Володар ЛИШЕВСКИЙ
Рассказывая о Ломоносове, часто приходится произносить слово «первый». Он был первым крупным отечественным ученым, основоположником русской науки, одним из первых русских академиков и т.д. А.С. Пушкин писал: «Ломоносов был великий человек. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».
Ломоносов был не только выдающимся ученым, но и страстным пропагандистом научных знаний, прекрасным популяризатором науки. Как никто, он понимал необходимость обучения народа и много внимания уделял просветительской деятельности. Вот об этой стороне творчества ученого и пойдет речь в данной главе.
Биография Михаила Васильевича Ломоносова (1711...1765) широко известна, и здесь нет надобности пересказывать ее еще раз. Вспомним только некоторые эпизоды из жизни ученого, показывающие его великое и неуемное стремление к знанию и те трудности, с которыми он столкнулся на пути в большую науку.
Научившись читать в двенадцать лет, Михаил пристрастился к книгам, из-за чего у него нередко происходили стычки с мачехой. Впоследствии ученый вспоминал, что он имел «отца хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отце моем, представляя, что я всегда сижу по-пустому за книгами. Для того многократно я принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах и терпеть стужу и голод, пока я ушел в Спасские школы». В конце 1730 г., выправив тайком от домашних паспорт, юноша примкнул к рыбному обозу и отправился вместе с ним в Москву.
В январе 1731 г. Ломоносов поступил в Славяно-греко-латинскую академию. Потянулись холодные и голодные годы ученичества. К этому добавлялись мучения нравственного порядка. «Школьники, малые ребята, кричат и перстами указывают: смотри-де какой болван в лет двадцать пришел латыне учиться!» – писал позже ученый.
Обучение в Славяно-греко-латинской академии было рассчитано на тринадцать лет. Ломоносов овладел всей программой за пять. «Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имели. С одной стороны, отец, никогда детей кроме меня не имея, говорил, что я, будучи один, его оставил, оставил все довольство (по тамошнему состоянию), которое он для меня кровавым потом нажил и которое после его смерти чужие расхитят. С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын в день жалования, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и на денежку кваса, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил».
В ноябре 1735 г. ректор Славяно-греко-латинской академии получил распоряжение послать в Петербург для дальнейшего обучения при Академии наук двадцать наиболее способных учеников. После проверки знаний были отобраны двенадцать, среди которых был и М.В. Ломоносов.
В первый день 1736 г. будущий ученый переступил порог высшего научного учреждения страны, а уже в сентябре выехал из Петербурга за границу для продолжения образования, так как показал замечательные способности и огромное стремление к знаниям. После пятилетнего обучения в Марбурге и Фрейберге в июне 1741 г. Ломоносов вернулся в Петербург. В течение семи месяцев он не имел никакой должности и продолжал числиться студентом. Тридцатилетний «студент» составлял каталог Минерального кабинета Кунсткамеры и выполнял другие поручения академии. 1 января 1742 г. молодой ученый был назначен адъюнктом физического класса. Через три года он стал профессором химии. Началась плодотворная научная деятельность М.В. Ломоносова в стенах академии, которая продолжалась почти четверть века.
Рассказать обо всех научных достижениях ученого в нескольких словах невозможно, да это и не входит в задачи, стоящие перед данной книгой. Отметим только основные результаты, полученные Ломоносовым.
Ученый первым открыл «закон сохранения», который он сформулировал так: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимается, столько присовокупится к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте… Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело, движущее своей силою другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».
Очень высоко оценивал это открытие президент Академии наук СССР С.И. Вавилов, который писал: «Значение и особенность начала, провозглашенного Ломоносовым, состояли не только в том, что этим началом утверждались законы сохранения и неуничтожаемости материи, движения и силы в отдельности. Некоторые из этих истин издавна, еще в древности, угадывались передовыми умами… В отличие от своих предшественников Ломоносов говорит о любых «переменах, в натуре случающихся», об их общем сохранении, и только в качестве примеров он перечисляет отдельно взятые сохранение материи, сохранение времени, сохранение силы… Ломоносов на века вперед как бы взял в общие скобки все виды сохранения свойств материи. Глубочайшее содержание великого начала природы, усмотренного Ломоносовым, раскрывалось постепенно и продолжает раскрываться в прогрессивном историческом процессе развития науки о природе».
Ломоносов первым в истории химии сформулировал и доказал закон сохранения веса вещества при различных химических превращениях. Этот полученный им результат – одно из важнейших достижений русской науки XVIII в.
Ломоносов отказался от господствовавшей тогда в химии теории теплорода и объяснял все тепловые явления движением мельчайших частиц материи (молекул). Он писал в работе «Размышления о причине теплоты и холода»: «Очень хорошо известно, что теплота возбуждается движением: от взаимного трения руки согреваются, дерево загорается пламенем; при ударе кремня об огниво появляются искры; железо накаливается от проковывания частыми и сильными ударами, а если их прекратить, то теплота уменьшается… Наконец, зарождение тел, жизнь, произрастание, брожение, гниение ускоряются теплотою, замедляются холодом. Из всего этого совершенно очевидно, что достаточное основание теплоты заключается в движении. А так как движение не может происходить без материи, то необходимо, чтобы достаточное основание теплоты заключалось в движении какой-то материи.
И хотя в горячих телах большей частью на вид не заметно какого-либо движения, таковое все-таки очень часто обнаруживается по производимым действиям. Так, железо, нагретое почти до накаливания, кажется на глаз находящимся в покое; однако одни тела, придвинутые к нему, оно плавит, другие превращает в пар; т.е., приводя частицы их в движение, оно тем самым показывает, что и в нем имеется движение какой-то материи. Ведь нельзя отрицать существование движения там, где оно не видно: кто, в самом деле, будет отрицать, что, когда через лес проносится сильный ветер, то листья и сучки дерев колышатся, хотя при рассматривании издали и не видно движения. Точно так же, как здесь вследствие расстояния, так и в теплых телах вследствие малости частиц движущейся материи движение ускользает от взора… Мы считаем, что никто – разве что он приверженец скрытых качеств – не будет теплоту, источник стольких изменений, приписывать материи спокойной, лишенной всякого движения, а следовательно, и двигательной силы».
Приведенный отрывок хорошо показывает популяризаторские способности ученого, его умение образно рассказать о ненаблюдаемом явлении, понятно объяснить читателю новое, не знакомое ему.
Ломоносов вплотную подошел к понятию абсолютного нуля. Он утверждал: «… невозможна высшая и последняя степень теплоты как движения. Наоборот, то же самое движение может настолько уменьшиться, что тело достигает, наконец, состояния совершенного покоя и никакое дальнейшее уменьшение движения невозможно. Следовательно, по необходимости должна существовать наибольшая и последняя ступень холода, которая должна состоять в полном прекращении… движения частиц».
Значительные результаты получены ученым не только в физике и химии, но и в геологии, минералогии, технике, астрономии (например, он открыл атмосферу на Венере). Известны его исследования в области географии и метеорологии. Имеют значение его труды по истории и экономике, филологии и искусству (ведь недаром же он был избран членом Петербургской Академии художеств). «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник», – писал А.С. Пушкин.
Познакомимся поподробнее с просветительской, с популяризаторской деятельностью М.В. Ломоносова, где ему так пригодились его блестящие способности ритора. Надо сказать, что ораторским искусством ученый интересовался всегда и даже написал руководство по красноречию.
Для того чтобы быть хорошим пропагандистом и популяризатором науки, надо владеть словом, особыми приемами привлечения внимания слушателей. Ведь недаром же на одной лекции мы сидим не шелохнувшись, стараясь не пропустить ни слова докладчика, а на другой – вздыхаем, зеваем, смотрим на часы. Качество лекции зависит от мастерства выступающего, а оно, в свою очередь, – от умения владеть аудиторией.
Ораторскому искусству можно научиться. Для желающих овладеть им Ломоносов и написал свою «Риторику», которая имела принятое по тем временам такое длинное название: «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки». (Вторая и третья книги Ломоносовым написаны не были.)
Во введении ученый пишет: «Красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению...
К приобретению оного требуются пять следующих средствий: первое – природные дарования, второе – наука, третие – подражание авторов, четвертое – упражнение в сочинении, пятое – знание других наук».
Пересказать подробно «Риторику» Ломоносова трудно, так как этот объемистый труд содержит около трехсот страниц текста. На них – различные риторические правила; требования, предъявляемые к лектору; мысли о его способностях и поведении при публичных выступлениях; многочисленные поясняющие примеры. Отметим основные положения, указанные ученым, которые не потеряли своего значения и в наши дни.
«Риторика есть учение о красноречии вообще… В сей науке предлагаются правила трех родов. Первые показывают, как изобретать оное, что о предложенной материи говорить должно; другие учат, как изобретенное украшать; третьи наставляют, как оное располагать надлежит, и посему разделяется Риторика на три части – на изобретение, украшение и расположение».
Ломоносов говорит о том, что выступление должно быть логично построено, грамотно написано и излагаться хорошим литературным языком. Он подчеркивает необходимость тщательного отбора материала, правильного его расположения. Примеры должны быть не случайными, а подтверждающими мысль выступающего. Их надо подбирать и готовить заранее.
При публичном выступлении («распространении слова») «наблюдать надлежит: 1) чтобы в подробном описании частей, свойств и обстоятельств употреблять слова избранные и убегать (избегать – В.Л.) весьма подлых, ибо оне отнимают много важности и силы и в самых лучших распространениях; 2) идеи должно хорошие полагать напереди (ежели натуральный порядок к тому допустит), которые получше, те в середине, а самые лучшие на конце так, чтобы сила и важность распространения вначале была уже чувствительна, а после того отчасу возрастала».
Далее Ломоносов пишет о том, как пробудить в слушателях любовь и ненависть, радость и страх, благодушие и гнев, справедливо полагая, что эмоциональное воздействие часто может оказаться сильнее холодных логических построений.
«Хотя доводы и довольны бывают к удовлетворению о справедливости предлагаемыя материи, однако сочинитель слова должен сверх того слушателей учинить страстными к оной. Самые лучшие доказательства иногда столько силы не имеют, чтобы упрямого преклонить на свою сторону, когда другое мнение в уме его вкоренилось… Итак, что пособит ритору, хотя он свое мнение и основательно докажет, ежели не употребит способов к возбуждению страстей на свою сторону?..
А чтобы сие с добрым успехом производить в дело, то надлежит обстоятельно знать нравы человеческие… от каких представлений и идей каждая страсть возбуждается, и изведать чрез нравоучение всю глубину сердец человеческих...
Страстию называется сильная чувственная охота или неохота… В возбуждении и утолении страстей, во-первых, три вещи наблюдать должно: 1) состояние самого ритора, 2) состояние слушателей, 3) самое к возбуждению служащее действие и сила красноречия.
Что до состояния самого ритора надлежит, то много способствует к возбуждению и утолению страстей: 1) когда слушатели знают, что он добросердечный и совестный человек, а не легкомысленный ласкатель и лукавец; 2) ежели его народ любит за его заслуги; 3) ежели он сам ту же страсть имеет, которую в слушателях возбудить хочет, а не притворно их страстными учинить намерен».
Чтобы воздействовать на аудиторию, лектор должен учитывать возраст слушателей, их пол, воспитание, образование и множество других факторов. «При всех сих надлежит наблюдать время, место и обстоятельства. Итак, разумный ритор при возбуждении страстей должен поступать как искусный боец: умечать в то место, где не прикрыто».
Произнося слово, надо сообразовываться с темой выступления, подчеркивает Ломоносов. В соответствии с содержанием лекции необходимо модулировать голос, повышая или понижая его, так, чтобы «радостную материю веселым, печальную плачевным, просительную умильным, высокую великолепным и гордым, сердитую произносить гневным тоном… Ненадобно очень спешить или излишнюю протяженность употреблять, для того что от первого слова бывает слушателям невнятно, а от другого скучно».
Во второй части «Руководства к красноречию» Ломоносов говорит об украшении речи, которое состоит «в чистоте штиля, в течении слова, в великолепии и силе оного. Первое зависит от основательного знания языка, от частого чтения хороших книг и от обхождения с людьми, которые говорят чисто». Рассматривая плавность течения слова, Ломоносов обращает внимание на продолжительность словесных периодов, чередование ударений, воздействие на слух каждой буквы и их сочетаний. Украшению речи способствует включение в нее аллегорий и метафор, метонимий и гипербол, пословиц и поговорок, крылатых выражений и отрывков из известных сочинений. Причем все это надо употреблять в меру, добавляет ученый.
Последняя, третья часть «Руководства» называется «О расположении» и повествует о том, как надо размещать материал, чтобы он произвел наилучшее, наисильнейшее впечатление на слушателей. «Что пользы есть в великом множестве разных идей, ежели они не расположены надлежащим образом? Храброго вождя искусство состоит не в одном выборе добрых и мужественных воинов, но не меньше зависит и от приличного установления полков». И далее Ломоносов на многочисленных примерах поясняет сказанное.
Посмотрим теперь, как сам ученый на практике применял вышеизложенное в своих публичных выступлениях. Современники свидетельствуют, что Ломоносов был выдающимся ритором. Это признавали даже его недруги. Враг ученого Шумахер писал одному из своих корреспондентов: «Очень бы я желал, чтобы кто-нибудь другой, а не господин Ломоносов произнес речь в будущее торжественное заседание, но не знаю такого между нашими академиками. Оратор должен быть смел и некоторым образом нахален. Разве у нас есть кто-либо другой в Академии, который бы превзошел его в этом качестве». Здесь сквозь явное недоброжелательство просматривается невольное признание риторических способностей.
«Слова» и «Речи» ученого всегда привлекали множество слушателей и проходили с неизменным успехом. Известный русский просветитель Н.И. Новиков вспоминал, что слог Ломоносова «был великолепен, чист, тверд, громок и приятен», а «нрав он имел веселый, говорил коротко и остроумно и любил в разговорах употреблять острые шутки».
В качестве иллюстраций ораторского искусства Ломоносова, его умения образно и интересно рассказывать об успехах и достижениях науки, понятно объяснять дотоле неизвестное рассмотрим два примера. Первый – «Слово о пользе химии, в публичном собрании императорской Академии наук сентября 6 дня 1751 года говоренное Михаилом Ломоносовым». Начинается оно так:
«Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели, не нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит… Приятное и полезное упражнение, где способнее, как в учении, сыскать можно? В нем открывается красота многообразных вещей и удивительная различность действий и свойств… Им обогащающийся никого не обидит затем, что неистощимое и всем общее предлежащее сокровище себе приобретает».
Говоря о пользе учения, о необходимости приобретения знаний, ученый показывает, насколько образованный человек отличается в лучшую сторону от невежественного. И призывает учиться, познавать новое.
«Представьте, что один человек немногие нужнейшие в жизни вещи, всегда перед ним обращающиеся, только назвать умеет, другой не токмо всего, что земля, воздух и воды рождают, не токмо всего, что искусство произвело чрез многие веки, имена, свойства и достоинства языком изъясняет, но и чувствам нашим отнюдь не подверженные понятия ясно и живо словом изображает. Один выше числа перстов своих в счете производить не умеет, другой не токмо… величину без меры познавает, не токмо на земли неприступных вещей расстояние издалека показать может, но и небесных светил ужасные отдаления, обширную огромность, быстротекущее движение и на всякое мгновение ока переменное положение определяет… Не ясно ли видите, что один почти выше смертных жребия поставлен, другой едва только от бессловесных животных разнится; один ясного познания приятным сиянием увеселяется, другой в мрачной ночи невежества едва бытие свое видит?»
Далее Ломоносов говорит о связи науки и практики, об их взаимном влиянии друг на друга.
«Учением приобретенные познания разделяются на науки и художества (ремесла, практическую деятельность. – В.Л.). Науки подают ясное о вещах понятие и открывают потаенные действий и свойств причины; художества к приумножению человеческой пользы оныя употребляют. Науки довольствуют врожденное и вкорененное в нас любопытство; художества снисканием прибытка увеселяют. Науки художествам путь показывают; художества происхождение наук ускоряют. Обой общею пользою согласно служат. В обоих сих коль велико и коль необходимо есть употребление химии, ясно показывает исследование натуры и многие в жизни человеческой преполезные художества».
Рассказывая о том, как нужно вести исследование природы («натуры»), ученый приводит такое образное сравнение.
«Когда от любви беспокоящийся жених желает познать прямо склонность к себе своей невесты, тогда, разговаривая с нею, примечает в лице перемены цвету, очей обращение и речей порядок, наблюдает ее дружества, обходительства и увеселения… Равным образом прекрасныя натуры рачительный любитель, желая испытать толь глубоко сокровенное состояние первоначальных частиц, тела составляющих, должен высматривать все оных свойства и перемены, а особливо те, которые показывает ближайшая ее служительница и наперстница и в самые внутренние чертоги вход имеющая химия».
Затем Ломоносов говорит о том, что ученый должен быть одновременно и теоретиком и практиком. Он должен многое знать, уметь «соединять математику с химией», быть энциклопедистом. «Бесполезны тому очи, кто желает видеть внутренность вещи, лишаясь рук к отверстию оной. Бесполезны тому руки, кто к рассмотрению открытых вещей очей не имеет».
После такого развернутого введения Ломоносов переходит к сути дела. Он рассказывает о том, чем занимается химия, какими методами она ведет исследования, о важности ее для практической деятельности человека (металлургия – получение металлов, медицина – изучение химического состава человеческого тела и приготовление лекарств, которые «часто удрученных болезнию почти из гроба восставляют», живопись – изготовление красок, быт – приготовление пищи, напитков и т.п.).
«Между художествами первое место, по моему мнению, имеет металлургия, которая учит находить и очищать металлы и другие минералы… Металлы подают укрепление и красоту важнейшим вещам, в обществе потребном… Ими защищаемся от нападения неприятельского… Металлы отверзают недро земное к плодородию; металлы служат нам в ловлении земных и морских животных для пропитания нашего; металлы облегчают купечество удобною к сему монетою, вместо скучныя и тягостныя мены товаров. И кратко сказать, ни едино художество, ни едино ремесло простое употребления металлов миновать не может».
Но металлы надо добыть, очистить от примесей и т.д. И здесь на помощь человеку приходит химия. «В сем случае коль проницательно и коль сильно есть химии действие! Напрасно хитрая натура закрывает от ней свои сокровища… ибо острота тонких перстов химических полезное от негодного и дорогое от подлого распознать и отделить умеет и сквозь притворную поверхность видит внутреннее достоинство».
Государство сильно тогда, когда оно располагает многочисленными и богатыми залежами полезных ископаемых. Ломоносов возражает против мнения, что они имеются только в жарких странах. «Напрасно рассуждают, что в теплых краях действием солнца больше дорогих металлов, нежели в холодных, родится, ибо по нелживым физическим исследованиям известно, что теплота солнечная до такой глубины в землю не проницает, в которой металлы находятся. И знойная Ливия, металлов лишенная, и студеная Норвегия, чистое серебро в камнях своих у содержащая, противное оному мнению показывают… Мне кажется, я слышу, что она (Россия. – В.Л.) к сынам своим вещает: Простирайте надежду и руки ваши в мое недро и не мыслите, что искание ваше будет тщетно». В конце «Слова» звучит гимн химии.
«Широко распространяет химия руки свои в дела человеческие… Куда ни посмотрим, куда ни оглянемся.
везде обращаются пред очами нашими успехи ея прилежания».
Заканчивает свое выступление Ломоносов такими словами: «Предложив о пользе химии в науках и художествах, слушатели, предостеречь мне должно, дабы кто не подумал, якобы все человеческой жизни благополучие в одном сем учении состояло и якобы я… с презрением взирал на прочие искусства. Имеет каждая наука равное участие в блаженстве нашем, о чем несколько в начале сего моего слова вы слышали».
Так ярко, образно, интересно рассказывает профессор химии о своей науке, о ее успехах и достижениях, о нерешенных проблемах и стоящих перед ней задачах. Он говорит о могуществе и силе человеческого разума, о замечательных свершениях ученых, о красоте и величии природы.
Конечно, по одному тексту лекции трудно составить себе представление о ее воздействии на слушателей, так как «за бортом» остаются голос оратора, эмоциональная окраска, мимика, жест. «Книга бездушна, – говорил известный французский ученый Ф. Видаль*, – а лекция – это жизнь». Но даже содержание «Слова о пользе химии», отрывки из которого приведены выше, дает представление об интеллектуальном и эмоциональном настрое выступления. М.В. Ломоносов был незаурядным ритором, блестящим пропагандистом научных знаний.
* Ф. Видаль (1862...1929) открыл реакцию агглютинации, применяемую для диагностики брюшного тифа.
Второй пример – «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих». Это публичное сообщение ученого связано с трагическим событием, случившимся летом 1753 г., – смертью от удара молнии друга Ломоносова, академика Г.В. Рихмана.
Утром 6 августа (26 июля) 1753 г. Ломоносов и Рихман заседали вместе в академии, а в 12 часов, когда над Петербургом начала собираться гроза, попросили отпустить их домой, чтобы продолжить наблюдения над атмосферным электричеством, исследованием которого они занимались последнее время.
Для этой цели служили «громовые машины», установленные в квартирах Рихмана и Ломоносова, живших на Васильевском острове соответственно на второй и пятой линиях. Устройство такой машины было весьма несложно. От металлического стержня, укрепленного на крыше дома, проволока шла в комнату, где проводились опыты, и крепилась к электрометру. Он представлял собой льняную нить, прикрепленную к вертикальной металлической линейке. Когда последняя была наэлектризована, она заряжала нить и отталкивала ее от себя. По степени отклонения нити от вертикали можно было судить о силе «возбуждающего» электричества.
Итак, эксперименты проводились с молниеприемником и с соединенным с ним простейшим электроизмерительным прибором. 5 сентября 1753 г. ученые должны были доложить Петербургской Академии наук о результатах своих исследований. Это были очень опасные опыты. Так как молниеприемники не были заземлены (иначе электричество уходило бы в землю и величину его нельзя было бы измерить), то «громовые машины» представляли собой не молниеотводы, а скорее «молниеприводы». Несчастье должно было случиться, и оно произошло. Вот как повествует о нем М.В. Ломоносов в письме И.И. Шувалову. Конечно, это послание можно было бы пересказать своими словами (современными фразами), но подлинный текст лучше передает дух эпохи.
«Что я ныне к Вашему превосходительству пишу, за чудо почитайте, для того что мертвые не пишут. Я не знаю еще или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что г. профессора Рихмана громом убило в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время.
Сего июля в 26 число, в первом часу пополудни, поднялась громовая туча от норда. Гром был нарочито силен, дождя ни капли. Выставленную громовую машину посмотрев, не видел я ни малого признаку электрической силы. Однако, пока кушанье на стол ставили, дождался я нарочитых электрических из проволоки искор, и к тому пришла моя жена и другие, и как я, так и оне беспрестанно до проволоки и до привешенного прута дотыкались, затем что я хотел иметь свидетелей разных цветов огня, против которых покойный профессор Рихман со мной споривал. Внезапно гром чрезвычайно грянул в самое то время, как я руку держал у железа, и искры трещали. Все от меня прочь побежали. И жена просила, чтобы я прочь шел. Любопытство удержало меня еще две или три минуты, пока мне сказали, что щи простынут, а притом и электрическая сила почти перестала. Только я за столом просидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах и в страхе запыхавшись… Он чуть выговорил: «Профессора громом зашибло»… Приехав увидел, что он лежит бездыханен...
Мне и минувшая в близости моя смерть, и его бледное тело, и бывшее с ним наше согласие и дружба, и плач его жены, детей и дому столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшегося народа не мог ни на что дать слова или ответа, смотря на того лице, с которым я за час сидел в Конференции и рассуждал о нашем будущем публичном акте. Первый удар от привешенной линей с ниткой пришел ему в голову, где красно-вишневое пятно видно на лбу, а вышла из него громовая электрическая сила из ног в доски. Ноги и пальцы сини, и башмак разодран, а не прожжен. Мы старались движение крови в нем возобновить, затем что он еще был тепл, однако голова его повреждена, и больше нет надежды. Итак, он плачевным опытом уверил, что электрическую громовую силу отвратить можно, однако на шест с железом, который должен стоять на пустом месте, в которое бы гром бил сколько хочет. Между тем умер г. Рихман прекрасною смертию, исполняя по своей профессии должность. Память его никогда не умолкнет». Понимая, что гибель Рихмана может вызвать нежелательные последствия, Ломоносов в конце письма просил Шувалова, имевшего большой вес при дворе, «чтобы сей случай не был протолкован противу приращения наук, всепокорнейше прошу миловать науки».
Как и предполагал Ломоносов, смерть Рнхмана повергла многих в академии в шоковое состояние, вызвала всевозможные толки и нелепейшие слухи. Служители культа заговорили о «каре божей», о «божьем промысле» и о «божественном возмездии». Реакционеры от науки настаивали на опасности опытов и требовали прекращения «ненужных» испытаний. Президент Академии наук К.Г. Разумовский под нажимом многих колеблющихся, сомневающихся, испуганных отменил назначенное на 5 сентября публичное выступление Ломоносова, посвященное электрическим явлениям в атмосфере.
Ученый со всей смелостью и страстностью вступил в бой с косностью и невежеством. Он доказывал необходимость и важность опытов по электричеству, говорил, что путь в незнаемое всегда связан с риском и опасностью, объяснял смерть Рихмана реальными, а не сверхъестественными причинами. Он спорил, убеждал, доказывал, требовал и добился изменения позиции президента Разумовского, который назначил сообщение ученого на 26 ноября, мотивируя свое решение тем, «дабы господин Ломоносов с новыми своими изобретениями между учеными в Европе людьми не опоздал и через то труд бы его в учиненных до сего времени электрических опытах не пропал».
В назначенный день состоялось публичное выступление М.В. Ломоносова, на котором он прочитал «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих».
Вначале он высказал уверенность в том, что случившееся трагическое событие не испугает ученых и не остановит прогрессивное развитие науки. «Людей, которые бедственными трудами или паче исполинскою смелостию тайны естественные испытать тщатся, не надлежит почитать предерзкими, но мужественными и великодушными, ниже оставлять исследования натуры, хотя они скоропостижным роком живота лишились. Не устрашил ученых людей Плиний, в горячем пепле огнедышащего Везувия погребенный… Не думаю, чтобы внезапным поражением нашего Рихмана натуру испытующие умы устрашились и электрической силы в воздухе законы изведывать перестали; но паче уповаю, что все свое рачение на то положат, с пристойной осторожностию, дабы открылось, коим образом здравие человеческое от оных смертоносных ударов могло быть покрыто».
Ломоносов объяснял возникновение атмосферного электричества трением воздушных слоев друг о друга при перемещении холодных масс воздуха вниз, а теплых – вверх. Это была первая научная гипотеза, объясняющая электризацию атмосферы. Сейчас среди «генераторов» атмосферного электричества, помимо облаков и осадков, называют также пылевые бури, извержения вулканов, метели, разбрызгивание воды водопадами, морским прибоем и т.п. Так как воздух включает в себя твердые частицы, то электризация его поэтому усиливается, считал ученый. Он правильно предположил, что электрический заряд облака равномерно распределен между всеми составляющими его капельками воды. Ломоносов на основе многих наблюдений и измерений доказал тождество молнии и электрической искры и высказал свое твердое убеждение в электрической природе северных сияний.
Отстаивая право ученого заниматься исследованием природы, думать о способах защиты от причиняемых ею бед и отвечая своим горе-критикам, он говорил: «Истолковав сии явления, уповаю, что по возможности удовольствовал громовою теорией любопытство ваше; того ради к той части обращаюсь, в которой покушусь искать удобных способов к избавлению от смертоносных громовых ударов. Сим предприятием не уповаю, слушатели, чтобы в вас негодование или боязнь некоторая родилась. Ибо вы ведаете, что бог дал и диким зверям чувство и силу к своему защищению, человеку сверх того прозорливое рассуждение к предвидению и отвращению всего того, что жизнь его вредить может. Ни одни молнии из недра преизобилующия натуры на оную устремляются, но и многие иные; поветрия, наводнения, трясения земли, бури, которые не меньше нас повреждают, не меньше устрашают. И когда лекарствами от моровой язвы, плотинами от наводнений, крепкими основаниями от трясения земли и от бурь обороняемся и притом не думаем, якобы мы предерзостным усилованием гневу божию противились, того ради какую можем мы видеть причину, которая бы нам избавляться от громовых ударов запрещала?»
Из этого отрывка видно, какой безупречной логикой обладал Ломоносов, как умело он выстраивал доказательства своего утверждения о праве ученого на эксперимент, хотя прекрасно понимал, что некоторым «академикам» и «невеждам-попам физику толковать нет нужды». Далее Ломоносов рассказывал о том, как, по его мнению, можно защититься от удара молнии. Он говорил: «Возвышенные места больше громовым ударам подвержены, нежели низкие, никогда мне слышать или читать не случалось, чтобы в рудник ударила молния. Подтверждается сие примером, который нашел я в Фрейбергском летописце. В 1556 году декабря 29 дня среди ночи взошла бурная громовая туча, которою в окрестных местах шестнадцать церквей молниею ударены и сожжены были; однако при том ни о едином повреждении рудников не упоминается, хотя ими тамошние горы везде и во все стороны прокопаны». Поэтому наиболее безопасным местом при грозе Ломоносов считал рудник. Говоря о церквах, он хотел подчеркнуть, что молнии не щадят даже такие богоугодные строения, как храмы и молельни. «Известно всем, что в завостроватые верхи высоких башен всего чаще молния ударяет, особливо ежели железными указателями ветра украшены или металлом покрыты… Востроверхие башни тогда во всем подобны стрелам электрическим, которые испытатели громовой силы нарочно выставляют и которых действие в притягивании оной многими опасными опытами и смертию господина профессора Рихмана довольно известно. Такие стрелы на местах, от обращения человеческого по мере удаленных, ставить за небесполезное дело почитаю, дабы ударяющая молния больше на них, нежели на головах человеческих и на храминах, силы свои изнуряла».
После выступления было задано много вопросов. О характере некоторых из них представление дает объяснение ученым, почему молния убивает людей, звонящих в колокола. В то время пытались «разбивать» грозовые тучи стрельбой из пушек или колокольным звоном. Вот, что сказал Ломоносов: «Поражены были молнией люди, бывшие у колоколов, не потому, что электрические тучи, как пчелы, привлечены были звоном, а потому, что медь колоколов точно так же, как железный прут Рихмана, восприняла электрическую силу в высоте и умертвила близ стоявших людей. Поэтому надо, чтобы те, кто в грозу с молниями звонят в колокола, употребляли длинные и лучше всего шелковые веревки».
«Слово о явлениях воздушных» сразу же было издано на русском и латинском языках. «Речи» и «Слова» петербургских академиков выпускались значительными для того времени тиражами – до 1200 экземпляров, поэтому они становились широко известны за пределами академической среды и даже за границей. Публичные выступления ученых играли важную роль в распространении научных знаний, борьбе с косностью и невежеством, царившими в то время. И первым среди популяризаторов науки, самым страстным ее пропагандистом был Михаил Васильевич Ломоносов. Его работы, написанные доходчиво и занимательно, знала вся русская прогрессивная общественность.
Надо отметить, что Ломоносов – первый отечественный ученый, который начал читать лекции на русском языке. Это было очень важно для просвещения народа, так как многие не знали иностранных языков, а тем более латыни. Столичная газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщала 24 июня 1746 г.: «Сего июня 20 дня… той же Академии профессор Ломоносов начал о физике экспериментальной на российском языке публичные лекции читать». Затем в занятиях был некоторый перерыв, а 5 августа 1746 г. та же газета уведомляла своих читателей: «Охотникам до физики экспериментальной через сие объявляется, что Академии Наук профессор господин Ломоносов с предбудущей пятницы по-прежнему в положенные часы, а именно от трех до пяти часов, начнет продолжать свои публичные лекции». Наш великий соотечественник делал все, чтобы в России «ученые люди размножались и науки распространялись и процветали». Такую задачу он поставил себе сам.
Просветительская деятельность Ломоносова носила ярко выраженный общественный, гражданский характер. В «Слове о явлениях воздушных» он подчеркивал пользу науки, которая служит обществу и в дни мира, и в дни войны. Он говорил, что нельзя «ни полков, ни городов надежно укрепить, ни кораблей построить и безопасно пустить в море, не употребляя математики, ни оружия, ни огнедышащих махин, ни лекарств поврежденным в сражении воинам без физики приготовить, ни законов, ни судов правости, ни честности нравов без учения философии и красноречия ввести и, словом, ни во время войны государству надлежащего защищения, ни во время мира украшения без вспоможения наук приобрести невозможно».
Сам Ломоносов был безусловным сторонником мирных отношений между государствами. Выступая 8 мая 1759 г. в Академии наук с «Рассуждениями о большой точности пути», он не мог не высказать своего протеста против войны, которую тогда вела Россия. (Эта война получила впоследствии название Семилетней.) Он говорил: «О, если бы оные труды, попечения, иждивения и несчетное многолюдство, которые война похищает и истребляет, в пользу мирного и ученого мореплавания употреблены были, то бы не токмо неизвестные еще в обитаемом свете земли, не токмо под неприступными полюсами со льдами соединенные береги открыты, но и дна бы морского тайны рачительным человеческим снисканием, кажется, исследованы были! Взаимным бы сообщением избытков коль много прирасло наше блаженство! И день бы учений колико яснее воссиял бы откровением новых естественных таинств!»
В заключение мне хочется привести несколько выдержек из «Рассуждений об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений...».В них Ломоносов сформулировал правила, которым, как он считал, должны следовать все популяризирующие научные знания – ученые, писатели, журналисты.
«… Всякий, кто берет на себя труд осведомлять публику о том, что содержится в новых сочинениях, должен прежде всего взвесить свои силы. Ведь он затевает трудную и очень сложную работу, при которой приходится докладывать не об обыкновенных вещах и не просто об общих местах, но схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать при этом неточные и безвкусные суждения значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.
… Чтобы быть в состоянии произносить искренние и справедливые суждения, нужно изгнать из своего ума всякое предубеждение, всякую предвзятость и не требовать, чтобы авторы, о которых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотрели на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну...
Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин...
Главным образом пусть журналист усвоит, что для него нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает...
Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком высокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетности, о ценности своих суждений...»*
* Оригинал этой статьи М.В. Ломоносова не сохранился. Перевод сделан с его статьи «Рассуждения...», опубликованной в Амстердаме в 1755 г. на французском языке (Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. – Т. 3, – С. 230...232).
Ломоносов неукоснительно следовал этим правилам. Поступать так он завещал и нам – его почитателям и последователям, всем популяризаторам науки.
www.ronl.ru
Михаил Васильевич Ломоносов
Cреди славных имён прошлого русской науки есть одно особенно на м близкое и дорогое — имя Михаила Вас ильевича Ломоносова. Михаил Васильевич Ломоносов — не просто один из замечательных представителей русской культуры. Ещё при жизни М. В. Ломоносова образ его засиял для русских современников светом осуществившейся надежды на силу национального гения. Дела его впервые решительным образом опровергли мнение заезжих иностранцев и отечественных скептиков о неохоте и даже неспособности русских к науке. М. В. Ломоносов стал живым воплощением русской науки и культуры с её разнообразием и особенностями, с ее богатством и широтой. Он был естествоиспытателем, философом, поэтом, основоположником русского литературного языка, историком, географом, политическим деятелем. Всем своим самобытным энциклопедизмом, простиравшимся от поэзии и изобразительного искусства до великих физико-химических откры-тий, М. В. Ломоносов, как никто другой, доказыва л един ство всех проявлений человеческого духа, искусства и науки, абстрактной мысли и конкретной техники. “Архангельский мужик”, пришедший из деревенской глуши, навсегда . устранил предрассудок о том, что если и можно искать науку и искусство на Руси, то лишь в “высших” классах общества.
О древности, высоте и своеобразии русской культуры с ясностью свидетельствуют народный героический эпос, письменность с изумительным примером “Слова о полку Игореве”, чудесные образы зодчества в Новгороде, Киеве, Владимире, Москве, на дальнем Севере, фресковая и иконная живопись с такими шедеврами, как творчество Андрея Рублёва. В то же время, в отличие от стран Западной Европы, среди этих великих образцов русской культуры до XVIII в. невозможно указать примеры такого же значения из области науки. Между тем, в русском народе искони были необходимые предпосылки для возникновения и роста науки. Разве не о глубокой, бескорыстной любознательности народа говорят такие строки древнего народного “Стиха о Голубиной книге”:
От чего у нас начался белый свет?
От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад светел месяц?
От чего у нас звёзды частые?
От чего у нас ветры буйные? и т. д.
Наблюдательность народа запечатлена в многочисленных пословицах и загадках, построенных, по сути дела, на наблюдениях научного порядка.
Искренний интерес к явлениям природы, соединённый с зоркостью, практической сметливостью и изобретательностью, создавал и создаёт народную технику, примеры которой нетрудно разыскать в предметах деревенского обихода, утвари, упряжи, сельского хозяйства, в искусстве строительства, в стекольном и ружейном производствах.
Почему же эта благодарная, талантливая народная почва до XVIII в„ до могучего вихря петровской эпохи, не стала основой русской науки? Почему научный русский гений мог проявиться только в XVIII в.? Причина этого крылась не в отсутствии склонности в русском народе к науке. Причина была в том, что до Петра почти не было школ, и власть вместе с духовенством не поощряла стремления к науке. Как только над страной повеяло свежим воздухом, русский народ из недр своих выдвинул Михаила Васильевича Ломоносова.
Родина Михаила Васильевича Ломоносова — северная поморская Русь, деревня Денисовка на берегу Белого моря, близ г. Холмогор. М. В. Ломоносов родился 19 ноября 1711 года в среде сильных, “видавших виды”, сметливых людей, хорошо знавших природу в её полярных проявлениях и часто общавшихся с путешественниками-иностранцами. Отец М. В. Ломоносова — помор Василий Дорофеевич, владелец нескольких судов, ходивший на них за рыбой в Белое море и в Ледовитый океан. Мать — Елена Ивановна Сивкова — дочь дьякона из тамошних мест.
С ранних лет Михаил помогал отцу в его трудном и опасном деле. Рано научившись читать, любознательный и вдумчивый мальчик очень быстро перечитал все книги, какие только он мог достать в деревне. Собственными силами он достиг предельного для того времени образования в родных местах. В 14 лет он дошёл до границ книжной премудрости, до русской физико-математической энциклопедии того времени — “Арифметики” Магницкого — и славянской грамматики Смот-ритского. Но чего только не вынес он, чтобы иметь возможность читать и учиться! “Имеючи отца, хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, — писал позже М. В. Ломоносов, — и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отие моём, представляя, что я всегда сижу попустому за книгами: для того многократно я принуждён был читать и учиться, чему возможно было, в уединённых и пустых местах, и терпеть стужу и голод”. На родине М. В. Ломоносов дальше учиться не мог. Как крестьянскому сыну, ему отказали в приёме в Холмогорскую славяно-латинскую школу.
Замечательная черта М. В. Ломоносова, выделяющая его среди многих великих современников, предшественников и потомков, — несокрушимая воля и охота к знанию. Они заставили его в возрасте 19 лет уйти из Денисовки. В зимнюю стужу 1730 г. М. В. Ломоносов почти без денег, пешком отправился в Москву. Чтобы поступить в московскую Заиконоспасскую славяно-греко-латинскую академию, он выдал себя за сына холмогорского дворянина.
Для “завершения образования” из Москвы М. В. Ломоносов в 1734 г. был направлен, а вероятне е сам захотел отправиться дальше, в Киев, в духовную академию, даже и в то послепетровское время ещё почитавшуюся на Руси вершиной образовательной лестницы.
Терпя по его собственному выражению “несказанную бедность”, он упорно и настойчиво учился. Вспоминая потом об этой трудной поре, он писал: “Имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба, и на денежку кв асу, протчее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет, и наук не оставил”.
Пять лет длилось специальное богословское образование М. В. Ломоносова, но в духовенство М. В. Ломоносов не вышел. Судьбу его резко изменила только что учрежде нная Петром Петербургская Академия наук. Государство, наконец, начинало развивать и направлять науку.
Русская Академия наук, отметившая 220 лет своего существования, задумана и основана Петром Великим. Она имела в развитии культуры нашей страны необычайное значение. По размеру и способу своей деятельности наша Академия стоит совсем отдельно в ряду других главных академий и учёных обществ мира.
Известно, что мысль об Академии возникла у Петра в беседах с философом и математиком Лейбницем, из переписки с другим философом, будущим учителем М. В. Ломоносова — Вольфом, из встреч с парижскими академиками (Петр сам был членом Парижской академии). Однако Петр с его вполне практическим умом ясно сознавал, что учреждение в России начала XVIII в. Академии по образцу Парижской или Лондонского королевского общества было бы чистой декорацией. В самом деле, в России ещё только думали о средних школах и университетах, и академия французского и английского образца неизбежно оторвалась бы от общества и государства, стала бы бесполезным “социететом” учёных иностранцев. Казалось, нужно было долго ждать, чтобы общество созрело, чтобы появилось достаточно много образованных и просто грамотных людей, прежде чем создавать научную вершину — Академию. Петр решил, однако, иначе и по-своему. В русской Академии он соединил передовую науку, научное исследование с обучением разных ступеней — от среднего и ремесленного до университетского.
По докладной записке первого президента лейб-медика Блюмент-роста, утвержденной Петром, решено было в Петербурге завести собрание “из самолучших учёных людей, которые науки производя и совершая художества (т. е. технические знания и ремёсла. —С. В.) и науку публично преподавали бы молодым людям”, а эти последние, в свою очередь “науку принявши и пробу искусства своего учинивши, молодых людей в первых фундаментах обучали”. Иными словами, Петр решил насаждать науку сразу и сверху и снизу путём пересадки готовой западной науки и выращивания отечественной научной молодёжи.
Этот приём оказался верным: через 15—20 лет Россия выдвинула в сонм знаменитых иностранцев, составивших первый корпус Академии, Д. Бернулли, Делиля, Л. Эйлера и других, своего великого академика М. В. Ломоносова.
По запросу, как тогда именовали, “главного коман дира Академии” М. В. Ломоносов вместе с другими двенадцатью учениками, “в науках достойными”, в 1735 г. был направлен из Москвы в Петербург в качестве студента университета, организованного при Академии наук. Специальность М. В. Ломоносова круто повернулась от богословия, языкознания, ритори ки и пиитики в сторону физики, химии и техники,—можно думать, в полном согласии с истинными склонностями академического студента.
Впрочем, петербургское ученье оказалось очень кратковременным: вихрь эпохи гнал дальше. Через несколько месяцев, в сентябре 1736 г. М. В. Ломоносов с двумя другими академическими студентами Г. У. Райзером и Д. И. Виноградовым, будущим изобретателем русского фарфора, направляется Академией в Гер манию для обучен ия металлургии и горному делу в связи с намечавшейся научной экспедицией на Камчатку.
О том, сколь резко отличалась новая, петербургская наука от; Аристотеля и Раймонда Луллия Заиконоспасской московской школы, можно судить по наставлению, полученному тремя студентами от Академии наук.
Им вменялось в обязанность “ничего не оставлять, что до химической науки и горных дел касается, а притом учиться и естественной истории, физике, геометрии и тригонометрии, механике (гидравлике и гидротехнике)”. “Положивши основание в теории, должен он (студент) при осматривании рудокопных мест различные свойства гор ц руд, также и случающуюся при том работу и прочие к тому принадлежащие машины и строения прилежно примечать, а при плавлении и отделении руд в лабораториях сам трудиться и везде в практике ничего не пренебрегать”.
Почти пять лет длилась заграничная жизнь М.В. Ломоносова (до июня 1741 г.). Это время, главным образом, было проведено в Мар-бурге, где М. В. Ломоносов с товарищами учился в университете философии, физике и механике у известного Христиана Вольфа, а математике и химии — у Дуйзинга.
Переход от науки Магницкого и Смотритского к живым, тут же выраставшим результатам физики и химии начала XVIII в. был, без сомнения, головокружительным. Однако, по сохранившимся отчётам самого М. В. Ломоносова, его учителей и посторонних лиц видно, сколь быстро, полно и по-своему вошёл недавний заиконоспасский богослов в круг представлений вольфианской физики, пытавшейся соединять Ньютона с Лейбницем и Декартом, учение о непрерывном эфире с идеями об атомах-корпускулах. Быстро обучился также М. В. Ломоносов немецкому и французскому языкам (латынь.и греческий он освоил ещё в Москве и Киеве) и делал замечательные успехи в русском стихотворстве, на деле переходя от тяжёлого и не свойственного русскому языку силлабического размера к музыкальному тоническому и создавая образцы высокого художественного достоинства.
Теоретическая подготовка в Марбурге должна была с-лужить ступенью для русских студентов к изучению металлургии и горного дела. В 1739 г. они направились во Фрейберг обучаться под руководством “бергсрата” И. Генкеля.
Судя по последующим металлургическим и геологическим “рассуждениям” и книгам М. В. Ломоносова, он многое почерпнул по рудному делу во Фрейберге, однако пребывание там было кратковременным.
Вспыльчивый и самолюбивый помор поссорился с Генкелем, и начались странствия М. В. Ломоносова по немецким и голландским городам в поисках поддержки у русских посланников. В конце концов М. В, Ломоносов снова попал в Марбург, где жила его жена Елизавета Цильх; брак с ней, . заключённый в 1740 г., М. В. Ломоносов долгое время скры-
вал. В Марбурге М. В. Ломоносов жил у приятелей и писал оттуда, что упражняется в алгебре, “намереваясь оную к теоретической химии и физике применить”.
С помощью русского посланника в 1741 г. М. В. Ломоносов, наконец, вернулся, в Россию, в Петербург. Начался петербургскийпериод жизни, длившийся до его кончины. В эти годы развернулась его поразительно разнообразная и неуёмная деятельность.
Через полгода после возвращения в Петербург тридцатилетний учёный был назначен адъюнктом Академии по физическому классу, начал подводить итоги своим наблюдениям в Германии, составляя книгу по металлургии, писал разные физические и химические “диссертации” для Академии, занимался со студентами и начинал приобретать первую славу как поэт.
Молодой адъюнкт (нечто вроде теперешнего аспиранта-докторанта), вернувшись на родную землю, не мог привыкнуть к хозяйничанию в Академии немецких администраторов, вроде Шумахера, презиравших всё русское. Восшествие на престол дочери Петра Елизаветы сопровождалось победой “русской партии” в Академии. Однако резкие ссоры М. В.Ломоносова с немецкими академическими дельцами продолжались. Дело да/ке приняло такой оборот, чго М. В. Ломоносов был подвергнут более чем семимесячному домашнему аресту.
Невиданная одарённость и знания М. В. Ломоносова взяли, однако, своё. В своей “челобитной” на имя царицы в 1745 г. М. В. Ломоносов с полным основанием писал: “В бытность мою при Академии наук трудился я нижайший довольно в переходах физических и механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский и сочинил на российском же языке горную книгу и риторику и сверх того в чтении славных авторов, в обучении назначенных ко мне студентов, в изобретении новых химических опытов, сколько за неимением лаборатории быть может, и в сочинении новых диссертаций с возможным прилежанием упражняюсь”.
По этим достаточно убедительным мотивам М. В. Ломоносов, несмотря на свои “проступки”, стал профессором химии и полноправным членом Академии на основании представленной диссертации о металлургии. Это- произошло 200 лет тому назад, 25 июля 1745 г. К этому времени из Марбурга приехала жена М. В. Ломоносова, и для него настала более спокойная и упорядоченная жизнь.
Одним из первых важных начинаний нового профессора химии явилась постройка в 1748 г. химической лаборатории Академии на Ва-сильевском острове. Одноэтажное здание занимало, площадь около 150 квадратных метров при высоте в 5 метров; в нём М. В. Ломоносов развернул, по тем временам огромную, исследовательскую и техническую работу.
М. В. Ломоносова правильно называют первым русским академиком, в отличие от его академических коллег-иностранцев, которые в то
Академии были избраны двое русских — В. Е. Ададуров и Г. Н. Теплов, — однако он первый всеми доступными ему. средствами начал пропагандировать науку в родной стране, передавать.её широким кругам русского общества. Уже упоминалась деятельность М. В. Ломоносова как переводчика научных мемуаров академиков-иностранцев на русский язык. В 1746 г. он издал перевод “Экспериментальной физики время составляли большинство Академии. Хотя до М. В. Ломоносова в состав” своего учителя Вольфа с предисловием, излагающим до известной степени научное мировоззрение самого М. В. Ломоносова. Начав с того, что философия Аристотеля в наше время опровергнута Декартом, М. В. Ломоносов замечает по поводу Аристотеля: “Я не презираю сего славного и в своё время отменитого от других философа, но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного человека думали, будто бы он в своих мнениях не имел ^никакого прегрешения”. “Ныне учёные люди, а особливо испытатели натуральных вещей,—продолжает М- В. Ломоносов,—мало взирают народившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше, утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки— Физика — ныне уже только на одном оном своё основание имеет. Мысленные рассуждения произведены бывают из надёжных и много раз повторенных опытов”. О состоянии науки в XVII и: XVIII веках М. В. Ломоносов говорит такими красноречивыми словами: “Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевесу принёс на жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешние времена от остроумных математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сыскалось. Словом, в новейшие времена науки столько возросли, что не токмо за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться”.
В год издания вольфианской физики М. В. Ломоносов приступил в Академии к чтению публичных лекций по физике. Наука прославлялась и распространялась также и стихами М. В. Ломоносова.
Поэтическая слава М. В. Ломоносова непрестанно росла. В 1750 и 1751 годах он пишет трагедии “Тамира и Селим” и “Демофонт”. Первое издание стихов М. В. Ломоносова было выпущено Академией в 1751 г. Вне Академии на М. В. Ломоносова начинают смотреть, главным образом, как на поэта. Профессору химии приходится оправдываться у своих высоких покровителей и любителей поэзии.в том, что он тратит время на физику и химию. “Полагаю, — пишет он в письме к И. И. Шувалову 4 января 1753 г.,—что мне позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их, вместо бильяру, употребить на Физические и Химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют, и сверх того пользу и честь отечеству конечно принести могут едва меньше ли первой”.
По совету и проекту М. В. Ломоносова в 1755 г. в Москве был открыт университет, ставший затем одним из основных очагов русского просвещения и науки. “Главное моё основание,—писал по поводу своего плана Московского университета М. В. Ломоносов И. И. Шувалову, — чтобы план служил во все будущие роды”.
Химическая лаборатория стала местом, где М. В. Ломоносов в 50-х годах с громадным увлечением занялся совсем новым, большим и очень своеобразным делом — мозаикой. Задача эта вполне подходила к характеру и вкусам М. В. Ломоносова; в ней переплелось изобразительное искусство с химией цветного стекла, оптикой и техникой. М… В. Ломоносов задачу решил с начала до конца. Ему пришлось выполнить многие тысячи пробных плавок по изготовлению разных сортов цветного зарухшего стекла, разработать способы компановки стеклянных кусочков в прочную мозаичную картину-и обеспечить художественное достоинство этих картин. Из двенадцати известных мозаичных картин (в том числе знаменитой “Полтавской баталии”), сохранившихся и выполненных в лаборатории (а впоследствии на фабрике в Усть-Рудицах), пять приписываются лично М. В. Ломоносову.. В знак признания работ по мозаике М. В. Ломоносов был избран в 1764 г. почётным членом Болонской Академии наук.
За свои успехи в работе с мозаикой после долгих хлопот М. В.Ломоносов в 1753 г. получил от царицы в дар поместье в Усть-Рудицах, в 64 верстах от Петербурга, для устройства стекольной фабрики, с целью выделки разноцветных стекол, бисера, стекляруса и пр. Фабрика скоро была пущена в ход, причём станки для изготовления стекляруса и бисера проектировались самим М. В. Ломоносовым. Ряд машин и приспособлений приводился в движение водяной, мельницей. Впрочем, профессор химии оказался малоопытным фабрикантом, и последние годы его жизни предприятие, требовавшее больших расходов, доставляло ему больше забот, чем радостей.
В 1756 г. М. В. Ломоносов построил себе дом с домашней лабораторией в Петербурге, на Мойке. Здесь, вероятно, помещалась и оптическая мастерская, где по его проектам мастерами строились разнообразные Приборы, телескопы, микроскопы, перископы, мореходные и другие инструменты.
Очень печально, что потомки не сумели сохранить до нашего времени ни химической лаборатории, ни дома на Мойке, ни завода в Усть-Рудицах, ни многочисленных приборов, изготовленных собственноручно М. В. Ломоносовым Или его помощниками и мастерами. Остался только весьма замечательный лабораторный дневник М. В. Ломоносова — “Химические и оптические записи”. Состоит он из 169 записей разнообразного содержания, главным образом с планами различных опытов или приборов. Из записей видно, что у М. В. Ломоносова были довольно многочисленные помощники. Вот, например, последняя запись с распределением различных работ между этими помощниками: “Колотошин (с ним Андрюшка и Игнат). 1. Разделение градусов. 2. Зубы на дугах и шпилях. 3. Всё, что к обращению машин надобно. Гришка (у него работников 2). 1. Шлифовать зеркала. 2. Прилаживать токарную и шлифовальную машину, в чём помогать ему Кирюшке. Кирюшка. 1. Машину доделать рефракций. 2. Дуга к большому зеркалу и повороты. 3. Трубки паять к оглазкам. Кузнец. 1. Бауты и винты. 2. Вилы к шпилю большому. 3. Полосы для прочей отделки. 4. Винты ватерпасные для установки машины. Столяр. 1. Передние апертуры и раздвижной ход. 2. Подъёмный стул”.
В целом “Химические и оптические записи” раскрывают огромную экспериментальную работу, охватывающую самые разнообразные научные, инструментальные и технические задачи. Всё это требовало от М. В. Ломоносова необычайного напряжения, внимания и энергии.
Домашняя лаборатория в Петербурге была не у одного М. В. Ломоносова. Известна трагическая гибель академика-физика Рихмана, проделывавшего у себя дома опыты с атмосферным электричеством, во время грозы 26 июля 1753 г., в то время как М. В. Ломоносов по соседству у себя дома экспериментировал с “громовой машиной”. Вскоре, 25 ноября 1753 г., М. В. Ломоносов, в связи с этим печальным событием, на публичном заседании Академии произнёс “Речь о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих, с истолкованием многих других свойств натуры”, объясняя атмосферное электричество восходящими и нисходящими воздушными токами по причине “трения частичек паров”.
В 1757 г. М. В. Ломоносов был назначен начальником Географического департамента при Академии. Ему пришлось войти, прежде всего, в трудное дело организации исправления географических карт. Натура М. В. Ломоносова, впрочем, была такова, что и этой новой областью он занялся с увлечением. В 1759 г. он читает в Академии “Рассуждение о большой точности морского пути”, содержащее разбор методов определения долготы и широты, проект международной Мореплавательной академии, мысли о земном магнетизме. В 1763 г. М. В. Ломоносов составляет “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию”. Он выдвигает проект Великого северного пути и указывает, что, по мнению его, единственный путь для достижения Северного полюса лежит между Шпицбергеном и Новой Землёй. К географическим работам М. В. Ломоносова можно также отнести его “Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях”, представленные им в шведскую Академию наук, членом-корреспондентом которой он был. В этом мемуаре высказывается правильное мнение о том, что ледяные горы спускаются с крутых морских берегов, а ледяные поля возникают в устьях больших северных рек.
26 мая 1761 г. М. В. Ломоносов у себя дома наблюдал редкое астрономическое явление — прохождение Венеры по солнечному диску. Итоги своих наблюдений, а также других лиц, М. В. Ломоносов опубликовал в мемуаре “Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санкпетербургской Академии наук Майя 26 дня 1761 года”. В нём М. В. Ломоносов описывает замечательное явление расплывания. кажущегося края солнечного диска при вступлении планеты. Отсюда М. В. Ломоносов впервые в истории астрономии сделал важное заключение о наличии “знатной воздушной атмосферы” у Венеры.
Только в 1763 г., незадолго до смерти, М. В. Ломоносов опубликовал свою книгу “Первые основания металлургии или рудных дел”, в первом варианте подготовленную ещё по свежим следам пребывания во Фрейберге в 1742 г. Особый интерес по оригинальности и важности мыслей представляет часть книги,, озаглавленная “О слоях земных”.
Для М. В. Ломоносова отправной точкой зрения в геологии было представление о постоянных изменениях, происходящих в земной коре. Эта идея развития в геологии, высказанная М. В. Ломоносовым, намного опережала состояние современной ему науки. М. В. Ломоносов писал: “Твёрдо помнить должно, что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как иные находим, но великие происходили в нём перемены...”. М. В. Ломоносов предлагает свои гипотезы о возникновении рудных жил и способы определения их возраста, о происхождении вулканов, пытается объяснить земной рельеф в связи с представлениями о землетрясениях.
Он защищает теорию органического происхождения торфа, каменного угля и нефти, обращает внимание на сейсмические волнообразные движения, предполагая также существование незаметной, но длительной сейсмики, приводящей к значительным изменениям и разрушениям земной поверхности.
В последнее десятилетие жизни М. В. Ломоносова с особой силой проявился его глубочайший патриотизм, любовь к русскому народу, русскому языку, русской истории, высокое понимание своей миссии как “защитника труда Петра Великого”. Трогательным памятником патриотизма М. В. Ломоносова навсегда останется его поэзия. Сейчас, в дни, когда чудо-богатыри Красной Армии сокрушили гитлеровскую Германию, нельзя без волнения перечитывать многие строки М. В. Ломоносова, до того они живы, напоминая совсем недавно прошедшие дни.
Где пышный дух твой, — Фридерик,
обращается М. В. Ломоносов к тогдашнему Гитлеру — Фридриху, —
Прогнанный за свои границы,
Ещё ли мнишь, что ты велик?
Взирая на пожар Кистрина,
На протчи грады оглянись,
предупреждает поэт.
За Вислой и за Вартой грады
Падения или отрады
От воли Росской власти ждут;
И сердце гордого Берлина,
Неистового исполина, Перуны,
близ гремя, трясут, —
писал М. В. Ломоносов в 1755 г. по случаю русских побед. Несколькими годами позже он писал:
Ты Мемель, Франкфурт и Кистрин,
Ты Швейдниц, Кенигсберг, Берлин,
Ты звук летающего строя,
Ты Шнрея, хитрая река,
Спросите своего Героя:
Что может Росская рука.
Побуждаемый царицей Елизаветой, М. В. Ломоносов, несмотря на бесконечный груз дел, тяготевший над ним, принимается за русскую историю. В 1760 г. появляется его “Краткий российский летописец с родословием”. Вскоре после его смерти, в 1766 г., публикуется его “Древняя Российская История от начала Российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года”.
Ещё со студенческих лет М. В. Ломоносов проявил себя как знаток русского языка, реформатор стихосложения. Будучи за границей, он пишет: “Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и соответственную версификацию иметь может”. Его живо интересует связь церковно-славянского языка с русским, — на её основе он делит литературный язык на соответствующие стили: высокий, средний и низкий. В 1755 г. М. В. Ломоносов публикует “Российскую грам--матику”, почти в течение ста лет сохранявшую огромное практическое значение.
Теории поэзии посвящены письмо М. В. Ломоносова из Марбурга в 1739 г. и его анонимная статья “О качествах стихотворца рассуждение” (1755 г.). Проза трактуется в “Кратком руководсгве к красноречию” (1747 г.).
Как государственный ум большой широты и решительности, М. В. Ломоносов проявляет себя в письме “О размножении и сохранении российского народа” (1761 г.) и в своих записках, касающихся организации Академии наук.
С 1757 г. М. В. Ломоносов стал близко причастным к управлению Академией; в этом году он был назначен советником академической канцелярии. В частности, в его обязанности вошло наблюдение за академической гимназией и университетом. Прямой и принципиальный, М. В. Ломоносов не мог мириться с тогдашней Академией, с её чиновниками и засильем иностранцев. Летом 1764 г. он написал “Краткую историю о поведении Академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени”. В этой истории описывались похождения знаменитого Шумахера и его преемника Тауберта, и кончалась она грустной фразой, что ежели бы не вмешательство императрицы, то “верить должно, что нет божеского благоволения, чтобы науки возросли и распространялись в России”. Собственные предположения М. В. Ломоносова изложены в его “Новом расположении и учреждении Санктпетербургской Императорской Академии Наук, на высочайшее рассмотрение и аппробацию учинённом”. Основное положение ломоносовского проекта состоит в том, что Академия должна быть, прежде всего, русским учреждением, а академики — природными россиянами. Первой же обязанностью академиков должны быть интересы родины.
О тяжёлых настроениях М. В. Ломоносова перед смертью свидетельствует такая запись в его бумагах последнего периода: “За то герплю, что стараюсь защитить труд Петра Великого, чтобы научились Россияне, чтобы показали своё достоинство… Я не тужу о смерти: пожил, потерпел, и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют”.
Умер М. В. Ломоносов от случайной простуды 15 апреля 1765 года, в возрасте 54 лет и похоронен на кладбище Александро-Невской лавры.
М. В. Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в истории культуры всего человечества. Даже Леонардо да Винчи, Лейбниц, Франклин и Гёте — более специальны и узки. Замечательно при этом, что ни одно дело, начатое М. В. Ломоносовым, будь то физико-химические исследования, трагедии и оды, составление грамматики и русской истории, организация и управление фабрикой, географические проекты, политико-экономические вопросы, не делалось им против воли или даже безразлично. М. В. Ломоносов был всегда увлечён своим делом до вдохновения и самозабвения, — об этом говорит каждая страница его литературного наследства. Пушкин в “Мыслях на дороге” замечает: “Ломоносов был великий человек. Междупетром 1 и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет, он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом”. При этом разнообразные интересы М. В. Ломоносова удивительным образов совмещались в нём вполне гармонически. Его стихи во многих лучших образцах — редкий вид высокой научной поэзии; её с полным правом можно сопоставить с изумительной древнегреческой естественно-научной поэмой Лукреция, которую Ломоносов, несомненно, хорошо знал. Он находит необычайные по выразительности слова и строки для отвлечённых и сложных понятий.
Мировое пространство, “обширность безмерных мест”, по его замечательному выражению, звёздное небо, небесные светила — любимый образ и предмет созерцания М. В. Ломоносова:
Открылась бездна звёзд полна;
Звездам числа нет, бездне — дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублён,
Теряюсь, мысльми утомлён.
Загадка величественного знакомого зрелища северного сияния вы-зызаету физика-поэта вдохновенные строки:
Но где ж, натура, твой закон?
С полночных стран встаёт заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мешут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в ночь на землю день вступил!
О, вы, которых быстрый зрак
Пронзает в книгу вечных прав,
Которым малый вещи знак
Являет естества устав!
Вам путь известен всех планет;
Скажите, что нас так мятет?
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, чтоб мёрзлый пар
Среди зимы рождал пожар?
М.В.Ломоносов придавал прямое научное значение многим своим стихам. По поводу приведённых строк о северном сиянии можно заметить следующее. В 1753 г. в “Слове о явлениях воздушных, от Елек-трической силы происходящих” М. В. Ломоносов, указывая на отличие своей теории северных сияний от теории Франклина, добавляет: “Сверх сего ода моя о северных сияниях, которая сочинена в 1743, а в 1744 г. в “Риторике” напечатана, содержит моё дальнейшее мнение, что северное сияние движением ефира произведено быть может”.
М. В. Ломоносов своим научно-поэтическим взором прозревает истинный образ Солнца, раскрытый только современной астрофизикой:
Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к Солнцу бренно наше око
Могло приблизившись воззреть:
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно океан.
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борюшись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
Сия ужасная громада
Как искра пред тобой одна.
О, коль пресветлая лампада,
Тобою, боже, вожжена
Для наших повседневных дел,
Что ты творить нам повелел!
В знаменитом “Письме о пользе стекла” М. В. Ломоносов дал остроумный образец поучающей, научно-дидактической поэзии; примером могут служить следующие строки этого “Письма”:
Астроном весь свой век в бесплодном был труде,
Запутан циклами, пока восстал Коперник,
Презритель зависти и варварству соперник;
В средине всех Планет он Солнце положил,
Сугубое Земли движение открыл.
Одним круг центра путь вседневный совершает,
Другим круг Солнца год теченьем составляет,
Он циклы истинной системой растерзал,
И правду точностью явлений доказал.
Поэт-химик не устоял, чтобы в трактате “Первые основания металлургии, или рудных дел” не привести в связи с вопросом о том, как древние нашли металлы, свой стихотворный перевод строк из поэмы Лукреция “О природе вещей”.
В мозаичных портретах и картинах, можно сказать, синтезировался весь Ломоносов с его глубокими и конкретными химическими знаниями. техническим уменьем, гипотезами о свете, оптической и художественной зоркостью к цвету, восторгом перед Петром Великим, которого М. В. Ломоносов постоянно изображал и воспевал.
Его научные “слова”, “рассуждения”, трактаты и даже записи для себя порою являются высокими образцами художественной прозы, какие можно найти разве только у Галилея. Без преувеличения можно сказать, что М. В. Ломоносов был учёным в поэзии и искусстве и поэтом и художником в науке. Читая научную прозу М. В. Ломоносова, его русские и латинские диссертации, слышишь голос поэта, и, наоборот, в одах и поэтических размышлениях его сквозит философ, физико-химик и естествоиспытатель в самом широком и благородном смысле.
Полнее и глужбе всего, наряду с поэзией, М. В. Ломоносов раскрылся в физике и химии. Своей “главной профессией” М. В. Ломоносов считал химию (об этом он пишет в посвящении ко второму изданию перевода “Волфиянской експериментальной физики”), но вместе с тем он, несомненно, может считаться первым и наиболее замечательным русским физиком.
Принципиальные позиции М. В. Ломоносова как в химии, так и в физике могут быть определены как крайний, последовательный атомизм и материализм. В заметках к “Пролегоменам к натуральной философии” незадолго до смерти М. В. Ломоносов писал: “Как трудно установить первоначальные принципы: ведь, что бы ни препятствовало, мы должны как бы одним взглядом охватить совокупность всех вещей”. Вместе с тем тут же рядом им написано: “Я хочу основать объяснение природы на некоем определённом принципе, мною самим выдвинутом, дабы знать, насколько я могу ему доверять”. Этим принципом и был механический атомизм. М. В. Ломоносов разошёлся с представлениями своего учителя Вольфа, основанными на лейбницевских непротяжённых монадах, и всю жизнь воевал с формализмом ньютоновского притяжения. Ещё в студенческой диссертации 1739 г. содержится решительное утверждение: “Нельзя ведь принять притягательную силу или какое-нибудь другое скрытое качество, поэтому обязательно необходима некоторая материя, которая своим давлением толкала бы корпускулы в противоположных направлениях и которая была бы причиной их сцепления”.
В “Элементах математической химии” М. В. Ломоносов исходит из положения, что тот, “кто хочет глубже проникнуть в исследование химических истин, тот должен необходимо изучать механику”.
“Правда, многие отрицают, — пишет он, — возможность положить в основание химии начала механики и сделать её точной наукой, но это люди, заблудившиеся в потёмках скрытых свойств и не всегда умеющие находить законы механики в изменениях смешанных тел, также и некоторые теоретики, без всяких предварительных опытов злоупотребляющие своим досугом для измышления пустых и ложных теорий и загромождающие ими литературу. Если бы те, которые все своя дни затемняют дымом и сажей, и в мозгу которых царствует хаос от массы непродуманных опытов, не гнушались поучиться священным законам Геометров, некогда строго соблюдавшимся Евклидом и в наше время усовершенствованным знаменитым Вольфом, то, несомненно, могли бы глубже проникнуть в тайники природы, мистагогами которой они себя признают”.
В атомно-механической картине явлений М. В. Ломоносова, наряду с корпускулами вещества, имеется эфир, т. е. “материя, при помощи которой нам передаются ощущения света и теплоты”. Образ эфира у М. В. Ломоносова вполне конкретен, его частички “на своей шарообразной поверхности шероховаты”. Доказывает это М. В. Ломоносов так: “Теплота распространяется через эфир коловратным (т. е-вращательным) движением его частичек, находящихся всегда в соприкосновении с ближайшими соседними. Предположим, что они все совершенно гладкие и чистые, без единой шероховатости. Отсюда не будет никакого основания, чтобы движущаяся частичка эфира могла двигать вокруг оси и приводить во вращение соседнюю, с нею находящуюся в соприкосновении”.
Сохранился перечень (неоконченный) того, что М. В. Ломоносов сам считал наиболее важным среди своих результатов в области естественных наук. Этот перечень написан незадолго до кончины М. В. Ломоносова.
Прежде всего, М. В. Ломоносов указывает на свою корпускулярную теорию теплоты и упругой силы воздуха. Эта теория, основанная на атомистических представлениях, совпадающая с современными взглядами, для XVIII в. была во многом совсем оригинальной. Она указывала, например, на необходимость существования предельно низкой температуры, давала приближённый вывод закона Бойля-Мариотта и предусматривала необходимость отклонений от этого закона. Далее М. В. Ломоносов с полным основанием помещает в свой список исследования по физической химии и в особенности по теории растворов. М. В. Ломоносов вообще должен по праву считаться основателем особой науки — физической химии, с точки зрения которой “химия первая предводительница будет в раскрытии внутренних чертогов тел, первая проникнет во внутренние тайники тел, первая позволит познакомиться с частичками”.
В теории растворов М. В. Ломоносов, как и во всех своих трудах, последовательно проводит “микрологическую”, корпускулярную точку зрения. Важное значение имеет разделение М. В. Ломоносовым растворов на такие, при образовании которых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Он исследовал.явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от температуры и другие явления.
В основу всех своих теоретических заключений М. В. Ломоносов полагал законы постоянства материи и движения.
Нельзя не отметить, что эти законы понимались М. В. Ломоносовым как частные случаи некоего более широкого принципа сохранения основных природных величин. Вот какие строки читаем мы в его “Рассуждении о твёрдости и жидкости тел”: “Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимается, столько присовокупится в другом месте: сколько часов положит кто на бдение, столько же сну отнимет. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает”. Это же утверждение М. В. Ломоносов повторял и в других местах на латинском языке.
В том же “Рассуждении” М. В. Ломоносов пишет: “Ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте… Сей всеобщий естественный закон простирается и в смысле правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же от веса у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает”. Мнение своё о неизменности вещества М. В. Ломоносов доказывал химическими опытами, значительно опережая Лавуазье. В 1756 г. он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чиь стого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес отожжённого металла остаётся в одной мере”. Увеличение веса металла при обжигании он приписывал соединению его с воздухом, как явствует из письма к Эйлеру. М. В. Ломоносов был первым, высказавшим, опираясь на опыт, в форме, вполне отчётливой, закон неизменности общей массы вещества при химических изменениях.
Далее М. В. Ломоносов помещает в список работ, наиболее им ценимых, свою теорию света, изложенную в “Слове”, говоренном в 1756 г., и частью в “Теории электричества”. Теория эта вполне оригинальна. Хотя М. В. Ломоносов вместе с Гюйгенсом и Эйлером считает свет колебательным движением в эфире, он принимает (на основании опытов со смешением цветов), что существуют только три элементарных цвета—красный, жёлтый и голубой. Этим трём цветам отвечают, по М. В. Ломоносову, три рода твёрдых частиц эфира, совершающих “коловратное” движение и имеющих зубчатую периферию. Мнение своё Ломоносов доказывает практикой художников тем, что из смешения трёх основных красок можно получить остальные. “Живописцы, — говорит он, — употребляют цвета главные, прочие через смешение составляют, можем ли мы в натуре положить большее число родов эфирной материи для цветов, нежели она требует и всегда к своим действиям самых простых и коротких путей ищет?”.
М. В. Ломоносова увлекали на путь построения трёхцветной теории света концепция о трёх химических элементах и желание построить не только оптическую, но одновременно и химическую теорию. М. В. Ломоносов разделил участь многих великих учёных своего времени. Как у Ньютона, у Эйлера, у Бошковича, так и у Ломоносова объяснение света оказалось ошибочным, но в историческом разрезе нельзя це удивляться остроумию гипотезы М. В. Ломоносова, её глубокой оригинальности и предчувствию идеи резонанса между светом и веществом. С другой стороны, в этой его теории перед нами особо показательный пример его последовательного механического атомизма.
Записка М. В. Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, и её можно было бы продолжать очень долге, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных М. В. Ломоносовым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании.
Читающего теперь книги, рассуждения и тетради М. В. Ломоносова на каждом шагу останавливает своеобразие, остроумие и бесконечно разнообразное содержание мыслей этого замечательного русского учёного. Но сам М. В. Ломоносов мало заботился о распространении своих трудов. Результаты его научной деятельности остались почти неизвестными на Западе, а на родине в своё время он, к несчастью, был ещё почти одиноким, не было конгениальных учеников и преемников — их вообще было ещё очень мало. Русские современники могли полностью оценить М. В. Ломоносова как поэта, создателя языка, историка, творца мозаичных картин, но его наука оставалась непонягной. М. В. Ломоносова, учёного-естественника, вполне понимали только такие люди, как Леонард Эйлер. Л. Эйлер назвал его “гениальным человеком, который своими познаниями делает честь настолько же Академии, как и всей науке”. К несчастью, на родине физико-химическое наследие М. В. Ломоносова было погребено в нечитавшихся книгах, в ненапечатанных рукописях, в оставленных и разобранных лабораториях. Многочисленные остроумные приборы М. В. Ломоносова не только не производились, их не потрудились даже сохранить.
Незабываема заслуга покойного профессора Б. Н. Меншуткина, впервые вновь открывшего, уже в нашем веке, М. В. Ломоносова, великого физико-химика, во всём его многообразии и самобытности. Работа, начатая Б. Н. Меншуткиным, ещё не закончена, и дело советской науки — полностью восстановить, разобрать и оценить научное наследство великого первого русского учёного.
М. В. Ломоносов был первым русским учёным не потому только, что он русский по национальности и с исключительным успехом развивал в России передовую науку, — он первый русский учёный ещё потому, что в нём впервые и с необычайной силой и выразительностью открылись те особенности русского научного гения, которые потом проявились в Лобачевском, Менделееве, Бутлерове, Лебедеве, Павлове и других главных представителях русской науки.
Наиболее замечательные и совершенные произведения человеческого духа всегда несут на себе ясный отпечаток творца, а через него и своеобразные черты народа, страны и эпохи. Это хорошо известно в искусстве. Но такова же и наука, если только обращаться не просто к её формулам, к её отвлечённым выводам, а к действительным научным творениям, книгам, мемуарам, дневникам, письмам, определившим продвижение науки.
Никто не сомневается в общем значении евклидовой геометрии для всех времён и народов, но вместе с тем “Элементы” Евклида, их построение и стиль глубоко национальны; это одно из примечательней-ших проявлений духа древней Греции наряду с трагедиями Софокла и Парфеноном. В таком же смысле национальна физика Ньютона, философия Декарта и наука М. В. Ломоносова.
История русской науки показывает, что её гениям свойственна особая широта задач и результатов, связанная, однако, с удивительной почвенностью и реальностью и вместе с тем простотой подхода к решениям. Эти черты, этот стиль работы, которые мы встречаем и у Менделеева и у Павлова, особо выразительны у Ломоносова.
Сам М. В. Ломоносов это ясно сознавал. Призывая в хорошо известных и всем запомнившихся стихах современников
… показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать, —
он вместе с тем для потомков записывал: “Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Ежели вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею”. Это требование, этот призыв великого русского учёного к оригинальности и самобытности русская наука выполняла до сих пор с честью.
Два века прошло с тех пор, как М. В. Ломоносов стал академиком. Влияние его гения, его труда неизмеримо. Наш язык, наша грамматика, поэзия, литература выросли из богатейшего творчества М. В. Ломоносова. Наша Академия наук получила своё бытие и смысл только через М. В. Ломоносова. Когда мы проходим по Моховой мимо Московского университета, мы помним, что деятельность этого рассадника науки и просвещения в России есть развитие мысли М. В. Ломоносова.
Благодаря непреклонной воле, решительности и необычайной энергии из деревенского мальчика, крестьянина-рыболова, всего лишь в 19 лет начавшего школьную учёбу, выросла грандиозная фигура величайшего мыслителя, опередившего на целое столетие своих современников, прокладывавшего новые пути, открывавшего новые горизонты в различных областях точных наук, писателя, общественного деятеля, стойкого и открытого борца за высшие интересы науки и просвещения, не смущавшегося в этой бескорыстной и непреклонной борьбе ни дружбой, ни “приятством, никакими побочными соображениями” (акад. В. Стеклов).
Когда в Советском Союзе по призыву правительства и партии стали бурно расти наша современная наука и техника, — это взошли семена ломоносовского посева. Неслыханная война, борьба за самое наше существование потребовали ещё большей мобилизации нашей науки—физики, химии, геологии. Если внимательно посмотреть назад, то станет ясным, что краеугольные камни успехов нашей науки были заложены в прошлом ещё М. В. Ломоносовым.
Неиссякаемая энергия М. В. Ломоносова, его необычайная жизненная активность, непримиримость в принципиальном, высокое сознание своего долга и ответственности перед Родиной и сейчас служат нам образцом.
Вот почему М. В. Ломоносов — живой образ славного культурного прошлого.
Главнейшие труды М. В. Ломоносова: Сочинения, Спб., 1891—1898, т. 1—IV: Л., 1934, т. VI, VII (в т. IV: Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих; Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее и др.; в т. V: Слово о пользе химии; Слово о рождении металлов от трясения земли; Рассуждение о большей точности морского пути; Рассуждение о твёрдости и жидкости тел; Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санктпетербургской Академии Наук Майя 26 дня 1761 года; Слово об усовершенствовании зрительных труб и др.; в т. VI; О морозе, случившемся после тёплой погоды в апреле месяце сего 1762 года; Испытание причины северного сияния и других подобных явлений; Dissertatio phy-sica de corporum mixtorum differentia quae in cohaesione corpusculorum consistit; Theoria Electricitatis, methodo mathematico concinnata; Tentamen Chymiae Physicae in usum studiosae juvenutsis adornatum. Dromus ad veram chymian Physiam и др.; в т. VII: Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного прохода Северным океаном в восточную Индию; Первые основания Металлургии или Рудных дел с двумя прибавлениями; Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях; Dissertatio de motu aeris in fodinis observato и др.). Физико-химические работы. М. — Пг., 1923; Стихотворения, Л. 1935; Избранные философские произведения, М., 1940.
www.ronl.ru
Среди славных имён прошлого русской науки есть одно особенно нам близкое и дорогое — имя Михаила Васильевича Ломоносова. Михаил Васильевич Ломоносов — не просто один из замечательных представителей русской культуры. Ещё при жизни М. В. Ломоносова образ его засиял для русских современников светом осуществившейся надежды на силу национального гения. Дела его впервые решительным образом опровергли мнение заезжих иностранцев и отечественных скептиков о неохоте и даже неспособности русских к науке. М. В. Ломоносов стал живым воплощением русской науки и культуры с её разнообразием и особенностями, с ее богатством и широтой. Он был естествоиспытателем, философом, поэтом, основоположником русского литературного языка, историком, географом, политическим деятелем. Всем своим самобытным энциклопедизмом, простиравшимся от поэзии и изобразительного искусства до великих физико-химических открытий, М. В. Ломоносов, как никто другой, доказывал единство всех проявлений человеческого духа, искусства и науки, абстрактной мысли и конкретной техники. “Архангельский мужик” , пришедший из деревенской глуши, навсегда. устранил предрассудок о том, что если и можно искать науку и искусство на Руси, то лишь в “высших” классах общества.
О древности, высоте и своеобразии русской культуры с ясностью свидетельствуют народный героический эпос, письменность с изумительным примером “Слова о полку Игореве” , чудесные образы зодчества в Новгороде, Киеве, Владимире, Москве, на дальнем Севере, фресковая и иконная живопись с такими шедеврами, как творчество Андрея Рублёва. В то же время, в отличие от стран Западной Европы, среди этих великих образцов русской культуры до XVIII в. невозможно указать примеры такого же значения из области науки. Между тем, в русском народе искони были необходимые предпосылки для возникновения и роста науки. Разве не о глубокой, бескорыстной любознательности народа говорят такие строки древнего народного “Стиха о Голубиной книге” : От чего у нас начался белый свет?
От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад светел месяц?
От чего у нас звёзды частые?
От чего у нас ветры буйные? и т.д.
Наблюдательность народа запечатлена в многочисленных пословицах и загадках, построенных, по сути дела, на наблюдениях научного порядка.
Искренний интерес к явлениям природы, соединённый с зоркостью, практической сметливостью и изобретательностью, создавал и создаёт народную технику, примеры которой нетрудно разыскать в предметах деревенского обихода, утвари, упряжи, сельского хозяйства, в искусстве строительства, в стекольном и ружейном производствах.
Почему же эта благодарная, талантливая народная почва до XVIII в. до могучего вихря петровской эпохи, не стала основой русской науки? Почему научный русский гений мог проявиться только в XVIII в.? Причина этого крылась не в отсутствии склонности в русском народе к науке. Причина была в том, что до Петра почти не было школ, и власть вместе с духовенством не поощряла стремления к науке. Как только над страной повеяло свежим воздухом, русский народ из недр своих выдвинул Михаила Васильевича Ломоносова.
Родина Михаила Васильевича Ломоносова — северная поморская Русь, деревня Денисовка на берегу Белого моря, близ г. Холмогор. М. В. Ломоносов родился 19 ноября 1711 года в среде сильных, “видавших виды” , сметливых людей, хорошо знавших природу в её полярных проявлениях и часто общавшихся с путешественниками-иностранцами. Отец М. В. Ломоносова — помор Василий Дорофеевич, владелец нескольких судов, ходивший на них за рыбой в Белое море и в Ледовитый океан. Мать — Елена Ивановна Сивкова — дочь дьякона из тамошних мест.
С ранних лет Михаил помогал отцу в его трудном и опасном деле. Рано научившись читать, любознательный и вдумчивый мальчик очень быстро перечитал все книги, какие только он мог достать в деревне. Собственными силами он достиг предельного для того времени образования в родных местах. В 14 лет он дошёл до границ книжной премудрости, до русской физико-математической энциклопедии того времени — “Арифметики” Магницкого — и славянской грамматики Смотритского. Но чего только не вынес он, чтобы иметь возможность читать и учиться! “Имеючи отца, хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, — писал позже М. В. Ломоносов, — и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отчие моём, представляя, что я всегда сижу по пустому за книгами: для того многократно я принуждён был читать и учиться, чему возможно было, в уединённых и пустых местах, и терпеть стужу и голод” . На родине М. В. Ломоносов дальше учиться не мог. Как крестьянскому сыну, ему отказали в приёме в Холмогорскую славяно-латинскую школу.
Замечательная черта М. В. Ломоносова, выделяющая его среди многих великих современников, предшественников и потомков, — несокрушимая воля и охота к знанию. Они заставили его в возрасте 19 лет уйти из Денисовки. В зимнюю стужу 1730 г. М. В. Ломоносов почти без денег, пешком отправился в Москву. Чтобы поступить в московскую Заиконоспасскую славяно-греко-латинскую академию, он выдал себя за сына холмогорского дворянина.
Для “завершения образования” из Москвы М. В. Ломоносов в 1734 г. был направлен, а вероятнее сам захотел отправиться дальше, в Киев, в духовную академию, даже и в то послепетровское время ещё почитавшуюся на Руси вершиной образовательной лестницы.
Терпя по его собственному выражению “несказанную бедность” , он упорно и настойчиво учился. Вспоминая потом об этой трудной поре, он писал: “Имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба, и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет, и наук не оставил” .
Пять лет длилось специальное богословское образование М. В. Ломоносова, но в духовенство М. В. Ломоносов не вышел. Судьбу его резко изменила только что учрежденная Петром Петербургская Академия наук. Государство, наконец, начинало развивать и направлять науку.
Русская Академия наук, отметившая 220 лет своего существования, задумана и основана Петром Великим. Она имела в развитии культуры нашей страны необычайное значение. По размеру и способу своей деятельности наша Академия стоит совсем отдельно в ряду других главных академий и учёных обществ мира.
Известно, что мысль об Академии возникла у Петра в беседах с философом и математиком Лейбницем, из переписки с другим философом, будущим учителем М. В. Ломоносова — Вольфом, из встреч с парижскими академиками (Петр сам был членом Парижской академии) . Однако Петр с его вполне практическим умом ясно сознавал, что учреждение в России начала XVIII в. Академии по образцу Парижской или Лондонского королевского общества было бы чистой декорацией. В самом деле, в России ещё только думали о средних школах и университетах, и академия французского и английского образца неизбежно оторвалась бы от общества и государства, стала бы бесполезным “социететом” учёных иностранцев. Казалось, нужно было долго ждать, чтобы общество созрело, чтобы появилось достаточно много образованных и просто грамотных людей, прежде чем создавать научную вершину — Академию. Петр решил, однако, иначе и по-своему. В русской Академии он соединил передовую науку, научное исследование с обучением разных ступеней — от среднего и ремесленного до университетского.
По докладной записке первого президента лейб-медика Блюментроста, утвержденной Петром, решено было в Петербурге завести собрание “из самолучших учёных людей, которые науки производя и совершая художества (т.е. технические знания и ремёсла. — С. В.) и науку публично преподавали бы молодым людям” , а эти последние, в свою очередь “науку принявши и пробу искусства своего учинивши, молодых людей в первых фундаментах обучали” . Иными словами, Петр решил насаждать науку сразу и сверху и снизу путём пересадки готовой западной науки и выращивания отечественной научной молодёжи.
Этот приём оказался верным: через 15—20 лет Россия выдвинула в сонм знаменитых иностранцев, составивших первый корпус Академии, Д. Бернулли, Делиля, Л. Эйлера и других, своего великого академика М. В. Ломоносова.
По запросу, как тогда именовали, “главного командира Академии” М. В. Ломоносов вместе с другими двенадцатью учениками, “в науках достойными” , в 1735 г. был направлен из Москвы в Петербург в качестве студента университета, организованного при Академии наук. Специальность М. В. Ломоносова круто повернулась от богословия, языкознания, риторики и пиитики в сторону физики, химии и техники, — можно думать, в полном согласии с истинными склонностями академического студента.
Впрочем, петербургское ученье оказалось очень кратковременным: вихрь эпохи гнал дальше. Через несколько месяцев, в сентябре 1736 г. М. В. Ломоносов с двумя другими академическими студентами Г. У. Райзером и Д. И. Виноградовым, будущим изобретателем русского фарфора, направляется Академией в Германию для обучения металлургии и горному делу в связи с намечавшейся научной экспедицией на Камчатку.
О том, сколь резко отличалась новая, петербургская наука от; Аристотеля и Раймонда Луллия Заиконоспасской московской школы, можно судить по наставлению, полученному тремя студентами от Академии наук.
Им вменялось в обязанность “ничего не оставлять, что до химической науки и горных дел касается, а притом учиться и естественной истории, физике, геометрии и тригонометрии, механике (гидравлике и гидротехнике) ” . “Положивши основание в теории, должен он (студент) при осматривании рудокопных мест различные свойства гор ц руд, также и случающуюся при том работу и прочие к тому принадлежащие машины и строения прилежно примечать, а при плавлении и отделении руд в лабораториях сам трудиться и везде в практике ничего не пренебрегать” .
Почти пять лет длилась заграничная жизнь М. В. Ломоносова (до июня 1741 г.) . Это время, главным образом, было проведено в Марбурге, где М. В. Ломоносов с товарищами учился в университете философии, физике и механике у известного Христиана Вольфа, а математике и химии — у Дуйзинга.
Переход от науки Магницкого и Смотритского к живым, тут же выраставшим результатам физики и химии начала XVIII в. был, без сомнения, головокружительным. Однако, по сохранившимся отчётам самого М. В. Ломоносова, его учителей и посторонних лиц видно, сколь быстро, полно и по-своему вошёл недавний заиконоспасский богослов в круг представлений вольфианской физики, пытавшейся соединять Ньютона с Лейбницем и Декартом, учение о непрерывном эфире с идеями об атомах-корпускулах. Быстро обучился также М. В. Ломоносов немецкому и французскому языкам (латынь. и греческий он освоил ещё в Москве и Киеве) и делал замечательные успехи в русском стихотворстве, на деле переходя от тяжёлого и не свойственного русскому языку силлабического размера к музыкальному тоническому и создавая образцы высокого художественного достоинства.
Теоретическая подготовка в Марбурге должна была служить ступенью для русских студентов к изучению металлургии и горного дела. В 1739 г. они направились во Фрейберг обучаться под руководством “бергсрата” И. Генкеля.
Судя по последующим металлургическим и геологическим “рассуждениям” и книгам М. В. Ломоносова, он многое почерпнул по рудному делу во Фрейберге, однако пребывание там было кратковременным.
Вспыльчивый и самолюбивый помор поссорился с Генкелем, и начались странствия М. В. Ломоносова по немецким и голландским городам в поисках поддержки у русских посланников. В конце концов, М. В. Ломоносов снова попал в Марбург, где жила его жена Елизавета Цильх; брак с ней, заключённый в 1740 г., М. В. Ломоносов долгое время скрывал. В Марбурге М. В. Ломоносов жил у приятелей и писал оттуда, что упражняется в алгебре, “намереваясь оную к теоретической химии и физике применить” .
С помощью русского посланника в 1741 г. М. В. Ломоносов, наконец, вернулся, в Россию, в Петербург. Начался петербургский период жизни, длившийся до его кончины. В эти годы развернулась его поразительно разнообразная и неуёмная деятельность.
Через полгода после возвращения в Петербург тридцатилетний учёный был назначен адъюнктом Академии по физическому классу, начал подводить итоги своим наблюдениям в Германии, составляя книгу по металлургии, писал разные физические и химические “диссертации” для Академии, занимался со студентами и начинал приобретать первую славу как поэт.
Молодой адъюнкт (нечто вроде теперешнего аспиранта-докторанта) , вернувшись на родную землю, не мог привыкнуть к хозяйничанью в Академии немецких администраторов, вроде Шумахера, презиравших всё русское. Восшествие на престол дочери Петра Елизаветы сопровождалось победой “русской партии” в Академии. Однако резкие ссоры М. В. Ломоносова с немецкими академическими дельцами продолжались. Дело даже приняло такой оборот, что М. В. Ломоносов был подвергнут более чем семимесячному домашнему аресту.
Невиданная одарённость и знания М. В. Ломоносова взяли, однако, своё. В своей “челобитной” на имя царицы в 1745 г. М. В. Ломоносов с полным основанием писал: “В бытность мою при Академии наук трудился я нижайший довольно в переходах физических и механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский и сочинил на российском же языке горную книгу и риторику и сверх того в чтении славных авторов, в обучении назначенных ко мне студентов, в изобретении новых химических опытов, сколько за неимением лаборатории быть может, и в сочинении новых диссертаций с возможным прилежанием упражняюсь” .
По этим достаточно убедительным мотивам М. В. Ломоносов, несмотря на свои “проступки” , стал профессором химии и полноправным членом Академии на основании представленной диссертации о металлургии. Это- произошло 200 лет тому назад, 25 июля 1745 г. К этому времени из Марбурга приехала жена М. В. Ломоносова, и для него настала более спокойная и упорядоченная жизнь.
Одним из первых важных начинаний нового профессора химии явилась постройка в 1748 г. химической лаборатории Академии на Васильевском острове. Одноэтажное здание занимало, площадь около 150 квадратных метров при высоте в 5 метров; в нём М. В. Ломоносов развернул, по тем временам огромную, исследовательскую и техническую работу.
М. В. Ломоносова правильно называют первым русским академиком, в отличие от его академических коллег-иностранцев, которые в то Академии были избраны двое русских — В. Е. Ададуров и Г. Н. Теплов, — однако он первый всеми доступными ему. средствами начал пропагандировать науку в родной стране, передавать. её широким кругам русского общества. Уже упоминалась деятельность М. В. Ломоносова как переводчика научных мемуаров академиков-иностранцев на русский язык. В 1746 г. он издал перевод “Экспериментальной физики время составляли большинство Академии. Хотя до М. В. Ломоносова в состав” своего учителя Вольфа с предисловием, излагающим до известной степени научное мировоззрение самого М. В. Ломоносова. Начав с того, что философия Аристотеля в наше время опровергнута Декартом, М. В. Ломоносов замечает по поводу Аристотеля: “Я не презираю сего славного и в своё время отменитого от других философа, но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного человека думали, будто бы он в своих мнениях не имел никакого прегрешения” . “Ныне учёные люди, а особливо испытатели натуральных вещей, —продолжает М- В. Ломоносов, —мало взирают народившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше, утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки — Физика — ныне уже только на одном оном своё основание имеет. Мысленные рассуждения произведены бывают из надёжных и много раз повторенных опытов” . О состоянии науки в XVII и XVIII веках М. В. Ломоносов говорит такими красноречивыми словами: “Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевсу принёс на жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешние времена от остроумных математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сыскалось. Словом, в новейшие времена науки столько возросли, что не токмо за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться” .
В год издания вольфианской физики М. В. Ломоносов приступил в Академии к чтению публичных лекций по физике. Наука прославлялась и распространялась также и стихами М. В. Ломоносова.
Поэтическая слава М. В. Ломоносова непрестанно росла. В 1750 и 1751 годах он пишет трагедии “Тамира и Селим” и “Демофонт” . Первое издание стихов М. В. Ломоносова было выпущено Академией в 1751 г. Вне Академии на М. В. Ломоносова начинают смотреть, главным образом, как на поэта. Профессору химии приходится оправдываться у своих высоких покровителей и любителей поэзии в том, что он тратит время на физику и химию. “Полагаю, — пишет он в письме к И. И. Шувалову 4 января 1753 г., — что мне позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их, вместо бильярду, употребить на Физические и Химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют, и сверх того пользу и честь отечеству, конечно, принести могут едва меньше ли первой” .
По совету и проекту М. В. Ломоносова в 1755 г. в Москве был открыт университет, ставший затем одним из основных очагов русского просвещения и науки. “Главное моё основание, — писал по поводу своего плана Московского университета М. В. Ломоносов И. И. Шувалову, — чтобы план служил во все будущие роды” .
Химическая лаборатория стала местом, где М. В. Ломоносов в 50-х годах с громадным увлечением занялся совсем новым, большим и очень своеобразным делом — мозаикой. Задача эта вполне подходила к характеру и вкусам М. В. Ломоносова; в ней переплелось изобразительное искусство с химией цветного стекла, оптикой и техникой. М.. В. Ломоносов задачу решил с начала до конца. Ему пришлось выполнить многие тысячи пробных плавок по изготовлению разных сортов цветного зарухшего стекла, разработать способы компоновки стеклянных кусочков в прочную мозаичную картину и обеспечить художественное достоинство этих картин. Из двенадцати известных мозаичных картин (в том числе знаменитой “Полтавской баталии” ) , сохранившихся и выполненных в лаборатории (а впоследствии на фабрике в Усть-Рудицах) , пять приписываются лично М. В. Ломоносову.. В знак признания работ по мозаике М. В. Ломоносов был избран в 1764 г. почётным членом Болонской Академии наук.
За свои успехи в работе с мозаикой после долгих хлопот М. В. Ломоносов в 1753 г. получил от царицы в дар поместье в Усть-Рудицах, в 64 верстах от Петербурга, для устройства стекольной фабрики, с целью выделки разноцветных стекол, бисера, стекляруса и пр. Фабрика скоро была пущена в ход, причём станки для изготовления стекляруса и бисера проектировались самим М. В. Ломоносовым. Ряд машин и приспособлений приводился в движение водяной, мельницей. Впрочем, профессор химии оказался малоопытным фабрикантом, и последние годы его жизни предприятие, требовавшее больших расходов, доставляло ему больше забот, чем радостей.
В 1756 г. М. В. Ломоносов построил себе дом с домашней лабораторией в Петербурге, на Мойке. Здесь, вероятно, помещалась и оптическая мастерская, где по его проектам мастерами строились разнообразные Приборы, телескопы, микроскопы, перископы, мореходные и другие инструменты.
Очень печально, что потомки не сумели сохранить до нашего времени ни химической лаборатории, ни дома на Мойке, ни завода в Усть-Рудицах, ни многочисленных приборов, изготовленных собственноручно М. В. Ломоносовым Или его помощниками и мастерами. Остался только весьма замечательный лабораторный дневник М. В. Ломоносова — “Химические и оптические записи” . Состоит он из 169 записей разнообразного содержания, главным образом с планами различных опытов или приборов. Из записей видно, что у М. В. Ломоносова были довольно многочисленные помощники. Вот, например, последняя запись с распределением различных работ между этими помощниками: “Колотошин (с ним Андрюшка и Игнат) . 1. Разделение градусов. 2. Зубы на дугах и шпилях. 3. Всё, что к обращению машин надобно. Гришка (у него работников 2) . 1. Шлифовать зеркала. 2. Прилаживать токарную и шлифовальную машину, в чём помогать ему Кирюшке. Кирюшка. 1. Машину доделать рефракций. 2. Дуга к большому зеркалу и повороты. 3. Трубки паять к огласкам. Кузнец. 1. Бауты и винты. 2. Вилы к шпилю большому. 3. Полосы для прочей отделки. 4. Винты ватерпасные для установки машины. Столяр. 1. Передние апертуры и раздвижной ход. 2. Подъёмный стул” .
В целом “Химические и оптические записи” раскрывают огромную экспериментальную работу, охватывающую самые разнообразные научные, инструментальные и технические задачи. Всё это требовало от М. В. Ломоносова необычайного напряжения, внимания и энергии.
Домашняя лаборатория в Петербурге была не у одного М. В. Ломоносова. Известна трагическая гибель академика-физика Рихмана, проделывавшего у себя дома опыты с атмосферным электричеством, во время грозы 26 июля 1753 г., в то время как М. В. Ломоносов по соседству у себя дома экспериментировал с “громовой машиной” . Вскоре, 25 ноября 1753 г., М. В. Ломоносов, в связи с этим печальным событием, на публичном заседании Академии произнёс “Речь о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих, с истолкованием многих других свойств натуры” , объясняя атмосферное электричество восходящими и нисходящими воздушными токами по причине “трения частичек паров” .
В 1757 г. М. В. Ломоносов был назначен начальником Географического департамента при Академии. Ему пришлось войти, прежде всего, в трудное дело организации исправления географических карт. Натура М. В. Ломоносова, впрочем, была такова, что и этой новой областью он занялся с увлечением. В 1759 г. он читает в Академии “Рассуждение о большой точности морского пути” , содержащее разбор методов определения долготы и широты, проект международной Мореплавательной академии, мысли о земном магнетизме. В 1763 г. М. В. Ломоносов составляет “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию” . Он выдвигает проект Великого северного пути и указывает, что, по мнению его, единственный путь для достижения Северного полюса лежит между Шпицбергеном и Новой Землёй. К географическим работам М. В. Ломоносова можно также отнести его “Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях” , представленные им в шведскую Академию наук, членом-корреспондентом которой он был. В этом мемуаре высказывается правильное мнение о том, что ледяные горы спускаются с крутых морских берегов, а ледяные поля возникают в устьях больших северных рек.
26 мая 1761 г. М. В. Ломоносов у себя дома наблюдал редкое астрономическое явление — прохождение Венеры по солнечному диску. Итоги своих наблюдений, а также других лиц, М. В. Ломоносов опубликовал в мемуаре “Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санкт-петербургской Академии наук Майя 26 дня 1761 года” . В нём М. В. Ломоносов описывает замечательное явление расплывания. кажущегося края солнечного диска при вступлении планеты. Отсюда М. В. Ломоносов впервые в истории астрономии сделал важное заключение о наличии “знатной воздушной атмосферы” у Венеры.
Только в 1763 г., незадолго до смерти, М. В. Ломоносов опубликовал свою книгу “Первые основания металлургии или рудных дел” , в первом варианте подготовленную ещё по свежим следам пребывания во Фрейберге в 1742 г. Особый интерес по оригинальности и важности мыслей представляет часть книги,, озаглавленная “О слоях земных” .
Для М. В. Ломоносова отправной точкой зрения в геологии было представление о постоянных изменениях, происходящих в земной коре. Эта идея развития в геологии, высказанная М. В. Ломоносовым, намного опережала состояние современной ему науки. М. В. Ломоносов писал: “Твёрдо помнить должно, что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как иные находим, но великие происходили в нём перемены...” . М. В. Ломоносов предлагает свои гипотезы о возникновении рудных жил и способы определения их возраста, о происхождении вулканов, пытается объяснить земной рельеф в связи с представлениями о землетрясениях.
Он защищает теорию органического происхождения торфа, каменного угля и нефти, обращает внимание на сейсмические волнообразные движения, предполагая также существование незаметной, но длительной сейсмики, приводящей к значительным изменениям и разрушениям земной поверхности.
В последнее десятилетие жизни М. В. Ломоносова с особой силой проявился его глубочайший патриотизм, любовь к русскому народу, русскому языку, русской истории, высокое понимание своей миссии как “защитника труда Петра Великого” . Трогательным памятником патриотизма М. В. Ломоносова навсегда останется его поэзия. Сейчас, в дни, когда чудо-богатыри Красной Армии сокрушили гитлеровскую Германию, нельзя без волнения перечитывать многие строки М. В. Ломоносова, до того они живы, напоминая совсем недавно прошедшие дни.
Где пышный дух твой, — Фридерик, обращается М. В. Ломоносов к тогдашнему Гитлеру — Фридриху, — Прогнанный за свои границы, Ещё ли мнишь, что ты велик?
Взирая на пожар Кистрина, На протчи грады оглянись,
предупреждает поэт.
За Вислой и за Вартой грады Падения или отрады От воли Росской власти ждут; И сердце гордого Берлина, Неистового исполина, Перуны, близ гремя, трясут,
— писал М. В. Ломоносов в 1755 г. по случаю русских побед. Несколькими годами позже он писал: Ты Мемель, Франкфурт и Кистрин, Ты Швейдниц, Кенигсберг, Берлин, Ты звук летающего строя, Ты Шнрея, хитрая река, Спросите своего Героя: Что может Росская рука.
Побуждаемый царицей Елизаветой, М. В. Ломоносов, несмотря на бесконечный груз дел, тяготевший над ним, принимается за русскую историю. В 1760 г. появляется его “Краткий российский летописец с родословием” . Вскоре после его смерти, в 1766 г., публикуется его “Древняя Российская История от начала Российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года” .
Ещё со студенческих лет М. В. Ломоносов проявил себя как знаток русского языка, реформатор стихосложения. Будучи за границей, он пишет: “Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и соответственную версификацию иметь может” . Его живо интересует связь церковно-славянского языка с русским, — на её основе он делит литературный язык на соответствующие стили: высокий, средний и низкий. В 1755 г. М. В. Ломоносов публикует “Российскую грамматику” , почти в течение ста лет сохранявшую огромное практическое значение.
Теории поэзии посвящены письмо М. В. Ломоносова из Марбурга в 1739 г. и его анонимная статья “О качествах стихотворца рассуждение” (1755 г.) . Проза трактуется в “Кратком руководстве к красноречию” (1747 г.) .
Как государственный ум большой широты и решительности, М. В. Ломоносов проявляет себя в письме “О размножении и сохранении российского народа” (1761 г.) и в своих записках, касающихся организации Академии наук.
С 1757 г. М. В. Ломоносов стал близко причастным к управлению Академией; в этом году он был назначен советником академической канцелярии. В частности, в его обязанности вошло наблюдение за академической гимназией и университетом. Прямой и принципиальный, М. В. Ломоносов не мог мириться с тогдашней Академией, с её чиновниками и засильем иностранцев. Летом 1764 г. он написал “Краткую историю о поведении Академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени” . В этой истории описывались похождения знаменитого Шумахера и его преемника Тауберта, и кончалась она грустной фразой, что ежели бы не вмешательство императрицы, то “верить должно, что нет божеского благоволения, чтобы науки возросли и распространялись в России” . Собственные предположения М. В. Ломоносова изложены в его “Новом расположении и учреждении Санкт-петербургской Императорской Академии Наук, на высочайшее рассмотрение и апробацию учинённом” . Основное положение ломоносовского проекта состоит в том, что Академия должна быть, прежде всего, русским учреждением, а академики — природными россиянами. Первой же обязанностью академиков должны быть интересы родины.
О тяжёлых настроениях М. В. Ломоносова перед смертью свидетельствует такая запись в его бумагах последнего периода: “За то терплю, что стараюсь защитить труд Петра Великого, чтобы научились Россияне, чтобы показали своё достоинство... Я не тужу о смерти: пожил, потерпел, и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют” .
Умер М. В. Ломоносов от случайной простуды 15 апреля 1765 года, в возрасте 54 лет и похоронен на кладбище Александро-Невской лавры.
М. В. Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в истории культуры всего человечества. Даже Леонардо да Винчи, Лейбниц, Франклин и Гёте — более специальны и узки. Замечательно при этом, что ни одно дело, начатое М. В. Ломоносовым, будь то физико-химические исследования, трагедии и оды, составление грамматики и русской истории, организация и управление фабрикой, географические проекты, политико-экономические вопросы, не делалось им против воли или даже безразлично. М. В. Ломоносов был всегда увлечён своим делом до вдохновения и самозабвения, — об этом говорит каждая страница его литературного наследства. Пушкин в “Мыслях на дороге” замечает: “Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет, он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом” . При этом разнообразные интересы М. В. Ломоносова удивительным образов совмещались в нём вполне гармонически. Его стихи во многих лучших образцах — редкий вид высокой научной поэзии; её с полным правом можно сопоставить с изумительной древнегреческой естественно-научной поэмой Лукреция, которую Ломоносов, несомненно, хорошо знал. Он находит необычайные по выразительности слова и строки для отвлечённых и сложных понятий.
Мировое пространство, “обширность безмерных мест” , по его замечательному выражению, звёздное небо, небесные светила — любимый образ и предмет созерцания М. В. Ломоносова: Открылась бездна звёзд полна; Звездам числа нет, бездне — дна.
Песчинка как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я в сей бездне углублён, Теряюсь, мысльми утомлён.
Загадка величественного знакомого зрелища северного сияния вызызает у физика-поэта вдохновенные строки:
Но где ж, натура, твой закон? С полночных стран встаёт заря! Не солнце ль ставит там свой трон? Не льдисты ль мешут огнь моря? Се хладный пламень нас покрыл! Се в ночь на землю день вступил! О, вы, которых быстрый зрак Пронзает в книгу вечных прав, Которым малый вещи знак Являет естества устав! Вам путь известен всех планет; Скажите, что нас так мятет? Что зыблет ясный ночью луч? Что тонкий пламень в твердь разит? Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит? Как может быть, чтоб мёрзлый пар Среди зимы рождал пожар?
М. В. Ломоносов придавал прямое научное значение многим своим стихам. По поводу приведённых строк о северном сиянии можно заметить следующее. В 1753 г. в “Слове о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих” М. В. Ломоносов, указывая на отличие своей теории северных сияний от теории Франклина, добавляет: “Сверх сего ода моя о северных сияниях, которая сочинена в 1743, а в 1744 г. в “Риторике” напечатана, содержит моё дальнейшее мнение, что северное сияние движением эфира произведено быть может” .
М. В. Ломоносов своим научно-поэтическим взором прозревает истинный образ Солнца, раскрытый только современной астрофизикой:
Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь, Чтоб к Солнцу бренно наше око Могло приблизившись воззреть: Тогда б со всех открылся стран Горящий вечно океан. Там огненны валы стремятся И не находят берегов, Там вихри пламенны крутятся, Борюшись множество веков; Там камни, как вода, кипят, Горящи там дожди шумят. Сия ужасная громада Как искра пред тобой одна. О, коль пресветлая лампада, Тобою, боже, вожена Для наших повседневных дел, Что ты творить нам повелел!
В знаменитом “Письме о пользе стекла” М. В. Ломоносов дал остроумный образец поучающей, научно-дидактической поэзии; примером могут служить следующие строки этого “Письма” :
Астроном весь свой век в бесплодном был труде, Запутан циклами, пока восстал Коперник, Презритель зависти и варварству соперник; В средине всех Планет он Солнце положил, Сугубое Земли движение открыл. Одним круг центра путь вседневный совершает, Другим круг Солнца год теченьем составляет, Он циклы истинной системой растерзал, И правду точностью явлений доказал.
Поэт-химик не устоял, чтобы в трактате “Первые основания металлургии, или рудных дел” не привести в связи с вопросом о том, как древние нашли металлы, свой стихотворный перевод строк из поэмы Лукреция “О природе вещей” .
В мозаичных портретах и картинах, можно сказать, синтезировался весь Ломоносов с его глубокими и конкретными химическими знаниями. техническим уменьем, гипотезами о свете, оптической и художественной зоркостью к цвету, восторгом перед Петром Великим, которого М. В. Ломоносов постоянно изображал и воспевал.
Его научные “слова” , “рассуждения” , трактаты и даже записи для себя порою являются высокими образцами художественной прозы, какие можно найти разве только у Галилея. Без преувеличения можно сказать, что М. В. Ломоносов был учёным в поэзии и искусстве и поэтом и художником в науке. Читая научную прозу М. В. Ломоносова, его русские и латинские диссертации, слышишь голос поэта, и, наоборот, в одах и поэтических размышлениях его сквозит философ, физико-химик и естествоиспытатель в самом широком и благородном смысле.
Полнее и глубже всего, наряду с поэзией, М. В. Ломоносов раскрылся в физике и химии. Своей “главной профессией” М. В. Ломоносов считал химию (об этом он пишет в посвящении ко второму изданию перевода “Волфиянской экспериментальной физики” ) , но вместе с тем он, несомненно, может считаться первым и наиболее замечательным русским физиком.
Принципиальные позиции М. В. Ломоносова как в химии, так и в физике могут быть определены как крайний, последовательный атомизм и материализм. В заметках к “Пролегоменам к натуральной философии” незадолго до смерти М. В. Ломоносов писал: “Как трудно установить первоначальные принципы: ведь, что бы ни препятствовало, мы должны как бы одним взглядом охватить совокупность всех вещей” . Вместе с тем тут же рядом им написано: “Я хочу основать объяснение природы на некоем определённом принципе, мною самим выдвинутом, дабы знать, насколько я могу ему доверять” . Этим принципом и был механический атомизм. М. В. Ломоносов разошёлся с представлениями своего учителя Вольфа, основанными на лейбницевских непротяжённых монадах, и всю жизнь воевал с формализмом ньютоновского притяжения. Ещё в студенческой диссертации 1739 г. содержится решительное утверждение: “Нельзя ведь принять притягательную силу или какое-нибудь другое скрытое качество, поэтому обязательно необходима некоторая материя, которая своим давлением толкала бы корпускулы в противоположных направлениях и которая была бы причиной их сцепления” .
В “Элементах математической химии” М. В. Ломоносов исходит из положения, что тот, “кто хочет глубже проникнуть в исследование химических истин, тот должен необходимо изучать механику” .
“Правда, многие отрицают, — пишет он, — возможность положить в основание химии начала механики и сделать её точной наукой, но это люди, заблудившиеся в потёмках скрытых свойств и не всегда умеющие находить законы механики в изменениях смешанных тел, также и некоторые теоретики, без всяких предварительных опытов злоупотребляющие своим досугом для измышления пустых и ложных теорий и загромождающие ими литературу. Если бы те, которые все своя дни затемняют дымом и сажей, и в мозгу которых царствует хаос от массы непродуманных опытов, не гнушались поучиться священным законам Геометров, некогда строго соблюдавшимся Евклидом и в наше время усовершенствованным знаменитым Вольфом, то, несомненно, могли бы глубже проникнуть в тайники природы, мистагогами которой они себя признают” .
В атомно-механической картине явлений М. В. Ломоносова, наряду с корпускулами вещества, имеется эфир, т.е. “материя, при помощи которой нам передаются ощущения света и теплоты” . Образ эфира у М. В. Ломоносова вполне конкретен, его частички “на своей шарообразной поверхности шероховаты” . Доказывает это М. В. Ломоносов так: “Теплота распространяется через эфир коловратным (т.е. - вращательным) движением его частичек, находящихся всегда в соприкосновении с ближайшими соседними. Предположим, что они все совершенно гладкие и чистые, без единой шероховатости. Отсюда не будет никакого основания, чтобы движущаяся частичка эфира могла двигать вокруг оси и приводить во вращение соседнюю, с нею находящуюся в соприкосновении” .
Сохранился перечень (неоконченный) того, что М. В. Ломоносов сам считал наиболее важным среди своих результатов в области естественных наук. Этот перечень написан незадолго до кончины М. В. Ломоносова.
Прежде всего, М. В. Ломоносов указывает на свою корпускулярную теорию теплоты и упругой силы воздуха. Эта теория, основанная на атомистических представлениях, совпадающая с современными взглядами, для XVIII в. была во многом совсем оригинальной. Она указывала, например, на необходимость существования предельно низкой температуры, давала приближённый вывод закона Бойля-Мариотта и предусматривала необходимость отклонений от этого закона. Далее М. В. Ломоносов с полным основанием помещает в свой список исследования по физической химии и в особенности по теории растворов. М. В. Ломоносов вообще должен по праву считаться основателем особой науки — физической химии, с точки зрения которой “химия первая предводительница будет в раскрытии внутренних чертогов тел, первая проникнет во внутренние тайники тел, первая позволит познакомиться с частичками” .
В теории растворов М. В. Ломоносов, как и во всех своих трудах, последовательно проводит “микрологическую” , корпускулярную точку зрения. Важное значение имеет разделение М. В. Ломоносовым растворов на такие, при образовании которых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Он исследовал. явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от температуры и другие явления.
В основу всех своих теоретических заключений М. В. Ломоносов полагал законы постоянства материи и движения.
Нельзя не отметить, что эти законы понимались М. В. Ломоносовым как частные случаи некоего более широкого принципа сохранения основных природных величин. Вот какие строки читаем мы в его “Рассуждении о твёрдости и жидкости тел” : “Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимается, столько присовокупится в другом месте: сколько часов положит кто на бдение, столько же сну отнимет. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает” . Это же утверждение М. В. Ломоносов повторял и в других местах на латинском языке.
В том же “Рассуждении” М. В. Ломоносов пишет: “Ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте... Сей всеобщий естественный закон простирается и в смысле правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же от веса у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает” . Мнение своё о неизменности вещества М. В. Ломоносов доказывал химическими опытами, значительно опережая Лавуазье. В 1756 г. он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес отожжённого металла остаётся в одной мере” . Увеличение веса металла при обжигании он приписывал соединению его с воздухом, как явствует из письма к Эйлеру. М. В. Ломоносов был первым, высказавшим, опираясь на опыт, в форме, вполне отчётливой, закон неизменности общей массы вещества при химических изменениях.
Далее М. В. Ломоносов помещает в список работ, наиболее им ценимых, свою теорию света, изложенную в “Слове” , говоренном в 1756 г., и частью в “Теории электричества” . Теория эта вполне оригинальна. Хотя М. В. Ломоносов вместе с Гюйгенсом и Эйлером считает свет колебательным движением в эфире, он принимает (на основании опытов со смешением цветов) , что существуют только три элементарных цвета—красный, жёлтый и голубой. Этим трём цветам отвечают, по М. В. Ломоносову, три рода твёрдых частиц эфира, совершающих “коловратное” движение и имеющих зубчатую периферию. Мнение своё Ломоносов доказывает практикой художников тем, что из смешения трёх основных красок можно получить остальные. “Живописцы, — говорит он, — употребляют цвета главные, прочие через смешение составляют, можем ли мы в натуре положить большее число родов эфирной материи для цветов, нежели она требует и всегда к своим действиям самых простых и коротких путей ищет?” .
М. В. Ломоносова увлекали на путь построения трёхцветной теории света концепция о трёх химических элементах и желание построить не только оптическую, но одновременно и химическую теорию. М. В. Ломоносов разделил участь многих великих учёных своего времени. Как у Ньютона, у Эйлера, у Бошковича, так и у Ломоносова объяснение света оказалось ошибочным, но в историческом разрезе нельзя не удивляться остроумию гипотезы М. В. Ломоносова, её глубокой оригинальности и предчувствию идеи резонанса между светом и веществом. С другой стороны, в этой его теории перед нами особо показательный пример его последовательного механического атомизма.
Записка М. В. Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, и её можно было бы продолжать очень долге, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных М. В. Ломоносовым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании.
Читающего теперь книги, рассуждения и тетради М. В. Ломоносова на каждом шагу останавливает своеобразие, остроумие и бесконечно разнообразное содержание мыслей этого замечательного русского учёного. Но сам М. В. Ломоносов мало заботился о распространении своих трудов. Результаты его научной деятельности остались почти неизвестными на Западе, а на родине в своё время он, к несчастью, был ещё почти одиноким, не было конгениальных учеников и преемников — их вообще было ещё очень мало. Русские современники могли полностью оценить М. В. Ломоносова как поэта, создателя языка, историка, творца мозаичных картин, но его наука оставалась непонятной. М. В. Ломоносова, учёного-естественника, вполне понимали только такие люди, как Леонард Эйлер. Л. Эйлер назвал его “гениальным человеком, который своими познаниями делает честь настолько же Академии, как и всей науке” . К несчастью, на родине физико-химическое наследие М. В. Ломоносова было погребено в нечитавшихся книгах, в ненапечатанных рукописях, в оставленных и разобранных лабораториях. Многочисленные остроумные приборы М. В. Ломоносова не только не производились, их не потрудились даже сохранить.
Незабываема заслуга покойного профессора Б. Н. Меншуткина, впервые вновь открывшего, уже в нашем веке, М. В. Ломоносова, великого физико-химика, во всём его многообразии и самобытности. Работа, начатая Б. Н. Меншуткиным, ещё не закончена, и дело советской науки — полностью восстановить, разобрать и оценить научное наследство великого первого русского учёного.
М. В. Ломоносов был первым русским учёным не потому только, что он русский по национальности и с исключительным успехом развивал в России передовую науку, — он первый русский учёный ещё потому, что в нём впервые и с необычайной силой и выразительностью открылись те особенности русского научного гения, которые потом проявились в Лобачевском, Менделееве, Бутлерове, Лебедеве, Павлове и других главных представителях русской науки.
Наиболее замечательные и совершенные произведения человеческого духа всегда несут на себе ясный отпечаток творца, а через него и своеобразные черты народа, страны и эпохи. Это хорошо известно в искусстве. Но такова же и наука, если только обращаться не просто к её формулам, к её отвлечённым выводам, а к действительным научным творениям, книгам, мемуарам, дневникам, письмам, определившим продвижение науки.
Никто не сомневается в общем значении евклидовой геометрии для всех времён и народов, но вместе с тем “Элементы” Евклида, их построение и стиль глубоко национальны; это одно из примечательнейших проявлений духа древней Греции наряду с трагедиями Софокла и Парфеноном. В таком же смысле национальна физика Ньютона, философия Декарта и наука М. В. Ломоносова.
История русской науки показывает, что её гениям свойственна особая широта задач и результатов, связанная, однако, с удивительной почвенностью и реальностью и вместе с тем простотой подхода к решениям. Эти черты, этот стиль работы, которые мы встречаем и у Менделеева и у Павлова, особо выразительны у Ломоносова.
Сам М. В. Ломоносов это ясно сознавал. Призывая в хорошо известных и всем запомнившихся стихах современников... показать,
Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать,
— он вместе с тем для потомков записывал: “Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Ежели вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею” . Это требование, этот призыв великого русского учёного к оригинальности и самобытности русская наука выполняла до сих пор с честью.
Два века прошло с тех пор, как М. В. Ломоносов стал академиком. Влияние его гения, его труда неизмеримо. Наш язык, наша грамматика, поэзия, литература выросли из богатейшего творчества М. В. Ломоносова. Наша Академия наук получила своё бытие и смысл только через М. В. Ломоносова. Когда мы проходим по Моховой мимо Московского университета, мы помним, что деятельность этого рассадника науки и просвещения в России есть развитие мысли М. В. Ломоносова.
Благодаря непреклонной воле, решительности и необычайной энергии из деревенского мальчика, крестьянина-рыболова, всего лишь в 19 лет начавшего школьную учёбу, выросла грандиозная фигура величайшего мыслителя, опередившего на целое столетие своих современников, прокладывавшего новые пути, открывавшего новые горизонты в различных областях точных наук, писателя, общественного деятеля, стойкого и открытого борца за высшие интересы науки и просвещения, не смущавшегося в этой бескорыстной и непреклонной борьбе ни дружбой, ни “приятством, никакими побочными соображениями” (акад. В. Стеклов) .
Когда в Советском Союзе по призыву правительства и партии стали бурно расти наша современная наука и техника, — это взошли семена ломоносовского посева. Неслыханная война, борьба за самое наше существование потребовали ещё большей мобилизации нашей науки—физики, химии, геологии. Если внимательно посмотреть назад, то станет ясным, что краеугольные камни успехов нашей науки были заложены в прошлом ещё М. В. Ломоносовым.
Неиссякаемая энергия М. В. Ломоносова, его необычайная жизненная активность, непримиримость в принципиальном, высокое сознание своего долга и ответственности перед Родиной и сейчас служат нам образцом.
Вот почему М. В. Ломоносов — живой образ славного культурного прошлого.
Главнейшие труды М. В. Ломоносова:
Сочинения, Спб., 1891—1898, т. 1—IV: Л., 1934, т. VI, VII (в т. IV: Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих; Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее и др. ; в т. V: Слово о пользе химии; Слово о рождении металлов от трясения земли; Рассуждение о большей точности морского пути; Рассуждение о твёрдости и жидкости тел; Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санкт-петербургской Академии Наук Майя 26 дня 1761 года; Слово об усовершенствовании зрительных труб и др. ; в т. VI; О морозе, случившемся после тёплой погоды в апреле месяце сего 1762 года; Испытание причины северного сияния и других подобных явлений; Dissertatio phy-sica de corporum mixtorum differentia quae in cohaesione corpusculorum consistit; Theoria Electricitatis, methodo mathematico concinnata; Tentamen Chymiae Physicae in usum studiosae juvenutsis adornatum. Dromus ad veram chymian Physiam и др. ; в т. VII: Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного прохода Северным океаном в восточную Индию; Первые основания Металлургии или Рудных дел с двумя прибавлениями; Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях; Dissertatio de motu aeris in fodinis observato и др.) .
Физико-химические работы. М. —Пг., 1923; Стихотворения, Л. 1935;
Избранные философские произведения, М., 1940.
ref.repetiruem.ru
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ ИМ. Л.С. ВЫГОДСКОГО
КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА
По дисциплине: " История науки"
«Деятельность М.В. Ломоносова»
Москва 2009
План
Введение
1. Биография М.В. Ломоносова
2. Научное наследие
Заключение
Список источников
Введение
Тема данной работы – деятельность М.В. Ломоносова. Я выбрала эту тему потому, что через два года мы будем отмечать 300-летие со дня рождения нашего великого соотечественника.
Ломоносов Михаил Васильевич – гениальный русский ученый во многих отраслях знаний, поэт, просветитель, один из самых выдающихся светил мировой науки. Рассказывая о Ломоносове, часто приходится произносить слово «первый». Он был первым крупным отечественным ученым, основоположником русской науки, одним из первых русских академиков и т.д. А.С. Пушкин писал: «Ломоносов был великий человек. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».[1]
1. Биография М.В. Ломоносова
Михаил Ломоносов родился 20 ноября 1711 года в деревне Денисовка недалеко от Холмогор, что в Архангельской губернии.
В представлении многих людей Ломоносов – сын поморского рыбака из бедной, затерянной в снегах деревеньки, движимый жаждой знаний, бросает все и идет в Москву учиться. На самом деле это скорее легенда, чем быль. Его отец Василий Дорофеевич был известным в Поморье человеком, владельцем рыбной артели из нескольких судов и преуспевающим купцом. Он был одним из самых образованных людей тех мест, поскольку некогда учился в Москве на священника. Известно, что у него была большая библиотека.[2] Мать Михаила Ломоносова – Елена Ивановна была дочерью дьякона. Именно мать, к сожалению, рано умершая, научила читать сына еще в юном возрасте и привила любовь в книге.
Так что, отправляясь в Москву в 1730 году, Миша Ломоносов вовсе не был неучем. Он уже имел максимально возможное в тех местах образование, которое и позволило ему поступить в Славяно-греко-латинскую академию – первое высшее учебное заведение в Москве. Здесь Михаил изучил латинский язык, политику, риторику и, отчасти, философию. О своей жизни этого первого школьного периода Ломоносов так писал И.И. Шувалову в 1753 году: «Имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как за денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет (1731–1736), а наук не оставил».[3]
Счастливая случайность – вызов в 1735 году из Московской академии в Академию наук 12 способных учеников – решила судьбу Михаила Ломоносова. Трое из этих учеников, в том числе Михаил, были отправлены в сентябре 1736 года в Германию, в Марбургский университет, к «славному» в то время профессору Вольфу, известному немецкому философу. Ломоносов занимался под руководством Вольфа математикой, физикой и философией. Затем он учился еще в Фрейберге, у профессора Генкеля – химии и металлургии. Вместе с похвальными отзывами о занятиях Михаила за границей, руководители его не раз писали о беспорядочной жизни, которая кончилась для Ломоносова в 1740 году браком в Марбурге с Елизаветой-Христиной Цильх, дочерью умершего члена городской думы.
В 1741 году Ломоносов возвращается на родину уже зрелым, высококвалифицированным ученым. Началась плодотворная научная деятельность в стенах академии, которая продолжалась почти четверть века.
В 1742 в Петербургской Академии наук Ломоносов сделан адъюнктом по физике, а в 1745 профессором химии, в этой должности оставался до конца жизни. Деятельность свою Ломоносов характеризовал сам в 1753, в письме к Шувалову: «ежели кто, по своей профессии и должности, читает лекции, делает опыты новые, говорит публичные речи и дессертации, и вне оной сочиняет разные стихи и проекты к торжественным изъявлениям радости, составляет правила к красноречию на своем языке и историю своего отечества, и должен еще на срок поставить, от того я ничего более требовать не имею и готов бы с охотою иметь терпение, когда бы только что путное родилось»[4]. В 1757 Ломоносов сделался членом Академической канцелярии и подключился к управлению академическими делами. В 1759 Ломоносову было поручено управление академической гимназией, университетом и географическим департаментом. В 1760 году избран почетным членом Шведской королевской АН. Но как достижение положения, так и деятельность Ломоносова сопровождались непрерывной борьбой с академической канцелярией, которая заведовала не только экономическими, но и учеными и учебными делами, с господствовавшей немецкой партией, «с неприятелями наук российских, которые не дают возрасти свободно насаждению Петра Великого».
Напряженная деятельность, продолжительная борьба с враждебной партией преждевременно расстроили здоровье Ломоносова. Весной 1765 Ломоносов простудился, заболел воспалением легких и 4 апреля (15 н.с.) скончался. Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
2. Научное наследие
Рукописное наследие М.В. Ломоносова представляет собой целый ряд работ по различным отраслям знаний, причем многообразие тематики не только удивляет, но и вызывает восхищение. Вклад М.В. Ломоносова в развитие русской науки поистине неоценим. Рассказать обо всех научных достижениях ученого в нескольких словах невозможно. Отмечу только основные результаты, полученные Ломоносовым.
Научные исследования Ломоносова по химии и физике основывались на представлениях об атомно-молекулярном строении вещества. В 1741–1750 годах в различных работах ученый изложил основы своего атомно-корпускулярного учения, объединяющего в одно стройное целое всю физику и химию. Ломоносов совершил целый ряд мировых открытий, и прежде всего открыл Закон сохранения энергии, имевший для развития науки такое же огромное значение, как теория относительности. «…Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому… Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своей силою другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».
Очень высоко оценивал это открытие президент Академии наук СССР С.И. Вавилов, который писал: «Значение и особенность начала, провозглашенного Ломоносовым, состояли не только в том, что этим началом утверждались законы сохранения и неуничтожаемости материи, движения и силы в отдельности. Некоторые из этих истин издавна, еще в древности, угадывались передовыми умами… В отличие от своих предшественников Ломоносов говорит о любых «переменах, в натуре случающихся», об их общем сохранении, и только в качестве примеров он перечисляет отдельно взятые сохранение материи, сохранение времени, сохранение силы… Ломоносов на века вперед как бы взял в общие скобки все виды сохранения свойств материи. Глубочайшее содержание великого начала природы, усмотренного Ломоносовым, раскрывалось постепенно и продолжает раскрываться в прогрессивном историческом процессе развития науки о природе».[5]
Михаил Ломоносов первым сформулировал основные положения кинетической теории газов, открытие которой обычно связывают с именем Д. Бернулли. Ломоносов считал, что все тела состоят из мельчайших подвижных частиц – молекул и атомов, которые при нагревании тела движутся быстрее, а при охлаждении – медленнее. Согласно его механической теории теплоты, последняя есть внутреннее невидимое движение тел, именно движение составляющих их частичек; при помощи ее Ломоносов удовлетворительно объяснил все явления, связанные с теплотой, и совершенно отвергал существование тепловой материи или теплотвора, который признавался всеми учеными до 60-х годов XIX века. Лишь через 110 – 120 лет после Ломоносова начинает распространяться ныне общепринятое воззрение на теплоту как на движение частиц.
М. Ломоносова можно смело считать основателем русской химической школы. В 1745–1746 Ломоносов добился постройки первой в России Химической лаборатории при АН (открыта в 1748). Теоретическая химия Ломоносова целиком опиралась на достижения физики. «Химия, – писал он, – есть наука, объясняющая на основании положений и опытов физики то, что происходит в смешанных телах при химических операциях… Химия моя физическая». Ломоносов разработал приборы для физических исследований химических объектов (для измерения вязкости, для определения показателя преломления, прибор для определения твердости образцов).
Ученый уделял значительное внимание развитию в России геологии и минералогии и лично произвел большое количество анализов горных пород. Оказал значительное влияние на развитие отечественной металлургии (работы «О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном», «Слово о рождении металлов от трясения Земли», «Первые основания металлургии или рудных дел». Он доказывал органическое происхождение почвы, торфа, каменного угля, нефти, янтаря. Михаил Ломоносов первый понял, что животные и растения далеких геологических эпох не только сохранились в виде отдельных окаменелых остатков, но и участвовали в образовании некоторых слоев земли, например пластов каменного угля. Он правильно объяснял образование нефти и чернозема из остатков отмерших, разлагающихся растительных и животных организмов.[6] Эта мысль получила подтверждение и признание только в XX веке.
Значительное внимание Ломоносов уделил исследованиям атмосферного электричества, проводившимся им совместно с Г.В. Рихманом. Ломоносов интересовался не только грозами, но и метеорологией в ее целом, вполне сознавал всю важность предсказания погоды и стремился устроить метеорологические станции, пытался при помощи самопишущих инструментов исследовать верхние слои атмосферы: эти мысли были осуществлены только в самом конце XIX столетия.
Одним из важных изобретений Ломоносова в области оптики была «ночезрительная труба» (1756–58), позволявшая в сумерки более отчетливо различать предметы. Стремясь вооружить астрономов лучшим инструментом для проникновения вглубь Вселенной, Михаил Ломоносов создал новый тип отражательного телескопа-рефлектора. В телескопе Ломоносова было только одно зеркало, расположенное с наклоном, – оно давало более яркое изображение предмета, потому что свет не терялся как при отражении от второго зеркала. 26 мая 1761 во время прохождения Венеры по диску Солнца Ломоносов открыл существование у нее атмосферы, впервые правильно истолковав размытие солнечного края при двукратном прохождении Венеры через край диска Солнца. С помощью разработанной им конструкции маятника, позволявшей обнаруживать крайне малые изменения направления и амплитуды его качаний, Ломоносов осуществил длительные исследования земного тяготения. Далеко опережая современную ему науку, Ломоносов первым из ученых разгадал, что поверхность Солнца представляет собой бушующий огненный океан, в котором даже «камни, как вода, кипят». Загадкой во времена Михаила Ломоносова была и природа комет. Ломоносов высказал смелую мысль, что хвосты комет образуются под действием электрических сил, исходящих от Солнца. Позднее было выяснено, что в образовании хвостов комет действительно участвуют солнечные лучи.[7]
В 1758 Ломоносову было поручено «смотрение» за Географическим департаментом, Историческим собранием, Университетом и Академической гимназией при АН. Основной задачей Географического департамента было составление «Атласа Российского». Ломоносов разработал обширный план получения как физико-географических, так и экономико-географических данных для составления «Атласа» с помощью организации географических экспедиций, а также обработки ответов на специальные анкеты, разосланные в различные пункты страны. Тесно связан с этими работами Ломоносова его замечательный трактат «О сохранении и размножении российского народа» (1761), имеющий общественно-политический характер. В нем Ломоносов предложил ряд законодательных и общественных мероприятий, направленных на увеличение народонаселения России путем повышения рождаемости, сохранения родившихся и привлечения иностранцев в русское подданство.
Ломоносов был крупнейшим историком своего времени. Его основные сочинения – «Древняя Российская история» (ч. 1–2, 1766), замечания на диссертацию Г.Ф. Миллера «Происхождение имени и народа российского» (1749–50) и «Краткий российский летописец» (1760).[8] Исторические взгляды Ломоносова формировались в острой борьбе против норманнской теории, отрицавшей самостоятельное развитие русского народа. Ломоносов разработал историческую концепцию, в которой подчеркивал решающую роль Православия, Самодержавия и духовно-нравственных ценностей русского народа в формировании Российского государства; не изолировал отечественную историю от европейской, выявлял черты сходства и различий в исторической жизни разных народов.
Современники знали Ломоносова прежде всего как основателя русской поэзии и первого поэта Руси. В области русской словесности существенная заслуга Ломоносова – усовершенствование русского литературного, прозаического и стихотворного языка («Письмо о правилах российского стихотворства», «О пользе книг церковных в российском языке».[9] Ломоносов написал грамматику русского языка и первую риторику на русском языке, дал образцы красноречия и поэзии в разных родах и формах (похвальные слова: похвальное слово Елизавете, Петру Великому, и др.; оды, духовные, похвальные надписи; стихотворения: экспромты, послания к имп. Елизавете, Екатерине и вельможам; эпическая поэма «Петр Великий»; трагедии: «Тамира и Селим», «Демофонт»).
Научные интересы Ломоносова касались самых неожиданных сфер и привели его даже в область изящных искусств. В начале пятидесятых Ломоносов проявляет особый интерес к мозаике, стеклянным и бисерным заводам. Именно Михаилу Ломоносову мы обязаны рождением русской мозаики и истинного шедевра – знаменитого панно, выполненного на Ломоносовском заводе и посвященного битве под Полтавой.
М.В. Ломоносов, прожив яркую, полную творческих поисков жизнь, оставил глубокий след в науке и художественной литературе, в искусстве и просвещении. Свыше 40 известных нам работ творческой деятельности – таков итог его кропотливых трудов. Кроме этого М.В. Ломоносов переводил книги с иностранных языков, читал лекции, проводил бесчисленные эксперименты. Все научные труды Михаила Ломоносова при всей высоте своего теоретического содержания, имели и ближайшее, чисто практическое приложение. Свою «науку» Ломоносов старался обратить, прежде всего и больше всего на служение живым потребностям и нуждам «российского света» и «российского народа».
Еще при жизни имя великого ученого было широко известно не только в России, но и за рубежом. Он был единственным из русских ученых XVIII века, при жизни которого дважды печатались его Собрания сочинений, хотя это была только небольшая часть его трудов.
Заключение
Гениальные способности, глубокая любовь к науке, неизменное трудолюбие, пламенный патриотизм, непреклонная твердость воли при достижении цели – вот отличительные черты Ломоносова. Как ученый Ломоносов отличался необычайной широтой интересов; обогатил своими открытиями физику, химию, астрономию, географию, технику, геологию, историю, филологию; стремился использовать науку для развития, поднятия благосостояния страны.
Уже Пушкин подчеркнул необычайное разнообразие трудов Ломоносова. «Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшей страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник».[10]
К сожалению, идеи и начинания Михаила Ломоносова, как естествоиспытателя, при его жизни были поняты и оценены лишь очень немногими отдельными специалистами. Леонард Эйлер был едва ли не единственным его современником, который понял масштабы его ума и оценил глубину его обобщений. Отдавая должное заслугам Ломоносова, Эйлер отмечал его «счастливое умение расширять пределы истинного познания природы…».
Несмотря на то, что со времени, когда жил и работал великий русский ученый, прошло почти три столетия, его имя живет в памяти народов. Его жизни и деятельности посвящено много книг и статей, его образ запечатлен в произведениях живописи, графики, скульптуры, его имя носят города и села, улицы и площади, учебные заведения и школы. Имя М.В. Ломоносова присвоено подводному горному хребту в бассейне Северного Ледовитого океана; одному из кратеров на обратной стороне Луны; экваториальному противотечению в Атлантическом океане. Именем русского ученого названа одна из малых планет и один из минералов, а в 1956 году учреждена Золотая медаль им. М.В. Ломоносова за выдающиеся работы в области естественных наук. Как позже писал С.И. Вавилов, что «часто встречающееся сопоставление М.В. Ломоносова с Леонардо да Винчи и Гетте правильно и оправдывается не многообразием видов культурной работы М.В. Ломоносова, а глубоким слиянием в одной личности художественно-исторических и научных интересов и задатков. Его энциклопедизм вытекал не из внешних требований и нажима, а из внутренних потребностей».
И в заключении мне хотелось бы привести высказывание – призыв самого Михаила Васильевича: «Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Если же вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи; а моя слава падет и с вашею».
Список источников
1. Андерсон М. Петр Великий. Ростов-на-Дону 1997 г.
2. Белявский М.Т Все испытал и все проник. М., 1990.
3. Вавилов С.И. Михаил Васильевич Ломоносов М. 1961.
4. Данилов А.А. Справочные материалы по истории России IX–XIX веков.
5. Идлис Г.М. Революции в астрономии, физике и космологии. М., 1985.
6. Кирилин В.А. Страницы истории науки и техники. М., 1986
7. Лебедев Е.Н. Ломоносов. М., 1990.
8. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
9. Самин Д.К. 100 великих ученых. – М.: Вече, 2000
10. Шилинский А.Ю., Павлова Г.Е. М.В. Ломоносов – великий русский ученый. М. 1986
[1] Шилинский А.Ю., Павлова Г.Е. М.В. Ломоносов – великий русский ученый. М. 1986
[2] Белявский М.Т.… Все испытал и все проник. М., 1990
[3] Лебедев Е.Н. Ломоносов. М., 1990
[4] Самин Д.К. 100 великих ученых. — М.: Вече, 2000
[5] Вавилов С.И. Михаил Васильевич Ломоносов М. 1961
[6] Кирилин В.А. Страницы истории науки и техники. М., 1986
[7] Идлис Г.М. Революции в астрономии, физике и космологии. М., 1985
[8] Данилов А.А. Справочные материалы по истории России IX — XIX веков
[9] Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000
[10] Шилинский А.Ю., Павлова Г.Е. М.В. Ломоносов – великий русский ученый. М. 1986
www.ronl.ru
Михаил Васильевич Ломоносов
Нет ни однойнауки, которая
развивалась быбез знания феномена.
Даниил Бернулли
Ломоносов интересен нам прежде всего
как философ (перифраз).
П. Стретерн
Гений не укладывается в рамки
требований любой администрации,
будь она русской или не русской
Рюдигер Тиле
ломоносов литературныйфизика химия математика
Начну я свое представление Михаила ВасильевичаЛомоносова с совершенно малоизвестного многим факта, нет, не его жизни, а жизнинарода, которого он представляет. Этот факт сам по себе, я считаю, весьмапотрясающим для государства, в форме которого мы недавно существовали – СоюзаСоветских Социалистических Республик (СССР), в рамках которого мы сегодня вурезанном виде продолжаем существовать – Российской Федерации (РФ).
18 ноября 1936 года за день до 225-летнейгодовщины со дня рождения М. В.Ломоносова главная газета «Правда» могучегогосударства ХХ столетия СССР, народы которого «навеки сплотила великаяРусь», государства, во главе которого в качестве его первого руководителя стоялИосиф Джугашвили, а в качестве второго — Лазарь Каганович, опубликовалапередовую статью под названием «М.В. Ломоносов – гениальный сын великогорусского народа». Кто готовил тогда этот материал к печати, я не знаю.Вполне возможно, что написана она была русскими доктором химических наук,профессором Б.Н. Меншуткиным или академиком С.И.Вавиловым или (? –В.С.) Г.Штормом, или ими всеми в соавторстве по заказу выше означенных первыхлиц, и потому могу предполагать, что она (статья) была вначале на прочтении(цензуре) в Кремле. Статья начиналась словами: «Двести двадцать пять летминуло со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова, великого сына русскогонарода, гениального ученого, основателя русской литературы, выдающегося борцаза национальную самостоятельность и достоинство русской науки и литературы.Годовщина эта дает основание советской стране вспомнить с глубокойпризнательностью о человеке, чье наследство вошло ценной частью в железный (не взолотой, как это принято обычно говорить в подобных случаях, а в железный –В.С.) фонд русской и мировой культуры». Что мог тогда значить этот шаг вобщей своей основе советских, но далеко нерусских людей? Особенно меня в этойфразе поражает словосочетание «железый фонд русской культуры», ибозвучит это как издевка, насмешка, а не действительное подтверждение заслуг первоговосточнославянского интеллектуала супермирового класса – М.В.Ломоносова.
Далее в статье говорится: «Лишь многолет после его смерти выдающиеся ученые физики и химики пришли к заключению, чтоЛомоносов был гениальным ученым, и некоторые его открытия и гипотезы (какие жеэто были открытия и гипотезы, авторы не говорят – В.С.) предвосхитили то, кчему пришла впоследствии европейская научная мысль. Советская молодежь должнахорошо знать жизнь Ломоносова, потому что это был человек великой научнойстрасти. Его самоотверженная борьба за науку была одним из проявленийгероических черт великого русского народа… Он стал великим реформатором русскогоязыка именно для того, чтобы достижения науки стали понятны и близки народу».Сегодня ответить на вопрос: лукавила или была искренней тогда газета «Правда»и в ее лице И.В.Джугашвили и Л.М.Каганович в отношении М.В.Ломоносова – и легко,и нелегко, ведь со следующего года в стране этого самого «великогорусского народа», «стране гениального сына русского народа М.В.Ломоносова»начался ужасный процесс массового уничтожения интеллектуалов именно тогонарода, который родил человечеству «гениального» Ломоносова, в томчисле интеллектуалов мирового и супермирового класса. А все-таки,действительно, так ли уж велик был этот русский человек из народа –М.В.Ломоносов? Ответить словами из той статьи газеты «Правда» наданный вопрос, откровенно сказать, нельзя. Нечем! Значит, не был оценен тогда ещепо-настоящему русским человеком, русской наукой, русским народом, русским(русским ли, восточнославянским ли? евразийским ли? туранским ли?) государствомМ.В.Ломоносов. О первых руководителях советского государства того времени я ужеи говорить не хочу. Но именно в этом я вижу свою главную задачу.
19 ноября 1961 годаМосква вновь торжественно (еще более торжественнее, чем это было в 1936 году!) отметилатеперь уже дату 250-летия со дня рождения «гениального сына русского народа».Взятые в кавычки слова – это рубрика все из той же газеты «Правда»,только за 19 ноября 1961 года. Если сопоставить эту группу слов с названиемстатьи о Ломоносове за 18 ноября 1936 года, можно увидеть, что из данногословосочетания «великого русского народа» слово «великого»уже исчезло. Я полагаю, что это был симптом. И не простой. В номере выступилилауреат Сталинской премии 1952 года академик А.Топчиев со статьей под названием«Бессмертие», академик Л.Шевяков со статьей «Его идеи опередилистолетия» и лауреат Сталинской премии 1952 года за книгу «МихаилВасильевич Ломоносов» А. Морозов.
Вот что писал в своем «газетномтруде» специалист в области нитрования, галогенерирования, алкилирования иполимеризации углеводородов, кремнийорганических соединений и промышленномукатализу академик А.Топчиев (1907-1962): «Михаил Васильевич Ломоносов –вдохновенный мыслитель, слава и гордость русской науки, ее основоположник,поднявший мировое естествознание на новую ступень. Мировая наука обязанаЛомоносову величайшими открытиями, которые предопределили развитиеестествознания на столетие вперед вплоть до наших дней. Его научное наследствопо сей день, на протяжении двух веков, питает науку. Ломоносову принадлежитоткрытие всеобщего закона природы – закона сохранения вещества и движения. Онзаложил прочный фундамент отечественного языковедения. Идеи (какие? – В.С.)Ломоносова бессмертны. Наука не откажется от этих идей. Пусть же живут, растути побеждают ломоносовские традиции нашей науки!» И это в статье А.Топчиева«Бессмертие» о М.В.Ломоносове – «гениальном сыне русского народа»(«великого русского народа» – по формулировке газеты «Правда»за 18.11.1936 г.) – ВСЕ! .
Из статьи «Егоидеи опередили столетия» академика Л.Шевякова (1889-1963) – выдающегосяспециалиста в области горнопромышленного дела страны я вообще ничего более илименее значительного о М.В.Ломоносове не мог вычитать.
Из статьи А.Морозова «Радетельнаук приращения» я выделил только это: «Пожалуй, нигде во всейтогдашней России так не ценили грамоту и „книжную премудрость“, такне тянулись к ней, как на Беломорском севере. Огромный народный опыт, народныйпрактический ум и тяга к знаниям как бы воплотились в Ломоносове. В лице егорусский народ впервые (впервые ли? – В.С.) с необычайной силой раскрыл своипотенциальные возможности, показал свою способность и остроту в науках. „Умчеловеческий, — приводит А.Морозов слова А.С.Пушкина, — по простонародномувыражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить изоного глубокие предположения, часто оправданные временем“. Должен сказать,что эти слова А.Морозова меня весьма „сильно“ впечатлили, ибо онимогут помочь по-иному взглянуть на личность действительно гениального сына действительновеликого русского народа – великорусского народа. А вот этот отрывок из А.А.Морозова поможет разобраться в личности великого русского математика начала XVIII века Леонтия ФилипповичаМагницкого (и его современных последователей), „Арифметику“ которогоМ.В.Ломоносов, наряду с „Грамматикой“ другого великого русскогоученого XVII столетия языковеда МилетияСмотрицкого, растворившегося в Польше, назвал „вратами“ своей „учености“.»Ломоносов осуждал «пугливых невежд» – из числа людей грамотных,гасителей света и врагов разума, препятствующих «наук приращению».
Из вступительной речипрезидента Академии наук СССР академика М.Келдыша, озаглавленную «Великийпример служения народу», произнесенную им на торжественном собрании,посвященном 250-летию М.В.Ломоносова, я могу выделить только одну заслуживающуювнимания фразу: «Величайшим научным открытием Ломоносова является „всеобщийестественный закон“, то есть закон сохранения вещества и движения (Все? –В.С.).
Академик А.Топчиев всвоем докладе, произнесенном также на торжественном собрании, повториввышеизложенное в номере за 18 ноября, добавил: „В трудах М.В.Ломоносовавстречаются отдельные мотивы из работ Декарта, Бойля, Гюйгенса, Ньютона,Лейбница, Д.Бернулли, Эйлера. Но, отталкиваясь от весьма противоречивых научныхи философских систем, исходя из суммы накопленных опытов и собственных экспериментальныхисследований, он создал вполне оригинальную и целостную систему физическихвоззрений. В разработанной им картине мира центральное место занимает принципсохранения материи и движения. В 1760 году в русском варианте (есть ещелатинский вариант – В.С.) работы “Рассуждение о твердости и жидкости тел»в формулировке этого закона М.В.Ломоносов вместо слова «движение»употребил слово (термин – В.С.) «сила». Действительно, вот это сила!В 70-х гг. XIX века английский ученый Дж.Томсонвведет новое понятие, которое он обозначит термином «энергия». Вотэто энергия!
Неизвестный авторстатьи «Наш Ломоносов», опубликованной в газете «Правда» за21 ноября 1961 года написал: «Ломоносов перешагнул через сословные иклассовые пропасти царской России и из простого паренька превратился впросвещеннейшего мужа Европы, сделался корифеем мировой цивилизации». «Корифееммировой цивилизации!» – очень здорово! Но это, я еще раз повторяю, овеликих открытиях «великого сына русского народа» М.В.Ломоносова вчетырех номерах газеты советских марксистов «Правда» – ВСЕ! (газета «Правда»18.11.1936 г.;18.11.1961 г.; 21.11.1961 г.; 22. 11.1961 г.).
Итак, кем же был великэтот простой и, наверное, не очень-то простой славянорусс? Чем был великвосточный славянин М.В.Ломоносов? Чем гениален?! И так ли уж он был велик? Такли уж был он гениален, естественно, результатами своего философского и научноготрудов? Ведь тот же самый профессор Б.Н. Меншуткинв 1911 году писал: «Лосоносов является одним из самых выдающихся русскиххимиков (пускай только химиков! – В.С.), более чем на столетие опередившим своевремя (время или химию как науку? – В.С.). Полученные им всестороннее научноеобразование, в основании которого лежала математическая философия (?-В.С.),позволила ему успешно разрабатывать те основные вопросы, затрагивающие физику,химию, и математику, в которых проявилась вся проницательность его взглядов ибогатство самых смелых и новых идей для того времени». Далее Б.Н. Меншуткин говорит: «Все рассмотренные мною здесьисследования Ломоносова остались без всякого влияния на выработку совершенноаналогичных теорий XIX века, таккак в этом столетии его исследования были совершенно забыты». Вот это да!Вот это оценка! Вот это понимание того, что сделал «простой российскийпаренек»!
Или: «Ломоносовпроизвел в 1752-1755 гг. ряд физико-химических опытов, из которых лишь оченьнемногие дошли до нас (?-В.С.)» (там же с. 68). Или – «Опыты Лавуазьестали всемирно известными, об опытах же Ломоносова никто не знает и даже многиерусские химики не находят нужным упоминать о нем». Или – «Труд о „Селитре“Ломоносова ныне, – продолжает Б.Н. Меншуткин,– не представляет интереса; он написан спешно и почти вовсе (?-В.С.) несодержит химических опытов, что и понятно: во время сочинения диссертациихимическая лаборатория Академии еще не была готова». «Диссертация о „Светлостиметаллов“ М.В.Ломоносова ныне не представляет интереса». И тактворчество «гениального» М.В.Ломоносова Б.Н. Меншуткиным оценено буквально на всех страницах его «замечательной»книги. Не выручает в данном случае даже его такая громкая фраза: «Из всехсовременников один только Л.Эйлер понимал все значение трудов Ломоносова»(10).
Конечно же,М.В.Ломоносов не открыл кислород, не изобрел «атомный вес химическихэлементов», не ввел понятие «валентность» и т.д. и т.п. Но,заявляю я, всего этого и много другого без Ломоносова позже могло и не быть. Апотому я еще раз спрашиваю себя: чем же велик наш соотечественник, ученый имыслитель Михаил Васильевич Ломоносов? Языковедческую и литературнуюдеятельность его я не беру во внимание. Кстати сказать, «ко дню своейсмерти Ньютон (1727 г.) имел в Англии всего 20 человек – своих последователей,кто в какой-то степени понял и принял его идеи, изложенные им в труде „Математическиеначала натуральной философии“ (Карцев В.П. Ньютон. М., 1987, с.224). УМ.В.Ломоносова, получается, до сегодняшнего дня нет ни одного последователя,нет ни одного ученого, понявшего его идеи (кроме Л.Эйлера), но он, к сожалению,не был последователем Ломоносова, поскольку сам был оригинальным гением.
В 1961 году, когдаМ.В.Ломоносову со дня рождения исполнилось 250 лет, великороссам:первооткрывателю Периодического закона и изобретателю Периодической системыхимических элементов Д.И.Менделееву (1834-1907) – 127 лет, основателюсовременной интеллектологии И.М.Сеченову (1809-1905) – 132 года, основателютеоретической космонавтики К.Э.Циолковскому (1857-1935) – 104 года,основоположнику химической физики, создателю теорий теплового взрыва газовыхсмесей и цепных реакций Николаю Николаевичу Семенову (1896-1986) – 65 лет,основателю практической космонавтики Сергею Павловичу Королеву (1906-1966) – 55лет, „магеллану“ околоземных космических просторов старшемулейтенанту Ю.А.Гагарину – 27 лет. Но мы помним, что Д.И.Менделеев, И.М.Сеченов,К.Э.Циолковский, Н.Н.Семенов, С.П.Королев, Ю.А.Гагарин и многие-многие другиевеликие русские ученые и специалисты начинались с работ 25-28-летнегоМ.В.Ломоносова: „Элементы математической химии“, „Опыт теорииупругости воздуха“, „О рождении и природе селитры“, „Физическиеразмышления о причинах теплоты и холода“. Да, что эти люди, да что Россия?Вся новая интеллектуальная планета второй половины XVIII века начиналась с этих трудов „простого русскогопаренька“ – Михаила Ломоносова!
Выше названной дате идостижениям „выдающегося“ (?!) интеллектуала России – Михаила ВасильевичаЛомоносова в конце 50 – начале 60-х гг. ХХ столетия было посвящено немало книг,статей, речей и проч. и проч. Коснусь некоторых из них. Вот, например, „Речьна сессии Отделения физико-математических наук АН СССР, посвященной 250 – летиюсо дня рождения М.В.Ломоносова“, произнесенная российским лауреатомНобелевской премии Петром Леонидовичем Капицей – любимым учеником английскогоученого Э.Резерфорда. Начинает он свой спич, посвященный „архангельскомумужику“ (слова Петра Леонидовича – В.С.) М.В.Ломоносову таким образом: „Говоритьо Ломоносове приятно, как приятно общение с одним из самобытных гениев вистории человеческой культуры. Говорить теперь о Ломоносове трудно, так как всемы со школьной скамьи вроде бы весьма хорошо знакомы с его образом ирезультатами его могучей деятельности. Трудно рассказать что-либо новое, таккак уже в продолжение 200 лет жизнь и деятельность Ломоносова всестороннеизучались и обсуждались. Хотя некоторые стороны деятельности Ломоносова икритиковались, но все без исключения говорили о нем с громадным пиететом ипризнавали его колоссальное влияние на развитие нашей отечественной культуры –языка, литературы, образования, техники и науки. Большое прогрессивное значениеЛомоносова признавалось в дореволюционное время, признается и теперь. Уже спрошлого века неизменно торжественно отмечались юбилейные даты его рождения и смерти.В наше время эти торжества (по случаю дней рождения и смерти, а не результатамдеятельности? – В.С.) принимают все более и более крупные, всенародныемасштабы“, — говорит П.Л.Капица. „Чем крупнее человек, — напоминаетП.Л.Капица, — тем больше противоречий в нем самом и тем больше противоречий втех задачах, которые ставит пред ним жизнь. Диапазон этих противоречий иявляется мерой гениальности человека. Противоречия как в самой натуреЛомоносова, так и противоречия, в которых протекала его жизнь, былиисключительно велики. Трудно найти большее противоречие, в судьбе “архангельскогомужика», живущего и работающего среди придворной верхушки и дворянскогосословия, — говорит П.Л.Капица". Оказывается, согласно П.Л.КапицеЛомоносов был гениален прежде всего «своими великими противоречиями».Петр Леонидович, видно забыл, что в 1745 году М.В.Ломоносов был избранпрофессором по кафедре химии Санкт-Петербургской академии наук, то есть былпризнан ее действительным членом, говоря современным языком – избран академиком,а в 1757 году становится ее канцлером, то есть вице-президентом. Людей такоговысочайшего интеллектуального уровня в России того времени среди русских быловсего два человека: М.В.Ломоносов (1711-1765) и В.К.Тредиаковский (1703-1768),кстати сказать, тоже выходец их небогатой семьи (только – В.С.) астраханскогопоповича. – Ломоносов, – продолжает П.Л.Капица, — был прогрессивным общественнымдеятелем, он видел необходимость народного образования и науки, боролся ссуевериями и предрассудками, но для осуществления своей деятельности емуприходилось опираться на вельмож при дворе. Несмотря на свое мужицкоепроисхождение, он понимал необходимость лести и восхваления державныхвластителей и по-своему справлялся с этой задачей. (И тут же — В.С) Яркостью своихличных качеств он снискал дружбу и покровительство наиболее влиятельных вельможтого времени – Шувалова (П.И. и И.И.Шуваловых – соответственно, говорясовременными понятиями, министра обороны и канцлера России и фаворитаимператрицы — В.С), Воронцова (министра иностранных дел – В.С.) и Орлова".И это почти все то доброе, что мог выдавить из себя «сын военного инженера»П.Л.Капица (там же, с.325), выросший как выдающийся ученый на идеях работыМ.В.Ломоносова «Физические размышления о причинах теплоты и холода»,впервые выполненную им в 1744 году и опубликованную в «Novi Commentarii Akademae scientiatrum imperialis Petropolitanae» (т.1, СПБ., 1750, с.206-229)в 1750 году.
«Не раз Ломоносовговорил, — продолжает П Л. Капица, — что его деятельность как поэта и писателя,реформатора русского языка, историка, общественного деятеля, геолога,администратора мало его удовлетворяет и основное свое призвание он видит внаучной работе в физике и химии. Казалось бы, что научная работа по химии ифизике должна была быть его основной деятельностью, поскольку с самого началасвоего пребывания в Академии наук, с 1741 года он занимал место адъюнкта пофизике, а через четыре года был назначен профессором химии. Естественнопредположить, что при этих условиях гений Ломоносова должен был оставитькрупнейший след как в отечественной, так и в мировой науке. Но мы знаем, — подчеркивает Капица, — что этого не произошло, и это неоднократно вызывалонедоумение у многих изучавших историю науки. Академик П.И.Вальден в своей речи,произнесенной в Академии наук на юбилее Ломоносова в 1911 году, подробноостанавливался на этом вопросе, он указывает „на трагизм в участи научныхтрудов Ломоносова, не оставивших видимых следов в химии и физике“. Вальденприводит ряд данных, подтверждающих незнание иностранными историками научнойдеятельности Ломоносова. Если на Западе почти не знали научных работ Ломоносовакак физика и химика, то и у нас они оставались или неизвестными или забытыми досамого последнего времени. Современниками Ломоносов был признан большим ученым.Но характерно, что никто из окружающих не мог описать, что же действительносделал в науке Ломоносов, за что его надо считать великим ученым» (там же,с. 328). Итак, действительно, за что же надо считать М.В.Ломоносова гениальнымученым и философом?
ПриписыватьМ.В.Ломоносову то, что в таком-то месте он сделал не так, как это трактуетсовременная наука и современные ученые и философы и винить его в этом, трудсовершенно бездарный, а оттого и бесполезный, ибо каждому времени свое, каждомувеликому ученому свое. Труды их, как ступени лестницы, по которой мы движемсянавстречу истинному пониманию окружающего нас мира и нас самих. «До сихпор, — писал в 1977 году А.С. Компанеец, — ученики в школах проходят безнадежно устаревшую теорию Бора (1885-1965) с еенеобъяснимыми орбитами, которых на самом деле не существует. Миллионы молодыхлюдей из года в год учат неправильное на том основании, что учителя не могутобъяснить им правильное!». (Компанеец А.С. Что такое квантовая механика?,М., 1977, с.8). А ведь Н.Бор ушел из жизни всего лишь 15 лет до написаниявышеупомянутой книги А.С.Компанейца.
«Литература о М.В.Ломоносове огромна, – писал в 1965 году известный историк науки В.П.Зубов. — Однако нельзя сказать, чтобы все стороны его многогранной деятельности былиосвящены с достаточной полнотой (что верно, то верно – В.С.). Исследователинередко главное свое внимание обращали на то, что Ломоносов „предвосхитил“,»предвидел", «предугадал», вместо того, чтобы раскрыватьисторические причины как были возможны подобные «предвосхищения», «предвидения»,«предугадывания», опережавшие свой век". Сопоставление атомизмаЛомоносова с предшествущими учениями делались нередко в плане целых столетий;его сравнивали с атомизмом Гассенди, Декарта, Бойля и слишком мало уделяливнимания тем, кто был современником Ломоносова. Такое изолирование отближайшего исторического окружения, вместе с модернистскими истолкованиямиотдельных высказываний, вело к «героизации», коренным образомпротивоположной действительно историческому истолкованию. «Чудеса»приоритетов продвигали вперед ломоносоведение столь же мало, как старомодныепанегирики полководцам и государственным деятелям – историческую науку.
Настоящий историческийподход, – продолжает В.П. Зубов, — становится возможным лишь тогда, когда к Ломоносовуподходят, как к сыну своего века, как к сыну глубоко оригинальному,сочетавшему, по выражению А.С. Пушкина «необыкновенную силу воли снеобыкновенною силою понятия» (Зубов В.П. Развитие атомистическихпредставлений до начала 19 века, М., 1965, с.316).
Значительный раздел вовтором томе «Учение Дальтона. Исторический аспект» своего трехномника«Три аспекта атомистики» академик Б.М.Кедров посвящаетМ.В.Ломоносову. «Большое внимание, — писал в 1969 году Б.М.Кедров, — былоуделено мною атомистике М.В.Ломоносова, как прямой предшественнице атомистикеДальтона (выделено мною – В.С.). В конце 40-х – начале 50-х годов усилилосьвнимание советских историков науки к истории отечественного естествознания.Однако в эти годы эта тенденция в ряде случаев получила неправильное,искаженное выражение. В некоторых работах того времени по истории наукиприоритет естественнонаучных открытий приписывался только нашимсоотечественникам, в т.ч. Ломоносову (? – В.С.).
При оценке научноготворчества Ломоносова я видел свою задачу в том, — продолжает Кедров, — чтобыпроследить, каким образом главные достижения Ломоносова вытекали в качествегениальных предвидений из его общей идеи сохранения материи и движения – идеи, лежавшейв основе всей его атомно-кинетической концепции. Оказалось, что если принятьоба принципа сохранения и сочетать их с представлениями об атомах, то отсюда(даже без соответствующего экспериментального подтверждения самих принципов)чисто логически вытекают такие следствия, которые в обстановке науки XVIII века оказались чрезвычайно смелымипредвосхищениями многих физических и химических открытий конца XVIII и всего XIX веков. Но все же это было только предвосхищениемоткрытий, но не свершением, для чего во второй трети XVIII века не было необходимых условий» (Кедров Б.М.Три аспекта атомистики. Учение Дальтона, т.2, М., 1969, с.8). Вот так, дорогиеколлеги, оценивал деятельность ученого и философа Ломоносова философ и ученыйБ.М.Кедров. Но кстати здесь сказать, в противодействии Б.М. Кедрову, еще в 1910 году немецкий историк химии М. Шпетер, отмечая заслугу М.В.Ломоносова в формулировкезакона сохранения материи и движения подчеркнул (кто-кто, а немецкие ученые ифилософы хорошо были знакомы со всеми научными и философскими трудами великороссаМ.В.Ломоносова еще в XVIIIвеке, даже диссертации по его творчеству защищали): «Такого осознанного всеобъемлющегои точного выражения важнейшего закона химии (закона сохранения материи идвижения – В.С.), какое имеется у М.Ломоносова, мы не найдем у Лавуазье»(Биографии великих химиков, пер. с немецк., М., 1981, с.60).
Выскажу по поводу вышенаписанных мыслей марксиста-ленинца академика Б.М. Кедрова несколько возражений. Во-первых, философский инаучный атомизмы М.В.Ломоносова не были предшественником научного атомизма Дж.Дальтона (1766-1844), ибо Дальтон был ортодоксальным продолжателем (своего родаучеником) той модели философско-научного атомизма, которую изобрелМ.В.Ломоносов. Что это действительно так, а не иначе, сошлюсь на слова самого Дж.Дальтона,взятые из его работы «Новая система химической философии» (1908 г.). Вот что здесь он пишет и как пишет: «Все тела, имеющие воспринимаемую величину,состоят из огромного числа крайне малых частиц или атомов, которые соединенывоедино, благодаря силе притяжения. Эта сила, смотря по обстоятельствам, болееили менее заметна, и поскольку она препятствует разделению атомов, то оченьудачно названа в этом смысле притяжением сцепления». А пишет он, яповторяю, чисто по Ломоносову, а не по И.Ньютону, потому что придти к своемуосновному выводу о кратных отношениях в химических соединениях и введению понятия«относительный атомный вес», пользуясь моделью химического слояматерии Р.Декарта или горячо им любимого И.Ньютона, он никогда бы не смог. Кэтим понятиям Дж. Дальтон мог придти и пришел, работая только в моделихимического слоя (атомной философии) нашего М.В.Ломоносова. Ведь уМ.В.Ломоносова все это уже было. И гораздо более точен в определении и оценкерезультатов философского и научного атомизмов М.В.Ломоносова пусть далеко неученый, великий восточнославянский, великорусский поэт и мыслитель А.С.Пушкин,когда он писал: «Ломоносов – величайший ум новейшего времени, человекпроизведший в науках переворот и давший им то направление, по которому текутони и поныне» (Пушкин А.С. ПСС, т.7, М., 1937, с.641). Это в тысячу развернее, точнее, правильнее. Вот так-то, Бонифатий Михайлович. И «новаяэпоха в химии» начинается не с Дальтона, и даже не с Лавуазье и Р.Бойля,как об этом пишет обожаемый вами Ф.Энгельс, а с М.В.Ломоносова, ведь тот жеЛавуазье воспользовался, начиная свою профессиональную деятельность химика, впервую очередь, результатами экспериментов и теоретических положений М.В.Ломоносова,изложенных им в «Комментариях Санкт-Петербургской академии наук», ане кого-либо другого. То, что в химии Лавуазье пошел дальше М.В.Ломоносова, тутя с вами согласен. Но так и должно было быть, иначе не было бы ни Лавуазье, ниДальтона, ни Гей-Люсака, ни Авогадро, ни Д.И.Менделеева. Известный шотландскийхимик Дж.Блэк в 1754 году писал: «Все наши прежние понятия о химическихсоотношениях изменились» (явно напрашивается – только после Ломоносова –В.С.). Почему? Я забегаю несколько вперед, потому что «в результате (работМ.В.Ломоносова – В.С.) место отвлеченных „принципов“, „начал“,»земель", включая «флогистон» заняли реальные химическиеэлементы" (Кедров Б.М. Три аспекта атомистики, т.2, Учение Дальтона, М.,1969, с. 17), точнее – ломоносовские атомы химических элементов, рисунками и словеснымиобразами которых наполнены многие его опубликованные произведения.
В своей работе «М.В.Ломоносов»Г.С.Васецкий в 1969 году писал: «Ломоносов решительно ломал устарелыетрадиции в исследовании природы» (Васецкий Г.С. М.В. Ломоносов, М.,1961,с.7). Изучая труды М.В.Ломоносова, я нигде не заметил, что наш МихаилВасильевич Ломоносов что-либо ломал в науке. Ломоносов ввел в философию и науку(в человеческий интеллектуальный оборот) новую научную Программу под названием «АТОМНАЯМОДЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ» и на этой основе далее развил атомное учение строения химическоговещества на Земле. Это да! А открытия? Они пришли к Ломоносову с его новоймоделью понимания существа и сущности мира. Только-то и всего! Говорить о том,что Ломоносов что-то «ломал» в науке – это ненаучно, по варварскикак-то. Он строил, создавая новое представление о мире и о веществе егосоставляющего. И вот здесь стоит обратить внимание на весьма важный факт нашегобытия-мышления, а именно: совпадает ли то, что мы строим в своей интеллектуальнойсистеме, в своем мозгу с тем, что находится за пределами нашей интеллектуальнойсистемы, нашего мозга. То, что по своему вещественному содержанию они нетождественны и тем более не равны – это факт. Но равны ли они (модель мира иестественный мир), конгруэнтны ли они в плане «образа»?
«Отличие реальныхсистем (моделей Вселенной – В.С.) от концептуальных (абстрактных, виртуальных,то есть созданных только силой человеческого интеллекта – В.С.) дает иногдаоснование, — писал в 1967 г отечественный философ Н.Ф.Овчинников, — относитьпонятие системы (модели – В.С.) лишь к сфере самого знания. Сложный объектдействительности, или, иначе говоря, систему реального объекта, предлагаетсяпоэтому называть структурой. Мы, однако, примем другой обозначение.Целесообразней, как нам кажется, говорить о различии материальных систем исистем, относящихся к области знания. Понятие структуры будет иметьопределенное отношение и к тем и к другим системам, хотя, разумеется, это неисключает различия структур» (Овчинников Н.Ф. Категория структуры в наукахо природе; // Структура и формы материи, М., 1967, с.12). Это весьма сложный иочень ответственный вопрос. Но еще более ответственен ответ на этот вопрос, ибовсе исследователи мира работают только с созданными их воображениями моделямимира и объектами — также моделями, располагающимися внутри данной (данных)модели ( моделях), созданными опять-таки путем только работой ихинтеллектуальных систем.
Далее Г.С.Васецкийговорит, что М.В.Ломоносов, как сын своего века, использовал в своихтеоретических построениях вещественных тел и атомов, из которых состоят данные вещества,только механическую форму движения. Но это ведь естественно, г-н Васецкий,поскольку тогда ученые еще не знали иных моделей форм движения материи и отсюдаиных моделей форм материи. Добавлю, что впервые более или менее ясное пониманиемеханического «движения как способа существования материи»формулируется ирландцем Дж.Толандом (1670-1722) и затем доведено до положениятеории славяноруссом М.В.Ломоносовым (1711-1765). Но само учение о формахдвижения материи и на этой основе учение о различных формах материи получилосвое настоящее развитие в конце XIX – начале XX века. Такчто обвинять Ломоносова в том, что в объяснении выше означенного он былмеханицистом, в высшей степени неразумно. Ломоносов стоял на том теоретическомфундаменте – атомизме, который предоставил ему его век. Но поскольку он былтворческим атомологом, то естественно, на базе старой модели, он разработалновую модель атомизма (атомологии) и далее на ее основе уже решил весьмазначительное количество задач науки и философии, настоятельно требовавшихсвоего осуществления. Именно поэтому после Ломоносова оставались Откровения иОткрытия, которые некоторые интеллектуалы, ну, не хотят почему-то восприниматьза Открытия. И потому я категорически не согласенс утверждением Г.С.Васецкого о том, что в области «теоретической механикиЛомоносов не совершил таких открытий, научных обобщений, которые поднимали быэту область знаний на новую, более высокую ступень» (Васецкий Г.С.М.В.Ломоносов, М., 1961, с. 91). Еще как поднимали! Не из этого ли пониманияидей М.В.Ломоносова в 1749 году француз Д.Дидро разработает методологию (врамках все той же атомной модели М.В.Ломоносова), которая получит название «трансформизм»,но о котором «Философский энциклопедический словарь» 1990 года ненайдет в себе мужества (а может быть…?) поместить статью. Зато диалектике идиалектическому материализму и диалектическому идеализму, то есть совершенно неведомочему, будут отведены десятки, более того сотни страниц.
М.В. Ломоносов делает для себя вывод, чтодля уяснения дела о сути окружающего мира, он, прежде всего, должен выделитьотрасли интеллектуальной деятельности – «здоровую философию», химию ифизическую химию. У каждой отрасли должен быть свой особый предмет (или объект)изучения. Философия должна, по его мнению, открывать и исследовать наиболееобщие законы естественной модели мира, наиболее приближенной к естественнойприроде, и выводить отсюда закономерности всего объема принадлежащегосовокупной химии и отдельно физической химии. «Правда, были и в этомстолетии, — пишет М.В.Ломоносов, – ученые, приступившие к этому тяжелому делу ипроизводившие похвальную попытку продолжить дорогу во внутренние тайники тела изажечь свет среди этой темной ночи; но обманутые в своих ожиданиях, они и удругих, казалось, отняли почти всякую надежду на успех. И я не осмелился быприступить к этому (проложить дорогу во внутренние тайники тел и зажечь светсреди этой темной ночи), если бы сначала не считал возможным, размышлением преодолеввсе огромные препятствия, руководствуясь строгим геометрическим методом ипользуясь указаниями бесчисленных явлений, миновать, наконец, все изгибы ипроложить тропу к великому свету новой здравой философии. Физическая химия естьнаука, дающая объяснение на основании физических начал и опытов тому, чтопроисходит при смешении тел вследствие химических операций. Она может бытьназвана также химической философией, но в совершенно другом смысле, чем тафилософия, где не только объяснения, но даже самые операции обычно производятсятайным образом» (Ломоносов М.В. ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с.461).
В своей другой работе «Введение вистинную физическую химию» М.В.Ломоносов продолжает: «Физическаяхимия есть наука, объясняющая на основании положений и опытов физики то, чтопроисходит в смешанных телах при химических операциях. Она может быть названа такжехимической философией, но в совершенно другом смысле, чем та мистическаяфилософия, где не только скрыты объяснения, но и самые операции производятсятайным образом. Я называю химию наукою в подражание писателям натуральнойфилософии, которые хотя дают объяснение лишь важнейшим явлениям природы, такчто очень много сомнительного и еще больше неизвестного, там не менее по правуукрашают физику наименованием науки, имея основание для этого не в своихпознаниях, но в задачах физики. Итак, никто не будет отрицать, что как бы мымало ни преуспели в объяснении химических явлений физическим путем, мы можем внастоящем опыте пользоваться равными правами с физиками» (Ломоносов М.В.ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с. 483, 485). Объект химии как натуральной философии инауки, – пишет далее М.В.Ломоносов, — «исследовать как состав доступныхчувствам тел, так и то, из чего впервые образуются составные тела, – именно начала»и отсюда состав доступных чувствам тел из наблюденных различных качеств и тел иих изменений (Ломоносов М.В. ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с. 489).
В 1961 году президент Академии наук СССР(с 1945 г.), академик (с 1932 г) С.И.Вавилов также как и П.Л.Капица, вероятно,по незнанию говорил о том, что «результаты научной деятельности М.В.Ломоносова остались почти неизвестными на Западе, а на родине в свое время он(Ломоносов – В.С.), к сожалению, был еще почти одиноким, не было конгениальныхучеников и преемников» (Вавилов С.И. Михаил Васильевич Ломоносов, М.,1961, с. 30). Это мнение С.И.Вавилова совершенно неверно. Как же это такполучается, что первый философ и ученый планеты того времени М.В.Ломоносов,которого уже в этом качестве отметил его учитель немец Х. Вольф – сам личностьвесьма незаурядная и гениальный Леонард Эйлер – не был известен ни на Западе,ни в России? Господь с вами, Сергей Иванович! И это все вот в таком искаженномсвете преподносят нам выдающиеся ученые России. Славянороссы сами добровольнопринижают значение величайшего своего собрата, суперинтеллектуала планеты эпохиXVIII столетия?! Впрочем это и не мудрено. Уж очень мылюбим быть на вторых ролях, более того быть не замеченными, не отмеченными. Аверно ли это? Правильно ли?!
Обращу в связи с этим внимание нарассуждения отечественного исследователя Я.Г. Дорфмана (1898-1974). В своей статье«Физические воззрения Леонарда Эйлера» в 1958 году он писал: «В1746 году (Эйлер – В.С.) высказался весьма одобрительно о кинетических работахЛомоносова, в частности о его „Размышлении о причине теплоты и холода“.В этом отзыве Эйлер действительно, после многочисленных похвальных эпитетов,написал о теории Ломоносова следующую фразу: „Я совершенно уверен всправедливости его изъяснений“. Однако после приведенных выше цитат, мысчитаем, что этот торжественный отзыв, как и все ему подобные другие отзывыЭйлера не следует понимать чересчур буквально. Эйлер относился благожелательнок Ломоносову и, хорошо зная тогдашние порядки в Петербургской академии, в ответна назойливые, диктуемые интригами запросы управляющего Академией Шумахераписал такие отзывы, которые должны были гарантировать Ломоносова от неприятныхслучайностей» (Дорфман Я.Г. Физические воззрения Леонарда Эйлера;//Леонард Эйлер, Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения,представленных Академии наук СССР, М., 1958, с.382-383). Вот в чем оказываетсяпричина столь благосклонного отношения со стороны Л.Эйлера, по мнению «советского»ученого Я.Г. Дорфмана к русскому исследователю М.В.Ломоносову! Пожалел, видители, великий русский швейцарец, живший тогда в Германии, нашего ученого, защитилего от немца Шумахера, исполнявшего должность библиотекаря в СПБ-Академии науки по совместительству — должность ее «президента». Ну, спасибо вам,Яков Григорьевич, за столь проницательный ответ об интеллектуальностиславяноросса Михаила Васильевича Ломоносова. Впрочем, мы еще встретимся с вамина страницах, правда, другой статьи, чтобы более подробно поговорить о сутинастоящего дела.
Кстати сказать, Э.Винтер и А.П.Юшкевичболее серьезно и оттого намного вернее подошли к оценке воззренийМ.В.Ломоносова со стороны Л.Эйлера. В своей статье «О переписке Эйлера иМиллера» они пишут: «Отметим, между прочим, близость взглядов Эйлерако взглядам Ломоносова» (Винтер Э., Юшкевич А.П. О переписке Эйлера иМиллера; //Леонард Эйлер. Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, М.,1958, с.472)… С этим мнением вышеупомянутых исследователей я значительнойстепени согласен, несмотря на вот такие слова Л.Эйлера в его письме Миллеру от5.07.1755 г. о работе М.В.Ломоносова «Размышления о причине теплоты ихолода»: «Все, что об этом говорится другими, нелепо или неосновательно,поэтому гипотеза (М.В.Ломоносова – В.С.), хотя бы еще далекая от того, чтобыбыть достоверным объяснением, заслуживает всяческого внимания: возражения жеего противников показывают частью, что они не поняли его мнения, частью же ихгрубое невежество, поскольку они хотят уверить читателей, будто этот вопрос ужетрактуется в другом месте лучше и весьма основательно» (Винтер Э., ЮшкевичА.П. О переписке Эйлера и Миллера: // Леонард Эйлер. Сборник статей в честь250-летия со дня рождения, М., 1958, с.482). Замечу, что Л.Эйлер никогда не былсторонником атомной теории Демокрита, Гассенди и, естественно, М.В.Ломоносова.
В 1986 году страна отмечала 275-летие содня рождения М.В.Ломоносова. Журнал Академии наук СССР «Природа»почти весь 9-ый номер того года посвятил М.В.Ломоносову. Наиболее «интересными»статьями из номера, с моей точки зрения, оказались статья химика-органика ифилософа, председателя Совета Северо-Кавказского научного центра высшей школы,член-корр. АН СССР Ю.А.Жданова (род.1919, Ростов н/Д; Волков В.А., ВонскийЕ.В., Кузнецова Г.И. Выдающиеся химики мира, М.,1991, с.165), кандидатафилософских наук Н.К.Гаврюшина (Москва) «Храм наук» и «Книгаприроды» и особенно полезной статья доктора философских наук Н.Ф. Овчинникова"(Москва) «Истоки и судьба „закона“ Ломоносова». Я напоминаю– 1986 год! Ю.А.Жданов «ничтоже сумняшеся» пишет: «Ломоносовстрастно любил науку, был ее великим деятелем…Его гениальные дарования (тем неменее – В.С.), способности и научные идеи не могли непосредственно взойти нарусской почве, поэтому его работы не оказали существенного влияния наевропейскую и русскую науку его эпохи» (? – В. С.). Далее, он как быосекаясь, заявляет: «Правда, этот вывод не может быть принят с полнойкатегоричностью. Итальянец А.Вольта прямо ссылался на Ломоносова как авторакинетической теории тепла и критика учения о теплороде. Англичанин Х.Дэвиповторил почти дословно идею Ломоносова в „Элементах химической науки“без ссылки на Ломоносова. С тех пор исследователи ссылались обычно на Дэви какна основателя молекулярно-кинетических представлений, упуская вклад русскогоученого» (Жданов Ю.А. Слово о Ломоносове; // Природа, №9, М., 1986, с. 7).И так, до бесконечности. Но, с другой стороны, тот же ученый-химик Ю.А.Ждановверно заметил, то чего не хотят замечать другие ученые: «УниверсальностьЛомоносова действительна уникальна. Фактически она родственна духу Возрожденияи в первую очередь вызывает по ассоциации образ Леонардо да Винчи. Как и увеликого флорентинца, картину мира (ну, почему картину мира, а не модель мира?– ведь разговор-то идет о модели мира того и другого? – В.С.), которую рисоваловоображение Ломоносова, можно в целом назвать механической…Ломоносов опиралсяна весь опыт механического естествознания и предпринял попытку распространить егопредставления на химические явления: „если кто хочет глубже постигнутьхимические истины, то ему необходимо изучать механику“. Следующаялогическая ступень в рассуждениях Ломоносова такова: знание механики невозможнобез овладения чистой математикой. Отсюда требование к химику – основательно изучатьи знать математику». Ломоносов, учитывая небольшой для своего времениобъем применения математики в естественных науках (гидравлике, оптике,аэрометрии, астрономии), удивительно глубоко оценил роль математических методовдля успешного решения химических задач…Это в первую очередь относится кпониманию строения атома (атомов химических элементов – principiorum chimikorum М.В.Ломоносова – В.С.), природы химической связи,межмолекулярных взаимодействий…Нельзя не поражаться, — умиляется Ю.А.Жданов, — глубине прозрения Ломоносова, который писал: «Все, что есть в природе,математически и точно определенно; хотя мы иногда сомневаемся в этой точности,но наше незнание нисколько не умаляет ее» (Ломоносов М.В. ПСС, т.1, М.-Л.,1950, с.75, 149; Жданов Ю.А. Слово о Ломоносове // Природа, М., 1986, с.10,11). Далее Ю.А.Жданов повторяет все то, что было в общем-то уже выше изложенодругими. Кроме, как мне кажется, вот этого: «Ломоносову, а не комудругому, принадлежит идея химического индивидуума (то есть атомов химическихэлементов – В.С.). Эта идея, — пишет он, — лежит в основе понимания болеесложных систем; растворов, сплавов, а также агрегатных состояний веществ»(Жданов Ю.А. Слово о Ломоносове; // Природа, М., 1986, с. 14). Что верно, товерно. Но здесь нужны доказательства. Их у Ю.А.Жданова (во всяком случае) вэтой статье нет. Жаль!
До нашего временизвучат выпады против М.В. Ломоносова, оспаривающие его высочайшуюсостоятельность как ученого и философа супермирового класса подобные этому: «Всесказанное здесь отнюдь не перечеркивает заслуг М.В.Ломоносова в различныхнауках, исключая естественно, его „перехлесты“ в виде открытия им законасохранения массы и движения, или об экспериментальном подтверждении Ломоносовымзакона сохранения веса при химических реакциях». Это было написано в 1991году Э.П.Карпеевым в статье «Ломоносов в русской культуре» (КарпеевЭ.П. Ломоносов в русской культуре; // Ломоносов. Сборник статей и материалов,вып.9, Л., 1991, с. 8). Я при сопоставлении моделей мира, или как их сейчас несовсем точно определяют – «научных картин мира» покажу насколько неправы те, кто рассуждают подобно Э.П. Карпееву, Б.Я. Билыку, П.Л. Капице, Я.Г. Дорфмануи некоторым другим в отношении указанных выше, по их словам, «открытийЛомоносова». Да, действительно, судьба ряда работ М.В.Ломоносова вкакой-то степени сродни судьбе ряда астрономических работ Леонарда Эйлера. В1957 году М.Ф.Субботин по этому поводу выразился: «Астрономические работыЭйлера, опубликованные в мало доступных академических изданиях XVIII века, никогда не переиздававшиесяи не переводившиеся (за двумя небольшими исключения), не очень много читалисьсовременниками, а потом были в значительной степени забыты. Не удивительнопоэтому, что многое из идей и открытий Эйлера не связывается непосредственно сего именем. Огромное большинство астрономов знакомились с ними в ужетрансформированном виде по широко распространенным сочинениям Лапласа и Гаусса,много раз переиздававшимся и переводившимся, которые в течение целого столетияслужили основными учебниками. Лишь для немногих были доступны те изданияПетербургской и Берлинской академий, в которых напечатаны почти всеастрономические работы Эйлера. Поэтому приоритет Эйлера во многих случаяхоказался забытым и влияние его идей на дальнейшее развитие наукиприуменьшалось.» (Субботин М.Ф. Астрономические работы Леонарда Эйлера;вз. из // Леонард Эйлер. Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, М.,1958, с.269, 271). Но основная масса наиболее значительных научных и философскихработ Ломоносова все-таки была опубликована при его жизни.
Известный современныйамериканский ученый Стив Вайнберг в своих работах ни словом, ни полусловом необмолвился о результатах работ об «элементарных частицах», о «нечувствительныхчастицах» нашего М.В.Ломоносова. Почему? Автор Предисловия к его работе «Открытиесубатомных частиц» Е.М.Лейкин ответствует на это действие (вернеебездействие) следующим образом: «В заключение следует сделать замечание,касающееся тех разделов книги, которые автор назвал „Экскурсами в прошлое“.Читая их, нельзя не заметить, что русская наука XVIII — начала XIX вв. представлена лишь санкт-петербургским профессором Ф.Эпинусом. Учитателя, безусловно, возникнет вопрос: разве в то же время не проводили своихисследований М.В.Ломоносов, Д.И.Менделеев?» (Вайнберг С. Открытиесубатомных частиц, М., 1988, с.7). Ответ один: безапеляционно пользуясьрезультатами достижений русских ученых, американцы (и не только) упорнозамалчивают их, бессовестно нарушая этим самым законы научной этики, вкладываяв строй своих мыслей свое откровенное фобии к гениям русского народа, к самомунашему народу.
Впрочем вот еще одно изосвещений личности М.В.Ломоносова в дни 250-летия открытия Московскогогосударственного университета им. М.В.Ломоносова и в преддверии 300-летия содня рождения русского гения, опубликованной еженедельной газетой-толстушкойгорода Хабаровска «Хабаровский экспресс» (с.34) в материале «Эрогеннаяинженерия», опубликованный под рубрикой «Они были первыми». Внем сообщается (естественно, без ссылки на источник) о том, что «первыйрусский гений Михайло Ломоносов (обратите внимание на стиль перепечатываемыхмною строк), оказывается, проявил свой талант не только в астрономии, химии,физике и изящной словесности — именно он изобрел в 1763 году (в возрасте 52 летсовершенно больной и неработоспособный – В.С.) по заказу только что пришедшей квласти Екатерины II (1762 г.) первый в России „прибор для утех любовных“, представляющий собой кресло спружинами и искусственным фаллосом, прикрепленным к сидению» Надо же,ей-богу, дойти до такой отношения к русскому ученому, чтобы придумать подобное.Уверен, что подобный черно-оранжевый пассаж никак не повлияет на авторитет гениясупермирового класса Михаила Васильевича Ломоносова..
Проведем такоймысленный эксперимент: представим мировые науку и философию планеты доМ.В.Ломоносова и то же самое сделаем в отношении мировых философии и науки послеМ.В.Ломоносова. Если вы хорошо знаете содержание и уровень мировых философии и наукипервой половины XVIII века, товам не представит особого труда сделать ту же интеллектуальную операцию вотношении мировых философии и науки второй половины этого же века. Разницазначительная! Несопоставимая! Философия и Наука планеты второй половины XVIIIстолетия, благодаря мощному интеллектуальному броску вперед ломоносовскоймысли, в корне изменили свои облики и содержание.
«В XVII веке в теории естествознанияпланеты, — писал в 1955 году Ф.Я.Москаленко, — существовало два направления:ньютоновское и Ломоносовское. Первое – эмпирическое, второе – теоретическое. Вотличие от эмпирического направления, созданного Ньютоном и егопоследователями, недооценивающего роли научных обобщений в познания, Ломоносовпридавал большое значение теоретическому мышлению» (Москаленко Ф.Я. Учениеоб индуктивных выводах в истории русской логики, Киев, 1955, с.69), которое изрук восточного славянина М.В.Ломоносова с благодарностью, как это случилось с1649 года после работы «Свод философии Эпикура» француза П. Гассенди,приняла новая молодая волна интеллектуалов планеты. После работ М.В.Ломоносовав интеллектуальном мире человечества вновь повеяло весной, обновлением.Впрочем, об этом я буду вести речь в моих следующей статье, которую я посвящуизложению результатов работы гениальной Ломоносовской мысли. Благодаря гениюМ.В. Ломоносова Философия и Наука мира стали совершенно иными. В чемпроявляется эта новизна интеллекта человечества послеломоносовского времени –задача, на которую предстоит ответить, дать возможность оппонентам воочиюувидеть эти изменения. Сделать это, скажу откровенно, непросто, несмотря накажущуюся простоту сформулированной выше задачи. Почему? Отвечу – потому, чтоуж очень много написано о Ломоносове. За грудой этого извращенного, засохшегословесного бурелома, увидеть настоящего, живого, а не мумию М.В.Ломоносова,очень и очень нелегко. Если? Если бы в 1986 году в России к 275-летию со днярождения М.В.Ломоносова в серии «Мыслители прошлого» издательство «Мысль»не опубликовало работу Н.Ф.Уткиной «Ломоносов». В этой монографии явыделяю всего лишь главу третью «Необходимость нового мировоззрения. „Корпускулярнаяфилософия“ М.В.Ломоносова». К одной из наиболее доброжелательных работо Ломоносове я отношу и статью француженки Люс Ланжевен, опубликованную всборнике «Ломоносов». По всей вероятности, работ этих двухвеликолепных женщин – исследователей творчества Ломоносова было бы вполнедостаточно, если бы они сделали чуточку больше того, что они сделали. Хотя,надо сказать, что мне было очень приятно, что нашлись на планете два человека,которые так глубоко вошли в суть творчества гениального сына России. Приятно мнебыло и от того, что писали они о нашем Ломоносове с великим чувством материнскойлюбви к славянорусскому философу и ученому-мыслителю и просто человеку. Но мойрассказ не повторит описание этих двух исследователей творчества Ломоносова,будет следующим шагом в ломоносоведении. Я обязательно должен это сделать, ибоот выше названных авторов я отличаюсь тем, что, во-первых, в своем творчестве яплоть от плоти ломоносовец, а во-вторых, сам я генератор нескольких совершенно новыхидей в области ломоносовского атомного учения, от которого сегодня многиеученые (даже маститые) стали явно и неявно отказываться, как от якобыотработавшего свой интеллектуальный ресурс. Мне же есть что добавить нового ктому, что было написано Н.Ф.Уткиной и Л.Ланжевен. Вот хотя бы это: на странице84 вышеназванной работы Н.Ф.Уткина пишет: «В естественнонаучной картинемира (опять – картина мира! – В.С.) которую создала наука Нового времениматерия получила субстанциальное истолкование и была отождествлена сфизическими сущностями, которые были, собственно, предметом научного познания».В целом я согласен с данным высказыванием Н.Ф.Уткиной за исключением одного: не«в естественнонаучной картине мира – совершенно не философский и тем болееуж ненаучный этот культурологический термин, как кукушонок, безапеляционновытеснил сегодня из сферы современной философии и науки истинно научные терминыи понятия, – а „в естественнонаучной модели мира, Вселенной“. Инасколько философичнее и научнее, зримее заговорила бы тогда выше приведеннаяфраза и вся книга Н.Ф.Уткиной. Кстати, одна из моих статей под названием „Теорияинтегративно-структурных слоев материи“, продолжающих эту, уже былапомещена в ваших материалах.
www.ronl.ru
