РЕФЕРАТ
Личность и параязык. Эмоциональный язык
Личность и параязык. Эмоциональный язык В данном докладе мы рассмотрим область явлений, связанных с передачей в процессе коммуникации некоторой информации, но характеризующей не само высказывание и не ситуацию, связанную с содержанием высказывания, а самого субъекта, производящего речевой акт. Характеристика субъекта в этом случае, относящаяся к неязыковым данным, к области личности, например, характер его голоса (тембр, тон), особенности артикуляции (шепелявость, грассирование и т.д.), ни в коей мере не может быть соотнесена со структурой высказывания, поскольку эти факторы не имеют никакого отношения к содержанию коммуникации. Указанное обстоятельство является чисто биологической характеристикой субъекта, присущей ему как физическому лицу, а не как автору сообщения о некотором событии и явлении. Следовательно, в содержание и структуру высказывания не может быть подключен ни один из признаков самого субъекта, обнаруживаемых в физическом процессе речепроизводства. Характеристика субъекта в данном случае вообще не может являться областью какого-либо лингвистического исследования – она лежит вне параметров системы и структуры языка и представляет собой предмет исследования в науках, изучающих человека как физический объект (биология, медицина и т.д.). К биологической характеристике субъекта могут быть отнесены все показатели его особенностей как физического индивидуума, начиная от специфических артикуляционных данных (тембр голоса, интонация, громкость и т.д.) и кончая внешними выразительными данными (выражение глаз, поза при говорении, движение рук, покраснение щек и т.д.). Учет этих характеристик при восприятии основной информации не может быть обоснован, поскольку перечисленные признаки не влияют на содержание самой информации. Например, фраза Я не делал этого, сказанная с целью обмана и сопровождаемая покраснением лица и лукавым взглядом, не может быть соотнесена с этими внешними факторами, хотя по ним можно сделать вывод о лживом характере высказывания. Однако заключение проводится не по паралингвистической функции этих признаков (фраза вербально завершена), а на основе логического приема построения умозаключения.
В лингвистической литературе в последнее время возникла концепция, согласно которой целесообразно говорить о паралингвистике не как о науке, изучающей совокупность неязыковых средств коммуникации, а как об особой системе языка, отличающегося от звукового своей структурой.
По определению некоторых лингвистов, вся область информации, не связанная непосредственно с передачей ее в структурно-оформленном речевом высказывании, относится к так называемому «эмоциональному языку».
В связи с тем, что, по Трейгеру, так называемый эмоциональный язык является сопровождением звуковой речи, различаются две стороны этого явления: вокализация и голосовые качества. На этом основании к сфере вокализации причисляются «характеризаторы» (смех, плач, шепот), «классификаторы» (высота тона и т.д.) и так называемые разделители (междометия, кашель, чихание), а к голосовым качествам относятся языковые признаки артикулируемой речи (тон, тембр и т.д.). Таким образом, Трейгер расширил предмет паралингвистики, включив в него явления явно физиологического плана (смех, кашель и т.д.), а с другой стороны, – сузил его, ограничив лишь изучение «вокальных» данных.
Такое понимание паралингвистики дало повод для разнообразной интерпретации понятия «эмоциональный язык» как более широкой области передачи информации. Так, например, Н.И. Смирнова утверждает, что «в состав “Emotive Language” входят лексические и грамматические элементы, ситуативный контекст сообщил эмотивность, не присущую им в языке, кинетические явления (мимика, жесты, телодвижения) и паралингвизмы в понимании Дж. Трейгера (звуковые явления, сопровождающие речь, т.е. темп, интенсивность, высота основного тона, ритм, тембр и т.д.)». Далее Смирнова утверждает, что «паралингвизмы и кинетические средства различны по своей субстанции, но служат одной цели: максимальному расширению инфомативности речи, без чего общение людей было бы затруднительным».
Так как использование паралингвистических средств свойственно языку в его конкретном речевом оформлении, то можно было бы полагать, что паралингвистика должна входить в теорию речевой деятельности или психолингвистику, если понимать под последней еще более широкую научную область, нежели только теорию речевой деятельности. На наш взгляд, внутренняя основа паралингвистики кроется в функциональном использовании языка как относительно самостоятельной системы, а психологический механизм, порождающий употребление паралингвистических средств, не является непосредственным объектом исследования самой паралингвистики. Только непосредственная взаимосвязь имманентных и паралингвистических средств языка образует базу для выяснения функций этих средств, и поэтому паралингвистические средства, как и язык, в целом могут подвергаться психолингвистическому исследованию в аспекте изучения всего порождающего языкового механизма.
Можно утверждать, что комплексное изучение собственно языковых средств, паралингвистических средств и речевой деятельности в целом должно проводиться именно в общей теории коммуникации – в науке, становление которой происходит в настоящее время.
Проблема так называемого «эмотивного языка» в вышеизложенном смысле имеет отношение к более широкой проблемевыражения эмоционального аспекта вообще и характера его выражения языковыми средствами, в частности.
К эмоциональной семантике в самом широком смысле относятся все виды модальности, начиная от таких понятий, как уверенность, предположение, вероятность до понятий радости, восторга, восклицания и т.д. Подобное содержание передается лексикой (например, модальные слова, междометия), грамматикой (наклонение), интонацией (эмфаза). К средствам выражения эмоциональности относятся и все околоязыковые средства, и в первую очередь жесты, мимика и т.д., которые входят в состав паралингвистической сферы коммуникации.
Предполагается, что всякое высказывание в принципе может быть как бы двуслойным, состоящим из основного, предметно-логического содержания и оценочного – эмоционального; если первое передает некоторую информацию, то второе выражает отношение говорящего субъекта к этой информации. При этом принято считать, что для передачи некоторого сообщения о предмете, явлении используются основные полнозначные средства языка, а для передачи всех видов эмоционального содержания привлекаются и все подсобные, околоязыковые, т.е. паралингвистические средства.
Такое раздвоение содержания высказывания на рациональный и эмоциональный пласты часто ведет к прямолинейному перенесению методически удобной схемы на онтологические свойства самого объекта, т.е. создается иллюзия действительной двухслойности плана языкового содержания.
Для того чтобы правильно оценить роль паралингвистических средств в осуществлении коммуникации, необходимо прежде всего рассмотреть вопрос о правомерности расчленения содержания высказывания, осуществляемого языковыми средствами, на рациональный и эмоциональный пласты в онтологическом плане. Если исходить из того, что всякое сообщение, облекаемое в языковую форму, является одноактным образованием как по времени порождения, так и по существу внутреннего строения, то правомерность такого расчленения должна вызвать сомнение. Основываясь на этом, можно утверждать, что передаваемая информация, независимо от ее характера, всегда будет представлять собой синтез, т.е. некоторое нерасчлененное по своей сущности единое содержание.
Далее, важно обратить внимание на то, что поскольку высказывание есть всегда результат речевой деятельности субъекта, то оно уже изначально детерминировано как субъективный акт и по форме и по содержанию. Это относится к любому высказыванию в принципе, ибо каждое высказывание будет представлять собой результат взаимодействия человека (субъекта познания) с объективным миром. Субъективность речевого высказывания определяется, таким образом, и тем существенным обстоятельством, что в нем заложено содержание, формируемое индивидуумом, которое построено абсолютно зависимо от познавательного акта субъекта (человека).
Познавательный акт как фрагмент мыслительной деятельности человека по своей природе уже содержит так называемый оценочный момент, который и есть не что иное, как произведенная субъектом мыслительная операция над предметом высказывания (понимание, обобщение, заключение, оценка и т.д.), что представляет собой «оценку» в самом широком ее понимании. Оценка содержится, таким образом, повсюду, где происходит какое бы то ни было соприкосновение субъекта познания с объективным миром и вербальное выражение этого соприкосновения. В простой констатации факта, например, в предложении «Зима!», в этом смысле также содержится какая-то определенная оценка, как и в высказывании «Какой прекрасные день!»
При так называемом модальном характере содержания информации как аспекте плана содержания действуют в принципе те же закономерности, что и при так называемом «чисто» информативном содержании. своеобразие эмоционального аспекта предложения состоит, однако, в том, что набор модальных «оттенков» сравнительно ограничен, и главное – универсален, что создает благоприятные предпосылки для исключения из процесса коммуникации формально-структурных и избыточных средств в соответствующих контекстах и замены их типизированными, паралингвистическими сигналами. Имея в виду, что эмоциональное содержание высказывания по своему существу связано с психикой человека, естественно ожидать, что доминирующим паралингвистическим средством будут жесты и мимика как непосредственные формы внешнего проявления переживаний человека.
Такие эмоции, как радость, гнев, печаль, ирония и т.д., легко материализуются в телодвижение человека. Для лингвистики представляют интерес те из них, которые сопровождают речевое высказывание и влияют на его структуру таким образом, что цель передачи общего содержания высказывания достигается совокупностью лингвистических и паралингвистических средств.
Однако было бы ошибочным полагать, что все так называемые паралингвистические средства служат цели выражения эмоций. Действительно, определенные из них можно было бы охарактеризовать как выразители эмоциональности. К таким средствам следовало бы отнести в первую очередь жесты и мимику и считать, что они предназначены для выражения принципиально иного языкового содержания, нежели так называемого рационального, руководствуясь тем, что сама сфера эмоционального содержания наиболее соответствует системе таких выразительных средств человека, как мимика и жесты. Однако наблюдение над функционированием языка, т.е. над языком в живой речи, представляют немало доказательств и тому, что те же жесты и мимика могут сопровождать и самые нейтральные с эмоциональной точки зрения высказывания, представляющие собой простую констатацию фактов. Так, часто паралингвистические средства (в том числе жесты и мимика) подкрепляют собой мысли о различных, бросающихся в глаза признаках предметов, о которых идет речь. Так, например, какое-нибудь сообщение о круглом, длинном, коротком, большом или маленьком и т.д. предмете сопровождается нередко соответствующими жестами.
Нет оснований поэтому говорить об исключительной принадлежности паралингвистических средств к сфере выражения высказываний эмоционального характера в противоположность нейтральной информации обычных высказываний. Вариации паралингвистических средств, действительно, подкрепляют некоторую специфичность так называемых эмоциональных высказываний, однако лишь в плане типизированных телодвижений. Противопоставлять паралингвистические и лингвистические средства в области выражения эмоционально и рационального представляется в принципе неправомерным. В какой мере первые могут сопровождать как эмоциональное, так и рациональное высказывания, в такой же мере и чисто лингвистические средства без каких бы то ни было паралингвистических средств могут выражать и рациональное и эмоциональное.
Результаты познания как продукт познавательной деятельности человека, закрепленные в качестве информации за теми или другими знаками, будут в конечном счете обобщениями человеческого ума, на какой бы исходной базе они не образовались. Учитывая это, неправомерно говорить о каком-либо непосредственном выражении эмоционально содержания любыми знаками, в том числе и паралингвистическими.
Уровень непосредственного выражения эмоционального состояния человека не есть коммуникативный уровень вообще, а есть лишь биологическое качество человека как одного из видов живых существ (например, выражение боли, ужаса путем крика, расширения зрачков и т.д.). Эта сфера психологической деятельности человека не является сферой коммуникации и целиком попадает в область психофизиологии. Исследование коммуникативного поведения человека может идти только в плане рассмотрения его вербального поведения во взаимодействии с самыми разнообразными неязыковыми средствами при условии, что язык единственно глобальная манифестация всей разумной познавательной деятельности человека является доминирующим средством в системе коммуникации, подчиняющим себе все паралингвистические средства.
К паралингвистическим средствам должны быть отнесены лишь те функционально оправданные проявления физического состояния говорящего субъекта, которые необходимы для восполнения пробелов в вербальной коммуникации.Список литературы Колшанский Г. В. Паралингвистика. – М.: Наука, 1974. – 81 с.
Панов Е. Н. Знаки. Символы. Языки. – М.: Знание, 1980. – 192 с.
www.ronl.ru
Роль языка в становлении личности человека
Отчего же так неудержимо падает престиж образованности? Почему так пугающе ущербны духовные потребности и запросы наших вчерашних и сегодняшних учеников? Что поможет остановить катастрофически гаснущий интерес к знаниям, книгам? Как остановить девальвацию национального достояния — родного языка, возродить традиции уважительного отношения к слову, чистоте, богатству речи? Все названные выше вопросы связаны с проблемой духовного состояния общества, с речевой культурой его членов, культурой их общения. Случилось так, что живя в словах и словами, а не реальностью, приучаясь к смысловой однозначности, люди утрачивали способность понимать разные значения слов, видеть степень их соответствия действительности. Любопытно, что умение соотнести слово с действительностью академик И.П.Павлов рассматривал как важнейшее свойство ума.
Наблюдая то, что переживала Россия, он в 1918 году говорил в своей публичной лекции: «Русская мысль… не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни». (И.П.Павлов «О русском уме» «Литературная газета». 1981 год, N30).
Разрушаемая традиция оценочного отношения к речи, складывающаяся (на благоприятной почве низкой культуры) фетишизация слова приводили к неспособности предвидеть последствия внедрения военизированной лексики (вооружать, бороться, формировать, выковывать) в просвещенческие проблемы. Входя в педагогическое сознание, эта лексика предопределяла подчинение образовательно-воспитательной деятельности казарменным законам, обусловливала командно-директивные формы взаимодействия, жестко регламентированные модели отношений. Все это дегуманизировало систему образования, не оставляло места для осуществления важнейшей его функции — к у л ь т у р о о б р а з у ю щ е й, направленной на развитие и совершенствование культуры личности и общества в целом.
По результатам проведенного анкетирования учащихся разных возрастных групп есть основание считать, что развивающий потенциал школы в плане формирования культуры речи и культуры общения реализуется слабо, непоследовательно и нецеленаправленно. Культура речи и культура общения, являясь условиями и средствами развития учащихся, формирования их индивидуальной культуры, должны рассматриваться как цель, результат гуманизации и гуманитаризации системы образования.
Достижение этой цели возможно при наличии профессионально-коммуникативной компетентности учителя. В настоящее время начинает осознаваться теснейшая зависимость между экономикой, воспитанием, отношением к труду и культурой человека. Актуальнейшая проблема сегодня — нравственный о б л и к, к у л ь т у р ал и ч н о с т и, так как в решении экономических, общесоциальных и культурных вопросов важны усилия не только коллектива, но и каждого человека.
Повышенный интерес к моральной проблематике в последнее время вызван также осознанием довольно низкой культуры в сфере общения. Общение — сложный процесс, предполагающий стремление к истине. Общение — сложный процесс, предполагающий умение слышать и слушать другого человека.
Общение — сложный процесс, предполагающий уважение к личности собеседника, с которым ведется диалог. Подлинно человеческое общение строится на уважении достоинства другого человека, соблюдении выработанного человечеством норм нравственности.
В широком плане в понятие культуры поведения входят все аспекты внутренней и внешней культуры человека: этикет, культура быта, организация личного времени, гигиена, эстетические вкусы в выборе предметов потребления, культура труда. Особое внимание следует обратить на культуру речи: умение говорить и слушать, вести беседу — важное условие взаимопонимания, проверки истинности или ложности своих мнений, представлений. Речь — наиболее содержательное, емкое и выразительноле средство общения.
Высокая речевая культура предполагает высокую культуру мышления, ибо незрелые мысли нельзя выразить в ясной доступной форме. Культура речи — это составная часть общей культуры человека, умение точно, выразительно передать свои мысли. Язык отражает состояние нравственности в обществе.
Просторечие и жаргон выделяют лень мышления, хотя, на первый взгляд, помогают общению, упрощая этот процесс. Неправильная, пересыпанная жаргонными выражениями речь свидетельствует о плохом воспитании человека. В этой связи представляются актуальными мысли К.Паустовского о том, что по отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о его г р а ж д а н с к о й ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к родному языку,- дикарь. Он вредоносен по самой своей сути, потому что его безразличие к языку объясняется полнейшим безразличием к прошлому, настоящему и будущему своего народа.
Язык не только чуткий показатель интеллектуального, нравственного развития человека, его общей культуры, но и лучший воспитатель.
Четкое выражение своей мысли, точный подбор слов, богатство речи формируют мышление человека и его профессиональные навыки во всех областях человеческой деятельности. Академик Д.С.Лихачев справедливо замечает, что «неряшливость в одежде — это неуважение к окружающим вас людям и к самому себе. Дело не в том, чтобы быть одетым щегольски. В щегольской одежде есть, может быть, преувеличенное представление о собственной элегантности, и по большей части щеголь стоит на грани смешного. Надо быть одетым чисто и опрятно, в том стиле, который больше всего вам идет, и в зависимости от возраста. Язык в еще большей мере, чем одежда, свидетельствует о вкусе человека, о его отношении к окружающему миру, к себе.»
Наш язык — это важнейшая часть нашего общего поведения и жизни. И по тому, как человек говорит, мы сразу и легко можем судить о том, с кем мы имеем дело: мы можем определить степень интеллигентности человека, степень его психологической уравновешенности, степень его возможной закомплексованности. Наша речь — важнейшая часть не только нашего плведения, но и нашей души, ума, нашей способности не поддаваться влияниям среды.
Все, о чем бы мы ни говорили, все и всегда зависит от состояния нравственности. Язык чувствует. Вэтомвседело. Н.М.Карамзин говорил: "… Язык и словесность суть… главные способы народного просвещения; богатство языка есть богатство мыслей,… он служит первым училищем для юной души, незаметно, но тем сильнее впечатлевая в ней понятия, на коих основываются самые глубокомысленные науки… "
В языкознании начала XX века разделяли понятия «язык» и «речь», отделили социальное от индивидуального, исторически развивающуюся систему языка и особую деятельность человека. Язык как социальное явление рассматривается как знаковый механизм общения, система дискретных знаков, служащих для общения и способных выразить всю совокупность представлений человека о мире.
Язык — это сложнейшая система значений и отношений, предписаний и оценок, этики и эстетики, веры и убеждений, концепции времени и пространства. Разграничение языка и речи необходимо учитывать при обсуждении роли ( употребления, назначения, использования ) языка в человеческом обществе, в становлении личности, образовании ее.
Считая существенной роль языка для выражения чувств, эмоций, для воздействия на личность и формирования ее, к этим двум функциям ( то есть функция коммуникативная — функция общения, и когнитивная — познавательная) добавляют третью: одни ученые — эмоцианальную ( функцию воздействия ), другие — директивную (функцию формирования личности ). Эти три функции языка ( общения, познания и воздействия ), называемые базовыми, взаимодействуют в разных актах речи, в разных текстах, проявляясь в них в разной степени.
Представители герменевтики (искусства толкования текстов), рассматривая язык как способ существования человека, считая, что люди живут словами и в словах, особое внимание обращают на побудительную и оценочную функции языка. С этих позиций, эмоциональное, этическое, эстетическое воздействие слова, его потенциальная убеждающая сила, внушение и оценка, побуждение и управление обнаруживают свою приоритетную значимость для деятельности человека в управлении и коммерции, в учебно-воспитательной сфере и художественной, религиозной и политической и т. д.
Основные функции языка осознаются его носителями на интуитивном уровне. Речевой опыт, языковая практика дают знания о языке, правилах его использования, законах его функционирования в речи. Представление о роли языка в жизни людей, его функциях достаточно образно и неожиданно отражено в известной притче о древнегреческом баснописце Эзопе (VI век до нашей эры).
Однажды философ Ксанф, рабом которого был Эзоп, пригласил гостей и попросил Эзопа приготовить обед: в первый день самый плохой, во второй день — самый лучший.
В первый день на первое, второе и третье Эзоп приготовил язык.
— Почему ты подаешь одни языки? — спросили Эзопа.
— Мне приказали приготовить самый худший обед, а что может быть хуже языка? Только потому, что есть язык, мы огорчаем друг друга, бранимся, лжем, обманываем, хитрим, ссоримся. Язык делает людей врагами, разрушает города, даже целые государства. Он вносит в нашу жизнь горе и зло. Может ли быть что-нибудь хуже языка? Во второй день Эзоп снова подал языки. Хозяин и гости изумились.
— Мне велели приготовить самый лучший обед, — пояснил Эзоп, — а что для философа может быть лучше языка! При помощи языка изучаются науки и получаются знания, посредством него мы объясняемся друг с другом, решаем различные вопросы, просим, приветствуем, миримся, даем, получаем, выполняем просьбы, вдохновляем друг друга. При помощи языка строятся города, развивается культура. Думаю, что нет ничего лучше языка.
Все базовые функции языка: общение, познание и воздействие — нашли отражение в этой яркой притче. Парадоксальность противопоставления, обыгрывание омонимичности усиливают ее воздействия, убеждая в том, что нет языка плохого или хорошего, что нет вообще у человека «ничего лучше языка». Иначе говоря, язык всегда хорош, плохой может быть речь или носитель языка, создающий из хорошего языка плохую речь.
Любой язык, аккумулируя опыт народной жизни во всей ее полноте и разнообразии, является и действительным его сознанием. Каждое новое поколение, каждый представитель конкретного этноса, осваивая язык, приобщается через него к коллективному опыту, коллективному знанию об окружающей действительности, общепринятым нормам поведения, отвергаемым или принимаемым народом оценкам, социальным ценностям. Из этого следует, что язык не может не влиять на опыт конкретного индивида, его поведение, культуру. Под явным или неявным воздействием литературного языка, его установлений, традиций находятся все сферы жизнедеятельности человека, и ее успешность в немалой степени зависит от того, в какой языковой среде проходит жизнь человека, как он он освоил родной язык.
Неосознанная потребность личности в грамотности, навязываемой сверху, демократизируя речевое поведение, стала основой речевой вседозволенности, привела к тому, что современная языковая жизнь общества отмечена чертами утраты ценностных языковых ориентиров. Языковая способность личности рассматривается в психолингвистике как механизм, обеспечивающий речевую деятельность. Р е ч е в а я д е я т е л ь н о с т ь, связанная с использованием языка, одна из важнейших в жизни человека — существа мыслящего, думающего, познающего, общающегося, рассуждающего, объясняющего, спорящего, убеждающего. Обсуждение роли языка в становлении ( формировании, самообразовании ) личности невозможно без оперирования понятиями «языковая личность», «языковая способность», «языковое сознание», «языковое мышление». Имеет смысл воспользоваться также методом, который можно назвать коммуникативно-ориентированным чтением. Он даст возможность при чтении художественных произведений вычленять фрагменты текста, представляющие собой коммуникативные ситуации, которые рассматриваются в теории речевых актов во взаимосвязи определенных компонентов: говорящий, слушающий, высказывание, коммуникативные средства, обстоятельства, цель, прогнозируемый результат речевого акта. Коммуникативно-ориентированное чтение дает также возможность обращать внимание на авторские комментарии речи, содержащие характеристики конкретных ситуаций общения. Оно поможет увидеть авторскую оценку языковой личности в реальных проявлениях ее языковой эрудиции, языковой способности, психического состояния в момент речевой деятельности, отражающей ее языковое сознание. Если основным признаком личности, ее психики является сознание, то главным признаком языковой личности является наличие языкового сознания и языкового самосознания.
О развитии языкового сознания. Сознание иногда определяют как знание, которое с помощью различных знаковых систем ( в том числе языка, также представляющего собой знаковую систему ) может быть передано, чтобы стать достоянием других членов общества. Осознать — это значит приобрести потенциальную возможность сообщить, передать свое знание другому. Представления эти скорее бытовые, чем научные, однако они помогают перейти к научному определению понятия «языковое сознание».
Термин этот неоднозначен, в «Словаре лингвистических терминов» О.С.Ахмановой дается такое определение: «Сознание языковое… Особенности культуры и общественной жизни данного человеческого коллектива, определившие его психическое своеобразие и отразившиеся в специфических чертах данного языка… » Определение исходит из представления о языке как хранилище культуры этноса, словаре как вместилище знаний о мире и т. п. Вспомним еще раз, что именно в языке запечатлен весь познавательный опыт народа, его морально-этические, социально-эстетические, художественные и воспитательные идеалы. Язык хранит историю движения народа по пути цивилизации, он отражает характер народа, его симпатии и антипатии, связи с соседними народами. Язык впитал в себя все тонкости оценочного отношения к действительности, ее восприятия и отражения. Именно этот аспект языкового сознания фиксируется в широко известном высказывании К.Д.Ушинского о том, что природа страны, ее история, отражаясь в душе человека, выражаются в слове. Люди исчезали, но слова, создаваемые ими, вошедшие в сокровищницу — родной язык, остались бессмертными. Поэту П.А.Вяземскому принадлежат строчки, которые образно и емко формулируют сказанное:
Язык есть исповедь народа,
В нем слышится его природа,
Его душа и быт родной…
Для использования термина «языковое сознание » в личностном аспекте изучения языка приемлемо узкое (субъект — направленное) значение термина, обращенное к субъекту речи. В таком случае говорят о языковом сознании как совокупности знаний и представлений о языке, правилах и закономерностях функционирования его структурных элементов. Соотнесение термина «языковое сознание», употребляемого в узком смысле, с его употреблением в широком понимании, близком по значению ряду других терминов, таких, как «народное сознание», «языковое представление», «чутье языка народом», «языковая картина мира», «стратегия и тактика речевого поведения», «языковое чутье», «языковая компетенция», «чувство языка» и т. п., приводит к предметно-понятийным смещениям. Так, например, термин «чувство языка», входящий в этот ряд, в понятийном плане сближается с узким, субъект-направленным значением термина «языковое сознание», потому что определяется как конечный результат языковой практики, представляя собой в реальности точные знания, ставшие подсознательными. Оперируя понятием «языковое сознание», следует помнить, что за ним часто стоят достаточно отдаленные друг от друга реалии, поэтому не случайно состав термина иногда расширяется, приобретая при этом предметно-понятийную точность, и говорят о языковом сознании личности. В этом случае имеют в виду «те особенности речевого поведения индивидуума, которые определяются коммуникативной ситуацией, его языковым и культурным статусом, социальной принадлежностью, полом, возрастом, психическим типом, мировоззрением, особенностями биографии и и другими константными и переменными параметрами личности.» (Никитина С.Е. Языковое сознание и самосознание личности в народной культуре // Язык и личность. — М.,1989.-с.34). Нельзя не заметить, что эти параметры и в целом все речевое поведение личности зависят от ее коммуникативных умений. В первую очередь от речевых коммуникативных умений, рассматриваемых как такое практическое владение языковыми средствами, которое позволяет организовать речевое высказывание, оптимально решающее коммуникативную задачу. Признается, что выбор языковых средств, сам процесс понимания высказываний обеспечиваются как бессознательными механизмами, так и осознанными действиями. Поскольку личность осознает лишь небольшую часть своего языкового поведения, уже упомянутое выше утверждение Н.М.Карамзина о том, что язык и словесность — главные способы просвещения и училище для юной души, обретает конкретное дидактическое наполнение.
Действительно, словесность, художественная литература безгранично расширяют возможности для осознания языкового поведения, формирования языкового сознания личности, самого ее становления (образования).
Используя метод коммуникативно-ориентированного чтения, можно познакомиться с индивидуальными особенностями речевого поведения, формирования ( в процессе взаимодействия, обсуждения ) языкового сознания Алеши Пешкова. Исследование авторских комментариев речи в автобиографической трилогии М.Горького «Детство», «В людях», «Мои университеты» дает возможность увидеть связь речевых коммуникативных умений с некоторыми социальными и нравственными условиями формирования языковой личности. Актуальность изучения речевых коммуникативных умений, их роли для решения коммуникативных задач в разных ситуациях общения бесспорна хотя бы потому, что проблемы общения, разрабатывающиеся психологами и социологами, до сих пор еще не стали предметом пристального и результативного внимания педагогов и лингвистов. Как оказывают наблюдения за школьной действительностью, изучение научно-методической литературы, представления педагогов о способах, какими язык может стимулировать развитие личности, весьма поверхностны. А ведь еще Гегель обращал внимание на исследование роли языка в становлении сознания, в развитии психики человека. Сегодня достаточно эмпирических данных для утверждения о том, что интеллект и эмоции, воля и восприятие, память, воображение и т. д. возникают и существуют благодаря языку. Лингвисты, осмысливая роль языка в учебно-воспитательном процессе, в коммуникативно-педагогической деятельности человека и недостатки в этой деятельности, утверждают: «Главное… заключается в почти повальном неумении наших школьных учителей и вузовских преподавателей владеть учебной, педагогической речью. А это один из основных компонентов педагогического мастерства! В результате у нас довольно часто обучаемые ( особенно школьники ) испытывают отвращение к занятиям». Не вызывает сомнений, что занимающимся педагогической деятельностью важно знать и владеть способами воздействия языка на научение человека, потому что именно язык «оказывает кардинальное воздействие на наше научение и обучение», как справедливо считает известный американский психолог Э.Стоунс.
Показательно, что психологи, обсуждая проблему коммуникативных умений и называя среди них умение понимать другого человека, умение вступать в контакт, вести беседу, самовыражаться, как самостоятельное умение выделяют речевые способы общения. Этот термин использует, например, С.Б.Елканов, давая основание предположить, что за этим стоит необходимость разграничения вербальных и невербальных средств общения, попытка обратить внимание на то, что объем понятия «коммуникативные умения» включает в себя общекоммуникативные умения наряду с речевыми коммуникативными умениями.
Общение и развитие личности. Различныевиды общественной деятельности человека обслуживаются разными функциональными разновидностями языка, самой же распространенной формой социально-речевого воздействия является д и а л о г: «В диалоге виднее и слышнее формы выразительности, экспрессии — интонационной и моторной, которые образуют социальный фонд для раскрытия характеров, т. е. индивидуальных образов лиц в сфере их психических переживаний, в сфере их навыков и склонностей, из общественного поведения на фоне социально-речевой характерологии », — пишет академик В.В.Виноградов. Однако там, где виды культурно-общественного речевого общения утонченны и сложны, наиболее уместной формой общения, как считает В.В.Виноградов, оказывается монолог.
Речевое общение во всех его формах, видах, жанрах, типах позволяет человеку получать в готовом виде социальный опыт, осмысленный и систематизированный предшествующими поколениями. Общение как любая деятельность человека имеет ряд побудительных мотивов. Среди них — познание окружающего мира, познание самого себя и как результатпознания — корректировка своего поведения. Речевая деятельность героев литературных произведений, представленная мастерами слова со своими комментариями, дает образцы речевого поведения носителей языка разных возрастных и социальных групп, способна служить обогащению речевой практики читателей, совершенствованию их речевых коммуникативных умений. Автобиографическая трилогия Горького в этом смысле оказывается особенно ценной как произведение писателя-реалиста, глубокого и тонкого психолога, создавшего достоверную картину формирования и становления личности Алеши — «Максимыча» — Пешкова. Алеша Пешков — ребенок, жадно впитывающий окружающее, пытающийся понять, кто есть кто в этом незнакомом мире, спрашивающий, выясняющий, познающий. Общение осуществляется в стихии бытового взаимодействия, в семейной среде, преобладают диалоги с бабушкой и дедушкой, их монологи, обращенные к нему. Отчетливо видно, что бабушка, через монолог убеждающий и внушающий, реже — повествовательный и лирический, формирует эмоциональную сферу ребенка, развивает его чувства, а дед, которому более свойственен монолог драматический и лирический, реже — повествовательный, будит мысль, организует сферу рациональную, интеллектуальную.
Общение с бабушкой радостно, оно вселяет оптимизм, дает ощущение полноты жизни. Говорит она совершенно не похоже на других, «точно поет», сказки сказывает тихо, таинственно, ее слова льются мерно, они «сочные, веские, памятные». «Не верить бабушке нельзя — она говорит так просто, убедительно », — отмечает рассказчик. Речевые коммуникативные умения, реализуемые во всех видах общения с бабушкой, обеспечивают богатый, разнообразный ритмический рисунок речи, точный выбор слов, обладающих такой выразительной силой, что они остаются в памяти на всю жизнь, становятся основой языкового чутья, фактом языкового сознания. Чувства справедливости, сострадания, пробудившиеся в ребенке, беспокоят его, рождают возмущение покорностью, которая видится Алеше в бабушкином поведении, и тогда ему хочется, чтобы бабушка сказала " какое-то сильное слово, что-то крикнула". Но крик в общении — прием запрещенный. Он или показатель беспомощности, или крайняя форма воздействия на собеседника, допустимая, когда нарушена справедливость, в противном случае — он сам в высшей степени несправедлив и может вызвать эффект, обратный ожидаемому, как это происходит в резкой, крикливой форме общения матери с Алешей.
Не умея видеть мир глазами ребенка, забывшись в своих печалях, тревогах и несчастьях, мать Алеши, сердясь и раздражаясь, говорит сначала тихо и сурово, потом кричит. И крик этот вызывает у мальчика только боль и горечь, недоумение и страдание: «Я подошел, спросив ее: „Зачем ты кричишь на меня? “ Это же недоумение такой формой общения, какой является крик, ругань, обнаруживает глубоко запавший в душу Алеши-подростка кочегар Яков ( повесть „В людях“ ). Вся беспомощность крика, вся его бессмысленность как формы эмоционального воздействия заключена в наивно-простодушном и житейскимудром замечании Якова, адресованном повару Ивану Ивановичу.
»Чего ты ругаешься? — удивляется Яков… — Ты — не ругайся, я ведь с этого лучше никак не стану". Формирующееся мировоззрение, культура чувств становятся фактом языкового сознания, самосознания личности.
Сила воздействия слова, как оказывается, не зависит напрямую от силы его звучания. Действенность и результативность слова определяются целесообразностью, предполагающей учет говорящим условий и места общения, адресат. Речевые коммуникативные умения, обеспечивающие целесообразный, коммуникативно-мотивированный выбор слов, соотнесены, как показывает анализ, с жизненной позицией, взаимосвязаны с формой поведения. В речевом поведении матери, в ее коммуникативных умениях отражается особое положение в семье и неповторимость этой гордой трагической натуры. «Она умела говорить краткие слова как-то так, точно отталкивала ими людей от себя, отбрасывала их, и они умалялись», — замечает автор. Сила слова в общении так велика, что оно способно не просто отталкивать людей, но вызывать реальные физические страдания. Один из героев повести «В людях» рассказывает Пешкову-подростку: «Я, малый, даже с профессорами беседы водил. Одного попа до того загонял словесным-то бичом, что у него ажно кровь носом пошла». Словесные издевательства над человеком писатель считает жестокостью и ставит в один ряд с кровью, побоями. Обостренное отношение к слову, к его воздействию на человека, умение слышать слово, пользоваться им, воспринимать все его оттенки — составные компоненты оценочного отношения к слову, слагаемые речевых коммуникативных умений, формируемых в детстве в ближайшем семейном окружении. В отличие от бабушки, дед поначалу пугает Алешу-ребенка, страшит своей непонятностью, общение с ним тревожит, но оно и обогащает. Сердцем Алеша долго не принимает деда, судит его слова и поступки, видя в них визгливую вздорность, жалкую нелепость: «Мне казалось, что дед злой: он со всеми говорит насмешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого». Драматические монологи деда полны жестов, мимики, речевое оформление, содержание в них — как бы не главное. Он говорил «долго, яростно, подвизгивая и притоптывая ногой», «топнул ногой и закричал свирепо», «бросил блюдечко в голову ей, бросил и завизжал… » — так комментирует рассказчик речевое поведение деда. Таковы элементы его коммуникативных умений, являющихся отражением его сложного нравственного облика, особенностей его языковой личности. Иногда дед произносил слова, которые, так же как и бабушкины, оставались в душе мальчика на всю жизнь: «Привалившись ко мне сухим складным телом, он стал рассказывать о детских своих днях словами крепкими и тяжелыми, складывая их одно с другим легко и ловко». Слова эти идут от любви, от сердца, от житейского опыта; легкость их сложения находится как бы в противоречии с их весомостью, крепостью. Речевые коммуникативные умения реализуются здесь в свободном выборе слов, простом и незатейливом их складывании; эти умения подкреплены социально-психологическими коммуникативными умениями: умением вести беседу, чутко улавливая настроение собеседника, умением понимать собеседника, ставить себя на его место, т. е. учитывать условия общения и предвидеть его результат, умело сочетать вербальные и невербальные средства общения. Бабушка поясняет внуку: «Дедушка-то, когда хотел, так хорошо говорил, это уж после, по глупости стал на замок сердце-то запирать». Идеи гуманизма, оптимизм пронизывают автобиографическую трилогию М.Горького, и дополнительное тому свидетельство — это высказывание, вложенное в уста неграмотной женщины, испытанной на прочность множеством житейских невзгод, не утратившей ни доброты, ни сердечности, милосердной и мудрой.
Действительно, для незлобивого душевного собеседования, для искреннего открытого общения — для полнокровной человеческой жизни — нужно иметь сердце, не запертое на замок. Это нравственное правило, осваиваемое в детстве, становится основой общей и речевой культуры писателя.
Нравственные ценности, поступки окружающих, отношения между людьми — все впитывает в себя ребенок, наблюдая за взрослыми, общаясь с ними. «В детстве я представляю себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание все-таки мед», — подчеркивал писатель, отводя общению с людьми главную роль в развитии души, языкового сознания, интеллекта. Конечно, знание добывается еще и из книг, но тогда оно требует проверки жизнью, требует выявления его соответствия реальной действительности, знаниям о жизни окружающих людей. Может быть, поэтому у начитанного подростка нужда в собеседникке оказывается особенно острой. Ему мало только убеждать, ему нужно еще и самому убеждаться, слушая возражения собеседников, думающих иначе, чем он.
Особый интерес для учителя представляет сообщение знаний интимного свойства, которое отважно и умно предпринимала в общении с внуком бабушка. Писатель так рассказывает об этом: «Она поощряла нашу дружбу. Мальчику с девочкой дружиться — это хорошее дело! Только баловать не надо… И простейшими словами объясняла нам, что значит „баловать“. Говорила она красиво, одухотворенно, и я хорошо понял, что не следует трогать цветы, пока они не распустились, а то не быть от них ни запаху, ни ягод».
Лирический монолог как тип общения вообще более других пригоден и используется при обсуждении острых, интимных там. Подрастая, Алеша видит много грязи жизни, человеческих страданий, оскорблений. Социально-экономические условия бытия определяли общественное сознание и на его основе общение окружающих людей. Вражда из-за наследства порождала злобу, прорывавшуюся в семье Кашириных в виде безобразных скандалов, драк. Бабушка уговаривает враждующие стороны, нетерпимые в своей слепой ненависти, а с ответ ей летит «идиотская гнусная русская ругань, смысл которой, должно быть, недоступен разуму и чувству скотов, изрыгающих ее», — говорит автор. Гнусные поступки не людей — скотов и гнусные, недостойные человека слова. Речевые коммуникативные умения со знаком минус, так как способность «изрыгать» бранные слова не может, не должна признаваться умением, обеспечивающим полноценное общение.
Пьяные, опустившиеся, не нужные обществу люди бормочут «поганые слова». «Она говорила слова грязные, слова пьяной улицы — было жутко слышать их», — читаем признание автора в повести «В людях».
Драматические монологи, в которых реализуются речевые коммуникативные умения со знаком минус, имеют ярко выраженное социальное обоснование: сломлен, раздавлен человек, потому что в обществе, живущем без правил и законов, где попирается личность, не уважается ее достоинство, ты либо хватаешь и давишь себе подобных, либо морально и физически уничтожат тебя, и грязные поступки, черные слова, мысли, обнаруживающиеся в общении значительной части людского сообщества, есть отражение несовершенства общественного устройства.
Алеша-подросток приходит служить в семью чертежника. Быт мещанской среды с ее мелочными интересами, бездуховностью, отсутствием высоких идеалов, целей — все это отражается в серых мыслях, серых словах, в странной, оскорбительной, унижающей человеческое достоинство речи. «Мне не нравилось, как они все говорят, воспитанный на красивом языке бабушки и деда, я вначале не понимал соединения несоединимых слов… » — замечает рассказчик, фиксируя внимание на сформированном у ребенка эстетическом отношении к языку и речи.
Разобщенность людей, непонимание друг друга, неизбежные в условиях антагонизма, накладывают свой отпечаток на их речевое поведение, языковое сознание, деформируя личность. Нравственные формы поведения, общекультурный уровень среды определяют речевое поведение, обусловленное определенным набором коммуникативных умений.
Подросток поднимается до осознания того, что, если его хозяева «перестанут судить людей, кричать, издеваться над ними, — они разучатся говорить, онемеют, им не видно будет самих себя». Это понимание укрепляет в нем веру в себя, в человека, в то, что можно защититься от тех, чьи «липкие языки забрасывают хламом постыдных слов » чистое и светлое. Эта новая сила дает ему возможность «слушать злые насмешки спокойно и беззлобно».
Рост самосознания подростка, углубление его знаний об окружающем мире, о языке, ( языковая эрудиция ) отражаются на его речевом поведении, речевой культуре. Появляется ощущение несовершенства своего речевого поведения, речевых коммуникативных умений. Рассказчик свидетельствует: «Несмотря на то, что я уже немало прочитал книг, любил читать стихи и сам начинал писать их, говорил я „своими словами“. Я чувствовал, что они тяжелы, резки, но мне казалось, что только ими я могу выразить глубочайшую путаницу моих мыслей». Жадно вслушиваясь в речь окружающих, он замечает, как меняется речь говорящего в зависимости от того, где он говорит, с кем говорит, о чем говорит, обнаруживает противоречия между формой и содержанием, между поступком и словом, между умением говорить и умением действовать.
Анализируя авторские комментарии коммуникативной деятельности героев трилогии М.Горького, их коммуникативных умений, можно увидеть разное отношение подростка к собеседникам, к особенностям их коммуникативного поведения, динамику его оценочного отношения к речи.
Он испытывает эстетическое наслаждение от красоты звучащей речи: «Речи его я слушал внимательно, чувствуя их красоту». В другом месте автор свидетельствует: «Рассказывая, он ритмически покачивался. Голос у него был глухой, тусклый, а слова — яркие, и что-то соловьиное пело в них». Слушая голос другого говорящего, странно глубокий, он отмечает в нем «что-то потрясающее». Вспомним, что чутье языка воспитывалось, формировалось у рассказчика в раннем детстве.
Его завораживает тайна новых незнакомых слов, мастерство их переплетения, когда говорящий нанизывает слово за словом «на стержень своей мысли». Автор признается: «Я ждал этих изречений, как благостыни, — приятно было слышать необычные сочетания слов в доме, где все говорили бесцветным языком, закостеневшим в истертых, однообразных формах».
Душевный дискомфорт, беспокойство и тревогу вызывает у него видимое противоречие между формой и содержанием речи, между поступками говорящих и их словами. Раздражает, когда говорят «книжно и невразумительно», когда говорящий употребляет какие-то неведомые имена, странные сочетания слов, когда серые, тяжелые слова катятся или «нудно сеют, точно капли дождя», когда в речах «что-то снотворное». «Странные слова, незнакомые имена надоедливо запоминались, щекотали язык, хотелось ежеминутно повторять их — может быть, в звуках откроется смысл ?» — читаем в повести «В людях». Это признание есть косвенное подтверждение мысли, высказываемой рядом ученых, что т е з а у р у с ( словарь языка с полной смысловой информацией ) является одним из способов представления языкового сознания.
Если человек говорит кратко и внушительно, негромко и задушевно, сухо и деловито, это нравится подростку, как и ровная, простая, ясная, веская речь, когда у говорящего есть «своя мера людей», есть отчетливые мысли. «Он, пытливо глядя на меня, помолчал, а потом заговорил отчетливо и веско, видимо, — очень продуманные мысли», — пишет автор.
Отчетливая мысль, облеченная в ясную и простую форму, не часто встречается. Чаще подросток чувствует себя опьяненным словами, не улавливает в них мысли, нередко видит, что люди «милосердны и любвеобильны только на словах», его осеняет догадка, что часто «в резких словахпрячутся мысли жалкие и лицемерные», что недостойные люди прячутся за хорошими словами, приспосабливая язык к своим нуждам, делая его, по Эзопу, плохим, хуже которого нет ничего. Формирующееся оценочное отношение к слову развивает оценочную культуру подростка, мотивы его поведения. Резко критическое отношение и неприятие вызывают у взрослеющего человека споры, в которых истина теряется в обилии слов, и рассказчик с признательностью и уважением обращается памятью к добрым своим собеседникам, которыми одарила его жизнь, вспоминает рассуждения одного из них: «Слова, дружище, это — как листья на дереве, и чтобы понять, почему лист такой, а не иной, нужно знать, как растет дерево, — нужно учиться». Рассказчик приходит к необходимости учить язык, познавая его законы, развивая свою языковую эрудицию, совершенствуя языковые способности, речевые коммуникативные умения.
Выработка убеждений, жизненной позиции идет в процессе активной работы мысли, перерабатывающей знания бытовые и книжные, сверяемые с практической деятельностью, — таков путь освоения мира подрастающим поколением, и тяжел этот путь без наставника, учителя, собеседника. В повести «Мои университеты» М.Горький пишет: «Мне только что минуло пятнадцать лет, но иногда я чувствовал себя пожилым человеком, я как-то внутренне разбух и отяжелел от всего, что пережил, прочитал, о чем беспокойно думалось. Заглянув в себя, я находил свое вместилище впечатлений подобно темному чулану, который тесно и кое-как набит разными вещами. Разобраться в них не было ни сил, ни умения». Это пронзительное ощущение одиночества, безжалостного и нелепого отторжения от людского сообщества, невозможности реализовать естественное человеческое желание быть услышанным, понятым, вспомнилось рассказчику много лет спустя, после знакомства с удивительно правдивым рассказом А.П.Чехова про извозчика, который беседует с лошадью о смерти своего сына: «Я пожалел, что в те дни острой тоски не было около меня ни лошади, ни собаки и что я не догадался поделиться горем с крысами...» Потребность поделиться раздумьями, необходимость высказать мысли, желание обсудить сомнения, разрешить их — стремления специфически человеческие, и чем более развит интеллект, чем выше культура, самосознание личности, тем больше потребность в общении, во взаимодействии с себе подобными.
Проведенное коммуникативно-ориентированное чтение позволяет увидетьэтапы становления языковой личности, развития языкового сознания ребенка, подростка, юноши. Расширяя возможности для осознания языкового поведения личности, художественные произведения, как в грандиозной лаборатории, аккумулируют важную для языковой личности информацию. В данном случае извлеченные наблюдения опираются на определенные научные представления. В самом деле, ребенок не может развиваться ни интеллектуально, ни нравственно, ни эстетически вне языковой среды, без речевого общения. Речь окружающих, их речевое поведение, обращенное к ребенку с первых месяцев его жизни звучащее слово — основа развития, становления личности. И то, что это за речь, какими качествами, свойствами она обладает, какое несет содержание, — в известной мере задает направление культурного и духовного развития личности и социального процветания гражданина.
Большое значение в языковом развитии ребенка имеет приобщение к народному творчеству, в частности, к пословицам и поговоркам. Проведение урока по пословицам и поговоркам занимает определенное место в эстетическом и нравственном воспитании школьников, в формировании у них патриотического чувства, значительно обогащают речь ученика, делают ее образной, яркой. Постичь пословицы — это значит глубже познать жизнь, обычаи
своего народа, свою Родину. Проводить уроки по данной теме в 5-х классах и сложно, и интересно.
В качестве оборудования использую:
стенд с яркими иллюстрациями к пословицам и поговоркам художника А.Елисеева; выставку книг ( В.П.Аникин «К мудрости ступенька», Л.Толстой «Скучен день до вечера, коли делать нечего», Б.В.Шергин «Одно дело делаешь, другого не порть», Г.А.Галичев «О пословицах», сборники пословиц, поговорок, книги Даля; плакаты с высказываниями писателей, ученых, видных общественных деятелей о пословицах и поговорках. Слово учителя на уроке чередуется с элементами беседы, чтением стихов, басен, инсценированием сказок, игр. Урок может быть таким. В начале урока учитель говорит о том, что никто не знает, когда возникли пословицы. Несомненно лишь одно: они идут от далеких времен исопутствуют народу на всем протяжении его истории. Русские пословицы — крылатая мудрость народа. Едва ли найдется такой человек, который не пользуется мудрыми изречениями. Недаром говотится: «Без угла дом не строится, без пословицы речь не молвится». Пословицы для нас — своеобразный учебник жизни. Они учат, каким должен быть человек в труде, в любви и дружбе, в отношениях с другими людьми. Поистине волшебные слова заключены в мудрых русских пословицах. И это не случайно. Народ создавал их в течение многих веков. Наблюдая из века в век различные жизненные явления, народ обобщал их, выделял в них самое характерное, самое типичное — свои наблюдения выражал в точной и сжатой словесной формуле пословицы или поговорки. В этих кратких афоризмах народ передавал свои знания и опыт, накопленный веками, следующему поколению. «Счастье не ищут, а делают», «Ученье свет, а неученье — тьма», — учит русский народ. Мудрые пословицы помогают оценивать свои поступки и действия других людей. Русские пословицы охватывают все стороны жизни народа. Они выражают беззаветную любовь к Родине, свободолюбие и трудолюбие русского народа, его храбрость, стойкость в борьбе с врагами, его честность и стремление отстаивать правду до конца. Сам народ прекрасно понимал значение пословиц в жизни людей. Это и послужило причиной возникновения пословиц:
Недаром говорится, что русская пословица ко всему пригодится. Пословица — всем делам помощница. Без пословицы не проживешь. Обращаю внимание ребят на высказывания о пословицах, поговорках, написанные на плакатах: Что за роскошь, что за смысл в каждой поговорке нашей. Что за золото! ( А. С. Пушкин )
Пословицы — это цвет народного ума, самобытной стати, это житейская народная правда, своего рода судебник, никем не судимый. ( В. И. Даль )
Народные пословицы и поговорки… служат отражением народного ума, характера, верований, воззрений на природу. ( Н. А. Добролюбов )
Вот как просто сочиняют наши мужики! Все просто, слов мало, а чувства много. ( Л. Н. Толстой )
В простоте слова — самая великая мудрость. Пословицы и песни всегда кратки, а ума и чувства в них на целые книги. ( А. М. Горький )
Яркие, сочные, неувядаемо свежие, афористические русские пословицы использовались величайшими мастерами слова в тех случаях, когда нужно было высказать свою мысль очень кратко, точно и выразительно. Широко использовали и используют в своих произведениях пословицы, поговорки писатели и поэты. Ставлю перед ребятами задачу: найти пословицы в тех произведениях, которые они сейчас услышат, объяснить их смысл.
Учащиеся инсценируют небольшую сказку Е. Пермяка «Про торопливую Куницу и терпеливую Синицу».
Стала торопливая Куница шелковый сарафан к лету кроить. Тяп-ляп. Весь шелк искромсала, изрезала в лоскутки. И не то что сарафан, платка из этих лоскутиков нельзя было сшить. Стала терпеливая Синица из холстины фартук кроить. Тут прикинет Синица, там смекнет, сюда подвернет. Все она сообразила, все высчитала — потом за ножницы взялась.
Нарядный фартук получился. Ни одного лоскутика не пропало даром.
— Где ты кройке-шитью училась, Синица? Какие курсы кончила? — спрашивает ее Куница.
— Никаких я курсов не кончила, — отвечает Синица. — Бабушка меня шитью выучила.
— А как она учила?
— Да очень просто. Шесть волшебных слов велела запомнить.
— Каких?
— Семь раз отмерь, один раз отрежь.
Использую и другие литературные произведения: басню Крылова «Мот и Ласточка», стихотворение Л. Ошанина «Песня о дружбе», стихотворение Г. Яковлева «Посмотри вокруг» ( ребята их учат наизусть ) и др.
Далее учащимся может быть предложено несколько форм работы, что позволит не только проверить их знания данного жанра устного народного творчества, но и обогатить их. Задания могут быть примерно такими. Игра «Закончи пословицу».
Я называю первую половину пословицы, а ученики — вторую: Труд человека кормит, а лень портит. Кто много говорит, тот мало делает.
Повторенье — мать ученья. Тот никогда не ошибается, кто ничего не делает.
Не спеши языком, торопись делом. Сделал дело -гуляй смело. Ученье — свет, а неученье — тьма. Куй железо, пока горячо. С кем поведешься, от того и наберешься. Делу — время, потехе — час. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Мелет до вечера, а слушать нечего. Не все то золото, что блестит. После этого я несколько усложняю задание, предложив ребятам другую игру: «Назови пословицу ».
Показываю школьникам небольшие таблички с написанными на них словами. Ученики должны отгадать, восстановить пословицу по этим словам.
Дело — безделье. «Маленькое дело лучше большого безделья». Дружба — служба. «Дружба дружбой, а служба службой». Лает — кусает. «На смелого собака лает, а трусливого кусает». Руки — скука. «Не сиди сложа руки, так и не будет скуки». Труд — лень. «Труд человека крмит, а лень портит». Дело — потеха. «Делу — время, потехе — час». Язык — дело. «Не спеши языком, торопись делом». Шило — мешок. «Шила в мешке не утаишь». Коса — камень. «Нашла коса на камень». Свет — тьма. «Ученье — свет, а неученье — тьма». Для этой игры можно использовать и другие пословицы ( меньшее или большее количество ). Обращаю внимание учащихся на стенд с рисунками художника А. Елисеева к пословицам и поговоркам, а затем показываю им свои рисунки и предлагаю отгадать, какие пословицы на них изображены.
Можно предложить и такое задание: отгадай загадки-пословицы. О каких людях идет речь, какие недостатки человеческого характера подвергаются критике в этих пословицах-загадках? Язык без костей: что хочет, то и лопочет ( Болтовня ) Ел да устал, спал да намаялся. ( Лень ) Подал руку, да подставил ногу. ( Двуличие ) Мое горе — стрела во мне, чужое горе — стрела во пне. ( Эгоизм ) Это задание вызывает у ребят большой интерес, заставляет их мыслить. С удовольствием школьники отвечают на шуточные вопросы, используя в качестве ответа поговорки: в какой поговорке насекомое превращается в млекопитающее? ( «Делает из мухи слона». ) Согласно какой поговорке слово находится в кармане? ( «За словом в карман не лезет». )
Быстро, легко справляются пятиклассники со следующим заданием.
«Вы все знаете много поговорок-сравнений, — обращаюсь к ним. — Такие, например, как „холоден как лед“. Сейчас мы все вместе, используя данную таблицу под названием „Составь поговорку“, выполним следующую работу: нужно к словам подобрать соответствующую по смыслу картинку, тогда у вас получится семь известных поговорок. » ( Рисунки делаю на плотной цветной бумаге. Ученик, правильно составивший поговорку, дописывает нужное слово мелом, который легко стереть сухой тряпкой. Это дает возможность использвать данную таблицу несколько раз. )
Умению практически использовать пословицы в речи учит ребят задание «Закончи предложение пословицей» ( предложения заранее написаны на доске ). «Когда я была больна, мне помогали друзья из моего класса: приносили задание на дом, объясняли трудные задания. Правильно утверждает пословица: ( „друзья познаются в беде“ )». «Я несколько лет дружила со Светой, но однажды мы поссорились. И тогда я решила дружить с Галей. Узнав о ссоре, мама сказала: (»Нет друга, так ищи, а нашел, так береги", «Новых друзей наживай, а старых не теряй» ).
Развитию речи учащихся способствует задание «Составь небольшой рассказ, историю, выводом для которой может служить одна из пословиц. ( Устно эту работу мы уже проделывали на предыдущих уроках. ) Предлагаю 3 — 4 учащимся прочитать рассказы.
»Оля зашла к своей подруге и видит, что Аня делает уборку в комнате. «Давай я тебе помогу», — говорит она. Стала Оля посуду мыть, а посуда в руках скользит, чашки падают, бьются. Аня и говорит подруге: «За всякое дело берись умело».
«У Вити было два друга, Коля и Дима. Они всегда играли вместе. Однажды Витя сломал ногу и не мог выходить на улицу. Коля приходил к нему каждый день, беседовал, играл в шашки, помогал учитьуроки. А Дима ни разу не зашел к Вите. Вот так Виктор и узнал, кто ему настоящий друг, так как друг познается в беде».
«Жил-был Ваня, любил на солнышке погреться, ничего не делать и мечтать. Ел и спал, толстый стал, книг не читал. Однажды он говорит матери: „Вырасту, ученым стану“. А она ему отвечает: „Без муки нет науки“.
В заключение читаю высказывания М. А. Шолохова о пословицах: „Меткий и образный русский язык особенно богат пословицами. Их тысячи, десятки тысяч! Как на крыльях, они перелетают из века в век, от одного поколения к другому, и не видна та безграничная даль, куда устремляет свой полет эта крылатая мудрость. Из бездны времен дошли до нас в этих сгустках разум и знания жизни, радость и страдания людские, смех и слезы, любовь и гнев, вера и безверие, правда и кривда, честность и обман, трудолюбие и лень, красота истин и уродство предрассудков… “
Пословицы и поговорки играют большую роль в культурном и нравственном воспитании учащихся, в обогащении их языка, в развитии образного мышления и речи. Интересной может быть работа по рассказу В. Г. Короленко „Без языка“, в котором образно осмысливаются факты языкового существования личности. Автор образно исследует явление „безъязыкости“ как социального и нравственного феномена.
Наблюдение, проведенное над авторскими комментариями речи в произведении В. Г. Короленко „Без языка“, может дать учителю материал для работы с учащимися, привлекая внимание к языку как условию человеческого существования, как средству формирования личности. Обращение к этому произведению помогает решать не только образовательные, но и собственно воспитательные задачи, связанные с формированием национального самосознания, патриотизма, немыслимых без представления о нравственной основе языкового сознания личности, с воспитанием интернационализма, покоящегося на признании и уважении языков, обычаев, культур наций и народностей. Язык и нравственность в человеке неотделимы. Утрата, отсутствие одного неизменно влечетза собой трагическую потерю и второго — этот мотив рассказа чрезвычайно важен для восприятия всех, кто знакомится с этим произведением.
Острое чувство дискомфорта, потерянности ощущают короленковские герои, покинувшие родину, — Иван Дыма и Матвей Лозинский. И показывает это писатель через предметно неожиданные внешние проявления: народную, пугающе непонятную чужую речь. „И все кругом, — чужой язык звучит, незнакомая речь хлещет в уши, непонятная и дикая, как волна, что брыжжет пеной под ногами“. Показ состояния людей через их отношение к речи ( именно чужой речи ), через ее восприятие можно считать эффективным и оригинальным литературным приемом. На протяжении всего рассказа В. Г. Короленко использует этот прием в самых драматических для главного героя ситуациях. Невозможность быть понятым, изолированность от мира людей, не понимающих языка Матвея, лишает его в глазах окружающих и даже собственных — человеческих черт, приобщенности к цивилизованному миру. Писатель так рассказывает об этом: »… Откуда-то из тени человеческий голос сказал что-то по-английски резко и сердито.
Матвею этот окрик показался хуже ворчания лесного зверя. Он вздрогнул и пугливо пошел опять к опушке. Тут он остановился и погрозил кулаком. Кому? Неизвестно, но человек без языка чувствовал, что в нем просыпается что-то волчье". И снова сравнение с животным ( волком ) рождается у писателя, показывающего встречу в парке двух людей, говорящих на разных языках, не способных понять друг друга и потому уже враждебных и настороженных. Язык, призванный и способный объединять людей, становится преградой для сближения, когда у каждого он только свой. Как важно сегодня, в период острых национальных проблем, наших размышлений о языковой политике, решений вопросов о государственном языке, о языке межнационального общения вдуматься в ситуации, показанные нам В. Г. Короленко, вчитаться в его провидческие слова!
«Может быть, эти два человека нашли бы друг в друге братьев до конца своей жизни, если бы они обменялись несколькими братскими словами в эту теплую, сумрачную, тихую и печальную ночь на чужбине…
Но человек без языка шевельнулся на земле так, как недавно шевельнулся ему навстречу волк в своей клетке. Он подумал, что это тот, чей голос он слышал недавно, такой резкий и враждебный… Он поднял голову с враждой на душе, и четыре человеческих глаза встретились с выражением недоверия и испуга… »
Братские слова могут произноситься и громко, и тихо, и резко, и мягко, но чтобы они стали братскими, должен быть понят их смысл, что возможно только прни знании языка, владении им. Незнание языка, сопутствующее незнанию обычаев, может обернуться трагедией. И как естественный итог безъязыкового существования можно рассматривать последующие события. Когда Матвей, идущий вперед «с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах», с надеждой в душе, в порыве чувства благодарности наклоняется, чтобы поцеловать руку высокого господина в серой шляпе, высокий господин, не понявший ни его слов, ни его намерений, оказавшийся к тому же полицейским, резко взмахивает и опускает ему на спину дубинку-наказание, дубинку-возмездие.
И ни отзывчивые люди, ни их доброе отношение не могут облегчить страдания человека, не способного из-за незнания языка поделиться своими мыслями, чувствами.
«Они приступили к Матвею с расспросами на разных языках, но он только глядел на них своими синими глазами, в которых виднелась щемящая тоска, и повторял: „Миннесота… Дыма… Лозинский… “
Жалкий, беспомощный от невозможности объясниться, из-за этого беззащитный, несмотря на свою огромную физическую силу, он преображается, попав в колонию переселенцев из России, осваивая чужой язык, а с ним и чужую культуру, обычаи. Осознание необходимости этого приходит к нему постепенно.
»Он чувствовал, что и ему нашлось бы место в этой жизни, если бы он не отвернулся сразу от этой страны, от ее людей, от ее города, если бы не осудил в ней сразу, заодно, и дурное, и хорошее… "
Освоение языка, приобщение через него к обычаям, культуре чужойстраны изменили, духовно обогатили Матвея: «Даже лицо его изменилось, менялся взгляд, выражение лица, вся фигура. А в душе всплывали новые мысли о людях, о порядках, о вере, о жизни, о боге…, о многом, что никогда не приходило в голову в Лозищах. И некоторые из этих мыслей становились все яснее и ближе… » Новый облик Матвея отражает его новое самосознание, возросшее богатство его языковой личности.
Но это его обретение себя нового, социальная адаптация Матвея, несмотря на удавшееся устройство новой жизни, о которой мечтал он на далекой родине, идет тяжело и болезненно.
«Вот у него есть клок земли, есть свой дом, и телки, и коровы… Скоро будет жена… Но он забыл еще что-то, и теперь это что-то плачет и тоскует в его душе… »
Это плачет и тоскует его душа, теряющая родные корни, родной язык. Грусть, щемящая боль связаны с утратой родины, родного языка, с мыслями о будущих детях, которые «забудут даже родной язык». Так через судьбу главного героя, через испытания, выпавшие на его долю, ведет нас писатель к простой и ясной мысли о кровной связи родины и языка предков, о нерасторжимости любви к родине и к родному языку, к мысли о том, что сам интеллект, эмоции — все человеческое входит в человека через язык, что интеллектуальная, эмоциональная культура формируется и поддерживается языком. И чем богаче духом человек, чем более развит он эмоционально и интеллектуально, тем тяжелее для него потеря родины, утрата родного языка.
Неоднократно В. Г. Короленко прибегает к характеристике героев через авторскую оценку их речи. Иногда делает ее составной частью портретной характеристики: «Дыма был сухощав, говорлив, подвижен..., глаза бегали и блестели, язык имел быстрый, находчивый, усы носил длинные… Никому спуску не давал, часто задевая людей своим колючим словом». Введенная таким образом авторская оценка своей структурно-языковой основой «задает»сознаниеречевой деятельности Дымы как некоей биологической особенности, не входящей в противоречие с его физическими природными данными, дополняющей их, являющейся компонентом языкового сознания. В другом месте, вкладывая в уста рассказчика такую характеристику: «У него ум — как огонь, а язык — как молот. Ну, он и перековал всех… » — писатель обращает внимание на социальную направленность, подчеркивает общественную значимость речевой деятельности личности. Авторские комментарии речи дают интересный материал для наблюдения и понимания силы воздействия словом, демонстрируемой умелым оратором, оценки его деятельности прессой; чрезвычайноинтересны комментарии оценочного отношения к слову, его звучанию, значению, соответствию действительности.
Представление о том, что, где и как нужно говорить, — одно из базовых в учении античных стилистов об ораторском искусстве, — лежит в основе одного из коммуникативных качеств речи — уместности. В. Г. Короленко, характеризуя своих героев, обращает внимание как на особый положительный факт на их способность вести «подходящий разговор»: «один с простым мужиком, другой — со своим братом, однодворцем или мещанином, третий — с управляющим или подпаском… » И вот эти степенные селяне, знающие, «как обращаться в свете», вырванные из привычных социальных условий, из языковой среды, превращаются из людей, ходивших по свету «с открытыми глазами», «точно в слепых». Неспособность понять коммуникативную ситуацию, осуществить процесс общения парализует личность, деформирует ее, лишает самой возможности существования.
Произведение В. Г. Короленко, в котором образно осмысливаются факты языкового существования личности, может быть средством расширения языковых представлений, воспитания и развития языкового сознания, формирования интеллектуальной и эмоциональной культуры личности.
В заключение сошлемся на авторитетное мнение академика Д. С. Лихачева о взаимосвязи языка и личности: «Вернейший способ узнать человека — его умственное развитие, его моральный облик, его характер — прислушаться к тому, как он говорит… Есть язык народа как показатель его культуры и язык отдельного человека как показатель его личных качеств, качеств человека, который пользуется языком народа. Язык человека — это его мировоззрение и его поведение. Как говорит, так, следовательно, и думает». ( Лихачев Д. С. Земля родная. — М., — 1983. — с. 31 — 32. )
www.ronl.ru
РЕФЕРАТ
Личность и параязык. Эмоциональный язык
В данном докладе мы рассмотрим область явлений, связанных с передачей в процессе коммуникации некоторой информации, но характеризующей не само высказывание и не ситуацию, связанную с содержанием высказывания, а самого субъекта, производящего речевой акт. Характеристика субъекта в этом случае, относящаяся к неязыковым данным, к области личности, например, характер его голоса (тембр, тон), особенности артикуляции (шепелявость, грассирование и т.д.), ни в коей мере не может быть соотнесена со структурой высказывания, поскольку эти факторы не имеют никакого отношения к содержанию коммуникации. Указанное обстоятельство является чисто биологической характеристикой субъекта, присущей ему как физическому лицу, а не как автору сообщения о некотором событии и явлении. Следовательно, в содержание и структуру высказывания не может быть подключен ни один из признаков самого субъекта, обнаруживаемых в физическом процессе речепроизводства. Характеристика субъекта в данном случае вообще не может являться областью какого-либо лингвистического исследования – она лежит вне параметров системы и структуры языка и представляет собой предмет исследования в науках, изучающих человека как физический объект (биология, медицина и т.д.). К биологической характеристике субъекта могут быть отнесены все показатели его особенностей как физического индивидуума, начиная от специфических артикуляционных данных (тембр голоса, интонация, громкость и т.д.) и кончая внешними выразительными данными (выражение глаз, поза при говорении, движение рук, покраснение щек и т.д.). Учет этих характеристик при восприятии основной информации не может быть обоснован, поскольку перечисленные признаки не влияют на содержание самой информации. Например, фраза Я не делал этого, сказанная с целью обмана и сопровождаемая покраснением лица и лукавым взглядом, не может быть соотнесена с этими внешними факторами, хотя по ним можно сделать вывод о лживом характере высказывания. Однако заключение проводится не по паралингвистической функции этих признаков (фраза вербально завершена), а на основе логического приема построения умозаключения.
В лингвистической литературе в последнее время возникла концепция, согласно которой целесообразно говорить о паралингвистике не как о науке, изучающей совокупность неязыковых средств коммуникации, а как об особой системе языка, отличающегося от звукового своей структурой.
По определению некоторых лингвистов, вся область информации, не связанная непосредственно с передачей ее в структурно-оформленном речевом высказывании, относится к так называемому «эмоциональному языку».
В связи с тем, что, по Трейгеру, так называемый эмоциональный язык является сопровождением звуковой речи, различаются две стороны этого явления: вокализация и голосовые качества. На этом основании к сфере вокализации причисляются «характеризаторы» (смех, плач, шепот), «классификаторы» (высота тона и т.д.) и так называемые разделители (междометия, кашель, чихание), а к голосовым качествам относятся языковые признаки артикулируемой речи (тон, тембр и т.д.). Таким образом, Трейгер расширил предмет паралингвистики, включив в него явления явно физиологического плана (смех, кашель и т.д.), а с другой стороны, – сузил его, ограничив лишь изучение «вокальных» данных.
Такое понимание паралингвистики дало повод для разнообразной интерпретации понятия «эмоциональный язык» как более широкой области передачи информации. Так, например, Н.И. Смирнова утверждает, что «в состав “Emotive Language” входят лексические и грамматические элементы, ситуативный контекст сообщил эмотивность, не присущую им в языке, кинетические явления (мимика, жесты, телодвижения) и паралингвизмы в понимании Дж. Трейгера (звуковые явления, сопровождающие речь, т.е. темп, интенсивность, высота основного тона, ритм, тембр и т.д.)». Далее Смирнова утверждает, что «паралингвизмы и кинетические средства различны по своей субстанции, но служат одной цели: максимальному расширению инфомативности речи, без чего общение людей было бы затруднительным».
Так как использование паралингвистических средств свойственно языку в его конкретном речевом оформлении, то можно было бы полагать, что паралингвистика должна входить в теорию речевой деятельности или психолингвистику, если понимать под последней еще более широкую научную область, нежели только теорию речевой деятельности. На наш взгляд, внутренняя основа паралингвистики кроется в функциональном использовании языка как относительно самостоятельной системы, а психологический механизм, порождающий употребление паралингвистических средств, не является непосредственным объектом исследования самой паралингвистики. Только непосредственная взаимосвязь имманентных и паралингвистических средств языка образует базу для выяснения функций этих средств, и поэтому паралингвистические средства, как и язык, в целом могут подвергаться психолингвистическому исследованию в аспекте изучения всего порождающего языкового механизма.
Можно утверждать, что комплексное изучение собственно языковых средств, паралингвистических средств и речевой деятельности в целом должно проводиться именно в общей теории коммуникации – в науке, становление которой происходит в настоящее время.
Проблема так называемого «эмотивного языка» в вышеизложенном смысле имеет отношение к более широкой проблемевыражения эмоционального аспекта вообще и характера его выражения языковыми средствами, в частности.
К эмоциональной семантике в самом широком смысле относятся все виды модальности, начиная от таких понятий, как уверенность, предположение, вероятность до понятий радости, восторга, восклицания и т.д. Подобное содержание передается лексикой (например, модальные слова, междометия), грамматикой (наклонение), интонацией (эмфаза). К средствам выражения эмоциональности относятся и все околоязыковые средства, и в первую очередь жесты, мимика и т.д., которые входят в состав паралингвистической сферы коммуникации.
Предполагается, что всякое высказывание в принципе может быть как бы двуслойным, состоящим из основного, предметно-логического содержания и оценочного – эмоционального; если первое передает некоторую информацию, то второе выражает отношение говорящего субъекта к этой информации. При этом принято считать, что для передачи некоторого сообщения о предмете, явлении используются основные полнозначные средства языка, а для передачи всех видов эмоционального содержания привлекаются и все подсобные, околоязыковые, т.е. паралингвистические средства.
Такое раздвоение содержания высказывания на рациональный и эмоциональный пласты часто ведет к прямолинейному перенесению методически удобной схемы на онтологические свойства самого объекта, т.е. создается иллюзия действительной двухслойности плана языкового содержания.
Для того чтобы правильно оценить роль паралингвистических средств в осуществлении коммуникации, необходимо прежде всего рассмотреть вопрос о правомерности расчленения содержания высказывания, осуществляемого языковыми средствами, на рациональный и эмоциональный пласты в онтологическом плане. Если исходить из того, что всякое сообщение, облекаемое в языковую форму, является одноактным образованием как по времени порождения, так и по существу внутреннего строения, то правомерность такого расчленения должна вызвать сомнение. Основываясь на этом, можно утверждать, что передаваемая информация, независимо от ее характера, всегда будет представлять собой синтез, т.е. некоторое нерасчлененное по своей сущности единое содержание.
Далее, важно обратить внимание на то, что поскольку высказывание есть всегда результат речевой деятельности субъекта, то оно уже изначально детерминировано как субъективный акт и по форме и по содержанию. Это относится к любому высказыванию в принципе, ибо каждое высказывание будет представлять собой результат взаимодействия человека (субъекта познания) с объективным миром. Субъективность речевого высказывания определяется, таким образом, и тем существенным обстоятельством, что в нем заложено содержание, формируемое индивидуумом, которое построено абсолютно зависимо от познавательного акта субъекта (человека).
Познавательный акт как фрагмент мыслительной деятельности человека по своей природе уже содержит так называемый оценочный момент, который и есть не что иное, как произведенная субъектом мыслительная операция над предметом высказывания (понимание, обобщение, заключение, оценка и т.д.), что представляет собой «оценку» в самом широком ее понимании. Оценка содержится, таким образом, повсюду, где происходит какое бы то ни было соприкосновение субъекта познания с объективным миром и вербальное выражение этого соприкосновения. В простой констатации факта, например, в предложении «Зима!», в этом смысле также содержится какая-то определенная оценка, как и в высказывании «Какой прекрасные день!»
При так называемом модальном характере содержания информации как аспекте плана содержания действуют в принципе те же закономерности, что и при так называемом «чисто» информативном содержании. своеобразие эмоционального аспекта предложения состоит, однако, в том, что набор модальных «оттенков» сравнительно ограничен, и главное – универсален, что создает благоприятные предпосылки для исключения из процесса коммуникации формально-структурных и избыточных средств в соответствующих контекстах и замены их типизированными, паралингвистическими сигналами. Имея в виду, что эмоциональное содержание высказывания по своему существу связано с психикой человека, естественно ожидать, что доминирующим паралингвистическим средством будут жесты и мимика как непосредственные формы внешнего проявления переживаний человека.
Такие эмоции, как радость, гнев, печаль, ирония и т.д., легко материализуются в телодвижение человека. Для лингвистики представляют интерес те из них, которые сопровождают речевое высказывание и влияют на его структуру таким образом, что цель передачи общего содержания высказывания достигается совокупностью лингвистических и паралингвистических средств.
Однако было бы ошибочным полагать, что все так называемые паралингвистические средства служат цели выражения эмоций. Действительно, определенные из них можно было бы охарактеризовать как выразители эмоциональности. К таким средствам следовало бы отнести в первую очередь жесты и мимику и считать, что они предназначены для выражения принципиально иного языкового содержания, нежели так называемого рационального, руководствуясь тем, что сама сфера эмоционального содержания наиболее соответствует системе таких выразительных средств человека, как мимика и жесты. Однако наблюдение над функционированием языка, т.е. над языком в живой речи, представляют немало доказательств и тому, что те же жесты и мимика могут сопровождать и самые нейтральные с эмоциональной точки зрения высказывания, представляющие собой простую констатацию фактов. Так, часто паралингвистические средства (в том числе жесты и мимика) подкрепляют собой мысли о различных, бросающихся в глаза признаках предметов, о которых идет речь. Так, например, какое-нибудь сообщение о круглом, длинном, коротком, большом или маленьком и т.д. предмете сопровождается нередко соответствующими жестами.
Нет оснований поэтому говорить об исключительной принадлежности паралингвистических средств к сфере выражения высказываний эмоционального характера в противоположность нейтральной информации обычных высказываний. Вариации паралингвистических средств, действительно, подкрепляют некоторую специфичность так называемых эмоциональных высказываний, однако лишь в плане типизированных телодвижений. Противопоставлять паралингвистические и лингвистические средства в области выражения эмоционально и рационального представляется в принципе неправомерным. В какой мере первые могут сопровождать как эмоциональное, так и рациональное высказывания, в такой же мере и чисто лингвистические средства без каких бы то ни было паралингвистических средств могут выражать и рациональное и эмоциональное.
Результаты познания как продукт познавательной деятельности человека, закрепленные в качестве информации за теми или другими знаками, будут в конечном счете обобщениями человеческого ума, на какой бы исходной базе они не образовались. Учитывая это, неправомерно говорить о каком-либо непосредственном выражении эмоционально содержания любыми знаками, в том числе и паралингвистическими.
Уровень непосредственного выражения эмоционального состояния человека не есть коммуникативный уровень вообще, а есть лишь биологическое качество человека как одного из видов живых существ (например, выражение боли, ужаса путем крика, расширения зрачков и т.д.). Эта сфера психологической деятельности человека не является сферой коммуникации и целиком попадает в область психофизиологии. Исследование коммуникативного поведения человека может идти только в плане рассмотрения его вербального поведения во взаимодействии с самыми разнообразными неязыковыми средствами при условии, что язык единственно глобальная манифестация всей разумной познавательной деятельности человека является доминирующим средством в системе коммуникации, подчиняющим себе все паралингвистические средства.
К паралингвистическим средствам должны быть отнесены лишь те функционально оправданные проявления физического состояния говорящего субъекта, которые необходимы для восполнения пробелов в вербальной коммуникации.
Колшанский Г. В. Паралингвистика. – М.: Наука, 1974. – 81 с.
Панов Е. Н. Знаки. Символы. Языки. – М.: Знание, 1980. – 192 с.
refdb.ru
Реферат на тему:
«РОЛЬ ЯЗЫКА В ФОРМИРОВАНИИ ЛИЧНОСТИ»
Выполнила студентка
Проверила:
Москва, 2012
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ…………………...…………………………………………….3
РОЛЬ ЯЗЫКА В ФОРМИРОВАНИИ ЛИЧНОСТИ
Функции языка
Национальный характер языка
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Список использованной литературы:
ВВЕДЕНИЕ
Язык – это основное средство в созидании образцов культуры. В результате познавательного процесса возникает определенное понимание сущности вещей, предметов, явлений природы. Это понимание несет в себе специфику культуры, так как уникальный познавательный процесс дает уникальный познавательный результат. Формой, материальной основой такого результата становится слово, за которым стоит новое понятие. Как и любой символ, оно несет в себе определенное значение, которым его наделяет познающий человек – представитель той или иной культуры; и никакая гипотеза, никакая наука не в силах прикоснуться к тому, что чувствует человек, погружаясь в смысл и звучание этих слов. Это символы, а не понятия.
Язык – одна из отличительных особенностей человека от животного, значит, язык и человек неразделимы между собой. Язык не существует вне человека, и человек как «homo sapiens» не существует вне языка. Язык отражает для человека окружающий его мир, культуру, которая создана человеком, хранит ее для человека и передает ее от человека к человеку, от родителей к детям. Таким образом, язык является орудием познания, с помощью которого человек познает мир и культуру.
Помимо орудия познания, язык — это орудие культуры, так как он формирует человека, определяет его поведение, образ жизни, мировоззрение, менталитет, национальный характер, идеологию. Язык — строгий и неподкупный учитель, он навязывает заложенные в нем идеи, представления, модели культурного восприятия и поведения.
В данном реферате рассмотрено, какова роль языка в становлении личности, какие функции выполняет язык и какими средствами происходит формирование личности.
РОЛЬ ЯЗЫКА В ФОРМИРОВАНИИ ЛИЧНОСТИ
С самого младенчества человек через язык своих родителей познает хранящуюся в нем культуру того речевого коллектива, членом которого он совершенно случайно, не имея никакого выбора, оказался.
Рождаясь, человек не выбирает себе нацию, в которой он будет жить, он не становится автоматически русским, французом или японцем, такое становление происходит в результате пребывания в соответствующей национальной общности людей. Воспитание ребенка проходит через воздействие национальной культуры, носителями которой являются окружающие люди».
Однако нельзя забывать о той огромной роли, которую в воспитании, формировании личности играет язык, неразрывно связанный с культурой.
Представители герменевтики (искусства толкования текстов), рассматривая язык как способ существования человека, считая, что люди живут словами и в словах, особое внимание обращают на побудительную и оценочную функции языка. С этих позиций, эмоциональное, этическое, эстетическое воздействие слова, его потенциальная убеждающая сила, внушение и оценка, побуждение и управление обнаруживают свою приоритетную значимость для деятельности человека в управлении и коммерции, в учебно-воспитательной сфере и художественной, религиозной и политической и т. д.
Функции языка
Основные функции языка осознаются его носителями на интуитивном уровне. Речевой опыт, языковая практика дают знания о языке, правилах его использования, законах его функционирования в речи.
Представление о роли языка в жизни людей, его функциях достаточно образно и неожиданно отражено в известной притче о древне греческом баснописце Эзопе (VI век до нашей эры).
Однажды философ Ксанф, рабом которого был Эзоп, пригласил гостей и попросил Эзопа приготовить обед: в первый день самый плохой, во второй день - самый лучший.
В первый день на первое, второе и третье Эзоп приготовил язык. - Почему ты подаешь одни языки? - спросили Эзопа.
- Мне приказали приготовить самый худший обед, а что может быть хуже языка? Только потому, что есть язык, мы огорчаем друг друга, бранимся, лжем, обманываем, хитрим, ссоримся. Язык делает людей врагами, разрушает города, даже целые государства. Он вносит в нашу жизнь горе и зло. Может ли быть что-нибудь хуже языка?
Во второй день Эзоп снова подал языки. Хозяин и гости изумились. - Мне велели приготовить самый лучший обед, - пояснил Эзоп, - а что для философа может быть лучше языка! При помощи языка изучаются науки и получаются знания, посредством него мы объясняемся друг с другом, решаем различные вопросы, просим, приветствуем, миримся, даем, получаем, выполняем просьбы, вдохновляем друг друга. При помощи языка строятся города, развивается культура. Думаю, что нет ничего лучше языка.
Язык является индикатором принадлежности индивида к данному культурно-историческому типу, а не к иному, что дает возможность и самому индивиду идентифицировать себя и остальных как принадлежащих к одному или разным культурно-историческим типам, и в этом реализуется одна из функций языка – дифференцирующая (разделительная).
Являясь индикатором развития культуры, язык вместе с тем сохраняет и передает новым поколениям культурно-исторического типа его дух и наследие прошлого, самобытность культуры.
Уникальность языка заключается в его принадлежности к определенному культурно-историческому типу, т.к. язык является культурным продуктом народа его использующего для передачи своего миропонимания. Связь между мировоззрением представителей данной культуры и их языковыми средствами выражения закладывается на ранних этапах формирования языка и затем постоянно проявляется вместе с развитием общества. Как следствие, каждая культура создает определенные языковые средства, которые в концептуальном плане никогда не будут являться идентичными другим языковым средствам. Они так же уникальны, как и культура, для которой они являются средствами выражения и творчества.
Язык обладает удивительной способностью передавать, транслировать культурное богатство через поколения и времена. Пребывая в различных письменных источниках, язык наиболее четко и верно передаст дух той культуры и цивилизации, транслятором которой он является.
Следовательно, не требует особых доказательств то, что духовная традиция любого народа облечена в определенную языковую форму. Она живет в языке народа, в нем обретая способность связи времен, пробуждая мысли, чувства, самосознание народа.
Человек родился и с первой минуты слышит звуки своего будущего родного языка. Язык знакомит его с окружающим миром, навязывая ему то видение, ту картину, которую «нарисовали» до него и без него. Одновременно через язык человек получает представление о мире и обществе, членом которого он стал, о его культуре, то есть о правилах общежития, о системе ценностей, морали, поведении и т. п. Таким образом, язык отражает мир и культуру и формирует носителей языка
Любой язык, аккумулируя опыт народной жизни во всей ее полноте и разнообразии, является и действительным его сознанием. Каждое новое поколение, каждый представитель конкретного этноса, осваивая язык, приобщается через него к коллективному опыту, коллективному знанию об окружающей действительности, общепринятым нормам поведения, отвергаемым или принимаемым народом оценкам, социальным ценностям. Из этого следует, что язык не может не влиять на опыт конкретного индивида, его поведение, культуру. Под явным или неявным воздей ствием литературного языка, его установлений, традиций находятся все сферы жизнедеятельности человека, и ее успешность в немалой степени зависит от того, в какой языковой среде проходит жизнь че ловека, как он он освоил родной язык.
Итак, язык формирует своего носителя. Каждый национальный язык не только отражает, но и формирует национальный характер. Иначе говоря, если язык формирует представителя народа — носителя языка, причем формирует его как личность, то он должен играть такую же конструктивную роль и в формировании национального характера.
Национальный характер языка
Довольно распространенным является мнение о национальном характере, согласно которому это не совокупность специфических, своеобразных, присущих только данному народу черт, но своеобразный набор универсальных общечеловеческих черт.
Стереотип определяется как схематический, стандартизированный образ или представление о социальном явлении или объекте, обычно эмоционально окрашенные и обладающие устойчивостью. Выражает привычное отношение человека к какому-либо явлению, сложившееся под влиянием социальных условий и предшествующего опыта.
Основными источниками, которые передают стереотипные образы национального характера, являются:
1. Международные анекдоты, полностью базирующиеся на стереотипных представлениях о том или ином народе. Эти стереотипы не столько отражают некие наиболее существенные и типичные черты народа, сколько формируют их и в глазах других народов, и в собственных глазах.
Попали русский, немец и поляк на необитаемый остров. Ну что делать? Решили половить рыбу, авось что поймают. Поймали золотую рыбку. Она им и говорит: «Отпустите вы меня, я по одному вашему желанию исполню».
- Рюмку шнапса и домой, - загадал немец.
- Рюмку шнапса и домой, - ответил поляк.
- Ящик водки и всю компанию назад, - пожелал русский.
2. Национальная классическая литература, несколько «подпорченная» как источник индивидуальным авторством и субъективным взглядом на мир.
3. Фольклор, или устное народное творчество, как наиболее надежный из всех перечисленных выше источник сведений о национальном характере. Не смотря на то, что в произведениях устного народного творчества стереотипны не только герои, персонажи, но и сюжеты, сам факт, что они представляют собой коллективное творчество народа, что они передавались в устных сообщениях из поколения в поколение, - все это делает их наиболее надежным источником и хранилищем информации о характере народа.
4. Национальный язык. Последний по списку, но совсем не по значению, национальный язык является самым надежным и научно приемлемым свидетельством существования национального характера. Язык и отражает, и формирует характер своего носителя, это самый объективный показатель народного характера. Недаром Иван Ильин определял язык как «фонетическое, ритмическое и морфологическое выражение народной души».
Очевидно, что основную культурную нагрузку несет лексика: слова и словосочетания. Из них складывается языковая картина мира, определяющая восприятие мира носителями данного языка. Особенно наглядно и ярко этот аспект представлен устойчивыми выражениями, фразеологизмами, идиомами, пословицами, поговорками — то есть тем слоем языка, в котором непосредственно сосредоточена народная мудрость или, вернее, результаты культурного опыта народа. Примером являются английские и русские идиоматические выражения, отражающие и формирующие те свойства, достоинства и недостатки человека, которые ценятся или осуждаются в соответствующем обществе и соответствующей культуре.
Количество и качество идиом, отражающих положительную или отрицательную оценку тех или иных человеческих качеств, можно считать показателем этических норм, правил социальной жизни и поведения в обществе, отношения нации через ее культуру и язык к миру, другим народам и культурам.
Например, такое качество, как безответственность. Ни английский, ни русский язык не имеет идиоматических выражений, которые оценивали бы это качество положительно. Что же касается отрицательной оценки, то на одну английскую пословицу «Too many cooks spoil the broth» - Слишком много кухарок портят бульон, приходится 12 русских выражений:
У семи нянек дитя без глазу; сам кашу заварил, сам и расхлебывай; моя хата с краю, я ничего не знаю; наше дело маленькое; наше (мое) дело сторона; после нас хоть потоп; без меня меня женили; обещанного три года ждут; за что купил, за то и продаю; обещать молочные реки и кисельные берега; сделать что-либо после дождичка в четверг; бросать слова на ветер.
Но такие качества, как предусмотрительность, осторожность, представлены в английской идиоматике несколько богаче, чем в русской.
Английский язык:
«Prevention is better than cure» -Предупредить лучше, чем излечить;
«One can not be too careful» - Нельзя быть слишком осторожным;
«Safety first» Осторожность — первым делом.
Русский язык:
Готовь сани летом, а телегу зимой;
Береженого (и) Бог бережет.
Следует отметить, что даже на уровне грамматики язык свидетельствует о повышенной эмоциональности, сентиментальности, сердечности русской души, русского национального характера.
Уменьшительно-ласкательные суффиксы русского языка не только отражают повышенную способность русскоязычного человека к выражению любви и доброты, его эмоциональность и чувствительность, но и несомненно способствуют формированию этих качеств.
stud24.ru
Отчего же так неудержимо падает престиж образованности? Почему так пугающе ущербны духовные потребности и запросы наших вчерашних и сегодняшних учеников? Что поможет остановить катастрофически гаснущий интерес к знаниям, книгам? Как остановить девальвацию национального достояния - родного языка, возродить традиции уважительного отношения к слову, чистоте, богатству речи? Все названные выше вопросы связаны с проблемой духовного состояния общества, с речевой культурой его членов, культурой их общения. Случилось так, что живя в словах и словами, а не реальностью, приучаясь к смысловой однозначности, люди утрачивали способность понимать разные значения слов, видеть степень их соответствия действительности. Любопытно, что умение соотнести слово с действительностью академик И.П.Павлов рассматривал как важнейшее свойство ума.
Наблюдая то, что переживала Россия, он в 1918 году говорил в своей публичной лекции: "Русская мысль... не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни". (И.П.Павлов "О русском уме" "Литературная газета" . 1981 год, N30).
Разрушаемая традиция оценочного отношения к речи, складывающаяся (на благоприятной почве низкой культуры) фетишизация слова приводили к неспособности предвидеть последствия внедрения военизированной лексики (вооружать, бороться, формировать, выковывать) в просвещенческие проблемы. Входя в педагогическое сознание, эта лексика предопределяла подчинение образовательно-воспитательной деятельности казарменным законам, обусловливала командно-директивные формы взаимодействия, жестко регламентированные модели отношений. Все это дегуманизировало систему образования, не оставляло места для осуществления важнейшей его функции - к у л ь т у р о о б р а з у ю щ е й , направленной на развитие и совершенствование культуры личности и общества в целом.
По результатам проведенного анкетирования учащихся разных возрастных групп есть основание считать, что развивающий потенциал школы в плане формирования культуры речи и культуры общения реализуется слабо, непоследовательно и нецеленаправленно. Культура речи и культура общения, являясь условиями и средствами развития учащихся, формирования их индивидуальной культуры, должны рассматриваться как цель, результат гуманизации и гуманитаризации системы образования.
Достижение этой цели возможно при наличии профессионально-коммуникативной компетентности учителя. В настоящее время начинает осознаваться теснейшая зависимость между экономикой, воспитанием, отношением к труду и культурой человека. Актуальнейшая проблема сегодня - нравственный о б л и к , к у л ь т у р ал и ч н о с т и , так как в решении экономических, общесоциальных и культурных вопросов важны усилия не только коллектива, но и каждого человека.
Возможно вы искали - Реферат: Психология у Аристотеля
Повышенный интерес к моральной проблематике в последнее время вызван также осознанием довольно низкой культуры в сфере общения. Общение - сложный процесс, предполагающий стремление к истине. Общение - сложный процесс, предполагающий умение слышать и слушать другого человека.
Общение - сложный процесс, предполагающий уважение к личности собеседника, с которым ведется диалог. Подлинно человеческое общение строится на уважении достоинства другого человека, соблюдении выработанного человечеством норм нравственности.
В широком плане в понятие культуры поведения входят все аспекты внутренней и внешней культуры человека: этикет, культура быта, организация личного времени, гигиена, эстетические вкусы в выборе предметов потребления, культура труда. Особое внимание следует обратить на культуру речи: умение говорить и слушать, вести беседу - важное условие взаимопонимания, проверки истинности или ложности своих мнений, представлений. Речь - наиболее содержательное, емкое и выразительноле средство общения.
Высокая речевая культура предполагает высокую культуру мышления, ибо незрелые мысли нельзя выразить в ясной доступной форме. Культура речи - это составная часть общей культуры человека, умение точно, выразительно передать свои мысли. Язык отражает состояние нравственности в обществе.
Просторечие и жаргон выделяют лень мышления, хотя, на первый взгляд, помогают общению, упрощая этот процесс. Неправильная, пересыпанная жаргонными выражениями речь свидетельствует о плохом воспитании человека. В этой связи представляются актуальными мысли К.Паустовского о том, что по отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о его г р а ж д а н с к о й ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к родному языку,- дикарь. Он вредоносен по самой своей сути, потому что его безразличие к языку объясняется полнейшим безразличием к прошлому, настоящему и будущему своего народа.
Похожий материал - Реферат: Личность и коллектив
Язык не только чуткий показатель интеллектуального, нравственного развития человека, его общей культуры, но и лучший воспитатель.
Четкое выражение своей мысли, точный подбор слов, богатство речи формируют мышление человека и его профессиональные навыки во всех областях человеческой деятельности. Академик Д.С.Лихачев справедливо замечает, что "неряшливость в одежде - это неуважение к окружающим вас людям и к самому себе. Дело не в том,чтобы быть одетым щегольски. В щегольской одежде есть, может быть, преувеличенное представление о собственной элегантности, и по большей части щеголь стоит на грани смешного. Надо быть одетым чисто и опрятно, в том стиле, который больше всего вам идет, и в зависимости от возраста. Язык в еще большей мере, чем одежда, свидетельствует о вкусе человека, о его отношении к окружающему миру, к себе."
Наш язык - это важнейшая часть нашего общего поведения и жизни. И по тому, как человек говорит, мы сразу и легко можем судить о том, с кем мы имеем дело: мы можем определить степень интеллигентности человека, степень его психологической уравновешенности, степень его возможной закомплексованности. Наша речь - важнейшая часть не только нашего плведения, но и нашей души, ума, нашей способности не поддаваться влияниям среды.
Все, о чем бы мы ни говорили, все и всегда зависит от состояния нравственности. Язык чувствует. Вэтомвседело. Н.М.Карамзин говорил: "... Язык и словесность суть... главные способы народного просвещения; богатство языка есть богатство мыслей,... он служит первым училищем для юной души, незаметно, но тем сильнее впечатлевая в ней понятия, на коих основываются самые глубокомысленные науки... "
В языкознании начала XX века разделяли понятия "язык" и "речь", отделили социальное от индивидуального, исторически развивающуюся систему языка и особую деятельность человека. Язык как социальное явление рассматривается как знаковый механизм общения, система дискретных знаков, служащих для общения и способных выразить всю совокупность представлений человека о мире.
Очень интересно - Реферат: Психологические особенности бизнесмена
Язык - это сложнейшая система значений и отношений, предписаний и оценок, этики и эстетики, веры и убеждений, концепции времени и пространства. Разграничение языка и речи необходимо учитывать при обсуждении роли ( употребления, назначения, использования ) языка в человеческом обществе, в становлении личности, образовании ее.
Считая существенной роль языка для выражения чувств, эмоций, для воздействия на личность и формирования ее, к этим двум функциям ( то есть функция коммуникативная - функция общения, и когнитивная - познавательная) добавляют третью: одни ученые - эмоцианальную ( функцию воздействия ), другие - директивную (функцию формирования личности ). Эти три функции языка ( общения, познания и воздействия ), называемые базовыми, взаимодействуют в разных актах речи, в разных текстах, проявляясь в них в разной степени.
Представители герменевтики (искусства толкования текстов), рассматривая язык как способ существования человека, считая, что люди живут словами и в словах, особое внимание обращают на побудительную и оценочную функции языка. С этих позиций, эмоциональное, этическое, эстетическое воздействие слова, его потенциальная убеждающая сила, внушение и оценка, побуждение и управление обнаруживают свою приоритетную значимость для деятельности человека в управлении и коммерции, в учебно-воспитательной сфере и художественной, религиозной и политической и т. д.
Основные функции языка осознаются его носителями на интуитивном уровне. Речевой опыт, языковая практика дают знания о языке, правилах его использования, законах его функционирования в речи. Представление о роли языка в жизни людей, его функциях достаточно образно и неожиданно отражено в известной притче о древнегреческом баснописце Эзопе (VI век до нашей эры).
Однажды философ Ксанф, рабом которого был Эзоп, пригласил гостей и попросил Эзопа приготовить обед: в первый день самый плохой, во второй день - самый лучший.
Вам будет интересно - Реферат: Межличностный конфликт
В первый день на первое, второе и третье Эзоп приготовил язык.
- Почему ты подаешь одни языки? - спросили Эзопа.
- Мне приказали приготовить самый худший обед, а что может быть хуже языка? Только потому, что есть язык, мы огорчаем друг друга, бранимся, лжем, обманываем, хитрим, ссоримся. Язык делает людей врагами, разрушает города, даже целые государства. Он вносит в нашу жизнь горе и зло. Может ли быть что-нибудь хуже языка? Во второй день Эзоп снова подал языки. Хозяин и гости изумились.
- Мне велели приготовить самый лучший обед, - пояснил Эзоп, - а что для философа может быть лучше языка! При помощи языка изучаются науки и получаются знания, посредством него мы объясняемся друг с другом, решаем различные вопросы, просим, приветствуем, миримся, даем, получаем, выполняем просьбы, вдохновляем друг друга. При помощи языка строятся города, развивается культура. Думаю, что нет ничего лучше языка.
Все базовые функции языка: общение, познание и воздействие - нашли отражение в этой яркой притче. Парадоксальность противопоставления, обыгрывание омонимичности усиливают ее воздействия, убеждая в том, что нет языка плохого или хорошего, что нет вообще у человека "ничего лучше языка". Иначе говоря, язык всегда хорош, плохой может быть речь или носитель языка, создающий из хорошего языка плохую речь.
Похожий материал - Реферат: Место ролевой игры в обучении и тренинге
Любой язык, аккумулируя опыт народной жизни во всей ее полноте и разнообразии, является и действительным его сознанием. Каждое новое поколение, каждый представитель конкретного этноса, осваивая язык, приобщается через него к коллективному опыту, коллективному знанию об окружающей действительности, общепринятым нормам поведения, отвергаемым или принимаемым народом оценкам, социальным ценностям. Из этого следует, что язык не может не влиять на опыт конкретного индивида, его поведение, культуру. Под явным или неявным воздействием литературного языка, его установлений, традиций находятся все сферы жизнедеятельности человека, и ее успешность в немалой степени зависит от того, в какой языковой среде проходит жизнь человека, как он он освоил родной язык.
Неосознанная потребность личности в грамотности, навязываемой сверху, демократизируя речевое поведение, стала основой речевой вседозволенности, привела к тому, что современная языковая жизнь общества отмечена чертами утраты ценностных языковых ориентиров. Языковая способность личности рассматривается в психолингвистике как механизм, обеспечивающий речевую деятельность. Р е ч е в а я д е я т е л ь н о с т ь , связанная с использованием языка, одна из важнейших в жизни человека - существа мыслящего, думающего, познающего, общающегося, рассуждающего, объясняющего, спорящего, убеждающего. Обсуждение роли языка в становлении ( формировании, самообразовании ) личности невозможно без оперирования понятиями "языковая личность", "языковая способность", "языковое сознание", "языковое мышление". Имеет смысл воспользоваться также методом, который можно назвать коммуникативно-ориентированным чтением. Он даст возможность при чтении художественных произведений вычленять фрагменты текста, представляющие собой коммуникативные ситуации, которые рассматриваются в теории речевых актов во взаимосвязи определенных компонентов: говорящий, слушающий, высказывание, коммуникативные средства, обстоятельства, цель, прогнозируемый результат речевого акта. Коммуникативно-ориентированное чтение дает также возможность обращать внимание на авторские комментарии речи, содержащие характеристики конкретных ситуаций общения. Оно поможет увидеть авторскую оценку языковой личности в реальных проявлениях ее языковой эрудиции, языковой способности, психического состояния в момент речевой деятельности, отражающей ее языковое сознание. Если основным признаком личности, ее психики является сознание, то главным признаком языковой личности является наличие языкового сознания и языкового самосознания.
О развитии языкового сознания. Сознание иногда определяют как знание, которое с помощью различных знаковых систем ( в том числе языка, также представляющего собой знаковую систему ) может быть передано, чтобы стать достоянием других членов общества. Осознать - это значит приобрести потенциальную возможность сообщить, передать свое знание другому. Представления эти скорее бытовые, чем научные, однако они помогают перейти к научному определению понятия "языковое сознание".
Термин этот неоднозначен, в "Словаре лингвистических терминов" О.С.Ахмановой дается такое определение: "Сознание языковое... Особенности культуры и общественной жизни данного человеческого коллектива, определившие его психическое своеобразие и отразившиеся в специфических чертах данного языка... " Определение исходит из представления о языке как хранилище культуры этноса, словаре как вместилище знаний о мире и т. п. Вспомним еще раз, что именно в языке запечатлен весь познавательный опыт народа, его морально-этические, социально-эстетические, художественные и воспитательные идеалы. Язык хранит историю движения народа по пути цивилизации, он отражает характер народа, его симпатии и антипатии, связи с соседними народами. Язык впитал в себя все тонкости оценочного отношения к действительности, ее восприятия и отражения. Именно этот аспект языкового сознания фиксируется в широко известном высказывании К.Д.Ушинского о том, что природа страны, ее история, отражаясь в душе человека, выражаются в слове. Люди исчезали, но слова, создаваемые ими, вошедшие в сокровищницу - родной язык, остались бессмертными. Поэту П.А.Вяземскому принадлежат строчки, которые образно и емко формулируют сказанное:
cwetochki.ru
Содержание
Целью данной работы является анализ текстов одной из известных личностей с целью описания языковой личности автора текста.
Для анализа нами будет взят текст одного современного журналиста. Текст относительно недавний — он был напечатан в 2004 году, поэтому в процессе анализа не придётся учитывать изменения произошедшие в системе языка или языковой картине мира. Так как основной задачей данной работы будет выявление в тексте проявлений языковой личности автора, мы не будем формулировать отправного тезиса, чтобы иметь возможность работать непосредственно с материалом текста, не стараясь найти в ходе анализа доказательств того, что языковая личность автора текста идентична, или хотя бы как то соотносится с обычными представлениями об этом человеке. Иными словами мы постараемся абстрагироваться от экстралингвистических явлений. Кроме поиска психологических свойств личности автора, проявляющихся в тексте на тех уровнях языка, которые будет охватывать наш анализ, мы будем затрагивать также такие свойства языковой личности автора, рассмотрением которых занимается психолингвистика (например, рефлексия над процессом речи)
В свете всего вышеизложенного мы в ходе работы будет путём поуровневого анализа текста выявлять все возможные характеристики автора текста как языковой личности, проявляемые им в этом тексте. Отсюда задачи данной работы:
1. Выявить те или иные качества языковой личности автора анализируемого текста, воплощающиеся в лингвистических единицах и категориях, используемых говорящим.
2. Выявить какие лингвистические единицы и категории являются объектом рефлексии.
Прежде чем приступить к анализу следует рассмотреть теоретические подходы к интересующему нас явлению – языковой личности.
Интерес к личностному аспекту изучения языка существенно повысился в последние годы во всех дисциплинах, так или иначе связанных с языком, — не только в лингвистике, но и в психологии, философии, лингводидактике. Одним из самых интересных понятий, вокруг которого разворачивается обсуждение наиболее интересных сегодня проблем общего и русского языкознания является понятие «языковой личности».
Под языковой личностью понимается совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью.
До недавнего времени главной задачей языкознания было системное описание средств выражения смыслов, семантики в текстах, и их структурная характеристика однозначно укладывалась в поуровневое представление об устройстве языкового механизма: синтаксис, лексика, морфология, фонология. Такой подход резюмируется восходящим к идеям Соссюра лозунгом: «За каждым текстом стоит система языка». И возникающий на основании такой установки «образ языка» соотносится с самодовлеющей и автономной «системой» объектов и отношений, системой.
Что касается содержательной стороны текстов, которая тоже может служить и служит объектом чисто лингвистического интереса (в вышеприведённой дефиниции речь идет об «отражении действительности»), то надо сказать, что в языкознании в течение последних 30 лет идет постоянное расширение семантической составляющей анализа как отдельных языковых единиц, так и их соединений разного объема: от изучения значения слов и словосочетаний — до исследования значения предложений, семантических полей и целых текстов. Данный уровень, связанный с отражением действительности, принято называть когнитивным. Мировоззрение, оставаясь в основном объектом интереса разных дисциплин философского и психологического циклов, все в большей степени становится и лингвистическим объектом, именно в силу вербального, по преимуществу, своего воплощения и бытования, и мы можем говорить теперь о формировании, наряду с когнитивной психологией, также когнитивной лингвистики.
Наконец, третий аспект анализа текста, отмеченный в приведенной в начале дефиниции и связанный с целевой направленностью, охватывает прагматические характеристики (как самого речевого произведения, так и его автора) и знаменует тем самым диалектический переход от изучения речевой деятельности человека к выводам о его деятельности в широком смысле, а значит, включает и креативные (созидательные и познавательные) моменты этой деятельности.
Говоря об истории изучения личности, проявляющейся в речи, можно сказать, что в традиционных филологических дисциплинах такого аспекта анализа до некоторой степени касались всегда стилистика и риторика, но в последние полвека, сдерживаемые деспотизмом представления о довлеющей системе языка, исследования в этом направлении, как правило, не шли дальше установления и классификации формальных средств, передающих отдельные прагматические характеристики высказывания или текста. В разное время в языкознании делались попытки синтеза, попытки целостного подхода, включающего анализ всех трех уровней рассмотрения речевых произведений. Оформившаяся в 70-х годах и к настоящему времени хорошо разработанная в англо- и немецкоязычной литературе «теория речевых актов» своим появлением знаменовала определенный сдвиг от статической фиксации, от простого перечисления языковых средств, выражающих определенные эмоционально-психологические и интеллектуально-оценочные состояния говорящего, к динамическому их изучению как комплекса языковых средств, характеризующих человеческие интенциональности. Однако недостаточность теории речевых актов обнаруживается сразу же, как только мы выходим за пределы сиюминутных эмоций и намерений авторов речевых произведений. Эта теория не вооружает исследователя инструментом для выявления и описания стабильных, долгосрочных, доминантных установок.
Довольно авторитетная французская школа психологов и психоаналитиков, связывающая себя с именем Лакана и получившая наименование «лаканизма», интересна прежде всего тем, что видит в языке (а точнее — в текстах, которые могут быть порождаемы определенной личностью) полное и безостаточное выражение всех без исключения особенностей ее сознательной и бессознательной жизни. В экстремально-конструктивном смысле последователи Лакана берутся вербализовать абсолютно все, не оставляя в человеческой душе никаких закоулков, куда бы нельзя было заглянуть с помощью языка, но относя возможность вербализации «бессознательного» только в речи Другого. Эта теория опирается в основном на медицинскую психоаналитическую практику и подвергается критике по разным основаниям.
И в «теории речевых актов» и в «лаканизме» (точнее — в его лингвистических предпосылках), так же как в возникшей внутри самой лингвистики «теории текста», мы можем видеть попытки синтеза, разнонаправленные подходы на пути к созданию новой, общей теории языка, не удовлетворяющейся рассмотрением его как самодовлеющей системы формальных средств, а охватывающей связанные с этой системой когнитивные, познавательные, коммуникативно-деятельностные стороны его бытия и функционирования вместе с его носителем. Действительно, теория текста вначале претендовала на такой синтез, но в итоге превратилась в сугубо специальную дисциплину, ограничившую свои притязания рамками самого текста и сосредоточившуюся на внутренних закономерностях его устройства. Правда, надо сказать, что психолингвистика пытается разгерметизировать эту теорию разными путями, в частности, развивая теорию понимания.
Современные лингвисты дают следующее определение языковой личности:
«Структура языковой личности представляется состоящей из трех уровней: 1) вербально-семантического, предполагающего для носителя нормальное владение естественным языком, а для исследователя — традиционное описание формальных средств выражения определенных значений; 2) когнитивного, единицами которого являются понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее упорядоченную, более или менее систематизированную «картину мира», отражающую иерархию ценностей. Когнитивный уровень устройства языковой личности и ее анализа предполагает расширение значения и переход к знаниям, а значит, охватывает интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык, через процессы говорения и понимания — к знанию, сознанию, процессам познания человека; 3) прагматического, заключающего цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности. Этот уровень обеспечивает в анализе языковой личности закономерный и обусловленный переход от оценок ее речевой деятельности к осмыслению реальной деятельности в мире.»[1]
В таком понимании понятие языковой личности тесно связано с понятием мировоззрения, которое есть результат соединения когнитивного уровня с прагматическим, результат взаимодействия системы ценностей личности, или «картины мира», с ее жизненными целями, поведенческими мотивами и установками, проявляющийся, в частности, в порождаемых ею текстах. Лингвистический анализ этого материала (при достаточной протяженности текстов) позволяет реконструировать содержание мировоззрения личности. Причем для такого анализа вовсе не обязательно располагать связными текстами, достаточен определенный набор речевых произведений отрывочного характера (реплик в диалогах и различных ситуациях, высказываний длиной в несколько предложений и т.п.), но собранных за достаточно длительный промежуток времени. Этот материал называется дискурсом.
Возвращаясь к опытам реконструкции мировоззрения конкретной языковой индивидуальности, следует подчеркнуть, что в этих опытах практически никогда не удается выявить систему, гармонию и единство, которые любят подчеркивать философские и психологические словари, определяя это понятие. В самом деле, трудно требовать единства и гармонии воззрений от человека, который, с одной стороны, кровно связан со своей эпохой, а в то же время многое заимствует из всевозможных источников прежних эпох для своей «картины мира», и жизненные установки которого складываются под влиянием самых разнообразных условий.
Языковая личность, будучи аспектом целостной личности человека, обладает всеми структурными характеристиками личности, включая наличие особой ценностной системы. Можно говорить об аксиологии языковой личности как о совокупности всех элементов общей ценностной иерархии индивидуального или коллективного сознания, связанных с лингвистическими явлениями. «Существует два типа подобных взаимосвязей:
1. лингвистические единицы и категории являются средством имплицитного воплощения оценки;
2. лингвистические единицы и категории являются объектом оценивания»[2]
На основании этих взаимосвязей могут моделироваться собственно аксиология языковой личности и метааксиология языковой личности. Причем для этого могут использоваться не только тексты явно повествующие о системе ценностей, дидактические тексты, но и любые высказывания.
Для описания языковой личности нами были выбраны тексты Леонида Парфёнова. Для анализа мы возьмём не цельный текст, а разрозненные высказывания – интервью, потому что целый законченный текст может быть автором переработан, а интервью всё-таки ближе к живой речи, а значит в нём особенности языковой личности могут проявиться ярче и непосредственней. Анализ будет проведён на наиболее доступных для выявления значения уровнях языка: словообразовательном, морфологическом, лексическом и синтаксическом. Нами были исключены фонетический уровень ( так как подбор материала – письменные тексты, не рассчитанные на произнесение вслух — не даёт акцентировать внимание на звучании ) и интерпретации больших, чем предложение, единств, из-за возможности наличия большого количества неоднозначных трактовок.
Для анализа мы взяли интервью Леонида Парфенова, данное им Николаю Александрову для газеты «Известия» ( номер от 02.06. 2004).
Первое, что ярче всего маркирует речь Л. Парфёнова, это профессиональные журналистские термины и выражения: информационный вакуум, выдавать в эфир информационный продукт, эфирное событие, традиционная аудитория, аудитория 55+, телеинформация информационный повод.
Причем, как человек, постоянно продуцирующий тексты в одном стиле публицистическом, Парфенов употребляет термины из совершенно различных областей – экономики (соревнуются друг с другом внутри ниши, смежные сегменты рынка), официального языка (обвиняемые в убийстве, ответственный работник областного телевидения).
Но некоторые особенности невозможно приписать только свойствам употребляемого стиля. Так, например, хотя в публицистических текстах и встречаются слова различных стилей, и часто малосовместимых, но Парфёнов их комбинирует по-своему:
« Если посмотреть наши выпуски новостей профессиональным взглядом, то протокол плюс новости, про которые нельзя не сказать, плюс чья-то раскрутка, политическая или коммерческая, или, наоборот, чье-то «гасилово, душилово» (как сейчас происходит с Абрамовичем, а совсем недавно было с Аяцковым) — всё это составляет, ну, я думаю, процентов 80.»[3]
Так он соединяет в одном предложении слова разговорного, почти жаргонного, языка («гасилово», «душилово», раскрутка) и языка официальной сферы (протокол). Причем комбинирует он их, употребляя в совершенно одинаковых синтаксических позициях. Это говорит не только о желании произвести какое-то впечатление на читателя, но и о том, что ни одна из сфер жизни, «обозначаемая» этими языками, не является для говорящего приоритетной.
Желание произвести впечатление на читателя/слушателя/зрителя проявляется в стремлении сделать свою речь как можно более афористичной:
— «Единственный способ существования новостей — рынок» — «Мнения могут быть любые. Лишь бы они не превращались в указы»
— «Как говорится, давно живу, успел присмотреться»[4]
Здесь проявляется так же стремление к тому, чтобы слова запоминались адресатом.
Речь Парфёнова какими-нибудь яркими метафорами не изобилует, если они и есть, то в основном узуальные:
— « берет зрителя за лацканы»
— ««держит» или нет, будут или не будут смотреть» — «Николае Палкине, при котором все ходили в мундирах!»
Обращает на себя внимание одна метафора:
«началось дикое «сдувание» Глазьева. Чрезмерно «надули» —теперь надо «сдуть»»[5]
До этого Парфёнов говорил о «надувании» Родины. Теперь же метафора была развёрнута. Хотя развёртывание происходило не самым оригинальным образом – просто создаётся антоним, но всё же и это требует пояснения. Это показывает, что ограниченное употребление метафор связано с желанием быть как можно лучше понятым.
Значимы для анализа также окказиональные слова, или скорее конструирование слов по существующей в языке модели, но не реализованной полностью, имеющей словообразовательные лакуны:
«Постэнтэвэшный», «энтэвэшники».
Кроме того, что эти слова образованы от аббревиатуры, что передаёт им аббревиатурные особенности концентрации в одном слове, одновременно конкретной указательности (всё-таки аббревиатура – имя собственное) и очень широкого круга понятий (сворачивание смыслов подобно сворачиванию слов в одно), для образования этих слов был использован сильно эмоционально маркированный суффикс — ш-. Это, во-первых, суффикс разговорного языка, а значит его употребление уже снижает значение образованного слова, во-вторых, он явно несёт оттенок пренебрежения. Такие особенности языка Парфёнова несомненно говорят об его иерархии ценностей.
Выводы можно делать не только из использования каких-нибудь средств в речи, но и из отсутствия или ограничения каких-нибудь языковых явлений.
Так отсутствие в речи явных окказионализмов (выявленные нами слова всё-таки находятся очень близко к языковой норме) можно связать с характером текстов продуцируемых Парфёновым. В основном, это тексты для телевизионных программ, рассчитанные на однократное повторение. У адресата такого текста просто нет времени на расшифровку окказионализмов автора. Кроме того, появление окказионализмов в публицистическом тексте компрометировано обилием окказионализмов в третьесортной прессе. Поэтому, не используя окказиональные слова, Парфёнов подчёркивает серьёзность сказанного им, стремиться придать своим словам больше значения.
В плане синтаксиса обращает на себя внимание большое количество безличных предложений, не имеющих в составе субъекта действия:
-«Посылается туда группа»
— «Если после говорится, что это нельзя выдавать в эфир»
«То есть это эфирное событие не является информационным продуктом, на котором» собираются зарабатывать».
— «…этот закрытый доклад на своем сайте вывесила Fox-news, которая считается гораздо более патриотичной телекомпанией.»
— «И «Автограф» считался благонадежным, «Машина Времени» — так себе.»
Очень часто подразумевается субъект активный, стоящий выше объекта, имеющий над ним власть:
— «Мне сказали» ( предложение не полное – опущено подлежащее. Здесь имеется ввиду начальство)
— «Чрезмерно «надули»—теперь надо «сдуть»» ( объектом является С. Глазьев, а субъектом – правительство.)
К этому прибавляется особенности употребления прямой речи. Чаще всего в кавычках приводятся распоряжения, указания, поучения, высказывания, направленные сверху вниз:
— «Позвольте, как вы пишете об эротике? Вы не те рок-группы продвигаете»
— «Скучно или нескучно для пропаганды не критерий».
— «Сиди, слушай»
Если в самой прямой речи недостаточно выражается императивность, то указывается автор высказывания, причём подчеркивается его социальный статус:
— «Один видный государственный деятель совсем недавно мне сказал: «Но мы-то считаем, что НТВ как бы частный канал»»
— «Любимое выражение старшины в армии: «Я тебя научу Родину любить»»[6] .
Императивные высказывания в виде прямой речи могут принадлежать и самому Парфёнову: «Знаешь, ты сделай эксклюзив, но не настолько, чтобы мы потом отказались. Старайся. Но старайся все-таки на «четыре», потому что если постараешься на «пять», придется выкинуть».
Кроме того, в тексте очень много слов, содержащих в своём значении семантику власти: эмира, старшины в армии, начальник, указы, серьезные взыскания, приказ, запрещающий, запретила, мой учитель.
Такое присутствие в тексте императивности, причём разнонаправленной, вместе с частым отсутствием субъекта действия отражает представление о наличии в реальности некой не персонифицированной силы, управляющей действиями человека.
Парфенов употребляет много возвратных глаголов.
— «Я с этим согласиться не могу.»
— «…он усложняется и утончается.»
— «…жизнь не заканчивается 2003 и 2004 годами…»
— «При том, что за это время на ТВ развивалось все то…»
С одной стороны это указывает на преобладание действий, направленных на себя. Причем употребление возвратных глаголов не зависит от того, является ли субъект действия лицом или предметом. Это может говорить о том, что степень взаимодействия между предметами представляется автору текста очень слабой. Мир наполнен вещами в себе.
С другой стороны, возвратные глаголы не способны образовывать пассивный залог. Обилие таких глаголов в тексте может говорить о попытке сопротивления неясной силе, имплицитно присутствующей в тексте.(см выше)
В тексте интервью довольно много встречается предложений от первого лица:
— «я это очень хорошо помню»
— «А вот, например, за «Аквариум» я дважды получал очень серьезные взыскания.»
— «Но я не помню каких-то санкций в отношении Fox-news.»
— «Я этого не понимаю»
— «Я 25 лет профессионально работаю журналистом, 25 лет я слышу.»
— «Я с этим согласиться не могу»
— «Да мне в общем-то все равно. Я все равно живу случаем.»
Так же текст изобилует вводными конструкциями, а так же придаточными изъяснительными, акцентирующими внимание на личном мнении говорящего:
— « Мне кажется»
— «…не думаю, что…»
— «Мне кажется, это важно знать»
— «Мне, в конце концов, неважно, почему так происходит»
— «Я просто понимаю, что это изжило себя»
В этом проявляется концентрация говорящего на внутреннем мире, на своих мыслях.
К этому прибавляется несколько примеров автоцитации:
— «Ну, во-первых, не надо нас учить родину любить»
— «Любимое выражение старшины в армии: «Я тебя научу Родину любить»»
— «Скучно или нескучно для пропаганды не критерий».
— «При том, что за это время на ТВ развивалось все то, что тезисом «скучно или нескучно —для пропаганды не критерий» не регулируется»[7]
Эти примеры ещё один раз доказывают приоритетность для говорящего направленного на себя.
Надо заметить, что большей частью действия в тексте – это действия вербальные. Это видно по обилию в интервью глаголов говорения, придаточных изъяснительных и прямой речи:
— «Александр Евгеньевич Бовин, который всегда говорил: «Лучшая позиция — в какую сам веришь. Потому что иначе забудешь, кому чего наврал»»
— «Я просто вскричал»
— «Мы уже не можем рассказать историю»
— ««чеченское сепаратистское сопротивление», как это принято у них называть»
— «Ее уговаривают»
Интересны, следующие примеры:
— « во-первых, не надо нас учить родину любить»
— « Во-вторых, надо наконец понять: информация самоценна»
— «За то, что: а) такое возможно; б) что за «такое» держат аудиторию, в) что все делают вид, будто «это всерьез и будто «это» является политикой»
Такие вводные слова, а также такая попунктная запись очень ясно говорит о стремлении упорядочить мысли, высказывания, речь.
В ходе анализа данного текста было выявлено несколько особенностей, характеризующих автора текста, как языковую личность, которые мы можем разделить на две группы соответственно с поставленными перед нами задачами:
1 Особенности, характеризующие мировоззрение Л. Парфёнова:
наличие в картине мира автора представления о некой довлеющей над ним персонифицированной неперсонифицированной власти.
наличие неких защитных механизмов от этой власти ( например – замкнутость на себе).
проявление в речи некоторых фрагментов иерархии ценностей. Например, пренебрежительное отношение к работникам телеканала НТВ и к самому каналу.
2 Особенности, характеризующие Л. Парфёнова, как носителя, рефлексирующего над языком:
ощущение вербального действия, как более первичного, более главного стремление к упорядоченности речи стремление чтобы его слова были поняты и запомнены проявление в речи и особенности профессии – журналист.
Конечно, выявленные нами особенности языковой личности могут контрастировать с образом, который Парфёнов стремится себе создать. Более того, картина, возможно, получилась осколочной и немного противоречивой.
Это зависит от особенностей метода анализа. Ведь во время анализа мы не ориентировались на какой-нибудь целостный, гармонизированный образ Л. Парфёнова. Это позволило нам вести анализ более независимо, не подгоняя результатов, под первоначальное предположение.
1 Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.,1987
2 Слышкин Г.Г. Аксиология языковой личности и сфера наивной лингвистики // Социальная власть языка: Сб. науч. тр. — Воронеж: ВГУ, 2001.
3 Чижова Л.А. Коммуникативная грамматика русского языка. Тайбэй, 1997.
4 сб. Язык и личность. М.,1989. – 123с.
[1] Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.,1987
[2] Слышкин Г.Г. Аксиология языковой личности и сфера наивной лингвистики // Социальная власть языка: Сб. науч. тр. — Воронеж: ВГУ, 2001.
[3] «Известия» от 02.06.05
[4] там же
[5] там же
[6] там же
[7] там же
www.ronl.ru
