Начальная

Windows Commander

Far
WinNavigator
Frigate
Norton Commander
WinNC
Dos Navigator
Servant Salamander
Turbo Browser

Winamp, Skins, Plugins
Необходимые Утилиты
Текстовые редакторы
Юмор

File managers and best utilites

Реферат Этика ненасилия. Реферат этика ненасилия


Реферат Этика ненасилия

ЭТИКА НЕНАСИЛИЯ

А.А. ГУСЕЙНОВ

Вопросы философии.— 1992.— №3.— С. 72—81.

Словосочетание "этика ненасилия" воспринимается как тавтология и часто порождает недоуменный вопрос: "А разве возможна этика насилия?" В самом деле, этика, рассмотренная в значении морали, нормативного идеала, по определению совпадает с ненасилием. Более того, нет ни одной другой формы культуры, включая мировые религии, специфика которой в такой степени была бы связана с ненасильственной установкой; когда говорится об этике удовольствий, то она может противопоставляться этике созерцательного блаженства, когда речь идет об этике доброй воли, то обычно подразумевается ее отличие от этики результатов — в этих и других подобных случаях определение выделяет какой-то один признак морали, придавая ему существенное значение. Иной логический статус имеет этика ненасилия, поскольку ненасилие, являющееся содержательной определенностью добра, можно считать синонимом самой этики.

Однако помимо такого общего и в познавательном плане избыточного смысла понятие этики ненасилия имеет еще особое содержание, связанное с моральным опытом нашего времени.

Ненасилие в действии

Идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека, обозначил резкий поворот в истории европейской культуры. Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам были настолько же ясными, насколько и парадоксальными; они до такой степени противоречили здравому смыслу, природным инстинктам и социальным мотивам человека, что сохраняли с действительностью лишь отрицательную связь. "Если бы общество в его нынешнем состоянии буквально последовало моральным заветам Евангелий, это привело бы к его немедленной гибели", — пишет Уайтхед[1]. Сказанное, конечно, в еще большей мере можно отнести к самим евангельским временам. Нагорная проповедь предназначена для идеального мира и нужно быть святым, не от мира сего, чтобы суметь принять ее перевернутую логику. "Кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую" (Мт., 5, 38). По смыслу заповеди она обращена и к тем, кто ударяет по щеке, и не должно было бы быть тех, кто делает это. "Подставь другую щеку!" — безусловная заповедь не задается вопросом, каким же это образом другому приличествует бить"[2]. Однако самое удивительное состоит в том, что способ поведения по заповеди ничуть не меняется (разве что становится еще более заповедальным) из-за того, что приходится действовать в чужеродной среде, где принято бить по щекам. Точно так же математик ничуть не смущается и не отступает от чарующей гармонии точек, линий и окружностей из-за того, что не находит их в эмпирическом мире. В случае первых христиан эта приверженность моральным абсолютам при полном равнодушии к неустроенности общественной жизни и нежелании что-то в ней улучшать имела то разумное и вполне практичное объяснение, что они ждали скорого конца света. Непротивление злу, будучи свидетельством нравственного совершенства, индивидуальной победы над грехом, не рассматривалось в качестве пути преодоления самого зла или, если выражаться мягче, эта очищающая роль ненасилия была слабо акцентирована.

Наше время внесло существенные изменения в традиционное понимание ненасилия; они связаны с именами и практической деятельностью Г. Торо, Л.Н. Толстого, в особенности М. Ганди и М.-Л. Кинга, их организованных в различные группы и движения последователей во всем мире. Для современной концепции ненасилия, которая существует не только и не столько как теоретическая конструкция, но прежде всего как сумма практических опытов, характерны, по крайней мере, два важных момента. Во-первых, ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость, оно рассматривается как действенное, при том более действенное, чем другие, и адекватное средство в этой борьбе. Ненасильственная борьба есть единственно возможный и реальный путь к справедливости. Она вносит изменения в мир, является завязью нового — справедливого, отвечающего идеалам любви и правды — типа отношений между людьми. Ненасильственная позиция сегодня, как и две тысячи лет назад, требует героизма, но это не героизм ожидания конца ненавистного мира, а героизм ответственного поведения.

В свете такого понимания иначе воспринимается и евангельская заповедь непротивления злу, она, как пишет Жан Госс[3], означает требования: а) не подчиняться несправедливости, сопротивляться; б) не прибегать к ответному насилию; в) подставляя левую щеку, обращаться к совести господина, принуждая его к изменению. Во-вторых, ненасилие, способное преобразовать отдельного человека и межличностные отношения, способно также преобразовать общественные институты, взаимоотношения больших масс людей, классов, государств. Характеризуя ненасильственную философию Ганди и свое собственное духовное развитие, М.-Л. Кинг в статье "Паломничество к ненасилию" пишет: "Ганди, наверное, был первым в истории человечества, кто поднял мораль любви Иисуса над межличностными взаимодействиями до уровня мощной и эффективной силы большого размаха. Для Ганди любовь была сильнодействующим орудием для социальных коллективных преобразований. Именно в том, что Ганди придавал особое значение любви и ненасилию, я нашел метод для социальных преобразований, который искал много месяцев. То интеллектуальное и моральное удовлетворение, которое мне не удалось получить от утилитаризма Бентама и Милля, от революционных методов Маркса и Ленина, от теории общественного договора Гоббса, от оптимистического призыва Руссо "назад к природе", от философии сверхчеловека Ницше, я нашел в философии ненасильственного сопротивления Ганди. Я начал чувствовать, что это был единственный моральный и практически справедливый метод, доступный угнетенным в их борьбе за свободу". Сторонники ненасилия дерзновенно убеждены, что даже политика — этот отчий дом организованного и легитимного насилия — может быть кардинально преобразована на принципиально ненасильственных основах и что от этого преобразования она только выиграет, выиграет именно как политика.

Таким образом, ненасилие в том виде, какой оно приобрело в теории и практикеXX в., является эффективным средством решения общественных конфликтов, в первую очередь тех из них, которые обычно решаются с применением насилия, вполне конкретным способом ответственного существования в современном мире. Когда мы говорим об этике ненасилия, то имеется в виду ненасилие как особая форма общественной практики человека.

Не существует проблемы этического оправдания ненасилия, обоснования его предпочтительности перед насилием, ибо это вещи самоочевидные. Мало кто сомневается, что ненасилие лучше, чем насилие. Те общественные движения и институты, которые практикуют насилие и те теории, которые включают его в позитивный контекст, делают это, как правило, апеллируя к чувству реализма; они принимают насилие скорее как данность, чем как желанное состояние. Адепты насилия, как правило, стыдливы, что, между прочим, свидетельствует об их слабости. Даже марксизм, весь сотканный из праведного гнева, доходящего местами до романтизации насилия, содержит ряд существенных оговорок, которые обозначают определенную моральную дистанцию по отношению к нему (этически оправдывается только революционное насилие, увязанное с целями освобождения трудящихся от угнетения, да и оно рассматривается в исторически затухающей перспективе, ибо, по известному выражению В. И. Ленина, в коммунистическом идеале нет места насилию). Основная критика в адрес концепции ненасилия идет по той линии, что она утопична, является красивой мечтой, что ее нельзя использовать в дело.

Можно провести такую аналогию: для моральной теории, как и для самолетов, испытанием прочности и точкой наибольшего риска является момент приземления. Связанные с практической реализацией трудности, существовавшие для всех этических систем, многократно возрастают применительно к этике ненасилия.

Есть парадокс нравственного поведения, который многократно формулировался в истории европейской культуры, но более всего известен по строкам Овидия: "Благое вижу, хвалю, но дурному влекусь"[4]. Он своеобразно воспроизводится также в противоречивом статусе этики, которая, с одной стороны, является практической философией, выводит философию в практику, а с другой — формулирует абсолютные законы. Поиск выхода из этого противоречия привел к осмыслению этики как пути. Начиная, по крайней мере, с Платона с его учением об Эросе, которое должно было соединить землю и небо, перебросить мост от мнимого мира к подлинному, мораль стала пониматься как движение к совершенству, как сила, ведущая человека к конечной цели, высшему благу, будь то счастье, бог или что-нибудь иное. Поэтому каждая этическая теория содержала в себе не только систему норм, но и способ их реализации. Более того, именно способ реализации в существенной мере определял качественное своеобразие той или иной этической теории в нормативной части, ее отличия от других. Если суммировать практические модели морально достойного поведения, предлагавшиеся в истории этики, то их можно свести к двум крайним типам: или они охватывали всю полноту личностного бытия, образ жизни в такой же мере, в какой и образ мыслей, и в этом случае их осуществление было делом героическим, необычайно редким и в какой-то степени было связано с уходом из реального мира (в качестве примера можно сослаться на эпикурейского мудреца или христианского святого). Или они претендовали на всеобщность, универсальное применение, но в этом случае ограничивались областью мотивации, внутреннего настроя (такова этика доброй воли). Так или иначе осуществление нормативных идеалов связывалось с конструированием какого-то другого— идеального— мира, находящегося либо рядом с реальным, нравственно дезорганизованным миром, либо внутри него, но не совпадающего с ним, а лишь каким-то образом дополняющего, компенсирующего его ущербность.

Этика ненасилия находится в принципиально ином отношении к действительности, она обладает достаточным мужеством, чтобы признать ее несовершенство (испорченность, греховность) и одновременно взять на себя ответственность за преобразование такой действительности. Она переводит мораль в практическую проекцию, притом в такие области практики, как, например, политика, которые более всего чужды морали, и делает это без того, чтобы снижать требовательность морали. Этика ненасилия связывает в один неразрывный узел спасение человека и спасение мира, и полагает, что путь такого спасения лежит через ненасилие.

Ненасилие — это и всеобщая, и вполне предметная, даже технологичная парадигма поведения. Обоснование реальности, практической осуществимости ненасильственной альтернативы является основной теоретической задачей этики, а реальные опыты ненасильственной деятельности — основными аргументами. Этика ненасилия представляет собой теоретизирование в терминах жизни, она есть одновременно и теория, и практическое усилие.

Что может и чего не может человек?

Одно из частых возражений против ненасилия как исторической программы состоит в том, что оно исходит из слишком благостного представления о человеке, в то время как он на самом деле является, пользуясь словами Канта, безнадежно кривой тесиной. Это возражение при всем внешнем правдоподобии бьет мимо цели. Теория и практика ненасилия действительно акцентирует внимание на присущем человеку стремлении к добру. Сторонники ненасилия рассматривают склонность к добру в качестве своеобразного архимедова рычага, способного перевернуть мир, но они вовсе не считают, что добро исчерпывает сущность человека в ее нравственном аспекте. Более того, ненасилие как практическая позиция невозможна без допущения, что человеческая природа является также обиталищем темных сил, обобщаемых понятием зла. Ненасильственная стратегия поведения предполагает, что человек берет на себя ответственность за царящее в мире зло; чтобы возлюбить врага, открыть себя для отношений сотрудничества, индивид должен ясно осознать собственную причастность к насилию, честно признаться, что он сам вполне мог бы оказаться на месте того, кого он считает насильником и врагом. Вовсе не случайным является то обстоятельство, что организованная практика ненасилия по преимуществу является христиански мотивированной: для христианской антропологии убеждение в радикальной испорченности человека столь же характерно, как и представление о его богоподобии. Ненасильственная борьба вписывается в общую концепцию, согласно которой душа человека является ареной столкновения добра и зла. "Даже в наихудших из нас есть частица добра, и в лучших из нас есть частица зла"[5], — пишет М.-Л. Кинг. Считать человека злым существом — значит клеветать на него. Считать человека добрым существом — значит льстить ему. Признавать моральную амбивалентность природы человека — значит воздать ему должное. Словом, практика ненасилия невозможна как без метафизики добра, так и без метафизики зла. Именно такая сугубо трезвая, реалистическая концепция человека является исходной основой и своего рода философской гарантией действенности ненасильственной борьбы.

Из признания принципиальной противоречивости моральной природы человека вытекают различные практические стратегии в зависимости от того, на какую из потенций — созидательную или разрушительную — делается основная ставка. Современные демократии западного образца, прежде всего их политико-юридические институты, исходят из допущения, что человек является существом свободным и в рамках своей свободы способным к агрессии, насилию по отношению к другим людям. Они основаны на принципиальном недоверии к нему. Сама идея равенства людей до и независимо отих социального статуса, способностей, заслуг, равенства изначального, естественного, воплотившаяся в этико-юридической практике обеспечения прав человека, означала отказ от идеи нравственной селекции людей. Признается, что в человеческой массе нет какого-то особого, благородного, избранного слоя, что индивиды, помимо всего прочего, равны в своей низости Когда говорится, что все равны перед законом, то это значит, что нет никого, кто заслуживал бы безусловного доверия, был бы свободен от искушения совершать запрещаемые законом действия. Одна из трудных проблем, возникающих в связи с трезво-скептической интерпретацией нравственных возможностей человека — это проблема злоупотребления властью. Поскольку человеку свойственна агрессивность, то создание властных структур является единственным условием их совместного существования. В то же время эти структуры становятся новым источником той же деструктивности, ради обуздания которой они были созданы. Чтобы выйти из этого противоречия, создается целая система институтов и процедур, наиболее изощрёнными из которых являются разделение властей, периодическая сменяемость должностных лиц, ограничения на совмещение политической и коммерческой деятельности и др.

Словом, этико-правовая и политико-юридическая сферы западных демократий нацелены прежде всего и главным образом на то, чтобы блокировать деструктивные, разрушительные проявления человеческой природы, обозначить .ограничительные линии между публичной жизнью, подчиненной общим, совместно выработанным, договорным правилам, и частной жизнью, границы которой определяются тем, что индивид имеет полную (не скованную чужой волей) свободу выбора, может произвольно действовать. Официально-государственные структуры призваны охранять порядок на "рыночной" площади, чтобы каждый "товаропроизводитель" мог найти там место, защищать сферу общественной коммуникации от агрессивных посягательств включенных в нее индивидов.

Направляя свою энергию по преимуществу на ограничение зла, государство неизбежно в качестве объективного результата собственной деятельности воспроизводит его, а в известной мере и провоцирует. Поэтому философски последовательные приверженцы ненасилия — Л.Н. Толстой и М. Ганди — были в то же время убежденными противниками государства и, более широко, всей современной европейской цивилизации. Ненасильственная борьба имеет иной вектор. Она делает ставку на доброе начало в человеке, на то, чтобы стимулировать, усиливать это начало. Она не ставит задачу преодолеть зло насилия, ибо это невозможно, (насилие органично человеческой природе), а объявляет ему вечный бой. И бой этот не безнадежный. Присущее индивидам доброе начало можно усиливать путем культивирования и приумножать путем сложения. Ненасильственная борьба предлагает путь, стратегию и тактику такого усиления и приумножения добра.

Ненасильственные акции, понимаемые как альтернативный покорности и насилию способ поведения в конфликтной ситуации, вполне могут быть осмыслены как конкретная тактика добра в борьбе со злом, практическая этика любви и сотрудничества. Чтобы могла состояться ненасильственная акция, его сторонникам необходимо: а) отказаться от монополии на истину в том совершенно определенном смысле, что они тоже могут ошибаться, и как люди, которые не возвещают истину, а только ищут ее, должны быть готовы к изменениям, открыты для диалога и компромиссов; б) осознать, что они вполне могли бы быть на месте своих оппонентов, и, чувствуя свою причастность ко злу, не к абстрактному, а к тому вполне конкретному злу, с которым они ведут борьбу, критически анализировать свое поведение под углом зрения того, что могло бы в нем питать и провоцировать враждебную позицию оппонентов; в) исходя из убеждения, что как бы индивид ни погряз в преступлениях, он лучше того, что он делает и в нем всегда сохраняется возможность преображения, искать такого выхода, который позволил бы оппоненту сохранить достоинство, ни в коем случае не унижал его; г) не настаивать на своем, не отвергать с ходу точку зрения оппонентов, а искать приемлемые решения; д) пытаться превращать врагов в друзей, бороться со злом, но любить людей, стоящих за ним; если насилие, покоряя и убивая противников, лишь временно заглушает конфликт, но не устраняет его причин, то ненасильственная акция направлена на устранение самой основы конфликта и предлагает перспективу взаимоотношений, когда предшествующее зло не является препятствием для последующего сотрудничества. Она направлена на такое изменение внешней конфигурации конфликтующих сторон, которое переходит в изменение их внутреннего — духовного, волевого — состояния.

Таким образом, своеобразие моральной позиции сторонников ненасильственной акции, состоит в том, что они понимают собственную ответственность за зло, против которого борются, и приобщают "врагов" к тому добру, во имя которого ведут свою борьбу. Ненасильственная акция бесхитростна, и в этом состоит вся ее хитрость!

И средство и цель!

Как индивидуальная душа, так и история является ареной борьбы добра и зла, общественная деятельность человека характеризуется расхождением ее объективных результатов и субъективных целей — не просто эпистемологическим расхождением, вытекающим из ограниченности познавательных возможностей, неспособности заглядывать далеко вперед, а расхождением этическим, связанным с трагической разнонаправленностью нравственных векторов, когда жестокие результаты опрокидывают благие помыслы. Оказывается, что быть благородным в исторических битвах, как и в военных стратегиях — не просто смешно, это еще и опасно. Рыцарство Дон-Кихота становится источником зла, освобожденный им пастушонок подвергается еще более сильному притеснению. Можно было бы не очень беспокоиться об этом противоречии целей и последствий, ибо историческому "дьяволу" противостоит более мощная позитивная сила, которая именуется по-разному — Богом, объективной закономерностью, можно назвать ее вслед за Гегелем мировым разумом, и этот мировой разум из частных деструкции, эгоизма единиц сооружает благо целого и каким-то только одному ему ведомым способом приводит все к благоприятному итогу, обеспечивая прогресс общества. Однако вXX в. ему уже это удавалось с большим трудом. Прежнее благодушие абсолютно не оправдано в настоящее время, когда средства разрушения достигли колоссальных размеров, способных трансформировать частное зло во всеобщий конец. В этих условиях мировой разум, если он хочет по-прежнему благоволить человеческой истории, должен обеспечивать гармонию целей и результатов не в конечном и суммарном итоге, а в каждом отдельном случае, держать под контролем не только всю картину, но и каждый ее фрагмент. Он должен сблизиться с человеческим разумом.

Интересующее нас расхождение целей и результатов может иметь одно доступное рациональному постижению и практическому урегулированию объяснение — оно является продолжением и в этом смысле следствием расхождения средств и целей. При такой постановке вопроса выясняется: историческая проблема вторична по отношению к этической, а разумность сопряжена с ответственностью.

Проблема противоречивости целей и средств имеет два аспекта. Первый состоит в том, что для осуществления нравственных целей приходится применять безнравственные средства. А второй фиксирует тот факт, что вовлеченные в исторические события человеческие массы разделяются на два класса, один из которых является по преимуществу средством, а второй — целью. Оба этих аспекта с особой остротой обнаруживаются в политической сфере, которая, во-первых, неразрывно связана с насилием, и, во-вторых, имеет иерархическую структуру, построенную на господстве и подчинении. Возникающие в рамках соотношения целей и средств противоречия получали различную интерпретацию, полярные варианты которых Макс Вебер охарактеризовал как "этику убеждений" и "этику ответственности". Этика убеждений абсолютно отвергает как применение безнравственных средств, в том числе и прежде всего насилия, так и отлучение отдельных индивидов от целей, она возлагает на человека ответственность только за его собственную чистоту и освобождает от ответственности за объективные последствия. Этика ответственности, напротив, вменяет человеку в вину также объективные последствия (по крайней мере, предвидимые) и потому допускает и применение безнравственных средств и ограничения возможностей определенных индивидов (их низведение до уровня средств) в тех случаях, когда отказ (даже если он мотивирован принципами) от этого может обернуться значительно более разрушительными бедствиями, чем те, на которые приходится идти. И этика убеждений и этика ответственности имеют между собой то общее, что они не снимают нравственной напряженности средств и целей: утопизм первой в лучшем случае обрекает на бездеятельность, а реализм второй воспроизводит эту напряженность (пусть даже в смягченном варианте), примиряет с аморализмом бытия.

Этика ненасилия открывает другую перспективу, обеспечивая взаимоусиливающее соединение этики и политики, целей и средств. Понятие "ненасилие" двояко. Оно связано с политической эффективностью, но оно же является носителем смысла. Оно пытается объединить мораль и политику как идеальное сочетание морали на службе у действия[6]. Единство целей и средств является одной из основных сознательно формулируемых установок движений ненасилия.

Ненасильственная деятельность снимает проблему безнравственных средств по определению: она является обязательством достигать целей, не выходя за нравственно дозволенные рамки, не прибегая к такому испытанному оружию зла как насилие. Она имеет самоценное значение, заключает в себе то начало справедливости, во имя которой ведется. В ненасильственной деятельности средства и цели располагаются в качественно однородной нравственной плоскости и приближаются друг к другу настолько, что оказываются взаимозаменяемыми. Одним из ее девизов является: "нет путей к миру, мир — это и есть путь".

Ненасильственная деятельность содержит в себе также достаточные гарантии против того, чтобы одни индивиды заняли в ней привилегированное положение, а другие — подчиненное. Она демократична, открыта для всех, представляет собой коллективное усилие, решение принимается сообща, все участвуют в выработке стратегии. Она, разумеется, требует дисциплины, но дисциплина эта является добровольной, отказ от насилия предполагает также отказ от насилия над самим собой. Ненасильственное движение имеет своих активистов, лидеров, однако один из важнейших признаков, по которому руководители выделяются среди остальных участников борьбы, состоит в том, что они в первую очередь и охотно принимают на себя возможные и, как правило, неизбежные репрессии.

Ненасильственная деятельность, рассмотренная как исторически значимое отношение, ценна тем, что оно преодолевает целе-средственную разорванность и ту порождаемую этой разорванностью несправедливость, когда благо одних индивидов, одних поколений достигается за счет страданий и жертв других.Она содержит зачатки новой цивилизации и всюду, где . разворачивается, созидает новую цивилизацию.

Путь сильных людей

Существует устойчивый общественный стереотип, рассматривающий ненасилие как социальную пассивность и психологическую трусость, отсутствие мужества. Это обвинение, если бы оно было верным, следовало бы считать окончательным и справедливым приговором. Мужество фиксирует важную ступень в духовно-нравственном развитии человека и человечества.Оно входило в состав четырех кардинальных добродетелей античности, имело устойчиво высокий статус во все последующие эпохи, а в ряде культур (например, рыцарской) занимало центральное место. Общественному движению, подрывающему мужество или даже нейтральному по отношению к нему, было бы невозможно получить моральную санкцию. Поэтому следует тщательно проанализировать ненасилие под углом зрения его отношения к мужеству как социальной позиции и личностной добродетели.

Прежде всего следует провести различие между понятиями силы и насилия. Насилие есть разрушительная сила, точнее было бы даже сказать: саморазрушительная, ибо в своем последовательном осуществлении как абсолютное зло оно оборачивается против самого .себя. Сила является неотъемлемым и фундаментальным свойством как витального, так и социального бытия человека: в витальном плане можно сослаться на агрессивность как средство выживания, инстинктивную реакцию самообороны, естественный ответ на оскорбление достоинства, в социальном плане — на политику, которая, собственно говоря, и есть не что иное, как осуществляемое в определенных общественных целях эффективное применение силы. Занимая столь важное место в жизненном процессе, сила не может иметь только разрушительную форму своего выражения. Более того, эта форма не может быть преобладающей. Ненасилие как раз и является позитивным, конструктивным выражением силы; оно тоже есть сила, притом более сильная, чем насилие.

Ненасилие нельзя путать с пассивностью. Пассивность представляет собой вызванную отсутствием силы капитуляцию перед несправедливостью. Она заслуживает безусловно негативной нравственной оценки. Более того, по сравнению с ней насилие в качестве ответа на несправедливость является позицией более предпочтительной и достойной; насилие, конечно, ложный путь, но это все-таки путь активного неприятия и борьбы со злом. Сторонники ненасильственной борьбы хорошо знают и придают программное значение словам Ганди о том, что насильственное сопротивление лучше, чем трусость. Отождествлять ненасилие с пассивностью — значит не понимать его природы; помимо огромной внутренней работы и духовной активности, направленной помимо всего прочего и не в последнюю очередь на преодоление страха, оно в практическом аспекте предполагает продуманную наступательную тактику, определенную технологию деятельности, противостояние и воздействие на людей и институты с целью вызвать изменение в их позиции.

Само слово ненасилие из-за негативного этимологического содержания в известной мере провоцирует его ложное истолкование. Ненасилие в современных европейских языках получило терминологический статус в качестве буквального перевода слова ахимса, которым первоначально для обозначения своей ненасильственной философии пользовался М. Ганди. Однако Ганди был недоволен словом ахимса именно из-за того, что оно скрадывало активный, творческий аспект ненасилия и он впоследствии остановился на термине "сатьяграха", составленном из слов, обозначающих правду и твердость, и интерпретировал его как силу любви и правды. Этот второй, позитивный и более существенный, аспект философии и практики ненасилия не получил, к сожалению, в русском языке, как в других европейских языках, терминологического воплощения.

Безобидно-лингвистический повод к искажению смысла понятия ненасилия дополняется у нас также идеологическими причинами. Идеология классовой борьбы культивирует и освящает насилие, жестко, почти однозначно связывая его с борьбой за социальную справедливость; революционное насилие считалось даже чистилищем, через которое надо пройти трудящимся, чтобы сбросить с себя мерзость эксплуататорского строя. Во имя оправдания насилия, освящения социальной ненависти необходимо было изобразить ненасилие как форму трусливого смирения перед воинствующим злом, дискредитировать его как жалкое непротивленчество.

В действительности, пассивность, смирение не составляют оппозицию насилию, они являются его условием и дополнением. Единственным и достойным вызовом насилию является ненасилие. Необходимо подчеркнуть, что ненасилие представляет собой постнасильственную стадию в борьбе за справедливость. В отличие от пассивности, которая является позицией человека, который не дорос до насилия, оно представляет собой реакцию человека, который перерос насилие. Перерос, помимо прочего, и в том смысле, что выражает более высокую ступень преодоления страха. Можно, говорил Ганди, представить себе вооруженного человека, в душе которого сохраняется страх. Более того, наличие оружия как раз подтверждает это. Ненасилие помимо преодоления физического ("животного") страха требует еще особой духовной стойкости; смелость, мотивированная злобой и мстительностью, трансформируется в этически более высокую и психологически более трудную смелость, мотивированную любовью и справедливостью. Достаточно поставить простые вопросы: "Как проще бороться с сильным и вооруженным противником: с помощью оружия или без него?", "Что легче — убить врага или полюбить его, притом полюбить, имея возможность убить?", чтобы убедиться в превосходстве ненасилия перед насилием по критерию мужества. Ненасилие есть сила бесстрашия, сила в ее чистом, созидательном и наиболее полном (охватывающем чувственную, волевую и духовную сферы) проявлении.

Мало сказать, что ненасилие органически сопряжено с мужеством. Оно в историческом плане поднимает мужество на новый уровень, придает ему адекватную современной эпохе форму. Мужество традиционно считалось добродетелью мужчин, о чем, в частности, свидетельствует и русская этимология слова, а основной областью общественной деятельности, в которой формировалась и практиковалась эта добродетель, являлась война. Аристотель видел в мужестве совершенный (добродетельный) способ поведения человека в бою, который несовместим с безумной яростью, но прежде всего требует преодолении органического страха. Правда, военное сражение — не единственное, хотя и основное поприще мужества, другой сферой его бытования является гражданская жизнь. Так считал Аристотель, и почти за две с половиной тысячи лет общественные представления о мужестве мало изменились. Ненасильственная борьба придает проблеме новый вид: а) она связывает мужество по преимуществу и главным образом с общественной деятельностью, борьбой за социальную справедливость и б) лишает ее сугубо мужского предназначения, придает вид общечеловеческой добродетели, равно украшающей и женщин, и мужчин. Этический потенциал ненасильственной борьбы в значительной мере определяется именно тем, что она оторвала мужество как личностную добродетель от войны и воинской деятельности. Исключительно высокая ценность бесстрашия является не просто объективным результатом ненасильственной деятельности, а ее сознательно и целенаправленно культивируемой установкой.

Ненасилие — не абстрактная норма, которую остается лишь употреблять в дело, не состояние, которое кем-то или когда-то может быть достигнуто. Оно прежде всего представляет собой   ненасильственную, направляемую силой любви и правды борьбу против зла и несправедливости, за выправление отношений в собственной душе и в мире. Оно не отсекает, не отрезает, а именно выправляет человеческие деформации, имея силу, чтобы противостоять страшным силам зла, и имея трезвое сознание того, что противостояние это не является единовременным актом, вообще не знает конца. Если не бояться тавтологии, можно сказать, что оно является ненасильственным путем к ненасилию. Это — не усилие, которое должно привести к истине. Это — истина, которая состоит в усилии. И мужество, которое требуется для ненасильственной борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом прекрасном и несовершенном мире.

bukvasha.ru

Этика ненасилия | Бесплатные курсовые, рефераты и дипломные работы

В системе гражданских отношений ненасилие — это прежде всего борьба за справедливость, за права человека, за власть, но без применения силы и причинения вреда, прежде всего физическо­го. Вместе с тем ненасилие нельзя рассматривать только как разновидность борьбы, которую стоит избрать из соображений це­лесообразности и эффективности. Ненасилие не сводится лишь

Подробнее о различных формах насилия: Фромм 9. Душа человека. М., 1992.

к отказу от насильственных действий, от применения силы, а в позитивном плане включает в себя уважение и утверждение гра­жданских прав личности. Можно сказать, что ненасилие — это фиксируемый порог терпимости к другому, к тому, что не есть Я. Благодаря ненасилию становится возможным перенести в … сфе­ру общественной практики этические нормы любви и правды. Таким образом, идея ненасилия предлагает своеобразную кон­цепцию человека, где он становится высшей ценностью.

Проблема ненасилия всегда была предметом внимания ми­ровых религий. Своеобразие буддизма и других восточных рели­гий, не допускающих абсолютного размежевания добра и зла, — в однозначности внутренней установки: не нанести ущерба, не допускать никакого насилия. Христианская культура и ислам видят в ненасилии идеал социальной гармонии и справедливости. В этих культурах идея Ненасилия включается в систему граждан­ских отношений.

В центре внимания европейской культуры всегда был идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека. Как бы возражая ветхозаветному «Око за око, зуб за зуб», Иисус Хри­стос утверждает: «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Бес­конечно мудрый, но трудновыполнимый завет.

Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам по­нятны и одновременно парадоксальны: они, казалось бы, про­тиворечат здравому смыслу, природным инстинктам и социаль­ным мотивам человека и поэтому воспринимались и восприни­маются, мягко говоря, скептически. Люди склонны считать, что Нагорная проповедь предназначена для идеального мира, и нуж­но быть святым, не от мира сего, чтобы принять ее логику. Од­нако этот способ поведения по заповеди не меняется из-за того, что требуется действовать в реальном мире, в котором принято «бить по щекам»

Апостолами этики ненасилия в XX в. считаются Махатма (Мохандас) Ганди, Мартин Дютер, Кинг, Лев Толстой, а также А. Швейцер,Д. Фейхи, Д. Шарп. Для Ганди ненасилие было не просто политической тактикой борьбы за освобождение Индии от метрополии. Ненасилие — это основополагающий принцип целостности его мировоззрения. Принцип, который находит воплощение в идеалах благоденствия, самоуправ­ления общин, ненасильственного гражданского сопротивления Умест­но напомнить в этой связи и максиму Л. Толстого о непротивлении злу силою. Толстой и его последователи не только называют насилием всякое заставление—принуждение, но и отрицают любое внешнее понуждение как насилие. «Толстовцы» настолько идентифицируют понятия «насилие» и «зло», что сама проблема непротивления злу насилием интерпретируется ими как непротивление «злу злом». Из всей сферы

волевого заставления толстовцы признают только самопринуждение (в форме насилия над своим телом). Что же касается других аспектов принуждения (например психического), толстовцы тоже отвергают их как зло, насильственное вмешательство в чужую жизнь. Каким же образом в таком случае воспитатель может понуждать ребёнка, подростка, молодого человека отказаться от вредных привычек, скажем, от наркотиков: ведь это будет «насильственное вмешательство в чужую жизнь»?

В конце ХХ века — века насилия и жестокости, войн и пре­ступности — концепция ненасилия становится особенно акту­альной. Для современной концепции ненасилия характерны, по мнению А.А, Гусейнова, по крайней мере, два важных момента. Первый: ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость; оно рассматривается как наиболее действенное и адекватное средство в этой борьбе. Ненасильственная борьба становится единственно возможным, реальным и эффективным пу­тем к добру и справедливости. Она вносит изменения в мир, является началом нового — справедливого, отвечающего идеалам любви и правды, — типа отношении между людьми.

Ненасильственная позиция сегодня, как и две тысячи лет назад, требует героизма, но это не героизм долготерпения, а героизм ответственного поведения. В свете такого понимания евангельская заповедь не­противления злу означает новые требования:

— не подчиняться несправедливости, оказывать сопротивление;

— не прибегать к ответному насилию;

— «подставляя другую щеку», обращаться к совести человека; при­нуждая его к изменению.

Второй: ненасилие, способное преобразовать отдельного че­ловека и межличностные отношения, носит социальный характер, вторгаясь в отношения гражданского общества; оно спо­собно также преобразовывать общественные институты, взаи­моотношения больших масс людей, классов, государств. Сто­ронники ненасилия убеждены, что даже политика — этот «отчий дом» организованного и легитимного насилия — может быть кардинально преобразована на принципиально ненасильствен­ных основах и что от этого преобразования она только выиграет.

У этики ненасилия, обосновывающей моральные преимущест­ва ненасилия, есть ряд аргументов. Во-первых, отвечая на насилие насилием, злом на зло, мы не боремся с ними, так как не утверждаем добро, а только увеличиваем количество зла в мире. Во-вторых, ненасилие разрывает «обратную логику» насилия, порождающего эффект «бумеранга зла» (Л. Толстой), согласно которому, содеянное тобой зло обязательно вернется к тебе. В-третьих, требование ненасилия ведёт к торжеству добра, поскольку способствует совершенствованию человека.

В-четвертых, не отвечая назло насилием, мы противопоставляем ему силу, ибо способность «подставить щеку» требует гораздо большей силы, чем просто «дать сдачи».

Одна из важнейших особенностей ненасильственной стратегии поведения заключается в том, что человек при этом берет на себя ответственность за зло, царящее в мире. Чтобы возлюбить врага, открыть себя для отношений сотрудничества, индивид должен осознавать собственную, причастность к насилию, честно признаться, что и он сам мог бы оказаться на месте того, кого он считает насильником и врагом. Таким образом, ненасилие — не поощрение зла и не трусость, но способность достойно противостоять злу и бороться с ним, не роняя себя и не спускаясь до уровня зла. Ведь ненасильственный путь предполагает: во- первых, решение всех социальных и политических вопросов путем сотрудничества и договоренностей; во-вторых, легитимное,массовое, активное сознательное участие граждан, вовлеченных в этот процесс; в-третьих, высокий уровень культуры и исклю­чительное напряжение нравственных сил граждан. Наверное, поэтому, у этики ненасилия так много сторонников — и идеологических, и практически действующих в рамках различных движений (хиппи, пацифисты, «зеленые» и др.)

Вместе с тем не следует сбрасывать со счетов и аргументы у сторонников насильственной борьбы со злом. Конечно, мало кто сомневается, что ненасилие лучше, чем насилие. Даже те общественные движения и институты, которые практикуют насилие как норму социальных отношений, и те теории, которые оправдывают его, не столько считают насилие позитивным явлением, и желаемым состоянием, сколько принимают его как данность. В то же время в концепции ненасилия они видят лишь утопичную, красивую мечту, которую нельзя использовать. Главный аргумент противников ненасилия, одновременно защищающий насилие, — это безнаказанность зла в условиях ненасилия.

Оперируют они, в основном, конкретными примерами, но примеры эти весьма убедительны. Действительно, разве насильственная борьба с оккупантом и агрессором не есть добро? Что было бы, если бы во время Великой Отечественной войны наш народ, исповедуя этику ненасилия, подставлял бы «другую щеку» фашизму? Или самооборона от напавшего на тебя преступника? А разве содержание его в тюрьме не есть насилие и не следует ли поэтому нам вовсе отказаться от этого, а заодно и вообще от борьбы с преступностью и терроризмом? Так что у сторонников «добра с кулаками тоже есть своя, весомая точка зрения.

Еще один недостаток противники этики ненасилия видят в ее, на их взгляд, слишком благостном представлении о человеке.Теория и практика ненасилия действительно акцентирует внимание на присущем, человеку стремлении к добру, рассматривая эту склонность в качестве своеобразного архимедова рычага, способного перевернуть мир. Однако они вовсе не считают, что добро исчерпывает нравственную сущность человека, более того они склонны признать, что человеческое поведение может быть

источником зла. Но считать человека полностью злым сущест­вом — значит клеветать на него. Считать же его только добрым — значит льстить ему. Именно такую ошибку допускают те, кто утверждает, что каждый человек — или хищный «волк», склон­ный к разрушению и насилию, или покорная «овца», не спо­собная постоять за себя (Э. Фромм). Только признание моральной амбивалентности, двойственности природы человека выражает справедливое отношение к нему.

Именно такая, сугубо трезвая, реалистическая концепция человека является исходной основой, гарантией действенности и, более того, «технологической парадигмой» ненасильствен­ной борьбы, которая делает ставку на доброе начало в человеке. Это доброе начало можно усиливать (путем культивирования) и приумножать (путем сложения). Ненасильственная борьба пред­лагает путь, стратегию и тактику такого усиления и приумно­жения добра. Таким образом, ненасильственные акции как аль­тернативный и покорности, и насилию способ поведения в кон­фликтной ситуации вполне могут быть расценены как «конкрет­ная тактика добра в борьбе со злом, практическая этика любви и сотрудничества» (А.А. Гусейнов).

Для этого необходимо, чтобы и сторонники насилия, и все мы смог­ли: а) отказаться от монополии на истину, признавая, что все могут ошибаться; б) осознать, что каждый вполне мог бы быть на месте сво­их оппонентов, и под этим углом зрения критически проанализировать свое поведение и то, что могло бы в нем провоцировать враждебную позицию оппонентов; в) исходя из убеждения, что человек всегда луч­ше того, что он делает, и что в нем всегда сохраняется возможность изменений, искать такой выход, который позволил бы оппоненту сохранить достоинство, не унижая его; г) не настаивать на своем, не отвергать с ходу точку зрения оппонента, а искать приемлемые реше­ния; д) пытаться превращать врагов в друзей, ненавидеть зло, но лю­бить людей, стоящих за ним. Очевидно, что подобная тактика нена­сильственных действий актуальна и реальна не только в гражданствен­ных, но и межличностных отношениях. Она не ставит задачу преодо­леть зло насилия, ибо это невозможно (насилие органично человеческой природе и, как проницательно писал М. Л. Кинг, «бесконечная гражданская война бушует внутри нас»), а объявляет ему вечный бой. И педагог может и должен показывать детям, что бой этот не безнадежен.

В плане позитивного социального действия ненасилие имеет три аспекта: непротивление, пассивное сопротивление, активное действие. Нет сомнения, что именно последнее содержит в себе наиболее конструктивный потенциал и является залогом успеха в утверждении идеалов гражданского общества и социальной справедливости.

К сожалению, существует устойчивый стереотип, рассмат­ривающий ненасилие как социальную пассивность и психоло­гическую трусость, отсутствие мужества. Это обвинение никак

нельзя считать справедливым. Прежде всего, следует провести различие между понятиями силы и насилия. Сила является неотъемлемым и фундаментальным свойством бытия человека, проявляющимся в самых разных формах (борьба за существование, реакция самообороны, проявление политической силы и др. ). Сила может проявляться как в насилии, так и в ненасильственных действиях. Разница между ними в том, что насилие — это разрушительной сила, точнее даже, саморазрушительная, ибо в конечном счете оно оборачивается против самого себя. Ненасилие же является позитивным, конструктивным выражением силы: оно тоже сила, но при этом более сильная, чем насилие.

Ненасилие нельзя также путать с пассивностью. Пассивность представляет собой вызванную отсутствием силы капитуляцию перед несправедливостью. По сравнениюс ней даже насилие в качестве ответа на несправедливость является более: предпочтительным: это конечно ложный, путь, но все-таки путь активного неприятия и борьбы со злом. В отличие от пассивности ненасилие, помимо огромной внутренней работы и духовной ак­тивности, направленной (не в последнюю очередь) на преодоление страха, предполагает продуманную наступательную так­тику, технологию противостояния злу и воздействие на людей и институты с целью вызвать, изменение в их позиции.

К сожалению, многие идеологии в частности идеология классовой борьбы, националистических движений, религиозно-фундаменталистских направлений, культивируют и освящают насилие, однозначно связывая его с борьбой за социальную справедливость. Революционное насилие считалось и при некоторых режимах считается даже чистилищем, через которое надо пройти трудящимся, чтобы сбросить с себя мерзость эксплуататорского строя. Поэтому во имя оправдания насилия освящения социальной ненависти необходимо представлять ненасилие как форму трусливого смирения перед воинствующим злом, дискредитировать его, как пассивное и жалкое непротивленчество.

Желательно, чтобы учитель сумел показать ученикам, что в действительности пассивность и смирение — не синонимы насилия; напротив, они являются условием и порождением насилия. Пассивность — это позиция человека, который не дорос до насилия. Ненасилие же — поведение человека, который перерос насилие и поднялся на более высокую ступень преодоления страха. Причём помимо преодоления «животного страха» ненасилие требует еще и особой духовной стойкости: смелость, мотивированная злобой и мстительностью, трансформируется здесь в этически более высокую и психологически более трудную смелость, мотивированную любовью и справедливостью. Поэтому ненасилие — это сила бесстрашия, любви и правды, сила в ее наиболее чистом созидательном и полном проявлении, направленная на борьбу против зла и несправедливости.

Ненасилие органически сопряжено с мужеством, которое в условиях ненасилия поднимается на новый уровень, обретая адекватную этике гражданственности форму.

Традиционно мужество считалось добродетелью мужчин: (о чем, в частности, свидетельствует и русская этимология слова), а основной областью общественной деятельности, в которой формировалась и практиковалась эта добродетель, являлась война. Аристотель видел в мужестве высший добродетельный способ поведения человека в бою, который и несовместим с безумной яростью, и требует преодоления органического страха.

Однако оказалось, что военное сражение — не единственная сфера мужества. Не мёнее важно его проявление в гражданской жизни, причем здесь представление о мужестве расширяется. Во-первых, мужество начинают связывать с общественной деятель­ностью, борьбой за социальную справедливость в широком смыс­ле — не только на поле брани. Во-вторых, оно лишается своего сугубо мужского предназначения и обретает статус общечелове­ческой добродетели равно украшающей и женщин, и мужчин. Именно ненасильственный этический подход «отрывает» мужество как личностную добродетель от войны, и воинской деятель­ности и превращает его в сознательно и целенаправленно культивируемую гражданственную установку.

Таким образом, ненасилие— это не абстрактная норма, которую остаётсялишь употреблять в дело, не состояние, которое кем-то и когда-то может быть достигнуто. Оно прежде всего представляет собой ненасильственную, направляемую силой любви и правды борьбу против зла и несправедливости:—какв собственной душе, так и в мире. Это — не усилие, которое должно привес­ти к истине, а истина, которая состоит в усилии. И мужество, которое требуется для ненасильствённой борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом мире.

 

refac.ru

Этика ненасилия

ЭТИКА НЕНАСИЛИЯ

А.А. ГУСЕЙНОВ

Вопросы философии.— 1992.— №3.— С. 72—81.

Словосочетание "этика ненасилия" воспринимается как тавтология и часто порождает недоуменный вопрос: "А разве возможна этика насилия?" В самом деле, этика, рассмотренная в значении морали, нормативного идеала, по определению совпадает с ненасилием. Более того, нет ни одной другой формы культуры, включая мировые религии, специфика которой в такой степени была бы связана с ненасильственной установкой; когда говорится об этике удовольствий, то она может противопоставляться этике созерцательного блаженства, когда речь идет об этике доброй воли, то обычно подразумевается ее отличие от этики результатов — в этих и других подобных случаях определение выделяет какой-то один признак морали, придавая ему существенное значение. Иной логический статус имеет этика ненасилия, поскольку ненасилие, являющееся содержательной определенностью добра, можно считать синонимом самой этики.

Однако помимо такого общего и в познавательном плане избыточного смысла понятие этики ненасилия имеет еще особое содержание, связанное с моральным опытом нашего времени.

Ненасилие в действии

Идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека, обозначил резкий поворот в истории европейской культуры. Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам были настолько же ясными, насколько и парадоксальными; они до такой степени противоречили здравому смыслу, природным инстинктам и социальным мотивам человека, что сохраняли с действительностью лишь отрицательную связь. "Если бы общество в его нынешнем состоянии буквально последовало моральным заветам Евангелий, это привело бы к его немедленной гибели", — пишет Уайтхед[1]. Сказанное, конечно, в еще большей мере можно отнести к самим евангельским временам. Нагорная проповедь предназначена для идеального мира и нужно быть святым, не от мира сего, чтобы суметь принять ее перевернутую логику. "Кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую" (Мт., 5, 38). По смыслу заповеди она обращена и к тем, кто ударяет по щеке, и не должно было бы быть тех, кто делает это. "Подставь другую щеку!" — безусловная заповедь не задается вопросом, каким же это образом другому приличествует бить"[2]. Однако самое удивительное состоит в том, что способ поведения по заповеди ничуть не меняется (разве что становится еще более заповедальным) из-за того, что приходится действовать в чужеродной среде, где принято бить по щекам. Точно так же математик ничуть не смущается и не отступает от чарующей гармонии точек, линий и окружностей из-за того, что не находит их в эмпирическом мире. В случае первых христиан эта приверженность моральным абсолютам при полном равнодушии к неустроенности общественной жизни и нежелании что-то в ней улучшать имела то разумное и вполне практичное объяснение, что они ждали скорого конца света. Непротивление злу, будучи свидетельством нравственного совершенства, индивидуальной победы над грехом, не рассматривалось в качестве пути преодоления самого зла или, если выражаться мягче, эта очищающая роль ненасилия была слабо акцентирована.

Наше время внесло существенные изменения в традиционное понимание ненасилия; они связаны с именами и практической деятельностью Г. Торо, Л.Н. Толстого, в особенности М. Ганди и М.-Л. Кинга, их организованных в различные группы и движения последователей во всем мире. Для современной концепции ненасилия, которая существует не только и не столько как теоретическая конструкция, но прежде всего как сумма практических опытов, характерны, по крайней мере, два важных момента. Во-первых, ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость, оно рассматривается как действенное, при том более действенное, чем другие, и адекватное средство в этой борьбе. Ненасильственная борьба есть единственно возможный и реальный путь к справедливости. Она вносит изменения в мир, является завязью нового — справедливого, отвечающего идеалам любви и правды — типа отношений между людьми. Ненасильственная позиция сегодня, как и две тысячи лет назад, требует героизма, но это не героизм ожидания конца ненавистного мира, а героизм ответственного поведения.

В свете такого понимания иначе воспринимается и евангельская заповедь непротивления злу, она, как пишет Жан Госс[3], означает требования: а) не подчиняться несправедливости, сопротивляться; б) не прибегать к ответному насилию; в) подставляя левую щеку, обращаться к совести господина, принуждая его к изменению. Во-вторых, ненасилие, способное преобразовать отдельного человека и межличностные отношения, способно также преобразовать общественные институты, взаимоотношения больших масс людей, классов, государств. Характеризуя ненасильственную философию Ганди и свое собственное духовное развитие, М.-Л. Кинг в статье "Паломничество к ненасилию" пишет: "Ганди, наверное, был первым в истории человечества, кто поднял мораль любви Иисуса над межличностными взаимодействиями до уровня мощной и эффективной силы большого размаха. Для Ганди любовь была сильнодействующим орудием для социальных коллективных преобразований. Именно в том, что Ганди придавал особое значение любви и ненасилию, я нашел метод для социальных преобразований, который искал много месяцев. То интеллектуальное и моральное удовлетворение, которое мне не удалось получить от утилитаризма Бентама и Милля, от революционных методов Маркса и Ленина, от теории общественного договора Гоббса, от оптимистического призыва Руссо "назад к природе", от философии сверхчеловека Ницше, я нашел в философии ненасильственного сопротивления Ганди. Я начал чувствовать, что это был единственный моральный и практически справедливый метод, доступный угнетенным в их борьбе за свободу". Сторонники ненасилия дерзновенно убеждены, что даже политика — этот отчий дом организованного и легитимного насилия — может быть кардинально преобразована на принципиально ненасильственных основах и что от этого преобразования она только выиграет, выиграет именно как политика.

Таким образом, ненасилие в том виде, какой оно приобрело в теории и практикеXX в., является эффективным средством решения общественных конфликтов, в первую очередь тех из них, которые обычно решаются с применением насилия, вполне конкретным способом ответственного существования в современном мире. Когда мы говорим об этике ненасилия, то имеется в виду ненасилие как особая форма общественной практики человека.

Не существует проблемы этического оправдания ненасилия, обоснования его предпочтительности перед насилием, ибо это вещи самоочевидные. Мало кто сомневается, что ненасилие лучше, чем насилие. Те общественные движения и институты, которые практикуют насилие и те теории, которые включают его в позитивный контекст, делают это, как правило, апеллируя к чувству реализма; они принимают насилие скорее как данность, чем как желанное состояние. Адепты насилия, как правило, стыдливы, что, между прочим, свидетельствует об их слабости. Даже марксизм, весь сотканный из праведного гнева, доходящего местами до романтизации насилия, содержит ряд существенных оговорок, которые обозначают определенную моральную дистанцию по отношению к нему (этически оправдывается только революционное насилие, увязанное с целями освобождения трудящихся от угнетения, да и оно рассматривается в исторически затухающей перспективе, ибо, по известному выражению В. И. Ленина, в коммунистическом идеале нет места насилию). Основная критика в адрес концепции ненасилия идет по той линии, что она утопична, является красивой мечтой, что ее нельзя использовать в дело.

Можно провести такую аналогию: для моральной теории, как и для самолетов, испытанием прочности и точкой наибольшего риска является момент приземления. Связанные с практической реализацией трудности, существовавшие для всех этических систем, многократно возрастают применительно к этике ненасилия.

Есть парадокс нравственного поведения, который многократно формулировался в истории европейской культуры, но более всего известен по строкам Овидия: "Благое вижу, хвалю, но дурному влекусь"[4]. Он своеобразно воспроизводится также в противоречивом статусе этики, которая, с одной стороны, является практической философией, выводит философию в практику, а с другой — формулирует абсолютные законы. Поиск выхода из этого противоречия привел к осмыслению этики как пути. Начиная, по крайней мере, с Платона с его учением об Эросе, которое должно было соединить землю и небо, перебросить мост от мнимого мира к подлинному, мораль стала пониматься как движение к совершенству, как сила, ведущая человека к конечной цели, высшему благу, будь то счастье, бог или что-нибудь иное. Поэтому каждая этическая теория содержала в себе не только систему норм, но и способ их реализации. Более того, именно способ реализации в существенной мере определял качественное своеобразие той или иной этической теории в нормативной части, ее отличия от других. Если суммировать практические модели морально достойного поведения, предлагавшиеся в истории этики, то их можно свести к двум крайним типам: или они охватывали всю полноту личностного бытия, образ жизни в такой же мере, в какой и образ мыслей, и в этом случае их осуществление было делом героическим, необычайно редким и в какой-то степени было связано с уходом из реального мира (в качестве примера можно сослаться на эпикурейского мудреца или христианского святого). Или они претендовали на всеобщность, универсальное применение, но в этом случае ограничивались областью мотивации, внутреннего настроя (такова этика доброй воли). Так или иначе осуществление нормативных идеалов связывалось с конструированием какого-то другого— идеального— мира, находящегося либо рядом с реальным, нравственно дезорганизованным миром, либо внутри него, но не совпадающего с ним, а лишь каким-то образом дополняющего, компенсирующего его ущербность.

Этика ненасилия находится в принципиально ином отношении к действительности, она обладает достаточным мужеством, чтобы признать ее несовершенство (испорченность, греховность) и одновременно взять на себя ответственность за преобразование такой действительности. Она переводит мораль в практическую проекцию, притом в такие области практики, как, например, политика, которые более всего чужды морали, и делает это без того, чтобы снижать требовательность морали. Этика ненасилия связывает в один неразрывный узел спасение человека и спасение мира, и полагает, что путь такого спасения лежит через ненасилие.

Ненасилие — это и всеобщая, и вполне предметная, даже технологичная парадигма поведения. Обоснование реальности, практической осуществимости ненасильственной альтернативы является основной теоретической задачей этики, а реальные опыты ненасильственной деятельности — основными аргументами. Этика ненасилия представляет собой теоретизирование в терминах жизни, она есть одновременно и теория, и практическое усилие.

www.coolreferat.com

Этика ненасилия, реферат — allRefers.ru

Этика ненасилия - раздел Кулинария, Т. В. Мишаткина ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА

В системе гражданских отношений ненасилие — это прежде всего борьба за справедливость, за права человека, за власть, но без применения силы и причинения вреда, прежде всего физическо­го. Вместе с тем ненасилие нельзя рассматривать только как разновидность борьбы, которую стоит избрать из соображений це­лесообразности и эффективности. Ненасилие не сводится лишь

Подробнее о различных формах насилия: Фромм 9. Душа человека. М., 1992.

к отказу от насильственных действий, от применения силы, а в позитивном плане включает в себя уважение и утверждение гра­жданских прав личности. Можно сказать, что ненасилие — это фиксируемый порог терпимости к другому, к тому, что не есть Я. Благодаря ненасилию становится возможным перенести в сфе­ру общественной практики этические нормы любви и правды. Таким образом, идея ненасилия предлагает своеобразную кон­цепцию человека, где он становится высшей ценностью.

Проблема ненасилия всегда была предметом внимания ми­ровых религий. Своеобразие буддизма и других восточных рели­гий, не допускающих абсолютного размежевания добра и зла, — в однозначности внутренней установки: не нанести ущерба, не допускать никакого насилия. Христианская культура и ислам видят в ненасилии идеал социальной гармонии и справедливости. В этих культурах идея Ненасилия включается в систему граждан­ских отношений.

В центре внимания европейской культуры всегда был идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека. Как бы возражая ветхозаветному «Око за око, зуб за зуб», Иисус Хри­стос утверждает: «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Бес­конечно мудрый, но трудновыполнимый завет.

Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам по­нятны и одновременно парадоксальны: они, казалось бы, про­тиворечат здравому смыслу, природным инстинктам и социаль­ным мотивам человека и поэтому воспринимались и восприни­маются, мягко говоря, скептически. Люди склонны считать, что Нагорная проповедь предназначена для идеального мира, и нуж­но быть святым, не от мира сего, чтобы принять ее логику. Од­нако этот способ поведения по заповеди не меняется из-за того, что требуется действовать в реальном мире, в котором принято «бить по щекам»

Апостолами этики ненасилия в XX в. считаются Махатма (Мохандас) Ганди, Мартин Дютер, Кинг, Лев Толстой, а также А. Швейцер,Д. Фейхи, Д. Шарп. Для Ганди ненасилие было не просто политической тактикой борьбы за освобождение Индии от метрополии. Ненасилие - это основополагающий принцип целостности его мировоззрения. Принцип, который находит воплощение в идеалах благоденствия, самоуправ­ления общин, ненасильственного гражданского сопротивления Умест­но напомнить в этой связи и максиму Л. Толстого о непротивлении злу силою. Толстой и его последователи не только называют насилием всякое заставление—принуждение, но и отрицают любое внешнее понуждение как насилие. «Толстовцы» настолько идентифицируют понятия «насилие» и «зло», что сама проблема непротивления злу насилием интерпретируется ими как непротивление «злу злом». Из всей сферы

волевого заставления толстовцы признают только самопринуждение (в форме насилия над своим телом). Что же касается других аспектов принуждения (например психического), толстовцы тоже отвергают их как зло, насильственное вмешательство в чужую жизнь. Каким же образом в таком случае воспитатель может понуждать ребёнка, подростка, молодого человека отказаться от вредных привычек, скажем, от наркотиков: ведь это будет «насильственное вмешательство в чужую жизнь»?

В конце ХХ века — века насилия и жестокости, войн и пре­ступности — концепция ненасилия становится особенно акту­альной. Для современной концепции ненасилия характерны, по мнению А.А, Гусейнова, по крайней мере, два важных момента. Первый: ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость; оно рассматривается как наиболее действенное и адекватное средство в этой борьбе. Ненасильственная борьба становится единственно возможным, реальным и эффективным пу­тем к добру и справедливости. Она вносит изменения в мир, является началом нового — справедливого, отвечающего идеалам любви и правды, — типа отношении между людьми.

Ненасильственная позиция сегодня, как и две тысячи лет назад, требует героизма, но это не героизм долготерпения, а героизм ответственного поведения. В свете такого понимания евангельская заповедь не­противления злу означает новые требования:

- не подчиняться несправедливости, оказывать сопротивление;

- не прибегать к ответному насилию;

- «подставляя другую щеку», обращаться к совести человека; при­нуждая его к изменению.

Второй: ненасилие, способное преобразовать отдельного че­ловека и межличностные отношения, носит социальный характер, вторгаясь в отношения гражданского общества; оно спо­собно также преобразовывать общественные институты, взаи­моотношения больших масс людей, классов, государств. Сто­ронники ненасилия убеждены, что даже политика — этот «отчий дом» организованного и легитимного насилия — может быть кардинально преобразована на принципиально ненасильствен­ных основах и что от этого преобразования она только выиграет.

У этики ненасилия, обосновывающей моральные преимущест­ва ненасилия, есть ряд аргументов. Во-первых, отвечая на насилие насилием, злом на зло, мы не боремся с ними, так как не утверждаем добро, а только увеличиваем количество зла в мире. Во-вторых, ненасилие разрывает «обратную логику» насилия, порождающего эффект «бумеранга зла» (Л. Толстой), согласно которому, содеянное тобой зло обязательно вернется к тебе. В-третьих, требование ненасилия ведёт к торжеству добра, поскольку способствует совершенствованию человека.

В-четвертых, не отвечая назло насилием, мы противопоставляем ему силу, ибо способность «подставить щеку» требует гораздо большей силы, чем просто «дать сдачи».

Одна из важнейших особенностей ненасильственной стратегии поведения заключается в том, что человек при этом берет на себя ответственность за зло, царящее в мире. Чтобы возлюбить врага, открыть себя для отношений сотрудничества, индивид должен осознавать собственную, причастность к насилию, честно признаться, что и он сам мог бы оказаться на месте того, кого он считает насильником и врагом. Таким образом, ненасилие — не поощрение зла и не трусость, но способность достойно противостоять злу и бороться с ним, не роняя себя и не спускаясь до уровня зла. Ведь ненасильственный путь предполагает: во- первых, решение всех социальных и политических вопросов путем сотрудничества и договоренностей; во-вторых, легитимное, массовое, активное сознательное участие граждан, вовлеченных в этот процесс; в-третьих, высокий уровень культуры и исклю­чительное напряжение нравственных сил граждан. Наверное, поэтому, у этики ненасилия так много сторонников — и идеологических, и практически действующих в рамках различных движений (хиппи, пацифисты, «зеленые» и др.)

Вместе с тем не следует сбрасывать со счетов и аргументы у сторонников насильственной борьбы со злом. Конечно, мало кто сомневается, что ненасилие лучше, чем насилие. Даже те общественные движения и институты, которые практикуют насилие как норму социальных отношений, и те теории, которые оправдывают его, не столько считают насилие позитивным явлением, и желаемым состоянием, сколько принимают его как данность. В то же время в концепции ненасилия они видят лишь утопичную, красивую мечту, которую нельзя использовать. Главный аргумент противников ненасилия, одновременно защищающий насилие, — это безнаказанность зла в условиях ненасилия.

Оперируют они, в основном, конкретными примерами, но примеры эти весьма убедительны. Действительно, разве насильственная борьба с оккупантом и агрессором не есть добро? Что было бы, если бы во время Великой Отечественной войны наш народ, исповедуя этику ненасилия, подставлял бы «другую щеку» фашизму? Или самооборона от напавшего на тебя преступника? А разве содержание его в тюрьме не есть насилие и не следует ли поэтому нам вовсе отказаться от этого, а заодно и вообще от борьбы с преступностью и терроризмом? Так что у сторонников «добра с кулаками тоже есть своя, весомая точка зрения.

Еще один недостаток противники этики ненасилия видят в ее, на их взгляд, слишком благостном представлении о человеке.Теория и практика ненасилия действительно акцентирует внимание на присущем, человеку стремлении к добру, рассматривая эту склонность в качестве своеобразного архимедова рычага, способного перевернуть мир. Однако они вовсе не считают, что добро исчерпывает нравственную сущность человека, более того они склонны признать, что человеческое поведение может быть

источником зла. Но считать человека полностью злым сущест­вом — значит клеветать на него. Считать же его только добрым — значит льстить ему. Именно такую ошибку допускают те, кто утверждает, что каждый человек - или хищный «волк», склон­ный к разрушению и насилию, или покорная «овца», не спо­собная постоять за себя (Э. Фромм). Только признание моральной амбивалентности, двойственности природы человека выражает справедливое отношение к нему.

Именно такая, сугубо трезвая, реалистическая концепция человека является исходной основой, гарантией действенности и, более того, «технологической парадигмой» ненасильствен­ной борьбы, которая делает ставку на доброе начало в человеке. Это доброе начало можно усиливать (путем культивирования) и приумножать (путем сложения). Ненасильственная борьба пред­лагает путь, стратегию и тактику такого усиления и приумно­жения добра. Таким образом, ненасильственные акции как аль­тернативный и покорности, и насилию способ поведения в кон­фликтной ситуации вполне могут быть расценены как «конкрет­ная тактика добра в борьбе со злом, практическая этика любви и сотрудничества» (А.А. Гусейнов).

Для этого необходимо, чтобы и сторонники насилия, и все мы смог­ли: а) отказаться от монополии на истину, признавая, что все могут ошибаться; б) осознать, что каждый вполне мог бы быть на месте сво­их оппонентов, и под этим углом зрения критически проанализировать свое поведение и то, что могло бы в нем провоцировать враждебную позицию оппонентов; в) исходя из убеждения, что человек всегда луч­ше того, что он делает, и что в нем всегда сохраняется возможность изменений, искать такой выход, который позволил бы оппоненту сохранить достоинство, не унижая его; г) не настаивать на своем, не отвергать с ходу точку зрения оппонента, а искать приемлемые реше­ния; д) пытаться превращать врагов в друзей, ненавидеть зло, но лю­бить людей, стоящих за ним. Очевидно, что подобная тактика нена­сильственных действий актуальна и реальна не только в гражданствен­ных, но и межличностных отношениях. Она не ставит задачу преодо­леть зло насилия, ибо это невозможно (насилие органично человеческой природе и, как проницательно писал М. Л. Кинг, «бесконечная гражданская война бушует внутри нас»), а объявляет ему вечный бой. И педагог может и должен показывать детям, что бой этот не безнадежен.

В плане позитивного социального действия ненасилие имеет три аспекта: непротивление, пассивное сопротивление, активное действие. Нет сомнения, что именно последнее содержит в себе наиболее конструктивный потенциал и является залогом успеха в утверждении идеалов гражданского общества и социальной справедливости.

К сожалению, существует устойчивый стереотип, рассмат­ривающий ненасилие как социальную пассивность и психоло­гическую трусость, отсутствие мужества. Это обвинение никак

нельзя считать справедливым. Прежде всего, следует провести различие между понятиями силы и насилия. Сила является неотъемлемым и фундаментальным свойством бытия человека, проявляющимся в самых разных формах (борьба за существование, реакция самообороны, проявление политической силы и др. ). Сила может проявляться как в насилии, так и в ненасильственных действиях. Разница между ними в том, что насилие — это разрушительной сила, точнее даже, саморазрушительная, ибо в конечном счете оно оборачивается против самого себя. Ненасилие же является позитивным, конструктивным выражением силы: оно тоже сила, но при этом более сильная, чем насилие.

Ненасилие нельзя также путать с пассивностью. Пассивность представляет собой вызванную отсутствием силы капитуляцию перед несправедливостью. По сравнению с ней даже насилие в качестве ответа на несправедливость является более: предпочтительным: это конечно ложный, путь, но все-таки путь активного неприятия и борьбы со злом. В отличие от пассивности ненасилие, помимо огромной внутренней работы и духовной ак­тивности, направленной (не в последнюю очередь) на преодоление страха, предполагает продуманную наступательную так­тику, технологию противостояния злу и воздействие на людей и институты с целью вызвать, изменение в их позиции.

К сожалению, многие идеологии в частности идеология классовой борьбы, националистических движений, религиозно-фундаменталистских направлений, культивируют и освящают насилие, однозначно связывая его с борьбой за социальную справедливость. Революционное насилие считалось и при некоторых режимах считается даже чистилищем, через которое надо пройти трудящимся, чтобы сбросить с себя мерзость эксплуататорского строя. Поэтому во имя оправдания насилия освящения социальной ненависти необходимо представлять ненасилие как форму трусливого смирения перед воинствующим злом, дискредитировать его, как пассивное и жалкое непротивленчество.

Желательно, чтобы учитель сумел показать ученикам, что в действительности пассивность и смирение - не синонимы насилия; напротив, они являются условием и порождением насилия. Пассивность — это позиция человека, который не дорос до насилия. Ненасилие же — поведение человека, который перерос насилие и поднялся на более высокую ступень преодоления страха. Причём помимо преодоления «животного страха» ненасилие требует еще и особой духовной стойкости: смелость, мотивированная злобой и мстительностью, трансформируется здесь в этически более высокую и психологически более трудную смелость, мотивированную любовью и справедливостью. Поэтому ненасилие — это сила бесстрашия, любви и правды, сила в ее наиболее чистом созидательном и полном проявлении, направленная на борьбу против зла и несправедливости.

Ненасилие органически сопряжено с мужеством, которое в условиях ненасилия поднимается на новый уровень, обретая адекватную этике гражданственности форму.

Традиционно мужество считалось добродетелью мужчин: (о чем, в частности, свидетельствует и русская этимология слова), а основной областью общественной деятельности, в которой формировалась и практиковалась эта добродетель, являлась война. Аристотель видел в мужестве высший добродетельный способ поведения человека в бою, который и несовместим с безумной яростью, и требует преодоления органического страха.

Однако оказалось, что военное сражение — не единственная сфера мужества. Не мёнее важно его проявление в гражданской жизни, причем здесь представление о мужестве расширяется. Во-первых, мужество начинают связывать с общественной деятель­ностью, борьбой за социальную справедливость в широком смыс­ле — не только на поле брани. Во-вторых, оно лишается своего сугубо мужского предназначения и обретает статус общечелове­ческой добродетели равно украшающей и женщин, и мужчин. Именно ненасильственный этический подход «отрывает» мужество как личностную добродетель от войны, и воинской деятель­ности и превращает его в сознательно и целенаправленно культивируемую гражданственную установку.

Таким образом, ненасилие- это не абстрактная норма, которую остаётсялишь употреблять в дело, не состояние, которое кем-то и когда-то может быть достигнуто. Оно прежде всего представляет собой ненасильственную, направляемую силой любви и правды борьбу против зла и несправедливости:—как в собственной душе, так и в мире. Это - не усилие, которое должно привес­ти к истине, а истина, которая состоит в усилии. И мужество, которое требуется для ненасильствённой борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом мире.

 

Все темы данного раздела:

ЭТИКА ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА ПЕДАГОГА В содержании и структуре профессиональной этики педагога особое место занимает этика гражданственн

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО, ГРАЖДАНИН, ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ Гражданское общество - целостная система духовных, соци­альных и экономических отношений меж

ОСОБЕННОСТИ, ЦЕННОСТИ, ИДЕАЛЫ ЭТИКИ ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ Этику гражданственностиотличает ряд характерных особен­ностей. • Побудительным мотив

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭТИКА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА Этика гражданственности тесно связана с такими феномена­ми социальной жизни, как политическая этика и

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПАТРИОТИЗМА И ПОЛИТИЧЕСКОЙ культуры. Наряду с общими признаками политической культуры и «до-культуры» и их проявлениями в таких феноменах, как п

Проблема насилия В истории и теории рассматриваемого вопроса всегда присутствовала идея, что насилие — это

Насилие и фашизм: этический аспект Одна из самых опасных форм потенциального и актуального насилия — фашизм. Опасность реализации фашизма в с

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ 1. Что означают для Вас понятия «гражданское общество», «гражданственность», «гражданская позиция», «гражд

ПЕДАГОГА   В системе отношений, регулируемых этикой, особое место в последнее время стало занимать отно

ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ И ИМПЕРАТИВЫ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭТИКИ   Экологический аспект профессиональной этики требует пре­жде всего от самого педагога коренного п

БИОМЕДИЦИНСКОЙ ЭТИКИ   Экологическая компонента профессиональной этики педа­гога предполагает не только его моральную

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ 1. Environmental ethics — это «этика окружающей среды» или «этика осозна­ния себя в окружающей среде»? 2. Студент

И ЭТИКА ПЕДАГОГА     Все моральные проблемы — профессиональные и общечеловеческие, «открытые» и «закрытые» —

ОБЩЕНИЕ КАК НРАВСТВЕННАЯ ЦЕННОСТЬ: СУЩНОСТЬ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ   В начале третьего тысячелетия уже можно утверждать, что общение как ценность и первая жизненная

Понятие и сущность культуры общения   Культура общения — это система норм, принципов и правил общения, а также технология их в

Нравственная протокультура и «дефекты» общения Чем выше уровень нравственной культуры личности, тем выше культура общения, и наоборот: низкий уровень нрав

Социокультурные «барьеры» и маргинальность в общении   Кроме психологических и моральных причин, препятствую­щих общению, познанию и пониманию Другого,

Феномен насилия в общении Насилие — другое проявление антикультуры общения, при­чем очень близкое маргинальности и по форме, и п

ЭТИКА ИНТИМНЫХ ОТНОШЕНИЙ Культура общения не существует в абстракции, в «чистом виде». Она реализуется и проявляется в различных сфе

Дружба как высшая форма общения Дружбапризнается величайшей нравственной и социальной цен­ностью большинством людей. Первый

Любовь как отношение и влечение О любви очень много сказано и написано. Есть формулы любви, научные определения, философские трактаты... И вс

Этика семейных отношений В системе нравственного воспитания немаловажную роль играет подготовка молодых людей к семейной жйзни, ко

МОЛОДЕЖНАЯ СУБКУЛЬТУРА: МОРАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕНИЯ Среди «открытых» проблем нравственности, встающих пере педагогом, одна из наиболее сложных, связанных со с

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ 1. Л. Фейербаху принадлежат следующие слова: «Уединенность есть конечность и ограниченность общение, есть с

ЭТИКЕТ В ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ ПЕДАГОГА Культура общения, от которой во многом зависит, как относятся к нам окружающие — коллеги и наши учащиеся, ос

ЭТИКЕТ И ЕГО ОСОБЕННОСТИ Существует много определений этикета, но все они выражают примерно одно и то же. Этикет обычно понимает

Из истории российского этикета | О славянских обычаях, нормах и правилах поведения упоминается уже в первых письменных источниках. В «

Особенности современного этикета Знакомство с историей этикетной культуры Европы, Амери­ки и России позволяет сделать некоторые общие выво

Приветствия, обращений, знакомства Приветствияобусловлены «неравенством» в этикете, поэтому следует помнить, что первыми обязаны

Жесты, мимика, позы   В процессе приветствий, знакомств и представлений человек демонстрирует определенные манеры по

Правила речевого поведения   Правила речевого поведения (для говорящего, для слушающего и для присутствующих при об

ЭТИКЕТНАЯ КУЛЬТУРА В ОДЕЖДЕ   Хотя и говорят, что провожают по уму, но встречают-то по «одежке! Одежда - одно из главных условий то

ЭТИКЕТ «НЕФОРМАЛЬНЫХ» МЕРОПРИЯТИЙ   Общение, как правило, протекает в определенных условиях которые условно можно разделить на три гру

В кафе и ресторане   Посещение ресторана— это нечто среднее между официаль­ным и неофициальным мероприятием

Не принято начинать есть до тех пор, пока не начнет хозяйка дома. Мужчины должны ждать, пока не начнут есть дамы. Сидеть за столом нужно прямо, несколько расслаблено, локти при­жать к корпусу, не отводить их в сторону

Что и как следует правильно, есть?   Если случается, что в гостях мы не знаем, как следует есть какое-либо блюдо, наблюдаем, как это делае

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ   1. Дайте определение этикета, наиболее полно отражающее Ваше представление о нем. В чем выражаются

В.А. СУХОМЛИНСКИЙ О ВОСПИТАНИИ Василий Александрович Сухомлинский (1918—1969) замечательный советский педагог 60-х гг., всю свою жи

Я твердо верю в силу воспитания Для меня было бы самым большим наказанием, если бы подросток про­шел через мою жизнь, не оставив следа ни в п

Надо понимать движения детского сердца   Нет в мире более гуманных профессий, чем профессии врача и педагога. До последней минуты борется вр

Побуждение к труду души   Воспитание заключается прежде всего в том, чтобы вырабатывать, оттачивать у человека способность

Одно из наиболее трудных испытаний для педагога   Тончайшим способом влияния на юную душу являются, по моему мнению, слово и красота. ...Тонкость внут

Учителю надо впитать море света Что значит хороший учитель? Это прежде всего человек, который любит детей, находит радость в общении с ними,

Без высокой потребности человека в человеке нет преданности идее Чем больше человек узнает об окружающем мире, тем больше он должен знать о человеке. Пренебрежение к этому,

Открывается мир идей   Отрочество знаменательно тем, что человек не только открывает человека (это характерно и для детст

Интереснее, чем сам человек, ничего в мире нет Гуманитарные предметы и гуманитарные знания надо рассматривать не только как определенную, составную част

П. ТЕСТЫ ПО ЭТИКЕ И КУЛЬТУРЕ МЕЖЛИЧНОСТНОГО И ДЕЛОВОГО ОБЩЕНИЯ ПЕДАГОГА. Профессиональная этика предполагает высокий уровень общей культуры специалиста, проявляющейся, в частнос

ТЕСТ 1 Определение уровня Вашей общительности Коммуникабельность — необходимое качество в профессиональной этике педагога. Проверьте, насколько разв

ТЕСТ 2. Этикет и культура Вашего общения Знание этикета и основных требований культуры общения необходимы педа­гогу как для себя, так и для обучен

ТЕСТ 4. «Умеете ли Вы слушать и слышать другого» Умение слушать, выслушать ученика — профессиональ

ТЕСТ 5. Изучение эмпатии личности Эмпатия — способность к сопереживанию, отзывчивости, так необходимая в общении, особенно педагогу. Предл

Упражнения для аутотренинга Рекомендуем взять за правило регулярно проделывать следую­щие упражнения, которые помогут Вам преодолет

Умейте слушать другого Рекомендации, с которыми мы Вас познакомим, плюс созна­тельное желание овладеть искусством слушать собес

Общие советы Скажите «нет», если Вы действительно решили не брать до­полнительную работу или не связывать себя дополнит

На работе Иногда обедайте в одиночку, чтобы избежать разговоров о работе. Не сердитесь на справедливую критику и

Нравственные основы его отношения к своему труду Специфика педагогической деятельности. Предмет педагогического труда и проблема ответственности пед

Тема 5. Этика педагога и ученого в системе высшего образования Специфика вузовского образования. Особенности отношения вузовского педагога к своему труду: творческий ин

Тема 7. Экологическая этика и экологическая культура педагога   Экологическая этика как нравственное основание формирования экологи­ческой культуры учащихс

Тема 8. Этика и культура межличностного общения педагога Общение как нравственная ценность. Общение в профессиональной дея­тельности педагога. Роль общения в п

Тема 9. Этикет в профессиональной культуре педагога Понятие и предназначение этикета. Этикет как внешнее проявление внут­ренней культуры личности. Этика и

Темы для рефератов и самостоятельной работы Профессиональная этика педагога 1. Свобода и ответственность в деятельности педагога. 2. Педаг

Профессиональная этика педагога Анисимов О.С. Профессиональное мышление преподавателя//Вести.высш. шк. 1987. №9. Бороздина Г. В. Психоло

И ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА ПЕДАГОГА. 7.1. Экологическая этика: предмет, нравственное содержание, ценности .........................................................................

allrefers.ru

Реферат - Идея ненасилия в этических учениях таджикских мыслителей (Х-ХII вв.)

На правах рукописи

УСАНОВ РАВШАН ТУРАЕВИЧ

Идея ненасилия в этических учениях таджикских

мыслителей (Х–ХII вв.)

специальность 09.00.03 – история философии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Душанбе – 2006

Работа выполнена на кафедре философии культуры Худжандского государственного университета им.академика Б.Гафурова.

Научный руководитель:

доктор философских наук

Шамолов Абдувохид Абдуллоевич

Официальные оппоненты:

доктор философских наук

Комилов Рустам

кандидат философских наук

Мамаджанова Фируза

Ведущая организация:

Таджикский технический университет им. академика М.Осими, кафедра гуманитарных наук

Защита состоится «____»____________ 2006 г., в ______ часов на заседании диссертационного совета Д 047.005.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук при Институте философии им. акад. А.Богоутдинова Академии наук Республики Таджикистан (734025, г. Душанбе, пр. Рудаки, 33).

С диссертацией можно ознакомиться в Центральной научной библиотеке им.Индиры Ганди Академии наук Республики Таджикистан (734025, г. Душанбе, пр. Рудаки, 33).

Автореферат разослан «_____»______________ 2006г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

доктор философских наук Х.Идиев

Общая характеристика работы

^ Актуальность темы исследования. Современная цивилизация, бурное развитие глобальных процессов, создание однополярного мира, разгул международного терроризма и экстремизма, широкая экспансия США в другие страны, поиск новых путей развития и новых человеческих ориентиров в различных областях человеческой культуры – в философии, в искусстве, в религиозном постижении мира, в науке и т.д., перемены в системе ценностных ориентаций в республиках бывшего СССР, в том числе и Республике Таджикистан, убедительно показывают, что наша философско-этическая мысль остро нуждается в пересмотре, в новом освещении и разработке. Речь идет о фундаментальных основах человеческого бытия, о выработке новых ценностей, новых жизненных ориентиров, которые призваны в будущем обеспечить стратегию выживания и прогресса человечества, помочь пересмотреть прежние отношения к природе, к человеку, к моральным проблемам человека, выработать новые идеалы человеческой деятельности.

Это касается всех обществ без исключения, так как основные ценности, на которые ориентируется любое человеческое сообщество, так или иначе, основываются на духовных и нравственных ценностях. Именно эти ценности поддерживают и санкционируют в самой общей форме определенные общественные устои жизни, они отражают глубинные слои социально-исторических условий бытия человека, его сущностные потребности. Именно они воспитывают у людей убеждения и побуждения, получают идейное выражение в общих фиксированных представлениях и отражают целостную систему воззрений на социальную жизнь, содержащую в себе то или иное понимание сущности общества, истории человека и его бытия.

Человечество всегда уделяло этим проблемам пристальное внимание. Лучшие умы на Востоке и на Западе все глубже осознавали, каким опасным тормозом на пути всеобщего прогресса становились бездуховность, безнравственность, насилие и другие социальные явления, которые представляли собой источники угроз и опасностей человеческого сообщества. Они занимались постоянным поиском решения этих общечеловеческих проблем. Со временем эти усилия вылились в целое научно-философское направление, занявшее важное место в общем спектре научных дисциплин, занимающихся вопросами гуманитарного развития.

Наши познания с высоты сегодняшнего дня свидетельствуют о значительном продвижении вперед отечественной науки этики, касающейся вопросов нравственной терпимости и ненасилия. Именно в истоках нашей культуры, так же как и культуре других народов Востока, получила развитие этика ненасилия–важнейший показатель уровня нравственного развития человека и общества. Именно на Востоке, в частности, в историко-философской науке стран Ближнего и Среднего Востока, зарождалась эта новая мировоззренческая парадигма, требующая относиться к природе и обществу не как к материалу, а как к сложным организмам, в которых живет человек и с которыми он должен взаимодействовать, не нарушая основных природных функциональных связей. Эта парадигма и обращает нас к нашей культуре, где целостное видение мира как организма было извечным.

История показывает, что это продвижение произошло главным образом благодаря тому, что различные идеологические, духовные, нравственные и политические засилья в организации жизни общества на Ближнем и Среднем Востоке в средние века стали настолько нестерпимыми и приняли такие уродливые формы, что вызвали резкую мобилизацию здравомыслящих кругов к действиям, призванным интенсифицировать поиски решения этих проблем. Это подтверждается, прежде всего, трудами наших философов и моралистов.

В целом, наработанный в нашей отечественной историко-философской литературе опыт не оставляет ни малейшего сомнения, что нынешний переломный период развития таджикского общества, когда предстоит осуществить правильный выбор общественного пути развития, опирающегося на национальные традиции, идея ненасилия может сыграть свою положительную роль. В этом и заключается суть преемственности в историческом процессе, как объективной закономерности культурно-исторического развития человеческого общества, благодаря чему духовный прогресс выступает как связь между его определенными этапами и ступенями. В этом плане то, что исследование этики ненасилия в творчестве таджикских мыслителей X-XII веков представляется весьма актуальным, не вызывает никаких сомнений.

Изучение идеи ненасилия в истории персидско-таджикской культуры также вызвано необходимостью определения характера и тенденций социально-нравственного развития в конкретных исторических условиях, на основе которых возникли и эволюционировали идеи ненасилия. Исследование этического наследия прошлого поможет выявить новые пути к диалогу между совершенно разными культурными традициями. И человечество осознает, что надо учиться вести этот диалог, нужно уметь менять систему отсчета, не считать свои ценности и культуру абсолютными, научиться понимать другого.

Анализ этики ненасилия в истории различных народов и культур, в частности в истории персидско-таджикской культуры, важно и с точки зрения сравнительного анализа идей западных и восточных мыслителей, установления общего и частного в их содержании. Исходя из этого, возникает необходимость выяснения общеисторической и общемировой значимости изучения теории ненасилия Востока и Запада и обоснования истинности и достоверности идей единства человеческого мышления.

Исследование содержания и сущностных определений этики ненасилия в учениях таджикских мыслителей обретает сегодня особую важность и в связи с мировым процессом глобализации. Требование отказаться от силы как средства решения человеческих споров, искать и находить консенсус, является следствием глобализации человеческого общества.

Локальные конфликты в современных условиях чреваты перерастанием в глобальный конфликт. Поэтому поиск стратегии ненасилия это не просто мечта, а парадигма выживания человечества. При этом стратегия выживания предполагает трансформацию всей структуры ценностей техногенной цивилизации. Нужно пересмотреть сам идеал силы и власти, господства над объектами цивилизации, обстоятельствами, социальной средой.

Актуальность исследования также заключается в научной неразработанности и отсутствии специальных исследований по проблемам этики ненасилия в творчестве средневековых таджикских мыслителей. Хотя с эпохи средневековья прошло много столетий, тем не менее, идеи мыслителей этого исторического периода во многом сохраняют свою ценность и имеют непроходящее значение для современных обществ.

Изучение феномена ненасилия актуально и тем, что оно служит целям защиты предыдущего духовного опыта от возможных негативных тенденций, обесценивания позитивных достижений классического наследия. Чем глубже и всесторонне будет усвоен духовный и мыслительный материал прошлого нашего народа, тем надежнее он сохранится для будущих потомков.

На рубеже веков пришло время для глубокого и взвешенного анализа ситуации, определения принципов и приоритетов обоснованной и реалистической стратегии ненасилия. Без такой стратегии, обеспечивающей концентрацию усилий мирового сообщества, любые предпринимаемые шаги так и останутся в рамках идей, не стыкующихся в принципах, подходах и оценках.

Степень разработанности проблемы. Изучением и анализом проблемы ненасилия занимаются исследователи различных областей человеческой культуры и знания. Особенно активно проблемы ненасилия разрабатывались в истории западноевропейской философской и общественно-политической мысли. Однако, внимание философов, историков и филологов Запада привлекали лишь отдельные стороны этого феномена. Так, на некоторые аспекты этики ненасилия, особенно на фундаментальные основы человеческого бытия и ненасилия, проблемы решения человеческих споров и ненасилия, насилия и предотвращения всяких воин, с их возможными разрушительными последствиями для жизни человека и т.д. указывают Г.Шарп, Шарл Джин, М.Вебер, Е.Н. Керр, А.Раул1 и другие.

Большой вклад в изучение проблемы ненасилия и ненасильственной цивилизации внес М.Л.Кинг2. В его произведениях подробно раскрыты основные характеристики проблем ненасилия.

В российской историко-философской и этической литературе, также как и в западно-европейской философской и политической литературе, проделана определенная работа по изучению теории ненасилия. Издан целый ряд монографий и сборников, в которых анализируются не только философские взгляды российских мыслителей прошлого, но и ряда ученых-теоретиков Западной Европы и Индии3.

После серий терактов в России, а также событий 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и на острове Бали (Филиппины) многие российские исследователи стали всерьез заниматься вопросами насилия и ненасилия. Эти проблемы, анализируясь в ракурсе проблем этнополитического конфликта, терроризма и экстремизма, нашли свое отражение в работах Р.Г.Абдулатипова, Н.Н.Афанасьева, О.Белекова, Л.Н.Вдовиченко, В.Волкова, А.С. Грачева, А.А.Гусейнова, М.И.Дзлиева, И.Ильинского, Е.П. Кожушко, Н.Никулиной, Э.А.Паина4 и др.

Такая же активность наблюдается среди индийских исследователей, которая связана с идеей М.Ганди5. Великий духовный и политический лидер Индии Махатма Ганди считал, что в основу всей земной цивилизации был положен всеобъемлющий принцип ненасилия. Народ Индии применил сатья-граху, то есть ненасильственный метод борьбы за свою национальную независимость.

Что же касается анализа собственно теории ненасилия в истории персидско-таджикской культуры, то она в общей форме так же и в контексте той или иной концепции затрагивалась и частично анализировалась в обобщающих трудах А.А.Игнатенко, М.Е.Степанянца6, К.А. Азимова, С.К.Сатыбековой, З.Геюшева (Азербайджан)7, М.Д.Диноршоева, М.М.Мирбобоева, А Мухаммадходжаева, А.А.Шамолова (Таджикистан)8 и др. Особенно в работе Махмаджоновой М.Т. «Этические взгляды Джалолуддина Руми»9 в отдельном параграфе под названием «Проблема свободы воли. Идея непротивления злу насилием» конкретно анализируется в творчестве Руми.

Несомненно, имеются определенные успехи в изучении теории ненасилия в творчестве таджикских мыслителей средневековья. Вместе с тем, еще имеется много проблем в этой области, без серьезного исследования которых будет трудно воссоздать историю этической мысли таджикского народа. Так, все еще остается не исследованным вопрос о наличии, месте и роли этики ненасилия в истории философско-этической мысли таджикского народа. Нет единого мнения по поводу характеристики понятия ненасилия в Коране, суннах и других источниках этической мысли мусульманского Востока.

Спорной, на наш взгляд, является и бытующая в философской литературе точка зрения, согласно которой этика ненасилия является порождением европейского мышления, и она чужда для мусульманского мировоззрения, якобы «религиозный экстремизм» и «мировой терроризм», в первую очередь, связаны с исламским миром.

Все еще не выработано однозначное решение вопроса о сущности этики ненасилия и проблемы антинасилия в творчестве не только таджикских мыслителей средневековья или позднего средневековья, но и мыслителей Ближнего и Среднего Востока в целом.

Эти и другие спорные вопросы, на наш взгляд, безусловно, являются следствием слабой изученности или неизученности проблемы ненасилия в творческой деятельности наших мыслителей, или же игнорировании наличия идей ненасилия в их учениях.

^ Цель и задача исследования. Основная цель исследования заключается в определении сущности, значения и форм идеи ненасилия в этических учениях таджикских мыслителей (X-XII вв.).

Выявление идейных, социальных и гносеологических корней этики ненасилия, как одной из форм мировоззрения, во многом способствует осознанию преемственности традиций прошлого и современного, стремлению Республики Таджикистан, вставшей на путь мира и согласия, к присоединению к глобализационным процессам мира, к диалогу всех культур.

Поставленная цель определяет собой задачи исследования:

- выявление идейных истоков теории ненасилия в учениях таджикских мыслителей эпохи средневековья;

- анализ основных, структурных элементов теории ненасилия;

- определение своеобразия и специфической особенности этики ненасилия таджикских мыслителей средневековья;

- определение места теории ненасилия в истории этических учений;

- оценка некоторых исследовательских интерпретаций места и роли идей ненасилия восточных мыслителей в историко-философском процессе;

- сравнительный анализ идей ненасилия с целью установления закономерностей их формирования.

^ Научная новизна работы, прежде всего, состоит в том, что впервые в историко-философской науке осуществлен специальный анализ идей ненасилия в этике таджикских мыслителей эпохи средневековья. Научная новизна работы также состоит в том, что в ней:

- выдвинута и обоснована идея существования теории ненасилия в этике таджикских мыслителей средневековья;

- выявлена сущность, значение и формы этики ненасилия в истории таджикско-персидской культуры;

- на основе обстоятельного анализа философско-этических теорий выявлены общие и специфические их особенности в анализе проблемы ненасилия;

- дан целостный анализ основных категорий и принципов этики, связанных с теорией ненасилия.

^ Теоретической и методологической основой работы являются сформулированные в работах ведущих современных философов основополагающие принципы исследования истории философско-этической мысли. При анализе ненасилия в этических учениях таджикских мыслителей диссертант опирался на историко-логический и сопоставительные методы исследования.

^ Источниками исследования являются труды Аристотеля, «Никомахова этика», Аль-Фараби «Философские трактаты», «Социально-этические трактаты», Абу Бакра ар-Рази «Духовная медицина», Абу Йусуфа Йакуба «Книга о харадже», Абу Хамида ал-Газали «Воскрешение наук о вере», Ас-Сахави «Открытое порицание тех, кто порочит [науку] истории», «Библия», Махатма Ганди «Моя вера в ненасилие», Давони Джалолиддин «Джалолова этика», Ибн ал-Мукаффа «Большой адаб», Ибн Мискавейха «Тахзиб-ул-ахлак ва татхир-ул-аърок», Ибн Сины «Книга о душе», «Трактат о любви», «Трактат об этике», «Руководство по философии», «Коран», Кудама Ибн Джафара «Книга хараджа и искусство секретарства», Маварди «Тасхил ан-назар ва та’джил аз-зафар», Низам ал-Мулька «Сиасат-намэ», Л.Н.Толстого «Царство божье внутри нас», «Не убий никого» и т.д.

^ Практическая значимость исследования состоит в том, что основные положения и выводы диссертации дают возможность глубже понять сущность этики ненасилия в учениях персидско-таджикских мыслителей. Результаты, полученные в исследовании, способствуют правильному пониманию и объективной оценке характера этических учений средневековых персидско-таджикских мыслителей. Содержание и теоретические выводы могут быть использованы при создании обобщающих работ по истории философии, этики и дальнейшем изучении проблемы ненасилия.

^ Апробация работы. Диссертационная работа была обсуждена на заседании кафедры философии культуры Худжандского государственного университета 6 октября 2005 г., на заседании Отдела истории философии Института философии и права Академии наук Республики Таджикистан 20 декабря 2005 г. и на Секции истории философии Института философии и права Академии наук Республики Таджикистан 21 апреля 2006 г. и рекомендована к защите.

Основные положения диссертации были освещены в статьях автора, опуб-ликованы в различных издаваемых в республике журналах, а также использованы в его лекциях в Худжандском государственном университете им.Б.Гафурова. Полученные в ходе исследования результаты были представлены на ежегодных научных конференциях преподавателей и молодых ученых указанного университета.

^ Структура и объем работы подчинены общей задаче. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ Во введении обосновывается актуальность темы, анализируется степень ее разработанности, определяется цель и задачи исследования, характеризуется ее методологическая и теоретическая основа, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы.

Первая глава диссертации–«Феномен ненасилия в этике средневековых таджикских мыслителей» состоит из трех параграфов. В первом параграфе «Принцип ненасилия в христианской и исламской культурах» говорится о том, что в современном мире жизнь человека, его действия, так или иначе связаны с насилием. Реальные нормы нрава, поведения людей часто стали подчиняться совсем не тем императивам, которые мы интуитивно воспринимаем как собственно моральные и которые несут глубоко гуманистический характер и гуманистическое содержание. Иными словами, культ силы и насилие в сознании современного человека получили позитивную окраску.

Еще в XII веке Хаким Санаи в книге «Окруженный стеной сад истины» писал, что «человек сам запутывает себя в своих цепях». Это и не удивительно, так как на протяжении последних десятилетий человечество так «запутало себя», что на планетарном уровне стало свидетелем бесконечных примеров антигуманного отношения людей друг к другу, сведенному до уровня простой случайности, как например уничтожение гражданского населения в Афганистане, Палестине и Ираке.

Безнравственные, аморальные люди не видят в человеке человека, отрицают его душу. Когда в человеке мы перестаем видеть человека и относимся к нему как к предмету, которым можно манипулировать, мы выходим за пределы морали. Проблемы человека по-разному ставятся и трактуются в условиях различных социальных систем, идеологии и философии. Однако наряду с имеющимися существенными различиями социально-политического и культурного характера у народов земного шара все явственнее обнаруживается и проявляет себя общность их исторических судеб, а вместе с ней в известном смысле и общность некоторых традиционных проблем индивидуального и общественного бытия человека.

В этом плане следует отметить, что при всех имеющихся различиях, основанием ислама, иудаизма и христианства является вера в праведного Авраама (Ибрахима) в Единого и Всемогущего Бога. Эта вера учит людей морали и нравственности, чтобы они были милосердными, воспитанными. Она не только выступает против насилия, но и считает убийство и содействие ему преступными и противными закону Бога.

Опираясь на мудрость книг Священного писания – Библию и Коран, - можно совместными усилиями найти механизм избавления человечества от этой мерзости. В книгах Священного писания говорится, что мир–это целенаправленное образование, которое имеет осмысленное начало и живет по определенному порядку.

В историко-философской и религиозной литературе принято считать, что идеал ненасилия сформулирован в Нагорной проповеди.

Мораль, провозглашенная Иисусом Христом, является моралью отвержения эгоистического «Я» с его самоутверждением и амбициями, с претензией на свою особенность и непомерной гордыней. Сущностью человеческой души является любовь.

Главной заповедью Христа, таким образом, становится любовь к Богу и ближнему. Но в его нравственном учении принцип любви наполняется определенным, вполне проверяемым нормативным содержанием и становится действенным поведенческим каноном тогда, когда он уточняется как ненасилие.

Коран родился в том же мире, что и Ветхий и Новый заветы, он тесно связан с иудаизмом и христианством, с их идеями и их литературой несомненными родовыми связями, генетическими узами. Ислам был очередным вариантом и развитием традиционных форм религиозной жизни Ближнего Востока. В Коране есть отзвуки библейских канонических и апокрифических текстов, есть параллели к различным послебиблейским иудейским и христианским преданиям. Все это – часть единого культурного мира, все это говорит о единстве и неизменности веры Авраама (Ибрахима) о том, что Бог Един и недосягаем для его творений, кроме как по его собственному изволению.

Согласно Корану, человек сотворен свободным: «И скажи: Истина–от вашего Господа: кто хочет, пусть верует, а кто хочет, пусть не верует» (сура Пещера, оят 28 (29)). Волевое начало человека предполагает возможность выбора, а значит, в душе человека есть нравственное разделение на веру и безверие, на преданность Богу и духовный декаданс.

Коран учит морали людей, чтобы они были милосердными, воспитанными. Ведь «по истине, Аллах с людьми кроток, милосерд!» (сура Корова, оят 138). Он «… избирает Своим милосердием, кого пожелает: Ведь Аллах – обладатель великой милости!» (сура Корова, оят 99 (105)).

Милосердие выражается в «укрощении сердца», «умении погасить страсти» - жадность, жажду мести и т.д., свести свое страстное начало к минимуму, обратив очи к другим ценностям. Кораническая мораль посредством милосердия стремится ограничить агрессивные и эгоистические устремления людей, способствует тому, чтобы они выжили, не убивали друг друга.

Коран учит, что насилие в собственном смысле, или прямое насилие, в качестве средства в борьбе за добро должно быть безусловно и категорически запрещено, ибо добро и насилие–противоположны, принципиально несовместимы. Ведь каждая отдельная человеческая жизнь–это целый и совершенно неповторимый мир и никому не позволено покушаться на нее из каких бы то ни было побуждений. Насилие по отношению к людям, особенно верующим, является злом, большим грехом: «Не следует верующему убивать верующего, разве только по ошибке» (сура Женщина, оят 92).

Для ответа на них в Коране в прямой форме, конкретным откровением упоминается о ненасилии. И это означало однозначное решение, указание на конкретные правила поведения, которым должны были следовать все мусульмане, иначе для них воздаяние будет – геена. Они обязаны были перевести эти откровения на язык практических норм и правовых конструкций общины. Поэтому в Коране относительно ненасилия практически отсутствует аллегорическая форма изложения. Эти ояты, составляя суть религиозной истины и образа жизни мусульман, тем самым раз и навсегда регулируют отношения между людьми; «А если кто убьет верующего умышленно, воздаянием ему – геена, для вечного пребывания там (сура Женщина, оят 95 (93)).

Насилие в целом по Корану не может получить моральной санкции, так как получить эту санкцию на то или иное действие означает получить согласие того, на кого данное действие направлено. По Корану само существование человечества доказывает, что ненасилие превалирует над насилием. Жизнь сама по себе, во всех ее формах есть созидание - асимметрия в сторону ненасилия, созидания.

Библия, и Коран совершенно определенно характеризуют понятие насилия. Во-первых, есть такое насилие, которое угодно Богу. Каждый человек сам совершает его над собой, следуя заповедям добра и отказываясь от зла, вследствие страха перед Богом. Такое насилие находит оправдание в том, что человек своей жизнью должен доказывать свое богоподобие добрым делам и любовью к другим людям.

Во-вторых, есть такое насилие, которое неугодно Богу, поскольку направлено против другого человека и против главного закона жизни – любви к ближнему и природе.

В целом, в основе и христианской, и мусульманской религии на уровне догматики есть как минимум две центральные объединяющие идеи: первая - признание единства и уникальности Бога в его различных проявлениях; вторая – вера в особое предназначение и богоподобие человека как сущего, имеющего в себе от Бога особые духовные субстанции. Эти две идеи являются достаточным основанием для объединения усилий христиан, мусульман, представителей других религий против насилия как явления, убивающего образ Бога в человеке и нарушающего основной закон Бытия – жизнь в любви и согласии с собой и миром.

Во втором параграфе работы – «Проблема социальной справедливости и справедливого насилия как фактор необходимого устранения несправедливости» - говорится о том, что для понимания смысла социальной и теологической основы идей ненасилия в творчестве таджикских мыслителей средневековья, необходимо не только опираться на ту этическую систему, к которой они принадлежали, но и раскрыть суть самой теории ненасилия, ее происхождения и сущности, ее места и роли в обществе, религии и в судьбе отдельного человека. Таким образом, возникает вопрос? Какова истинная природа теории ненасилия? – это первый вопрос, который надлежит задать в целом науке этике. Ответ на него мы находим в словаре по этике, где говорится о происхождении и особенности этики ненасилия: «Ненасилия этика – совокупность этических и моральных представлений, основанных на убеждении, согласно которому нравственные цели, прежде всего социальная справедливость, могут быть достигнуты только ненасильственными методами»10.

Или же в учебнике по этике приводится: «Этика ненасилия – это обоснование таких принципов и методов решения проблем конфликтов, которые исключают применение насилия над личностью (морального и физического). Этика ненасилия – это образ жизни в соответствии с живой природой»11.

Как явствует из этих двух определений этики ненасилия, она в целом означает не применение силы и отказ от действия с помощью силы во имя достижения нравственных целей, а особенности ненасилия «не в отрицании насилия в отношениях между людьми», а в переводе идеи ненасилия «в план практического осуществления».

По мнению диссертанта, такое определение не соответствует реальной сущности «ненасилия» и определяется серьезным искажением. Изучение и анализ этой проблемы, особенно ее исторического контекста, убеждает исследователя в том, что ненасилие является важнейшим и безошибочным показателем уровня нравственного развития человека и общества. Ненасилие это не «отрицание насилия в отношениях между людьми» и не несопротивление злу, а ненасильственное сопротивление злу. Ведь между этими двумя позициями существует большая разница. Ненасилие, как на теоретическом, так и на практическом уровне сопротивляется злу с огромной энергией и силой, однако сопротивление выражается не ненавистью, а любовью. Настоящая философия ненасилия не является безвольной покорностью силе зла, а это скорее мужественное противостояние злу силой любви, основанной на вере в единобожие. Оно как конкретное и действенное выражение закона любви является животворной основой человеческой коллективности во всех ее разнообразных аспектах и проявлениях. Ненасилие как особая программа ориентировано на разрешение безнадежных, морально тупиковых конфликтов. Оно представляет собой альтернативу так называемому справедливому насилию.

Насилие, как явствует уже из этимологии этого слова, есть применение силы, опора на силу, действие с помощью силы. Дать ясное определение насилию чрезвычайно трудно, потому что в широком обиходе этот термин используется в разных и весьма отличных друг от друга значениях.

По мнению большинства авторов современных учебников по этике12, насилие представляет собой важнейшее (хотя, разумеется, и не единственное) содержательное определение предметности человеческой деятельности, через отношения к которым мораль становится зримой, материализуется в поступках, обнаруживая свою действенность.

Насилие занимает промежуточное положение между природностью человеческого существования и культурно осмысленными формами, в которых это существование протекает между дикостью естественного состояния и ритуальной сдержанностью цивилизованной жизни, как бы связывая между собой две природы человека.

Следует отметить, что именно насилие в различных его проявлениях, а также его несоответствие с буквами откровения, вынудило персидско-таджикских мыслителей-гуманистов средневековья выступить против его основы. На деле обращение к проблемам ненасилия чаще всего использовалось средневековыми авторами-моралистами не только для искоренения насилия, распространения идей любви и дружбы, но и с целью обуздания произвола тиранической власти правителей и их приближенных, как источников беды и насилия, относительно которых у большинства мыслителей сложилась стойкая отрицательная оценка.

Несомненно, справедливость является одним из основных понятий нравственного сознания и важнейшей категорией этических и социальных учений наших мыслителей. В категории справедливости во всей полноте отражен их социально-этический идеал, выражена мечта о добродетельном обществе. Все наши мыслители считали справедливость основой социальной и нравственной жизни людей.

По мнению Ибн Сины «справедливость – это середина между жестоким произволом и униженностью»13 и ее смысл заключается в том, «чтобы душа устанавливала серединное положение между противоположными нравами, в частности, в том, что ее привлекает и что отвращает, что вызывает у нее гнев и что побуждает в ней интерес к жизни или, наоборот, не пробуждает»14.

Как вытекает из определения справедливости, Ибн Сина под влиянием Аристотеля верно обратил внимание на то, что справедливость выражает не какую-то одну добродетель, а охватывает их все. По мнению Ибн Сины и других мыслителей, справедливость составляет основу социальной и моральной жизни людей.

В интерпретации наших мыслителей справедливость – очень широкая категория, она включает в себя очень много других добродетелей, к которым относятся преданность, объективность, сострадание, взаимопомощь, взаимоуважение, награда и наказание, равноправие, твердость, терпимость и т.д. согласно ал-Фараби, Ибн Сины, Абу Бакра Рази, Низам ал-Мулька и др. объединение людей в обществе обусловлено, с одной стороны, естественной необходимостью, которая проистекает от симпатии, связывающей людей между собой, а с другой - социальной необходимостью вводить в жизнь понятие справедливости. Исходя из этого, наши мыслители считали, что социальная солидарность должна сглаживать недостатки естественной солидарности. Социальная солидарность обеспечивается справедливостью, которая должна лежать в основе закона распределения. В целом, по мнению наших мыслителей, справедливость возникла и существует как социальная необходимость. Только жизнь по законам справедливости и справедливость законов могут обеспечить истинную солидарность, взаимопомощь людей. Только справедливость может обеспечить совершенство и счастье людей.

Диссертант отмечает, что определенный интерес определяют требования наших мыслителей, предъявляемые справедливому человеку. По их мнению, справедливый человек обязан защищать права и интересы своих сограждан, везде и всегда уважительно относиться к старшим, честно исполнять доверенные ему поручения, выполнять свой долг перед родителями и другими членами семьи, всегда и при всех обстоятельствах быть правдивым, верным данному слову. Ал-Фараби, Ибн Сина, Низам ал-Мульк и другие наши мыслители настойчиво требовали соблюдения справедливости при определении меры поощрения и наказания.

Персидско-таджикские мыслители средневековья считали добродетель справедливости одной из высших ступеней совершенства человека. Они полагали, что справедливость возвышает человека, наделяет его добродетельной красотой, тогда как несправедливость воплощает в себе безобразное.

По мнению большинства таджикских мыслителей средневековья несправедливость приводит к совершению насилия по отношению к людям. Исходя из этого, не следует избегать несправедливости, а во взаимоотношениях с людьми бороться за справедливость.

Персидско-таджикские мыслители средневековья придавали большое значение воспитанию справедливости. Такое воспитание, по их мнению, является воспитанием человечности в людях. Подобно другим формам воспитания оно является некоторой способностью и приобретается в результате непрерывного углубления познания и опыта. По их мнению, в воспитании справедливости главенствующая роль принадлежит самовоспитанию и самосовершенствованию.

Средневековые персидско-таджикские мыслители, считая справедливость как частицу творца в душе человека, доказывали, что только справедливость может создать и упрочить равновесие, порядок и мир между людьми. Поэтому самым совершенным человеком они считали того, кто отвечал всем требованиям справедливости. Противоречивое соотношение равенства и неравенства приводит к несправедливости и, в свою очередь, к насилию. Это увеличивает слабость государства.

Средневековые таджикские мыслители часто повторяли, что справедливость («адл») – это середина, а несправедливость («джаур») всегда выражает крайность. Именно несправедливость во власти приводит к деградации государственных форм и насилию. По мнению Низам ал-Мулька «царство существует и при неверии, но не существует при насилии; значение этого таково: царство держится при неверии и не держится при притеснении и насилии15.

Несправедливость («джаур») правителей, их отход от религии и нравственных основ, по мнению наших мыслителей» приводит не только к деградации государства, но и деградации общества и нравственности членов общины. Именно отход от божественного законоустановления, несправедливость по отношению к подданным, зло, насилие и жестокость вместо справедливости и добра, неспособность управлять государством, пренебрежение делами государства и общества, создают благодатную почву для беззакония и распространения насилия и жестокости.

Большинство мыслителей X-XII вв. были сторонниками «справедливого насилия» и считали право на справедливое насилие неоспоримым, ибо оно есть высшее выражение правильной мощи справедливого правителя. Это насилие, считает диссертант, можно формулировать как ответное насилие, как реакция социальной справедливости. Иными словами, чрезвычайными обстоятельствами диктуются и меры самозащиты, которые не могут и не должны уступать по своей эффективности средствам, избираемым врагом. В связи с этим справедливое насилие с целью изменения существующего порядка вещей в интересах мусульманской общины должно быть рассматриваемо как ответное насилие, притом как ответное насилие большинства, руководствующегося нравственным сознанием, над прямым насилием аморальных правителей.

Диссертант приходит к выводу, что согласно средневековых мыслителей, насилие в некоторых особых случаях является нравственно правомерным способом действия. Иными словами, н

www.ronl.ru


Смотрите также

 

..:::Новинки:::..

Windows Commander 5.11 Свежая версия.

Новая версия
IrfanView 3.75 (рус)

Обновление текстового редактора TextEd, уже 1.75a

System mechanic 3.7f
Новая версия

Обновление плагинов для WC, смотрим :-)

Весь Winamp
Посетите новый сайт.

WinRaR 3.00
Релиз уже здесь

PowerDesk 4.0 free
Просто - напросто сильный upgrade проводника.

..:::Счетчики:::..

 

     

 

 

.