ТЕМА РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ЛИТЕРАТУРЕ 20-х ГОДОВ. Революция в литературе 20 века реферат


Революция и гражданская война в русской прозе 1920-х годов | сочинение, краткое содержание, анализ, биография, характеристика, тест, отзыв, статья, реферат, ГДЗ, книга, пересказ, сообщение, доклад, литература | Читать онлайн

Основная тема творчества писателей 1920-х годов — револю­ция и гражданская война. Она составляла главный нерв произве­дений и писателей русского зарубежья, и тех, кто творил в Со­ветской России. Как писал в романе «Сивцев Вражек» писатель- эмигрант Б. Осоргин, были две правды: «Правда тех, кто считал и родину, и революцию поруганными новым деспотизмом и насилием, — и правда тех, кто иначе понимал родину, …кто видел поругание не в похабном мире с немцами, а в обмане народных надежд». Идеологически существовали две линии в изо­бражении гражданской войны. Одни писатели восприняли Ок­тябрьскую революцию как незаконный переворот, а граждан­скую войну — как «кровавую, братоубийственную». Особенно ярко ненависть к советской власти и всему, ею творимому, про­явилась в «Окаянных днях» И. Бунина, в романах «Ледяной по­ход» Р. Гуля, «Солнце мертвых» И. Шмелева.

Рожденная личным горем (расстрел большевиками сына Сер­гея) книга «Солнце мертвых» — это страшная мозаика револю­ции. Шмелев показывает революционных деятелей как слепую силу. Эти «краснозвездные «обновители жизни» способны толь­ко убивать. С позиций христианской нравственности они не имеют никакого оправдания. Жертвы духовно выше их. Их страдания, боль их душ показаны Шмелевым как страдания всего русского народа, не отравленного идеологией. В романе, состоящем из отдельных рассказов, лейтмотивом проходит образ мертвого солн­ца — трагического символа поруганной, умирающей под вла­стью большевиков Родины.

С общегуманистических позиций изображена гражданская война в романе М. Булгакова «Белая гвардия», в романе А. Тол­стого «Сестры».

В романе «Белая гвардия» окружающему хаосу, непостоянству, разорению противопоставляется упорное стремление сохранить свой Дом с «кремовыми шторами», с изразцовой печкой, теп­лом семейного очага. Внешние приметы прошлого не имеют материальной ценности, это символы прежней устойчивой и нерушимой жизни.

Семья Турбиных — военных и интеллигентов — до конца готова защищать свой Дом; в широком плане — Город, Россию, Родину. Это люди чести и долга, настоящие патриоты. Булгаков показыва­ет события 1918 г., когда Киев переходил из рук в руки, как события апокалиптические, трагические. Библейское пророчество «и сделалась кровь» вспоминается, когда возникают картины диких зверств петлюровцев, сцены расправы «пана куренного» со своей беззащитной жертвой. В этом стоящем на краю пропасти мире единственное, что может удержать от падения, — любовь к Дому, России.

Булгаков изобразил своих героев-белогвардейцев с гумани­стической позиции. Он сочувствует и сострадает честным и чис­тым людям, ввергнутым в хаос гражданской войны. С болью он показывает, что гибнут самые достойные, цвет нации. И это в контексте всего романа расценивается как гибель всей России, прошлого, истории.

В противовес общегуманистическим и критическим по отно­шению к революции произведениям в 1920-е годы появляются произведения, воспевавшие революцию и считавшие граждан­скую войну необходимым и неизбежным шагом советской вла­сти. Эти произведения были разными по принципам изображе­ния человека и истории, по своим стилевым особенностям. В од­них из них создавался обобщенно-поэтический образ народа, объ­ятого стихией революции. В них действовала революционная мас­са, «множества», «красная лава». Таковы «Падение Даира» А. Ма- лышкина, «Партизанские повести» Вс. Иванова, «Голый год» Б. Пиль­няка.

В «Голом годе» Пильняк показывает революцию как стихию, развязывающую пещерное, низменное в человеке. Это бунт ази­атского начала, разрушающий европейское. Дикий разгром, зве­риные инстинкты, цинизм сталкиваются с высокими идеалами «лучших людей» — большевиков. Большевики у Пильняка не индивидуализированы, психологически не обрисованы. Он фиксирует только внешние приметы, в результате в литературу вошли «кожаные куртки», ставшие образом-символом больше­виков.

Другие писатели, апологетически относившиеся к револю­ции, стремились к психологическому постижению революци­онного народа. В «Железном потоке» А. Серафимович показал, как из разношерстной, необузданной, дикой толпы в процессе перехода рождается спаянный единой целью поток. Толпа вы­двигает, выталкивает из себя вожака, который только жесто­костью, силой воли, диктатом может сделать из нее единый — железный — поток. И когда Кожух приводит этот «железный по­ток» к намеченной цели, тогда люди с удивлением вдруг заме­чают, что у Кожуха «голубые глаза».

В романах Д. Фурманова «Чапаев» и А. Фадеева «Разгром» ка­ждый персонаж уже психологически очерчен. По словам Фадее­ва, он ставил задачу показать, что «в гражданской войне проис­ходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все неспособное к настоящей революционной борь­бе… отсеивается. …Эта переделка происходит успешно потому, что революцией руководят… коммунисты…» Задачи вполне оп­ределяются требованиями социалистического реализма. Идею переделки в ходе революции «человеческого материала» олице­творяет в романе Морозко, а идею отбора и «отсеивания» — Мечик. В однотипных жизненных ситуациях идет сравнение ге­роев, выявление их нравственно-психологического потенциала. Согласно соцреалистической трактовке, Морозко во многих ситуациях оказывается выше Мечика, т. е. «пролетарский гума­низм» (допускавший убийство раненого товарища, потому что он мешал продвижению отряда) выше общечеловеческих поня­тий. В финале Морозко совершает подвиг самопожертвования, спасая отряд, Мечик же уходит. Противопоставление героев но­сит в романе не психологический, а социальный характер.

Фадеев показал недостатки Морозки («баламутство», при­вычку подозревать других в низости, самому отлынивать от дела, способность лгать, красть) как поверхностные, обусловленные обстоятельствами жизни. Под влиянием участия в революции это должно исчезнуть.

Иначе рисуется Мечик. Интеллигентный юноша, романтиче­ски воспринявший революцию, но не принявший ее грязь, кровь, пошлость, однозначно отрицательно оценивается Фадеевым. Пи­сатель показывает, что под благопристойной внешностью таится душа предателя и эгоиста. Фадеев упростил идею «интеллигенция и революция», просто выбросив из нее интеллигента. Материал с сайта //iEssay.ru

Достижением Фадеева было изображение коммуниста Левин­сона — человека неказистого с виду, со слабостями, но сильно­го духом, разумно умеющего управлять собой и другими.

«Нераздельность и неслиянность с революцией» — такова позиция И. Бабеля в «Конармии». Увидев в революции не только силу и романтику, но и кровь и слезы, Бабель изобразил дейст­вительность трагически. Не отрицая революцию, Бабель пока­зывает ее натуралистически, со всеми «будничными злодеяния­ми». Он видит в ней возвышенное и низкое, героическое и по­шлое, доброе и жестокое. Писатель убежден, что революция — состояние экстремальное, а потому должна иметь конец как вся­кая сверхординарная ситуация. Но поступки, которые дозволе­ны в экстремальной ситуации, становятся обыденностью. Вот это-то и страшно, это и составляет трагизм «Конармии».

Революция и гражданская война изображались по-разному: как стихия, метель, вихрь («Голодный год» Пильняка), как ко­нец культуры и истории («Окаянные дни» Бунина, «Солнце мертвых» Шмелева), как начало нового мира («Разгром» Фадее­ва, «Железный поток» Серафимовича). Писатели, принимавшие революцию, наполняли свои произведения героико-романтическим пафосом. Те же, кто видел в революции разнузданную стихию, изображали ее как апокалипсис, действительность пред­ставала в трагической тональности.

На этой странице материал по темам:

iessay.ru

Тема революции и гражданской войны в русской литературе 20 века

Тема революции и гражданской войны надолго стала одной из главных тем русской литературы XX века. Эти события не только круто изменили жизнь России, перекроили всю карту Европы, но изменили и жизнь каждого человека, каждой семьи. Гражданские войны принято называть бра­тоубийственными. Таков по сути характер любой войны, но в гражданской эта ее суть выявляется особенно остро. Ненависть нередко сталкивает в ней людей, родных по крови, и трагизм здесь предельно обнажен. Осознание гражданской вой­ны как национальной трагедии стало определяю­щим во многих произведениях русских писателей, воспитанных в традициях гуманистических ценно­стей классической литературы.

Это осознание прозвучало, может быть, даже не до конца понятое самим автором, уже в романе А. Фадеева «Разгром». И сколько бы критики и ис­следователи ни искали в нем оптимистическое на­чало, книга прежде всего трагична — по описыва­емым в ней событиям и судьбам людей, фило­софски осмыслил суть событий в России начала XX века спустя годы Б. Пастернак в романе «Док­тор Живаго». Герой здесь оказался заложником истории, которая безжалостно вмешивается в его жизнь и разрушает ее. В судьбе Живаго — судьба русской интеллигенции в ХХ веке.

Во многом близок к Б. Пастернаку и другой пи­сатель, драматург, для которого опыт гражданской войны стал его личным опытом. Это М. Булгаков. Его пьеса «Дни Турбиных» стала живой легендой XX века. Пьеса рождалась необычно. В 1922 году, оказавшись в Москве (после Киева и Владикавка­за, после опыта работы врачом), М. Булгаков узна­ет о том, что в Киеве умерла его мать. Эта смерть послужила толчком к началу работы над романом «Белая гвардия», а уже потом из романа рождается пьеса.

В романе и в пьесе нашли отражение личные впечатления М. Булгакова. В страшную зиму 1918—1919 годов писатель жил в Киеве, своем родном городе, переходившем из рук в руки. Судьбу человека решал ход истории. В центре пьесы — дом Турбиных. Его прообразом во мно­гом стал дом Булгаковых на Андреевском спуске, сохранившийся до наших дней, а прототипами ге­роев — близкие писателю люди. Так, прототипом Елены Васильевны была сестра М. Булгакова. Это придало булгаковскому произведению особую теплоту, помогло передать неповторимую атмо­сферу, которая отличает дом Турбиных.

Дом их — это центр, средоточие жизни, причем в отличие от предшественников писателя, напри­мер поэтов-романтиков, символистов начала XX ве­ка, для которых уют и покой были символом мещан­ства и пошлости, у М. Булгакова дом — это средо­точие духовной жизни, он овеян поэзией, его обитатели дорожат традициями дома и даже в труд­ное время стараются их сохранить.

В пьесе «Дни Турбиных» возникает конфликт между человеческой судьбой и ходом истории. Гражданская война врывается в дом Турбиных, разрушает его. Емким символом мирной жизни становятся не раз упоминаемые Лариосиком «кремовые шторы» — именно эта грань отделяет дом от охваченного жестокостью и враждой ми­ра. Композиционно пьеса строится по кольцево­му принципу: действие начинается и заканчива­ется в доме Турбиных, а между этими сценами местом действия становятся рабочий кабинет украинского гетмана, из которого сам гетман бе­жит, бросая людей на произвол судьбы; штаб петлюровской дивизии, которая входит в город; вестибюль Александровской гимназии, где соби­раются юнкера, чтобы дать отпор Петлюре и за­щитить город.

Именно эти события истории круто изменяют жизнь в доме Турбиных: убит Алексей, искалечен Николка, да и все обитатели турбинского дома оказываются перед выбором. Горькой иронией звучит последняя сцена пьесы. Елка в доме, со­чельник 18-го года. В город входят красные вой­ска. Известно, что в реальной истории два этих события не совпадали по времени — красные вой­ска вошли в город позже, в феврале, но М. Булга­кову необходимо было, чтобы на сцене стояла ел­ка, символ самого домашнего, самого традицион­ного семейного праздника, который лишь острее дает почувствовать близкое крушение этого дома и всего прекрасного, создававшегося веками и обреченного мира. Горькой иронией звучит и реп­лика Мышлаевского: после того, как Лариосик произносит слова из чеховской пьесы «Дядя Ва­ня»: «Мы отдохнем, мы отдохнем…» -— слышатся далекие пушечные удары, в ответ на них следует сказанное Мышлаевским ироническое: «Так! От­дохнули!..» В этой сцене с особой наглядностью видно, как история врывается в жизнь людей, как XIX век с его традициями, укладом жизни, жалоба­ми на скуку и несобытийность сменяет век XX, на­полненный событиями бурными и трагическими. За их громовой поступью не слышен голос от­дельного человека, обесценена его жизнь. Так, через судьбу Турбиных и людей их круга М. Булга­ков раскрывает драматизм эпохи революции и гражданской войны.

Особо следует остановиться на проблеме нрав­ственного выбора в пьесе. Перед таким выбором оказывается главный герой произведения — пол­ковник Алексей Турбин. Его главенствующая роль сохраняется в пьесе до конца, хотя убитым его приносят в конце третьего акта, а весь последний четвертый акт происходит после его гибели. В нем полковник присутствует незримо, в нем он, как и при жизни, выступает как главный нравственный ориентир, олицетворение понятия о чести, ориен­тир для других.

Выбор, перед которым оказался Алексей Тур­бин в момент, когда подчиненные ему юнкера го­товы сражаться, жесток — либо сохранить вер­ность присяге и офицерскую честь, либо сберечь жизнь людей. И полковник Турбин отдает приказ: «Срывайте погоны, бросайте винтовки и немед­ленно по домам». Такой выбор, сделанный им, дается кадровому офицеру, «вынесшему войну с германцами», как он сам говорит, бесконечно трудно. Он произносит слова, которые звучат как приговор ему самому и людям его круга: «Народ не с нами. Он против нас». Признать это тяжело, отступиться от воинской присяги и предать честь офицера еще тяжелее, но булгаковский герой решается на это во имя высшей ценности — че­ловеческой жизни. Именно эта ценность оказы­вается высшей в сознании Алексея Турбина и са­мого автора пьесы. Совершив этот выбор, ко­мандир ощущает полную безысходность. В его решении остаться в гимназии — не только жела­ние предупредить заставу, но и глубинный мо­тив, разгаданный Николкой: «Ты, командир, смерти от позора ждешь, вот что!» Но это ожида­ние смерти не только от позора, но и от полной безысходности, неотвратимой гибели той Рос­сии, без которой такие люди, как булгаковские герои, не представляют себе жизни.

Пьеса М. Булгакова стала одним из наиболее глубоких художественных постижений трагичес­кой сущности человека в эпоху революции и гражданской войны.

Посмотрите эти сочинения

resoch.ru

Реферат - Литература эпохи войн и революций

Литература эпохи войн и Революций.

План к курсовой : I. « Сколько в человеке Памяти, столько в нем и человека ». (В.Распутин) II. « Бессмертен тот, чья муза до конца добру и красоте не изменила». (А.Плещеев) 1). Полный курс русской литературы 20 в., пришедший на сме-ну прежнему - краткому : а). наградой таланта, являются его преследования ; б). трагедия художника « в страшном мире », восприя-тие надвигающейся ломки; в). любовь, смерть, подвиг, в произведениях поэтов и писателей ; г). эстафета памяти, эстафета поиска истины. 2). Культура нового, еще небывалого типа : а). строгое время - строгие песни ; б). вредная порода простейших и приспособленцев ; в). лишнее говорить - себе вредить ; г). распад связей поколений. 3). Вечная борьба Добра и Зла : а). древние, но вечно живые понятия ; б). литература о вопросах нравственности ; в). тревога за сохранение человеческого в человеке. III. «Per aspera ad astra». « Через тернии к звездам». ... ни один человек не постигает впол-не истины до тех пор, пока он не был ее противником. ( Р. Эмерсон ) Человечество в очереди топчется за газетами, хлебом, зарплатою... Пропустите Россию без очереди За правдой! (П. Вегин)

Мир литературы - это сложный удивительный мир, и в то же время очень противоречивый. Особенно на рубеже веков, где вновь вливающиеся, новое сталкивается с тем, что подчас усматривает или становиться образцовым, классическим. Либо одна формация заменяется другой: соответственно меняются взгляды, идеология, бывает, даже мораль, рушатся устои (что и происходило на рубеже 19 - 20 веков). Все изменяется. И сегодня, на пороге 21 века мы это ощущаем на себе. Неизменным остается только одно: память. Мы должны быть благодарны тем писателям, которые после себя оставили когда-то признанный, а порой, непризнанный труд. Эти произведения заставляют нас задуматься над смыслом жизни, вернуться в то время, посмотреть на него глазами писателей разных течений, сравнить противоречивые точки зрения. Эти произведения - живая память о тех художниках, которые не оставались обыкновенными созерцателями происходившего. «Сколько в человеке памяти, столько в нем и человека», - пишет В. Распутин. И пусть нашей благодарной памятью художникам слова будет наше неравнодушное отношение к их творениям. Многие имена за последнее время возвращаются в литературу. На смену прежнему - краткому курсу русской литературы пришел полный, с именами тех писателей, о которых современный читатель знал понаслышке, произведения либо давно не переиздавались, либо вообще не печатались. Ни одна страна в мире не знала сразу три революции в начале века: 1905 январь, 1918 февраль, октябрь. Литература развивалась в преддверие надвигающийся трагедии. Рождались новые идеалы, шла бурная переоценка ценностей. Предметом внимания становятся такие вопросы философского характера, как «общество и человек», «Революция: эксперимент, трагедия или творчество идеалов», «Для чего живет человек, какова его роль в истории, в чем тайна его бытия ?» Но новая формация требовала однозначное отношение к происходящим событиям: безоговорочное принятие революционных идей. Что это - снова угроза Или мольба о пощаде ? ( Н. Гумилев ) И вот наградой таланта становится его преследования. Подвергается гонениям творчество Б. Пастернака; вокруг его поэзии обостряются споры, положение в литературе осложнялось. А вышедший за рубежом роман «Доктор Живаго» еще более усугубляет судьбу писателя. Он отказывается от Нобелевской премии, присужденной за это произведение. Рассуждение автора о бессмысленном кровопролитии на фронтах революции и гражданской войны, о голоде, разрухе, насилии, - властям не нужны. Имя писателя предается забвению, стихи почти не печатаются, роман увидит свет в нашей стране лишь в 1988 году. В стихотворении «Нобелевская премия» Б.Л. Пастернак выражает надежду ... Верю я, придет пора, Силу подлости и злобы Одолеет дух добра. В произведениях Б. Пильняка торжествует разум человеческий. Он за сильную личность, но личность которая во главу всего ставит не насилие, а человечность. О его произведениях («Красное дерево» и др.) говорилось, что опубликовали «по ошибке», или вообще на родине не печатались (повести публиковались за рубежом). В 1938 году по сфабрикованному доносу Пильняк арестован и расстрелян. Не услышан голос предупреждения в романе Е. Замятина « Мы ». Люди в построенном из стекла и бетона городе не имеют лица в буквальном и, конечно, в переносном смысле, они носят на золотых пряжках номера, и, чтобы все были счастливы, в городе, все идет по намеченному расписанию: работа, отдых, даже любовь. Критики назвали этот роман «злобным памфлетом на советское государство», а именем талантливого писателя пугали и читателей, и писателей того времени. В этой надвигающейся ломке «страшного мира» трагедия истинных художников становится какой-то жестокой закономерностью. Безжалостно отвергается творчество К. Бальмонта, И. Бунина, А. Куприна, и др., хотя они являлись продолжателями литературных традиций Л.Н. Толстого, А.П. Чехого, традиций гуманизма, отрицания насилия над личностью, истинной любви к отечеству, и к его прошлому. Считается, что не время писать о любви, природе, философствовать о внутренних переживаниях человека. Мы читаем строки И. Бунина о сказочной птице вирь: В испуге бьется средь ветвей Тоскливо стонет и рыдает, И тем тоскливей, там грустней, чем человек больней страдает... Не случайно это стихотворение заканчивается словами о страданиях человека. Поэт-гуманист, И. Бунин не раз еще коснется этой темы. К. Бальмонт в глубоких переживаниях человека раскрывает непознанный высший смысл жизни. Жажда божественного совершенства владеет поэтом: День догорает. Закат загорается. Шепотом, ропотом рощи полны. Новый восторг воскресает для жителей Сказочной светлой свободной страны. *** Кривда с Правдою сходилась, Кривда в споре верх взяла. Правда в солнце превратилась, В мире чистый свет зажгла. Л. Андреев глубоко ощущает разлад человека с самим собой.. А. Куприн говорит в своих рассказах о многочисленных противоречиях сущего. Его поэтическое, взволнованное повествование, казалось, не должно было бы оставить читателей равнодушными (Мне очень тяжело поверить, что Куприн был запрещен. Почему? Из-за того что не писал про колхоз?) Эмигрируют: И. Бунин; К. Бальмонт; остается в Финляндии Л. Андреев, где в своих последних записках рисует охваченный безумием мир; будучи противником насилия с отступающими белыми войсками покидает Россию А. Куприн. «Иуда по пальцам вычислял достоинства того, кого он продает» (Л. Андреев, «Иуда Искариот») А о достоинствах и таланте перечисленных писателей не рассуждали, их имена просто вычеркнули из русской литературы. Только в последнее время на книжных полках магазинов стали появляться вновь изданные произведения, в которых любовь, смерть и подвиг объединялись в общечеловеческое понятие добра милосердия и благородства. Никому было невдомек, что русский интеллигент внутренне не мог принять марксизм, ибо учение о классовой борьбе и насилии никак не сочеталось с духовным наследием, где во главу всего ставилось человеколюбие. Отвергалось религия, проповедовалась мысль о том, что нравственно лишь то, что служит делу коммунизма. Высокие и вечные ценности: гуманизм, свобода духа, права личности, общечеловеческие законы, стремительно забывались, многое толковалось как буржуазные предрассудки. Душа молчит. В холодном небе Все те же звезды ей горят. Кругом о злате и о хлебе Народы шумные кричат. Новый режим печатает выборочно. Только отчасти признаться творчество А. Блока, его поэма «Двенадцать», которую кстати в наше время можно трактовать и как пародию на революцию, на ее безжалостное и жестокое отношение к тем, кто против: Запирайте етажи, Нынче будут грабежи! А. Блок пророчески предупреждает: нельзя утвердить торжество мировой справедливости на крови и страданиях людей. Не узнают современники М. Горького о его «Несвоевременных мыслях», полностью напечатанных только в 80-е годы. Из поэзии В. Маяковского популярными будут только революционные марши, поэмы о вожде, а о «смятении чувств поэта», о его размышлениях в поэмах «Люблю», «Про это» умолчат. Эти поэмы придут к читателю только в наше время. И многое в творчестве этих писателей будет нами переосмыслено. И все-таки, несмотря ни на что, передается эстафета памяти, идет поиск истины. В сатирических повестях и рассказах Зощенко мы видим условия жизни послереволюционного времени. Высмеиваются ограниченные житейские интересы обывателей. В стихотворениях В. Маяковского осуждается подлость, клеветничество, трусость. Новая литература громко заявляет о себе. Весь литературный процесс представлял единое целое, но в истории нашего государства это долгое время почему-то отрицалось. Литературу поделили на тех, кто принимал социалистическую революцию, и на тех, кто не принимал, сомневавшихся безоговорочно причисляли к последним. Так зарождалась пролетарская литература. Появляется организация Пролеткульта, представители которой стараются создать культуру только силами рабочих и крестьян (Ф. Шкулев « Кузнецы », Д. Бедный, его агитационные стихи и др.) Мы - табун, «все» в нас едино - Отвращенье, обожанье; Тот чужой, кто в час забавы Не подхватит наше ржанье. Прогрессивным признается творчество М. Горького, из которого по существу делают икону. Фразы сказанные им искажаются и приобретают иной смысл. Наступает время, которым диктуются строгие песни: ...старый мир разрушим до основанья, А затем - мы наш, мы новый мир построим.... И забывалось о том, что революция-стихия - это пафос смерти, разрушения, мести. Не замечается порода тех, кто приспосабливается, использовавшие революционные лозунги как оправдание. Вспомним отряд Стрельникова из романа «Доктор Живаго», революция в его глазах оправдывала все: и насилие, и грабежи, и убийства. В произведениях И. Бабеля перед читателем раскрывались все ужасы войны. В «Донских рассказах» М. Шолохова идет братоубийственная война. И несмотря на то, что писатель отчасти на стороне действующего закона: «Ваше слово товарищ маузер!» или «В огне брода нет!», он показывает читателю, как развенчивает революционное насилие в человеке родственные узы, толкает людей на преступление («Родинка», «Шибалково семя», «Червоточина»). И получается, что лишнее говорить - себе вредить. Вот как просто попасть в богачи, Вот как просто попасть в первачи, Вот как просто попасть в палачи : Промолчи, промолчи, промолчи ! ( « Старательский вальсок ».) Имена В. Брюсова, Н. Гумилева причисляются к чисто декадентской культуре. А эта культура - «культура упаднических настроений и не более того ». Анне Ахматовой после внезапного расстрела мужа Н. Гумилева, сын которой более14 лет проводит в сталинских лагерях, предлагают писать о колхозах, а не о душевных переживаниях. Да, для писателей декадентов действительно характерен уход в себя, неприятие окружающей жизни, но многие ищут самовыражение, новые поэтические формы. Для каждого из направлений (символизм, футуризм и др.) были характерны определенные эстетические взгляды, принципы, все они были связаны с именами крупнейших представителей в литературе: А. Ахматова, В. Брюсов, Н. Гумилев, М.Цветаева, О. Мандельштам, В. Маяковский и др. Моим стихам, как драгоценным винам Настанет свой черед...,- писала М. Цветаева. Многие имена в те дни были вычеркнуты из литературы только лишь по идейным соображениям. Забыли о том, что - это неразрывная связь времен. Но шла борьба добра и зла, и на этом кровавом поле битвы ожесточались сердца, черствели души, разрывались родственные узы, менялись человеческие ценности. Добро и Зло - древние, но вечно живые понятия и между ними идет вечная борьба. М. Булгаков еще в своей повести «Собачье сердце» предупреждал о роковых экспериментах в обществе. Создается новый тип человека - «гомосоветикус», он не просто приспособился к новой власти, он увидел в ней что-то свое, родное. Откуда и появляется повышенная агрессивность, вера в собственную непогрешимость и безаппеляционность суждений. Шарик превращается в человека; для М. Булгакова сюжет «очеловечивания» собаки - аллегорическое осмысление современности, торжества хамства, приобретшего форму государственной политики. Шариков напичкан социальной демагогией, он исповедует идею уравниловки. В повести благополучный конец: Шарик возвращен « в первоначальное состояние». Но в истории цена, заплаченная за невиданный в истории социальный эксперимент, оказалась непомерной для России и русского народа. Повести М. Булгакова, А. Платонова, «Котлован» и др. продолжают мысли писателей о трагических экспериментах в истории первого социалистического государства. Поначалу эти произведения читаются смешно, но потом становится страшно. Кто решает судьбы, почему все должно строиться только коллективом и обязательно для осчастливнивания будущих поколений. Разве можно насильно сделать людей счастливыми, ведь это уже не добро, а зло: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром»- - сказано в Библии, помни, что ты человек. Нравственные начала звучат в пьесе Горького « на дне». Помни о том, что для человечества важно не насильственное счастье, а понимание человека, его внутреннего мира, богатства его души. Главное не счастье, а достижение счастья через счастье других (я счастлив лишь тогда, когда счастливы вы).

Преследуйте всегда счастье, но никогда не достигайте его, ибо вы рискуете стать жертвой скуки, убедившись, что оно далеко не соответствует вашему желанию. (Д. Дидро) Страшно, когда за бортом «на дне» оказываются люди загнанные жизнью угол. Нет работы, жилья, средств для существования, и общество отвергает их, но забывает, что и у этих людей теперь нет никаких обязательств перед обществом. А это может закончится очень плачевно. «На дне» - это пьеса, которая до сегодняшнего дня не утрачивает своей актуальности. Важнейшим в ней являются проблемы правды и лжи, добра и зла, свободной воли и воздействия обстоятельств: «пошлость обыденной жизни не должна парализовать ум человека, совесть, не должна заставлять его отгораживаться от настоящих проблем». Как бы мы не делили литературу на «тех» и «этих», тревога за сохранение человеческого в человеке слышна в устах писателей, оказавшихся в гуще событий начала 20 века. Их приемники продолжают начатое дело. Романы Ч. Айтматова, В. Астафьева и др. постоянно поднимают проблемы сохранения сострадания в человеке. Роман Ч. Айтматова «Плаха» - это тревога за утрату веры в высокие идеалы, за падение нравов уже в конце 20 века, это тревога за человека. Предупреждением звучат слова древнего философа Сократа из глубины веков: «Никому нельзя пытаться читать Вселенную, пока не прочтешь свою собственную душе и не помешает тебе обратить все остальное во зло». * * * ...Если звезды зажигают, Значит, это кому-нибудь нужно...,- читаем мы у Маяковского. Конечно нужно. Звезды нам освещают путь, их загадочное мерцание заставляет задуматься над смыслом бытия человеческого. Это нужно не «кому-нибудь», а всем. Пусть к добру, благородству, счастью не должен быть проторен кем-то, кто захотел всех сделать счастливыми, добрыми и т.п. Во-первых, это невозможно, в чем вы убедитесь прочитав все перечисленные выше романы. Во-вторых, что путь «к звездам» (а в нашем понимании, к добру, справедливости и т.д.) не так прост, но постарайтесь найти его, потому что ничто не является для человечества более ценным, чем борьба за справедливость на земле.

www.ronl.ru

8. Тема революции и граждансклй войны в литературе 1920 х г.

в 20-е годы литература за­печатлела сложный, крайне противоречивый образ времени. Она отразила многообразие представлений о свершившихся на глазах писателей исторических событиях (Пильняк назвал их «перепряжкой истории»). При этом, несмотря на естественную для того периода непримиримость политических убеждений, писатели поднимались в своих лучших произведениях над сугубо политическими страстями к проблемам общечеловеческим, гуманитарным.

Художники не просто создавали хронику событий, они ста­вили поистине больные вопросы, над которыми издавна бьется русская мысль: о революции и эволюции, о гуманизме и жес­токости, о цели и средствах, о цене прогресса, о праве на на­силие во имя высокой цели, о неповторимости и значимости конкретной человеческой жизни. Революция обострила все эти проблемы, перевела их из области теоретических, философских размышлений в план практический, поставила в зависимость от их решения жизнь и смерть человека, судьбу России, всей ми­ровой цивилизации. Революция привела к переоценке нрав­ственных норм, всего, чем жили люди, во что они верили, и это был нелегкий, подчас мучительный процесс, о котором также рассказала литература. Поскольку литература по природе своей обращена в первую очередь к судьбе конкретного челове­ка, то история представала в произведениях разных авторов в лицах, в напряженных исканиях мысли и духа, в многообразии конфликтов, человеческих характеров и стремлений. В стране победившей революции естественным и искренним откликом на грандиозное преобразование мира стало создание героического эпоса. Массы людей, приведенные в движение ре­волюцией, — отряды, армии, «множества», неуклонно движу­щиеся к своей цели, преодолевая на этом пути небывалые труд­ности, — таков коллективный герой «Голого года» Б. Пильняка, «Падения Дайра» А. Малышкина, «Железного потока» А. Сера­фимовича, «Конармии» И. Бабеля. Образ народа находится в центре произведений разных литературных родов: поэм А. Блока «Двенадцать» и В. Маяковского «150000000», пьесы В. Виш­невского «Первая Конная». Авторы этих книг запечатлели не только героику, но и муки рождения нового мира, отразили всю жестокость и непримиримость классового противоборства, сложное соотношение организованности и анархической вольницы, разрушения и тяги к созиданию, рождение чувства единства, общности.

Гражданская война 1918-1920 годов -- один из самых трагичных периодов в истории России; она унесла жизни миллионов, заставила столкнуться в жестокой и страшной борьбе народные массы разных сословий и политических взглядов, но одной веры, одной культуры и истории. Война вообще, а гражданская в частности -- действо изначально противоестественное, но ведь у истоков любого события стоит Человек, его воля и желание: еще Л. Н. Толстой утверждал, что объективный результат в истории достигается путем сложения воль отдельных людей в единое целое, в одну результирующую.

Человек -- крохотная, порой невидимая, но вместе с тем незаменимая деталь в огромном и сложном механизме войны. Отечественные писатели, отразившие в своих произведениях события 1918--1920 годов, создали ряд жизненных, реалистичных и ярких образов, поставив в центр повествования судьбу Человека и показав влияние войны на его жизнь, внутренний мир, шкалу норм и ценностей.

Многие писатели использовали различные приемы воплощения и передачи всех своих мыслей по поводу революции в полном объеме и в той форме, которую они сами испытали, будучи в самих центрах гражданской войны.

К примеру, сам А.А. Фадеев был таким же человеком революционного дела, как и его герои. Вся его жизнь и ее обстоятельства были таковы, что А.А. Фадеев родился в семье сельских прогрессивно настроенных интеллигентов. А сразу же после школьной скамьи ринулся в битву. Про такие времена и таких же молодых ребят, втянутых в революцию он писал: «Вот мы все разъехались на лето, а когда вновь съехались осенью 18 года, уже совершился белый переворот, шла уже кровавая битва, в которую был, втянут весь народ, мир раскололся… Молодые люди, которых сама жизнь непосредственно подвела к революции - такими были мы, - не искали друг друга, а сразу узнавал и друг друга по голосу; тоже происходило с молодыми людьми, шедшими в контрреволюцию.

Булгаков М.А. «человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный» производит большое впечатление. Следует сказать, что он не сразу принял и понял революцию. Он, как и А.А. Фадеев, во время революции много видел, ему довелось пережить сложную полосу гражданской волны, описанную затем в романе «Белая гвардия», пьесах «Дни Турбинных», «Бег» и многочисленных рассказах, в том числе - гетманщину и петлюровщину в Киеве, разложение деникинской армии. В романе «Белая гвардия» много автобиографического, но это не только описание своего жизненного опыта в годы революции и гражданской войны, но и проникновение в проблему «Человек и эпоха»; это и исследование художника, видящего неразрывную связь русской истории с философией. Это книга о судьбах классической культуры в грозную эпоху лома вековых традиций.

И.Э. Бабель очень сложен в человеческом и литературном понимании, в связи, с чем он подвергался гонению еще при жизни. После его смерти вопрос о произведениях, созданных им, до сих пор не разрешен, поэтому отношение к ним не однозначное. Согласимся с мнением К. Федина: «Если биография художника служит конкретным руслом его представления о мире, то на житейскую долю Шолохова выпало одно из самых бурных, самых глубоких течений, какое знает социальная революция в России».

Путь Б. Лавренева: осенью я ушел с бронепоездом на фронт, штурмовал петлюровский Киев, ходил в Крым». Известны также слова Гайдара: «когда меня спрашивают, как это могло случиться, что был таким молодым командиром, я отвечаю: это не биография у меня не обыкновенная, а время было необыкновенное». Таким образом видно, что многие писатели не могли находиться в стороне от событий своей Родины, среди множества социальных, политических, духовных разногласий и царящего сумбура, но всегда честно выполняли свой писательский и гражданский долг.

Жанровые искания Б. Пильняка 1910-1920-х гг. отражают сложные духовные процессы, происходившие в сознании писателя, его мироощущении. В этих поисках он идет от одного жанра к другому, пробует свои силы, стремясь посредством жанра к более глубокому познанию действительности и самого себя, все ближе приближаясь к пониманию истинных ценностей человеческой жизни. Освоение различных литературных жанров в творчестве писателя происходило синхронно. Уже в 1915 году Б. Пильняк попробовал себя в стихотворном жанре, публицистике, жанре рассказа. Поэзия и проза, развиваясь в творчестве писателя параллельно, не соперничали и конкурировали, а взаимодополняли и обогащали друг друга. Стихами Б. Пильняк стремился передать то, что невозможно выразить прозой, и часто синтезировал поэзию и прозу в пределах одного художественного произведения. Выбор жанра, определение его границ происходило в процессе самого творчества. Жанр не возникал сразу в окончательном виде, он развивался, рансформировался в процессе работы над произведением. Так, поэзия, публицистика, мемуаристика, рассказ и повесть, продолжая свое развитие в 1920-е гг., стали своеобразной основой для зрелых произведений писателя, воплотившихся в романной фор

8. Тема революции и гражданской войны.ПРОДОЛЖЕНИЕ(ВЫБЕРИ ИЗ ДВУХ ЛИБО 8 либо 8)

Тема революции игражданской войны надолго стала одной из главных тем русской литературы XXвека. Эти события не только круто изменили жизнь Российской империи, перекроиливсю карту Европы, но изменили и жизнь каждого человека, каждой семьи.Гражданские войны принято называть братоубийственными.

Братоубийственна посвоей сути любая война, но в гражданской эта ее суть выявляется особенно остро.Ненависть нередко сталкивает в ней людей, родных покрови, и трагизм здесь предельно обнажен. Осознание гражданской войны какнациональной трагедии стало определяющим во многих произведениях русскихписателей, воспитанных в традициях гуманистических ценностей классическойлитературы. Это осознание прозвучало, может быть, даже не до конца понятоеавтором, уже в романе

А.Фадеева Разгром , и сколько бы ни искали внем оптимистическое начало, книга прежде всего трагична - по описываемым в нейсобытиям и судьбам людей. Философски осмыслил суть событий в России начала векаспустя годы Б.Пастернак в романе Доктор Живаго . Герой романаоказался заложником истории, которая безжалостно вмешивается в его жизнь иразрушает ее. В судьбе Живаго - судьба русской интеллигенции в

XX веке. Вомногом близок к поэзии Б.Пастернака и другой писатель, драматург, для которогоопыт гражданской войны стал его личным опытом М.Булгаков. Мне хотелось быподробнее остановиться на его пьесе Дни Турбиных . Это произведениестало живой легендой XX века. Пьеса рождалась необычно. В 1922 году, оказавшись вМоскве после Киева и Владикавказа, после опыта работы врачом, М.

Булгаков узнаето том, что в Киеве умерла его мать. Эта смерть послужила толчком к началуработы над романом Белая гвардия , а уже потом из романа рождаетсяпьеса. В романе и в пьесе отражены впечатления М.Булгакова от жизни в Киеве,его родном городе, в страшную зиму 1918-19 годов, когда город переходил из рукв руки, звучали выстрелы, судьбу человека решал ход истории. В центре пьесы -дом Турбиных. Его прообразом во многом стал дом Булгаковых на Андреевскомспуске, сохранившийся до наших дней, а прототипами героев - близкие писателю люди.Так прототипом Елены Васильевны была сестра М.Булгакова, Варвара АфанасьевнаКарум. Все это и придало булгаковскому произведению ту особую теплоту, помоглопередать

ту неповторимую атмосферу, которая отличает дом Турбиных. Дом их - этоцентр, средоточие жизни, причем в отличие от предшественников писателя,например, поэтов-романтиков, символистов начала XX века, для которых уют ипокой были символом мещанства и пошлости, у М.Булгакова Дом - это средоточиедуховной жизни, он овеян поэзией, его обитатели дорожат традициями Дома и дажев трудное время стараются их сохранить.

В пьесе Дни Турбиных возникает конфликт между человеческой судьбой и ходом истории. Гражданскаявойна врывается в дом Турбиных, разрушает его. Емким символом становятся не разупоминаемые Лариосиком кремовые шторы - именно эта грань отделяетдом от охваченного жестокостью и враждой мира. Композиционно пьеса строится покольцевому принципу действие начинается и заканчивается в доме Турбиных, амежду этими сценами местом действия становятся рабочий

кабинет украинскогогетмана, из которого сам гетман бежит, бросая людей на произвол судьбы штабпетлюровской дивизии, которая входит в город вестибюль Александровскойгимназии, где собираются юнкера, чтобы дать отпор Петлюре и защитить город. Именно эти события истории круто изменяют жизнь в домеТурбиных убит Алексей, искалечен Николка, да и все обитатели турбинского домаоказываются перед выбором. Горькой иронией звучит последняя сцена пьесы. лка вдоме, крещенский сочельник 18-го года.

В город входят красные войска. Известно,что в реальной истории два этих события не совпадали по времени - красныевойска вошли в город позже, в феврале, но М.Булгакову необходимо было, чтобы насцене была лка, самый домашний, самый традиционный семейный праздник, которыйлишь острее дает почувствовать близкое крушение этого дома и всего прекрасного,создававшегося веками и обреченного мира. Горькой иронией звучит и репликаМышлаевского после того, как

Лариосик произносит слова из чеховской пьесы ДядяВаня - Мы отдохнем, мы отдохнем - слышатся далекиепушечные удары, в ответ на них следует сказанное Мышлаевским ироническое Так! Отдохнули В этой сцене с особой наглядностью видно, какистория врывается в жизнь людей, как XIX век с его традициями, укладом жизни,жалобами на скуку и несобытийность сменяет век XX, наполненный событиямибурными и трагическими.

За их громовой поступью не слышен голос отдельногочеловека, обесценена его жизнь. Так через судьбу Турбиных и людей их кругаМ.Булгаков раскрывает драматизм эпохи революции и гражданской войны. Особоследует остановиться на проблеме нравственного выбора в пьесе. Перед такимнравственным выбором оказывается главный герой произведения - полковник АлексейТурбин. Его главная роль сохраняется в пьесе до конца, хотя убитым его приносятв конце третьего

акта, а весь последний четвертый акт происходит после егогибели. В нем полковник присутствует незримо, в нем он, как и при жизни,выступает как главный нравственный ориентир, олицетворение понятия о чести,ориентир для других. Выбор, перед которым оказался Алексей Турбин в момент,когда подчиненные ему юнкера готовы сражаться, жесток - либо сохранить верностьприсяге и офицерскую честь, либо сберечь жизнь людей.

И полковник Турбин отдаетприказ Срывайте погоны, бросайте винтовки и немедленно по домам .Выбор, сделанный им, дается кадровому офицеру, вынесшему войну сгерманцами , как он сам говорит, бесконечно трудно. Он произносит слова,которые звучат как приговор ему самому и людям его круга Народ не снами. Он против нас . Признать это тяжело, отступиться от воинской присягии предать честь офицера еще тяжелее, но булгаковский герой решается на это воимя высшей ценности - человеческой жизни.

Именно эта ценность оказываетсявысшей в сознании Алексея Турбина и самого автора пьесы. Совершив этот выбор,командир ощущает полную безысходность. В его решении остаться в гимназии - нетолько желание предупредить заставу, но и глубинный мотив, разгаданныйНиколкой Ты, командир смерти от позора ждешь, вот что Но этоожидание смерти не только от позора, но и от полной безысходности, неотвратимойгибели той России, без которой такие люди, булгаковские герои, не представляютсебе

жизни. Пьеса М.Булгакова стала одним из наиболее глубоких художественных постиженийтрагической сущности человека в эпоху революции и гражданской войны.

studfiles.net

ТЕМА РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ЛИТЕРАТУРЕ 20-х ГОДОВ

«С детства я представляла гражданскую войну как схватку «хороших» красных с «плохими» белыми, — так начала свое сочинение выпускница 11-го класса. — В той сказке правда все­гда была на стороне красных, и наши непременно побеждали. Я как-то даже не задумывалась о людях по другую сторону бар­рикад. Но ведь они тоже сражались за свою правду. Потеряв все, многие из них даже в эмиграции сохранили в сердце Россию. В последнее время я с особым интересом читаю книги тех, кто по каким-то причинам не принял революцию, но остался пат­риотом своей страны. Мне хочется понять, какими были эти люди, как они жили, какие идеи отстаивали. Но я думаю, что не потеряли своего значения и те произведения, авторы кото­рых приняли новый мир как свой. Верно говорят, что, не сопо­ставив разные точки зрения, нельзя понять такое сложное со­бытие, как революция и гражданская война».

Действительно, публикация «Несвоевременных мыслей» М. Горького, писем В.Г. Короленко к Луначарскому, дневников И.А. Бунина («Окаянные дни»), возвращенных в литературный процесс произведений В. Вересаева и М. Булгакова, Б. Пильня­ка и А. Платонова, В. Зазубрина и Е. Замятина, книг эмигрантов И. Шмелева, Б. Зайцева, В. Ропшина, Р. Гуля помогли преодо­леть одностороннее представление о революционной эпохе и об истории литературы XX в.

Встав рядом с классическими произведениями советской литературы («Тихим Доном» М. Шолохова, «Железным пото­ком» А. Серафимовича, «Чапаевым» Д. Фурманова, «Разгромом» А. Фадеева), эти книги показали, что в 20-е годы литература за­печатлела сложный, крайне противоречивый образ времени. Она отразила многообразие представлений о свершившихся на глазах писателей исторических событиях (Пильняк назвал их «перепряжкой истории»). При этом, несмотря на естественную для того периода непримиримость политических убеждений, писатели поднимались в своих лучших произведениях над сугу­бо политическими страстями к проблемам общечеловеческим, гуманитарным.

Художники не просто создавали хронику событий, они ста­вили поистине больные вопросы, над которыми издавна бьется русская мысль: о революции и эволюции, о гуманизме и жес­токости, о цели и средствах, о цене прогресса, о праве на на­силие во имя высокой цели, о неповторимости и значимости конкретной человеческой жизни. Революция обострила все эти проблемы, перевела их из области теоретических, философских размышлений в план практический, поставила в зависимость от их решения жизнь и смерть человека, судьбу России, всей ми­ровой цивилизации. Революция привела к переоценке нрав­ственных норм, всего, чем жили люди, во что они верили, и это был нелегкий, подчас мучительный процесс, о котором также рассказала литература. Поскольку литература по природе своей обращена в первую очередь к судьбе конкретного челове­ка, то история представала в произведениях разных авторов в лицах, в напряженных исканиях мысли и духа, в многообразии конфликтов, человеческих характеров и стремлений.

В стране победившей революции естественным и искренним откликом на грандиозное преобразование мира стало создание героического эпоса. Массы людей, приведенные в движение ре­волюцией, — отряды, армии, «множества», неуклонно движу­щиеся к своей цели, преодолевая на этом пути небывалые труд­ности, — таков коллективный герой «Голого года» Б. Пильняка, «Падения Дайра» А. Малышкина, «Железного потока» А. Сера­фимовича, «Конармии» И. Бабеля. Образ народа находится в центре произведений разных литературных родов: поэм А. Бло­ка «Двенадцать» и В. Маяковского «150000000», пьесы В. Виш­невского «Первая Конная». Авторы этих книг запечатлели не только героику, но и муки рождения нового мира, отразили всю жестокость и непримиримость классового противоборства, сложное соотношение организованности и анархической воль­ницы, разрушения и тяги к созиданию, рождение чувства единства, общности.

Здесь искали:

sochineniye.ru

Гражданская война в литературе 20 века

Произведения (список) по данной теме: И.Бабель «Конармия», М.Булгаков «Белая гвардия», «Дни Турбиных», «Бег» А.Веселый «Россия, кровью умытая», Б.Лавренев «Сорок первый», Б.Пастернак «Доктор Живаго», Серафимович «Железный поток», А.Фадеев «Разгром», Д. Фурманов «Чапаев», И.Шмелев «Солнце мертвых», М.Шолохов «Донские рассказы»

Позиции авторов произведений о гражданской войне

В конце ХХ века после тех событий, которые произошли в нашей стране, мы можем относительно беспристрастно посмотреть, как изображали наши соотечественники события, которые были названы гражданской войной. Конечно, те, кто писал о войне, имели свою четко выраженную позицию.

Писатели-большевики

Это Серафимович, Шолохов, Фурманов, Фадеев, для них:

Писатели-интеллигенты

Для писателей беспартийной ориентации (это И. Шмелев, М.Булгаков, Б.Пастернак):

В одном все русские писатели сходятся: война жестока, человек на войне ожесточается, ему приходится преступать общечеловеческие нравственные законы.

Понятие войны и образ человека в произведениях

Как братоубийственная война предстает во всех произведениях, независимо от социально-политических оценок. Михаил Шолохов в рассказе «Родинка» показывает,  как отец убивает сына и только по родинке узнает, что стал сыноубийцей. В «Конармии» Бабеля мальчик-красноармеец диктует автору письмо, в котором рассказывает, как старший брат пытал отца, потому что тот был врагом, как сам потом был убит. Братоубийственный характер гражданской войны ощущает на себе Юрий Живаго, герой романа Б.Пастернака, врач, предназначение которого спасать жизни людей. Герой пьесы М.Булгакова «Бег» белогвардейский генерал Хлудов тяжким бременем несет в  себе память о повешенных по его приказу людях.

         Почти во всех произведениях в центре стоит человек, который берет на себя ответственность за других людей — командир.

В центре романа А.Фадеева «Разгром» — образ командира партизанского отряда Левинсона. Жизнь этого человека подчинена служению революции, именно во имя революционной целесообразности действует командир. Он воспитывает своих бойцов ( Морозка), он в любом случае берет ответственность на себя. Но революционная целесообразность требует жестокости не только к тем, кто является и считается врагом, но и к тем, кто просто мешает революции. При этом деятельность Левинсона становится абсурдной : он и его отряд сражаются за трудовой народ, но ради сохранения отряда Левинсон вынужден отнять свинью у корейца ( простого крестьянина, ради которого и ведется война), семья корейца скорее всего погибнет зимой от голода, Левинсон отдает приказ  отравить смертельно раненного Фролова, так как раненые мешают продвижению отряда.

Так революционная целесообразность подменяет понятие гуманизма и гуманности.

Именно офицеры являются героями романа и пьес М.Булгакова. Алексей Турбин — русский офицер, прошедший германскую войну, настоящий боевой офицер,  цель которого защищать родину, а не воевать с собственным народом. Булгаков показывает, что власть Петлюры в Киеве ничуть не лучше власти большевиков: грабежи, карьеризм во власти, насилие над мирным населением. Алексей Турбин не может воевать с собственным народом. А  народ, по мнению героя, поддерживает большевиков.

         Итог войны смерть, опустение.

Именно пафос опустения, мертвой земли, людей без будущего звучит в «Солнце мертвых» Ивана Шмелева. Действие происходит в Крыму, который до революции был цветущим раем, а сейчас, после гражданской войны, превратился в пустыню. В пустыню превращаются и души людей.

Любовь и нравственный выбор в романах о гражданской войне

Ложно понятая идея социальной справедливости нарушает социальное равновесие и превращает пролетариев в грабителей, впрочем, не делая их от этого богаче.

  Революция и гражданская война — не время для любви.

Но писатели не могут не говорить о вечном. Герои рассказа Б.Лавренева «Сорок первый» — белогвардейский офицер Говоруха-Отрок и красноармеец Марютка. Волею судьбы и автора они оказываются на острове вдали от гражданской войны, между ними вспыхивает чувство. Но Марютка убивает любимого тогда, когда  перед нею встает социальный выбор — революция превыше всего, превыше человеческого счастья и вечной любви.

Абстрактная идея общечеловеческой любви заслоняет перед героями революции и гражданской войны любовь к конкретному человеку.

Так, герой «Чевенгура» А.Платонова Копенкин преданно любит Розу Люксембург, которую никогда не видел.

         Любая война ставит перед человеком проблему нравственного выбора.

Как уже говорилось,  для революционеров такой нравственный выбор однозначен: целесообразно все, что служит революции.

Для российской интеллигенции этот выбор крайне труден.

» Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая в ответ одно на другое, точно перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу, бросалась в голову, ею заплывали глаза»,

— так пишет Борис Пастернак. Его герой не хочет быть ни на чьей стороне, как истинно русского интеллигента его привлекает общечеловеческая истина. Но стать в стороне от войны не удается никому. Совсем иная судьба — судьба, приводящая героиню в стан большевиков, у Любови Яровой. Позиция автора пьесы, К.Тренева, однозначна — жизнь Любови Яровой обретает смысл только в служении народу, революции, т.е.большевикам. Правда, в жертву героиня должна принести своего мужа — поручика Ярового.

«Россия, кровью умытая» — так называется роман Артема Веселого, писателя, погибшего в сталинских застенках. Многоголосая Россия, сражающаяся, запутавшаяся в выборе, страстная, сильная, такой предстает страна в романе. Название же его символистично. Так можно определить и отношение всех отечественных  писателей к теме гражданской войны, независимо от их политической и социальной ориентации.

Читая произведения о гражданской войне, мы в конце ХХ века не можем не вспомнить слова Пушкина:

«Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.»

Материалы публикуются с личного разрешения автора — к.ф.н. Мазневой О.А.

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь

velikayakultura.ru

Русская литература XX века

Единство динамического многообразия проявляется даже на наиболее внешнем уровне формы - в ритме художественной речи. На рубеже XIX-XX веков классический стих был серьезно потеснен разными видами неклассического. В тоталитарную эпоху в основном вернулась ложная «классичность». Но импульс «серебряного века» не прошел да ром. Даже «традиционалисты» используют различные типы стиха вплоть до верлибра, а главное - эти формы легко сосуществуют, сочетаются переходят друг в друга, даже стих в прозу и обратно, точные рифмы чередуются с неточными и т.д. Такая взаимопроницаемость, диффузность - в духе основных художественных принципов XX века. Принципы эти общие для всех трех ветвей русской литературы.

XX век значительно изменил русский язык. Распространившиеся в революционное время аббревиатуры бывали нелепы (их высмеивали как Булгаков, так и нападавший на него Маяковский), но появлялись просто новые слова, необходимые в изменившейся реальности. «Литература русской эмиграции... тоже испытала влияние «музыки революции». Тут вспоминаются и «Окаянные дни» И. Бунина, и «Солнце мертвых» И. Шмелева; новые звучания явственно слышны в поэзии Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Игоря Северянина, не говоря уже о неистовой Марине Цветаевой... Даже в «Последних стихах» холодной и высокомерной Зинаиды Гиппиус есть отголоски новых, хотя и болезненно отвергаемых ею звуков». В. Брюсов в 1921 г. («Смысл современной поэзии») требовал от поэтов «помимо выработки нового словаря... создать и новый синтаксис, более приспособленный к речи. воспитанной на радио и на военных приказах, более отвечающий быстроте современной мысли, привыкшей многое только подразумевать». Мотивировка слишком прямолинейна, но очевидно, что в большой литературе XX века стало меньше разжевывания очевидного и подразумеваемого, что темп речи ускорился.

Тоталитаризм постарался свести богатство русского языка к небольшому набору штампов. «Массы» были настроены на «правильный» язык. Вот суждение колхозника о романе Шолохова, принимаемом за совершенно объективное отражение реальности: «В «Поднятой целине» все правдиво описано... Но очень нехорошие местами выражения. Неужели нельзя выражаться так, чтобы было и весело, и не очень похабно?»После десятилетий господства советского «новояза» свежо и раскованно прозвучал свободный, близкий к народному и вместе с тем индивидуальный язык первых публикаций Солженицына в начале 60-х годов.

В зарубежье были и остаются свои языковые трудности - отсутствует широкая речевая среда, в которой язык мог бы естественно развиваться. В. Ходасевич в 1936 г. в статье о погибших незадолго до того молодых талантливых поэтах Б. Поплавском и Н. Гронском отмечал «безразличие к русскому языку» первого и «сознательную учебу» второго, обеспечившую «уже почти мастерское владение русским языком, замечательное и трогательное в юноше, который покинул Россию одиннадцати лет от роду». В 1962 г. А. Ахматова рекомендовала в печать стихи Ирины Кнорринг (1906-1943), вывезенной из России четырнадцатилетней, и удивлялась их «высокому качеству и мастерству, даже неожиданному в поэте, оторванном от стихии языка...»«Проблема порчи языка стоит в русском Зарубежьи очень остро - и становится со временем все острей - особенно в Америке...»С падением границ между ветвями русской литературы эта проблема становится общей, но лучшие стилисты (по крайней мере бывшие), впитавшие в себя народный язык, как В. Белов и В. Распутин, живут в России. Вместе с тем исключительную культурную роль языка неоднократно подчеркивал живший в США И. Бродский.

Советская и эмигрантская ветви русской литературы сходны даже некоторыми чертами литературного процесса. Обе достигли вершин в 20-30-е годы. Затем советскую литературу все больше губят тоталитаризм и «культурная революция», т.е. обучение масс грамоте и воспитание новой, советской интеллигенции (о чем на XVIII съезде партии говорил Сталин и вслед за ним Шолохов), проявившей такие же читательские вкусы и предпочтения, как у масс. Эмигрантская же литература естественным образом вымирает, практически не имея «подпитки» до конца второй мировой войны и второй волны эмиграции, несопоставимой, однако, с первой. Чувствовался и отрыв от почвы. Лидер кадетов П. Н. Милюков еще в 1930 г. на литературном вечере, организованном журналом «Числа», говорил: «Сейчас, в то время, когда в России литература возвращается к здоровому реализму, здесь, в эмиграции, часть литераторов... продолжает оставаться на позициях отрыва от жизни». Перспективы. здорового реализма в России Милюков переоценил, но в эмиграции воспоминаниями об идеализируемом прошлом жил далеко не один Шмелев. А. Ахматова однажды сказала: «Вы заметили, что с ними со всеми происходит в эмиграции? Пока Саша Черный жил в Петербурге, хуже города и на свете не было. Пошлость, мещанство, смрад. Он уехал. И оказалось, что Петербург - это рай. Нету ни Парижа, ни Средиземного моря - один Петербург прекрасен».

И в России, и в зарубежье была вызванная трудностями жизни и сложностью литературного процесса тяга к объединениям писателей. Первый, правда, единственный в зарубежье, писательский съезд состоялся не в Москве в 1934 г., а в Белграде в 1928-м. И позднее поэт Ю. Софиев, в конце концов примкнувший к «советским патриотам» и репатриировавшийся в середине 50-х (через два десятилетия он умер безвестным в Алма-Ате), «мечтал о том, чтобы собрать в одну организацию все кружки зарубежной литературы...»В первой половине 30-хГ. Адамович, некогда близкий к Гумилеву, констатировал падение авторитета этого поэта, воспринимавшегося прежде всего как мастер формы, и приветствовал стихотворение Юрия Терапиано (который тоже испытал влияние Гумилева), «начинающееся строкой «Кто понял, что стихи не мастерство», как своего рода программу... Сам Терапиано провозгласил «человечность» самым главным в стихах и чувствовал отталкивание от «формистов». В СССР о гуманизме, правда, «социалистическом», без осуждения заговорили на Первом съезде писателей в 1934 г., а в 1936-м прошла так называемая дискуссия о формализме в литературе и искусстве с решительным осуждением всего, что причислялось к «формализму», осуждением куда менее цивилизованным, чем споры русских парижан. На творчестве поэтов второй волны эмиграции по биографическим причинам «сказались те или иные «советские» влияния. Так, Елагин и отчасти Анстей находятся в русле Пастернака, а Моршен немного напоминает Багрицкого, но восходит и к Гумилеву». В качестве символического конца старой литературы зарубежья была воспринята смерть И.А. Бунина в 1953 г.,а конец 40-х-начало 50-х годов, время позднего сталинизма, ознаменованы предельным, максимальным падением уровня литературы в СССР.

Таким образом, обе основные ветви русской литературы эволюционируют по нисходящей от 20-х к 50-м годам, а во второй половине века вновь медленно поднимаются, достигая неплохого уровня, но едва ли сопоставимого с уровнем классики XX столетия. Видимо, последствия исторических потрясений, репрессий и войн слишком тяжелы.

Третья волна эмиграции (конец 60-х - 70-е годы) представляет собой прямое продолжение советской «оттепельной» литературы 60-х. Таланты были и в метрополии и в эмиграции. Количественно они преобладали в метрополии, но крупнейший поэт И. Бродский и крупнейший прозаикА. Солженицын были высланы из СССР. В 90-е годы прозаик вернулся в Россию, а поэт умер в Америке.

Ныне разделенность прежних ветвей русской литературы - в основном факт исторический. Но распад СССР в конце 1991 г. породил новую огромную, двадцатипятимиллионную русскую диаспору со своими сложными проблемами, что, вероятно, еще скажется на литературе будущего.

При всех важнейших признаках сходства ветвей русской литературы XX века различия между ними были, тем не менее, очень велики. Русская литература XX века едина в своих высших достижениях, в многообразии творческих принципов, в жанрово-родовой системе и т.д., но уже тематика и проблематика резко различают основные массивы текстов, относящихся к разным ветвям. Для эмиграции было важно прежде всего сохранение вечных ценностей, которые были для нее ценностями сугубо духовными. Литература первой волны эмиграции «стала разрабатывать свою главную тему - восстановление образа России как истинного бытия, не «старого» и «утраченного», но вечного и остающегося главным в человеческой и народной судьбе». Советская литература поставила своей задачей всемерно помогать полномупреобразованию жизни: «Сегодня / до последней пуговицы в одежде / жизнь переделаем снова», - писал Маяковский. Утопизм преобразователей доходил до идеи победы над смертью. Ею были захвачены и Горький, и тот же Маяковский, и Платонов, интересовавшийся «учением» Н. Ф. Федорова о будущем воскрешении «отцов» (Вощев в «Котловане» собирает в мешок мертвые останки со смутной мыслью о том же: герои писателя любят мертвых, словно живых, разговаривают с ними и т.д. - в платоновском творчестве нет однозначной границы между миром живых и миром мертвых), и др. Отсюда и «научная фантастика» с разными способами продления жизни в ином качестве, как у Александра Беляева: с пересадкой акульих жабр ребенку, человеческого мозга - слону, пришиванием головы погибшего к другому телу и т.д.

Естественно, при «всемирном» размахе тема России, особенно прежней, не только не могла быть главной - после смерти Есенина она вообще надолго ушла. Предреволюционная Россия изображалась главным образом с осуждением. Тема исторической и культурной памяти распространилась в годы «застоя», но преимущественно обращенная в отдаленные времена или традиционный крестьянский быт. «Деревенская проза» во многом представляет собой аналог литературе первой волны эмиграции, но возможна она была только в России. О самой же эмигрантской жизни писатели Советской России, за немногими исключениями («Бег» Булгакова, «Ибикус» и «Эмигранты» репатриантаА.Н. Толстого), не писали, и такой глубины понимания этой жизни, как уВ. Набокова илиГ. Газданова, у них не могло быть. В 1927 г. в Москве последний раз был напечатан роман на материале эмигрантского быта, написанный вне СССР - «Жизнь из Фукса»Р.Б. Гуля.

Эмигрантам первой волны, не видевшим коллективизации, была, по сути, недоступна соответствующая тема, как и «лагерная», «тюремная». Правда, о трагедииколлективизации выдающегося по художественным достоинствам произведения вообще нет. Эмигранты второй и третьей волны внесли в литературу зарубежья свой опыт. Так, роман Сергея Максимова «Денис Бушуев» (1949) и сборник его рассказов «Тайга» (1952) намного опередили «лагерную прозу»А. Солженицына иВ. Шаламова. Эмигранты знали вторую мировую войну, но не Великую Отечественную. Они первыми показали противоречия военного времени (Л. Ржевский,В. Юрасов, отчастиБ. Ширяев), однако тема Великой Отечественной как тема героики и высокой нравственной чистоты - достояние главным образом советских писателей. Показательно, что Солженицын, участник Отечественной войны, игнорирует столь важную тему как таковую, вне связи с лагерной: это событие способствовало общенациональному, общенародному единению, а Солженицына интересуют истоки и проявления страшного раскола нации, ставшего самой большой исторической трагедией XX века. Избирательность подхода очевидна, ведь трагедия второй мировой войны и сама по себе грандиозна. Не чуждой оказалась эта тема и более молодым, не воевавшим эмигрантам: никто из сверстниковГ. Владимова, живущих в России, не попробовал написать о войне книгу, подобную владимовскому роману «Генерал и его армия».

Русское зарубежье счастливо избавилось от такой псевдолитературы, как «производственная», литература «о рабочем классе». Сетования на неудачи в области «темы труда» проходят от А. Воронского,М. Горького через весь советский литературный процесс. Как Воронский в 20-е годы («Об индустриализации и об искусстве») жаловался, что «среднего рабочего... в нашей современной литературе почти совсем нет», так и в конце 70-х говорилось (слова подсобного рабочего), что писатели обращают внимание на передовиков и отстающих, а не на тех, кто дает государственную норму 100%. Советская литература в этом отношении интересовалась именно производством, но не жизнью. Шофер парижского такси Г. Газданов писал и о рабочих, но всегда - о людях, а не о «производственниках». Нет в литературе зарубежья и пухлых псевдоэпопей о народе на протяжении десятилетий советской истории вроде сочинений Ан. Иванова и П. Проскурина.

Личностная, общечеловеческая тематика в принципе сближает разные ветви русской литературы. Но в СССР произведения такого плана часто становились «задержанными», включая лучшее из них - роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Концепции личности и ее отношений с обществом, с народом в ортодоксальной советской и эмигрантской культурах различались принципиально. Современные эмигрантские критики П. Вайль и А. Генис возводят к «Бедной Лизе» Карамзина комплекс вины дворянина (интеллигента) перед народом. «Вся русская классика, в той или иной степени, идеализировала мужика. Кажется, что трезвый Чехов (рассказ «В овраге» ему долго не могли простить) был едва ли не единственным, кто устоял перед этой эпидемией... Есть ли русская книга, посвященная вине народа перед интеллигенцией?»В конце XIX - начале XX века к не идеализирующему мужика Чехову добавились Горький, Бунин, модернисты. Но если реалистическая литература оставалась в основном традиционно-гуманистической, то модернистский «серебряный век» с его культом художественного и жизненного творчества возвеличил человеческое «я» во многом вопреки русской этической традиции.

Антитрадиционализм, индивидуализм, подчас и имморализм «серебряного века» несли в себе самоотрицание, ощущались как признаки катастрофической эпохи. «Несомненно он был нашим последним «кающимся дворянином», - писал Г. Адамович об А. Блоке, - и, кстати, ничем другим невозможно объяснить его отношение к революции». Но если не вполне классическая, то продолжающая классическую традицию гуманистическая концепция личности, которая тем богаче, чем больше открыта другим людям, всему окружающему, сохранилась в литературе зарубежья. Сохранили себя в ней и прямые наследники модернистского «серебряного века», ставившие совершенное художественное творчество выше всех вопросов «общественности», как В. Ходасевич и особенно В. Набоков.

В Советской России наследники «серебряного века» и одновременно всей русской, даже всей мировой культуры соединили признание высшей ценности личности с ее открытостью внешнему миру, другим людям. «Ахматова и Мандельштам утверждали в поэзии личность, при всей своей индивидуальной неповторимости отказавшуюся от претензий на исключительность, личность диалогического типа». «Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был», - писала А. Ахматова. О. Мандельштам, столь далекий от «мужика», уже в 1933 г. самоубийственно заклеймил «душегуба и мужикоборца» (вариант стихотворения «Ми живем, под собою не чуя страны...») Сталина и его окружение. Б. Пастернак, сделав своего доктора Живаго современным аналогом Христа, связал его горькую судьбу с горькой судьбой России.

Но этот предельно широкий и глубокий гуманизм десятилетиями загонялся в подполье в качестве «абстрактного». Сразу после революции началась «эпизация»литературы и мифологизация общественного сознания. В 30-50-е годы новоэпическая героическая концепция советского человека утверждается официально и воспринимается большинством как должное. Эпическое сознание - такое, при котором один человек, герой, воплощает в себе жизненные силы всего коллектива, как былинный богатырь. В 20-е годы новокрестьянский поэтРодион Акульшин, впоследствии эмигрант «второй волны», опубликовал сочиненный солдаткой Марьей Недобежкиной заговор от всех болезней - заклятие Лениным и Троцким. Они с высокой башни наблюдают, «нет ли где неприятелей», и «войска красная» по их сигналу «как крикнить, / Как зыкнить. / И никто из неприятелей не пикнить». Вторая часть заговора утверждает их высшую силу по отношению даже к болезням обычного человека:

Вы не лезьте ко мне, боли и хвори.

Головные и ножные,

Животные и спинные.

Глазные и зубные,

Отриньте и отзыньте,

Как неприятели заграничные.

Ты голова моя - Ленин,

Ты сердце мое - Троцкий,

Ты кровь моя - Армия красная,

Спасите,

Сохраните меня

От всякой боли и хвори,

От всякой болезни и недуга.

Оказавшиеся сильнее царя, занявшие его место и отменившие Бога, новые вожди как бы приобрели сверхчеловеческую, универсальную мощь. В. Маяковский в 1927 г. излагал, правда, с негодованием, новейшую былину крестьянского поэта И. Новокшонова «Володимер Ильич», напечатанную в журнале «Жернов» (1926. № 4): там «рассказывается о рождении Владимира Ильича, о том, как он искал себе доспехов в России, оных не мог найти, поехал в Неметчину, где жил богатырь большой Карла Марсович - и после смерти этого самого Марсовича «все доспехи его так без дела лежали и ржавели»... Ленин пришел и Марсовы доспехи надел на себя, и «как будто по нем их делали». Одевшись - вернулся в Россию обратно. Тут собирается Совнарком... Как приехал Алеша Рыков с товарищами, а спереди едет большой богатырь Михаило Иваныч Калинычев. И вот разбили они Юденича, Колчака и других, то домой Ильич воротился с богатой добычею и со славою». Однако сам Маяковский в других формах утверждал новоэпическое сознание, способствовал, вопреки всем своим поэтическим «оговоркам», формированию культа Ленина. Позднее издавались сборники подобных названным сочинениям «фольклорных» песен о Ленине и Сталине (последний, одолев Троцкого, занял его место в большевистском пантеоне).

Но и «простой советский человек» рассматривался как героическая фигура. «Теория человека-винтика» - распространившийся уже «шестидесятнический» миф. Сталин, сравнивая простого человека с винтиком машины (а писателей называя «инженерами человеческих душ»), по тогдашним понятиям не принижал, а возвышал его: без винтика машина не будет работать (впрочем, у вождя слово и дело слишком часто расходились). А. Сурков, автор самого лиричного стихотворения военных лет «Бьется в тесной печурке огонь...», в 1943 г. с гордостью, а не самоуничижением говорил о себе как о «винтике»: «Я на всю жизнь чувствую себя в неоплатном долгу у Красной Армии, которая приняла меня с первых дней войны в свои ряды... Когда ты попадаешь, как винтик, в большой механизм войны, хочешь ты или не хочешь, ты совершаешь те движения, которые война загадывает». Вместо «теории винтика», т.е. ничего не значащего человека, существовалкульт советского человека; культ вождей, Ленина и Сталина, был его вершинным пунктом, существовали и меньшие культы «соратников» (их именами назывались областные центры, а имя кандидата в члены Политбюро ЦК Фрунзе носила даже столица союзной республики - Киргизии), культы тех или иных деятелей по отраслям: Стаханова среди рабочих. Чкалова среди летчиков, Ворошилова среди военных. Горького среди писателей. Но это был культ именно и только советского человека, выражающего мощь и бессмертие народной массы и ради общего дела совершающего свои подвиги. Самой популярной книгой был малохудожественный роман несчастного, но ощущавшего себя счастливым Н. Островского «Как закалялась сталь», для героя которого возвращение «с новым оружием» «в строй и к жизни» осуществляется на равных. В «Повести о настоящем человеке» (1946) Б. Полевого комиссар уговорил безногого Алексея Мересьева вернуться в военную авиацию с помощью повторения единственного аргумента: «Но ты же советский человек!» - и он действительно снова полетел, ведь советский человек все может. Если же возникало хотя бы подозрение, что тот или иной человек - не советский, он обычно превращался не в винтик, а в нечто уже совсем не существующее, в лагерную пыль. «Враг» должен был быть не только уничтожен, но и всячески развенчан и принижен.

Нам разум дал стальные руки-крылья, / А вместо сердца пламенный мотор» - эти слова из бодрого «Авиамарша» П. Германа Ю. Хайта также «повышали» образ советского человека, созидателя нового, индустриально развитого общества. Это отнюдь не был только официоз. На преобразующую силу техники уповал и А. Платонов. В «Происхождении мастера» (опубликованном при жизни писателя начале романа «Чевенгур») «наставник» внушает Захару Павловичу, в чем отличие человека от птиц, у которых отсутствуют «инструментальные изделия» и «угол опережения своей жизни»: «- А у человека есть машины! Понял? Человек - начало для всякого механизма, а птицы - сами себе конец».

Индустрия ценилась гораздо выше природы. И хотя, судя по очерку Горького, Ленин говорил об угрозе природе, исходящей от капиталистов, и А. Воронский в статье «Прозаики и поэты „Кузницы“» (1924) писал: «Оттого, что город съест деревню, а заводская труба будет коптить на всю Россию, лицо России, конечно, радикально изменится, но до социализма тут еще далеко, и противоречие здесь уничтожается, но уничтожается так же. как голодный уничтожает «противоречие» между собой и хлебом», - все-таки господствовавшее отношение к проблеме выразил автор романа-трилогии для юношества «Старая крепость» (1935-1967) Владимир Беляев словами секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Украины об отрицательном руководителе Печерице: «Какой пейзажист нашелся! К счастью нашему, народ Украины не спросит его, где надо строить заводы. Там, где надо, там и построим. Кое-где небо подкоптим, и воздух от этого во всем мире свежее станет» (кн. 3, глава «Весеннее утро»). На чужой земле, в эмиграции, эта тема не могла привлечь особенного внимания, но в России она серьезно была поднята Л. Леоновым в «Русском лесе» (1953) и затем уже в основном литературой 70-х годов.

Несколько раньше, в 60-е, и даже начиная с шолоховской «Судьбы человека» (1956) и рассказов Ю. Казакова, качественно меняется концепция личности, в ней резко усиливается этический момент и общечеловеческое начало. В 1966 г. В. Лакшин еще защищал Матрену из рассказа А. Солженицына и Мулю из повести В. Семина «Семеро в одном доме» от нападок критического официоза, пользуясь языком нападающей стороны, говоря, что здесь вместо одного подвига мы видим пожизненное подвижничество, которое тоже делает людей героями.

Однако уже в 1965-м другой критик-шестидесятник, Л. Аннинский, заявил во время дискуссии «Кто он, герой современного рассказа?»: «И вот пошли по страницам странники и чудаки, и малые дети - все, кто может; взглянуть на этот мир удивленно», - но даже эта «выделенность героя из бытового, обыденного ряда» служила стремлению «осознать ценность человеческой жизни как таковой, безотносительно к ее функциональной роли». В тогдашней литературе, особенно в военной и «деревенской» прозе, ценность жизни как таковой была представлена в полную силу, независимо от количества убитых новыми героями врагов и рекордов на производстве.

Со временем сомнению подверглась и универсальность принципа служения народу. В романе С. Залыгина «После бури» (1980) переданы размышления достаточно близкого автору героя, оказавшегося в водовороте событий 20-х годов: «...в России интеллигенция во многих поколениях ходила в народ - воспитывать его, открывать ему глаза, в конечном счете - поднимать на борьбу за справедливость. Ну вот. а темный мужик просветителей, народников этих, поколачивал, передавал из рук в руки приставам и урядникам, но интеллигенты все ходили, все ходили, все уговаривали и просвещали, безропотно принося себя в жертву народу.

studfiles.net


Смотрите также