Реферат Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси. Иконы древней руси реферат

Реферат - Иконопись древней Руси 2

Иконопись в Древней Руси была делом священным. Строгое следование каноническим предписаниям, с одной стороны, обедняло процесс творчества, поскольку ограничивало возможности самовыражения иконописца, так как иконография образа, как правило, была уже задана, но, с другой стороны, заставляла художника все свое мастерство, все свое внимание сфокусировать на сути «духовного предмета», на достижении глубокого проникновения в образ и воссоздании его изысканными изобразительными средствами.

Традиции и устоявшиеся приемы затрагивали не только иконографию, но и выбор материала, на котором писались иконы, вещество грунта, способ подготовки поверхности под живопись, технологию изготовления красок и, наконец, последовательность письма.

При написании икон в Древней Руси применяли краски, в которых связующей средой являлась эмульсия из воды и яичного желтка — темпера.

Иконы чаще всего писали на деревянных досках. Обычно брали доски из липы, на Севере — из лиственницы и ели, в Пскове — из сосны.

Доску, как правило, вытесывали из бревна, выбирая наиболее крепкий внутренний слой древесного ствола. Процесс этот был трудоемким и длительным.

Доски для икон делали древоделы или деревщики, редко — сами иконописцы. На лицевой стороне доски обычно делалась неглубокая выемка — ковчег, ограниченный по краям доски незначительно возвышающимися над ним полями. Для маленьких икон могла использоваться одна доска. Для икон большого размера соединялось несколько досок. Характер крепления, глубина ковчега и ширина полей нередко позволяют определить время и место изготовления иконной доски. Поля древних икон ХI-ХII веков, как правило, широкие, а ковчег глубокий. Более поздние иконы имеют узкие поля, а с XIV века иконы иногда писались на досках без полей.

В качестве грунта применялся левкас, который приготовлялся из мела или алебастра и рыбьего (осетрового) клея. Иконную доску несколько раз промазывали жидким горячим клеем, затем наклеивали паволоку, притирая ее ладонью. После высыхания паволоки наносили левкас. Левкас накладывался в несколько приемов, слоями. Поверхность левкаса тщательно выравнивалась, а порой шлифовалась. Иногда на левкас наносили рельеф. В древних иконах, начиная с XII века, нередко делалась «чеканка» по вызолоченному левкасу. Иногда такая узорная чеканка выполнялась на нимбах. В более поздние времена (с XVI века) для создания углубленного (или рельефного) узора до начала письма осуществлялась резьба по левкасу. Потом рельеф золотили.

На подготовленной поверхности грунта делался рисунок. Сначала выполнялась первая прорисовка изображений, а затем вторая, более подробная. Первую прорисовку делали легким касанием мягкого угля из веток березы, вторую — черной или коричневой краской.

Некоторые иконы воспроизводились по «подлинникам» или по прописям, полученным с икон, которые служили образцами.

После этого начиналось собственно письмо. Сначала золотили все, что требовалось: поля иконы, свет, венцы, складки одежды. Затем выполнялось доличное письмо, то есть писались одежды, строения, пейзаж. На заключительном этапе создания иконы писались лики. Готовое изображение покрывали особого рода масляным лаком — «проолифливали».

Работа красками выполнялась в строго определенной последовательности. И иконное письмо, и его последовательность не были одинаковыми в разных иконописных школах и менялись во времени.

Сначала участки, ограниченные контурами рисунка, покрывались тонкими слоями соответствующих красок в таком порядке: фон (если он не золотой), горы, строения, одежды, открытые части тела, лики. После этого делалось пробеливание, при котором высветлялись выпуклые детали предметов (кроме ликов и рук). Постепенно добавляя к краске белила, покрывали все меньшие и меньшие участки высветления. Последние штрихи наносились уже чистыми белилами.

Для создания большей объемности изображаемого на затемненные и углубленные участки наносился тончайший слой темной краски. После темной краски тонкими линиями прорисовывались все черты лица и волосы.

Потом наносились светлые блики на выпуклые части лица: лоб, скулы, нос, пряди волос белилами или охрой с большим добавлением белил. Затем наносились «румяны». Красную краску тонким слоем наносили на губы, щеки, кончик носа, в уголки глаз, на мочки ушей. После этого жидкой коричневой краской прорисовывались зрачки глаз, волосы, брови, усы, борода.

Руководством к написанию икон служили образцы — «подлинники». Подлинники содержали указания, как должно писать тот или иной образ.

Темперная живопись требует виртуозной техники и высокой культуры письма. Этого достигали в течении долгих лет ученичества. Иконописание было великим творчеством. Изограф специально готовился к совершению «дела иконотворения».

Это было актом общения с миром иным и требовало духовного и физического очищения, когда все плотское по возможности подавлялось: "… он, когда писал святую икону, только по субботам и воскресениям касался пищи, не давая себе покоя день и ночь. Ночь проводил в бдении, молитве и поклонах. Днем же со всяким смирением, нестяжанием, чистотою, терпением, постом, любовию, Богомышлением предавался иконописанию".

Удачно написанные образы считались написанными не иконописцем, но Богом. Имен древнерусских художников сохранилось очень мало. Ведь считалось, что руками иконописцев писал икону сам Бог, и потому казалось неуместным называть имя человека, чьими руками Бог воспользовался.

С другой стороны, иконописание было воистину сокровенным общением с миром иным, и называть себя было не нужно: ведь Бог сам знает того, кто творит образ, точнее, молитвенно и смиренно пытается воспроизвести Прообраз.

К сожалению, масляный лак — олифа со временем темнеет, и примерно через восемьдесят лет после нанесения пленка лака на иконе становится черной и почти полностью закрывает живопись. Иконы приходилось «поновлять». Наносилась новая живопись, которая, по замыслу художника, была призвана восстановить то, что скрыто под почерневшей олифой. На древние иконы наносились слой за слоем. Иногда писался новый, другой образ.

    продолжение --PAGE_BREAK--

www.ronl.ru

Реферат иконопись древней руси

I. Введение.

Икона - это живописное, реже рельефное изображение Иисуса Христа, Богоматери, ангелов и святых.

Автор реферата стремится изучить историю, смысл, символику и значение икон для верующих.

Готовя данный реферат я изучила ряд источников. Из которых ясно, что в подходе к иконописи существует несколько направлений.

В этом реферате автор пытается объединить эти подходы, так как в них содержится единая цель - изучение иконописи.

Список использованных источников приводится в конце реферата.

II. История иконописи.

Из первых столетий христианской церкви, гонимой и преследуемой в это время, много дошло до нас условных или символических изображений, однако ясных и прямых напротив - очень мало.

Это произошло потому, что христиане боялись выдать себя этими изображениями язычникам ( во времена зарождения идеи христианства на проповедников этой религии и на ее атрибутику были жестокие гонения со стороны язычников) , а так же потому, что многие христиане сами были против прямых изображений Бога, ангелов и святых.

Больше всего дошло до нас древних символических изображений Иисуса Христа, как доброго пастыря.

Самые древние изображения доброго пастыря найдены в катакомбах Рима. В этих подземных пещерах христиане спасались от язычников, там они совершали богослужения.

В подземном кладбище Ермия найдены первые картины, с которых, вероятно, начиналась иконопись.

находится изображение поклонения волхвов богомладенцу, держимому Пресвятой Девой.

Кроме изображения Спасителя под видом доброго пастыря так же распространено было его под видом Рыбы.

Нередко Спаситель изображался под видом агнца. Этот образ был взят из Ветхого Завета.

III. Гонения на Иконы.

Издревле христианами чтимы были святые иконы или священные изображения Лиц Пресвятой Троицы, - Отца и Сына, и Святого Духа, святых, ангелов и Божиих людей. Но вот в начале восьмого столетия на престол греческой империи вступил Лев III Исавриец. Через 10 лет своего правления, в 726 году, он издал указ, которым запрещалось христианам повергаться в молитвах перед иконами на землю, и многие иконы после этого поставлены были высоко. чтобы нельзя было целовать их. Через пять лет он издал другой указ, в котором повелевалось совершенно прекратить почитать иконы и удалять их из общественных мест. Он думал, что через упразднение икон последует сближение иудеев и магометан с Церковью и греческой империей. Его сын Константин Копроним, в продолжении 34 лет (с 741 по 755 год) еще с большей жестокостью преследовал чтителей святых икон. Его внук Лев Хазарь (775-780) следовал по пути своего отца и деда. Но они достигли противоположных следствий,- не только не угодили ни иудеям, ни магометанам, но возбудили против себя народ своей же империи. Римские папы, тогда независимые от греческих императоров, и три восточные патриарха: Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, находившиеся уже под властью магометан, не хотели иметь духовного или церковного общения с Константинополем, и хотя восточные христиане страдали под игом магометан, но имели возможность безбоязненно молиться перед иконами. так как магометанские калифы не вмешивались в дела подвластных им церквей.

После продолжавшегося около 60 лет гонения на иконы в греческой империи. при правнуке первого царя иконоборца Константине VI и его матери царице Ирине, в 787 году, в городе Никее был созван Седьмой Вселенский Собор, на котором утверждено почитание икон. Через 25 лет после этого указа вступивший на престол греческий император Лев V Армянин, снова начал жестокое гонение на иконы, которое продолжалось и при его преемниках; после этого нового тридцатилетнего гонения, царица Феодора восстановила почитание святых икон в своем царстве. При этом 19 февраля 842г. был установлен праздник православия и доныне совершаемый в первую неделю великого поста. С этого времени иконы единодушно были чтимы христианами во всех церквях востока и запада в продолжении семи столетий, не смотря на то, что в 1054г. западная церковь полностью отделилась от восточной, так как восточные патриархи не хотели признавать главенство римского епископа над всей Церковью.

IV. Русская иконопись.

1. Особенности Русской Иконописи.

Преодоление ненавистного разделения мира, преображение Вселенной во храм, в котором вся тварь объединится так, как объединины во едином Божеском Существе три лица Св. троицы,- такова та основная тема, которой в древней русской живописи все подчиняется.

Нет сомнения в том, что эта иконопись выражает собой глубочайшее, что есть в древне-русской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства.

Ее господствующая тенденция - аскетизм, а рядом с этим несравненная радость, которую она возвещает миру.

Но как совместить этот аскетизм с этой несравненной радостью?

Вероятно, мы имеем здесь тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего Воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические совершенно одинаково необходимы.

Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными, окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению "червонных уст" и "одутловатых щек"* в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это не смотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благоволящих пальцев; движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых похожими на "таковых же, каковы мы сами"**. Даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее сосредоточие духовной жизни человеческого лица.

А рядом с этим в древней русской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге.

Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать о другой ее черте, органически связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а потому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую внутреннюю архитекту

------------------------------------------------------------------

*,** По словам известного протопопа Аввакума: "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за друга уцепившиеся. Пишут спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста, труда и всякия скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами".

ру, которую можно наблюдать и в непосредственной связи ее с церковным знанием.

Мы видим перед собой, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив,- неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькой по сравнению с туловищем. Фигура становится неестественно узкой в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика.

Помимо подчинения иконы архитектуре храма, в ней можно проследить симметричность живописных изображений.

Не только в храмах,- в отдельных иконах, где группируются многие святые,- есть некоторый композиционный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра обязательно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли композиционного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор являются Спаситель или Богоматерь, или София- Премудрость Божия. Иногда соответствуя идее симметрии центральный образ раздваивается. Так на древних изображениях Евхаристии (Благой жертвы) Христос изображается вдвойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы.

Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись, по существу, соборную: в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которая в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей личностью и подчиняется общей архитектуре целого.

2. Значение красок.

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись - большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Однако определенные правила цвета все же существовали.

Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.

Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее.

Таким образом , мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального.

Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара.

Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг "солнца незаходного". Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название "ассист". Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Только в Донском Успении красный херувим горит, как свеча у смертного одра.

Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое. В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных, различной светосилы и насыщенности.

Уже в иконах XIII-XIV веков пробивается любовь к чистым и ярким цветам, незамутненным пробелами. Благодаря этим открытым краскам иконы получают способность светиться и в полутемных интерьерах храмов. Нередко чистые цвета сопоставляются друг с другом по контрасту: красные - синие, белые - черные. Они плотны, вещественны, почти весомы и осязаемы, что несколько ограничивает их светозарность. Вместе с тем они сообщают иконе большую силу выражения.

Новгородская иконопись XV века сохраняет традиционную любовь к ярким, легким краскам с преобладанием киновари. Но раньше цвет имел предметный характер, теперь он становится светоносным. Например, в "Чуде Георгия о Змие" красный фон заполняет поля иконы, ограничивает белизну коня. В XV веке красный плащ Георгия, как вспышка пламени рождается из ослепительной белизны, из золотистого фона иконы.

Интенсивное чувство цвета свойственно Псковской школе, но в отличие от звонкого колорита Новгорода, в ней преобладают землистые тона, зеленые, иногда довольно глухие. Зато псковские иконы никогда не кажутся пестро расцвеченными. Краска рождается из глубины доски, загорается светом, выражает внутреннее горение души, соответствует духовному напряжению в ликах псковских святых.

В новгородской иконе краски горят при ясном свете дня. В псковском "Рождестве Христовом с избранными святыми" краски и свет возникают из таинственной мглы, символизируя "святую ночь" .

В отдельных школах древнерусской иконописи небыло строгой регламентации цвета. Но определенные правила всеже существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

Все это исчезает в иконописи XVI-XVII веков. Побеждают темные тона: сначала насыщенные, звучные, благородные, потом все более тусклые, землистые, с изрядной примесью черноты.

3. Психология иконописи.

От красочной мистики древнерусской иконописи теперь перейдем к ее психологии - к тому внутреннему миру человеческих чувств и настроений, который связывается с восприятием этого солнечного откровения.

Не один только потусторонний мир Божественной славы нашел себе место в древнерусской иконописи. В ней мы находим живое. действенное соприкосновение двух миров, двух планов существования. С одной стороны - потусторонний вечный покой, с другой стороны страждущее, греховное, хаотическое, но стремящееся к успокоению в Боге существование - мир ищущий, но еще не нашедший Бога.

Мы имеем здесь необычайно многообразную и сложную гамму душевных переживаний, где солнечная лирика переплетается с мотивом величайшей в мире скорби - с драмою встречи двух миров.

Эта радость сбывается в зачатии пресвятой Богородицы. Замечательно, что наше иконописное искусство всегда глубоко символично, когда приходится изображать потустороннее и проникается реализмом в изображении реального мира. В старинных иконах "Рождества Пресвятой Богородицы" можно видеть, как Иоаким и Анна ласкают новорожденного младенца, и белые голуби слетаются смотреть на семейную радость. В некоторых иконах за ними изображается двуспальное ложе, а возвышающийся над ложем храм освящает супружескую радость своим благословением.

Как бы ни было прекрасно и светло это явление земной любви, все-таки оно не доводит до предельной высоты солнечного откровения. За подъемом неизбежно следует спуск. Чтобы освободить земной мир от плена и поднять его до неба приходится порвать эту цепь подъемов и спусков. От земной любви требуется величайшая из жертв: она должна сама принести себя в жертву. Подъем земной любви навстречу запредельному откровению здесь неизбежно готовит трагическое столкновение ее с иной, высшей любовью: ибо эта высшая любовь так же исключительна, как и земная любовь: она тоже хочет владеть человеком всецело без остатка.

Иконописец усматривает зарождение этой драмы в самом начале Евангельского благовествования, тотчас вслед за появлением первого весеннего луча Благовещения. Драма происходит в душе Иосифа - мужа Марии.

Эта иконопись, воcпевшая счастье Иоакима и Анны, тонко воспроизвела, что в душе праведного Иосифа живет все то же человеческое понимание любви и счастья, усугубленное ветхозаветным миропониманием, считавшим бесплодие за бесчестие. Тайна зарождения "от Духа Свята и Марии Девы" в рамки этого понимания не умещается, а для ветхозаветного миропонимания - это катастрофа, невообразимый переворот, космический и нравственный в одно и то же время. Как же вынести простой, бесхитростной человеческой душе Иосифа тяжесть столь безмерного испытания? В стране, где за бесплодие выгоняют из храма. голос с неба призывает его быть блюстителем девства, обрученной ему Марии. Русский иконописец, у которого оба эти мотива присутствуют на одной и той же иконе прекрасно передает какая буря чувств человеческих рождается в этом столкновении Нового Завета с Ветхим.

И может быть, самая трогательная, самая привлекательная черта тех иконописных изображений. где выразилось это понимание мира, заключается в любовном, глубоко христианском отношении к тому несчастному, который бессилен подняться духом над плоскостью здешнего.

На иконах, изображающих рождение Христа, Богоматерь смотрит не на младенца в яслях. Ее взгляд, полный глубокого сострада

ния, устремлен сверху вниз на Иосифа. В той жертве, которая требуется от Иосифа, есть предвкушение совершенной жертвы: в ней уже чувствуется зарождающееся в человеке горение ко кресту и пригвождение к нему всех своих помыслов. Иконописец изображает, как выстрадана та радость о спасении, которая совпадает с радостью человека о близости его земного конца. Он передает ту глубину скорби, которая заставляет принимать этот конец как избавление. Эта скорбь - то самое горение ко кресту. которое зажигает сердца и тем самым готовит их к смирению.

Таково откровение двух миров в древнерусской иконописи. Соприкасаясь с ним, мы испытываем то смешанное чувство, в котором великая радость сочетается с глубокой душевной болью. Понять, что мы имели в древней иконописи,- значит почувствовать, что мы в ней утратили.

4. Две эпохи русской иконописи.

Можно задать себе вопрос: "Всегда ли так величественна и самостоятельна была русская икона?"

Взглянув в ее историю, мы понимаем, что до XV века она полностью подчинена греческой.

Два расцвета русского иконописного искусства зарождаются в век величайших русских святых - Сергия Радонежского, Стефана Пермского и митрополита Алексия. По словам В.О. Ключевского "эта присноблаженная троица ярким созвездием блещет в нашем XIV веке, делая его зарею политического и нравственного возрождения русской земли" При свете этого созвездия начался с XIV на XV век расцвет русской иконописи. Вся она от начала и до конца носит на себе печать великого духовного подвига Святого Сергия и его современников.

Прежде всего в иконе ясно отражается общий духовный перелом, переживаемый в те дни Россией. Эпоха до Святого Сергия и до Куликовской битвы характеризуется общим упадком духа и робостью. По словам В.О. Ключевского, в те времена " Во всех русских нервах еще до боли живо было впечатление ужаса" татарского нашествия. "Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость. Мать пугала неспокойного ребенка лихим татарином; услышав это злое слово, взрослые растерянно бросались бежать сами не зная куда". Если посмотреть на икону начала и середины XIV века, то можно ясно почувствовать в ней, рядом с проблесками национального гения, эту робость народа, который еще боится поверить в себя, не доверяет самостоятельным силам своего творчества. Глядя на эти иконы, может подчас показаться, что иконописец не смеет быть русским. Лики в них продолговатые, греческие, борода короткая, немного заостренная, не русская.

Это зрительное впечатление подтверждается объективными данными. Родиной русского религиозного искусства XIV-XV веков,

местом его высших достижений является "русская Флоренция"-Великий Новгород. Но в XIV веке этот великий подъем религиозной живописи представлен не русскими, а иностранными именами - Исаии Гречина и Феофана Грека. Последний был величайшим новгородским мастером и учителем иконописи XIV века. В 1343 году греческие мастера "подписали" соборную церковь Успения Богородицы в Москве. Феофан Грек расписал церковь Архистратига Михаила в 1399 году, а в 1405г. - Благовещенский собор со своим учеником Андреем Рублевым. Известия о русских мастерах иконописцах - "выучениках греков" в XIV веке довольно многочисленны.

Мы имеем и другие, еще более прямые указания на зависимость русских иконописцев конца XIV века от греческих влияний. Известный иеромонах Епифаний, жизнеописатель Преподобного Сергия, получивший образование в Греции, просил Феофана Грека изобразить в красках храм Св. Софии в Константинополе. просьба была исполнена и, по словам Епифания, этот рисунок послужил на пользу многим русским иконописцам, которые списывали его друг у друга. Этим вполне объясняется нерусский или не вполне русский архитектурный стиль церквей на иконах XIV века, особенно на иконах Покрова Пресвятой Богородицы, где изображается храм Святой Софии.

Теперь, всмотревшись в иконы XV-XVI веков, можно сразу заметить полный переворот. В этих иконах решительно все обрусело - и лики, и архитектура церквей, и даже мелкие бытовые подробности. Это и не удивительно. Русский иконописец переживал тот великий национальный подъем, который в те дни переживало все русское общество, его окрыляла та вера в Россию, которая звучит в составленном Похомием жизнеописании Святого Сергия Радонежского. По его словам русская земля, веками жившая без просвещения, какое не было явлено в других странах, раньше принявших христианскую веру.

В иконе эта перемена настроения сказывается прежде всего в появлении широкого русского лица, нередко с окладистой бородой, которая идет на смену лику греческому. Не удивительно, что русские черты проявляются в типичных изображениях русских святых. Например, в иконе Св. Кирилла Белозерского, принадлежащей епархиальному

музею в Новгороде. Русский облик нередко принимают пророки, апостолы и даже греческие святители - Василий Великий и Иоанн Златоуст

Народный дух приобретает не свойственную ему доселе упругость, небывалую способность сопротивления иноземным влияниям. Известно что в XV веке Россия входит в более тесное соприкосновение с Западом. Делаются попытки обратить ее в католичество. По Москве работали итальянские художники. И что же? Поддалась ли Россия этим иноземным влияниям? Утратила ли она самобытность? Как раз наоборот. Именно в XV веке рушится попытка "унии".

Именно в XV веке наша иконопись, достигая своего высшего расцвета, впервые освобождается от ученической зависимости, становится вполне самобытной и русской.

5. Творчество Андрея Рублева.

Говоря о русской иконе, невозможно не упомянуть имени Андрея Рублева. Его имя было сохранено народной памятью. С ним часто связывали разновременные произведения, когда хотели подчеркнуть их незаурядное историческое или художественное значение.

Нам не известно в точности, когда родился Андрей Рублев. Большинство исследователей считают условно1360 год датой рождения художника. Мы также не знаем к какому сословию он принадлежал, кто был его учителем. Самые ранние сведения о художнике восходят к Московской Троицкой летописи. Среди событий 1405 года, сообщается, что "тое же весны почаша подписывати церковь каменную святое Благовещение на князя великого дворе... а мастеры бяху Феофан иконник гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев". Упоминанием имени мастера последним, согласно тогдашней традиции, означало, что он является младшим в артели. Но вместе с тем участие в почетном заказе по украшению домовой церкви Василия Дмитриевича, старшего сына Дмитрия Донского, наряду со знаменитым тогда на Руси Феофаном Греком характеризует Андрея Рублева как уже достаточно признанного, авторитетного автора.

Следующее сообщение Троицкой летописи относится к 1408 году: 25 мая "начался подписывати церковь каменную великую соборную святая Богородица иже во Владимире повелением князя Великого а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев". Уминаемый здесь Даниил - "содруг" Андрея, более известный под именем Даниила Черного, товарищ в последующих работах.

Андреем Рублевым и под его руководством было расписано много храмов, а так же нарисован целый ряд деисусных, праздничных и пророческих икон.

Самые значимые работы А.Рублева.

Владимирский Успенский собор, упоминаемый в летописи, древнейший памятник домонгольской поры, возведенный во второй половине XII века при князьях Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо, был кафедральным собором митрополита. Разоренный и выжженный ордынскими завоевателями храм нуждался в восстановлении. Московский князь Василий Дмитриевич, представитель ветви владимирских князей, потомков Мономахов, предпринимал обновление

Успенского собора в начале XV века как некий закономерный и необходимый акт, связанный с возрождением после победы на Куликовском поле духовной и культурной традиций Руси, эпохи национальной независимости. От работ А.Рублева и Д.Черного в Успенском соборе до наших дней дошли иконы иконостаса, составлявшие единый ансамбль с фресками, частично сохранившимися на стенах храма.

Следующей важнейшей работой А.Рублева явился так называемый Звенигородский чин (между 1408 и 1422 гг.), один из самых прекрасных иконных ансамблей рублевской живописи.Чин состоит из трех поясных икон: Спаса, архангела Михаила и апостола Павла. Они происходят из подмосковного Звенигорода, в прошлом центрального удельного княжества. Три большемерные иконы, вероятно, когда-то входили в семифигурный деисус. В соответствии со сложившейся традицией по сторонам от Спаса располагались Богоматерь и Иоанн Предтеча, справа иконе архангела Михаила соответствовала икона архангела Гавриила, а в паре с иконой апостола Павла должна была быть слева икона апостола Петра. Сохранившиеся иконы были обнаружены реставратором Г. Чириковым в 1918 году в дровяном сарае близ Успенского собора на Городке, где располагался княжеский храм Юрия Звенигородского, второго сына Дмитрия Донского.

Звенигородский чин соединил в себе высокие живописные достоинства с глубиной образного содержания. Мягкие задушевные интонации, "тихий" свет его колорита удивительным образом перекликаются с поэтическим настроением пейзажа звенигородских окрестностей. В звенигородском чине Рублев выступает как сложившийся мастер, достигший вершин на том пути, важным этапом которого была живопись 1408 года в Успенском соборе во Владимире. Используя возможности поясного изображения, как бы приближающего укрупненные лики к зрителю, художник рассчитывает на длительное созерцание, внимательное вглядывание, собеседование.

В двадцатых годах XV века артель мастеров, возглавляемая Андреем Рублевым и Даниилом Черным, украсила иконами Троицкий собор в монастыре преподобного Сергия, возведенный над его гробом.

Преподобный Сергий Радонежский, под влиянием идей которого сформировалось мировоззрение А.Рублева, был выдающейся личностью своего времени. Он ратовал за преодоление междоусобиц, деятельно участвовал в политической жизни Москвы, способствовал ее возвышению, мирил враждовавших князей, содействовал объединению земель вокруг Москвы.

Личность Сергия Радонежского обладала особым авторитетом для современников, на его идеях было было воспитано поколение людей эпохи Куликовской битвы; Андрей Рублев как духовный наследник этих идей воплотил их в своем творчестве.

В состав иконостаса Троицкого собора вошла, как высокочтимый храмовый образ, икона "Троица". В основе ее сюжета лежит библейский рассказ о явлении праведному Аврааму божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов.

В иконе внимание сосредоточено на трех ангелах, их состоянии. Они изображены восседающими вокруг престола, в центре которого изображена евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения - жертвенная любовь.

Исследователи подчеркивают символическое космологическое значение композиционного круга, в который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге видят отражение идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою множественнось, космос.

Следующей грандиозной работой А.Рублева было создание в 1427-1430 гг. росписи Спасского собора Спасо-Андронникова монастыря в Москве. Это была его последняя работа 29 января1430 г. он скончался и был погребен в этом же монастыре.

Андрею Рублеву удалось наполнить традиционные образы новым содержанием, соотнеся его с главнейшими идеями времени: объединением русских земель в единое государство и всеобщим миром и согласием.

Эпоха Рублева была эпохой возрождения веры в человека, в его нравственные силы, в его способность к самопожертвованию во имя высоких идеалов.

V. Вывод.

Подводя итог данному исследованию. следует отметить, что на протяжении всей истории христианства иконы служили символом веры людей в Бога и его помощь им. Иконы берегли: их охраняли от язычников и, позднее, от царей-иконоборцев. Икона - это не просто картина с изображением тех, кому поклоняются верующие, но и своеобразный психологический показатель духовной жизни и переживаний народа того периода, когда она была написана.

Духовные подъемы и спады ярко отразились в русской иконописи XV-XVII веков, когда Русь освободилась от татарского ига. Тогда русские иконописцы, поверив в силы своего народа, освободились от греческого давления и лики святых стали русскими.

Иконопись - это сложное искусство, в котором все имеет особый смысл: цвета красок, строение храмов, жесты и положения святых по отношению друг к другу.

Не смотря на многочисленные гонения и уничтожение икон, часть из них все же дошла до нас и являет собой историческую и духовную ценность.

unit.photogdz.ru

Реферат Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси

Петрозаводский государственный университет

Кафедра культурологии

ИКОНОПИСЬ И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ.

ИКОНОПИСНЫЕ ШКОЛЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ.

Выполнила

Студентка

Беляевская И. Н.

Медицинский факультет

Гр. 71313

Преподаватель

Семеновкер В. Н.

Петрозаводск 2002

План

Введение 1

История русской иконописи 1

Психология иконы 4

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение 9

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ 10

Андрей Рублев и его «Троица» 13

«Богоматерь Владимирская»: быль и легенды 15

Заключение 17

Источники 18

Введение

Я в храме. Я смотрю на икону, в нежные скорбящие глаза Богоматери, и понимаю, что мы так далеки от Ее таинственного мира… Чистота – вот что ассоциируется со словами «храм», «икона». Именно этого ощущения чистоты очень не хватает в повседневной жизни. А ведь прекрасное рядом! Только почему-то мы проходим мимо, не видя, не замечая, не желая заметить и поинтересоваться…

Что мы знаем про иконы? Зачем они нужны? Кто были люди, писавшие их, о чем они думали, чем жили? Если начать искать ответы на эти вопросы, то наши традиционные представления об иконописи в корне изменятся, больше того, откроется целый мир нового. В этом я убедилась, занимаясь подготовкой этого реферата. Икона – это плод души просветленных людей, и она несет на себе их свет, свет неба. Это больше, чем деление иконописи на школы, поиск каких-либо особенностей и различий, но тем не менее, стоит поговорить и об этом аспекте жанра, чтобы свободно ориентироваться в мире икон, лучше их понимать, стать чуть-чуть ближе. В этом и состоит задача моего обзора.

История русской иконописи

Сейчас мы говорим о иконописи как о чем-то родном, исконно русском, считаем этот жанр чуть ли не народным видом искусства. Всегда ли было так? Для многих удивительно будет узнать, что «наша» икона придумана была далеко от русских полей – в Византии.

Искусство Византии, аскетическое и суровое, торжественное и изысканное, не всегда достигает той духовной высоты и чистоты, которые свойственны общему уровню русской иконописи. Оно выросло и сформировалось в борьбе, и эта борьба наложила на него свой отпечаток. Византия (хотя ею были восприняты и достижения римской культуры) - главным образом, плод античной культуры, богатое и разнообразное наследие которой она была призвана воцерковить. На этом пути, в связи с присущим ей даром глубокой, изощренной мысли и слова, она воцерковила все, что касалось словесного языка Церкви. Она дала великих богословов; она сыграла большую роль в догматической борьбе Церкви, в том числе решающую роль в борьбе за икону. Однако в самом образе, несмотря на высоту художественного выражения, часто остается некоторый налет не до конца изжитого античного наследия, которое дает себя чувствовать в большей или меньшей степени в разных преломлениях, отражаясь на духовной чистоте образа. Развитие церковного искусства на византийской почве вообще "было сопряжено с целым рядом затяжных кризисов, ренессансов античной классики..." По существу эти ренессансы античной классики были не чем иным, как отзвуками в области церковного искусства того общего процесса воцерковления, которому подвергались все стороны античного мировоззрения. В этом процессе влияния в христианство, в Церковь шло много такого, что воцерковлению не подлежало и потому воцерковиться не могло, но налагало на церковное искусство свой отпечаток. Это и делали "ренессансы", вводя в искусство иллюзорность и чувственность искусства античного, совершенно чуждые Православию.

Наоборот, Россия, которая не была связана всем комплексом античного наследия и культура которой не имела столь глубоких корней, достигла совершенно исключительной высоты и чистоты образа, которыми русская иконопись выделяется из всех разветвлений православной иконописи. Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность. Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией. В этом смысле характерно, что вплоть до Петровского времени среди святых мало духовных писателей; зато многие святые были иконописцами, начиная с простых монахов и кончая митрополитами. Русская икона не менее аскетична, чем икона византийская. Однако аскетичность ее совершенно другого порядка. Акцент здесь ставится не на тяжесть подвига, а на радость его плода, на благость и легкость бремени Господня, о которых Он Сам говорит в Евангелии, читаемом в дни святых аскетов-преподобных: "Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мф. 11, 29-30). Русская икона-высшее выражение в искусстве богоподобного смирения. Поэтому, при необычайной глубине ее содержания, она по-детски радостна и легка, полна безмятежного покоя и теплоты. Соприкоснувшись через Византию с античными традициями, главным образом в их эллинской основе (в римской их переработке), русская иконопись не поддалась обаянию этого античного наследия. Она пользуется им лишь как средством, до конца воцерковляет, преображает его, и красота античного искусства обретает свой подлинный смысл в преображенном лике русской иконы.

Вместе с христианством Россия получила от Византии в конце Х века уже установившийся церковный образ, формулированное о нем учение и зрелую, веками выработанную технику. Ее первыми учителями были приезжие греки, мастера классической эпохи византийского искусства, которые уже с самого начала в росписях первых храмов, как, например, Киевской Софии (1037- 1161/67), пользовались помощью русских художников. К XI веку относится и деятельность учеников греков, первых известных русских святых иконописцев, монахов Киево-Печерского монастыря, преподобного Алипия (Алимпия) (f около 1114 г.) и его сотрудника преподобного Григория. Св. Алипий считается родоначальником русской иконописи. С детства начинавший заниматься иконописью с приезжими греческими мастерами, затем ставший иеромонахом, он отличался неустанным трудолюбием, смирением, чистотой, терпением, постом и любовью к богомышлению. "Никогда же бо огорчился еси на оскорбляющих тя, ниже воздал еси злом за зло", - поется ему в церковном песнопении. (Тропарь 8 гласа. Канон святому.) Это был один из подвижников-аскетов, прославивших Киево-Печерскую Лавру. В лице свв. Алипия и Григория русское церковное искусство с самого начала своего существования направляется людьми, просвещенными непосредственным ведением Откровения, которых впоследствии так много имела русская иконопись. О Киевском периоде русского церковного искусства можно судить, главным образом, по фрескам и мозаикам. Монгольское нашествие, около середины XIII века захлестнувшее большую часть России, не только уничтожило очень многое, но и в значительной мере подорвало написание новых икон. Сохранившиеся же до сих пор открытые иконы этого периода, которых очень мало, относятся к концу XI, XII и XIII векам, причем почти все они с большей или меньшей достоверностью приписываются Новгороду, истоки искусства которого также восходят к XI веку.

Иконам домонгольского периода присуща исключительная монументальность, свойственная стенной живописи,

под воздействием которой русская иконопись находится еще и в XIV веке, и лаконизм художественного выражения как в композиции, так и в фигурах, жестах, складках одежд и т. д. Колорит их, в котором преобладают темные тона, сдержан и сумрачен. Однако уже в XIII веке этот сумрачный колорит начинает сменяться

характерно русскими цветистыми и яркими красками. Появляется больше внутренней и внешней динамики, склонность к большей плоскостности. Ранние иконы, при наличии в них русских черт, еще находятся в большей или меньшей зависимости' от греческих образцов. Можно сказать, что XII век проходит под знаком ассимиляции воспринятых от Византии принципов и форм церковного искусства, которые в XIII веке уже выступают в национальном русском преломлении, нашедшем окончательное свое выражение в XIV веке. Иконы этого периода отличаются свежестью и непосредственностью выражения, яркими красками, чувством ритма и простотой композиции. К этому периоду относится деятельность прославленных святых иконописцев -митрополита Московского Петра (1326) и архиепископа Ростовского Феодора (1394).

XIV, XV и первая половина XVI века представляют собой расцвет русской иконописи, совпадающий с расцветом святости, и именно преподобия, которое резко падает во второй половине XVI века. Это время дает наибольшее количество прославленных святых, особенно XV век: с 1420 по 1500 г. число прославленных, скончавшихся за этот период, достигает 50 человек.

Грань XIV и XV столетий связана с именем величайшего иконописца, преподобного Андрея (Рублева), работавшего со своим другом преподобным Даниилом (Черным). Необычайная глубина духовного прозрения преподобного Андрея нашла свое выражение при посредстве совершенно исключительного художественного дара.

Вторая половина XV и начало XVI века связаны с другим гениальным мастером, имя которого ставилось рядом с именем преподобного Андрея, - Дионисием, работавшим со своими сыновьями. Его творчество, опираясь на традиции Рублева, представляет собой блестящее завершение русской иконописи XV века. Этот период знаменует собой большое совершенство техники, изощренность линий, изысканность форм и красок. Для самого Дионисия, творчество которого проникнуто особой жизнерадостностью, характерны удлиненные, изысканные пропорции фигур, подчеркнутая грация движений, гибкий, сильный и плавный рисунок. Его чистый колорит с нежными зелеными, розовыми, голубыми и желтыми тонами отличается особой музыкальностью.

XVI век сохраняет духовную насыщенность образа; остается на прежней высоте и красочность иконы и даже становится богаче оттенками. Этот век, как и предыдущий, продолжает давать замечательные иконы. Однако во второй половине XVI столетия величественная простота и державшаяся веками классическая мерность композиции начинают колебаться. Утрачиваются широкие планы, чувство монументальности образа, классический ритм, античная чистота и сила цвета. Появляется стремление к сложности, виртуозности и перегруженности деталями. Тона темнеют, тускнеют, и вместо прежних легких и светлых красок появляются плотные землистые оттенки, которые вместе с золотом создают впечатление пышной и несколько угрюмой торжественности. Это эпоха перелома в русской иконописи. Догматический смысл иконы перестает осознаваться как основной, и повествовательный момент часто приобретает доминирующее значение.

Психология иконы

Что же это такое – икона? Какое понимание ее должно быть первичным: религиозное ли, искусствоведческое, историческое? У каждого ответ на этот вопрос свой. Но одно ясно: мы не не должны воспринимать иконы как портреты святых, также нельзя видеть в иконописи выражениие идолопоклонничества.

Одним из первых исследователей русской иконы был Е. Трубецкой. В своей работе «Умозрение в красках» он выявляет важнейшие психологические особенности иконы, прежде всего русской, как особого, ни на какой другой не похожего, жанра:

Иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не удостаивая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о "темной иконе" разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить эти памятники старины.

С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее

непонимание ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением "аскетизм" и в качестве "аскетической" отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе, - та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит ответить на основной вопрос: какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней иконописи.

Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала на последних, так как в наше время именно аскетизм русской иконы всего больше затрудняет ее понимание.

Когда в XVII веке, в связи с другими церковными новшествами, в русские храмы вторглась

реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия, известный протопоп Аввакум, в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух древней иконописи. "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами".

Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших

тенденций древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно

аскетический аспект имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, - радость окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей, самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей.

Икона - не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это - резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только "истонченные чувства", но прежде всего - новую норму жизненных отношений. Это - то царство, которого плоть и кровь не наследуют.

Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль. Мы пока сосредоточим наше внимание на первой из них. Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными,

окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению "червонных уст" и

"одутловатых щек" в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это - несмотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благословляющих пальцев;

движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых

похожими "на таковых же, каковы мы сами". Даже там, где движение допущено, оно введено в какие-то неподвижные рамки, которыми оно словно сковано. Но даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик, каким бы неподвижным он ни казался. Я не знаю, например, более сильного выражения святой скорби о всей твари поднебесной, об ее грехах и страданиях, чем то, которое дано в шитом шелками образе Никиты великомученика, хранящемся в музее архивной комиссии во Владимире на Клязьме: по преданию, образ вышит женой Иоанна Грозного Анастасией, родом Романовой. Другие несравненные образцы скорбных ликов имеются в коллекции И. С. Остроухова в Москве: это - образ праведного Симеона Богоприимца и "Положение во гроб", где изображение скорби Богоматери по силе может сравниться разве с произведениями Джиотто, вообще с высшими образцами флорентийского искусства. А рядом с этим в древнерусской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге.

В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова

"Радость праведных о Господе" в киевском соборе Св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире на Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения: праведники устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.

Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, - символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал призыв "да молчит всякая плоть человеческая". И только когда этот призыв доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.

Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.

Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или же доблагодатном, человек, еще не

"успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути, часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня. Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это - стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы, ведущей в рай.

Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть, но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не собственною, а надчеловеческою жизнью.

Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не прекращение жизни, а как раз

наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой. Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С. Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл; например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на этой предельной высоте религиозного творчества.

Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически

связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда - изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II, 4 5).

Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг главного образа чересчур тесно.

Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София - Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения, самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например, "Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы "Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану.

Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства. Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей

личностью и подчиняется общей архитектуре целого.»

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись - большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е. Трубецкому еще раз:

«Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.

Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее.

Таким образом , мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального.

Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара.

Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Только в Донском Успении красный херувим горит, как свеча у смертного одра.»

Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое.

В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета. Но определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ

Дошедшие до нас описания языческих святилищ (капищ) 9—10 вв. упоминают об имевшихся там росписях и мно­жестве деревянных резных идолов. С крещением Руси но­вые для нее виды живописи вытесняют круглую скульпту­ру, характерную для язычества. Самые ранние из сохра­нившихся произведений древнерусского искусства были созданы в Киеве. Первые храмы украшали, согласно лето­писям, приезжие мастера — греки. Им принадлежат пол­ные величия и значительности лики на фрагментах роспи­си (конец 10 в.) Десятинной церкви, найденных при рас­копках руин. Византийские мастера принесли с собой сло­жившуюся иконографию и систему расположения сюже­тов в интерьере храма, подчиненную осям внутреннего пространства и очертания, образующих его элементов (столбов, сводов, парусов), манеру относительно плоско­стного письма, не нарушающую поверхности стен. К на­чалу 12 века дорогая и трудоемкая мозаика целиком вы­тесняется фреской. В киевских росписях конца 11—12 вв. часты отступления от византийских канонов. Усиливают­ся славянские черты в типах лиц, костюмах, лепка фигур цветом сменяется линейной проработкой, исчезают пол­утона, краски светлеют.

Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия (1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в период феодаль­ной раздробленности во многих княжествах. Урон, причи­ненный древнерусскому искусству монголо-татарским на­шествием, произведенные им разрушения, угон в плен ре­месленников, приведший к утрате многих навыков и сек­ретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси.

Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В отдельных произведениях прослеживаются влия­ния византийского искусства, что говорит о широких художест­венных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глаза­ми. Например, «Святой Георгий», Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в., Третьяковская галерея.

Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой. Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок, высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную скульптуру, а сочетания цветов – народную праздничную ткань, строченную вышивку.

С конца 14 в. икона в новгородской живописи занимает ведущее место, становится главным видом изобразительного искусства.

Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившим­ся остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и лицевым руко­писям, местные художники домонгольского периода опи­рались на творческое наследие Киева. Иконы владимирско-суздальской школы отличаются мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-суздальской школы в 14—15 вв. послужило одним из главных ис­точников для возникновения и развития московской шко­лы иконописи.

Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления Московского княжества. Живопись мос­ковской школы в 14 в. представляла синтез местных тра­диций и передовых течений византийского и южнославянского искусства (иконы «Спас Ярое Око» и «Спас оплечный», 1340 г., Успенский собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 — начале 15 вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофа­на Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах и росписях Ди­онисия, привлекающих изысканностью пропорций, деко­ративной праздничностью колорита, уравновешенностью композиций.

В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода – и тот стал одним из врагов. Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость.

Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того, вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое, личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной ответственностью за православную веру.

Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.). Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает «Богоматерь Толгская» (1314г.). Появляются и образы святых коневодов – Флора и Лавра, и житийные образы, такие как «Никита, побивающий беса» (конец 15 – начало 16 в.)

Псковская школа сложилась в период феодальной раз­дробленности и достигла расцвета в 14—15 вв. Ей свойст­венны повышенная экспрессия образов, резкость световых бликов, пастозность мазка (иконы «Собор Богоматери» и «Параскева, Варвара и Ульяна» — обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад псковской школы начался на ру­беже 15 и 16 вв.

Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр тверской школы характерны суровая вырази­тельность образов, напряженность и экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в. уси­лилась свойственная ей и ранее ориентация на художест­венные традиции стран Балканского полуострова.

Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения ярославских мас­теров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярослав­ская школа не уступает другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно хранились тра­диции высокого искусства Древней Руси до самой середи­ны 18 века. В своей основе их живопись оставалась верна то­му великому стилю, принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое время в миниа­тюрной живописи. Наряду с «мелочными» изображениями ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к большим массам, к строгим и лако­ничным силуэтам, к четкому и ясному строю сцен в клей­мах ощутима так же, как и в работах мастеров 15—16 сто­летий. Работы ярославских мастеров второй половины 17 — начала 18 вв. еще долго признавались в России об­разцами старого национального искусства. Их собирали почитатели древней иконописи — старообрядцы, внима­тельно изучали художники Палеха и Мстеры, продолжав­шие в 19—20 вв. писать иконы в традициях русской сред­невековой живописи.

Андрей Рублев и его «Троица»

Творчество Андрея Рублева-наиболее яркое проявление в русской иконописи воцерковленного античного

наследия. Вся красота античного искусства оживает здесь, просвещенная новым и подлинным смыслом. Его

живопись отличается юношеской свежестью, чувством меры, максимальной цветовой согласованностью,

чарующим ритмом и музыкой линий. Влияние преподобного Андрея в русском церковном искусстве было

огромным. Отзывы о нем сохранились в иконописных подлинниках, и Собор, созванный для решения вопросов,

связанных с иконописью, в 1551 году в Москве митрополитом Макарием, который сам был иконописцем, принял

следующее постановление: "Писать живописцем иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и

как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие живописцы". О гибели его икон заносилось в летописи как о

событиях, имеющих большую важность и общественное значение. Творчество преподобного Андрея кладет

отпечаток на русское церковное искусство XV века, в течение которого оно достигает вершины своего

художественного выражения. Это - классическая эпоха русской иконописи. Мастера XV века достигают

необычайного совершенства владения линией, умения вписывать фигуры в определенное пространство,

находить прекрасное соотношение силуэта к свободному фону. Этот век во многом повторяет предыдущий, но

отличается от него большим равновесием и настроенностью. Исключительная, все пронизывающая ритмичность,

необычайная чистота и глубина тона, сила и радость цвета дают полное выражение радости и спокойствия

созревшего художественного творчества, сочетавшегося с исключительной глубиной духовного прозрения.

В основе сюжета «Троицы» лежит библейский рассказ о явлении праве Аврааму божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов. Авраам с женою Саррой

угощали пришельцев под сенью Мамврийского дуба, и Аврааму дано было понять, что в

ангелах воплотилось божество в трех лицах. Издавна существует несколько вариантов

изображения Троицы, иногда с подробностями застолья и эпизодами заклания тельца и

печения хлеба (в собрании галереи это иконы Троицы XIV века из Ростова Великого и

XV века из Пскова).

В рублевской же иконе внимание сосредоточено на трех ангелах, их состоянии. Они

изображены восседающими вокруг престола, в центре которого помещена

евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного

агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения -жертвенная любовь.

Левый ангел, означающий Бога-Отца, правой рукой благословляет чашу. Средний

ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа, опущенной на

престол правой рукой с символическим перстосложением, выражает покорность воле

Бога-Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к людям. Жест правого

ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца и Сына, утверждая

высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву. Таким образом,

изображение Ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета из Ветхого

Завета) превращается в образ Евхаристии (Благой жертвы), символически

воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное на ней таинство

(причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа). Исследователи

подчеркивают символическое космологическое значение композиционного круга, в

который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге видят отражение

идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою множественность, космос. При

постижении содержания «Троицы» важно понять его многогранность. Символика и

многозначность образов «Троицы» восходят к древнейшим временам. У большинства

народов такие понятия (и изображения), как древо, чаша, трапеза, дом (храм), гора, круг,

имели символическое значение. Глубина осведомленности Андрея Рублева в области

древних символических образов и их толкований, умение соединить их смысл с

содержанием христианского догмата предполагают высокую образованность,

характерную для тогдашнего просвещенного общества и, в частности, для вероятного

окружения художника.

Символика «Троицы» соотнесена с ее живописно-стилистическими свойствами.

Среди них важнейшее значение имеет цвет. Так как созерцаемое божество являло собой

картину райского горнего мира, художник с помощью красок стремился передать

возвышенную «небесную» красоту, открывшуюся земному взору. Живопись Андрея

Рублева, особенно Звенигородского чина, отличают особая чистота цвета, благородство

тональных переходов, умение придать колориту светоносность сияния. Свет излучают

не только золотые фоны, орнаментальные разделки и ассисты, но и нежная плавь

светлых ликов, чистые оттенки охры, умиротворенно-ясные голубые, розовые и

зеленые тона одежд ангелов. Символичность колорита в иконе особенно ощутима в

ведущем звучании сине-голубого, именуемого рублевским голубцом.

Постигая красоту и глубину содержания, соотнося смысл «Троицы» с идеями Сергия

Радонежского о созерцательности, нравственном усовершенствовании, мире, согласии,

мы как бы соприкасаемся с внутренним миром Андрея Рублева, его помыслами,

претворенными в этом произведении.

Икона находилась в Троицком соборе Троицкого монастыря, ставшего впоследствии

лаврой, до двадцатых годов нашего столетия. За это время икона претерпела ряд

подновлений и прописей. В 1904-1905 годах по инициативе И.С.Остроухова, члена

Московского археологического общества, известного собирателя икон и попечителя

Третьяковской галереи, была предпринята первая основательная расчистка «Троицы» от

позднейших записей. Работами руководил известный иконописец и реставратор

В.П.Гурьянов. Были сняты основные записи, но оставлены прописи на вставках нового

левкаса, и в соответствии с методами тогдашней реставрации сделаны дописи в местах

утрат, не искажающие авторскую живопись.

«Богоматерь Владимирская»: быль и легенды

Cтолетиями творчество художников-иконописцев было сковано строгими канонами, которые, казалось бы, не оставляли ни малейшего места для творческой фантазии и человеческого сочувствия. И несмотря на это, как много было создано образов, полных волнующей и глубокой красоты!

Таким уникальным произведением византийского искусства является Богоматерь Владимирская (неизвестный автор, начало XII века, эпоха "комниновского ренессанса") – одна из самых почитаемых икон на Руси, с которой связаны многие страницы русской истории, про которую сложено много красивых легенд.

Редкая тонкость исполнения, богатство колорита (все оттенки коричневого, золотого и красного) говорят о руке выдающегося мастера константинопольской школы.

Но больше всего поражает необычайная выразительность скорбного лика и та трогательная материнская нежность, с которой Мария приникла к младенцу. Лицо Богоматери с чистым овалом, тонким носом и большими миндалевидными глазами проникнуто подлинным человеческим страданием.

Кажется непостижимым, как удалось художнику достигнуть такого впечатления, внешне ни в чем не выходя за рамки канона "Богоматерь Елеус".

По одному из преданий, Владимирская икона Божией Матери была написана Евангелистом Лукою. По желанию благочестивых современников, апостол изобразил кистью на доске лик Богоматери с Младенцем на руках. Когда иконописец принес эту и две другие иконы Богородице, Она повторила пророческие слова, сказанные праведной Елизавете: "Отныне ублажат Мя вси роди", присовокупив: "благодать Родшагося от Мене и Моя да будет со святыми иконами".

Неизвестно, как и когда именно икона попала на Русь, но известно, что с 1161 г. она была установлена в Успенском соборе Владимира (столицы князя Андрея Боголюбского), а позднее перенесена в Успенский собор Москвы. В настоящее время икона находится в Третьяковской Галерее.

С первых дней пребывания на Российской земле от иконы исходили многочисленыые чудеса. С 1155 г. князь Андрей Юрьевич повсюду возил икону с собой и, после ряда чудес получил откровение оставить ее в городе Владимире. В 1160 г. образ был перевезен во Владимир во вновь отстроенный храм и с тех пор получил свое название.

Другое предание, приведенное в статье монахини Иулиании, гласит, что икона была написана неким Алипием. «Преподобный Алипий постояно трудился, писал иконы для игумена, для

братии, для всех нуждающихся в иконах храмов и для всех людей, ничего не взимая за свой труд. Ночью он упражнялся в молитве, а днём с великим смирением, чистотой, терпением, постом, любовью занимался богомыслием и рукоделием. Никто никогда не видал святого праздным, но при всём том он никогда не пропускал молитвенных собраний, даже ради своих богоугодных занятий. Его иконы расходились повсюду. Трогательно поучителен для нас случай, происшедший перед самой кончиной преподобного. Некто просил его написать икону Пресвятой Богородицы ко дню Её Успения. Но преподобный вскоре заболел предсмертной болезнью. Когда в канун праздника Успения заказчик пришёл к преподобному Алипию и увидел, что его просьба не выполнена, он сильно укорил его за то, что преподобный вовремя не известил его о болезни: он мог бы заказать икону другому иконописцу. Преподобный утешал огорчённого, говоря, что Бого может "единым словом написать икону Своей Матери". Опечаленный человек ушёл, и тотчас после его ухода в келлию преподобного вошёл некий юноша и начал писать икону. Болящий старец принял пришедшего за человека и подумал, что заказчик, обидевшись на него, прислал нового иконописца. Однако быстрота работы и искусность показывали другое. Накладывая золото, растирая на камне краски и живописуя ими, неизвестный написал икону в продолжение трёх часов, потом спросил: "Отче, может быть, чего недостаёт или в чём-либо я погрешил?" "Ты сделал всё прекрасно, - сказал старец, - Сам Бог помог тебе написать икону с таким благолепием; это Он Сам сделал через тебя". С наступлением вечера иконописец вместе с иконой стал невидим. Наутро, к великой радости заказчика, икона оказалась в храме, на назначенном для неё месте. А когда после богослужения все пришли благодарить болящего и спрашивали его, кем и как была написана икона, преподобный Алипий ответил: "Эту икону написал Ангел, который и сейчас предстоит здесь, намереваясь взять мою душу".

Такое количество легенд говорит о всенародной любви к иконе Владимирской Богоматери. Кто знает, какая из них верна? Да и важно ли это?…

Заключение

Икона – выражение света неба – сейчас выходит из забвения. Следует ли воспринимать это как проявление возрождения культуры? Возможно. Нужно только помнить, что главное «возрождение культуры» происходит в каждом из нас, внутри, а не вне.

На протяжении веков иконы были настоящей помощью для русского народа. В трудные моменты истории (а они всегда трудные!) именно иконы не давали людям упасть духом, так как являли собой воплощение истинно русского, напоминали о нашем единстве, о том, что наше дело – правое, за нами – большая сила. А разве не самое главное – помнить об этом? Разве не от этого зависит успех? Так пусть же икона как явление возрождается, чтобы снова показывать свою великую силу. Чудотворную силу!

Источники

1. www.icona.ruРаздел «Статьи» «Сравнительная характеристика русских иконописных школ» Из кн. Кравченко А.С., Уткина А.П. «Икона». М., 1993

2. http://nesusvet.narod.ru Раздел “Библиотека” . Евг. Трубецкой. Умозрение в красках

3. www.icon.orthodoxy.ru Раздел “Статьи” “Православноая икона” Статья монахини Иулиании, иконописицы Троице-Сергиевой Лавры

4. http://voskres.orthodoxy.ru/rublev Иконы Андрея Рублева

5. www.liturgy.ru Изобразительные средства православной иконы и их символика

6. http://www.icons.spb.ru Коллекция православных икон

7. Культурология. История мировой культуры. Под ред. Марковой А. И. - М., «Культура и спорт», 1998.

8. Малюга Ю.Я Культурология. - М., «Инфра-М», 1998.

Реферат Иконопись Икона - это живописное, реже рельефное изображение Иисуса Христа, Богоматери, ангелов и святых. Ее нельзя считать картиной, в Автор реферата стремится изучить историю, смысл, символику и значение икон для верующих. Одни авторы сосредоточили все внимание на фактической стороне дела, на времени возникновения и развития отдельных школ.

Экзаменационная: Культура Древней Руси в 10-13 веках. Значение принятия христианства Для начала необходимо определить что такое культура. Культура (от лат. cultura) – возведение, воспитание, почитание. Слово «культура» принадлежит, наверное к числу наиболее часто встречающихся. Оно существует практически во всех языках и употребляется в самых разных ситуациях. Споры среди учёных вокруг понятия культура ведутся уже ни одно столетие.

nreferat.ru

Реферат Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси

Кафедра культурологииИКОНОПИСЬ И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ.

ИКОНОПИСНЫЕ ШКОЛЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ.Выполнила

Студентка

Беляевская И. Н.

Медицинский факультет

Гр. 71313Преподаватель

Семеновкер В. Н.Петрозаводск 2002План

Введение                                                                                                                   1

История русской иконописи                                                                     1

Психология иконы                                                                                            4

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение                 9

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ   10

Андрей Рублев и его «Троица»                                                                   13

«Богоматерь Владимирская»: быль и легенды                              15

Заключение                                                                                                          17

Источники                                                                                                             18

Что мы знаем про иконы? Зачем они нужны? Кто были люди, писавшие их, о чем они думали, чем жили? Если начать искать ответы на эти вопросы, то наши традиционные представления об иконописи в корне изменятся, больше того, откроется целый мир нового. В этом я убедилась, занимаясь подготовкой этого реферата. Икона – это плод души просветленных людей, и она несет на себе их свет, свет неба. Это больше, чем деление иконописи на школы, поиск каких-либо особенностей и различий, но тем не менее, стоит поговорить и об этом аспекте жанра, чтобы свободно ориентироваться в мире икон, лучше их понимать, стать чуть-чуть ближе. В этом и состоит задача моего обзора.

Сейчас мы говорим о иконописи как о чем-то родном, исконно русском, считаем этот жанр чуть ли не народным видом искусства. Всегда ли было так? Для многих удивительно будет узнать, что «наша» икона придумана была далеко от русских полей – в Византии.

Искусство Византии, аскетическое и суровое, торжественное и изысканное, не всегда достигает той духовной высоты и чистоты, которые свойственны общему уровню русской иконописи. Оно выросло и сформировалось в борьбе, и эта борьба наложила на него свой отпечаток. Византия (хотя ею были восприняты и достижения римской культуры) - главным образом, плод античной культуры, богатое и разнообразное наследие которой она была призвана воцерковить. На этом пути, в связи с присущим ей даром глубокой, изощренной мысли и слова, она воцерковила все, что касалось словесного языка Церкви. Она дала великих богословов; она сыграла большую роль в догматической борьбе Церкви, в том числе решающую роль в борьбе за икону. Однако в самом образе, несмотря на высоту художественного выражения, часто остается некоторый налет не до конца изжитого античного наследия, которое дает себя чувствовать в большей или меньшей степени в разных преломлениях, отражаясь на духовной чистоте образа. Развитие церковного искусства на византийской почве вообще "было сопряжено с целым рядом затяжных кризисов, ренессансов античной классики..." По существу эти ренессансы античной классики были не чем иным, как отзвуками в области церковного искусства того общего процесса воцерковления, которому подвергались все стороны античного мировоззрения. В этом процессе влияния в христианство, в Церковь шло много такого, что воцерковлению не подлежало и потому воцерковиться не могло, но налагало на церковное искусство свой отпечаток. Это и делали "ренессансы", вводя в искусство иллюзорность и чувственность искусства античного, совершенно чуждые Православию.Наоборот, Россия, которая не была связана всем комплексом античного наследия и культура которой не имела столь глубоких корней, достигла совершенно исключительной высоты и чистоты образа, которыми русская иконопись выделяется из всех разветвлений православной иконописи. Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность. Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией. В этом смысле характерно, что вплоть до Петровского времени среди святых мало духовных писателей; зато многие святые были иконописцами, начиная с простых монахов и кончая митрополитами. Русская икона не менее аскетична, чем икона византийская. Однако аскетичность ее совершенно другого порядка. Акцент здесь ставится не на тяжесть подвига, а на радость его плода, на благость и легкость бремени Господня, о которых Он Сам говорит в Евангелии, читаемом в дни святых аскетов-преподобных: "Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мф. 11, 29-30). Русская икона-высшее выражение в искусстве богоподобного смирения. Поэтому, при необычайной глубине ее содержания, она по-детски радостна и легка, полна безмятежного покоя и теплоты. Соприкоснувшись через Византию с античными традициями, главным образом в их эллинской основе (в римской их переработке), русская иконопись не поддалась обаянию этого античного наследия. Она пользуется им лишь как средством, до конца воцерковляет, преображает его, и красота античного искусства обретает свой подлинный смысл в преображенном лике русской иконы.Вместе с христианством Россия получила от Византии в конце Х века уже установившийся церковный образ, формулированное о нем учение и зрелую, веками выработанную технику. Ее первыми учителями были приезжие греки, мастера классической эпохи византийского искусства, которые уже с самого начала в росписях первых храмов, как, например, Киевской Софии (1037- 1161/67), пользовались помощью русских художников. К XI веку относится и деятельность учеников греков, первых известных русских святых иконописцев, монахов Киево-Печерского монастыря, преподобного Алипия (Алимпия) (f около 1114 г.) и его сотрудника преподобного Григория. Св. Алипий считается родоначальником русской иконописи. С детства начинавший заниматься иконописью с приезжими греческими мастерами, затем ставший иеромонахом, он отличался неустанным трудолюбием, смирением, чистотой, терпением, постом и любовью к богомышлению. "Никогда же бо огорчился еси на оскорбляющих тя, ниже воздал еси злом за зло", - поется ему в церковном песнопении. (Тропарь 8 гласа. Канон святому.) Это был один из подвижников-аскетов, прославивших Киево-Печерскую Лавру. В лице свв. Алипия и Григория русское церковное искусство с самого начала своего существования направляется людьми, просвещенными непосредственным ведением Откровения, которых впоследствии так много имела русская иконопись. О Киевском периоде русского церковного искусства можно судить, главным образом, по фрескам и мозаикам. Монгольское нашествие, около середины XIII века захлестнувшее большую часть России, не только уничтожило очень многое, но и в значительной мере подорвало написание новых икон. Сохранившиеся же до сих пор открытые иконы этого периода, которых очень мало, относятся к концу XI, XII и XIII векам, причем почти все они с большей или меньшей достоверностью приписываются Новгороду, истоки искусства которого также восходят к XI веку.Иконам домонгольского периода присуща исключительная монументальность, свойственная стенной живописи,

под воздействием которой русская иконопись находится еще и в XIV веке, и лаконизм художественного выражения как в композиции, так и в фигурах, жестах, складках одежд и т. д. Колорит их, в котором преобладают темные тона, сдержан и сумрачен. Однако уже в XIII веке этот сумрачный колорит начинает сменяться

характерно русскими цветистыми и яркими красками. Появляется больше внутренней и внешней динамики, склонность к большей плоскостности. Ранние иконы, при наличии в них русских черт, еще находятся в большей или меньшей зависимости' от греческих образцов. Можно сказать, что XII век проходит под знаком ассимиляции воспринятых от Византии принципов и форм церковного искусства, которые в XIII веке уже выступают в национальном русском преломлении, нашедшем окончательное свое выражение в XIV веке. Иконы этого периода отличаются свежестью и непосредственностью выражения, яркими красками, чувством ритма и простотой композиции. К этому периоду относится деятельность прославленных святых иконописцев - митрополита Московского Петра (1326) и архиепископа Ростовского Феодора (1394).XIV, XV и первая половина XVI века представляют собой расцвет русской иконописи, совпадающий с расцветом святости, и именно преподобия, которое резко падает во второй половине XVI века. Это время дает наибольшее количество прославленных святых, особенно XV век: с 1420 по 1500 г. число прославленных, скончавшихся за этот период, достигает 50 человек.

Грань XIV и XV столетий связана с именем величайшего иконописца, преподобного Андрея (Рублева), работавшего со своим другом преподобным Даниилом (Черным). Необычайная глубина духовного прозрения преподобного Андрея нашла свое выражение при посредстве совершенно исключительного художественного дара.

Вторая половина XV и начало XVI века связаны с другим гениальным мастером, имя которого ставилось рядом с именем преподобного Андрея, - Дионисием, работавшим со своими сыновьями. Его творчество, опираясь на традиции Рублева, представляет собой блестящее завершение русской иконописи XV века. Этот период знаменует собой большое совершенство техники, изощренность линий, изысканность форм и красок. Для самого Дионисия, творчество которого проникнуто особой жизнерадостностью, характерны удлиненные, изысканные пропорции фигур, подчеркнутая грация движений, гибкий, сильный и плавный рисунок. Его чистый колорит с нежными зелеными, розовыми, голубыми и желтыми тонами отличается особой музыкальностью.XVI век сохраняет духовную насыщенность образа; остается на прежней высоте и красочность иконы и даже становится богаче оттенками. Этот век, как и предыдущий, продолжает давать замечательные иконы. Однако во второй половине XVI столетия величественная простота и державшаяся веками классическая мерность композиции начинают колебаться. Утрачиваются широкие планы, чувство монументальности образа, классический ритм, античная чистота и сила цвета. Появляется стремление к сложности, виртуозности и перегруженности деталями. Тона темнеют, тускнеют, и вместо прежних легких и светлых красок появляются плотные землистые оттенки, которые вместе с золотом создают впечатление пышной и несколько угрюмой торжественности. Это эпоха перелома в русской иконописи. Догматический смысл иконы перестает осознаваться как основной, и повествовательный момент часто приобретает доминирующее значение.

Что же это такое – икона? Какое понимание ее должно быть первичным: религиозное ли, искусствоведческое, историческое? У каждого ответ на этот вопрос свой. Но одно ясно: мы не не должны воспринимать иконы как портреты святых, также нельзя видеть в иконописи выражениие идолопоклонничества.

Одним из первых исследователей русской иконы был Е. Трубецкой. В своей работе «Умозрение в красках» он выявляет  важнейшие психологические особенности иконы, прежде всего русской, как особого, ни на какой другой не похожего, жанра:

Иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не удостаивая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о "темной иконе" разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить эти памятники старины.

      С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее

непонимание ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением "аскетизм" и в качестве "аскетической" отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе, - та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит ответить на основной вопрос: какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней иконописи.

      Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала на последних, так как в наше время именно аскетизм русской иконы всего больше затрудняет ее понимание.

      Когда в XVII веке, в связи с другими церковными новшествами, в русские храмы вторглась

реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия, известный протопоп Аввакум, в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух древней иконописи. "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами".

      Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших

тенденций древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно

аскетический аспект имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, - радость окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей, самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей.

      Икона - не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это - резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах  противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только "истонченные чувства", но прежде всего - новую норму жизненных отношений. Это - то царство, которого плоть и кровь не наследуют.

      Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль. Мы пока сосредоточим наше внимание на первой из них. Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными,

окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению "червонных уст" и

"одутловатых щек" в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это - несмотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благословляющих пальцев;

движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых

похожими "на таковых же, каковы мы сами". Даже там, где движение допущено, оно введено в какие-то неподвижные рамки, которыми оно словно сковано. Но даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик, каким бы неподвижным он ни казался. Я не знаю, например, более сильного выражения святой скорби о всей твари поднебесной, об ее грехах и страданиях, чем то, которое дано в шитом шелками образе Никиты великомученика, хранящемся в музее архивной комиссии во Владимире на Клязьме: по преданию, образ вышит женой Иоанна Грозного Анастасией, родом Романовой. Другие несравненные образцы скорбных ликов имеются в коллекции И. С. Остроухова в Москве: это - образ праведного Симеона Богоприимца и "Положение во гроб", где изображение скорби Богоматери по силе может сравниться разве с произведениями Джиотто, вообще с высшими образцами флорентийского искусства. А рядом с этим в древнерусской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге.

      В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова

"Радость праведных о Господе" в киевском соборе Св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире на Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения: праведники устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.

      Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, - символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал призыв "да молчит всякая плоть человеческая". И только когда этот призыв доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.

      Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.

Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или же доблагодатном, человек, еще не

"успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути, часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня. Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это - стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы, ведущей в рай.

Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть, но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не собственною, а надчеловеческою жизнью.

      Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не прекращение жизни, а как раз

наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой. Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С. Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл; например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на этой предельной высоте религиозного творчества.

 Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически

связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда - изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

      Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II, 4 5).

      Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг главного образа чересчур тесно.

      Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София - Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения, самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например, "Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы "Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану.

      Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства. Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей

личностью и подчиняется общей архитектуре целого.»

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись - большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е. Трубецкому еще раз:

            «Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.

            Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее.

            Таким образом , мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального.

            Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара.

            Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

            Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Только в Донском  Успении красный херувим горит, как свеча у смертного одра.»

            Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое.

В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета. Но определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее  частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия (1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в период феодаль­ной раздробленности во многих княжествах. Урон, причи­ненный древнерусскому искусству монголо-татарским на­шествием, произведенные им разрушения, угон в плен ре­месленников, приведший к утрате многих навыков и сек­ретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси.

Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В отдельных произведениях прослеживаются влия­ния византийского искусства, что говорит о широких художест­венных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глаза­ми. Например, «Святой Георгий», Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в., Третьяковская галерея.

Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой. Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок, высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную скульптуру, а сочетания цветов – народную праздничную ткань, строченную вышивку.

С конца 14 в. икона в новгородской живописи занимает ведущее место, становится главным видом изобразительного искусства.

Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившим­ся остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и лицевым руко­писям, местные художники домонгольского периода опи­рались на творческое наследие Киева. Иконы владимирско-суздальской школы отличаются мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-суздальской школы в 14—15 вв. послужило одним из главных ис­точников для возникновения и развития московской шко­лы иконописи.

Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления Московского княжества. Живопись мос­ковской школы в 14 в. представляла синтез местных тра­диций и передовых течений византийского и южнославянского искусства (иконы «Спас Ярое Око» и «Спас оплечный», 1340 г., Успенский собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 — начале 15 вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофа­на Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах и росписях Ди­онисия, привлекающих изысканностью пропорций, деко­ративной праздничностью колорита, уравновешенностью композиций.В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода – и тот стал одним из врагов. Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость.

Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того, вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое, личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной ответственностью за православную веру.

Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.). Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает «Богоматерь Толгская» (1314г.). Появляются и образы святых коневодов – Флора и Лавра, и житийные образы, такие как «Никита, побивающий беса» (конец 15 – начало 16 в.)

Псковская школа сложилась в период феодальной раз­дробленности и достигла расцвета в 14—15 вв. Ей свойст­венны повышенная экспрессия образов, резкость световых бликов, пастозность мазка (иконы «Собор Богоматери» и «Параскева, Варвара и Ульяна» — обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад псковской школы начался на ру­беже 15 и 16 вв.

Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр тверской школы характерны суровая вырази­тельность образов, напряженность и экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в. уси­лилась свойственная ей и ранее ориентация на художест­венные традиции стран Балканского полуострова.

Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения ярославских мас­теров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярослав­ская школа не уступает другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно хранились тра­диции высокого искусства Древней Руси до самой середи­ны 18 века. В своей основе их живопись оставалась верна то­му великому стилю, принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое время в миниа­тюрной живописи. Наряду с «мелочными» изображениями ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к большим массам, к строгим и лако­ничным силуэтам, к четкому и ясному строю сцен в клей­мах ощутима так же, как и в работах мастеров 15—16 сто­летий. Работы ярославских мастеров второй половины 17 — начала 18 вв. еще долго признавались в России об­разцами старого национального искусства. Их собирали почитатели древней иконописи — старообрядцы, внима­тельно изучали художники Палеха и Мстеры, продолжав­шие в 19—20 вв. писать иконы в традициях русской сред­невековой живописи.

Творчество Андрея Рублева-наиболее яркое проявление в русской иконописи воцерковленного античного

наследия. Вся красота античного искусства оживает здесь, просвещенная новым и подлинным смыслом. Его

живопись отличается юношеской свежестью, чувством меры, максимальной цветовой согласованностью,

чарующим ритмом и музыкой линий. Влияние преподобного Андрея в русском церковном искусстве было

огромным. Отзывы о нем сохранились в иконописных подлинниках, и Собор, созванный для решения вопросов,

связанных с иконописью, в 1551 году в Москве митрополитом Макарием, который сам был иконописцем, принял

следующее постановление: "Писать живописцем иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и

как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие живописцы". О гибели его икон заносилось в летописи как о

событиях, имеющих большую важность и общественное значение. Творчество преподобного Андрея кладет

отпечаток на русское церковное искусство XV века, в течение которого оно достигает вершины своего

художественного выражения. Это - классическая эпоха русской иконописи. Мастера XV века достигают

необычайного совершенства владения линией, умения вписывать фигуры в определенное пространство,

находить прекрасное соотношение силуэта к свободному фону. Этот век во многом повторяет предыдущий, но

отличается от него большим равновесием и настроенностью. Исключительная, все пронизывающая ритмичность,

необычайная чистота и глубина тона, сила и радость цвета дают полное выражение радости и спокойствия

созревшего художественного творчества, сочетавшегося с исключительной глубиной духовного прозрения.

В основе сюжета «Троицы» лежит библейский рассказ о явлении праве Аврааму божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов. Авраам с женою Саррой

          угощали пришельцев под сенью Мамврийского дуба, и Аврааму дано было понять, что в

          ангелах воплотилось божество в трех лицах. Издавна существует несколько вариантов

          изображения Троицы, иногда с подробностями застолья и эпизодами заклания тельца и

          печения хлеба (в собрании галереи это иконы Троицы XIV века из Ростова Великого и

          XV века из Пскова).                В рублевской же иконе внимание сосредоточено на трех ангелах, их состоянии. Они

          изображены восседающими вокруг престола, в центре которого помещена

          евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного

          агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения -жертвенная любовь.                Левый ангел, означающий Бога-Отца, правой рукой благословляет чашу. Средний

          ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа, опущенной на

          престол правой рукой с символическим перстосложением, выражает покорность воле

          Бога-Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к людям. Жест правого

          ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца и Сына, утверждая

          высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву. Таким образом,

          изображение Ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета из Ветхого

          Завета) превращается в образ Евхаристии (Благой жертвы), символически

          воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное на ней таинство

          (причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа). Исследователи

          подчеркивают символическое космологическое значение композиционного круга, в

          который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге видят отражение

          идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою множественность, космос. При

          постижении содержания «Троицы» важно понять его многогранность. Символика и

          многозначность образов «Троицы» восходят к древнейшим временам. У большинства

          народов такие понятия (и изображения), как древо, чаша, трапеза, дом (храм), гора, круг,

          имели символическое значение. Глубина осведомленности Андрея Рублева в области

          древних символических образов и их толкований, умение соединить их смысл с

          содержанием христианского догмата предполагают высокую образованность,

          характерную для тогдашнего просвещенного общества и, в частности, для вероятного

          окружения художника.                Символика «Троицы» соотнесена с ее живописно-стилистическими свойствами.

          Среди них важнейшее значение имеет цвет. Так как созерцаемое божество являло собой

          картину райского горнего мира, художник с помощью красок стремился передать

          возвышенную «небесную» красоту, открывшуюся земному взору. Живопись Андрея

          Рублева, особенно Звенигородского чина, отличают особая чистота цвета, благородство

          тональных переходов, умение придать колориту светоносность сияния. Свет излучают

          не только золотые фоны, орнаментальные разделки и ассисты, но и нежная плавь

          светлых ликов, чистые оттенки охры, умиротворенно-ясные голубые, розовые и

          зеленые тона одежд ангелов. Символичность колорита в иконе особенно ощутима в

          ведущем звучании сине-голубого, именуемого рублевским голубцом.                Постигая красоту и глубину содержания, соотнося смысл «Троицы» с идеями Сергия

          Радонежского о созерцательности, нравственном усовершенствовании, мире, согласии,

          мы как бы соприкасаемся с внутренним миром Андрея Рублева, его помыслами,

          претворенными в этом произведении.                Икона находилась в Троицком соборе Троицкого монастыря, ставшего впоследствии

          лаврой, до двадцатых годов нашего столетия. За это время икона претерпела ряд

          подновлений и прописей. В 1904-1905 годах по инициативе И.С.Остроухова, члена

          Московского археологического общества, известного собирателя икон и попечителя

          Третьяковской галереи, была предпринята первая основательная расчистка «Троицы» от

          позднейших записей. Работами руководил известный иконописец и реставратор

          В.П.Гурьянов. Были сняты основные записи, но оставлены прописи на вставках нового

          левкаса, и в соответствии с методами тогдашней реставрации сделаны дописи в местах

          утрат, не искажающие авторскую живопись.

Cтолетиями творчество художников-иконописцев было сковано строгими канонами, которые, казалось бы, не оставляли ни малейшего места для творческой фантазии и человеческого сочувствия. И несмотря на это, как много было создано образов, полных волнующей и глубокой красоты!

Таким уникальным произведением византийского искусства является  Богоматерь Владимирская (неизвестный автор, начало XII века, эпоха "комниновского ренессанса") – одна из самых почитаемых икон на Руси, с которой связаны многие страницы русской истории, про которую сложено много красивых легенд.

Редкая тонкость исполнения, богатство колорита (все оттенки коричневого, золотого и красного) говорят о руке выдающегося мастера константинопольской школы.

 Но больше всего поражает необычайная выразительность скорбного лика и та трогательная материнская нежность, с которой Мария приникла к младенцу. Лицо Богоматери с чистым овалом, тонким носом и большими миндалевидными глазами проникнуто подлинным человеческим страданием.

Кажется непостижимым, как удалось художнику достигнуть такого впечатления, внешне ни в чем не выходя за рамки канона "Богоматерь Елеус".

По одному из преданий, Владимирская икона Божией Матери была написана Евангелистом Лукою. По желанию благочестивых современников, апостол изобразил кистью на доске лик Богоматери с Младенцем на руках. Когда иконописец принес эту и две другие иконы Богородице, Она повторила пророческие слова, сказанные праведной Елизавете: "Отныне ублажат Мя вси роди", присовокупив: "благодать Родшагося от Мене и Моя да будет со святыми иконами".

Неизвестно, как и когда именно икона попала на Русь, но известно, что с 1161 г. она была установлена в Успенском соборе Владимира (столицы князя Андрея Боголюбского), а позднее перенесена в Успенский собор Москвы. В настоящее время икона находится в Третьяковской Галерее.

С первых дней пребывания на Российской земле от иконы исходили многочисленыые чудеса. С 1155 г. князь Андрей Юрьевич повсюду возил икону с собой и, после ряда чудес получил откровение оставить ее в городе Владимире. В 1160 г. образ был перевезен во Владимир во вновь отстроенный храм и с тех пор получил свое название.

Другое предание, приведенное в статье монахини Иулиании, гласит, что икона была написана неким Алипием. «Преподобный Алипий постояно трудился, писал иконы для игумена, для

братии, для всех нуждающихся в иконах храмов и для всех людей, ничего не взимая за свой труд. Ночью он упражнялся в молитве, а днём с великим смирением, чистотой, терпением, постом, любовью занимался богомыслием и рукоделием. Никто никогда не видал святого праздным, но при всём том он никогда не пропускал молитвенных собраний, даже ради своих богоугодных занятий. Его иконы расходились повсюду. Трогательно поучителен для нас случай, происшедший перед самой кончиной преподобного. Некто просил его написать икону Пресвятой Богородицы ко дню Её Успения. Но преподобный вскоре заболел предсмертной болезнью. Когда в канун праздника Успения заказчик пришёл к преподобному Алипию и увидел, что его просьба не выполнена, он сильно укорил его за то, что преподобный вовремя не известил его о болезни: он мог бы заказать икону другому иконописцу. Преподобный утешал огорчённого, говоря, что Бого может "единым словом написать икону Своей Матери". Опечаленный человек ушёл, и тотчас после его ухода в келлию преподобного вошёл некий юноша и начал писать икону. Болящий старец принял пришедшего за человека и подумал, что заказчик, обидевшись на него, прислал нового иконописца. Однако быстрота работы и искусность показывали другое. Накладывая золото, растирая на камне краски и живописуя ими, неизвестный написал икону в продолжение трёх часов, потом спросил: "Отче, может быть, чего недостаёт или в чём-либо я погрешил?" "Ты сделал всё прекрасно, - сказал старец, - Сам Бог помог тебе написать икону с таким благолепием; это Он Сам сделал через тебя". С наступлением вечера иконописец вместе с иконой стал невидим. Наутро, к великой радости заказчика, икона оказалась в храме, на назначенном для неё месте. А когда после богослужения все пришли благодарить болящего и спрашивали его, кем и как была написана икона, преподобный Алипий ответил: "Эту икону написал Ангел, который и сейчас предстоит здесь, намереваясь взять мою душу".

Такое количество легенд говорит о всенародной любви к иконе Владимирской Богоматери. Кто знает, какая из них верна? Да и важно ли это?…

Икона – выражение света неба – сейчас выходит из забвения. Следует ли воспринимать это как проявление возрождения культуры? Возможно. Нужно только помнить, что главное «возрождение культуры» происходит в каждом из нас, внутри, а не вне.

На протяжении веков иконы были настоящей помощью для русского народа. В трудные моменты истории (а они всегда трудные!) именно иконы не давали людям упасть духом, так как являли собой воплощение истинно русского, напоминали о нашем единстве, о том, что наше дело – правое, за нами – большая сила. А разве не самое главное – помнить об этом? Разве не от этого зависит успех? Так пусть же икона как явление возрождается, чтобы снова показывать свою великую силу. Чудотворную силу!

1.      www.icona.ru   Раздел «Статьи» «Сравнительная характеристика русских иконописных школ» Из кн. Кравченко А.С., Уткина А.П. «Икона». М., 1993

2.      http://nesusvet.narod.ru Раздел “Библиотека” . Евг. Трубецкой. Умозрение в красках

3.      www.icon.orthodoxy.ru   Раздел “Статьи”  “Православноая икона” Статья монахини Иулиании, иконописицы Троице-Сергиевой Лавры

4.      http://voskres.orthodoxy.ru/rublev   Иконы Андрея Рублева

5.      www.liturgy.ru  Изобразительные средства православной иконы и их символика

6.      http://www.icons.spb.ru  Коллекция православных икон

7.      Культурология. История мировой культуры. Под ред. Марковой А. И. - М., «Культура и спорт», 1998.

8.      Малюга Ю.Я  Культурология. - М., «Инфра-М», 1998.

bukvasha.ru

Реферат - Символика иконописи Древней Руси

В истоках русской культуры, и литературы — в частности, лежит православие. Древнерусские художественные произведения часто напрямую использовали религиозные сюжеты — как в живописи (иконописи), так и в литературе. Христианская православная символика, запечатленная на иконах работы древних мастеров, отразится и в русской культуре последующих веков, вплоть до наших дней.

Можете ли вы сказать, что понимаете смысл православной иконы? В большинстве случаев, к великому сожалению, ответ будет отрицательным. А ведь в иконе все наполнено смыслом, каждая деталь имеет свое значение. При этом многие понятия обозначаются символами. Важное значение имеет сочетание цветов и оттенков и многое другое. В Православной Церкви существует великое множество икон. На этой странице мы расскажем только о некоторых из них.

ИКОНЫ ПРЕСВЯТОЙ ТРОИЦЫ:

1. ВЕТХОЗАВЕТНАЯ ТРОИЦА.

На некоторых иконах Святая Троица изображена в виде трех ангелов. Такое изображение основано на библейском повествовании о том, как Бог явился к праотцу Аврааму в виде трех странников.

Авраам любил принимать странников. Поклонившись им до земли, он позвал их к себе — отдохнуть и подкрепиться пищей. Один из странников сказал Аврааму, что через год его жена Сарра родит сына. Аврааму в то время было 99 лет, а Сарре — 89 лет. Сарра, стоявшая сзади них, у входа в шатер, не поверила и рассмеялась про себя. Но странник, который предсказал рождение сына, обличил ее неверие, сказав: «Есть ли что трудное для Господа?». И тогда праведный Авраам понял, что под видом трех странников его посетил Сам Бог.

Святая Троица изображается в виде трех ангелов, сидящих под деревом. На столе перед ними — угощение, предложенное Авраамом, который стоит рядом. Сарра находится либо тут же, вместе с Авраамом, предстоя перед Святой Троицей, либо в шатре.

На иконе же, написанной Андреем Рублевым, изображены только три ангела.

2. НОВОЗАВЕТНАЯ ТРОИЦА

Встречаются и другие иконы Святой Троицы, на которых Бог Отец изображен в виде Старца. В нимбе над Его головой те же буквы, которые пишутся в нимбе Спасителя, означающие, как говорилось выше, «Сущий», но сам нимб может быть не круглым, а треугольным.

Иисус Христос восседает рядом с Богом Отцом. В правой руке Спаситель держит раскрытое Евангелие, в левой — орудие нашего Спасения — Крест. Бог Дух Святой изображен в виде голубя, парящего над Ними. Бог Святой Дух изображается в виде голубя, потому что Он явил Себя при Крещении Спасителя.

3. ОТЕЧЕСТВО.

Существуют и иконы Святой Троицы, где у Бога Отца, изображенного Старцем, на коленях сидит Спас-Эммануил, то есть Спаситель, изображенный во младенческом или отроческом возрасте. Над ними, как и на иконе «Новозаветной Троицы», — Святой Дух в виде голубя. Такое изображение называется «Отечество».

Это и предыдущее изображения Святой Троицы, строго говоря, неканонические, хотя встречаются нередко.

ИКОНЫ СПАСИТЕЛЯ:

4. СПАС НЕРУКОТВОРНЫЙ.

Как известно, первой иконой был Нерукотворный образ Спасителя, чудесно запечатленный на полотенце (убрусе), которым Господь утер Свое лицо. Сам святой убрус не сохранился до нашего времени, но иконы Нерукотворного образа, или иначе «Спас Нерукотворный» встречаются очень часто. На иконе «Спас Нерукотворный» изображен только Божественный лик Спасителя, причем это изображение может быть различным. Лик Господа либо просто вписан в нимб, либо изображается на убрусе, а иногда убрус держат Ангелы.

Существует празднование в честь Нерукотворного образа Спасителя, которое совершается 29 августа (16) по старому стилю.

5. СПАС ВСЕДЕРЖИТЕЛЬ.

Другой наиболее распространенный образ Спасителя — это «Спас Вседержитель». По многовековой традиции образ Спаса Вседержителя помещался в куполе церкви. Позже этот образ стали писать на иконах. Икона Спаса Вседержителя — это поясное изображение Господа Иисуса Христа. Правой рукой Он благословляет, а левой держит открытое, как правило, Евангелие, в котором написан евангельский текст. Чаще всего это следующие слова: «Приидите ко Мне, вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы», или «Аз есмь свет миру; ходяй по Мне не имать ходити во тме, но имать свет животный».

6. СПАС НА ПРЕСТОЛЕ.

На иконе «Спас на престоле» Господь Иисус Христос изображается так же, как и «Спас Вседержитель», только в полный рост и сидящим на престоле. И если на иконе «Спас Вседержитель» Господь — Творец и Создатель всего сущего, всемогущий Владыка мира, то на иконе «Спас на престоле» Он уже его Судия. В Евангелии от Матфея Господь, обращаясь к апостолам, говорит: «Егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома Израилевома».

7. СПАС В СИЛАХ.

Кроме обычного изображения Спасителя на престоле, существует иконописный тип, именуемый «Спас в силах». На этих иконах Спасителя, сидящего на престоле, окружают «силы» — символические знаки в виде трех ромбов, вписанных один в другой, указывающие на полноту Его Божественной власти над всем миром — вещественным и духовным. Если присмотреться внимательнее, то можно разглядеть в «силах», окружающих Спасителя, лики ангелов.

Иконы «Спас на престоле» и «Спас в силах» обычно помещаются над Царскими Вратами, в центре деисусного ряда (деисус, в переводе с греческого означает — молитва). Справа от Спасителя в этом ряду расположен образ Богоматери, а слева — Иоанна Предтечи, а также пророков и апостолов, в молитве простирающих руки к Господу.

8. СПАС ЭММАНУИЛ.

Иногда Спаситель изображается в отроческом возрасте. Такое изображение называют «Спас Эммануил». Образ «Спаса Эммануила» обычно помещается в куполе храма.

ИКОНЫ С ЕВАНГЕЛЬСКИМИ СОБЫТИЯМИ:

9. РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО.

В центре иконы обычно изображается пещера, в ней — красное ложе, на котором возлежит Богоматерь. Рядом в яслях спеленутый младенец, около которого — вол и осел.

На небе — Вифлеемская звезда, лучи от нее падают на Иисуса Христа. Среди гор — ангелы, волхвы с дарами, пастухи.

Внизу — сидящий в раздумье Иосиф, рядом с ним — старец в шкуре, олицетворяющий «дух сомнения». Внизу справа — сцена омовения младенца: две женщины держат ребенка и кувшин с водой.

10. СРЕТЕНИЕ.#

В основе — евангельское повествование о том, как Богоматерь с Христом и своим обручником Иосифом пришли в Иерусалимский храм на сороковой день после рождения Богомладенца, чтобы посвятить Его Богу.

В церкви их встретил глубокий старец Симеон и пророчица Анна, издавна жившая при храме. В свое время Симеону было предсказано, что он не умрет до тех пор, пока не увидит Христа. И вот произошло сретение (встреча).

На иконах изображается храм, на ступеньках которого стоит Симеон Богоприимец и пророчица Анна. Богоматерь протягивает старцу Младенца (на некоторых иконах Симеон уже держит Христа), за Марией Иосиф несет двух голубей — очистительную жертву, причем рукава его платья закрывают кисти рук — к жертве нельзя прикасаться руками.

11. КРЕЩЕНИЕ (БОГОЯВЛЕНИЕ).

В основе — евангельский рассказ о крещении Иисуса Христа в реке Иордан Иоанном Крестителем.

В центре, в реке, стоит обнаженный Иисус Христос, справа от него — Иоанн Креститель, на берегу — Ангелы. Сверху на Христа нисходит Святой Дух в виде голубя или луча.

12. ПРЕОБРАЖЕНИЕ.

В основе сюжета — евангельский текст о том, как Иисус Христос вместе со своими тремя учениками — Иаковом, Иоанном и Петром — взошел на гору Фавор помолиться и там преобразился: «вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею».

Явились пророки Илья и Моисей и беседовали со Спасителем. С небес сошло светлое облако и слышен был глас: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте».

Апостолы испугались (это изображается обычно в виде падающих апостолов), но Христос успокоил их, а когда сходили с горы, предупредил, чтобы они никому не рассказывали об увиденном, пока Сын человеческий не воскреснет из мертвых.

На иконах на вершине горы изображается в ярком сиянии Иисус Христос, по обеим сторонам Его стоят на горках пророки Илья и Моисей, а внизу — три апостола, испуганные и пораженные увиденным чудом. Петр и Иаков по бокам, в середине — самый молодой из них, Иоанн. От фигуры Иисуса к апостолам идут три ярких луча.

Моисей (молодой), со скрижалью в руках, — слева от Христа, Илья (старец) — справа.

Одежды Христа обычно белые, расписанные золотом или серебром, вокруг него — «слава» овальная или круглая, светло-голубого, светло-синего или белого цветов.

Часто добавляются сцены восхождения Христа с апостолами на гору Фавор и схождения их с горы.

13. ВХОД ГОСПОДЕНЬ ВО ИЕРУСАЛИМ.

За неделю до Своего распятия Христос пошел в Иерусалим.

Он остановился у горы Елеонской, подозвал к себе двух учеников и велел им идти в близлежащее село, чтобы взять там осла. Если же спросят, зачем берете, ответить, что это нужно Господу.

Осла привели, ученики накрыли его своими одеждами, Христос сел на него и поехал. Около Иерусалима навстречу ему вышло много народа. Спасителя приветствовали криками и ветками деревьев, люди бросали на дорогу свои одежды.

Это было в последнее воскресенье перед Пасхой, которую иначе называли неделей Ваий — пальмовых ветвей. В России пальмовые ветви заменила верба, и потому воскресенье Входа Христа в Иерусалим называется Вербным воскресеньем.

На иконах изображается Христос, который едет на осле. Он въезжает в город — это Иерусалим. Христа с учениками встречает народ, путь Его устилают одеждами и ветками деревьев. Часто встречаются бытовые сценки с детьми.

14. ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ.

Евангелие рассказывает, что в местечке Вифании жили две сестры — Марфа и Мария. Однажды захворал брат их Лазарь, которого они любили и почитали как отца. Сестры послали сказать Христу о болезни брата, но когда Иисус прибыл в Вифанию, прошло уже четыре дня с тех пор, как Лазарь умер. Христос пошел к пещере, где был похоронен Лазарь, велел отнять камень, загораживающий вход, заглянул в пещеру и громко сказал: «Лазарь! Выходи!».

И вот из пещеры действительно показался Лазарь, спеленутый, как младенец, по обычаям того времени. Присутствующие при чуде воскрешения склонились перед Христом.

На иконах изображается Христос с группой апостолов сзади Него, справа — темная высокая пещера. Иисус протягивает руки к уже вставшему спеленутому Лазарю. Здесь же прислужники, фарисеи, сестры Марфа и Мария, которые склоняются к ногам Христа.

15. ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

В праздник Пасхи Иисус вместе со своими двенадцатью учениками собрался вкусить пасхального агнца. Первосвященники и книжники искали способ погубить Христа и уже договорились с одним из Его учеников Иудой, прозванным Искариотом, что он предаст за деньги учителя.

В день опресноков (Пасха) Христос и апостолы собрались за столом. На этой встрече было установлено Спасителем таинство причащения. Он взял хлеб, преломил его и подал ученикам, говоря: «Сие есть Тело Мое...». Потом дал чашу вина со словами: «Сие есть Кровь Моя Нового Завета...».

На иконах Христос и апостолы сидят вокруг праздничного стола, на котором — чаша, хлеб.

Иуда протягивает руку к солонке.

16. СТРАСТИ ХРИСТОВЫ.

Среди множества других икон Спасителя можно встретить цикл икон Страстей Хритовых. В них входят: «Целование Иуды», «Суд Пилата», «Бичевание Христа», «Иисус в терновом венце», «Несение Креста», наконец «Распятие Христово». На последней иконе стоящими вокруг креста изображаются Пресвятая Богородица, женщины (некоторые из жен Мироносиц), Иоанн Богослов и иногда Лонгин, сотник с копьем в руке. Сзади — стена города. Это Иерусалим. Крест укреплен в горе, под нею чернота пещеры — место погребения Адама (символическое сопоставление Первочеловека и Богочеловека Христа). На символических изводах два ангела ниспускаются ко Христу. Один из них держит чашу у груди Иисуса, в которую стекает кровь и вода из прободенного (то есть проколотого воином ) ребра Его.

В этом же ряду следуют: «Снятие с Креста», «Положение во гроб». Весь цикл Страстей Христовых ставится либо в иконостасе, либо клеймами в иконе «Воскресение с праздниками».

17. ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТОВО. СОШЕСТВИЕ ВО АД.

Иконописное изображение Воскресения Христова появилось относительно поздно, древних икон этого праздника мы не имеем. Более того, в православии принято считать каноническим, то есть признано истинным, что иконописуется лишь то, что было явлено миру. Такое явление было либо видимо, либо словесно, либо в откровении. Собственно воскресение не было явлено никому. Поэтому иконы Воскресения Христова пишутся символически. Первый образ Воскресения, самый распространенный — это Сошествие во ад. Сюжет иконы мистический, открытый в откровении и основаный на Евангелии.

Спаситель сходит вниз, в ад, который изображается черной пустотой. Его ноги попирают ворота ада, рядом — обломки ограды ада. Навстречу Ему поднимаются праведники — Адам, Ева и другие. Часто существуют композиции, называемые Воскресение Христово с праздниками. Средник такой иконы — Сошествие во ад.

Другой, теперь часто встречающийся, образ — Явление Воскресшаго Господа женам Мироносицам. Здесь, кроме Спасителя, стоящего во «славе» у гроба, пишутся ангелы (один или два) и женщины (жены) Мироносицы. Это Мария Магдалина, Мария Клеопова, Саломия, Марфа и Мария (сестры Лазаря), Сусанна.

Такой образ Воскресения Христова с ангелами хотя и поздний, но более соответствует Евангелию.

18. ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДНЕ.

В основе — евангельский текст о том, что на сороковой день после Своего воскресения из мертвых Христос повел Своих учеников на гору Елеонскую и там у них на глазах вознесся на небо. Когда пораженные апостолы смотрели на возносящегося Христа, к ним явились два мужа и рассказали о втором пришествии Спасителя в конце мира.

Вверху иконы в круглой «славе», поддерживаемой двумя Ангелами, изображается возносящийся Христос. Под ним — в центре — Богоматерь с поднятыми в стороны и вверх руками (в позе Оранты). Вокруг Нее стоят апостолы.

ИКОНЫ БОГОРОДИЦЫ:

19. ВЛАДИМИРСКАЯ.

По преданию, эта икона написана апостолом и евангелистом Лукой. Когда апостол показал Богоматери этот образ, Она произнесла: «Благодать Рождшегося от Меня и Моя с сею иконой да будет».

На иконе Богоматерь держит младенца на правой руке. Левая рука на уровне груди чуть касается одеяния Спасителя. Богомладенец тесно прижался щекой к лицу Пресвятой Богородицы и обнимает ее за шею. Из-под покрова на голове Богородицы (мафория) видна Его ручка. Левая ножка Спасителя чуть согнута и видна ступня (говорят «пяточка» — по которой узнают Владимирскую).

От этой иконы совершалось множество чудотворений. Не раз Москва была избавлена от нашествия татар заступничеством Пресвятой Богородицы, получая неизменную помощь по молитвам пред чудотворной Владимирской иконой.

К чудотворной Владимирской иконе Божией Матери приходили люди со всех концов России. Перед ней совершалось избрание и поставление Российских митрополитов, а затем — Патриархов, начиная с первого — святителя Иова и кончая святителем Тихоном. Весь народ почитал Владимирскую икону как главную святыню русской земли.

Празднование Божией Матери в честь Владимирской Ее иконы совершается 3 июня (21 мая), 6 июля (23 июня) и 8 сентября (26 августа).

20. КАЗАНСКАЯ.

Казанская икона Божией Матери особо почитается на Руси. В каждом храме, в каждой верующей семье можно увидеть этот образ. Казанской иконой благословляют к венцу молодых, перед ней молятся о семейном благополучии.

На этой иконе Спаситель не сидит на руке Богородицы, а стоит слева от Нее. Правая рука Его поднята в благословении. Голова Божией Матери чуть склонена к Богомладенцу.

Пресвятая Богородица не раз спасала Россию и подавала помощь и избавление от врагов через Казанскую икону.

Она пребывала в ополчении, созванном Мининым и руководимым князем Пожарским. Многие молитвы были услышаны Царицей Небесной и 22 октября 1612 года Москва была освобождена от польских захватчиков. Тогда же было установлено празднование Пресвятой Богородицы в честь Ее Казанской иконы в благодарность за избавление Москвы и России от поляков, а на Красной площади князем Пожарским был воздвигнут собор, куда и помещена была чудотворная икона.

Два столетия спустя, в 1812 году, в Казанский собор перед отъездом в армию приезжал молиться перед чудотворным образом фельдмаршал Кутузов. После молебна на него была возложена Казанская икона И Матерь Божия снова не отвергла молитвы, возносимые перед Ее иконой.

Празднование Казанской иконе Пресвятой Богородицы совершается 21 (8) июля и 4 ноября (22 октября).

21. ИВЕРСКАЯ.

На Иверской иконе Пресвятая Богородица держит Богомладенца на левой руке; правая рука в молении протянута к Спасителю, одновременно указуя на Него. Голова Спасителя приподнята, и лик немного повернут к Богоматери, чуть склонившей к Нему голову. На правой щеке Пресвятой Богородицы изображена рана, из которой течет кровь. Это главное отличие, по которому всегда можно узнать Иверскую икону.

Празднование Божией Матери в честь Ее Иверской иконы совершается 25 (12) февраля, 26 (13) октября и во Вторник Светлой (Пасхальной) седмицы.

22. ЗНАМЕНИЕ.

На иконе «Знамение» Пресвятая Богородица изображена с молитвенно воздетыми руками, а на фоне круга (так называемой сферы, символизирующей Божественную славу) помещен благословляющий Богомладенец. Такое изображение Богородицы относится к одному из самых ранних иконописных образов.

«Знамением» же икона стала называться после чудесного знамения от Новгородской иконы, бывшего в 1170 году. В тот год удельные князья, объединившись, замыслили покорить Великий Новгород. Громадная рать обложила город. Новгородцам оставалось уповать лишь на Божию помощь. Они молились дни и ночи. Архиепископ Новгородский, с тех пор как город был окружен, неустанно молился в Софийском соборе перед иконой Всемилостивого Спаса. В третью ночь он вдруг почувствовал священный трепет, и от иконы раздался голос, повелевающий ему взять образ Пресвятой Богородицы и вынести его на городскую стену. Когда икону вынесли на городскую стену и поставили ее лицом к осаждающим, те не смягчились сердцем и не вразумились, а пустили на это место стены тучу стрел. Одна из стрел попала в священный лик Богоматери. И тут свершилось чудо — икона сама отвернулась от осаждающих и обратилась лицом к городу, а из очей Пречистой Девы потекли слезы.

В то же время на воинов, осаждавших город, напал великий ужас. У них помрачилось зрение, они стали поражать друг друга. Тогда новгородцы, ободренные знамением, наголову разбили многочисленное войско нападавших.

Тогда же, в воспоминание чудесного заступничества Царицы Небесной, и было установлено 10 декабря (27 ноября по старому стилю) празднование Ее иконе, именуемой «Знамение».

23. ДОНСКАЯ.

Младенец сидит на правой руке Богородицы и прижимается щекой к Ее лицу. Богоматерь тоже склонила голову к Сыну и поддерживает Его правой рукой. Спаситель протянул вперед правую руку, к плечу Матери, а в левой держит свиток. Ноги Его обнажены до колен, они покоятся на кисти левой руки Богородицы.

Икона принесена донскими казаками, прибывшими на помощь Дмитрию Донскому в битве с татарами. Она крепилась на древке как хоругвь и была при войске во время Куликовской битвы (1380 год) — ее носили по лагерю. После победы казаки поднесли икону в дар Дмитрию Донскому, и он поставил ее в Успенском соборе в Коломне.

Празднование Донской совершается 1 сентября (19 августа).

24. ВСЕХ СКОРБЯЩИХ РАДОСТЬ.

Божия Матерь на этой иконе изображена во весь рост, в царском одеянии и с венцом на главе. Перед Ней — бедствующие люди, страдающие от различных недугов и житейских скорбей. Об их страданиях свидетельствуют пояснительные надписи, слова из молитвы к Богородице: «Помощница еси обидимым, ненадеющихся надеяние, убогих заступница, печальных утешение, алчущих кормительница, нагих одеяние, больных исцеление, грешных спасение, христиан всех поможение и заступление». Около людей изображаются Ангелы, которые указывают им на Богоматерь.

Празднование этой иконе совершается 6 ноября (24 октября).

25. ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ.

С древних времен христиане, веруя во всесильную помощь Пресвятой Богородицы, дали Ей наименование «Взыскание погибших» как последнему прибежищу и надежде погибающих людей. По преданию, эта икона прославилась в VI веке, в малоазийском городе Адане, избавив от вечной погибели падшего, а затем раскаявшегося инока, который, исправив свою жизнь, достиг духовного совершенства и был прославлен Святой Церковью в лике святых.

На иконе Пресвятая Богородица придерживает Богомладенца правой рукой, соединенной с левой. Спаситель чуть поднял голову и ручкой старается обнять за шею Богородицу, которая чуть наклонила к нему голову.

Празднование иконе Божией Матери, именуемой «Взыскание погибших», совершается 18 февраля (5 февраля по старому стилю).

26. ОДИГИТРИЯ.

Тип Богоматери Одигитрии (Одигитрия означает путеводительница, наставница) зародился в Византии. На Руси изображение было всегда поясным с Богомладенцем на левой руке. У икон Богоматери Одигитрии много различных названий: Смоленская, Тихвинская, Грузинская, Иерусалимская, Иверская, Семиезерская и другие, которые они получили по местам создания или явления. Сохраняя основной иконографический тип Одигитрии, они отличаются в деталях.

27. ФЕОДОРОВСКАЯ

Пресвятая Богородица изображена с Предвечным младенцем на правой руке, которой Она придерживает Его ножку. Правая ножка Младенца согнута и обнажена по колено. Он прижимается к Своей Матери щекой, а левой ручкой обнимает Ее за шею.

Первое прославление Феодоровской иконы относится к XII веку. В середине XII века был построен Городецкий монастырь, где и находила икона. В времена нашествия Батыя Городец был полностью сожжен, однако, икона осталась цела. Она явилась князю Василию Костромскому, после чего икону отнесли его в Кострому, где поставили в соборе Феодора Стратилата. Отсюда и произошло название иконы.

С Феодоровской иконой Пресвятой Богородицы связано избрание на царство Михаила Романова. Перед этой иконой совершилось поставление на царство первого царя фамилии Романовых.

Празднование Феодоровской иконе совершается дважды в год — 27 (14) марта и 29 (16) августа.

28. УМИЛЕНИЕ.

Этот образ Богоматери с Младенцем носил в Византии название «Елеуса» (милующая), что точно передает содержание этого типа икон. На них Богоматерь с умилением смотрит на Сына, и Младенец с нежностью прижимается к Матери. Спаситель может быть и на правой, и на левой стороне.

Часто иконы типа «Умиление» так же, как и типа Одигитрии, имеют второе название — по месту, где они находились. Многочисленные списки с этих почитаемых и большей частью чудотворных икон легко определяются по иконографическим признакам, присущим каждому варианту. Одна из самых древних икон типа «Умиление» находится в Успенском соборе Московского Кремля — это памятник XII века. Прекрасно передающая нежность и трогательность общения Матери с Сыном, эта икона сочетает в себе черты Одигитрии и Умиления: с одной стороны, Иисус прижался щекой к щеке Матери, а с другой — держит правой рукой свиток, который поставил на колено. В отличие от других изображений, где Мария одета в мафорий — длинный плащ-покрывало, спускающийся почти до земли, здесь на голове Богоматери короткий, до плеч, темный плат. Голубое платье и голубой чепец Богородицы оживляют, делают праздничным общий колорит иконы.

29. НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА.

В основу сюжета иконы положено церковное песнопение, где Богоматерь сравнивается с Неопалимой купиной, которую видел Моисей на горе Хорив. Неопалимая купина — это объятый пламенем, но несгораемый куст. На иконах он изображается в виде двух наложенных друг на друга четырехугольников (иногда — треугольников) с вогнутыми сторонами, так что получается восьмиугольная (шестиугольная) звезда. Зеленый цвет одного символизирует куст, красный цвет другого — пламя.

На фоне звезды — Богоматерь с Младенцем. Иногда в руке Богородицы изображается гора нерукосечная (символ ее по пророку Даниилу), лестница (символ видения Иакова: «Иаков видех лестницу утвержену на земли и до небеси, Ангелы Божии восхождаше и нисхождаше, Господь же утверждашеся на ней»), врата (видение пророка Иезекииля: «Иезекииль виде от востока врата затворена, и никто же проиде их, токмо один Господь Бог наш»), жезл — символ изображения Христа («жезл от корене Иессеева и цвет от него — Христос»...).

В четырех красных углах — символы евангелистов: святого Марка — лев, святого Луки — вол, святого Иоанна — орел, святого Матфея — Ангел.

Иногда Богоматерь с младенцем пишутся в «славе», состоящей из двух концентрических кругов, заполненных Ангелами.

Празднование — 17 (4) сентября.

30. ПОКРОВ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ.

Сюжет иконы — предание, известное с X века, о видении святого Андрея Христа ради юродивого во Влахернском храме Константинополя. В один воскресный день, 1 октября, святой Андрей и его друг Епифаний молились в храме о спасении города от сарацин (мусульман) и вдруг увидели Богородицу в окружении ангелов и святых. Она стояла в воздухе и держала над присутствующими покров (омофор — длинное и узкое тканое покрывало) в знак своей защиты и покровительства.

На иконе обычно Богоматерь изображается на фоне храма или внутренней стены алтаря (иногда — на облаке), руки Ее раскинуты в стороны и держат красный покров (иногда покров придерживают ангелы). Внизу — апостолы, мученики, святители, толпа молящихся, а также обнаженный до пояса блаженный Андрей и его ученик Епифаний.

«Покров Пресвятой Богородицы» празднуется 14 (1) октября.

31. О ТЕБЕ РАДУЕТСЯ.#

В основу сюжета иконы положено начало акафиста (хвалебная песнь, прославление) Богородице, написанного святым Иоанном Дамаскиным: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род, освященный храм и раю словесный...»

В середине иконы изображается Богоматерь с Младенцем на троне и в «славе». Вокруг Нее — ангельский собор.

Наверху — большой храм, деревья, травы; внизу — род человеческий, пророки, святители, преподобные, апостолы, мученики, праведные жены. Около трона внизу — Иоанн Дамаскин с развернутым списком, на котором пишется начало акафиста: «О Тебе радуется...»

32. РОЖДЕСТВО БОГОРОДИЦЫ.#

Родителями Пресвятой Богородицы были праведные Иоаким и Анна. До глубокой старости не было у них детей, но вот однажды явился Ангел и объявил Анне, что родится у нее дочь, которую надлежит посвятить Богу, то есть в трехлетнем возрасте отдать на воспитание в храм. Младенец родился в положенный срок к радости родителей, и этот момент запечатлен на иконах «Рождества Богородицы».

Анна полулежит на высоком ложе, около нее — служанки. Муж Анны, Иоаким, стоит у изголовья ложа в позе молящегося или любующегося младенцем. Внизу обычно изображается сцена купания младенца — Марии. Служанки держат ребенка, пробуют воду в чаше.

Иногда есть сцена, где Иоаким и Анна ласкают Младенца. Такие иконы именуются Ласкание Богородицы.

33. ВВЕДЕНИЕ ВО ХРАМ.

Когда Марии исполнилось три года, Ее повели в Иерусалимский храм, где Она должна была воспитываться и где потом жила до пятнадцатилетнего возраста. Пришел туда и первосвященник Захария.

На иконах изображается встреча Марии с ним перед храмом. Обычно первосвященник и девочка Мария стоят на подножии около раскрытых ворот, здесь же родители Марии Анна и Иоаким, девы с зажженными свечами.

Иконография может быть несколько иной: Мария подходит к священнику с зажженной свечой в руках, за ней — пять или семь юных дев.

Иногда изображается сцена питания Марии архангелом Гавриилом.

34. БЛАГОВЕЩЕНИЕ.

Благовещение — это добрая, радостная весть. На иконах изображается явление архангела Гавриила Деве Марии — он сообщает Ей радостную весть о том, что Она станет Матерью Бога. Обычно на иконах этого сюжета слева изображается архангел Гавриил, а справа, на фоне дома, стоящая Мария с веретеном в руках (иногда сидящая, иногда — без рукоделия).

Тогда же, в воспоминание чудесного заступничества Царицы Небесной, и было установлено 10 декабря (27 ноября по старому стилю) празднование Ее иконе, именуемой «Знамение».

23. ДОНСКАЯ.#

Младенец сидит на правой руке Богородицы и прижимается щекой к Ее лицу. Богоматерь тоже склонила голову к Сыну и поддерживает Его правой рукой. Спаситель протянул вперед правую руку, к плечу Матери, а в левой держит свиток. Ноги Его обнажены до колен, они покоятся на кисти левой руки Богородицы.

Икона принесена донскими казаками, прибывшими на помощь Дмитрию Донскому в битве с татарами. Она крепилась на древке как хоругвь и была при войске во время Куликовской битвы (1380 год) — ее носили по лагерю. После победы казаки поднесли икону в дар Дмитрию Донскому, и он поставил ее в Успенском соборе в Коломне.

Празднование Донской совершается 1 сентября (19 августа).

24. ВСЕХ СКОРБЯЩИХ РАДОСТЬ.#

Божия Матерь на этой иконе изображена во весь рост, в царском одеянии и с венцом на главе. Перед Ней — бедствующие люди, страдающие от различных недугов и житейских скорбей. Об их страданиях свидетельствуют пояснительные надписи, слова из молитвы к Богородице: «Помощница еси обидимым, ненадеющихся надеяние, убогих заступница, печальных утешение, алчущих кормительница, нагих одеяние, больных исцеление, грешных спасение, христиан всех поможение и заступление». Около людей изображаются Ангелы, которые указывают им на Богоматерь.

Празднование этой иконе совершается 6 ноября (24 октября).

25. ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ.

С древних времен христиане, веруя во всесильную помощь Пресвятой Богородицы, дали Ей наименование «Взыскание погибших» как последнему прибежищу и надежде погибающих людей. По преданию, эта икона прославилась в VI веке, в малоазийском городе Адане, избавив от вечной погибели падшего, а затем раскаявшегося инока, который, исправив свою жизнь, достиг духовного совершенства и был прославлен Святой Церковью в лике святых.

На иконе Пресвятая Богородица придерживает Богомладенца правой рукой, соединенной с левой. Спаситель чуть поднял голову и ручкой старается обнять за шею Богородицу, которая чуть наклонила к нему голову.

Празднование иконе Божией Матери, именуемой «Взыскание погибших», совершается 18 февраля (5 февраля по старому стилю).

26. ОДИГИТРИЯ.

Тип Богоматери Одигитрии (Одигитрия означает путеводительница, наставница) зародился в Византии. На Руси изображение было всегда поясным с Богомладенцем на левой руке. У икон Богоматери Одигитрии много различных названий: Смоленская, Тихвинская, Грузинская, Иерусалимская, Иверская, Семиезерская и другие, которые они получили по местам создания или явления. Сохраняя основной иконографический тип Одигитрии, они отличаются в деталях.

27. ФЕОДОРОВСКАЯ.

Пресвятая Богородица изображена с Предвечным младенцем на правой руке, которой Она придерживает Его ножку. Правая ножка Младенца согнута и обнажена по колено. Он прижимается к Своей Матери щекой, а левой ручкой обнимает Ее за шею.

Первое прославление Феодоровской иконы относится к XII веку. В середине XII века был построен Городецкий монастырь, где и находила икона. В времена нашествия Батыя Городец был полностью сожжен, однако, икона осталась цела. Она явилась князю Василию Костромскому, после чего икону отнесли его в Кострому, где поставили в соборе Феодора Стратилата. Отсюда и произошло название иконы.

С Феодоровской иконой Пресвятой Богородицы связано избрание на царство Михаила Романова. Перед этой иконой совершилось поставление на царство первого царя фамилии Романовых.

Празднование Феодоровской иконе совершается дважды в год — 27 (14) марта и 29 (16) августа.

28. УМИЛЕНИЕ.

Этот образ Богоматери с Младенцем носил в Византии название «Елеуса» (милующая), что точно передает содержание этого типа икон. На них Богоматерь с умилением смотрит на Сына, и Младенец с нежностью прижимается к Матери. Спаситель может быть и на правой, и на левой стороне.

Часто иконы типа «Умиление» так же, как и типа Одигитрии, имеют второе название — по месту, где они находились. Многочисленные списки с этих почитаемых и большей частью чудотворных икон легко определяются по иконографическим признакам, присущим каждому варианту. Одна из самых древних икон типа «Умиление» находится в Успенском соборе Московского Кремля — это памятник XII века. Прекрасно передающая нежность и трогательность общения Матери с Сыном, эта икона сочетает в себе черты Одигитрии и Умиления: с одной стороны, Иисус прижался щекой к щеке Матери, а с другой — держит правой рукой свиток, который поставил на колено. В отличие от других изображений, где Мария одета в мафорий — длинный плащ-покрывало, спускающийся почти до земли, здесь на голове Богоматери короткий, до плеч, темный плат. Голубое платье и голубой чепец Богородицы оживляют, делают праздничным общий колорит иконы.

29. НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА.#

В основу сюжета иконы положено церковное песнопение, где Богоматерь сравнивается с Неопалимой купиной, которую видел Моисей на горе Хорив. Неопалимая купина — это объятый пламенем, но несгораемый куст. На иконах он изображается в виде двух наложенных друг на друга четырехугольников (иногда — треугольников) с вогнутыми сторонами, так что получается восьмиугольная (шестиугольная) звезда. Зеленый цвет одного символизирует куст, красный цвет другого — пламя.

На фоне звезды — Богоматерь с Младенцем. Иногда в руке Богородицы изображается гора нерукосечная (символ ее по пророку Даниилу), лестница (символ видения Иакова: «Иаков видех лестницу утвержену на земли и до небеси, Ангелы Божии восхождаше и нисхождаше, Господь же утверждашеся на ней»), врата (видение пророка Иезекииля: «Иезекииль виде от востока врата затворена, и никто же проиде их, токмо один Господь Бог наш»), жезл — символ изображения Христа («жезл от корене Иессеева и цвет от него — Христос»...).

В четырех красных углах — символы евангелистов: святого Марка — лев, святого Луки — вол, святого Иоанна — орел, святого Матфея — Ангел.

Иногда Богоматерь с младенцем пишутся в «славе», состоящей из двух концентрических кругов, заполненных Ангелами.

Празднование — 17 (4) сентября.

30. ПОКРОВ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ.

Сюжет иконы — предание, известное с X века, о видении святого Андрея Христа ради юродивого во Влахернском храме Константинополя. В один воскресный день, 1 октября, святой Андрей и его друг Епифаний молились в храме о спасении города от сарацин (мусульман) и вдруг увидели Богородицу в окружении ангелов и святых. Она стояла в воздухе и держала над присутствующими покров (омофор — длинное и узкое тканое покрывало) в знак своей защиты и покровительства.

На иконе обычно Богоматерь изображается на фоне храма или внутренней стены алтаря (иногда — на облаке), руки Ее раскинуты в стороны и держат красный покров (иногда покров придерживают ангелы). Внизу — апостолы, мученики, святители, толпа молящихся, а также обнаженный до пояса блаженный Андрей и его ученик Епифаний.

«Покров Пресвятой Богородицы» празднуется 14 (1) октября.

31. О ТЕБЕ РАДУЕТСЯ.

В основу сюжета иконы положено начало акафиста (хвалебная песнь, прославление) Богородице, написанного святым Иоанном Дамаскиным: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род, освященный храм и раю словесный...»

В середине иконы изображается Богоматерь с Младенцем на троне и в «славе». Вокруг Нее — ангельский собор.

Наверху — большой храм, деревья, травы; внизу — род человеческий, пророки, святители, преподобные, апостолы, мученики, праведные жены. Около трона внизу — Иоанн Дамаскин с развернутым списком, на котором пишется начало акафиста: «О Тебе радуется...»

32. РОЖДЕСТВО БОГОРОДИЦЫ.

Родителями Пресвятой Богородицы были праведные Иоаким и Анна. До глубокой старости не было у них детей, но вот однажды явился Ангел и объявил Анне, что родится у нее дочь, которую надлежит посвятить Богу, то есть в трехлетнем возрасте отдать на воспитание в храм. Младенец родился в положенный срок к радости родителей, и этот момент запечатлен на иконах «Рождества Богородицы».

Анна полулежит на высоком ложе, около нее — служанки. Муж Анны, Иоаким, стоит у изголовья ложа в позе молящегося или любующегося младенцем. Внизу обычно изображается сцена купания младенца — Марии. Служанки держат ребенка, пробуют воду в чаше.

Иногда есть сцена, где Иоаким и Анна ласкают Младенца. Такие иконы именуются Ласкание Богородицы.

33. ВВЕДЕНИЕ ВО ХРАМ.

Когда Марии исполнилось три года, Ее повели в Иерусалимский храм, где Она должна была воспитываться и где потом жила до пятнадцатилетнего возраста. Пришел туда и первосвященник Захария.

На иконах изображается встреча Марии с ним перед храмом. Обычно первосвященник и девочка Мария стоят на подножии около раскрытых ворот, здесь же родители Марии Анна и Иоаким, девы с зажженными свечами.

Иконография может быть несколько иной: Мария подходит к священнику с зажженной свечой в руках, за ней — пять или семь юных дев.

Иногда изображается сцена питания Марии архангелом Гавриилом.

34. БЛАГОВЕЩЕНИЕ.

Благовещение — это добрая, радостная весть. На иконах изображается явление архангела Гавриила Деве Марии — он сообщает Ей радостную весть о том, что Она станет Матерью Бога. Обычно на иконах этого сюжета слева изображается архангел Гавриил, а справа, на фоне дома, стоящая Мария с веретеном в руках (иногда сидящая, иногда — без рукоделия).

www.ronl.ru

Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси

Петрозаводский государственный университет

Кафедра культурологии

ИКОНОПИСЬ И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ.

ИКОНОПИСНЫЕ ШКОЛЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ.

Выполнила

Студентка

Беляевская И. Н.

Медицинский факультет

Гр. 71313

Преподаватель

Семеновкер В. Н.

Петрозаводск 2002

План

Введение                                                                                                                   1

История русской иконописи                                                                     1

Психология иконы                                                                                           4

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение                  9

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ   10

Андрей Рублев и его «Троица»                                                                    13

«Богоматерь Владимирская»: быль и легенды                               15

Заключение                                                                                                          17

Источники                                                                                                             18

Я в храме. Я смотрю на икону, в нежные скорбящие глаза Богоматери, и понимаю, что мы так далеки от Ее таинственного мира… Чистота – вот что ассоциируется со словами «храм», «икона». Именно этого ощущения чистоты очень не хватает в повседневной жизни. А ведь прекрасное рядом! Только почему-то мы проходим мимо, не видя, не замечая, не желая заметить и поинтересоваться…

Что мы знаем про иконы? Зачем они нужны? Кто были люди, писавшие их, о чем они думали, чем жили? Если начать искать ответы на эти вопросы, то наши традиционные представления об иконописи в корне изменятся, больше того, откроется целый мир нового. В этом я убедилась, занимаясь подготовкой этого реферата. Икона – это плод души просветленных людей, и она несет на себе их свет, свет неба. Это больше, чем деление иконописи на школы, поиск каких-либо особенностей и различий, но тем не менее, стоит поговорить и об этом аспекте жанра, чтобы свободно ориентироваться в мире икон, лучше их понимать, стать чуть-чуть ближе. В этом и состоит задача моего обзора.

Сейчас мы говорим о иконописи как о чем-то родном, исконно русском, считаем этот жанр чуть ли не народным видом искусства. Всегда ли было так? Для многих удивительно будет узнать, что «наша» икона придумана была далеко от русских полей – в Византии.

Искусство Византии, аскетическое и суровое, торжественное и изысканное, не всегда достигает той духовной высоты и чистоты, которые свойственны общему уровню русской иконописи. Оно выросло и сформировалось в борьбе, и эта борьба наложила на него свой отпечаток. Византия (хотя ею были восприняты и достижения римской культуры) - главным образом, плод античной культуры, богатое и разнообразное наследие которой она была призвана воцерковить. На этом пути, в связи с присущим ей даром глубокой, изощренной мысли и слова, она воцерковила все, что касалось словесного языка Церкви. Она дала великих богословов; она сыграла большую роль в догматической борьбе Церкви, в том числе решающую роль в борьбе за икону. Однако в самом образе, несмотря на высоту художественного выражения, часто остается некоторый налет не до конца изжитого античного наследия, которое дает себя чувствовать в большей или меньшей степени в разных преломлениях, отражаясь на духовной чистоте образа. Развитие церковного искусства на византийской почве вообще "было сопряжено с целым рядом затяжных кризисов, ренессансов античной классики..." По существу эти ренессансы античной классики были не чем иным, как отзвуками в области церковного искусства того общего процесса воцерковления, которому подвергались все стороны античного мировоззрения. В этом процессе влияния в христианство, в Церковь шло много такого, что воцерковлению не подлежало и потому воцерковиться не могло, но налагало на церковное искусство свой отпечаток. Это и делали "ренессансы", вводя в искусство иллюзорность и чувственность искусства античного, совершенно чуждые Православию.

Наоборот, Россия, которая не была связана всем комплексом античного наследия и культура которой не имела столь глубоких корней, достигла совершенно исключительной высоты и чистоты образа, которыми русская иконопись выделяется из всех разветвлений православной иконописи. Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность. Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией. В этом смысле характерно, что вплоть до Петровского времени среди святых мало духовных писателей; зато многие святые были иконописцами, начиная с простых монахов и кончая митрополитами. Русская икона не менее аскетична, чем икона византийская. Однако аскетичность ее совершенно другого порядка. Акцент здесь ставится не на тяжесть подвига, а на радость его плода, на благость и легкость бремени Господня, о которых Он Сам говорит в Евангелии, читаемом в дни святых аскетов-преподобных: "Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мф. 11, 29-30). Русская икона-высшее выражение в искусстве богоподобного смирения. Поэтому, при необычайной глубине ее содержания, она по-детски радостна и легка, полна безмятежного покоя и теплоты. Соприкоснувшись через Византию с античными традициями, главным образом в их эллинской основе (в римской их переработке), русская иконопись не поддалась обаянию этого античного наследия. Она пользуется им лишь как средством, до конца воцерковляет, преображает его, и красота античного искусства обретает свой подлинный смысл в преображенном лике русской иконы.

Вместе с христианством Россия получила от Византии в конце Х века уже установившийся церковный образ, формулированное о нем учение и зрелую, веками выработанную технику. Ее первыми учителями были приезжие греки, мастера классической эпохи византийского искусства, которые уже с самого начала в росписях первых храмов, как, например, Киевской Софии (1037- 1161/67), пользовались помощью русских художников. К XI веку относится и деятельность учеников греков, первых известных русских святых иконописцев, монахов Киево-Печерского монастыря, преподобного Алипия (Алимпия) (f около 1114 г.) и его сотрудника преподобного Григория. Св. Алипий считается родоначальником русской иконописи. С детства начинавший заниматься иконописью с приезжими греческими мастерами, затем ставший иеромонахом, он отличался неустанным трудолюбием, смирением, чистотой, терпением, постом и любовью к богомышлению. "Никогда же бо огорчился еси на оскорбляющих тя, ниже воздал еси злом за зло", - поется ему в церковном песнопении. (Тропарь 8 гласа. Канон святому.) Это был один из подвижников-аскетов, прославивших Киево-Печерскую Лавру. В лице свв. Алипия и Григория русское церковное искусство с самого начала своего существования направляется людьми, просвещенными непосредственным ведением Откровения, которых впоследствии так много имела русская иконопись. О Киевском периоде русского церковного искусства можно судить, главным образом, по фрескам и мозаикам. Монгольское нашествие, около середины XIII века захлестнувшее большую часть России, не только уничтожило очень многое, но и в значительной мере подорвало написание новых икон. Сохранившиеся же до сих пор открытые иконы этого периода, которых очень мало, относятся к концу XI, XII и XIII векам, причем почти все они с большей или меньшей достоверностью приписываются Новгороду, истоки искусства которого также восходят к XI веку.

Иконам домонгольского периода присуща исключительная монументальность, свойственная стенной живописи,

под воздействием которой русская иконопись находится еще и в XIV веке, и лаконизм художественного выражения как в композиции, так и в фигурах, жестах, складках одежд и т. д. Колорит их, в котором преобладают темные тона, сдержан и сумрачен. Однако уже в XIII веке этот сумрачный колорит начинает сменяться

характерно русскими цветистыми и яркими красками. Появляется больше внутренней и внешней динамики, склонность к большей плоскостности. Ранние иконы, при наличии в них русских черт, еще находятся в большей или меньшей зависимости' от греческих образцов. Можно сказать, что XII век проходит под знаком ассимиляции воспринятых от Византии принципов и форм церковного искусства, которые в XIII веке уже выступают в национальном русском преломлении, нашедшем окончательное свое выражение в XIV веке. Иконы этого периода отличаются свежестью и непосредственностью выражения, яркими красками, чувством ритма и простотой композиции. К этому периоду относится деятельность прославленных святых иконописцев - митрополита Московского Петра (1326) и архиепископа Ростовского Феодора (1394).

XIV, XV и первая половина XVI века представляют собой расцвет русской иконописи, совпадающий с расцветом святости, и именно преподобия, которое резко падает во второй половине XVI века. Это время дает наибольшее количество прославленных святых, особенно XV век: с 1420 по 1500 г. число прославленных, скончавшихся за этот период, достигает 50 человек.

Грань XIV и XV столетий связана с именем величайшего иконописца, преподобного Андрея (Рублева), работавшего со своим другом преподобным Даниилом (Черным). Необычайная глубина духовного прозрения преподобного Андрея нашла свое выражение при посредстве совершенно исключительного художественного дара.

Вторая половина XV и начало XVI века связаны с другим гениальным мастером, имя которого ставилось рядом с именем преподобного Андрея, - Дионисием, работавшим со своими сыновьями. Его творчество, опираясь на традиции Рублева, представляет собой блестящее завершение русской иконописи XV века. Этот период знаменует собой большое совершенство техники, изощренность линий, изысканность форм и красок. Для самого Дионисия, творчество которого проникнуто особой жизнерадостностью, характерны удлиненные, изысканные пропорции фигур, подчеркнутая грация движений, гибкий, сильный и плавный рисунок. Его чистый колорит с нежными зелеными, розовыми, голубыми и желтыми тонами отличается особой музыкальностью.

XVI век сохраняет духовную насыщенность образа; остается на прежней высоте и красочность иконы и даже становится богаче оттенками. Этот век, как и предыдущий, продолжает давать замечательные иконы. Однако во второй половине XVI столетия величественная простота и державшаяся веками классическая мерность композиции начинают колебаться. Утрачиваются широкие планы, чувство монументальности образа, классический ритм, античная чистота и сила цвета. Появляется стремление к сложности, виртуозности и перегруженности деталями. Тона темнеют, тускнеют, и вместо прежних легких и светлых красок появляются плотные землистые оттенки, которые вместе с золотом создают впечатление пышной и несколько угрюмой торжественности. Это эпоха перелома в русской иконописи. Догматический смысл иконы перестает осознаваться как основной, и повествовательный момент часто приобретает доминирующее значение.

Что же это такое – икона? Какое понимание ее должно быть первичным: религиозное ли, искусствоведческое, историческое? У каждого ответ на этот вопрос свой. Но одно ясно: мы не не должны воспринимать иконы как портреты святых, также нельзя видеть в иконописи выражениие идолопоклонничества.

Одним из первых исследователей русской иконы был Е. Трубецкой. В своей работе «Умозрение в красках» он выявляет  важнейшие психологические особенности иконы, прежде всего русской, как особого, ни на какой другой не похожего, жанра:

Иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не удостаивая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о "темной иконе" разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить эти памятники старины.

      С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее

непонимание ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением "аскетизм" и в качестве "аскетической" отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе, - та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит ответить на основной вопрос: какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней иконописи.

      Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала на последних, так как в наше время именно аскетизм русской иконы всего больше затрудняет ее понимание.

      Когда в XVII веке, в связи с другими церковными новшествами, в русские храмы вторглась

реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия, известный протопоп Аввакум, в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух древней иконописи. "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами".

      Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших

тенденций древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно

аскетический аспект имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, - радость окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей, самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей.

      Икона - не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это - резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах  противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только "истонченные чувства", но прежде всего - новую норму жизненных отношений. Это - то царство, которого плоть и кровь не наследуют.

      Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль. Мы пока сосредоточим наше внимание на первой из них. Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными,

окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению "червонных уст" и

"одутловатых щек" в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это - несмотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благословляющих пальцев;

движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых

похожими "на таковых же, каковы мы сами". Даже там, где движение допущено, оно введено в какие-то неподвижные рамки, которыми оно словно сковано. Но даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик, каким бы неподвижным он ни казался. Я не знаю, например, более сильного выражения святой скорби о всей твари поднебесной, об ее грехах и страданиях, чем то, которое дано в шитом шелками образе Никиты великомученика, хранящемся в музее архивной комиссии во Владимире на Клязьме: по преданию, образ вышит женой Иоанна Грозного Анастасией, родом Романовой. Другие несравненные образцы скорбных ликов имеются в коллекции И. С. Остроухова в Москве: это - образ праведного Симеона Богоприимца и "Положение во гроб", где изображение скорби Богоматери по силе может сравниться разве с произведениями Джиотто, вообще с высшими образцами флорентийского искусства. А рядом с этим в древнерусской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге.

      В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова

"Радость праведных о Господе" в киевском соборе Св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире на Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения: праведники устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.

      Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, - символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал призыв "да молчит всякая плоть человеческая". И только когда этот призыв доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.

      Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.

Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или же доблагодатном, человек, еще не

"успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути, часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня. Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это - стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы, ведущей в рай.

Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть, но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не собственною, а надчеловеческою жизнью.

      Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не прекращение жизни, а как раз

наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой. Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С. Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл; например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на этой предельной высоте религиозного творчества.

 Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически

связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда - изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

      Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II, 4 5).

      Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг главного образа чересчур тесно.

      Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София - Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения, самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например, "Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы "Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану.

      Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства. Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей

личностью и подчиняется общей архитектуре целого.»

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись - большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е. Трубецкому еще раз:

            «Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.

            Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее.

            Таким образом , мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального.

            Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара.

            Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

            Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Только в Донском  Успении красный херувим горит, как свеча у смертного одра.»

            Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое.

В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета. Но определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее  частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

Дошедшие до нас описания языческих святилищ (капищ) 9—10 вв. упоминают об имевшихся там росписях и мно­жестве деревянных резных идолов. С крещением Руси но­вые для нее виды живописи вытесняют круглую скульпту­ру, характерную для язычества. Самые ранние из сохра­нившихся произведений древнерусского искусства были созданы в Киеве. Первые храмы украшали, согласно лето­писям, приезжие мастера — греки. Им принадлежат пол­ные величия и значительности лики на фрагментах роспи­си (конец 10 в.) Десятинной церкви, найденных при рас­копках руин. Византийские мастера принесли с собой сло­жившуюся иконографию и систему расположения сюже­тов в интерьере храма, подчиненную осям внутреннего пространства и очертания, образующих его элементов (столбов, сводов, парусов), манеру относительно плоско­стного письма, не нарушающую поверхности стен. К на­чалу 12 века дорогая и трудоемкая мозаика целиком вы­тесняется фреской. В киевских росписях конца 11—12 вв. часты отступления от византийских канонов. Усиливают­ся славянские черты в типах лиц, костюмах, лепка фигур цветом сменяется линейной проработкой, исчезают пол­утона, краски светлеют.

Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия (1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в период феодаль­ной раздробленности во многих княжествах. Урон, причи­ненный древнерусскому искусству монголо-татарским на­шествием, произведенные им разрушения, угон в плен ре­месленников, приведший к утрате многих навыков и сек­ретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси.

Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В отдельных произведениях прослеживаются влия­ния византийского искусства, что говорит о широких художест­венных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глаза­ми. Например, «Святой Георгий», Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в., Третьяковская галерея.

Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой. Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок, высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную скульптуру, а сочетания цветов – народную праздничную ткань, строченную вышивку.

С конца 14 в. икона в новгородской живописи занимает ведущее место, становится главным видом изобразительного искусства.

Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившим­ся остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и лицевым руко­писям, местные художники домонгольского периода опи­рались на творческое наследие Киева. Иконы владимирско-суздальской школы отличаются мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-суздальской школы в 14—15 вв. послужило одним из главных ис­точников для возникновения и развития московской шко­лы иконописи.

Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления Московского княжества. Живопись мос­ковской школы в 14 в. представляла синтез местных тра­диций и передовых течений византийского и южнославянского искусства (иконы «Спас Ярое Око» и «Спас оплечный», 1340 г., Успенский собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 — начале 15 вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофа­на Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах и росписях Ди­онисия, привлекающих изысканностью пропорций, деко­ративной праздничностью колорита, уравновешенностью композиций.

В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода – и тот стал одним из врагов. Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость.

Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того, вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое, личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной ответственностью за православную веру.

Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.). Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает «Богоматерь Толгская» (1314г.). Появляются и образы святых коневодов – Флора и Лавра, и житийные образы, такие как «Никита, побивающий беса» (конец 15 – начало 16 в.)

Псковская школа сложилась в период феодальной раз­дробленности и достигла расцвета в 14—15 вв. Ей свойст­венны повышенная экспрессия образов, резкость световых бликов, пастозность мазка (иконы «Собор Богоматери» и «Параскева, Варвара и Ульяна» — обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад псковской школы начался на ру­беже 15 и 16 вв.

Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр тверской школы характерны суровая вырази­тельность образов, напряженность и экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в. уси­лилась свойственная ей и ранее ориентация на художест­венные традиции стран Балканского полуострова.

Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения ярославских мас­теров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярослав­ская школа не уступает другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно хранились тра­диции высокого искусства Древней Руси до самой середи­ны 18 века. В своей основе их живопись оставалась верна то­му великому стилю, принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое время в миниа­тюрной живописи. Наряду с «мелочными» изображениями ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к большим массам, к строгим и лако­ничным силуэтам, к четкому и ясному строю сцен в клей­мах ощутима так же, как и в работах мастеров 15—16 сто­летий. Работы ярославских мастеров второй половины 17 — начала 18 вв. еще долго признавались в России об­разцами старого национального искусства. Их собирали почитатели древней иконописи — старообрядцы, внима­тельно изучали художники Палеха и Мстеры, продолжав­шие в 19—20 вв. писать иконы в традициях русской сред­невековой живописи.

Творчество Андрея Рублева-наиболее яркое проявление в русской иконописи воцерковленного античного

наследия. Вся красота античного искусства оживает здесь, просвещенная новым и подлинным смыслом. Его

живопись отличается юношеской свежестью, чувством меры, максимальной цветовой согласованностью,

чарующим ритмом и музыкой линий. Влияние преподобного Андрея в русском церковном искусстве было

огромным. Отзывы о нем сохранились в иконописных подлинниках, и Собор, созванный для решения вопросов,

связанных с иконописью, в 1551 году в Москве митрополитом Макарием, который сам был иконописцем, принял

следующее постановление: "Писать живописцем иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и

как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие живописцы". О гибели его икон заносилось в летописи как о

событиях, имеющих большую важность и общественное значение. Творчество преподобного Андрея кладет

отпечаток на русское церковное искусство XV века, в течение которого оно достигает вершины своего

художественного выражения. Это - классическая эпоха русской иконописи. Мастера XV века достигают

необычайного совершенства владения линией, умения вписывать фигуры в определенное пространство,

находить прекрасное соотношение силуэта к свободному фону. Этот век во многом повторяет предыдущий, но

отличается от него большим равновесием и настроенностью. Исключительная, все пронизывающая ритмичность,

необычайная чистота и глубина тона, сила и радость цвета дают полное выражение радости и спокойствия

созревшего художественного творчества, сочетавшегося с исключительной глубиной духовного прозрения.

В основе сюжета «Троицы» лежит библейский рассказ о явлении праве Аврааму божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов. Авраам с женою Саррой

          угощали пришельцев под сенью Мамврийского дуба, и Аврааму дано было понять, что в

          ангелах воплотилось божество в трех лицах. Издавна существует несколько вариантов

          изображения Троицы, иногда с подробностями застолья и эпизодами заклания тельца и

          печения хлеба (в собрании галереи это иконы Троицы XIV века из Ростова Великого и

          XV века из Пскова).

                В рублевской же иконе внимание сосредоточено на трех ангелах, их состоянии. Они

          изображены восседающими вокруг престола, в центре которого помещена

          евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного

          агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения -жертвенная любовь.

                Левый ангел, означающий Бога-Отца, правой рукой благословляет чашу. Средний

          ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа, опущенной на

          престол правой рукой с символическим перстосложением, выражает покорность воле

          Бога-Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к людям. Жест правого

          ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца и Сына, утверждая

          высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву. Таким образом,

          изображение Ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета из Ветхого

          Завета) превращается в образ Евхаристии (Благой жертвы), символически

          воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное на ней таинство

          (причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа). Исследователи

          подчеркивают символическое космологическое значение композиционного круга, в

          который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге видят отражение

          идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою множественность, космос. При

          постижении содержания «Троицы» важно понять его многогранность. Символика и

          многозначность образов «Троицы» восходят к древнейшим временам. У большинства

          народов такие понятия (и изображения), как древо, чаша, трапеза, дом (храм), гора, круг,

          имели символическое значение. Глубина осведомленности Андрея Рублева в области

          древних символических образов и их толкований, умение соединить их смысл с

          содержанием христианского догмата предполагают высокую образованность,

          характерную для тогдашнего просвещенного общества и, в частности, для вероятного

          окружения художника.

                Символика «Троицы» соотнесена с ее живописно-стилистическими свойствами.

          Среди них важнейшее значение имеет цвет. Так как созерцаемое божество являло собой

          картину райского горнего мира, художник с помощью красок стремился передать

          возвышенную «небесную» красоту, открывшуюся земному взору. Живопись Андрея

          Рублева, особенно Звенигородского чина, отличают особая чистота цвета, благородство

          тональных переходов, умение придать колориту светоносность сияния. Свет излучают

          не только золотые фоны, орнаментальные разделки и ассисты, но и нежная плавь

          светлых ликов, чистые оттенки охры, умиротворенно-ясные голубые, розовые и

          зеленые тона одежд ангелов. Символичность колорита в иконе особенно ощутима в

          ведущем звучании сине-голубого, именуемого рублевским голубцом.

                Постигая красоту и глубину содержания, соотнося смысл «Троицы» с идеями Сергия

          Радонежского о созерцательности, нравственном усовершенствовании, мире, согласии,

          мы как бы соприкасаемся с внутренним миром Андрея Рублева, его помыслами,

          претворенными в этом произведении.

                Икона находилась в Троицком соборе Троицкого монастыря, ставшего впоследствии

          лаврой, до двадцатых годов нашего столетия. За это время икона претерпела ряд

          подновлений и прописей. В 1904-1905 годах по инициативе И.С.Остроухова, члена

          Московского археологического общества, известного собирателя икон и попечителя

          Третьяковской галереи, была предпринята первая основательная расчистка «Троицы» от

          позднейших записей. Работами руководил известный иконописец и реставратор

          В.П.Гурьянов. Были сняты основные записи, но оставлены прописи на вставках нового

          левкаса, и в соответствии с методами тогдашней реставрации сделаны дописи в местах

          утрат, не искажающие авторскую живопись.

Cтолетиями творчество художников-иконописцев было сковано строгими канонами, которые, казалось бы, не оставляли ни малейшего места для творческой фантазии и человеческого сочувствия. И несмотря на это, как много было создано образов, полных волнующей и глубокой красоты!

Таким уникальным произведением византийского искусства является  Богоматерь Владимирская (неизвестный автор, начало XII века, эпоха "комниновского ренессанса") – одна из самых почитаемых икон на Руси, с которой связаны многие страницы русской истории, про которую сложено много красивых легенд.

Редкая тонкость исполнения, богатство колорита (все оттенки коричневого, золотого и красного) говорят о руке выдающегося мастера константинопольской школы.

 Но больше всего поражает необычайная выразительность скорбного лика и та трогательная материнская нежность, с которой Мария приникла к младенцу. Лицо Богоматери с чистым овалом, тонким носом и большими миндалевидными глазами проникнуто подлинным человеческим страданием.

Кажется непостижимым, как удалось художнику достигнуть такого впечатления, внешне ни в чем не выходя за рамки канона "Богоматерь Елеус".

По одному из преданий, Владимирская икона Божией Матери была написана Евангелистом Лукою. По желанию благочестивых современников, апостол изобразил кистью на доске лик Богоматери с Младенцем на руках. Когда иконописец принес эту и две другие иконы Богородице, Она повторила пророческие слова, сказанные праведной Елизавете: "Отныне ублажат Мя вси роди", присовокупив: "благодать Родшагося от Мене и Моя да будет со святыми иконами".

Неизвестно, как и когда именно икона попала на Русь, но известно, что с 1161 г. она была установлена в Успенском соборе Владимира (столицы князя Андрея Боголюбского), а позднее перенесена в Успенский собор Москвы. В настоящее время икона находится в Третьяковской Галерее.

С первых дней пребывания на Российской земле от иконы исходили многочисленыые чудеса. С 1155 г. князь Андрей Юрьевич повсюду возил икону с собой и, после ряда чудес получил откровение оставить ее в городе Владимире. В 1160 г. образ был перевезен во Владимир во вновь отстроенный храм и с тех пор получил свое название.

Другое предание, приведенное в статье монахини Иулиании, гласит, что икона была написана неким Алипием. «Преподобный Алипий постояно трудился, писал иконы для игумена, для

братии, для всех нуждающихся в иконах храмов и для всех людей, ничего не взимая за свой труд. Ночью он упражнялся в молитве, а днём с великим смирением, чистотой, терпением, постом, любовью занимался богомыслием и рукоделием. Никто никогда не видал святого праздным, но при всём том он никогда не пропускал молитвенных собраний, даже ради своих богоугодных занятий. Его иконы расходились повсюду. Трогательно поучителен для нас случай, происшедший перед самой кончиной преподобного. Некто просил его написать икону Пресвятой Богородицы ко дню Её Успения. Но преподобный вскоре заболел предсмертной болезнью. Когда в канун праздника Успения заказчик пришёл к преподобному Алипию и увидел, что его просьба не выполнена, он сильно укорил его за то, что преподобный вовремя не известил его о болезни: он мог бы заказать икону другому иконописцу. Преподобный утешал огорчённого, говоря, что Бого может "единым словом написать икону Своей Матери". Опечаленный человек ушёл, и тотчас после его ухода в келлию преподобного вошёл некий юноша и начал писать икону. Болящий старец принял пришедшего за человека и подумал, что заказчик, обидевшись на него, прислал нового иконописца. Однако быстрота работы и искусность показывали другое. Накладывая золото, растирая на камне краски и живописуя ими, неизвестный написал икону в продолжение трёх часов, потом спросил: "Отче, может быть, чего недостаёт или в чём-либо я погрешил?" "Ты сделал всё прекрасно, - сказал старец, - Сам Бог помог тебе написать икону с таким благолепием; это Он Сам сделал через тебя". С наступлением вечера иконописец вместе с иконой стал невидим. Наутро, к великой радости заказчика, икона оказалась в храме, на назначенном для неё месте. А когда после богослужения все пришли благодарить болящего и спрашивали его, кем и как была написана икона, преподобный Алипий ответил: "Эту икону написал Ангел, который и сейчас предстоит здесь, намереваясь взять мою душу".

Такое количество легенд говорит о всенародной любви к иконе Владимирской Богоматери. Кто знает, какая из них верна? Да и важно ли это?…

Икона – выражение света неба – сейчас выходит из забвения. Следует ли воспринимать это как проявление возрождения культуры? Возможно. Нужно только помнить, что главное «возрождение культуры» происходит в каждом из нас, внутри, а не вне.

На протяжении веков иконы были настоящей помощью для русского народа. В трудные моменты истории (а они всегда трудные!) именно иконы не давали людям упасть духом, так как являли собой воплощение истинно русского, напоминали о нашем единстве, о том, что наше дело – правое, за нами – большая сила. А разве не самое главное – помнить об этом? Разве не от этого зависит успех? Так пусть же икона как явление возрождается, чтобы снова показывать свою великую силу. Чудотворную силу!

1.      www.icona.ru   Раздел «Статьи» «Сравнительная характеристика русских иконописных школ» Из кн. Кравченко А.С., Уткина А.П. «Икона». М., 1993

2.      http://nesusvet.narod.ru Раздел “Библиотека” . Евг. Трубецкой. Умозрение в красках

3.      www.icon.orthodoxy.ru   Раздел “Статьи”  “Православноая икона” Статья монахини Иулиании, иконописицы Троице-Сергиевой Лавры

4.      http://voskres.orthodoxy.ru/rublev   Иконы Андрея Рублева

5.      www.liturgy.ru  Изобразительные средства православной иконы и их символика

6.      http://www.icons.spb.ru  Коллекция православных икон

7.      Культурология. История мировой культуры. Под ред. Марковой А. И. - М., «Культура и спорт», 1998.

8.      Малюга Ю.Я  Культурология. - М., «Инфра-М», 1998.

www.referatmix.ru

Реферат - Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси

Что же это такое – икона? Какое понимание ее должно быть первичным: религиозное ли, искусствоведческое, историческое? У каждого ответ на этот вопрос свой. Но одно ясно: мы не не должны воспринимать иконы как портреты святых, также нельзя видеть в иконописи выражениие идолопоклонничества.

Одним из первых исследователей русской иконы был Е. Трубецкой. В своей работе «Умозрение в красках» он выявляет  важнейшие психологические особенности иконы, прежде всего русской, как особого, ни на какой другой не похожего, жанра:

Иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не удостаивая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о «темной иконе» разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить эти памятники старины.

      С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее

непонимание ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением «аскетизм» и в качестве «аскетической» отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе, — та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит ответить на основной вопрос: какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней иконописи.

      Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала на последних, так как в наше время именно аскетизм русской иконы всего больше затрудняет ее понимание.

      Когда в XVII веке, в связи с другими церковными новшествами, в русские храмы вторглась

реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия, известный протопоп Аввакум, в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух древней иконописи. «По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила — лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати… Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами».

      Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших

тенденций древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно

аскетический аспект имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, — радость окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей, самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей.

      Икона — не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это — резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах  противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только «истонченные чувства», но прежде всего — новую норму жизненных отношений. Это — то царство, которого плоть и кровь не наследуют.

      Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль. Мы пока сосредоточим наше внимание на первой из них. Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться безжизненными,

окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря воспрещению «червонных уст» и

«одутловатых щек» в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это — несмотря на необычайную строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца. Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук, и сложение его благословляющих пальцев;

движение стеснено до крайности, исключено все то, что могло бы сделать Спасителя и святых

похожими «на таковых же, каковы мы сами». Даже там, где движение допущено, оно введено в какие-то неподвижные рамки, которыми оно словно сковано. Но даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик, каким бы неподвижным он ни казался. Я не знаю, например, более сильного выражения святой скорби о всей твари поднебесной, об ее грехах и страданиях, чем то, которое дано в шитом шелками образе Никиты великомученика, хранящемся в музее архивной комиссии во Владимире на Клязьме: по преданию, образ вышит женой Иоанна Грозного Анастасией, родом Романовой. Другие несравненные образцы скорбных ликов имеются в коллекции И. С. Остроухова в Москве: это — образ праведного Симеона Богоприимца и «Положение во гроб», где изображение скорби Богоматери по силе может сравниться разве с произведениями Джиотто, вообще с высшими образцами флорентийского искусства. А рядом с этим в древнерусской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений, как пламенная надежда или успокоение в Боге.

      В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова

«Радость праведных о Господе» в киевском соборе Св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире на Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения: праведники устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.

      Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, — символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал призыв «да молчит всякая плоть человеческая». И только когда этот призыв доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.

      Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.

Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или же доблагодатном, человек, еще не

«успокоившийся» в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути, часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня. Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия — наоборот, поверженные ниц апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной иконе «Видение Иоанна Лествичника», хранящейся в Петрограде, в музее Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это — стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы, ведущей в рай.

Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть, но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не собственною, а надчеловеческою жизнью.

      Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не прекращение жизни, а как раз

наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой. Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С. Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл; например, что может быть неподвижнее лика «нерукотворного Спаса» или «Ильи пророка» в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на этой предельной высоте религиозного творчества.

 Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически

связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда — изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

      Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, «камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного», в этом предстоянии как бы сами превращаются в «камни живые, устрояющие из себя дом духовный» (1 Петр. II, 4 5).

      Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив, — неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг главного образа чересчур тесно.

      Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной симметричности этих живописных линий. Не только в храмах — в отдельных иконах, где группируются многие святые, — есть некоторый архитектурный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София — Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны — святую чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения, самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например, «Богородица Нерушимая Стена» в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы «Софии Премудрости Божией», «Покрова Св. Богородицы», «О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь» и многие другие. Здесь мы неизменно видим симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах «Софии» мы видим симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон склоняющихся перед сидящей на престоле «Софией», а также в совершенно одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану.

      Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства. Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей

личностью и подчиняется общей архитектуре целого.»

    продолжение --PAGE_BREAK--Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись — большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е. Трубецкому еще раз:

            «Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и даже зеленоватых.

            Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой грядущее.

            Таким образом, мы находим все эти цвета в их символическом, потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного от реального.

            Однако иконописная мистика — прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара.

            Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

            Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как небесная благодать на грешную землю. Только в Донском  Успении красный херувим горит, как свеча у смертного одра.»

            Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески стремились утвердить нечто свое.

В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми, открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета. Но определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается равновесие между ее  частями, краски же вливаются в единую живописную ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией. Краски становятся прозрачными — подобие витража или акварели. Сквозь них просвечивает белый левкас.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ Дошедшие до нас описания языческих святилищ (капищ) 9—10 вв. упоминают об имевшихся там росписях и мно­жестве деревянных резных идолов. С крещением Руси но­вые для нее виды живописи вытесняют круглую скульпту­ру, характерную для язычества. Самые ранние из сохра­нившихся произведений древнерусского искусства были созданы в Киеве. Первые храмы украшали, согласно лето­писям, приезжие мастера — греки. Им принадлежат пол­ные величия и значительности лики на фрагментах роспи­си (конец 10 в.) Десятинной церкви, найденных при рас­копках руин. Византийские мастера принесли с собой сло­жившуюся иконографию и систему расположения сюже­тов в интерьере храма, подчиненную осям внутреннего пространства и очертания, образующих его элементов (столбов, сводов, парусов), манеру относительно плоско­стного письма, не нарушающую поверхности стен. К на­чалу 12 века дорогая и трудоемкая мозаика целиком вы­тесняется фреской. В киевских росписях конца 11—12 вв. часты отступления от византийских канонов. Усиливают­ся славянские черты в типах лиц, костюмах, лепка фигур цветом сменяется линейной проработкой, исчезают пол­утона, краски светлеют.

Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия (1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в период феодаль­ной раздробленности во многих княжествах. Урон, причи­ненный древнерусскому искусству монголо-татарским на­шествием, произведенные им разрушения, угон в плен ре­месленников, приведший к утрате многих навыков и сек­ретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси.

Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В отдельных произведениях прослеживаются влия­ния византийского искусства, что говорит о широких художест­венных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глаза­ми. Например, «Святой Георгий», Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в., Третьяковская галерея.

Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой. Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок, высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную скульптуру, а сочетания цветов – народную праздничную ткань, строченную вышивку.

С конца 14 в. икона в новгородской живописи занимает ведущее место, становится главным видом изобразительного искусства.

Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившим­ся остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и лицевым руко­писям, местные художники домонгольского периода опи­рались на творческое наследие Киева. Иконы владимирско-суздальской школы отличаются мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-суздальской школы в 14—15 вв. послужило одним из главных ис­точников для возникновения и развития московской шко­лы иконописи.

Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления Московского княжества. Живопись мос­ковской школы в 14 в. представляла синтез местных тра­диций и передовых течений византийского и южнославянского искусства (иконы «Спас Ярое Око» и «Спас оплечный», 1340 г., Успенский собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 — начале 15 вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофа­на Грека, Андрея Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах и росписях Ди­онисия, привлекающих изысканностью пропорций, деко­ративной праздничностью колорита, уравновешенностью композиций. В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода – и тот стал одним из врагов. Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость.

Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того, вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое, личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной ответственностью за православную веру.

Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.). Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает «Богоматерь Толгская» (1314г.). Появляются и образы святых коневодов – Флора и Лавра, и житийные образы, такие как «Никита, побивающий беса» (конец 15 – начало 16 в.)

Псковская школа сложилась в период феодальной раз­дробленности и достигла расцвета в 14—15 вв. Ей свойст­венны повышенная экспрессия образов, резкость световых бликов, пастозность мазка (иконы «Собор Богоматери» и «Параскева, Варвара и Ульяна» — обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад псковской школы начался на ру­беже 15 и 16 вв.

Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр тверской школы характерны суровая вырази­тельность образов, напряженность и экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в. уси­лилась свойственная ей и ранее ориентация на художест­венные традиции стран Балканского полуострова.

Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения ярославских мас­теров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярослав­ская школа не уступает другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно хранились тра­диции высокого искусства Древней Руси до самой середи­ны 18 века. В своей основе их живопись оставалась верна то­му великому стилю, принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое время в миниа­тюрной живописи. Наряду с «мелочными» изображениями ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к большим массам, к строгим и лако­ничным силуэтам, к четкому и ясному строю сцен в клей­мах ощутима так же, как и в работах мастеров 15—16 сто­летий. Работы ярославских мастеров второй половины 17 — начала 18 вв. еще долго признавались в России об­разцами старого национального искусства. Их собирали почитатели древней иконописи — старообрядцы, внима­тельно изучали художники Палеха и Мстеры, продолжав­шие в 19—20 вв. писать иконы в традициях русской сред­невековой живописи.     продолжение --PAGE_BREAK--

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Выборы и интернет реферат
• 
  Возникновение солнечной системы реферат
• 
  Безопасность медицинского труда реферат
• 
  Анатолий федорович кони реферат
• 
  Астероиды метеориты кометы реферат
• 
  Астероиды кометы метеориты реферат
• 
  Авторитарная личность адорно реферат
• 
  Экспертиза расчлененных трупов реферат
• 
  Отравления техническими жидкостями реферат
• 
  Реферат анатолий федорович кони
• 
  Как выучить быстро реферат