, безопасность и сопротивление угнетению»; «Частная жизнь личности неприкосновенна»... По мере того как в революционном правительстве фельяны уступали место жи-рондистЕ1М, а жирондисты - якобинцам, общественное сознание стремительно «левело». В 1789 г. народ приветствовал монарха возгласами «Да здразстзует король!» Оппозиция обращалась к королю в надежде на просвещенные реформы, которые примирили бы интересы сословий. В 1793 г. тот же народ приветствовал казнь короля криками «Да здравствует республика!» Кумиром оппозиции становится Руссо, его книги цитируют лидеры якобинцев, его прах переносится в Пантеон. Стихия революции успокаивается в конце концов в гавани конституционной монархии. Республиканские идеалы оживут только в следующем столетии. Таким образом, революционная идеология востребовала все варианты социально-политической философии Просвещения.
Ориентируясь на английские прототипы, французская социальная мысль оказалась оригинальной по крайней мере в одном существенном отношении. Обращаясь к разнообразным проблемам, :>на настойчиво и неуклонно напоминает нам: общественная система, приносящая личность в жертву социуму, неразумна, безнравственна и нежизнеспособна. Сам общественный договор - это не цель, г средство, которое позволяет оградить частную жизнь гражданина от произвола власти. Государство существует ради человека, а не наоборот. На страницах просветительских сочинений рождалась идея суверенной личности. Это личность, имеющая мужество пользоваться своим собственным умом, склонная руководствоваться здравым смыслом, готовая защищать свои интересы, свободно распоряжающаяся своей собственностью и плодами своего труда, сознающая свои права и обязанности. Многие идеи Просвещения представляют сегодня уже только исторический интерес, но не эта. Идеал суверенной личности, ставший главной ценностью европейской цивилизации, не утратил и. вероятно, никогда не утратит своей привлекательности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Вольтер. Бог и люди: В 2 т. М, 1961.
Гольбах П. Избранные произведения: В 2 т. М., 1963.
Гельвеции К. Соч.: В 2т. М, 1973-1974.
Дидро Д. Соч.: В 2 т. М., 1986-1991.
Длугач Т. Подвиг здравого смысла. М., 1991.
ЛаметриЖ. Соч. М., 1983.
РуссоЖ.-Ж. Избр. соч.: В 3 т. М., 1961.
Философия в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера. М., 1990.
Французская революция и Просвещение. М., 1989.
www.litsoch.ru
Еслирассматривать Просвещение как этап истории философской мысли, то мы вынужденыбудем признать, что он не был богат яркими открытиями, принципиальноноваторскими идеями. Философы-просветители восприняли и развили наследие своихвеликих предшественников XVII в. Ихвоззрения на природу опирались на физику Декарта и Ньютона, метафизику Спинозы,гносеология — на локковский сенсуализм, социальная философия — на доктриныГоббса и Локка. И все же эта философия оригинальна и даже уникальна. Онаоказала грандиозное влияние на умы современников, изменила мировоззрениеобщества и стала прелюдией к тем грандиозным преобразованиям, в результатекоторых родилась современная западная цивилизация.
Уподоблениезнания свету, а невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры.Просветителями всегда называли тех, кто несет людям новое знание, обучает ивоспитывает. Просвещением же с большой буквы называется культурное движение,охватившее в XVIII в. все страны Европы, Северную, а отчастии Южную Америку и ставшее важной вехой в духовной истории западного мира.Философия в культуре Просвещения играла столь важную роль, что понятия«просветитель» и «философ» считались синонимами. Человек *мог быть математиком,врачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называлифилософом, если он был просветителем, т. е. критически мыслящим человеком.
Вспомним,что под знаком критики зарождалась философия Нового времени; ее родоначальникиБэкон «л Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картинумира взамен традиционной религиозной, не беря из прошлого ничего готового, новсе подвергая критике — сомнению и проверке опытом и разумом. Философы Просвещенияподвергли критике не только устаревшие знания, но и устаревшие общественныепорядки. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму»превратилась в призыв, обращенный к современникам. Кант, не разделявшийвоззрений просветителей, сумел все же воздать им должное, определивПросвещение хак «совершеннолетие человечества», а последнее — как умениепользоваться своим собственным рассудком. Не умеющий или не желающий мыслитьсамостоятельно отказывается от того, что составляет привилегию и дажеобязанность человека, и низводяг себя до уровня ребенка или домашнегоживотного. «Имейте мужество пользоваться споим собственным умом» — вотистинный девиз Просвещения согласно Канту.
Своюклассическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (ФрансуаМари Ариэ), Шарль Луи Монтескье, Дени Дидро, Жан Лерон д'Аламбер, Жюльен Офренде Ламетри, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, МельхиорГримм -вот только некоторые, самые известные имена из блестящей когортыфранцузских просветителей. Это люди, которые имели мужество пользоваться своимсобственным умом открыто, публично в стране, которая оставалась одним из самыхкрегких оплотов средневековья в Европе. Здесь король мог сказать: «Государство- это я», поскольку уже около ста лет не собирались Генеральные штаты (собраниепредставителей дворянства), а буржуазия, игравшая все более заметную роль вэкономике страны, вообще не имела политических прав. Не имело их и крестьянство(23 из 25 млн чел. населения страны). Католическая церковь, устоявшая переднатиском Реформации, приговаривала к галерам, порола и даже казнилапротестантов. Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижскийпарламент з трещал и одну за другой сжигал книги передовых мыслителей.Крестьяне нищенствовали и вымирали от «народной болезни» (так называли голоднуюдистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризиса, к веку революций», — писал Руссов 1767 г. Прежде чем началась Великая оранцуз-ская революция, она совершилась вумах людей. Вначале было слово… Философы говорили о революции как о крайнеопасной и крайне нежелательной перспективе, но вольно или невольно они готовилиФранцию к штурму Бастилии. Просвещение свидетельствует, что слово философаспособно иной р.эз превращаться в дело. Явление достаточно редкое для историифилософской мысли.
Просвещениеобъединило людей разнообразных философских взглядов и политических убеждений,среди них встречаются материалисты, деисты, скептики, пантеисты, сторонникипросвещенного абсолютизма и республиканцы, воинствующие безбожники и последователи«естественной религии». Внутри Просвещения никогда не стихала полемика. Но какбы ни были велики разногласия между философами, их: воззрения имели общуюидейную платформу, формировались в русле единого мировоззрения и стиля. Онибыли едины по крайней мере в следующем.
• В своейоппозиционности к официальной Франции. Существующие е| стране порядки расценивались ими как неразумные, несправедливыеи безнравственные. Гегель, характеризуя эту эпоху, говорил об «отчуждении» мираобразованных людей от мира действительности. «Чумше» в своей стране,просветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев (это породилосвоеобразный литературный прием, использованный, например, в «Персидскихписьмах» Монтескье и в «Простодушном» Вольтера). В глазах ретроградов эти«чужаки» были «опасной сектой», врагами; фистианства, добрых нравов и властей.
• Онисчитали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить». — говорилВольтер; «Наука идет вперед семимильными шагами», — радовался Дидро) и соптимизмом смотрели в будущее, где им грезился «век триумфа ф.ялософии»,«царство разума», которое принесет гчастье и благоденствие человечеству.
• Философы верили, что история возложила на них особую миссию — распространять ипропагиадировать научные знания. Эта вера отличала их от мыслителей XVII в. и делала просветителями. Влюбленные внауку, они были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессестроили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «знание — сап;}»,просветители ратовали за практическое применение науки для использованиябогатств природы, совершенствования правопорядка и государственного правления,улучшения нравов. Один только Руссо,, отказывайся видеть в науке силу,способствующую добродетели и обще-, ственной справедливости, и не присоединилсяк общему кредо просвети-.ч телей: «Все благо — от знания, все зло — от невежества». п*
Задача,поставленная просветителями, определила форму их философских сочинений: этобыли не только традиционные для Нового времени объемные трактаты, но ифилософские диалоги, романы, памфлеты, драмы и комедии, стихи. Это былапопулярная литература, переводившая сложные философские абстракции на языкздравого смысла и делавшая их доступными для среднего читателя.
Никакойорганизации, которая объединяла бы филоссфоЕ; и придавала их деятельностипланомерный характер, не существов ало. Все они были очень дружны (взаимнаяненависть Вольтера и Руссо — особый случай), встречались и беседовали зпарижских салонах и загородных домах Гольбаха и Гельвеция — наиболеесостоятельных людей своего круга. Случилось так, что более двух десятилетий их:объединяло и общее дело — издание «Энциклопедии, иди Толкового слонаря наук,искусств и ремесел». Любая энциклопедия — это всего лишь академическоесправочное издание, состоящее? из статей на различные темы, расположенные валфавитном порядке. Однако получив заказ от издателя, редакторы Дидро ид'Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический трудпревратился в грандиозное просветительское мероприятие, глубоко повлиявшее навсех образованных европейцев. В предисловии, написанном Дидро и ставшимсвоеобразным манифестом культуры Просвещения, говорилось, что цель Энциклопедии- «объединить знания, рассеянные по поверхности земной, изложить их в общейсистеме для людей, с которыми мы живем, и передать их людям, которые придут занами: дабы труды минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабынаши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее »чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга».Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученые, писатели, художники,архитекторы и философы «века разума». Сразу-после выхода в свет первого тома в1751 г. в обществе разразилась буря. Против издания, враждебного алтарюи трону, печаталось огромное количество памфлетов, брошюр и статей,назначались следственные комиссии, издание неоднократно завещалось Королевскимсоветом, а затем возобновлялось. С 1759 по 1765 гг. Энциклопедия публиковаласьнелегально и совершенно анонимно. Многие сотрудники, не выдерживая травли,оставляли работу. И все же дело было доведено до конца: свет увидели 23увесистых тома по 950 страниц каждый, к которым прилагались 12 томов таблиц,чертежей и рисунков к тома с указателями. Нужно воздать должное мужествуэнциклопедистов и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших своисвязи при дворе. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и повсей Европе, а гонения только увеличивали их число. И еще одно немаловажноеобстоятельство, не раз спасавшее Энциклопедию: это было крупнейшеекоммерческое предприятие, которое потребовал э огромных денежных вложений, ноигра стоила свеч — издатели получили 500% чистой прибыли. Ни одна отрасльторговли не приносипа тогда подобных барышей. «Век разума» был и веком набиравшегосилу капитализма.
Философскиевоззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр несинтересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, и гноскюлогия, иантропология, и этика, и эстетика, и социология. По каждой из проблем, как ужеотмечалось, высказывалась весьма разноречивые суждения. Кроме того, длямыслителей просиещенного века оказатся неприемлемым «дух систем» ХУП в.Выступив против глобальных метафизических концепций Декарта, Спинозы иЛейбница, они намеренно стремились к «антисистемности», «антиметодичности»,излагая свои идеи фрагментарно и даже беспорядочно. Исключением является,пожалуй, только Гольбах, обобщивший воззрения своей эпохи и изложивший их вкниге, которая так я называется «Система природы». Логика построенияэтой книги, очевидно, отражает и общую логику просветительского мировоззрения.Его ядром является философская антропология. Философия природы выступает общимоснованием для рассуждений о человеке как природном существе. А философиячеловека, в свою очередь, становится основанием для разработки этических,правовых и социально-политических воззрений. Итак, природа-человек-общество — этой логике будем следовать и мы.
Просветителиотказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышления, столь хараетерногодля ХУП в., а значит и от метафизического осмысления природы. Побывав в1726-1729 гг. в Англии, Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой передовойевропейской страны — философию Локка и физику Ньютона. Благодаря талантливомуперу Вольтера они быстро становятся популярными. Увлечение сенсуализмом Локкабыло всеобщим, преимущества эмпирического метода познания казалисьбесспорными. Следуя эмпирической методологии, французские философы стреми-
лись опиратьсяна опыт, естественнонаучный материал, прежде всего на физику Ньютона, котораятогда уже потеснила физику Декарта. Их воззрения на природу оказываются неметафизическими, а натуралистическими.
Естествознаниетой эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы — деистической и материалистической. Деистом был сам Ньютон, считавший идею Богасовершенно необходимой для объяснения первоисточника движения в природе (Богдает «первотолчок» материи), а также происхождения тех законов динамики,которые он открыл (Бог выступает как раз}т«ыя упорядочивающая сила). АргументыНьютона в пользу существования Бога использовали Вольтер, Кондильяк, Руссо,д'Аламбер, Монтескье и другие последователи деизма. Бог не является для нихтворцом природы, и в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма всравнении с традиционной христианской теологией, материя и Бог -две извечнососуществующие субстанции. Но если понимать материю как лишенное активности,бездеятельное и инертное вещество (а механика понимает ее именно так), то безидеи нематериальной внешней силы не удастся объяснить даже простейшую форму движения- перемещение в пространстве, а тем более разрешить проблему' развития.
В доктрине материалистов природапризнается единственной субстанцией, вечной и неистребимой. Она не нуждаетсядля своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, посколькуисточник движения находится в ней самой. «Мы скажем, что движение — способсуществования материи, что материя движется благодаря собственной энергии, чтоона обязана своим движением внутренне присущей ей силе». «Но, спросят нас:откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, что из самой себя, ибоона есть.великое целое, вне которого ничего не может существовать». ТакГольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетруднозаметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе кгис причине самой себя.Однако у французских последователей великого голландца мы не встретимсвойственного Спинозе противопоставления субстанции модусам. Для них это однои то же, поскольку матери) реально существует и познается в виде природах тел.чувственных вещей. Понятия «природа» и «материальная субстанция» оказываютсятождественными, таков натуралистический стиль мышления.
Внутренняяструктура материи трактовалась философами в полном соответствии сестествознанием той эпохи, т. е. в духе атомизма. Представление о том, что всефизические тела состоят из неделимых частиц — атомов и молекул (тогда ихпредпочитали называть именно молекулами), разделяли такие корифеи науки, какНьютон и Бейль. Философы, стремившиеся быть натуралистами, считали, что взаимодействие?!невидимых молекул, находящихся в беспрерывном движении, можно объяснитьобразование всех наблюдаемых нами вещей. В духе ньютоновского естествознаниябыл осмыслен и внутренний механизм движения материи, как мельчайшие частицы,так и тела движутся, повинуясь трем законам механики — закону притяжения-отталкивания(вследствие этого образуются из молекул и распадаются различные тела), законуинерции (сила, позволяющая предметам сохранять себя и сопротивляться внешнимвоздействиям) и закону причинности (в природе нет места с.тучайности, всеобусловлено естественными пршинами, причем одна причина порождает лишь односледствие, и необъятную цепь причинно-следственных связей нельзя разорвать ния одном звене, не нарушив целостности и единства природы). Итак,движение порождает, некоторое время сохраняет, а затем разрушает одну задругой разные части Вселенной. Между тем, количество материи всегда было, естьи будет одним и тем же. Круговорот соединяющихся и распадающихся однородныхчастиц, не имеющий ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. Работает гигантскаямашина природы… Довольно унылая, мертвенно-однообразная картина мироздания.Наиболее последовательным приверженцем механистического материализма был ПольГольбах, и Гете иронизировал по поводу его книги: «Как же пусто и неприветливостало у нас на душе от этого печального атеистического полумрака, закрывшегособой землю со всеми ее образованиями, небо со всеми его звездами.… Мы быэтим удовлетворились, если бы автор на. наших глазах построит мир». В самомделе, каким образом в рамках этой системы можно понять отличие неживой триродыот органической, объяснить бесконечное разнообразие живых существ, постичьсамое загадочное явление универсума -человеческий разум?
Человек всвете натуралистической философии — это всецело природное существо. Что этозначит?
Во-кервых.имеется в видуестественное происхождение человеческого родя. Эта идея, противопоставленнаябиблейской идее творе-
ния,существовала в двух вариантах. Некоторые философы допускали, что первые людивозникли в результате «комбинирования» подходящих веществ, т. е. прямо изнеорганической природы. Довольно забавно выглядят сегодня рассуждения Ламетрио том, как в древнейшем море, покрывавшем первоначально землю, среди зародышейвсевозможных организмов образовались и «яйца», из которых год воздействиемсолнца вылупились первые человеческие существа. Наряду с механистическойгипотезой антропогенеза высказывалась и эволюционная, согласно которой человеквыступал высшей ступенью развития органического мира. Тот же Ламетри заявил,что ему «нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождениичеловека от животных». Вспомним, что в XVIII в. научные исследования проблемы антропогенеза еще не велись иконкретные знания в этой области совершенно отсутствовали. Гольбах честнопризнавайся, что «опыт не дает нам возможности решить этот вопрос». Признаемся,что и сегодня эта проблема освящается лишь на основе гипотез.
Во-вторых,человек как явлениеприроды обладает определенной телесной организацией, а значит — физиологическими потребностями и «физической чувствительностью» (способностьюиспытывать удовольствие и страдание). В этом отношении все люди одинаковы и совершенноравны; представление о природном равенстве людей станет для просветителейоснованием для требования равных социальных и политических прав. А естественноестремление к удовольствию будет рассматриваться как главная движущая силачеловеческого поведения.
В-третьих,в качестве природногоявления рассматривается и душа человека. Декарт, как мы помним, полагал, чтомеханическими закономерностями можно объяснить все явления природы, даже жизнедеятельностьживотных (это своеобразные машины), все, кроме способности человека мыслить.Поэтому7 он и ввел понятие мыслящей, или духовной, субстанции,которая полностью противоположна субстанции материальной. Возражая Декарту,врач-философ Ламегри озаглавил одну из своих книг «Человек-машина», в которой]шсал, ссылаясь на свою медицинскую практику1, что душа — этолишенный содержания термин, которым можно пользоваться только для обозначениятой части нашего организма, которая мыслит, т. е. мозга. Душа в представлениифранцузских философов — это не что иное, как способность человека чувствоватьи мыслить, вытекающая из специфического строения его тела. Стало быть, это несамостоятельная субстанция. никогда нг дглали людей лучшими» (Гельвеции).Просветители считали, что церковь воспитывает трусов, посколькупроповедует послушание, фана: гиков. поскольку преследует инакомыслие, что онауничтожает разум, поскольку предписывает пастве веру в незыблемые формулыдогматики… Борьба против церкви была и борьбой против авторитарного мышления, несовместимого с главным принципом Просвещения -«имейте мужество пользоватьсясвоим собственным умом». Столь лее резки суждения о другом «воспитателе»общества — государстве. Рассматривал ргвличные исторические формыдеспотических государств (Ассирия. Вавилон. Персия, Римская империя. Османскаяимперия и пр.), философы всегда имели в виду свою Францию, попавшую под иготирании. Суть деспотического правления повсюду7 одинакова: судьбаобщества находится в руках одного человека. Общество оказывается расколотым набюрократическую верхушку, придворных льстецов, озабоченных только тем, чтобыудержаться на своих местах, и массу бесправных рабов. Там, где нет слободы,нет места главной гражданской добродетели — стремлению действовать на благообщества. Следствие деспотизма — всеобщее равнодушие к общественному благу.Таковы плоды непросвещенного воспитания.
Так, насцене появляется миссионер Разума — Просветитель, призванный улучшить нравы,изменить общественные порядки и сделать людей счастливыми. Создание светскойэтической теории было непростой задачей. Религия, против которой так резковыступили философы, заключала в себе священные, богоустановленные и потому незыблемыенормы морали. Тогда (как, впрочем, и теперь) подавляющее большинс'гво людейсчитало, что без веры не может быть и добродетели. «Если Бога нет, то вседозволено», — скажет Достоевский. Вот почему Вольтер, Монтескье, Руссо, как имногие другие идеологи Просвещения, полагали, что независимо от того, верно илиложно христианское вероучение, религия нужна обществу для сохранения порядка. Верав карающего и вознаграждающего Бога заставляет людей воздерживаться отдурных поступков и побуждает к добродетельным. Именно это имел в виду Вольтер,когда говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы вьцд'мать». Вера вВысшего Судью несет утешение страждущим и является уздой для властвующих. Этисоображения стали еще одним аргументом в пользу деизма. Атеизм же -привилегииразумных и образованных людей, это мировоззрение не годится для большинства,ибо большинство вовсе не разумно.
Философы-материалистывысказывались за полное отделение «царства морали» от «царства религии»,поскольку «они несовместимы и их интересы не могут слиться» (Гольбах). Онихотели развгять расхожие представления о том, что атеизм поро; кдаетвседозволенность, и доказать, что общество атеистов может быть нравственным.Проштудировав Библию, Гольбах пришел к выводу, что христианство имеет «двеморали». «Первая мораль» — это обязанности человека по отношению к Богу ицеркви — искренняя вера, отказ от своей воли и повиновение священнымавторитетам, исполнение обрядов и чтение молитв, аскетические ограничения.«Вторая мораль» — это нравственные императивы, призванные регулироватьотношения между людьми, — не убивай, не кради, не лги, не прелюбодействуй,уважай родителей, не притесняй слабого, люби ближнего. Нужно быть безумцем,чтобы не видеть значимости этой «второй морали» для совместной; кизни людей,для благополучия общества. Как свидетельствует Библия, жития святых и историяцеркви, «вторая мораль» то и дело приносится в жертв}1 «первой».Разве церковь не убивала иноверцев, еретиков, ученых, разве не стремилась кобогащению? Почему сам Бог, как видно из Библии, попирает им самимустановленные законы? Почему, например, царь Давид, один из героев книгиГольбаха «Галерея святых», который был коварным лжецом, распутником идушегубцем, почитается как герой веры? Какова общественная польза аскетическихподвигов отшельников и монахов? В глазах просветителей «вторая мораль», итолько она, является подлинной моралью, поскольку добродетель в ихпредставлении — з>то все, что служит общественному благу и делает людейсчастливыми в их единственной земной жизни. И она совсем не нуждается в«первой». «Чтобы постичь основы морали, людям нет необходимости ни вбогословии, ни в откровении, ни в богах, для этого совершенно достаточнопростого здравого смысла», — считал Гельвеции. Здравый смысл — вот иредпо-сылкадобродетельного поведения.
Дляутверждения добродетели совершенно недостаточно нравственных проповедей,высокопарных призывов вроде «любите ближнего», «жертвуйте собой ради общегоблага». Конечно, всегда были и будут люди, способные к альтруизму исамопожертвованию (например, герои римской истории Катон и Брут, на которыхтак.побили ссылаться просветители), но это подвижники-одиночки. Большинствововсе не таково. Поскольку же речь шла о морали для большинства, необходимобыло найти для нее более надежное основание, чем альтруизм или чувство долга.Таким основанием был признан личный ик херес. Антором теории личного интересастал Гельвеции, чья книг «Об уме» была сожжена по решению парижскогопарламента. Ему не обходимо было разрешить общую для всех этических ученийпробле му: каким образом может быть согласован интерес индивида с интере сомобщества. Согласно Гельвецию человек — это эгоист, каждый любит себя ибезразличен к другим. Любовь к себе естественна, как естественно чувствосамосохранения, она проистекает из самой природы человеческого существа:обладая физической чувствительностью, т. е. испытывая боль и удовольствие, мы,естественно, стремимся к удовольствию и сторонимся страданий. Себялюбие,которое обычно осуждается как нечто низкое и отвратительное, в действительностиэтически нейтральное явление, поскольку это явление природы. Все человеческиепоступки и отношения строятся на этом фундаменте, каждый стремится ксобственному удовольствию, пользе и выгоде, т. е. преследует личный интерес.Ради собственного удовольствия мы любим и дружим. Вовсе не бескорыстна ичестность, поскольку поступающий честно и справедливо рассчитывает на уважениеокружающих, а у]; ажгние дает ему возможность влиять на людей, извлекая изэтого выгоды и преимущества. Даже в обществе люди объединяются из-за любви ксебе, понимая, что этот союз им выгоден. Здравый смысл подсказывает членусообщества: целесообразнее поступиться частью своих интересов, чем добиватьсясвоей выгоды.любыми средствами, лучше ограничить себя в чем-то, чем потерятьвсе. Так здравый смысл преобразует грубый эгоизм в эгоизм разумный. Высшейнравственной задачей оказывается не воспитание альтруизма во имя призрачногообщего блага, а воспитание разумного эгоизма во имя пользы каждого. Гельвециистановится родоначальником утилитаризма, философского направления, которомусуждена была громкая популярность в следующем столетии.
ПопыткаГельвеция увязать добродетель с корыстью вызывала негодование Руссо: «Каждый,говорят, содействует общему благу из-за своего интереса. Но откуда жепроисходит то, что справедливый содействует ему в ущерб себе?.. Личныминтересом можно объяснить лишь поступки злых… Не из корысти вытекаетнравственность, она -результат врожденной любви к другим.людям и ксправедливости». Дидро иронизировал: сам господин Гельвеции, оставившийдоходное место генерального откупщика ради.любви к истине и беспокойной
жизниопального литератора, служит лучшим опровержением его утилитаристской теорииморали. Дальше мы увидим, что Какт будет строить свою этику на принципеантиутилитаризма: нравственные поступки совершаются вопреки личной склонностиили расчету, они не имеют никаких внешних мотивов, их единственный мотив — чувство долга. Но это уже совсем другая этика. Просветители же, в более илименее откровенной форме, восприняли идеи личного интереса и разумного эгоизма,столь органичные их мировоззрению.
Наиболеедейственным средством в<эспитания общественной добродетели просветителисчитали законодательство. «Если законы хороши, то и нравы хороши, если законыдурны, то и нравы дурны». Какие же законы хороши? Те, что «связывают благоотдельных лиц: общим благом, так чтобы гражданин лишен был возможностиповредать обществу, не повредив себе», — считал Дидро. Себялюбие порождаетмногочисленные пороки, но его можно превратить в добрсдетгли при помощихитроумного законодательства. Нужны такие законы, исполнение которых убеждалобы всех, что быть порядочным человеком выгодно, а быть злодеем — нет.Просвещенный законодатель будег назначать такие наказания дляпреступников и такие поощрения для законопослушных граждан, что всякийразумный человек будет заинтересован в добродетельном поведении. Местоверховного нравственного арбитра, карающего и награждающего Бога, в светскойэтической доктрине занимает закон. А еще — общественное мнение: презрение игнев людей, вызывающие тягостное чувство стада и угрызения совести, могут бытьвесьма действенным наказ анием для согрешившего, а одобрение и любовь — наградой для праведника. В церковном отпущении грехов просветители усматривалибольшой вред для морали и грана.
На почвефилософской антропологии строились не только этические теории, но и вырасталисоциально-политические идеалы эпохи, проекты наилучшего государственногоустройства. Они обретали, разнообразные формы, более или менее радикальные.Большинство просветителей (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др.) наилучшейформой государственной правления для Франции считали просвещенный абсолютизм,Монтескье был поклонником парламентской монархии английского образца, а Руссо- убеэвденным республиканцем. Не стоит, однако, преувеличивать различия этихпроектов, поскольку все они были вариантами либерально-демократическихпреобразований, все они базировались на теории общественного договора. Тесгэш:общественного договора, унаследованная от Гоббса и Локка, именно во Францииприобрела свою классическую завершенность. В работе Руссо, которая так иназывается «Об общественном договоре;», сформулированы ее основные принципы.
»Предпосылкой общественного союза является «естественное состояниг», в которомкаждый индивид автономен, самостоятелен и совершенно свободен; каждый волен самзащищать свои естественные права на жизнь, собственность, свободу.
» Понявпреимущества совместной жизни, индивиды заключают договор о взаимных правах иобязанностях, поручая некоему третейскому судье — государству осуществлятьобщую волю; отныне государство призвано защищать естественные правагражданина.
«Поскольку правительство действует ради общего блага, то ему необходимоподчиняться; если же оно нарушает условия договора, то его следует свергнуть.
Русс»критиковали и высмеивали за то, что он выдумал одиночку «робинзона», живущего ввымышленном «естественном состоянии», история такого не знала, люди, в томчисле и первобытные, всегда жили коллективами. Однако и критики Руссотолковали о «человеческой природе» автономного индивида и его естественныхправах. Нам важно понять, что под общественным договором подразумевалось нетолько и не столько реальное историческое событие — переход первобытногообщества к государственной жизни. Речь шла об общественном идеале, о том.каким должно стать разумное общество. В таком случае автономный индивидоказывается не дикарем-одиночкой, а суверенно?! личностью, свободным иответственным гражданином, готовым к сознательном}' участию в политическойжизни, а естественные права — гражданскими правами. Первоначальное естественноесостояние оказнвагтся схожим с состоянием полного бесправия в условияхдеспотизма, а заключение общественного договора — созданием демократическогогосударства. В облачении теории общественного договора, таким образом,выступали новые социальные идеалы.
Характерсоциально-политических проектов зависел от того, к кому была обращенапросветительская миссия. Один только Руссо, которого Вольтер назывга «философомоборванцев», был последовательным демократом, полагая, что без просвещенногонарода невозможно и просвещенное государство. Убежденный республиканец, втрактате <<Об общественном договоре» он говорит о «суверенитете народа»,о призвании государства выражать «совокупную вотоо нации». Это означало, чтотолько сам народ (а не его представители) полномочен издавать законы, поручаяих исполнение выборным матистратам. Народные собрания античного образцапредставлялись ему наиболее адекватной формой волеизъявления нации. Сознаваяпрактические трудности осуществления плебисцитов и такой большой стрине, какФранция, он говорил о некоем «мудром законодателе», который мог бы выноситьзаконопроекты на суд народа (своеобразный аналог «просвещенного монарха»).
Откровенныереспубликанские симпатии мы встретим и \ других просветителей. Вольтеру,Монтескье, Дидро, Гольбаху, Гельвецию эталоном государственного устройствапредставлялась Римская республика, все они с вдохновением писали о свободе,равенстве, гражданственности и любви к отечеству, но все же… склонялись кмонархии. Почему? Потому что республиканский строй может быть реализован толкюв небольших по территории странах, потому что монархия — традиционный дляФранции и значит более устойчивый кнстипт, наконец, потому что демократия таитв себе разрушительные силы, способные уничтожить свободу*. Народ необразован инепросвещен, а просвещение — долгое и трудное дело, к тому же вряд ликогда-нибудь удастся просветит:, всех в равной степени. Главным советчикомнарода являются его страсти, неистовство и необузданная горячность. Когдадемос, получив свобод}-, приходит к власти, он пьянеет от честолюбия и силы,которую не научился применять благоразумно. Свобода перероящается в своеволие,вседозволенность — в анархию, демос — в охлос1. Анархия неизбежнопорождает диктатуру, т. е. новый деспотизм. Рассуждая таким образом и ссылаясьна исторические примеры, философы как будто предвидели кровавый сценарийФранцузской революции 1789-1793 гг. Именно эти резоны питали их надежд}- нагипотетического просвещенного монарха, которому и адресованы проектысоциально-политических реформ. Просвещение «верхов» представлялось болеереальной задачей, чем просвещение •:<низов». Французские мыслители впервыепоставили проблем} «властыоггелли-генция-народ», которая впоследствии будет такактуальна для русской философии.
Просветительскиймонархизм совершенно нетрадиционен, поскольку в старой форме заключено новоесодержание. Если наставниками государя становятся философы, то монарху остаетсяосуществлять при готовленные для него законопроекты, он делится своей властьюс мудрецами-законодатглями, утрачивая свои самодержавные прерогативы. Крометого, монарх связан с народом условиями общественного договора и обязансоблюдать его под страхом ниспровержения (здесь заключается принципиальноеотличие французской версии договорной теории от концепции Гоббса). О правенарода на свержеш е тиранов говорил не только радикал Руссо, но и умеренныймонархист Вольтер: достаточно обратиться к его трагедиям «Брут», «СмертьЦезаря», «Агафокл» У Монтескье, ориентировавшегося на социальную философиюЛокка и политический опыт Англии, монарху отводилась исполнительная власть, азаконодательная — двухпалатному парламенту, представляющелгу интересыаристократии и третьего сословия
Интересныпопытки просветителей действовать в соответствии со сбоили! убеждениями. Неугомонный Вольтер, называя Фридриха II «Соломоном Севера», а Екатерину II — «Северной Семирамидой», пыталсяпобудить их к либеральным реформам. Поучительны и результаты. Ди, пэо послеполугодового общения с Екатериной II вПетербурге пришел 1С выводу, что русская императрица, желая казаться просвещеннойправительницей, в действительности является деспотом.
С началомреволюции идеи просветителей превращаются в лозунги политической борьбы ичеканные формулы «Декларации прав человека и гражданина»: «Люди рождаются иостаются равными в правах»; «Люди имеют право на собственность, безопасность исопротивление угнетению»; «Частная жизнь личности неприкосновенна»… По меретого как в революционном правительстве фельяны уступали место жи-рондистЕ1М, ажирондисты — якобинцам, общественное сознание стремительно «левело». В 1789 г.народ приветствовал монарха возгласами «Да здразстзует король!» Оппозицияобращалась к королю в надежде на просвещенные реформы, которые примирили быинтересы сословий. В 1793 г. тот же народ приветствовал казнь короля криками«Да здравствует республика!» Кумиром оппозиции становится Руссо, его книгицитируют лидеры якобинцев, его прах переносится в Пантеон. Стихия революцииуспокаивается в конце концов в гавани конституционной монархии.Республиканские идеалы оживут только в следующем столетии. Таким образом,революционная идеология востребовала все варианты социально-политическойфилософии Просвещения.
Ориентируясьна английские прототипы, французская социальная мысль оказалась оригинальнойпо крайней мере в одном существенном отношении. Обращаясь к разнообразнымпроблемам, :>на настойчиво и неуклонно напоминает нам: общественнаясистема, приносящая личность в жертву социуму, неразумна, безнравственна и нежизнеспособна.Сам общественный договор — это не цель, г\ средство, которое позволяетоградить частную жизнь гражданина от произвола власти. Государство существуетради человека, а не наоборот. На страницах просветительских сочинений рождаласьидея суверенной личности. Это личность, имеющая мужество пользоваться своим собственнымумом, склонная руководствоваться здравым смыслом, готовая защищать своиинтересы, свободно распоряжающаяся своей собственностью и плодами своеготруда, сознающая свои права и обязанности. Многие идеи Просвещенияпредставляют сегодня уже только исторический интерес, но не эта. Идеалсуверенной личности, ставший главной ценностью европейской цивилизации, неутратил и. вероятно, никогда не утратит своей привлекательности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙСПИСОК
Вольтер.Бог и люди: В 2 т. М,1961.
ГольбахП. Избранныепроизведения: В 2 т. М., 1963.
ГельвецииК. Соч.: В 2т. М,1973-1974.
ДидроД. Соч.: В 2 т. М.,1986-1991.
ДлугачТ. Подвиг здравогосмысла. М., 1991.
ЛаметриЖ.Соч. М., 1983.
РуссоЖ.-Ж.Избр. соч.: В 3 т. М.,1961.
Философияв Энциклопедии Дидро ид'Аламбера. М., 1990.
Французскаяреволюция и Просвещение.М., 1989.
www.ronl.ru
ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Если рассматривать Просвещение как этап истории философской мысли, то мы вынуждены будем признать, что он не был богат яркими открытиями, принципиально новаторскими идеями. Философы-просветители восприняли и развили наследие своих великих предшественников XVII в. Их воззрения на природу опирались на физику Декарта и Ньютона, метафизику Спинозы, гносеология — на локковский сенсуализм, социальная философия — на доктрины Гоббса и Локка. И все же эта философия оригинальна и даже уникальна. Она оказала грандиозное влияние на умы современников, изменила мировоззрение общества и стала прелюдией к тем грандиозным преобразованиям, в результате которых родилась современная западная цивилизация.
Уподобление знания свету, а невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры. Просветителями всегда называли тех, кто несет людям новое знание, обучает и воспитывает. Просвещением же с большой буквы называется культурное движение, охватившее в XVIII в. все страны Европы, Северную, а отчасти и Южную Америку и ставшее важной вехой в духовной истории западного мира. Философия в культуре Просвещения играла столь важную роль, что понятия «просветитель» и «философ» считались синонимами. Человек *мог быть математиком, врачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называли философом, если он был просветителем, т. е. критически мыслящим человеком.
Вспомним, что под знаком критики зарождалась философия Нового времени; ее родоначальники Бэкон «л Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картину мира взамен традиционной религиозной, не беря из прошлого ничего готового, но все подвергая критике — сомнению и проверке опытом и разумом. Философы Просвещения подвергли критике не только устаревшие знания, но и устаревшие общественные порядки. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму» превратилась в призыв, обращенный к современникам. Кант, не разделявший воззрений просветителей, сумел все же воздать им должное, определив Просвещение хак «совершеннолетие человечества», а последнее — как умение пользоваться своим собственным рассудком. Не умеющий или не желающий мыслить самостоятельно отказывается от того, что составляет привилегию и даже обязанность человека, и низводяг себя до уровня ребенка или домашнего животного. «Имейте мужество пользоваться споим собственным умом» — вот истинный девиз Просвещения согласно Канту.
Свою классическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (Франсуа Мари Ариэ), Шарль Луи Монтескье, Дени Дидро, Жан Лерон д'Аламбер, Жюльен Офрен де Ламетри, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, Мельхиор Гримм -вот только некоторые, самые известные имена из блестящей когорты французских просветителей. Это люди, которые имели мужество пользоваться своим собственным умом открыто, публично в стране, которая оставалась одним из самых крегких оплотов средневековья в Европе. Здесь король мог сказать: «Государство — это я», поскольку уже около ста лет не собирались Генеральные штаты (собрание представителей дворянства), а буржуазия, игравшая все более заметную роль в экономике страны, вообще не имела политических прав. Не имело их и крестьянство (23 из 25 млн чел. населения страны). Католическая церковь, устоявшая перед натиском Реформации, приговаривала к галерам, порола и даже казнила протестантов. Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижский парламент з трещал и одну за другой сжигал книги передовых мыслителей. Крестьяне нищенствовали и вымирали от «народной болезни» (так называли голодную дистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризиса, к веку революций», — писал Руссо в 1767 г. Прежде чем началась Великая оранцуз-ская революция, она совершилась в умах людей. Вначале было слово… Философы говорили о революции как о крайне опасной и крайне нежелательной перспективе, но вольно или невольно они готовили Францию к штурму Бастилии. Просвещение свидетельствует, что слово философа способно иной р.эз превращаться в дело. Явление достаточно редкое для истории философской мысли.
Просвещение объединило людей разнообразных философских взглядов и политических убеждений, среди них встречаются материалисты, деисты, скептики, пантеисты, сторонники просвещенного абсолютизма и республиканцы, воинствующие безбожники и последователи «естественной религии». Внутри Просвещения никогда не стихала полемика. Но как бы ни были велики разногласия между философами, их: воззрения имели общую идейную платформу, формировались в русле единого мировоззрения и стиля. Они были едины по крайней мере в следующем.
• В своей оппозиционности к официальной Франции. Существующие е| стране порядки расценивались ими как неразумные, несправедливые и безнравственные. Гегель, характеризуя эту эпоху, говорил об «отчуждении» мира образованных людей от мира действительности. «Чумше» в своей стране, просветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев (это породило своеобразный литературный прием, использованный, например, в «Персидских письмах» Монтескье и в «Простодушном» Вольтера). В глазах ретроградов эти «чужаки» были «опасной сектой», врагами; фистианства, добрых нравов и властей.
• Они считали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить». — говорил Вольтер; «Наука идет вперед семимильными шагами», — радовался Дидро) и с оптимизмом смотрели в будущее, где им грезился «век триумфа ф.ялософии», «царство разума», которое принесет гчастье и благоденствие человечеству.
• Философы верили, что история возложила на них особую миссию — распространять и пропагиадировать научные знания. Эта вера отличала их от мыслителей XVII в. и делала просветителями. Влюбленные в науку, они были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессе строили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «знание — сап;}», просветители ратовали за практическое применение науки для использования богатств природы, совершенствования правопорядка и государственного правления, улучшения нравов. Один только Руссо,, отказывайся видеть в науке силу, способствующую добродетели и обще-, ственной справедливости, и не присоединился к общему кредо просвети-.ч телей: «Все благо — от знания, все зло — от невежества». п *
Задача, поставленная просветителями, определила форму их философских сочинений: это были не только традиционные для Нового времени объемные трактаты, но и философские диалоги, романы, памфлеты, драмы и комедии, стихи. Это была популярная литература, переводившая сложные философские абстракции на язык здравого смысла и делавшая их доступными для среднего читателя.
Никакой организации, которая объединяла бы филоссфоЕ; и придавала их деятельности планомерный характер, не существов ало. Все они были очень дружны (взаимная ненависть Вольтера и Руссо — особый случай), встречались и беседовали з парижских салонах и загородных домах Гольбаха и Гельвеция — наиболее состоятельных людей своего круга. Случилось так, что более двух десятилетий их: объединяло и общее дело — издание «Энциклопедии, иди Толкового слонаря наук, искусств и ремесел». Любая энциклопедия — это всего лишь академическое справочное издание, состоящее? из статей на различные темы, расположенные в алфавитном порядке. Однако получив заказ от издателя, редакторы Дидро и д'Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический труд превратился в грандиозное просветительское мероприятие, глубоко повлиявшее на всех образованных европейцев. В предисловии, написанном Дидро и ставшим своеобразным манифестом культуры Просвещения, говорилось, что цель Энциклопедии — «объединить знания, рассеянные по поверхности земной, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем, и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабы наши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее » чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга». Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученые, писатели, художники, архитекторы и философы «века разума». Сразу-после выхода в свет первого тома в 1751 г. в обществе разразилась буря. Против издания, враждебного алтарю и трону, печаталось огромное количество памфлетов, брошюр и статей, назначались следственные комиссии, издание неоднократно завещалось Королевским советом, а затем возобновлялось. С 1759 по 1765 гг. Энциклопедия публиковалась нелегально и совершенно анонимно. Многие сотрудники, не выдерживая травли, оставляли работу. И все же дело было доведено до конца: свет увидели 23 увесистых тома по 950 страниц каждый, к которым прилагались 12 томов таблиц, чертежей и рисунков к тома с указателями. Нужно воздать должное мужеству энциклопедистов и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших свои связи при дворе. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и по всей Европе, а гонения только увеличивали их число. И еще одно немаловажное обстоятельство, не раз спасавшее Энциклопедию: это было крупнейшее коммерческое предприятие, которое потребовал э огромных денежных вложений, но игра стоила свеч — издатели получили 500% чистой прибыли. Ни одна отрасль торговли не приносипа тогда подобных барышей. «Век разума» был и веком набиравшего силу капитализма.
Философские воззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр нес интересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, и гноскюлогия, и антропология, и этика, и эстетика, и социология. По каждой из проблем, как уже отмечалось, высказывалась весьма разноречивые суждения. Кроме того, для мыслителей просиещенного века оказатся неприемлемым «дух систем» ХУП в. Выступив против глобальных метафизических концепций Декарта, Спинозы и Лейбница, они намеренно стремились к «антисистемности», «антиметодичности», излагая свои идеи фрагментарно и даже беспорядочно. Исключением является, пожалуй, только Гольбах, обобщивший воззрения своей эпохи и изложивший их в книге, которая так я называется «Система природы». Логика построения этой книги, очевидно, отражает и общую логику просветительского мировоззрения. Его ядром является философская антропология. Философия природы выступает общим основанием для рассуждений о человеке как природном существе. А философия человека, в свою очередь, становится основанием для разработки этических, правовых и социально-политических воззрений. Итак, природа-человек-общество — этой логике будем следовать и мы.
Просветители отказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышления, столь хараетерного для ХУП в., а значит и от метафизического осмысления природы. Побывав в 1726-1729 гг. в Англии, Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой передовой европейской страны — философию Локка и физику Ньютона. Благодаря талантливому перу Вольтера они быстро становятся популярными. Увлечение сенсуализмом Локка было всеобщим, преимущества эмпирического метода познания казались бесспорными. Следуя эмпирической методологии, французские философы стреми-
лись опираться на опыт, естественнонаучный материал, прежде всего на физику Ньютона, которая тогда уже потеснила физику Декарта. Их воззрения на природу оказываются не метафизическими, а натуралистическими.
Естествознание той эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы — деистической и материалистической. Деистом был сам Ньютон, считавший идею Бога совершенно необходимой для объяснения первоисточника движения в природе (Бог дает «первотолчок» материи), а также происхождения тех законов динамики, которые он открыл (Бог выступает как раз}т«ыя упорядочивающая сила). Аргументы Ньютона в пользу существования Бога использовали Вольтер, Кондильяк, Руссо, д'Аламбер, Монтескье и другие последователи деизма. Бог не является для них творцом природы, и в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма в сравнении с традиционной христианской теологией, материя и Бог -две извечно сосуществующие субстанции. Но если понимать материю как лишенное активности, бездеятельное и инертное вещество (а механика понимает ее именно так), то без идеи нематериальной внешней силы не удастся объяснить даже простейшую форму движения — перемещение в пространстве, а тем более разрешить проблему' развития.
В доктрине материалистов природа признается единственной субстанцией, вечной и неистребимой. Она не нуждается для своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, поскольку источник движения находится в ней самой. «Мы скажем, что движение — способ существования материи, что материя движется благодаря собственной энергии, что она обязана своим движением внутренне присущей ей силе». «Но, спросят нас: откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, что из самой себя, ибо она есть.великое целое, вне которого ничего не может существовать». Так Гольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетрудно заметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе кгис причине самой себя. Однако у французских последователей великого голландца мы не встретим свойственного Спинозе противопоставления субстанции модусам. Для них это одно и то же, поскольку матери) реально существует и познается в виде природах тел. чувственных вещей. Понятия «природа» и «материальная субстанция» оказываются тождественными, таков натуралистический стиль мышления.
Внутренняя структура материи трактовалась философами в полном соответствии с естествознанием той эпохи, т. е. в духе атомизма. Представление о том, что все физические тела состоят из неделимых частиц — атомов и молекул (тогда их предпочитали называть именно молекулами), разделяли такие корифеи науки, как Ньютон и Бейль. Философы, стремившиеся быть натуралистами, считали, что взаимодействие?! невидимых молекул, находящихся в беспрерывном движении, можно объяснить образование всех наблюдаемых нами вещей. В духе ньютоновского естествознания был осмыслен и внутренний механизм движения материи, как мельчайшие частицы, так и тела движутся, повинуясь трем законам механики — закону притяжения-отталкивания (вследствие этого образуются из молекул и распадаются различные тела), закону инерции (сила, позволяющая предметам сохранять себя и сопротивляться внешним воздействиям) и закону причинности (в природе нет места с.тучайности, все обусловлено естественными пршинами, причем одна причина порождает лишь одно следствие, и необъятную цепь причинно-следственных связей нельзя разорвать ни я одном звене, не нарушив целостности и единства природы). Итак, движение порождает, некоторое время сохраняет, а затем разрушает одну за другой разные части Вселенной. Между тем, количество материи всегда было, есть и будет одним и тем же. Круговорот соединяющихся и распадающихся однородных частиц, не имеющий ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. Работает гигантская машина природы… Довольно унылая, мертвенно-однообразная картина мироздания. Наиболее последовательным приверженцем механистического материализма был Поль Гольбах, и Гете иронизировал по поводу его книги: «Как же пусто и неприветливо стало у нас на душе от этого печального атеистического полумрака, закрывшего собой землю со всеми ее образованиями, небо со всеми его звездами.… Мы бы этим удовлетворились, если бы автор на. наших глазах построит мир». В самом деле, каким образом в рамках этой системы можно понять отличие неживой трироды от органической, объяснить бесконечное разнообразие живых существ, постичь самое загадочное явление универсума -человеческий разум?
Человек в свете натуралистической философии — это всецело природное существо. Что это значит?
Во-кервых. имеется в виду естественное происхождение человеческого родя. Эта идея, противопоставленная библейской идее творе-
ния, существовала в двух вариантах. Некоторые философы допускали, что первые люди возникли в результате «комбинирования» подходящих веществ, т. е. прямо из неорганической природы. Довольно забавно выглядят сегодня рассуждения Ламетри о том, как в древнейшем море, покрывавшем первоначально землю, среди зародышей всевозможных организмов образовались и «яйца», из которых год воздействием солнца вылупились первые человеческие существа. Наряду с механистической гипотезой антропогенеза высказывалась и эволюционная, согласно которой человек выступал высшей ступенью развития органического мира. Тот же Ламетри заявил, что ему «нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождении человека от животных». Вспомним, что в XVIII в. научные исследования проблемы антропогенеза еще не велись и конкретные знания в этой области совершенно отсутствовали. Гольбах честно признавайся, что «опыт не дает нам возможности решить этот вопрос». Признаемся, что и сегодня эта проблема освящается лишь на основе гипотез.
Во-вторых, человек как явление природы обладает определенной телесной организацией, а значит — физиологическими потребностями и «физической чувствительностью» (способностью испытывать удовольствие и страдание). В этом отношении все люди одинаковы и совершенно равны; представление о природном равенстве людей станет для просветителей основанием для требования равных социальных и политических прав. А естественное стремление к удовольствию будет рассматриваться как главная движущая сила человеческого поведения.
В-третьих, в качестве природного явления рассматривается и душа человека. Декарт, как мы помним, полагал, что механическими закономерностями можно объяснить все явления природы, даже жизнедеятельность животных (это своеобразные машины), все, кроме способности человека мыслить. Поэтому7 он и ввел понятие мыслящей, или духовной, субстанции, которая полностью противоположна субстанции материальной. Возражая Декарту, врач-философ Ламегри озаглавил одну из своих книг «Человек-машина», в которой ]шсал, ссылаясь на свою медицинскую практику1, что душа — это лишенный содержания термин, которым можно пользоваться только для обозначения той части нашего организма, которая мыслит, т. е. мозга. Душа в представлении французских философов — это не что иное, как способность человека чувствовать и мыслить, вытекающая из специфического строения его тела. Стало быть, это не самостоятельная субстанция. никогда нг дглали людей лучшими» (Гельвеции). Просветители считали, что церковь воспитывает трусов, поскольку проповедует послушание, фана: гиков. поскольку преследует инакомыслие, что она уничтожает разум, поскольку предписывает пастве веру в незыблемые формулы догматики… Борьба против церкви была и борьбой против авторитарного мышления, несовместимого с главным принципом Просвещения -«имейте мужество пользоваться своим собственным умом». Столь лее резки суждения о другом «воспитателе» общества — государстве. Рассматривал ргвличные исторические формы деспотических государств (Ассирия. Вавилон. Персия, Римская империя. Османская империя и пр.), философы всегда имели в виду свою Францию, попавшую под иго тирании. Суть деспотического правления повсюду7 одинакова: судьба общества находится в руках одного человека. Общество оказывается расколотым на бюрократическую верхушку, придворных льстецов, озабоченных только тем, чтобы удержаться на своих местах, и массу бесправных рабов. Там, где нет слободы, нет места главной гражданской добродетели — стремлению действовать на благо общества. Следствие деспотизма — всеобщее равнодушие к общественному благу. Таковы плоды непросвещенного воспитания.
Так, на сцене появляется миссионер Разума — Просветитель, призванный улучшить нравы, изменить общественные порядки и сделать людей счастливыми. Создание светской этической теории было непростой задачей. Религия, против которой так резко выступили философы, заключала в себе священные, богоустановленные и потому незыблемые нормы морали. Тогда (как, впрочем, и теперь) подавляющее большинс'гво людей считало, что без веры не может быть и добродетели. «Если Бога нет, то все дозволено», — скажет Достоевский. Вот почему Вольтер, Монтескье, Руссо, как и многие другие идеологи Просвещения, полагали, что независимо от того, верно или ложно христианское вероучение, религия нужна обществу для сохранения порядка. Вера в карающего и вознаграждающего Бога заставляет людей воздерживаться от дурных поступков и побуждает к добродетельным. Именно это имел в виду Вольтер, когда говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы вьцд'мать». Вера в Высшего Судью несет утешение страждущим и является уздой для властвующих. Эти соображения стали еще одним аргументом в пользу деизма. Атеизм же -привилегии разумных и образованных людей, это мировоззрение не годится для большинства, ибо большинство вовсе не разумно.
Философы-материалисты высказывались за полное отделение «царства морали» от «царства религии», поскольку «они несовместимы и их интересы не могут слиться» (Гольбах). Они хотели развгять расхожие представления о том, что атеизм поро; кдает вседозволенность, и доказать, что общество атеистов может быть нравственным. Проштудировав Библию, Гольбах пришел к выводу, что христианство имеет «две морали». «Первая мораль» — это обязанности человека по отношению к Богу и церкви — искренняя вера, отказ от своей воли и повиновение священным авторитетам, исполнение обрядов и чтение молитв, аскетические ограничения. «Вторая мораль» — это нравственные императивы, призванные регулировать отношения между людьми, — не убивай, не кради, не лги, не прелюбодействуй, уважай родителей, не притесняй слабого, люби ближнего. Нужно быть безумцем, чтобы не видеть значимости этой «второй морали» для совместной; кизни людей, для благополучия общества. Как свидетельствует Библия, жития святых и история церкви, «вторая мораль» то и дело приносится в жертв}1 «первой». Разве церковь не убивала иноверцев, еретиков, ученых, разве не стремилась к обогащению? Почему сам Бог, как видно из Библии, попирает им самим установленные законы? Почему, например, царь Давид, один из героев книги Гольбаха «Галерея святых», который был коварным лжецом, распутником и душегубцем, почитается как герой веры? Какова общественная польза аскетических подвигов отшельников и монахов? В глазах просветителей «вторая мораль», и только она, является подлинной моралью, поскольку добродетель в их представлении — з>то все, что служит общественному благу и делает людей счастливыми в их единственной земной жизни. И она совсем не нуждается в «первой». «Чтобы постичь основы морали, людям нет необходимости ни в богословии, ни в откровении, ни в богах, для этого совершенно достаточно простого здравого смысла», — считал Гельвеции. Здравый смысл — вот иредпо-сылка добродетельного поведения.
Для утверждения добродетели совершенно недостаточно нравственных проповедей, высокопарных призывов вроде «любите ближнего», «жертвуйте собой ради общего блага». Конечно, всегда были и будут люди, способные к альтруизму и самопожертвованию (например, герои римской истории Катон и Брут, на которых так.побили ссылаться просветители), но это подвижники-одиночки. Большинство вовсе не таково. Поскольку же речь шла о морали для большинства, необходимо было найти для нее более надежное основание, чем альтруизм или чувство долга. Таким основанием был признан личный ик херес. Антором теории личного интереса стал Гельвеции, чья книг «Об уме» была сожжена по решению парижского парламента. Ему не обходимо было разрешить общую для всех этических учений пробле му: каким образом может быть согласован интерес индивида с интере сом общества. Согласно Гельвецию человек — это эгоист, каждый любит себя и безразличен к другим. Любовь к себе естественна, как естественно чувство самосохранения, она проистекает из самой природы человеческого существа: обладая физической чувствительностью, т. е. испытывая боль и удовольствие, мы, естественно, стремимся к удовольствию и сторонимся страданий. Себялюбие, которое обычно осуждается как нечто низкое и отвратительное, в действительности этически нейтральное явление, поскольку это явление природы. Все человеческие поступки и отношения строятся на этом фундаменте, каждый стремится к собственному удовольствию, пользе и выгоде, т. е. преследует личный интерес. Ради собственного удовольствия мы любим и дружим. Вовсе не бескорыстна и честность, поскольку поступающий честно и справедливо рассчитывает на уважение окружающих, а у]; ажгние дает ему возможность влиять на людей, извлекая из этого выгоды и преимущества. Даже в обществе люди объединяются из-за любви к себе, понимая, что этот союз им выгоден. Здравый смысл подсказывает члену сообщества: целесообразнее поступиться частью своих интересов, чем добиваться своей выгоды.любыми средствами, лучше ограничить себя в чем-то, чем потерять все. Так здравый смысл преобразует грубый эгоизм в эгоизм разумный. Высшей нравственной задачей оказывается не воспитание альтруизма во имя призрачного общего блага, а воспитание разумного эгоизма во имя пользы каждого. Гельвеции становится родоначальником утилитаризма, философского направления, которому суждена была громкая популярность в следующем столетии.
Попытка Гельвеция увязать добродетель с корыстью вызывала негодование Руссо: «Каждый, говорят, содействует общему благу из-за своего интереса. Но откуда же происходит то, что справедливый содействует ему в ущерб себе?.. Личным интересом можно объяснить лишь поступки злых… Не из корысти вытекает нравственность, она -результат врожденной любви к другим.людям и к справедливости». Дидро иронизировал: сам господин Гельвеции, оставивший доходное место генерального откупщика ради.любви к истине и беспокойной
жизни опального литератора, служит лучшим опровержением его утилитаристской теории морали. Дальше мы увидим, что Какт будет строить свою этику на принципе антиутилитаризма: нравственные поступки совершаются вопреки личной склонности или расчету, они не имеют никаких внешних мотивов, их единственный мотив — чувство долга. Но это уже совсем другая этика. Просветители же, в более или менее откровенной форме, восприняли идеи личного интереса и разумного эгоизма, столь органичные их мировоззрению.
Наиболее действенным средством в<эспитания общественной добродетели просветители считали законодательство. «Если законы хороши, то и нравы хороши, если законы дурны, то и нравы дурны». Какие же законы хороши? Те, что «связывают благо отдельных лиц: общим благом, так чтобы гражданин лишен был возможности повредать обществу, не повредив себе», — считал Дидро. Себялюбие порождает многочисленные пороки, но его можно превратить в добрсдетгли при помощи хитроумного законодательства. Нужны такие законы, исполнение которых убеждало бы всех, что быть порядочным человеком выгодно, а быть злодеем — нет. Просвещенный законодатель будег назначать такие наказания для преступников и такие поощрения для законопослушных граждан, что всякий разумный человек будет заинтересован в добродетельном поведении. Место верховного нравственного арбитра, карающего и награждающего Бога, в светской этической доктрине занимает закон. А еще — общественное мнение: презрение и гнев людей, вызывающие тягостное чувство стада и угрызения совести, могут быть весьма действенным наказ анием для согрешившего, а одобрение и любовь — наградой для праведника. В церковном отпущении грехов просветители усматривали большой вред для морали и грана.
На почве философской антропологии строились не только этические теории, но и вырастали социально-политические идеалы эпохи, проекты наилучшего государственного устройства. Они обретали, разнообразные формы, более или менее радикальные. Большинство просветителей (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др.) наилучшей формой государственной правления для Франции считали просвещенный абсолютизм, Монтескье был поклонником парламентской монархии английского образца, а Руссо — убеэвденным республиканцем. Не стоит, однако, преувеличивать различия этих проектов, поскольку все они были вариантами либерально-демократических преобразований, все они базировались на теории общественного договора. Тесгэш: общественного договора, унаследованная от Гоббса и Локка, именно во Франции приобрела свою классическую завершенность. В работе Руссо, которая так и называется «Об общественном договоре;», сформулированы ее основные принципы.
» Предпосылкой общественного союза является «естественное состояниг», в котором каждый индивид автономен, самостоятелен и совершенно свободен; каждый волен сам защищать свои естественные права на жизнь, собственность, свободу.
» Поняв преимущества совместной жизни, индивиды заключают договор о взаимных правах и обязанностях, поручая некоему третейскому судье — государству осуществлять общую волю; отныне государство призвано защищать естественные права гражданина.
« Поскольку правительство действует ради общего блага, то ему необходимо подчиняться; если же оно нарушает условия договора, то его следует свергнуть.
Русс» критиковали и высмеивали за то, что он выдумал одиночку «робинзона», живущего в вымышленном «естественном состоянии», история такого не знала, люди, в том числе и первобытные, всегда жили коллективами. Однако и критики Руссо толковали о «человеческой природе» автономного индивида и его естественных правах. Нам важно понять, что под общественным договором подразумевалось не только и не столько реальное историческое событие — переход первобытного общества к государственной жизни. Речь шла об общественном идеале, о том. каким должно стать разумное общество. В таком случае автономный индивид оказывается не дикарем-одиночкой, а суверенно?! личностью, свободным и ответственным гражданином, готовым к сознательном}' участию в политической жизни, а естественные права — гражданскими правами. Первоначальное естественное состояние оказнвагтся схожим с состоянием полного бесправия в условиях деспотизма, а заключение общественного договора — созданием демократического государства. В облачении теории общественного договора, таким образом, выступали новые социальные идеалы.
Характер социально-политических проектов зависел от того, к кому была обращена просветительская миссия. Один только Руссо, которого Вольтер назывга «философом оборванцев», был последовательным демократом, полагая, что без просвещенного народа невозможно и просвещенное государство. Убежденный республиканец, в трактате <<Об общественном договоре» он говорит о «суверенитете народа», о призвании государства выражать «совокупную вотоо нации». Это означало, что только сам народ (а не его представители) полномочен издавать законы, поручая их исполнение выборным матистратам. Народные собрания античного образца представлялись ему наиболее адекватной формой волеизъявления нации. Сознавая практические трудности осуществления плебисцитов и такой большой стрине, как Франция, он говорил о некоем «мудром законодателе», который мог бы выносить законопроекты на суд народа (своеобразный аналог «просвещенного монарха»).
Откровенные республиканские симпатии мы встретим и \ других просветителей. Вольтеру, Монтескье, Дидро, Гольбаху, Гельвецию эталоном государственного устройства представлялась Римская республика, все они с вдохновением писали о свободе, равенстве, гражданственности и любви к отечеству, но все же… склонялись к монархии. Почему? Потому что республиканский строй может быть реализован толкю в небольших по территории странах, потому что монархия — традиционный для Франции и значит более устойчивый кнстипт, наконец, потому что демократия таит в себе разрушительные силы, способные уничтожить свободу*. Народ необразован и непросвещен, а просвещение — долгое и трудное дело, к тому же вряд ли когда-нибудь удастся просветит:, всех в равной степени. Главным советчиком народа являются его страсти, неистовство и необузданная горячность. Когда демос, получив свобод}-, приходит к власти, он пьянеет от честолюбия и силы, которую не научился применять благоразумно. Свобода перероящается в своеволие, вседозволенность — в анархию, демос — в охлос1. Анархия неизбежно порождает диктатуру, т. е. новый деспотизм. Рассуждая таким образом и ссылаясь на исторические примеры, философы как будто предвидели кровавый сценарий Французской революции 1789-1793 гг. Именно эти резоны питали их надежд}- на гипотетического просвещенного монарха, которому и адресованы проекты социально-политических реформ. Просвещение «верхов» представлялось более реальной задачей, чем просвещение •:<низов». Французские мыслители впервые поставили проблем} «властыоггелли-генция-народ», которая впоследствии будет так актуальна для русской философии.
Просветительский монархизм совершенно нетрадиционен, поскольку в старой форме заключено новое содержание. Если наставниками государя становятся философы, то монарху остается осуществлять при готовленные для него законопроекты, он делится своей властью с мудрецами-законодатглями, утрачивая свои самодержавные прерогативы. Кроме того, монарх связан с народом условиями общественного договора и обязан соблюдать его под страхом ниспровержения (здесь заключается принципиальное отличие французской версии договорной теории от концепции Гоббса). О праве народа на свержеш е тиранов говорил не только радикал Руссо, но и умеренный монархист Вольтер: достаточно обратиться к его трагедиям «Брут», «Смерть Цезаря», «Агафокл» У Монтескье, ориентировавшегося на социальную философию Локка и политический опыт Англии, монарху отводилась исполнительная власть, а законодательная — двухпалатному парламенту, представляющелгу интересы аристократии и третьего сословия
Интересны попытки просветителей действовать в соответствии со сбоили! убеждениями. Неугомонный Вольтер, называя Фридриха II «Соломоном Севера», а Екатерину II — «Северной Семирамидой», пытался побудить их к либеральным реформам. Поучительны и результаты. Ди, пэо после полугодового общения с Екатериной II в Петербурге пришел 1С выводу, что русская императрица, желая казаться просвещенной правительницей, в действительности является деспотом.
С началом революции идеи просветителей превращаются в лозунги политической борьбы и чеканные формулы «Декларации прав человека и гражданина»: «Люди рождаются и остаются равными в правах»; «Люди имеют право на собственность, безопасность и сопротивление угнетению»; «Частная жизнь личности неприкосновенна»… По мере того как в революционном правительстве фельяны уступали место жи-рондистЕ1М, а жирондисты — якобинцам, общественное сознание стремительно «левело». В 1789 г. народ приветствовал монарха возгласами «Да здразстзует король!» Оппозиция обращалась к королю в надежде на просвещенные реформы, которые примирили бы интересы сословий. В 1793 г. тот же народ приветствовал казнь короля криками «Да здравствует республика!» Кумиром оппозиции становится Руссо, его книги цитируют лидеры якобинцев, его прах переносится в Пантеон. Стихия революции успокаивается в конце концов в гавани конституционной монархии. Республиканские идеалы оживут только в следующем столетии. Таким образом, революционная идеология востребовала все варианты социально-политической философии Просвещения.
Ориентируясь на английские прототипы, французская социальная мысль оказалась оригинальной по крайней мере в одном существенном отношении. Обращаясь к разнообразным проблемам, :>на настойчиво и неуклонно напоминает нам: общественная система, приносящая личность в жертву социуму, неразумна, безнравственна и нежизнеспособна. Сам общественный договор — это не цель, г\ средство, которое позволяет оградить частную жизнь гражданина от произвола власти. Государство существует ради человека, а не наоборот. На страницах просветительских сочинений рождалась идея суверенной личности. Это личность, имеющая мужество пользоваться своим собственным умом, склонная руководствоваться здравым смыслом, готовая защищать свои интересы, свободно распоряжающаяся своей собственностью и плодами своего труда, сознающая свои права и обязанности. Многие идеи Просвещения представляют сегодня уже только исторический интерес, но не эта. Идеал суверенной личности, ставший главной ценностью европейской цивилизации, не утратил и. вероятно, никогда не утратит своей привлекательности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Вольтер. Бог и люди: В 2 т. М, 1961.
Гольбах П. Избранные произведения: В 2 т. М., 1963.
Гельвеции К. Соч.: В 2т. М, 1973-1974.
Дидро Д. Соч.: В 2 т. М., 1986-1991.
Длугач Т. Подвиг здравого смысла. М., 1991.
ЛаметриЖ. Соч. М., 1983.
РуссоЖ.-Ж. Избр. соч.: В 3 т. М., 1961.
Философия в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера. М., 1990.
Французская революция и Просвещение. М., 1989.
www.ronl.ru
